Венецианский купец, Шекспир Вильям, Год: 1893

Венецианский купец (1596)
Время на прочтение: 75 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ШЕСТОЙ.

I. Жизнь и смерть короля Ричарда III.— II. Венеціанскій купецъ.— III. Троилъ и Крессида.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.

ВЕНЕЦІАНСКІЙ КУПЕЦЪ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Герцогъ Венеціи.
Принцъ Мароккскій, Принцъ Арагонскій, искатели руки Порціи.
Антоніо, купецъ Венеціанскій.
Бассаніо, его другъ.
Саланіо, Саларино, Граціано, друзья Антоніо и Бассаніо.
Лоренцо, влюбленный въ Джессику.
Шейлокъ, жидъ.
Тубалъ, жидъ, его другъ.
Ланцелотъ Гоббо, клоунъ, слуга Шейлока.
Старикъ Гоббо, отецъ Ланцелота.
Салеріо, венеціанскій гонецъ.
Леонардо, слуга Бассаніо.
Балтазаръ, Стэфано, слуги Порціи.
Порціа, богатая наслдница.
Нэрисса, ея прислужница.
Джессика, дочь Шейлока.

Вельможи Венеціи, судьи, тюремщикъ, слуги и другіе.

Дйствіе происходитъ поочередно то въ Венеціи, то въ Бельмонт, гд, на материк, живетъ Порція,

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Венеція. Улица.

Входятъ Антоніо, Саларипо и Саланіо.

Антоніо. Честное слово, не знаю, откуда у меня такая тоска. Вы говорите, что она дйствуетъ на васъ удручающимъ образомъ, на меня — тоже. Но какъ она успла завладть мною? Нашелъ-ли я ее или она попалась мн навстрчу, изъ какого вещества она создана, откуда родилась — вотъ чего я до сихъ поръ не могу себ объяснить. Я отъ нея тупю до такой степени, что просто не узнаю самъ себя.
Слларино. Вс ваши мысли направлены на океанъ, по которому, подъ гордыми парусами, плывутъ ваши большіе корабли, словно синьоры или именитые граждане влажной стихіи, или великолпные властелины моря, презрительно смотрящіе на мелкія купеческія суда, привтствующія ихъ и преклоняющіяся передъ ними въ то время, когда они носятся мимо нихъ на своихъ вытканныхъ крыльяхъ.
Саланіо. И если-бы мое имущество подвергалось такимъ опасностямъ, какъ ваше, большая часть моихъ думъ странствовало-бы вмст съ моими надеждами. Я безпрестанно срывалъ-бы былинки травы, чтобы узнать, съ которой стороны дуетъ втеръ, отыскивалъ-бы на ландкартахъ порты, молы и рейды и, конечно, все, что могло-бы внушить даже ни на чемъ не основанный страхъ за мои грузы, повергало-бы меня въ глубокую тоску.
Саларино. Если-бы я сталъ дуть на горячій бульонъ, чтобы его остудить, я-бы непремнно додулся до лихорадки при одной мысли о тхъ бдахъ, которыя могли-бы произойти на мор отъ слишкомъ сильнаго втра. Глядя, какъ песокъ пересыпается въ часахъ, я-бы не могъ удержаться отъ мысли о дн морскомъ и о песчаныхъ отмеляхъ. Мн постоянно грезилось-бы, что мой богатый, но поврежденный ‘Андреа’ накреняетъ свою главную мачту ниже бортовъ корабля, цлуя свою могилу. Могъ-ли бы я ходить въ церковь и видть сооруженныя изъ камня священныя зданія безъ того, чтобы мн тотчасъ не пришли на умъ опасные утесы, которые, отъ одного прикосновенія къ нимъ дорогого моего корабля, разсяли-бы по волнамъ весь запасъ моихъ пряностей и одли-бы морскія волны моими шелковыми тканями,— словомъ, не думая о томъ, что все мое пышное благосостояніе, казавшееся до сихъ поръ такимъ прочнымъ, теперь обращено уже въ ничто? Могъ-ли я остановиться умомъ на этой мысли безъ того, чтобы подобная тревога не повергла меня въ тоску? Мн кажется совершенно излишнимъ говорить объ этомъ: я знаю, что Антоніо печаленъ потому, что Антоніо тревожится за свои корабли.
Антоніо. Поврьте мн, что нтъ. Благодарю судьбу за то, что товары свои я доврилъ не одному кораблю и отправляются они не въ одно и то же мсто, да и за то, что все мое состояніе не находится въ зависимости отъ одного настоящаго года. Поэтому причиной моей тоски не могутъ быть торговые обороты.
Саланіо. Значитъ, вы влюблены.
Антоніо. Полно, полно!
Саланіо. Какъ! Даже и не влюблены? Тогда придется ршить, что вы печальны потому, что вы не веселы. Такъ-же легко было-бы вамъ смяться, сказать и уврять, будто вы веселы только потому, что не печальны. Клянусь двулицымъ Янусомъ, природа, по временамъ, создаетъ очень странныхъ людей: одни готовы безъ умолка мигать глазами и смяться, какъ попугаи, при звукахъ волынки, у другихъ-же, напротивъ, такой кислый видъ, что они, улыбаясь, не показали-бы своихъ зубовъ, если-бы даже самъ Несторъ клялся, что шутка дйствительно забавна.

Входятъ Бассапіо, Лоренцо и Граціано.

Саланіо. Вотъ идетъ Бассаніо, благородный вашъ родственникъ, а съ нимъ Граціано и Лоренцо. Прощайте, мы оставляемъ васъ въ боле пріятномъ обществ.
Саларино. Я остался-бы съ вами, пока мн не удалось-бы васъ развеселить, если-бы меня не предупредили боле достойные друзья.
Антоніо. Вашу доброту ко мн я цню очень высоко. Я думаю, что васъ призываютъ собственныя ваши дла и вы не безъ удовольствія пользуетесь случаемъ уйти отъ меня.
Саларино. Здравствуйте, добрйшіе синьоры!
Бассаніо. Добрйшіе синьоры, когда-же мы посмемся вмст? Скажите-же, когда? Васъ почему-то видно очень рдко. Неужто такъ будетъ всегда?
Саларино. Каждую свою свободную минуту мы предоставляемъ къ услугамъ каждой вашей минут свободной (Саларино и Саланіо уходятъ).
Лоренцо. Синьоръ Бассаніо, такъ какъ вы нашли Антоніо, то мы оставляемъ васъ съ нимъ. Однако, прошу васъ, не забывайте, что въ часъ обда мы ршили собраться вмст.
Бассаніо. За мной дло не станетъ.
Граціано. Вамъ, синьоръ Антоніо, какъ будто не по себ? У васъ въ жизни черезъ-чуръ много заботъ, а слишкомъ усиленно отдаваться заботамъ — значитъ прямо портить жизнь. Поврьте мн, вы измнились самымъ изумительнымъ образомъ.
Антоніо. Этотъ міръ, Граціано, я считаю тмъ, что онъ есть, то есть театральными подмостками, на которыхъ каждый долженъ играть свою роль и гд моя роль — тоскливая.
Граціано. А мн нравится роль шута. Пусть старческія морщины избороздятъ мое лицо при взрывахъ веселья и смха пусть лучше вино горячитъ мою печень, чмъ тоскливые вздохи леденятъ мое сердце. Зачмъ человку, у котораго кровь еще горячо переливается въ жилахъ, изображать изъ себя своего, высченнаго изъ алебастра, дда! Зачмъ ему спать, когда слдуетъ бодрствовать, и постояннымъ ворчаньемъ наживать себ желтуху! Вотъ и я теб скажу, Антоніо, я тебя люблю и говорить будетъ моя любовь:— существуетъ извстный родъ людей, лица которыхъ словно молоко, подернутое сливками, подернуты плесенью, какъ стоячія воды, они постоянно сохраняютъ добровольную неподвижность, чтобы заполучить репутацію людей мудрыхъ, положительныхъ и глубокихъ, которые какъ будто говорятъ: ‘вы видите во мн самого оракула. Когда я разжимаю губы, пусть ни одна собака не сметъ лаять’. Ахъ, другъ мой Антоніо, знаю я многихъ, которыхъ считаютъ за людей умныхъ за то, что они не говорятъ ни слова. А заговори они только, я увренъ, что они ввели-бы въ грхъ уши каждаго, кто-бы ихъ ни услышалъ, заставивъ этого слушавшаго назвать своихъ ближнихъ дураками. Въ другой разъ сказку теб на этотъ счетъ боле. Поврь мн: не старайся только поймать пискаря, называемаго общественнымъ мнніемъ, на удочку, гд червякъ замненъ меланхоліей. Идемъ, Лоренцо. До свиданія. Проповдь свою я окончу посл обда. Прощайте до обда.
Лоренцо. Хорошо, мы покидаемъ васъ до обда. Я поневол долженъ разыгрывать изъ себя одного изъ нмыхъ мудрецовъ, такъ какъ Граціано никогда не даетъ мн вымолвить ни слова.
Граціано. Хорошо, поживи въ моемъ обществ еще года два и ты самъ перестанешь узнавать звукъ своего голоса.
Антоніо. Прощайте. А я-бы въ этой школ сдлался болтуномъ.
Граціано. Это было-бы недурно. Съ молчаньемъ можно помириться въ копченномъ бычачьемъ язык или въ непродажной дв (Граціано и Лоренцо уходятъ).
Антоніо. Подъ всмъ этимъ что-то скрывается.
Бассаніо. Во всей Венеціи не отыщешь другого человка, который умлъ-бы говорите столько пустяковъ, сколько Граціано. Его разсужденія похожи на два зерна пшеницы, затерянныя въ цлыхъ четверикахъ мякины. Вы проищите ихъ цлый день прежде, чмъ найти, а когда ихъ найдете, окажется, что искать ихъ не стоило.
Антоніо. Быть можетъ, и такъ. Теперь объясни мн, кто та синьора, которой ты далъ обтъ отправиться на это таинственное богомолье, и о которой ты хотлъ поговорить сегодня со мной?
Бассаніо.Теб извстно, Антоніо, какъ сильно я разстроилъ свое состояніе, живя боле широко, чмъ позволяли мои сродства. Но мысль о томъ, что я не могу уже жить такъ роскошно, какъ прежде, нисколько меня не сокрушаетъ. Единственная моя забота о томъ, какъ бы честно раздлаться съ крупными долгами, въ которые втянула меня въ свое время излишняя расточительность. Теб, Антоніо, я задолжалъ боле чмъ кому либо другому, какъ деньгами, такъ и любовью. Твоя-же любовь служитъ порукой, что я могу открыть теб вс планы и предположенія, какъ расплатиться со всми моими долгами.
Антоніо. Прошу тебя, добрйшій Бассаніо, будь со мной откровененъ. Если твои долги такъ-же честны, какъ и ты самъ, то мой кошелекъ, я самъ, и послднее, что я имю — къ твоимъ услугамъ.
Бассаніо. Когда я былъ еще школьникомъ и не могъ отыскать пущенную стрлу, я пускалъ другую съ той же силой и по тому же направленію, только слдилъ за нею внимательне и, рискуя лишиться обихъ, находилъ об. Припоминаю эти дтскія попытки потому, что и слдующія также простодушны. Я много теб долженъ и, благодаря моей юношеской втренности, все, что я теб долженъ, потеряно для тебя навсегда. Но, если ты согласенъ, я пущу вторую стрлу по тому же направленію, какъ и первую, и, такъ какъ буду зорко слдить за ея полетомъ, я не сомнваюсь, что найду об или, по крайней мр, принесу теб обратно вторую, оставшись относительно первой твоимъ благодарнымъ должникомъ.
Антоніо. Ты хорошо меня знаешь и только напрасно тратишь время, стараясь опутать мою дружбу разными обходами. Ты своимъ сомнньемъ въ несомннной моей преданности приносишь мн боле огорченія, чмъ если бы лишилъ меня всего, что я имю. Скажи мн только, что надо сдлать, теб извстно, что я въ силахъ сдлать и готовъ на все, что отъ меня зависитъ. Итакъ, говори.
Бассаніо. Въ Бельмонт живетъ богатая наслдница, красоту которой еще боле украшаютъ ея изумительныя добродтели. Благодаря ея глазамъ, я уже получилъ нсколько, хотя и нмыхъ, но весьма пріятныхъ посланій. Зовутъ ее Порціей и увряю тебя, что она ни въ чемъ не уступаетъ дочери Катона, бывшей женою Брута. Цна ея не безъизвстна всему міру, поэтому вс четыре втра гонятъ къ ней со всхъ сторонъ знатныхъ искателей ея руки. Ея блестящія кудри, ниспадающія на ея щеки, словно золотое руно, превращаютъ Бельмонтъ — мсто ея пребыванія — въ берега Колхиды, куда является не мало Язоновъ, чтобы завоевать его. Дорогой мой Антоніо, еслибъ у меня оказалось настолько ловкости, чтобы выдержать соперничество съ ними, въ моей душ есть предчувствіе, что она непремнно была-бы моей.
Антоніо. Ты знаешь, что все мое состояніе на мор. Нтъ у меня ни денегъ, ни средствъ собрать немедленно значительную сумму. Итакъ, отправься на розыски, узнай, что можетъ сдлать въ Венеціи мой кредитъ. Чтобы снарядить тебя и какъ слдуетъ отправить къ Бельмонтъ къ прекрасной Порціи, я готовъ воспользоваться этимъ кредитомъ до послдней степени. Я-же, со своей стороны, тоже буду отыскивать денегъ. Я пользуюсь въ город довріемъ и сочувствіемъ, поэтому увренъ, что поиски мои не пропадутъ даромъ (Оба уходятъ).

СЦЕНА II.

Бельмонтъ,— Комната въ дом Порціи.

Входятъ Порціа и Нэрисса.

Порціа. Увряю тебя, Нэрисса, что большой этотъ свтъ сильно утомляетъ мою маленькую особу.
Нэрисса. Было бы совершенно понятно, дорогая моя синьора, если бы вы и горемъ были настолько богаты, какъ и радостями. На сколько я вижу, переполненіе желудка влечетъ за собою болзнь, какъ и голодъ, поэтому умренное счастье лучше, чмъ его избытокъ. Избытокъ скорй доводитъ до сдыхъ волосъ и довольство только необходимымъ много надежне.
Порціа. Нравоученіе недурное и выражено оно прекрасно.
Нэрисса. Было бы оно еще лучше, если бы вы ему послдовали.
Порціа. Если бы поступать, какъ слдуетъ, было бы также легко, какъ знать, что хорошо, что дурно — часовни обратились бы въ храмы, а лачуги бдняковъ въ царственныя палаты. Отличный тотъ проповдникъ, кто уметъ исполнять то, что проповдуетъ. Мн было бы много легче хоть двадцать человкъ научить тому, что хорошо или худо, чмъ быть одною изъ двадцати умющихъ слдовать даваемымъ наставленіямъ. Мозгъ можетъ выдумывать законы, способные обуздывать страсть, но пылкій нравъ отважно перескакиваетъ черезъ холодное правило. Сумасбродная молодость превращается въ зайца, чтобы перепрыгивать черезъ сти, разставленныя ему старымъ калкой, называемымъ полезнымъ совтомъ. Однако не время прибгать къ такимъ соображеніямъ, когда дло идетъ о выбор мужа. Но, Боже мой, что я говорю! Какъ стану я выбирать? Я не могу выбрать ни того, кого бы мн хотлось, ни отказать тому, кто мн не нравится: воля живой дочери должна преклониться передъ волею умершаго отца. Скажи, Нэрисса, разв не горько не имть воли ни при выбор, ни при отказ?
Нэрисса. Вашъ батюшка всегда былъ человкомъ добродтельнымъ, а на людей благочестивыхъ въ часъ смерти всегда слетаютъ самыя высокія вдохновенія, поэтому, въ придуманной имъ лоттер, выборъ между тремя ящиками: золотымъ, серебрянымъ и свинцовымъ долженъ повести васъ къ счастью. Поврьте, что, согласно вол вашего родителя, настоящій ящикъ выберетъ только тотъ, кого вы полюбите настоящимъ образомъ. Скажите, однако, какъ вы находите уже прибывшихъ сюда царственныхъ искателей вашей руки.
Порція. Перечисляй ихъ, и по мр того, какъ ты станешь ихъ называть, я выскажу теб мнніе о каждомъ. По этимъ описаніямъ суди потомъ, какъ я нахожу этихъ господъ.
Нэрисса. Во первыхъ, принцъ неаполитанскій.
Порціа. Это какой-то конюхъ, онъ только и говоритъ о своей лошади и въ главное достоинство себ ставитъ то, что самъ уметъ ее ковать. Сильно подозрваю, что госпожа его родительница вела не совсмъ позволительную игру съ какимъ нибудь кузнецомъ.
Нэрисса. Потомъ здсь-же находится графъ Палатинъ.
Порціа. Этотъ.только хмуритъ брови, какъ-бы желая сказать: ‘Не хотите избрать меня въ мужья, ну, и не надо’! Онъ слушаетъ самые веселые разсказы, даже не улыбнувшись. Боюсь, какъ бы онъ подъ старость не превратился въ слезоточиваго философа, когда онъ и въ молодости отличается такой неумренною грустью. Я бы скоре согласилась выйти замужъ за мертвую голову, у которой въ зубахъ торчитъ кость, чмъ за одного изъ этихъ двухъ искателей моей руки. Избави меня Богъ отъ этихъ людей!
Нэрисса. Что скажете вы о французскомъ дворянин, то есть о monsieur Лебонъ?
Порціа. Пусть онъ слыветъ себ человкомъ, когда его такимъ создалъ Богъ. Я, правда, знаю, что насмхаться гршно, но какъ-же не смяться надъ нимъ, когда у него лошадь лучше даже, чмъ у неаполитанца, а хмурить брови онъ уметъ еще искусне, чмъ Палатинъ. Въ немъ сливаются вс люди, но это все-таки еще не длаетъ изъ него человка. Стоитъ запть дрозду, какъ онъ тотчасъ-же начинаетъ скакать и готовъ драться съ собственною своей тнью. Если-бы я вышла за него замужъ, у меня оказалось-бы двадцать человкъ мужей. Если-бы онъ относился ко мн съ пренебреженіемъ, я бы ему это простила, но онъ влюбленъ въ меня до сумасшествія, а отвчать ему взаимностью я никогда не буду въ силахъ.
Нэрисса. А что скажете вы о Фольконбридж, молодомъ англійскомъ барон?
Порціа. Ты знаешь, я не говорю съ нимъ ни слова, потому что мы совсмъ не понимаемъ другъ друга. Онъ не уметъ говорить ни по латыни, ни по французски, ни по итальянски, а ты можешь даже передъ судомъ принять присягу, что я пикнуть не съумю по англійски. Онъ человкъ очень благообразный! Но, Боже мой, есть-ли какая нибудь возможность разговаривать съ нмымъ истуканомъ! И потомъ, какъ странно онъ одвается: камзолъ, какъ я предполагаю, онъ купилъ въ Италіи, широкія штаны во Франціи, шляпу въ Германіи, а умнье держать себя въ обществ вывезъ изъ всхъ странъ.
Нэрисса. А что думаете вы о ближайшемъ его сосд, шотландскомъ лорд?
Порціа. Что онъ не лишенъ своего рода любви къ ближнимъ, потому что онъ получилъ пощечину отъ англичанина и поклялся отдать ее, когда будетъ въ состояніи. Мн кажется, что за него поручился французъ и поклялся расплатиться за него вдвое.
Нэрисса. Какъ находите вы молодого нмца, племянника герцога Саксонскаго?
Порціа. Натощакъ утромъ онъ противенъ, а посл обда, когда пьянъ, еще противне. Въ самыя лучшія свои минуты онъ немного похуже человка, а въ худшія — немного похуже скота. Какое-бы несчастіе меня ни постигло, я все-таки надюсь отыскать случай избавиться отъ него.
Нэрисса. А если у него дло дойдетъ до выбора и ему подъ руку попадется настоящій ящикъ, не откажетесь-ли вы отъ исполненія воли вашего родителя, отказавшись выйти замужъ за нмца?
Порціа. Во избжаніе всякихъ несчастій, сдлай одолженіе, поставь стаканъ рейнвейна на ящикъ какъ разъ противоположный тому, который слдуетъ выбрать. Если-бы въ ящик сидлъ самъ чортъ, вншнее искушеніе будетъ такъ сильно, что нмецъ непремнно выберетъ его. Я готова ршиться на все на свт, милая Нэрисса, чтобы избавиться отъ необходимости выйти замужъ за губку.
Нэрисса. Вамъ нечего бояться никого изъ нихъ, они вс сообщили мн, что намрены возвратиться домой, чтобы доле не безпокоить васъ своими исканіями, если ужь нельзя добиться вашей руки какимъ нибудь инымъ способомъ, кром того, который придумалъ вашъ родитель, то есть, при помощи выбора ящика.
Порціа. Нтъ, Нэрисса, меня добудутъ или тмъ способомъ, который былъ предсмертнымъ желаніемъ моего отца, или я умру двственной, какъ Діана, еслибы даже и пришлось дожить до возраста Сивиллы. Я очень рада, что эта часть искателей моей руки такъ разсудительна. Между ними нтъ ни одного, чьего отъзда я не желала-бы страстно. Поэтому молю у Бога счастливаго имъ пути.
Нэрисса. А не помните-ли, еще при жизни вашего батюшки, сюда, вмст съ маркизомъ Монферра, прізжалъ одинъ, венеціанецъ родомъ, и ученый, и воинъ?
Порціа. Помню, помню! Ты говоришь о Бассаніо. Такъ, вдь, кажется, его звали?
Нэрисса. Такъ. Вотъ онъ-то изъ всхъ виднныхъ моими глупыми глазами, мн кажется, боле достоинъ самой лучшей невсты.
Порціа. Я помню его очень хорошо, помню также, что онъ вполн достоинъ твоихъ похвалъ.

Входитъ слуга.

Что скажешь новаго?
Слуга. Четверо чужестранцевъ желаютъ васъ видть, чтобы съ вами проститься. Да еще пріхалъ передовой гонецъ отъ пятаго, именно отъ принца Мароккскаго съ извстіемъ, что его повелитель, принцъ, будетъ здсь сегодня къ ночи.
Порціа. Если-бы я могла поздороваться съ пятымъ съ такимъ-же удовольствіемъ, съ какимъ прощаюсь съ четырьмя первыми, я была-бы очень рада его прибытію. Если у него не лицо праведника, а лицо дьявола, я желала-бы, чтобы онъ былъ лучше моимъ духовникомъ, чмъ мужемъ. Идемъ, Нэрисса!— А ты ступай впередъ. Не успешь запереть воротъ за однимъ искателемъ руки, какъ въ нихъ стучится другой! (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Площадь въ Венеціи.

Входятъ: Бассаніо и Шейлокъ.

Шейлокъ. И такъ, три тысячи червонцевъ?— хорошо.
Бассаніо. Да, синьоръ, и на три мсяца.
Шейлокъ. На три мсяца?— хорошо.
Бассаніо. И за меня, какъ я вамъ уже сказалъ, поручится Антоніо.
Шейлокъ. Антоніо поручится… Хорошо.
Бассаніо. Отвтишь-ли ты, наконецъ, можешь ты помочь мн и дать денегъ?
Шейлокъ. Три тысячи дукатовъ на три мсяца и поручителемъ будетъ Антоніо?
Бассаніо. Что-же ты на это отвтишь?
Шейлокъ. Антоніо человкъ хорошій.
Бассаніо. Слыхалъ-ли ты когда нибудь о немъ что либо противоположное?
Шейлокъ. О, нтъ, нтъ, нтъ. Сказавъ, что онъ человкъ хорошій, я хотлъ вамъ дать понять, что человкъ онъ достаточный. Но, тмъ не мене, размры его средствъ можно только предполагать, а вполн положиться на нихъ нельзя. Одинъ корабль находится у него на пути въ Триполи, другой въ Индію, кром того, я только что слышалъ на Ріальто, что будто еще третій на пути въ Мексику, четвертый въ Англію и еще много другихъ разсяны по разнымъ морямъ. Но корабли не боле, вдь, какъ доски, а матросы люди. Крысы есть и земляныя, есть и водяныя, есть воры земляные, есть и водяные,— я говорю о пиратахъ,— потому случаются несчастія и отъ волнъ, и отъ бурь, и отъ скалъ. Но все-таки человкъ онъ достаточный. Три тысячи дукатовъ? Полагаю, что его поручительствомъ удовольствоваться можно.
Бассаніо. Увряю тебя, что можно.
Шейлокъ. Нтъ. Можно или нельзя, надо увриться хорошенько, а чтобы увриться, надо хорошенько подумать. Можно мн поговорить съ Антоніо?
Бассаніо. Если хочешь, приходи обдать съ нами.
Шейлокъ. Да, чтобы имть удовольствіе нюхать свинину, насться того жилища, куда вашъ пророкъ Назареянинъ вогналъ дьявола. Я охотно могу продавать вамъ, покупать у васъ, что угодно, разговаривать съ вами, идти съ вами по дорог и такъ дале, но сть съ вами, пить съ вами, молиться съ вами — ни за что на свт. Что новаго на Ріальто? Кто это, однако, идетъ сюда?

Входитъ Антоніо.

Бассаніо. Это какъ разъ синьоръ Антоніо.
Шейлокъ (про себя). Какимъ онъ смотритъ раболпнымъ мытаремъ. Ненавижу я его за то, что онъ христіанинъ, и еще боле за то, что онъ по гнусной подлости даромъ даетъ взаймы деньги и тмъ сильно понижаетъ въ Венеціи нашъ процентъ. Попадись онъ только ко мн въ лапы, я досыта удовлетворю мою застарлую къ нему злобу. Онъ ненавидитъ весь нашъ священный народъ, и тамъ, гд сходится наибольшее число купцовъ, во всеуслышаніе издвается надо мной, надъ моей торговлей, надъ тмъ, что я пріобртаю, называя все это ростовщичествомъ. Да будетъ проклято все мое племя, если я ему прощу!
Бассаніо. Что же, Шейлокъ?
Шейлокъ. Я соображаю, сколько у меня въ настоящее время наличныхъ денегъ. Если моя память меня не обманываетъ, я по приблизительному счету едва-ли могу разомъ выдать вамъ вс три тысячи червонцевъ. Но это ничего: Тубалъ, богатый еврей одного со мной колна, ссудитъ меня, сколько понадобится. Однако, позвольте, вы на сколько же мсяцевъ желаете занять? (обращаясь къ Антонію). Желаю вамъ всего хорошаго, почтенный синьоръ, а мы какъ разъ о васъ разговаривали.
Антоніо. Шейлокъ, хотя я, занимая деньги и давая ихъ въ займы, не плачу и не беру процентовъ, но, чтобы помочь моему другу въ нужд, я готовъ отступить отъ своей привычки. Объяснилъ-ли онъ теб, сколько мн нужно?
Шейлокъ. Какже, какже, три тысячи дукатовъ.
Антоніо. И на три мсяца?
Шейлокъ. Совсмъ было забылъ. Значитъ, на три мсяца, такъ вдь вы, кажется, сказали? Прекрасно… Къ тому же съ вашимъ поручительствомъ,— объ этомъ можно подумать. Однако, послушайте, вы, кажется, сказали, что не берете и не платите процентовъ?
Антоніо. Никогда до сихъ поръ этого не длалъ.
Шейлокъ. Когда, но наущеніямъ разумной матери, Іаковъ пасъ овецъ своего дяди Лавана… А Іаковъ этотъ былъ третьимъ патріархомъ посл святйшаго нашего Авраама, да онъ былъ третьимъ…
Антоніо. Что же изъ этого? Разв онъ тоже отдавалъ деньги подъ проценты?
Шейлокъ. Нтъ, процентовъ онъ не бралъ, то есть, не бралъ того, что вы собственно называете процентами. Но замтьте, что длалъ онъ: онъ условился съ Лаваномъ, что вс ягнята, которые родятся пестрыми или полосатыми, будутъ наградой Іакову за труды. Въ конц осени, когда въ овцахъ разыгралась похоть и он принимались бгать за баранами, и когда между этою покрытою волнистою шерстью породой происходило дло оплодотворенія, хитрый пастухъ на половину сдиралъ кору съ извстныхъ ему прутиковъ, и когда природа совершала актъ оплодотворенія, держалъ эти прутики передъ глазами охваченной сладострастіемъ овцы. Когда въ извстную минуту весь новорожденный приплодъ оказался пестрымъ и полосатымъ, весь онъ долженъ былъ доставаться Іакову. Это была своего рода нажива, а всякая нажива благословенна, если она не плодъ воровства.
Антоніо. Почтеннйшій Шейлокъ, Іаковъ служилъ за весьма сомнительную награду, такъ какъ то, чего онъ добивался, было не въ его власти, а устраивалось рукою Творца. Поэтому можно-ли на этомъ основаніи оправдывать лихоимство? Разв твое золото и серебро — бараны и овцы?
Шейлокъ. Не знаю, что вамъ отвтить, но то и другое распложается у меня также быстро. Однако, слушайте меня дале, синьоръ.
Антоніо. Замть, Бассаніо, что дьяволъ ради достиженія своей цли способенъ брать цитаты изъ священнаго писанія. Злая душа, опираясь на священное доказательство, бываетъ похожа на злодя съ улыбающимся лицомъ или на красивое яблоко съ прогнившей сердцевиной. О, въ какія красивыя формы облекается иногда коварство!
Шейлокъ. Три тысячи червонцовъ — сумма значительная, почтенная. А если на три мсяца по двнадцати процентовъ, сколько же выйдетъ?
Антоніо. Что жь, Шейлокъ, намренъ ты дать намъ денегъ взаймы?
Шейлокъ. Вспомните, синьоръ Антоніо, сколько разъ и какъ зло поносили вы меня на Ріальто за то, что я, давая взаймы деньги, беру проценты? Я терпливо, пожимая плечами, переносилъ все, потому что умнье переносить безмолвно страданіе — отличительная черта нашего племени. Вы называли меня поганымъ, злымъ псомъ, плевали на мой жидовскій плащъ — и все за то, что я пользуюсь своею собственностью. Но вамъ теперь вдругъ понадобилась моя помощь. Дло, кажется, ясно. Вы приходите ко мн и говорите: ‘Шейлокъ, намъ нужны деньги!’ И это говорите вы! Вы избавлялись отъ слюны, харкая мн въ бороду, и, словно чужую собаку, отталкивали меня ногой отъ вашего порога! Теперь вы просите денегъ. Что-бы мн слдовало вамъ сказать? Не слдовало бы отвтить вамъ: разв у пса есть деньги? Разв собака можетъ дать взаймы три тысячи червонцевъ? Или не слдуетъ-ли мн глубоко склониться передъ вами и, затаивъ дыханіе, едва слышнымъ, покорнымъ лепетомъ и раболпнымъ тономъ сказать вамъ: ‘прекраснйшій синьоръ, прошлую среду вы плевали на меня, а въ такой-то день прогнали меня пинками, а еще въ такой-то день назвали меня псомъ, и за вс эти любезности я готовъ дать вамъ взаймы денегъ!’
Антоніо. Да, я виноватъ въ томъ, что опять готовъ называть тебя такъ же, готовъ опять на тебя плевать, выталкивать тебя, но говорю: если ты дашь мн взаймы денегъ, не думай, что ты ссужаешь друга. Когда бывало, чтобы дружба давала другу безплодный металлъ за проценты? Нтъ, лучше считай, что ты даешь взаймы деньги личному своему врагу. Если онъ не исполнитъ обязательства, теб удобно будетъ подвергнуть его законной отвтственности.
Шей докъ. Ну, вотъ смотрите, какъ вы опять вспылили! Мн бы хотлось помириться съ вами, добиться вашего расположенія, забыть вс обиды, которыя вы мн наносили, и вывесть васъ изъ настоящей нужды, не требуя отъ васъ ни одной полушки процента за свои деньги, а вы совсмъ и слушать меня не хотите. Однако, мое предложеніе нельзя назвать злонамреннымъ.
Антоніо. Это дйствительно было бы верхомъ доброжелательства.
Шейлокъ. Вотъ это-то доброжелательство я и желалъ-бы вамъ высказать. Пойдемте со мною къ нотаріусу и подпишите мн тамъ самый простой вексель отъ одного вашего лица. Но ради шутки прибавимъ, что въ томъ случа, если вы не расплатитесь со мной въ такой-то день и въ такой-то часъ, не внесете мн суммы, означенной на вексел, вы, въ вид неустойки, отдадите мн ровно фунтъ вашего выхоленнаго мяса, который будетъ вырзанъ, изъ какой мн вздумается части вашего тла.
Антоніо. Пожалуй, я подпишу даже и такое обязательство и вмст съ тмъ скажу: какъ много добродушія у жида.
Бассаніо. Нтъ, ради меня ты такого обязательства не подпишешь! Я лучше согласенъ терпть нужду!
Антоніо. Полно, не бойся, другъ мой! Самому-же мн ршительно бояться нечего, такъ какъ я знаю, что не просрочу. Черезъ два мсяца, то есть ровно за мсяцъ до срока мн предстоитъ получка въ девять разъ больше, чмъ та сумма, которая означена будетъ на вексел.
Шейлокъ. О, отче Авраамъ, и это христіане! Сами въ своихъ поступкахъ они такъ безсердечны и жестки, что научаются относиться подозрительно къ намренію другихъ. — Скажите, пожалуйста, въ томъ случа, когда онъ окажется неаккуратнымъ въ расплат, какая польза мн взыскивать съ него неустойку? Фунтъ мяса, вырзанный изъ тла человка, далеко не иметъ той стоимости и не прибыленъ, какъ фунтъ мяса бараньяго, бычачьяго или козлинаго. Повторяю: услугу эту я предлагаю ему затмъ, чтобы войти къ нему въ милость. Если онъ согласенъ — хорошо, если нтъ — прощайте. Только прошу васъ не обижать меня за мою доброту.
Антоніо. Хорошо, Шейлокъ, я подпишу обязательство.
Шейлокъ. Ступайте-же къ нотаріусу и ждите меня тамъ, пусть онъ заране напишетъ это странное условіе. Я-же отправляюсь перехватить гд нибудь требуемыя три тысячи дукатовъ, да загляну къ себ въ домъ, неосторожно оставленный мною подъ охраной безпечнаго слуги, а затмъ тотчасъ-же явлюсь къ вамъ.
Антоніо. Ступай, любезный жидъ. Въ этомъ евре проявилась доброта: это значитъ, что онъ скоро перейдетъ въ христіанство.
Бассаніо. Я не люблю, когда мысль мошенника выражается въ красивыхъ словахъ.
Антоніо. Полно, чего намъ бояться! Мои корабли вернутся въ Венецію за цлый мсяцъ до дня расплаты по обязательству (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Бельмонтъ. У Порціи.

При звукахъ трубъ входятъ: принцъ Мароккскій со свитой, Порціа, Нэрисса и другіе ея служители.

Принцъ Мароккскій. Не относись ко мн съ отвращеніемъ за цвтъ моей кожи, за темную ливрею моего сосда, жгучаго солнца, вблизи котораго я выросъ. Призови сюда самаго красиваго рожденнаго на свер человка, гд отъ пламени Феба едва способны таять ледяныя сосульки, и изъ за любви къ теб мы каждый сдлаемъ у себ разрзы, чтобы увидать, у кого изъ насъ кровь красне. Говорю теб, прелестная синьора, что лицо мое устрашало самыхъ храбрыхъ людей и моей любовью къ теб клянусь, что юныя двы, вызывавшія въ нашихъ странахъ наиболе восторговъ, любили меня за него еще сильне. Разстаться со своимъ цвтомъ лица я не согласился-бы ни за что на свт,— впрочемъ, разв только въ томъ случа, если-бы мн удалось завладть твоими мыслями, моя прекрасная царица!
Порціа. Въ моемъ выбор мною руководитъ не одно только поверхностное впечатлніе, вызванное взглядомъ молодой женщины, къ тому-же та лотерея, которой должна подвергнуться моя судьба, отнимаетъ у меня право длать свободный выборъ. Но если-бы мой отецъ не ограничилъ моей воли и на смертномъ одр не обязалъ меня стать женою того, кто добудетъ меня тмъ способомъ, о которомъ я вамъ уже говорила, вы, прославленный принцъ, на мои глаза не мене достойны моего расположенія, какъ любой изъ искателей моей руки, виднныхъ мною до сихъ поръ.
Принцъ Мароккскій. Этого достаточно, чтобы вызвать мою благодарность. Прошу тебя, веди меня къ ящикамъ, дай попытать счастья. Клянусь вотъ этимъ мечемъ, убившимъ Софи и персидскаго принца, три раза разбивавшаго на пол битвы султана Солимана, что я готовъ, какъ громомъ, поразить своимъ взглядомъ самыхъ дерзкихъ нахаловъ и своимъ мужествомъ сокрушить самую дерзкую отвагу, оторвать дтенышей отъ сосцовъ медвдицы или даже вызвать на бой самого льва, рычащаго въ ожиданіи добычи,— и все это для того, прелестная синьора, чтобы остаться побдителемъ и надъ тобою. Но, увы! Если-бы Геркулесъ вздумалъ играть въ кости съ Лихасомъ, чтобы ршить, кто изъ нихъ сильне, легко вдь могло-бы случиться, что наиболе слабая рука выкинула наибольшее количество очковъ, такимъ образомъ Алкидъ былъ-бы побитъ своимъ пажемъ. Вотъ такъ и я, руководимый слпой фортуной, могу не достичь того, что, пожалуй, выпадетъ на долю мене достойнаго. А такая неудача сведетъ меня въ могилу.
Порціа. Надо примириться съ судьбой. Или откажитесь совсмъ отъ выбора, или еще до выбора поклянитесь, дайте слово, что если на вашу долю выпадетъ неудача, никогда не приступать съ разговоромъ о брак ни къ какой другой женщин. И такъ, поразмыслите хорошенько.
Принцъ Мароккскій. Согласенъ на все! Ведите меня къ ящикамъ и дайте испытать судьбу!
Порціа. Нтъ, отправимтесь прежде въ храмъ, а посл обда испытайте свое счастье.
Принцъ Мароккскій. Да не откажетъ мн счастье въ своемъ покровительств! Оно можетъ превратить мою жизнь или въ полную радостей, или въ полную проклятій (Уходитъ при звукахъ трубъ).

СЦЕНА II.

Улица въ Венеціи.

Входитъ Ланцелотъ Гоббо.

Ланцелотъ. Такъ или иначе, а моей совсти придется согласиться на мой уходъ отъ жида, у котораго я живу. Дьяволъ толкаетъ меня подъ локоть и нашептываетъ мн: ‘Гоббо, Ланцелотъ Гоббо, или добрйшій Ланцелотъ, или добрйшій Ланцелотъ Гоббо, бери ноги подъ мышки и давай скорй тягу, бги безъ оглядки!’ А совсть говоритъ: ‘нтъ, честный Ланцелотъ, берегись! Берегись, честный Гоббо, или, какъ я сейчасъ говорилъ, честный Ланцелотъ Гоббо, не смй давать тягу, а заставь дать тягу самое это намреніе бжать’. Невозмутимый демонъ, однако, продолжаетъ нашептывать мн, чтобы я собирался въ дорогу. Онъ говоритъ мн, чтобы я уложилъ свои вещи и тотчасъ отправился-бы въ дорогу. ‘Да,— говоритъ онъ,— ради самого неба, прибгни къ ршительнымъ средствамъ и бги безъ оглядки’. Такъ говоритъ демонъ, а совсть схватываетъ меня за самое горло моего сердца и очень мудро говоритъ: ‘честный другъ мой Ланцелотъ, ты сынъ честнаго человкъ (или, скоре, честной женщины, потому что на моемъ отц остались кое какія пятнышки: онъ иногда давалъ слишкомъ много воли себ и своимъ вкусамъ). И такъ, совсть говоритъ мн: ‘Ланцелотъ, ни шагу отсюда’! ‘Улепетывай’! говоритъ демонъ. ‘Ни съ мста’! говоритъ совсть. Совсть, говорю я, ты подаешь мн отличный совтъ, да и теб, демонъ, говорю я, что твой совтъ хорошъ. Если я захочу послушаться своей совсти, я обязанъ остаться у жида, которому служу, а онъ, прости меня Господи, совсмъ врод чорта, а чтобы уйти отъ жида, я обязанъ послушаться дьявола, который, съ позволенія сказать, самъ дьяволъ и есть. Но, во всякомъ случа, нтъ сомннія, что и жидъ воплощенный дьяволъ и по совсти, моя совсть очень жестокосердная совсть, когда она даетъ совтъ оставаться у жида, наиболе дружественный совть даетъ мн дьяволъ. И такъ, господинъ дьяволъ, я намренъ улизнуть: возьму подъ мышки свои пятки и улизну.

Входитъ старикъ Гоббо, въ рукахъ у него корзина.

Гоббо. Эй, синьоръ! Молодой человкъ! Я обращаюсь къ вамъ: гд мн пройти къ синьору жиду?
Ланцелотъ (Про себя). О, Боже мой, это мой отецъ самолично. Онъ долженъ быть полуслпъ и слпъ совершенно, если не узнаетъ меня. Попытаюсь-же я продлать съ нимъ одну штучку.
Гоббо. Добрйшій молодой человкъ, милйшій синьоръ, прошу васъ, укажите мн дорогу, какъ пройти мн къ синьору жиду.
Ланцелотъ. Когда дойдешь до ближайшаго поворота, возьми направо, а у слдущаго возьми налво, а затмъ, чортъ возьми, опять у слдующаго не бери ни налво ни направо, но прямо спускайся къ жиду.
Гоббо. Клянусь путями Всевышняго, найти этотъ путь будетъ не легко. Скажите мн, пожалуйста, нкто, жившій у него, Ланцелотъ, все еще у него или нтъ?
Ланцелотъ. Ты говоришь о молодомъ синьор Ланцелот? (про себя) Смотрите на меня, я пущу въ ходъ все свое остроуміе (Громко). Ты говоришь о юномъ синьор Ланцелот?
Гоббо. Нтъ, синьоръ, онъ совсмъ не синьоръ, а сынъ бднаго человка. Отецъ его — хотя и говорю это я — человкъ честный. Онъ очень, очень бденъ, но, благодареніе Богу, у него все-таки есть, чмъ жить.
Ланцелотъ. Ну, полно! Его отецъ можетъ быть всмъ чмъ ему угодно, мы все-таки поговоримъ о юномъ синьор Ланцелот.
Гоббо. Будемъ говорить о Ланцелот. Къ вашимъ услугамъ, синьоръ.
Ланцелотъ. Однако, старичокъ, прошу тебя или, врне, молю тебя сказать мн, о комъ ты говоришь? О юномъ синьор Ланцелот?
Гоббо. Да, о Ланцелот, не во гнвъ будь вамъ сказано,
Ланцелотъ. Ergo, о синьор Ланцелот. Не говори о синьор Ланцелот, потому что юный этотъ синьоръ, но вол судебъ и предопредленія, по вол трехъ сестеръ и другихъ отраслей науки, на самомъ дл скончался или, чтобы выразиться боле ясно, онъ отправился на небеса.
Гоббо. О, чортъ возьми! Избави меня отъ этого Богъ! Молодецъ этотъ былъ единственнымъ старческимъ посохомъ, единственной опорой.
Ланцелотъ (Про себя). Разв я, похожъ на костыль, на столбъ, на палку, на подпорку? Узнаешь ты меня, отецъ?
Гоббо. Увы, нтъ, не узнаю, милйшій синьоръ. Но прошу васъ, скажите мн, юный мой другъ, сынъ мой,— да упокоитъ Господь его душу,— въ самомъ дл живъ или умеръ?
Ланцелотъ. Разв ты не узнаешь меня, отецъ?
Гоббо. Увы, синьоръ, зрніе у меня плохое и я васъ не узнаю.
Ланцелотъ. Нтъ, честное слово, если-бы у тебя зрніе было и хорошее, ты, пожалуй, и тогда не узналъ-бы меня. Премудръ тотъ отецъ, который знаетъ свое дтище. Такъ и быть, старикъ, ужь сообщу теб кое-что новое о твоемъ сын. Благослови меня! Правда не можетъ не обнаружиться, а убійство не можетъ скрываться долго: сынъ смертнаго можетъ скрывать его нкоторое время, но правда въ конц концовъ все-таки выйдетъ наружу.
Гоббо. Прошу васъ, встаньте, синьоръ. Я убжденъ, что вы не мой сынъ, не Ланцелотъ.
Ланцелотъ. А я прошу тебя, перестанемъ пустословить и дай мн свое благословеніе. Я Ланцелотъ, то-есть тотъ, кто и былъ твоимъ сыномъ, который и теперь твой сынъ, и который останется имъ всегда.
Гоббо. Не думаю, чтобы вы были моимъ сыномъ.
Ланцелотъ. Я еще и самъ не знаю, что объ этомъ подумаю, но я Ланцелотъ, слуга жида, и убжденъ, что Маргарита,— твоя жена,— мн мать.
Гоббо. Жену, въ самомъ дл, зовутъ Маргаритой, и если ты Ланцелотъ, я поклянусь, что ты и плоть моя, и кровь. Прими мои восхваленія, Создатель! Какая борода-то у тебя выросла… У тебя на подбородк волосъ больше, чмъ у Доббина, коренной моей лошади, на хвост.
Ланцелотъ. Если такъ, хвостъ у Доббина растетъ, должно быть, внутрь, потому что у него на хвост, когда я послдній разъ его видлъ, волосъ было больше, чмъ у меня на лиц.
Гоббо. Господи, какъ ты перемнился! Ну, сказки, какъ ты ладишь съ своимъ хозяиномъ? Я принесъ ему подарокъ… Какъ-же ты съ нимъ ладишь?
Ланцелотъ. О, отлично, отлично! Что-жь касается меня то, ршившись убжать отъ него, я не остановлюсь до тхъ поръ, пока не оставлю за собой хоть какой-нибудь доли пространства. Хозяинъ мой — сущій жидъ, и ему ты принесъ подарокъ, хотя веревка — единственный подарокъ, котораго онъ стоитъ. Я у него на служб умираю съ голоду, ты можешь пальцами пересчитать вс мои ребра. Отецъ, я очень радъ, что ты пришелъ. Отдай подарокъ мн, а я его передамъ нкоему синьору Бассаніо. Вотъ этотъ наряжаетъ своихъ слугъ въ великолпныя, новыя ливреи! Если онъ не возьметъ меня къ себ въ услуженіе, я буду все бжать и бжать, пока не пробгу всей созданной Богомъ земли. О, какое рдкое счастье: вотъ онъ самъ идетъ сюда. Обратись къ нему, отецъ, потому что я хочу сдлаться жидомъ, если доле останусь у жида.

Входитъ Бассаніо, за нимъ Леонардо и другіе слуги.

Бассаніо (Одному изъ слугъ). Можешь и такъ, но поторопись, чтобы ужинъ непремнно былъ готовъ не позже какъ къ пяти часамъ, вели отнести эти письма по адресамъ, вели всмъ слугамъ одться въ ливреи и попроси Граціано, чтобы онъ немедленно пришелъ сюда ко мн (Слуга уходитъ).
Ланцелотъ. Подойди къ нему, отецъ.
Гоббо. Да благословитъ Господь вашу свтлость!
Бассаніо. Благодарю. Нужно теб что-нибудь отъ меня?
Гоббо. Вотъ мой сынъ, синьоръ, бдный мальчикъ…
Ланцелотъ. Нтъ, не бдный мальчикъ, синьоръ, но слуга богатаго жида и ему хотлось-бы, синьоръ, какъ вамъ объяснитъ мой отецъ…
Гоббо. У него, можно сказать, есть великій зудъ быть слугою.
Ланцелотъ. Дйствительно, если вамъ въ сущности передать мое дло, окажется, что я служу у жида и что я желалъ-бы, какъ вамъ объяснитъ мой отецъ…
Гоббо. Не во гнвъ будь сказано вашей милости, онъ и его хозяинъ относятся другъ къ другу далеко не по родственному.
Ланцелотъ. Говоря коротко, сущая правда въ томъ, что хозяинъ обходится со мной не хорошо и вынуждаетъ меня, какъ, я надюсь, мой отецъ, въ качеств старика, объяснить вполн ясно и многословно…
Гоббо. Вотъ у меня здсь на жаркое изготовлены голуби, и я желалъ-бы предложить ихъ вашему превосходительству. Просьба-же моя заключается въ томъ…
Ланцелотъ. Коротко и ясно: просьба моя, какъ вы узнаете отъ этого честнаго старика, который, не смотря на то, что онъ мн отецъ, хоть и старъ, и бденъ…
Бассаніо. Да пусть говоритъ одинъ изъ васъ: что вамъ нужно?
Ланцелотъ. Чтобъ вы приняли меня въ услуженіе, синьоръ.
Гоббо. Въ этомъ-то, синьоръ, и все содержаніе дла.
Бассаніо. Я тебя знаю и просьбу твою исполню. Твой хозяинъ Шейлокъ сегодня-же говорилъ мн о теб и согласился тебя пристроить, если только можно себя считать пристроеннымъ, покинувъ службу у богатаго жида и поступивъ къ такому бдному дворянину, какъ я.
Ланцелотъ. Между вами, синьоръ, и моимъ господиномъ Шейлокомъ можно отлично подлить старинную пословицу: съ вами благодать Божья, а съ нимъ туго набитая мошна.
Бассаніо. Сказано недурно. Ступай съ своимъ сыномъ, старикъ, проститесь съ своимъ прежнимъ хозяиномъ и приходите ко мн (Слугамъ). Дать ему ливрею, расшитую богаче другихъ. Смотрите-же, чтобы это было исполнено.
Ланцелотъ. Вотъ все и устроилось, отецъ. Ну что, разв я не умю отыскивать мста, и неужто у меня во рту нтъ языка? Превосходно! (Смотритъ себ на ладонь). Ну, найдется-ли у кого въ Италіи ладонь лучше моей. Глядя на одну эту линію, можно поклясться на Библіи, что мн повезетъ. Вотъ она, линія-то жизни. Женъ на ней не много, всего штукъ пятнадцать, а пятнадцать женъ почти что ничего, кром того, одиннадцать вдовъ и девять двушекъ, это тоже почти что только необходимое для человка. Потомъ оказывается, что я буду тонуть три раза и три раза спасусь, и что я буду подвергаться очень большой опасности, лежа на краю перины — но все это только счастливыя случайности. Впрочемъ, если фортуна женщина, двка на этотъ разъ она славная! Идемъ, отецъ.Ты и мигнуть не успешь, какъ я уже распрощусь съ жидомъ (Уходитъ со старикомъ Гоббо).
Бассаніо. Пожалуйста, любезный Леонардо, позаботься обо всемъ хорошенько. Когда ты всмъ распорядишься и все купишь, возвращайся какъ можно скоре, потому что вечеромъ у меня въ гостяхъ будутъ самые близкіе мои пріятели. Ступай-же и поторопись.
Леонардо. Пущу въ дло все мое стараніе.

Входитъ Граціано.

Граціано. Гд твой господинъ?
Леонардо. Да вотъ онъ прохаживается (Уходитъ).
Граціано. Синьоръ Бассаніо!
Бассаніо. Граціано.
Граціано. У меня есть къ вамъ просьба.
Бассаніо. Она будетъ исполнена непремнно.
Граціано. Но вы можете мн въ ней отказать: мн необходимо отправиться съ вами въ Бельмонтъ.
Бассаніо. Если необходимо, отправимся. Но, послушай, Граціано, ты слишкомъ неосмотрителенъ, слишкомъ смлъ и рзокъ на языкъ. Такое обращеніе очень теб идетъ и оно не кажется недостаткомъ въ глазахъ такихъ людей, какъ мы, но для тхъ, кто тебя не знаетъ, оно можетъ показаться вольнымъ. Поэтому постарайся нсколькими холодными каплями скромности немного поумрить не въ мру кипучій твой духъ, иначе, благодаря твоимъ сумасброднымъ выходкамъ, тамъ, куда мы отправляемся, могутъ составить дурное мнніе обо мн. Тогда вс мои надежды разлетятся прахомъ.
Граціано. Выслушайте меня, синьоръ Бассаніо: если я не напущу на себя степеннаго вида, не стану говорить осмотрительно, не стану сквернословить только самымъ умреннымъ образомъ, если въ моемъ карман не окажется молитвенника, а на лиц богобоязненнаго выраженія, если въ то время, когда станутъ читать послобденныя молитвы, я не буду, вотъ какъ теперь, прикрывать лицо шляпой и говорить ‘аминь’, какъ человкъ превосходно изучившій искусство казаться солиднымъ, чтобы угодить своей бабушк,— не врьте мн никогда ни въ одномъ слов!
Бассаніо. Посмотримъ, какъ будешь ты себя держать.
Граціано. Но только сегодняшній вечеръ въ счетъ не идетъ. Но немъ обо мн не судите и не считайте задаткомъ того, что я буду длать сегодня.
Бассаніо. Нтъ, видть тебя другимъ сегодня было-бы прискорбно. Напротивъ, я попросилъ-бы тебя запастись, на сколько возможно, самой разнузданной веселостью, такъ какъ наши пріятели придутъ не за тмъ, чтобы скучать. Затмъ, до свиданія, у меня еще дло есть.
Граціано. А мн еще надо повидаться съ Лоренцо и съ другими, но, когда настанетъ часъ ужина, ждите насъ къ себ (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Въ Венеціи. Комната у Шейлока.

Входитъ Джессика и Ланцелотъ.

Джессика. Мн очень жаль, что ты отходишь отъ моего отца! Нашъ домъ настоящій адъ, а ты, вчно веселый дьяволенокъ, хоть немного разсивалъ его скуку. Ну, прощай, вотъ теб червонецъ. Ахъ, да, вотъ что еще, Ланцелотъ: скоро за ужиномъ ты увидишь Лоренцо, онъ будетъ въ числ гостей у новаго твоего господина, передай ему вотъ это письмо, но только по секрету. Затмъ прощай, мн не хотлось-бы, чтобъ мой отецъ видлъ, что я разговариваю съ тобой.
Ланцелотъ. Прощайте! У меня нтъ другихъ словъ кром слезъ. О, прелестная язычница, очаровательная жидовка! Если ради того, чтобы завладть вами, любой христіанинъ не прибгнетъ къ какому нибудь мошенничеству, то я жестоко ошибусь. Однако, все-таки прощайте, въ этихъ глупыхъ слезахъ почти совсмъ утонула моя мужественная отвага. Прощайте (Уходитъ).
Джессика. Будь здоровъ, добрый Ланцелотъ. Боже мой, какой крупный грхъ съ моей стороны, что я красню за свое происхожденіе, что я стыжусь быть дочерью своего отца! Но, хотя я его дочь по крови, по духу я ему совсмъ не родня. О, Лоренцо, если ты сдержишь свое общаніе, я положу конецъ борьб,— сдлаюсь христіанкой, чтобы стать твоей женою! (Уходитъ.)

СЦЕНА IV.

Улица въ Венеціи.

Входятъ: Граціано, Лоренцо, Саларино и Саланіо.

Лоренцо. Да, мы ускользнемъ во время ужина, переоднемся у меня и не пройдетъ часа, какъ мы уже вернемся назадъ.
Граціано. Но у насъ далеко не все приготовлено, какъ слдуетъ.
Саларино. Мы даже не подговорили факельщиковъ.
Салаіно. Когда балъ устроенъ самымъ великолпнымъ образомъ, онъ становится крайне пошлымъ. По моему, ужь лучше ничего не затвать.
Лоренцо. Теперь только четыре часа, передъ нами, чтобы позаботиться обо всемъ остальномъ, еще цлыхъ два часа времени (Входитъ Ланцелотъ съ письмомъ).
Лоренцо. Что новаго, пріятель Ланцелотъ?
Ланцелотъ. Если вамъ угодно будетъ сломать печать, вы, вроятно, скоро это узнаете.
Лоренцо. Я узнаю почеркъ! Такъ пишетъ хорошенькая ручка. Да, эта ручка даже бле той бумаги, на которой она пишетъ.
Граціано. Вроятно, какое-нибудь любовное извстіе?
Ланцелотъ. Если вы позволите, синьоръ…
Лоренцо. Куда-же ты?
Ланцелотъ. Извстно куда, синьоръ:— бгу пригласить стараго своего хозяина-жида на ужинъ къ новому моему хозяину-христіанину.
Лоренцо. Постой, возьми вотъ это. Скажи хорошенькой Джессик, что я непремнно явлюсь въ назначенное время, только переговори съ ней по секрету. Ступай (Ланцелотъ уходитъ). Ну, господа, угодно вамъ будетъ приготовиться къ ожидающему насъ уже маскараду? Факельщика я уже добылъ.
Саларино. Конечно угодно, даже хоть сію минуту.
Саллніо. Я тоже готовъ!
Лоренцо. Присоединитесь ко мн и Граціано приблизительно черезъ часъ. Мы будемъ ждать васъ у Граціано.
Саларино. Хорошо (Саларино и Саланіо уходятъ).
Граціано. Это письмо, разумется, отъ Джессики?
Лоренцо. Я волей-неволей долженъ теб открыть все. Она въ письм объясняетъ мн, какъ мн похитить ее изъ дома отца, сколько припасла она золота и драгоцнностей и, наконецъ, что костюмъ пажа у нея совершенно готовъ. Если ея отцу-жиду когда-нибудь удастся попасть на небеса, онъ будетъ этимъ обязанъ своей прелестной дочери. Если-же когда-нибудь несчастье дерзнетъ преградить ей дорогу, въ этомъ исключительно будетъ виновато то, что она дочь некрещенаго жида. Ну, хорошо, идемъ со мною, а дорогой ты прочтешь вотъ это. Моимъ факельщикомъ будетъ сама красавица Джессика (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Въ Венеціи. Породъ домомъ Шейлока.

Входятъ Шейлокъ и Ланцелотъ

Шейлокъ. Ну, теперь вотъ посмотришь и собственными глазами увидишь, какая разница между старикомъ Шейлокомъ и Бассаніо. Эй, Джессика! У него теб уже не придется такъ обжираться, какъ у меня. Джессика! Не придется такъ спать, такъ храпть и такъ рвать на себ одежду. Джессика, гд-же ты?
Ланцелотъ. Эй, Джессика!
Шейлокъ. Кто приказалъ теб ее звать? Я ничего не говорилъ.
Ланцелотъ. Но, ваша милость, вы не разъ говорили, что я безъ приказа ничего не умю сдлать.

Входитъ Джессика.

Джессика. Ты звалъ меня, отецъ, что теб угодно?
Шейлокъ. Джессика, я званъ сегодня ужинать въ гости, — вотъ теб ключи. А впрочемъ, зачмъ я пойду? Приглашали меня не изъ расположенія ко мн, а только чтобъ мн польстить.Однако, я все-таки пойду, изъ ненависти къ нимъ, чтобы насться на счетъ расточительнаго христіанина. Джессика, дочь моя, сторожи хорошенько за домомъ. Мн, право, какъ-то особенно не хочется уходить: я убжденъ, что противъ моего покоя замышляютъ какую-нибудь гадость, не даромъ мн снились сегодня ночью мшки съ серебромъ.
Ланцелотъ. Умоляю васъ, синьоръ, не отказывайтесь пойти. Мой молодой господинъ очень огорчится, если ошибется въ своемъ ожиданіи.
Шейлокъ. Какъ и я въ своемъ.
Ланцелотъ. Они тамъ сговорились. Не говорю вамъ заране, что вы тамъ увидите маскарадъ, но если увидите, значитъ, не даромъ текла у меня кровь изъ носа въ послдній понедльникъ святой недли и какъ разъ въ шесть часовъ утра, чему въ среду первой недли великаго поста ныншняго года, въ шесть часовъ посл обда, исполнилось ровно четыре года.
Шейлокъ. Какъ, тамъ будетъ маскарадъ? Слушай, Джессика! Когда услышишь громъ барабановъ и гнусное пищанье кривыхъ дудокъ, не лзь къ окнамъ, не высовывай головы на улицу, чтобы глазть на христіанскихъ олуховъ съ замазанными рожами. Запри уши моего дома,— я подразумваю окна,— чтобы отклики пустого сумасбродства не проникли въ мое степенное жилище. Клянусь жезломъ Іакова, что я ныншнюю ночь совсмъ не расположенъ пировать. Однако, я все-таки пойду. Ступай, шалопай, впередъ и скажи, что я сейчасъ буду.
Ланцелотъ. Иду впередъ, почтеннйшій.— А вы все-таки въ окна-то поглядывайте:
Здсь мимо васъ пройдетъ христіанинъ,
Достойный взглядовъ миленькой жидовки (Уходитъ).
Шейлокъ. Что говорилъ теб этотъ олухъ изъ племени Агари?
Джессика. Онъ мн сказалъ: ‘прощайте, синьора’, вотъ и все.
Шейлокъ. Малый онъ, пожалуй, недурной, но, къ несчастью, страшный обжора, исполняющій каждую работу, словно улитка, и даже днемъ спящій боле, чмъ дикая кошка. Для трутней въ моемъ уль мста нтъ. Поэтому я съ ними разстаюсь и уступаю его нкоему господину, чтобы онъ помогъ разсорить занятыя у меня деньги. Ну, Джессика, ступай къ себ. Быть можетъ, я вернусь почти сейчасъ-же. Поступай-же, какъ я теб говорилъ, и, запри за собою дверь. Справедливо гласить пословица: чмъ крпче заперта дверь, тмъ легче найти въ цлости свое имущество (Уходитъ).
Джессика. Прощай. Судьба относится къ намъ не враждебно: я, правда, лишилась отца, а ты дочери (Уходитъ).

СЦЕНА VI.

Тамъ-же.

Появляются: Граціано и Саларино въ маскахъ.

Граціано. Вотъ именно тотъ навсъ, подъ которымъ Лоренцо просилъ насъ подождать его.
Саларино. Часъ-то, кажется, уже прошелъ.
Граціано. Удивленіе, что его до сихъ поръ нтъ: влюбленные всегда опережаютъ часы.
Саларнно. О, голуби Венеры летаютъ, вдесятеро скоре, когда приходится скрплять новыя узы любви, чмъ когда дло идетъ о сохраненіи неприкосновенности данныхъ клятвъ.
Граціано. Всегда бываетъ такъ. Кто-же уходить съ пира съ такимъ-же аппетитомъ, съ какимъ садился за столъ! Гд такой конь, который, пробжавъ порядочное пространство, пробжалъ-бы его и обратно съ такимъ-же неослабвающимъ огнемъ, какъ въ первый разъ! Мы больше гоняемся за тмъ, что для насъ ново, чмъ наслаждаемся, добившись желаемаго. Какое большое сходство между блуднымъ сыномъ и разукрашеннымъ судномъ, когда оно, обнимаемое и лобызаемое безпутнымъ втромъ, выходитъ изъ родной бухты, и какъ оно сильно похоже на блуднаго-же сына, когда, жалкое, оборванное и ограбленное безпутнымъ втромъ, оно возвращается съ ребрами, избитыми непогодой, и когда вс паруса его въ клочьяхъ.

Входитъ Лоренцо.

Саларино. Вотъ Лоренцо. Мы будемъ продолжать этотъ разговоръ посл.
Лоренцо. Простите, друзья, я кажется опоздалъ, но ждать васъ заставилъ не я, а мои дла. Если сами вздумаете похищать женщину, я готовъ прождать васъ столько-же. Здсь живетъ отецъ мой, жидъ. Эй, кто тамъ есть?

Джессика, одтая въ мужское платье, показывается у окна.

Джессика. Кто вы? Хотя я готова поклясться, что узнаю вашъ голосъ, но все-таки желала-бы быть боле увренной.
Лоренцо. Я твоя любовь — Лоренцо.
Джессика. Что ты Лоренцо — врно, что ты моя любовь, тоже врно. Кого-же люблю я наравн съ тобой? Но кто-же, кром тебя, Лоренцо знаетъ, что я тебя люблю?
Лоренцо. Небо и сердце свидтели, что ты моя.
Джессика. Лови-же вотъ этотъ ящикъ, онъ того стоитъ. Какъ я рада, что теперь уже ночь, и что ты меня не видишь: мн такъ стыдно оттого, что я переодлась. Впрочемъ, любовь слпа, а любовники не видятъ тхъ прелестныхъ глупостей, которыя сами-же совершаютъ, потому что, если-бы они могли это видть, самъ Купидонъ покраснлъ-бы увидя, что я переодлась въ мальчика.
Лоренцо. Сойди внизъ, такъ какъ ты будешь освщать мн мой путь факеломъ.
Джессика. Какъ, неужто я должна держать свчу, чтобы освщать свой позоръ, когда онъ и безъ того слишкомъ, слишкомъ замтенъ! Какъ, ненаглядный мой, ты возлагаешь на меня должность освтителя, когда я должна-бы скрываться?
Логенцо. Разв, моя прелесть, ты недостаточно скрыта подъ этимъ красивымъ костюмомъ пажа? Иди-же, однако, скорй, темнота глухой ночи бываетъ мимолетна: насъ ждутъ на ужинъ къ Бассаніо.
Джессика. Я запру дверь, позлащу себя еще нсколькими червонцами и затмъ я вся твоя (Отходитъ отъ окна).
Граціано. Клянусь моимъ колпакомъ капуцина, что она не жидовка, а прелесть.
Лоренцо. Клянусь, я люблю ее всми силами души. Насколько я могу судить — она умна и прекрасна — насколько вренъ мой глазъ, а что она мн врна, это она мн сейчасъ доказала. А потому что она умна, прекрасна и врна, она водворилась въ моемъ сердц на продолжительный срокъ.

Входитъ Джессика.

А, ты уже здсь! Идемте-же, господа, идемте, замаскированные наши товарищи, врно, уже насъ заждались (Уходитъ съ Джессикой и Саларино).

Появляется Антоніо.

Антоніо. Кто здсь?
Граціано. Это вы, Антоніо?
Антоніо. Какъ не стыдно такъ медлить, Граціано? Гд-же вс остальные? Уже девять часовъ, и вс собесдники васъ ждутъ. Маскарада не будетъ: втеръ повернулъ въ другую сторону. Бассаніо сейчасъ-же отправляется на корабль. Человкъ двадцать разослалъ онъ васъ разыскивать.
Граціано. Очень радъ. Никакая забава не можетъ быть для меня пріятне необходимости выйти въ море сегодня-же ночью (Уходитъ).

СЦЕНА VII.

Бельмонтъ. Комната въ дом Порціи.

При звукахъ трубъ входятъ: Порціа, принцъ Мароккскій и ихъ свита.

Порціа. Откиньте занавску и пусть благородный принцъ увидитъ ящики.— Теперь выбирайте.
Принцъ Мароккскій. Первый ящикъ золотой и на немъ надпись: ‘Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего желаютъ многіе’. Второй серебряный и на немъ такое-же общаніе: ‘Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ’. Третій невзрачный свинцовый и съ такимъ неутшительнымъ предостереженіемъ: ‘Тотъ, кто выберетъ меня, долженъ приготовиться къ возможности лишиться всего, что иметъ’. Какъ же узнаю я, что выбралъ именно тотъ ящикъ, какой слдуетъ?
Порціа. Въ одномъ изъ нихъ, принцъ, мой портретъ. Если выберете его съ нимъ, я и портретъ — оба ваши.
Принцъ Мароккскій. Пусть какое-нибудь божество руководитъ моимъ выборомъ. Пересмотрю еще разъ надписи. Что говоритъ свинцовый ящикъ:— ‘Тотъ, кто выберетъ меня, долженъ приготовиться къ возможности лишиться всего, что иметъ’. Неужто отдать все, и изъ-за чего? Изъ за свинца. Ото всего отказаться ради свинца! Вотъ чмъ угрожаетъ этотъ ящикъ. Если люди и отказываются отъ всего цннаго, то не иначе, какъ въ надежд на значительную прибыль. Золотая душа не прельстится негоднымъ металломъ, поэтому я не отдамъ ничего изъ-за свинца, ни на что не отважусь. Посмотримъ, что своимъ двственнымъ свтомъ говорить серебро? ‘Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ’. Подожди немного, Мароккскій принцъ, и безпристрастною рукою взвсь то, чего ты стоишь. Если тебя оцнятъ по собственному твоему о себ мннію, то цна теб будетъ большая, но этой цны, быть можетъ, окажется недостаточно, чтобы добиться руки такой прекрасной синьоры. Но и сомнніе въ своихъ достоинствахъ не — боле, какъ глупое самоуничиженіе. Чего-же я достоинъ? Достоинъ руки прекрасной Порціи и достоинъ я ея по рожденію, по богатству, по свойствамъ, по воспитанію, а всего боле изъ-за моей любви. Не остановиться-ли на этомъ? Нтъ, посмотримъ прежде надпись на золотомъ: ‘Кто выберетъ меня, тотъ получить то, чего желаютъ многіе’. Рчь, очевидно, идетъ о ней, потому что ее желаетъ весь міръ. Со всхъ концовъ свта стекаются люди, чтобы облобызать раку святой праведницы, дышащей здсь. Пустыня Гирканіи, необъятныя, безлюдныя пространства Аравіи теперь превратились въ торныя дороги, проложенныя принцами, желающими постить красавицу Порцію, водяное царство, гордая голова котораго плюетъ въ лицо небу, уже не служитъ преградой для чужестранцевъ, желающихъ узрть прекрасную Порцію. Они переправляются черезъ него, какъ черезъ ручей. Въ одномъ изъ этихъ ящиковъ таится ея прекрасный образъ! Возможно-ли предположить, что онъ таится въ свинц. Такое низкое предположеніе стоило-бы проклятія, было-бы слишкомъ грубо, чтобы свинецъ служилъ ей саваномъ и могилой. Или онъ таится въ серебр, цнность котораго въ десять разъ дешевле золота, такая мысль тоже нелпа. Подобному безцнному брилліанту достойной оправой можетъ служить только золото. У англичанъ есть монета съ изображеніемъ ангела, вычеканеннаго на золот. Но ангелъ находится снаружи, а здсь онъ долженъ покоиться внутри на золотомъ лож. Давайте ключъ. Будь, что будетъ, я избираю вотъ этотъ.
Порціа. Вотъ ключъ, принцъ, и если мой портретъ тамъ — я ваша.
Принцъ Марокісскій (Открываетъ золотой ящикъ). О, адъ, что здсь такое? Голый черепъ, въ пустой глазниц котораго я вижу свернутый и исписанный клочокъ бумаги. Прочтемъ: ‘Ты, вроятно, не разъ слыхалъ, что не все то золото, что блеститъ. Не мало людей пожертвовало жизнью изъ-за того только, чтобъ на меня взглянуть, червь водится даже и въ золотыхъ могилахъ. Если-бы ты оказался на столько-же мудрымъ, на сколько смлымъ, тломъ юнымъ, а разсудкомъ зрлымъ,— въ отвтъ теб не попалась-бы эта бумага. Прощай, твое исканіе окончилось ничмъ’! Да, дйствительно, окончилось ничмъ и весь трудъ мой потерянъ. Прощай-же, пламя страсти! Въ удлъ мн достается одинъ душевный ледъ. Прощай, Порціа, у меня слишкомъ тяжело на сердц, чтобы медлить прощаньемъ. Такъ удаляется проигравшій (Уходитъ).
Порціа. Слава Богу, отдлалась прекрасно. Задерните занавску. Ахъ, если бы вс, ему подобные, выбирали также удачно (Уходитъ).

СЦЕНА VIII.

Улица въ Венеціи.

Входятъ: Саларино и Саланіо.

Саларино. Да, я видлъ, какъ Бассаніо садился на корабль. Граціано узжалъ съ нимъ, но вполн врно, что Лоренцо тамъ не было.
Саланіо. Проклятый жидъ своими криками встревожилъ герцога и они вмст отправились отыскивать корабль Бассаніо.
Саларино.Однако, явились поздно: корабль усплъ уже выйти въ море. Тутъ герцогу сообщили, будто видли Лоренцо вмст съ его возлюбленной Джессикой въ одной изъ гондолъ. Кром того, Антоніо поручился герцогу, что на корабл Бассаніо нтъ ни бглянки, ни ея возлюбленнаго.
Саланіо. Никогда ни слыхивалъ я такого безсвязнаго, безсмысленнаго, безумнаго неистовства, съ какимъ этотъ жидовскій песъ оралъ на улиц: ‘Дочь моя! О, мои червонцы! О, моя дочь! Бжала съ христіаниномъ! О, мои христіанскіе червонцы! Правосудіе! Законы! Моя дочь и червонцы мои! Она, моя дочь, украла у меня запечатанный мшокъ, нтъ, цлыхъ два запечатанныхъ мшка червонцевъ, двойныхъ червонцевъ! Украла и брилліанты! А мои брилліанты, два драгоцннйшихъ камня,— ихъ тоже украла дочь! Правосудіе, отыщи мою дочь, у ней и камни, и червонцы!
Саларино. А вс мальчишки въ Венеціи бгали за нимъ и кричали: ‘Его камни! Его дочь! Его червонцы’!
Саланіо. Но теперь, Антоніо, держи ухо остро, не пропускай срока, иначе онъ поплатится непремнно.
Саларино. Ахъ, вотъ ты напомнилъ кстати. Вчера я разговаривалъ съ однимъ французомъ и узналъ отъ него, что въ узкомъ пролив, раздляющемъ Францію отъ Англіи, погибъ какой-то изъ нашихъ богато нагруженныхъ кораблей. Я невольно подумалъ объ Антоніо и мысленно пожелалъ, чтобы корабль этотъ былъ не его.
Саланіо. Лучше-бы сказать теб объ этомъ прямо нашему другу Антоніо, но только не разомъ: это можетъ сильно его огорчить.
Саларино. На свт нтъ человка добре его. Я видлъ, какъ онъ прощался съ Бассаніо. Бассаніо говорилъ, что поспшитъ вернуться, а онъ ему на это: ‘не торопись, не порти изъ-за меня своего дла, Бассаніо, дождись, пока оно совсмъ созретъ. Что-же касается до моего условія съ жидомъ, не дозволяй, чтобы мысль о немъ смущала помыслы твоей любви. Будь веселъ и думай только о томъ, какъ-бы понравиться, и обо всемъ, что для тебя будетъ нужно’. Затмъ, такъ какъ на глаза его выступили слезы, онъ отвернулся, протянулъ руку Бассаніо. Такъ они и простились.
Саланіо. Мн кажется, что онъ только и живетъ на свт, что ради любви къ ближнему. Пойдемъ, утшимъ его и постараемся хоть чмъ-нибудь разсять его мрачное уныніе.
Саларино. Идемъ (Уходятъ).

СЦЕНА IX.

Бельмонтъ. Комната въ дом Порціи.

Входятъ: Нэрисса и слуга.

Нэрисса. Прошу тебя, скорй, отдерни сейчасъ-же занавску. Принцъ Арагонскій уже произнесъ обтъ и сейчасъ явится сюда выбирать ящики.

Трубы гремятъ, входятъ:принцъ Арагонскій, Порціа и ихъ свтпа.

Порціа. Смотрите, благородный принцъ, вотъ ящики. Если вы выберете тотъ, гд нахожусь я, вашъ брачный пиръ будетъ отпразднованъ немедленно, но если вашъ выборъ окажется неудачнымъ, вамъ безъ дальнйшихъ разговоровъ придется ухать отсюда.
Принцъ Арагонскій. Давая обтъ, я, во-первыхъ, поклялся не сообщать никому, какой именно ящикъ я выбралъ, во-вторыхъ, если я выбралъ не тотъ, какой нужно,— никогда не ухаживать за двушкой, имя въ виду бракъ, наконецъ, въ-третьихъ, если я промахнусь,— немедленно проститься съ вами и ухать.
Порціа. Каждый прізжій даетъ клятву исполнить условіе и изъ за-моей недостойной личности подвергать себя риску неудачи.
Принцъ Арагонскій. Я уже готовъ исполнить все это. Теперь, фортуна, помоги надежд моего сердца! Золото, серебро и гнусный свинецъ. ‘Тотъ, кто выберетъ меня, долженъ приготовиться къ возможности лишиться всего, что иметъ’. Нтъ, сдлайся сначала покрасиве, а потомъ, быть можетъ, я ршусь кое-чмъ для тебя рискнуть и кое-на что отважиться для тебя. А какая надпись на золотомъ ящик? Посмотримъ. ‘Тотъ, кто выберетъ меня, получить то, чего желаютъ многіе’. Здсь подъ словомъ ‘многіе’ подразумвается грубая толпа, выбирающая только по наружному виду, знающая только то, чему ее научаетъ безразсудный глазъ, внутреннимъ-же содержаніемъ она не дорожитъ, а, словно стрижъ, лпитъ свое гнздо на наружной стн, открытой всмъ непогодамъ и стоящей на пути всхъ гибельныхъ случайностей. Только одно это ей и доступно. Не выберу-же я того, чего желаютъ многіе, потому что не хочу разсуждать, какъ недалекіе люди, не смшаюсь съ невжественной толпой. Да, но теперь обращаюсь къ теб, серебряная сокровищница, посмотримъ, что говоришь ты. ‘Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ’. Это хорошо сказано, потому что кто-же на самомъ дл вздумаетъ обманывать счастье и добиваться почета, не имя на себ клейма истиннаго достоинства? Никто не долженъ надяться возвеличиться при помощи незаслуженныхъ почестей. О, если-бы богатства, чины, мста не распредлялись неправильно, если-бы блестящія почести выпадали на долю только достойнымъ, сколько людей теперь, или совсмъ нагихъ или одтыхъ въ рубище, оказались-бы въ пышныхъ нарядахъ, вмсто того, чтобы повиноваться — повелвали-бы другими. Сколько мякины отдлилось-бы тогда отъ цннаго зерна чести и сколько зародышей чести, отысканныхъ въ навоз и отбросахъ времени, всплыли-бы на свтъ Божій. Однако, приступимъ къ выбору. ‘Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ’. Вотъ я и хочу посмотрть, чего я достоинъ. Дайте-же мн ключъ отъ этого ящика и откройте тотчасъ-же мое счастье.
Порціа. То, что вы нашли въ немъ, не стоитъ такого продолжительнаго молчанія.
Принцъ Арагонскій. Что-же это такое? Изображеніе какого-то подмигивающаго дурака, подающаго мн бумагу. Прочту ее. Какъ не похоже ты на Порцію, и какъ мало соотвтствуешь и надеждамъ моимъ, и достоинствамъ. ‘Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ’. Неужто я ужь ровно ничего не стою, кром этой глупой головы? Неужто я достоинъ только этого и не заслуживаю ничего лучшаго?
Порціа. Не нужно смшивать мсто виноватаго съ мстомъ судьи: об эти роли совершенно противоположны одна другой.
Принцъ Арагонскій. Что-же тутъ написано?— ‘Огонь испытывалъ меня уже семь разъ. Семь разъ долженъ быть испытанъ и разумъ для того, чтобы никогда не ошибаться въ выбор. Есть люди, схватывающіе только тни, и имъ достается только тнь счастья. Я знаю, что на свт не мало глупцовъ, какъ и я, посеребреныхъ снаружи. Добудь себ, какую угодно жену, но главой твоей все-таки буду оставаться я. Съ этимъ и отправляйся: все для тебя кончено’. Если оставаться здсь доле, покажется еще глупе! Пріхалъ свататься съ одной дурацкой головой, а узжать приходится съ двумя. Прощай, прелестная, я сдержу клятву терпливо переносить свое несчастіе (Уходитъ со своей свитой).
Порціа. Такъ мотыльки обжигаютъ крылья о пламя свчи. Охъ, ужь эти глубокомысленные глупцы! Когда имъ приходится длать выборъ — ихъ мудрость портитъ имъ все.
Нэрисса. Не лжетъ значитъ старинная пословица: судьба и вшаетъ, и женитъ по своему усмотрнію.
Порціа. Задерни занавску, Нэрисса.

Входитъ слуга.

Слуга. Гд синьора?
Порціа. Здсь. Что теб нужно?
Слуга. У воротъ соскочилъ съ лошади молодой венеціанецъ, чтобы возвстить о приближеніи своего господина, отъ котораго онъ привезъ чувствительнйшее заявленіе его уваженія къ вамъ. Заявленіе высказано отборнйшими словами и его сопровождаютъ богатйшіе подарки. Я никогда еще не видывалъ такого любезнаго посланника любви, никогда не видывалъ, чтобы апрльскій день сулилъ такъ весело приближеніе чуднаго лта, какъ этотъ передовой гонецъ своего господина.
Порціа. Довольно, прошу тебя! Боюсь, что ты сейчасъ скажешь, что онъ такъ или иначе теб сродни, до того ты щедро расточаешь свой празднично-настроенный умъ на похвалы ему. Идемъ, идемъ, Нэрисса, я сгораю отъ нетерпнія увидать этого хваленнаго гонца купидона.
Нэрисса. О, Богъ любви, устрой такъ, чтобы это оказался Бассаніо! (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Улица въ Венеціи.

Входятъ, Саланіо и Саларино.

Саланіо. Что новаго на Ріальто?
Саларино. Да только и разговоровъ о томъ, что богато нагруженный корабль Антоніо погибъ въ пролив,— кажется, называемомъ Гудуинскими мелями,— въ мст, крайне опасномъ и гибельномъ, и гд,— если только кумушка молва — женщина правдивая и честная,— затонуло уже множество остововъ большихъ кораблей.
Саланіо. Желалъ бы я, чтобы кумушка оказалась такой же лживой, какъ любая баба, увряющая своихъ сосдей, пожевывая пряникъ, будто оплакиваетъ смерть третьяго мужа. Однако, говоря безъ дальнихъ околичностей и не сворачивая съ большой дороги разговора, несомннная правда, что добрый Антоніо, честный Антоніо — не знаю, какой еще достойный эпитетъ прибавить къ его имени…
Саланино. Что же онъ, наконецъ’?
Саланіо. А то, наконецъ, что онъ лишился корабля!
Саларино. Дай Богъ, чтобы это была его послдняя потеря.
Саланіо. Спшу сказать: аминь, чтобы дьяволъ не перешелъ дороги моей молитв. Вдь вотъ онъ самъ въ образ жида.

Входитъ Шейлокъ.

Ну, что Шейлокъ, что слышно новаго среди купцовъ?
Шейлокъ. Вы лучше всякаго другого и лучше всхъ знаете, что дочь моя бжала.
Саларино. Это врно, по крайней мр, я знаю, и портнаго, изготовлявшаго крылья, на которыхъ она улетла.
Саланіо. А Шейлокъ въ свою очередь, безъ сомннія, знаетъ, что птица оперилась, а въ природ всхъ птицъ покидать въ это время родное гнздо.
Шейлокъ. Она за это проклята.
Саларино. И это было бы врно, если-бы судьею ея оказался дьяволъ.
Шейлокъ. Плоть и кровь мои отчаянно взбунтовались.
Саларино. Полно, старый грховодникъ, разв кровь можетъ бунтовать въ твои годы?
Шейлокъ. Плотью моею и кровью я называю свою дочь.
Саларино. Однако, между твоею и ея плотью разница еще больше, чмъ между агатомъ и слоновой костью, между твоею и ея кровью она больше, чмъ между краснымъ и рейнскимъ винами. Скажи лучше, что ты слышалъ новаго? Въ самомъ дл потерялъ Антоніо что нибудь на мор, или это вздоръ?
Шейлокъ. Вотъ еще для меня неудачное дло. Несостоятельный этотъ должникъ, мотъ теперь едва сметъ показывать носъ на Ріальто. Онъ, постоянно приходившій чваниться на площадь, теперь сталъ нищимъ. Берегись онъ своего обязательства! Онъ имлъ обыкновеніе постоянно называть меня ростовщикомъ,— берегись онъ своего обязательства! Онъ имлъ обыкновеніе давать деньги безъ процентовъ изъ-за одной любви къ ближнему,— берегись онъ своего обязательства.
Саларино. Вздоръ! Я убжденъ, что если онъ даже окажется неисправнымъ плательщикомъ, ты не потребуешь куска его мяса. На что онъ былъ-бы теб нуженъ?
Шейлокъ. Чтобы сдлать изъ него приманку для рыбы! Если отъ него не будетъ никакой иной пользы, это, по крайней мр, насытить мое мщенье. Онъ позорилъ меня, заставилъ меня потерять, по крайней мр, полъ-милліона, смялся надъ моими потерями, смялся надъ моими барышами, срамилъ мой народъ, портилъ устраиваемыя мною дла, охлаждалъ расположеніе моихъ друзей и разгорячалъ ненависть моихъ враговъ. А что заставляло его поступать такимъ образомъ:— то, что я жидъ. А разв у жида нтъ глазъ? Разв у него нтъ рукъ, другихъ органовъ, другихъ потребностей, чувствъ, привязанностей, страстей? Разв онъ питается не тою-же пищей, разв, ему наносятъ раны не тмъ же оружіемъ, разв онъ страдаетъ не тми-же болзнями, излечивается не тми же средствами, не такъ-же грется лтомъ, и не такъ-же дрожитъ отъ холода зимою, какъ христіане? Когда вы наносите намъ удары острымъ оружіемъ, разв изъ насъ не течетъ кровь, когда вы насъ щекочите, разв мы не смемся, когда отравляете, разв не умираемъ? А когда вы насъ обижаете, мы не должны мстить? Если мы похожи на васъ во всемъ остальномъ, то хотимъ походить на васъ и въ этомъ. Если жидъ обидитъ христіанина, что длаетъ христіанское смиреніе?— Мститъ. Если христіанинъ обидитъ жида,— что же ему длать, какъ не мстить, по примру тхъ-же христіанъ? То вроломство, которому вы меня научаете, я выкажу на самомъ дл и для меня будетъ большимъ несчастіемъ, если я не превзойду своихъ учителей.

Входитъ слуга.

Слуга. Синьоры, мой хозяинъ Антоніо дома и проситъ васъ къ себ. Ему необходимо переговорить съ вами.
Саларино. Мы искали его всюду.
Саланіо. Вотъ идетъ еще другой того-же племени, ему подстать, третьяго не найдешь, если только самъ дьяволъ не сдлается жидомъ (Саларино, Саланіо и слуга удаляются).

Входитъ Тубалъ.

Шейлокъ. Ну, что, Тубалъ, какія всти изъ Генуи? Отыскалъ ты мою дочь?
Тубалъ. Я перебывалъ во многихъ мстахъ, часто о ней слышалъ, но найти ее не могъ.
Шейлокъ. Что ты! что ты! что ты! Значитъ, брилліантъ, который обошелся мн во Франкфурт въ дв тысячи червонцевъ, пропалъ? Видно, еще не было на нашемъ народ настоящаго проклятія, по крайней мр, никогда до ныняшняго дня я не чувствовалъ его такъ сильно!.. Въ немъ дв тысячи червонцевъ помимо другихъ драгоцнныхъ, очень драгоцнныхъ брилліантовъ. Я желалъ-бы, чтобы дочь моя лежала у ногъ моихъ мертвою, но только съ тмъ условіемъ, чтобы въ ушахъ ея были брилліантовыя серьги. Я, пожалуй, готовъ былъ-бы видть ее въ гробу, но съ тмъ, чтобы тамъ лежали и червонцы. И никакого о нихъ извстія? Почему-же? Я уже и счетъ потерялъ тому, что стоили мн поиски. Потеря за потерей! Воръ и такъ уже унесъ много, а сколько нужно еще денегъ, чтобы отыскать его? И никакого удовлетворенія, никакого мщенія! Да, вс бдствія ложатся на одни только мои плечи! Рыданія вырываются только изъ моей груди, слезы текутъ только по моимъ щекамъ.
Тубалъ. Нтъ, и съ другими случаются несчастія… Антоніо, какъ я слышалъ въ Гену…
Шейлокъ. Что, что? Несчастіе? несчастіе?
Тубалъ. Онъ лишился корабля, шедшаго изъ Триполи.
Шейлокъ. Благодарю, благодарю тебя, Боже! Да правда-ли это, правда-ли?
Тубалъ. Я имлъ случай говорить съ нсколькими матросами, спасшимися посл кораблекрушенія.
Шейлокъ. Спасибо, спасибо, добрый Тубалъ! Хорошая всть, хорошая всть! Ха, ха, ха! Гд, въ Гену?..
Тубалъ. Въ Гену, какъ я слышалъ, дочь твоя въ одинъ вечеръ издержала восемьдесятъ червонцевъ.
Шейлокъ. Ты вонзаешь кинжалъ мн въ сердце. Никогда ужь не увидать мн моего золота! Восемьдесятъ червонцевъ въ одинъ разъ, восемьдесятъ червонцевъ!
Тубалъ. Въ Венецію вмст со мною пріхало еще нсколько человкъ заимодавцевъ Антоніо. Они увряютъ, будто ему неминуемо придется объявить себя несостоятельнымъ.
Шейлокъ. Очень этому радъ. Помучу-же я его теперь, потерзаю. Очень я этому радъ.
Тубалъ. Одинъ изъ нихъ показывалъ мн перстень, который получилъ отъ твоей дочери въ уплату за обезьяну.
Шейлокъ. Будь она проклята! Ты терзаешь меня, Тубалъ. Это должно быть мой бирюзовый перстень… Я получилъ его отъ Ліи, когда былъ еще холостымъ. Я не отдалъ-бы его за цлый лсъ, населенный обезьянами.
Тубалъ. А Антоніо разорился, это врно.
Шейлокъ. Это врно, совершенно врно. Ступай, Тубалъ, найми мн ходатая, приговори его за дв недли до суда. Если онъ просрочитъ, я потребую его сердце, потому что когда его больше не будетъ въ Венеціи, я могу вести дла, какъ мн угодно. Ступай, ступай, Тубалъ, ты найдешь меня въ синагог. Итакъ въ синагог, Тубалъ! (Оба угодятъ).

СЦЕНА II.

Бельмонтъ. Комната въ дом Порціи.

Входятъ: Бассаніо, Порцій, Граціано, Нэрисса и слуги.
Ящики открыты.

Порціа. Прошу васъ, не торопитесь. Ране, чмъ дйствовать на удачу, подождите еще день или два. Выбравъ не тотъ ящикъ, который-бы слдовало, вы лишите меня своего общества. Уже по одному этому, пожалуйста, не спшите. Что-то, хотя, конечно, не любовь, говорить мн, что я не желала-бы васъ лишиться, а ненависть, какъ вамъ извстно, такихъ совтовъ не даетъ.Однако, чтобы вы лучше меня поняли, хотя двушка и можетъ высказывать только то, что у нея въ мысляхъ, мн хотлось задержать васъ здсь еще на мсяцъ или на два, прежде чмъ вы изъ-за меня подвергнетесь испытанію. Я могла-бы подсказать вамъ, какой выбрать ящикъ, но тогда я оказалась-бы клятвопреступницею, а взять этотъ грхъ на душу я не хочу. Но вы можете выбрать не тотъ ящикъ, какой слдовало-бы, и тмъ заставите меня жалть, что я не впала въ грхъ, не сдлалась клятвопреступницей. Проклятіе вашимъ глазамъ, они меня очаровали и какъ будто раздлили на дв половины: одна изъ нихъ принадлежитъ вамъ, другая — вамъ, нтъ — мн, хотла я сказать, но если она принадлежитъ мн — она ваша. И такъ, все цлое принадлежитъ вамъ. О, жестокая судьба, ставящая преграды между собственниками и собственностью! И такимъ образомъ я, будучи вашей, все-таки не ваша. Если-же таково положеніе, пусть счастье отправляется въ адъ, а не я. Я говорю слишкомъ много, но это для того, чтобы выиграть время, чтобы продлить его, затянуть и насколько возможно отдалить васъ отъ минуты выбора.
Бассаніо. Нтъ позвольте мн приступить къ выбору, потому что положеніе, въ которомъ я нахожусь, просто пытка.
Порціа. Какъ Бассаніо, оно для васъ пытка? Признавайтесь, какая измна примшалась къ вашей любви?
Бассаніо. Никакой измны, кром мучительной неувренности, заставляющей меня трепетать за успхъ моей любви, скоре огонь и снгъ сдружатся и сживутся между собою, чмъ измна и моя любовь.
Порціа. Такъ, но я боюсь, что говорить васъ заставляетъ пытка, а подъ ея вліяніемъ чего не скажетъ человкъ.
Бассаніо. Общайте мн жизнь и я во всемъ вамъ признаюсь.
Порціа. Итакъ, признавайтесь и живите.
Бассаніо. Говоря мн: ‘признавайтесь и живите’, вы уже подводите настоящій итогъ моимъ признаніямъ. О, какое сладостное терзаніе, когда сама терзающая научаетъ, какъ отвчать, чтобы спастись. Пусти-же меня къ ящикамъ, то есть, къ моей судьб.
Порціа. Пожалуй, идите: я заключена въ одномъ изъ нихъ. Вы найдете меня, если меня любите. Нэрисса и вы вс остальные держитесь въ сторон. Пусть, пока онъ будетъ выбирать, играетъ музыка. Если онъ ошибется, онъ кончитъ какъ лебедь, который изливается въ музык. Но, чтобы сравненіе было-бы боле точно, мои глаза окажутся ручьемъ, который доставитъ ему влажное ложе смерти, но онъ можетъ сдлать удачный выборъ, а тогда будетъ-ли ему до музыки? Но тогда музыка будетъ тмъ громкимъ возгласомъ трубъ, которыми врноподданые привтствуетъ новаго внчаннаго короля, она будетъ сладостною, утреннею, свадебною пснею, которая проскользаетъ въ ухо мечтающаго жениха и зоветъ его въ храмъ для совершенія брачнаго обряда. Смотрите, вотъ онъ выступаетъ впередъ, хотя не мене величавый, но съ несравненно большимъ запасомъ любви, чмъ юный Алкидъ, когда онъ искупилъ дань двственницами, платимую стонущей Троей безпощадному морскому чудовищу. Я безгласная жертва, обреченная на гибель, а эти стоящія въ сторон женщины,— дарданскія жены съ мрачными лицами, вышедшія взглянуть, чмъ окончится подвигъ. Иди-же, Геркулесъ! Если ты останешься живъ, буду жить и я. Я смотрю на битву съ большимъ страхомъ, чмъ ты, когда приступаешь къ ней (Пока Бассаніо разсматриваетъ ящики, начинается сопровождаемое музыкой пніе):
Повдай, гд-же зарождается
У насъ любовь — въ ум иль въ сердц?
Скажи мн, гд ея зачатіе
И чмъ она потомъ питается?
Повдай это мн, повдай!
Она впервые зарождается
Въ глазахъ, восторгами питается,
А въ колыбели все кончается.
По ней вотъ погребальный звонъ
Послышался:— динь-динь, донъ-донъ!
Вс. Да, динь-динь-динь, донъ-донъ-донъ-донъ.
Бассаніо. То, что вншнимъ своимъ блестящимъ видомъ сулить самое большое,— на самомъ дл бываетъ наиболе обманчиво. Въ мір постоянно вводятся обманъ вншними украшеніями. Такъ въ суд, какъ-бы подкуплена и безсовстна ни была защита, она непремнно затмитъ очевидность зла, если приправлена вкрадчивымъ звукомъ голоса, такъ и въ религіи, какое достойное порицанія заблужденіе не съуметъ скрыть свои грубыя лживости подъ изяществомъ украшеній, если его поддерживаетъ величавое чело старца или вкривь перетолкованный текстъ писанія. Ни одинъ порокъ не настолько простъ, чтобы не принимать на себя вншность добродтели. У сколькихъ трусовъ, у которыхъ сердца также ненадежны, какъ песочныя ступени лстницы, подбородки, между тмъ, украшены бородою Геркулеса или грознаго Марса. Взгляните во внутренность такихъ людей и вы увидите, что печень у нихъ бла, какъ молоко. Они придаютъ себ видъ возмужалости только затмъ, чтобы наводить на другихъ страхъ. Посмотрите на красоту и вы увидите, что она часто пріобртается всомъ украшеній. Этимъ объясняется то чудо природой, что наиболе вско украшенныя бываютъ въ то же время и самыми легковсными, такъ змеобразный вьющійся золотистый локонъ, такъ весело играющій съ втромъ на голов мнимой красавицы, часто бываетъ собственностью другой головы, между тмъ какъ трупъ, на которомъ онъ выросъ, давно уже лежитъ въ могил. Такимъ образомъ, прикрасы являются обманчивымъ берегомъ самаго опаснаго моря: оно великолпное покрывало, за которымъ таится лицо индіанки, словомъ украшеніе служитъ подобіемъ правды, въ которое облекается нашъ коварный вкъ, чтобы ввести въ обманъ самыхъ разумныхъ людей. Поэтому-то блестящее золото, жесткая пища Мидаса, мн тебя не нужно. Не нуженъ мн и ты, обычный и блдный посредникъ между человкомъ и человкомъ. Но ты, жалкій свинецъ, боле грозящій, чмъ общающій, и трогающій меня своею простотою боле, чмъ краснорчіемъ, тебя-то я и избираю. Пусть радость будетъ послдствіемъ моего выбора.
Порціа. Какъ быстро улетучиваются въ воздухъ вс ощущенія: и сомнніе, и мгновенно охватившее насъ отчаяніе, и леденящій страхъ, и зеленоглазая ревность! О, любовь, будь сдержанне, умрь свой восторгъ, излейся въ мру дождемъ радости, не вдавайся въ крайности. Я слишкомъ живо чувствую восторгъ, умрь-же его, иначе онъ меня задушитъ! (Бассаніо открываетъ свинцовый ящикъ).
Бассаніо. Что я вижу! портретъ красавицы Порціи! Какой полубогъ такъ близко подошелъ къ совершенству творчества? Эти глаза движутся или только кажутся движущимися, но они заставили сверкать мои зрачки? Кажется будто изъ этихъ полураскрытыхъ устъ вылетаетъ дыханіе благовонное, какъ медъ, только такая сладостная преграда можетъ раздлять такихъ сладостныхъ друзей. Рисуя эти волосы, художникъ, подражая Арахнеи, выткалъ изъ нихъ золотую стку, въ которую сердца мужчинъ попадаются чаще, чмъ комары въ паутину. Но глаза ея,— какъ у него хватило силъ рисовать, когда онъ на нихъ смотрлъ? Мн кажется, что и одинъ изъ этихъ глазъ долженъ былъ-бы лишить его обоихъ и тмъ поставить его въ невозможность дорисовать другой. Но, смотрите, насколько самая суть моихъ похвалъ унижаетъ эту тнь своей ничтожностью и насколько сама тнь ниже дйствительной. Вотъ свитокъ, въ немъ заключается содержаніе, перечень моего счастья: ‘Ты, выбравъ не по наружности, сдлалъ прекрасный, вполн врный выборъ. Когда это счастье выпало теб на долю, будь имъ доволенъ и не ищи другого. Если самъ ты доволенъ, или если ты въ томъ, что теб посылаетъ судьба, видишь счастье, обратись къ дам своего сердца и требуй, чтобы она поцлуемъ скрпила свое согласіе’. О, чудныя строки! Красавица моя, съ вашего позволенія — (цлуетъ ее), я исполняю данный мн совтъ, то есть получаю то, что мн общано. Какъ одинъ боецъ, состязаясь съ другимъ изъ за награды, услыхавъ всеобщія рукоплесканія и возгласы восторга, предполагая, что побдителемъ въ глазахъ публики остался онъ,— вдругъ совсмъ ошеломленный, съ глазами, устремленными въ пространство, не зная къ кому относится весь этотъ громъ похвалъ: къ нему или не къ нему,— вдругъ останавливается въ недоумніи,— такъ и я теперь стою передъ вами, трижды прекрасная синьора, не смя врить дйствительности того, что вижу, пока все это не будетъ подтверждено, подписано и скрплено вами.
Порціа. Вы видите меня, синьоръ Бассаніо, такою, какъ я есть. Лично для себя я-бы не отдалась честолюбивому желанію казаться лучше, чмъ я есть на самомъ дл, но для васъ я желала-бы, чтобы то, чего я стою, увеличилось въ трижды двадцать разъ, быть въ тысячу разъ красиве, въ десять тысячъ разъ богаче и только затмъ, чтобы пріобрсти въ вашихъ глазахъ большую цну, обладать цлымъ сокровищемъ добродтели, красоты, денегъ и друзей. Но итогъ того, что я есть,— итогъ не особенно крупный: все сводится почти исключительно къ тому, что я простая, невоспитанная, неученая и неопытная двушка, счастливая тмъ, что не такъ еще стара, чтобы не научиться тому, чего я пока не знаю. Но всего боле я счастлива тмъ, что смиренный свой умъ я подчиняю вамъ, моему руководителю, повелителю и царю. Все, что до сихъ поръ было моимъ, стало вашимъ, еще сейчасъ я была владлицей этого прекраснаго помстья, госпожей своихъ слугъ и царицей надъ собой. Теперь, мой властелинъ, и эти помстья, и слуги, и я сама — принадлежатъ вамъ. Передаю вамъ все это вмст съ этимъ кольцомъ, если вы разстанетесь съ нимъ, потеряете или отдадите его кому нибудь, это послужитъ предвстіемъ, что я утратила вашу любовь, а такая мысль дастъ мн право на васъ негодовать.
Бассаніо. Вы, синьора, совсмъ лишили меня слова, теперь говорить только кровь въ моихъ жилахъ, въ голов моей такое-же смшеніе, какое проявляется въ очарованной толп посл удачной рчи любимаго монарха, въ голов моей хаосъ всевозможныхъ чувствъ, перемшанныхъ между собою, которыя сливаются въ одну необъятную радость, и которыя высказываются, не высказываясь опредленно. Когда это кольцо исчезнетъ съ моего пальца, значить я разстался съ жизнью. О, тогда вы можете смло сказать: Бассаніо умеръ.
Нэрисса. Синьоръ и добрйшая синьора, вотъ теперь для насъ, постороннихъ зрителей того, какъ исполнилось ваше желаніе, настала минута воскликнуть: о, какое счастье, и да пошлетъ Господь счастье вамъ, синьоръ и синьора.
Граціано. И вамъ, синьоръ Бассаніо, и вамъ, прелестная синьора, я желаю всего того счастья, какого вы можете пожелать себ сами, потому что я убжденъ, что ваши желанія не пойдутъ въ разрзъ съ моимъ счастьемъ. Въ то время, когда вы торжественно станете справлять союзъ любви, позвольте жениться и мн.
Бассаніо. Съ величайшею радостью, если ты съумешь найти себ жену.
Граціано. Благодарю васъ, синьоръ, жену отыскали вы мн сами, глаза мои также быстры, какъ и ваши: вы смотрли на госпожу, я присматривался къ прислужниц, вы влюбились, влюбился и я, потому что проволочки въ такомъ дл мн такъ-же мало по вкусу, какъ и вамъ. Ваше счастье зависло отъ тхъ ящиковъ, оказывается, что и мое зависло отъ того-же, потому что посл долгихъ ухаживаній въ пот лица, надсадивъ себ горло безпрестаннымъ повтореніемъ любовныхъ клятвъ, я, наконецъ, добился общанія — если общанія къ чему нибудь обязываютъ — что эта прелестная особа сдлается моей женой, но только въ томъ случа, если вамъ удастся добиться согласія ея госпожи.
Порціа. Правда-ли это, Нэрисса?
Нэрисса. Правда, если вы противъ этого ничего не имете.
Бассаніо. И ты, Граціано, тоже не шутишь?
Граціано. Нисколько.
Бассаніо. Ваша свадьба еще боле украситъ наше счастье.
Граціано. Давайте, побьемся съ обоими нами объ закладъ на тысячу червонцевъ, у кого прежде родится мальчикъ.
Нэрисса. Какъ съ обоими?
Граціано. Только такъ и можно выиграть закладъ. Однако, кто это идетъ сюда? Лоренцо и его некрещеная. Какъ, и мой старинный венеціанскій пріятель, Саланіо, тоже тутъ!

Входятъ: Лоренцо, Джессика и Саланіо.

Бассаніо. Милости просимъ, Лоренцо и Саланіо. Если недавность моего новаго здсь положенія даетъ мн право васъ приглашать, съ твоего позволенія, милая Порціа, я приглашаю истинныхъ своихъ друзей и соотечественниковъ.
Порціа. То-же длаю, мой другъ, и я. Поврь, что я рада имъ отъ души.
Лоренцо. Благодарю васъ, синьора. Самъ я, Бассаніо, не располагалъ быть здсь, но Саланіо, котораго я встртилъ на дорог, настоятельно потребовалъ, чтобы я непремнно отправился съ нимъ сюда.
Саланіо. Да, синьоръ, я потребовалъ, и не безъ основанія (Подавая ему письмо). Синьоръ Антоніо вамъ кланяется.
Бассаніо. Прежде чмъ я распечатаю письмо, скажите, какъ поживаетъ кой другъ?
Саланіо. Если онъ синьоръ и боленъ, то только нравственно: изъ письма вы узнаете все.
Граціано. Нэрисса, будь привтлива съ гостемъ, приласкай его. Давай руку, Саланіо. Что новаго въ Венеціи, что подлываетъ именитый купецъ Антоніо? Я знаю, его сильно обрадуетъ нашъ успхъ: вдь мы, какъ Язоны, добыли золотое руно.
Саланіо. Лучше было-бы, если-бы вы добыли руно, потерянное имъ.
Порціа. Въ этомъ письм, должно быть, заключается нчто страшное, потому что оно согнало краску съ лица Бассаніо. Умеръ какой нибудь дорогой теб другъ? Едва-ли что другое въ мір могло-бы такъ сильно измнить твердаго духомъ мужчину. Все хуже и хуже… Позволь, Бассаніо, вдь я половина тебя, поэтому половина того, что принесла теб эта бумага, безспорно должна принадлежать мн.
Бассаніо. О, кроткая моя Порціа, никогда бумага не передавала такихъ безотрадныхъ словъ, какія стоятъ здсь. Когда я впервые заговорилъ съ тобою о моей любви, я откровенно признался, что все мое богатство заключается во мн самомъ, что я человкъ честный — и говорилъ тогда правду. А теперь, не смотря на то, что цнилъ я себя крайне скромно, ты увидишь, что я хвалился боле, чмъ слдовало. Когда я признался теб, что у меня ничего нтъ, мн-бы слдовало сказать, что у меня хуже чмъ ничего, потому что я, желая поправить свои средства, отдалъ себя въ залогъ дорогому другу, а его заложилъ злйшему его врагу. Это письмо, дорогая моя, эта бумага — тло моего друга. Каждое слово письма — зіяющая рана, изъ которой сочится кровь жизни. Но врны-ли слухи, Саланіо? Неужто вс корабли погибли и не сохранилось ни одного изъ всхъ, шедшихъ изъ Триполи, изъ Мексики, изъ Англіи, изъ Лиссабона, отъ береговъ Варварійскихъ и изъ Индіи? Неужто ни одинъ не ускользнулъ отъ страшнаго прикосновенія къ утесамъ, разоряющаго купцовъ?
Саланіо. Ни одинъ. Да, кажется, если-бы даже у него были теперь деньги, чтобы уплатить жиду, жидъ ихъ-бы не взялъ. Никогда не видывалъ я звря въ человческомъ образ такъ жадно добивающагося гибели человка. Онъ съ утра до ночи пристаетъ къ герцогу, кричитъ, что свобода республики погибнетъ, если ему не окажутъ правосудія. Человкъ двадцать купцовъ, самъ герцогъ и значительнйшіе изъ сановниковъ,— вс старались его уговорить, но никому не удалось отклонить его отъ злобнаго иска неустойки и правосудія по имющемуся у него обязательству.
Джессика. Когда еще я жила у отца, я слыхала какъ онъ клялся своимъ соотечественникамъ Тубалу и Хусу, что кусокъ мяса изъ тла Антоніо возьметъ съ большимъ наслажденіемъ, чмъ должную ему сумму, увеличенную въ двадцать разъ, и я знаю, синьоръ, что не сдобровать бдному Антоніо, если за него не вступятся законъ, судъ и власти.
Порціа. И въ такой бд дорогой твой другъ?
Бассаніо. Самый дорогой другъ, лучшій, добрйшій изъ людей, неутомимо готовый длать добро. Въ комъ изъ нын дышащихъ сыновъ Италіи древняя римская честь проявлялась-бы такъ полно, какъ въ немъ!
Порціа. Сколько-же долженъ онъ жиду?
Бассаніо. Три тысячи червонцевъ, занятыхъ для меня.
Порціа. Какъ, только-то? Заплати ему шесть и уничтожь обязательство, удвой эти шесть тысячъ, устрой, чтобы по вин Бассаніо не пострадалъ ни одинъ волосокъ у такого отличнаго друга. Пойдемъ сперва со мною въ церковь, назови меня своей женою, а затмъ тотчасъ-же позжай въ Венецію къ своему другу. Не на радость будетъ теб лежать рядомъ съ Порціей, если на душ у тебя непокойно. Золота у тебя будетъ достаточно, чтобы хоть двадцать разъ уплатить такой ничтожный долгъ. Когда уплатишь, привози своего врнаго друга сюда. Мы съ Нэриссой станемъ жить двицами и вдовами. Идемъ, ты удешь въ самый день свадьбы. Привтствуй своихъ пріятелей веселе и не показывай имъ такого угрюмаго лица. Ты пріобртенъ мною такою дорогой цною, что вчно будешь дорогъ моему сердцу. Однако, прочти мн письмо твоего друга.
Бассаніо (Читать). ‘Любезный Бассаніо, вс мои корабли погибли, я разоренъ окончательно. Заимодавцы становятся жестокосердыми, а обязательство жиду просрочено. Такъ какъ посл расплаты немыслимо, чтобы я остался живъ,— вс счеты между нами покончены. Одного только хотлось-бы мн: увидать тебя передъ смертью. Тмъ не мне поступай, какъ теб заблагоразсудится: пусть твоя дружба заставитъ тебя пріхать въ Венецію, а не мое письмо’.
Порціа. Ахъ, ненаглядный мой, кончай скорй дла и узжай.
Бассаніо. Когда ты даешь мн позволеніе ухать, я стану торопиться, но съ этой минуты и до моего возвращенія никакое ложе не задержитъ меня и никакое отдохновеніе не станетъ между тобою и мною (Вс уходятъ).

СЦЕНА III.

Улица въ Венеціи.

Входятъ: Шейлокъ, Саларино, Антоніо и тюремщикъ.

Шейлокъ. Ты, тюремщикъ, смотри за нимъ въ оба и пусть никто не толкуетъ мн о снисхожденіи. Только одни дураки даютъ взаймы безъ процентовъ. Повторяю,— смотри за нимъ, тюремщикъ, строже.
Антоніо. Послушай, однако, любезный Шейлокъ…
Шейлокъ. Я требую неустойки. Не смй ничего говорить противъ моего права на неустойку: я поклялся, что получу ее. Ты называлъ меня собакой раньше, чмъ имлъ на то основаніе. Я, дйствительно, собака — берегись-же моихъ зубовъ! Герцогъ окажетъ мн правосудіе. Удивляюсь твоей глупости, негодный тюремщикъ, что ты по его просьб шатаешься съ нимъ по улицамъ.
Антоніо. Прошу, выслушай меня…
Шейлокъ. Я требую неустойки, а поэтому не говори ничего боле. Не превратить вамъ меня въ мягкосердечнаго, тупоумнаго глупца, готоваго покачать головой, смягчиться вздохнуть и уступить христіанскимъ посредникамъ. Не ходи за мной, разговаривать я съ тобой не хочу, а хочу неустойки (Уходитъ).
Саларино. Живалъ-ли когда среди людей песъ зле этого!
Антоніо. Пусть себ идетъ, не надодай ему боле безполезными просьбами. Онъ хочетъ моей жизни, я отлично знаю, почему именно: я нердко спасалъ отъ его неустоекъ людей, обращавшихся ко мн за помощью, за это онъ и меня ненавидитъ.
Саларино. Я убжденъ, что герцогъ никогда не допуститъ, чтобы взыскали такую неустойку.
Антоніо. Герцогъ не можетъ воспротивиться дйствію закона, потому что всякое нарушеніе льготъ, которыми у насъ, въ Венеціи, пользуются иноземцы, породитъ недовріе къ правосудію республики, а торговля ея и доходы въ полной зависимости отъ другихъ націй. Оставь-же меня, уйди. Горе и недавняя потеря до того меня изнуряютъ, что къ завтрашнему дню я едва-ли сохраню и фунтъ мяса, чтобы удовлетворить кровожаднаго моего заимодавца. Дай только создатель, чтобы Бассаніо во-время пріхалъ — взглянуть, какъ я уплачиваю его долгъ, а зачмъ будь, что будетъ (Уходитъ),

СЦЕНА IV.

Бельмонтъ. Комната въ дом Порціи.

Входятъ: Порціа, Нэрисса, Лоренцо, Джессика и Бальтазаръ.

Лоренцо. Синьора, я даже въ вашемъ присутствіи не колеблюсь говорить, что вы имете благородное и истинное понятіе о святын дружбы и доказываете это тмъ, что такъ твердо переносите отсутствіе вашего супруга. Но если бы вы знали, для кого приносите такую жертву, какому истинно прекрасному человку подаете помощь и какъ глубоко преданъ этотъ человкъ вашему супругу, я убжденъ, что вы такимъ поступкомъ гордились-бы боле, чмъ обыкновеннымъ благодяніемъ.
Порціа. Я никогда не жалла, когда мн случалось сдлать добро, и не положу этому начало сегодня. Между товарищами, живущими или проводящими время вмст, и души которыхъ одинаково переносятъ ярмо любви, необходимо должно существовать сходство въ чертахъ, пріемахъ и нравахъ. Это заставляетъ меня думать, что Антоніо, бывшій задушевнымъ другомъ моего повелителя, непремнно долженъ походить на этого повелителя. Если это такъ, то какъ ничтожно все, что я сдлала для выкупа подобія моей души изъ когтей адскаго жестокосердія! Такое заявленіе нсколько похоже на самохвальство, потому я не скажу объ этомъ боле ни слова. Поговоримъ о другомъ. Лоренцо, до возвращенія моего супруга поручаю вамъ все хозяйство и управленіе моимъ домомъ. Что-же касается меня, то я втайн дала небесамъ обтъ, пока не возвратится мой супругъ, проводить время въ молитвахъ и въ созерцаніи, имя при себ одну только Нэриссу. Миляхъ въ двухъ отсюда есть монастырь, въ немъ то мы и поселимся. Прошу не отказываться отъ порученія, которое возлагаетъ на васъ моя дружба, а отчасти и необходимость.
Лоренцо. Съ величайшимъ удовольствіемъ, синьора, готовъ исполнить все, что вы прикажете.
Порціа. Моимъ слугамъ уже извстно мое желаніе, они и вамъ, и Джессик будутъ повиноваться такъ нее, какъ Бассаніо и мн. Прощайте-же, до свиданія.
Лоренцо. Да сопровождаютъ васъ пріятныя мысли и счастливые часы!
Джессика. Желаю вамъ, синьора, полнйшаго душевнаго спокойствія.
Порціа. Благодарю за твое желаніе, желаю того-же и теб. Прощай-же, Джессика (Лоренцо и Джессика уходятъ). Теперь рчь о теб, Бальтазаръ. Я всегда знала тебя за врнаго и честнаго слугу, окажись такимъ-же и теперь. Возьми это письмо и, насколько это возможно человку, спши въ Падую, отдай его въ руки, въ собственныя руки двоюроднаго моего брата Белларіо и, получивъ отъ него кое-какія бумаги, а также платья, доставь все это какъ можно скоре къ перевозу въ Венецію. Отправляйся сейчасъ-же, не трать времени на разговоры. Я буду тамъ прежде тебя.
Бальтазаръ. Потороплюсь, синьора, насколько хватитъ силъ (Уходитъ).
Порціа. Пойдемъ, Нэрисса, я задумала дло, о которомъ ты не имешь ни малйшаго понятія, мы нашихъ мужей увидимъ ране, чмъ они воображаютъ.
Нэрисса. А они-то насъ увидятъ?
Порціа. Увидятъ, Нэрисса, но въ такой одежд, которая заставитъ ихъ подумать, будто мы имемъ то, чего у насъ даже нтъ. Бьюсь объ закладъ, на сколько хочешь, что мы об однемся молодыми мужчинами, при этомъ я окажусь молодцовате тебя, буду носить кинжалъ ловче, буду говорить такимъ голосомъ, какимъ говоритъ юноша, когда онъ находится въ переходномъ возраст отъ отрочества къ юности, то-есть сиплымъ фальцетомъ, измню свою робкую женскую походку на мужскую, словно хвастливый юнецъ, стану толковать о поединкахъ и примусь отлично лгать, разсказывая, какъ знатныя барыни добивались моей любви, какъ я пренебрегалъ ими, какъ он отъ этого заболвали и умирали, потому что вдь нельзя-же отвчать всмъ, примусь затмъ каяться и сожалть о томъ, что мн суждено было быть ихъ убійцей, наскажу еще двадцать другихъ жалкихъ лжей, такъ что всякій побожится, что я, по крайней мр, уже мсяцевъ двнадцать, какъ оставилъ школу. Въ голов у меня тысячи глупыхъ продлокъ, свойственныхъ хвастливымъ этимъ дурнямъ, и я ими воспользуюсь.
Нэрисса. Какъ, мы притворимся мужчинами?
Порціа. Фи, какой вопросъ! Что если бы по близости былъ злой языкъ и подслушалъ тебя? Ну, идемъ, у воротъ парка дожидается насъ карета, тамъ разскажу я теб все, что придумала. Времени терять нельзя! намъ нынче-же надо прохать цлыхъ двадцать миль (Уходитъ).

СЦЕНА V.

Тамъ-же. Садъ.

Входитъ: Ланцелотъ и Джессика.

Ланцелотъ. Да, право, такъ, потому что, видите-ли, грхи отцовъ обрушиваются на дтей, и даю вамъ честное слово — мн за васъ страшно. Я всегда бывалъ съ вами откровененъ, вотъ и высказываю по этому поводу то, что меня волнуетъ. Вооружитесь-же терпніемъ, потому что, право, мн кажется, вамъ не миновать преисподней. Только одна надежда для васъ и остается, да и та, какъ мн кажется, надежда незаконнорожденная.
Джессика. Скажи, сдлай одолженіе, какая-же это надежда?
Ланцелотъ. Вотъ въ чемъ дло: вы на худой конецъ можете предположить, что не вашъ отецъ былъ виноватъ въ вашемъ зачатіи и что вы не дочь жида.
Джессика. Да, это въ самомъ дл было-бы чмъ-то врод незаконнорожденной надежды: въ такомъ случа надо мной тяготлъ-бы грхъ матери.
Ланцелотъ. Поэтому-то я и боюсь, что на васъ падетъ проклятіе и за отца, и за мать. И вотъ, когда я стараюсь выбиться изъ Сциллы, то есть, отдлаться отъ вашего отца,— я попадаю къ Харибд, то есть къ вашей матери. Вамъ и тмъ, и другимъ путемъ не уйти отъ гибели.
Джессика. Меня спасетъ мужъ: онъ обратилъ меня въ христіанскую вру.
Ланцелотъ. Въ самомъ дл? Въ такомъ случа онъ еще боле достоинъ порицанія. Насъ и безъ того достаточно христіанъ для того, чтобы мы могли ладно жить другъ подл друга. А вотъ, благодаря этой прибавк къ христіанству, теперь вздорожаетъ свинина. Если мы вс примемся сть свинину, то ни одинъ смертный и въ глаза не увидитъ даже крошечнаго ломтика поджаренной ветчины (Входитъ Лоренцо).
Джессика. Я передамъ мужу то, что ты говоришь,— вотъ онъ идетъ сюда.
Лоренцо. Я скоро начну тебя ревновать: ты, Ланцелотъ, постоянно завлекаешь мою жену въ разные уголки.
Джессика. Нечего теб бояться Ланцелота, мы съ нимъ не въ ладу, онъ прямо заявляетъ, что мн не можетъ быть спасенія, потому что я дочь жида, увряетъ онъ также, что и ты плохой гражданинъ республики, потому что, обращая жидовъ въ христіанство, ты поднимаешь цну на свинину.
Лоренцо. Мн будетъ легче очиститься отъ этого грха передъ республикой, чмъ теб отъ того, что формы африканки принимаютъ ужь черезъ-чуръ округлые размры: эта дочь Мавра беременна отъ тебя, Ланцелотъ.
Ланцелотъ. Тмъ лучше. То, что она теряетъ въ добродтели, она пріобртаетъ въ объем, это доказываетъ, что я не боюсь чернокожихъ.
Лоренцо. Какъ теперь всякій дуракъ научается играть словами. Я думаю, что доказательствомъ истиннаго краснорчія скоро будетъ служить молчаніе, а многословіе станетъ только достоинствомъ попугаевъ. Ступай, дурень, скажи, чтобы скоре готовились къ обду.
Ланцелотъ. Кто, попугай? Они, дйствительно, вс проголодались.
Лоренцо. Боже мой, ты совсмъ помшался на остроуміи. Скажи-же, чтобы готовили обдъ.
Ланцелотъ. Обдъ, синьоръ, готовъ. И такъ, вы, вроятно, хотите сказать, чтобы накрывали на столъ?
Лоренцо. Вмсто того, накрой-ка прежде голову.
Ланцелотъ. Ни за что, синьоръ. Я вдь знаю, какое уваженіе долженъ оказывать вамъ.
Лоренцо. Ты опять придираешься къ словамъ, кажется, разомъ хочешь выказать все богатство твоего остроумія. Прошу, понимай простую рчь просто: ступай къ своимъ товарищамъ, скажи, чтобы накрыли на столъ, подали кушанье и мы отправимся обдать.
Ланцелотъ. О, будьте покойны, синьоръ: столъ подадимъ, а кушанье накроемъ. Что-же до того, отправитесь-ли вы обдать или нтъ, пусть это будетъ вполн зависть отъ вашего желанія (Уходитъ).
Лоренцо. Да здравствуетъ умъ! Какая послдовательность въ поток его словъ! Олухъ этотъ собралъ въ памяти цлое войско остротъ, и я знаю не мало глупцовъ, стоящихъ выше, чмъ онъ, и такъ-же, какъ онъ, начиненныхъ словами, и также, изъ за краснаго словца, готовыхъ жертвовать смысломъ. Ну, а теперь, ненаглядная моя, сказки мн откровенно, какъ нравится теб жена Бассаніо?
Джессика. Такъ нравится, что и высказать нельзя. Теперь Бассаніо необходимо вести образцовую жизнь, потому что, узнавъ съ такою женой полное счастье, онъ на земл найдетъ вс небесный радости, если онъ оцнилъ ихъ на земл, ему незачмъ будетъ отправляться за ними на небо. Если-бы какихъ нибудь два бога побились объ закладъ и закладомъ оказались дв женщины, изъ которыхъ одна-бы была Порціей, къ другой непремнно надо было-бы что нибудь прибавить, потому что. другой подобной Порціи едва-ли отыщешь въ этомъ грубомъ и жалкомъ мір.
Лоренцо. Я, какъ мужъ, совершенно одно и то-же, что Порціа, какъ жена.
Джессика. Какъ-бы не такъ, спроси лучше мое мнніе на этотъ счетъ.
Лоренцо. Спрошу, но посл, а теперь пойдемъ обдать.
Джессика. Нтъ, нтъ, дай мн расхвалить тебя, пока я еще чувствую аппетитъ.
Лоренцо. Сдлай одолженіе, не нужно. Прибережемъ эти разговоры къ обденному времени, тогда все, чтобы ты ни сказала, я переварю со всмъ остальнымъ.
Джессика. Хорошо, хорошо, я выведу тебя на свжую воду (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Зала суда въ Венеціи.

Входятъ: герцогъ, сенаторы, Антоніо, Бассаніо, Граціано, Саларино, Саланіо и другіе.

Герцогъ. Ты здсь, Антоніо?
Антоніо. Здсь, ваша свтлость.
Герцогъ. Жаль мн тебя: ты пришелъ давать отвтъ безчеловчному противнику, негодяю съ каменнымъ сердцемъ, не знающимъ жалости, и которому чуждо всякое состраданіе.
Антоніо. Я слышалъ, ваша свтлость, чтобы силой старались смягчить его жестокость, но такъ какъ онъ остается непреклоненъ и такъ какъ нтъ никакихъ законныхъ средствъ, чтобы избавить меня отъ послдствій его ненависти я противопоставляю мое терпніе его ярости и готовъ спокойно перенести всю необузданность его злобы.
Герцогъ. Позовите жида.
Саланіо. Онъ ждетъ у дверей, вотъ и онъ.

Входитъ Шейлокъ.

Герцогъ. Дайте ему мсто, пусть онъ станетъ передъ нами. Шейлокъ, я,— впрочемъ, какъ и вс до сихъ поръ,— думалъ что ты на злобномъ требованіи будешь настаивать только до развязки дла и что тогда ты выкажешь боле состраданія и снисхожденія, которыя будутъ еще страшне твоей кажущейся жестокости. Вс были убждены, что тогда вмсто того чтобы, какъ теперь, требовать неустойки, то есть, куска мяса, вырзаннаго изъ несчастнаго этого купца, ты не только откажешься отъ своего права, но еще, движимый кроткимъ человколюбіемъ, простишь ему половину его долга, видя сострадательнымъ окомъ вс бдствія, обрушившіяся на его плечи и достаточныя, чтобы разорить даже царственнаго купца. Этихъ бдствій было-бы достаточно, чтобы возбудить состраданіе къ его положенію въ мдной груди и каменныхъ сердцахъ турокъ и татаръ, совсмъ не пріученныхъ къ кротости и состраданію. Мы отъ тебя, жидъ, ждемъ хорошаго отвта.
Шейлокъ. Я уже объяснилъ вашей свтлости, чего я хочу. Святымъ нашимъ субботнимъ днемъ я поклялся, что добьюсь неустойки, слдуемой мн по обязательству. Если вы мн въ ней откажете, вы подвергнете опасности права и вольность вашего города. Если вы меня спросите, почему я лучше хочу взять кусокъ негоднаго мяса, чмъ три тысячи червонцевъ, я вамъ на это не отвчу, а скажу только, что такова моя прихоть. Этотъ отвть васъ не удовлетворяетъ, но что сказали-бы вы, если-бы у меня въ дом завелась крыса и я на то, чтобы отравить ее, вздумалъ-бы истратить три тысячи червонцевъ? Не удовлетворяетъ васъ и это? Такъ знайте, что есть люди, которые не любятъ видть на стол поросенка съ открытой пастью, а другіе сходятъ съ ума, увидавъ кошку, есть и такіе, которые, услыхавъ гнусливые звуки волынки, не могутъ удержать въ себ мочи, потому что наклонность царитъ надъ страстью и управляетъ ею согласно своему расположенію или отвращенію. На это я вамъ отвчу: какъ нтъ основательной причины на то, что одинъ не терпитъ поросенка съ разинутой пастью, а другой, безвредной, глупой кошки, третій,— гнусливой волынки и почему вс волей-неволей, уступая неизбжной слабости, заставляютъ другихъ страдать отъ того, что заставило страдать ихъ самихъ, потому и я не представлю вамъ никакихъ другихъ причинъ, кром вполн обдуманной ненависти и застарлаго моего отвращенія къ Антоніо. Пусть это объяснитъ вамъ, почему я продолжаю вести это разорительное для меня дло. Ну, а этотъ отвтъ васъ удовлетворяетъ?
Бассаніо. Нтъ, безчувственный человкъ, такой отвтъ нисколько не оправдываетъ твою необузданную жестокость.
Шейлокъ. Я не обязанъ угождать никому кром себя.
Бассаніо. Но разв каждый обязанъ убивать то, чего не любитъ?
Шейлокъ. А разв тотъ уметъ ненавидть, кто въ тоже время не желаетъ убить ненавистное существо?
Бассаніо. Никакое оскорбленіе не вызываетъ ненависти сразу.
Шейлокъ. Такъ теб, вроятно, хотлось-бы, чтобы змя ужалила тебя не одинъ, а два раза?
Антоніо. Прошу васъ не забывать, что вы спорите съ жидомъ, это все равно, что выйти на берегъ и просить приливъ не достигать обычнаго своего уровня, это то-же, что требовать отъ волка отвта, зачмъ онъ заставилъ блеять овцу по ягненк, и запретить горнымъ соснамъ колыхать высокія свои макушки и шумть, когда ихъ раскачиваютъ бурные порывы неба. Нтъ на свт предпріятія трудне, чмъ смягчить жидовское сердце, такъ какъ тверже его нтъ ничего на свт, поэтому, прошу васъ, не обращайтесь къ нему боле ни съ какими предложеніями, не прибгайте ни къ чему, произнесите просто, какъ слдуетъ, приговоръ мн, а жиду разршите взыскивать желаемое.
Бассаніо. Вмсто трехъ тысячъ червонцевъ вотъ теб шесть.
Шкйлокъ. Если-бы каждая изъ этихъ шести тысячъ монетъ распалась-бы на шесть частей и каждая ея часть сдлалась-бы червонцемъ, я и тогда-бы ихъ не принялъ, а сталъ-бы требовать неустойки.
Герцогъ. Какой-же милости можешь ты ожидать для себя, когда самъ такъ немилосердъ къ другимъ?
Шейлокъ. Я ничего противузаконнаго не совершаю, поэтому никакой судъ мн не страшенъ. Почти у каждаго изъ васъ есть множество рабовъ, на которыхъ вы смотрите, какъ на своихъ ословъ, на своихъ собакъ, на своихъ муловъ, и посылаете ихъ на самыя гнусныя, самыя тяжелыя работы. А почему? Потому, что вы ихъ купили. Разв я ршусь вамъ говорить: освободите ихъ, пожените ихъ на вашихъ дочеряхъ. Зачмъ они обливаются потомъ подъ непосильными ношами? Пусть и они питаются такими-же лакомыми блюдами, которыми вы услаждаете свой вкусъ. Вы-бы мн на это отвтили: эти рабы — наша собственность. Вотъ ни отвчаю то же самое: за тотъ фунтъ мяса, который я требую, я заплатилъ дорогою цною, оно — мое и я его требую. Если вы мн откажете, позоръ вашему закону! Значить постановленія Венеціи не имютъ никакой силы. Я требую правосудія! Добьюсь-ли я его, отвчайте!
Герцогъ. Я могу своею властью закрыть засданіе, если ученый докторъ Бэлларіо, котораго я выписалъ для ршенія этого дла, сегодня не прідетъ.
Саланіо. Ваша свтлость, у дверей стоитъ только что прибывшій изъ Падуи посланный съ письмомъ отъ доктора Бэлларіо.
Герцогъ. Зовите посланнаго и давайте сюда письмо.
Бассаіно. Мужайся, Антоніо, ободрись. Жидъ скоре возьметъ мою плоть, кровь, крестъ,— все, чмъ изъ-за меня прольется хоть одна капля твоей крови.
Антоніо. Я въ стад зараженная овца, годная только на то, чтобы ее убили. Самый слабый плодъ падаетъ на землю ране другихъ, такъ и не мшайте-же мн упасть. Ты, Бассаніо, живи, чтобы написать мн эпитафію, это лучшее, что ты можешь сдлать (Входитъ Нэрисса, одтая клэркомъ-законовдомъ).
Герцогъ. Ты явился изъ Падуи, отъ Бэларіо?
Нэрисса. Да, синьоръ Бэларіо шлетъ привтъ вашей свтлости (Подаетъ герцогу письмо).
Бассаніо (Шейлоку). Зачмъ ты такъ усердно точишь поясъ?
Шейлокъ. Чтобы вырзать то, что мн приходится получить съ несостоятельнаго должника.
Граціано. Такъ не объ этотъ ремень, жестокій жидъ, слдовало теб точить свой поясъ, а о твою безжалостную душу. Никакой металлъ, ни даже топоръ палача и на половину не такъ отточенъ, какъ твоя зврская ненависть. Неужто тебя не могутъ тронуть никакія просьбы?
Шейлокъ. Никакія или, по крайней мр, ни одна изъ тхъ, на которыя у тебя хватить ума.
Граціано. Будь-же проклятъ, неумолимый песъ! Живи и будь укоромъ правосудію. Теб, того гляди, удастся поколебать во мн вру и вмст съ Пиагоромъ заставить меня думать, что души животныхъ переселяются въ тла людей. Твоя собачья душа когда-то управляла волкомъ, когда-то повшеннымъ за то, что убилъ человка. Мятежный духъ свой онъ испустилъ на вислиц, пока ты еще лежалъ въ утроб своей нечестивой матери, и онъ вселился въ тебя, поэтому вс мысли у тебя волчьи, кровавыя, алчныя, хищныя.
Шейлокъ. Пока ты своими ругательствами не сорвешь печати съ моего обязательства, ты, говоря такъ громко, только надсаживаешь свои легкія. Милйшій юноша, дай отдохнуть своему остроумію, иначе оно дойдетъ до неизлечимаго истощенія. Здсь я ищу только правосудія.
Герцогъ. Этимъ письмомъ Бэлларіо рекомендуетъ суду молодого ученаго доктора. Гд-же онъ?
Нэрисса. Онъ здсь и только ждетъ вашего соизволенія принять его.
Герцогъ. Я приму его съ величайшею радостью. Пусть изъ васъ отправятся трое или четверо и приведутъ его сюда съ почетомъ, а между тмъ послушаемъ письмо Бэлларіо.
Клэркъ (Читаетъ). ‘Изъ моихъ строкъ вы, ваша свтлость, увидите, что письмо ваше застало меня очень больнымъ. Но въ то время, какъ прибыло ваше посланіе, у меня сидлъ дружески посщающій меня молодой докторъ изъ Рима, имя его Бальтазаръ. Я разсказалъ ему спорное дло жида съ купцомъ Антоніо. Мы просмотрли съ нимъ не мало юридическихъ книгъ, я сообщилъ ему свое мнніе, а онъ, усовершенствовавъ его своею собственной ученостью до того обширной, что я не нахожу словъ для достойной ея оцнки, явится къ вашей свтлости, чтобы вмсто меня исполнить ваше желаніе. Прошу васъ, не смотря на его молодость, не отказать ему въ надлежащемъ уваженіи, потому что я никогда не встрчалъ такого молодого тла съ такою вполн зрлой головой. Поручаю его вашему милостивому вниманію и надюсь, что моя рекомендація лучше всего оправдается на дл’.
Герцогъ. Вы слышите, что пишетъ мн ученый Бэлларіо, но вотъ, кажется, идетъ и самъ ученый докторъ.

Входитъ Порціа въ одежд доктора правъ.

Вашу руку, вы отъ стараго Бэлларіо?
Порціа. Да, ваша свтлость, отъ него.
Герцогъ. Добро пожаловать, займите свое мсто. Извстна вамъ тяжба, которую сегодня предстоитъ разбирать суду?
Порціа. Извстна вполн. Кто-же здсь купецъ, а кто жидъ?
Герцогъ. Антоніо и старый Шейлокъ, выйдите впередъ.
Порціа. Ваше имя Шейлокъ?
Шейлокъ. Да, Шейлокъ мое имя.
Порціа. Предъявленный вами искъ страненъ, но по законамъ Венеціи его нельзя оставить безъ вниманія (Обращаясь къ Антоніо). Вы у него въ долгу,— такъ вдь, въ долгу?
Антоніо. Да, онъ это утверждаетъ.
Порціа. А вы признаете обязательство?
Антоніо. Признаю.
Порціа. Къ такомъ случа жиду необходимо прибгнуть къ милосердію.
Шийлокъ. Необходимо! Скажите, по какому это вынужденію?
Порціа. Милосердіе не должно быть вынужденнымъ: оно падаетъ какъ съ неба на поля теплый дождь, въ немъ двойная благодать: оно оказывается благословеннымъ и для того, кто его оказываетъ, и для того, кому оно оказывается. Чмъ выше поставленъ человкъ, тмъ выше его милосердіе, оно украшаетъ монарха на престол боле, чмъ его внецъ. Царственный скипетръ только признакъ временнаго могущества, онъ только знакъ величія и власти, внушающій и страхъ, и благоговніе къ властямъ, но милосердіе выше его. Оно царитъ въ самыхъ сердцахъ властелиновъ, оно благодать, влагаемая властителемъ небесъ въ сердца властителей земли. Земная-же власть тогда становится наиболе похожей на Божью, когда она смягчается милосердіемъ. И такъ, жидъ, хотя твои притязанія основываются на прав, подумай вотъ о чемъ: если-бы на свт существовало одно суровое правосудіе, намъ никому не было-бы спасенія. Мы молимъ о милосердіи, и эта молитва въ то же время самихъ насъ научаетъ милосердію. Я затмъ распространился объ этомъ, чтобы убдить тебя смягчить справедливость твоего иска. Если ты будешь на немъ настаивать, ты поневол заставишь строгій судъ Венеціи произнести приговоръ противъ этого купца.
Шейлокъ. За дла мои отвтчикомъ явится моя голова. Я требую законнаго, именно неустойки по приговору.
Порціа. Разв онъ не можетъ уплатить денегъ?
Бессаніо. Можетъ. Вотъ я представляю за Антоніо сумму, вдвое превышающую его долгъ, если недостаточно этого, я отвчаю и моими руками и головой, и сердцемъ за уплату вдесятеро боле крупной суммой. Если этого будетъ недостаточно, окажется очевиднымъ, что злоба хочетъ сокрушитъ честность, и я прошу васъ нсколько подчинить законъ вашей власти, ради большей справедливости допустить небольшую несправедливость и отказать свирпому этому дьяволу.
Порціа. Прибгнуть къ этому невозможно. Въ Венеціи нтъ власти, которая могла-бы измнить разъ установленный законъ. Такимъ образомъ создалась-бы возможность ссылаться на это въ будущемъ и, благодаря этому примру, много неправды вкралось-бы въ республику. Этому не бывать.
Шейлокъ. Это Даніилъ явился въ судъ, да, самъ Даніилъ! О, мудрый, хоть и юный, судья, какъ глубоко я тебя уважаю.
Порціа. Прошу тебя, дай мн взглянуть на обязательство.
Шейлокъ. Вотъ оно, достойнйшій докторъ, вотъ оно.
Порціа. Шейлокъ, теб вдь предлагаютъ вдвое боле того, что теб должны.
Шейлокъ. Я поклялся, поклялся, поклялся небу! за всю Венецію не ршусь я взвалить на душу клятвопреступленіе.
Порціа. Обязательство просрочено, поэтому жидъ вправ требовать фунтъ мяса, который долженъ самъ-же вырзать у купца около самаго сердца. Будь-же милосердъ, согласись взять сумму втрое большую и позволь мн разорвать обязательство.
Шейлокъ. Да, когда я получу по немъ то, что долженъ получить. Кажется, судья вы достойный, законы знаете, и вашъ взглядъ на дло отличался замчательнымъ здравомысліемъ. Вы надежнйшая опора закона, и я именемъ закона требую, чтобы вы произнесли приговоръ. Клянусь душей, у человческаго языка нтъ такой силы, которая могла-бы заставить меня измнить свое намреніе. Я требую неустойки.
Антоніо. Обязательно прошу судъ произнести ршеніе.
Порціа. Когда такъ, вотъ это ршеніе: приготовь грудь для его ножа.
Шейлокъ. О, благороднйшій судья, о, чудный молодой человкъ!
Порціа. Какъ по букв, такъ по смыслу закона вполн ясно, что обязательная по этому обязательству неустойка должна быть взыскана.
Шейлокъ. Совершеннйшая истина. О, мудрый и славный судья, на сколько твой умъ зрле твоей наружности!
Порціа. Поэтому, Антоніо, обнажи свою грудь.
Шейлокъ. Да, грудь — такъ сказано въ обязательств, вдь сказано, благороднйшій судья ‘около самаго сердца’ — это подлинныя слова,
Порціа. Такъ. Есть у тебя всы, чтобы взвсить мясо?
Шейлокъ. Они у меня готовы.
Порціа. Вызови, Шейлокъ, на свой счетъ и врача, чтобы перевязать раны, иначе отвтчикъ истечетъ кровью.
Шейлокъ. Разв это означено въ обязательств?
Порціа. Нтъ, но что-же такое? Было-бы недурно позаботиться объ этомъ изъ человколюбія.
Шейлокъ. Не нахожу. Вдь въ обязательств этого не значится.
Порціа. А ты, купецъ, имешь что сказать?
Антоніо. Весьма немного: я вооружился терпніемъ и отлично приготовился къ смерти. Дай мн руку, Бассаніо, прощай, не тоскуй, что я изъ за тебя подвергаюсь такой невзгод, такъ какъ на этотъ разъ фортуна милостиве обыкновеннаго: разорившагося она обыкновенно заставляетъ тягостно пережить утраченное богатство, отъ цлыхъ годовъ нищеты глаза впадаютъ, чело покрывается морщинами. Mеня-же судьба избавила отъ такой томительной муки. Передай мой привтъ твоей достойной жен, разскажи ей, какой конецъ постигъ Антоніо, какъ я тебя любилъ, какъ бодро умеръ. А когда кончишь, спроси, любилъ-ли кто тебя, Бассаніо, такъ, какъ я. Не жалй, что теряешь друга, какъ не жалю я, что уплачиваю твой долгъ. Если ножъ жида проникнетъ достаточно глубоко, я уплачу долгъ тотчасъ-же всмъ сердцемъ.
Бассаніо. Антоніо, я женатъ на женщин, которая дороже мн самой жизни, но и моя жизнь, и жена, и весь міръ не дороже мн тебя. Я готовъ лишиться всего, пожертвовать всмъ, чтобы только освободить тебя отъ этого дьявола.
Порціа. Если-бы ваша жена была здсь, по близости, и слышала такое предложеніе, она-бы васъ за него не поблагодарила.
Граціано. У меня есть тоже жена, которую я, честное слово, люблю искренно, но я все-таки желалъ-бы, чтобы она въ данную минуту была на неб, ей, быть можетъ, удалось-бы умолить какое нибудь божество укротить душу этого кровожаднаго пса.
Нэрисса. Вы хорошо длаете, что высказываете это желаніе безъ нея, иначе оно породило-бы скуку въ вашей семейной жизни,
Шейлокъ (Про себя). Вотъ они каковы, христіанскіе-то эти мужья. У меня есть дочь, и я глубоко былъ-бы признателенъ небу, если-бъ мужемъ у нея оказался потомокъ Варравы, чмъ христіанинъ (Громко Порціи). Мы, однако, даромъ тратимъ время, возвратимся къ приговору суда.
Порціа. Фунтъ мяса отъ этого купца — твой. Судъ присуждаетъ, а законъ даруетъ теб его.
Шейлокъ. О, правосуднйшій судья…
Порціа. И ты можешь вырзать этотъ фунтъ изъ его груди. Законъ теб это дозволяетъ, а судъ присуждаетъ.
Шейлокъ. Ученйшій изъ судей! Ршено, приготовься-же.
Порціа. Повремени немного, еще не все: въ обязательств вполн опредленно сказано: фунтъ мяса,— но это не даетъ теб нрава пролить ни одной капли крови. Сказано — фунтъ мяса, такъ и бери его согласно обязательству, бери свой фунтъ, но если, вырзывая его, ты прольешь хоть одну каплю христіанской крови,— и твои земли, и все твое имущество будетъ взято въ пользу республики.
Граціано. О, правосуднйшій судья,— замть это жидъ,— о, ученйшій судья!
Шейлокъ. Разв законъ это говоритъ?
Порціа. Можешь взглянуть самъ. Ты требуешь правосудія и, будь увренъ, теб его окажутъ даже въ боле широкихъ размрахъ, чмъ ты желаешь.
Граціано. О, ученйшій судья, самый ученый изъ всхъ судей, замть это, жидъ!
Шейлокъ. Если такъ, то я соглашаюсь на предложеніе чтобы мн заплатили по обязательству втрое, а затмъ ступай себ, христіанинъ, куда хочешь.
Бассаніо. Вотъ деньги.
Порціа. Постойте, жиду окажется полнйшее правосудіе, подождите, не спшите, онъ не получитъ ничего, кром неустойки.
Граціано. Видишь, жидъ, какой это справедливый, какой ученый судья.
Порціа. Поэтому готовься вырзать кусокъ мяса, не проливать только крови, и вырзать ровнехонько фунта, ни боле, ни мене. Если кусокъ на всахъ окажется тяжеле или легче на двадцатую долю скрупула, мало того, если отклонится стрлка на волосокъ въ сторону, теб — смерть, а все имущество твое перейдетъ въ казну.
Граціано. Вдь это второй Даніилъ, жидъ, второй Даніилъ! Попался ты теперь, нехристь!
Порціа. Что-же ты стоишь, жидъ, бери свою неустойку.
Шейлокъ. Отдайте мн только мой капиталъ и отпустите меня.
Бассаніо. Готовъ, вотъ онъ.
Порціа. Онъ отказался отъ него въ присутствіи всего суда. Онъ требовалъ только правосудія и неустойки.
Граціано. Даніилъ и только! Второй Даніилъ! Благодарю тебя, жидъ, что напомнилъ мн о немъ.
Шейлокъ. Такъ я и капитала своего не получу?
Порціа. Не получишь, жидъ, ничего, кром неустойки: бери-же ее подъ страхомъ собственной отвтственности.
Шейлокъ. Такъ пусть-же дьяволъ разсчитывается съ нимъ, нечего мн здсь боле длать.
Порціа. Постой, жидъ, судъ отпуститъ тебя не такъ скоро. Въ законахъ Венеціи значится слдующее: если будетъ доказало, что чужестранецъ прямо или косвенно покушался на жизнь кого нибудь изъ гражданъ, тотъ, противъ кого онъ замышлялъ, получитъ одну половину его имущества, а другая поступаетъ въ особую казну республики. Жизнь-же виноватаго зависитъ отъ милосердія герцога, который иметъ въ этомъ дл ршающій голосъ. Я утверждаю, что ты находишься именно въ такомъ положеніи, такъ какъ изъ всего производства дла ясно до очевидности, что ты косвенно и прямо замышлялъ на жизнь отвтчика и потому заслужилъ наказаніе, о которомъ я сейчасъ говорилъ. Бросайся-же къ ногамъ герцога и моли о помилованіи.
Граціано. Моли о позволеніи повситься самому. Впрочемъ, все твое имущество пошло въ казну республики и у тебя не на что купить веревки, придется, слдовательно, повсить тебя на счетъ республики.
Герцогъ. Чтобы дать теб понять различіе между нашими нравами, дарю теб жизнь даже ране, чмъ ты усплъ о ней попросить. Половина твоего имущества принадлежитъ Антоніо, другая — идетъ въ казну республики, но ты своею покорностью можешь заставить насъ удовольствоваться простою пенею.
Порціа. Республика, пожалуй, можетъ удовольствоваться, но не Антоніо.
Шейлокъ. Нтъ, берите и жизнь мою, и все, не прощайте ничего, когда вы отнимаете опору поддерживающую мой домъ,— берите и его. Вы отнимаете у меня жизнь, когда отнимаете средства, которыми я живу.
Порціа. Какое снисхожденіе можете оказать ему вы, Антоніо.
Граціано. Ради самого Бога, дай ему веревку и ничего боле.
Антоніо. Когда угодно будетъ вашей свтлости и всему суду замнить половину его имущества пени, я удовлетворюсь вполн, если онъ согласится отдать другую въ мое распоряженіе, чтобы, посл его смерти, я могъ передать ее молодому дворянину, недавно похитившему его дочь, и это съ двумя еще условіями: во первыхъ, чтобы онъ за такую милость немедленно принялъ христіанство, а во вторыхъ чтобы здсь-же въ суд составилъ дарственную запись, по которой все, что окажется у него посл смерти, перешло къ его сыну Лоренцо и къ его дочери Джессик.
Герцогъ. Онъ это сдлаетъ, иначе я беру назадъ только что дарованное ему прощеніе.
Порціа. Согласенъ ты на это, жидъ, что скажешь?
Шейлокъ. Согласенъ.
Порціа. Пиши дарственную запись.
Шейлокъ. Позвольте мн уйти отсюда: мн нехорошо. Пришлите мн бумагу, я ее подпишу.
Герцогъ. Можетъ уйти, но бумагу подпиши непремнно.
Граціано. При крещеніи у тебя будутъ два воспріемника. Если-бы я былъ судьею, у тебя оказалось-бы вдесятеро боле, но для того, чтобы вести тебя на вислицу (Шейлокъ уходитъ).
Герцогъ (Порціи). Синьоръ, не откажитесь отобдать у меня.
Порціа. Смиренно прошу извиненія у вашей свтлости: я долженъ сегодня вечеромъ быть въ Паду, поэтому мн надо ухать сегодня же.
Герцогъ. Очень жалю, что недосугъ лишаетъ васъ свободы. Антоніо, вознаградите хорошенько этого синьора, потому что, по моему мннію, вы ему очень обязаны (Герцогъ и его свита уходятъ).
Бассіано. Достойнйшій синьоръ, благодаря вашей мудрости я и мой другъ избавлены отъ жестокаго взысканія. Позвольте-же намъ должными жиду тремя тысячами червонцевъ выразить вамъ нашу истинную признательность за вашъ великодушный трудъ.
Антоніо. Помимо этого мы всегда остаемся у васъ въ неоплатномъ долгу, какъ относительно любви нашей, такъ и признательности.
Порціа. Я вознагражденъ вполн тмъ, что избавилъ васъ отъ бды, другихъ наградъ я никогда не искалъ. Прошу васъ только объ одномъ, не отворачиваться отъ меня при встрч, притворяясь, будто вы меня не узнаете. Желаю вамъ всего хорошаго, а затмъ прощаюсь съ вами.
Бассаніо. Позвольте, любезнйшій синьоръ, настаивать передъ вами на своей просьб, примите что нибудь отъ насъ, какъ дань, если не какъ вознагражденіе. У меня къ вамъ всего только дв просьбы: первая — не отказать, мн, а вторая — меня простить.
Порціа. Вы просите такъ настойчиво, что я вынужденъ согласиться. Подарите мн ваши перчатки, синьоръ Антоніо, я стану ихъ носить въ память о васъ. А на память о васъ, синьоръ Бассаніо, я готовъ принять вотъ это кольцо. Не отдергивайте руки, кром этого я не возьму ничего, и вы изъ расположенія ко мн не откажите мн въ этой просьб.
Бассаніо. Мое кольцо, дражайшій синьоръ, это такая бездлица, что мн было-бы совстно вамъ ее подарить.
Порціа. Кром этого я ничего не возьму. Кольцо мн такъ понравилось, что я хочу имть его, во что бы то ни стало.
Бассаніо. Для меня оно несравненно дороже своей дйствительной стоимости. Я велю отыскать самое дорогое кольцо, какое только есть въ Венеціи, но этого, извините, отдать вамъ не могу.
Порціа. Я вижу, синьоръ, что щедры вы только на общанія. Вы сперва научили меня выпрашивать, а теперь, какъ мн кажется, хотите меня научить, какъ слдуетъ отдлываться отъ попрошайки.
Бассаніо. Добрйшій синьоръ,это кольцо было мн подарено женою. Надвая мн его на палецъ, она заставила меня поклясться, что я его никогда не иродамъ, не подарю и не потеряю.
Порціа. Такое извиненіе избавляетъ многихъ длать подарки. Оказалось-бы, что жена ваша сумасшедшая, еслибы она, зная, какъ я заслужилъ это кольцо, вчно-бы стала сердиться на васъ за то, что вы подарили его мн. Такъ и быть, оставайтесь съ миромъ (Порціа и ІІэрисса уходятъ).
Антоніо. Дорогой Бассаніо, отдай ему кольцо. Позволь его услуг и моей дружб перевсить завтъ твоей жены.
Бассаніо. Ступай, Граціано, бги, догони его, отдай ему это кольцо и, если можешь, приведи его въ домъ къ Антоніо. Скорй-же (Граціано уходитъ). Идемъ сейчасъ-же туда, а завтра раннимъ утромъ отправимся оба въ Бельмонтъ, идемъ-же, Антоніо (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Улица въ Венеціи.

Входятъ: Порціа и Нэрисса.

Порціа. Отыщи жилище жида и заставь его подписать эту бумагу, мы сегодня-же вечеромъ отправимся въ путь и будемъ дома цлымъ днемъ раньше нашихъ мужей. Какъ обрадуетъ Лоренцо эта дарственная запись (Входитъ Граціано).
Граціано. Какъ я радъ, синьоръ, что догналъ васъ. Бассаніо, одумавшись, посылаетъ вамъ это кольцо и проситъ васъ съ нимъ отобдать.
Порціа. Отобдать съ нимъ не могу, кольцо-же принимаю съ величайшей благодарностью. Такъ ему и скажите, а затмъ будьте настолько добры, покажите моему клэрку, гд живетъ жидъ.
Граціано. Съ удовольствіемъ.
Нэрисса. Синьоръ, мн нужно сказать вамъ еще нсколько словъ (тихо Порціи). Я попытаюсь и у мужа выманить кольцо, которое онъ также поклялся хранитъ вчно.
Порціа. Ручаюсь теб, что ты въ этомъ успешь. Они будутъ клясться намъ честью, что отдали наши кольца мужчинамъ, но мы имъ не уступимъ и еще громче будемъ класться, что это неправда. Ступай-же скорй, ты знаешь, гд станутъ тебя ожидать.
Нэрисса. Идемте, дорогой синьоръ, угодно будетъ вамъ показать мн домъ, гд живетъ жидъ? (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ

СЦЕНА І.

Бельмонтъ. Цвтникъ передъ домомъ Порціи.

Входятъ: Лоренцо и Джессика.

Лоренцо. Какъ ярко свтитъ мсяцъ. Въ такую-то ночь, какъ сегодняшняя, когда нжный зефиръ ласково лобзалъ деревья, не выдавая даже шелеста въ ихъ листьяхъ,— да, въ такую-то ночь Троилъ вроятно взбирался на стны Трои и вздохи его неслись къ шатрамъ грековъ, гд покоилась Крессида.
Джессика. Въ такую ночь Тизбэ, робко ступая по рос, завидла вдругъ тнь льва ране, чмъ самого льва, и убжала въ ужас,
Лоренцо. Въ такую ночь Дидона, держа въ рукахъ ивовую втку, стояла на пустынномъ берегу и длала своему возлюбленному знаки, чтобы онъ вернулся въ Карагенъ.
Джессика. Въ такую ночь Медея собирала волшебныя травы, которыя вернули молодость старику Язону.
Лоренцо. Въ такую ночь Джессика украдкой ушла отъ богатаго жида и изъ Венеціи съ бднымъ возлюбленнымъ бжала въ Бельмонтъ.
Джессика. Въ такую ночь юный Лоренцо общалъ Джессик любить ее вчно и завладлъ ея душою при помощи безчисленныхъ клятвъ, изъ которыхъ ни одной не суждено было осуществиться.
Лоренцо. Въ такую ночь маленькая, хорошенькая и сварливая Джессика клевещетъ на своего возлюбленнаго, который впрочемъ все ей прощаетъ.
Джессика. Я бы всю ночь стала съ тобою спорить, если-бы никто не помшалъ. Слышишь, сюда кто-то идетъ?

Входитъ Стэфано.

Лоренцо. Кто такъ быстро идетъ сюда въ молчаньи тихой ночи?
Стэфано. Свой.
Лоренцо. Свой, но кто-же именно? Какъ-же тебя зовутъ?
Стэфано. Меня зовутъ Стэфано. Я принесъ вамъ извстіе, что еще до разсвта моя госпожа будетъ здсь въ Бельмонт. Она и теперь уже въ окрестности, гд преклоняетъ колни передъ каждымъ святымъ крестомъ, моля, чтобы замужество принесло ей счастье.
Лоренцо. Кто-же находится при ней?
Стэфано. Всего только святой отшельникъ и ея прислужница. Сдлайте одолженіе, скажите мн, вернулся-ли мой господинъ?
Лоренцо. Нтъ еще, не вернулся, мы отъ него не имемъ никакого извстія. Пойдемъ отсюда, Джессика, и постараемся, на сколько возможно, устроить пышный пріемъ владтельниц этого палаццо.

Входитъ Ланцелотъ.

Ланцелоть. Sol la, solia, ho, ha, sol la, sol la.
Лоренцо. Кто тамъ зоветъ?
Ланцелотъ. Sol la! Не видалъ-ли кто нибудь синьору и синьора Лоренцо? Sol la! Ау!
Лоренцо. Перестань аукаться, дуралей, мы здсь.
Ланцелотъ. Ау! Гд-же, гд?
Лоренцо. Здсь.
Ланселотъ. Если здсь, то передайте ему, что отъ моего господина прискакалъ посланный съ цлымъ рогомъ самыхъ пріятныхъ извстій: мой господинъ будетъ здсь еще до разсвта (Уходитъ).
Лоренцо. Вернемся въ домъ, моя дорогая, и будемъ ждать ихъ возвращенія, или нтъ, не стоитъ, зачмъ намъ уходить отсюда? Любезный Стэфано, сдлай одолженіе, оповсти всхъ въ дом, что ваша госпожа скоро прідетъ. Приведи также музыкантовъ, пусть они играютъ въ саду (Стэфано уходитъ). Какъ чудно покоится лунный свтъ на этой скамь. Сядемъ здсь, моя дорогая, и пусть звуки музыки долетаютъ до нашего слуха. Тишина и молчаніе ночи какъ нельзя боле подходятъ для перелива дивной музыки. Сядь-же, Джессика, смотри, какъ сводъ небесный роскошно усянъ блестками, сверкающими золотомъ. Нтъ ни одной, даже самой маленькой звздочки, мерцающей у тебя передъ глазами, которая въ своемъ движеніи не пла-бы, словно ангелъ, постоянно сливаясь съ хоромъ юноокихъ серафимовъ. Такая-же гармонія существуетъ въ безсмертныхъ душахъ, но пока ихъ оковываетъ своимъ грубымъ покровомъ бренная глиняная оболочка, мы слышать ее не можемъ (Входятъ музыканты). Играйте, разбудите Діану гимномъ, пусть самые пріятные звуки коснутся слуха вашей госпожи и привлекутъ ее домой (Музыка).
Джессика. Я никогда не бываю весела, когда слушаю пріятную музыку.
Лоренцо. Это отъ напряженнаго вниманія. Взгляни на дикое рзвое стадо, на табунъ молодыхъ еще не вызженныхъ жеребятъ, полюбуйся, какъ, вслдствіе горячей крови, они скачутъ, словно бшеные, какъ ржутъ, какъ ревутъ. Но стоитъ имъ вдругъ услышать звукъ трубы или до нихъ долетитъ откуда нибудь музыка, и ты увидишь, какъ они разомъ присмирютъ, какъ дико сверкающіе глаза принимаютъ отъ чаръ музыки кроткое выраженіе. Поэтъ недаромъ сочинилъ, будто Орфей зачаровалъ деревья, камни и потоки, потому что на свт нтъ ничего настолько упорнаго, твердаго и свирпаго, что бы на время не укрощалось музыкой. Тотъ, въ комъ нтъ музыки, кого не трогаетъ согласіе сладостныхъ звуковъ, способенъ къ измн, къ коварству, къ хищности. Движенія души его темны, какъ ночь, а наклонности мрачны, какъ Эребъ, не довряй такому человку. Слушай-же музыку.

Входятъ: Порціа съ Нэриссой, об останавливаются въ глубин сада.

Порціа. Этотъ свтъ виднъ у меня изъ зала, какъ далеко проникаетъ свтъ отъ небольшой свчи, такъ сіяютъ добрыя дла, среди мрака этого злого міра.
Нерисса. Когда свтилъ мсяцъ, мы не видали свчи.
Порціа. Такъ большая слава затмваетъ меньшую, и намстникъ сіяетъ такъ же ярко, какъ король, пока не явится самъ король. А явится король, власть намстника исчезаетъ, какъ ручей въ океан. Слышишь музыку?
Нэрисса. Это, синьора, ваша домашняя музыка.
Порціа. Все на свт, какъ я вижу, хорошо только относительно: музыка, какъ мн кажется, звучитъ ночью несравненно пріятне, чмъ днемъ.
Нэрисса. Эту прелесть придаетъ ей тишина.
Порціа. Даже и вороны поютъ такъ-же хорошо, какъ жаворонки, когда ихъ не слышишь. Я думаю, что пой самъ соловей днемъ, когда гогочетъ каждый гусь, люди нашли-бы, что и крапивникъ поетъ не хуже. Какъ многіе удостаиваются должной оцнки, только благодаря своему своевременному и умстному появленію! Пусть музыка умолкнетъ: теперь Діана покоится съ Эндиміономъ, и я не хотла-бы, чтобы ее разбудили (Музыка умолкаетъ).
Лоренцо. Или я жестоко ошибаюсь, или это голосъ Порціи.
Порціа. Онъ меня узналъ, какъ слпой узнаетъ кукушку по дурному голосу.
Лоренцо. Привтъ вамъ, прекрасная синьора.
Порціа. Мы молились за успхъ нашихъ мужей и надемся, что молитвы оказались не напрасными. Возвратились они?
Лоренцо. Нтъ еще, но пріхалъ гонецъ съ извстіемъ, что они скоро будутъ.
Порціа. Ступай, Нэрисса, въ комнаты и скажи моимъ слугамъ, чтобы они ничего не говорили о нашемъ отсутствіи, не говорите также ни вы, Лоренцо, ни вы, Джессика (За сценой трубятъ).
Лоренцо. Вотъ и вашъ супругъ, я слышу его трубы. Не бойтесь, синьора, мы не изъ болтливыхъ.
Порціа. Мн эта ночь кажется больнымъ днемъ, она только немного поблдне, такимъ бываетъ день, когда спрячется солнце.

Входятъ: Бассаніо, Антоніо, Граціано и ихъ слуги,

Бассаніо. У насъ день былъ-бы въ одно время съ антиподами, если-бы ты появлялась всегда, когда солнце не свтитъ.
Порціа. Я желала-бы свтить, какъ солнечные лучи, но не быть такими-же измнчивыми, какъ они, потому что измнчивая жена длаетъ мужа пасмурнымъ, а такимъ по моей милости Бассаніо не будетъ никогда. Все, впрочемъ, въ вол Божіей. Поздравляю тебя съ возвращеніемъ, дорогой мой повелитель.
Бассаніо. Благодарю. Привтствуй-же моего друга, вотъ онъ, тотъ самый Антоніо которому я такъ много обязанъ.
Порціа. Теб слдуетъ быть ему обязаннымъ во всхъ смыслахъ, потому что я слышала, чмъ онъ за тебя ручался.
Антоніо. Онъ уже расплатился со мною за все.
Порціа. Синьоръ, я отъ всей души вамъ рада, доказать это слдуетъ не словами, поэтому я прекращаю словесныя выраженія вжливости.
Граціано (Нэрисс). Клянусь вотъ этой луной — ты меня обижаешь, я отдалъ его клэрку судьи. Если ужь ты, моя милая, такъ сильно принимаешь это къ сердцу, я желалъ-бы, чтобъ получившій кольцо сдлался евнухомъ.
Порціа. Какъ, у васъ ссора? Уже? Изъ-за чего-бы?
Граціано. Изъ-за золотого ободочка, изъ-за ничтожнаго колечка, подареннаго мн ею, съ надписью врод тхъ, какія для услажденія всего міра, встрчаются на ножахъ: ‘люби меня и не покидай’.
Нэрисса. Нечего толковать о надписи на нож и о его цнности. Когда я его теб отдавала, ты мн поклялся, что будешь носить его до самой смерти и что онъ сойдетъ съ тобою въ могилу. Теб бы слдовало беречь его, если не изъ любви ко мн, то хоть ради страшныхъ клятвъ. Онъ, видите-ли, будто-бы отдалъ его клэрку судьи, а я наврное знаю, что это вздоръ и что бороды у этого клэрка никогда не будетъ.
Граціано. Будетъ, если онъ только доживетъ до возмужалости.
Нэрисса. Иди-же доживетъ до превращенія въ мужчину.
Граціано. Клянусь вотъ этой рукой, что я отдалъ его юнош, почти мальчику, не выше тебя ростомъ. Назойливый этотъ мальчишка такъ выпрашивалъ его себ въ награду, что я никакъ не могъ ему отказать.
Порціа. Скажите откровенно, что вы поступили дурно, такъ легко разставшись съ первымъ подаркомъ вашей жены, съ тмъ, что клятвами было прикрплено къ вашему пальцу и врностью приковано къ вашему тлу. Я тоже подарила мужу кольцо, заставивъ его поклясться, что онъ никогда съ нимъ не разстанется и за вс сокровища міра не сниметъ его съ пальца. Позвольте, Граціано, вы подали вашей жен жестокій поводъ къ огорченію, если-бы это случилось со мной, я просто сошла-бы съ ума.
Бассаніо (про себя). Лучше-бы мн отрубить лвую руку, чтобъ клясться, будто лишился кольца, отстаивая его.
Граціано. Бассаніо отдалъ свое кольцо судь, который настойчиво его выпрашивалъ и дйствительно заслужилъ, а затмъ мальчишка, его клэркъ, написавшій нсколько словъ, выпросилъ у меня и мое. Ни онъ, ни судья не хотли ничего принять отъ насъ, кром колецъ.
Порціа. Какое-же кольцо ты отдалъ, повелитель,— надюсь, не мое?
Бассаніо. Если бы я къ своей вин способенъ былъ прибавить еще ложь, я сталъ-бы запираться. Но ты видишь — на пальц у меня кольца нтъ,— да, его нтъ.
Порціа. Какъ нтъ и правды въ лживомъ твоемъ сердц. Клянусь небомъ, никогда мн не раздлить съ тобой ложа, пока я не увижу моего кольца.
Нэрисса. Не раздлить и мн, пока я не увижу своего.
Бассаніо. Если-бы ты знала, милая Порціа, кому я отдалъ кольцо, если-бы знала, за кого его отдалъ, если-бы поняла, за что и какъ неохотно разставался съ нимъ! Законовдъ ничего не хотлъ принять отъ меня, кром кольца. Жестокость твоего неудовольствія наврное-бы смягчилась, если-бы ты знала, какъ велика была услуга, оказанная мн законовдомъ.
Порціа. Если-бы ты зналъ цну кольца, или хоть половину той, которая теб его подарила, или, наконецъ, понялъ, что хранить его тебя заставила честь,— ты-бы съ нимъ не разстался. Если-бы теб заблагоразсудилось отстаивать его съ большею ревностью, кто былъ-бы до того безумно назойливъ, чтобы и затмъ выпрашивать вещь, которую считаютъ священной? Нэрисса навела на мысль, у кого теперь это кольцо: ручаюсь, что оно у какой-нибудь женщины.
Бассаіно. Нтъ, клянусь жизнью и душою, оно не у женщины, а у доктора правъ, который отказался отъ вознагражденія въ три тысячи червонцевъ и желалъ получить только это кольцо. Я сначала отказалъ ему и даже того, кто спасъ жизнь дорогого моего друга, допустилъ уйти въ негодованіи. Что-же сказать теб еще? Я былъ вынужденъ послать кольцо ему въ догонку, такъ поступить заставили меня совсть и приличіе. Не могъ-же запятнать свою честь черной неблагодарностью. Прости меня, добрая моя Порціа, клянусь благодатнымъ свтиломъ этой ночи, что если-бъ ты сама была при этомъ, ты сама выпросила-бы у меня кольцо и отдала его достойному доктору правъ.
Порціа. Не допускай-же, чтобы этотъ докторъ близко подходилъ къ моему дому. Такъ какъ онъ выпросилъ сокровище, которое я такъ любила, которое ты изъ любви ко мн поклялся хранить вчно, то и я буду такъ же щедра, какъ ты, не откажу ему ни въ чемъ, ни въ самой себ, ни въ лож моего мужа. А узнать его я узнаю, я въ этомъ убждена. Не проводи ни одной ночи вн дома, стереги меня, какъ Аргусъ. Если не будешь стеречь и оставишь меня одну, клянусь честью, которую я еще не утратила, докторъ раздлитъ со мной ложе.
Нэрисса. А его клэркъ — мое, поэтому смотри, не предоставляй меня моему собственному надзору.
Граціано. Хорошо, попробую! Но тогда пусть онъ мн не попадается, а попадется — не сдобровать и его перу.
Антоніо. И я, несчастный, виноватъ во всемъ этомъ разлад.
Порціа. Не огорчайтесь, синьоръ, мы все-таки рады вамъ отъ души.
Бассаніо. Прости мн, Порціа, эту вынужденную вину. Вотъ въ присутствіи всхъ друзей клянусь теб собственными твоими прекрасными глазами, въ которыхъ вижу себя…
Порціа. Обратите на это вниманіе: въ двухъ моихъ глазахъ онъ видитъ себя вдвойн, по одному въ каждомъ глаз. Клянись своей двуличностью, это будетъ самая ненарушимая клятва.
Бассаніо. Да полно-же, выслушай меня. Прости мн эту вину и клянусь душою, никогда боле не нарушу никакой данной теб клятвы.
Антоніо. Я для его счастья уже ручался разъ своимъ тломъ, которое погибло-бы непремнно, если-бъ не тотъ, у кого ваше кольцо. Поручусь теперь всмъ, что для меня есть святою, что супругъ вашъ никогда уже умышленно не нарушить данной вамъ клятвы.
Порціа. Вы ручаетесь за него? Такъ, отдайте-же ему вотъ это и скажите ему, чтобы онъ берегъ его лучше, чмъ прежде.
Антоніо. Вотъ теб кольцо, Бассаніо, клянись его хранить, какъ зеницу ока.
Бассаніо. Боже мой, да вдь это то самое, что я отдалъ доктору!
Порціа. Отъ котораго я получила его обратно. Прости меня, Бассаніо. За это кольцо докторъ провелъ со мной ночь.
Нэрисса. Прости и меня, мой милый Граціано, потому что и я провела эту ночь именно съ тщедушнымъ мальчишкой, съ клэркомъ доктора.
Граціано. Да это тоже, что починка большихъ дорогъ лтомъ, когда он и безъ того достаточно хороши. Вы приставили намъ рога раньше, чмъ мы ихъ заслужили.
Порціа. Не говорите такихъ грубыхъ словъ. Вы вс удивлены? Вотъ письмо, прочтите его на досуг, оно изъ Падуи, отъ Бэлларіо, и вы узнаете, что докторъ-законовдъ никто иной, какъ Порціа, а клэркъ его — Нэрисса. Лоренцо засвидтельствуетъ вамъ, что я ухала слдомъ за вами и что только сейчасъ возвратилась и даже не входила еще въ домъ. Отъ души рада вамъ, Антоніо, есть у меня и для васъ новости, какихъ вы не ожидаете. Распечатайте сейчасъ-же это письмо, изъ него вы узнаете, что три изъ вашихъ богато нагруженныхъ кораблей неожиданно вернулись въ гавань. По какому-же странному случаю это письмо попало мн въ руки — вы не узнаете.
Антоніо. Я нмю отъ удивленія.
Бассаніо. Такъ это ты была докторъ? Какъ-же я тебя не узналъ?
Граціано. А ты тотъ клэркъ, который, будто-бы сдлалъ меня рогоносцемъ?
Нэрисса. Да, тотъ самый клэркъ, который никогда этого не сдлаетъ, если не превратится въ мужчину.
Бассаніо. Милйшій докторъ, ты раздлишь со мною ложе, а въ мое отсутствіе съ моей женой.
Антоніо. Прекрасная синьора, вы даровали мн жизнь и средства, чмъ жить. Неужто справедливо извстіе, будто корабли мои благополучно прибыли въ гавань!
Порціа. И для васъ, Лоренцо, у моего клэрка есть кое-что пріятное.
Нэрисса. И я отдамъ ему это пріятное, не требуя за него никакой награды. Вотъ, вручаю вамъ, Джессика, дарственную запись богатаго жида, по которой все, что онъ иметъ, переходить посл его смерти къ вамъ.
Лоренцо. Прекрасная синьора, вы небесной манной усыпаете путь голодающихъ.
Порціа. Утро почти уже настало, и я убждена, что вы не вполн удовлетворены объясненіями всего, что случилось. Пойдемте въ комнаты, тамъ можете допрашивать насъ, сколько угодно, и мы на все отвтимъ вамъ добросовстно.
Граціано. Прекрасно, первымъ допросомъ, которому подъ присягой подвергнется Нэрисса, будетъ: что лучше для нея — ждать-ли слдующей ночи, или теперь-же отправляться спать въ два часа утра. Если-бы даже насталъ день, я желалъ-бы, чтобы онъ былъ теменъ до тхъ поръ, пока я буду спать съ клэркомъ доктора. Затмъ, пока буду живъ, я не буду знать большей заботы, какъ храненіе кольца Нэриссы (Вс уходятъ).

КОНЕЦЪ.

ПРИМЧАНІЯ

Вслдъ за Ричардомъ III’ былъ написанъ ‘Венеціанскій купецъ’ — первая изъ романтическихъ драмъ Шекспира. ‘Превосходная исторія о венеціанскомъ купц, съ изображеніемъ чрезвычайной жестокости жида Шейлока къ упомянутому купцу, у котораго онъ хочетъ вырзать фунтъ его мяса. Съ разсказомъ также о томъ, какъ рука Порціи получена посредствомъ выбора трехъ ящиковъ. Написана В. Шекспиромъ’. Такъ гласило полное заглавіе этой пьесы въ первомъ ея изданіи, появившемся in-quarto въ 1600 г. Подъ тмъ же заглавіемъ, только съ прибавленіемъ, что она была представлена ‘много разъ слугами лорда-канцлера’, пьеса эта была напечатана въ томъ же году другимъ типографщикомъ. Тмъ не мене, мы не знаемъ достоврно года появленія этой, одной изъ самыхъ блестящихъ, пьесъ Шекспира. Нкоторые изъ критиковъ указываютъ на 1594 г., исходя изъ того предположенія, что пьеса, внесенная въ этомъ году въ дневникъ Генсло, подъ названіемъ ‘Венеціанская комедія’, вроятно, и есть пьеса Шекспира. Гервинусъ считаетъ это предположеніе весьма вроятнымъ, такъ какъ въ то время блэкфрайерская труппа, въ составъ которой входилъ и самъ Шекспиръ, была соединена уже съ обществомъ актеровъ, состоявшимъ подъ управленіемъ Генсло, и играла на Ньювингтонъ-Буттс. Доказательства боле ранняго происхожденія этой пьесы, относимой Деліусомъ къ 1595 г., правильне искать но столько во вншнихъ ея формахъ,— въ версификаціи, сколько въ нкоторыхъ внутреннихъ признакахъ, которые приближаютъ эту пьесу къ боле раннимъ произведеніямъ Шекспира. Такъ, намеки на античные миы встрчаются здсь чаще, чмъ гд-либо, въ разговорахъ ‘благородныхъ’ женщинъ замтна еще та безцеремонность, которую Шекспиръ съ теченіемъ времени все боле и боле устранялъ изъ своихъ произведеній,— все это черты, свойственныя первымъ произведеніямъ Шекспира. Тмъ не мене пьеса эта, по цльности обработки сюжета, заимствованнаго изъ разныхъ источниковъ, и по удивительной связности отдльныхъ частей, смло можетъ быть отнесена къ однимъ изъ самыхъ удачныхъ произведеній Шекспира. ‘Венеціанскій купецъ’ не избгъ нкоторыхъ излишнихъ ‘мудрствованій’ критиковъ, старавшихся найти въ личности Шейлока и въ характеристик другихъ дйствующихъ лицъ пьесы какой-то отвлеченный образъ, какую то глубоко скрытую идею. Такъ, Шлегель въ Шейлок усматриваетъ проявленіе вковой ненависти евреевъ къ христіанамъ. Другой критикъ, Ульрици, видитъ во всей этой пьес одну идею — summum jus summa iniuria — высшее право — высшая несправедливость… Можно сказать только одно: Шекспиръ былъ слишкомъ художникъ и совершенно не былъ способенъ къ созданію такихъ отвлеченныхъ типовъ, какіе приписываютъ ему нкоторые услужливые критики.
Стр. 112. ‘Если-бы даже самъ Несторъ клялся’. Несторъ — одинъ изъ героевъ Трои, мудрый и справедливый старецъ, изъ устъ котораго ‘рчи слаще меда текли’, любитъ давать молодому поколнію мудрые совты, почерпнутые изъ богатой сокровищницы житейскаго опыта. Мннія Нестора пользовались такимъ авторитетомъ, что не допускали возраженій или сомнній.
Стр. 115. ‘Она ни въ чемъ не уступаетъ дочери Катона, бывшей женой Брута’.— Порція, дочь стоика Катона и жена республиканца М. Брута, съ которой Бассаніо сравниваетъ бельмонтскую красавицу Порцію, была женщина замчательно мужественнаго характера и рдкихъ нравственныхъ качествъ.
Стр. 118. ‘Молю у Бога счастливаго имъ пути’. Въ 1604 г. былъ опубликованъ статутъ Іакова I, которымъ запрещалось упоминать на сцен слово Богъ. Въ изданіяхъ in-quarto еще встрчается слово — Богъ, но въ in-folio 1623 г. оно замнено уже какимъ нибудь другимъ выраженіемъ. Такъ, въ первомъ изданіи ‘Венеціанскаго купца’ мы читаемъ: ‘I pray God grant а faire departure’, а въ in-folio ‘I pray God’ замнено выраженіемъ ‘I wish’ — желаю.
Стр. 118. ‘Мн кажется, что за него поручился французъ’.— Шотландцы, во время своихъ политическихъ недоразумній съ англичанами, нердко искали помощи у французовъ, которые, впрочемъ, обыкновенно отдлывались одними общаніями быть союзниками шотландцевъ. Здсь, по мннію комментатора Варбюртона, Шекспиръ подсмивается надъ этимъ неудачнымъ союзомъ Франціи съ Шотландіей.
Стр. 126. ‘Алкидъ былъ бы побитъ своимъ пажемъ’. Въ одномъ изъ миовъ о Геркулес-Алкид мы находимъ разсказъ о томъ, какъ Деіанира, одна изъ женъ Геркулеса, желая его боле привязать къ себ, посылаетъ ему черезъ Лихаса великолпную одежду, насыщенную какимъ-то любовнымъ зельемъ. Но зелье это оказалось ядовитымъ, и одежда эта, надтая Геркулесомъ, стала причинять ему такія ужасныя страданія, что онъ схватилъ принесшаго ему этотъ подарокъ ‘пажа’ Лихаса и бросилъ его въ море.
Стр. 127. ‘По вол трехъ сестеръ’.— По ученію древнихъ грековъ, судьба людей была въ рукахъ трехъ сестеръ-Паркъ,— Кіото, Лахезисъ и Атропосъ. Поэтъ Гезіодъ изображаетъ Клото съ веретеномъ, Лахезисъ — или съ шаромъ, на которомъ она намчаетъ участь людей, или со сверткомъ, содержащимъ опредленія судьбы, Атропосъ — съ ножницами, которыми она отрзаетъ нить жизни, вытканную Клото, по указанію Лахезисъ.
Стр. 134. ‘Не даромъ текла у меня кровь изъ носа въ послдній понедльникъ святой подли’.— Понедльникъ святой недли назывался ‘злосчастнымъ понедльникомъ’, и суеврные люди считали этотъ день несчастнымъ днемъ. Хроникеръ Ховъ такъ объясняетъ происхожденіе этого ‘злосчастнаго понедльника’: 4 апрля 1360 г., на второй день пасхи, король Эдвардъ расположился лагеремъ передъ Парижемъ, и къ вечеру на двор сдлался такой холодъ, что нсколько всадниковъ замерзло, сидя на лошадяхъ. Съ тхъ поръ второй день пасхи названъ злосчастнымъ понедльникомъ’.
Стр. 138. ‘У англичанъ есть монета, съ изображеніемъ ангела’.— Золотая монета съ изображеннымъ на ней ангеломъ была въ большомъ ходу въ Англіи. Нкоторые изъ англійскихъ лингвистовъ предполагаютъ даже, что слово Englich, обозначающее англійскую расу, есть сокращеніе слова Angellike — ангело-подобный и такимъ образомъ слово ‘Англія’ производятъ отъ названія старинной монеты, бывшей въ ходу еще въ древне-саксонской монархіи.
Стр. 146. ‘Это должно быть мой бирюзовый камень’.— Бирюз приписывали въ т времена магическое свойство — предотвращать между супругами ссоры и измны.
Стр. 148. ‘Когда Алкидъ искупилъ дань двственницами’… Геркулесъ побдилъ морское чудовище, которому Гезіона, дочь троянскаго царя Лаомедонта, была обречена на съденіе.
Стр. 148. ‘То, что вншнимъ своимъ блестящимъ видомъ сулитъ самое большое,— на самомъ дл бываетъ наиболе обманчиво’.— Вся эта рчь, произнесенная Бассаніо при выбор имъ шкатулки, и обращеніе его къ золоту, серебру и свинцу представляетъ одно изъ самыхъ лучшихъ мстъ этой пьесы и, по мннію Гервинуса, здсь именно и слдуетъ уловить основную мысль ‘Венеціанскаго купца’: Извдать то, какъ человкъ относится къ деньгамъ, значитъ взвсить его внутреннее достоинство и опредлить, что въ немъ зависитъ отъ ‘Вншнихъ предметовъ’ и что въ его внутренней пород иметъ высшее назначеніе.
Стр. 162. ‘Что подлываетъ именитый купецъ Антоніо’.— Именитыми или царственными купцами, ‘Royal merchant’, называли въ Венеціи тхъ купцовъ, которые имли владнія на островахъ Архипелага.
Стр. 169. ‘У тебя будетъ два воспріемника’… Присяжныхъ въ шутку называли крестными отцами, воспріемниками, и ихъ, по закону, требовалось двнадцать человкъ, для произнесенія смертнаго приговора.
Стр. 171. ‘Въ такую ночь Тизбэ, ступая по рос, завидла вдругъ тнь льва’… Овидій, въ своихъ ‘Метаморфозахъ’, разсказываетъ трогательную исторію красивой вавилонской двушки Тизбэ и ея возлюбленнаго — Пирама, Такъ какъ родители Тизбэ не соглашались на ихъ бракъ, то имъ приходилось встрчаться тайкомъ. Однажды свиданіе было назначено въ лсу, подъ тутовымъ деревомъ. Тизбэ пришла первая, но, увидавъ льва, который по близости съдалъ быка, убжала и впопыхахъ уронила свой плащъ, который левъ разорвалъ и запятналъ кровью растерзаннаго быка. Пирамъ, пришедшій на свиданіе, счелъ Тизбэ погибшей и закололъ себя тутъ-же, подъ тутовымъ деревомъ, плоды котораго съ тхъ поръ сдлались красными.
Стр. 171. ‘Въ такую ночь Дидона, держа въ рукахъ ивовую втку’… Образъ Дидоны, царицы финикійской, Шекспиръ заимствовалъ изъ ‘Энеиды’ Вергилія. Эней, увлекши Дидону, по вол боговъ неожиданно долженъ былъ оставить Карагенъ,— несчастная царица не перенесла этой разлуки и покончила съ собою тутъ-же на берегу моря, глядя на удаляющійся флотъ Энея.
Стр. 172. ‘Sol-la, sol-la, ho, ha, ho’.. Ланчелотъ подражаетъ здсь звуку трубы, которымъ, во времена Шекспира, почтальоны извщали о своемъ приближеніи.
Стр. 173. ‘Нтъ ни одной, даже самой маленькой звздочки, которая въ своемъ движеніи не пла бы, словно ангелъ’.— Это явно пантеистическое представленіе въ дух Джіордано Бруно, идеями котораго Шекспиръ очень часто пользуется, выражая ихъ въ поэтическихъ образахъ и картинахъ. Идеи Бруно были очень популярны, и нтъ сомннія, что Шекспиръ интересовался ученіемъ итальянскаго философа, который въ такой увлекательной форм представлялъ самую сущность въ дух Возрожденія.
Стр. 173. На свт нтъ ничего, чтобы на время ‘не укрощалось-бы музыкой’.— Къ музык вообще Шекспиръ относится съ громадною любовью и говоритъ о ней, объ ея чарующей сил, очень часто въ своихъ произведеніяхъ. Во время Шекспира Англія была передовымъ народомъ въ музык, и композиторъ Доулендъ, обучавшій Елизавету игр на лютн, пользовался европейскою извстностью.
Стр. 173. ‘Наклонности мрачны, какъ Эребъ’.— Хаосъ, зіяющее, неизмримое міровое пространство, существовавшее прежде всхъ вещей, создалъ Эреба — мрачный, первоначальный источникъ всякой жизни въ мір.
Стр. 174. ‘Теперь Діана покоится съ Эндиміономъ’.— Прелестный, поэтическій образъ Эндиміона Шекспиръ заимствовалъ у Овидія. Эндиміонъ — красивый, спящій юноша, предметъ страсти божества луны — Селены. Селена любитъ юношу и каждую ночь спускается съ неба, чтобы цловать его и отдыхать съ нимъ.
Стр. 175. ‘Съ надписью, врод тхъ, которыя встрчаются на ножахъ’.— На ножахъ было обыкновеніе вырзывать какія нибудь слова и даже цлые стихи, выражающіе какіе-нибудь совты или пожеланія.
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Венецианский купец, Шекспир Вильям, Год: 1596
  2. Венецианский купец, Шекспир Вильям, Год: 1596
  3. Венецианский купец, Шекспир Вильям, Год: 1596
  4. Венецианский купец, Шекспир Вильям, Год: 1596
  5. Венециянский купец, Шекспир Вильям, Год: 1596
  6. Венецианский купец, Шекспир Вильям, Год: 1596
  7. Венецианский купец, Шекспир Вильям, Год: 1596
  8. Венецианский купец, Шекспир Вильям, Год: 1596
Электронная библиотека