С. СЕВЕРНЫЙ
С. СЕВЕРНЫЙ
‘Вехи’ и Чехов
‘Вехи’ и Чехов
(Слово. 1909. No 825. 13 (26) июня. С. 1—2)
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
‘Вехи’ и Чехов, Дурылин Сергей Николаевич, Год: 1909
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Серия ‘Русский путь’
Вехи: Pro et contra
Антология. Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1998
Над авторами сборника ‘Вехи’, вышедшего уже вторым изданием, происходит повсеместно суд — скорый, но едва ли правый, и уж, конечно, не милостивый.
‘А судьи кто?’
Все. На почве суда над Струве и другими подсудимыми из преступного сообщества, именующего себя ‘Вехами’, объединились доселе никогда еще, кажется, не объединявшиеся. Обвинительный акт разросся на две большие книги: ‘По вехам’ и ‘В защиту интеллигенции’ и бесчисленный ряд газетных и журнальных статей, лекций, рефератов и т. д.
Обвинение формулируется не только по существу, по имеющимся вещественным доказательствам в виде статей сборника, но в основу обвинения кладется иной раз и оценка личных поступков обвиняемых, к статьям их не относящимся. Судят не только за проступки и дела, но и за намерения и помышления.
При обилии обвинителей защитников у членов сообщества ‘Вехи’ очень мало.
А думается, подсудимые, если б захотели, могли бы найти их немало.
Один уже из таких защитников — защитник несомненный, высокоталантливый, бесконечно честный и правдивый — у них, несомненно, имеется.
Впрочем, вернее, это не защитник, а соучастник в преступлении, повинный в глубоком и резко критическом отношении к русской интеллигенции.
Мы говорим о Чехове.
Почему никто не вспомнил о нем в процессе против ‘Вех’?
Разве все, что он писал и за чем единогласно признано такое огромное общественное значение, не есть вдумчивый и правый, хотя, может быть, невольный и ненамеренный суд над русской интеллигенцией? Суд этот был суров, но справедливость его приговора никем, кажется, до сих пор не оспаривалась.
Неужели мы забыли его?
В течение всей своей деятельности Чехов всю силу своего огромного таланта, ясного ума и благородного сердца направлял на то, чтобы понять и художественно воссоздать жизнь русской интеллигенции, но это художественное воссоздание поневоле оказалось судом. В галерею чеховских типов и персонажей от знаменитого профессора (‘Скучная история’) до бесчисленных докторов, педагогов и проч. укладывается все русское интеллигентное общество. И неужели мы забыли, какое бессилие, религиозное, общественное и просто жизненное, кроется за этими большими и средними, и малыми интеллигентными людьми? Немало писалось о чеховских людях, чеховских настроениях, о безвольных, растерявших веру, не знающих подлинной жизнедеятельности его героях. Но ведь герои Чехова — русская интеллигенция, та самая, о которой писали авторы ‘Вех’.
Неужели после чеховской правды о русской интеллигенции, после того, что пережито за последние годы, все по-прежнему, по слову А. Жемчужникова:
Мы поклоняемся себе,
Как между нечистью святыне1.
Недавно вышли из печати ‘Письма А. П. Чехова’ (М., 1904). В одном из этих писем мы находим беспощадное слово, вырвавшееся из уст кроткого Чехова по адресу русской интеллигенции. Пусть же за него судят Чехова вместе с авторами ‘Вех’. И, как бы ни были строги судьи, они не смеют отказать этому слову в искренности и правдивости, не посмеют увидеть за ним никаких ‘мотивов’, которые некоторые из судей пытались увидеть за словами некоторых авторов ‘Вех’.
Вот это слово Чехова, которое можно было бы поставить эпиграфом к ‘Вехам’: ‘Вся интеллигенция виновата, вся… пока это еще студенты и курсистки — это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша, и будущее России обращаются в Дым, и остаются на фильтре одни доктора дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры.
Вспомните, что Катков, Победоносцев, Вышнеградский2 — это питомцы университетов, это наши профессора, отнюдь не бурбоны, а профессора, светила… Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верю в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям, хотя их и мало. Несть праведен пророк в отечестве своем, и отдельные личности, о которых я говорю, играют незаметную роль в отечестве, они не доминируют, но работа их видна, что бы там ни было, наука все продвигается вперед и вперед, общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер и т. д., и т. д. — все это делается помимо прокуроров, инженеров, гувернеров, помимо интеллигенции и несмотря ни на что’ (письмо к И. И. Орлову от 22 февраля 1899 г., с. 53— 54).
Если же судить скорым судом авторов ‘Вех’, то надо судить и Чехова, автора приведенного письма.
Но не себя ли осудят скорые судьи, осудив его?
С[ергей] Северный — псевдоним Сергея Николаевича Дурылина (1886—1954), писателя и археолога, историка литературы, театра, живописи, доктора филологии. О происхождении псевдонима см.: Дурылин С. Н. В своем углу. Из старых тетрадей. М., 1991. С. 21.
1 Алексей Михайлович Жежчужников (1821—1908) — поэт, один из создателей образа Козьмы Пруткова.
2 Михаил Никифорович Катков (1818—1887) — журналист и публицист, один из главных идеологов эпохи Александра III.
Константин Петрович Победоносцев (1827—1907) — государственный деятель, юрист, обер-прокурор Св. Синода, после издания Манифеста 17 октября 1905 г. вышел в отставку.
И. А. Вышнеградский (1832—1895) — член Государственного Совета, министр финансов.