ВАЖНАЯ КОМИССИЯ
ВАЖНАЯ КОМИССИЯ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Важная комиссия, Розанов Василий Васильевич, Год: 1900
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Сегодня под председательством министра народного просвещения открываются заседания комиссии для изыскания мер к улучшению среднеучебных заведений. В комиссию, состоящую из семидесяти членов, входят руководители и преподаватели гимназий и прогимназий, командированные из одиннадцати учебных округов: с.-петербургского, московского, казанского, оренбургского, харьковского, одесского, виленского, варшавского, рижского и кавказского, депутаты министерств и главных управлений, в ведении которых есть высшие и средние учебные заведения, некоторые члены совета министра народного просвещения, некоторые профессора, некоторые члены ученого комитета министерства народного просвещения и несколько врачей. Состав комиссии, как и известный летний циркуляр министра народного просвещения, указывавший на органические недостатки нашей гимназии, дают надежду обществу, что совещания коснутся не подробностей в постановке отдельных предметов и не техники только преподавания, но и самого плана всей учебно-воспитательной организации. А то, что занятия комиссии будут происходить под непосредственным руководством министра, которому лично принадлежит инициатива собрания, как и указание на органическое несовершенство школы, — дает ручательство, что важные совещания этой комиссии суть только предварение еще более важных практических перемен. Общество с великими надеждами и полным доверием будет следить за намечаемым началом реформы, так долго и так терпеливо ожидавшейся и наконец, по-видимому, уже недалекой.
Гр. Д. А. Толстой, вводя реформу тридцать лет назад, довольно свободно понимал свою задачу и смотрел на все, позади его лежавшее, только как на строительный материал, нимало не связывавший созревших в уме его предначертаний. Его собственная реформа оказалась так решительно неудачной и она так мало привилась к России, что нынешний министр народного просвещения имеет все основания чувствовать себя еще менее связанным неудачным прошедшим и совершенно забытым давно прошедшим наших гимназий. Уваровская гимназия — забыта, толстовская — не принялась на почве, а все здание среднеучебной системы походит более на склад огромных, не сцементированных камней, нежели на конструкцию, сколько-нибудь способную держаться целесообразностью общего плана и согласованностью частей.
Самое трудное для комиссии будет заключаться в точном и твердом выборе мер, способных достигнуть намеченной цели, потому что самая цель может возбуждать гораздо менее сомнений. Россия до пресыщения утомлена ролью маленькой, торопливой и угодливой в переимчивости страны по отношению к просвещенным странам Запада: ролью какого-то вечного Сан-Суси около огромного Берлина, Версаля — около мирового Парижа и, во всяком случае, зависимого и подобострастного пригорода около настоящих и самостоятельною жизнью живущих городов. Торопливо и вечно копируя, мы меняли свои учебные заведения, — и все опыты учебных систем у нас были жестоким experimentum in anima vili, против которого, как против жестокости, так любят предостерегать других сами педагоги. Что мы делали, как не совершали опыты над бедною душою русских детей, опыты не проверенные, опыты с беспощадною суровостью проводимые. Россия так много испытала их, они стоили ей такого калеченья целых поколений, что жажда стать на свои исторические ноги, кажется, превозмогает в ней над всяким другим желанием. Громадная страна с необъятными задатками оригинальности, своеобличья — она не примет школы французской, не примет — английской, как согнулась в три погибели и все-таки не приняла немецкой. Дайте России русскую школу, поработайте над нею вашим русским умом, поприсмотритесь, поизобретайте — и дайте в школу русский строй, русский быт, русский дух, также дайте ей несколько русской гордости и русского народно-исторического ума!
Это равно относится к содержанию и к методам. Как много русские ученики учат римских законов, республиканских, императорских — и ни одного русского, lex Julia, ‘законы Лициния’ — перечисляются в параграфах содержания, а ‘Русская Правда’ не известна ни в первой, ни в заключительной статье, хотя бы для курьеза или примера. Законы Альфреда Великого, нравы времен Карла Великого, Фома Бекет и Кларендонские постановления — все рвется в сознание ученика, и не смеет только протиснуться в него ничего из ‘Судебника’ Иоанна Грозного, из ‘Уложения’ Алексея Михайловича. Римские и греческие войны картиннее проходятся, серьезнее рассказываются, тогда как Суворов весь рассыпается на уроках истории в одни анекдоты. Это — слишком, это право слишком… Но как бедственно обстоит дело с материалом преподаваемым, так и с методом преподавания. Везде есть тип русского учителя, тип доброго русского человека, ласкового русского человека, словоохотливого русского человека, — тип часто мудреца под шкурою простака: но нет и до полного нуля стерт этот тип только в нашей печальной и угрюмой гимназии. Какую любовь стяжали наши народные учителя и учительницы, городские и сельские, сколько оригинальности в учителе семинарии, в преподавателе духовной академии, даже на кафедре университета вы отыщете коренного русского человека с русскою повадкою, русским остроумием, русскою смекалкою! Увы! только в гимназии одной вы встретите не русского учителя, а какой-то экстракт педагогических способностей (скорее — неспособностей?), микстуру из чиновника и педагога с непременно выпаренным из нее человеком. И вот русские дети задыхаются над этим чуждым их воображению и сердцу материалом и среди чуждых им по характеру, по манерам, по поведению людей, хотя и таких же русских, как они. Везде учитель — родной ученику, заместитель его родителей, пестун, но у нас?.. Это какой-то (по отношению к школярам) ‘выходец иного света’, водящий его тоже ‘по иному свету’, о коем к 17-ти годам, ‘к испытанию зрелости’, он узнает не без удовольствия и смущения, что это есть говорящий по-русски культур-трегер всемирной образованности, — и он ввел его, русского мальчика, в эту всемирную образованность, в которой он сегодня, в семь приемов, в течение двух недель будет испытываться ‘письменно и устно’.
Каждая великая нация, сейчас живущая или отжившая, имеет и имела свою национальную школу, как отсвет своего образования, своей истории, своей литературы. Школа наша бесспорно не национальна и бесспорно общество вправе ожидать от реформы, что она ответит именно на это его ожидание.
НВ. 1900. 7 янв. No 8571. Б.п.