Велик Бог земли Русской, Якушкин Павел Иванович, Год: 1863

Очерк
Время на прочтение: 49 минут(ы)
Скачать в PDF

СОЧИНЕНІЯ
П. И. ЯКУШКИНА

Изданіе Вл. Михневича.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1884.

ВЕЛИКЪ БОГЪ ЗЕМЛИ РУССКОЙ!

‘Никмъ же враги гонимы, только властію Божіею, мудрость бо плотская, что содяла?’

Кто живалъ въ деревняхъ далеко отъ столицъ, тотъ помнитъ, какою неожиданностію для всхъ былъ знаменитый высочайшій рескриптъ Виленскому военному генералъ губернатору, вс встрепенулись и съ судорожнымъ смиреніемъ ждали съ минуты на минуту: одни — всхъ благъ земныхъ, другіе — всхъ бдъ. Этихъ ожидающихъ, принадлежащихъ двумъ противнымъ лагерямъ, вы нашли бы во всхъ классахъ, во всхъ сословіяхъ. Въ рядахъ и того и другаго лагеря было иного дворянъ-помщиковъ и крпостныхъ мужиковъ. Одно мн кажется въ особенности замчательнымъ: вольные изстари крестьяне (государственные, экономическіе), ршительно вс вольноотпущенные, а также ршительно вс аристократы-крпостные крестьяне смотрли на ожидаемое улучшеніе крестьянскаго быта съ страшною непріязнію, отъ этого улучшенія они видли для себя совершенную гибель, и — не знаю, искренно ли,— тоже для крпостныхъ.
Толки дворянъ, сочувствовавшихъ этому преобразованію крестьянъ, извстны: чего они ждали и чего еще и теперь ждутъ отъ освобожденія крестьянъ отъ крпостной зависимости, мы знаемъ изъ литературныхъ статей, появлявшихся безъ счету во всхъ нашихъ журналахъ. Надежда освобождаемыхъ высказывались не такъ громко. Многіе прислушивались къ недосказаннымъ рчамъ крпостныхъ крестьянъ и выводили свои ршительныя заключенія.
Большею частью, толки крестьянъ вращались около одного пункта: земля будетъ наша. Они говорили, что землю ‘самъ Богъ зародилъ, что баринъ и пахать то не уметъ — что онъ съ землей будетъ длать?’
Это мнніе, что земля будетъ крестьянская, еще крпче утвердилось, когда было объявлено, что дворовые люди не получаютъ надла землей.
— Дворовые люди не получаютъ земли, не разъ мн случалось слышать:— отъ того что дворовые люди не умютъ пахать земли, да вдь и дворяне тоже пахать не умютъ, зачмъ же имъ земля?
Съ другой стороны слышались и слухи другіе. Помщики говорили, что они лучшіе полицейскіе чиновники, лучшіе сборщики податей. Не будетъ этихъ чиновниковъ-помщиковъ, водворится безначаліе.
— Не будетъ изъ этого пути, говорили государственные крестьяне:— какъ можно господскаго, подневольнаго человка вольнымъ сдлать?
— Вы же вольные, а вдь тоже мужики?
— Мы!… Мы дворянской крови, только не пишемся дворянами!
— Съ мужикомъ безъ палки не сладишь! говорили вольноотпущенные, только наканун почти вышедшіе изъ крпостной зависимости.
— Какъ же съ вами ладятъ?
— Мы… мы… не всякому то Богъ далъ…
— Какъ я буду ладить съ мужикомъ? Тогда мужикъ меня и слушать не станетъ: теперь написалъ въ барину,— кто самъ воли на то отъ барина не иметъ,— баринъ велитъ въ солдаты отдать, въ Сибирь послать… А тогда что? пойдетъ безначальщина!
— Нтъ, ничего не будетъ, говорили другіе: — не даромъ про волю и говорить перестали.
— Какъ перестали?
— Да такъ, перестали и перестали!
— Толковали про слободу, говорили еще другіе, а есть, которые и теперь еще говорятъ! толковали, толковали про слободу: слобода всмъ будетъ, а теперь стали въ сипацу загонять.
Эмансипація — слово, должно быть, и хорошее, но это слово — эмансипація, перешедшее въ устахъ народа въ сипацу, означало что-то не совсмъ ладное.
Какъ бы то ни было, а пришлось волею, не волею идти въ сипацу. Посл извстныхъ рескриптовъ вс стали ждать манифеста объ освобожденіи крестьянъ. Тутъ-то пошли новые толки и толки уже о томъ, какъ приметъ народъ на первый разъ эту волю, да и какая будетъ воля?
Замчательно, какъ созрвалъ въ умахъ помщиковъ вопросъ объ освобожденіи крестьянъ.
— Да что же это значить? спрашивала одна барыня, когда ей прочитали рескриптъ.
— Уничтожается крпостное право, отвчали ей.
— И крпостныхъ крестьянъ не будетъ? Крпостныхъ совсмъ не будетъ?
— Совсмъ не будетъ.
— Ну, этого я не хочу! объявила барыня, вскочивъ съ дивана.
Вс посмотрли на нее съ недоумніемъ.
— Ршительно не хочу! Поду сама къ государю и скажу: я скоро умру, посл меня пусть что хотятъ, то и длаютъ, а пока я жива, я этого не хочу.
— Какъ у меня отнимутъ мое? слыхалъ я вскор посл объявленія рескрипта Виленскому генералъ-губернатору. Вдь я человкомъ владю: мн мой Ванька приноситъ оброку въ годъ по пятидесяти цлковыхъ… Отнимутъ Ваньку, кто мн за него заплатитъ, да и кто его цнить будетъ!
— Никто не споритъ, что владть человкомъ, какъ какою нибудь вещью, безнравственно! говорили т же самые люди, едва прошло мсяца два посл первыхъ толковъ: за людей мы не стоимъ,— крестьянъ должно освободить, но скажите Христа-ради, за что же у меня землю отнимутъ и отдадутъ другому?
— Необходимо крестьянамъ дать землю, заговорили еще поздне:— это необходимо для насъ самихъ, мужику нечего будетъ сть: поневол пойдетъ на большую дорогу, сядетъ подъ мостъ, прозду никому не будетъ, дневной разбой пойдетъ!
Наконецъ дозволено было просить государя объ освобожденіи крестьянъ. По губерніямъ собрались дворяне: надо писать адресы… дозволено и адресы подавать.
— Мы подпишемъ адресъ безъусловный! говорили одни.
— Не должно подписывать безусловнаго адреса! толковали другіе.
— Дать мужикамъ землю!.. Мужиковъ нельзя отпустить совсмъ безъ земли!.. Не давать мужикамъ земли! шумли въ одномъ собраніи.
Толковали, толковали и подписали безъусловный адресъ ршительно вс.
Дозволили и писать, и подавать проекты объ освобожденіи крестьянъ.
Стали и писать, и подавать проекты объ освобожденіи крестьянъ. Благородные дворяне, не бравшіеся никогда за перо, стали писать проекты, стали читать эти проекты, только мало охотниковъ было слушать эти проекты.
Разсказываютъ: входитъ нкто во время выборовъ въ домъ дворянскаго собранія, заходитъ въ буфетъ и находитъ тамъ всхъ дворянъ.
— Что вы здсь господа длаете? спросилъ онъ одного изъ дворянъ.
— Водку пьемъ! отвчалъ тотъ, закусывая только что выпитую рюмку соленымъ грибкомъ.
— Что же не идутъ въ залу собранія?
— Да что же тамъ длать?
— Какъ что?
— Да такъ Семенъ Петровичъ читаетъ свой проектъ, что самъ написалъ.
— Ну, такъ слушать этотъ проектъ?
— Нечего тамъ слушать, никто и не слушаетъ! Одинъ и читаетъ…
Заглянулъ этотъ нкто въ залу: такъ одинъ баринъ читаетъ, а другой баринъ этого барина съ видимымъ вниманіемъ слушаетъ.
— Такъ Семена Петровича кто-то слушаетъ, сказалъ онъ, воротившись опять въ буфетъ.
— А это врно Петръ Семеновичъ. Ну да, это Петръ Семеновичъ!
— Отчего же одинъ только Петръ Семеновичъ слушаетъ Семена Петровича?
— Тому нельзя не слушать!
— Отчего же?
— Нельзя: Петръ Семеновичъ долженъ Семену Петровичу…
Да и въ самомъ дл: если Петръ Семеновичъ не станетъ слушать Семена Петровича, Семенъ Петровичъ потребуетъ долгъ съ Петра Семеновича, а у Петра Семеновича и денегъ на ту пору, можетъ быть, нтъ.
А проекты были великолпные!.. Одни предлагали такъ, другіе иначе. Одни говорили, что, конечно, крестьянамъ, хотя и составляютъ они помщичью собственность, необходимо даровать свободу, но при этомъ не должно забывать и права помщиковъ на ихъ собственность, а потому предлагали всхъ крестьянъ выкупить за цну чрезвычайно умренную. А именно, такъ какъ за человка, отданнаго въ рекрута, казна платитъ 300 руб. сер., то и за освобожденіе слдуетъ заплатить По тому же разсчету, а какъ, сверхъ того, крестьянамъ нужна земля, то и за землю должни дать помщику изъ казны: за коноплянники по 200 руб., а за распашную по 150 руб.
— Помилуйте, говорили этому писателю: да вдь вы хотите взять за часть вашего имнія въ десять разъ больше, чмъ стоитъ все имніе!
— Этотъ выкупъ должна произвести казна, а казна должна быть великодушна.
— При всемъ великодушіи казн и деньги нужны, а ежели въ казн не хватитъ столько денегъ, сколько нужно по вашимъ разсчитанъ? Тогда какъ?
— Да что казна?!. Не о томъ вопросъ!.. Вы согласны-ли съ моимъ проектомъ? спрашивалъ писатель своихъ согражданъ, сообщая имъ вкратц на словахъ свой проектъ.
— Вс согласны! Вс согласны! отвтствовали сограждане.— На этихъ условіяхъ вс согласны!
И проектъ объ освобожденіи крестьянъ переписывался крпостнымъ псаремъ и отсылался куда слдуетъ, а сочинитель проекта получалъ заслуженное уваженіе и начиналъ пользоваться авторитетъ государственной головы.
— Читали вы проектъ такого-то? спрашивалъ одинъ господинъ другаго.
— А вы читали?
— Великолпный!… гуманный!… Представьте: всхъ крестьянъ безъ всякаго возмездія помщики отпускаютъ на волю. Но тутъ представляется два вопроса: первый, гд мужикамъ взять землю, потому что мужикамъ земля необходима, безъ земли мужикъ пропадетъ. Второй вопросъ вытекаетъ изъ перваго. Первый вопросъ ршается чрезвычайно удачно и чрезвычайно просто. Земля мужикамъ нужна, а какъ земля въ нашихъ губерніяхъ вся барская и мужикамъ отдать эту землю нельзя, то переселить мужиковъ на вольныя земли въ Сибирь, разумется на казенный счетъ. Теперь — мужиковъ переселили въ Сибирь, кто же намъ будетъ работать? Это второй вопросъ, который тоже совершенно ршается: для помщиковъ должно выписать работниковъ изъ Германіи и Сверной Америки, гд какъ извстно, земледльцы очень искусные!
Отсылался и этотъ проектъ… Мало этого, вс составители проектовъ задумали печатать свои произведенія, редакторы журналовъ были засыпаны проектами, изъ которыхъ одинъ былъ лучше другаго… но увы!— читателей этихъ журналовъ редакторы не разсудили за благо познакомить съ этими великолпными произведеніями…
— Слышали вы, Иванъ Михайловичъ послалъ свой проектъ въ ‘Современникъ?’ спрашивалъ меня одинъ господинъ, разсказавъ кстати и самый проектъ.
— Нтъ, не слыхалъ.
— Какъ вы думаете, скоро напечатаютъ проектъ Ивана Михайловича?
— Право, я и этого не знаю.
— Прекрасный проектъ, ежели этотъ проектъ кому не понравится…
Недли черезъ дв, черезъ три, я опять встртилъ этого господина.
— Вдь проектъ Ивана Михайловича не напечатали, объявилъ онъ мн.
— Еще рано, можетъ быть, еще и напечатаютъ, отвчалъ я.
— Нтъ не напечатаютъ: ему пишутъ изъ Петербурга, что не напечатаютъ, и проектъ назадъ отдали…
— Скажите, пожалуйста, почему же этотъ проектъ не напечатала въ ‘Современник*?
— Право, не знаю.
— Ну, однакожъ?
— Я думаю, не хорошъ.
— Нтъ! проектъ прекрасный!
— Вроятно не согласенъ съ направленіемъ журнала, въ который посылалась статья.
— Чтожь изъ этого? спросилъ онъ, совершенно не понимая, въ чекъ дло.
— Ну, тогда не напечатаютъ.
— Какъ! онъ будетъ врать чортъ-знаетъ что, а тутъ и дла не позволяютъ сказать! горячился мой собесдникъ.
— Какъ не позволяютъ! Печатайте въ другомъ журнал.
— А какъ ни въ другомъ, ни въ третьемъ не станутъ печатать?
— Тогда пусть печатаетъ самъ отдльной брошюркой.
— А это можно?
— Можно.
— Какъ же это сдлать?
— Отдать въ цензуру, посл въ типографію, напечатаютъ — продавать.
— Вдь въ типографію надо деньги впередъ заплатить, а посл продавать?
— Да, впередъ.
— Ну, нтъ, слуга покорный! Такъ еще пожалуй своихъ денегъ не выручишь!
— Можетъ быть.
— Нтъ! по моему не такъ: издаешь журналъ, печатаешь проекты,— печатай вс!
— Да вдь и журналъ, кром траты денегъ, можетъ имть другой интересъ въ стать…
— Какой такъ интересъ! Просто сказать: проектъ напишетъ какой нибудь записной писатель, у котораго и штановъ-то нтъ,— печатаютъ… А нашъ братъ напишетъ, бесштанные господа ходу не даютъ…
Не смотря на эту несправедливость, во всхъ журналахъ была очень иного толковъ, да и теперь продолжаются, объ устройств крестьянскаго быта, и большая часть журнальныхъ статей по этому предмету принадлежитъ помщикамъ.
Собрались губернскіе комитеты и разъхались, създили въ Петербургъ депутаты отъ губернскихъ комитетовъ и вернулись, стали ждать манифеста. Простой народъ ждалъ этого манифеста отъ праздника да праздника: не пришелъ къ рождеству, придетъ, думалъ народъ, въ свтлому празднику, свтлый праздникъ обманулъ, не обманетъ петровъ день… Образованный классъ ждалъ манифеста къ какому нибудь высокоторжественному дню, къ дню коронаціи, тезоименитства государя или наслдника. И тутъ-то пошли толки, какъ приметъ народъ на первый разъ желанную волю.
— Скажите пожалуйста, спрашивалъ меня тогда одинъ мой знакомый литераторъ:— скажите, успетъ мать моя пріхать въ Москву изъ деревни?
— Отчего же не успетъ?
— Да вдь будутъ безпорядки посл объявленія крестьянамъ свободы… какъ вы думаете?
— Безпорядковъ, вроятно, никакихъ не будетъ, отвчалъ я, хоть мн и очень не хотлось отвчать:— вы сами изучаете и русскую исторію и бытъ русскаго народа, вамъ должно быть это лучше извстно…
Встртился я на одномъ постояломъ двор съ господиномъ, хавшимъ въ своемъ тарантас.
— Что, хозяинъ, народъ ждетъ, чай, не дождется воли? спросилъ онъ дворника.
— Какъ, родной, ваше благородіе, не ждать: тогда мужички сподобятся свтъ увидать! отвчалъ хозяинъ-дворникъ.
— То-то пойдетъ потха! заговорилъ посмиваясь баринъ.
— На что потха! отъ этого спаси Богъ!… Дай Господи эту благодать съ миромъ, съ любовью принять!
— Надо бы съ любовію, продолжалъ баринъ, а безъ потхи длу не обойтись.
— Обойдется, Богъ дастъ!
— Нтъ, не обойдется!
— Обойдется: спроси, кого хочешь! утверждалъ хозяинъ-дворникъ.
— А давай спросимъ! Какъ ты думаешь, спросилъ онъ меня:— станутъ тшиться?
— Нтъ, не станутъ.
— Ты это почемъ знаешь? спросилъ онъ меня уже гораздо боле строгимъ голосомъ.
— Да я не знаю, почему должна произойти какая-то потха… и что такое эта ‘потха?’
— Эй, малый! крикнулъ онъ прозжавшему съ возомъ мужику, не обращая больше вниманія на меня.— Малый! ты изъ какихъ? Господскій что ли, или вольный?
— Былъ господскій, угрюмо и какъ-то нехотя отвчалъ прозжій мужикъ.
— А теперь?
— Да и теперь пока господскій.
— Какъ ‘пока’ господскій?
— Пока царь волю всмъ пришлетъ, по тхъ поръ и мы господскіе…
— Хорошъ у васъ баринъ?
— Хорошъ!… господа разв бываютъ плохи? господа вс хороши!
— Все бы, чай, погулять надъ бариномъ? продолжалъ приставать господинъ.
— Тшиться, не тшиться было прежде, а на послдяхъ и толковать объ этомъ нечего!
Въ этомъ вопрос, партіи рзко отличались классами: извстнаго сорта помщики уврены были, что произойдетъ нчто такое, что извстно было подъ таинственнымъ наименованіемъ ‘потхи’, весь народъ зналъ, что не изъ-за чего даромъ въ Сибирь идти.
Около 10 марта 1861 года былъ прочитанъ манифестъ 19-го февраля. Но прочитанъ онъ былъ не везд толково и ясно: отсюда толкованья, отсюда нелпицы.
Такъ, напримръ, мн случалось слышать, что ‘воля отъ трехъ царей пришла’. Оказывалось, что такое пониманіе отъ того произошло, это высочайшій титулъ былъ невнятно прочитанъ…
Другіе толки были еще странне.
— Эта воля давно, братцы, пошла, толковалъ при мн толп мужиковъ и крестьянъ отставной солдатъ.
— А какъ давно?
— А такъ давно, когда еще былъ живъ самъ польскій король въ своемъ польскомъ королевств.
— Наврядъ это такъ!…
— Такъ! и въ указ сказано: что эту волю еще батюшка царь Николай Павличъ задумалъ, а мы при немъ и Польшу-то покончили…
Въ одномъ сел старикъ попъ сталъ читать съ амвона въ церкви манифестъ, разбиралъ плохо и, плохо разбирая, прочиталъ:
— О сни… о сни… нтъ, ребята! Осни себя крестнымъ знаменіемъ, православный народъ!…
Народъ вообразилъ, что въ манифест сказано что-то о сн, чего священникъ не хочетъ читать. Заставили читать дьякона, но о сн все-таки ничего не было. Взяли манифестъ, вышли изъ церкви и стали читать сами.
Какъ бы то ни было, а воля отъ одного царя пришла, стали ждать еще дв воли… Ожиданія скоро сбылись: пришла и другая воля — прислано высочайшее положеніе 19 февраля съ царскими послами, какъ звалъ народъ генераловъ свиты его величества и флигель-адъютантовъ. Эта другая воля была въ одномъ город получена раньше, въ другомъ позже.
— Отчего воля не всмъ заразъ сказана?— допытывались мужики.
Небрежность въ разсылк экземпляровъ положенія была невроятная: во многія деревни было прислано, вмсто полныхъ экземпляровъ положенія, нсколько экземпляровъ нкоторыхъ листовъ, напримръ, въ Орловской губерніи раздавали въ одной деревн тетрадь не сшитую изъ 20 экземпляровъ правилъ о людяхъ, вышедшихъ изъ крпостной зависимости въ Бессарабской области, въ другой деревн — дополнительныя правила о приписныхъ въ частнымъ горнымъ заводамъ… И такихъ экземпляровъ было множество.
— У насъ что за воля!… у насъ воля 87 листовъ, а вотъ графскимъ привезли на 193 листахъ, братецъ ты мой! съ завистію говорилъ мн одинъ мужикъ.
Вс единогласно говорятъ, что царская воля везд принята со страхомъ и трепетомъ, какъ что-то священное, святое, не смотря на то, что она была объявлена чиновниками, которые, неизвстно по чьему приказанію, составляли разныя легенды:
— Помщики знали, что вамъ на вол лучше будетъ, вотъ они и просили государя дать вамъ волю, а вашъ баринъ прежде всхъ! вразумлялъ одинъ такой чиновникъ, объявляя волю мужикамъ.
Зачмъ все это говорилось? Затмъ ли, чтобы мужики, видя явную реторику въ одномъ, не врили ничему вообще?
— Какъ прослышали мы эту волю, говорили мужики:— сами себ не вримъ!… Столько прежде говорили, что ужь и всякую вру потеряли! Одначе воля пришла: самъ чиновникъ изъ губерніи пріхалъ, привезъ волю, собралъ сходку, съ каждаго двора по человку, а и два ничего. Сталъ толковать сходк, толковалъ тотъ чиновникъ много пустаго. Потолковавши сколько ему было нужно, говоритъ:— А кто у васъ, ребята, старше всхъ?— Мы глянули другъ на дружку да и говоримъ:— ‘Старше старосты у насъ человка нту’.— Нтъ, говоритъ чиновникъ:— староста старше всхъ васъ чиномъ, а мн уважите, кто старше всхъ годами?— Мы опять переглянулись промежъ собою.— ‘Годами старше Арсенія Петрова у насъ старика нту, Арсеній Петровъ самый старый у насъ старикъ!’ — Ну, подойди сюда во мн, Арсеній Петровъ! кликнулъ чиновникъ. Подошелъ этотъ самый Арсенъ Петровъ.— На, говоритъ чиновникъ: — на теб волю: держи!— А самъ суетъ ему въ руки книгу,— ту самую волю: Арсенъ такъ и упалъ на колночки!— ‘Я человкъ, говоритъ, старый, не смогу сдержать воли!’ — Какъ загогочетъ чиновникъ, а Арсенъ еще пуще зароблъ!… Кланялся, кланялся, а все таки волю ему на руки сдали!.. Взяли эту волю: читать надо, что въ той вол сказано? У насъ дьячокъ есть, Афонькой зовутъ: малый шустрый и письменный тоже, порядили того дьячка Афоньку волю читать, запросилъ полтинникъ денегъ, полштофа водки-дали! Только сталъ читать дьячекъ эту волю — не могитъ читать ту волю!.. А для того не могитъ, что та воля на четыре грани написана: и туда верни, и сюда верни, а намъ читай всю волю сряду!… Такъ даромъ и отдали водку и деньги!.. Можетъ, знаешь у Афросимовскихъ садовникъ есть, въ Москв учился: вотъ тотъ можетъ волю читать!.. Тотъ объявилъ штофъ водки и цлковый денегъ… Что же ты думаешь?— вдь еще полштофа надбавили!… Какъ сталъ читать съ утра, такъ только на другой день въ вечеру кончилъ: половина барщины спитъ, другая слушаетъ! половина барщины спитъ, другая слушаетъ!… Такъ и прочиталъ!…
— Что же вы поняли? спрашивалъ я тхъ мужиковъ.
— А что поняли?!.. Теб говорятъ: та воля на четыре грани написана!
— Для чего же вы читали ту волю, воли изъ васъ никто и понять ее не можетъ?
— А такъ, другъ любезный, законъ велитъ! А мы, другъ любезный, отъ закону не прочь!…
Я бы не сталъ разсказывать этого случая, если бы онъ былъ рдкимъ исключеніемъ, но къ несчастью воля была прочитана почти повсемстно такимъ образомъ… Чиновникамъ и помщикамъ крестьяне не врили, поневол имъ пришлось нанимать выгнанныхъ дьячковъ, подьячихъ, да промотавшихся помщиковъ. И должно сказать правду: эти люди читали волю добросовстно, желаніе ли добра крестьянамъ, боязнь ли страшной отвтственности за ложное толкованіе, то ли и другое вмст дйствовало на чтецовъ, но я не встрчалъ ни одного умышленнаго толкователя изъ этихъ грамотевъ-чтецовъ, да изъ чтецовъ вообще было мало и толкователей: вс боялись ошибиться, а ошибиться было легко!… Многихъ изъ этихъ чтецовъ ловила полиція, но кажется ни одного, кром извстнаго Антона Петрова, не нашли виновнымъ.
Весной, въ 1861 году, я былъ у П—ва въ Мценскомъ узд. П—въ, поподчивавъ своихъ мужиковъ водкой, повелъ съ ними такую рчь:
— Вы знаете, что я васъ никогда не обманывалъ ни въ чемъ?
— Знаемъ, батюшка Иванъ Васильичъ, знаемъ!… Ни въ чемъ, какъ есть ни въ чемъ никогда ты насъ не обманывалъ! загомонили мужики.
— Ну, такъ вотъ что я вамъ скажу: по положенію приказано въ два года уставныя грамоты написать…
— Такъ-съ!…
— Въ этихъ грамотахъ должно сказать, сколько вамъ дано земли, какая земля и сколько съ васъ оброку за ту землю, по закону, слдуетъ, или какая работа за землю, вмсто оброка, положена.
— Такъ-съ!…
— Да вдь вамъ читали новое положеніе?
— Читать-то читали! какъ-то недовольно заговорили мужики.
— Ну, такъ вдь въ положеніи объ этихъ грамотахъ прямо сказано?
— Разв сказано?
— Да вдь вы сами же читали? какъ же вы спрашиваете, сказано ли?
— Да чтожъ, что читали!…
— Разв плохо вамъ читали? Разв не все поняли въ положеніи?
— Да ничего не поняли! Гд тамъ понять?!.. Мы люди не письменные!
— Ну, такъ я же вамъ говорю правду: приказано уставныя грамоты написать. Ежели ни согласился сами объ земл, какая вамъ отойдетъ, какая мн, сами напишемъ грамоту, а не сойдемся, заспоримъ,— прідетъ отъ казны чиновникъ, тотъ насъ разведетъ.
— Нтъ, Иванъ Васильичъ! До казны не пущать! Расходиться самимъ! Какъ ни на есть, а расходиться промежъ собой безъ казны! До казны доводить послднее дло!
— Отчего же?
— Отъ того: ты заплатишь,— теб землю нашу отржутъ, наша пересилитъ,— тебя обидятъ!
— Ну, такъ давайте сами въ земл разберемся. Вамъ отдамъ всю землю ближнюю, а себ беру дальнюю: такъ хорошо будетъ?
— Какъ не хорошо! Чегожь лучше, Иванъ Васильичъ! Намъ вся ближняя!
— Такъ и грамоту сейчасъ напишемъ. Старики! станемъ грамоту писать!
— Грамоту-то, Иванъ Васильичъ, грамоту-то ты писать погоди!
— Отчегоже?
— Да такъ, погодя: вдь надъ нами не каплетъ! Куда намъ слпить?
— Чего же ждать?
— Да посмотримъ, какъ люди станутъ длать, такъ и мы съ тобой тогда ужъ! Вдь самъ знаешь: теперь дло на цлый вкъ идетъ, стало, надо хорошенько пораздумать да поразмыслить!
— Да вы сами говорите, что я васъ не обману, сдлаю по закону…
— Какъ теб, Иванъ Васильичъ, не врить! Безпремнно по закону сдлаешь! Объ этомъ и толку нтъ!
— Отчего же теперь не хотите грамоты писать, когда мн во ни врите?
— А надо правду сказать! заговорилъ одинъ старикъ, попьяне, а потому, можетъ быть, пооткровенне другихъ:— это точно, что ты доселева насъ не обманывалъ, да теперь вдь дло-то вковое! Посмотримъ, какъ другіе, такъ и мы!…
Посл этого я говорить было нечего, и мой хозяинъ ушелъ не только ее сходки, но и совсмъ со двора къ своимъ сосдямъ въ гости, а я пошелъ въ домъ. Спустя нсколько времени, во мн въ комнату вошли человка четыре мужиковъ, съ волей подъ мышкой у одного, за этими мужиками стали входить и еще по одному, по два, такъ что въ нсколько минутъ въ моей комнат собрались вс мужики, пировавшіе до этихъ поръ на двор.
— Что вамъ, старики, надо? спросилъ я вошедшихъ ко мн мужиковъ.
— Да вотъ, Павелъ Иванычъ, сдлай такую милость, покажи намъ въ нашей вол тое мсто, гд сказано: кто эту книгу будетъ читать, того безпремнно счь! предложилъ мн одинъ изъ пришедшихъ стариковъ, подавая свой экземпляръ положенія иди, по ихнему, свою волю.
— Нту, братцы, такого мста въ вашей вол, отвчалъ я стариканъ.
— Есть! право, есть!…
— Да нту, во всей книг нтъ такого мста.
— Поищи, пожалуйста, право найдешь! настаивали подгулявшіе старики.
— Нту такого мста во всей книг, эту книгу я сколько разъ читалъ,— такого мста не видалъ! да и для чего же было бы вамъ давать такую книгу, которую читать не велно, эту книгу и дали всмъ нарочно съ тмъ, чтобы ее вс читали!
— Врное теб слово говоримъ, что есть такое мсто, гд сказано: кто эту книгу будетъ читать, безпремнно счь… Ужъ сдлай же такую твою милость, покажи намъ тое только мстушко, намъ больше ничего не надобно! пожалуйста, возьми эту самую книгу, да поищи это намъ мстушко.
— Этого мста во всей книг этой нтъ, стало быть и искать нечего.
— Такъ нтъ этого мста во всей книг? спросилъ одинъ изъ мужиковъ.
— Нтъ!…
— А такое мсто есть, что вс сады, вс амбары барскіе намъ слдуютъ?
— И такого мста нтъ, а если ты будешь это говорить, то безпремнно будутъ пороть.
— Такъ нтъ такого мста во всей этой книг, говоришь ты?
— Нту!
— Дай же, я теб покажу! И съ этими словами онъ поднесъ мн положеніе, сталъ перевертывать Листы, и нашелъ послднюю страницу манифеста по клейму, приложенному вмсто печати (мужики были неграмотные). — На, читай эту страницу!
— Я сталъ читать: ‘…. Дабы вниманіе земледльцевъ не было отвлечено отъ ихъ необходимыхъ земледльческихъ занятій…’
— Читай еще!… читай еще!… Тугъ!… тутъ оно! Читай! заговорили радостно въ толп:— тутъ оно сказано…
— ‘… Пусть они тщательно воздлываютъ землю…’
— Это мсто!… Это мсто!… Читай, читай!
— ‘… и собираютъ плоды ея…’
— Ну, что? спросилъ съ торжествомъ мужикъ.
— А что?
— Да что ты прочиталъ?
— Прочиталъ: чтобъ вы хорошенько работали землю и собирали тогда…
— Плоды?
— Ну да: будешь хорошо пахать, посешь рожь,— рожь и родится хорошо, вотъ теб и плоды…
— Нтъ, Павелъ Иванычъ! посешь рожь, рожь и родится, а плодовъ все-таки не будетъ! Плоды въ садахъ, а сады-то барскіе, а какъ плоды намъ, стало и сады къ намъ отойдутъ!… Вотъ что!
— Пустое, братцы, болтаете!… Здсь не такъ сказано…
— Читай! читай еще!
— ‘… чтобы потомъ изъ хорошо наполненной житницы взять смена для посва на земл…’
— Ну, а это что?
— А это вотъ что, будете хорошо работать, будутъ у васъ житницы полныя, вы и берите смена…
— Ишь куда!… не туда, баринъ, прешь!… Какія у насъ житницы?!… Анбаришки! Куда тутъ житницы!… Амбаришки!… А то полныя житницы! заговорили въ толп.
— Правду вамъ говорю, старики! сущую правду…
— Правду!… хороша правда!… Читай еще!… читай! читай!
— ‘… на земл постояннаго пользованія или на земл, пріобртенной въ собственность…’
— А это что, по твоему?
— Это значитъ: засвай землю, которую даетъ теб баринъ пользоваться, или ту землю, которую самъ купишь, пріобртешь въ собственность.
— Про барскую землю тутъ и помину нтъ, а говорятъ: постоянно ты землей пользуйся, а, коли хочешь, купи. Только для чего же я покупать стану землю, коли и такъ можно ее пахать? хочешь пахать — бери землю, а не хочешь пахать — покупай!… А намъ не пахать — и длать съ землей нечего!…
— Не такъ вы, братцы, толкуете…
— Читай-ко еще, такъ будетъ!.. Ты знай свое дло: читай, а мы ужъ разберемъ! . Читай!…
— ‘… Осни себя крестнымъ знаменіемъ, православный народъ, и призови съ Нами Божіе благословеніе на твой свободный трудъ…’
— Это какъ, по твоему, Павелъ Иванычъ, обозначаетъ?
— Вы теперь свободные люди, сперва ходили на барщину, а теперь, какъ землю выкупите, такъ свободно, какъ хочешь, такъ и работай, вотъ теб и свободный трудъ…
— Такъ, да не такъ! Сказано: перекрестись и только!— тамъ, значить, и пошелъ сейчасъ свободный трудъ! Какая тутъ купля?
— Ой, братцы, будутъ васъ за эти ваши толки больно наказывать!…
— Наказывать долго-ли? Было бы за что!
— За самые за эти ваши толки…
— За эти слова счь не за что: это царская воля!
Этимъ-то мужикамъ написано было Положеніе…
Ну-съ, хорошо. Только нахали отовсюду особы разныя и начали дйствовать. Ну, извстно, особа народъ знаетъ мало, а знаетъ-ли, нтъ-ли, однихъ пейзанъ. И за всхъ тмъ — либералы. Поэтому были очень частыя сцены… Попробуемъ изобразить одну. Дйствующія лица: 1) господинъ, пріхавшій было къ пейзанамъ, но посл узнавшій, что онъ дло иметъ не съ пейзанами, а съ простыми мужиками, и потому въ первый періодъ своей дятельности принимавшій пейзанъ съ жалобами безъ всякаго разбора и безъ разбора же распекавшій и помщиковъ, и чиновниковъ (исправника хотлъ, какъ носились слухи, въ позорному столбу прибить!), а потомъ, когда пейзане надоли, круто повернувшій въ систем сченья, 2) барыня, увренная, что холопа не душа, а парь все равно, какъ у коровы, и непонимающая невозможности ей самой счь людей — своихъ холоповъ и необходимости до сыта кормить ихъ. Дйствіе происходитъ въ Орл въ 1861 году, въ первый періодъ дятельности, то есть въ пейзанскій.
Особа. Почему вы, сударыня, не явились во мн по первому требованію?
Барыня. Ахъ, отецъ родной! Да я думала, что ты самъ во мн пожалуешь: вдь я дама, какъ чесной человкъ! Думала, самъ ко мн прідешь!
Особа. На васъ, сударыня, ваши люди жалуются, что вы ихъ совсмъ не кормите.
Барыня. Ахъ они хамы!… Да я ихъ въ Сибирь, хамовъ! какъ они смютъ жаловаться, какъ чесной человкъ! Да я, какъ чесной человкъ, десяти тысячъ рублей серебромъ не пожалю…
Особа (вспыливъ). Какъ?!… Такъ вы меня считаете взяточникомъ?!..
(Идутъ распеканціи, угрозы барын, барыня удаляется со стыдомъ).
Сцена вторая, тамъ же и въ тотъ же пейзанскій періодъ.
Мужики приходятъ съ просьбой защитить ихъ отъ обидъ и притсненій.
— Кто же васъ обижаетъ? спрашиваетъ особа, принявъ ихъ, какъ истыхъ пейзанъ, въ зал, а не въ передней.
— Да вотъ, твоя свтлая свтлость! Въ уздномъ суд съ насъ взятку просятъ! Помилуй!…
— Сколько съ васъ просить?
— Просятъ девять рублей тридцать одну копйку съ половиной, твоя свтлая свтлость {Цифру я поставилъ для красоты слога, настоящей не помню, но только врно, что были рубли съ копйками. Авт.}!
— Кто съ васъ проситъ?
— Да вс въ суд просятъ! Говорятъ, что слдуетъ съ насъ столько требовать.
— Это грабежъ! Дневной грабежъ, братцы!
— Грабежъ!… Какъ есть грабежъ дневной, твоя свтлая свтлость!
— Позвать сюда полиціймейстера!— гаркнула особа.
Сейчасъ же явился полиціймейстеръ.
— Какъ! у васъ взятки берутъ?
— Какъ? гд? ваше сіятельство! спрашиваетъ оторопвшій полиціймейстеръ, зная, что нтъ такой полиціи въ мір, въ которой бы не брали взятокъ.
— У васъ берутъ! кричитъ особа:— у васъ, въ уздномъ суд!…
— Какъ, ваше сіятельство? Въ уздномъ суд? говоритъ полиціймейстеръ, у котораго совершенно отлегло отъ сердца, какъ только онъ услыхалъ, что дло идетъ объ уздномъ суд, а не о полиціи.
— Да! у васъ, въ уздномъ суд!…
— Да помилуйте, ваше сіятельство: я не судья, я полиціймейстеръ!
— Это все равно, это у васъ въ город, а въ город вы за всмъ должны смотрть!
— Меня изъ суда выгонятъ, ваше сіятельство, если я стану тамъ кричать о взяткахъ.
— Знать ничего не хочу!… Вы виноваты, не оправдывайтесь! Ступайте сейчасъ въ уздный судъ, узнайте, кто сметъ требовать деньги съ этихъ несчастныхъ мужиковъ?
Полиціймейстеръ ухалъ и черезъ минуту воротился изъ узднаго суда.
— Ну что? кричитъ опять особа:— узнали, кто просилъ съ мужиковъ взятку?
— Узналъ, ваше сіятельство, только съ мужиковъ не взятку просятъ, а въ пользу казны деньги, которыя съ нихъ слдуютъ по закону.
— Какъ по закону?
— Такъ, по закону съ мужиковъ слдуетъ взыскать девять рублей съ копйками.
— Не можетъ быть такого закона, который бы приказывалъ съ бдныхъ мужичковъ требовать столько денегъ! Нтъ такого закона!
— Есть, ваше сіятельство, не было бы такого закона, секретарь не осмлился бы такъ ршительно отвчать вашему сіятельству, скоре бы отперся…
— Что вы мн говорите!… Позжайте, привезите во мн секретаря съ закономъ…
Привезли секретаря, который, въ свою очередь, привезъ съ собою токъ свода законовъ.
— Какъ вы смете требовать взятки съ бдныхъ мужичковъ? крикнула справедливо разсерженная особа на секретаря, едва успвшаго ввалиться въ комнату.
— Помилуйте, ваше сіятельство…
— Что тутъ миловать!… Какъ вы смли требовать взятку съ мужиковъ?
— Я не требовалъ никакой взятки, ваше сіятельство…
— Что же вы требовали?
— Съ нихъ по закону должно взыскать, имъ и объявлено это въ присутствіи суда.
— Покажите мн законъ!
— Извольте смотрть, ваше сіятельство, сказалъ секретарь, указывая на статью свода законовъ.
— А въ моемъ есть? спросила особа.
Этотъ вопросъ обозначалъ, что особа, предположивъ себ, что ее въ провинціи непремнно будутъ обманывать, привезла изъ Петербурга свой экземпляръ свода законовъ, въ которомъ, разумется никакой фальши быть не могло.
— А въ моемъ есть? спросилъ онъ секретаря, подавая ему свой экземпляръ свода законовъ, ибо самъ отыскать, хоть и въ своемъ закон, не могъ.
— Есть и въ вашемъ, ваше сіятельство, объявилъ секретарь и, въ великому удивленію, нашелъ этотъ законъ и въ его петербургскомъ закон.
— Ну, хорошо! сказала немного озадаченная особа.— Вотъ вамъ, братцы, деньги, прибавила она, обращаясь къ мужикамъ и отдавая имъ свои деньги…
Таково было положеніе вещей въ такое время, когда старый порядокъ, а вмст съ тмъ и старыя власти, которыми онъ держался, разомъ рухнули. Помщики отъ власти были сейчасъ же устранены, съ предоставленіемъ имъ права посылать своихъ людей (временно-обязанныхъ) къ становому, становымъ приставамъ, какъ разнеслись тотчасъ же слухи, прислано было секретное предписаніе не счь людей, присылаемыхъ для этой операціи помщиками. Помщики стали присылать людей для наказанія къ становымъ и, въ величайшему своему недоумнію, съ примсью негодованія, увидали, что самъ становой NN, любимый и уважаемый именно за искусство смирять строптивыхъ рабовъ, даже этотъ становой — не наказываетъ присланныхъ къ нему. Мужики тоже замтили, и изъ любопытства охотно здили къ становому съ посланнымъ отъ барина, и не безъ удовольствія сообщали барину, что становой ихъ наказывать не сталъ!… И такова вышла задача, что становаго совсмъ бояться перестали.
— И что за оказія такая, братцы мои! говорили мужики:— бывало, детъ становой, вс поджилки дрожатъ, а теперь прідетъ — ничего, удетъ — тоже ничего!…
Въ это время вдругъ разыгралась страшная комедія. Вс мужики, ршительно вс, которыхъ загоняли въ сипацу или, говоря высокимъ слогомъ, освобождали отъ крпостной зависимости, вс хотли справлять царскую волю, то есть отдавать барщину по положенію и часто, не понимая положенія, совершенно неумышленно, гршили противъ него, за что были усмиряемы. Если къ этому прибавить, что многимъ изъ господъ не нравилась и самая работа по положенію, то сдлается понятнымъ, почему такъ часто мужики считались возмутившимися.
Первый бунтъ, происшедшій по случаю сипаци, про который мн удалось слышать, былъ въ Орловской губерніи, Малоархангельскаго узда во многихъ деревняхъ. Мужики вычитали въ положеніи трехденку: три дня работать на барина, три на себя. Воля пришла въ начал великаго поста, а въ это время въ деревняхъ работъ почти никакихъ нтъ. Вдругъ являются на барскій дворъ вс крестьяне поголовно, отъ мала до велика, и старые старики, и старухи, и дти и взрослые — вс, сколько есть!
— Что вамъ, братцы, надо? спрашивалъ ихъ помщикъ:— зачмъ пришли?
— Работать, батюшка, работать! отвчали и мужики и бабы.
— Теперь работать нечего, отвчалъ имъ баринъ:— работы нтъ никакой.
— Что хочешь, заставь длать, батюшка!
— Я же вамъ говорю, что теперь работы у меня для васъ нтъ никакой.
— Теперь батюшка, нельзя не работать! Заставь хоть что нибудь работать…
— Не нужна мн ныньче ваша работа, ступайте домой.
— Нельзя этого сдлать: это дло не твое, это казна! Царь указалъ быть трехденк, мы на трехденку и пришли… Сдлай милость, заставь что нибудь работать!…
— Ну, чистите дворъ, когда хотите! приказалъ баринъ и ушелъ отъ нихъ.
Народу собралось до 200 человкъ, дворъ былъ до 200 квадратныхъ сажень, дворъ былъ вычищенъ въ одну минуту, но работники не уходили съ барщины, а тутъ же копались на двор.
— Ступайте домой, ребята! сказалъ имъ помщикъ, опять выходя къ нимъ:— кончили работу?
— Давай работы еще!
— Да нту, братцы, работы никакой ныньче, отвчалъ имъ помщикъ.
— Можно ли идти домой? спрашивали мужики недоврчиво.
— Можно, можно, братцы! уговаривалъ ихъ баринъ.
— Не было бы намъ худа? Не было бы намъ бды отъ этого какой?
— Не будетъ бды, не будетъ никакого худа, ступайте домой!
Мужики разошлись по домамъ.
Въ другой деревн пришедшихъ мужиковъ заставили (тоже человкъ до 200) прорыть нсколько сажень канавки въ снгу, для стока вешней воды, чмъ мужики остались тоже довольны. Эти два бунта остались безъ усмиренія. Впрочемъ, не всегда обходилось такъ благополучно.
— Ну, какъ, братцы, у васъ воля идетъ? спросилъ я разъ въ кабак мужиковъ, сперва поподчивавъ ихъ водкой.
— Что ты, братъ? отвчали мн съ испугомъ мужики:— про волю не толкуй!
— Отчего же?
— Наказывать будутъ!
— За что же?
— А за то: про волю, сказано, никто толковать не смй! Вотъ теб и вся недолга.
— Не правду вы, братцы, говорите, про волю не запрещено говорить, только надо говорить дло, надо говорить то, что сказано въ положеніи, а, конечно, если станешь толковать что нибудь не такъ, станешь нарочно народъ смущать…
— Это все едино!.. Сказано теб: объ вол толковать никакъ не моги!.. Объ вол станешь толковать, безпремнно счь станутъ! Все тутъ теперь теб сказано…
— Во-первыхъ, мы не станемъ пустаго болтать, настаивалъ я:— а во-вторыхъ, межъ нами, кажется, ни одного пустаго и человка нтъ, и въ доносъ идти новому…
— Теперь, можетъ, и нту, а зайдетъ кто… тутъ кабакъ… А мы вотъ теб что скажемъ: бери ты съ собой свою водку, пойдемъ къ намъ, ты у насъ и переночуешь… Дома и толкуй, о чемъ знаешь: дома свои стны не выдадутъ!
— Живите, братцы, посмирне! сказалъ я, войдя съ ними къ избу и садясь за столъ.
— Какъ, братецъ ты мой, не смирно жить? На послдяхъ передъ волею бунтовать не приходится! что и не такъ — лучше смолчать, на себ перенесть, мы и зарокъ такой сдлали: кто станетъ бунтовать, своимъ судомъ съ тмъ расправиться, а до суда длу не доходить.
— Такъ-то лучше, братцы, продолжалъ я:— а то вдь будетъ для васъ же хуже…
— Знамое дло, что хуже!
— Чуть мало что — приведутъ къ вамъ солдатъ…
— Да и теперь скутъ, перебилъ меня одинъ изъ мужиковъ съ изумительнымъ хладнокровіемъ.
— Какъ? за что?.. за бунтъ?
— Какой тамъ бунтъ!.. Бунта никакого нтъ!
— Не можетъ быть, чтобъ ни за что, ни про что наказывали, вроятно за какое нибудь дло?
— А можетъ быть, и за дло какое, только это никому неизвстно.
— Разв что нибудь случилось?
— Видишь, пріхалъ чиновникъ, согналъ окольныхъ людей со всего околодка… человкъ триста нагналъ… собралъ сходку, вышелъ, да какъ крикнетъ:— ‘Хочешь голову срубить,— голову срублю, хочешь повсить,— повшу, хочешь такъ сказнить,— такъ сказню!.. Теб и не надо въ Сибири быть,— въ Сибирь пошлю, въ Сибири будешь!…’ Да и долго, долго онъ толковалъ.
— Да объ чемъ же?
— А все объ томъ же!.. А такъ какъ крикнетъ:— ‘всхъ счь!…’ Какъ сказалъ онъ то слово… а ребята вс въ пол пахали, въ своемъ клину подъ паръ землю подымали… Что ты будешь длать?… Поймали Матюшку, такъ мальчонко лтъ одинадцати… ‘Садись, молъ, Матюшка, верхомъ, бги въ поле скорй, кличь народъ съ поля счься!’ Побжалъ верхомъ Матюшка въ поле, кличетъ: ‘ступай счься!’ — Ну, кто услышитъ, сейчасъ лошадь изъ сохи, да и домой — счься… А тутъ еще, на счастье, детъ Матюшка мимо сусдскаго поля, и тамъ тоже поднимаетъ парину батракъ изъ подъ Орла, Васильевъ звать.— ‘Бги, Василій, кричитъ ему Матюшка: бги, зови народъ счься! Ты бги въ тотъ клинъ, я въ этотъ!…’ Василій, знамо дло, выпрегъ изъ сохи лошадь, погналъ тоже сзывать народъ, вдвоемъ живо собрали. Пріхали вс домой, ихъ передрали, они опять ухали въ поле пахать, а чиновникъ въ Орелъ похалъ…
— Какъ? всхъ наказывали?
— А кто ихъ знаетъ: иного скли! Василій батракъ… и дловъ-то его всхъ было, что въ деревню пріхалъ, отработали!— А вдь и другіе окольные были… тмъ ничего! значитъ, не попались на глаза!
— Да онъ бы сказалъ, что его не за что, что онъ не виноватъ.
— Вотъ такъ!… стоитъ изъ дерьма такъ толковать!
— Онъ бы сказалъ, что онъ не здшній!
— Скажи!… Скажутъ — ‘бунтуешь!…’ А у насъ, братъ, бунтовать никто не соглашается!
Еще мн привелось слышать объ одномъ несчастномъ въ Архаров Малоархангельскаго узда, Орловской губерніи. Должно замтить, что архаровцы, получивши манифестъ 19 февраля, положили на сходк — не бунтовать, а вести волю, какъ царь веллъ. Вели они волю, вели, да и довели до усмиренія: пріхалъ исправникъ усмирять архаровцевъ. Зачинщикъ недоразумній ушелъ, кажется, въ Іерусалимъ Богу молиться еще до усмиренія, и усмиряли безъ него. Усмиреніе было оригинальное: собрали всхъ мужиковъ, и какъ исправнику всхъ усмирять не было свободнаго времени, то онъ усмирялъ десятаго, въ числ этихъ десятыхъ былъ одинъ мужикъ, пришедшій наканун изъ Одессы за паспортомъ, его выскли и дали паспортъ, и онъ, такъ мирно и патріархально пробывши одинъ день на родин, отправился на другой день опять въ Одессу.
Случается иногда, что мужики, слдуя своему обычному праву, дйствуютъ по своему убжденію совершенно правильно, а по своду законовъ оказываются преступниками и часто уголовными преступниками, потому только, что законъ имъ совершенно не знакомъ. Мужики, въ простот сердечной, думаютъ, что нашимъ печатнымъ закономъ можно сдлать черное блымъ, блое чернымъ, какъ понадобится, смотря но обстоятельствамъ, нраву судьи. Такъ, по крайней мр, въ Малоархангельскомъ уздномъ суд объяснялъ это одинъ богатый мужикъ, призванный туда но одному казусу. Дло состояло въ слдующемъ.
Жилъ-былъ въ Малоархангельскомъ узд, откупившійся на волю, мужикъ Хомичевъ, торговавшій лсомъ, пенькой, дегтемъ, и, имя землю, обработывалъ ее наемными работниками. Этотъ Хомичевъ въ воскресенье захалъ въ кабакъ Зацпу взять водки: не выпить водки, а взять домой. Ему, какъ имющему дло постоянно съ мужиками, необходима была для дома водка, да и самъ онъ съ пріятелемъ дома или въ гостяхъ испивалъ, хоть дла своего никогда не забывалъ. Хомичевъ захалъ въ кабакъ въ воскресенье, взялъ водки и ухалъ, въ субботу, спустя недлю ровно, пришелъ въ этотъ же кабакъ Зацпу какой-то человкъ, выпилъ водки и умеръ, пошло слдствіе о умертвіи человка въ кабак Зацп, и Хомичевъ былъ призванъ въ Maлоархангельскій земскій судъ, какъ прикосновенный къ длу. Нечего и говорить, какъ испугался суда этотъ прикосновенный, вс знаютъ, какъ простой народъ боится суда. Приходитъ Хомичевъ въ земскій судъ.
— Сдлайте милость, говоритъ онъ чиновникамъ.— освободите отъ суда, оправдайте меня!
— Нельзя никакъ, отвчаютъ ему чиновники, желая побольше съ него взять взятку:— надо все дло по закону длать.
— Да гд же законъ? спрашиваетъ Хомичевъ чиновниковъ этого суда.
— Вотъ законъ, указали ему чиновники на лежащій на стол томъ свода законовъ.
— Это законъ! Хорошо, вотъ переверни его, говоритъ Хомичевъ:— все будетъ законъ?
— Все законъ будетъ, отвчаютъ Хомичеву чиновники.
— Какъ ни поверни — хочь этимъ бокомъ, хочь этимъ?— продолжалъ Хомичевъ, переворачивая въ рукахъ законъ:— какъ хочешь поверни,— все законъ будетъ?
— Все законъ.
— Такъ ты сдлай по закону, да по моему! убждалъ Хомичевъ, къ крайнему удовольствію чиновниковъ, которые видли всю глупость мужика, такъ понимающаго законъ.
— А и дла-то никакого не было за нимъ, прибавилъ чиновникъ, разсказавшій мн этотъ казусъ:— его и позвали то въ судъ, чтобы съ него что нибудь сорвать, извстно, что Хомичевъ мужикъ богатый.
Ежели не совсмъ правильно, то довольно врно Хомичевъ объяснилъ народное понятіе о печатныхъ законахъ. Народъ каждый день видитъ, что печатный законъ можно нарушить безнаказанно, и что онъ нарушается явно тми, которые приставлены смотрть за сохраненіемъ законовъ. Въ одномъ город, въ 1855 или 1854 году, загорлся домъ, въ которомъ была фабрикація фосфорныхъ спичекъ, что было въ то время закономъ запрещено.
— Здсь длаются фосфорныя спички! кричалъ на нмца полиціймейстеръ:— отъ итого и домъ загорлся!
— Я спичекъ не длалъ, оправдывался испуганный нмецъ.
— Какъ ты смешь еще лгать? Я самъ покупалъ твои спички! грозно кричалъ полиціймейстеръ: — какъ ни пошлешь за спичками, все твоей фабрики приносятъ!… А ты говоришь, ‘не длалъ!…’
— Что же полиціймейстеръ прежде не прекратилъ эту запрещенную закономъ фабрикацію? спросите вы, читатель, но какъ полиціймейстера объ этомъ никто не спросилъ, то я и не знаю, что бы онъ на этотъ вопросъ отвтилъ.
Что законы или совсмъ не исполняются, или исполняются плохо — объ этомъ простому народу толкуютъ и сильные и не сильные міра сего. Вс знаютъ, какъ смотрятъ начальствующіе на мастеровъ писать просьбы, на мужиковъ, по суду отъискивающихъ своихъ правъ, но врно никто такъ ясно не растолковалъ этого мужикамъ, какъ нкоторый мудрый администраторъ, и притомъ администраторъ не изъ мелкихъ.
Прізжаетъ онъ въ свою мценскую деревню, сосдніе государственные крестьяне приносятъ ему хлбъ-соль, онъ, принявъ хлбъ-соль, держалъ къ нимъ таковую рчь:
— Вы, мужики, въ палату въ Орелъ не ходите, окружному начальнику, какое бы ни было ваше дло, не жалуйтесь, ежели же вамъ случится какая нужда, приходите къ моему бурмистру, онъ васъ м разсудитъ, а чего не сдлаетъ самъ, напишетъ ко мн, я ужь непремнно сдлаю по вашему…
Теперь, какъ мужику понять, для чего же существуетъ законъ, учреждающій и палату государственныхъ имуществъ, и окружныхъ? По моему, понять нельзя. Именно поэтому простой человкъ такъ крпко держится за свои старинные, отцовскіе законы, которые, хоть и не печатаются, но за то строго сохраняются. Многіе изъ этихъ старинныхъ законовъ печатнымъ закономъ уничтожены, но гораздо большая часть этихъ законовъ не тронута сводомъ законовъ: какъ же тутъ знать, можно ли поступать по этому обычному закону, не уничтоженному, не замненному другимъ печатнымъ закономъ? Напримръ, скажемъ о мірской сходк. Мірскую сходку имлъ право всякъ собрать, теперь это очень недавно запрещено: позволено собирать сходку только мірскому старост. Сходка имла право суда, даже уголовнаго безъ аппеляціи, постановлять новые праздники, запрещать въ извстные дни извстныя работы, эти законы, уложенные въ извстной деревн, должны были быть святы для всякаго, кто случайно приходилъ въ эту деревню, по пословиц: ‘въ чужой монастырь съ своимъ уставомъ не ходитъ’. Въ настоящее время сходку дозволяется собирать, какъ я сказалъ, только старост, сходк дозволено разсуждать о разныхъ, въ положеніи вычисленныхъ, длахъ и подобныхъ, да еще и не тому подобныхъ, а иже (и), твердо (т) покой (п)…
Все это для мужиковъ ново, что же мудренаго, что они иногда гршатъ противъ неизвстнаго для нихъ закона, дйствуя по старинныхъ обычаямъ, не отмненнымъ, по ихъ мннію, никакимъ новымъ указомъ? Въ начал воли, многія деревни положили на сходк въ извстные дни не работать, считать за праздники, мужицкіе праздники часто не сходятся съ барскими, а тмъ боле съ календарскими, торжественныхъ дней мужики не знаютъ, но за то крпко врятъ, что въ Ильинъ день работать нельзя: будешь работать въ Ильинъ день — хлба не будетъ, на Бориса и Глба — не будетъ хлба, на царя-града {11 мая празднуется обновленіе Царя града, а мужнии празднуютъ не Царю-граду, а царю-граду, что хлбъ побиваетъ въ пол.} — побьетъ хлбъ градомъ. Еще должно прибавить, что въ извстные дни нельзя работать только извстную работу: нельзя косить, нельзя жать хлбъ, но можно возить, вязать, сно гресть, по пятницамъ нельзя прясть, платье золовать — золой мыть, но безъ золы, чистой водой — грха нтъ. Вотъ и положили мужики праздники, и сами соблюдали ихъ строго, и за другими смотрли, а какъ по закону: ‘съ своимъ уставомъ въ чужой монастырь не ходить’,— то запрещали и наемнымъ работникамъ пахать въ свои уложенные праздники барскую землю. Пошли жалобы безъ числа, мужиковъ усмирили, мужики съ твердостію вынесли усмиреніе, но въ свои праздники все-таки не работали и въ своихъ деревняхъ другимъ на барской земл работать не позволяли.
— Что вы, братцы, шумите, бунтуете?! говорилъ я не разъ мужикамъ, не позволявшимъ работать на барской земл вольнонаемнымъ работникамъ.
— Тутъ бунта никакого нтъ, отвчали мн:— а работать ныньче у насъ никому нельзя.
— Отчего же?
— А отъ того, сталъ работать разъ, одинъ только годъ, на царя-града, такъ и пойдешь работать до окончанія вка! отвчали мн постоянно. А я спрашивалъ объ этомъ боле чмъ въ семи губерніяхъ.
— Ну, вы и не работайте сами, зачмъ же другимъ запрещать работать?
— Э! Все равно заставятъ цлый вкъ на тотъ праздникъ на барщину работать.
— Это же почему?
— Потому, господа скажутъ: такіе же мужики у насъ работали на Ильинъ день, а вотъ эти не хотятъ, а эти вотъ мужики бунтуютъ!… Ну и, разумется, заставятъ работать на какой хочешь праздникъ, на самое свтло Христово воскресенье!… что сдлаешь?….
Откуда же эти слухи, откуда эти толкованія? не разъ любопытствовалъ я. И мужики, обыкновенно, безъ всякаго замшательства указывали мн на лицо, разсказавшее имъ, въ род этой, какую нибудь небылицу, лица эти были солдатики, выгнанные чиновники и, къ моему крайнему удивленію, помщикъ М***, прогнавшій большую частъ своихъ людей на волю, обвиненный за дурное обращеніе съ людьми мировымъ посредникомъ, объявляющій откровенно всмъ, что онъ ничего не боится, никакой тамъ выдуманной гласности, что про него, пожалуй, пиши не только на колокол, а хоть на всей колокольн, что про него писали и въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’…
И этимъ слухамъ мужики врятъ и строго берегутся. И праздники свои берегутъ, и трехденку (ходить три дня на барщину) соблюдаютъ, и къ своему барину на четвертый день въ недл, ни за какія деньги, работать не пойдутъ и не наймутся. Мн случалось часто видть у Ивана работниковъ, нанятыхъ на четвертый день въ Петровой деревн, а у Петра — изъ Ивановой: у своего же барина не хотли наниматься ни за какую плату.
Отказывались барину работать на четвертый день совсмъ не изъ желанія сдлать барину зло, а часто даже сожаля о барин, горюя, что баринъ трехденкой, по закону уложенной, не справится съ своими работой, а нанять работниковъ негд….
Въ прошломъ (1861) году хлбная уборка была не хороша: безпрерывные дожди мшали убирать съ поля хлбъ, такъ что работай и всю недлю,— хлбъ все-таки попортился бы въ пол, а тутъ еще трехденка господъ прихлопнула!… Что тутъ длать? Въ одной деревн мужики видятъ, что барскій хлбъ въ пол гніетъ — на трехденку дожди шли, а теперь вотъ и хлбъ обсохъ, такъ трехденка кончилась…. И поршили: чмъ свтъ запречь сколько у кого есть лошадей и возить барскій хлбъ на барское гумно, а передъ обдомъ, какъ барину вызжать на поле — баринъ постоянно вызжалъ въ поле передъ обдомъ,— всмъ хать домой, чтобы баринъ не зналъ, кто именно возилъ и, слдовательно, не могъ ни на кого сослаться, хоть и желалъ бы когда мужиковъ надуть. Эта продлка бывала во многихъ мстахъ, и многіе помщики обидлись такимъ недовріемъ крестьянъ. Одинъ же помщикъ созвалъ мужиковъ, поднесъ имъ водки и спрашивалъ: кто возилъ, кто первый придумалъ такую штуку? Но ему никого не назвали.
— Я знаю, что вы перевезли хлбъ, отчего же вы не хотите сказать кто? спрашивалъ помщикъ.
— Да на что теб знать? Благо, что перевезенъ хлбъ, ну и слава Богу!…
— Я хочу за тхъ, кто хлбъ возилъ, казенныя подати за этотъ годъ заплатить!…
Но мужики и на это не поддались: водки выпили, а все-таки не сказали, кто хлбъ возилъ! Такъ ршено было на сходк, и этого ршенья крпко держались, хоть сходка была и незаконная, которая, слава Богу, кончилась благополучно. Никто не узналъ про ту сходку, никакого штрафа ни съ кого не взяли, что не всегда бываетъ.
Въ одномъ имніи плотина требовала починки, помщикъ далъ матеріалу, а крестьяне, нуждаясь этой плотиной для прозда, починили эту плотину въ свои дни, не отъ барщины, думая, что баринъ, имъ дозволитъ здить черезъ плотину. На это дозволеніе они имли полное право разсчитывать, не знаю, везд или только въ той мстности есть положеніе: мосты и плотины на барской земл тогда только чинятся мужиками барскимъ матеріаломъ въ свои дни, когда мужики пользуются этими мостами, и, во вторыхъ, еще потому, что баринъ и до этого времени не запрещалъ мужикамъ здить черезъ плотину. Въ самую возку съ поля хлба, едва починена была мужиками въ свои дни плотина,— вдругъ баринъ запретилъ здить черезъ плотину! Разумется, мужиковъ это сильно затруднило: вмсто полуверсты до хлба (черезъ плотину), въ объздъ стало пять верстъ, а потому они могли перевезти въ день, вмсто двадцати копенъ, только дв.— Мужики собрали сходку… сходка оказалась незаконною…
На сходк были толки, какъ помочь бд, хлбъ надо возить сейчасъ же, непремнно въ тотъ же день, а черезъ плотину здить нельзя: баринъ жердочкой перегородилъ, баринъ вздумаетъ прохать — жердочку сниметъ, продетъ — и опять заложитъ, опять мужикамъ прохать нельзя, самимъ принять жердочку,— скажутъ бунтъ!… Думали, думали, толковали, толковали, а все изъ бды вывернуться не могли, ршено было, черезъ барскую плотину не смть здить никому, но вмст съ тмъ и на барскую мельницу, для которой и плотину чинили, молоть хлбъ изо всей деревни никакъ не возить, хоть эта мельница и въ самой деревн, а возить хлбъ молоть за пять верстъ. Сперва на барскую мельницу шла девятая мрка за помолъ: пусть же барину она не достается, а идетъ другому, хоть и дальше возить, да ужъ врно длать нечего!… Вс говорили такъ единогласно.
— Какъ, старики, быть?— заявилъ одинъ изъ сходки, когда уже состоялось ршеніе:— я послалъ возъ ржи на барскую мельницу нонче поутру, что съ той рожью длать: перемолоть ли ее ужь на барской мельниц, или свезти на другую?
— Свезти!… свезти на другую! зашумла сходка: — сейчасъ же увезти возъ съ барской мельницы!
Сказано — сдлано: ту же минуту вс пошли на барскую мельницу, взяли возъ съ рожью, привезенный ихнимъ мужикомъ и, какъ лошади не было, отвезли на себ въ деревню, во дворъ къ хозяину ржи.
Баринъ подалъ просьбу и мировому посреднику и въ земскій судъ: пришли-дескать мужики съ метлами, долотами и другими смертоносными оружіями… произвели дебошъ… убытку столько-то… а потому съ мужиковъ убытки взыскать, а съ бунтовщиками поступить по всей строгости законовъ.
Мировой посредникъ произвелъ слдствіе, открылось все дло, и онъ ршилъ: 1) Сходка была незаконная, староста не имлъ права собирать сходки дли разсужденій, какъ возить мужикамъ хлбъ съ поля, когда обыкновенная дорога была запрещена, и сходка не имла права запрещать сама себ возить рожь на барскую мельницу. 2) Насчитанные бариномъ тысячные убытки — ложны, убытку, ежели только считать это убыткомъ, баринъ понесъ лишь столько, сколько стоитъ девятая часть увезенной съ мельницы не перемолотой ржи, цна этой части — пятнадцать копекъ серебромъ. Но ежели принять во вниманіе, что платятъ обыкновенно только за произведенную работу, а рожь еще не молоди, то и убытку нтъ никакого.
Мужики однако же не хотли облегчающихъ обстоятельствъ и, по предложенію мироваго посредника, ршили немедленно заплатить барину пятіалтынный.
Сходка все-таки найдена была незаконною, мужики все-таки оказались виноватыми, а между тмъ мировой посредникъ, ршавшій это дло, былъ одинъ изъ самыхъ лучшихъ посредниковъ, что же бы сдлалъ съ этихъ дломъ другой, боле искусный?
И какъ легко обвиняются мужики въ бунтахъ и въ грабежахъ, а никто, въ то же время, не хочетъ обратить вниманія, что уголовныхъ преступленій, съ учрежденія мировыхъ посредниковъ, стало значительно меньше. Мн говорили многіе мировые посредники, что съ самаго начала ихъ службы міру, въ ихъ участкахъ не было ни одного уголовнаго дла, вообще на мироваго посредника смотрятъ не какъ на чиновника, а какъ на міроваго слугу, на мірскова своего человка, а своего человка бояться нечего. Правда, что въ большой семь не безъ урода, поэтому и въ большой семь мировыхъ посредниковъ, вроятно, найдутся дурные люди, неврно понимающіе свои обязанности и отношенія къ міру, но мировые посредники все-таки были величайшимъ благомъ и для крестьянъ, и для господъ, одно то, что дла ршаются быстро, уже многое выкупаетъ: нтъ проволочекъ, нтъ лишней безполезной траты времени.
Посл обнародованія положенія, но когда еще не было мировыхъ посредниковъ, была подана просьба однимъ помщикомъ на своихъ крестьянъ: помщикъ обвинялъ крестьянъ въ дневномъ грабеж. Крестьяне пріхали изъ другой его деревни въ сумскую деревню, кажется, за сто верстъ, срубили столько-то деревьевъ, цна каждому дереву одинъ рубль серебромъ: всего вышла довольно круглая цифра. Пошло слдствіе, стали выписывать мужиковъ изъ деревень за сто верстъ въ городъ.
— Какъ было дло? спросилъ судебный слдователь одного изъ вызванныхъ въ городъ мужиковъ, которыхъ спрашивать должно была по одиночк.
— Какъ было дло, грхъ такой случился! отвчалъ мужикъ:— привезли мы барину изъ нашей деревни на восьми (кажется) подводахъ хлбъ, привезли ввечеру, ссыпали и похали домой, отъхавши отъ этой деревни версты дв, не довшая до того лсу, остановились ночевать въ пол…
— Отчего же вы не ночевали въ деревн, а похали въ поле? спросилъ слдователь.
— Какъ можно въ деревн!… Чмъ же въ деревн кормить лошадей? А въ пол, отпрегъ лошадь, пустилъ на дорогу — лошадь и сыта!… Мы такъ споконъ вку зжали…
— Ну, хорошо!… а дальше какъ дло было?
— Поутру встали, запрягли лошадей, похали, демъ лсомъ… а лсъ-то нашъ… думаемъ, срубимъ себ по пар оглобель, благо топоры съ нами есть…
— Лсъ барскій, а не вашъ! замтилъ судебный слдователь:— въ барскомъ лсу нельзя безъ спросу рубить!
— Мы того не знали, прежде всегда рубили, для себя руби, сколько хочешь, на продажу только не смй, а запрету мы ни отъ кого не слыхали, вотъ и вырубили по пар оглобель, дохали… Около обдовъ остановились кормить тоже въ пол, подъ лсомъ…
— Отчего же вы въ этомъ лсу не вырубили, а рубили прежде? Изъ другаго лсу было и везти ближе.
— Изъ этого лсу нельзя хворостинки вырубить: лсъ не нашъ, а то, пожалуй, и еще ближе лсъ есть: у насъ подъ самой нашей деревней есть лсъ, да не нашъ, а чужой, какъ же ты его возьмешь?!… Только отпрягли лошадей, пустили, а тутъ и детъ прикащикъ барскій.— ‘Рубили барскій лсъ’? спрашиваетъ прикащикъ.— Вырубили, говоримъ, по парочк оглобель, а кто, и дв парочки.— ‘Какъ вы смли рубить барскій лсъ?’ говоритъ прикащикъ.— Мы ни отъ кого никакого запрету не слыхали, говоримъ мы.— ‘Вотъ ужо вамъ будетъ запретъ’!… Переписалъ, сколько кто нарубилъ, отдалъ намъ записку. ‘Нате, говоритъ, записку, отдайте вашему старост, и лсъ ему сдайте.’ Мы пріхали домой, отдали и записку, и лсъ барскому старост… Только и всего…
— Что стоитъ, по вашему мннію, лсъ, который вы вырубили? спросилъ, наконецъ, слдователь.
— Оказать теб по божьему: и цны не знаемъ, отвчалъ спрошенный мужикъ.
— Какъ же не знаешь?
— Да ты посуди: въ город пара оглобель стоитъ пятіалтынный, а тутъ надо дерево срубить, обдлать оглоблю, привезти въ городъ, да простоять сколько времени, пока продашь оглоблю ту… Ну самъ и считай, что стоитъ?…
— Почемъ же положить?…
— Почемъ хочешь положи, да возьми поскорй деньги — только отпусти, только еще насъ не тревожь, вотъ и такъ которой разъ приходилъ въ городъ, болтаемся, а вдь дома работа!…
— Не крали бы барскій лсъ!…
— Да разв такъ крадутъ?!… Поутру украсть, днемъ везти по большой дорог у всхъ на виду!… И добро бы что, а то пару оглобель… Говорятъ: отняли у насъ. Кто у насъ отнималъ? Никто не отнималъ, прикащикъ только переписалъ, да и веллъ отвезти, ми и отвезли, и отдали барскому старост, тотъ ихъ положилъ… Посмотри и теперь: вс до одной оглобельки цлы, никто не покорыстовался!…
Какъ ни хотлъ судебный слдователь поскоре кончить это дло, но не могъ: должно было послать въ другую губернію отношеніе къ кому-то, чтобъ оцнилъ лсъ… Чмъ кончилось дло и кончилось ли еще,— я не знаю, но, врно, мужиковъ еще требовали въ городъ, хотя впослдствіи открылось, что они говорили правду.
Конечно никто не скажетъ, что этотъ случай можно назвать воровствомъ, не только дневнымъ грабежомъ, а всякій припишетъ это только незнанію. Но и это незнаніе многіе заподозрваютъ.
— Не бойтесь, мужикъ никогда не ошибется, когда дло идетъ въ его пользу, мужикъ только тогда ошибется, когда ему это выгодно!— слыхалъ я не разъ отъ многихъ и помщиковъ, и чиновниковъ.
Но едва ли это такъ.
халъ обозъ съ казенными вещами, при обоз, какъ водится, былъ офицеръ. Дорога была грязная, и извозчики похали не дорогой, а коноплянниками сзади деревни. Мужики, а съ ними и сельскій староста той деревни, выскочили, стали прогонять извозчиковъ съ конопляняиковъ на дорогу, и, какъ водится, произошла драка довольно сильная, разбитыхъ до крови было иного и съ той, и съ другой стороны, только мужики не стали хвастаться своими ранами, а извозчики, какъ отчасти справедливо себя считали чиновниками, принесли жалобу исправнику, потому что мировыхъ посредниковъ тогда не было еще. Исправникъ вытребовалъ къ себ въ городъ дравшихся мужиковъ и всхъ отпустилъ, кром старосты, сельскаго старосту посадилъ въ острогъ.
— За что же одного только старосту посадилъ въ острогъ?— спрашивалъ я воротившихся мужиковъ.
— Такъ ужь оно выходитъ, отвчалъ мн одинъ изъ нихъ:— такой случай вышелъ, мірской староста лишонъ тлеснаго наказанія, вотъ исправникъ со всми съ нами посправился… ‘А тебя, говоритъ старост, наказывать нельзя: ты лишонъ тлеснаго наказанія!… Такъ вотъ теб!’… Ужъ и возилъ же онъ его! да за-мсто тлеснаго наказанія въ острогъ засадилъ!…
— Да разв это не тлесное наказаніе? спросилъ я посл этого объясненія.
— Нтъ не тлесное, коли-бъ его разложили, вотъ было бы тлесное наказаніе!
Вроятно со иной многіе согласятся, что эти мужики тлесное наказаніе, ежели и не совсмъ врно понимали, то никакъ не въ свою пользу это тлесное наказаніе толковали.
Иногда мужики бываютъ уголовными преступниками, потому что, сами не зная, что они сдлали преступленіе, объявятъ о немъ начальству. Промолчи самъ — никто бы и не узналъ, ничего бы и не было.
Въ деревн случился пожаръ или, кажется, въ нсколькихъ деревняхъ одной волости сгорло нсколько дворовъ, мировой посредникъ объявилъ волостному старшин, что погорвшіе крестьяне могутъ получать изъ казны вспомоществованіе, и что для этого нужно составить списки погорвшимъ. Волостной старшина съ волостнымъ писаремъ написали этотъ списокъ и подали мировому посреднику.
— Списокъ написанъ такъ, только недостаетъ еще подписей сельскихъ старостъ, сказалъ мировой посредникъ, просмотрвши поданный ему волостнымъ старшиной списокъ погорвшимъ.
— Сельскіе старосты наши не грамотны, они писать не умютъ, отвчалъ старшина.
— Это все равно: пусть кого нибудь попросятъ за себя руку приложить къ этому списку, они только должны засвидтельствовать, что у этихъ крестьянъ дйствительно погорли ихъ дворы.
Волостной старшина похалъ въ волость, приказалъ кому-то подписаться за неумющихъ грамот старость и вновь подалъ мировому посреднику по своему разумнію совершенно правильный списокъ. Посл оказалось, что волостной голова не соблюлъ обряда — не приказалъ довренному лицу подержать за руку доврителей, и отъ того весь сыръ боръ загорлся!…
— Какъ ты это сдлалъ? спрашивали на мировомъ създ предстоящаго старшину съ нсколькими старостами.
— Виноватъ! Что и говорить — виноватъ!… Помилуйте, безъ всякаго злова умысла согршилъ!…
— Вы не давали рукъ? спросили сельскихъ старостъ.
— Нтъ, не давали.
— Какъ же, сельскіе старосты рукъ не давали, а вмсто ихъ подписано, руки ихъ приложены?
— Такъ ужъ грхъ такой видно случился, лукавый попуталъ видно!… Приношу къ нимъ вотъ — здсь показалъ старшина на своего мироваго посредника — они и говорятъ: ‘все такъ, да старосты не подписались: за старостъ надо руки приложить, кому старосты прикажутъ’… Прізжаю домой, думаю: пошлешь по деревнямъ, да пока еще прідутъ… веллъ подписать, да и отвезъ бумагу!… А посл, видитъ Богъ!— я сказывалъ старостамъ ‘господа старосты! я въ такомъ-то дл за васъ руки далъ’… Они говорятъ: ‘ничего’! Вотъ и все! А я и не зналъ, что грхъ такой случится… На первый разъ простите, будьте милостивы! прибавилъ онъ, кланяясь мировому създу земнымъ поклономъ.
— Говорилъ онъ вамъ посл? спросили сельскихъ старостъ, когда старшина кончилъ свой разсказъ.
— Говорилъ, отвчали старосты:— да мы на волостномъ старшин за это и не ищемъ…
Дло уголовное — фальшивыя подписи!…
На этотъ разъ съ волостнымъ старшиной поступили по возможности милостиво, но онъ все-таки остался виноватъ.
Мужики всячески хотятъ дйствовать по закону, по царской вол, но къ несчастію не всегда ихъ это сходитъ съ рукъ.
У одного помщика орловской губерніи А** на 106 верстъ въ длину и на 40—60 верстъ въ ширину сплошнаго имнія, въ томъ числ 75,000 десятинъ лучшаго въ Россіи лсу, и на всемъ этомъ огромномъ пространств разоренные въ конецъ крестьяне. Къ 1861 году, посл объявленія положенія 19 февраля, А*** созываетъ своихъ мужиковъ, объявляетъ имъ волю, говоритъ, что царь указалъ впередъ мужикамъ работать только три дня на барщину. Мужики, разумется, обрадовались такой царской милости, потому что имъ случалось работать на барщин не три дня въ недлю, а вс дни, сколько ихъ есть въ недл, и притомъ считая день въ 24 часа, работали и день и ночь, а семь дней на барщину было дломъ почти постояннымъ. Потомъ А*** было предложено работать не три дня на барщину, какъ сказано въ положеніи, а взять годовой урокъ, всякій дворъ {Домашнее раздленіе на дворы, у А*** длились рабочіе на дворы, 8 тяголъ составляли дворъ. Авт.} долженъ былъ обработать въ каждомъ клину по 10 десятинъ, кром того снокосы и проч. Годовой урокъ возможный, но не легкій даже и для хорошихъ, исправныхъ крестьянъ (особенно въ 1861 году, когда въ хлбную уборку шли сильные дожди), для мужиковъ же А*** этотъ урокъ былъ еще трудне. Я уже сказалъ, что мужики были вс разорены, и у очень многихъ изъ нихъ не было совсмъ лошадей, слдовательно крестьяне отказывались отъ годоваго урока совсмъ не по трудности его, а просто по невозможности выполнить, такъ какъ при этомъ требовалось обезпеченіе исправнаго выполненія круговою порукой.
— Намъ нельзя брать годовую работу, говорили мн крестьяне А***.
— Отчего же?
— Какъ намъ можно? Царь указанъ быть трехденк, а мы не станемъ трехденки сполнять?!!
— Когда баринъ говоритъ, тогда можно и царской трехденки не оправлять.
— Какъ же это такъ? Царь указалъ одно, баринъ указываетъ другое, станемъ мы сполнять барскую, не царскую волю. Хорошо!… Не станемъ мы сполнять царской воли, станемъ мы работать по барскому приказу. Прідетъ кто, спроситъ: ‘Работаете ли вы, ребята, по царски, какъ царь указалъ, справляете ли трехденку’? Мы скажемъ: нтъ, царской трехденки не справляемъ. ‘Отчего же вы царской воли не сполняете?’ спроситъ онъ, а мы опять: баринъ не приказалъ справлять по царски, а приказалъ работать по своему, по барски. ‘А кто больше: царь или баринъ твой’? Царь больше. ‘Какъ же вы, скажетъ онъ, какъ вы смете не справлять царской воли, царскаго указу, а послушались барина’? Что ты тутъ ему скажешь?!… Вотъ и будетъ бда!…
И вышелъ изъ этого бунтъ съ усмиреніемъ.
Другой бунтъ у того же А*** былъ такого же рода. Впрочемъ мужикъ, разсказывавшій мн исторію этого бунта, вполн оправдываетъ А*** и обвиняетъ бунтовавшихъ мужиковъ.
— Мужики т хохлы, говорилъ онъ.— Великимъ-то постомъ имъ около барскаго дома работу нашли, а пришла святая недля, бочекъ — нтъ!… На винокуренномъ завод водки много курятъ, а лить ту водку некуда, хоть на земь лей!.. Что тутъ длать?!… Вотъ и сказано тмъ хохламъ съ понедльника на святой недл бочки длать. А хохлы: царь указалъ праздники, не хотимъ бочки работать всю свтлую недлю! А того дурни не размыслятъ: не станутъ работать бочекъ, куда лить водку? Не на земь же въ самомъ дл!… Не стоять же такъ винокуренному заводу!… Хохловъ подломъ наказывали!…
Мн случилось видть самому, какъ эти же мужики хлопотали не идти прочь отъ закона. Шелъ я поздно вечеромъ въ одну изъ деревень А***, вижу, стоитъ за огородами, позади деревни, толпа мужиковъ… Э! думаю, сходка!… Въ настоящее время, когда сходки раздлены на законныя и незаконныя, мужики часто собираютъ сходки по ночамъ, въ какомъ нибудь скрытномъ мст, чтобы кто не провдалъ, кому знать не должно, чтобы посл всему міру въ отвтъ не идти…
— Объ чемъ, старики, сходка? спросилъ я, подойдя и поклонясь сходк.
— Да все объ своихъ длахъ, человкъ любезный, отвчалъ мн одинъ, тогда какъ остальные, отвтивъ на мой поклонъ, осматривали меня молча.
— Объ какихъ же длахъ такихъ? опять спрашивалъ я, входя въ самую сходку.
— Да вотъ видишь, человкъ любезный! До царской воли барину га каждую весну носили яйца, съ каждаго тягла приказано было носить. Вышла царская водя, яйца запрещено намъ, мужикамъ, барину давать. Только намъ все словно опасно!.. Вотъ собрали мы сходку, положили собрать барину яйца, отдать кону слдуетъ… хорошо. Забрали, снесли… ничего: Богъ помиловалъ!.. За т яйца никакого намъ наказанія не было!… Проходитъ малое время — выдаютъ намъ за т яйца деньги… Теперь, что съ тми деньгами длать?…
— Что же, мало что-ли заплатили за т вамъ яйца? спрашивалъ я.
— Да не объ томъ рчь… Пропади пропастью совсмъ и деньги т!… А что съ тми деньгами длать? Возьмешь т деньги — бда!.. понесешь т деньги въ барскую контору, опять бда!
— Баринъ самъ прислалъ деньги?
— Самъ, самъ! Никто не просилъ!… самъ прислалъ!… Куда просить! заговорила сходка.
— А самъ прислалъ, и толковать нечего, берите себ деньги, сказалъ я.
— Хорошо теб говорить, берите!… А какъ ты ихъ, эти-то деньги, возьмешь?…
Такъ на этой сходк и не было ршено, что съ этими деньгами длать, вроятно были и еще сходки, и столь же беззаконныя, какъ и эта, и объ этомъ же самомъ предмет, только я не былъ на другихъ сходкахъ и не знаю чмъ кончилось дло о деньгахъ за яйца.
Въ самый развалъ этой сумятицы, не спша, мсяца черезъ четыре посл объявленія манифеста, были понемножку назначаемы мировые посредники: скажутъ нсколькимъ помщикамъ, что они — мировые посредники въ такомъ-то узд, потомъ въ тонъ же узд назначутъ еще, а такъ еще, такъ что наконецъ и набралось достаточное число посредниковъ. Посредники открыли сельскія общества, выбраны были старосты, волостные головы. Посредники были благодтелями народа: едва мировые посредники вступили въ должность, какъ порядокъ началъ установляться. Хотя многіе мировые посредники и скли мужиковъ, да въ одиночку. Судъ мировыхъ посредниковъ пришелся по сердцу русскому народу. Этотъ судъ тмъ хорошъ, что скоръ: мировой посредникъ сейчасъ разсудить, ежели нужно, здсь же и накажетъ, и дло кончитъ безъ всякихъ проволочекъ.
Мировыхъ посредниковъ можно раздлить на три разряда. Къ первому разряду принадлежатъ такіе мировые посредники, которыхъ не любятъ ни помщики, ни мужики, этого сорта мировые посредники преимущественно смотрятъ на себя, какъ на чиновниковъ, и какъ чиновники, считаютъ себя начальниками надо всми, кого только захватило положеніе на указанныхъ имъ участкахъ, вс ихъ подчиненные: и помщики, и крестьяне, и купцы, и мщане, и попы, вс здсь постоянно живущіе и вс вновь временно, хоть на одну минуту, въ ихъ владнія зашедшіе… Либералы ли они — Богъ ихъ знаетъ!… Но либеральничаютъ эти чиновники посредники вс, по крайней мр, мн не приходилось изъ такихъ посредниковъ видть ни одного, который бы на рчахъ не былъ либераломъ. Они отличаются особенно порядочностію: у нихъ и канцелярія въ порядк, и число нумеровъ исходящихъ безчисленно… На сходкахъ они держатъ себя величаво, ежели начнутъ что говорить сходк, то мужикъ можетъ любоваться ихъ краснорчіемъ сколько угодно, но понять, по своему мужицкому образованію и по непривычк въ канцелярскому краснорчію, совершенно не можетъ. Таковой посредникъ караетъ и мужиковъ, но распекаетъ и помщиковъ, дйствующихъ не совсмъ согласно съ видами его, посредника… Но къ счастію такихъ посредниковъ мало, и теперь они, по большей части, разбились по другимъ разрядамъ. Часть ихъ перешла на сторону посредниковъ, любимыхъ помщиками и составляющихъ второй классъ. Эти втораго класса господа ршительно вс либералы, но либерализмъ ихъ особенный, этотъ ихъ либерализмъ очень любезенъ помщикамъ, въ род Пночкиныхъ — Тургеневскихъ. Судьба привела меня видть одного изъ первыхъ такихъ либераловъ-посредниковъ.
Въ то время когда назначались мировые посредники, однимъ изъ самыхъ первыхъ въ орловской губерніи былъ назначенъ мировымъ посредникомъ… назовемъ его хоть какъ нибудь… иди лучше пусть будетъ онъ безъ имени, не онъ одинъ такой, ихъ много… Когда онъ былъ назначенъ въ эту должность, то счелъ своею обязанностію захать къ будущему товарищу по будущей служб.
— Намъ надо дйствовать по возможности однообразно, сказалъ онъ посл первыхъ рекомендацій и любезностей хозяину — тоже будущему посреднику.
— Это необходимо, отвчалъ хозяинъ: лучше и для насъ, гораздо лучше…
— И гораздо лучше для мужиковъ, перебилъ либеральный посредникъ:— ежели мы станемъ дйствовать различно, могутъ возникнуть между мужиками толки: станутъ говорить, не понимая хорошенько дла, что мировые посредники дйствуютъ не по закону, а по своему произволу.
— Да, это правда…
— Мужиковъ наша обязанность пріучать къ легальности, пріучить мужика, чтобъ онъ уважалъ законъ!…
Потомъ пошелъ толковать о вред для крестьянъ крпостнаго права, коснулся не добрымъ словомъ помщиковъ, находилъ, что теперешнее неутшительное нравственное состояніе помщиковъ совершенно логично вытекаетъ изъ прежней жизни рабовладтелей, что крпостное право портитъ не столько рабовъ-крестьянъ (онъ крпостныхъ отъ рабовъ не хотлъ отличать), сколько портитъ господъ, пользующихся крпостнымъ правомъ… Потомъ еще боле либеральничалъ…
— У меня у самого есть дло, заговорилъ уже за ужиномъ посредникъ-либералъ,— которое касается меня лично и подлежитъ тоже вднію мироваго посредника. Вотъ въ чемъ дло: мужики два года тому назадъ просили у меня позволенія купить себ земли, имъ это дозволили съ условіемъ, чтобъ они владли этой землей 15 лт, а посл 15 лтъ чтобъ эта земля сдлалась барскою. Теперь какъ быть съ этой землей? Взять ее у мужиковъ сейчасъ нельзя, да я и не хочу незаконно поступать, потому что мужики не владли еще срочныхъ 15 лтъ этой землей, а какъ сдлать съ ними условіе?
Отъ мироваго посредника слышать подобную рчь всмъ показалось довольно страннымъ.
— На чьи деньги куплена земля? спросилъ хозяинъ:— на ваши или на мужицкія?
— Разумется, на мужицкія, отвчалъ совершенно убдительно либеральный посредникъ.
— А когда на мужицкія деньги куплена земля, стало быть, она и принадлежать должна мужикамъ.
— Но какъ же, заспорилъ посредникъ:— какъ же? тогда условіе не будетъ соблюдено!..
— Какое тамъ условіе?…
— Какъ, какое условіе!… Условіе, заключенное между помщикомъ и крестьянами…
— Позвольте васъ спросить: какое же могли съ вами крестьяне заключать условіе, когда они были ваши крпостные крестьяне? Условіе могутъ заключать только дв стороны, совершенно одна отъ другой независимыя. Поэтому условія тутъ никакого не было, да и быть не могло, а просто вы хотли воспользоваться положеніемъ мужиковъ и получить на мужицкія деньги еще клокъ земли.
— Но согласитесь со мной сами: я до этого времени имлъ на то право… полное право!
— Никакого вы права, ни просто права, ни полнаго права — никакого вы не имли!
— Какъ, не имлъ права?… При существованіи даже крпостнаго права?…
— Даже и тогда не имли права притснять крестьянъ!..’Злоупотреблять помщичьею властью и тогда, какъ и теперь, закономъ запрещалось!… А какъ вы назовете это, какъ не злоупотребленіемъ помщичьей властью?!..
— Нтъ! я имлъ право дозволить и не дозволить крестьянамъ купить землю… Никто не зналъ, что освободятъ крестьянъ!…
— Должны были знать!…
— Какъ?…
— Какъ мировой посредникъ теперь, вы должны были и прежде знать, что крестьянъ освободятъ!…
— Это почему?
— Кто сильно чего хочетъ, тотъ сильно вритъ, что то будетъ, мировые посредники должны были этого сильно желать… Поэтому и вы…
— Я тоже сильно желалъ!…
— Какъ же вы предложили, могли предложить вашимъ крестьянамъ подобныя условія?…
— Это условіе предложено не мною, я купилъ это имніе на этихъ условіяхъ… съ правомъ черезъ 15 лтъ взять у мужиковъ эту землю…
— Это все равно: какъ вы могли купить имніе съ этимъ грязнымъ правомъ?!..
— Я, разумется, не воспользуюсь этимъ правомъ, я только такъ спросилъ…
— Стало быть, и спрашивать объ этомъ было вамъ не для чего.
— Я, какъ мировой посредникъ, хотлъ знать ваше мнніе объ этомъ дл… Я подарю эту землю мужикамъ… но въ другихъ имніяхъ могутъ быть подобные этому случаи…
— Не дарите и вы земли мужикамъ вашимъ, не совтуйте и другимъ помщикамъ дарить такую землю крестьянамъ: земля купленная должна принадлежать тому, кто заплатилъ за нее деньги, какъ же вы будете дарить чужое?!..
Посл сего не совсмъ впрочемъ либеральнаго разговора, мы опять стали либеральничать… еще пуще прежняго!…
Спустя нсколько времени, мн привелось объ этомъ посредник много слышать, и слухи эти были, при всемъ ихъ кажущейся разнообразіи, до-нельзя однообразны, вся разница заключалась въ воззрніи: что одни находили дурнымъ, то другимъ представлялось самымъ лучшимъ.
— Что, братъ, у васъ новые порядки? заговорилъ я, прозжая одно село, съ проходившимъ мужикомъ.
— Новые-то новые порядки! отвчалъ онъ, поклонившись мн и идя рядомъ со иною.
— А что-жь?…
— Да такъ, братъ!… Какая такая воля пришла, объ какой вол никто не слыхивалъ!… Хуже всякой неволи!
— Какъ же хуже? Теперь ты ничего не боишься, ни отъ кого никакой обиды, кто тебя обидлъ, пошелъ къ своему мировому посреднику, тотъ тебя отъ всякой обиды защитить, только самъ не длай дурнаго дла. За дурное дло, самъ знаешь, никто не похвалить…
— Зачмъ хвалить!… А ты знаешь нашего посредственника? Посредственниками мужики называютъ мировыхъ посредниковъ.
— Нтъ не знаю!… А кто у васъ мировымъ посредникомъ? спросилъ я.
— А у насъ такой-то… Тутъ мужикъ назвалъ господина того самаго, съ которымъ я уже встрчался и объ которомъ уже говорилъ выше.
— Ну что, каковъ онъ у васъ?
— У насъ-то ничего!… у насъ ему и дла никакого нтъ!… Намъ-то что!…
— Нтъ, не у васъ однихъ, не въ вашемъ сел, а какъ мужики его любятъ?…
— А на что ему наша любовь-то?… Что онъ будетъ съ нею длать, съ нашею любовью-то?…
— Ну, все-таки любятъ?..
— Что любить-то!… Извстное дло: барскую руку держитъ!… Какъ не приди, все за барина…
— И вс мировые посредники барскую руку держатъ?
— Нтъ!… Куда вс!… Есть, что дло и по божью ведутъ: мужикъ виноватъ, мужика накажетъ, а и баринъ провинился въ чемъ, то и съ барина съ того тоже взыщетъ…
— Не можетъ быть, чтобы вашъ посредникъ безъ вины безо всякой наказывалъ мужиковъ.
— Кто теб говоритъ, безъ вины наказывалъ… Только ужь очень насъ штряхами дозжаетъ!…
— Какими штряхами?
— А штряхъ:— деньги ни за что берутся, вотъ и выходитъ теб штряхъ!…
— Какъ ни за что?
— А такъ: вина твои такая, счь тебя не за что, сажать тебя на хлбъ на воду — тоже вина малая, длать-то съ тобой нечего, вотъ м штрихъ! Какъ стряхнутъ твою мошну, вотъ ты и знай… лучше-бъ ужь больше провинился: наказали-бъ, да и пустили, а штряхи-то эти другому на цлый вкъ отзовутся!…
— Не надо только попадать въ вину какую, а то штряховъ не будетъ! наставительно произнесъ я.
— А какъ ты, человкъ любезный, не попадешься въ чемъ: у нашего посредника всякая вина виновата!…
— Какъ такъ: всякая вина виновата?
— А такъ: малая какая бездлица, только бы ему узнать, сейчасъ теб штряхъ!… Не разберетъ теб, что дло-то плевое, нестоющее вниманія, а такъ сейчасъ штряхъ на тебя!… Отъ того и называется штряхомъ, что ни за что берется!… А нашъ посредникъ до этихъ штряховъ большой охотникъ!…
Всякій образованный человкъ пойметъ, что мужикъ, объяснявшій мн значеніе штрафовъ, въ своихъ сдержанныхъ отзывахъ, былъ совершенно несправедливъ къ своему посреднику: разумется что всякая вина виновата!… Скоро посл этого и я видлъ, что этотъ посредникъ, хоть и строгъ, но справедливъ. На мировомъ създ, когда были толки о волостномъ старшин, приложившемъ по незнанію за старостъ руки (случай, объ которомъ я уже выше говорилъ), то этотъ жировой посредникъ настаивалъ, чтобы съ этимъ волостнымъ старшиной поступили по всей строгости законовъ, какъ съ составителемъ фальшивитъ документовъ, не желалъ даже обращать вниманія на смягчающія обстоятельства, имя въ виду показать сильный примръ всмъ волостнымъ старшинамъ. Почему мужики называли его барскимъ посредственникомъ, это будетъ понятно изъ слдующихъ толковъ о смн одного сельскаго старосты. Одинъ мировой посредникъ (другой — не этотъ) объявилъ на създ, что мужики одного сельскаго общества не довольны своимъ сельскимъ старостой, что мужики давно просили о смн этого старосты, а въ настоящее время они на него жалуются за то, что онъ имъ не далъ и не даетъ отчета въ общественныхъ деньгахъ, которыя уже истрачены старостой. Тогда нашъ мировой посредникъ принялъ сторону сельскаго старосты: какъ же власть, хоть и эту, можно смнять самимъ мужикамъ? Хотя и настаивалъ ихній мировой посредникъ на необходимости смны этого старосты, но нашъ мировой посредникъ, руководствуясь означенными аргументами, сильно воспротивился, и побда осталась за нимъ!.. И такимъ образомъ, когда отъ него одного зависитъ ршеніе дла, то власть имющіе всегда правы, ежели же сойдутся дв власти — то права высшая власть. При мн жаловались ему, что волостной старшина его участка разругалъ старосту, когда тотъ пришелъ къ нему съ жалобой, и совсмъ не занялся дломъ, за которымъ приходилъ староста въ старшин. Нашъ посредникъ и здсь слиберальничалъ: на эту жалобу даже не обратилъ вниманія… Извстнаго воззрнія помщики сильно на него надятся: мало-мальски кто изъ таковыхъ помщиковъ не доволенъ своимъ посредникомъ, то сейчасъ проситъ мировой създъ замнить мироваго посредника посредникомъ-либераломъ, называя его или просто по имени, отечеству и фамиліи, или сосднимъ мировымъ посредникомъ, когда онъ дйствительно сосдній мировой посредникъ. И такова игра природы, что ни одинъ помщикъ таковой, ни одна помщица таковая не попросили ни разу въ этомъ узд другаго посредника… Такъ онъ полюбилъ ихъ, такъ онъ строго блюдетъ помщичьи интересы, что часто это случается даже противъ желанія самихъ помщиковъ. Прізжаетъ онъ къ одному помщику писать уставную грамоту. Помщикъ объявляетъ ему, что хочетъ сдлать уступку въ пользу крестьянъ… Надо было видть, какъ перепугался нашъ мировой посредникъ, онъ отъ этой уступки ожидалъ всеобщаго возстанія, ежели не поголовной рзни!…
— Что вы хотите со мною сдлать? говорилъ онъ помщику:— вы мн этимъ испортите весь участокъ!.. Вс мужики въ участк будутъ указывать на вашу уставную грамоту!.. Я васъ прошу: не длайте этого!..
Но, увы! къ нашему съ нимъ негодованію не сдлалось такъ, какъ намъ хотлось!..
— Хоть въ уставную грамоту этой уступки не пишите, на словахъ это сдлайте! молилъ онъ.
Не внялъ и этой мольб помщикъ: помщикъ думалъ, что мужики могутъ его самого заподозрить, если онъ общанное на словахъ не подтвердитъ письменно въ уставной грамот… И въ грамоту уставную занесли и эту уступку… Не стало по вашему!..
Въ послдній разъ я видлъ его въ страшныхъ заботахъ: слухи ли пронеслись, или офиціально дали знать, что губернаторъ детъ осматривать волости, и онъ принималъ во зависящія отъ него мры, чтобы губернаторъ остался доволенъ имъ.
— Слышалъ ты, губернаторъ детъ осматривать волости? спрашивалъ онъ волостнаго старшину на сходк, собранной по случаю введенія въ томъ имніи уставной грамоты.
— Слышалъ! отвчалъ старшина казенно-почтительнымъ образомъ, титулуя его, кажется, вашимъ высокоблагородіемъ или батюшкой, не помню.
— Когда слышалъ, такъ надо быть готовымъ въ прізду губернатора.
Волостной старшина врно зналъ, какъ надо быть готовымъ къ прізду губернатора.
— Все готово, отвчалъ волостной старшина: — хоть сейчасъ прізжай губернаторъ. Что было готово, онъ не сказалъ, но посредникъ понялъ.
— Все готово? спросилъ посредникъ.
— Все готово! отвтилъ старшина.
— Все?
— Какъ есть все!
— А положеніе знаешь? спросилъ посредникъ волостнаго старшину.
— Какъ, то есть, положеніе? спросилъ волостной старшина посредствонника.
— Положеніе 19 февраля знаешь-ли? уже построже спросилъ посредникъ.
— Да вдь я не грамотный!.. Какъ же мн выучить это положеніе? заговорилъ волостной старшина.
— Какъ! Что-жь такое, что ты не грамотный?!.. Вдь ты молитвы учишь? Сказывай, ты молитвы знаешь?
— Знаю…
— Такъ чтобы ты и положеніе мн выучилъ! Чтобъ какъ молитву зналъ!.. Чтобы въ прізду губернатора непремнно все положеніе, какъ молитву, твердо зналъ! подтвердилъ посредникъ волостному голов.
— Слушаю-съ! былъ отвтъ.
И выучитъ волостной старшина это положеніе 19 февраля, непремнно выучить!.. Случалось же мн, да вроятно и не мн одному случалось слышать, какъ солдаты читаютъ свои пунктики, солдаты тоже не грамотные. Пунктики эти начинаются, кажется, такъ: ‘солдатъ есть имя великое, знаменитое…’ Стало быть можно, хоть и трудно, а можно и положеніе такъ же выучить, и, вроятно, волостной этотъ старшина, исполняя приказаніе своего посредственника, къ прізду губернатора выучитъ все положеніе 19 февраля, а губернаторъ, видя такое усердіе мироваго посредника, представитъ этого посредника къ наград — чиномъ или орденомъ и тмъ поощритъ его къ дальнйшимъ подвигамъ, столь же для отечества полезнымъ
Третій сортъ мировыхъ посредниковъ — это люди простые, знающіе бытъ крестьянъ и любимые крестьянами за безпристрастіе въ разбор жалобъ. Но этихъ посредниковъ мн случалось видть мало, а потому объ нихъ и говорить мн не приходится. Лучше скажемъ нсколько словъ о сельскихъ властяхъ: о волостныхъ старшинахъ и сельскихъ старостахъ.
Эти новые казенные чиновники рзко длятся на два разряда: къ первому и лучшему принадлежатъ люди, выбранные въ эти должности изъ молодежи, не искушенные еще властію, не бывшіе до этого времени никакими начальниками, во второму — люди и до этого времени бывшіе начальниками по назначенію помщиковъ, бывшіе старостами, бурмистрами, прикащиками. Первые строго смотрятъ, чтобъ законъ былъ соблюденъ, строго смотрятъ, чтобъ барскія и казенныя повинности были исполнены, не позволяютъ взятокъ ни подъ какимъ видомъ, ни подъ какимъ названіемъ, не позволяютъ ни себ, ни другимъ. Одному малоархангельскому волостному старшин, молодому человку лтъ 27—28, помщикъ предлагалъ десять цлковыхъ за исполненіе своихъ обязанностей, тотъ, исполнивши должное требованіе помщика, не взялъ этой взятки, обидлся и принесъ жалобу на помщика мировому посреднику. Въ нкоторыхъ волостяхъ наняты писаря съ тмъ, чтобы они учили крестьянскихъ дтей грамот, волостные старшины не позволяли принимать этимъ учителямъ никакой благодарности не только съ временно обязанныхъ крестьянъ своей волости, но и за ученіе дтей государственныхъ крестьянъ. Съ крестьянами они справедливы, строго требуютъ отъ нихъ должнаго, но не поддаются и помщикамъ, хотя никогда не позволяютъ себ никакой дерзости въ отношеніи къ нихъ.
— Какъ же вы дадите съ господами? Вотъ хоть съ Н. или съ М.? спрашивалъ я не разъ, указывая на такихъ помщиковъ, которые отличались своею требовательностію и уже нсколько разъ жаловались на своихъ мировыхъ посредниковъ.
— Да съ тми ладить легко! исполняй все, что онъ скажетъ теб дльное по закону…
— Ну, а ежели онъ скажетъ теб что недльное, вдь ты долженъ отказать?
— Зачмъ отказывать?— не нужно: господа этого страхъ какъ не любятъ.
— Да какъ же ты сдлаешь незаконное, чего по закону не слдуетъ?
— И отказать не откажу, и сдлать не сдлаю. Мн господъ не звучитъ, такъ и читать имъ проповдь не стоитъ, а скажешь ему: я бы для васъ съ превеликою радостію все сдлалъ, да боюсь, такъ-ли оно выйдетъ? Я спрошу мироваго посредника… Какой и побоится посредника.. — ‘Нтъ, скажетъ, не говори посреднику, я и такъ обойдусь’ а рдкій скажетъ ‘спроси’, спросишь посредника, тотъ не прикажетъ, ты опять таки правъ: барину тому ты отказа не длалъ, ему и сердиться на тебя нтъ причина.
Совсмъ другимъ характеромъ отличаются сельскіе чиновники, выбранные изъ прежнихъ чиновниковъ, бывшихъ при помщикахъ. Они выбраны или по требованію, или по указанію, или по желанію мировыхъ посредниковъ, или изъ боязни ослабить прежнюю власть. Врнй всего, что на будущихъ выборахъ мало будетъ изъ этихъ людей выбрано вновь на должности. Они держатъ себя съ простыми смертными величаво, а съ начальниками униженно, они ужь разбираютъ людей: къ первымъ, то есть въ простымъ смертнымъ они относятъ не однихъ мужиковъ, но и бдныхъ или въ чемъ нибудь ищущихъ у нихъ помщиковъ, къ другимъ — всхъ власть имющихъ: своихъ начальниковъ, сильныхъ помщиковъ, богатыхъ поповъ, даже мужиковъ, когда въ нихъ нужда есть. Съ такимъ господиномъ ссориться не слдуетъ: онъ можетъ, какъ человкъ знакомый съ властію, и наказать, м помиловать.
— Да какъ же, Арсенъ Васильичъ, говорилъ я одному волостному старшин, бывшему сперва барскимъ бурмистромъ: — такъ вдь, пожалуй, и длать нельзя, все-таки ты долженъ по закону длать?
— Я и сдлаю по закону, отвчалъ Арсенъ Васильичъ: — я сдлаю по закону, и отъ закона не отступлю, и барину уважу. Человкъ самъ тебя уважаетъ, какъ же ты его не уважишь?…
— Какъ же ты уважишь человку?
— Да вотъ хоть баринъ, который того стоитъ, хоть, къ примру, на мужиковъ теб жалуется: разберешь дло, и хоть мужики правы, а все на тхъ мужиковъ штрафъ наложишь, потому баринъ самъ того стоитъ, а не стоитъ того баринъ, такъ хоть и виноваты мужики — ничего не сдлаешь.
— Да какъ же, Арсенъ Васильичъ, на правыхъ мужиковъ штрафъ накладывать? Ну, какъ т мужики обидятся, да жаловаться пойдутъ?
— Въ штрафахъ мн никто запретить не можетъ, штрафъ въ закон указанъ.
— Ну, а какъ жаловаться пойдутъ въ мировому посреднику или еще къ кому?
— Нтъ, не пойдутъ, отвчалъ ршительно Арсенъ Василычъ: — не пойдутъ! Мужикъ жаловаться по судамъ не любятъ.
— Ну, а если съ мужика возьмутъ взятку? Вдь у васъ берутъ взятки?
— Ни мировой посредникъ, ни одинъ волостной старшина — ни-ни!… Избави Господи!…
— Ну, а волостной писарь?
— Т…. Да вдь я думаю, что взятка? Взятку я своему писарю позволю взять, самъ позволю, потому знаю, какую взятку и какому писарю. Писарь мое дло исполняетъ, меня слушаетъ, у меня находится въ повиновеніи — какъ же я ему не позволю взять?!… Ну, а сталъ изъ повиновенія выходить, я такому писарю не позволю ни съ кого ни одной копечки взять.
— Какую же взятку по твоему, Арсенъ Васильичъ, можно дозволить взять?
— Мало ли!… Да вотъ хоть билеты мужики берутъ, въ заработки идутъ…. Чтожь, можно!… Но четвертаку, по двугривенному можно взять: я своему позволилъ и слова не говорю.
И мужики видятъ, что съ нихъ берутъ взятки и тоже ничего, не обижаются, мужики видятъ, что волостному писарю не брать взятокъ — придется умирать съ голоду: на 60—90 рублей, при купленномъ хлб и всемъ състномъ,— жить нельзя и простому мужику, а волостной писарь, хоть и плохонькой, но все-таки въ род чиновника. Мужики даютъ взятки волостнымъ писарямъ и не обижаются, но строго смотрятъ, чтобы сельскій староста, волостной старшина не брали взятокъ отъ барина, чтобы отъ того ихъ длу порухи какой не вышло. А потому, если помщикъ позволитъ что нибудь сельскому старост, напримръ, лошадь, на которой здитъ староста на барскія работы, пустить къ барскому корму, то вс мужики тотчасъ же пустятъ всхъ своихъ лошадей къ барскому корму, думая, что имютъ на это право.
И не смотря на такое устройство сельскихъ управленій и сельскихъ властей, мужики мировыми посредниками боле довольны, чмъ государственные крестьяне — окружными.
— Какой судъ лучше? спрашивалъ я одного временно-обязаннаго крестьянина Мценскаго узда: — вашъ судъ, или однодворческій, то есть, судъ у государственныхъ крестьянъ?
— Нашъ все-таки получше будетъ супротивъ однодворческаго суда, отвчалъ мужикъ.
— Чмъ же лучше?
— А тмъ: короче. У однодворцевъ придешь жаловаться, ужъ тебя тягаютъ-тягаютъ, тягаютъ-тягаютъ…. и туда сходи, и сюда поди…. къ тому поди съ просьбой — бумагу подай, другому такъ на словахъ скажи…. всю твою душеньку измучаютъ, а посл все-таки накажутъ. А у насъ пришелъ въ мировому посредственнику съ какой жалобой: онъ тебя сейчасъ же разсудитъ, сейчасъ же взыщетъ и ступай домой!… Держать не станетъ!
— Чмъ же лучше вашъ судъ, когда все-таки ведетъ къ одному концу?
— Какъ же можно равнять мироваго посредственника и окружнаго твоего?
— Отчего же нельзя равнять?
— Нашъ мировой посредственникъ здшній житель, мировой посредственникъ здсь и родился, здсь и умретъ, а пока живъ, здсь ему жить придется, сдлаетъ что ужь сильно противъ закону, ему на міръ и глазъ показать нельзя будетъ, гд помирволитъ своему брату барину, а гд и побережется…. да и барину помирволитъ, все хоть одной сторон лучше сдлаетъ…. А окружной твой…. съ втру пришелъ, что ему?— ныньче здсь, завтра тамъ!… Кто узнаетъ, какія чудеса онъ выдлывалъ?
Помщики тоже, насколько могутъ, довольны судомъ, случается, остаются недовольны мировымъ посредникомъ, желаютъ перемны мирнаго посредника, но рдко хотятъ перемнить судъ мировыхъ посредниковъ на боле организованный, боле улучшенный, уздный или земскій судъ. И, конечно, они еще скоре бы помирились съ своимъ настощимъ положеніемъ, если бы у нихъ были деньги или хоть кредитъ. При наступившей насущной необходимости въ деньгахъ, денегъ найти рдко можно, казенныя кредитныя учрежденія вс закрыты, и именно въ ту минуту, когда настала нужда въ деньгахъ, изъ частныхъ рукъ занять подъ залогъ имнія или нельзя совсмъ, или же заемъ сопряженъ съ большими препятствіями, а безъ залога рдко удается, и то за большіе проценты. Да у кого и есть капиталы, тотъ тоже сидитъ безъ денегъ: помщикамъ нужно съ вольнонаемными работниками разставаться иногда каждый день чистыми деньгами, на это нужны мелкія деньги, а у насъ еще до начала эмансипаціи нельзя было размнять большой ассигнаціи не только на серебро, но и на мелкія ассигнаціи. Денегъ у помщиковъ нтъ, крестьяне исполняютъ трехденку, и баринъ хоть что хочешь длай,— мужики не станутъ работать семи дней въ недлю. Это все такъ подйствовало на помщиковъ, что они даже не скрываются.
— Слышали вы, мой Ванька не могъ мста найти въ город?… Пущай его…. небось, вспомнитъ господъ! Кто его съ такой семьей возьметъ? говорила барыня о своемъ бывшемъ выздномъ лаке, которому, его спеціальности, довольно трудно отыскать себ мсто.
— Слышали вы, спрашивалъ одинъ баринъ другаго барина, — слышали вы, мужики вернулись назадъ?
— Какіе мужики?
— А т, что пошли на заработки за Харьковъ, на Донъ! Вернулись назадъ! тамъ все выгорло, весь хлбъ, вся трава…. дождей не было, все и выгорло….
— Ну, и пускай ихъ нужду узнаютъ!
— Пускай, пускай ихъ нужду узнаютъ: къ намъ же придутъ — поклонятся!
Въ такое то время мировыми посредниками пишутся и повряются уставныя грамоты, при чемъ требуется отъ мужиковъ, чтобъ они подписались подъ уставной грамотой. Мужики, зная, что гд рука, тамъ и голова, не подписываются.
— Отчего вы не подписываетесь, рукъ не даете? спрашивалъ я не разъ.
— А какъ руки дать? Бабы мы знали что, для чего рукъ не дать! А то тамъ напишутъ Богъ знаетъ что, а тебя заставляютъ руки давать, дашь руки, повороту не будетъ, скажутъ, сами мужики такъ захотли!
— На то законъ есть: что сказано, то должно сдлать.
— Былъ бы законъ, сталъ бы нашъ посредственникъ много толковать!
— Посредникъ хочетъ согласія вашего.
— На чорта ему наше согласіе! Теперь вотъ отржутъ землю у мужиковъ, да какъ мужики рукъ не дадутъ, опять отдадутъ.
— Нтъ, не отдадутъ той земли, которая отойдетъ отъ мужиковъ къ барину.
— А ты не врешь?
— Нтъ не вру.
— Ой-ли? А у насъ ужь которымъ вернули, мировой посредственникъ сперва отрзалъ, а тамъ самъ и вернулъ.
— Это какъ же?
— Сказалъ посредственникъ: еще годъ владйте мужики всей землей.
И по всей Орловской губерніи такое дло случилось: у мужиковъ отрзали землю, сколько приходилось боле высшаго душеваго надла, и отдали барину съ посяннымъ хлбомъ, а потомъ губернское присутствіе приказало дозволить мужикамъ посянный хлбъ взять въ свою пользу….
Якушкин Павел Иванович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Бунты на Руси, Якушкин Павел Иванович, Год: 1866
  2. Чисти зубы, а то мужиком назовут!, Якушкин Павел Иванович, Год: 1868
  3. Из рассказов о Крымской войне, Якушкин Павел Иванович, Год: 1864
  4. Моды и модники старого времени, Пыляев Михаил Иванович, Год: 1892
  5. Как ели в старину, Пыляев Михаил Иванович, Год: 1892
  6. Нравоучительные изречения, Болдырев Алексей Васильевич, Год: 1811
  7. Разговор Мармонтеля с Шамфором в начале Революции, Мармонтель Жан Франсуа, Год: 1805
  8. Детские годы Н. А. Некрасова, Федоров-Давыдов Александр Александрович, Год: 1910
Электронная библиотека