М. О. Меньшиковъ.
КРИТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. Меркушева. Носкій пр., No 8.
1899.
Великое дтство.
Великое дтство.
По поводу 40-лтія литературной дятельности гр. Л. Н. Толстого.
Великое детство, Меньшиков Михаил Осипович, Год: 1899
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Толстой-младенецъ въ пеленкахъ, Толстой-малютка въ корытц, гд его моютъ и гд крошечными рученками онъ водитъ по мокрымъ краямъ, гд онъ съ удивленіемъ наблюдаетъ свое маленькое тльце,— такія крайне-любопытныя картинки даютъ т четыре странички замтокъ великаго писателя, что напечатаны въ одной изъ ‘Книжекъ Недли’. Эти черновыя, небрежныя по форм замтки поражаютъ глубиной своей, страшно жаль только, что он такъ коротки. Тмъ не мене, эти странички драгоцнны: он дополняютъ единственный проблъ въ біографіи Толстого, имъ самимъ написанной, я разумю его тріаду ‘Дтство. Отрочество. Юность’, и затмъ вс позднйшія сочиненія, въ которыхъ столь глубоко отразилась личность автора, его духовная жизнь.
Замтки о младенчеств Толстого появились ровно черезъ сорокъ лтъ посл выступленія Льва Николаевича въ печати. Именно, въ сентябрьской книжк ‘Современника’ въ 1852 году появилась первая повсть Толстого ‘Дтство’, подписанная буквами Л. Н. Юбилей этого важнаго событія въ исторіи литературы прошолъ почти незамченнымъ: слишкомъ высока личность великаго романиста, чтобы кому-нибудь пришло въ голову устроить по этому поводу обычное торжество. Стоящій какъ-бы вн конкурса, вн нравовъ и обычаевъ, вн общества и выше всего этого, Толстой едва-ли и самъ замтилъ одну изъ условныхъ граней жизни, граней которой онъ не чувствуетъ, не признаетъ.
Тмъ не мене, библіографы суетились, копались въ пыли библіотекъ, чтобы опредлить точный моментъ сорокалтія. Г-нъ В—въ въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’ говоритъ, что не нашолъ ни въ ‘С.-Петербургскихъ’, ни въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’, ни въ ‘Сверной Пчел’ 1852 года объявленія о выход сентябрьской книжки ‘Современника’, нтъ въ этихъ газетахъ и отзывовъ объ этой книжк, что могло-бы служить приблизительнымъ указаніемъ срока ея выхода, въ списки новыхъ книгъ, печатавшіеся тогда въ ‘журнал М. Н. Просвщенія’, журналы не вносились. Единственныя данныя, найденныя г-номъ В—вымъ, это слдующія: сентябрьская книжка ‘Современника’ разршена цензоромъ Крыловымъ 31-го августа, а отзывъ о ней помщенъ въ октябрьскомъ нумеръ ‘Отечественныхъ Записокъ’, разршенномъ цензурой 24 сентября, такимъ образомъ первое произведеніе Толстого увидло свтъ между указанными числами,— ближе, конечно, къ первому изъ нихъ. Нмецкій переводчикъ и авторъ біографіи Толстого г. Левенфельдъ говоритъ, что Толстой во время выхода книжки съ первою его повстью былъ на Кавказ, напечатаніе повсти порадовало его и ободрило, и онъ тотчасъ-же началъ писать разсказъ за разсказомъ (‘Утро помщика’ и пр.). Г-нъ В—въ приводитъ отзывы тогдашней критики о ‘Дтств’. Надо отдать честь этой критик: значеніе и повсти, и начинающаго таланта было достаточно врно угадано. Журнальный обозрватель ‘Отечественныхъ Записокъ’ говорилъ: ‘Давно намъ не случалось читать произведенія боле прочувствованнаго, боле благородно-написаннаго, боле проникнутаго симпатіей къ тмъ явленіямъ дйствительности, за изображеніе которыхъ взялся авторъ… Мы желали-бы познакомить читателей съ произведеніемъ г. Л. Н., выписавъ изъ него лучшее мсто, но лучшаго въ немъ нтъ: все оно съ начала до конца истинно-прекрасно… Если это первое произведеніе г. Л. Н., то нельзя не поздравить русскую литературу съ появленіемъ новаго замчательнаго таланта’. П. В. Анненковъ въ январьской книжк того-же ‘Современника’ за 1855 г. посвятилъ критическую статью одновременно Тургеневу и Л. H. Т. (какъ подписался Толстой подъ второю своею вещью). Отмтивъ присутствіе постоянной мысли въ разсказ, не мшающей художественности его, Анненковъ говоритъ: ‘У повствователя нашего почти нтъ малозначительныхъ вншнихъ признаковъ для лица, ничтожныхъ подробностей для событія. Каждая черта доведена до значенія, иногда до разумности поражающей. Отсюда замчательная выпуклость какъ лицъ, такъ и происшествій. Авторъ доводитъ читателя до убжденія, что въ одномъ жест, въ незначительной привычк, въ необдуманномъ слов человка скрывается иногда душа его, и что они опредляютъ характеръ лица такъ-же врно и несомннно, какъ самые яркіе, очевидные поступки его… Судя даже по тому, что мы теперь имемъ отъ автора, мы съ полнымъ убжденіемъ причисляемъ г. Л. H. Т. къ лучшимъ нашимъ разсказчикамъ и ставимъ его имя наряду съ именами Гончарова, Григоровича, Писемскаго и Тургенева’. Когда книжки ‘Современника’ съ разсказами ‘Дтство’ и ‘Отрочество’ дошли до Достоевскаго въ Сибирь, он и на него произвели сильное впечатлніе, Достоевскій въ письм къ одному знакомому изъ Семипалатинска просилъ непремнно сообщить, кто этотъ таинственный Л. H. Т.
Такова была встрча въ литератур огромнаго таланта, размры котораго едва-ли подозрвалъ и самъ авторъ.
Глубокое значеніе иметъ то, чмъ дебютировалъ Толстой. Дтство — возрастъ, пренебрегаемый большинствомъ писателей. Матеріалъ для своихъ вещей они берутъ изъ впечатлній уже зрлаго возраста. Толстой выступилъ въ литературу, наоборотъ, какъ-бы еще охваченный поэзіей дтства, какъ-бы еще не разставшійся съ нимъ душою. Сорокъ лтъ назадъ, да и въ послдующіе годы, эта прекрасная повсть имла значеніе какъ повсть, въ смысл однихъ ея художественныхъ достоинствъ. Но теперь, когда Левъ Толстой опредлился во всей своей творческой мощи и заживо вошолъ въ исторію какъ нашей, такъ и всемірной литературы, теперь, когда съ именемъ его связано цлое нравственное движеніе, — теперь вся его знаменитая тріада, и въ особенности ‘Дтство’, пріобртаютъ сверхъ того иное — біографическое значеніе. Какъ-то странно смотрть на старанія біографовъ ‘собрать фактическій матеріалъ’ для описанія жизни Толстого, когда все истинно цнное и существенное въ этой жизни давно оттиснуто на бумаг имъ самимъ въ его произведеніяхъ. Если біографія не формуляръ, а скоре — исповдь за всю жизнь, описаніе ея волненій, ненавистей и желаній, то такую, внутреннюю біографію даютъ только сочиненія автора и лишь они одни: самъ Толстой не въ состояніи, можетъ быть, вновь пересказать свои настроенія за сорокъ лтъ точне, чмъ они вылились въ его трудахъ. И мн кажется, для того, чтобы понять этотъ великій характеръ, необходимо вчитываться изъ всхъ сочиненій особенно внимательно въ ‘Дтство’. Пусть читатель, который, конечно, хорошо знакомъ съ этой чудной вещью, сдлаетъ себ высокое удовольствіе снова прочесть ее, это-же будетъ, кстати, лучшею почестью, какую можетъ воздать читатель великому автору по поводу его юбилея. Вс загадочныя стороны Толстого, вся постоянно неожиданная оригинальность его, боле чмъ у кого другого имютъ корни въ дтств его. Въ высшей степени субъективный, внутренній человкъ, Толстой мало заимствовалъ отъ вншняго міра и все принесъ съ собой изъ темныхъ ндръ наслдственности, изъ первой колыбели человка — природы, изъ первыхъ вліяній родного очага. Люди ему сообщили меньше, чмъ онъ имъ, и разгадку его ищите не въ сред и обстановк, а въ немъ самомъ. Но самъ онъ теперь слишкомъ сложенъ и закутанъ мозговой работой, какъ могучій дубъ съ безчисленными развтвленіями и листьями, его не охватишь взглядомъ, не угадаешь его схемы. Эту схему, возможно простую формулу, нужно искать, какъ въ зародыш дуба, гд въ миніатюр замтны вс его составныя части,— въ дтств Толстого, въ зародышевомъ період, когда уже пробились, но еще не спутались вс душевные элементы его.
Николенька въ ‘Дтств’ — несомннно зародышъ великаго писателя, какимъ мы его знаемъ. Вы его видите какъ живого, этого вихрастаго, некрасиваго мальчика, съ широкимъ носомъ, толстыми губами и небольшими срыми глазками. Онъ некрасивъ и страшно несчастливъ этимъ, но въ то-же время изъ него такъ и бьетъ жизнью, онъ застнчивъ, и въ то-же время его такъ и тянетъ на дружбу, на нжныя, глубокія отношенія. Что поражаетъ особенно — это размахъ всхъ чувствъ десятилтняго Николеньки: ужь если онъ любитъ, такъ до самозабвенія, если конфузится — до багроваго румянца, если сострадаетъ — до слезъ. Слезы въ дтств — вещь прекрасная, признакъ высокой впечатлительности. А эта впечатлительная напряженность нервовъ,— основная черта геніальнаго мальчика: въ десять лтъ у него ‘нервы разстроены’, и онъ мгновенно переходитъ отъ страшной обидчивости на Карла Ивановича, непочтительно разбудившаго его хлопушкой, къ страшной нжности къ тому-же Карлу Ивановичу, отнесшемуся къ нему съ лаской. Тонкое чувство состраданія къ тому-же доброму Карлу Ивановичу, одинокому и заброшенному, безпредметная задумчивость, зачатки внутренняго созерцанія, способность къ тихой грусти, Богъ знаетъ о чемъ, и шумной радости. Широкая, богатая, разнообразная натура. ‘Если ты любишь, если ты молишься, если ты страдаешь — ты человкъ’, говоритъ индійское изрченіе, Николенька въ свои десять лтъ и любилъ глубоко, и горячо молился, и страдалъ до боли — совсмъ не такъ, какъ окружающія его дти — испорченный Этьенъ, благородный, но недалекій Володя, пустоватый Сережа Ивинъ. Когда Толстой писалъ свое ‘Дтство’, онъ повидимому хотлъ изобразить психологію обыкновеннаго ребенка: онъ не догадывался, повторяю, о томъ, что это выдающійся изъ ряда, великій ребенокъ. Но оставаясь врнымъ правд, онъ изобразилъ все-таки въ лиц Николеньки геніальнаго мальчика — геніальнаго не въ пошломъ смысл ‘хватающаго пятерки’ десятилтняго генія, брянчащаго удивительно на фортепьянахъ или сочиняющаго стишки,— а въ смысл разнообразія и глубины настроеній. Посмотрите, съ какой жадностью Николенька все наблюдаетъ и вбираетъ въ себя самые тонкіе оттнки типовъ, выраженій, чувствъ окружающихъ. Ему десять лтъ, а онъ уже наблюдаетъ съ увлеченіемъ художника. Вс дти — наблюдатели, но Николенька — въ высочайшей степени. Вспомните великолпную сцену молитвы юродиваго Гриши въ чулан, при лунномъ свт. Дти забились въ уголъ, чтобы подсмотрть за Гришей, но изъ дтей только Николенька наблюдаетъ до умиленія, жадно, напряженно, въ то время, какъ его щиплютъ за ногу и около слышится шептанье и возня… Подъемъ нервовъ у него всегда выше сцены, впечатлительности у него больше, нежели впечатлній — и избытокъ чувствъ выливается въ страстномъ поцлу Катенькиной руки. Раннее пробужденіе чувственности (поцлуй Катенькинаго плечика), восторженное поклоненіе красот (Сережа Ивинъ и Соничка), восторженная любовь къ матери, страстное молитвенное настроеніе — вы видите, что психика Николеньки была соткана изъ вполн человческихъ, но чрезмрно-сильныхъ чувствъ.
Эта чрезмрность, необузданность въ отклик на впечатлнія — первый признакъ геніальной натуры. Говорятъ, когда Руссо прочелъ знаменитую тему Дижонской академіи, онъ почувствовалъ такое нервное потрясеніе отъ внезапно нахлынувшей на него мысли, что упалъ подъ деревомъ и заплакалъ. То-же и съ маленькимъ Николенькой: онъ волнуется до слезъ на каждомъ шагу. Напримръ, на охот: ‘Услыхавъ, что гончія варили варомъ, я замеръ на своемъ мст. Вперивъ глаза въ опушку, я безсмысленно улыбался, потъ катился съ меня градомъ’… Бжитъ заяцъ: ‘кровь ударила мн въ голову, и я все забылъ въ эту минуту, закричалъ что-то неистовымъ голосомъ, пустилъ собаку и бросился бжать’. А сцена съ матерью, гд Николенька признается въ любви къ ней и ‘цлуетъ колни, а слезы восторга льются ручьями’. А эта сцена поднесенія бабушк стиховъ: ‘Застнчивость моя дошла до послднихъ предловъ, я чувствовалъ, какъ кровь отъ сердца безпрестанно приливала мн въ голову, какъ одна краска на лиц смнялась другой и какъ на лбу и на носу выступали крупныя капли пота. Уши горли, по всему тлу я чувствовалъ дрожь и испарину’… Или эти мученія совсти: не оскорбилъ-ли онъ умершую мать тмъ, что въ стихахъ бабушк вставилъ: ‘любимъ какъ родную мать’, или эти минуты отчаянія за свою некрасивость, или эпизодъ съ хорошенькимъ мальчикомъ Ивинымъ: ‘Его оригинальная красота поразила меня съ перваго взгляда. Я почувствовалъ къ нему неодолимое влеченіе. Видть его было достаточно для моего счастья, и одно время вс силы души моей были сосредоточены на этомъ желаніи… Кром страстнаго влеченія, которое онъ внушалъ мн, присутствіе его возбуждало во мн, въ немене сильной степени, другое чувство — страхъ огорчить его, оскорбить, чмъ-нибудь не понравиться ему… Въ первый разъ какъ Сережа заговорилъ со мной, я до того растерялся отъ такого неожиданнаго счастья, что поблднлъ, покраснлъ и ничего не могъ отвчать ему’. Или чувство любви къ Сонечк: ‘Сердце билось какъ голубь, кровь безпрестанно приливала къ нему и хотлось плакать’… ‘Не правда-ли, что за прелесть? говорилъ онъ о Сонечк Волод, который тоже влюбленъ въ нее: ‘Такая прелесть, что скажи она мн: ‘Николенька, выпрыгни въ окно или бросься въ огонь’, — ну вотъ клянусъ! сейчасъ прыгну, и съ радостью. Ахъ какая прелесть! Ужасно хочется плакать, Володя! ‘Вотъ дуракъ!’ сказалъ тотъ улыбаясь (слдуетъ описаніе чего хотлъ-бы Володя отъ Сонечки: сидть съ ней рядомъ, разговаривать, разцловать пальчики, глазки, носикъ, губки, ножки). Или этотъ неистовый крикъ у гроба матери при испуг двочки. Во множеств мелочей сказывается чрезвычайная возбудимость и отзывчивость мальчика.
Ныншніе психологи называютъ это неустойчивостью, видомъ психическаго разстройства. По ихъ мннію, нормальна только слабенькая возбудимость и неспшная отзывчивость, размахъ чувства долженъ имть, по ихъ мннію, крошечные размры, чтобы быть здоровымъ. Очевидно, почтенные психологи образчикомъ здоровья считаютъ свой едва отвчающій на впечатлнія организмъ. Богатство души, крупность натуры, большія движенія — все это они зачисляютъ въ одну кучу съ болзнями. На самомъ-же дл, что-же это за болзнь? Не составляетъ-ли самое существо генія эта повышенная отзывчивость и возбудимость? Можетъ-быть, сознаніе у всхъ людей одинаково, но чувствительность различна: у одного природа врзывается глубоко въ мозгъ, всякое впечатлніе онъ охватываетъ и доводитъ до сознанія во всемъ объем, а другой — человкъ со слабымъ вниманіемъ — отражаетъ въ себ лишь силуэты и тни, тусклыя изображенія дйствительности. Въ силу этого, одинъ переполненъ впечатлніями и легко отдаетъ ихъ обратно въ образахъ искусства и отвлеченной мысли, а другой настолько пустъ, что ему нечего удлить изъ внутренняго запаса.
Несомннно, что основа великаго таланта Толстого — въ наслдственности, и вліяніе окружающихъ могло придать лишь направленіе этой могучей сил, врное или не врное. Необыкновенно интересны съ этой стороны портреты родителей Николеньки, гувернера Карла Ивановича, няни Натальи Савишны. Ршающее вліяніе на ребенка и здсь, какъ въ жизни почти всхъ замчательныхъ людей, имла мать Николеньки, а не отецъ. Помните-ли вы нжную мать Некрасова, какъ она рисуется въ его поэмахъ, мать Достоевскаго (портретъ матери Раскольникова)? Такою-же нжною, глубокою, безгршною была мать Николеньки, только въ еще боле идеальномъ род. Обладай Толстой манерой модной въ его время — выдвигать своихъ героевъ изъ разсказа, лпить ихъ горельефомъ,— мать Николеньки была-бы прекраснйшимъ типомъ русской женщины, несравненно выше Татьяны или Лизы. Прочтите въ особенности XXV главу ‘Дтства’, письмо матери къ отцу. Какая высокая семейная культура окружала ребенка-Толстого въ лиц этой женщины {Изъ біографіи Л. Н. Толстого извстно, что онъ лишился матери рано, 9 лтъ, и что второю матерью ему служила его тетка Юшкова.}, что за тонкое, деликатное, проникнутое беззавтной нжностью существо! Поражаешься и невольно спрашиваешь себя: какимъ воспитаніемъ, какою школой вырабатывались такія чистыя, святыя женщины? Глубоко религіозная и твердая въ этомъ, всмъ сердцемъ сросшаяся съ дтьми и семейной стихіей и крпкая въ этомъ,— она жила не въ себ, а въ милыхъ близкихъ своихъ, прощая измны мужа, его мотовство, прощая и страдая… Она горла какъ молитвенная свча передъ иконой. А какъ она встртила свою смерть! Величественно, мужественно она встртила смерть, эта кроткая женщина, истекая кровью любви къ дтямъ, пламеня врой. Можно представить, какое вчное вліяніе произвелъ на страстное чувство Николеньки-художника этотъ небесный образъ, это почти безплотное видніе, съ которымъ мальчикъ былъ связанъ интимнйшей любовью. Въ воображеніи, художника этотъ образъ женщины бросилъ кроткое сіяніе на весь міръ женщинъ и оградилъ Толстого отъ многихъ мрачныхъ и злобныхъ красокъ, которыя часто такъ свойственны сильному и острому уму. Но судьба бываетъ особенно благосклонна къ своимъ любимцамъ: у своей колыбели ТолстойНиколенька встртилъ и другую великую женщину, Наталью Савишну, няню своей матери и свою. Этотъ образъ грандіозный, и опять-же, манерой горельефа, его можнобы сдлать однимъ изъ наиболе яркихъ положительныхъ типовъ въ литератур. Вся — преданность, вся — любовь къ госпож и дтямъ, Наталья Савишна въ то-же время поражаетъ строгостью, сознаніемъ долга, родная сестра по типу съ Агафьей, няней Тургеневской Лизы, только мягче, жизненне ея, она не впадаетъ въ аскетизмъ, остается до самой смерти въ дорогомъ для нея мір, но остается сильная, даже могучая духомъ, непоколебимая въ чести и врности. Эта женщина — образецъ сильной великорусской женщины, и ея образъ вошелъ въ душу Николеньки какъ элементъ силы и простого величія. А хотя-бы этотъ милый, добрый Карлъ Ивановичъ, честный и добродушный нмецъ (родной по типу Тургеневскому Лемму изъ ‘Дворянскаго Гнзда). Этотъ образъ прекраснаго средняго человка, чувствительнаго, благороднаго, немножко забавнаго: онъ былъ не мене важенъ для десятилтняго наблюдателя, чмъ дв героическія женщины. Затмъ какіе характерные, колоритные типы бабушки, князя Ивана Ивановича и самого отца Николеньки. Замчательна черта въ біографіяхъ выдающихся людей — широкость натуры ихъ отцовъ, ихъ веселый, безпечный характеръ, ихъ чувственный безудержъ и разгулъ. Таковы отцы у Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тургенева. Эта кипящая здоровой кровью, разнузданная плоть, жажда жизни и впечатлній, стремительность во всемъ,— это, если хотите, дятельная энергія, потерявшая направленіе. Свяжите эту энергію, какъ это бываетъ иногда, съ глубокимъ женскимъ сердцемъ, введите ее въ русло долга — въ результат непремнно должна явиться великая душа, союзъ матеріальной и идейной силы, словомъ — Николенька. Въ образ гршнаго отца, благороднаго, но побжденнаго страстями, Николенька видлъ еще одинъ очень важный средній типъ, необходимый для творчества. Не было недостатка и въ мелкихъ характерныхъ типахъ — гувернантки Мими, княгини Корнаковой, Herr Frost и пр., и пр., не было недостатка и въ народной стихіи въ т времена крпостного права, когда хорошіе помщики со своею дворней составляли почти одну семью. Кром Натальи Савишны, прикащика Якова, дворецкаго Фоки и пр., какой рзкій, поразительный въ оригинальномъ величіи образъ аскета Гриши! Въ его лиц маленькій художникъ пріобрлъ неистощимый для памяти источникъ пониманія народной вры и религіознаго самоотреченія. Наконецъ, деревня, ‘прямо подъ окнами дорога, стриженая липовая аллея, лугъ, гумно, лсъ и въ лсу избушка сторожа’ — тихое наитіе природы, вольнаго воздуха, покоящей тишины. Ничто, кажется, не было забыто судьбой, чтобы обставить дтство великаго художника нужными, питающими возвышенное настроеніе впечатлніями.
‘Дтство’ Толстого сорокъ лтъ тому назадъ читалось съ наслажденіемъ, но мн кажется, важность и интересъ этой повсти должны сказаться въ полной мр именно теперь. И прежніе критики, и самъ авторъ ошибались, принимая психологію Николеньки за психологію обыкновеннаго дитяти. Нтъ,— это психологія геніальнаго ребенка, это — ключъ къ пониманію постепенно слагавшагося втеченіе сорока лтъ великаго характера, до сихъ поръ еще, кажется, ростущаго, поражающаго неожиданностями и оригинальностью. И именно ‘Дтство’ — самый важный коментарій въ жизни, важне отрочества и юности, гд развивались уже заложенныя прежде начала. Недаромъ авторъ разстается со своею первою повстью съ глубокою грустью, печальнымъ вздохомъ онъ провожаетъ эту загадочную для всхъ и для всхъ завтную пору невинныхъ и самыхъ чистыхъ радостей, пору блаженства, не повторяющагося въ жизни. И если эта загадочная пора населена такими свтлыми образами, согрта такою нжностью и благоговньемъ — разв не длается она на всю жизнь источникомъ самыхъ чистыхъ настроеній? И вся красота, вся страстность правды, вся сила совсти, проявленная Толстымъ въ его сорокалтней дятельности — не здсь-ли беретъ свое первое начало? Помните завтъ Гоголя беречь свои дтскія воспоминанія, изъ писателей, кажется, только гр. Л. Н. Толстой воспользовался этимъ совтомъ своевременно. Начавъ съ ‘Дтства’, онъ закрпилъ въ памяти своей на всю жизнь благотворныя впечатлнія, которыя иначе, быть можетъ, потомъ развялись-бы безслдно. ‘Дтство’ является какъ-бы своего рода евангеліемъ, вынесеннымъ Толстымъ изъ лучшаго міра, напутствіемъ его на долгій литературный путь.