И. Савин
Век нынешний и век минувший
(Новые русские вести. 1926. 13 апреля. No 688)
Век нынешний и век минувший, Савин Иван, Год: 1926
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Савин И. ‘Всех убиенных помяни, Россия…’: Стихи и проза
М., ‘Грифон’, 2007
При сравнении века нынешнего и века минувшего, русской смуты начала XVII столетия и русского бунта 1917 года, сравнении, столь модном теперь, бросается в глаза недостаточная обоснованность такого сравнения.
Смутное время было вызвано естественным прекращением династии и борьбой за власть верхов московского боярства, стоявшего у самого трона вымершего рода Рюриковичей. Революция 1917 года родилась в дыму слишком затянувшейся войны и была выброшена на поверхность стараниями так называемого третьего сословия или, вернее, вождей — действительных или самозваных, это уже другой вопрос — этого третьего сословия. Непокорное, властолюбивое боярство московской Руси к нашему времени переродилось в твердую опору трона и в 1917 году резко отмежевалось от революции, угрожавшей не только социальному, но и просто физическому его существованию.
В московской смуте анархическое движение шло от периферии к центру, от провинции к Москве. Бесчисленные воры, разбойники и ‘тати’, использовав ослабление центральной узды, образовали на всех окраинах тысячи крупных и мелких шаек, без особых раздумий переходивших то к одному, то к другому самозванцу. Тушинский и все иные воры главным образом опирались на бродивших по всей стране головорезов. Но в Москве, но в центре все эти годы продолжал теплиться огонек государственности, попытки к воссозданию распадающейся страны не прекращались, несмотря на обстановку, слишком противоречившую развитию и укреплению этого здорового национализма.
В нашу эпоху мы все были свидетелями обратного. Погромно-анархическое движение шло в наши годы от центра к периферии, из Петербурга на окраины. Центральная власть не только благословляла, но и творила банды Красной гвардии, преступным морем разлившиеся по всему государству. Власть обязанная, какие бы политические цели она ни преследовала, охранять целостность государства, в действительности всемерно способствовала развалу всего государственного аппарата — Временное правительство, вероятно, бессознательно, а коммунистическое — сознательно.
Советский Тушинский вор сам создавал, укрепившись в центре, советских разбойников и татей в провинции для поддержки своей захватной власти. Призывы к погрому всего того, что не сочувствовало повальному грабежу и разорению страны, в смутное время главным образом вырабатывались в ‘походных канцеляриях’ бесчинствующих шаек, откуда рассылались уже по городам и весям России, этими призывами — назывались они тогда ‘прелестными письмами’ — сначала была наводнена провинция, а затем уже центр.
Коммунистический Тушинский вор с первых же дней своего воцарения на опустевшем троне занялся широкой фабрикацией ‘прелестных писем’ в виде резолюций, пораженческих приказов, декретов, засыпая ими обалдевший народ, ‘Агитлитература’ смутного времени была делом частным, Тушинский вор ввел ее в общегосударственные рамки, придав ей всю силу правительственного авторитета.
Наконец, в смутное время был не только Пожарский, но и Минин.
У нас Мининых не было. В роли первого гражданина, спасителя разворованного отечества, демонстрировал себя, и не раз, Керенский, но с этой кандидатурой в Минины можно считаться разве только в не совсем здравом уме и твердой памяти. У нас было сколько угодно Мининых разрушения, но ни одного Минина созидания разрушенного. В буквальном смысле слова пустив по миру страну и народ, наши Минины частично растворились в обывательской гуще, частично отрясли прах родной земли от ног своих, частично ‘переметнулись’ в стан Тушинского вора.
У нас были только Пожарские, и первый из них — Корнилов, память которого благоговейно чтим мы сегодня.
Тот, исторический князь Пожарский, стал во главе добровольческих дружин смутного времени, созванных, одетых и снабженных историческим Мининым.
Наш Пожарский, грудью идя на анархию государственную, вел за собой голодных и раздетых добровольцев, вел к победе и пал в борьбе, окруженный стихией непонимания, злобы, равнодушия и предательства.
Исторический Пожарский не только шел рука об руку с величайшим патриотом смутного времени, но и был создан им, ибо, не будь Минина, не было бы национальной дружины и незачем было бы призывать князя. Наш поддельный Минин — Керенский — предал нашего Пожарского — Корнилова.
Кузьма Минич Захарьев-Сухорук, небогатый нижегородский торговец, в 1611 году бросил прекрасные свои слова: ‘Заложим жен своих и детей, но спасем Россию’. И, спасая, дал родине Пожарского.
Наш Александр Федорович ‘Минин’, ничтожество из второсортных адвокатов, в 1917 году заложил Россию, но спас себя. И, спасая себя, предал Корнилова.
Солдат с головы до ног, военный прежде и превыше всего, Корнилов был и величайшим гражданином. Вспомним его выступления на государственном совещании в Москве, в разгар пораженческой идеологии и всяческих ‘прелестных’ писем и речей. Но там были поддельные Минины, были ‘прелестные’ наши герои.
И вскоре Корнилов был назван изменником, а первый самозванец второго смутного времени бежал за границу, бросив страну и народ на милость Тушинскому вору, любезно доставленному нам германским Генеральным штабом.
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский, разогнав многоликую тать, был окружен любовью и признательностью народной. Лавр Георгиевич Корнилов пал в борьбе за дело, начатое им и лучшими сынами России.
Когда утихнут бури настоящего, история скажет свое слово. Народ, обманутый дружными усилиями Временных и советских Тушинских воров, прозреет и горячей молитвой помянет генерала Корнилова, с такой честью, бесстрашием и национальной болью соединившего в себе и Минина, и Пожарского.
…И только ты, бездомный воин,
Причастник русского стыда,
Был мертвой родины достоин
В те недостойные года…