В. О. Ключевский
Вечерние чтения в Абастумане
[Конец 1893—нач[ало] 1894 г.]
АРХЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
Р. А. Киреева, А. А. Зимин
КОММЕНТАРИИ
Вечерние чтения в Абастумане, Ключевский Василий Осипович, Год: 1894
Время на прочтение: 10 минут(ы)
В. О. Ключевский. Неопубликованные произведения
М., ‘Наука’ 1983
Мужчины1 начали пристально смотреть назад, потеряв дорогу, чтобы знать куда идти дальше, — и дамы декольтировать спину, чтобы посветить мужчинам в их поисках. Да, костюм дамский не всегда для отвода зорких глаз, а иногда и фонарь для теряющегося мужского зрения. Рыбки-морячки на Петровской выставке инстинктивно.
Самая высшая власть — повелевать инстинктами, и эта высшая власть становится лучшей, когда заставляет инстинкты служить рассудку. Такова роль врача. Лучшая его практика — наблюдать не за тем, чтобы больные становились здоровыми, а затем, чтобы здоровые не делались больными, как для правителя приятнее выводить из тюрьмы, чем сажать в нее2.
Сказка для взрослых. Праздные размышления росс[ийского] дворянина и титул[ярного] советника в отставке, Гамлета Щигр[овского] уезда, удостоенного вниманием знам[енитого] и великодушного росс[ийского] сочинителя Ивана Тургенева+: Эпиграф. Сказка для детей рассказывает невозможные и небывалые события, по к[ото]рым дети a contrario (по контрасту) учатся понимать возможное и действительное, как по ошибкам учат правила. Сказка для взрослых — эта мысль праздных людей о таких предметах, подумать о которых никогда не придет в голову деловому человеку, но от невнимания к которым одинаково страдают и дельцы и бездельники. У слепого, г[ово]рят, г[ла]за3 в затылке. Это, конечно, очень мешает ему идти вперед. Но идущим вперед не мешает иметь4 за собой человека, который видит назад: ему виднее направление и кривизна пути.
Мысль человека размышляющего любопытна на всех путях и направлениях, по которым она пробивается к чистой и ясной вершине, где все ясно и открыто, нет ни дебрей ни буераков, к той Лысой горе5, где обитает чистая истина.
Он думал, сам не зная отчего: лежит, лежит, да и придумает (319). Любил последовательность и в интересе даже блох, где чем следует быть. — Он понимал смысл слов по звуку голоса собеседника. ‘Я Гегеля изучил, м[илостивый] г[осударь], Гете знаю наизусть’, заеден рефлексией, прячется за других, не возвышает голоса, смирился. Робок, а порой у далай-л[амы] табачку попросит понюхать. Нет ничего оригинального, собственного, своего, особенного. Складочное место общих мест, глуп по-своему, свой запах имеет. Ум его застрял между двумя мирами, энциклопедией Гегеля и русской жизнью (323). — Он подмечал противоречия: и зачем анг[лийской] болезни забираться в Щигров[ский] у[езд]? (324). Воспитанник противоречий историч[еских] — франц[узского] гувернера, немца Филиповича из нежин[ских] греков. Киснул под предлогом мечтат[ельной] наклонности к прекрасному. Не чужд литер[атурной] чесотки, хотя понимал уедин[енную] благодатную работу (326). Толки о философии, любви, вечном солнце духа и прочих отдаленных предметах (327). Пописывал стишки, дневники (329). Груша (331). Он и к жизни, как к невесте, — спиною (332t). Он и духом смирился, и голова нагнулась (335). — Занятие литературой (336): про афоризмы не сказал Тург[ене]ву, таланта нет. Молодой человек отозвался, как о человеке выдохнувшемся и пустом. — Увидел ясно, какой пустой, ненужный, неоригинальный] человек (337).
Цель: полож[ительная] и отриц[ательная]: 1) как не надо думать, 2) что надо додумать. Точно веет запах 40-х г[одов] при чтении сочинения: идеи, чувства, женщина, жизнь ((Лр. 1833, 239)). Повторить азбуку, выучившись грамоте.
Она не давала сражений, хотя и одерживала много побед, даже над победителями, не завоевывала царств, хотя все завоеватели — ее дети, и право — она пролила над ними больше материнских слез, чем они неприятельской крови. Значит, и у женщины должна быть история и даже своя особая история. Но как узнать ее, по каким хартиям и летописям? А по ее платью. Игла — перо. Костюм — это ее летопись, памятник ее дум и чувств и ее хартия, лучшее художественное создание. В костюм она положила половину своей души или по меньшей мере значительную ее долю. Говорят, дипломат Талейран сказал, будто язык дан мужчинам, чтобы скрывать свои мысли. Но если мужчина языком глотает6 свои мысли (вероятно потому, что совестно показать их людям), то костюм7 дан женщине для того, чтобы открывать свою душу (наверное потому, что это лучшее, что есть у ней). Костюм женщины — это ее история, биография, ее философия, что угодно, только не ее дипломатия. Сама она может быть скрытна, сдержана, говорить не то, что думает и думать не о том, что г[ово]рит, но ее костюм всегда рассказывает о том, что она думала вчера и о чем г[ово]рила с матерью или мужем сегодня. Женщина любит, чтобы все, что ее окружает, было ей по душе, а из окружающего ее ближе всего к ней — ее костюм.
Что же, однако, м[ожно] прочитать по дам[скому] костюму и что может начертать женская игла? Возьмем примеры поближе к нашему времени. Революция — разум — прилив крови к мозгу. И у женщин высокий ворот, стремившийся с плеч взобраться по шее до самой макушки. Очевидно, когда мужчины стремились отдаться под философскую власть разума, женская игла хотела овладеть самим разумом. Начало века — белое и черное (печаль и грусть, умыванье рук в ужасах).
Настала после Наполеона эпоха Реставрации, общего ремонта, когда люди8, запыхавшись от поспешной беготни вперед, захотели собрать растерянные по дороге впечатления и часто оглядывались назад, как будто потеряв дорогу9. Загляните в модные картинки при журналах 1815—1830 гг.: дамы принялись декольтировать спину, как будто перевернув баску спереди назад. Для чего? Чтобы посветить своим усталым и растерянным главам в их поисках найти потерянную назади дорогу. Значит — дамский костюм не всегда прибор для отвода зорких глаз, а иногда и фонарь для тускнеющего мужского зрения. Белое и черное. Рыбки-морячки на выставке 1872 года — не по Ил[овайскому], а по собственному историч[ескому] чутью.
Это все азбука жизни, но именно потому и пренебрегаемая взрослыми. Но … о чем бишь я начал? … Да, о древнерусских рядных записях. Итак, я собираю эти записи, чтобы по ним восстановить историю древнерусского женского костюма, а по костюму составить историю древнерусской женщины, т. е. историю ее души, потому что у женщины нет другой истории. Мужскую историю [ищем по] забытым бумагам в пыльном архиве, а женскую — в кладовых изношенного платья. Что делать? Таково наше ремесло: мы запоздалые подметальщики10 сора жизни и блеск дня наблюдаем по угасающим лучам заката.
Ищут вчерашн[его] дня, а зачем жив[ут] настоящ[ей] минутой, не-историки11 теряют вчерашние дни? Мне собирают родные. Как я вошел в сношения с Гамл[етом] Щигр[овского] уезда.
Критика историч[еская].
Как будто сначала12 порядок, а потом кой-как вперемежку мысли разных порядков. Многие мысли считал своими только13 п[отому], что впервые узнал от самого себя, не знал что их давно высказали другие. Наклонность к софизмам: это, очевидно, от причины, указанной в эпиграфе. Робок, а порой у самого далай-ламы табачку попросит понюхатьў.
1 Над строкой: не спится — отчего не поболтать. Пустая, но с содержанием.
2 Первые два абзаца в тексте зачеркнуты. Далее: психология ежедневной жизни ‘имух давши’. Мимо летящий, как облака.
3 Далее зачеркнуто: по лбу.
4 Далее зачеркнуто: позади себя.
5 Далее зачеркнуто: которая есть, которую зовут.
6 Над строкой: прячет.
7 Над строкой: игла.
8 Далее зачеркнуто: уставши.
9 Далее зачеркнуто неразборчивое слово.
10 Над зачеркнутым: могильщики.
11 Далее зачеркнуто: его.
12 Далее зачеркнуто: по незнанию.
13 Далее зачеркнуто: система.
В. О. Ключевский — буржуазный русский историк второй половины XIX—начала XX в. — вошел в науку как автор всемирно известного курса русской истории, выдержавшего много изданий не только в нашей стране, но и за ее пределами. Капитальные труды В. О. Ключевского о Боярской думе, происхождении крепостного права, Земских соборах и т. д. входят в сокровищницу русской дореволюционной историографии, содержат целый ряд тонких наблюдений, которыми историки пользуются до настоящего времени. Только в последнее время, после издания отдельных специальных курсов1 и исследований их2, выяснилось, что об этом историке можно говорить как о крупном историографе и источниковеде. Однако до сих пор не все специальные курсы, статьи, очерки и наброски историка опубликованы. Настоящее издание, которое является продолжением публикации рукописного наследия В. О. Ключевского3, в значительной степени восполняет этот пробел.
Первым публикуется курс ‘Западное влияние в России после Петра’, который был прочитан В. О. Ключевским в 1890/91 уч. году. Тема о культурных и политических взаимоотношениях России и Запада привлекала внимание Ключевского особенно в 1890-е годы. Им были написаны статьи »Недоросль’ Фонвизина’, ‘Воспоминание о Новикове и его времени’, ‘Два воспитания’, ‘Евгений Онегин и его предки’. Публикуемый курс является как бы продолжением его исследования о западном влиянии в XVII веке4. В нем основное внимание уделено новым явлениям в истории России, происходившим в результате реформ Петра I. Эти изменения Ключевский связывал прежде всего с влиянием Западной Европы на политическую структуру общества, на образование, быт и культуру. Под термином ‘западное влияние’ Ключевский часто понимает не механическое перенесение идей и политических учреждений западноевропейских стран (в первую очередь Франции) в Россию, а изменения русской действительности, главным образом относящиеся к господствующему классу — дворянству, под влиянием новых условий жизни страны. Поэтому курс представляет значительный интерес (несмотря на его незаконченность) для изучения общей системы исторических взглядов Ключевского. Готовя к изданию V часть курса русской истории, Ключевский наряду с другими материалами привлекал частично и текст этого специального курса.
Раздел ‘Историографические этюды’ открывают четыре наброска первостепенной важности по ‘варяжскому вопросу’, где Ключевским высказано весьма ироническое отношение к названной проблеме, считавшейся в дворянско-буржуазной исторической науке одной из главнейших в истории Древней Руси.
Большой историографический интерес представляют никогда не публиковавшиеся очерки и наброски Ключевского о своих коллегах — историках прошлого и настоящего для Ключевского времени. Глубокие, меткие, образные, порой едкие характеристики не утратили значения и для современной исторической науки. Эти материалы существенно добавляют и обогащают широко известные статьи ученого о С. М. Соловьеве, И. Н. Болтине, Ф. И. Буслаеве, Т. Н. Грановском и других историках, изданные ранее ‘Лекции по русской историографии’5 и фрагменты историографического курса6.
До недавнего времени работы Ключевского в области всеобщей истории не были известны даже специалистам. Однако Ключевский уже на студенческой скамье проявил большой интерес к этой проблематике. Так, он тщательно конспектировал курс С. В. Ешевского, который был литографирован по его записи. Он написал работу ‘Сочинение епископа Дюрана’, перевел и дополнил русским материалом книгу П. Кирхмана ‘История общественного и частного быта’7. По окончании Московского университета молодой Ключевский читал в Александровском военном училище (где он преподавал 17 лет, начиная с 1867 г.) лекции по всеобщей истории. Фрагмент этого курса, относящийся к истории Великой Французской революции, был опубликован8. Позднее сам Ключевский отмечал влияние Гизо на формирование его исторических взглядов.
В 1893/94 и 1894/95 уч. г. Ключевский читал в Абастумане курс ‘Новейшей истории Западной Европы в связи с историей России’9. Он писал развернутые конспекты, которыми, очевидно, пользовался при чтении лекций. Именно этот расширенный конспект, состоящий из трех тетрадей, публикуется нами в основном корпусе издания. Он обнимает время от Французской революции 1789 г. до отмены крепостного права и реформ Александра II. Согласно записи Ключевского10, курс был им рассчитан на 134 уч. часа и включал в себя 39 тем. Этот сложный по составу курс насыщен большим фактическим материалом, за которым видна напряженная работа. О том свидетельствует и большое количество сносок и помет Ключевского, которые дают возможность представить круг использованных автором источников: иностранных и русских.
Помимо конспектов, составленных для своего личного пользования, Ключевский писал и развернутые планы курса, один из которых публикуется в Приложении. В результате в архиве Ключевского отложился довольно богатый комплекс материалов абастуманского курса, среди которых конспект ‘о Екатерине II — Александре II’, наброски о Франции, Австрии и Венгрии и другие. Ряд помет в абастуманских тетрадях, а также в литографиях ‘Курса русской истории’ (в частности, литографии Барскова и Юшкова) свидетельствуют о том, что Ключевский предполагал использовать отдельные тексты при подготовке к печати пятой части ‘Курса’. Абастуманский курс бесспорно является важным источником для изучения эволюции исторических взглядов Ключевского и для исследования проблемы изучения в России всеобщей истории вообще и истории Французской революции в частности.
Литературоведческие взгляды Ключевского находят отражение в разделе ‘Мысли о русских писателях’, где содержатся характеристики от М. Ю. Лермонтова до А. П. Чехова. Собственное научно-литературное (и часто литературное) творчество историка представлено в разделах ‘Литературно-исторические наброски’ и ‘Стихотворения и проза’, которые раскрывают Ключевского с новой, не только с чисто учено-академической стороны. Здесь помещены его стихотворения, художественная проза.
В приложении печатаются: к курсу ‘Западное влияние в России после Петра’ черновые материалы к отдельным лекциям и три наброска ‘Древняя и новая Россия’, к рукописи ‘Русская историография 1861—93 гг. Введение в курс лекций по русской историографии II-ой половины XIX в.’, к курсу ‘Новейшая история Западной Европы в связи с историей России’ — план этого курса 1893—1894 уч. г.
Публикуемые в настоящем издании рукописи В. О. Ключевского хранятся в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (далее — ГБЛ), в Отделе рукописных фондов Института истории СССР АН СССР (далее — ОРФ ИИ), в Архиве Академии наук СССР (далее — Архив АН СССР) и в отделе письменных источников Государственной публичной Историческом библиотеки (далее — ГПИБ).
Обычно в печатных работах Ключевский опускал свой справочно-научный аппарат, но в его черновых рукописях часто можно встретить указания на источники. Особенно богат сносками, пометами и отсылками конспект абастуманского курса, где полностью ‘открыт’ научный аппарат, что позволяет судить о круге его источников и увеличивает тем самым ценность публикуемого текста. Воспроизведение помет Ключевского, дополнительных текстов на полях и вставок дает представление о процессе работы ученого над текстами.
Рукописи Ключевского имеют сложную систему отсылок, помет и указаний на источники, литературу, собственные труды — опубликованные, литографированные, рукописные. Места вставок и переносов текста отмечались им условными значками, подчеркиваниями и отчеркиваниями на полях чернилами или различными карандашами — простым, красным, синим. Так как цвет карандаша несет определенную смысловую нагрузку, то в подстрочных примечаниях во всех подобных случаях указывается цвет и способы написания пометы. Если подчеркивания и значки не оговариваются в подстрочных примечаниях, то это означает, что они написаны тем же карандашом или чернилами, что и основной текст. Начало и конец вставок автора отмечены в тексте одинаковыми цифрами, а в примечаниях — через тире (например,5-5). В ряде случаев Ключевский пользовался условными обозначениями и сокращениями, которые не удалось расшифровать. В подобных случаях они даются в двойных круглых скобках (( )).
Нередко при воспроизведении выдержек из источников Ключевский сокращал текст приводимых цитат, но смысл их передавал верно. Фактические ошибки встречаются крайне редко.
Часто в рукописях Ключевского встречаются первые буквы латинских слов, означающих: p. (pagina) — страница, i (initium) — начало, m. (medium) — середина, f. (finis) — конец, n. (nota) — примечание, t. (totum) — всё, ib. (ibidem) — там же, id. (idem) — он же.
В публикации воспроизводятся без оговорок: подчеркивания и отточия Ключевского, исправления, сделанные им над строкой в случае их полного согласования с основным текстом и авторские изменения порядка слов в предложении, которые даются в последнем варианте. Описки исправляются без оговорок. Отсутствующие в рукописях даты восстанавливаются составителями в квадратных скобках, в примечаниях даются обоснования. Пояснения составителей даются в квадратных скобках. Звездочкой + отмечен комментируемый в примечаниях текст.
Переводы с иностранных языков даются под строкой.
1 Ключевский В. О. Курс лекций по источниковедению. — Соч. М., 1959, т. 6, Он же. Терминология русской истории. — Там же, Он же. Лекции по русской историографии. — Там же. М., 1959, т. 8. Сюда же относится и неоднократно издававшийся курс ‘История сословий в России’.
2 Киреева Р. А. В. О. Ключевский как историк русской исторической науки. М., 1966, Чумаченко Э. Г. В. О. Ключевский — источниковед. М., 1970, Нечкина М. В. Василий Осипович Ключевский: История жизни и творчества. М., 1974.
3 Ключевский В. О. Письма. Дневники: Афоризмы и мысли об истории. М., 1968.
4 Ключевский В. О. Западное влияние в России XVII в.: Историко-психологический очерк. — В кн.: Ключевский В. О. Очерки и речи: Второй сборник статей. М., 1913.
5 Ключевский В. О. Соч., т. 8.
6 Из рукописного наследия В. О. Ключевского: (Новые материалы к курсу по русской историографии / Публ. А. А. Зимина, Р. А. Киреевой. — В кн.: История и историки: Историографический ежегодник, 1972. М., 1973.
7 Кирхман П. История общественного и частного быта. М., 1867.
8 Ключевский В. О. Записки по всеобщей истории / Публ. Р. А. Киреевой, А. А. Зимина, Вступ. статья М. В. Нечкиной. — Новая и новейшая история, 1969, No 5/6.
9 Подробнее см.: Нечкина М. В. В. О. Ключевский: История жизни и творчества, с. 325—347 и Предисловие к настоящему изданию.
10 См. с. 384—385 настоящего издания.
Публикуется впервые, кроме фрагмента от слов: ‘Она не давала сражений […] ‘ до слов ‘ […] лучам заката’, что было опубликовано Р. А. Киреевой (Ключевский В. О. Исторические миниатюры. — Неделя, 1963, 9—15 июня, No 24, с. 11). ОРФ ИИ, ф. 4, оп. 1, д. 178, л. 18, 16—16 об. Автограф. Карандаш. Датируется по времени пребывания В. 0. Ключевского в Абастумане.
Иван Тургенев — о И. С. Тургеневе см. приложение к 1-й лекции курса ‘Западное влияние в России после Петра’.
Робок, а порой у самого далай-ламы табачку попросит понюхать. — Имеется в виду следующее место из ‘Гамлета Щигровского уезда’ И. С. Тургенева: ‘Я, видите ли, робок, и робок не в ту силу, что я провинциал, нечиновный, бедняк, а в ту силу, что я страшно самолюбивый человек. Но иногда, под влиянием благодательных обстоятельств, случайностей, которых, впрочем, ни определить, ни предвидеть не в состоянии, робость моя исчезает совершенно, как вот теперь, например, теперь поставьте меня лицом к лицу хоть с самим далай-ламой, — я и у него табачку попрошу понюхать’.