Шохор-Троцкий К.
Софья Шиль
Софья Шиль
Примечания
Примечания
———————————————————————
Вечер у Толстого, Шиль Софья Николаевна, Год: 1899
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Автор помещаемых ниже воспоминаний, Софья Николаевна Шиль (1863—1928), была сотрудницей книгоиздательства ‘Посредник’. Интересуясь вопросами внешкольного образования, С. Н. Шиль изучала методы работы народных университетов в Швеции и Норвегии, ей принадлежит ряд статей и книг о высшей народной школе в Швеции, о клубах мальчиков в Стокгольме и т. д.
С. Н. Шиль состояла членом Общества любителей российской словесности при Московском университете и написала несколько работ о Тургеневе. Писала она под псевдонимом Сергей Орловский.
С. Н. Шиль не принадлежала к числу лиц, близко знавших Толстого. Тем не менее, ее воспоминания о вечере, проведенном в хамовническом доме Толстого, дают некоторые штрихи, характерные для быта семьи Толстых в конце 90-х годов. Особенно интересен записанный С. Н. Шиль эпизод, связанный с именем Пушкина.
В вербную субботу 1899 г., часов в 8 вечера, Иван Иванович Горбунов [1] и я стояли у подъезда дома Толстых в Хамовниках.
Нам отворил лакей, мы прошли через пустые комнаты в глубь квартиры и поднялись по внутренней деревянной лестнице во второй этаж.
Убранство комнат было обыкновенное дворянское, средней руки. Обычные тогда ширмы и уголки, где стоял мягкий диван или пара кресел у столика.
Мы застали наверху женское общество. Софья Андреевна была в отъезде. Дочери Льва Николаевича и их гостьи сидели в маленькой четырехугольной гостиной, куда мы вошли. Завязался незначительный разговор, светская болтовня. Я сидела у круглого столика, покрытого суконной скатертью. Одна из молодых хозяек стала показывать мне, как эта скатерть расшита именами посетителей. Писали свои имена мелом, а барышни, должно быть, по мелу, вышивали. Я заметила много имен с предшествующими ‘кн.’ или ‘гр.’. Очевидно, это была скатерть людей comme il faut.
Скоро вошел своей быстрой походкой Лев Николаевич, ласково поздоровался и сейчас же заговорил. Меня поразило, как он постарел. Глубокие морщины врезались в его обветренное загорелое лицо. Когда он поворачивался, видна была его шея у затылка, тоже вся в складках, я подумала невольно, что кожа грубая и жесткая, как у гиппопотама, но глаза великого писателя, острые и колючие, были полны жизни.
Он был одет в широкие черные штаны и темносинюю блузу очень тонкого, хорошего сукна. Блуза свободно облегала его старческие члены, — казалось, нельзя и придумать лучшей одежды для человека.
Лев Николаевич, опершись обеими руками о колена, оживленно рассказывал.
Он был утомлен. Он только-что вернулся с Александровского вокзала, где наблюдал отправку ссыльных [2]. Должно быть, он провел там несколько часов. Он говорил с величайшей симпатией о несчастных и очень подробно рассказывал, чему был свидетелем. Казалось, что в его творческом видении уже кристаллизуется для новой главы ‘Воскресения’ материал, почерпнутый из действительности.
Тем временем приходили еще гости, и разговор перескакивал от одной темы к другой. Входил лакей и подавал Толстому визитные карточки. Получалось впечатление обычного тогда в дворянской среде времяпровождения. Были анекдоты, каламбуры, разговор учтиво-поверхностный. И странным мне казалось, что тут сидит великий писатель, повидимому, он привык и не тяготится.
Еще раз вошел лакей в белых перчатках и подал на серебряном подносе две визитные карточки. Вскоре вошли в маленькую гостиную два изящных господина, оба высокого роста и видной наружности.
Это были Дягилев и Философов [3].
Лев Николаевич поднялся к ним навстречу. После веселых приветствий все уселись, начался разговор, уже не столь ничтожный. Присутствие петербургских гостей как будто подтянуло москвичей, да и люди они были не праздные, а деловые.
Сначала поговорили о внутренней политике. В те дни острым событием было, кажется, назначение Бобрикова генерал-губернатором Княжества Финляндского. Одинаково угнетенные, русские интеллигенты тех дней сочувствовали финнам и горевали о наступлении у них эры новых репрессий.
Лев Николаевич был настроен на тот же лад. Он сказал, что похоже на то, что было где-то полуоткрыто окно и кому-то легче было дышать, а теперь и это окно захлопнули.
Поговорили о петербургских новостях в литературном мире, о журнале ‘Мир Искусства’, и наконец Философов приступил к настоящей цели их посещения.
В мае 1899 г. вся Россия готовилась праздновать столетнюю годовщину рождения Пушкина. Все организации уже перед пасхою были заняты подготовительными работами к этому празднику. Философов просил Льва Николаевича принять участие в чествовании Пушкина [4].
Видимо, задетый глубоко, Толстой горячо заговорил. Завязалась беседа с петербуржцами о Пушкине, о его гении, о том, что такое Пушкин для нас.
Приятно было видеть, как горячился Лев Николаевич, потому что, как и следовало ожидать, его взгляды на Пушкина и оценка редакторов ‘Мира Искусства’ далеко расходились между собой. Но, хотя у Толстого и не могло быть того богомольного преклонения перед величайшим русским поэтом, какое выражали его гости, все-таки, помимо слов, было видно, что Пушкин глубоко запал в его душу и еще жив для него.
Однако, от участия в чествовании Толстой наотрез отказался и вдруг из оживленного стал хмурым и неприятным. Он сказал, что все такие юбилеи совершенно излишни, что нет бессмертных, что каждый живет для своего времени. Как картофель усваивается в пище организмом и, напитав его, выбрасывается вон, так и писатель. Его современники усваивают в себе все то, что в его творчестве есть ценного, и перерабатывают эту духовную пищу, затем уже она за ненадобностью выбрасывается вон, то-есть предается полному забвению.
Что пора предать Пушкина полному забвению, с этим представители ‘Мира Искусства’ никак не могли согласиться. Мне казалось, что каждому думалось в ту минуту: ‘Ну, а как же ты сам — хотел бы ты, чтоб тебя, усвоив, как картофель, скоро выбросили вон?’. И внутреннее чувство подсказывало, что ответ должен быть отрицательный, если бы Толстой был искренним.
Видимо, огорченные отказом, Философов и Дягилев скоро откланялись и исчезли.
Но по их уходе разговор о Пушкине продолжался и стал общим.
— Ну, а в вас какая есть заковырка? — вдруг обратился ко мне Лев Николаевич.
— Я люблю Пушкина, — отвечала я в смущении.
Через некоторое время снова появился лакей и шопотом доложил о чем-то Льву Николаевичу. Он быстро встал и ушел к себе.
В доме было два входа. Парадным входили люди comme il faut и люди с каким-либо положением в обществе. Но существовало еще заднее крыльцо для тех искателей правды, которые приходили к Толстому-моралисту, они подымались прямо к нему, не беспокоя никого. Там же ходили другие несветские посетители. Так было и на этот раз.
Лев Николаевич скоро вернулся с вербой и запиской в руке. Лицо его было насмешливо, когда он стал рассказывать. Приходили к нему прямо от всенощной несколько семинаристов: в смущении что-то набормотали, отдали вербу и записку и убежали.
Стали читать вслух записку. В ней была мольба о возвращении Толстого к православию, наивно и горячо, по-юношески написанная.
Ее разобрали по косточкам, подняли насмех, — и так же безжалостен к ней был и сам Лев Николаевич.
Скоро все разошлись.
1 Горбунов-Посадов Иван Иванович (1884—1937), единомышленник Толстого, редактор изданий книгоиздательства ‘Посредник’.
2 В дневнике композитора С. И. Танеева от 8 апреля 1899 г. отмечено, что Толстой ездил в этот день в пересыльную тюрьму, чтобы посмотреть, как ведут арестантов в кандалах, и сделать с ними путь до Николаевского вокзала (см. ‘Дневники С. А. Толстой, 1897—1909’, изд. ‘Север’, М., 1932, стр. 274). Вербная суббота в 1899 г. была 10 апреля. Вероятно, Толстой рассказывал о своих впечатлениях, полученных 8 апреля. Возможно, однако, что он 10 апреля вторично побывал на вокзале для наблюдений над отправкой арестантов.
3 Дягилев С. П. (1872—1929), редактор журнала ‘Мир Искусства’, и Философов Д. В., один из ближайших сотрудников этого журнала.
4 В No 13 журнала ‘Мир Искусства’ за 1899 г. были напечатаны, в связи со столетием со дня смерти Пушкина, статьи Н. М. Минского, Д. С. Мережковского, В. В. Розанова и Ф. Сологуба. Вероятно, Дягилев и Философов пытались получить у Толстого материал для этого номера журнала.
Источник текста: Л. Н. Толстой / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.: Изд-во АН СССР, 1939. — Кн. II. — С. 520—523. — (Лит. наследство, Т. 37/38).
Оригинал здесь: fhttp://feb-web.ru/feb/litnas/texts/l37/t37-5203.htm