У воротъ небольшого дома, окруженнаго большимъ тнистымъ садомъ, стояла женщина. Одта она была скромно, почти бдно. Черные съ просдью волосы были небрежно скручены на затылк. Прислонившись головой къ косяку двери, она такъ была погружена въ свои думы, что не замтила, какъ къ дому подошелъ странникъ. Одтъ онъ былъ бдно и видимо усталъ: тяжело опирался на посохъ и шелъ тихо, еле передвигая ноги. Женщина отвтила на его привтствіе, пригласила его въ свой домъ, помогла снять суму, затмъ поставила передъ нимъ плоды, хлбъ, сыръ и вино. Но странникъ едва прикоснулся ко всему этому. Онъ пытливо смотрлъ на женщину, равнодушно прислуживавшую ему, и наконецъ сказалъ:
— У тебя большое горе на сердц, душа твоя далеко отсюда. Ты подлилась со мной хлбомъ и плодами — подлись и горемъ. Я человкъ старый, много видлъ людского горя, можетъ быть, найду для тебя какое-нибудь утшеніе.
— О! нтъ! Теб не сдвинуть камня, который придавилъ мою душу, и утшенія мн нтъ. Разв можно воскресить то, что умерло, вернуть ушедшее время, посадить цвты въ замерзшую землю? Нтъ, мн осталось одно: ждать смерти и молиться, чтобы мн не ждать ея слишкомъ долго.
— Сколько у тебя дтей?
— Было два сына и дочь, но я считаю, что осталась только дочь.
— А гд же сыновья, мужъ?
— Мужъ и сыновья на войн, и я уже оторвала ихъ отъ своего сердца и, даже если и свершится чудо и они вернутся, они уже не прирастутъ къ нему больше. Слишкомъ много я пережила за это время, слишкомъ много.
— Не одна ты отпустила на войну сыновей и мужа, но нигд я не слыхалъ такихъ рчей.
— Да, я знаю, что много женщинъ проводили на борьбу съ врагомъ своихъ мужей и сыновей, но не для всхъ они были тмъ, чмъ были для меня. Послушай, и ты поймешь, что творится въ моей душ. Я когда-то была молода, хороша, я рано вышла замужъ и сразу забыла веселыя игры и болтовню и ухаживанія молодежи. Я всей душой привязалась къ мужу и ничего не знала, ничего не видала, всецло была занята лишь заботами о его благополучіи. Потомъ, когда въ теченіе нсколькихъ лтъ Богъ послалъ мн двухъ сыновей и дочь, я стала и ихъ любить такъ же сильно, какъ мужа, цлые дни я была занята только ими, ночью я вставала, чтобы посмотрть, спокоенъ ли сонъ моихъ малютокъ, поцловать ихъ, лишній разъ полюбоваться ихъ прелестными личиками. Я была счастлива, сердце мое всегда было полно любовью, такъ полно, что переходило черезъ край и разливалось на всхъ, кто въ ту пору окружалъ меня. Когда подруги и мужчины (были и такіе) говорили мн, что я еще молода, красива и глупо губить свою молодость, сидя съ дтьми и только съ ними, ничего больше не знать и не видть, я улыбалась молча, въ глубин души я жалла ихъ и думала, что никакое веселье, ни псни, ни страстныя рчи не сравнятся съ блаженствомъ чувствовать милыя дтскія ручки, обвившіяся вокругъ шеи, цловать ихъ свжія губки, изо дня въ день слдить за тмъ, какъ развивается ихъ умъ, какъ развертывается душа, и сять въ этотъ умъ и въ эту душу едва уловимыя крупинки того, что считаешь добромъ. И я пренебрегала своей красотой, не вплетала въ свои косы блестящихъ бусъ, не надвала красивой одежды, не разглядывала въ зеркало своего лица, со страхомъ слдя за каждой новой морщинкой: некогда было. И время шло, и незамтно насталъ день, когда мальчики стали юношами и домашняя жизнь стала тяготить ихъ, какъ молодыхъ орлятъ тсная клтка. Работа въ саду, рыбная ловля, охота наскучили имъ, и я съ грустью замчала, что глаза ихъ блестятъ и сами они такъ и горятъ, когда отецъ вечеромъ, сидя у этого порога, разсказываетъ имъ о своей молодости, о томъ, какъ онъ, командуя въ ту пору добровольнымъ отрядомъ такихъ же молодцовъ, какъ онъ самъ, выслдилъ и уничтожилъ цлый отрядъ врага, засвшаго въ сосдней деревн. Нсколько дней посл такихъ разсказовъ они, бывало, ходятъ какіе-то разсянные и разговоры только объ оружіи да о войн. Ну, и вотъ мечта ихъ сбылась. Вы знаете, какъ неожидавно объявили намъ войну, и мой мужъ и сыновья какъ будто лишились разсудка. Вытащили заржавленное оружіе, чистили и приводили его въ порядокъ, купили новыхъ коней и ршили идти добровольцами. Съ отцомъ — какъ братья, не наглядятся на него, не наслушаются, ну, а я въ сторон, какъ будто и нтъ меня, какъ будто не я вырастила ихъ такими здоровыми, красивыми и сильными. И взяла меня большая скорбь и къ ней примшивалось и немного злобы. Я перестала спать по ночамъ и все думала, думала и никакъ не могла понять одного: зачмъ, къ чему отдала я имъ свою молодость, зачмъ положила на нихъ все свое здоровье и превратилась въ жалкую старуху? Неужели для того, чтобы шальная пуля скосила ихъ или въ лучшемъ случа искалчила и вернула мн ихъ жалкими инвалидами? Я знаю, врагъ силенъ и они должны были идти на защиту родины, но это говоритъ умъ, а сердце не мирится и хочетъ своего… И почему не стало у нихъ жалости, привязанности ко мн, и они такъ легко и просто покинули меня? Мужъ… онъ какъ будто помолодлъ! Шутитъ, смется и также горитъ весь, и не наговорится со своими молодцами. И стало мн тутъ ясно, что я одна, окружена дтьми и одна.
Женщина закрыла руками лицо и долго беззвучно плакала.
— Ну, а дочь? У тебя есть дочь?— посл продолжительнаго молчанія спросилъ странникъ.
— Да, ну что же дочь?— вытирая глаза, сказала женщина.— Ей всего 15 лтъ, и потомъ… у меня что-то оборвалось въ сердц и мн кажется, что я никого не люблю больше.
При послднихъ словахъ женщины дверь отворилась, и вошла двушка.
Подобно солнечному лучу озарила она своей необыкновенной красотой и молодостью потемнвшую отъ надвигающихся сумерекъ комнату. Увидвъ странника, потушила огоньки въ глазахъ, степенно поклонилась и, охвативъ руками шею матери, прижалась головой къ ея плечу.
— Открой глаза и посмотри,— проговорилъ странникъ, лицо котораго при вид двушки освтилось улыбкой и стало какъ будто моложе..— Ты плачешь, жалешь, что ушла молодость, а она здсь, возл тебя. Разв ты не узнаешь ея? Не видишь себя въ 15 лтъ? Мужъ твой вновь переживаетъ свою молодость съ сыновьями, а ты переживай ее съ дочерью.
Женщина посмотрла на свою дочь, какъ будто въ первый разъ увидла ее. Свтлой полосой мелькнуло прошлое: она сама двочкой, дивная пора ясныхъ грезъ, безпричиннаго веселья, безконечнаго смха. Что-то вдругъ весеннимъ втеркомъ прошло по сердцу, что-то расцвло, затрепетало въ захолодвшей душ. Она прижала къ себ двушку и перестала понимать, гд кончается ея собственная молодость и гд начинается чужая и такая близкая. А странникъ взялъ посохъ и тихонько вышелъ.
А. Сэдъ.
‘Женскій сборникъ в пользу ялтинского попечительства о прізжихъ больныхъ…’, М., 1915