Варфоломеевская ночь, Мериме Проспер, Год: 1829 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 187 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ВАРОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ

ИСТОРИЧЕСКАЯ ХРОНИКА
ЦАРСТВОВАНІЯ
ФРАНЦУЗСКАГО КОРОЛЯ КАРЛА IX
П. МЕРИМЕ

ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ‘ИСТОРИЧЕСКОМУ ВСТНИКУ’

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА, ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 11—2
1882

ГЛАВА I.
Рейтары.

Въ недалекомъ разстояніи отъ Этамна, со стороны Парижа, до сихъ поръ виднется большое четырехъ-угольное зданіе со стрльчатыми готическими окнами, на которыхъ сохранились остатки грубыхъ скульптурныхъ украшеній. Надъ дверью устроена ниша, гд нкогда стояла каменная статуя Мадонны, но во время революціи она подверглась участи многихъ другихъ изображеній святыхъ. Президентъ революціоннаго клуба въ Ларси торжественно разбилъ ее при большомъ стеченіи публики. Впослдствіи, на этомъ мст поставлена была другая, боле простая статуя св. Двы, изъ гипса, но, благодаря украшающимъ ее шелковымъ лоскутьямъ и стекляннымъ бусамъ, она все еще довольно представительна и придаетъ почтенный видъ ныншнему питейному дому Клода Жиро.

Боле трехъ столтій тому назадъ, а именно въ 1572 году, это зданіе такъ же, какъ и теперь, служило убжищемъ для жаждущихъ и утомленныхъ путешественниковъ. Но въ т времена оно имло снаружи совершенно иной видъ. Стны были покрыты надписями, которыя свидтельствовали о различныхъ превратностяхъ междоусобной войны. Рядомъ съ фразой: ‘Да здравствуетъ принцъ!’ (Конде), можно было прочесть: ‘Да здравствуетъ герцогъ Гизъ! Смерть гугенотамъ!’ Въ другомъ мст какой-то солдатъ нарисовалъ углемъ вислицу съ повшеннымъ, а внизу, въ вид поясненія, сдлалъ надпись: Гаспаръ Шатильонъ. Но, повидимому, протестанты поздне господствовали въ этой мстности, потому что въ описываемое время имя ихъ предводителя было вычеркнуто и замнено именемъ герцога Гиза. Другія надписи, наполовину стертыя, которыя трудно было разобрать, а еще трудне передать въ приличныхъ выраженіяхъ, показывали, что король и его мать такъ же мало внушали къ себ уваженіе, какъ и предводители партій. Однако, несчастной Мадонн пришлось всего боле пострадать отъ неистовствъ междоусобной войны и религіозныхъ распрей. Статуя едва ли не въ двадцати мстахъ была повреждена пулями, что служило доказательствомъ того усердія, съ какимъ солдаты гугеноты уничтожали все то, что они называли ‘языческими изображеніями’. Въ то время, какъ благочестивый католикъ, проходя мимо статуи, почтительно снималъ шапку, протестантъ считалъ своимъ долгомъ сдлать по ней выстрлъ, и если попадалъ въ цль, то гордился этимъ, какъ будто убилъ чудовище изъ Апокалипсиса и уничтожилъ идолопоклонство.

Нсколько мсяцевъ тому назадъ, былъ заключенъ миръ между двумя враждебными сектами, но клятва была произнесена устами, а не сердцемъ. По-прежнему была сильна ненависть между обими партіями. Все напоминало о недавнемъ окончаніи войны, и во всемъ видны были несомннные признаки, что миръ не можетъ доле продолжаться.

Гостинница ‘Золотаго Льва’ была переполнена солдатами. По ихъ иноземному выговору и странной одежд можно было сразу узнать, что это нмецкіе всадники, носившіе названіе рейтаровъ (retres). Они предложили свои услуги протестантской партіи и выказывали ей особенное усердіе въ то время, когда получали наиболе щедрую плату. Если ловкость, съ какой эти иностранцы управляли лошадьми, и ихъ искусство въ стрльб длали ихъ грозными въ день битвы, то съ другой стороны они пользовались, быть можетъ, еще боле заслуженной репутаціей отчаянныхъ хищниковъ и безжалостныхъ побдителей. Отрядъ, который остановился въ гостинниц, состоялъ изъ пятидесяти всадниковъ, они наканун выхали изъ Парижа и спшили въ Орлеанъ, гд должны были расположиться гарнизономъ.

Въ то время, какъ одни чистили лошадей, привязанныхъ у стны, другіе занимались стряпней, подкладывали дрова въ печь и поворачивали вертела на огн. Растерявшійся хозяинъ гостинницы, съ колпакомъ въ рук, смотрлъ сквозь слезы на сцену безпорядка, происходившую въ кухн. Онъ видлъ полное расхищеніе своего птичьяго двора и разграбленіе погреба, отъ бутылокъ отбивали горлышки, не давая себ труда откупорить ихъ, и, что всего хуже, онъ былъ убжденъ, что, несмотря на строгіе приказы короля относительно военной дисциплины, ему нечего ожидать вознагражденія отъ тхъ, которые обходились съ нимъ, какъ съ непріятелемъ. Всмъ было извстно, что въ эту несчастную эпоху, какъ въ мирное, такъ и въ военное время, всякая вооруженная шайка, гд бы она ни находилась, жила насчетъ безоружныхъ жителей и безнаказанно распоряжалась ихъ имуществомъ.

За дубовымъ столомъ, почернвшимъ отъ жира и копоти, сидлъ капитанъ рейтаровъ. Это былъ высокій, дородный человкъ лтъ пятидесяти, съ орлинымъ носомъ, краснымъ лицомъ и рдкими волосами съ просдью, которые едва покрывали широкій шрамъ, идущій отъ праваго уха до густыхъ усовъ. Онъ снялъ съ себя латы и каску и остался въ куртк изъ венгерской кожи, почернвшей отъ постояннаго ношенія оружія и старательно починенной въ нсколькихъ мстахъ. Сабля и пистолетъ лежали возл него на скамейк, онъ оставилъ на себ только широкій кинжалъ, съ которымъ предусмотрительные люди разставались тогда не иначе, какъ ложась въ постель.

Налво отъ него сидлъ краснощекій юноша, высокаго роста и довольно красиво сложенный. Куртка его была вышита и во всемъ костюм проглядывало больше изысканности, нежели у его товарища, хотя онъ былъ только корнетъ и подчиненный капитана.

За тмъ же столомъ сидли дв молодыя женщины, лтъ двадцати или двадцати пяти. Ихъ платья, одтыя съ чужаго плеча, и представлявшія смсь нищеты и роскоши, достались имъ, благодаря случайностямъ войны. На одной былъ надтъ поношенный корсажъ изъ шелковой камки, затканной золотомъ, и простая холстинная юбка. Другая была въ бархатномъ фіолетовомъ плать и въ мужской шляп изъ сраго войлока, украшенной птушьимъ перомъ. Об были недурны собой, но ихъ смлые взгляды и свободныя рчи показывали привычку вращаться среди солдатъ. Он пріхали изъ Германіи безъ опредленнаго занятія. Одна изъ нихъ, одтая въ бархатномъ плать, была цыганка, она умла гадать въ карты и играла на мандолин. Другая имла нкоторыя свднія въ хирургіи и, повидимому, пользовалась особымъ уваженіемъ корнета.

Передъ каждымъ изъ четырехъ собесдниковъ стояла большая бутылка вина и стаканъ, они разговаривали и пили въ ожиданіи ужина.

Но разговоръ шелъ вяло, какъ это всегда бываетъ съ проголодавшимися людьми. Въ это время къ воротамъ гостинницы подъхалъ на красивомъ алансонскомъ кон молодой человкъ, высокаго роста и довольно изящно одтый. Трубачъ рейтаровъ, сидвшій на скамейк, поднялся съ мста и, подойдя къ незнакомцу, взялъ поводья его лошади. Незнакомецъ, принимая это за любезность, хотлъ было поблагодарить его, но тотчасъ же убдился въ своей ошибк, потому что трубачъ поднялъ голову лошади и посмотрлъ ей въ зубы съ видомъ знатока, затмъ, отойдя на нсколько шаговъ и разглядывая ноги и спину благороднаго животнаго, покачалъ головой съ видомъ человка, удовлетворившаго свое любопытство.

— У васъ добрый конь, монтсиръ! сказалъ онъ ломаннымъ французскимъ языкомъ и добавилъ по-нмецки нсколько словъ, возбудившихъ смхъ его товарищей, среди которыхъ онъ опять услся на своемъ прежнемъ мст.

Безцеремонное обращеніе трубача не понравилось путешественнику, но онъ удовольствовался тмъ, что презрительно взглянулъ на рейтара и сошелъ съ лошади.

Хозяинъ гостинницы, выйдя на встрчу постителю, почтительно взялъ поводья изъ его рукъ и сказалъ вполголоса, чтобы рейтары не могли разслышать его словъ:

— Господь да благословитъ васъ, молодой господинъ! Но вы пожаловали не во-время, здсь остановилась компанія этихъ нечестивцевъ. Не мшало бы святому Христофору свернуть имъ шеи! Намъ съ вами, какъ истиннымъ христіанамъ, ихъ присутствіе не можетъ доставить особеннаго удовольствія.

На лиц молодаго человка появилась грустная улыбка.

— Эти господа, вроятно, протестанты? спросилъ онъ.

— И вдобавокъ рейтары! продолжалъ хозяинъ.— Да поразитъ ихъ гнвъ святой Богородицы! Они здсь не больше часа, а уже переломали половину моей мебели. Они такіе же безсовстные грабители, какъ ихъ начальникъ, г-нъ де-Шатильонъ, этотъ прославленный адмиралъ сатаны.

— При такой сдой бород, какъ ваша, не мшало бы имть побольше осторожности! Какъ вамъ не пришло въ голову, что вы, быть можетъ, говорите съ протестантомъ? Ну, а если онъ вздумаетъ отвтить какъ слдуетъ на ваши слова!

Говоря это, незнакомецъ билъ хлыстомъ по своему блому кожаному сапогу.

— Какъ!.. неужели?.. вы гугенотъ, протестантъ! хотлъ я сказать, воскликнулъ удивленный хозяинъ. Он сдлалъ шагъ назадъ и разглядывалъ незнакомца съ головы до ногъ, какъ бы отыскивая какой нибудь признакъ, по которому можно было бы узнать, къ какой религіи онъ принадлежитъ. Красивый нарядъ молодаго человка и его открытое улыбающееся лицо мало-по-малу успокоили трактирщика, и онъ продолжалъ вполголоса: — Протестантъ въ зеленомъ бархатномъ плать! гугенотъ съ брыжами l’espagnole! Это невроятно!.. Нтъ, молодой господинъ, такого щегольскаго платья не бываетъ у еретиковъ. Пресвятая Марія! Камзолъ изъ тончайшаго бархата!.. Это слишкомъ красиво для такихъ негодяевъ!..

Въ тотъ же моментъ хлыстъ свиснулъ по воздуху и ударилъ по щек бднаго содержателя гостинницы, не оставивъ въ немъ ни малйшаго сомннія относительно вроисповданія его собесдника.

— Вотъ теб, дерзкій болтунъ! Я научу тебя держать языкъ за зубами!.. Но довольно объ этомъ!.. Сведи мою лошадь въ конюшню и позаботься о ней.

Содержатель гостинницы печально опустилъ голову и повелъ лошадь подъ навсъ, проклиная въ душ нмецкихъ и французскихъ еретиковъ, и если бы молодой человкъ не послдовалъ за нимъ, то бдному животному, вроятно, пришлось бы пострадать за своего хозяина и остаться безъ ужина.

Немного погодя, незнакомецъ вошелъ въ кухню и поклонился небольшому обществу, сидвшему за дубовымъ столомъ, слегка приподнявъ свою большую шляпу, украшенную чернымъ и желтымъ перомъ. Капитанъ отвтилъ на его поклонъ, и оба они нсколько минутъ молча осматривали другъ друга.

— Капитанъ, сказалъ незнакомецъ, я дворянинъ протестантъ, и очень радъ, что встрчаю здсь моихъ собратій по религіи. Если вы ничего не имете противъ этого, то поужинаемъ вмст.

Благородная осанка и изящный костюмъ незнакомца расположили капитана въ его пользу, онъ вжливо отвтилъ, что считаетъ себя польщеннымъ такой честью. Мила, одна изъ молодыхъ женщинъ, цыганка по происхожденію, о которой мы говорили выше, пригласила его ссть возл себя на скамь, и такъ какъ она вообще отличалась услужливостью, то подала ему стаканъ, который капитанъ тотчасъ же наполнилъ виномъ.

— Мое имя Дитрихъ Горнштейнъ, сказалъ капитанъ, чокаясь съ молодымъ человкомъ.— Вы, вроятно, слыхали о капитан Дитрих Горнштейн? Я командовалъ отрядомъ ‘Enfants-Perdus’ {Les Enfante-Perdus составляли часть французской милиціи и выбирались большинствомъ голосовъ изъ цлой арміи. Ихъ употребляли для опасныхъ экспедицій и отдльныхъ стычекъ, они исполняли также роль развдчиковъ и вольтижеровъ и первые вступали въ битву. При Людовик ХІІІ-мъ и Людовик XIV-мъ ихъ выбирали преимущественно изъ мушкетеровъ и гренадеровъ. Впослдствіи Enfante-Perdus называли волонтеровъ. Прим. перев.} въ битв близъ Др, а затмъ при Арнау-ле-Дюкъ.

Незнакомецъ понялъ, что въ этихъ словахъ заключается косвенный вопросъ и отвтилъ:

— Къ сожалнію, я не могу назвать себя такимъ громкимъ именемъ, какъ ваше, капитанъ! Я говорю лично о себ, потому что имя моего отца извстно въ нашихъ междоусобныхъ войнахъ. Меня зовутъ Бернаръ Мержи…

— Никто лучше меня не знаетъ этого имени! воскликнулъ Горнштейнъ, наполняя свой стаканъ.— Я хорошо помню вашего отца, мосье Бернаръ де-Мержи! Я познакомился съ нимъ въ самомъ начал нашихъ войнъ и былъ его близкимъ пріятелемъ. За его здоровье, мосье Бернаръ!

Горнштейнъ поднялъ свой стаканъ и сказалъ нсколько словъ по-нмецки присутствующимъ солдатамъ. Въ тотъ самый моментъ, какъ онъ поднесъ вино къ губамъ, рейтары громко крикнули и бросили вверхъ свои шляпы.

Хозяину гостинницы представилось, что это сигналъ къ рзн, онъ въ испуг бросился на колни. Даже Бернаръ былъ нсколько удивленъ этой неожиданной почестью, но тмъ не мене счелъ своимъ долгомъ отвтить на эту германскую любезность предложеніемъ выпить за здоровье капитана.

Въ бутылкахъ, которыми усердно пользовались до его прибытія, не оказалось вина для этого новаго тоста.

— Встань, ханжа! крикнулъ капитанъ, обращаясь къ хозяину, все еще стоявшему на колняхъ.— Притащи еще вина. Разв ты не видишь, что бутылки пусты?

Корнетъ, чтобы еще боле убдить его въ этомъ, бросилъ ему въ голову одну изъ бутылокъ.

Хозяинъ побжалъ въ погребъ.

— Этотъ человкъ дерзкій и заносчивый дуракъ, сказалъ Мержи,— но если бы бутылка попала въ него, то вы могли бы, помимо вашего желанія, повредить ему черепъ!

— Не велика бда! возразилъ съ хохотомъ корнетъ.

— Голова паписта крпче этихъ бутылокъ, хотя также пуста! замтила Мила.

Корнетъ разразился еще боле громкимъ смхомъ, вс присутствующіе послдовали его примру, не исключая Мержи, который былъ несовсмъ доволенъ грубой шуткой своей сосдки, но невольно улыбался, глядя на ея красивый ротикъ.

Принесли еще вина, затмъ поданъ былъ ужинъ. Вс принялись усердно за ду. Капитанъ посл минутнаго молчанія продолжалъ:

— Мн ли не знать полковника де-Мержи! Онъ командовалъ пхотой во время перваго похода принца Конде. При осад Орлеана мы прожили съ нимъ два мсяца въ одномъ и томъ же дом. Какъ его здоровье теперь?

— Довольно сносно для его преклонныхъ лтъ, такъ что остается только благодарить Бога. Онъ часто разсказывалъ мн о рейтарахъ и ихъ удачныхъ аттакахъ во время сраженія при Др.

— Я зналъ также его старшаго сына… вашего брата, капитанъ Жоржъ. Тогда еще онъ…

Мержи видимо смутился при этихъ словахъ.

— Нужно, отдать ему справедливость, продолжалъ капитанъ,— онъ никому не уступитъ въ храбрости. Но чортъ возьми, что это за горячая голова. Я воображаю, какъ былъ огорченъ вашъ отецъ его отступничествомъ.

Мержи еще больше покраснлъ и пробормоталъ нсколько словъ въ оправданіе брата, хотя видно было, что онъ еще строже относится къ нему, нежели капитанъ рейтаровъ.

— Извините, что огорчилъ васъ! сказалъ капитанъ,— поговоримъ о чемъ нибудь другомъ. Это немаловажная потеря для религіи и большая находка для короля, который, по слухамъ, оказываетъ величайшій почетъ вашему брату…

— Вы изъ Парижа, прервалъ его Мержи, чтобы перемнить разговоръ.— Пріхалъ ли адмиралъ? Вамъ, вроятно, удалось видть его? Какъ его здоровье?

— Онъ пріхалъ съ дворомъ изъ Блуа, какъ разъ передъ нашимъ отъздомъ. Онъ совершенно здоровъ, свжъ и бодръ, какъ ни въ чемъ не бывало. Славный парень! онъ выдержитъ еще двадцать междоусобныхъ войнъ. Его величество относится къ нему съ такимъ уваженіемъ, что паписты готовы лопнуть съ досады.

— Въ самомъ дл! Но я сильно сомнваюсь, чтобы король былъ въ состояніи когда либо оцнить надлежащимъ образомъ вс его достоинства.

— Вотъ, напримръ, я видлъ вчера короля на лстниц въ Лувр: онъ жалъ руку адмиралу. Гизъ шелъ сзади и имлъ самый жалкій видъ, точно собака, которая поджала хвостъ отъ побоевъ. Знаете ли вы, что я подумалъ въ эту минуту? Король произвелъ на меня впечатлніе человка, показывающаго льва на ярмарк, когда онъ заставляетъ звря подать себ лапу, и хочетъ при этомъ выказать твердость и храбрится, но не можетъ забыть, что лапа, которую онъ держитъ въ рукахъ, съ страшнйшими когтями. Да, клянусь своей бородой, мн показалось, что король чувствовалъ когти адмирала.

— У него долгія руки! сказалъ корнетъ.

(Эта фраза, которая служила выраженіемъ того вліянія, которымъ пользовался адмиралъ Колиньи, вошла въ поговорку у протестантовъ).

— Для своихъ лтъ это замчательно красивый мужчина! замтила Мила.

— Я предпочла бы имть его своимъ любовникомъ, нежели любаго изъ молодыхъ папистовъ, добавила Трудхенъ, пріятельница корнета.

— Онъ истинный столпъ религіи! сказалъ Мержи, желая съ своей стороны сказать что нибудь въ похвалу адмиралу.

— Да, но онъ чертовски строгъ относительно дисциплины, замтилъ капитанъ, покачавъ головой.

Корнетъ многозначительно подмигнулъ ему въ отвтъ, и его толстая физіономія съежилась въ гримасу, которой онъ напрасно хотлъ придать нчто похожее на улыбку.

— Я не ожидалъ — сказалъ Мержи,— что такой старый служака, какъ вы, капитанъ, поставите въ упрекъ адмиралу строгую дисциплину, которую онъ ввелъ въ своей арміи.

— Само собою разумется, что дисциплина необходима, но слдуетъ имть въ виду труды и лишенія, какіе приходится переносить солдату, и позволить ему при случа извстныя развлеченія. Впрочемъ, у всякаго человка свои недостатки! Хотя меня вздернули на вислицу по приказанію адмирала, но я первый готовъ выпить за его здоровье.

— Какъ! адмиралъ приказалъ васъ повсить? Однако, у васъ замчательно бодрый видъ для человка, побывавшаго на вислиц.

— Да, чортъ побери! Онъ приказалъ меня повсить, но я не злопамятенъ и предлагаю тостъ за его здоровье.

Съ этими словами капитанъ наполнилъ стаканы виномъ, снялъ шляпу и веллъ своимъ солдатамъ трижды прокричать ура.

Такимъ образомъ, Мержи могъ возобновить свои вопросы только тогда, когда вино было допито и шумъ окончательно затихъ.

— За что же повсили васъ, капитанъ? спросилъ онъ.

— За сущую бездлицу! Вся наша вина заключалась въ разграбленіи древняго монастыря Сентонжъ, который мы вслдъ затмъ сожгли севершенно случайно.

— Да, но не вс монахи успли тогда выйти изъ него!— замтилъ корнетъ и громко захохоталъ отъ своей остроумной шутки.

— Не велика бда, если сгораютъ подобныя канальи!— продолжалъ капитанъ.— Туда имъ и дорога, сожгутъ ихъ немного раньше или позже,— не все ли равно? Но поврите ли, мосье де-Мержи, адмиралъ не на шутку разсердился на насъ за это и приказалъ меня арестовать, а его главный профосъ, не вникнувъ въ сущность дла, присудилъ меня къ повшенію. Тогда вс окружающіе адмирала дворяне и сеньоры стали просить его о помилованіи, не исключая Лену, который, какъ вамъ извстно, не отличается мягкимъ сердцемъ относительно нашего брата-солдата, такъ что о немъ даже составилась поговорка, что онъ только уметъ завязывить петли для вислицъ, а не развязывать ихъ. Капитаны также просили за меня, но адмиралъ отказалъ всмъ на-отрзъ. Прахъ его возьми, какъ онъ разозлился тогда! Не помня себя отъ ярости, онъ грызъ свою зубочистку, а вы знаете нашу поговорку: Избави насъ Боже отъ ‘Отче Нашъ’ Монморанси и зубочистки адмирала! Онъ даже сказалъ такую фразу: ‘Господь да проститъ мои прегршенія, но я считаю необходимымъ убить мародерство въ зародыш, а не тогда, когда оно достигнетъ чудовищныхъ размровъ и погубитъ насъ!’ Затмъ явился священникъ съ своей книгой, которую онъ держалъ подъ мышкой, насъ обоихъ, т. е. меня и товарища, повели подъ одинъ дубъ… Мн кажется, что я и теперь вижу его, одна втка далеко выступила впередъ, какъ будто нарочно выросла для этого… Мн надли петлю на шею… Всякій разъ, какъ я только вспомню объ этой веревк, у меня пересыхаетъ горло, какъ трутъ.

— Вы можете этимъ смочить себ горло, сказала Мила, наполнивъ стаканъ разсказчика.

Капитанъ выпилъ залпомъ вино и продолжалъ:

— Я уже воображалъ себя не боле ни мене, какъ въ положеніи желудя на дуб, но тутъ я осмлился сказать амиралу: ‘Чтобы длаете, милостивйшій сеньоръ! Разв вшаютъ человка, который предводительствовалъ отрядомъ Enfants-Perdus въ битв при Др!’ Я замтилъ, что онъ выплюнулъ зубочистку и взялъ другую, и я подумалъ: это хорошій знакъ! Онъ подозвалъ къ себ капитана Кормье и шепнулъ ему что-то на ухо, затмъ обращаясь къ профосу, сказалъ громко: ‘Повсьте его!’ Съ этими словами онъ повернулъ спину и ушелъ. Меня и взаправду вздернули на воздухъ, но тутъ добрякъ Кормье перерзалъ веревку своей шпагой, такъ что я упалъ съ втки на землю, красный, какъ вареный ракъ.

— Вы счастливо выпутались изъ бды!— замтилъ Мержи, внимательно разсматривая расказчика. Общество человка, справедливо заслужившаго вислицу, до извстной степени тяготило его. Но въ эти злополучныя времена преступленія были такимъ обычнымъ явленіемъ, что невозможно было относиться къ нимъ такъ строго, какъ теперь. Жестокости одной партіи оправдывали репрессивныя мры другой. Помимо этого были и побочныя причины, заставлявшія Мержи относиться снисходительно къ своимъ собутыльникамъ: во-первыхъ, кокетничанье Милы, которая все больше и больше нравилась ему, а, во-вторыхъ, вино, дйствовавшее сильне на его молодой мозгъ, чмъ на закаленныя головы рейтаровъ.

— Цлыхъ восемь дней я прятала капитана въ крытой телг и позволяла ему выходить изъ нея только по ночамъ,— сказала Мила.

— А я — добавила Трудхенъ — приносила ему тайкомъ питье и ду, онъ можетъ подтвердить это!

— Адмиралъ сдлалъ видъ, что сердится на Кормье,— продолжалъ капитанъ,— но въ сущности это была только комедія, потому что все заране было условлено между ними. Что касается меня лично, то я долго оставался въ послднихъ рядахъ аріміи, не смя показаться на глаза адмиралу, наконецъ, при осад Ланьяка онъ увидлъ меня въ транше и сказалъ: — ‘Мой другъ Дитрихъ, такъ какъ ты не умеръ на вислиц, то постарайся, по крайней мр, чтобы тебя застрлили!’ Съ этими словами онъ указалъ на брешь. Я понялъ, что онъ хотлъ сказать, и смло пошелъ на приступъ, а на другой день представился ему на главной улиц съ прострленной шляпой въ рукахъ.— ‘Милостивйшій сеньоръ’,— сказалъ я ему,— ‘меня застрлили тмъ же самымъ способомъ, какъ нкогда повсили’. Онъ улыбнулся и, подавая мн кошелекъ, сказалъ:— ‘Возьми это и купи себ новую шляпу!’ Съ этого времени мы всегда ладили съ нимъ. Что за золотое дно былъ этотъ городъ Ланьякъ! Даже теперь слюнки текутъ, когда вспоминаю о немъ.

— Какія тамъ были чудесныя шелковыя платья! воскликнула Мила.

— И какое множество отличнаго блья!— добавила Трудхенъ.

— Дали же мы себя знать монахинямъ тамошняго монастыря!— сказалъ корнетъ.— Представьте себ, подъ одной кровлей двсти конныхъ мушкетеровъ и сотня монахинь!..

— Гугеноты такъ пришлись имъ по вкусу,— замтила Мила,— что боле двадцати монахинь отреклись отъ папизма.

— Стоило тогда посмотрть на нашихъ карабинеровъ!— воскликнулъ капитанъ.— Они ходили на водопой въ священническихъ ризахъ, лошади ли овесъ на алтаряхъ, а мы пили превосходное вино въ серебряныхъ церковныхъ сосудахъ!

Онъ оглянулся, чтобы спросить еще вина, и увидлъ содержателя гостинницы, который поднялъ руки къ небу, съ выраженіемъ неизъяснимаго ужаса на лиц.

— Дуралей!— замтилъ храбрый Дитрихъ Горнштейнъ, пожимая плечами.— Я не понимаю, какъ могутъ быть люди настолько глупы, чтобы врить всмъ нелпостямъ, которыя распускаютъ священники паписты. Такъ, напримръ, во время сраженія при Монконтур, я убилъ выстрломъ изъ пистолета одного дворянина изъ отряда герцога Анжуйскаго. Когда я снялъ съ него куртку, то какъ вы думаете, мосье Мержи, что я увидлъ у него на живот? Большой кусокъ шелковой матеріи, исписанный именами святыхъ. Онъ былъ вполн убжденъ, что это предохранитъ его отъ пуль. Но, чортъ возьми, я ему доказалъ, что не существуетъ такого талисмана, который бы не пробила протестантская пуля.

— Само собою разумется!— прервалъ корнетъ, — но и на моей родин продаютъ пергаменты, которые предохраняютъ отъ свинца и желза.

— Я предпочелъ бы всему этому,— сказалъ Мержи,— хорошіе стальные латы, въ род тхъ, какія изготовляетъ Жакъ Леско въ Нидерландахъ.

— Однако, нельзя отрицать,— сказалъ капитанъ,— что можно сдлать человческое тло неуязвимымъ. Въ Др я видлъ собственными глазами дворянина, которому мушкетный выстрлъ попалъ прямо въ грудь, но онъ зналъ рецептъ одной мази и натерся ею подъ своей курткой изъ буйволовой кожи. Что же вы думаете, на мст выстрла не видно было даже чернаго и краснаго пятна, которое всегда остается посл контузіи.

— Разв вы не допускаете, что достаточно было упомянутой вами буйволовой кожи, чтобы уменьшить силу мушкетнаго выстрла?

— Вы, французы, ничему не хотите врить! Но что сказали бы вы, если бы видли, такъ же какъ я, сицилійскаго жандарма, который положилъ при насъ руку на столъ, и никакіе удары ножа не могли ранить ее. Вы сметесь, и считаете это невозможнымъ, но спросите Милу. Вы видите эту двушку? Она родомъ изъ страны, гд колдуны встрчаются такъ же часто, какъ здсь монахи, она можетъ разсказать вамъ страшныя исторіи. Въ длинные осенніе вечера, когда мы сидли у огня подъ открытымъ небомъ, у меня подчасъ волосы становились дыбомъ отъ ея разсказовъ.

— Мн очень хотлось бы услышать одинъ изъ нихъ,— сказалъ Мержи.— Прелестная Мила, доставьте мн это удовольствіе.

— Да, Мила,— добавилъ капитанъ,— разскажи намъ какую нибудь исторію, пока мы допиваемъ эти бутылки.

— Ну, такъ слушайте!— сказала Мила,— а вы, молодой господинъ, ни во что не врующій, сдлайте одолженіе, оставьте про себя ваши сомннія.

— Почему вы думаете, что я ни во что не врю? возразилъ вполголоса Мержи,— клянусь честью, мн кажется, что вы заколдовали меня, я влюбился въ васъ по-уши.

Мила слегка оттолкнула его, потому что губы Мержи почти касались ея щеки. Затмъ она взглянула украдкой по сторонамъ, чтобы убдиться, вс ли слушаютъ ее, и начала свой разсказъ:

— Капитанъ, вы, вроятно, бывали въ Гамельн?

— Ни разу въ моей жизни.

— А вы, корнетъ?

— Я также никогда не бывалъ тамъ.

— Какъ! Неужели никто изъ васъ не знаетъ Гамельна?

— Я прожилъ тамъ цлый годъ, сказалъ одинъ изъ рейтаровъ, подходя къ столу.

— Ну, Фрицъ, значитъ, ты видлъ церковь въ Гамельн?

— Разъ сто, если не больше.

— И видлъ также большія расписанныя стекла?

— Само собою разумется!

— Не можешь ли сказать намъ, что нарисовано на этихъ стеклахъ?

— На этихъ стеклахъ?.. Если не ошибаюсь, то на лвомъ окн нарисованъ большой черный человкъ, играющій на флейт, и маленькія дти, которыя бгутъ за нимъ.

— Совершенно врно. Ну, слушайте, я разскажу вамъ исторію этого чернаго человка и этихъ дтей. Много лтъ тому назадъ, жители Гамельна были обезпокоены безчисленнымъ множествомъ крысъ, пришедшихъ съ свера такими огромными ватагами, что земля совсмъ почернла отъ нихъ, и ни одинъ крестьянинъ въ это. время не ршался прохать въ тлг по дорог, по которой пробирались эти животныя. Они все пожирали въ одно мгновеніе ока, а въ амбар крысамъ легче было състь бочку ржи, нежели мн выпить стаканъ этого хорошаго вина.

Она выпила стаканъ и продолжала:

— Мышеловки, крысоловки, ядъ, западни — все была напрасно. Изъ Бремена выписали лодку, нагруженную 1.100 крысами, но и эта не подйствовало. Едва успютъ уничтожить тысячу крысъ, какъ на ихъ мсто является другія десять тысячъ, и еще боле голодныхъ, нежели первыя. Однимъ словомъ, если бы не нашлось средства противъ этой язвы, то въ Гамельн не осталось бы ни одного зерна ржи и вс жители умерли бы съ голоду.

Но вотъ однажды, въ пятницу, къ городскому бургомистру явился человкъ высокаго роста, смуглый, худощавый, съ большими глазами, ртомъ до ушей, въ красной куртк, остроконечной шляп, въ широкомъ исподнемъ плать, украшенномъ лентами, въ срыхъ чулкахъ и башмакахъ съ розетками огненнаго цвта. У пояса его вислъ небольшой кожаный мшокъ. Мн кажется, что я и теперь вижу его передъ собой.

Вс невольно устремили глаза на стну, на которую смотрла Мила.

— Разв вы видли его когда нибудь? спросилъ Мержи.

— Не я, а моя бабушка, она такъ хорошо помнила его, что могла бы нарисовать его портретъ.

— Что сказалъ онъ бургомистру?

— Онъ предложилъ ему за сто дукатовъ избавить городъ отъ опустошавшей его язвы. Какъ и слдовало ожидать, бургомистръ и бюргеры тотчасъ же согласились на эту сдлку. Тогда незнакомецъ вышелъ на торговую площадь, всталъ передъ церковью, но замтьте — спиной къ ней, вынулъ изъ своего кармана бронзовую флейту и началъ наигрывать странную арію, какую никогда не игралъ ни одинъ нмецкій флейтистъ. Мыши и крысы, услыхавъ эту арію, стали сбгаться къ нему сотнями и тысячами со всхъ чердаковъ, щелей въ стнахъ, изъ-подъ стропилъ и черепицъ городскихъ крышъ. Незнакомецъ, не переставая играть на флейт, направился къ Везеру, снялъ съ себя обувь и вошелъ въ воду въ сопровожденіи всхъ крысъ Гамельна, которыя тутъ же и перетонули. Но въ город оставалась еще одна крыса, и вы сейчасъ узнаете, почему. Колдунъ (это былъ онъ) спросилъ у одной крысы, отставшей отъ своихъ товарищей, которая еще не успла войти въ рку, почему не пришла блая крыса Клауссъ?— ‘Милостивый государь’, отвтила крыса, ‘Клауссъ такъ стара, что уже не въ состояніи ходить’.— ‘Пойди и приведи ее сюда!’ отвтилъ колдунъ. Крыса пошла назадъ въ городъ и скоро вернулась съ толстой блой крысой, которая была такъ стара, что съ трудомъ передвигала ноги. Тогда молодая крыса потащила ее за хвостъ и он об вошли въ Везеръ и потонули, какъ вся ихъ остальная компанія. Такимъ образомъ, городъ былъ очищенъ отъ крысъ. Но когда незнакомецъ явился въ ратушу, чтобы получить общанную награду, то бургомистръ и бюргеры разсудили, что имъ нечего больше опасаться крысъ и можно подешевле отдлаться отъ человка, не имющаго никакой протекціи. Въ виду этого, они не постыдились предложить ему десять дукатовъ вмсто общанныхъ ста. Незнакомецъ сталъ настойчиво требовать деньги, но его послали ко всмъ чертямъ. Онъ пригрозилъ имъ, что заставитъ ихъ заплатить еще дороже, если они не исполнятъ въ точности заключеннаго съ нимъ условія. Бюргеры покатились со-смху при этой угроз и вытолкали его за дверь ратуши, назвавъ его въ насмшку прекраснымъ крысоловомъ. Эту кличку подхватили уличные ребятишки и проводили его съ крикомъ по улицамъ до Новыхъ Воротъ. Въ слдующую пятницу, ровно въ полдень, незнакомецъ опять появился на торговой площади, но на этотъ разъ въ пунцовой шляп съ полями, загнутыми самымъ страннымъ образомъ. Онъ вынулъ изъ своего мшка флейту, но совсмъ не такую, какъ въ первый разъ, и какъ только началъ играть, около него собрались мальчики всего города отъ шести до шестнадцати лтъ и вышли вмст съ нимъ изъ городскихъ воротъ.

— Неужели жители Гамельна позволили ему увести дтей? спросили въ одинъ голосъ капитанъ и Мержи.

— Они послдовали за нимъ до горы Коппенберга, гд находилась тогда пещера, теперь она уже не существуетъ. Флейтистъ вошелъ въ пещеру, а за нимъ вс дти. Нкоторое время слышны были звуки флейты, но они становились все слабе и, наконецъ, совсмъ замолкли. Дти исчезли безслдно, и съ тхъ поръ никто не имлъ о нихъ никакихъ извстій…

Цыганка остановилась, чтобы видть, какое впечатлніе произвелъ ея разсказъ на слушателей.

Рейтаръ, жившій въ Гамельн, счелъ нужнымъ добавить съ своей стороны нсколько словъ:

— Эта исторія настолько правдива, сказалъ онъ,— что когда въ Гамельн говорятъ о какомъ либо необычайномъ событіи, то добавляютъ: это случилось черезъ двадцать или десять лтъ посл ухода нашихъ дтей… Фалькенштейнъ раззорилъ нашъ городъ шестьдесятъ лтъ спустя посл того, какъ пропали наши дти…

— Но всего любопытне,— прервала Мила,— что около этого времени, въ недалекомъ разстояніи отъ Гамельна, въ Трансильваніи, появились какіе-то дти, которыя говорили чистымъ нмецкимъ языкомъ, но не могли объяснить, откуда они. Они женились въ своемъ новомъ отечеств и научили дтей, которые родились у нихъ, своему родному, языку, отъ этого до сихъ поръ въ Трансильваніи говорятъ по-нмецки.

— Изъ вашихъ словъ можно понять, что это были дти, перенесенные сюда нечистой силой? замтилъ улыбаясь Мержи.

— Призываю небо въ свидтели, что это правда! воскликнулъ капитанъ…— Я былъ въ Трансильваніи и знаю, что тамъ говорятъ по-нмецки, между тмъ какъ кругомъ слышишь чортъ знаетъ какой языкъ.

Свидтельство капитана стоило всякихъ доказательствъ, такъ что вопросъ былъ окончательно ршенъ.

— Не хотите ли, чтобъ я вамъ погадала? спросила Мила, обращаясь къ Мержи.

— Пожалуйста! отвтилъ Мержи, обнявъ правой рукой талію цыганки и протягивая ей ладонь лвой руки.

Мила молча разсматривала ее впродолженіе нсколькихъ минутъ и по временамъ качала головой съ задумчивымъ видомъ.

— Ну, скажи, моя милочка, согласится-ли любимая женщина сдлаться моей любовницей?

Мила щелкнула его по рук вмсто отвта.

— Тебя ждетъ счастье и несчастье, сказала она,— голубые глаза приносятъ добро и зло… Но, что всего хуже, ты самъ прольешь свою собственную кровь.

Капитанъ и корнетъ молчали и, повидимому, оба были одинаково поражены послдними словами гадальщицы.

Хозяинъ гостинницы усердно крестился, стоя въ углубленіи комнаты.

— Я поврю, что ты настоящая колдунья, сказалъ Мержи,— если ты скажешь, что я намренъ сдлать въ эту минуту?

— Ты поцлуешь меня, шепнула ему на ухо цыганка.

— Ты колдунья! воскликнулъ Мержи, цлуя ее.

Они продолжали разговоръ вполголоса, и ихъ взаимная дружба, повидимому, усиливалась съ каждой минутой.

Трудхенъ взяла родъ лютни, на которой почти вс струны были цлы, и начала наигрывать прелюдію къ нмецкому маршу. Около нея тотчасъ же образовался кружокъ солдатъ, она запла военную псню на своемъ родномъ язык, рейтары во все горло повторяли припвъ. Капитанъ, увлеченный примромъ молодой женщины, принялся пть громовымъ голосомъ гугенотскую псню, мотивъ которой былъ такой же варварскій, какъ и слова:

‘Принцъ де-Конде

Былъ убитъ,

Но господинъ адмиралъ

Еще на кон сидитъ

Съ ла-Рошфуко,

Они спровадятъ всхъ папистовъ,

Папистовъ, папистовъ’, и пр.

Рейтары, разгоряченные виномъ, запли еще громче, но каждый тянулъ свою псню, не обращая вниманія на остальныхъ. Полъ былъ покрытъ осколками разбитыхъ блюдъ и бутылокъ, раздавались взрывы хохота, проклятія, вакхическія псни. Но мало-по-малу орлеанское вино оказало свое дйствіе, участниками этой дикой вакханаліи началъ овладвать сонъ. Солдаты разлеглись на скамейкахъ, корнетъ, поставивъ двухъ караульныхъ у дверей, добрелъ, пошатываясь, до своей постели. Капитанъ, который еще не потерялъ способности держаться прямой линіи, отправился, не лавируя, въ спальню хозяина, выбранную имъ для ночлега, такъ какъ это была лучшая комната въ гостинниц.

А Мержи и цыганка? Они исчезли прежде, чмъ капитанъ проплъ свою псню.

ГЛАВА II.
Непріятное пробужденіе.

Давно уже наступилъ день, когда проснулся Мержи, смутно припоминая событія предъидущаго вечера. Платье его было разбросано по всей комнат, на полу лежалъ открытый чемоданъ. Онъ поднялся съ постели и смотрлъ нкоторое время на эту сцену безпорядка, потирая себ лобъ и какъ бы собираясь съ мыслями. Лицо его выражало одновременно усталость, удивленіе и безпокойство.

Послышались тяжелые шаги на каменной лстниц, ведущей въ комнату. Кто-то отворилъ дверь, даже не взявъ на себя труда предварительно постучать въ нее. Вошелъ хозяинъ гостинницы, лицо его казалось еще мрачне, нежели наканун, но вмсто страха, въ глазахъ можно было теперь замтить какое-то дерзкое и вызывающее выраженіе.

Онъ окинулъ взглядомъ комнату и перекрестился, какъ бы прійдя въ ужасъ при вид такого невообразимаго безпорядка.

— Вы все еще въ постели, молодой человкъ! воскликнулъ онъ.— Вставайте-ка скоре! намъ нужно свести съ вами счеты.

Мержи, звая во весь ротъ, спустилъ одну ногу съ постели.

— Что значитъ этотъ безпорядокъ? Зачмъ открытъ мой чемоданъ? спросилъ онъ недовольнымъ голосомъ, въ тонъ хозяину.

— Зачмъ и почему? возразилъ этотъ,— разв я обязанъ это знать? Какое мн дло до вашего чемодана? Вы произвели еще большій безпорядокъ въ моемъ дом! Клянусь моимъ патрономъ св. Евстафіемъ, что я заставлю васъ заплатить мн за вс убытки.

Мержи сталъ натягивать красные рейтузы, и при этомъ движеніи кошелекъ выпалъ у него изъ кармана. Повидимому, звукъ, произведенный паденіемъ, былъ не тотъ, какого онъ ожидалъ, потому что онъ поспшно поднялъ кошелекъ и съ безпокойствомъ открылъ его.

— Меня обокрали! воскликнулъ онъ, обращаясь къ хозяину. Вмсто двадцати золотыхъ, которые были въ его кошельк, оказалось не боле двухъ!

Хозяинъ пожалъ плечами и презрительно улыбнулся.

— Меня обокрали! продолжалъ Мержи, поспшно завязывая себ поясъ.— Въ этомъ кошельк было двадцать экю, я требую, чтобы они были возвращены мн, ихъ украли въ вашемъ дом.

— Клянусь моей бородой, я очень радъ этому! воскликнулъ хозяинъ вызывающимъ тономъ,— это отъучитъ васъ якшаться съ колдуньями и воровками! Впрочемъ,— добавилъ онъ вполголоса,— сапогъ сапогу пара, недаромъ вс эти еретики, колдуны и мошенники льнутъ другъ къ другу! Ихъ мсто на площади Гревъ!

— Что ты тамъ бормочешь про себя, бездльникъ! крикнулъ Мержи, не помня себя отъ гнва, потому что онъ чувствовалъ, насколько былъ справедливъ сдланный ему упрекъ, и какъ человкъ, сознающій свою вину, искалъ предлога, чтобы затять ссору.

— Я говорю, отвтилъ подбоченясь содержатель гостинницы громкимъ голосомъ,— что вы все переломали въ моемъ дом, и я хочу, чтобы вы заплатили мн за это до послдней копйки.

— Я заплачу, сколько приходится на мою долю, и ни ліарда боле. А гд капитанъ Кори… Горнштейнъ?

— У меня выпили больше двухсотъ бутылокъ хорошаго стараго вина, — продолжалъ хозяинъ, еще больше возвысивъ голосъ, — но я получу съ васъ все, что слдуетъ.

Мержи окончилъ свой туалетъ.

— Гд капитанъ? крикнулъ онъ во все горло.

— Онъ ухалъ боле чмъ два часа тому назадъ, чортъ бы побралъ его и всхъ гугенотовъ! Со временемъ мы сожжемъ всхъ ихъ на костр!

Здоровая пощечина была единственнымъ отвтомъ Мержи на эти слова.

Неожиданность и сила удара настолько ошеломили почтеннаго Евстафія, что онъ отступилъ на нсколько шаговъ. Изъ кармана его панталонъ выглядывала рукоятка большого кухоннаго ножа, онъ инстинктивно схватился за нее и, если бы поддался первому движенію гнва, то, вроятно, это повело бы въ весьма печальнымъ послдствіямъ. Но благоразуміе парализовало его гнвъ, такъ какъ онъ замтилъ, что Мержи протянулъ руку къ изголовью, гд висла длинная шпага. Онъ тотчасъ же мысленно отказался отъ неравнаго боя и быстро бросился внизъ по лстниц съ крикомъ: помогите! убиваютъ!

Мержи остался одинъ на пол битвы, но его сильно безпокоили послдствія одержанной имъ побды. Онъ застегнулъ портупею, вооружился пистолетами и съ чемоданомъ въ рук вышелъ изъ комнаты, съ твердымъ намреніемъ отправиться съ жалобой къ мстному судь. Онъ прошелъ переднюю и едва вступилъ на первую ступень лстницы, какъ очутился лицомъ въ лицу съ непріятелемъ.

Во глав наскоро собранной арміи выступалъ хозяинъ гостинницы съ старой алебардой въ рукахъ, за нимъ слдовали три поваренка, вооруженные вертелами, и сосдъ съ заржавленнымъ мушкетомъ, составлявшій аріергардъ. Об стороны не ожидали такой быстрой встрчи. Всего пять или шесть ступеней раздляли противниковъ.

Мержи бросилъ чемоданъ и схватился за одинъ изъ пистолетовъ Это движеніе указало почтенному Евстафію и его приверженцамъ вс невыгоды ихъ положенія. Подобно персамъ въ Саламинской битв, они не съумли выбрать позиціи, которая давала бы имъ возможность воспользоваться своей многочисленностью. Въ ихъ арміи находился только одинъ человкъ, у котораго было огнестрльное оружіе, но онъ не могъ употребить его, не поранивъ товарищей, шедшихъ впереди, между тмъ какъ пистолеты гугенота, направленные вдоль лстницы, грозили положить всхъ ихъ съ одного выстрла. Слабый звукъ взводимыхъ курковъ привелъ ихъ въ такой ужасъ, какъ будто они услыхали настоящій выстрлъ. Въ этотъ же моментъ непріятельская колонна внезапнымъ движеніемъ повернула тылъ къ врагу и бросилась въ кухню, въ надежд найти тамъ боле обширную и выгодную позицію. Въ замшательств, неизбжномъ при всякомъ поспшномъ отступленіи, содержатель гостинницы, желая повернуть алебарду, зацпился за нее ногой и упалъ. Мержи, какъ великодушный побдитель, не захотлъ употребить оружіе противъ бгущихъ и удовольствовался тмъ, что бросилъ имъ вслдъ свой чемоданъ, который съ шумомъ скатился по каменнымъ ступенямъ, что еще боле усилило разстройство непріятельской арміи. Лстница была очищена отъ враговъ и сломанная алебарда осталась на мст въ вид побднаго трофея.

Мержи быстро спустился по лстниц въ кухню, гд непріятель уже выстроился въ одну линію. Тотъ, который былъ вооруженъ мушкетомъ, держалъ его на-готов и раздувалъ зажженный фитиль, содержатель гостинницы, весь покрытый кровью,— такъ какъ онъ разбилъ себ носъ при паденіи,— всталъ позади своихъ приверженцевъ, какъ нкогда раненый Менелай за рядами греческаго войска. Но вмсто Махаона или Подалира {Махаонъ — сынъ Эскулапа, исполнявшій должность врача въ греческомъ войск, при осад Трои. Вмст съ братомъ своимъ Подалиромъ онъ предводительствовалъ частью греческаго войска. Прим. перев.} на помощь явилась его жена, съ растрепанными волосами и въ развязанномъ чепчик, и принялась вытирать ему лицо грязной салфеткой.

Мержи тотчасъ же составилъ планъ дйствій. Онъ подошелъ къ воину, вооруженному мушкетомъ, и приложилъ пистолетъ къ его груди.

— Брось фитиль, или я убью тебя! воскликнулъ онъ.

Фитиль упалъ на полъ, и Мержи затопталъ сапогомъ конецъ зажженной веревки. Союзники разомъ сложили оружіе.

— Относительно васъ, сказалъ Мержи, обращаясь къ хозяину,— я могу только сказать, что вы получили достойное наказаніе, быть можетъ, это научитъ васъ обращаться вжливе съ постителями. Если бы я хотлъ, то могъ бы лишить васъ права имть вывску,— стоитъ только обратиться съ жалобой въ уздный судъ. Но я не злой человкъ, и поэтому оставлю васъ въ поко. Скажите: сколько приходится на мою долю?

Хозяинъ, замтивъ, что Мержи во время разговора спустилъ курокъ и заложилъ пистолетъ за поясъ, немного ободрился и, обтирая кровь съ лица, отвтилъ печальнымъ голосомъ:

— Въ дом колотятъ посуду, бьютъ людей, разбиваютъ носы добрымъ христіанамъ… производятъ адскій шумъ… Посл всего этого очень трудно сказать, какая плата можетъ удовлетворить порядочнаго человка!..

— Ну, такъ и быть! возразилъ улыбаясь Мержи.— За вашъ разбитый носъ я заплачу, сколько онъ дйствительно стоитъ по моему мннію. Относительно битой посуды поговорите съ рейтарами, это дло ихъ рукъ. Я собственно хочу знать: сколько стоитъ мой вчерашній ужинъ?

Хозяинъ съ недоумніемъ посмотрлъ на свою жену, на поваренковъ и на своего сосда, какъ бы испрашивая у нихъ совта и покровительства.

— Рейтары! поговорить съ рейтарами!.. сказалъ онъ, наконецъ.— Разв легко получить съ нихъ деньги? Капитанъ заплатилъ мн три ливра, а корнетъ далъ мн пинка ногой.

— Но я не хочу обижать васъ, и мы разстанемся друзьями! сказалъ Мержи и, вынувъ золотой изъ своего кошелька, бросилъ его хозяину, который не счелъ нужнымъ протянуть руку и съ презрніемъ смотрлъ, какъ монета упала на полъ.

— Одинъ экю! воскликнулъ онъ.— Одинъ экю за сто разбитыхъ бутылокъ, за разграбленіе всего дома! Колотятъ людей и хотятъ раздлаться однимъ экю!

— Нечего сказать, хороша плата! добавила жена такимъ же плачевнымъ тономъ.— Къ намъ зазжаютъ иногда дворяне-католики, случается, что и они пошумятъ немного, но, покрайней мр, знаютъ цну вещамъ.

Если бы у Мержи было побольше денегъ, то онъ, разумется, охотно поддержалъ бы репутацію щедрости своей партіи.

— Тмъ лучше для нихъ! отвтилъ онъ сухо.— Но этихъ католическихъ дворянъ, вроятно, не обкрадывали въ вашемъ дом, какъ меня. Итакъ, ршайтесь! возьмите этотъ экю, или вы ничего не получите.

Съ этими словами онъ сдлалъ движеніе, чтобы поднять монету.

Содержательница гостинницы поспшила предупредить его.

— Ну, теперь прикажите подать мою лошадь, а ты брось свой вертелъ и возьми мой чемоданъ.

— Вы спрашиваете свою лошадь, молодой сеньоръ? спросилъ одинъ изъ слугъ съ многозначительной гримасой.

Хозяинъ гостинницы, несмотря на свое горе, поднялъ голову, и въ глазахъ его промелькнуло выраженіе злобной радости.

— Я самъ приведу вашего прекраснаго коня, мой добрый сеньоръ, сказалъ онъ, и съ этими словами вышелъ изъ комнаты, закрывая себ носъ салфеткой.

Мержи послдовалъ за нимъ на дворъ.

Но каково было его удивленіе, когда вмсто своей красивой алансонской лошади онъ увидлъ малорослую пгую клячу, не первой молодости и съ широкимъ шрамомъ на голов, а вмсто превосходнаго сдла изъ тонкаго фландрскаго бархата простое кожаное сдло, кованное желзомъ, какое употреблялось тогда у солдатъ.

— Это что значитъ? Гд моя лошадь? воскликнулъ онъ.

— Не угодно ли будетъ вашей милости спросить объ этомъ у господъ рейтаровъ? отвтилъ хозяинъ съ притворной покорностью.— Эти достойные иностранцы увели ее съ собой, вроятно, они сдлали это по ошибк, благодаря сходству обихъ лошадей.

— Отличный конь! замтилъ одинъ изъ поваренковъ, — держу пари, что ему не боле двадцати лтъ.

— Всякій повритъ, что эта лошадь побывала въ бою, добавилъ другой,— посмотрите, какой у ней шрамъ на голов.

— И, вдобавокъ, она отличной масти! сказалъ третій.— На ней точно пасторская ряса, блая съ чернымъ.

Мержи вошелъ въ конюшню и увидлъ, что она совершенно пуста.

— Зачмъ же вы позволили увести мою лошадь? воскликнулъ онъ вн себя отъ бшенства.

— Сами посудите, ваша милость, что намъ оставалось длать,— отвтилъ одинъ изъ слугъ, которому былъ порученъ надзоръ за конюшней,— ее увелъ трубачъ, онъ уврилъ насъ, что вы помнялись съ нимъ лошадьми.

Мержи задыхался отъ гнва и къ своей досад не зналъ, кого обвинить въ постигшемъ его несчастіи.

— Я отыщу капитана, пробормоталъ онъ сквозь зубы,— надюсь, что онъ накажетъ негодяя, который обокралъ меня.

— Разумется, вы должны сдлать это, молодой сеньоръ, потому что капитанъ… забылъ его имя… повидимому, честнйшій человкъ.

Въ голов Мержи мелькнула мысль, что капитанъ не только способствовалъ краж, но даже, быть можетъ, лошадь была уведена по его приказанію.

— Вы также могли бы, добавилъ хозяинъ,— пользуясь удобнымъ случаемъ, получить обратно ваши экю отъ молодой двицы, она, врно, взяла ихъ по ошибк, такъ какъ укладывала свои вещи въ темнот, не дожидаясь разсвта.

— Не прикажете ли, ваща милость, привязать чемоданъ къ лошади? спросилъ конюхъ почтительнымъ, но вмст съ тмъ убійственно хладнокровнымъ тономъ.

Мержи сообразилъ, что чмъ онъ дольше останется тутъ, тмъ больше долженъ будетъ подвергнуться грубымъ шуткамъ окружавшей его челяди, и поэтому, едва дождавшись, чтобы привязали его чемоданъ, вскочилъ на сдло. Лошадь, почуя новаго хозяина, возъимла злобное намреніе испытать его познанія въ искусств верховой зды. Но она скоро должна была убдиться, что иметъ дло съ ловкимъ наздникомъ, который въ данный моментъ всего мене былъ расположенъ выносить ея милыя проказы. Поэтому, сдлавъ еще нсколько прыжковъ и получивъ за нихъ должное наказаніе острыми шпорами, она благоразумно ршила покориться своей участи и побжала но дорог крупной рысью. Но тутъ оказалось, что она потратила слишкомъ много силъ на борьбу съ своимъ всадникомъ, и съ ней случилось то, что нердко бываетъ съ клячами въ подобныхъ случаяхъ: она упала на вс четыре ноги. Нашъ герой тотчасъ же поднялся, слегка помятый тяжестью лошади, но еще боле взбшенный насмшливыми возгласами, которые раздавались со двора гостинницы. Онъ колебался одну минуту, не отомстить ли обидчикамъ ударами шпаги, но, по зрломъ размышленіи, ограничился тмъ, что сдлалъ видъ, будто не слышитъ оскорбленій, которыя сыпались на него издали. Онъ заставилъ подняться лошадь съ земли и медленно повелъ ее по дорог въ Орлеанъ, преслдуемый на нкоторомъ разстояніи толпой дтей: старшіе изъ нихъ пли ему псню о Jehan Реtaquin {Комическая личность одной старинной народной псни.}, между тмъ какъ меньшіе кричали ему во все горло: ‘Вотъ гугенотъ! Прочь отсюда! Гугенотъ! Убирайся прочь, еретикъ!’ Мержи прошелъ съ полверсты, пшкомъ въ довольно мрачномъ настроеніи духа, размышляя о томъ, что въ этотъ день ему не удастся догнать рейтаровъ, что лошадь его, вроятно, продана, а если нтъ, то весьма сомнительно, чтобы эти господа согласились возвратить ее. Такимъ образомъ, онъ мало-по-малу пріучилъ себя къ мысли, что лошадь навсегда потеряна для него. Въ виду этого предположенія, онъ ршилъ, что ему нечего длать въ Орлеан, и свернулъ на дорогу, ведущую въ Парижъ, выбравъ проселочный путь, чтобы не проходить мимо злополучной гостинницы, которая была свидтельницей постигшихъ его бдствій. Но такъ какъ онъ съ раннихъ лтъ привыкъ находить хорошую сторону во всхъ событіяхъ жизни, то постепенно пришелъ въ убжденію, что онъ, въ сущности, очень дешево отдлался отъ бды: его могли не только обокрасть, но и убить. Между тмъ, у него въ кошельк остался золотой, вещи были также почти цлы и, наконецъ, въ его распоряженіи лошадь, хотя и не особенно красивая, но она все-таки могла везти его. И если говорить правду, то воспоминаніе о прекрасной Мил не разъ вызвало улыбку на его губахъ, такъ что посл нсколькихъ часовъ ходьбы и сытнаго завтрака въ трактир, который попался ему по дорог, онъ былъ почти растроганъ деликатностью честной цыганки, которая украла у него только восемнадцать экю, вмсто двадцати. Ему гораздо тяжеле было помириться съ потерей своего прекраснаго коня, но онъ утшалъ себя тмъ, что боле закоснлый воръ, нежели трубачъ, увелъ бы у него лошадь, не оставивъ взамнъ свою.

Онъ пріхалъ въ Парижъ вечеромъ, незадолго до закрытія городскихъ воротъ, и помстился въ гостинниц на улиц Saint-Jacques.

ГЛАВА III.
Молодые придворные.

Мержи пріхалъ въ Парижъ въ надежд найти рекомендацію въ адмиралу Колиньи и поступить въ армію, которая, по слухамъ, должна была сражаться во Фландріи подъ начальствомъ этого великаго полководца. Онъ разсчитывалъ, что друзья его отца, къ которымъ онъ имлъ рекомендательныя письма, помогутъ ему получить доступъ къ королю Карлу ІХ-му и адмиралу, у котораго также былъ своего рода дворъ. Мержи зналъ, что его братъ пользовался нкоторымъ кредитомъ, но онъ былъ въ нершительности: слдуетъ ли ему обратиться къ его помощи, или нтъ. Отступничество отъ вры Жоржа Мержи почти совершенно отдлило его отъ семьи, для которой онъ сталъ не боле, какъ постороннимъ человкомъ. Въ т времена это былъ не единственный примръ семьи, разъединенной различіемъ религіозныхъ мнній. Отецъ Жоржа запретилъ произносить его имя въ своемъ присутствіи, находя оправданіе для подобнаго ригоризма въ слдующемъ текст евангелія: ‘Если же правый глазъ твой соблазняетъ тебя, вырви его и брось отъ себя’. Хотя Бернаръ далеко не отличался такою же непоколебимостью, но тмъ не мене отступничество брата казалось ему постыднымъ пятномъ для его фамильной чести, и это убжденіе должно было ослабить въ немъ чувство братской привязанности.

Но прежде чмъ остановиться на какомъ нибудь ршеніи, и прежде даже, чмъ отнести рекомендательныя письма, онъ увидлъ необходимость пополнить свой пустой кошелекъ. Съ этою цлью онъ отправился къ одному ювелиру, жившему у моста Saint-Michel, который долженъ былъ значительную сумму его семь, которая ему поручила взыскать ее.

При вход на мостъ онъ встртилъ нсколько молодыхъ людей, очень щеголевато одтыхъ, которые шли рука объ руку и почти загородили собой узкій проходъ на мосту, стсненный множествомъ лавокъ и балагановъ, выстроенныхъ по обимъ сторонамъ двумя параллельными стнами, такъ что видъ на рку былъ закрытъ для прохожихъ. За молодыми господами шли ихъ лакеи, изъ которыхъ каждый несъ въ рук одну изъ длинныхъ обоюдоострыхъ шпагъ, носившихъ тогда названіе ‘дуэльныхъ’, и кинжалъ въ такихъ широкихъ ножнахъ, что послднія, въ случа надобности, могли служить щитомъ. Повидимому, оружіе казалось слишкомъ тяжелимъ для молодыхъ дворянъ или же, быть можетъ, они были не прочь похвастать передъ публикой своими богато одтыми лакеями.

Они находились въ наилучшемъ расположеніи духа, судя, по крайней мр, по ихъ частымъ и громкимъ взрывамъ хохота. Встрчая прилично одтую женщину, они вжливо раскланивались съ ней, но при этомъ дерзко осматривали съ головы до ногъ, а нкоторые изъ этихъ втренниковъ намренно толкали локтями степенныхъ буржуа въ черныхъ плащахъ, которые поспшно удалялись отъ нихъ, бормоча проклятія дерзкимъ придворнымъ. Но среди этой молодежи былъ одинъ, который шелъ съ опущенной головой и не принималъ никакого участія въ общемъ весельи.

— Будь я проклятъ, Жоржъ! воскликнулъ одинъ изъ молодыхъ людей, ударивъ его по плечу,— у тебя такой угрюмый видъ, что ни на что не похоже! Вотъ уже боле четверти часа, какъ ты не раскрывалъ рта. Не намренъ ли ты сдлаться картезіанскимъ монахомъ?

Мержи вздрогнулъ при имени своего брата, но онъ не разслышалъ, что отвтилъ тотъ, котораго называли Жоржемъ.

— Держу пари на сто пистолей, продолжалъ первый,— что онъ опять влюбился въ какого нибудь добродтельнаго дракона. Бдный другъ! отъ души жалю тебя, нужно особенное несчастіе, чтобы встртить въ Париж неприступную женщину.

— Совтую теб отправиться къ волшебнику Рудбеку, сказалъ другой.— Онъ дастъ теб любовный напитокъ, противъ котораго не устоитъ никакая женщина.

— Не влюбился ли нашъ капитанъ въ монахиню! воскликнулъ третій.— Эти черти гугеноты, если они даже обращены въ истинную вру, то все-таки чувствуютъ особенное влеченіе къ христовымъ невстамъ.

Мержи услышалъ хорошо знакомый голосъ, который отвтилъ печальнымъ тономъ:

— Я не былъ бы огорченъ въ такой степени, если бы дло шло о любовцой исторіи. Меня встревожило то, что де-Понъ, которому я поручилъ передать письмо моему отцу, вернулся ни съ чмъ, такъ какъ отецъ по-прежнему не желаетъ даже слышать моего имени.

— Твой отецъ человкъ стараго закала, сказалъ одинъ изъ молодыхъ людей.— Это одинъ изъ тхъ завзятыхъ гугеноговъ, которые хотли во что бы то ни стало взять приступомъ Амэуазь.

Жоржъ въ это время случайно оглянулся и, увидя своего брата, бросился къ нему съ распростертыми объятіями. Мержи безъ всякаго колебанія протянулъ ему об руки и крпко прижалъ къ своей груди. Быть можетъ, если бы встрча была мене неожиданна, то онъ сдлалъ бы надъ собой усиліе, чтобы вооружиться равнодушіемъ, но теперь онъ далъ волю своему чувству. Они встртились, какъ старые друзья посл долгой разлуки.

Жоржъ, поспшно обмнявшись съ братомъ нсколькими вопросами, обратился къ своимъ друзьямъ, которые молча смотрли на эту сцену.

— Господа, сказалъ онъ,— вы видите, насколько неожиданна наша встрча. Извините, если я оставлю васъ, чтобы побесдовать съ братомъ, съ которымъ не видлся боле семи лтъ.

— Клянусь честью, что мы не отпустимъ тебя сегодня! сказалъ одинъ изъ молодыхъ людей, схвативъ его за плащъ. Обдъ заказанъ, и мы не сядемъ за столъ безъ тебя.

— Бевилль правъ, мы не пустимъ тебя.

— Чортъ возьми! продолжалъ Бевилль.— Разв твой братъ не можетъ пообдать съ нами? Хорошій товарищъ всегда кстати.

— Прошу извинить меня, сказалъ Мержи,— но я долженъ сегодня окончить нкоторыя дла и передать письма…

— Вы ихъ передадите завтра.

— Мн необходимо, чтобы они были получены сегодня… и, наконецъ, добавилъ Мержи, красня,— у меня нтъ денегъ, я долженъ пойти за ними…

— Нечего сказать, хороша отговорка! воскликнули вс въ одинъ голосъ.— Мы не допустимъ, чтобы вы отказались отъ обда съ честными людьми и отправились занимать деньги у жидовъ.

— Посмотрите на это, мосье де-Мержи, сказалъ Бевилль, указывая на длинный шелковый кошелекъ, висвшій у его пояса.— Располагайте мною, какъ своимъ казначеемъ. Вотъ уже дв недли, какъ мн чертовски везетъ въ гальбикъ {Игра въ три кости.}.

— Однако, не станемъ терять время попусту. Пойдемъ въ гостинницу ‘Мавръ’. Обдъ, вроятно, давно готовъ! заговорили молодые люди.

Жоржъ въ нершимости взглянулъ на брата.

— Ты, разумется, еще успешь передать письма! сказалъ онъ.— Денегъ у меня достаточно, пойдемъ съ нами. Ты познакомишься съ парижской жизнью.

Мержи нехотя согласился. Капитанъ представилъ брата своимъ друзьямъ: барону Водрль, шевалье Ренеи, виконту Бевилль и проч. Вс они разсыпались въ любезностяхъ передъ новымъ пріятелемъ, который долженъ былъ разцловаться со всми ними. Бевилль подошелъ къ нему послдній и, обнявъ его, воскликнулъ:

— Ого! Будь я проклятъ! У меня тонкое обоняніе: сразу слышу еретика. Держу пари на мою золотую цпочку, что вы протестантъ!

— Вы не ошиблись, но, къ сожалнію, я не такой истинный христіанинъ, какимъ бы мн слдовало быть.

— Ну, вотъ! разв я вамъ не говорилъ, что узнаю гугенота среди тысячи людей. Тьфу ты, пропасть, какъ у этихъ господъ еретиковъ вытягивается лицо, когда они начинаютъ говорить о религіи.

— Мн кажется, что никогда не слдуетъ говорить шутя о такомъ серьезномъ предмет.

— Мосье де-Мержи совершенно правъ, замтилъ баронъ де-Водрль, а съ вами, Бевилль, непремнно случится какое нибудь несчастіе за ваши постоянныя насмшки надъ священными вещами.

— Посмотрите-ка на этого святошу! сказалъ Бевилль, обращаясь къ Мержи.— Это самый отъявленный развратникъ изъ всхъ насъ, но, тмъ не мене, онъ осмливается время отъ времени читать намъ проповди.

— Предоставьте мн, Бевилль, быть такимъ, какимъ создала меня природа, возразилъ Водрль.— Если я развратенъ, то въ этомъ виновата моя плоть, которую я не могу побдить, но я, по крайней мр, отношусь съ почтеніемъ къ тому, что заслуживаетъ уваженія.

— Что касается меня лично, продолжалъ Бевилль,— то я глубоко уважаю… мою мать, это единственная добродтельная женщина, которую я когда либо встрчалъ въ моей жизни. Затмъ, я долженъ сказать, что отношусь совсмъ безразлично къ католикамъ, гугенотамъ, папистамъ, жидамъ и туркамъ, и меня настолько же интересуютъ ихъ распри, какъ сломанная шпора.

— Безбожникъ! пробормоталъ Водрль. Онъ перекрестилъ себ ротъ, прикрывшись по возможности носовымъ платкомъ.

— Нужно предупредить тебя, Бернаръ, что ты не встртишь среди насъ такихъ спорщиковъ, какъ почтенный Теобальдъ Вольфштейнъ. Мы не особенно любимъ богословскіе разговоры и, благодаря Богу, проводимъ время боле пріятнымъ образомъ.

— Быть можетъ, возразилъ Мержи съ нкоторымъ раздраженіемъ,— было бы лучше для тебя, если бы ты внимательне слушалъ поучительныя рчи достойнаго пастора Вольфштейна.

— Превратимъ этотъ разговоръ, отвтилъ капитанъ.— Быть можетъ, придетъ время, когда я самъ попрошу тебя выслушать мою исповдь, мн извстно, какое мнніе ты составилъ обо мн… Но все равно… Мы собрались не для того, чтобы толковать о подобныхъ вещахъ… Я считаю себя честнымъ человкомъ и когда-нибудь ты убдишься… Но довольно объ этомъ, теперь мы должны думать только о томъ, чтобы повеселе провести время!

Онъ провелъ рукой по лбу, какъ будто желая согнать тяжелую мысль.

— Дорогой братъ! сказалъ Мержи вполголоса, пожимая ему руку. Жоржъ отвтилъ такимъ же пожатіемъ руки, и оба поспшили присоединиться къ товарищамъ, которые опередили ихъ на нсколько шаговъ.

Проходя мимо Лувра, они встртили нсколькихъ богато одтыхъ господъ, которые выходили оттуда одни за другими. Жоржъ и его товарищи дружески здоровались съ ними и цловались, равно и со всми сеньорами, которые попадались имъ по дорог. При этомъ они считали нужнымъ представить имъ младшаго Мержи, который, такимъ образомъ, не только познакомился со многими знаменитостями этой эпохи, но даже узналъ ихъ клички (всякому сколько-нибудь извстному лицу давали тогда какое-нибудь прозвище), а равно и скандальныя исторіи, ходившія о нихъ по городу.

— Видите ли вы, разсказывали ему молодые придворные,— этого господина съ блдножелтымъ лицомъ? Его настоящее имя Пьеръ Сегье, но его зовутъ Petrus de finibus, потому что онъ такъ долго обдумываетъ всякое предпріятіе и взвшиваетъ шансы успха, что всегда добвется благополучнаго конца. Вотъ Tope де-Монморанси, прозванный le petit capitaine brle-bancs, а это почтенный архіепископъ бутылокъ (де-Гизъ), онъ еще держится довольно прямо на своемъ мул, потому что не усплъ пообдать… А вотъ одинъ изъ героевъ вашей партіи, знаменитый Ла-Рошфуко, врагъ капустныхъ кочней. Въ послднюю войну, по своей близорукости, онъ приказалъ сдлать залпъ изъ мушкетовъ по злополучнымъ грядамъ капустныхъ кочней, принявъ ихъ за головы ландскнехтовъ…

Затмъ, мене чмъ въ четверть часа Мержи узналъ имена любовниковъ всхъ тогдашнихъ придворныхъ дамъ и число дуэлей, вызванныхъ ихъ красотой. Онъ убдился, что, достоинство репутаціи дамы было соразмрно количеству смертныхъ случаевъ, которыхъ она было причиной. Такъ, напримръ, мадамъ де-Куртавель была въ большей слав, нежели бдная графиня де-Померандъ, такъ какъ ея послдній любовникъ убилъ двоихъ соперниковъ, между тмъ какъ изъ-за графини произошла только незначительная дуэль, которая кончилась легкой раной.

Вниманіе Мержи было привлечено высокой дамой, хавшей верхомъ на бломъ мул, котораго велъ конюхъ, два богато одтыхъ лакея слдовали сзади. На дам было модное платье, самого послдняго фасона, сплошь покрытое вышивками. По всмъ признакамъ она казалась очень красивой. Лицо ея было покрыто черной бархатной маской, потому что въ т времена дамы не иначе выходили на улицу, какъ въ маскахъ, но тмъ не мене можно было замтить, что у ней ослпительно блая кожа и темноголубые глаза.

Поровнявшись съ молодыми придворными, она похала шагомъ и, казалось, съ нкоторымъ вниманіемъ смотрла на младшаго де-Мержи, лицо котораго ей было незнакомо. Она граціозно склоняла голову въ отвтъ на многочисленные поклоны своихъ обожателей, которые при этомъ такъ низко опустили свои шляпы, что перья почти касались земли. Въ это время легкій порывъ втра приподнялъ ея длинное атласное платье, и можно было видть мелькомъ маленькій башмакъ изъ благо бархата и нсколько дюймовъ розоваго чулка.

— Кто эта дама, что ей вс кланяются? спросилъ съ любопытствомъ Мержи.

— Каково, уже усплъ влюбиться! воскликнулъ Бевилль.— Впрочемъ, это въ порядк вещей, гугеноты и паписты вс безъ ума отъ графини Діаны де-Тюржи.

— Это одна изъ придворныхъ красавицъ, сказалъ Жоржъ,— и, вдобавокъ, изъ самыхъ опасныхъ для нашихъ молодыхъ волокитъ. Но, чортъ возьми, не легко овладть этой цитаделью!

— Я желалъ бы узнать, сколько произошло изъ-за нея дуэлей? спросилъ улыбаясь Мержи.

— Она не иначе считаетъ ихъ, какъ десятками, возразилъ баронъ Водрбль,— но всего любопытне то, что она сама хотла драться на дуэли и послала формальный вызовъ одной придворной дам, которой отдано было предпочтеніе передъ нею.

— Что за сказка! воскликнулъ Мержи.

— Графиня была бы не первая женщина нашего времени, которая дралась на дуэли, сказалъ Жоржъ.— Она послала настоящій вызовъ, написанный по всмъ правиламъ, г-ж С. Фуа, приглашая ее на смертельный поединокъ, на шпагахъ или кинжалахъ, и безъ верхняго платья, какъ сдлалъ бы самый утонченный дуэлистъ.

— Мн очень бы хотлось быть секундантомъ этихъ дамъ, чтобы видть ихъ обихъ въ рубашкахъ! замтилъ Шевалье де-Ренси.

— Что же, состоялась ли эта дуэль? спросилъ Мержи.

— Нтъ, отвтилъ Жоржъ,— ихъ успли помирить во-время.

— Онъ же и устроилъ это примиреніе, сказалъ Водрбль, — онъ былъ тогда любовникомъ г-жи С. Фуа.

— Что за вздоръ! Разв такимъ же, какъ ты! возразилъ Жоржъ сдержаннымъ тономъ.

— Графиня Тюржи въ род нашего Водрль, сказалъ Бевилль,— она уметъ совмстить благочестіе и современные нравы: она готова драться на дуэли, хотя это считается смертнымъ грхомъ, и въ то же время ежедневно бываетъ на двухъ обдняхъ.

— Оставь меня въ поко съ обднями! воскликнулъ Водрль.

— Да, она усердно посщаетъ церковь, добавилъ Ренеи,— но, разумется, съ тою цлью, чтобы имть возможность показаться публик безъ маски.

— Вроятно, благодаря этому, столько женщинъ ходятъ у васъ къ обдн, замтилъ Мержи, пользуясь случаемъ, чтобы задть католиковъ.

— А въ вашихъ-то церквахъ что длается! возразилъ Бевилль.— Какъ только кончится проповдь, тушатъ свчи, и можно себ представить, какія тамъ происходятъ назидательныя сцены. Клянусь честью, когда я думаю объ этомъ, то у меня даже является желаніе сдлаться лютераниномъ.

— И вы врите этимъ нелпымъ росказнямъ? спросилъ Мержи презрительнымъ тономъ.

— Нельзя не врить, когда факты на-лицо. Ферранъ, котораго мы вс отлично знаемъ, нарочно ходилъ въ Орлеан въ протестантскую церковь на свиданіе съ женой нотаріуса. Это была такая прелестная женщина, что, клянусь честью, я и теперь не могу хладнокровно вспомнить о ней. Онъ не могъ иначе видться съ нею, какъ въ церкви, но, по счастью, одинъ изъ его друзей гугенотовъ сообщилъ ему пароль, онъ приходилъ къ самой проповди, а затмъ, когда свчи были потушены, разумется, влюбленные не теряли даромъ время.

— Это невозможно! замтилъ сухо Мержи.

— Невозможно? почему?

— Потому что протестантъ никогда не ршится сдлать такую подлость, чтобы привести паписта въ свою церковь.

Этотъ отвтъ возбудилъ громкій взрывъ хохота.

— Какъ! воскликнулъ баронъ Водрль — вы воображаете, что гугенотъ не можетъ быть воромъ, измнникомъ и исполнять роль сводни!

— Мосье де-Мержи не отъ міра сего! замтилъ со смхомъ Ренеи.

— Если бы мн, напримръ, вздумалось послать цыпленка въ подарокъ гугенотк, сказалъ Бевилдь,— то я непремнно обратился бы къ пастору.

— Вы, разумется, говорите это потому, что привыкли давать подобныя порученія вашимъ священникамъ.

— Нашимъ священникамъ!.. воскликнулъ Водрль, багровя отъ гнва.

— Кончите ли вы когда-нибудь эти скучные диспуты! прервалъ Жоржъ, замтивъ раздраженіе, которое слышалось въ каждомъ отвт собесдниковъ, — предоставимъ подобные разговоры святошамъ и ханжамъ всевозможныхъ сектъ. Я предлагаю брать штрафъ со всякаго, кто первый произнесетъ слова: папистъ, гугенотъ, протестантъ.

— Отлично! мы согласны! воскликнулъ Бевилль.— Тотъ, кто провинится, долженъ будетъ угостить насъ хорошимъ кагорскимъ виномъ въ той гостинниц, гд мы сегодня обдаемъ.

Наступила минута молчанія.

— Со дня смерти бднаго Ланнуа, который былъ убитъ при осад Орлеана, у графини Тюржи, насколько извстно, не было любовника, сказалъ Жоржъ, чтобы отклонить мысли своихъ друзей отъ религіозныхъ вопросовъ.

— Кто это осмливается утверждать, что у парижанки нтъ любовника? воскликнулъ Бевилль.— Одно несомннно, что Комминжъ сильно пріударяетъ за ней.

— Это, вроятно, и побудила младшаго Наваретъ очистить поле битвы, сказалъ Водрль:— онъ, должно быть, испугался такого соперника.

— Я не ожидалъ, сказалъ Жоржъ,— чтобы Комминжъ былъ способенъ въ ревности.

— Онъ ревнивъ, какъ тигръ, отвтилъ Бевилль,— и объявилъ, что убьетъ каждаго, кто осмлиться ухаживать за прекрасной графиней. Такимъ образомъ, чтобы не остаться безъ любовника, ей поневол придется соединиться съ Комминжемъ.

— Кто же этотъ опасный господинъ? спросилъ Мержи, который, самъ не замчая этого, живо интересовался всмъ, что прямо или косвенно касалось графини Тюржи.

— Это одинъ изъ самыхъ утонченныхъ щеголей, raffins, какъ мы называемъ ихъ, отвтилъ Ренеи.— Вы изъ провинціи, и поэтому я вамъ объясню, что значитъ слово raffin на язык нашего высшаго общества. Такъ называютъ человка, дошедшаго до совершенства въ искусств ухаживанія за женщинами, который при этомъ дерется на дуэли изъ-за всякихъ пустяковъ, какъ, напримръ, изъ-за того, если чей нибудь плащъ прикоснется его особы, или кто нибудь плюнетъ на разстояніи четырехъ шаговъ отъ него, и т. п.

— Комминжъ, сказалъ Водрль,— пригласилъ между прочимъ одного господина въ Pr-aux-Clercs {Классическое мсто дуэлей. Поле, называемое Pr-aux-Clercs, находилось передъ Лувромъ, между улицами des Petits Angustins et du Bac.}, они сняли камзолы и взялись за шпаги.— Ты Берни изъ Оверна? спросилъ Комминжъ.

— Ничуть не бывало, отвтилъ этотъ,— меня зовутъ Виллекье и я родомъ изъ Нормандіи.

— Ну, значитъ я принялъ тебя по ошибк за другаго, возразилъ Комминжъ,— но такъ какъ я вызвалъ тебя на дуэль, то будемъ драться, съ этими словами онъ убилъ его самымъ хладнокровнымъ образомъ.

Каждый изъ молодыхъ придворныхъ сообщилъ какой нибудь анекдотъ или черту, рисующую необычайную ловкость и задорный характеръ Комминжа. Матеріалъ былъ настолько богатый, что они незамтно вышли за городъ и приблизились къ гостинниц ‘Мавръ’, которая находилась среди сада, въ недалекомъ разстояніи отъ мста, гд строился тогда замокъ Тюльери, начатый въ 1564 году.

Жоржъ и его пріятели, войдя въ гостинницу, встртили многихъ знакомыхъ дворянъ, такъ что за столомъ образовалась довольно большая компанія.

Мержи, занявшій мсто рядомъ съ барономъ Водрль, замтилъ, что этотъ, садясь за столъ, перекрестился и, закрывъ глаза, прочиталъ вполголоса слдующую странную молитву:

‘Laus Deo, pax vivis, salutem defunctis, et beata viscera virginis Mariae, quae portaverunt aeterni Patris Filium!’ {‘Хвала Богу, миръ живымъ, спасеніе умершимъ, и благословенно чрево Двы Маріи, носившее Сына Предвчнаго Отца’.}.

— Вы учились латын, г. баронъ? спросилъ Мержи.

— Вы слышали мою молитву?

— Да, сознаюсь откровенно, что я не понялъ ее.

— Если говорить правду, то я совсмъ не знаю латинскаго языка. Я научился этой молитв у моей тетки, которая придавала ей особенное значеніе. И дйствительно, съ тхъ поръ, какъ я ежедневно читаю ее, мои дла пошли наилучшимъ образомъ.

— Должно быть, это католическая латынь, и поэтому мы, гугеноты, не въ состояніи понимать ее.

— Штрафъ! Платите штрафъ! воскликнули Бевилль и Жоржъ въ одинъ голосъ.

Мержи охотно согласился на это и потребовалъ еще вина, которое не замедлило привести общество въ хорошее расположеніе духа.

Разговоръ становился все боле и боле шумнымъ. Мержи воспользовался этимъ, чтобы поговорить на свобод съ братомъ, не обращая вниманія на то, что длалось вокругъ нихъ.

Но ихъ бесда а parte была прервана за вторымъ блюдомъ, благодаря горячему спору, который завязался между двумя гостями.

— Это ложь! воскликнулъ шевалье де-Ренси.

— Ложь! повторилъ Водрль и его блдное лицо еще больше помертвло.

— Это самая добродтельная и цломудренная женщина! продолжалъ шевалье.

Водрль усмхнулся и пожалъ плечами. Вс глаза были устремлены на участниковъ этой неожиданной сцены, каждый молча выжидалъ, чмъ окончится ссора.

— Въ чемъ дло, господа? Что случилось? спросилъ Жоржъ, готовый, по своему обыкновенію, употребить вс усилія, чтобы помирить противниковъ.

— Видите ли, сказалъ Бевилль,— нашъ другъ шевалье хочетъ, чтобы вс признали его любовницу Силлери цломудренной женщиной, а нашъ другъ баронъ утверждаетъ противное, и говоритъ, что можетъ доказать это нкоторыми фактами.

Вс разразились громкимъ хохотомъ, что еще боле усилило ярость Ренеи, глаза его сверкнули гнвомъ, онъ поперемнно смотрлъ то на Водрля, то на Бевилля.

— Если угодно, то я могу показать ея письма, сказалъ Водрль.

— Ты не можешь этого сдлать, потому что у тебя нтъ ихъ! воскликнулъ шевалье де-Ренси.

— Если такъ, сказалъ Водрль съ злобной усмшкой,— то я прочту одно изъ ея писемъ этимъ господамъ. Быть можетъ, почеркъ г-жи Силлери такъ же знакомъ имъ, какъ и мн, такъ какъ я убжденъ, что помимо меня многіе имли счастье получать ея письма и пользовались ея добрымъ расположеніемъ. Вотъ, напримръ, записка, которую я получилъ сегодня…

Съ этими словами Водрль опустилъ руку въ карманъ.

— Безсовстный лжецъ!

Столъ былъ настолько широкъ, что баронъ не могъ достать рукой своего противника, сидвшаго противъ него на другой сторон.

— Я заткну теб глотку, бездльникъ! продолжалъ съ бшенствомъ баронъ.

Съ этими словами онъ бросилъ бутылку въ голову Ренеи, который избжалъ удара и, опрокинувъ стулъ, поспшно подошелъ къ стн, на которой висла его шпага.

Вс встали съ своихъ мстъ: одни съ цлью вмшаться въ ссору и примирить противниковъ, другіе — чтобы отойти подальше отъ непріятной сцены.

— Перестаньте! Вы съ ума сошли! воскликнулъ Жоржъ, становясь передъ барономъ, который былъ ближе къ нему, чмъ шевалье.— Неужели два друга будутъ драться на дуэли изъ-за пустой бабенки!

— Брошенная бутылка стоитъ пощечины! замтилъ хладнокровно Бевилль.— Длать нечего, мой милый Ренеи! Вынимай шпагу!

— Ну, начинайте! Живе! Посторонитесь! заговорили разомъ присутствующіе.

— Запри вс двери, Жано! сказалъ спокойнымъ голосомъ хозяинъ гостинницы, который привыкъ видть подобныя сцены,— если пройдетъ отрядъ стрлковъ, то онъ можетъ помшать этимъ господамъ, а намъ это не съ руки!

— Неужели вы будете драться за обдомъ въ гостинниц, какъ пьяные ландскнехты! продолжалъ Жоржъ, чтобы выиграть время.— Отложите, по крайней мр, дуэль до завтрашняго дня.

— Ну, такъ и быть, до завтра, сказалъ Ренеи и сдлалъ движеніе, чтобы вложить шпагу въ ножны.

— Нашъ шевалье струсилъ! воскликнулъ съ усмшкой Водрль.

Ренеи при этихъ словахъ оттолкнулъ всхъ стоявшихъ возл него и бросился на своего врага. Оба схватились съ одинаковой яростью, но Водрль усплъ обвить себ салфеткой лвую руку и ловко отпарировалъ удары, между тмъ какъ Ренеи, не взявшій этой предосторожности, былъ тотчасъ же раненъ въ лвую руку. Тмъ не мене онъ не переставалъ биться и, подозвавъ своего лакея, потребовалъ у него кинжалъ. Бевилль оттолкнулъ лакея, говоря, что Водрль дерется безъ кинжала и, слдовательно, шевалье не иметъ права пользоваться имъ. Нкоторые изъ друзей Ренеи возстали противъ вмшательства Бевилля, завязался горячій споръ, который могъ ежеминутно превратиться въ общую свалку. Но тутъ Водрль повалилъ своего противника сильнымъ ударомъ въ грудь и поспшно наступилъ на его шпагу, чтобы тотъ не могъ пользоваться ею, а самъ между тмъ, готовился нанести послдній ударъ.

Правила, принятыя въ тогдашнихъ дуэляхъ, допускали подобныя жестокости.

— Разв бьютъ обезоруженнаго врага? воскликнулъ съ негодованіемъ Жоржъ, выхвативъ шпагу изъ рукъ барона.

Рана Ренеи не бала смертельна. Онъ изнемогалъ отъ сильной потери крови, хотя бормоталъ сквозь зубы съ насильственнымъ смхомъ, что ‘этимъ дло не кончится!’ Ему сдлали перевязку и послали за хирургомъ, который явился вмст съ монахомъ. Оба довольно долго спорили между собой о томъ, кому изъ нихъ взять раненаго на свое попеченіе, но друзья Ренеи положили конецъ спору, отдавъ предпочтеніе хирургу. Этотъ приказалъ перенести больнаго на берегъ Сены и повезъ въ лодк къ себ на квартиру.

Въ это время слуги собирали окровавленныя салфетки, подмывали полъ и разставляли на стол, новыя бутылки. Водрль, тщательно обтеревъ свою шпагу, вложилъ ее въ ножны и, перекрестившись, хладнокровно вынулъ изъ кармана распечатанное письмо.

Когда опять вс сли за столъ на свои прежнія мста, онъ прочелъ первую строку письма при громкомъ взрыв хохота со стороны слушателей:

‘Mon chri, этотъ несносный шевалье Ренеи становится все невыносиме’…

— Уйдемъ отсюда! сказалъ Мержи своему брату, съ чувствомъ глубокаго отвращенія.

Чтеніе письма настолько поглотило общее вниманіе, что никто не замтилъ ихъ отсутствія.

ГЛАВА IV.
Исповдь отступника.

Капитанъ Жоржъ, вернувшись въ городъ съ братомъ, повелъ его въ свою квартиру. Дорогой оба они едва обмнялись нсколькими словами, такъ какъ тяжелая сцена, при которой они были невольными свидтелями, не располагала ихъ къ сообщительности. Между тмъ, подобныя ссоры и слдовавшіе за ними поединки представляли въ эту эпоху самое обыденное явленіе. Съ одного конца Франціи до другаго щепетильность дворянъ относительно вопросовъ чести вела къ самымъ плачевнымъ послдствіямъ. Въ царствованіе Генриха И и Генриха IV едва ли не большее число дворянъ погибло отъ дуэлей, нежели впродолженіе десяти лтъ междоусобныхъ войнъ.

Квартира капитана была роскошно меблирована. Шелковыя занавси и ковры яркихъ цвтовъ привлекли вниманіе младшаго Мержи, привыкшаго къ боле скромной обстановк. Онъ вошелъ въ кабинетъ, который Жоржъ называлъ своей ‘молельной’, потому что слово ‘будуаръ’ еще не было тогда извстно. Дубовый налой, украшенный рзьбой, Мадонна, нарисованная итальянскимъ художникомъ, и кропильница съ буксовой вткой, повидимому, оправдывали благочестивое назначеніе этой комнаты, хотя съ другой стороны кушетка, обитая черной шелковой камкой, венеціанское зеркало, портретъ молодой женщины, оружіе и музыкальные инструменты свидтельствовали о свтскихъ привычкахъ хозяина.

Мержи бросилъ презрительный взглядъ на кропильницу и буксовую втку, которыя служили грустнымъ доказательствомъ отступничества его брата. Маленькій лакей поставилъ на столъ конфекты, орхи, вареные въ сахар, и блое вино. Чай и кофе не были еще тогда въ употребленіи, и вино замняло эти напитки для невзыскательныхъ предковъ ныншнихъ французовъ.

Мержи налилъ себ стаканъ вина, но все его вниманіе было поглощено кропильницей и налоемъ. Изъ груди его вырвался глубокій вздохъ, онъ пристально взглянулъ на своего брата, который небрежно растянулся на кушетк, и сказалъ:

— Ты, кажется, совсмъ сдлался папистомъ! Что сказала бы наша мать, если бы она по какому нибудь случаю очутилась здсь?

Эти слова видимо огорчили Жоржа, онъ нахмурилъ свои густыя брови и сдлалъ жестъ рукой, какъ бы упрашивая своего брата не касаться этого щекотливаго вопроса.

Но тотъ не былъ расположенъ щадить его и продолжалъ:

— Неужели ты не только устами, но и сердцемъ отрекся отъ вры нашей семьи?

— Я не знаю, что собственно ты называешь ‘врой нашей семьи’… Она никогда не была моей врой!… Неужели ты воображаешь, что я могъ придавать какое либо значеніе лицемрнымъ проповдямъ вашихъ гнусливыхъ пасторовъ!.. Это было бы слишкомъ глупо!

— Разумется! По твоимъ понятіямъ лучше врить въ чистилище, исповдь, непогршимость папы! Лучше преклонять колни передъ сандаліями какого нибудь капуцина! Быть можетъ, наступитъ время, когда теб будетъ казаться, что нельзя ссть за столъ, не прочитавъ молитвы барона Водрль!..

— Слушай, Бернаръ, я ненавижу всякіе диспуты, а тмъ боле богословскіе, но такъ какъ рано или поздно я долженъ объясниться съ тобой, и мы уже заговорили объ этомъ непріятномъ вопрос, то выслушай мою исповдь.

— Надюсь, что ты не вришь всмъ нелпымъ выдумкамъ папистовъ!

Капитанъ пожалъ плечами и ударилъ своей широкой шпорой о полъ.

— Паписты! гугеноты! все это ничто иное, какъ глупое суевріе съ обихъ сторонъ! Я не могу врить тому, что мой разсудокъ находитъ нелпымъ. Наши католическія литаніи также безсмысленны, какъ и ваши псалмы. Но въ нашихъ церквахъ,— добавилъ онъ, улыбаясь,— можно, по крайней мр, услышать порядочную музыку, у васъ же человкъ съ хорошимъ слухомъ рискуетъ оглохнуть отъ вашего дикаго пнія.

— Нечего сказать, ты указалъ на важное преимущество твоей религіи! изъ-за этого стоитъ переходить въ католичество!..

— Сдлай одолженіе, не называй католичество моей религіей, я въ него такъ же мало врю, какъ и въ протестантство. Съ тхъ поръ, какъ я началъ думать самостоятельно и разсудокъ заговорилъ во мн…

— Но, позволь теб сказать…

— Только не читай мн нравоученій! Я знаю наизусть все, что ты можешь мн сказать. Я также пережилъ пору надеждъ и сомнній. Неужели ты думаешь, что я не употребилъ вс усилія, чтобы сохранить суеврія моего счастливаго дтства? Я внимательно читалъ сочиненія нашихъ ученыхъ богослововъ, чтобы найти въ нихъ точку опоры противъ мучившихъ меня сомнній, и этимъ только увеличивалъ ихъ. Короче сказать, я пересталъ врить въ святость какой бы то ни было религіи и не врю въ это и въ настоящее время. Я признаю, что вра безцнный даръ, и хотя самъ навсегда утратилъ ее, но никогда не позволю себ подрывать вру другихъ людей.

— Я отъ души жалю тебя!

— Ну, это твое дло! Впрочемъ, ты правъ съ своей точки зрнія. Будучи протестантомъ, я не врилъ въ проповдь, теперь я католикъ и не вижу смысла въ нашей обдн. Но позволь тебя спросить: задавалъ-ли ты себ когда нибудь вопросъ: что представляютъ собой наши междоусобныя войны? Разв т жестокости, которыя совершаются во имя религіи, недостаточны, чтобы вырвать съ корнемъ самую непоколебимую вру?

— Эти жестокости дло рукъ человческихъ и совершаются людьми, которые исказили слово Божіе.

— Ты повторяешь чужія слова, и поэтому не сердись, если я не нахожу ихъ убдительными. Я не понимаю того, что составляетъ сущность вашей религіи, и не въ состояніи понять этого… Въ противномъ случа, пришлось бы, по выраженію нашего друга Жоделль, врить на слово безъ явныхъ доказательствъ.

— Если ты относишься безразлично къ обимъ религіямъ, то объясни, что побудило тебя отречься отъ протестантства, зная, насколько это огорчитъ твою семью и друзей?

— Я разъ двадцать писалъ моему отцу, чтобы объяснить мое поведеніе и оправдаться въ его глазахъ, но онъ, не распечатывая, бросалъ мои письма и относился ко мн, какъ будто бы я совершилъ величайшее преступленіе.

— Мать и я не одобряли этой чрезмрной жестокости, и если бы не строгое запрещеніе отца…

— Я не знаю, что вы подумали тогда обо мн. Но стараго не вернешь! Ты спрашиваешь, что побудило меня къ этому безразсудному поступку? Разумется, я никогда не ршился бы на него вторично, если бы мн предоставили на выборъ…

— Я былъ убжденъ, что ты рано или поздно станешь раскаяваться въ этомъ.

— Раскаяваться! Я не чувствую ничего подобнаго, потому что вовсе не считаю свой поступокъ безчестнымъ. Въ то время, когда ты еще ходилъ въ школу и учился греческому и латинскому языку, я надлъ на себя латы и подпоясался блымъ шарфомъ, потому что и тогда блый цвтъ былъ принятъ реформаторами, въ отличіе отъ католиковъ. Я поступилъ въ армію подъ непосредственное начальство принца Конде и участвовалъ въ первыхъ междоусобныхъ войнахъ. Но вашъ принцъ Конде, который былъ виновникомъ столькихъ ошибокъ вашей партіи, занимался длами не иначе, какъ урывками, потому что все его вниманіе было поглощено любовными исторіями. Я пользовался тогда расположеніемъ одной дамы, принцъ потребовалъ, чтобы я отказался отъ нея въ его пользу, и, когда это не удалось ему, онъ сдлался моимъ непримиримымъ врагомъ. Онъ какъ бы поставилъ себ задачей вредить мн всми способами и при каждомъ удобномъ случа указывалъ на меня фанатикамъ своей партіи, какъ на чудовище распутства и безврія… Между тмъ, я имлъ всего одну любовницу и дорожилъ ею. Что же касается втораго обвиненія… Я ни съ кмъ не говорилъ о религіи и не задвалъ ничьихъ убжденій, казалось, что и меня можно было оставить въ поко…

— Я не считалъ принца способнымъ на такой низкій поступокъ…

— Онъ умеръ, и вы сдлали изъ него героя. Такъ всегда бываетъ на свт! У него были свои достоинства и онъ умеръ съ честью, я давно простилъ ему. Но въ то время, о которомъ я говорю, онъ былъ всемогущъ и считалъ преступленіемъ, что такой ничтожный дворянинъ, какъ я, осмливается оказывать ему сопротивленіе.

Жоржъ прошелъ нсколько разъ взадъ и впередъ по комнат и продолжалъ съ возрастающимъ волненіемъ:

— Все духовенство и вс ханжи протестантской арміи разъярились противъ меня. Но я такъ же мало обращалъ вниманіе на ихъ ругательства, какъ и на ихъ проповди. Одинъ изъ приближенныхъ принца, желая угодить ему, назвалъ меня развратникомъ въ присутствіи всхъ моихъ товарищей. Я отвтилъ ему пощечиной и убилъ его. У насъ въ арміи бывало ежедневно не мене двнадцати дуэлей, и наше начальство всегда показывало видъ, какъ будто не знаетъ этого. Но для меня сдлали исключеніе: принцъ ршилъ подвергнуть меня строгому наказанію для примра офицерамъ всей арміи. Я былъ помилованъ только благодаря усиленнымъ просьбамъ сеньоровъ и самого адмирала. Посл этого принцъ еще больше возненавидлъ меня. Въ битв при Жазенль я командовалъ отрядомъ стрлковъ и дрался въ первыхъ рядахъ: мои латы были прострлены въ двухъ мстахъ, лвая рука проколота ударомъ копья, такъ что не могло быть никакого сомннія въ томъ, что я не щадилъ себя. Въ моемъ отряд осталось всего двадцать человкъ, а на насъ шелъ цлый баталіонъ швейцарцевъ. Принцъ веллъ мн идти въ атаку… я просилъ его дать мн еще дв роты рейтаровъ… онъ назвалъ меня низкимъ трусомъ!..

Мержи всталъ и пожалъ руку своему брату.

Жоржъ, расхаживая по комнат, продолжалъ дрожащимъ голосомъ:

— Онъ назвалъ меня трусомъ передъ всми этими дворянами, щеголявшими своими вызолоченными доспхами, но которые, нсколько мсяцевъ спустя, вроломно бросили его при Жарнак, не сдлавъ даже попытки, чтобы спасти его отъ руки убійцы… Я зналъ, что онъ намренно посылаетъ меня на врную смерть, но тмъ не мене бросился на швейцарцевъ, поклявшись въ душ, что, если останусь въ живыхъ, то никогда боле не обнажу шпаги за такого человка, какъ принцъ. Я былъ опасно раненъ, сброшенъ съ лошади и едва не убитъ, но тутъ одинъ дворянинъ изъ свиты герцога Анжуйскаго, этотъ сумасшедшій Бевилль, который сегодня обдалъ съ нами, спасъ мн жизнь и представилъ герцогу. Со мной обошлись наилучшимъ образомъ. Я жаждалъ мести… Меня уговорили поступить на службу въ герцогу и привели этотъ стихъ:

‘Omne solum forti patria est, ut piscibus aequor’ *)

*) Мужественному чеіовву всякая страна отечество, какъ рыбамъ вода.

— Я видлъ съ негодованіемъ, что протестанты призываютъ иностранцевъ въ наше отечество… Но зачмъ стану я скрывать главную причину, руководившую моими дйствіями!.. Я думалъ только о мести и сдлался католикомъ, въ надежд встртить принца Конде въ какомъ нибудь сраженіи и убить его. Другой отомстилъ ему за меня…. Способъ, какимъ былъ убитъ несчастный принцъ, почти заставилъ меня забыть мою ненависть. Я увидлъ его окровленнымъ, въ рукахъ солдатъ, которые подвергали его всевозможнымъ оскорбленіямъ. Мое вмшательство не могло спасти ему жизнь, я приказалъ поднять его трупъ и покрылъ его своимъ плащемъ. Въ это время я уже служилъ католикамъ и командовалъ эскадрономъ ихъ кавалеріи. Къ счастью, услуги, которыя я нкогда оказалъ протестантской партіи, не были забыты, я старался по возможности смягчить неистовства религіозной войны, и мн удалось спасти нсколькихъ старыхъ пріятелей…

— Оливье де-Бассвиль разсказываетъ всмъ, что онъ обязанъ теб жизнью.

— Я сдлался католикомъ, сказалъ Жоржъ боле спокойнымъ голосомъ,— и нахожу, что эта религія не хуже всякой другой и, вдобавокъ, ихъ благочестіе далеко не отличается такимъ суровымъ характеромъ, какъ наше! Ты видишь прекрасную мадонну, которая виситъ у меня на стн: это портретъ одной итальянской куртизанки, между тмъ ханжи набожно крестятся передъ нею, восхваляя мое благочестіе. Поврь, что съ ними гораздо легче ладить, нежели съ нашими пасторами. Я живу здсь, какъ хочу, и длаю только кое-какія уступки общественному мннію. Такъ, напримръ, считается необходимымъ ходить къ обдни,— и я время отъ времени бываю въ церкви и любуюсь тамъ хорошенькими женщинами. Каждый обязанъ имть духовника,— я выбралъ себ въ духовные отцы францисканскаго монаха, славнаго малаго, который нкогда былъ коннымъ мушкетеромъ. За какой нибудь экю онъ дастъ мн, когда угодно, свидтельство, что я былъ на исповди, и, вдобавокъ, я посылаю черезъ него любовныя письма къ его духовнымъ дщерямъ. Чортъ возьми! Въ виду всего этого, какъ не пожелать всякаго благополучія католическому духовенству…

Мержи невольно улыбнулся.

— Вотъ мой молитвенникъ!—продолжалъ капитанъ, бросивъ на столъ богато переплетенную книгу въ бархатномъ футляр съ серебрянными застежками.— Этотъ часословъ стоитъ всхъ вашихъ протестантскихъ молитвенниковъ.

Мержи прочелъ на корешк крупную надпись: ‘Придворный часословъ’.

— Отличный переплетъ! сказалъ онъ, возвращая книгу.

Капитанъ открылъ ее и указалъ на первую страницу:

Мержи прочелъ слдующее заглавіе:

‘La vie tr&egrave,s horrifique du grand Gargantua, p&egrave,re de Pantagruel, compose par M. Alcofribas, abstracteur de Quintessence’.

— Что ты скажешь объ этой книг? воскликнулъ со смхомъ капитанъ. Я не промняю ее на вс богословскія книги женевской библіотеки!

— Я слышалъ, что авторъ этой книги замчательно ученый человкъ, но дурно воспользовался своими знаніями.

Жоржъ пожалъ плечами.

— Прочитай этотъ томъ, и тогда мы поговоримъ съ тобой.

Мержи взялъ книгу и сказалъ посл минутнаго молчанія:

— Мн очень жаль, что досада, хотя и вполн законная, понудила тебя совершить поступокъ, въ которомъ ты рано или поздно будешь горько раскаяваться.

Жоржъ опустилъ глаза и, казалось, разсматривалъ съ особеннымъ любопытствомъ коверъ, разостланный подъ его ногами.

— Что сдлано, того не воротишь! сказалъ онъ съ подавленнымъ вздохомъ.— Впрочемъ, трудно ручаться за самого себя! добавилъ онъ съ веселой улыбкой,— быть можетъ, наступитъ время, когда я опять буду слушать проповди. Но довольно объ этомъ, дай мн слово, что мы не будемъ больше говорить о такихъ скучныхъ вещахъ.

— Я не теряю надежды, что твои собственныя размышленія сильне подйствуютъ на тебя, чмъ вс мои разсужденія и совты.

— Ну, мы это увидимъ! а теперь поговоримъ о твоихъ длахъ. Объясни мн, что побудило тебя пріхать сюда?

— Я надюсь, что мн удастся найти доступъ къ адмиралу и что онъ соблаговолитъ принять меня въ число дворянъ, которые будутъ сопровождать его въ Нидерланды.

— Этотъ планъ никуда не годится. Если дворянинъ уметъ владть оружіемъ и не окончательный трусъ, то онъ не долженъ добровольно брать на себя должность лакея. Кто теб мшаетъ поступить въ королевскую гвардію въ качеств волонтера, и даже въ мой отрядъ, если ты этого желаешь? Во время всего похода, ты будешь, какъ и вс мы, подъ командой адмирала, но, по крайней мр не станешь исполнять роль слуги.

— У меня нтъ ни малйшаго желанія вступить въ гвардію короля и я ршился бы на это только въ послдней крайности. Что же касается до твоего предложенія принять меня въ свой отрядъ, то я ничего не имю противъ этого, но мой отецъ желаетъ, чтобы я сдлалъ первую кампанію подъ непосредственнымъ начальствомъ адмирала.

— Я узнай васъ въ этомъ, господа гугеноты! Вы толкуете о примиреніи, а сами боле насъ проникнуты старыми предразсудками.

— Какимъ образомъ?

— Да такъ! Король въ вашихъ глазахъ всегда тиранъ или Ахавъ, какъ его называютъ ваши пасторы. По вашему мннію, онъ даже не король, а узурпаторъ: со времени смерти Людовика XIII-го {Правдъ Людовикъ де-Конде, убитый при Жарнак, навлекъ на себя подозрніе въ посягательств за королевскую корову. Адмиралъ Колиньи назывался Гаспаромъ.} Гаспаръ І-й сдлался у васъ французскимъ королемъ.

— Я не понимаю этихъ шутокъ.

— Впрочемъ, нтъ никакой разницы въ томъ, будешь ли ты на служб у стараго Гаспара, или у герцога Гиза, продолжалъ Жоржъ,— г-нъ де-Шатильонъ во всякомъ случа великій полководецъ, и ты пройдешь съ нимъ хорошую школу.

— Даже враги относятся къ нему съ уваженіемъ.

— Но никто не можетъ простить ему одного пистолетнаго выстрла.

— Онъ доказалъ свою невинность и, наконецъ, вся его жизнь служитъ достаточнымъ свидтельствомъ, что онъ не принималъ никакого участія въ вроломномъ убійств Польтро.

— Ты знаешь латинскую аксіому: fecit cui profuit? Безъ этого пистолетнаго выстрла, Орлеанъ былъ бы наврно взятъ.— Въ сущности, только однимъ человкомъ стало меньше въ католической арміи.

— Да, но какимъ человкомъ! Ты разв не слыхалъ поговорки, что ‘на каждаго Гиза найдется во Франціи Мере‘ {Польтро де-Мере убилъ великаго Франсуа, герцога де-Гизъ, при осад Орлеана, въ моментъ, когда городъ, доведенный до послдней крайности, готовился къ сдач. На Колиньи пало подозрніе, что убійство совершено по его приказанію или что онъ намренно не принялъ никакихъ мръ, чтобы предупредить преступленіе.}.

— Это не боле, какъ пустая угроза, хотя я могъ бы составить длинный списокъ, если бы вздумалъ пересчитывать вс преступленія Гизовъ.

— По моему мннію,— возразилъ Жоржъ,— существуетъ только одинъ способъ, какимъ можно водворить миръ во Франціи, и если бы я былъ королемъ, то я распорядился бы слдующимъ образомъ: я приказалъ бы запрятать всхъ Гизовъ и Шатильоновъ въ крпкій кожаный мшокъ и бросить въ воду, привязавъ къ нему тяжесть въ сто тысячъ ливровъ желза, изъ боцзни, что который нибудь изъ этихъ господъ останется въ живыхъ. Въ придачу къ нимъ я веллъ бы положить въ тотъ же мшокъ нкоторыхъ людей.

— Какое счастье, что ты не французскій король!

Разговоръ принялъ боле веселый оборотъ. Оба брата, оставивъ въ сторон политику и богословіе, разсказывали другъ другу небольшія приключенія, которыя были съ ними со времени ихъ послдней разлуки. Мержи не скрылъ отъ своего брата плачевной исторіи, которая случилась съ ними въ гостинниц ‘Золотого Льва’, этотъ хохоталъ отъ души и подтрунивалъ надъ потерей восемнадцати экю и надъ удачнымъ обмномъ лошадей.

Раздался звонъ колоколовъ въ сосдней церкви.

— Чортъ возьми!— воскликнулъ капитанъ.— Пора идти! Не хочешь ли ты послушать вечернюю проповдь? Клянусь честью, что ты не соскучишься.

— Покорно благодарю! Но я не имю ни малйшаго желанія мнять религіи.

— Что за вздоръ!!.. Право, жаль пропустить проповдь отца Любена. Это францисканскій монахъ, который умудряется представить католическую религію въ такомъ забавномъ свт, что всегда собирается толпа, чтобы послушать его. Вдобавокъ, сегодня въ церкви Saint-Jacques будетъ присутствовать весь дворъ, а для тебя это зрлище не лишено извстнаго интереса.

— Какъ ты думаешь, увижу ли я тамъ графиню Тюржи и безъ маски?

— Я убжденъ въ этомъ. Врядъ ли она пропуститъ проповдь отца Любена. Не забудь кстати, что если ты намренъ ухаживать за ней, то встань у дверей, чтобы подать ей святой воды, когда она выйдетъ изъ церкви. Это одна изъ самыхъ умныхъ церемоній въ католической религіи. Господи! сколько красивыхъ ручекъ удалось мн пожать, когда я подавалъ святую воду! сколько любовныхъ писемъ передалъ я этимъ способомъ!

— Все это возбуждаетъ во мн такое глубокое отвращеніе, что я ни за что на свт не прикоснусь пальцемъ къ святой вод…

Жоржъ прервалъ своего младшаго брата громкимъ смхомъ, и затмъ оба, накинувъ на себя плащи, отправились въ церковь, гд уже собралась многочисленная публика.

ГЛАВА V.
Проповдь.

Жоржъ, войдя въ церковь съ своимъ братомъ, старался выбрать мста поближе къ проповднику, но тутъ вниманіе ихъ было привлечено взрывами хохота, которые раздавались изъ ризницы. Они вошли въ нее и увидли толстаго францисканскаго монаха, съ веселой румяной физіономіей, который велъ оживленный разговоръ съ стоявшими около него молодыми людьми.

— Держу пари, что онъ не станетъ ругаться въ проповди!— сказалъ Бевилль.

— Почему же нтъ! Это зависитъ отъ моего усмотрнія,— возразилъ францисканецъ вызывающимъ тономъ.

— Держу пари на десять пистолей, что вы не посмете этого сдлать.

— Десять пистолей! Идетъ!..

— Бевилль, позволь мн на половину участвовать въ твоемъ пари,— сказалъ Жоржъ.

— Нтъ, ни за что на свт! я хочу сполна получить деньги съ нашего благочестиваго отца, если онъ побожится въ проповди, или скажетъ какое-нибудь ругательство, то, клянусь честью, я не пожалю десяти пистолей: божба проповдника стоитъ этой суммы.

— А я объявляю вамъ, что уже выигралъ пари,— сказалъ отецъ Любенъ.— Я трижды побожусь въ начал проповди. Вы, господа дворяне, воображаете, что вамъ однимъ все дозволительно, такъ какъ у васъ перо на шляп и шпага! Посмотримъ.

Съ этими словами францисканецъ быстрыми шагами удалился изъ ризницы и вошелъ на каедру. Въ церкви тотчасъ же водворилась мертвая тишина.

Проповдникъ окинулъ глазами толпу, стоявшую около его каедры, какъ бы отыскивая того, кто держалъ съ нимъ пари и, увидя передъ собой Бевилля, стоявшаго у колонны, онъ нахмурилъ брови и, подбоченясь, началъ свою рчь громкимъ голосомъ:

‘Мои дорогіе братья!

‘Провались я сквозь землю! Клянусь смертью и кровью!..’

Ропотъ негодованія и удивленія прервалъ проповдника или, врне сказать, пополнилъ сдланную имъ паузу.

‘Клянусь кровью Господа нашего’, продолжалъ францисканецъ набожно гнусливымъ тономъ, ‘что мы спасены и избавлены отъ ада…’

Этотъ неожиданный переходъ вызвалъ громкій смхъ со стороны присутствующей молодежи. Бевилль вытащилъ кошелекъ изъ-за своего пояса и показалъ его издали проповднику, сдлавъ при этомъ выразительный жестъ, что онъ проигралъ пари.

‘Итакъ, мои братья’, продолжалъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ отецъ Любенъ, ‘я надюсь, что это радуетъ васъ! Мы спасены и избавлены отъ ада. Вотъ и прекрасно, думаете вы, намъ остается только сложить руки и предаться радости. Мы избавились отъ этого отвратительнаго адскаго огня. Чего намъ бояться чистилища! огонь его не боле обжога свчи, который излечивается елеемъ нсколькихъ обденъ. Что мшаетъ намъ сть, пить и проводить веселыя ночи съ красавицами!

‘Опомнитесь, закоснлые гршники! На что вы разсчитываете! Отецъ Любенъ совтуетъ вамъ не забывать часъ, когда придетъ небесный Женихъ.

‘Вы, можетъ быть, воображаете себ, господа еретики, гугеноты и распространители гугенотства, что Господь дозволилъ распять себя на крест, чтобы спасти васъ отъ мукъ ада? Какъ бы не такъ! Неужели онъ сталъ бы проливать свою драгоцнную кровь изъ-за какого-нибудь дурака или канальи! Это было бы — извините за выраженіе — все равно, что метать бисеръ передъ свиньями. Нашъ Господь, наоборотъ, пожертвовалъ свиньями ради жемчуга, драгоцнный жемчугъ находится въ мор и нашъ Господь повергъ въ море дв тысячи свиней. Et ессе impetu abiit totus grex prceps in mare. Счастливый вамъ путь, господа свиньи! Затмъ остается только пожелать, чтобы вс еретики отправились той же дорогой!’ Ораторъ кашлянулъ и остановился, чтобы взглянуть на слушателей и насладиться эффектомъ, произведеннымъ его краснорчіемъ. Затмъ онъ продолжалъ тмъ же тономъ:

‘Итакъ, господа гугеноты, обратитесь немедленно въ истинную вру! иначе… прахъ васъ возьми! вы не избгнете ада, бгите отъ проповдей вашихъ пасторовъ и да здравствуетъ наша католическая обдня!

‘А вы, мои дорогіе братья католики, вы потираете себ руки и облизываете себ пальцы, предвкушая райскія наслажденія. Но, говоря откровенно, путь отъ королевскаго двора, при которомъ вы находитесь (если вы даже пойдете окольной дорогой), еще дальше, нежели отъ Saint-Lazare до воротъ Saint-Denis.

‘Страданія, смерть и кровь Господа нашего спасли и избавили васъ отъ ада… Но помните, что они избавили васъ только отъ первороднаго грха, и горе вамъ, если сатана опять овладетъ вами. Поэтому я говорю вамъ: Circuit quaerens quem devoret.

‘О, мои дорогіе братья! Сатана далеко превосходитъ всхъ васъ въ фехтовальномъ искусств, не исключая даже англичанъ и я долженъ предупредить васъ, что вамъ будетъ трудно отпарировать его мткіе удары.

‘Едва бросимъ мы наши дтскія куртки и однемъ рейтузы или, другими словами, только что мы достигаемъ возраста, когда можемъ совершить смертный грхъ, господинъ сатана вызываетъ насъ на поле брани, наша защита — святые дары, а у него цлый арсеналъ, наши грхи служатъ для него одновременно наступательнымъ и оборонительнымъ оружіемъ.

‘Вотъ онъ выступилъ на поле брани въ латахъ жадности, шпорами служитъ ему лнь, у пояса его сладострастіе въ вид длинной острой шпаги, на голов у него гордость на подобіе легкаго жандармскаго шлема, скупость въ его карман, и онъ пользуется ею въ случа надобности, гнвъ съ самыми оскорбительными ругательствами на устахъ его. Изъ этого вы видите, что онъ вышелъ на поединокъ вооруженный съ головы до ногъ.

‘Когда наступаетъ моментъ битвы, сатана не говоритъ своему противнику, какъ это принято у вжливыхъ дуэлистовъ: милостивый государь, готовы ли вы?— а прямо набрасывается на христіанина безъ всякаго предостереженія. Христіанинъ, видя, что сатана намревается поразить его въ животъ рапирой жадности парируетъ ударъ воздержаніемъ’.

Проповдникъ остановился и, для большей наглядности, схватилъ свой посохъ, и началъ наносить имъ по воздуху мнимые удары, какъ длаетъ это фехтовальный учитель своей рапирой, чтобы показать ученикамъ трудный ударъ.

‘Сатана, отступивъ на нсколько шаговъ, наноситъ ему ударъ лезвеемъ гнва, затмъ ложное выпаденіе лицемрія и ударъ гордости квартой. Христіанинъ парируетъ терпніемъ, и отражаетъ гордость униженіемъ. Сатана въ раздраженіи наноситъ ему ударъ остріемъ шпаги сладострастія, но, видя, что его ударъ отраженъ умерщвленіемъ плоти, набрасывается стремглавъ на своего противника и длаетъ попытку сбить его съ ногъ шпорами лни и поражаетъ его шпагой зависти, чтобы влить въ его сердце скупость. Тутъ нужно держать ухо востро и твердо стоять на ногахъ. Съ помощью трудолюбія можно удержаться отъ паденія, а шпагу зависти слдуетъ отразить любовью къ ближнему. (Это всего трудне, друзья мои). Что же касается рапиры скупости, то ее ничмъ другимъ нельзя отвести, какъ только благотворительностью.

‘Но, друзья мои, если на васъ нападаютъ терцами, квартами, или внезапнымъ выпаденіемъ, то многіе ли изъ васъ будутъ на-готов, чтобы отразить противника? Я видлъ не одного борца, поверженнаго на землю, и если онъ тотчасъ же не прибгалъ къ раскаянію, то былъ осужденъ на гибель, и этимъ послднимъ средствомъ спасенія нужно пользоваться, и чмъ раньше, тмъ лучше. Вы, быть можетъ, воображаете, господа придворные, что вовсе не трудно раскаяться въ грхахъ? Но увы, друзья мои, сколько несчастныхъ умирающихъ хотятъ это сдлать, но у нихъ обрывается голосъ при первыхъ же словахъ, а тамъ — трахъ! и душу унесъ сатана, гонитесь за нею, какъ знаете!..’

Отецъ Любенъ продолжалъ еще нкоторое время изливать свое краснорчіе въ томъ же тон. Когда онъ сошелъ съ каедры, то ‘динъ любитель изящнаго слога замтилъ, что проповдь, которая продолжалась боле часу, была вся переполнена остротами и колкостями. Католики и протестанты одинаково апплодировали проповднику, который еще долго стоялъ у каедры, окруженный суетливой толпой, собравшейся съ разныхъ концовъ церви. Вс наперерывъ восхищались его краснорчіемъ и поздравляли съ успхомъ.

Мержи во время проповди нсколько разъ спрашивалъ: гд графиня Тюржи, и капитанъ напрасно искалъ ее глазами. Графини или вовсе не было въ церкви, или же она скрывалась въ какомъ нибудь темномъ углу отъ преслдованій своихъ обожателей.

— Я желалъ бы, сказалъ Мержи, выходя изъ церкви,— чтобы вс т, которые присутствовали при этой безсмысленной проповди, послушали бы теперь простыя увщанія котораго либо изъ нашихъ пасторовъ.

— Вотъ графиня де-Тюржи, шепнулъ ему капитанъ, прикоснувшись къ его рук.

Мержи повернулъ голову и увидалъ подъ темнымъ портикомъ богато одтую женщину, которая промелькнула мимо него чрезвычайно быстро. Ее велъ подъ руку худощавый молодой человкъ, невзрачной наружности, съ блокурыми волосами и съ женоподобнымъ лицомъ, въ костюм его проглядывала небрежность, очевидно разсчитанная на извстный эффектъ. Толпа поспшно и даже съ нкоторымъ страхомъ разступалась передъ нимъ. Это былъ Комминжъ.

Мержи едва усплъ бросить бглый взглядъ на графиню Тюржи. Онъ не могъ дать себ яснаго отчета въ томъ, какія у нея черты лица, но, тмъ не мене, оно произвело на него сильное впечатлніе. Комминжъ въ высшей степени не понравился ему, хотя это чувство было почти безсознательное. Онъ возмущался при мысли, что такой слабый человкъ пользуется незаслуженной славой. Если графиня любитъ кого нибудь въ этой толп,— подумалъ онъ,— то гнусный Комминжъ убьетъ его, онъ поклялся убивать всхъ, кто заслужить ея расположеніе. Онъ невольно схватился за рукоятку своей шпаги, но вслдъ затмъ ему сдлалось совстно этото порыва.— Въ сущности, какое мн дло до графини, я видлъ ее только мелькомъ, и мн нечего завидовать Комминжу.

Однако эти мысли произвели на него тяжелое впечатлніе, онъ упорно молчалъ во время всей дороги изъ церкви въ домъ капитана..

Ужинъ былъ готовъ и ожидалъ ихъ. Но Мержи лъ мало, и какъ только убрали со стола, онъ изъявилъ желаніе вернуться въ свою гостинницу. Жоржъ согласился отпустить его подъ условіемъ, чтона другой день онъ окончательно передетъ къ нему на квартиру.

Считаемъ лишнимъ говорить о томъ, что Жоржъ предложилъ своему брату деньги, лошадь и проч. и, кром того, познакомилъ его съ придворнымъ портнымъ и единственнымъ купцомъ, гд дворянинъ, желающій заслужить благосклонность дамъ, могъ купитъ себ модныя перчатки, брыжи la confusion и башмаки cric или pont levis.

Съ наступленіемъ ночи, Мержи вернулся въ гостинницу, въ сопровожденіи двухъ лакеевъ своего брата, вооруженныхъ пистолетами и шпагами, такъ какъ въ т времена улицы Парижа посл восьми часовъ были несравненно опасне, нежели ныншняя дорога изъ Севильи до Гренады.

ГЛАВА VI.
Предводитель партіи.

Бернаръ де-Мержи, вернувшись въ свою убогую гостинницу, бросилъ грустный взглядъ на окружавшую его бдную обстановку и потертую мебель. Онъ сравнивалъ черныя закоптвшія стны его номера съ дорогой шелковой обивкой только что оставленной имъ комнаты. Глядя на старинный образъ какого-то святаго, висвшій передъ нимъ, онъ невольно вспомнилъ прекрасное изображеніе Мадонны, нарисованное масляными красками, и въ душ его шевельнулась недобрая мысль. Жоржу стоило произнести одно слово, чтобы имть эту роскошную обстановку, пріобрсти благосклонность придворныхъ дамъ, милость короля! Разв трудно сказать это слово? достаточно произнести его губами, никто не станетъ справляться о томъ, что происходитъ въ сердц… Ему пришли на память имена нсколькихъ протестантовъ, которые достигли почестей, благодаря отреченію отъ религіи, и такъ какъ діаволъ пользуется всякимъ удобнымъ случаенъ, чтобы совратить человка съ истиннаго пути, то Мержи въ этотъ моментъ вспомнилъ притчу ‘о блудномъ сын’, и мысленно ршилъ, что вновь обращеннаго гугенота будутъ больше чествовать, нежели врнаго католика.

Эти мысли, являясь подъ всевозможными формами, упорно преслдовали его, хотя и возбуждали въ немъ чувство глубокаго отвращенія, и онъ употреблялъ вс усилія, чтобы побороть ихъ. Онъ взялъ женевскую библію, принадлежавшую его матери, и принялся читать ее. Безпокойство его, мало-по-малу, улеглось и онъ закрылъ книгу съ клятвой жить и умереть въ вр своихъ предковъ.

Однако, несмотря на чтеніе библіи и произнесенную клятву, онъ спалъ тревожнымъ сномъ, на которомъ отразились вс приключенія пережитаго дня. Ему снились шелковыя пунцовыя занавси, золотая посуда, опрокинутые столы, блескъ шпагъ, кровь лившаяся какъ вино. Затмъ, ему представилось, что оживаетъ нарисованная Мадонна, выходитъ изъ рамки и танцуетъ передъ нимъ. Онъ вглядывается въ нее, длаетъ надъ собой усиліе, чтобы припомнить черты ея лица, и тутъ только замчаетъ, что на ней черная маска. Но онъ видитъ темноголубые глаза и блоснжную кожу, которая просвчиваетъ сквозь отверстія маски… Онъ смотритъ съ напряженнымъ вниманіемъ, маска падаетъ и является небесный обликъ, но безъ опредленныхъ очертаній, какъ изображеніе нимфы въ волнующейся рк. Онъ невольно опускаетъ глаза, затмъ снова поднимаетъ ихъ, но теперь онъ никого не видитъ передъ собой, кром Комминжа съ окровавленной шпагой въ рукахъ.

Онъ всталъ рано утромъ и приказалъ отнести свой легкій багажъ къ брату. Жоржъ предложилъ пойти съ нимъ и показать вс достопримчательности города, но онъ отказался и отправился одинъ въ отель Шатильонъ, чтобы передать адмиралу письмо своего отца.

Дворъ отеля былъ переполненъ прислугой и лошадьми, такъ что Мержи съ нкоторымъ трудомъ добрался до обширной передней, гд встртилъ цлую толпу дворянъ и пажей, которые хотя и не имли другаго оружія, кром шпагъ, но представляли собой вполн надежную стражу. Привратникъ, одтый въ черное съ головы до ногъ, окинулъ взглядомъ Мержи, и, увидя на немъ кружевной воротникъ и золотую цпь, тотчасъ же ввелъ его въ галлерею, гд адмиралъ принималъ постителей.

Въ пріемной было до сорока человкъ сеньоровъ, дворянъ и духовныхъ особъ, которые стояли въ почтительныхъ позахъ съ обнаженными головами. Адмиралъ былъ одтъ въ простое черное платье. Это былъ высокій, нсколько сутуловатый человкъ, съ плшивой головой, лицо котораго было покрыто преждевременными морщинами, вслдствіе трудовъ и лишеній, вынесенныхъ впродолженіе долгихъ войнъ. Длинная сдая борода опускалась ему на грудь. Его

впалыя щеки казались еще худощаве отъ глубокаго шрана, едва прикрытаго усами: во время битвы при Монконтур ему прострлили щеку и выбили нсколько зубовъ. Выраженіе его лица было скоре серьозное, нежели строгое, и со смерти его брата, храбраго Дандело, никто не видалъ, чтобы онъ когда либо улыбался. Онъ стоялъ облокотившись у стола, покрытаго картами и планами, среди которыхъ лежала огромная библія. Всюду были разбросаны зубочистки, которыя играли важную роль въ жизни адмирала Колиньи и служили постояннымъ поводомъ для насмшекъ. На другомъ конц стола сидлъ секретарь, поглощенный писаніемъ писемъ, которыя онъ подносилъ адмиралу для подписи.

При вид этого великаго человка, который имлъ боле значенія для своихъ единоврцевъ, нежели король, такъ какъ онъ совмщалъ для нихъ въ своей особ личность героя и святаго,— Мержи почувствовалъ къ нему такое глубокое уваженіе, что, сдлавъ нсколько шаговъ, невольно преклонилъ колно. Адмиралъ, удивленный и недовольный такимъ необычайнымъ выраженіемъ почтительности, нехотя взялъ письмо изъ рукъ восторженнаго юноши. Но при взгляд на гербовую печать, лицо его нсколько прояснилось, и онъ сказалъ боле привтливымъ тономъ:

— Это письмо отъ моего стараго пріятеля, барона де Мержи, и вы такъ похожи на него лицомъ, молодой человкъ, что я почти увренъ, что вы его сынъ.

— Мой отецъ жалетъ, что преклонныя лта не дозволяютъ ему явиться сюда и лично засвидтельствовать вамъ свое почтеніе.

Колиньи прочелъ письмо и, обращаясь къ своимъ приближеннымъ, сказалъ:

— Господа, рекомендую вамъ сына барона де-Мержи, который прохалъ боле двухъ сотъ льб, чтобы присоединиться къ нашей арміи. Еажется, у насъ не будетъ недостатка въ волонтерахъ для похода во Фландрію. Господа, прошу васъ дружески принять этого юношу, ради того уваженія, которое вы чувствуете къ его отцу.

При этихъ словахъ до двадцати рукъ протянулось къ Мержи для рукопожатія, и онъ разомъ получилъ столько же предложеній услугъ.

— Участвовали ли вы въ какомъ нибудь военномъ дл, мой другъ? спросилъ Колиньи.— Приходилось ли вамъ когда нибудь слышать мушкетные выстрлы?

Мержи отвтилъ красня, что еще не имлъ счастья сражаться за религію.

— Скажите лучше несчастья, молодой человкъ! возразилъ Колиньи серьезнымъ тономъ.— Вы должны благодарить небо, что вамъ не пришлось проливать крови своихъ согражданъ! Но теперь, добавилъ онъ со вздохомъ,— у насъ, повидимому, кончилась междоусобная война, религія пока оставлена въ поко, и мы можемъ только позавидовать вамъ, что вы въ первый разъ обнажите свою шпагу противъ враговъ короля и отечества. Я увренъ, что вы не опозорите крови, которая течетъ въ вашихъ жилахъ. Теперь я совтую вамъ поступить въ число служащихъ при мн дворянъ, но постарайтесь при первой стычк съ испанцами отнять у нихъ знамя, и я произведу васъ въ корнеты моего полка.

— Клянусь, что я добьюсь этого! воскликнулъ Мержи ршительнымъ тономъ,— хотя бы мн стоило это жизни!

— Я узнаю сына храбраго Мержи! сказалъ Колиньи.

Затмъ онъ позвалъ своего управляющаго и добавилъ:

— Вотъ мосье Самуэль, если вамъ нужны деньги на обмундировку, то обратитесь къ нему.

Управляющій вжливо раскланялся передъ Мержи, который поспшно отвтилъ:

— Нтъ, благодарю васъ! Отецъ и братъ съ избыткомъ даютъ мн все необходимое для моего содержанія.

— Вашъ братъ?.. Это, вроятно, тотъ капитанъ Мержи, который отрекся отъ своей религіи во время первыхъ войнъ?

Мержи печально опустилъ голову, губы его шевелились, но онъ не могъ произнести ни одного слова.

— Онъ храбрый солдатъ! продолжалъ адмиралъ,— но какое значеніе иметъ мужество безъ страха Божьяго! Молодой человкъ, вы имете въ своей семь примръ достойный подражанія въ вашемъ отц, и затмъ — примръ брата, которому вы не должны слдовать.

— Я буду подражать брату въ храбрости… но не въ отступничеств…

— Приходите ко мн почаще, мосье Бернаръ, и располагайте мной, какъ другомъ. Вы будете поставлены здсь въ весьма неблагопріятныя условія въ смысл нравственности, но я надюсь скоро вырвать васъ отсюда и вывести на путь, гд вы можете пріобрсти славу.

Мержи отвтилъ почтительнымъ поклономъ и присоединился къ остальнымъ постителямъ, стоявшимъ въ нкоторомъ отдаленіи отъ адмирала.

— Господа, сказалъ Колиньи, продолжая разговоръ, прерванный приходомъ Мержи,— я получаю со всхъ сторонъ хорошія извстія. Въ Руан убійцы подверглись достойному наказанію…

— Но не въ Тулуз! возразилъ старый пасторъ съ мрачной физіономіей фанатика.

— Вы ошибаетесь, сказалъ Колиньи,— я только что получилъ объ этомъ извстіе. Вдобавокъ, въ Тулуз уже учреждена ‘смшанная’ палата {Въ силу жирнаго договора, заключеннаго посл третьей междоусобной войны, во многихъ парламентахъ были учреждены судебныя камеры, гд половина членовъ, были кальвинисты.}. Его величество ежедневно доказываетъ, насколько онъ желаетъ, чтобы правосудіе было одинаково для всхъ.

Пасторъ недоврчиво покачалъ головой.

— Нечего сказать, они заботятся о правосудіи! воскликнулъ старикъ съ сдой бородой, одтый въ черное бархатное платье.— Карлъ и его достойная мать только и думаютъ о томъ, чтобы уничтожить однимъ ударомъ всхъ Шатильоновъ, Монморанси и Гизовъ.

— Совтую вамъ, мосье Бониссанъ, выражаться почтительне о корол, замтилъ Колиньи строгимъ тономъ.— Давно пора забыть старые счеты! Мы не должны давать повода къ замчанію, что католики лучше насъ соблюдаютъ священный принципъ прощенія обидъ.

— Клянусь прахомъ моего отца, что имъ это легче исполнить, нежели намъ, пробормоталъ Бониссанъ.— Двадцать три близкихъ мн человка погибли мученическою смертью! Такія вещи не очень легко забываются…

Въ то время, какъ Бониссанъ произнесъ послднія слова раздраженнымъ тономъ, въ галлерею вошелъ дряхлый старикъ съ отталкивающей физіономіей въ сромъ изношенномъ плащ. Онъ поспшно пробрался сквозь толпу и подалъ Колиньи запечатанную бумагу.

— Кто вы такой? спросилъ адмиралъ, не распечатывая бумаги.

— Одинъ изъ вашихъ доброжелателей, отвтилъ старикъ хриплымъ голосомъ и тотчасъ же удалился изъ галлереи.

— Я видлъ сегодня утромъ, какъ этотъ человкъ вышелъ изъ отеля Гизовъ, сказалъ одинъ дворянинъ.

— Это волшебникъ! добавилъ другой.

— Подкупленный убійца! замтилъ третій.

— Герцогъ Гизъ послалъ его сюда, чтобы отравить адмирала.

— Отравить меня! воскликнулъ Колиньи, пожимая плечами.— Не письмомъ ли?

— Разв вы забыли перчатки Наваррской королевы? {Причиной ея смерти, но свидтельству д’Обинье (d’Aubign, ‘Hist. univ.’, t. II, chap. II), былъ ядъ, которымъ были надушены перчатки по способу гг. Рене, Флорентенъ и коми.} воскликнулъ Бониссанъ.

— Я не врю, чтобы отрава могла заключаться въ перчаткахъ или въ этомъ письм, и вдобавокъ глубоко убжденъ, что герцогъ де-Гизъ неспособенъ на такой низкій поступокъ!

Съ этими словами адмирал хотлъ сорвать печать, но Бониссанъ бросился къ нему и вырвалъ письмо изъ его рукъ съ громкимъ восклицаніемъ:

— Ради Бога не читайте, вы можете вдохнуть смертельный ядъ!..

Вс присутствующіе столпились около адмирала, который длалъ усилія чтобы отстранить отъ себя Бониссана.

— Изъ письма идетъ черный дымъ! сказалъ кто-то изъ толпы.

— Киньте письмо! Киньтеі воскликнули вс въ одинъ голосъ.

— Отстаньте отъ меня! Вы точно съ ума сошлні сказалъ Колиньи, стараясь освободить свою руку.

Во время этой борьбы бумага упала на полъ.

— Самуэль, другъ мой! воскликнулъ Бониссанъ.— Будьте врнымъ слугою, распечатайте этотъ пакетъ и только тогда отдайте своему господину, когда убдитесь, что въ немъ нтъ ничего подозрительнаго.

Предложеніе это видимо не понравилось управляющему, потому что онъ не двигался съ мста. Мержи поспшно поднялъ бумагу и сорвалъ печать. Въ тотъ же моментъ вокругъ него образовалось пустое пространство, вс бросились въ сторону, какъ будто ожидали взрыва мины. Но не видно было ни малйшаго признака дыма, въ конверт былъ сложенъ грязный листъ бумаги, на которомъ было написано наскоро нсколько словъ.

Т, которые первые отскочили отъ Мержи, тотчасъ же со смхомъ вернулись къ нему, когда увидли, что нтъ и тни какой либо опасности.

— Это что значитъ! воскликнулъ Болиньи раздраженнымъ голосомъ.— Какъ высмете распечатывать письмо, адресованное на мое имя!

— Прошу извинить меня г. адмиралъ! отвтилъ Мержи.— Но если бы эта бумага дйствительно содержала бы въ себ ядъ, который могъ убить васъ, то не лучше ли чтобы погибъ такой молодой и незначительный человкъ какъ я, нежели вы, чья жизнь такъ дорога для нашей религіи.

Кругомъ послышался ропотъ удивленія. Колиньи дружески пожалъ руку молодому человку и помолчавъ минуту сказалъ:

— Ну, длать нечего! Такъ какъ вы распечатали это письмо, то сдлайте одолженіе прочитайте его.

Мержи прочиталъ слдующее:

‘Небо освщено на восток кровавыми лучами. Звзды исчезли съ небосклона, въ воздух видны огненныя шпаги. Нужно быть слпымъ, чтобы не понять, что означаютъ эти признаки. Гаспаръ! наднь шпоры и вооружись шпагой или черезъ нсколько дней вороны будутъ кормиться твоимъ трупомъ.

— Подъ именемъ вороновъ онъ очевидно подразумваетъ Гизовъ, сказалъ Бониссанъ.

Адмиралъ презрительно пожалъ плечами. Остальные молчали, такъ какъ мрачное предсказаніе видимо произвело на всхъ извстное впечатлніе.

— Сколько людей въ Париж придаютъ большое значеніе этимъ пустякамъ! сказалъ холодно Колиньи.— Мн говорили, что боле десяти тысячъ мошенниковъ занимаются предсказаніями и существуютъ этимъ ремесломъ.

— Мн кажется, что во всякомъ случа не слдуетъ пренебрегать этимъ предостереженіемъ, сказалъ одинъ изъ капитановъ.— Герцогъ Гизъ публично сказалъ, что онъ не успокоится до тхъ поръ, пока не положитъ васъ на мст своей шпагой.

— Убійц слишкомъ легко пробраться къ вамъ! замтилъ Бониссанъ.— На вашемъ мст, я не иначе здилъ бы въ Лувръ, какъ въ латахъ!

— Успокойтесь другъ мой, отвтилъ адмиралъ,— убійцы не тронутъ такихъ старыхъ солдатъ, какъ мы. Они больше боятся насъ, нежели мы ихъ.

Болиньи еще нкоторое время разговаривалъ съ своими приближенными о предстоящемъ поход во Фландрію и религіозныхъ длахъ. Многіе изъ присутствующихъ передали ему прошенія для передачи королю, онъ благосклонно принялъ ихъ, сказавъ каждому просителю нсколько ласковыхъ словъ. Когда пробило десять часовъ, онъ приказалъ подать себ шляпу и перчатки, чтобы отправиться въ Лувръ. Нкоторые тотчасъ же удалились, но большинство послдовало за нимъ, чтобы служить ему свитой и охранять во время пути.

ГЛАВА VII.
Королевская милость.

Жоржъ увидя издали своего брата крикнулъ ему:

— Ну что! видлъ ли ты Гаспара І-го? Какъ онъ принялъ тебя?

— Съ такой добротой, что я никогда не забуду этого.

— Очень радъ! Но чмъ же кончилась ваша бесда?

— Еслибы ты зналъ Жоржъ, что это за человкъ!..

— Что за человкъ! Такой же какъ и вс, съ тою разницей, что у него нсколько больше честолюбія и терпнія, нежели у моего лакея, не говоря уже о различіи происхожденія. Знатность рода играла не послднюю роль въ томъ высокомъ положеніи, какое занялъ де-Шатильонъ.

— Разв это научило его военному искусству и сдлало изъ него перваго полководца нашего времени?

— Конечно нтъ, хотя его достоинства не помшали ему быть вчно побжденнымъ. Но оставимъ этотъ разговоръ. Ты видлъ сегодня адмирала, такъ и должно быть, каждому слдуетъ воздавать почетъ по его заслугамъ. Я считаю вполн законнымъ, что ты прежде всего отправился съ визитомъ въ адмиралу… Теперь я долженъ теб сдлать одно предложеніе: не хочешь ли ты завтра отправиться на охоту? Я представлю тебя одному человку, котораго также стоитъ видть, а именно французскому королю Карлу ІХ-му.

— Ты приглашаешь меня на королевскую охоту!

— Разумется! И ты увидишь тамъ первыхъ здшнихъ красавицъ и самыхъ красивыхъ придворныхъ лошадей. Мстомъ сбора назначенъ замокъ Мадридъ, и мы должны быть тамъ рано утромъ. Я дамъ теб моего сраго коня въ яблокахъ и ручаюсь, что ты не будешь имть никакой надобности пришпоривать его, чтобы не отстать отъ собакъ.

Вошелъ лакей и подалъ Мержи пакетъ, доставленный королевскимъ пажемъ.

Мержи открылъ его и съ удивленіемъ увидлъ патентъ на чинъ корнета. Бумага была написана по всей форм, и къ ней привязана королевская печать.

— Чортъ возьми! Вотъ неожиданная милость! воскликнулъ Жоржъ. Я не могу понять какимъ образомъ Карлъ IX, который даже не знаетъ о твоемъ существованіи, вздумалъ послать теб патентъ на чинъ корнета.

— Вроятно, я обязанъ этимъ адмиралу! возразилъ Мержи, и разсказалъ поэтому поводу исторію таинственнаго письма, которое онъ распечаталъ съ такимъ мужествомъ, думая спасти этимъ жизнь Колиньи. Капитанъ хохоталъ отъ души въ конц разсказа и немилосердно поддразнивалъ своего брата.

ГЛАВА VIII.
Бесда между читателемъ и авторомъ.

Теперь, г-нъ авторъ, вы можете воспользоваться удобнымъ случаемъ и представить намъ любопытную характеристику историческихъ лицъ. Надюсь, что вы введете насъ въ замокъ Мадридъ и познакомите съ жизнью этого франко-итальянскаго двора. Укажите намъ одинъ за другимъ ре выдающіеся характеры этого времени. Сколько новаго узнаемъ мы! и какъ интересенъ долженъ быть день, проведенный среди подобныхъ личностей!

— Увы, многоуважаемый читатель! вы требуете отъ меня невозможнаго. Я желалъ бы обладать талантомъ, чтобы написать исторію Франціи, но не стану разсказывать сказокъ. Я просилъ бы объяснить мн, почему вы требуете, чтобы я знакомилъ васъ съ личностями, которыя не будутъ играть никакой роли въ моемъ роман.

— Но вы совершенно неправы г-нъ авторъ, не давъ имъ никакой роли въ вашемъ разсказ. Какъ! вы переносите насъ въ 1582 годъ и не хотите представить намъ портреты столькихъ знаменитостей! Какъ хотите, но вы должны удовлетворить наше любопытство. Начинайте,— я продиктую вамъ первую фразу: Открывается дверь въ салонъ и вы видите…

— Помилуйте г-нъ читатель, въ замк Мадрид не было никакихъ салоновъ, какъ вамъ извстно салоны…

— Ну, хорошо! Начнемъ иначе: Большая зала была наполнена многочисленной толпой… и пр… общее вниманіе было обращено на личность…

— Позвольте васъ спросить: на чью личность?

— Во-первыхъ, на личность Карла ІХ-го!..

— А во-вторыхъ?..

— Нтъ, подождите. Вы должны описать мн костюмъ французскаго короля, затмъ его наружность и характеръ, какъ это длаютъ вс ныншніе романисты.

— Что касается костюма, то на немъ былъ обыкновенный охотничій нарядъ, а на ше у него вислъ большой охотничій рогъ.

— Васъ однако нельзя упрекнуть въ многословіи!

— Что вамъ сказать объ его наружности… Дайте припомнить… Мн кажется всего удобне, чтобы вы сами отправились въ Ангулемскій музей и взглянули на бюстъ Карла ІХ-го. Онъ стоитъ во второй зал, подъ номеромъ 98.

— Вы забываете г-нъ авторъ, что я живу въ провинціи, неужели я долженъ отправиться въ Парижъ, чтобы видть бюстъ Карла ІХ-го?

— Ну, такъ представьте себ молодаго человка, довольно хорошо сложеннаго, голова котораго какъ будто завязла въ плечахъ, онъ вытягиваетъ шею и выставляетъ лобъ, носъ у него немного толстый, губы тонкія и длинныя, верхняя губа значительно выдается впередъ. Прибавьте къ этому мертвенно блдный цвтъ лица и большіе зеленые глаза, которые никогда не смотрятъ на того, съ кмъ онъ говоритъ. Впрочемъ, въ его глазахъ нельзя прочесть Вароломеевской ночи, или чего либо подобнаго: выраженіе его лица скоре безсмысленное и безпокойное, нежели жестокое и суровое. Что касается его манеръ и обхожденія, то вы можете составить о нихъ понятіе, если представите себ молодаго англичанина въ тотъ моментъ, когда онъ входитъ въ залу, гд сидятъ гости. Онъ проходитъ мимо нарядныхъ женщинъ, которыя молча смотрятъ на него. Онъ задваетъ одну за платье, толкаетъ у другой стулъ, пока не доберется до хозяйки дома, тутъ только онъ замчаетъ, что рукавъ его въ грязи, потому что онъ запачкалъ его о колесо, выходя изъ экипажа… Вамъ вроятно приходилось не разъ встрчать этого рода испуганныя физіономіи, или быть можетъ вамъ случалось видть самихъ себя въ зеркало, при вход въ салонъ, въ т времена, когда у васъ еще не было никакого свтскаго навыка.

— А Екатерина Медичи?

— Екатерина Медичи? Хорошо, что вы напомнили о ней. Надюсь, что я въ послдній разъ упоминаю ея имя. Это хорошо сохранившаяся женщина, съ толстымъ носомъ и сжатыми губами, какъ у людей, которые чувствуютъ приступъ морской болзни. Глаза у ней полузакрытые, она зваетъ чуть ли не каждую минуту, голосъ ея чрезвычайно монотонный. Такъ, напримръ, она говоритъ съ одной и той же интонаціей: Ахъ, если бы кто-нибудь избавилъ меня отъ этой несносной женщины! и: Маделена, дайте же молока моей неаполитанской собак.

— Благодарю васъ, г-нъ авторъ, вы удовлетворили мое любопытство. Ну теперь заставьте ее сказать нсколько знаменательныхъ словъ. Если врить слухамъ, то она только что приказала отравить Жанну д’Альбре. Вдь это должно же проявиться въ чемъ нибудь.

— Ничуть не бывало! Если бы она въ чемъ либо измнила себ, то гд же то притворство, которымъ она такъ прославилась!

Я знаю изъ достоврнаго источника, что, въ день смерти несчастной Жанны, она ни о чемъ не говорила, кром погоды.

— А Генрихъ IV-ый и Маргарита Наваррская? Разскажите намъ что нибудь о Генрих, этомъ храбромъ, вжливомъ и добромъ принц!.. Вотъ Маргарита передаетъ тайкомъ любовную записку красивому пажу, Генрихъ, съ своей стороны, жметъ руку одной, изъ статсъ-дамъ Екатерины.

— Въ данное время, никто не признавалъ въ этомъ втреномъ мальчик будущаго героя и короля Франціи. Онъ уже забылъ о смерти своей матери, хотя она умерла только дв недли тому назадъ, и ведетъ теперь безконечные разговоры съ ловчимъ объ олен, который долженъ быть поднятъ на слдующее утро. Считаю лишнимъ пускаться въ подробности, такъ какъ вы кажется не охотникъ.

— А Маргарита?

— Она была не совсмъ здорова и оставалась въ своей комнат.

— Однако вы ловко отдлываетесь отъ моихъ вопросовъ! Ну, а герцогъ Анжуйскій? принцъ де-Конде? герцогъ де-Гизъ и Таваннъ, Рецъ, Ла-Рошфуко, Телиньи, Торе, Мерю и многіе другіе?

— Я убжденъ, что вы знаете ихъ не хуже меня. Поэтому, я буду говорить вамъ о моемъ друг Мержи.

— Теперь для меня ясно, что я не найду въ вашемъ роман того, чего я искалъ въ немъ.

— Я самъ не увренъ, что мн удастся угодить вамъ.

ГЛАВА IX.
Перчатка.

Дворъ находился въ замк Мадрид. Королева мать, окруженная статсъ-дамами, сидла за завтракомъ въ своей комнат, въ ожиданіи короля, который общалъ прійдти къ ней, прежде чмъ ссть на лошадь. Король, въ сопровожденіи принцевъ, медленно шелъ по галлере, гд стояли придворные, которые должны были сопровождать его на охоту. Онъ разсянно выслушивалъ фразы, съ которыми обращались къ нему и большею частью отвчалъ съ видимымъ неудовольствіемъ. Когда онъ приблизился къ двумъ братьямъ Мержи, Жоржъ преклонилъ колно и представилъ вновь произведеннаго корнета, который въ свою очередь низко поклонился и поблагодарилъ его величество, за оказанную ему милость, пока еще совершенно незаслуженную имъ.

— Не о васъ ли говорилъ мн вчера адмиралъ?

— Да, ваше величество.

— Вы католикъ или гугенотъ?

— Я гугенотъ, ваше величество.

— Если я спрашиваю васъ объ этомъ, то изъ одного любопытства! Чортъ побери, что мн за дло какой религіи тотъ, кто врно служитъ мн.

Король, сказавъ эти достопамятныя слова, прошелъ, не останавливаясь въ повои королевы.

Минуту спустя, по галлере разсыпался рой молодыхъ женщинъ, какъ будто посланный съ цлью развлечь кавалеровъ и поддержать въ нихъ терпніе. Я не стану распространяться о многочисленныхъ красавицахъ двора Карла ІX-го и опишу только одну изъ нихъ, а именно графиню Тюржи, такъ какъ она играетъ важную роль въ моемъ разсказ.

Въ это утро, на ней былъ одтъ свободный и кокетливый костюмъ амазонки, ея блдное лицо, при своей ослпительной близн, рельефно выдлялось отъ ея волосъ черныхъ какъ смоль, красиво очерченныя, но слегка сросшіяся брови придавали ея тонкимъ чертамъ легкій оттнокъ жестокости, или врне гордости, не нарушая ихъ гармонической прелести. При встрч съ нею, то же выраженіе презрительной гордости можно было прочесть въ ея большихъ темно-голубыхъ глазахъ, но во время оживленнаго разговора зрачки у ней мало-по-малу расширялись, какъ у кошки и взглядъ становился такимъ огненнымъ, что даже самый отъявленный фатъ не могъ долго выдерживать его неотразимой силы и опускалъ глаза.

— Какъ хороша сегодня графиня де-Тюржи! говорили между собой придворные. Каждый старался подойти ближе, чтобы лучше видть ее. Мержи, который случайно очутился около того мста, гд она проходила, былъ настолько пораженъ ея красотой, что не могъ сдвинуться съ мста и посторонился только тогда, когда, шелковое платье графини коснулось его руки.

Она замтила произведенное ею впечатлніе, и это видимо доставило ей нкоторое удовольствіе, потому что она удостоила Мержи мимолетнымъ взглядомъ. Онъ невольно опустилъ глаза, между тмъ какъ щеки его покрылись яркимъ румянцемъ. Графиня улыбнулась, и проходя мимо нашего героя уронила, одну изъ своихъ перчатокъ, но онъ былъ настолько взволнованъ, что даже не догадался поднять ее. Въ тотъ же моментъ, Комминжъ, стоявшій позади Мержи, столкнулъ его съ дороги, поднялъ перчатку и, почтительно поцловавъ ее, передалъ графин Тюржи, которая, даже не поблагодаривъ его, бросила на Мержи долгій взглядъ, исполненный глубокаго презрнія. Затмъ, увидя около него Жоржа, она сказала возвысивъ голосъ:

— Не знаете ли вы, капитанъ, откуда взялся этотъ недоросль? Я убждена, что онъ гугенотъ, судя по его вншности.

Взрывъ хохота, вызванный этимъ замчаніемъ, окончательно смутилъ Мержи.

— Это мой братъ, графиня, отвтилъ вполголоса Жоржъ.— Онъ всего три дня въ Париж и, клянусь честью, что онъ не мене ловокъ, чмъ былъ Лануа, до того времени, когда вы взялись за его образованіе.

Графиня Тюржи слегка покраснла.

— Это злая шутка, капитанъ!.. Оставимъ въ поко мертвыхъ. Дайте мн вашу руку, я должна поговорить съ вами по порученію одной дамы, которая не совсмъ довольна вашимъ поведеніемъ.

Капитанъ почтительно подалъ руку графин и повелъ ее въ амбразуру окна, гд никто не могъ ихъ слышать. Она еще разъ повернула голову, чтобы взглянуть на Мержи.

Онъ стоялъ на прежнемъ мст, ослпленный появленіемъ красавицы, онъ горлъ желаніемъ видть ее и въ то же время не осмливался поднять на нее глаза.

Кто-то дотронулся до его плеча. Онъ обернулся и увидлъ барона Водрль, который таинственно отвелъ его въ сторону, говоря, что долженъ потолковать съ нимъ безъ боязни быть прерваннымъ.

— Другъ мой, сказалъ баронъ,— вы человкъ прізжій и можетъ быть не знаете, какъ слдуетъ вести себя при двор.

Мержи съ удивленіемъ смотрлъ на него.

— Вашъ братъ занятъ своими длами и поэтому не даетъ вамъ никакихъ совтовъ. Позвольте мн взять на себя его роль.

— Я не знаю милостивый государь, что подало вамъ поводъ…

— Вамъ нанесено серьезное оскорбленіе! Видя васъ въ задумчивой поз, я былъ убжденъ, что вы размышляли о средствахъ отомстить ему.

— Отомстить кому? спросилъ Мержи.

— Разв васъ не толкнулъ Комминжъ! Вс придворные видли это, и ожидаютъ, что вы примете это къ сердцу.

— Толпа настолько велика, что онъ могъ случайно толкнуть меня.

— Мосье де-Мержи, я только что имлъ честь познакомиться съ вами, но вашъ братъ мой большой пріятель и можетъ засвидтельствовать вамъ, что я, по возможности, придерживаюсь божественной заповди ‘забвенія обидъ’. Я не сталъ бы впутывать васъ въ пустую ссору, но въ то же время, считаю своимъ долгомъ заявить вамъ, что Комминжъ намренно толкнулъ васъ. Если бы даже онъ не сдлалъ этого, то все-таки вамъ нанесена кровная обида: поднявъ перчатку графини, онъ присвоилъ себ право, которое принадлежало вамъ. Перчатка была у вашихъ ногъ — ergo, вы одни могли поднять ее и возвратить дам… Впрочемъ, взгляните сюда! Вы видите, въ конц галлереи стоитъ Комминжъ, указываетъ на васъ пальцемъ и насмхается надъ вами.

Мержи, оглянувшись, замтилъ Комминжа, окруженнаго пятью или шестью молодыми людьми, которымъ онъ разсказывалъ что-то со смхомъ, т съ видимымъ любопытствомъ слушали его. Тмъ не мене, ничто не доказывало, что рчь шла о немъ, но Мержи, благодаря объясненію своего услужливаго совтника, почувствовалъ, что имъ овладлъ сильный гнвъ.

— Я пойду къ нему посл охоты и потребую…

— Никогда не слдуетъ откладывать такого добраго намренія. Вы несравненно меньше прогнвите Бога, вызвавъ своего противника, тотчасъ посл обиды, нежели вы сдлаете это по зрломъ размышленіи. Грхъ еще не такъ великъ, если вы подъ вліяніемъ гнва назначаете мсто поединка, а когда вы деретесь посл этого, то во избжаніе еще большаго грха, чтобы не измнить данному слову. Однако, извините, я все забываю что говорю съ протестантомъ. Совтую вамъ немедленно условиться съ Комминжемъ относительно мста поединка, я тотчасъ же приведу вамъ его.

— Надюсь, что онъ не откажется попросить у меня извиненія!

— Ну, относительно этого, вы сильно ошибаетесь. Комминжъ никогда не скажетъ: ‘я былъ виноватъ’. Впрочемъ онъ человкъ вполн вжливый и дастъ вамъ удовлетвореніе, если вы потребуете его.

Мержи сдлалъ надъ собой усиліе, чтобы казаться равнодушнымъ.

— Если Комминжъ оскорбилъ меня, сказалъ онъ,— то я потребую отъ него удовлетворенія. Онъ не можетъ отказать мн въ этомъ.

— Превосходно, другъ мой! Отъ души радъ убдиться въ томъ, что вы не трусите, такъ какъ вамъ извстно, что Комминжъ лучше всхъ насъ владетъ шпагой. Клянусь честью, что онъ уметъ держать оружіе въ рукахъ. Онъ бралъ уроки въ Рим у знаменитаго Брамбилла, Petit-Jean больше не ршается состязаться съ нимъ.

Говоря это, Водрль не спускалъ глазъ съ Мержи, который былъ больше взволнованъ мыслью о нанесенномъ ему оскорбленіи, нежели испуганъ послдствіями предстоящаго поединка.

— Я очень желалъ бы быть вашимъ секундантомъ въ этомъ дл! продолжалъ Водрль, но, къ сожалнію, я долженъ идти завтра къ причастію, и, вдобавокъ, далъ слово Ренеи, что не буду участвовать ни въ одной дуэли, пока мы не покончимъ нашъ споръ въ Pr-aux-Clercs.

— Благодарю васъ, но если окажется нужнымъ, то братъ будетъ моимъ секундантомъ.

— Капитанъ знатокъ въ подобныхъ длахъ! Но время дорого! Если вамъ угодно, то я приведу Комминжа, чтобы вы могли объясниться съ нимъ.

Мержи молча поклонился и, повернувшись къ окну, сталъ придумывать приличныя выраженія для вызова. Въ этомъ, какъ и во всемъ остальномъ, нуженъ своего рода навыкъ, который пріобртается долгимъ опытомъ. Нашъ герой долженъ былъ первый разъ драться на дуэли и вслдствіи этого испытывалъ нкоторое смущеніе: его не столько безпокоили удары шпаги Комминжа, сколько мысль сказать что нибудь неприличное для дворянина.

Онъ едва усплъ составить мысленно вжливую фразу, подходящую къ случаю, какъ опять забылъ ее, благодаря барону Водрль, который неожиданно схватилъ его за руку.

Передъ нимъ стоялъ Комминжъ съ шляпой въ рук и, отвсивъ низкій поклонъ, спросилъ его насмшливымъ тономъ:

— Вы желали говорить со мной, милостивый государь?

Мержи покраснлъ отъ гнва и отвтилъ твердымъ голосомъ:

— Вы, милостивый государь, позволили себ невжливость относительно меня и я желаю получить отъ васъ удовлетвореніе!

Водрль одобрительно кивнулъ головой.

Комминжъ выпрямилъ спину и подбоченился, такъ это была поза, принятая въ подобныхъ случаяхъ, затмъ, помолчавъ немного,— сказалъ серьезнымъ тономъ:

— Вызывая меня на дуэль, милостивый государь, вы являетесь истцомъ, и мн въ качеств отвтчика должно быть предоставлено право выбрать оружіе.

— Назначьте то, которое для васъ удобне.

Комминжъ задумался и черезъ минуту отвтилъ:

— Шпага хорошее оружіе, но раны, наносимыя ею, могутъ обезобразить человка, а въ наши годы, добавилъ онъ, улыбаясь,— не совсмъ пріятно явиться къ возлюбленной съ шрамомъ на лиц. Рапира совсмъ другое дло, она оставляетъ посл себя небольшую рану, но вполн достаточную (Комминжъ еще разъ улыбнулся). Поэтому, я выбираю рапиру и кинжалъ.

— Я согласенъ! сказалъ Мержи и сдлалъ птагъ, чтобы уйти.

— Подождите одну минуту! воскликнулъ Водрль.— Вы забыли назначить мсто поединка.

— Въ Pr-aux-Clercs! сказалъ Комминжъ.— Это мсто rendez-vous всего двора, если только мосье де-Мержи ничего не иметъ противъ моего предложенія?

— Для меня это совершенно безразлично.

— Что же касается часа… то я не могу прійти раньше восьми, по извстной причин… Вы понимаете… Я проведу ночь вн дома и буду къ вашимъ услугамъ около девяти часовъ.

— Итакъ, въ девять часовъ.

Мержи повернулъ голову и увидлъ въ нсколькихъ шагахъ отъ себя графиню -Тюржи, она только-что отошла отъ капитана, который въ это время уже разговаривалъ съ другой дамой. Естественно, что нашъ герой, при вид прекрасной виновницы предстоящей дуэли, сдлалъ надъ собой усиліе, чтобы придать своему лицу серьозное и безпечное выраженіе.

— Съ нкотораго времени, сказалъ Водрль,— вошло въ моду драться въ нижнемъ бль изъ какой-нибудь красной матеріи. Если у васъ нтъ ничего подобнаго, то я велю принести вамъ пару, мосье де-Мержи, красный цвтъ представляетъ то преимущество, что кровь не такъ замтна.

— Это такіе пустяки, о которыхъ говорить не стоитъ замтилъ Комминжъ.

Мержи нехотя улыбнулся.

— Итакъ, мои друзья, сказалъ баронъ де-Водрль, который былъ совсмъ въ своей сфер,— теперь остается только условиться относительно секундантовъ и посредниковъ {) Свидтели при дуэляхъ не всегда оставались простыми зрителями, такъ какъ часто дрались между собой. Ихъ называли seconds и tiers.}.

— Мосье де-Мержи такъ недавно при нашемъ двор, что ему будетъ трудно найти двухъ свидтелей. Я готовъ сдлать ему снисхожденіе, и буду довольствоваться однимъ секундантомъ.

Мержи сдлалъ надъ собой усиліе, чтобы улыбнуться.

— Это очень любезно съ вашей стороны, мосье Комминжъ! сказалъ баронъ.— Пріятно имть дло съ такимъ сговорчивымъ человкомъ, какъ вы!

— Ваша рапира должна быть такой же длины, какъ и моя, сказалъ Комминжъ,— совтую вамъ обратиться къ Лорану, подъ вывской: ‘Золотое солнце’, на улиц Ferronnerie, это лучшій оружейникъ въ город. Скажите ему, что вы пришли по моей рекомендаціи, и я знаю, что онъ угодитъ вамъ.

Съ этими словами Комминжъ сдлалъ легкій пируэтъ и спокойно вернулся къ оставленной имъ групп молодыхъ людей.

— Поздравляю васъ, мосье Бернаръ, сказалъ Водрль,— вы отлично справились съ вызовомъ и вели себя, какъ прилично дворянину! Комминжъ не привыкъ, чтобы съ нимъ разговаривали такимъ тономъ. Вс боятся его какъ огня, особенно съ тхъ поръ, какъ онъ положилъ на мст этого верзилу Каниллака. Смерть С. Мишеля прошла незамтно, потому что онъ не отличался особеннымъ искусствомъ, но Каниллакъ самъ убилъ на дуэляхъ пятерыхъ или шестерыхъ дворянъ, не получивъ ни одной царапины. Онъ учился фехтованію въ Неапол у Борелли, и говорятъ Лансакъ, умирая, передалъ ему секретъ того ловкаго удара рапирой, которымъ онъ надлалъ столько зла на своемъ вку. Впрочемъ, продолжалъ баронъ какъ бы про себя,— Каниллакъ ограбилъ церковь въ Оксер и бросилъ на полъ святые дары, такъ что нтъ ничего удивительнаго, если онъ за это наказанъ.

Вс эти подробности не представляли никакого интереса для Мержи, но онъ счелъ нужнымъ продолжать разговоръ изъ боязни, чтобы у Водрля не явилось оскорбительное подозрніе относительно его храбрости.

— Къ счастью, сказалъ онъ,— я не ограбилъ ни одной церкви и никогда не прикасался къ святымъ дарамъ, такъ что мн не предстоитъ никакой особенной опасности.

— Я долженъ дать вамъ еще одинъ совтъ. Когда вы сразитесь съ Комминжемъ, то остерегайтесь его ложныхъ выпаденій, такъ какъ одно изъ нихъ стоило жизни несчастному Томасо. Комминжъ объявилъ, что у него сломался конецъ шпаги. Въ виду этого Томасо для отраженія удара поднялъ шпагу надъ головой, но тутъ оказалось, что шпага Комминжа совсмъ цла, такъ какъ она почти на футъ до эфеса вошла въ грудь Томасо. Но вамъ не предстоитъ подобной опасности, потому что- вы будете драться на рапирахъ…

— Я буду остороженъ, насколько это окажется возможнымъ!

— Затмъ обратите вниманіе, чтобы рукоятка кинжала была надлежащей прочности, это весьма важное условіе при парированіи. Вы видите этотъ шрамъ на моей лвой рук? Это случилось вслдствіе того, что я вышелъ разъ изъ дому безъ кинжала. Мы поссорились съ молодымъ Талларомъ, и я, не имя подъ рукой кинжала, едва не лишился лвой руки.

— Значитъ, вы ранили его? спросилъ Мержи съ разсяннымъ видомъ.

— Нтъ, я убилъ его, благодаря обту, данному мной святому Морису, моему патрону. Захватите также съ собой кусокъ полотна и корпіи. Это во всякомъ случа будетъ не лишнее. Вдь не всегда же убиваютъ наповалъ. Равнымъ образомъ не мшало бы передъ дуэлью положить вашу шпагу на алтарь во время обдни… Все забываю, что вы протестантъ… Вотъ еще что: не воображайте, что честь обязываетъ васъ дать вздохнуть противнику, напротивъ, заставьте его биться до изнеможенія и затмъ, выбравъ удобный моментъ, нанесите ему ловкій ударъ въ грудь, тогда онъ пропалъ…

Водрль вроятно еще долго продолжалъ бы давать совты молодбму провинціалу, но къ удовольствію послдняго на двор раздался громкій звукъ роговъ, служившій сигналомъ, что король намревается ссть на лошадь. Въ тотъ же моментъ дверь, ведущая въ покои королевы, отворилась и ихъ величества вышли на крыльцо въ охотничьихъ костюмахъ.

Капитанъ Жоржъ, оставивъ свою даму, подошелъ къ брату и, ударивъ его по плечу, сказалъ веселымъ тономъ:— Клянусь всми святыми, ты родился подъ счастливой звздой! Досмотрите-ка на этого красавчика съ кошачьими усами! едва показался онъ на свтъ божій и уже вс женщины отъ него безъ ума! Знаешь ли ты, что прелестная графиня цлыхъ четверть часа говорила о теб! Совтую воспользоваться этимъ. Во время охоты не отставай отъ ея лошади и будь любезенъ съ нею насколько возможно. Однако, чортъ возьми, что съ тобой? Не боленъ ли ты? У тебя такая постная физіономія, какъ у пастора, котораго собираются жечь на костр. Тьфу, пропасть! Посмотри на себя въ зеркало, на что ты похожъ!

— Я не имю никакого желанія быть на охот, и мн хотлось бы…

— Если вы не отправитесь съ нами, сказалъ вполголоса баронъ Водрль,— то Комминжъ подумаетъ, что вы боитесь встрчи съ нимъ.

— Ну, такъ и быть! сказалъ Мержи, проводя рукой по своему горячему лбу. Онъ ршилъ дождаться конца охоты, чтобы сообщить брату о своей ссор съ Комминжемъ.— Неужели я допущу, разсуждалъ онъ про себя,— чтобы графиня Тюржи подумала, что я боюсь смерти… и что мысль о предстоящей дуэли мшаетъ мн принять участіе въ охот.

ГЛАВА X.
Охота.

Множество богато одтыхъ дамъ и кавалеровъ на прекрасныхъ верховыхъ лошадяхъ двигались взадъ и впередъ по обширному двору замка. Звуки охотничьихъ роговъ, лай собакъ, громкія восклицанія и говоръ представляли особенную прелесть для ушей охотника, но были невыносимы для всякаго другаго человческаго уха. Мержи машинально вышелъ на дворъ съ своимъ братомъ, и самъ, не сознавая этого, очутился около графини Тюржи. Она была въ маск и сидла верхомъ на горячемъ андалузскомъ кон, который билъ ногой о землю и съ нетерпніемъ грызъ удила. Этотъ конь, вроятно, поглотилъ бы все вниманіе обыкновеннаго наздника, но графиня, повидимому, сидла на немъ такъ же спокойно, какъ у себя дома въ кресл.

Капитанъ подошелъ къ ней подъ предлогомъ подтянуть цпочку у мундштука лошади.

— Вотъ мой братъ, сказалъ онъ вполголоса амазонк, но достаточно громко, чтобы Мержи могъ разслышать его.— Будьте милостивы къ бдному малому, у него подшиблены крылья съ того дня, какъ онъ увидлъ васъ въ Лувр.

— Я забыла его имя! отвтила она довольно рзкимъ голосомъ.— Какъ его зовутъ?

— Бернаръ… Замтьте, графиня, что его шарфъ одного цвта съ вашими лентами!

— Уметъ ли онъ здить верхомъ?

— Сами увидите.

Съ этими словами Жоржъ поспшно поклонился и, свъ на лошадь, подъхалъ къ одной изъ фрейлинъ королевы, за которой ухаживалъ съ нкотораго времени. Склонившись на сдл и придерживая за узду лошадь своей дамы, онъ вступилъ съ нею въ оживленный разговоръ и вскор забылъ о своемъ брат и его прекрасной возлюбленной.

— Вы, кажется, знакомы съ Комминжемъ, мосье де-Мержи? спросила графиня?

— Я, графиня?… я почти незнакомъ съ нимъ, отвтилъ онъ заикаясь.

— Но вы только-что разговаривали съ нимъ.

— Это было первый разъ въ моей жизни.

— Кажется, я догадываюсь, о чемъ вы говорили! возразила графиня. Ея глаза, пристально устремленные на него, какъ будто хотли проникнуть ему въ душу.

Одна изъ дамъ, обратившись съ какимъ-то вопросомъ къ графин, прервала этотъ разговоръ къ удовольствію Мержи, который былъ въ сильномъ замшательств. Тмъ не мене, не отдавая себ яснаго отчета, онъ похалъ вслдъ за графиней, быть можетъ онъ сдлалъ это отчасти изъ желанія досадить Комминжу, который наблюдалъ за нимъ издали.

Вс двинулись разомъ изъ замка. Поднятый олень бросился въ лсъ, охота послдовала за нимъ. Мержи восхищался необыкновенною ловкостью, съ какой графиня Тюржи управляла лошадью и преодолвала препятствія, встрчаемыя ею на пути. Онъ поспвалъ за нею только благодаря проворству своей превосходной берберійской лошади, но вскор къ величайшей его досад къ нимъ присоединился графъ Комминжъ на такомъ же хорошемъ кон. Несмотря на бшеный галопъ и вниманіе, съ какимъ графъ слдилъ за охотой, онъ велъ почти безпрерывный разговоръ съ прекрасной амазонкой, тогда какъ Мержи молча завидовалъ его легкомысленной безпечности и способности говорить занимательно о пустякахъ, судя по тому удовольствію, съ какимъ слушала его графиня. При этомъ оба соперника, воодушевленные благороднымъ соревнованіемъ, разъ двадцать едва не сломали себ шеи, такъ какъ самые высокіе заборы и широкіе канавы не могли остановить ихъ.

Но тутъ графиня, внезапно отставъ отъ охоты, направила свою лошадь по лсной алле, составлявшей уголъ съ той, по которой халъ король со своей свитой.

— Что вы длаете! воскликнулъ Комминжъ,— вы заблудитесь, разв вы не слышите съ этой стороны звуки роговъ и лай собакъ!

— Позжайте по другой алле, если вамъ эта не нравится, разв я мшаю вамъ? возразила графиня.

Комминжъ молча поскакалъ за ней, Мержи не отставалъ отъ нихъ. Когда вс три лошади поравнялись, графиня дохала шагомъ, кавалеры послдовали ея примру.

— У васъ славный боевой конь, мосье де-Мержи! сказалъ Комминжъ,— у него такой бодрый видъ, какъ будто его сію минуту вывели изъ конюшни.

— Мой братъ купилъ его у одного испанца. Этотъ шрамъ полученъ имъ въ сраженіи при Монконтур.

— Вы бывали когда-нибудь на войн, мосье де-Мержи? спросила графиня.

— Ни разу въ моей жизни!

— И никогда не были ранены мушкетнымъ выстрломъ?

— Нтъ, графиня.

— Не получили также ни одного удара шпаги?

— Нтъ…

Мержи показалось, что она улыбнулась. Комминжъ съ самодовольствомъ поправилъ себ усы.

— По моему мннію, замтилъ онъ,— порядочная рана лучшее украшеніе для молодаго человка. Что вы скажете на это, графиня?

— Да, если только она не получена случайно!

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Я нахожу, что только раны, полученныя на пол битвы, заслуживаютъ уваженія, а т, которыя остаются посл дуэлей, ничего не возбуждаютъ, кром презрнія.

— Вы, вроятно, пришли къ этому убжденію посл разговора съ мосье де-Мержи?

— Нтъ, отвтила графиня рзкимъ тономъ.

Мержи подъхалъ къ Комминжу:

— Милостивый государь, сказалъ онъ вполголоса,— какъ только мы присоединимся къ остальнымъ охотникамъ, то я предлагаю вамъ войти въ чащу, и тамъ, быть можетъ, мн удастся доказать вамъ, что я вовсе не желаю избжать встрчи съ вами.

Комминжъ презрительно взглянулъ на него.

— Вполн врю вашей готовности сразиться со мной,— сказалъ онъ, — но я ни въ какомъ случа не могу принять вашего предложенія. Мы не лакеи, чтобы драться наедин, и наши друзья не простятъ намъ, если мы лишимъ ихъ пріятнаго зрлища.

— Какъ вамъ угодно! отвтилъ Мержи и догналъ графиню, которая опередила ихъ на нсколько шаговъ.

Графиня опустила голову и, повидимому, была совершенно погружена въ свои мысли. Вс трое молча дохали до конца аллеи.

— Если не ошибаюсь, то это охотничій рогъ! сказалъ Комминжъ.

— Звуки послышались налво, изъ этой проски, добавилъ Мержи.

— Несомннно, вы правы! и я могу даже съ увренностью сказать, что это болонскій рогъ. Будь я проклятъ, если это не забавляется мой пріятель Помпиньянъ. Вы не поврите, мосье де-Мержи, какая огромная разница между болонскимъ рогомъ и тми, какіе фабрикуются въ нашихъ жалкихъ мастерскихъ.

— Дйствительно, онъ слышенъ издали.

— Замтьте, какой пріятный и полный звукъ! Собаки, услышавъ его, забудутъ, что. пробжали десятки лье. Собственно говоря, только въ Италіи и во Фландріи можно найти что-нибудь порядочное. Какъ вамъ нравится этотъ воротникъ la walonne? Онъ очень идетъ къ охотничьему костюму, у меня есть также воротники и брыжжи la confusion для баловъ… Вы, можетъ быть, думаете, что этотъ воротникъ вышитъ въ Париж? Ничуть не бывало! Я его купилъ въ Бред. Если вы желаете, то я выпишу для васъ такой же изъ Фландріи черезъ одного изъ моихъ друзей, который постоянно живетъ во Фландріи… Но…— онъ остановился и громко захохоталъ.— До чего я разсянъ! Боже мой, я совсмъ забылъ!..

Графиня остановила свою лошадь.

— Комминжъ, сказала она,— охота опередила насъ, судя по звуку роговъ, олень доведенъ до совершеннаго изнеможенія.

— Я думаю, что вы правы, графиня.

— Вы, вроятно, хотите присутствовать при послднихъ моментахъ охоты и принять участіе въ общемъ торжеств.

— Разумется! иначе мы рискуемъ подорвать нашу репутацію первыхъ охотниковъ и наздниковъ.

— Совтую вамъ поторопиться.

— Да, мы должны дорожить каждой минутой. Теперь лошади наши отдохнули, мы ждемъ вашего сигнала, графиня!

— Я устала и останусь здсь. Надюсь, что мосье де-Мержи не откажется составить мн компанію. Вы можете хать, мосье де-Комминжъ, не теряя времени.

— Но…

— Неужели я должна повторить вамъ еще разъ одну и ту же фразу?

Комминжъ не двигался съ мста. Краска выступила на его лиц, онъ съ бшенствомъ смотрлъ то на Мержи, то на графиню.

— Мадамъ де-Тюржи желаетъ устроить tte—tte! замтилъ онъ съ ядовитой улыбкой.

Графиня протянула руку по направленію проски, гд слышались звуки охотничьихъ роговъ и сдлала выразительный жестъ кончиками пальцевъ.

Бомминжъ не выказывалъ ни малйшаго желанія уступить поле битвы своему противнику.

— Я вижу, что должна говорить съ вами боле яснымъ языкомъ. Оставьте насъ, мосье де-Комминжъ. Ваше общество непріятно мн. Поняли-ли вы меня теперь?

— Вполн, милостивая государыня. Вы достаточно ясно выразили свое желаніе! отвтилъ онъ, не помня себя отъ ярости, и добавилъ почти шепотомъ: — что же касается этого побдителя дамскихъ сердецъ, то онъ не долго будетъ потшать васъ! Прощайте, мосье деМержи, до скораго свиданія.

Онъ произнесъ послднія слова съ особеннымъ удареніемъ и, пришпоривъ свою лошадь, ускакалъ въ галопъ.

Графиня осадила своего коня, который хотлъ послдовать примру товарища, и заставила его идти шагомъ. Она молчала и только время отъ времени бросала взглядъ на своего спутника, какъ будто хотла заговорить съ нимъ, затмъ опять смотрла въ сторону, не находя приличной фразы, чтобы начать разговоръ.

Мержи поспшилъ вывести ее изъ затрудненія.

— Я горжусь, графиня, сказалъ онъ,— предпочтеніемъ, которымъ вы удостоили меня.

— Мосье Бернаръ… учились ли вы фехтованію?

— Да, графиня, отвтилъ онъ съ удивленіемъ.

— Нтъ, я желала бы узнать… хорошо ли вы владте оружіемъ?

— Порядочно для дворянина, но, разумется, не настолько, чтобы взять на себя должность фехтовальнаго учителя.

— Разв вы н знаете, что у насъ дворяне искусне всякихъ фехтмейстеровъ?

— Мн говорили, что многіе изъ нихъ проводятъ цлые дни въ фехтовальныхъ залахъ и тратятъ время, которое они могли бы употребить боле пріятнымъ образомъ.

— Я желала бы знать, что вы называете боле пріятнымъ препровожденіемъ времени?

— Вы врно согласитесь со мной, гряфиня,— отвтилъ улыбаясь Мержи,— что лучше бесдовать съ дамами, нежели доводить себя до изнеможенія въ фехтовальной зал.

— Вамъ часто случалось драться на дуэляхъ?

— До сихъ поръ Господь хранилъ меня отъ этого. Но зачмъ вс эти вопросы?

— Позвольте сдлать вамъ небольшое наставленіе. Женщинъ никогда не слдуетъ спрашивать: зачмъ он длаютъ то или другое? Это не принято въ благовоспитанномъ обществ.

— Послдую вашему совту, возразилъ Мержи съ едва замтной улыбкой, наклоняясь къ ше своей лошади.

— Въ такомъ случа… что вы будете длать завтра?

— Завтра?

— Да, завтра! Не прикидывайтесь, будто вы удивлены.

— Графиня!..

— Отвчайте прямо на мой вопросъ! Мн все извстно! сказала она, протянувъ къ нему руку съ величественнымъ жестомъ. Кончики ея пальцевъ прикоснулись рукава Мержи и заставили его вздрогнуть.

— Буду драться насколько хватитъ умнья, сказалъ онъ.

— Мн нравится вашъ отвтъ: въ немъ нтъ ни тни трусости или хвастовства. Но извстно ли вамъ, что ваша первая дуэль будетъ съ человкомъ, котораго вс боятся!

— Что длать! вроятно, завтра я буду чувствовать себя также неловко, какъ и теперь! добавилъ онъ улыбаясь.— До сихъ поръ мн приходилось встрчаться только съ простодушными провинціалками, и при первомъ моемъ дебют въ высшемъ столичномъ обществ я совершенно неожиданно очутился en tte—tte съ первой красавицей французскаго двора.

— Поговоримъ серьезно. Комминжъ владетъ шпагой лучше всхъ здшнихъ придворныхъ, хотя между ними нтъ недостатка въ искусныхъ дуэлистахъ. Затмъ, онъ считается первымъ изъ здшнихъ raffins…

— Я слышалъ это!

— Неужели васъ не безпокоитъ встрча съ нимъ?

— Я уже говорилъ вамъ, графиня, что сдлаю все отъ меня зависящее. Никогда не слдуетъ приходить въ отчаяніе съ хорошей шпагой въ рукахъ и въ особенности съ Божьей помощью!..

— Съ Божьей помощью!.. прервала она его презрительнымъ тономъ,— вдь вы гугенотъ?

— Да, я протестантъ!

— Значитъ, вы подвергаетесь большей опасности, нежели всякій другой.

— Это почему?

— Потому что вы рискуете не только потерять жизнь, но и погубить душу.

— Вы смотрите на эти вещи, графиня, съ точки зрнія вашей религіи, насъ, протестантовъ, вовсе не занимаютъ подобныя мысли.

— Вы будете въ прямомъ проигрыш, такъ какъ обрекаете себя на вчныя мученія изъ-за какой нибудь случайности! Оставаясь протестантомъ, вы лишаете себя послднихъ шансовъ спасенія.

— Въ томъ или другомъ случа я пришелъ бы къ однимъ и тмъ же результатамъ! Если бы я завтра умеръ католикомъ, то, выйдя на дуэль, я все-таки умеръ бы въ смертномъ грх.

— Противъ этого можно привести цлый рядъ возраженій! воскликнула графиня, задтая тмъ, что Мержи привелъ одинъ изъ самыхъ обычныхъ аргументовъ ея собратій по религіи,— наши ученые могли бы объяснить вамъ…

— Я увренъ въ этомъ, потому что ваши ученые богословы позволяютъ себ извращать слова Евангелія, по вол своей фантазіи. Такъ, напримръ…

— Оставимъ это! Гугенотъ не поговоритъ и двухъ минутъ безъ того, чтобы не упомянуть о священномъ писаніи при первомъ удобномъ случа.

— Это объясняется тмъ, что мы дйствительно знакомы съ нимъ, благодаря чтенію священныхъ книгъ, тогда какъ ваше духовенство почти не заглядываетъ въ нихъ. Но перемнимъ сюжетъ разговора. Какъ вы думаете: пойманъ ли теперь олень?

— Вы очень цривязаны къ вашей религіи?

— Вы сами начинаете прежній разговоръ!

— Вы считаете ее хорошей?

— Я не только считаю ее хорошей, но лучшей изъ всхъ существующихъ религій. Если бы я думалъ иначе, то не оставался бы протестантомъ.

— Вашъ братъ перемнилъ религію.

— У него были свои причины, чтобы сдлаться католикомъ, а у меня нтъ для этого никакого повода.

— Вы, гугеноты, отличаетесь замчательнымъ упрямствомъ и глухи къ голосу разсудка! воскликнула она съ гнвомъ.

— Завтра будетъ дождь! сказалъ Мержи, взглянувъ на небо.

— Мосье Бернаръ, давнишняя дружба съ вашимъ братомъ и ожидающая васъ опасность побуждаютъ меня относиться къ вамъ съ особеннымъ участіемъ.

Онъ почтительно поклонился.

— Вы, еретики, не придаете никакого значенія мощамъ!

Мержи улыбнулся.

— Вы считаете для себя оскверненіемъ прикоснуться къ нимъ? продолжала она.— Вамъ кажется страннымъ, что приверженцы римско-католической церкви носятъ ихъ на себ.

— Мы находимъ этотъ обычай совершенно безцльнымъ.

— Мн извстенъ слдующій случай: одинъ изъ моихъ кузеновъ привязалъ ладонку къ ше своей охотничьей собаки и выстрлилъ въ нее крупной дробью на разстояніи двнадцати шаговъ.

— И, разумется, убилъ собаку.

— Нтъ, ни одна дробинка не попали до нея!

— Какъ это хорошо! Я желалъ бы имть подобный талисманъ!

— Въ самомъ дл? И вы будете носить его?

— Разумется! Тмъ боле, что ладонка спасла собаку отъ смерти… Впрочемъ, позвольте!.. Можетъ быть, по вашему мннію еретикъ хуже собаки, особенно, если она принадлежитъ католику?

Графиня де-Тюржи, не обращая вниманія на его слова, поспшно растегнула воротъ своего узкаго корсажа и вытянула плоскую золотую коробочку, привязанную къ черной лент.

— Вотъ! надньте это себ на шею! Современемъ вы возвратите мн мой подарокъ.

— Разумется, если только останусь въ живыхъ.

— Только дайте мн слово, что вы будете беречь эту вещь и не позволите себ никакого святотатства!

— Я получилъ ее отъ васъ, графиня, такъ что относительно этого вы можете быть совершенно спокойны!

Онъ взялъ коробочку съ мощами и надлъ ее себ на шею.

— Католикъ облобызалъ бы руку, давшую ему этотъ святой талисманъ!

Мержи взялъ руку графини и хотлъ поднести ее къ своимъ губамъ.

— Нтъ, нтъ! слишкомъ поздно.

— Не будьте такъ жестоки, графиня! Быть можетъ, мн никогда боле не суждено испытывать этого счастья!

— Снимите мн перчатку, сказала она, протянувъ ему руку.

Мержи исполнивъ ея приказаніе, почувствовалъ легкое пожатіе, и тотчасъ же горячо поцловалъ эту прекрасную блую руку.

— Мосье Бернаръ, сказала графиня взволнованнымъ голосомъ,— неужели вы будете упорствовать до конца и нтъ никакой надежды тронуть васъ? Перемните ли вы религію ради меня?..

— Не знаю! отвтилъ онъ со смхомъ,— вы должны во всякомъ случа долго и усиленно просить меня объ этомъ. Одно несомннно, что кром васъ никто не обратитъ меня въ католичество.

— Скажите мн откровенно… если бы вы встртили женщину… которая съумла бы…

Она остановилась въ смущеніи.

— Которая съумла бы? повторилъ Мержи.

— Да, я хотла сказать… если бы любовь, напримръ… Только прошу васъ, говорите со мной откровенно и серьезно…

— Серьезно? спросилъ онъ, стараясь опять взять ее за руку.

— Такъ, напримръ, если бы вы полюбили женщину другой религіи, нежели вы… то неужели эта любовь не могла побудить васъ перемнить вру?.. Кто знаетъ… пути Божьи неисповдимы!..

— Вы хотите, чтобы я отвчалъ серьезно и откровенно на вашъ вопросъ?

— Я требую этого.

Мержи опустилъ голову, придумывая уклончивый отвтъ. М-те де-Тюржи слишкомъ явно выказывала ему свое расположеніе, и онъ не хотлъ лишиться ея милости. Но съ другой стороны онъ былъ всего нсколько часовъ при французскомъ двор и его щепетильная совсть провинціала не допускала лжи въ такомъ серьезномъ вопрос.

— Я слышу крикъ! Олень пойманъ! воскликнула неожиданно графиня и, не дождавшись отвта, ускакала въ галопъ. Мержи послдовалъ за нею, но теперь она ни разу не взглянула на него и не удостоила ни однимъ словомъ.

Они нагнали охотниковъ черезъ нсколько секундъ.

Олень бросился сначала въ средину пруда и упорно держался своей выгодной позиціи. Но тутъ нкоторые изъ всадниковъ, сойдя на землю и вооружившись длинными шестами, принудили бдное животное вернуться въ берегу. Эта борьба окончательно истощила его силы. Въ то время, какъ собаки, казалось, удвоили свое рвеніе, олень, задыхаясь и съ высунутымъ языкомъ, сдлалъ нсколько прыжковъ, и затмъ, собравъ послднія силы, попятился къ толстому дубу и храбро встртилъ нападеніе собакъ. Первыя изъ нихъ были отброшены на воздухъ съ распоротыми животами. Тогда люди, лошади и собаки остановились въ почтительномъ отдаленіи, никто не ршался подойти къ разъяренному зврю изъ боязни его грозныхъ роговъ.

Король соскочилъ съ лошади и, спрятавшись за дубомъ, ловко всадилъ свой охотничій ножъ въ бокъ оленя. Животное съ жалобнымъ стономъ упало на землю. Въ тотъ же моментъ на него бросилась стая собакъ, вцпилась ему въ горло, уши, шею.

Олень лежалъ неподвижно, крупныя слезы катились у него изъ глазъ.

— Пропустите дамъ! крикнулъ король.

Желаніе короля было тотчасъ же исполнено, такъ какъ почти вс дамы уже сошли съ лошадей.

— Вотъ теб, parpaillot! (нечестивецъ) сказалъ король и, вонзивъ ножъ въ бокъ оленя, повернулъ лезвее, чтобы увеличить рану. Кровь хлынула струей и забрызгала лицо, руки и платье короля.

Въ т времена католики часто называли кальвинистовъ насмшливой кличкой parpaillot. Это слово само по себ и тонъ, какимъ оно было сказано, не понравились многимъ изъ присутствующихъ, между тмъ какъ другіе громко выразили свое одобреніе.

— Король похожъ на мясника! сказалъ довольно громко и съ видомъ отвращенія зять адмирала, молодой Телиньи.

Тотчасъ же нашлись услужливые люди, въ которыхъ нигд нтъ недостатка и особенно при двор, и передали эти слова королю.

Карлъ IX не забылъ ихъ.

Дворъ, насладйвшись зрлищемъ собакъ, пожирающихъ внутренности оленя, отправился обратно въ Парижъ. Мержи разсказалъ дорогой своему брату о нанесенномъ ему оскорбленіи и предстоящей дуэли. Жоржъ, убдившись, что вс его совты и просьбы напрасны, согласился быть секундантомъ.

ГЛАВА XI.
Дуэлистъ по профессіи.

Несмотря на сильную усталость, Мержи провелъ большую часть ночи безъ сна. Имъ овладло лихорадочное безпокойство и придало необычайную дятельность его воображенію. Тысячи безсвязныхъ мыслей, не имющихъ никакого отношенія къ предстоящему событію, омрачали его мозгъ. Много разъ ему казалось, что лихорадочное состояніе, въ какомъ онъ находился, предвстникъ серьезной болзни, которая окончательно проявится черезъ нсколько часовъ и привяжетъ его къ постели. Тогда честь его навсегда потеряна! Что скажетъ свта и въ особенности мадамъ де-Тюржи и Комминжъ? Онъ съ нетерпніемъ ожидалъ минуты, назначенной для поединка.

Но съ восходомъ солнца Мержи почувствовалъ благодтельное успокоеніе въ крови и съ меньшимъ волненіемъ сталъ думать о предстоящей дуэли. Онъ одлся не торопясь и даже съ нкоторою изысканностью. Фантазія рисовала ему цлую картину, какъ прелестная графиня явится на мсто поединка и, увидя его раненымъ, сдлаетъ ему собственноручно перевязку, не скрывая боле своей привязанности къ нему.

Мечты его были прерваны боемъ часовъ въ Лувр.

Пробило восемь часовъ, и въ тотъ же моментъ въ комнату вошелъ Жоржъ.

На лиц его видна была глубокая грусть, ои также, повидимому, дурно провелъ ночь, но, пожимая руку брату, Фнъ сдлалъ надъ собой усиліе, чтобы улыбнуться и принять веселый видъ.

— Вота рапира и кинжалъ, я купилъ ихъ у Луно изъ Толедо. Посмотри, не тяжела ли шпага?

Съ этими словами онъ бросилъ на постель кинжалъ и длинную рапиру.

Мержи обнажилъ оружіе, попробовалъ гибкость стали и, осмотрвъ лезвее, одобрительно кивнулъ головой. Кинжалъ особенно обратилъ на себя его вниманіе, такъ какъ онъ кончался широкимъ ефесомъ, снабженнымъ безчисленнымъ количествомъ небольшихъ отверстій, назначеніе которыхъ состояло въ томъ, чтобы задержать остріе непріятельской шпаги и поставить этимъ въ затрудненіе противника.

— Съ такимъ хорошимъ оружіемъ немудрено защитить себя! сказалъ Мержи. Затмъ, вынувъ золотую коробочку, спрятанную на его груди, онъ добавилъ, улыбаясь: — Вота, кром того, талисманъ, который предохранитъ меня отъ ударовъ шпаги лучше всякой кольчуги.

— Откуда у тебя эта игрушки?

— Догадайся! возразилъ Мержи съ веселой улыбкой.

Тщеславное желаніе похвастать передъ братомъ расположеніемъ первой придворной красавицы заставило его на минуту забыть Комминжа и лежавшую передъ нимъ шпагу.

— Держу пари, что этимъ наградила тебя сумасшедшая Тюржи. Чортъ бы побралъ ее съ ея коробочками!

— Вдь она дала мн этотъ талисманъ на сегодняшній день!

— Ты посовтовалъ бы ей не снимать перчатокъ! Съ чего это она вздумала вчера показывать публик свою красивую блую руку!

Лицо Мержи покрылось яркимъ румянцемъ: — Я не придаю никакого значенія мощамъ папистовъ, сказалъ онъ,— но если мн суждено погибнуть сегодня, то пожалуйста передай ей, что я не разставался съ ея подаркомъ до послдней минуты моей жизни.

— Какое глупое тщеславіе! воскликнулъ капитанъ, пожимая плечами.

— Вотъ письмо къ матери! сказалъ Мержи дрожащимъ голосомъ.

Жоржъ молча взялъ письмо и, подойдя къ столу, открылъ библію, чтобы скрыть свое волненіе, между тмъ какъ Мержи кончалъ свой туалетъ и завязывалъ множество шнурковъ съ металлическими наконечниками, которые составляли неизбжную принадлежность тогдашняго мужскаго костюма.

На первой страниц Жоржъ прочелъ надпись, сдланную рукой ихъ матери: 1-го мая 1547 года родился мой сынъ Бернаръ. Господи, наставь его на путь истинный! Господи, избави его отъ всякаго зла!…

Слезы душили его, онъ прикусилъ себ губы и бросилъ книгу на столъ.

Мержи, видя это движеніе, вообразилъ, что какая-нибудь нечестивая мысль пришла въ голову его брата, онъ взялъ библію, бережно вложилъ ее въ вышитый футляръ и спряталъ въ шкапъ.

— Эта библія нашей матери! сказалъ онъ серьознымъ тономъ.

Капитанъ молча ходилъ по комнат.

— Не пора ли намъ двинуться въ путь? спросилъ Мержи, пристегивая шпагу къ своему поясу.

— Нтъ еще, мы успемъ позавтракать.

Они сли за столъ, на которомъ были поставлены пирожки разныхъ сортовъ и большой серебряный кувшинъ съ виномъ. Во время завтрака они подробно толковали о достоинств поданнаго вина, сравнивая его съ другими винами, находящимися въ погреб капитана, каждый изъ нихъ, выказывая мнимое участіе въ этомъ пустомъ разговор, надялся скрыть свои настоящія душевныя ощущенія.

Капитанъ поднялся первый съ своего мста.

— Пора! сказалъ онъ хриплымъ голосомъ и, надвинувъ на глаза шляпу, быстро спустился съ лстницы.

Они сли въ лодку, чтобы переплыть Сену. Лодочникъ угадалъ по ихъ лицамъ причину, побуждавшую ихъ хать въ Pr-aux-Clercs и, усердно работая веслами, старался занять ихъ разговоромъ. Онъ разсказалъ имъ, какъ въ прошломъ мсяц два дворянина, изъ которыхъ одинъ былъ графъ Комминжъ, наняли у него лодку, чтобы драться на свобод на другомъ берегу Сены. Противникъ графа, имя котораго было неизвстно лодочнику, былъ насквозь пробитъ шпагой и сброшенъ въ воду, гд исчезъ безслдно, такъ что не было возможности отыскать его трупъ…

Причаливая къ берегу, они увидли лодку съ двумя людьми, которая перезжала рку въ недалекомъ разстояніи отъ нихъ.

— Вотъ и наши! подожди меня здсь! воскликнулъ капитанъ и, выскочивъ на берегъ, побжалъ на встрчу къ подъзжавшей лодк.

Въ ней сидлъ Комминжъ и виконтъ БеВилль.

— Это ты, Жоржъ? спросилъ со смхомъ виконтъ, цлуя его.— Скажи, пожалуйста, котораго изъ васъ убьетъ сегодня Комминжъ: тебя или твоего брата?

Капитанъ и Комминжъ церемонно раскланялись другъ передъ другомъ.

— Милостивый государь, сказалъ Жоржъ Комминжу, вырвавшись съ трудомъ изъ объятій Бевилля,— я считаю своимъ долгомъ попытаться еще разъ остановить плачевныя послдствія ссоры, которая вовсе не касается вопросовъ чести, я увренъ, что мой другъ (онъ указалъ на Бевилля) скажетъ вамъ то же самое.

Бевилль, сдлавъ гримасу, отрицательно покачалъ головой.

— Мой братъ молодъ, у него нтъ ни имени, ни достаточнаго умнія владть оружіемъ, такъ что онъ долженъ быть щекотливе другихъ въ этого рода длахъ, но вы, графъ, пользуетесь такой извстностью, что ваша честь нисколько не пострадаетъ, если вы заявите въ нашемъ присутствіи, что нечаянно.

Комминжъ громко захохоталъ.

— За кого принимаете вы меня, капитанъ! Неужели вы думаете, что я такъ рано разстался съ моей возлюбленной… и перехалъ на другой берегъ Сены, чтобы извиниться передъ какимъ-нибудь молокососомъ!

— Вы забываете, милостивый государь, что, выражаясь под обнымъ образомъ о моемъ брат, вы оскорбляете…

— Если бы я говорилъ даже о вашемъ отц! Какое мн дло до всей вашей семьи!

— Въ такомъ случа, милостивый государь, вы и будете отвчать передъ всей семьей! Я старшій и вы начнете съ меня.

— Прошу извиненія, г. капитанъ, но по правиламъ дуэлей я буду прежде всего драться съ тмъ изъ васъ, кто первый сдлалъ вызовъ. Въ данномъ случа вашему брату принадлежитъ неотъемлемое право первенства, какъ говорятъ наши юристы, и когда я покончу съ нимъ, то вы можете располагать мною.

— Комминжъ совершенно нравъ, и я не допущу никакихъ измненій! воскликнулъ Бевилль.

Мержи, не понимая причины такихъ продолжительныхъ переговоровъ, подошелъ медленнымъ шагомъ. Онъ подосплъ какъ разъ въ ту минуту, когда братъ его, осыпая Комминжа оскорбительными упреками, назвалъ его подлецомъ, между тмъ какъ этотъ отвтилъ съ невозмутимымъ хладнокровіемъ.

— Когда я кончу съ вашимъ братомъ, то займусь вами, милостивый государь!

Мерти взялъ за руку капитана.

— Жоржъ, сказалъ онъ:— ты забываешь, что я просилъ тебя быть моимъ секундантомъ! Я вовсе не желаю мняться ролями… Милостивый государь, добавилъ онъ, обращаясь къ Комминжу:— я къ вашимъ услугамъ, мы можемъ начать, если вамъ угодно.

— Я ничего не имю противъ этого! отвтилъ Комминжъ.

— Вотъ и прекрасно, мой милый другъ, сказалъ Бевилль, пожимая руку Мержи.— Если намъ не суждено похоронить тебя сегодня, то ты далеко пойдешь!

Комминжъ снялъ платье и развязалъ ленты у башмаковъ въ доказательство, что онъ не намренъ отступить ни на шагъ. Въ этомъ случа онъ сообразовался съ модой, принятой у дуэлистовъ по профессіи. Мержи и Бевилль послдовали его примру, одинъ капитанъ не снялъ даже своего плаща.

— Что съ тобой, Жоржъ? сказалъ Бевилль,— разв ты не знаешь, что намъ придется посчитаться съ тобой. Мы не такіе секунданты, чтобы стоять сложа руки, когда друзья ихъ будутъ драться! Неужели мы отстанемъ отъ прекраснаго андалузскаго обычая?

Капитанъ пожалъ плечами.

— Ты думаешь, что я шучу? Клянусь честью, что ты долженъ драться со мной! Чортъ меня побери, если ты думаешь отказаться…

— Ты сумасшедшій или дуракъ! замтилъ холодно капитанъ.

— Будь я проклятъ, если ты не дашь мн удовлетворенія за эти слова… или ты принудишь меня…

Съ этими словами Бевилль схватился за рукоятку своей шпаги, какъ бы намреваясь ударить Жоржа.

— Ну, если ты такъ настойчиво требуешь этого, то изволь! сказалъ Жоржъ, сбрасывая съ себя платье.

Комминжъ съ особенной граціей тряхнулъ по воздуху своей рапи рой, такъ что ножны сразу отлетли на двадцать шаговъ. Бевилль хотлъ сдлать тоже, но ему удалось только на половину обнажить шпагу, что считалось не только неловкостью, но и дурнымъ предзнаменованіемъ. Оба брата Мержи, хотя и не такимъ хвастливымъ способомъ, но также отбросили ножны своихъ шпагъ, чтобы они не могли попасть имъ подъ ноги во время поединка. Каждый всталъ передъ своимъ противникомъ съ обнаженной шпагой въ правой рук и съ кинжаломъ въ лвой. Вс четыре шпаги скрестились одновременно.

Жоржъ, примнивъ способъ, названный итальянскими учителями фехтованія liscio di spada &egrave, cavare alla vita {Вс тогдашніе термины фехтованія были заимствованы изъ итальянскаго языка.}, отклонилъ шпагу своего противника и ловкимъ ударомъ выбилъ еб изъ его рукъ. Затмъ онъ прикоснулся остріемъ своей шпаги къ груди Бевилля, но вмсто того, чтобы вонзить ее, спокойно опустилъ руку.

— Наши силы слишкомъ неравны, сказалъ онъ:— прекратимъ этотъ глупый поединокъ! не выводи меня изъ терпнія, или теб придется раскаяться въ твоемъ упрямств…

Бевилль поблднлъ, почувствовавъ остріе шпаги у своей груди. Немного сконфуженный, онъ протянулъ руку Жоржу, и оба, воткнувъ шпаги въ землю, обратили все свое вниманіе на двухъ главныхъ актеровъ этой сцены.

Мержи обладалъ храбростью и хладнокровіемъ, при этомъ онъ не дурно владлъ оружіемъ, а въ тлесной сил далеко превосходилъ Комминжа, который видимо казался утомленнымъ посл безсонной ночи. Мержи ограничивался тмъ, что съ величайшею осторожностью парировалъ удары, наносимые Комминжежъ, и держа остріе своей рапиры противъ его лица, прикрывалъ себ грудь кинжаломъ. Это неожиданное сопротивленіе раздражило Комминжа, который замтно поблднлъ, а блдность у такого храбраго человка могла только означать приступъ сильнаго гнва. Онъ съ яростью атаковалъ своего противника и, ловко отклонивъ его шпагу, готовился нанести ршительный ударъ, который, вроятно, положилъ бы конецъ поединку. Мержи спасся какимъ-то чудомъ: остріе рапиры, встртивъ золотую коробочку, скользнуло по ея гладкой поверхности, и вмсто того, чтобы пронзить грудь, только слегка распороло кожу противъ реберъ и вышло на два дюйма отъ первой раны. Не дожидаясь, чтобы Комминжъ вновь поднялъ свою шпагу, онъ съ такой силой ударилъ его по голов кинжаломъ, что самъ потерялъ равновсіе и упалъ на землю. Комминжъ повалился вслдъ за нимъ, такъ что секунданты сочли ихъ обоихъ мертвыми.

Но Мержи быстро вскочилъ на ноги и тотчасъ же схватился за свою рапиру, которую онъ выронилъ изъ рукъ при паденіи. Комминжъ лежалъ неподвижно. Бевилль приподнялъ его и началъ стирать кровь съ лица своимъ носовымъ платкомъ, но скоро долженъ былъ убдиться, что знаменитый дуэлистъ, передъ которымъ онъ преклонялся, убитъ на-повалъ, такъ какъ кинжалъ вонзился ему въ глазъ и повидимому повредилъ мозгъ.

Мержи съ ужасомъ смотрлъ на трупъ.

— Ты раненъ, Бернаръ! воскликнулъ капитанъ, бросаясь къ нему.

— Раненъ! повторилъ полусознательно Мержи, и тутъ только замтилъ, что его рубашка въ крови.

— Ничего, это пустяки! сказалъ капитанъ, внимательно разглядвъ рану: — оружіе скользнуло по кож, нужно остановить кровь. Мы сдлаемъ теб перевязку изъ носовыхъ платковъ.

Бевилль опустилъ на траву тло убитаго и подалъ капитану свой носовой платокъ, равно и Комминжа, который онъ досталъ изъ кармана его платья.

— Клянусь честью, вотъ здоровый ударъ кинжала! сказалъ Бевилль.— Я не желалъ бы попасться вамъ подъ руку. Чортъ возьми, что скажутъ наши столичные raffins, если изъ провинціи будутъ являться къ намъ молодцы въ род васъ. Я желалъ бы знать, который разъ вы деретесь на дуэли?

— Въ первый и, надюсь, послдній разъ въ моей жизни! Помогите же, ради Бога, вашему другу.

— Ну, вы его такъ отдлали, что онъ не нуждается ни въ чьей помощи, кинжалъ вонзился въ мозгъ, ударъ былъ нанесенъ ловко и съ такой силой… Взгляните на его бровь и щеку, ефесъ кинжала оставилъ отпечатокъ на его лиц, какъ на воск.

Мержи дрожалъ какъ въ лихорадк, крупныя слезы текли по его щекамъ.

Бевилль поднялъ кинжалъ и внимательно разсматривалъ запекшуюся кровь.

— Это оружіе, сказалъ онъ,— оказало немалую услугу младшему Комминжу. Онъ долженъ поставить не одну свчу… Ему достанется громадное наслдство.

— Уйдемъ отсюда… Уведи меня, сказалъ Мержи, взявъ подъ руку своего брата.

— Успокойся, бда еще не такъ велика, сказалъ Жоржъ, помогая ему одть платье.— Этотъ человкъ не заслуживаетъ особеннаго сожалнія.

— Бдный Комминжъ! воскликнулъ Бевилль.— Кто могъ ожидать, что ты, который выдержалъ сотни дуэлей, будешь убитъ молодымъ, неопытнымъ человкомъ. Бдный Комминжъ!

Бевилль, сказавъ эту надгробную рчь, бросилъ послдній взглядъ на своего друга и увидлъ часы, висвшіе на его ше по тогдашней мод.

— Ну, пріятель, сказалъ онъ,— теперь теб нтъ надобности знать, который часъ! Я возьму это себ на память, а твой братъ и безъ того будетъ достаточно богатъ.

Съ этими словами Бевилль снялъ часы съ шеи мертвеца и положилъ къ себ въ карманъ.

— Подождите меня! крикнулъ онъ вслдъ обоимъ братьямъ, поспшно одваясь.— Мосье де-Мержи, вы забыли вашъ кинжалъ! Неужели вы не дорожите имъ?

Онъ вытеръ лезвее рубашкой покойника и, догнавъ своихъ пріятелей, слъ съ ними въ лодку.

— Утшьтесь, милый другъ! сказалъ онъ, обращаясь къ младшему Мержи.— Къ чему эта плачевная физіономія? Послушайтесь моего совта: вмсто того, чтобы скорбть и проливать слезы, отправьтесь сегодня же въ вашей возлюбленной, и кто знаетъ, можетъ быть черезъ девять мсяцевъ вы подарите французскому королевству новаго гражданина, взамнъ того, котораго оно лишилось сегодня. Такимъ образомъ, свтъ ничего не потеряетъ отъ смерти Комминжа… Ну, лодочникъ, греби скоре, если желаешь заработать хорошія деньги. Видишь, тамъ идутъ люди съ алебардами. Это сержанты изъ башни Несль, мы не имемъ никакихъ желаній встртиться съ ними.

ГЛАВА XII.
Блая магія.

Люди, вооруженные алебардами, принадлежали къ отряду, который находился неотлучно въ сосдств Pr-aux-Clercs, чтобы, въ случа надобности, вмшаться въ ссоры, происходившія въ этой классической мстности дуэлей. По своему обыкновенію, они шли медленнымъ шагомъ, чтобы явиться по окончаніи поединка. Ихъ попытки водворить миръ большею частью были весьма дурно принимаемы. Не разъ случалось, что отъявленные враги прерывали смертельный бой и сообща нападали на солдатъ, которые старались разнять ихъ. Такимъ образомъ, обязанности этой стражи почти исключительно состояли въ помощи раненымъ и въ подбираніи мертвыхъ тлъ. На этотъ разъ стрлкамъ пришлось только сдлать послднее, и они исполнили это по своему обыкновенію, т. е. тщательно обшарили карманы несчастнаго Комминжа и раздлили между собой его одежду.

— Мой милый другъ, сказалъ Бевилль, обращаясь къ Мержи,— если вы хотите послушаться моего совта, то отправьтесь по возможности тайно къ Амбруазу Паре. Никто лучше его не можетъ зашить рану или перевязать сломанную ногу. Хотя онъ такой же еретикъ, какъ самъ Кальвинъ, но пользуется такой извстностью за свое знаніе, что самые ревностные католики прибгаютъ къ его помощи. До сихъ поръ одна только маркиза де-Буассьеръ выказала необычайное мужество и предпочла лучше умереть, чмъ быть обязанной жизнью гугеноту. Держу пари на десять пистолей, что она теперь въ раю.

— Твоя рана, Бернаръ, такъ незначительна, что заживетъ дня черезъ три, сказалъ Жоржъ.— Но у Комминжа есть родные въ Париж, и они могутъ принять къ сердцу его смерть.

— Разумется, сказалъ Бевилль.— Мать Комминжа ради приличія сочтетъ своимъ долгомъ преслдовать нашего друга. Поэтому, на всякій случай, совтую теб, Жоржъ, обратиться къ г-ну Шатильону — пусть онъ выхлопочетъ у короля помилованіе твоего брата, король точно мягкій воскъ въ рукахъ адмирала.

— Я желалъ бы, сказалъ вполголоса Мержи,— чтобы адмиралъ ничего не зналъ объ этой исторіи.

— Почему? Я глубоко убжденъ, что старикъ будетъ очень доволенъ, когда услышитъ, какимъ молодецкимъ способомъ протестантъ спровадилъ на тотъ свтъ католика.

Мержи. глубоко вздохнулъ при этихъ словахъ.

— Комминжъ настолько извстенъ при двор, что его смерть надлаетъ шуму, сказалъ капитанъ,— но ты, Бернаръ, исполнилъ только свою обязанность дворянина, и теб нечего стыдиться этой исторіи. Я давно не бывалъ у Шатильона, вотъ удобный предлогъ возобновить съ нимъ знакомство.

— Во всякомъ случа, крайне непріятно провести нсколько часовъ подъ арестомъ, продолжалъ Бевилль.— Если ты ничего не имешь противъ этого, Жоржъ, то я отведу твоего брата въ одинъ домъ, гд онъ можетъ спокойно оставаться до тхъ поръ, пока его дло окончательно не уладится. Къ несчастью, онъ еретикъ, врядъ ли можно будетъ помстить его въ монастыр.

— Благодарю васъ за ваше любезное предложеніе, сказалъ Мержи,— но я не считаю себя вправ принять его, такъ какъ это можетъ повредить вамъ.

— Нисколько, мой милый другъ! Разв мы не должны оказывать услуги нашимъ пріятелямъ! Вы поселитесь въ дом одного изъ моихъ кузеновъ, котораго теперь нтъ въ Париж. Я уже помстилъ тамъ одну особу, и она позаботится о васъ. Это почтенная старуха, весьма полезная для молодежи, и, вдобавокъ, я могу вполн разсчитывать на ея преданность. Она иметъ обширныя свднія въ медицин, магіи и астрономіи. Чмъ она только не занимается!.. Но ея главное ремесло — сводничество, и въ этомъ никто не сравнится съ нею. Провались я на мст, если она не возьмется передать любовное письмо королев! Стоитъ мн только заикнуться объ этомъ…

— Значитъ, мы сведемъ его въ домъ вашего кузена, какъ только Амбруазъ наложитъ ему первую перевязку, сказалъ капитанъ.

Они причалили къ правому берегу Сены, и усадивъ съ нкоторымъ трудомъ раненаго Мержи на лошадь, сперва отвезли его къ знаменитому хирургу, а затмъ въ уединенный домъ предмстья Saint-Antoine, гд, уложивъ его въ покойную постель, оставили на попеченіе старухи.

Если кому случалось убить человка, а тмъ боле въ первый разъ, тотъ естественно мучится нкоторое время, особенно при наступленіи ночи, когда воображеніе живо рисуетъ ему картину послднихъ конвульсій, предшествовавшихъ смерти. Голова такъ занята мрачными мыслями, что онъ съ трудомъ принимаетъ участіе въ томъ, что окружаетъ его, самый простой разговоръ раздражаетъ его, но, въ то же время онъ боится одиночества, которое внушаетъ еще боле тяжелыя мысли.

Несмотря на частыя посщенія Бевилля и капитана, Мержи провелъ въ ужасающей тоск первые дни, слдовавшіе за дуэлью. Довольно сильная лихорадка, вызванная раной, лишала его сна, такъ что по ночамъ онъ чувствовалъ себя всего несчастне. Мысль, что, быть можетъ, графиня Тюржи думаетъ о немъ и удивляется его храбрости, до извстной степени утшала его, но не приносила никакого успокоенія.

Однажды ночью, измученный удушливымъ іюльскимъ жаромъ, онъ вздумалъ прогуляться и подышать воздухомъ въ саду, среди котораго находился домъ. Онъ накинулъ плащъ и хотлъ выйти изъ комнаты, но дверь оказалась запертою на ключъ. Предполагая, что старуха сдлала это случайно и, вроятно, спитъ крпкимъ сномъ, онъ счелъ безполезнымъ звать ее, тмъ боле, что она жила далеко отъ него. Но окно было настолько низко, что онъ посл минутной нершимости однимъ скачкомъ очутился въ саду. Все небо заволокло тучами, нигд не видно было ни одной звздочки, и только время отъ времени черезъ знойный и тяжелый воздухъ какъ бы съ трудомъ проносились порывы втра. Было далеко за полночь, кругомъ царило мертвое молчаніе.

Мержи нкоторое время шелъ по саду, погруженный въ свои размышленія. Они были неожиданно прерваны стукомъ въ калитку, выходившую на улицы. Удары были настолько легкіе, что тотъ, который стучалъ очевидно разсчитывалъ, что кто нибудь поджидаетъ его и тотчасъ же отворитъ ему. Поститель въ такомъ уединенномъ дом и въ такой поздній часъ не могъ не возбудить удивленія. Мержи притаился въ темномъ углу сада, откуда онъ могъ все видтъ, оставаясь незамченнымъ. Ему не долго пришлось ждать. Изъ дома вышла женщина съ потайнымъ фонаремъ въ рук, это была, вроятно, старуха, она поспшно отворила калитку, и вслдъ затмъ кто-то вошелъ въ садъ, закутанный съ головы до ногъ въ большой черный плащъ съ капюшономъ.

Любопытство Бернара было возбуждено въ высшей степени, тмъ боле, что, судя по росту и походк, онъ догадывался, что это была женщина. Старуха поклонилась ей съ видомъ величайшаго уваженія, между тмъ какъ таинственная постительница едва удостоила кивнуть ей головой. Но при этомъ она многозначительно протянула руку: чистый звонъ упавшаго металла и поспшность, съ которой старуха начала что-то отыскивать въ песк, привели Мержи къ заключенію, что она получила деньги.

Об женщины пошли по саду, старуха шла первая, прикрывъ фонарь платьемъ. Въ глубин сада была устроена бесдка изъ липъ, соединенныхъ сплошнымъ трельяжемъ, перевитымъ вьющимися растеніями. Эта бесдка была съ двумя ходами, посредин стоялъ небольшой каменный столъ. Старуха вошла въ нее въ сопровожденіи другой женщины, лицо которой было покрыто густымъ вуалемъ. Мержи, затаивъ дыханіе, прокрался вслдъ за ними и всталъ за трельяжемъ, гд могъ слышать каждое слово и все видть, насколько дозволялъ слабый свтъ фонаря освщавшій бесдку.

Старуха зажгла что-то на жаровн, стоявшей среди стола, и въ то же время погасила или спрятала фонарь. Въ ту же секунду вспыхнулъ голубоватый огонекъ, какой бываетъ отъ спирта, смшаннаго съ солью, но такой слабый, что Мержи не могъ бы разглядть лица незнакомки, если бы оно даже не было покрыто вуалью. Старуху онъ тотчасъ же узналъ по росту и манерамъ и даже замтилъ, что лицо ея вымазано темной краской, такъ что въ своемъ бломъ чепц она имла видъ бронзовой статуи. На стол въ извстномъ порядк были разложены какія-то вещи. Мержи показалось, что это кости и окровавленныя тряпки, на которыхъ была поставлена небольшая статуэтка въ дюймъ величины, сдланная повидимому изъ воска.

— Ты говоритъ, Камилла, что ему лучше? спросила шепотомъ женщина подъ вуалью.

Мержи вздрогнулъ, услыхавъ звуки этого голоса.

— Да, онъ чувствуетъ себя немного лучше! отвтила старуха.— Этимъ онъ обязанъ нашему искусству, хотя мн трудно было сдлать что нибудь съ этими тряпками и при маломъ количеств крови на компрессахъ.

— А что говоритъ Амбруазъ Паре?

— Разв понимаетъ что нибудь этотъ неучъ! Рана настолько глубока и опасна, что можетъ быть вылечена только посредствомъ магіи, нужны частыя жертвы земнымъ и воздушнымъ духомъ… а для этого…

Дама поняла намекъ.

— Если онъ выздороветъ, сказала она,— то ты получишь вдвое противъ того, что я теб дала сегодня.

— Не теряйте надежды и положитесь на меня!

— Что будетъ со мной, Камилла, если онъ умретъ!

— Вамъ нечего безпокоиться, духи милостивы, звзды покровительствуютъ намъ, а принесеніе въ жертву чернаго барана расположило въ нашу пользу того, котораго я не хочу назвать…

— Я принесла теб ту вещь, которую ты требовала отъ меня, хотя это стоило мн большого труда. Я купила ее у одного изъ стрлковъ, ограбившихъ трупъ.

Съ этими словами дама вынула что-то изъ-подъ плаща, Мержи видлъ, какъ блеснуло лезвее шпаги. Старуха взяла ее и поднесла къ огню.

— Слава Богу, на лезве кровь и ржавчина! У него кровь, какъ у василиска, она оставила на стали неизгладимый слдъ.

Дама съ замтнымъ безпокойствомъ взглянула на лезвее.

— Посмотри, Камилла, кровь у самой рукоятки! Онъ можетъ умереть отъ этого удара.

— Нтъ, онъ выздороветъ, эта кровь не изъ сердца.

— Ты уврена, что онъ выздороветъ?

— Да, но онъ страдаетъ отъ неизличимой болзни…

— Какой болзни?

— Отъ любви.

— Ахъ, Камилла, неужели это правда!

— Разв я лгала когда нибудь! Не я ли предсказала вамъ, что онъ выйдетъ побдителемъ изъ боя, и что духи будутъ сражаться за него. Разв я не зарыла заблаговременно на томъ мст, гд онъ долженъ былъ драться, черную курицу и шпагу, которую благословилъ священникъ.

— Да, все это правда!

— Наконецъ, вы сами, разв не пронзили въ сердце изображеніе его противника, направивъ этимъ удары человка, въ пользу котораго я употребила вс средства моей науки.

— Да, Камилла, я пронзила въ сердце изображеніе Комминжа, но я слышала, что онъ умеръ отъ удара, нанесеннаго ему въ голову.

— Несомннно, онъ умеръ отъ удара въ голову, но смерть произошла отъ того, что кровь сгустилась въ его сердц.

Дама ничего не отвтила, видимо подавленная силой аргумента. Между тмъ старуха поливала масломъ и бальзамомъ лезвее шпаги, тщательно обертывая его бинтами.

— Видите ли, сударыня, я натираю шпагу масломъ скорпіона, чтобы это симпатическое средство перешло въ рану молодаго человка. Онъ въ такой же степени ощущаетъ дйствіе этого африканскаго бальзама, какъ будто бы я лью его въ самую рану. Но если бы мн вздумалось положить конецъ шпаги на огонь и раскалить ее, то больной почувствовалъ бы такую сильную боль, точно его жгутъ живьемъ.

— Ради Бога, не длай этого!

— Разъ я сидла у огня и усердно натирала бальзамомъ шпагу, чтобы вылечить одного молодаго дворянина, которому нанесли дв ужасныхъ раны въ голову. Я заснула за этимъ занятіемъ. Вдругъ лакей больнаго постучалъ въ дверь и объявилъ мн, что его господинъ страдаетъ невыносимо и жалуется, что чувствуетъ себя точно на огн. Какъ вы думаете, отчего это случилось? Шпага нечаянно выскользнула у меня изъ рукъ и лезвее очутилось на угольяхъ. Я тотчасъ же вынула шпагу и сказала лакею, что его барину стало легче. Дйствительно, не теряя ни минуты, я опустила шпагу въ холодную воду, къ которой примшала кое-какія снадобья, и посл этого пошла взглянуть на больнаго. Онъ встртилъ меня словами: ‘Ахъ, моя добрая Камилла, какъ я хорошо чувствую себя теперь! Меня какъ будто посадили въ ванну изъ прохладной воды, а нсколько минутъ тому назадъ мн казалось, что я горю на медленномъ огн, какъ святой Лаврентій.

Старуха окончательно забинтовала шпагу и сказала съ видомъ полнйшаго самодовольства:

— Ну, теперь все сдлано какъ слдуетъ. Я уврена, что онъ выздороветъ, и намъ остается только приступить къ послдней церемоніи.

Съ этими словами она бросила въ пламя щепотку пахучаго порошка и, крестясь безпрерывно, произнесла какія-то непонятныя слова. Вслдъ затмъ дама взяла дрожащей рукой восковую статуэтку и, держа ее надъ огнемъ жаровни, сказала взволнованнымъ голосомъ:

— Какъ этотъ воскъ таетъ и горитъ на пламени этой жаровни, такъ пусть и твое сердце, Бернаръ Мержи, растаетъ и возгорится любовью ко мн.

— Такъ! сказала старуха, одобрительно кивнувъ головой.— Теперь возьмите эту зеленую свчу, вылитую въ полночъ по всмъ правиламъ нашей науки. Зажгите ее завтра у алтаря св. Богородицы.

— Я сдлаю это! Однако, несмотря на вс твои общанія, я въ сильномъ безпокойств. Вчера мн приснилось, что онъ умеръ.

— На которомъ боку лежали вы тогда?

— Я желала бы знать… на правомъ или на лвомъ боку снятся правдивые сны?..

— Скажите мн сперва: на которомъ боку вы спите обыкновенно? Я вижу, что вы сами хотите обмануть себя.

— Я сплю обыкновенно на правомъ боку.

— Успокойтесь! Вамъ сонъ предвщаетъ счастье.

— Дай Богъ, чтобы это было такъ! Но я видла его блднымъ и окровавленнымъ, въ длинномъ саван…

Говоря это, она подняла голову и увидла Мержи, стоявшаго у одного изъ входовъ въ бесдку. Неожиданность настолько поразила ее, что она громко вскрикнула, а старуха намренно или случайно опрокинула жаровню на землю. Въ тотъ же моментъ поднялось яркое пламя, которое ослпило Мержи на нсколько секундъ. Об женщины, пользуясь этимъ, бросились изъ бесдки другимъ ходомъ. Какъ только Мержи могъ различать что либо, онъ побжалъ вслдъ за ними, но едва не упалъ, запнувшись о какую-то вещь, попавшую ему подъ ноги. Онъ сталъ разглядывать ее и убдился, что это была шпага, которой онъ обязанъ былъ своимъ мнимымъ изцленіемъ. Досадуя на неумстную трату времени, онъ быстро свернулъ на широкую прямую аллею, въ полной увренности, что теперь ничто не помшаетъ ему догнать бглянокъ. Но въ этотъ моментъ онъ услышалъ, какъ хлопнула калитка, выходившая на улицу, и ее заперли на ключъ.

Мержи остановился въ недоумніи, нсколько огорченный неудачей, затмъ добрался опущью до своей комнаты и легъ въ постель. Вс мрачныя мысли, мучившія его въ послдніе дни, разсялись какъ дымъ, равно и упреки совсти и безпокойство о своемъ положеніи. Онъ только думалъ о томъ, что любитъ самую красивую женщину въ цломъ Париж и любимъ ею: у него не было ни малйшаго сомннія въ томъ, что дама подъ вуалью была графиня Тюржи. Онъ заснулъ съ восходомъ солнца и проснулся поздно утромъ. На его подушк лежало запечатанное письмо, не понимая, какъ оно могло очутиться тутъ, онъ поспшно сорвалъ печать и прочелъ слдующія слова:

‘Милостивый государь, отъ вашей скромности зависитъ честь женщины’.

Нсколько минутъ спустя, вошла старуха съ чашкой бульона въ рукахъ. На этотъ разъ противъ обыкновенія у пояса ея висли крупныя четки. Лицо ея было тщательно вымыто и напоминало по цвту закоптвшій пергаментъ. Она шла медленнымъ шагомъ съ опущенными глазами, какъ бы изъ боязни, что видъ земныхъ предметовъ нарушитъ ея благочестивыя размышленія.

Мержи мысленно ршилъ, что онъ только въ томъ случа можетъ исполнить то, чего требовали отъ него въ таинственной записк, когда узнаетъ подробно, что собственно долженъ онъ скрывать передъ свтомъ. Онъ взялъ чашку изъ рукъ старуки и, не давъ ей времени выйти изъ комнаты, сказалъ:

— Вы никогда не говорили мн, что васъ зовутъ Камиллой!

— Камиллой?.. Мое имя Марта… Марта Мишели, отвтила старуха съ удивленнымъ видомъ.

— Значитъ, вы называетесь Мартой, когда говорите съ простыми смерными, и принимаете имя Камиллы, когда имете сообщеніе съ духами!

— Съ духами!.. Господи, помилуй меня гршную! Я не понимаю, что вы хотите сказать, сударь?

Она набожно перекрестилась при этихъ словахъ.

— Не играйте комедіи! Даю вамъ честное слово, что это останется между нами. Назовите мн фамилію дамы, которая такъ интересуется моимъ здоровьемъ?

— Дамы, которая…

— Ну, да! той дамы… Пожалуйста, не повторяйте моихъ словъ, а отвчайте откровенно на мои вопросы. Клянусь честью, что я не измню вамъ.

— Право, сударь, я не понимаю, что вы хотите этимъ сказать.

Мержи не могъ удержаться отъ смха, глядя на старуху, которая, положивъ руку на сердце, длала напрасныя усилія, чтобы казаться удивленной. Онъ вынулъ золотой изъ кошелька, висвшаго у его изголовья, и подалъ ей.

— Возьмите это, моя добрая Камилла, сказалъ онъ:— вы такъ старательно натирали вчера шпагу бальзамомъ скорпіоновъ, чтобы вылечить меня, что я долженъ сдлать вамъ подарокъ.

— Поврьте мн, сударь, что я ршительно не понимаю, что вы хотите сказать.

— Чортъ васъ побери, Марта или Камилла! Не сердите меня и отвчайте, когда васъ спрашиваютъ! Кто эта дама, съ которою вы колдовали прошлую ночь?

— Господи Іисусе Христе! Онъ не на шутку сердится!.. Не начинается ли съ нимъ бредъ?

Мержи, окончательно выведенный изъ терпнія, бросилъ подушку въ голову старухи, которая съ смиреннымъ видомъ положила ее на постель, а затмъ подняла золотой, упавшій на землю.

Приходъ капитана избавилъ ее отъ непріятнаго объясненія, которое могло очень дурно кончиться для нея.

ГЛАВА XIII.
Клевета.

Жоржъ въ это же утро отправился къ адмиралу, чтобы переговорить съ нимъ относительно своего брата. Онъ изложилъ ему дло въ нсколькихъ словахъ.

Адмиралъ, слушая его, разгрызъ зубочистку, что всегда было у него признакомъ нетерпнія.

— Я знаю эту исторію, сказалъ онъ,— и удивляюсь, что вы мн разсказываете ее, такъ какъ она уже получила достаточную огласку.

— Если я ршился безпокоить васъ, г. адмиралъ, то въ виду участія, которымъ вы удостоивали нашу семью, надюсь, что и на этотъ разъ вы не откажетесь просить короля о помилованіи моего брата. Ваше вліяніе на его величество…

— Мое вліяніе! повторилъ съ живостью адмиралъ.— Я пользуюсь имъ благодаря тому, что никогда не безпокою его величество незаконными просьбами.

При этихъ словахъ Колиньи почтительно снялъ шляпу.

— Обстоятельство, которое вынуждаетъ моего брата обратиться къ вашему ходатайству, продолжалъ капитанъ,— представляетъ, къ несчастью, слишкомъ обычное явленіе. Король въ прошломъ году подписалъ боле тысячи просьбъ о помилованіи, противникъ Бернара также не разъ пользовался снисхожденіемъ его величества.

— Вашъ братъ былъ зачинщикомъ ссоры. Быть можетъ, и я желалъ бы, чтобы это было такъ… онъ въ данномъ случа слдовалъ только дурнымъ совтамъ нкоторыхъ господъ.

Говоря это, адмиралъ пристально смотрлъ на своего собесдника.

— Я старался по возможности отвратить послдствія этой нелпой ссоры, сказалъ Жоржъ,— но, какъ вамъ извстно, Комминжъ не признавалъ другого удовлетворенія, кром того, которое дается шпагою. Честь дворянина и хорошее мнніе дамъ…

— Этимъ вздоромъ вы, разумется, и начинили голову молодому человку въ надежд сдлать изъ него un raffin. Какъ огорчился бы вашъ отецъ, если бы узналъ, на сколько его младшій сынъ пренебрегаетъ совтами, полученными въ родительскомъ дом! Господи! едва прошло два года, какъ кончились наши междоусобныя войны, и они уже забыли потоки пролитой крови! Имъ это кажется недостаточнымъ… Нужно еще, чтобы французы ежедневно убивали французовъ!

— Если бы я зналъ, что моя просьба будетъ непріятна вамъ…

— Скажу вамъ откровенно, мосье де-Мержи, что я могъ бы преодолть чувство христіанина и найти оправданіе ссор, затянной вашимъ братомъ, но, судя по слухамъ, его поведеніе во время дуэли не было…

— Что хотите вы этимъ сказать, г. адмиралъ?

— Мн говорили, что способъ, какимъ былъ веденъ весь поединокъ, недостоинъ французскаго дворянина.

— Кто осмлился распространить эту клевету! воскликнулъ Жоржъ съ глубокимъ негодованіемъ. Глаза его сверкали отъ гнва.

— Успокойтесь, мосье де Мержи! Вамъ не придется посылать вызова, потому что женщинъ не вызываютъ на дуэль. Мать Коммивжа сообщила королю кое-какія подробности о поединк, которыя не длайтъ чести вашему брату. Этимъ только и можно объяснить, что такой извстный дуэлистъ, какъ Комминжъ, погибъ подъ ударами мальчика, едва вышедшаго изъ возраста пажей.

— Скорбь матери настолько велика и законна, что нечему удивляться, если слезы мшаютъ ей видть истину. Но я надюсь, что вы, г. адмиралъ, не будете судить о моемъ брат со словъ женщины, ослпленной горемъ.

Колиньи видимо колебался, въ голос его уже не было слышно прежняго оттнка горькой ироніи.

— Но вы не можете отрицать, сказалъ онъ,— что секундантъ Комминжа, Бевилль, вашъ первый другъ.

— Я давно знакомъ съ нимъ и даже многимъ обязанъ ему! Онъ былъ также друженъ съ Комминжемъ, который выбралъ его своимъ секундантомъ… Впрочемъ, Бевилль настолько извстенъ своей храбростью и честностью, что относительно этого не можетъ быть никакого сомннія.

— Честность Бевилля! повторилъ адмиралъ, пожимая плечами. Это отъявленный атеистъ, человкъ развращенный до мозга костей!

— Тмъ не мене, это рыцарски честный человкъ! воскликнулъ Жоржъ.— Но зачмъ станемъ мы распространяться объ этомъ? Я самъ присутствовалъ на дуэли. Неужели, г. адмиралъ, вы считаете меня или моего брата способнымъ совершить убійство?

Въ тон, какимъ были сказаны эти слова, слышалась угроза. Колиньи не понялъ, не хотлъ понять заключавшагося въ нихъ намека на убійство Франциска Гиза, приписанное ему ненавистью католиковъ.

Черты лица его приняли прежнее спокойное и неподвижное выраженіе.

— Мосье де-Мержи, сказалъ онъ съ презрительной улыбкой:— человкъ, который отрекся отъ религіи, потерялъ право говорить о своей чести, такъ какъ никто не повритъ ему.

Лицо капитана побагровло отъ гнва и черезъ минуту покрылось мертвой блдностью. Онъ отступилъ назадъ, какъ бы изъ боязни поддаться искушенію ударить старика.

— Милостивый государь, сказалъ онъ,— вашъ возрастъ и положеніе, которое вы занимаете въ свт, даютъ вамъ возможность безнаказанно оскорблять бднаго дворянина въ томъ, что для него всего дороже. Но умоляю васъ, прикажите которому нибудь изъ окружающихъ васъ дворянъ повторить ваши слова. Клянусь небомъ, что я заставлю его подавиться ими.

— Вроятно, это принято у господъ raffins. Но я не слдую ихъ обычаямъ и выгоняю изъ моей службы тхъ дворянъ, которые подражаютъ имъ.

Говоря это, Колиньи повернулъ спиной.

Капитанъ вышелъ изъ отеля Шатильонъ съ яростью въ сердц и, вскочивъ на лошадь, пустилъ ее бшенымъ галопомъ, усиленно пришпоривая ее въ бока. Дорогой онъ едва не раздавилъ нсколькихъ прохожихъ, такъ что нужно приписать особенному счастью, что съ нимъ не встртился ни одинъ изъ raffins, потому что въ томъ настроеніи духа, въ которомъ онъ находился, для него достаточно было малйшаго повода, чтобы обнажить шпагу.

Стремительная зда мало-по-малу успокоила его возбужденные нервы. Онъ похалъ шагомъ и, гладя по ше своего взмыленнаго коня, сказалъ съ горькой усмшкой:

— Мой бдный другъ, я отомстилъ теб за нанесенное мн оскорбленіе!

Онъ съ горечью припоминалъ малйшія подробности своего разговора съ Колиньи, но, войдя въ комнату своего брата, онъ не счелъ нужнымъ сообщать ему что-либо и ограничился короткимъ извстіемъ, что адмиралъ отказался исполнить его просьбу.

Вслдъ затмъ явился Бевилль и, бросившись въ объятія Мержи, сказалъ ему:

— Поздравляю васъ, мой другъ! Вотъ бумага о помилованіи, вы обязаны этимъ ходатайству королевы.

Мержи былъ мене удивленъ, нежели его братъ. Онъ приписывалъ неожиданную милость короля хлопотамъ таинственной дамы, т. е. графини де-Тюржи.

ГЛАВА XIV.
На randez-vous.

Мержи перехалъ на квартиру своего брата и сталъ вновь являться при двор. Войдя въ Лувръ, онъ замтилъ, что къ нему до извстной степени перешло то уваженіе, которымъ пользовался Комминжъ. Люди, едва знавшіе его, униженно кланялись ему, какъ близкіе знакомые. Мужчины плохо скрывали свою зависть подъ видомъ изысканной вжливости, дамы лорнировали его и встрчали съ кокетливой улыбкой, такъ какъ въ т времена репутація ловкаго дуэлиста была самымъ врнымъ средствомъ покорить ихъ сердца. Три или четыре человка, убитыхъ въ поединкахъ, имли больше значенія, нежели красота, умъ и богатство. Когда нашъ герой появился въ галлере Лувра, то онъ услышалъ вокругъ себя одобрительный шепотъ:

— Вотъ Мержи, который убилъ Комминжа! Какой онъ молодой и какъ себя держитъ! Онъ очень красивъ! Посмотрите, какіе у него славные усы! Любопытно было бы знать, кто его возлюбленная?..

Но Мержи напрасно искалъ въ толп голубые глаза и черныя рсницы госпожи де-Тюржи. Онъ дано ршился сдлать ей визитъ, но ему сказали, что въ день смерти Комминжа она ухала въ свое помстье, на разстояніи двадцати дье отъ Парижа. Злые языки говорили, что горе, причиненное смертью человка, который такъ усиленно ухаживалъ за нею, принудило ее искать уединенія, гд бы она могла на свобод предаться своей тоск.

Однажды утромъ, когда капитанъ, лежа на кушетк, читалъ въ ожиданіи завтрака: ‘La vie tr&egrave,s horrificque de Pantagruel’, а Бернаръ былъ занятъ игрой на гитар подъ руководствомъ музыкальнаго учителя, синьора Уберто Винибелла, вопіетъ лакей и объявилъ, что въ нижней зал ждетъ опрятно одтая старуха, которая желаетъ переговорить съ мосье Бернаромъ.

Младшій Мержи поспшно сошелъ внизъ и увидлъ незнакомую старуху, непохожую ни на Марту, ни на Камиллу. Она подала ему письмо, завязанное золотой ниткой, съ большой печатью изъ зеленаго воска, на которой вмсто герба былъ изображенъ амуръ, приложившій палецъ ко рту, съ кастильскимъ девизомъ: Е all ad! (молчите). Мержи открылъ письмо, которое состояло изъ одной фразы на испанскомъ язык, едва понятной для него: Esta noche, una dama espera Y. M. (одна дама ждетъ васъ вечеромъ).

— Кто далъ вамъ это письмо? спросилъ онъ старуху.

— Одна дама.

— Какъ ея фамилія?

— Не знаю, она называетъ себя испанкой.

— Гд. же она познакомилась со мной? Старуха пожала плечами.

— Ваша репутація любезнаго кавалера, вроятно, навлекла на васъ эту бду! отвтила она насмшливымъ тономъ.— Скажите мн только: придете ли вы или нтъ.

— Куда долженъ я придти?

— Приходите сегодня вечеромъ въ половин девятаго въ церковь Saint-Germain l’Auxerrois, налво отъ главнаго алтаря.

— Значитъ, я увижу эту даму въ церкви?

— Нтъ, за вами придутъ и скажутъ, куда вы должны идти. Но никому не говорите объ этомъ и приходите одни.

— Исполню въ точности.

— Вы общаете это?

— Даю честное слово.

— Прощайте! Не слдите за мной, потому что это будетъ безполезно.

Старуха удалилась съ низкимъ поклономъ.

— Скажи мн, пожалуйста: зачмъ приходила къ теб эта сводня? спросилъ Жоржъ своего брата посл ухода учителя музыки.

— Такъ, безъ всякой особенной цли! отвтилъ Мержи равнодушнымъ голосомъ, внимательно разглядывая мадонну.

— Сдлай одолженіе, не принимай таинственнаго вида! Не нужно ли проводить тебя на свиданіе, а затмъ постоять на улиц, чтобы отгонять ревнивцевъ шпагою?

— Нтъ, я вовсе не нуждаюсь въ этомъ.

— Ну, это твое дло! Секретничай сколько угодно, но держу пари, что теб настолько же хочется разсказать все, какъ мн узнать, что сказала теб старуха.

Мержи разсянно наигрывалъ на гитар.

— Кстати, Жоржъ, я не могу сегодня быть на ужин у Водрля.

— Значитъ, свиданіе назначено сегодня! Скажи мн, какова она? придворная ли дама? мщанка или купчиха?

— Право, не знаю! Меня должны представить одной дам… Она не здшняя… Но кто она — я не имю объ этомъ никакого понятія.

— Но теб извстно, по крайней мр, гд ты встртишь ее?

Бернаръ показалъ записку и сообщилъ, что ему сказала старуха.

— Это поддльный почеркъ, сказалъ Жоржъ,— и а не могу понять, къ чему такія предосторожности!

— Можетъ быть, это какая-нибудь знатная дама, Жоржъ!

— Какова самоувренность у нашей молодежи! Подайте имъ малйшій поводъ, и они тотчасъ вообразятъ, что самыя знатныя дамы готовы броситься имъ на шею.

— Посмотри, какими превосходными духами надушена эта записка!

— Что же это доказываетъ? возразилъ капитанъ, нахмуривъ брови. Въ голов его промелькнула мрачная мысль.— Комминжи извстны своей мстительностью, добавилъ онъ:— можетъ быть, это они приглашаютъ тебя, чтобы заманить въ западню, гд ты дорого поплатишься за ударъ кинжала, доставившій имъ богатое наслдство.

— Чего ты не выдумаешь! Что за дикая фантазія!…

— Это будетъ не первый разъ, что любовь служитъ приманкой для мести. Ты читалъ библію, вспомни о Сампсон, котораго предала Далила.

— Неужели ты считаешь меня такимъ трусомъ, что я въ виду подобныхъ предположеній откажусь отъ rendez-vous, которое, быть можетъ, доставитъ мн величайшее наслажденіе! Испанки…

— По крайней мр, не ходи безъ оружія. Если ты хочешь, то мои лакеи къ твоимъ услугамъ.

— Ну, Жоржъ, ты кажется хочешь, чтобы весь городъ былъ свидтелемъ моихъ любовныхъ приключеній!

— Въ моемъ предложеніи нтъ ничего обиднаго для тебя. Теперь это въ обыча. Сколько разъ я былъ свидтелемъ, какъ мой другъ д’Арделей шелъ на свиданіе къ своей возлюбленной въ латахъ и съ двумя пистолетами за поясомъ… кром того, за нимъ шли еще четыре солдата его отряда, вооруженные съ головы до ногъ. Ты не знаешь Парижа, мой милый, поврь, что осторожность никогда не мшаетъ. Латы всегда можно снять, если они окажутся лишними.

— Я не чувствую ни малйшаго безпокойства. Если бы родные Комминжа вздумали мстить мн, то кто мшаетъ имъ напасть на меня на улиц, среди ночи!

— Но я выпущу тебя изъ дому только подъ условіемъ, что ты возьмешь съ собой пистолеты.

— Изволь! но надо мной будутъ насмхаться.

— Это еще не все! Ты долженъ предварительно пообдать какъ можно сытне: състь дв куропатки и цлую тарелку паштета съ птушьими гребешками, чтобы вечеромъ поддержать честь семейства Мержи…

Бернаръ удалился въ свою комнату, гд онъ провелъ не мене четырехъ часовъ за своимъ туалетомъ, онъ причесывалъ и завивалъ волосы, обливалъ себя духами и мысленно приготовлялъ краснорчивыя фразы, съ которыми думалъ обратиться къ прекрасной незнакомк.

Мержи явился на rendez-vous ране назначеннаго времени, такъ что боле получаса прогуливался по церкви. Онъ уже трижды сосчиталъ вс свчи, колонны и ex-voto (приношенія по обту), когда наконецъ явилась старуха, тщательно закрытая капюшономъ, и взявъ его за руку, вышла съ нимъ молча на улицу, а затмъ повела его различными обходами въ узкій и невидимому необитаемый переулокъ. Здсь она остановилась передъ низкой стрльчатой дверью и отперла ее ключемъ, который вынула изъ кармана. Она вошла первая, Мержи послдовалъ за ней, держась за ея капюшонъ, такъ какъ очутился въ совершенной темнот, въ это время кто-то заперъ за ними дверь большимъ засовомъ. Старуха предупредила его, что они у лстницы и что ему придется подняться на двадцать семь ступеней. Лстница была узкая и ступени настолько истертыя и неровныя, что онъ нсколько разъ едва не упалъ. Когда они дошли до площадки, которой кончалась лстница, старуха отворила дверь, яркій свтъ на минуту ослпилъ Мержи. Онъ вошелъ въ комнату, которая была гораздо богаче меблирована, нежели можно было ожидать по вншнему виду дома.

Стны были обиты пестрыми обоями, немного потертыми, но совершенно чистыми. Среди комнаты стоялъ столъ, освщенный двумя свчами изъ розоваго воска, на которомъ были разставлены фрукты, пирожныя, стаканы и хрустальные графины, наполненные различными винами. Два большихъ кресла, поставленныя по обимъ сторонамъ стола, невидимому ожидали гостей. Въ ниш, полузакрытой шелковыми занавсами, виднлась роскошно убранная кровать, покрытая пунцовымъ атласнымъ одяломъ. Нсколько курильницъ распространяли по комнат пріятный ароматъ. Старуха сняла свой капюшонъ и Мержи узналъ въ ней ту самую женщину, которая принесла ему таинственное письмо.

— Пресвятая Марія, воскликнула старуха, увидя пистолеты и шпагу, которыми былъ вооруженъ Мержи,— неужели вы думали, что вамъ придется драться съ великанами? Поврьте, что такому красивому господину, какъ вы, найдется здсь другое занятіе, помимо дуэли на шпагахъ.

— Мн очень пріятно слышать это! Но я взялъ съ собой оружіе изъ предосторожности, чтобы братья или сердитый мужъ не вздумали помшать нашему разговору.

— Вамъ нечего опасаться чего либо подобнаго! Скажите мн, пожалуйста, какъ вамъ нравится эта комната?

— Я нахожу ее восхитительной, но, разумется, буду скучать въ ней, если долженъ оставаться тутъ въ печальномъ одиночеств.

— Нтъ, къ вамъ придетъ одна особа. Но прежде всего вы должны дать мн одно общаніе.

— Какое?

— Если вы католикъ, то вы должны произнести клятву надъ распятіемъ (старуха вынула крестъ изъ шкафа), если же вы гугенотъ, то поклянитесь Кальвиномъ… Лютеромъ, всми вашими богами…

Мержи громко расхохотался.

— Но въ чемъ же я долженъ поклясться? спросилъ онъ.

— Въ томъ, что вы не сдлаете никакой попытки, чтобы узнать имя дамы, которая придетъ сюда.

— Это довольно тяжелое условіе!

— Какъ хотите! Если вы не согласитесь произнести клятву, то я опять уведу васъ отсюда.

— Ну хорошо! Даю вамъ честное слово, оно стоитъ нелпыхъ клятвъ, которыя вы требуете отъ меня.

— Вотъ и отлично! Теперь ждите терпливо, пейте и кушайте сколько вамъ угодно, а немного погодя къ вамъ придетъ дама, которую вы такъ желаете видть.

Старуха взяла свою мантилью съ капюшономъ и вышла, заперевъ дверь на ключъ.

Мержи бросился въ кресло. Его сердце усиленно билось, онъ испытывалъ такое же волненіе, какъ нсколько дней передъ тмъ въ Pr-auz-Clercs при встрч съ Комминжемъ.

Въ дом царила мертвая тишина. Мержи провелъ боле четверти часа въ мучительномъ ожиданіи. Воображеніе поперемнно рисовало ему то Венеру, выходящую изъ потаенной двери, чтобы броситься въ его объятія, то графиню Тюржи въ охотничьемъ костюм, принцессу королевской крови, шайку разбойниковъ и, наконецъ, что казалось ему всего ужасне — влюбленную пятидесятилтнюю женщину.

Мечты эти были прерваны совершенно неожиданно, такъ какъ не слышно было ничьихъ шаговъ, кто-то повернулъ ключъ въ замк дверей и въ комнат появилась женщина въ маск. Она была высокаго роста и хорошо сложена, узкій корсажъ красиво обрисовывалъ ея стройную фигуру, но къ огорченію Мержи возрастъ незнакомки нельзя было опредлить ни по миніатюрной ножк, обутой въ блую бархатную туфлю, ни по маленькой рук, закрытой вышитой перчаткой. Тмъ не мене нчто неуловимое, быть можетъ, своего рода предчувствіе заставляло его врить, что ей было не боле двадцати пяти лтъ. Ея богатый туалетъ отличался простотой и изяществомъ.

Мержи тотчасъ же поднялся съ своего мста и преклонилъ колно. Таинственная дама подошла къ нему на нсколько шаговъ и сказала ласковымъ голосомъ:

— Dios os guarde, caballero. Sea V. M. el bien venido {Господь да сохранитъ васъ, милостивый государь. Будьте нашимъ дорогимъ гостемъ.}.

Мержи съ удивленіемъ посмотрлъ на нее.

— Habla V. М. espanol? {Говорите ли вы по-испански?}.

Мержи не говорилъ по-испански и съ трудомъ понималъ этотъ языкъ.

Дама сдлала недовольную мину. Мержи довелъ ея до кресла, она сла и, пригласивъ его жестомъ руки послдовать ея примру, заговорила съ нимъ по-французки, съ иностраннымъ акцентомъ, иногда очень сильнымъ и какъ бы утрированнымъ, но который минутами былъ совершенно незамтенъ.

— Очень рада познакомиться съ вами, мосье де-Мержи!— сказала она.— Слухи о вашей необычайной храбрости заставили меня забыть сдержанность, свойственную женщин, мн хотлось увидть то, что вы, французы, называете un cavalier accompli, и теперь мое желаніе исполнилось.

Мержи отвтилъ низкимъ поклономъ.

— Неужели вы будете настолько жестоки, сказалъ онъ,— что останетесь въ этой маск, которая какъ завистливая туча скрываетъ отъ меня солнечные лучи? (Онъ вычиталъ эту фразу въ одномъ испанскомъ роман, переведенномъ на французскій языкъ).

— Если я буду довольна вашей скромностью, то вы не разъ увидите меня съ открытымъ лицомъ, сегодня же вы дожны довольствоваться тмъ, что вы говорите со мной наедин.

— Но это удовольствіе, какъ оно ни велико, еще больше усиливаетъ мое желаніе видть васъ.

Онъ стоялъ на колнахъ и невидимому намревался приподнять маску.

— Росо а росо! {Потише.} вы, французы, слишкомъ живы… Садитесь на это кресло, или я тотчасъ же уйду отъ васъ. Если бы вы знали, кто я и чему я подвергаю себя, чтобы видть васъ, то вы довольствовались бы честью, которую я оказала вамъ, назначивъ этотъ rendezvous.

— Дйствительно вашъ голосъ кажется мн знакомымъ.

— Но все-таки вы слышите его въ первый разъ. Скажите, способны ли вы остаться врнымъ женщин, которая бы полюбила васъ?..

— Я чувствую вблизи васъ…

— Какъ можете вы любить меня, не видавъ ни разу моего лица. Вы даже не знаете, красива ли я, или дурна, какъ смертный грхъ!

— Я убжденъ, что вы очаровательны.

Незнакомка отняла руку, которой онъ завладлъ, и поднесла къ маск, какъ бы намреваясь снять ее.

— Что вы скажете, если передъ вами очутится пятидесятилтняя женщина, и вдобавокъ такая безобразная, что вы испугаетесь, когда увидите ее.

— Нтъ, это невозможно!

— Женщина въ пятьдесятъ лтъ еще можетъ влюбляться!

(Она глубоко вздохнула при этихъ словахъ, Мержи содрогнулся отъ ужаса).

— Эта изящная талія, эта рука, которую вы напрасно стараетесь отнять отъ меня, свидтельствуютъ о вашей молодости,— возразилъ онъ.

Въ тон, съ какимъ произнесены были эти слова, скоре слышалось желаніе сказать любезность, нежели дйствительное убжденіе.

Незнакомка вторично вздохнула. Мержи почувствовалъ еще большее безпокойство.

— Вамъ, мужчинамъ, недостаточно одной любви! продолжала она, задумчиво склонивъ голову.— Вы еще непремнно требуете красоты.

— Умоляю васъ, снимите маску…

— Нтъ, ни за что на свт! Разв вы забыли свое общаніе! воскликнула она, отталкивая его, затмъ добавила боле веселымъ тономъ:— кто знаетъ, снявъ маску, я, можетъ быть, рискую потерять ваше расположеніе. Мн пріятно видть васъ у моихъ ногъ!.. Въ случа, если у меня нтъ ни молодости, ни красоты, насколько вы требуете этого… то можете ли вы дать мн слово, что не покинете меня…

— Позвольте мн взглянуть на вашу руку!

Она сняла перчатку и протянула ему руку снжной близны.

— Теперь я догадываюсь, кто вы. Въ цломъ Париж нтъ другой боле красивой руки.

— Въ самомъ дл? Чья же это рука?

— Одной графини.

— Какой графини.

— Де-Тюржи.

— Я встрчала ее въ обществ… Да, у Тюржи красивыя руки, но только благодаря разнымъ косметическимъ средствамъ. Я могу похвастать, что кожа на моихъ рукахъ еще нжне, хотя я не прибгаю для этого къ помощи парфюмера!

Все это было сказано такимъ естественнымъ тономъ, что у Мержи явилось сомнніе, хотя за минуту передъ тмъ онъ готовъ былъ держать пари, что узналъ голосъ Тюржи.

— Дв вмсто одной! думалъ онъ.— Феи положительно покровительствуютъ мн!

Онъ старался найти на прекрасной рук слдъ кольца, который видлъ у графини Тюржи, но на красивыхъ пальцахъ не видно было ни малйшаго знака отъ него.

— Графиня Тюржи! воскликнула со смхомъ незнакомка.— Мн нечего благодарить васъ, что вы принимаете меня за Тюржи! Слава Богу, я считаю себя несравненно лучше этой прославленной красавицы.

— Клянусь честью, графиня самая красивая женщина, которую я когда либо видлъ въ моей жизни.

— Значитъ, вы влюблены въ нее?

— Можетъ быть! Но сдлайте одолженіе, снимите маску, я очень желалъ бы видть женщину красиве Тюржи.

— Я сдлаю это, когда буду уврена, что вы любите меня… тогда вы увидите мое лицо.

— Любить васъ!.. Но, чортъ побери, разв возможно влюбиться въ женщину, не видя ея лица!

— Вы восхищаетесь моей рукой! Вообразите, что лицо вполн соотвтствуетъ этой рук.

— Теперь я боле чмъ когда нибудь увренъ въ вашей красот. Вы измнили себ, заговоривъ вашимъ обыкновеннымъ голосомъ. Я узналъ его, и никто не убдитъ меня въ противномъ.

— Вамъ опять почудился голосъ Тюржи? возразила она съ замтнымъ испанскимъ акцентомъ.

— Разумется!

— Вы очень ошибаетесь, сеньоръ Бернардо, меня зовутъ донна Марія… донна Марія де… Вы посл узнаете мою фамилію. Я уроженка Барселоны, мой отецъ, который зорко слдитъ за мной, отправился путешествовать, я воспользовалась его отсутствіемъ, чтобы немного развлечься и увидть парижскій дворъ. Что же касается Тюржи, то сдлайте одолженіе, не говорите мн объ этой женщин, я даже не хочу слышать ея имени! Это самая злая изъ всхъ придворнымъ дамъ. Вы, вроятно, слыхали, какъ она сдлалась вдовой!

— Да, я что-то слышалъ объ этомъ. Разскажите, пожалуйста…

— Что вы такое слышали?

— Мн говорили, что она разъ застала своего мужа въ интимной бесд съ горничной и, не долго думая, взяла кинжалъ и нанесла имъ нсколько сильныхъ ударовъ неврному мужу. Бдняга жилъ посл этого не боле мсяца.

— Вы несомннно находите этотъ поступокъ… ужаснымъ!

— Скажу откровенно, что я не вижу въ этомъ ничего особеннаго. Она любила своего мужа и, слдовательно, имла полное право ревновать его.

— Вы говорите это въ томъ убжденіи, что передъ вами графиня Тюржи, я знаю, что вы въ душ презираете ее.

Въ тон, съ какимъ были сказаны эти слова, слышалась глубокая грусть, но это не былъ голосъ графини.

Мержи былъ въ недоумніи.

— Меня удивляетъ, сказалъ онъ,— что вы, уроженка Испаніи, не признаете ревности!

— Оставимъ это! Что это за черный шнурокъ у васъ на ше?

— Это ладонка. Въ нее положены мощи..

— Я думала, что вы протестантъ и не признаете подобныхъ вещей.

— Несомннно! Но я получилъ эту вещь отъ одной дамы, и поэтому не разстаюсь съ нею.

— Если вы хотите заслужить мое расположеніе, мосье Мержи, то вы должны забыть всхъ дамъ, кром меня. Я хочу занять ихъ мсто въ вашемъ сердц. Скажите, отъ кого получили вы эту коробочку? Врно отъ Тюржи!

— Нтъ! Не она…

— Вы обманываете меня!

— Я убжденъ, что вы графиня Тюржи.

— Вы сами выдали себя, сеньоръ Бернардо!

— Какимъ образомъ?

— Когда я увижу графиню Тюржи, то спрошу ее, какъ она ршилась на святотатство! Разв такія вещи дарятъ еретикамъ…

Недоумніе Мержи увеличивалось съ каждой минутой.

— Я хочу имть эту коробочку. Отдайте мн ее! сказала настойчиво незнакомка.

— Нтъ, я не могу сдлать этого.

— Ну, а если я буду просить васъ? Неужели вы ршитесь отказать мн!

— Я общалъ возвратить ладонку при первомъ требованіи.

— Но вдь это ребячество. Общаніе, данное лживой женщин, не иметъ никакого значенія. Во всякомъ случа, совтую вамъ быть на-сторож, можетъ быть, вы носите опасный талисманъ. Я слышала, что Тюржи колдунья.

— Я не врю въ колдовство.

— И не признаете колдуновъ?

— Нтъ, но колдуньи совсмъ другое дло! Я до извстной степени врю имъ.

Мержи произнесъ эти слова съ особеннымъ удареніемъ.

— Отдайте мн эту ладонку, и я, можетъ быть, сниму маску.

— Клянусь честью, это голосъ графини Тюржи!..

— Говорю вамъ въ послдній разъ: исполните ли вы мою просьбу или нтъ?

— Съ величайшимъ удовольствіемъ, если вы снимите маску.

— Какъ вы надоли мн съ вашей Тюржи, любите ее сколько вамъ угодно! Меня это нисколько не интересуетъ!

Она отвернулась отъ него съ недовольнымъ видомъ. Атласъ на ея груди быстро поднимался и опускался отъ усиленнаго біенія сердца.

Нсколько минутъ прошло въ молчаніи, затмъ она неожиданно повернулась къ нему и сказала насмшливымъ тономъ:

— Vola me Dios! V. M. no es Caballero, es un monge {Прости Господи! вы не кавалеръ, а монахъ.}.

Съ этими словами она опрокинула рукой об свчи, горвшія на стол, которыя слетли на полъ съ нсколькими стаканами и тарелками. Она сорвала маску. Мержи почувствовалъ ея горячее дыханіе на своемъ лиц, губы ихъ слились въ долгомъ поцлу…

ГЛАВА XV.
Въ темнот.

На часахъ сосдней церкви пробило четыре.

— Боже мой! Уже четыре часа. Я едва успю вернуться домой до разсвта!

— Какая ты недобрая, неужели ты хочешь такъ скоро разстаться со мной!

— Это необходимо! но мы скоро увидимся.

— Увидимся… Но вы забываете, графиня, что я не видлъ васъ сегодня.

— Оставьте въ поко вашу графиню… какой вы ребенокъ! Я донна Марія, когда вы увидите меня при свт, то убдитесь, что я вовсе не похожа на эту несносную Тюржи.

— Съ которой стороны двери? Я позову кого нибудь.

— Нтъ, дайте мн только встать, Бернаръ, я знаю эту ком’ату и найду все, что мн нужно.

— Будьте осторожны, не наступите на стекло! Вы разбили вчера нсколько стакановъ…

— Не безпокойтесь!

— Находите ли вы свои вещи?

— Да, вотъ мой корсетъ! Но что я буду длать!.. Вчера вы перерзали вс шнурки вашимъ кинжаломъ…

— Если хотите, то я могу позвать старуху.

— Нтъ, не вставайте! Мн ничего не нужно… Adios, querido Bernardo!

Въ тотъ же моментъ щелкнулъ замокъ и за дверью послышался легкій смхъ. Мержи, видя, что таинственная незнакомка ускользаетъ изъ его рукъ, бросился за нею. Но онъ напрасно отыскивалъ двери, спотыкаясь на каждомъ шагу о мебель, брошенное платье и оружіе, и едва не вскрикнулъ отъ радости, когда въ комнату вошла женщина съ потайнымъ фонаремъ въ рукахъ. Длинный черный плащъ покрывалъ ее съ головы до ногъ.

— Ну, теперь вы не убжите отъ меня! воскликнулъ онъ, заключивъ ее въ свои объятія.

— Оставьте меня въ поко, мосье де-Мержи, сказалъ грубый голосъ.— Вы чуть не задушили меня!

Это была старуха.

— Чортъ бы васъ побралъ! сказалъ онъ съ досадой.

Онъ молча одлся и, накинувъ плащъ, вышелъ изъ дому съ непріятнымъ ощущеніемъ человка, который, опъянвъ отъ превосходной малаги, выпиваетъ вслдъ затмъ, по разсянности слуги, стаканъ отвратительнаго декокта.

Мержи, вернувшись домой, отвчалъ нехотя на вопросы Жоржа. Онъ упомянулъ вскользь, что познакомился съ какой-то дамой, которая показалась ему очень красивой, хотя ея лицо было закрыто маской, но не сказалъ ни слова о своихъ подозрніяхъ относительно графини Тюржи.

ГЛАВА XVI.
Признаніе.

Прошло два дня безъ всякихъ извстій о мнимой испанк. На третій день Жоржъ сообщилъ своему брату, что графиня Тюржи пріхала наканун въ Парижъ и вроятно будетъ представляться королев-матери. Они тотчасъ же отправились въ Лувръ и встртили графиню въ одной изъ галлерей, среди группы дамъ, съ которыми она вела оживленный разговоръ. Появленіе младшаго Мержи невидимому не произвело на нее ни малйшаго впечатлнія, щеки ея оставались такими же блдными, какъ всегда. Она дружески кивнула ему головой, какъ старому знакомому, и посл обычныхъ привтствій сказала въ полголоса, наклоняясь къ нему:

— Теперь, я уврена, ваше гугенотское упрямство нсколько поколебалось! Или вы ждете новыхъ чудесъ, чтобы обратиться на путъ истины?

— Какимъ образомъ?

— Разв вы не испытали на себ удивительное дйствіе мощей?

Мержи недоврчиво улыбнулся.

— Любовь и воспоминаніе о прекрасной рук, давшей мн золотую коробочку, удвоили мои силы и ловкость, сказалъ онъ шутливымъ тономъ.

Графиня Тюржи погрозила ему пальцемъ:

— Вы слишкомъ много позволяете себ, г-нъ корнетъ! Разв говорятъ подобныя вещи въ порядочномъ обществ?

Она сняла перчатку, чтобы поправить себ волосы. Мержи пристально смотрлъ то на руку, то на живые и насмшливые глаза прекрасной графини.

Она громко расхохоталась, глядя на него.

— Чему вы сметесь, графиня?

— А вы почему смотрите на меня съ такимъ удивленіемъ?

— Извините меня, но въ послдніе дни со мной случилось столько страннаго, что я едва успваю прійти въ себя отъ удивленія.

— Въ самомъ дл! это любопытно. Сдлайте одолженіе, сообщите, что же такое случилось съ вами?

— Если вамъ будетъ угодно, то я разскажу объ этомъ въ другое время и въ боле удобномъ мст, впрочемъ, я запомнилъ одинъ испанскій девизъ, которому меня научили три дня тому назадъ.

— Какой девизъ?

— Онъ заключается въ одномъ слов: Called.

— Что это означаетъ?

— Какъ! вы не понимаете по-испански, графиня? сказалъ онъ, внимательно слдя за каждымъ ея движеніемъ. Но она спокойно выдержала его взглядъ съ такимъ невозмутимымъ видомъ, какъ будто вовсе не поняла намека, который заключался въ сказанной имъ фраз.

Онъ невольно потупилъ голову, не выдержавъ смлаго, вызывающаго выраженія ея глазъ.

— Во времена моего дтства я, дйствительно, знала нсколько испанскихъ словъ, отвтила она тономъ полнйшаго равнодушія,— но теперь я совершенно забыла ихъ. Поэтому говорите со мной пофранцузски, если хотите, чтобы я понимала васъ. Прежде всего, объясните мн, что означаетъ вашъ девизъ?

— Онъ предписываетъ безусловное молчаніе!

— Неужели? Въ такомъ случа наши молодые придворные должны были бы принять этотъ мудрый девизъ и твердо слдовать ему. Я не знала, что вы такой ученый, мосье де-Мержи! Кто же научилъ васъ испанскому языку? Держу пари, что какая нибудь дама…

Мержи бросилъ на нее нжный взглядъ и отвтилъ вполголоса:

— Я знаю только нсколько испанскихъ словъ, но любовь навсегда запечатлла ихъ въ моей памяти.

— Любовь! повторила графиня насмшливымъ тономъ, но такъ громко, что нсколько дамъ повернули головы, какъ бы спрашивая: въ чемъ дло?

Мержи, немного задтый презрительнымъ обращеніемъ красавицы, ршилъ отомстить ей, и съ этой цлью вынулъ изъ кармана таинственное письмо, полученное имъ наканун.

— Я убжденъ, сказалъ онъ, подавая его графин,— что вы не уступите мн въ учености и безъ особеннаго труда поймете эту испанскую фразу!

Діана де-Тюржи взяла письмо, и, прочитавъ его, передала съ громкимъ смхомъ одной дам, которая была всего ближе въ ней.

— Не хотите ли вы, мадамъ де-Шатовь, прочитать этотъ billet doux! Мосье де-Мержи получилъ его отъ своей возлюбленной, которой онъ не особенно дорожитъ, судя по его словамъ, такъ какъ даже готовъ разстаться съ ней, если я потребую этого! Но всего любопытне, что почеркъ знакомъ мн…

— Я былъ въ этомъ увренъ! сказалъ Мержи съ нкоторой досадой, но все еще вполголоса.

Г-жа де-Шатовь прочла записку и со смхомъ передала ее одному сеньору, тотъ въ свою очередь вручилъ ее своему сосду, такъ что нсколько минутъ спустя въ галлере не осталось ни одной дамы или кавалера, которые бы не знали о расположеніи испанской дамы къ Мержи.

Когда общій хохотъ немного умолкъ, графиня обратилась къ Мержи и спросила его тмъ же насмшливымъ тономъ: какъ понравилась ему наружность дамы, пригласившей его на rendez-vous?

— Клянусь честью, графиня, возразилъ онъ,— что, по моему мннію, она не уступитъ вамъ въ красот.

— О Боже, *что я слышу! Вы вроятно видли ее только ночью, потому что при дневномъ свт врядъ ли она показалась бы вамъ красивой! Мн остается только поздравить васъ и пожелать счастья!

Говоря это, графиня де-Тюржи снова разразилась веселымъ смхомъ.

— Дорогая моя, сказала г-жа Шатовь,— сдлайте одолженіе, назовите намъ имя этой испанской дамы, которой удалось покорить сердце мосье де-Мержи.

— Но прежде чмъ вы узнаете ея имя, я попросила бы мосье де-Мержи объявить намъ: видалъ ли онъ когда нибудь свою возлюбленную при дневномъ свт?

Мержи былъ въ большомъ затрудненіи, безпокойство и дурное расположеніе духа придавали комическое выраженіе его лицу. Онъ ничего не отвтилъ.

— Теперь я открою вамъ тайну, которая такъ интересуетъ всхъ васъ, сказала графиня.— Это записка донны Маріи Родригезъ, я знаю ея почеркъ, потому что она много разъ удостоивала меня своими письмами.

— Марія Родригезъ! воскликнули дамы со смхомъ.— Кто же не знаетъ ее!

— Донн Маріи вроятно боле пятидесяти лтъ! сказала г-жа де-Шатовь.— Въ Мадрид она уже давно считается дуэньей. Неизвстно, зачмъ она пріхала во Францію и за какія заслуги Маргарита Валуа взяла ее къ себ въ домъ. Можетъ быть, она держитъ около себя этого урода изъ кокетства, чтобы при сравненіи красота ея казалась еще поразительне,— подобно стариннымъ живописцамъ, которые, рисуя портретъ современной красавицы, на томъ же полотн изображали въ каррккатур ея карлика. Когда донна Марія являлась ко двору, то она забавляла всхъ придворныхъ дамъ своимъ чопорнымъ видомъ и античнымъ костюмомъ!..

Мержи содрогнулся при этихъ словахъ. Онъ встрчалъ дуэнью при двор и съ ужасомъ вспомнилъ, что замаскированная дама называла себя донной Маріей. Мысли его путались, онъ стоялъ молча и съ такимъ растеряннымъ видомъ, что вс снова захохотали, глядя на него.

— Это очень почтенная и скромная дама! замтила съ улыбкой графиня,— такъ что вы не могли сдлать лучшаго выбора, мосье де-Мержи! Право, она очень недурна до сихъ поръ, особенно когда наднетъ вставные зубы и черный парикъ. Во всякомъ случа, ей не боле шестидесяти лтъ!..

— Она околдовала его! воскликнула г-жа де-Шатовь.

— Вы, вроятно, любите древности? спросила другая дама.

— Какъ жаль, что у мужчинъ бываютъ такіе странные капризы! сказала одна изъ фрейлинъ королевы съ глубокимъ вздохомъ.

Мержи защищался, по возможности, отъ насмшекъ и ироническихъ похвалъ, которыя сыпались на него со всхъ сторонъ. Но онъ, тмъ не мене, разыгрывалъ довольно глупую роль, пока не появился король въ конц галлереи. Смхъ и шутки тотчасъ смнились глубокимъ молчаніемъ, вс спшили посторониться, чтобы очистить дорогу его величеству.

Король провожалъ адмирала, съ которымъ онъ передъ этимъ долго бесдовалъ въ своемъ кабинет. Онъ дружески опирался на плечо Колиньи. Сдая борода заслуженнаго воина и черное платье составляли рзкій контрастъ съ моложавымъ видомъ Карла и его блестящей одеждой, вышитой золотомъ. Посторонній наблюдатель могъ бы сказать, глядя на нихъ, что молодой король обладаетъ рдкимъ умніемъ различать людей, такъ какъ выбралъ себ въ фавориты самаго добродтельнаго и умнаго изъ своихъ подданныхъ.

Въ то время, какъ они шли по галлере и общее вниманіе было обращено на нихъ, Мержи услыхалъ голосъ графини, которая шепнула ему на ухо. Не сердитесь на меня, откройте это, когда выйдете отсюда.

Съ этими словами она бросила ему въ шляпу небольшой запечатанный пакетъ, въ которомъ было что-то твердое. Мержи положилъ свертокъ въ карманъ и, выйдя черезъ четверть часа изъ Лувра, съ нетерпніемъ сорвалъ печать. Въ пакет былъ ключъ съ коротенькой запиской:

‘Вотъ ключъ отъ калитки моего сада. Приходите сегодня вечеромъ въ десять часовъ. Я люблю васъ и буду безъ маски. Вы увидите, наконецъ, донну Марію.

‘Ваша Діана’.

Король довелъ адмирала до конца галлереи.

— Прощайте, отецъ мой, сказалъ онъ, пожимая руки старику.— Вы знаете, что я люблю васъ и я знаю, что вы преданы мн душой, тломъ и всми внутренностями.

Говоря это, онъ громко расхохотался и, проводивъ Колиньи, подозвалъ къ себ капитана Мержи:— Завтра, посл обдни, сказалъ онъ,— вы явитесь въ мой кабинетъ, я долженъ поговорить съ вами объ одномъ дл.

Онъ обернулся и бросилъ безпокойный взглядъ на дверь, черезъ которую вышелъ Колиньи, затмъ быстро удалился изъ галлереи и заперся въ своемъ кабинет съ маршаломъ Рецъ.

ГЛАВА XVII.
Частная аудіенція.

Жоржъ Мержи явился въ Лувръ въ назначенный часъ. Привратникъ, услыхавъ его имя, тотчасъ же поднялъ вышитую портьеру и ввелъ его въ кабинетъ короля, который сидлъ у маленькаго письменнаго стола, видимо намреваясь что-то писать на лист бумаги. Онъ сдлалъ знакъ Жоржу, чтобы онъ не двигался, какъ бы изъ боязни потерять нить мыслей, занимавшихъ его въ эту минуту.

Жоржъ остановился въ почтительной поз въ нсколькихъ шагахъ отъ стола, и имлъ достаточно времени, чтобы осмотрть комнату и замтить вс подробности ея убранства.

Обстановка королевскаго кабинета была крайне проста, потому что главнымъ украшеніемъ служили различныя принадлежности охоты, висвшія въ безпорядк на стн. Довольно хорошо нарисованный образъ Пресвятой Двы, осненный большой буксовой вткой, производилъ странное впечатлніе среди окружавшихъ его мушкетовъ и охотничьихъ роговъ. Столъ, за которымъ сидлъ король, былъ покрытъ бумагами и книгами. На полу лежали брошенныя четки и молитвенникъ рядомъ съ рыболовными стями и погремушками для соколиной охоты. Большая борзая собака спала въ углу на подушк.

Король внезапно бросилъ перо въ порыв безсильной ярости и пробормоталъ сквозь зубы какое-то проклятіе. Онъ прошелъ раза три по кабинету съ опущенной головой, затмъ остановился передъ капитаномъ и взглянулъ на него испуганными глазами, какъ будто вовсе не ожидалъ встртить его.

— А! это вы! сказалъ онъ, отступая назадъ на одинъ шагъ.

Капитанъ поклонился до земли.

— Очень радъ видть васъ, продолжалъ король.— Мн нужно переговорить съ вами, но…

Онъ остановился.

Если бы художникъ вздумалъ придать на картин какому нибудь лицу выраженіе напряженнаго вниманія, то Жоржъ въ эту минуту могъ бы вдохновить его своей позой. Онъ стоялъ передъ королемъ съ полураскрытымъ ртомъ и вытянутой шеей, и съ замираніемъ сердца ждалъ конца начатой фразы.

Король опустилъ голову, мысли его были, повидимому, удалены за тысячу миль отъ того, что онъ хотлъ сказать за минуту передъ тмъ. Немного погодя, онъ слъ на прежнее мсто и схватился рукой за голову.

— Проклятая рима! воскликнулъ онъ, ударивъ ногой о полъ съ такой силой, что его длинныя шпоры громко зазвенли.

Большая лягавая собака, неожиданно проснувшись отъ сна, вообразила, что ее зовутъ, она подошла въ креслу короля и, положивъ об лапы ему на колни, открыла широкую пасть и безъ церемоніи звнула, такъ какъ вообще въ собакамъ трудно прививаются придворныя манеры.

Король отогналъ собаку, которая съ глубокимъ вздохомъ опять улеглась на прежнемъ мст. При этомъ глаза его величества какъ бы случайно остановились на Жорж.

— Извините, капитанъ, сказалъ онъ,— я былъ такъ занятъ… изъ-за этой дьявольской римы я обливаюсь потомъ и кровью!..

— Быть можетъ, я мшаю вашему величеству, сказалъ капитанъ съ низкимъ поклономъ.

— Нтъ, нисколько! отвтилъ поспшно король и, вставъ съ кресла, дружески положилъ свою руку на плечо капитана. Губы его улыбались, но глаза разсянно блуждали по комнат, не принимая никакого участія въ этой насильственной улыбк.

— Какъ вы себя чувствуете посл нашей послдней охоты? сказалъ король, видимо затрудняясь начать разговоръ.— Олень долго не давался намъ въ руки…

— Ваше величество, я считалъ бы себя недостойнымъ командовать отрядомъ легкой кавалеріи, если бы какая бы то ни была охота могла утомить меня. Въ послднюю войну герцогъ Гизъ видя, что я постоянно на сдл, прозвалъ меня албанцемъ.

— Да, я слышалъ, что ты отличный кавалеристъ, но я желалъ бы знать: какъ ты стрляешь изъ мушкета.

— Недурно… но я, разумется, не могу сравниться въ ловкости съ вашимъ величествомъ. Не всякій обладаетъ такимъ искусствомъ.

— Ты видишь этотъ длинный мушкетъ, заряди его двнадцатью дробинками! Будь я проклятъ, если на разстояніи шестидесяти шаговъ одна изъ нихъ минуетъ грудь нечестивца, котораго ты выберешь мишенью!

— Шестьдесятъ шаговъ!… Это довольно большое разстояніе, но я не желалъ бы, чтобы такой искусный стрлокъ, какъ ваше величество, вздумалъ длать на мн пробу.

— Если зарядить этотъ мушкетъ пулей извстнаго калибра, то можно попасть въ цль и на сто шаговъ.

Король снялъ со стны мушкетъ и подалъ его капитану.

— Какая превосходная вещь! воскликнулъ Жоржъ, внимательно разглядывая богатую отдлку мушкета и попробовавъ курокъ.

— Вижу, что ты знатокъ оружія! сказалъ король.— Прицлься, чтобы я могъ судить о твоемъ искусств.

Капитанъ повиновался.

— Что можетъ быть лучше мушкета! продолжалъ король медленнымъ голосомъ.— Если бы даже непріятель находился на сто шаговъ отъ васъ, то стоитъ только сдлать небольшое движеніе однимъ пальцемъ, чтобы навсегда избавиться отъ него, нтъ такихъ латъ или панцыря, которыхъ бы не пробила хорошая пуля.

Карлъ IX, какъ мы говорили выше, по привычк ли, усвоенной съ дтства, или вслдствіе природной застнчивости, никогда не глядлъ въ лицо своего собесдника, но на этотъ разъ онъ пристально посмотрлъ на Жоржа съ многозначительной улыбкой.

Жоржъ невольно опустилъ глаза, король почти въ тотъ же моментъ послдовалъ его примру.

Наступила минута молчанія. Жоржъ заговорилъ первый.

— Позвольте замтить вашему величеству, что какъ бы ни былъ удаченъ мушкетный выстрлъ, но онъ далеко не такъ вренъ, какъ ударъ шпаги или копья…

— Да, но мушкетъ… Карлъ остановился и на лиц его промелкнула странная улыбка. Онъ продолжалъ:— Мн говорили, Жоржъ, что адмиралъ серьезно оскорбилъ тебя.

— Ваше величество….

— Я знаю и даже увренъ въ этомъ. Мн было бы очень пріятно… Разскажи, какъ это случилось?

— Дйствительно, я обратился къ наму по поводу одной несчастной исторіи, которая близко касалась меня.

— Вроятно, дуэли твоего брата. Чортъ побери, это красивый малый, онъ ловко справляется съ людьми, я уважаю его. Комминжъ былъ фатъ, его нечего жалть. Но будь я проклятъ, если я понимаю, какимъ образомъ этотъ старый чортъ Колиньи нашелъ случай поссориться съ тобой?

— Если не ошибаюсь, то поводомъ къ этому послужили несчастныя религіозныя распри и въ особенности мое обращеніе въ католичество, хотя я былъ увренъ, что о немъ давно забыли.

— Забыли?

— Ваше величество показываетъ собой примръ забвенія религіозныхъ несогласій и при той справедливости…

— Будь увренъ, пріятель, что у адмирала отличная память.

— Я замтилъ это! возразилъ Жоржъ, нахмуривъ брови.

— Скажи пожалуйста, что ты намренъ длать?

— Я, ваше величество?

— Да, говори откровенно.

— Ваше величество, я бдный дворянинъ, а Колиньи слишкомъ старъ… слдовательно, не можетъ быть и рчи о вызов на дуэль, и если бы даже это было возможно, то я никогда не ршился бы послать вызовъ адмиралу, изъ боязни заслужить немилость вашего величества.

Этой фразой Жоржъ старался смягчить впечатлніе, которое могъ произвести на короля его смлый отвтъ.

— ‘Ну, относительно этого ты можешь быть совершенно покоенъ! сказалъ король, положивъ руку на плечо капитана.

— Къ счастью, продолжалъ Жоржъ,— моя ссора съ адмираломъ не можетъ запятнать моей чести, и если бы кто нибудь осмлился выразить по поводу этого какія либо сомннія, то я буду просить, ваше величество, чтобы мн дозволили…

— Значитъ, ты не намренъ мстить адмиралу? Во всякомъ случа… дерзость его переходитъ вс границы…

Жоржъ не могъ выговорить ни одного слова отъ удивленія.

— Ты все-таки долженъ считать себя обиженнымъ! Чортъ возьми! я слышалъ, что онъ серьозно оскорбилъ тебя… Дворянинъ не лакей! Есть вещи, которыя онъ не можетъ простить даже принцу королевской крови.

— Но я не вижу возможности отомстить адмиралу. Онъ гордится знатностью своего рода и сочтетъ для себя униженіемъ драться со мной.

— Разумется! Но… Король взялъ мушкетъ и сдлалъ видъ, что прицливается.— Надюсь, ты понялъ меня.

Жоржъ невольно отступилъ назадъ. Жестъ короля былъ достаточно ясенъ, но еще ясне было выраженіе его лица, которое могло быть понято только въ извстномъ смысл.

— Какъ, ваше величество, вы совтуете мн?..

Король изо всхъ силъ ударилъ по полу прикладомъ мушкета и, бросивъ на капитана свирпый взглядъ, воскликнулъ:

— Я совтую теб? Убирайся ко всмъ чертямъ! я не даю никакихъ совтовъ!

Капитанъ не зналъ, что отвтить на это и сдлалъ то, что сдлали бы и другіе на его мст. Онъ поклонился, опустивъ глаза въ землю.

Карлъ продолжалъ боле кроткимъ голосомъ:

— Я хотлъ только сказать, что еслибъ ты всадилъ въ него мушкетный зарядъ за оскорбленіе твоей чести, то это было бы совершенно безразлично для меня. Будь я проклятъ, если у дворянина есть что нибудь дороже чести, онъ долженъ все сдлать, чтобы возстановить ее. Шатильоны горды и заносчивы, какъ слуги палача, я знаю, что эти негодяи готовы свернуть мн шею и занять мое мсто… При встрч съ адмираломъ у меня является иногда желаніе выщипать у него вс волосы изъ бороды.

Жоржъ молчалъ. Онъ былъ удивленъ, услыхавъ этотъ потокъ словъ отъ человка, котораго всего мене можно было упрекнуть въ болтливости.

— Чортъ возьми, что же ты намренъ длать! На твоемъ мст я выждалъ бы его выхода изъ церкви и изъ какого нибудь окна впустилъ бы ему въ бокъ хорошій мушкетный зарядъ. Клянусь честью, мой кузенъ Гизъ былъ бы очень благодаренъ теб за такую услугу, не говоря о томъ, что это способствовало бы водворенію спокойствія въ королевств. Всмъ извстно, что собственно этотъ нечестивецъ король, а не я. Это начинаетъ надодать мн… Я говорю теб откровенно мое мнніе… Нужно проучить его… пусть не задваетъ дворянской чести. За оскорбленіе чести не гршно содрать шкуру.

— Всякое убійство подрываетъ честь дворянина, а не возстановляетъ ее, возразилъ капитанъ.

Этотъ отвтъ былъ ударомъ молніи для короля. Онъ стоялъ неподвижно съ протянутой рукой, въ которой держалъ мушкетъ, какъ бы предлагая еГо въ орудіе мести. Полуоткрытыя губы Карла поблднли, онъ устремилъ блуждающій взоръ на капитана, глаза котораго въ эту минуту имли для него какую-то особенную притягательную силу.

Нсколько секундъ спустя мушкетъ выпалъ изъ дрожащихъ рукъ короля и съ шумомъ грохнулся на полъ. Жоржъ бросился впередъ, чтобы поднять его, между тмъ какъ король слъ опять на свое кресло, опустивъ голову. Нервное движеніе его рта и бровей свидтельствовали о борьб, которая происходила въ его сердц.

— Капитанъ, сказалъ онъ посл долгаго молчанія,— гд находится въ настоящую минуту твой отрядъ легкой кавалеріи?

— Въ Mo, ваше величество.

— Черезъ день или два ты отправишься за нимъ и приведешь его въ Парижъ… Впрочемъ, ты получишь относительно этого особый приказъ. Прощай!

Въ тон, съ какимъ сказаны были эти слова, слышался затаенный гнвъ. Король сдлалъ знакъ, что аудіенція кончена.

Жоржъ, повернувшись спиной къ двери и отвшивая обычные поклоны, собирался уже выйти изъ комнаты, но остановился въ недоумніи, такъ какъ король быстро вскочилъ съ кресла и, схвативъ его за руку, сказалъ:

— По крайней мр, совтую теб держать языкъ за зубами… Слышишь!

Жоржъ поклонился, положивъ руку на грудь. Выходя изъ комлаты, онъ слышалъ, какъ король подозвалъ свою собаку сердитымъ голосомъ и принялся бить ее арапникомъ, какъ бы желая излить свое дурное расположеніе духа на невинной твари.

Жоржъ, вернувшись домой, написалъ слдующую записку адмиралу:

‘Нкто, имющій основаніе не любить васъ, но который дорожитъ своей честью, считаетъ долгомъ предупредить вашу милость, чтобы вы остерегались герцога Гиза, и еще одного человка, могущественне его. Вашей жизни грозитъ опасность’.

Эта записка не произвела никакого впечатлнія на неустрашимаго Болиньи. Вскор посл того, а именно 22-го августа 1572 года, онъ былъ раненъ мушкетнымъ выстрломъ. Злодй, по фамиліи Морваль, получилъ прозвище королевскаго убійцы.

ГЛАВА XVIII.
Попытки обращенія въ католичество.

Если любовники скромно ведутъ себя, то иногда проходитъ цлая недля, прежде чмъ публика узнаетъ объ ихъ связи. Но по прошествіи этого срока у нихъ является извстнаго рода смлость, всякія предосторожности кажутся имъ лишними, тогда не трудно подмтить нжный взглядъ, а еще легче истолковать его, и тайна обнаружена.

Любовная связь графини Тюржи съ молодымъ корнетомъ скоро сдлалась извстна при двор Екатерины Медичи и послужила поводомъ для безконечныхъ толковъ. Множество очевидныхъ доказательствъ могли раскрыть глаза самымъ недогадливымъ людямъ. Такъ, напримръ, Тюржи обыкновенно носила лиловыя ленты, соотвтственно этому рукоятка шпаги Бернара, полы его камзола и башмаки были украшены розетками изъ такихъ же лиловыхъ лентъ. Графиня не разъ высказывала въ обществ, что ненавидитъ бороду и любитъ щеголевато закрученые усы, съ нкотораго времени подбородокъ Мержи былъ тщательно выбритъ, усы завиты, припомажены и закручены самымъ отчаяннымъ образомъ, такъ что они имли форму полумсяца, а кончики ихъ поднимались выше носа. Между прочимъ разсказывали, что какой-то дворянинъ, проходя рано утромъ по улиц des Assis, видлъ, какъ отворилась калитка сада графини и вышелъ какой-то человкъ, тщательно укутанный въ плащъ, въ которомъ онъ безъ труда узналъ сеньора Мержи.

Но всего убдительне казалось то обстоятельство, что молодой гугенотъ, который до этого немилосердно насмхался надъ всякими католическими церемоніями, сдлался теперь усерднымъ постителемъ церкви, не пропускалъ ни одной службы и даже всякій разъ обмакивалъ пальцы въ святой вод, хотя нсколько дней тому назадъ счелъ бы это за величайшее святотатство. Набожные люди радовались этому и передавали другъ другу въ вид тайны, что Діана Тюржи возвратила Господу погибшую душу, а молодые протестанты увряли со смхомъ, что они непремнно обратились бы въ католичество, если бы вмсто капуциновъ и францискановъ имъ начали читать проповди такія молодыя и красивыя женщины, какъ мадамъ де-Тюржи.

Между тмъ Бернаръ не думалъ мнять религіи. Правда, онъ сопровождалъ графиню въ церковь, но всегда становился рядомъ съ нею, и во все продолженіе обдни не переставая шепталъ ей что-то на ухо, чмъ приводилъ въ глубокое негодованіе благочестивыхъ людей. Такимъ образомъ, онъ не только не слушалъ обдни, но мшалъ молиться врующимъ. Что же касается духовныхъ процессій, то въ т времена он считалися такимъ же увеселеніемъ, какъ маскерадъ. Наконецъ, если онъ ршался теперь обмакивать пальцы въ святую воду, то потому, что это давало ему право публично дотронуться до руки, которая всегда вздрагивала при его прикосновеніи.

Тмъ не мене, хотя Мержи оставался вренъ своей религіи, но ему приходилось выдерживать тяжелую борьбу, на сторон Діаны было то преимущество, что она всегда выбирала для богословскихъ диспутовъ т минуты, когда онъ всего мене былъ въ состояніи отказать ей въ чемъ нибудь.

— Мой милый Бернаръ, сказала она однажды вечеромъ, склонивъ голову на плечо своего возлюбленнаго и обвивая его шею длинными косами своихъ черныхъ волосъ,— ты былъ сегодня на проповди. Неужели такія прекрасныя слова не произвели никакого впечатлнія на твое сердце и ничто не можетъ тронуть тебя?

— Дорогой другъ, если меня до сихъ поръ не тронули твои краснорчивыя убжденія и кроткій голосокъ, то можешь ли ты думать, что на меня подйствуютъ разглагольствованія какого нибудь гнусливаго капуцина.

— Какой ты злой! я задушу тебя!— возразила она со смхомъ и, связавъ свою косу вокругъ его шеи, еще ближе притянула его къ себ.

— Знаешь ли ты, что я длалъ во время проповди? Я считалъ жемчужины на твоихъ волосахъ. Смотри, ты разсыпала ихъ по комнат.

— Я была уврена Бернаръ, что ты не слушалъ проповди, вчно одна и та же исторія. Это только служитъ доказательствомъ — добавила она съ грустью,— что ты гораздо меньше любишь меня, нежели я тебя. Если бы твоя любовь была также сильна, какъ моя, то ты бы давно обратился въ католичество.

— Моя дорогая Діана, зачмъ эти безконечныя разсужденія о религіи! Предоставимъ ихъ докторамъ Сарбонны и нашимъ пасторамъ, мы можемъ проводить время боле пріятнымъ образомъ.

— Оставь меня… Ты не можешь вообразить себ, Бернаръ, какъ я была бы счастлива, если бы мн удалось спасти твою душу! Изъ-за этого я согласилась бы провести нсколько лишнихъ лтъ въ чистилищ.

Онъ молча сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ, она оттолкнула его отъ себя съ выраженіемъ глубокой печали на лиц.

— Ты никогда не сдлалъ бы ничего подобнаго для меня, Бернаръ! Разв тебя заботитъ та опасность, которая угрожаетъ моей душ изъ-за тебя!..

Она горько заплака при этихъ словахъ.

— Моя дорогая, не забывай, что многое прощается тому, кто любитъ, и наконецъ…

— Да, я знаю это! Если бы я могла спасти твою душу, то вс мои грхи были бы прощены, вс т, въ которыхъ мы одинаково виновны, и т какіе мы могли бы совершить въ будущемъ… Даже мало этого! наши грхи послужили бы орудіемъ нашего спасенія!

Говоря это, Діана изо всхъ силъ сжала его въ своихъ объятіяхъ, что въ связи съ восторженнымъ тономъ ея голоса представляло столько комизма, что Мержи едва не расхохотался отъ этого страннаго способа говорить проповди.

— Теперь еще слишкомъ рано толковать объ этихъ вещахъ, моя дорогая. Когда мы оба состаремся и не будемъ больше годны для любви…

— Ты приводишь меня въ отчаяніе своей закоенлостью! Къ чему эта злая улыбка на твоихъ губахъ? Неужели ты воображаешь, что я въ эту минуту имю малйшее желаніе поцловать тебя?

— Ты видишь у меня опять серьезное лицо.

— Ну, такъ и быть! Теперь довольно!.. Сиди смирно и отвчай на мои вопросы… Прежде всего, скажи мн, querido Bernardo, прочиталъ ли ты книгу, которую я дала теб?

— Да, я вчера окончилъ ее.

— Я желала бы знать твое мнніе о ней. Она вроятно поразила тебя глубиной мысли и своими здравыми разсужденіями!.. Неврующіе должны будутъ зажать рты!..

— Твоя книга, Діана, представляетъ собой сплетеніе лжи и нелпостей. Это самое глупое богословское сочиненіе, которое когда либо было издано папистами. Держу пари, что ты не читала этой книги, хотя и говоришь о ней съ такой увренностью.

— Нтъ, я еще не успла прочесть ее, но уврена, что она полна правды и глубокаго смысла. Лучшимъ доказательствомъ этого служитъ ярость, съ какой на нее нападаютъ гугеноты.

— Ну, хочешь ли въ вид разлеченія возьмемъ священное писаніе, и я теб докажу насколько здсь извращенъ…

— Пожалуйста, избавь меня отъ этого, Бернаръ! Слава Богу, я не читаю библію, какъ это длаютъ еретики, потому что не имю никакого желанія ослабить мою вру. Вдобавокъ, я не хочу тратить на это время. Вы, гугеноты, можете довести до отчаянія своей ученостью. Во время спора вы щеголяете ею, а мы, бдные католики, никогда не читавшіе библіи и Аристотеля, не знаемъ даже, что отвчать вамъ.

— Дло въ томъ, что вы, католики, хотите врить во что бы то ни стало, даже не давая себ труда подумать, разумно ли это, или нтъ. Мы, по крайней мр, предварительно изучаемъ нашу религію, чтобы имть право отстаивать ее, не говоря уже о пропаганд, для которой нужны еще боле основательныя свднія.

— Какъ я желала бы обладать краснорчіемъ почтеннаго отца Жирона, чтобы убдить тебя.

— Этотъ францисканецъ дуракъ и хвастунъ. Какъ онъ не кричалъ шесть лтъ тому назадъ въ публичной конференціи, а нашъ пасторъ Гударъ все-таки разбилъ его и поставилъ въ тупикъ.

— Неправда! Это выдумки еретиковъ!

— Какъ! ты разв не слыхала, что во время диспута вс присутствующіе видли, какъ крупные капли пота съ его лица падали на книгу Златоуста, которую онъ держалъ въ рук. По поводу этого одинъ острякъ даже сочинилъ стихи…

— Я не желаю слышать ихъ! Не отравляй моего слуха ересью, да и ты самъ, мой дорогой Бернаръ, умоляю тебя, не поддавайся сатанинскимъ кознямъ, которые соблазняютъ тебя и доведутъ до ада! Спаси свою душу и вернись въ лоно нашей церкви!..

Она остановилась, замтивъ улыбку недоврія на устахъ своего любовника, но черезъ минуту продолжала еще съ большей горячностью:

— Если ты меня любишь, Бернаръ, то ради меня, изъ любви ко мн, откажись отъ своихъ еретическихъ убжденій!

— Ради тебя, моя дорогая Діана, я охотно пожертвовалъ бы жизнью, но я не могу отказаться отъ того, что мой разсудокъ признаетъ разумнымъ и справедливымъ. Неужели ты хочешь, чтобы любовь совершенно ослпила меня и я пересталъ бы врить, что дважды два четыре.

— Ты не любишь меня!

Мержи, чтобы разубдить ее въ этомъ, прибгнулъ къ обычному средству всхъ любовниковъ, которое было краснорчиве всхъ словъ.

— Ахъ, мой дорогой Бернаръ, сказала графиня томнымъ голосомъ, когда восходъ солнца заставилъ Мержи собраться въ путь,—

изъ-за тебя я буду осуждена на вяную муку и даже не буду имть утшенія спасти твою душу!

— Успокойся, мой ангелъ! Отецъ Жиронъ дастъ намъ полное разршеніе отъ грховъ in articulo mortis.

ГЛАВА XIX.
Францисканскій монахъ.

На другой день посл свадьбы Маргариты съ королемъ Наварскимъ, капитанъ Жоржъ получилъ формальный приказъ выхать изъ Парижа и отправиться къ своему отряду легкой кавалеріи, стоявшему въ Mo. Бернаръ безъ особенной грусти простился съ братомъ, такъ какъ надялся увидть его до окончанія придворныхъ празднествъ. Одиночество нсколькихъ дней не особенно пугало его, такъ какъ его мысли были исключительно заняты графиней Тюржи, къ тому-же ночью онъ почти никогда небывалъ дома, а большую часть дня спалъ крпкимъ сномъ.

Въ пятницу 22-го авгаста 1572 года, адмиралъ Колиньи былъ опасно раненъ мушкетнымъ выстрломъ. Хотя всмъ было извстно, что имя злодя Морваль, но общественная молва приписала это убійство герцогу Гизу, который тотчасъ-же выхалъ изъ Парижа чтобы избавиться отъ нареканій и угрозъ протестантской партіи. Король въ первый моментъ невидимому намревался подвергнуть его строжайшей отвтственности, но не принялъ никакихъ мръ противъ его возвращенія, которое ознаменовалось ужасной рзней 24-го августа.

Всть о покушеніи на жизнь Колиньи разнеслась по городу съ быстротою молніи. Довольно значительное число дворянъ, принадлежавшихъ къ протестантской партіи, собрались верхами на хорошихъ лошадяхъ передъ отелемъ адмирала. Отсюда они разсялись по улицамъ Парижа, съ намреніемъ разыскать герцога Гизъ или друзей и при встрчи затять съ ними ссору. Тмъ не мене вначал все было спокойно. Народъ, быть можетъ напуганный численностью вооруженныхъ дворянъ или сберегая свои силы до другаго случая, молча проходилъ мимо, не обращая вниманія на ихъ возгласы: ‘Смерть убійцамъ адмирала! Долой друзей Гиза!’

На перекрестк одной улицы группа молодыхъ дворянъ католиковъ и между ними нсколько слугъ дома Гизъ неожиданно встртились съ партіей протестантовъ, въ числ которыхъ былъ Мержи. Католики — изъ осторожности или вслдствіе полученнаго приказа не сочли нужнымъ отвтить на оскорбительные крики протестантовъ, тмъ боле, что молодой человкъ красивой наружности, который повидимому предводительствовалъ ими, подошелъ въ Мержи и, вжливо поклонившись ему, сказалъ дружескимъ тономъ:

— Очень радъ видть васъ, вы вроятно уже успли побывать у г-на де-Шатильона? Какъ его здоровье? Пойманъ ли убійца?

Вс остановились. Мержи, узнавъ барона де-Водрль, поклонился въ свою очередь и поспшилъ отвтить на его вопросы. Завязалось нсколько оживленныхъ разговоровъ, затмъ об партіи разстались дружелюбно. Католики уступили протестантамъ правую сторону улицы и каждый отправился своей дорогой.

Баронъ де-Водрль, заговорившись съ Мержи, задержалъ его, такъ что онъ остался позади своихъ товарищей. При прощаніи Водрль, взглянувъ на его сдло, сказалъ: — Обратите вниманіе, мосье де-Мержи, если не ошибаюсь, то у васъ плохо подтянута подпруга!

Мержи соскочилъ на землю и пересдлалъ свою лошадь. Едва усплъ онъ снова ссть на нее, какъ услыхалъ, что кто-то скачетъ сзади крупной рысью. Онъ оглянулся и увидлъ молодаго человка, лицо котораго показалось ему незнакомымъ, хотя, онъ несомннно принадлежалъ къ числу дворянъ, сопровождавшихъ барона Водрль.

— Чортъ возьми!— воскликнулъ незнакомецъ, подъзжая къ нему,— какъ я былъ-бы счастливъ, если бы мн удалось встртить наедин одного изъ тхъ, которые осмлились бранить друзей Гиза!

— Вамъ не долго прійдется искать такого человка!— отвтилъ Мержи.— Я къ вашимъ услугамъ!

— Неужели вы одинъ изъ этихъ негодяевъ?

Мержи тотчасъ же обнажилъ шпагу и ударилъ ею по лицу приверженца Гизовъ. Этотъ вынулъ изъ сдла пистолетъ и почти въ упоръ выстрлилъ имъ въ Мержи. Но произошла осчка. Тогда возлюбленный Діаны въ свою очередь ударилъ изо всхъ силъ шпагой по голов своего противника, который упалъ съ лошади, обливаясь кровью.

Уличная толпа, до этого смотрвшая безучастно на поединокъ, неожиданно приняла сторону раненаго. На молодого гугенота посыпались совсхъ сторонъ удары каменьевъ и палокъ, и такъ какъ всякое сопротивленіе было безполезно, то онъ ршился пришпорить лошадь и спастись бгствомъ. Но при этомъ онъ слишкомъ круто повернулъ за уголъ улицы, лошадь упала и сбросила его на землю. Хотя онъ не получилъ никакого ушиба и тотчасъ же вскочилъ на ноги, но прошло нсколько секундъ, пока ему удалось поднять лошадь, такъ что онъ опять очутился среди разъяренной толпы.

Въ виду неминуемой опасности, онъ прислонился къ стн и нкоторое время отбивался отъ тхъ, которые подступали къ нему на разстояніе его шпаги, пока сильный ударъ палки не переломилъ лезвее. Его повалили на землю и вроятно разорвали бы на куски, если бы на помощь не явился францисканскій монахъ, который, растолкавъ толпу, защитилъ его собственнымъ тломъ.

— Что вы длаете, дти мои!— крикнулъ онъ громкимъ голосомъ,— оставьте этого человка! онъ не виновенъ.

— Это гугенотъ!— заревла толпа.

— Ну, такъ дайте ему время покаяться въ грхахъ, пока еще есть возможность.

Руки, державшія Мержи, опустились. Онъ всталъ на ноги и, поднявъ обломокъ своей шпаги, ршился дорого продать свою жизнь, въ случа новаго нападенія.

— Не убивайте этого человка и вооружитесь терпніемъ!— продолжалъ монахъ.— Вы увидите, что скоро вс гугеноты будутъ ходить къ обдн.

— Да, терпніе! Намъ все толкуютъ о терпніи!— заговорило разомъ нсколько недовольныхъ голосовъ.— Мы уже давно слышимъ это, а вотъ уже сколько времени каждое воскресенье посл проповди они вводятъ въ соблазнъ добрыхъ людей своимъ пніемъ.

— Разв вы не знаете нашей пословицы: поетъ сова, пока не охрипнетъ! возразилъ со смхомъ монахъ.— Пусть ихъ погорланятъ еще нкоторое время, а тамъ милостью пресвятой Богородицы, вы увидите, что вс они будутъ служить обдни по-латын. Что же касается этого юнаго нечестивца, предоставьте его мн, я обращу его въ добраго христіанина. Идите съ Богомъ, помните, что нельзя сжечь жаркое изъ-за того, чтобы его скоре състь!

Толпа разошлась съ глухимъ ропотомъ. Никто не позволилъ себ сказать что-либо оскорбительное Мержи. Ему даже возвратили его лошадь.

— Вотъ первый разъ въ моей жизни, что я съ удовольствіемъ смотрю на монашеское платье! сказалъ Мержи.— Врьте, отецъ мой, что я умю цнить оказанную вами услугу, прошу васъ принять этотъ кошелекъ.

— Если вы назначаете эти деньги для раздачи бднымъ, то я согласенъ взять ихъ. Врьте, что я принимаю въ васъ живйшее участіе! Я давно знакомъ съ вашимъ братомъ и желаю вамъ добра. Послушайтесь добраго совта и перейдите въ католичество, если хотите, то мы сегодня же уладимъ это дло.

— Ну, относительно этого мн остается только поблагодарить васъ. Я не имю никакого желанія мнять религію. Но откуда вы узнали мою фамилію? Какъ зовутъ васъ?

— Мое имя отецъ Любенъ… Ну, вы умете устраивать свои любовныя длишки! Я нсколько разъ видалъ васъ около дома… Впрочемъ, вы можете разсчитывать на мою скромность! Скажите, пожалуйста, мосье де Мержи, считаете ли вы монаха способнымъ на доброе дло?

— Разумется! Я буду всюду восхвалять ваше великодушіе, отецъ Любенъ.

— Значитъ, вы ршительно не хотите промнять проповдь на нашу обдню?

— Нтъ, ни въ какомъ случа: Если я даже буду іодить въ вашу церковь, то разв для того, чтобы послушать ваши проповди.

— Вы, кажется, человкъ со вкусомъ.

— И, вдобавокъ, вашъ величайшій поклонникъ.

— Чортъ возьми! Жалю отъ души, что вы хотите остаться еретикомъ. Во всякомъ случа я предупредилъ васъ, съ своей стороны я сдлалъ, что могъ. Если что случится, то не браните меня, я умываю руки. Прощайте, сынъ мой.

— До свиданія, отецъ Любенъ.

Мержи слъ на лошадь и отправился домой нсколько помятый, но вполн довольный тмъ, что такъ дешево отдлался отъ неминуемой опасности.

ГЛАВА XX.
Легкая кавалерія.

Вечеромъ, 24-го августа, вступилъ въ Парижъ отрядъ легкой кавалеріи черезъ ворота Saint-Antoine. Запыленные сапоги и платье всадниковъ показывали, что они совершили въ этотъ день далекій перездъ. Послдніе лучи заходящаго солнца освщали загорлыя лица солдатъ, въ нихъ можно было прочесть то неопредленное безпокойство, которое овладваетъ людьми, когда они чувствуютъ приближеніе какого-то неизвстнаго, но роковаго событія.

Отрядъ направился медленнымъ шагомъ къ большому незаселенному пространству за старымъ дворцомъ Турнель. Здсь капитанъ приказалъ сдлать привалъ и, пославъ на развдку двнадцать человкъ подъ начальствомъ корнета, самъ разставилъ караульныхъ съ зажженными фитилями на перекресткахъ сосднихъ улицъ, какъ бы въ ожиданіи непріятеля. Принявъ эти необычайныя мры предосторожности, онъ вернулся къ своему отряду.

— Сержантъ! крикнулъ онъ суровымъ и повелительнымъ голосомъ, чего съ нимъ почти никогда не случалось.

На этотъ зовъ тотчасъ же отозвался старый кавалеристъ въ вышитомъ шарф и въ шляп, убранной галуномъ и почтительно приблизился къ своему начальнику.

— Всмъ ли розданы фитили?

— Да, господинъ капитанъ.

— Приготовлены ли пушки? Достаточно ли у насъ пуль?

— Да, господинъ капитанъ.

— Хорошо, вы можете идти.

Капитанъ похалъ шагомъ передъ фронтомъ своего отряда. Сержантъ слдовалъ за нимъ на нкоторомъ отдаленіи, такъ какъ замтилъ, что онъ не въ дух, и не ршался сразу подойти къ нему. Немного погодя, старый сержантъ пріободрился и, догнавъ своего начальника, сказалъ:

— Не позволите ли, господинъ капитанъ, покормить коней, они не ли съ утра?

— Нтъ.

— Нельзя ли дать имъ по горсточк овса? На это не потребуется много времени.

— Нтъ, оставьте ихъ, они должны быть на-готов.

— Разв они будутъ нужны сегодня ночью?.. Мы слышали, что можетъ быть…

Капитанъ сдлалъ нетерпливый жестъ.

— Вернитесь къ вашему посту! крикнулъ онъ недовольнымъ голосомъ.

Сержантъ повиновался.

— Ну что, господинъ сержантъ, правда ли это? Не знаете ли вы, въ чемъ дло? Что сказалъ капитанъ?— спрашивали наперерывъ старые солдаты, которые въ виду своихъ заслугъ и прежнихъ товарищескихъ отношеній позволяли себ подобную фамильярность относительно своего непосредственнаго начальника.

— Мы еще не то увидимъ! возразилъ сержантъ многозначительнымъ тономъ человка, который знаетъ больше нежели иметъ возможность сказать.

— Какъ? что такое?

— Не приказано разнуздывать лошадей, потому что неизвстно, когда начнется дло…

— Значитъ, сегодня будетъ драка! воскликнулъ трубачъ. Но съ кмъ? воскликнулъ трубачъ.— Но съ кмъ? Вотъ что было бы желательно знать!

— Съ кмъ? сказалъ сержантъ, повторяя вопросъ чтобы имть время обдумать его.— Чортъ возьми! Это ясно какъ день! Съ кмъ же мы можемъ драться, какъ не съ врагами короля.

— Я это и самъ понимаю, но съ кмъ именно?

— Онъ не знаетъ враговъ короля! воскликнулъ презрительно сержантъ, пожимая плечами.

— Вотъ, напримръ, испанцы — также враги короля, замтилъ одинъ изъ солдатъ,— но мы давно знали бы объ ихъ приближеніи, они не явятся сюда въ-тихомолку.

— Бертранъ правъ! сказалъ сержантъ.— Я знаю, на кого онъ намекаетъ.

— На кого же?

— Разумется, на гугенотовъ! продолжалъ Бертранъ. Не нужно особеннаго ума чтобы видть въ чемъ дло. Вс знаютъ, что гугеноты переняли свою вру отъ нмцевъ, а что нмцы наши враги, это мн также хорошо извстно, потому что я не жаллъ на нихъ зарядовъ при Saint-Quentin, гд они дрались какъ черти.

— Все это прекрасно, сказалъ трубачъ, но съ ними давно заключенъ миръ. Мн ли не помнить это радостное событіе! Насъ заставили тогда трубить нсколько дней сряду.

— Самъ король не длаетъ теперь никакого различія между гугенотами и католиками! сказалъ молодой кавалеристъ, одтый лучше другихъ.— Вы вроятно слышали, что графъ Ла-Рошфуко будетъ командовать легкою кавалеріей во время предстоящаго фландрскаго похода, а что онъ протестантъ, въ этомъ никто не можетъ сомнваться. Чортъ побери, онъ пропитанъ ересью съ головы до ногъ! У него даже шпоры la Cond и шляпа la huguenote…

— Провались онъ сквозь землю! воскликнулъ сержантъ.— Ты еще не служилъ тогда въ нашемъ отряд… Ла-Рошфуко устроилъ засаду, въ которую мы едва не попали вс до единаго человка, какъ Робрей въ Пуату. Тутъ я окончательно убдился въ его коварств, онъ хитеръ какъ, лисица.

— Онъ надняхъ сказалъ королю, что отрядъ рейтеровъ стоитъ цлаго эскадрона легкой кавалеріи. Пажъ королевы слышалъ это собственными ушами…

Между кавалеристами послышался ропотъ негодованія, который скоро уступилъ мсто любопытству, такъ какъ опять былъ поднятъ вопросъ о томъ, противъ кого направлены вс эти воинственныя приготовленія и мры предосторожности.

— Правда ли, г. сержантъ, спросилъ трубачъ,— что вчера хотли убить короля?

— Держу пари, что это дло еретиковъ.

— Сегодня за завтракомъ, сказалъ Бертранъ,— трактирщикъ разсказывалъ намъ, что гугеноты хотятъ уничтожить нашу обдню.

— Ну, тогда мы будемъ каждый день сть скоромное, замтилъ Мерлинъ,— во всякомъ случа солонина вкусне бобовъ, такъ что этимъ нечего огорчаться.

— Да, но если гугеноты возьмутъ верхъ, то они первымъ дломъ сотрутъ съ лица земли отряды легкой кавалеріи и замнятъ ихъ своими проклятыми рейтерами.

— Если такъ, то я съ удовольствіемъ свернулъ бы имъ шеи! Чортъ возьми, я во всякомъ случа предпочитаю остаться католикомъ! Вы, кажется, служили у протестантовъ, Бертранъ, и можете сказать: правда ли, что адмиралъ отпускалъ кавалеристамъ не больше восьми су въ день?

— Совершенно врно! Этотъ старый хрычъ извстный скряга! Вотъ почему я и бросилъ его посл перваго похода.

— Нашъ капитанъ что-то не въ дух! сказалъ трубачъ. Онъ всегда такой веселый и такъ охотно бесдуетъ съ солдатами, а сегодня онъ не раскрывалъ рта во время всей дороги.

— Вроятно, его огорчили полученныя всти?

— Какія всти?

— Да о томъ, что намреваются сдлать гугеноты.

— Вотъ опять начнется междоусобная война! сказалъ Бертранъ.

— Тмъ лучше для насъ, возразилъ Мерлинъ, который во всемъ видлъ хорошую сторону,— будемъ драться, жечь деревни, убивать гугенотовъ…

— Они врно хотятъ затять новое дло въ Амбуаз {Заговоръ въ Амбуаз составленъ былъ въ 1660 году однимъ дворяниномъ Барри де-Реводи, при тайномъ соучастіи знатныхъ сеньеровъ и принца Конде, съ цлью низвергнуть могущество гизовъ и ихъ вліяніе на короля Франциска ІІ-го и королеву-мать, Екатерину Медичи. Но заговоръ билъ открытъ и главные соучастники подверглись смертной казни. (Прим. перев.).}, сказалъ сержантъ,— вслдствіе чего насъ и выписали сюда. Но мы скоро укротимъ ихъ…

Въ это время вернулся корнетъ, посланный на развдки, и отправился въ капитану съ докладомъ, между тмъ какъ бывшіе съ нимъ солдаты присоединились въ товарищамъ.

— Клянусь моей бородой, сказалъ одинъ изъ нихъ, садясь на землю возл Бертрана,— что сегодня творится что-то необыкновенное въ Париж. Мы не встртили ни одной живой души на улицахъ, вс точно вымерли, но зато Бастилія переполнена войсками, пики швейцарцевъ торчатъ на двор, какъ колосья ржи.

— Ну, ихъ тамъ не больше пяти сотъ! возразилъ другой.

— Одно несомннно, сказалъ третій,— что гугеноты хотли убить короля, и что въ свалк герцогъ Гизъ собственноручно ранилъ адмирала.

— Каковъ разбойникъ! по дломъ имъ! воскликнулъ сержантъ.

— Даже швейцарцы толкуютъ на своемъ тарабарскомъ язык, что во Франціи слишкомъ долго терпятъ еретиковъ.

— Правда, что они зазнались съ нкотораго времени.

— Они такъ задираютъ носъ, что со стороны можно подумать, что они побили насъ при Монконтур и Жарнак, а не мы ихъ!

— Истиннымъ католикамъ давно пора укротить ихъ.

— Что касается меня лично, добавилъ сержантъ,— то, если бы король сказалъ мн: ‘Бей и ржь этихъ негодяевъ’, то пусть меня разжалуютъ въ солдаты, если я не сразу исполню этотъ приказъ!

— Скажи пожалуйста, Бельрозъ, хорошо ли корнетъ исполнилъ возложенное на него порученіе? спросилъ Мерлинъ.

— Онъ все время проговорилъ съ какимъ-то швейцарцемъ, невидимому офицеромъ, такъ какъ онъ былъ одтъ лучше другихъ. Я не могъ разслышать словъ, но должно быть швейцарецъ разсказывалъ что нибудь интересное, потому что господинъ корнетъ ежеминутно повторялъ: ахъ, Господи! ахъ, Боже мой!..

— Посмотрите-ка, что это значитъ! Сюда во весь опоръ скачутъ два всадника! Вроятно съ какимъ нибудь приказомъ отъ короля… Нашъ капитанъ и корнетъ дутъ къ нимъ на встрчу.

Два всадника быстро пронеслись мимо отряда. Одинъ богато одтый въ зеленомъ шарф и шляп украшенной перьями халъ на красивомъ кон. Товарищъ его толстый и приземистый человкъ былъ въ черной монашеской одежд и держалъ въ рукахъ большое деревянное распятіе.

— Наврняка будетъ драка! сказалъ сержантъ,— вотъ уже прислали духовника, чтобы исповдывать раненыхъ.

— Не велика радость драться не пообдавши! пробормоталъ сквозь зубы Мерлинъ.

Оба всадника, завидя издали капитана, похали шагомъ и при встрч съ нимъ сразу остановили лошадей.

— Цлую ваши руки мосье де-Мержи! сказалъ человкъ въ зеленомъ шарф.— Узнаете ли вашего покорнаго слугу Томаса де-Морвеля?

Капитанъ еще не слыхалъ о новомъ преступленіи Морвеля, но чувствовалъ къ нему глубокое презрніе за убійство храбраго мужа. Онъ сухо отвтилъ ему:

— Я не имю чести знать мосье де-Морвеля… Вы вроятно пріхали сюда, чтобы объяснить намъ для чего вызвали насъ въ Парижъ?

— Дло въ томъ, что нужно спасти нашего добраго короля и нашу святую религію отъ неминуемой опасности.

— Какая же это опасность? спросилъ Жоржъ насмшливымъ тономъ.

— Гугеноты составили заговоръ противъ жизни его величества, но, слава Богу, ихъ преступные замыслы были обнаружены во-время, и въ эту же ночь вс истинные христіане должны соединиться, чтобы перерзать ихъ спящими.

— Такъ были истреблены мадіаниты войсками Гедеона! замтилъ глубокомысленно человкъ въ черной ряс.

— О Боже! этого еще недоставало! воскликнулъ Жоржъ, содрогаясь отъ ужаса.

— Всмъ буржуа роздано оружіе, продолжалъ Морвель,— французская гвардія и три тысячи швейцарцевъ собраны въ город. Въ нашемъ распоряженіи около шестидесяти тысячъ человкъ, въ одиннадцать часовъ будетъ поданъ сигналъ: начнется звонъ всхъ церковныхъ колоколовъ…

— Только такіе негодяи какъ ты могутъ разсказывать подобныя сказки! Это наглая ложь!.. Король никогда не ршится на такую безчеловчную рзню… Самое большое, если онъ выдастъ извстную сумму наемному убійц…

Говоря это, Жоржъ невольно вспомнилъ странный разговоръ, который онъ имлъ съ королемъ нсколько дней тому назадъ.

— Не горячитесь г. капитанъ, если бы я не былъ связанъ королевской службой, то отвтилъ бы вамъ надлежащимъ образомъ на т оскорбленія, которыя вы позволяете себ относительно меня. Знайте, что я пріхалъ сюда это имени его величества, чтобы объявить намъ, что вы должны сопровождать меня съ вашимъ отрядомъ. Намъ поручена улица Saint-Antoine и прилегающій къ ней кварталъ. Я привезъ вамъ точный списокъ лицъ, которыхъ мы должны спровадить на тотъ свтъ. Достопочтенный отецъ Мальбушъ убдитъ вашихъ людей въ необходимости этой мры и раздастъ имъ блые кресты, которые будутъ на всхъ католикахъ, чтобы въ темнот можно было бы безъ труда отличить добрыхъ христіанъ отъ еретиковъ.

— И вы думаете, что я буду убивать спящихъ людей?

— Позвольте васъ спросить: вы католикъ или нтъ, и признаете ли вы Карла IX своимъ королемъ? Вамъ, вроятно, знакома подпись маршала Реца, которому вы обязаны повиноваться безъ всякихъ разсужденій.

Съ этими словами Морвель подалъ капитану бумагу, спрятанную за его поясомъ.

Мержи подозвалъ одного изъ кавалеристовъ и при свт зажженнаго факела, прочелъ формальный приказъ, отъ имени короля, предписывающій капитану Мержи оказать военную помощь войску составленному изъ буржуа и во всемъ повиноваться Морвелю, который дастъ ему необходимыя инструкція. Къ этому приказу былъ приложенъ списокъ именъ съ слдующимъ заглавіемъ. Имена еретиковъ, которые должны быть убиты въ квартал SaintAntoine.

Свтъ факела, горвшаго въ рук кавалериста, ярко освщалъ лицо капитана Жоржа, такъ что весь отрядъ могъ видть, въ какомъ волненіи былъ ихъ начальникъ при чтеніи приказа, содержаніе котораго пока оставалось для нихъ тайной.

— Никогда мои кавалеристы не возьмутъ на себя роль убійцъ,— сказалъ Жоржъ, бросая бумагу въ лицо Морвеля.

— Здсь не можетъ быть и рчи объ убійств,— сказалъ холодно священникъ,— дло идетъ объ еретикахъ и надъ ними должно совершиться правосудіе.

— Друзья мои, крикнулъ Морвель, обращаясь къ отряду кавалеристовъ,— гугеноты хотятъ убить короля и перерзать всхъ католиковъ, нужно предупредить ихъ: сегодня ночью мы застанемъ ихъ спящими и переколотимъ ихъ… Король въ награду за эту услугу разршаетъ вамъ разграбить ихъ дома.

Въ рядахъ кавалеристовъ раздался дикій крикъ радости: ‘Да здравствуетъ король! Смерть гугенотамъ!’

— Молчать!— крикнулъ Мержи такимъ ршительнымъ тономъ, что вс разомъ замолкли.— Я одинъ имю право отдавать приказанія моему отряду. Товарищи, не врьте этому негодяю! Онъ лжетъ! Если бы даже король отдалъ такой приказъ, то мои кавалеристы все-таки не станутъ убивать беззащитныхъ людей!

Солдаты молчали.

— Да здравствуетъ король! Смерть гугенотамъ! воскликнули въ одинъ голосъ Морвель и его товарищъ. Кавалеристы въ тотъ-же моментъ повторили вслдъ за ними.— Да здравствуетъ король! Смерть гугенотамъ!

— Вы слышите, капитанъ! намрены-ли вы повиноваться?— спросилъ Морвель.

— Я больше не капитанъ! воскликнулъ Жоржъ, срывая съ себя офицерскій значекъ и шарфъ.

— Арестуйте этого измнника!— вокликнулъ Морвель, обнаживъ шпагу,— убейте этого бунтовщика, онъ не хочетъ исполнить воли короля!..

Ни одинъ солдатъ не двинулся съ мста. Жоржъ выбилъ шпагу изъ рукъ Морвеля, но, не желая пользоваться беззащитнымъ положеніемъ своего врага, ограничился тмъ, что ударилъ его такъ сильно по лицу эфесомъ своей шпаги, что тотъ свалился съ лошади.

— Прощайте, низкіе трусы! сказалъ Жоржъ, обращаясь къ отряду.— Я не ожидалъ, что вмсто солдатъ буду имть дло съ убійцами. Затмъ, подозвавъ корнета, онъ добавилъ:— Альфонсъ, если вы хотите быть капитаномъ, то совтую воспользоваться случаемъ… Бозьмите на себя команду надъ этими разбойниками!

Съ этими словами Мержи пришпорилъ лошадь и скрылся въ одной изъ сосднихъ улицъ. Корнетъ сдлалъ нсколько шаговъ, какъ-бы намреваясь послдовать его примру, но черезъ минуту осадилъ свою лошадь и вернулся къ отряду, разсудивъ, что капитанъ во всякомъ случа далъ ему добрый совтъ, и что онъ не будетъ въ проигрыш, если воспользуется имъ.

Морвель, оглушенный паденіемъ слъ на лошадь, бормоча сквозь зубы проклятія, между тмъ какъ монахъ, поднявъ надъ головой распятіе, увщевалъ солдатъ не щадить гугенотовъ и утопить ересь въ потокахъ крови.

Солдаты были немного смущены упреками капитана, но тотчасъ-же успокоились, какъ только онъ избавилъ ихъ своего присутствія. Разсчитывая на хорошую наживу, они такъ воодушевились, что размахивали саблями и клялись, что готовы идти въ огонь и воду за Морвелемъ.

ГЛАВА XXI.
Послднее усиліе.

Въ тотъ-же вечеръ Мержи вышелъ въ обычный часъ изъ своего дома, завернутый въ срый плащъ и въ шляп, низко надвинутой на глаза. Избгая людныхъ улицъ, онъ отправился дальней дорогой къ дому графини. Но едва сдлалъ онъ нсколько шаговъ, какъ встртилъ Амбруаза Пар, у котораго лечился отъ раны, полученной на дуэли. Hap очевидно возращался изъ отеля Шатильонъ, Мержи, поздоровавшись съ нимъ, спросилъ о здоровьи адмирала.

— Ему лучше, отвтилъ хирургъ.— Рана въ отличномъ вид и вообще больной чувствуетъ себя не дурно. Съ божьею помощью онъ скоро выздороветъ. Я надюсь, что посл того лекарства, которое я прописалъ ему, онъ проведетъ спокойную ночь.

Въ это время мимо нихъ прошелъ какой-то простолюдинъ и слышалъ, что они говорятъ объ адмирал. Отойдя на достаточное разстояніе, чтобы позволить себ дерзость безъ боязни расправы, онъ громко крикнулъ: Подождите немного, вашъ проклятый адмиралъ еще не такъ запляшетъ, когда мы его отправимъ на Mont-faucon!

Съ этими словами онъ пустился бжать со всхъ ногъ.

— Негодный трусъ! воскликнулъ Мержи.— Какъ обидно, что нашъ адмиралъ долженъ жить въ город, гд у него столько враговъ.

— Къ счастію ему нечего опасаться ихъ въ своемъ отел. Когда я выходилъ оттуда, то вс лстницы были заняты солдатами, и они уже зажигали фитили. Еслибы вы знали, мосье де-Мержи, до какой степени здшніе жители ненавидятъ насъ!.. Однако прощайте, меня ждутъ въ Лувр.

Они разстались, пожелавъ другъ другу покойной ночи. Мержи продолжалъ свой путь и, предавшись розовымъ мечтамъ, пересталъ думать объ опасности, грозившей адмиралу, и о ненависти католиковъ. Тмъ не мене, онъ не могъ не замтить необычайнаго оживленія на парижскихъ улицахъ, всегда пустынныхъ въ тотъ часъ ночи. Онъ встрчалъ носильщиковъ съ странными ношами на плечахъ, которыя въ потьмахъ казались ему связками пикъ, затмъ мимо него молча прошелъ отрядъ солдатъ съ поднятыми ружьями и зажженными фитилями, въ нкоторыхъ домахъ поспшно открывали окна: на минуту въ нихъ появлялись человческія фигуры со свчами въ рукахъ и тотчасъ же исчезали.

— Слушай, пріятель, крикнулъ Мержи одному изъ носильщиковъ,— объясни мн, пожалуйста, куда вы тащите это оружіе въ такой поздній часъ?

— Въ Лувръ, милостивый государь, оно понадобится сегодня ночью.

— Товарищъ, сказалъ Мерзки, обращаясь къ сержанту, командовавшему патрулемъ,— куда же вы идете въ полномъ вооруженіи?

— Въ Лувръ, мы вс созваны туда на эту ночь.

— Мое почтеніе, г-нъ пажъ! Вы, кажется, принадлежите къ свит короля? Я желалъ бы знать: куда вы спшите съ вашими товарищами и для кого эти осдланныя лошади?

— Мы ведемъ ихъ въ Лувръ, милостивый государь. Разв вы не слыхали, что тамъ готовится дивертиссементъ на сегодняшнюю ночь.

— Дивертиссементъ сегодня ночью! подумалъ съ удивленіемъ Мержи.— Должно быть, вс посвящены въ тайну кром меня! Впрочемъ, какое мн дло до этого, король можетъ забавляться сколько ему угодно, я не имю никакого желанія участвовать въ его увеселеніяхъ…

Мержи, сдлавъ еще нсколько шаговъ, замтилъ какого-то человка, довольно плохо одтаго, который останавливался передъ нкоторыми домами и длалъ на воротахъ блые кресты мломъ.

— Что вы длаете, пріятель? крикнулъ ему Мержи.— Если вамъ поручено отмчать квартиры, то вы могли бы выбрать другое время.

Незнакомецъ не счелъ нужнымъ отвтить на это замчаніе и поспшно удалился.

Мержи, теряясь въ догадкахъ, поворотилъ въ ту улицу, гд жила графиня, но здсь онъ едва не сбилъ съ ногъ человка въ длинномъ плащ, который шелъ въ противоположную сторону. Несмотря на темноту и желаніе обоихъ сохранить инкогнито, они тотчасъ же узнали другъ друга.

— Какъ вы поживаете, мосье де-Бевилль? сказалъ Мержи, протягивая ему руку.

Бевилль видимо смутился, когда ему пришлось поздороваться съ пріятелемъ. Онъ предварительно сдлалъ странное движеніе и, распахнувъ плащъ, какъ будто переложилъ что-то тяжелое изъ правой руки въ лвую.

— Привтствую храбраго рыцаря, побдителя дамскихъ сердецъ! воскликнулъ Бевилль.— Держу пари, что мой благородный другъ спшилъ на любовное свиданіе.

— А вы сами, мосье де-Бевилль… Но къ чему вс эти предосторожности? Если не ошибаюсь, то у васъ въ двой рук пистолеты и вы вооружены съ головы до ногъ! Вроятно, вы боитесь встрчи съ ревнивымъ мужемъ или любовникомъ…

— Осторожность никогда не бываетъ лишняя, мосье Бернаръ, кто знаетъ, гд насъ ожидаетъ смерть!..

Съ этими словами Бевилль поправилъ свой плащъ, чтобы скрыть оружіе, которое держалъ въ рукахъ.

— Къ сожалнію, сказалъ Мержи,— я не могу предложить вамъ моихъ услугъ, чтобы сторожить на улиц у дверей вашей возлюбленной. Меня ждутъ сегодня, но во всякое другое время располагайте мною…

— Благодарю васъ, сегодня вечеромъ вы ни въ какомъ случа не могли бы идти со мной, возразилъ Бевилль со странной улыбкой.

— Прощайте, желаю вамъ успха.

— Я также желаю вамъ благополучно провести эту ночь, произнесъ Бевилль съ особенной интонаціей.

Они разстались. Мержи, сдлавъ нсколько шаговъ, услыхалъ, что кто-то зоветъ его по имени. Онъ оглянулся и увидлъ Бевилля, который шелъ къ нему скорыми шагами.

— Вашъ братъ въ Париж?

— Нтъ, но я жду его со дня на день. Скажите, пожалуйста, вы будете участвовать въ сегодняшнемъ дивертиссемент?

— Бакомъ дивертиссемент? Что вы хотите этимъ сказать?..

— Я слышалъ, что сегодня ночью при двор готовятся какія-то увеселенія.

Бевилль пробормоталъ что-то сквозь зубы.

— Прощайте еще разъ! сказалъ Мержи.— Я дорожу каждой минутой… Вы понимаете…

— Подождите одну секунду. Я не могу уйти, не давъ вамъ дружескаго совта.

— Какого совта?

— Не ходите къ ней сегодня. Врьте, что завтра вы поблагодарите меня за это.

— Я не понимаю, о комъ вы говорите! Кто же это она?

— Ну, все равно она или онъ, только будьте благоразумны и скоре перезжайте Сену.

— Перестаньте дурачиться и не задерживайте меня.

— Нтъ, я говорю совершенно серьезно. Послушайтесь моего совта и перезжайте на другой берегъ Сены. Если чортъ будетъ искушать васъ, то отправьтесь въ улицу Saint-Jaques къ якобинскому монастырю. Въ нсколькихъ шагахъ отъ обители святыхъ отцовъ вы увидите большой деревянный крестъ, прибитый къ дому довольно убогой наружности. Эта странная вывска немного поразитъ васъ, но вы не обращайте на нее вниманія и постучитесь. Вамъ отворитъ старуха, которая приметъ васъ самымъ радушнымъ образомъ изъ уваженія ко мн, вы будете довольны ея сговорчивостью… Однимъ словомъ, совтую вамъ не терять времени и отправиться на ту сторону Сены для утоленія любовнаго пыла. У старухи Брюларъ хорошенькія и благовоспитанныя племянницы… Понимаете?..

— Вы очень добры, постараюсь при случа услужить вамъ въ свою очередь.

— Не въ этомъ дло! Лучше послушайтесь меня. Клянусь честью, вы будете довольны…

— Отъ души благодарю васъ за добрый совтъ, но я воспользуюсь имъ въ другой разъ. Меня ждутъ, и я не хочу быть невжливымъ.

Съ этими словами Мержи сдлалъ шагъ, чтобы уйти.

— Еще разъ говорю вамъ, перезжайте Сену мой милый другъ, это мое послднее слово. Если вы меня не послушаете и съ вами случится несчастіе, то я умываю, въ этомъ руки.

Мержи былъ пораженъ серьезнымъ тономъ, съ какимъ говорилъ Бевилль и въ свою очередь остановилъ его, когда тотъ собирался уйти.

— Чортъ возьми, что вы хотите сказать этимъ мосье Бевилль? Объясните прямо въ чемъ дло и не говорите загадками.

— Мой милый другъ, я и безъ того говорю слишкомъ ясно, во всякомъ случа совтую вамъ переправиться на другой берегъ рки до полуночи… Прощайте.

— Скажите по крайней мр…

Бевилль уже былъ далеко, Мержи бросился за нимъ, но ему тотчасъ-же стало досадно, что онъ теряетъ время, которое могъ бы употребить боле пріятнымъ образомъ. Онъ вернулся назадъ и быстрыми шагами подошелъ къ саду, который былъ единственною цлью его ночной прогулки. Здсь ему пришлось нкоторое время прогуливаться взадъ и впередъ въ ожиданіи пока удалятся прохожіе. Онъ не ршался войти при нихъ въ садовую калитку въ такой поздній часъ ночи изъ боязни возбудить любопытство. Была тихая лтняя ночь, легкая прохлада смнила дневной жаръ, мсяцъ то показывался, то вновь исчезалъ среди легкихъ блыхъ облаковъ.

Улица на минуту опустла, Мержи открылъ калитку и снова заперъ ее безъ шума. Сердце его усиленно билось, онъ думалъ только о томъ невыразимомъ блаженств, которое ожидаетъ его у Діаны, въ эту минуту изъ его головы вылетли безслдно мрачныя мысли, навянныя странными рчами Бевилля.

Онъ осторожно пробрался къ дому чуть слышными шагами. У полуоткрытаго окна, за красной занавсью горла лампа: это былъ условленный знакъ. Мержи въ одно мгновеніе ока очутился въ комнат своей возлюбленной.

Она лежала на низкой кушетк, обитой синей каемкой. Ея длинные черные волосы покрывали подушку, къ которой она прислонила голову. Глаза ея были закрыты, серебрянная лампа, прившанная къ потолку, освщала комнату и бросала таинственный свтъ на блдное лицо и пунцовыя губы Діаны Тюржи. Она не спала, но, глядя на нее, можно было подумать, что ее мучитъ тяжелый кошемаръ. Скрипъ сапоговъ Мержи по ковру заставилъ ее открыть глаза, она подняла голову и едва не вскрикнула отъ ужаса.

— Я испугалъ тебя, мой ангелъ? спросилъ Мержи, стоя на колняхъ и наклонившись къ подушк, на которую красавица опять опустила голову.

— Слава Богу! Наконецъ ты пришелъ, Бернаръ.

— Разв я опоздалъ сегодня? Мн казалось, что еще далеко до полуночи.

— Ахъ, оставь меня въ поко, Бернаръ… Сканей, пожалуйста, никто не видлъ, какъ ты входилъ сюда?

— Никто… Но что съ тобой, моя дорогая? Почему этотъ хорошенькій маленькій ротъ не хочетъ цловать меня?

— Ахъ, Бернаръ, если бы ты зналъ… Ради Бога, не мучь меня… Моя голова горитъ какъ въ огн! У меня сильнйшая мигрень.

— Моя бдная Діана!

— Сядь возл меня… только пожалуйста не спрашивай меня ни о чемъ сегодня… Я очень больна.

Она спрятала свое лицо въ подушку и болзненно застонала, но черезъ минуту опять подняла голову и, взявъ руку Мержи, приложила къ виску.

Онъ почувствовалъ усиленное біеніе артеріи.

— У тебя холодная рука, Бернаръ, мн легче, когда ты ее держишь такъ.

— Моя дорая Діана, какъ бы я хотлъ чтобы ты передала мн свою мигрень! сказалъ онъ, цлуя ея горячій лобъ.

— Ахъ, да… а я желала-бы… закрой мн глаза рукой, это облегчитъ мои страданія… Мн кажется, что если бы я могла заплакать, то я была-бы гораздо спокойне, но у меня нтъ слезъ.

Наступило продолжительное молчаніе, прерываемое тяжелыми вздохами больной. Мержи, стоя на колняхъ возл кушетки, цловалъ неперемнно, то лобъ, то опущенныя вки своей возлюбленной. Онъ чувствовалъ, какъ ея пальцы по временамъ судорожно сжимали его руку. Горячее дыханіе Діаны жгло его губы, волнуя его молодую кровь.

— Мой милый другъ, сказалъ онъ,— мн кажется, что тебя мучитъ нчто сильне мигрени. Нтъ-ли у тебя какого нибудь затаеннаго горя?.. Зачмъ ты скрываешь его отъ меня? Разв ты не знаешь, что если люди любятъ другъ друга, то они должны длить между собою и горе радость.

Діана недоврчиво покачала головой, не открывая глазъ. Губы ея шевелились, но она не могла произнести ни одного слова, и какъ бы утомленная этимъ напраснымъ усиліемъ, опустила голову на плечо Мержи.

Въ это время на часахъ пробило половина двнадцатаго. Діана вздрогнула всмъ тломъ и быстро приподнялась съ кушетки.

— Нтъ… еще слишкомъ рано,— проговорила она глухимъ голосомъ.— Эти часы приводятъ меня въ ужасъ, съ каждымъ ударомъ я чувствую, какъ будто меня бьютъ по голов раскаленнымъ желзомъ.

Мержи не нашелъ лучшаго отвта, какъ поцловать склоненный къ нему лобъ красавицы. Въ это время она неожиданно протянула об руки и положивъ ихъ на плечи своего возлюбленнаго, пристально смотрла на него, какъ бы желая проникнуть въ его душу своими блестящими глазами.

— Бернаръ, сказала она посл минутнаго молчанія, — я желала бы знать, когда ты сдлаешься католикомъ?

— Мой дорогой другъ, не будемъ теперь говорить объ этомъ, всякое волненіе можетъ повредить теб.

— Твое упорство — главная причина моей болзни… Но тебя это нисколько не безпокоитъ, хотя теперь нужно дорожить каждой минутой, и если бы мн было суждено умереть сегодня, то я желалабы употребить остатокъ моей жизни на то, чтобы обратить тебя въ католичество…

Мержи хотлъ остановить потовъ ея рчи поцлуемъ, такъ какъ это весьма сильный аргуменъ, который обыкновенно служитъ отвтомъ на вс вопросы, какіе любовникъ можетъ услышать отъ своей возлюбленной. Но Діана, которая почти всегда предупреждала его въ подобныхъ случаяхъ, на этотъ разъ съ негодованіемъ оттолкнула его.

— Да будетъ вамъ извстно, мосье де-Мержи, что я ежедневно обливаюсь кровавыми слезами, думая о васъ и вашемъ заблужденіи. Вы знаете, насколько я люблю васъ, и поэтому можете себ представить т мученія какія я должна испытывать при одной мысли, что тотъ, который для меня дороже жизни, можетъ, благодаря своему упрямству, погибнуть душой и тломъ.

— Діана, помните, что мы дали другъ другу слово не говорить больше о подобныхъ вещахъ.

— Пойми несчастный, что это необходимо! Кто можетъ поручиться въ томъ, что у тебя еще остался часъ жизни для раскаянія…

Странный смыслъ послдней фразы и самый тонъ ея голоса напомнили Мержи совтъ, данный ему Бевиллемъ. Онъ почувствовалъ невольное безпокойство, но пересилилъ себя приписалъ благочестію новую попытку графини обратить его въ католичество.

— Что вы хотите сказать этимъ, мой прелестный другъ? спросилъ онъ.— Неужели вы думаете, что потолокъ нарочно обвалится надъ головой гугенота, чтобы убить его, какъ въ прошлую ночь пологъ вашей кровати. Но къ счастью, это не сдлало намъ тогда ни малйшаго вреда, кром незначительнаго количества пыли, которая посыпалась на насъ.

— Ваше упрямство приводитъ меня въ отчаяніе!.. Мн приснилось на-дняхъ, что ваши враги собирались убить васъ… я видла васъ окровавленнымъ и при послднемъ издыханіи, вы умерли прежде чмъ я успла привести къ вамъ моего духовника.

— Мои враги? я даже не зналъ объ ихъ существованіи.

— Что за безуміе? Разв вамъ не враги вс т, которые ненавидятъ вашу ересь. Вдь это чуть ли не вся Франція! Вс французы должны ненавидть васъ, пока вы будете врагомъ Бога и нашей церкви.

— Оставимъ это, царица моего сердца! Что же касается вашихъ сновъ, то обратитесь къ Камилл, чтобы она вамъ истолковала ихъ, я въ этомъ ничего не смыслю. Но поговоримъ о чемъ нибудь другомъ… Вы наврно были при двор сегодня и у васъ вслдствіе этого сдлалась мигрень, которая такъ мучитъ васъ, а меня доводитъ чуть ли не до бшенства.

— Да, я была сегодня при двор, Бернаръ, и видла королеву… Я вышла оттуда съ твердымъ намреніемъ сдлать послднее усиліе, чтобы убдить васъ перемнить религію… Это необходимо и чмъ скоре, тмъ лучше…

— Позвольте вамъ замтить, мой прелестный другъ, что если вы, несмотря на болзнь, въ состояніи проповдывать съ такимъ увлеченіемъ, то мы могли бы лучше провести время.

Она отвтила ему презрительнымъ взглядомъ, въ которомъ проглядывалъ затаенный гнвъ.

— Это потерянный человкъ, я слишкомъ слаба къ нему! сказала она вполголоса, какъ бы разсуждая сама съ собой, затмъ продолжала вслухъ: — Я вижу ясно, что вы меня не любите и что я у васъ на одномъ счету съ вашей лошадью. Моя обязанность доставлять вамъ удовольствіе и вы не чувствуете ни малйшаго сожалнія къ моимъ страданіямъ… Ради васъ и васъ однихъ я ршилась, выносить угрызенія совсти, передъ которыми ничто вс пытки, придуманныя яростью людей. Вы можете однимъ словомъ возвратить покой моей душ, но это слово никогда не будетъ произнесено вами. Вы не пожертвуете ни однимъ изъ вашихъ предразсудковъ ради меня.

— Моя дорогая Діана, за что вы преслдуете меня? Если вы не окончательно ослплены вашимъ религіознымъ рвеніемъ, то будьте безпристрастны и скажите по совсти: можете ли вы найти раба боле покорнаго, чмъ я? Тмъ не мене, повторяю вамъ то, что уже говорилъ вамъ столько разъ: я готовъ скоре умереть, чмъ врить нкоторымъ вещамъ, которыя кажутся мн безсмысленными.

Она пожала плечами и взглянула на него съ видимымъ недоброжелательствомъ.

— Это все равно, продолжалъ онъ,— что требовать отъ меня, чтобы мои волосы вмсто каштановыхъ сдлались бы блокурыми! Какъ бы я не желалъ угодить вамъ, мой милый другъ, но я не могу перемнить религіи, потому что она тсно связана съ моимъ существованіемъ. Съ ранняго дтства я привыкъ думать извстнымъ образомъ, и если бы мн проповдывали двадцать лтъ сряду, то я все-таки не поврилъ бы, что кусокъ хлба безъ дрожжей…

— Молчите и не богохульствуйте! прервала она его раздраженнымъ голосомъ.— Я все перепробовала, ничто не удалось! Вы вс, еретики, отличаетесь замчательнымъ упрямствомъ и намренно закрываете глаза и уши отъ правды, такъ какъ боитесь видть и слышать. Наконецъ наступило время, когда вы дйствительно лишитесь возможности видть и слышать… Существуетъ только одно средство, чтобы уничтожить неизлечимую язву нашей церкви и теперь ршено прибгнуть къ этому средству.

Она съ волненіемъ сдлала нсколько шаговъ по комнат и продолжала:

— Мене нежели черезъ часъ однимъ ударомъ снесены будутъ семь головъ дракона ереси. Шпаги наточены и врующіе на-готов. Нечестивцы исчезнутъ съ лица земли. Затмъ, указывая на часы, стоявшіе въ углу комнаты, она добавила: — Ты видишь, теб осталось нсколько минутъ для раскаянія. Когда стрлка дойдетъ до двнадцати, твоя участь будетъ ршена…

Она не успла кончить послдней фразы, какъ вдали послышался глухой шумъ, похожій на гулъ толпы, которая собралась вокругъ огромнаго пожара. Шумъ, сначала неясный, быстро увеличивался, можно было разслышать вдали звонъ колоколовъ и ружейные выстрлы.

— Что это значитъ? воскликнулъ съ удивленіемъ Мержи.

Графиня Тюржи бросилась къ окну и отворила его.

Шумъ съ улицы, до этого заглушенный стеклами и тяжелыми занавсями, сдлался явственне. Мержи показалось, что онъ слышитъ одновременно криви боли и ревъ ликованія. Красное пламя поднималось къ небу со всхъ частей города, насколько можно было окинуть глазомъ. Запахъ смолы, сразу наполнившій комнату, доказывалъ, что это не пожаръ и что свтъ, вроятно, происходитъ отъ массы зажженныхъ факеловъ. Въ этотъ моментъ на улиц раздался мушкетный выстрлъ и освтилъ стекла сосдняго дома.

— Началась рзняі воскликнула графиня, не помня себя отъ ужаса и хватаясь обими руками за голову.

— Какая рзня? Что вы хотите этимъ сказать?

— Въ эту ночь, по приказанію короля, убиваютъ гугенотовъ! Вс католики взялись за оружіе, ни одному еретику не дадутъ пощады. Церковь и Франція спасены, но ты погибъ, если не откажешься отъ протестантскаго лжеученія!

Мержи почувствовалъ, что у него на всемъ тл выступилъ холодный потъ. Онъ угрюмо смотрлъ на Діану, выраженіе лица которой представляло смсь ужаса и какого-то дикаго торжества. Оглушительный шумъ, который раздавался въ его ушахъ и наполнялъ городъ, краснорчиво свидтельствовалъ о правдивости сообщеннаго ею извстія. Діана стояла нсколько минутъ неподвижно и пристально смотрла на своего возлюбленнаго, рука ея была протянута къ окну, какъ будто съ цлью подйствовать на его воображеніе и нарисовать еще боле яркими красками кровавыя сцены, о которыхъ можно было догадываться по уличному шуму и зловщей иллюминаціи, освщавшей городъ. Но мало-по-малу, вмсто прежняго торжествующаго вида, лицо ея приняло страдальческое, испуганное выраженіе. Она упала на колни и проговорила сквозь слезы:

— Бернаръ! умоляю тебя, спаси свою жизнь и сдлайся католикомъ! Ты этимъ спасешь не только свою жизнь, но и мою…

Мержи бросилъ на нее суровый взглядъ и молча подошелъ къ креслу, на которомъ лежала его шпага.

— Что ты длаешь, несчастный? воскликнула графиня.

— Ты видишь, беру свою шпагу! Я не имю никакого желанія, чтобы меня зарзали какъ барана.

— Никакія шпаги не спасутъ тебя! Весь городъ вооруженъ: королевская гвардія, швейцарцы, вс буржуа и народъ участвуютъ въ рзн, въ эту минуту противъ каждаго гугенота направлены сотни кинжаловъ. Теб не осталось другаго средства, чтобы спасти себя отъ смерти, какъ сдлаться католикомъ.

Мержи не былъ трусомъ, но представивъ себ вс опасности, которымъ онъ подвергался въ эту ночь, онъ почувствовалъ малодушный страхъ, такъ что мысль спасти свою жизнь отступничествомъ промелкнула въ его голов съ быстротой молніи.

— Я ручаюсь, что ты останешься живъ, если примешь католичество!

— Если я отрекусь отъ своей религіи, подумалъ Мержи,— то я буду презирать себя всю жизнь! Смерть не такъ страшна, какъ кажется издали…

Этой мысли было достаточно, чтобы возвратить ему мужество, тмъ боле, что его мучило сознаніе своей минутной слабости. Онъ надвинулъ на голову шляпу, застегнулъ портупею и, свернувъ плащъ вокругъ лвой руки, въ вид щита, направился къ двери ршительнымъ шагомъ.

— Куда ты идешь, безумный?

— На улицу. Я хочу избавить васъ отъ непріятнаго зрлища, да и вы сами врядъ ли желаете, чтобы меня убили на вашихъ глазахъ и въ вашемъ дом.

Въ тон его голоса было столько презрнія, что у Діаны болзненно сжалось сердце. Она хотла загородить ему дорогу, но онъ грубо оттолкнулъ ее отъ себя.

— Оставьте меня! воскликнулъ онъ.— Не желаете ли вы сами предать меня въ руки убійцъ? Возлюбленная гугенота можетъ искупить свои грхи, пожертвовавъ своимъ любовникомъ.

— Остановись, Бернаръ!.. Мое единственное желаніе спасти твою жизнь. Живи для меня, мой дорогой! Умоляю тебя, во имя нашей любви, произнеси одно слово, и я клянусь, что ты будешь спасенъ.

— Я никогда не соглашусь принять религію убійцъ и разбойниковъ. Примръ нашихъ святыхъ мучениковъ поддержитъ меня и дастъ мн силу мужественно встртить смерть.

Съ этими словами онъ быстро подошелъ къ двери и уже собиралея открыть ее, но Діана предупредила его, она бросилась къ нему и крпче обняла его, нежели это могъ сдлать самый сильный мужчина.

— Бернаръ! воскликнула она, не помня себя отъ горя,— теперь я еще больше люблю тебя… я почти довольна, что ты не сдлался католикомъ.

Она притянула его къ кушетк и, усадивъ рядомъ съ собой, покрывала его руки поцлуями и слезами.

— Останься здсь, со мной мой, милый и дорогой Бернаръ, только тебя одного могла я полюбить всмъ сердцемъ…

Говоря это, она сжимала его въ своихъ объятіяхъ, обвивая руками его шею.

— Они не станутъ отыскивать тебя здсь въ моихъ объятіяхъ, или имъ придется убить меня вмст съ тобой. Прости Бернаръ, что я не предупредила тебя раньше объ угрожавшей тебя опасности: я была связана страшной клятвой. Но я спасу тебя или погибну вмст съ тобой!

Въ эту минуту кто-то сильно постучалъ въ дверь, выходившую на улицу. Діана громко вскрикнула отъ ужаса, а Мержи, освободившись изъ ея объятій, быстро вскочилъ на ноги, въ эту минуту онъ чувствовалъ въ себ столько силы и ршительности, что не задумываясь бросился бы среди сотни убійцъ, если бы они очутились передъ нимъ.

Въ т времена, почти во всхъ парижскихъ домахъ у главнаго входа сдлано было квадратное отверстіе, съ частой желзной ршеткой, чтобы обитатели дома могли заране удостовриться: безопасно или нтъ впустить постителя? Нердко массивныя дубовыя двери, окованныя желзомъ и большими желзными гвоздями, казались недостаточно надежными предусмотрительнымъ людямъ, которые не хотли осады. Въ виду этого по обимъ сторонамъ дверей устраивались узкія бойницы, изъ которыхъ можно было свободно стрлять въ осаждающихъ, оставаясь невидимымъ.

Старый конюхъ графини, котораго она удостоивала особеннымъ довріемъ, отправился по ея порученію къ главному входу, внимательно разглядлъ постителя черезъ ршетчатое отверстіе и посл подробнаго допроса доложилъ своей госпож, что капитанъ Жоржъ де-Мержи настоятельно проситъ впустить его.

Графиня приказала немедленно принять неожиданнаго постителя.

ГЛАВА XXII.
Двадцать-четвертое августа.

Капитанъ Жоржъ, бросивъ свой отрядъ, поспшилъ на свою квартиру, въ надежд увидть брата, но уже не засталъ его и узналъ отъ слугъ, что онъ не вернется раньше утра. Сообразивъ безъ труда, гд могъ быть Бернаръ въ этотъ часъ ночи, онъ тотчасъ же отправился къ графин Тюржи.

Между тмъ рзня уже началась, шумъ, давка на улицахъ и протяцутыя цпи останавливали его на каждомъ шагу. Ему пришлось идти мимо Лувра, гд всего боле свирпствовалъ фанатизмъ. Значительное число протестантовъ жило въ этомъ квартал, который былъ теперь въ рукахъ буржуа католиковъ и гвардейскихъ солдатъ. Они явились сюда съ огнемъ и мечемъ въ рукахъ, и, по выраженію одного современнаго писателя д’Обинье, ‘кровь текла здсь со всхъ сторонъ сливаясь, въ рку’. Всякій, кто переходилъ улицу, подвергался опасности быть раздавленнымъ трупами, которыхъ выбрасывали изъ оконъ.

Большая часть лодокъ, обыкновенно стоявшихъ вдоль Лувра, были изъ предусмотрительности перевезены на другой берегъ. Такимъ образомъ, многіе изъ бжавшихъ къ Сен, въ надежд переплыть рку и избавиться этимъ путемъ отъ ударовъ непріятеля, были обречены на врную гибель, такъ какъ имъ оставался только выборъ между волнами и алебардами преслдовавшихъ ихъ солдатъ. Въ это время, по разсказамъ очевидцевъ, Карлъ ІХ-й стоялъ у окна своего дворца и прицливался въ прохожихъ изъ длиннаго мушкета.

Капитанъ Мержи, шагая черезъ трупы и лужи крови, продолжалъ свой путь, рискуя ежеминутно сдлаться жертвой какого нибудь истребителя гугенотовъ. Онъ замтилъ, что у каждаго изъ солдатъ и вооруженнаго буржуа былъ блый шарфъ на рук и блый крестъ на шляп. Онъ могъ легко одть на себя эти отличительные признаки католиковъ, но отвращеніе, какое онъ чувствовалъ къ убійцамъ, простиралось и на знаки, по которымъ они узнавали другъ друга.

На берегу Сены, близь Chtelet, онъ услыхалъ, что кто-то назвалъ его по имени. Оглянувшись, онъ увидлъ человка, вооруженнаго съ головы до ногъ и съ блымъ крестомъ на шляп, но который, повидимому, не длалъ никакого употребленія изъ своего оружія и съ развязнымъ видомъ свертывалъ между пальцами клочекъ бумаги. Это былъ Бевилль. Онъ хладнокровно смотрлъ на окружавшіе его трупы и на людей, которыхъ бросали въ Сену съ моста au Meunier.

— Чортъ побери, какъ ты попалъ сюда, Жоржъ? Нужно ли приписать чуду, или тебя вдохновила благодать, что ты также вздумалъ охотиться за гугенотами!

— А ты самъ, что длаешь тутъ среди этихъ негодяевъ?

— Я? Разв ты не видишь? Я смотрю на то, что творится здсь. Ты знаешь Мишеля Корнабона, этого стараго ростовщика гугенота, у котораго я столько разъ занималъ крупныя суммы?..

— И ты убилъ его, несчастный?

— Фи! за кого ты меня принимаешь! Я не вмшиваюсь въ религіозныя дла, и не только не убилъ его,— но даже спряталъ въ моемъ погреб, онъ былъ такъ тронутъ этимъ, что далъ росписку въ полученіи всхъ денегъ, которыя я задолжалъ ему. Такимъ образомъ, я сдлалъ доброе дло и получилъ достойную награду. Правда, чтобы побудить его скоре подписать квитанцію, я раза два приставилъ пистолетъ къ его голов, хотя, чортъ возьми, я не имлъ ни малйшаго желанія стрлять въ него… Вотъ, взгляни-ка сюда, ты видишь, какая-то женщина зацпилась юбками за бревно моста. Она сейчасъ упадетъ въ воду… нтъ, пожалуй удержится!.. Тьфу, пропасть, это настолько любопытно, что стоитъ взглянуть поближе!

Жоржъ отошелъ отъ него съ тяжелымъ чувствомъ.

— Вотъ чмъ забавляется одинъ изъ самыхъ честныхъ дворянъ, съ которыми мн приходилось встрчаться въ Париж!— подумалъ онъ.— Можно себ представить, что длаютъ остальные!..

Онъ вошелъ въ улицу Saint-Josse, которая была темна и пустынна, вроятно, вслдстіе того, что ни одинъ изъ протестантовъ не жилъ въ ней. Но и здсь слышенъ былъ шумъ изъ сосднихъ улицъ. Черезъ минуту блыя стны домовъ неожиданно освтились красноватымъ свтомъ факеловъ. Жоржъ услыхалъ пронзительные крики и увидлъ полунагую женщину съ распущенными волосами, которая держала ребенка на рукахъ. Она бжала съ невроятной быстротой, двое мужчинъ преслдовали ее, ободряя другъ друга дикими возгласами, на подобіе охотниковъ за звремъ. Женщина хотла было броситься въ сосднюю аллею, но одинъ изъ преслдовавшихъ ее людей выстрлилъ въ нее изъ мушкета. Зарядъ попалъ въ спину и опрокинулъ ее, она машинально поднялась на ноги, сдлала одинъ шагъ и снова упала на землю, затмъ съ видимымъ усиліемъ подняла ребенка, и указывая на него глазами капитану Мержи, какъ будто поручала его великодушію беззащитное существо. Она умерла, не сказавъ ни одного слова.

— Вотъ еще спровадилъ одну изъ этихъ проклятыхъ еретичекъ!— воскликнулъ человкъ, выстрлившій изъ мушкета.— Я не успокоюсь до тхъ поръ, пока не отправлю дюжины ихъ на тотъ свтъ!

— Негодяй!— воскликнулъ капитанъ, выстрливъ въ него въ упоръ изъ пистолета.

Голова злодя ударилась о стну. Онъ широко раскрылъ глаза, выпрямился и, соскользнувъ на землю, какъ плохо прислоненная доска, упалъ навзничъ мертвый.

— Что это значитъ? Запрещено бить католиковъ!— воскликнулъ товарищъ убитаго, который держалъ факелъ въ одной рук и окровавленную шпагу въ другой!— Кто вы такой? Господи помилуй, да вы, кажется, изъ легкой кавалеріи его величества. Чортъ возьми, это странное недоразумніе, г. офицеръ!

Жоржъ вынулъ изъ-за пояса другой пистолетъ и зарядилъ его. Это движеніе и легкое щелканье спускаемаго курка привело въ ужасъ истребителя гугенотовъ. Онъ бросилъ свой факелъ и убжалъ со всхъ ногъ. Жоржъ не счелъ нужнымъ преслдовать его, онъ наклонился къ женщин, лежавшей на земл, и осмотрвъ ее, убдился, что о.на мертвая. Пуля пробила ее насквозь, ребенокъ спасся какимъ-то чудомъ, весь обрызганный кровью, онъ обнималъ шею матери, громко кричалъ и плакалъ. Жоржъ съ трудомъ оторвалъ его отъ трупа, къ которому онъ прижался изо всхъ силъ, и завернувъ въ плащъ, взялъ къ себ на руки. Избгая новой непріятной встрчи, онъ поднялъ шапку убитаго, снялъ съ нея блый крестъ и прикололъ къ своей шляп. Благодаря этой предосторожности, ему удалось пройти безъ всякихъ препятствій къ дому графини.

Оба брата бросились другъ другу въ объятія и нкоторое время не могли выговорить ни одного слова отъ волненія. Наконецъ, капитанъ разсказалъ въ короткихъ словахъ о томъ, что длалось въ город, и виднныхъ имъ сценахъ. Бернаръ проклиналъ короля, газовъ и католическое духовенство, и хотлъ во что бы то ни стало выйти изъ дому и присоединиться къ своимъ собратіямъ по религіи въ надежд, что имъ удалось сплотиться въ какомъ нибудь пункт города противъ своихъ враговъ. Графиня со слезами упрашивала его остаться, ребенокъ громко плакалъ на рукахъ капитана, и звалъ свою мать.

Прошло довольно много времени, пока капитану удалось успокоить графиню и уговорить брата принять боле благоразумное ршеніе. Что же касается ребенка, то конюхъ графини вызвался отнести его къ надежной женщин, живущей по сосдству, и отдать на ея попеченіе.

Бернаръ, по мннію капитана, долженъ былъ пока отложить всякую мысль о бгств. Куда могъ онъ отправиться въ данный моментъ? Кто поручится ему въ томъ, что рзня не происходитъ повсемстно съ одного конца Франціи до другого. Многочисленные отряды гвардіи заняли вс мосты, черезъ которые протестанты могли пробраться въ Сенъ-Жерменское предмстье, откуда имъ было легко бжать въ южные провинціи, гд населеніе дружелюбно относилось къ нимъ. Съ другой стороны было не только безполезно, но и опасно обратиться къ помощи короля въ тотъ моментъ, когда разгоряченный рзней онъ думалъ только о томъ, чтобы увеличить ее новыми жертвами. Домъ графини, которая была извстна своей набожностью, не могъ подвергнуться строгому обыску со стороны убійцъ, тмъ боле, что она была уврена въ преданности своихъ слугъ. Такимъ образомъ, Мержи нигд не могъ найти боле безопаснаго убжища, какъ въ дом графини. Ршено было, что онъ останется тутъ до тхъ поръ, пока это будетъ необходимо по ходу событій.

Съ наступленіемъ дня рзня продолжалась съ удвоенной силой и приняла боле правильный характеръ. Каждый католикъ, надвъ на себя блый крестъ, изъ боязни быть заподозрннымъ въ ереси, считалъ своимъ долгомъ вооружиться или взять на себя роль доносчика относительно уцлвшихъ гугенотовъ. Въ это время король заперся въ своемъ дворц, и только главные участники рзни имли къ нему доступъ. Народная толпа, привлеченная надеждой поживиться грабежемъ, примкнула къ буржуа и солдатамъ, между тмъ какъ проповдники въ церквахъ увщевали свою паству преслдовать враговъ съ удвоенной жестокостью. ‘Уничтожимъ разомъ вс головы гидры, говорили они,— и положимъ навсегда конецъ междоусобнымъ войнамъ!’ Чтобы еще боле убдить народъ, алчущій крови и чудесъ, что небо одобряетъ уничтоженіе гугенотовъ, они указывали на неслыханное чудо, совершившееся въ ночь на 24-е августа: ‘Идите на кладбище des Innocents! восклицали они,— вы увидите тамъ боярышникъ, который зацвлъ вторично, обновленный кровью еретиковъ!’

Многочисленныя процессіи вооруженныхъ фанатиковъ торжественно шли одни за другими на поклоненіе къ святому кусту и возвращались оттуда воодушевленные новымъ рвеніемъ. Теперь никакія сомннія не могли помшать имъ отыскивать и убивать тхъ, которыхъ небо такъ явно осуждало на неминуемую смерть. Изреченіе Екатерины Медичи было въ устахъ всхъ, его повторяли, убивая женщинъ и дтей: Che piet lor ser crudele, che crudelt lor ser pietoso (‘теперь человколюбиво быть жестокимъ и жестоко быть человколюбивымъ’).

Замчательно, что среди протестантовъ было очень много такихъ, которые были на войн и участвовали въ кровопролитныхъ битвахъ, гд они нердко пытались противопоставить доблесть перевсу численности, между тмъ, во время этой человческой бойни только двое оказали нкоторое сопротивленіе убійцамъ. Быть можетъ, привычка сражаться въ войск и въ правильномъ бою лишала протестантовъ индивидуальной энергіи, которая могла побудить каждаго изъ нихъ защищаться въ своемъ дом, какъ въ крпости. Не только женщины и молодежь, но старые, заслуженные воины, въ вид смиренныхъ жертвъ подставляли свои шеи негодяямъ, которые еще наканун трепетали бы передъ ними. Они принимали свою покорность судьб за мужество и предпочитали ореолъ мучениковъ военной слав.

Когда жажда крови была нсколько утолена, наиболе милосердые изъ убійцъ заявили своимъ жертвамъ, что готовы даровать имъ жизнь подъ условіемъ отреченія отъ ихъ вры. Самое незначительное число кальвинистовъ воспользовалось этимъ предложеніемъ и избавило себя отъ смерти или долгихъ мученій ложью, вполн извинительною въ ихъ положеніи. Но рядомъ съ этимъ многія женщины и дти упорно держались своей религіи, и умирали подъ ударами убійцъ, не произнося ни одной жалобы.

Черезъ два дня король сдлалъ попытку прекратить рзню, но безуспшно: давъ волю страстямъ толпы, онъ уже былъ не въ состояніи остановить ихъ. Убійства продолжались по-прежнему, и даже самъ монархъ подвергся нареканію за свое нечестивое состраданіе, такъ что ему пришлось отречься отъ сказанныхъ имъ милостивыхъ словъ и вновь проявить свою жестокость, которая составляла отличительную черту его характера.

Впродолженіе первыхъ дней, слдовавшихъ за Вароломеевской ночью, капитанъ аккуратно навщалъ своего брата въ его убжищ и всякій разъ сообщалъ ему новыя подробности объ ужасающихъ сценахъ, при которыхъ онъ былъ невольнымъ свидтелемъ.

— Господи, какъ бы мн хотлось ухать куда нибудь, чтобы не видть всхъ этихъ преступленій и убійствъ, говорилъ Жоржъ.— Я скоре согласился бы жить среди дикихъ зврей, нежели съ французами.

— Не хочешь ли отправиться со мной въ Ла-Рошель? предлагалъ Мержи.— Быть можетъ, истребители гугенотовъ еще не успли овладть имъ. Если намъ суждено умереть, то умремъ вмст! Защищая этотъ послдній оплотъ нашей религіи, ты возстановишь свою репутацію и заставишь забыть твое отступничество.

— Подемъ лучше въ Германію или въ Англію! отвчалъ Жоржъ,— тамъ, по крайней мр, мы будемъ въ безопасности отъ убійцъ и сами не будемъ никого убивать…

Этимъ проектамъ не суждено было осуществиться. Жоржа посадили въ тюрьму за неисполненіе королевскихъ приказаній, графиня, опасаясь, что рано или поздно фанатики откроютъ убжище ея возлюбленнаго, употребила вс усилія, чтобы доставить ему возможность бжать изъ Парижа.

ГЛАВА XXIII.
Два монаха.

Въ жалкомъ трактир, стоявшемъ на берегу Лоары, въ недалекомъ разстояніи отъ Орлеана, сидлъ за столомъ молодой францисканецъ въ коричневой монашеской одежд, лицо котораго было на половину покрыто большимъ капишономъ. Глаза его были устремлены на молитвенникъ и онъ, повидимому, весь погрузился въ чтеніе, хотя для этого благочестиваго занятія онъ выбралъ слишкомъ темный уголъ. У его пояса висли четки изъ зеренъ, величиною въ голубиное яйцо, и множество образковъ въ металической оправ, нанизанныхъ на шнурк. Когда онъ поднималъ голову, чтобы взглянуть на дверь, то виднъ былъ красиво очерченный ротъ, съ закрученными усами, которые были настолько щеголеваты, что сдлали бы честь любому капитану. Руки его были замчательно блыя, съ продолговатыми, тщательно остриженными ногтями, такъ что трудно было предположить, что онъ когда нибудь брался за лопату или грабли, сообразно правиламъ францисканскаго ордена, къ которому онъ принадлежалъ.

Дородная крестьянка съ одутловатыми щеками, исполнявшая обязанность служанки и кухарки, была въ то же время хозяйкой трактира. Она подошла къ молодому монаху и, сдлавъ передъ нимъ неловкій реверансъ, сказала:

— Не прикажете ли, отецъ мой, подать вамъ что нибудь къ обду? Вдь уже давно пробило двнадцать!

— Не можете ли вы мн сказать: скоро ли прідетъ лодка, которая должна сегодня отправиться въ Боженси?

— Кто ее знаетъ! Рка обмелла, дешь какъ Богъ дастъ, а не такъ какъ хочется! Но во всякомъ случа еще слишкомъ рано, она не можетъ такъ скоро быть здсь. Будь я на вашемъ мст, я непремнно пообдала бы здсь.

— Ну, такъ и быть, дайте мн что нибудь пость. Только нтъ ли у васъ другой зады. Здсь какой-то отвратительный запахъ.

— Какой вы нженка, отецъ мой! Я ничего не слышу.

— Не опаливаютъ ли гд нибудь свиней около гостинницы?

— Свиней? Вотъ еще, что выдумали. Пожалуй, они не многимъ лучше свиней, хотя при жизни одвались въ шелкъ, но эти свиньи не годятся для ды. Съ позволенія сказать, это жарятъ гугенотовъ на берегу рки, въ ста шагахъ отсюда. Отъ этого вы и слышите такой запахъ, отецъ мой.

— Гугенотовъ!..

— Да, гугенотовъ. Надюсь, что это не можетъ огорчить васъ и лишить апетита. Что же касается того, чтобы я подала вамъ обдъ въ другой зал, то у меня всего одна столовая и вы должны довольствоваться ею, тмъ боле, что запахъ вовсе не такъ дуренъ. Если бы не жгли гугенотовъ, а оставили ихъ гнить на берегу, то зловоніе было бы еще сильне. Сегодня утромъ длая куча ихъ лежала на песк, вотъ какая… выше этой печки!

— И вы ходили смотрть на эти трупы?

— Вамъ это не по вкусу, потому что они вс были голые. Но вдь мертвецы не то, что живые, отецъ мой. Я смотрла на нихъ такъ же хладнокровно, какъ на кучу мертвыхъ лягушекъ. Во всякомъ случа наши должно быть хорошо поработали вчера въ Орлеан, потому что Луара страхъ сколько нанесла намъ этой рыбы, но такъ какъ въ этомъ году мало воды въ рк, то множество мертвецовъ найдено на песк… Вотъ еще вчера сынъ мельника вытащилъ изъ рки сти въ надежд, что попался линь, а вмсто этого нашелъ мертвую женщину, у которой животъ былъ насквозь пробитъ алебардой, отсюда до плечъ. Разумется, онъ еще больше обрадовался бы, если бы въ стяхъ оказалась настоящая рыба, тмъ не мене… Но что съ вами, отецъ мой!.. Вы такъ поблднли, какъ будто сейчасъ упадете въ обморокъ! Не хотите ли, я принесу вамъ стаканчикъ вина, только-что полученнаго изъ Боженси? Это согретъ васъ.

— Нтъ, благодарю васъ.

— Ну, скажите, по крайней мр, что вамъ изготовить къ обду.

— То, что попадется вамъ подъ руку… мн все равно!

— Все-таки закажите сами. Да будетъ вамъ извстно, что у меня въ кладовой вдоволь всякихъ запасовъ.

— Пожалуй, дайте мн къ обду цыпленка, и не мшайте мн читать молитвы.

— Цыпленка! Что съ вами, отецъ мой? Вотъ уже не ожидала! Видно, на вашихъ зубахъ пауки не сплетутъ паутины во время поста. Разв папа далъ вамъ разршеніе сть цыплятъ въ пятницу?

— Господи, до чего я разсянъ!.. Да, разумется, сегодня пятница… въ пятницу запрещено сть мясо. Ну, дайте мн яицъ. Благодарю васъ, что вы предостерегли меня отъ такого ужаснаго грха!

— Нечего сказать, хороши эти господа! пробормотала трактирщица сквозь зубы.— Если вы не предупредите ихъ, то они готовы сть цыплятъ въ постъ, а не приведи Богъ, если въ постный день увидятъ у насъ гршныхъ кусочекъ сала въ суп: они поднимутъ такой шумъ, что у бдной женщины вся кровь бросится въ голову.

Съ этими словами она ушла въ кухню, чтобы заняться приготовленіемъ яицъ.

— Ave Maria! Господь да благословитъ васъ, сестра, сказалъ другой монахъ, входя въ залу въ тотъ моментъ, когда трактирщица, держа въ рук огромную сковороду, собиралась выложить на блюдо яичницу.

Вошедшій монахъ былъ красивый старикъ съ сдой бородой, высокаго роста и очень плотный, полное лицо его было багроваго цвта, но что всего больше бросалось въ глаза,— это былъ большой кусокъ пластыря, которымъ былъ закрытъ лвый глазъ и половина щеки. Онъ свободно говорилъ по-французски, хотя съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ.

Трактирщицу особенно удивило то обстоятельство, что молодой монахъ закрылъ тотчасъ же свое лицо, какъ только вошелъ старикъ, и что этотъ въ свою очередь, замтивъ своего собрата, поспшилъ накинуть на голову капишонъ, снятый но случаю жары.

— Вотъ и отлично! сказала трактирщица.— Вы поспли къ самому обду, отецъ мой, вамъ не придется ждать ни одной минуты, вдобавокъ у васъ будетъ здсь хорошій товарищъ. Затмъ, обращаясь къ молодому монаху, она добавила:— Не правда ли, мой почтенный отецъ, вы будете очень рады пообдать вмст съ нимъ? Запахъ моей яичницы привлекъ ихъ милость. Ну, да вдь я не скуплюсь на масло!

Молодой монахъ видимо смутился и отвтилъ заикаясь:

— Разумется, но я боюсь стснить почтеннаго отца.

Старикъ, низко опустивъ голову, сказалъ:

— Я бдный монахъ изъ Эльзаса… я плохо говорю по-французски… и не знаю, насколько мое общество можетъ быть пріятно…

— Бросьте эти церемоніи! У монаховъ одного и того же ордена долженъ быть одинъ столъ и одна постель.

Съ этими словами она взяла скамью и приставила ее къ столу прямо противъ молодаго монаха. Старикъ слъ бокомъ и, казалось, чувствовалъ себя очень неловко, стремленіе утолить голодъ, повидимому, боролось въ немъ съ нежеланіемъ оставаться лицомъ къ лицу съ своимъ собратомъ.

Трактирщица поставила на столъ яичницу.

— Ну, отцы мои, читайте скоре молитву, а затмъ скажите мн: хороша ли моя яичница?

Монахи окончательно смутились при этихъ словахъ. Молодой сказалъ старому:

— Не угодно ли вамъ прочитать молитву? Вы старше меня, не вправ присвоить себ эту честь.

— Нтъ, извините. Вы пришли сюда раньше меня, и вамъ ел дуетъ прочитать молитву.

— Ахъ, нтъ, пожалуйста.

— Я ни за что не ршусь…

— Но это необходимо!

— Вотъ наказаніе, воскликнула трактирщица.— Они до тхъ поръ будутъ спорить, пока не простынетъ яичница. Видалъ ли кто нибудь двухъ такихъ церемонныхъ францисканцевъ? Пусть старикъ прочтетъ молитву передъ обдомъ, а вы благодарственную молитву посл обда.

— Я могу прочитать молитву только на моемъ язык, сказалъ старикъ.

Молодой монахъ казался удивленнымъ и взглянулъ украдкой на своего товарища. Послдній, набожно скрестивъ руки, пробормоталъ сквозь зубы нсколько невнятныхъ словъ. Затмъ онъ слъ на свое мсто, и молча въ нсколько секундъ уничтожилъ дв трети яичницы и опорожнилъ стоявшую передъ нимъ бутылку. Его товарищъ, не спуская глазъ съ тарелки, также лъ, не говоря ни слова. Когда яичница была окончена, онъ всталъ и, сложивъ руки, произнесъ скороговоркой нсколько латинскихъ словъ, изъ которыхъ послдній были: Et beata viscera virginis Mariae.

Это было все, что могла разслышать трактирщица.

— Позвольте вамъ замтить отецъ мой, что вы прочли довольно странную молитву! сказала она.— Мн кажется, что она вовсе не похожа на т, которыя читаетъ нашъ приходскій священникъ.

— Эта благодарственная молитва принята въ нашемъ монастыр, отвтилъ молодой францисканецъ ршительнымъ тономъ.

— Скоро ли прідетъ лодка? спросилъ другой монахъ.

— Потерпите немного. Она должна быть здсь черезъ нсколько минутъ.

Молодой францисканецъ сдлалъ нетерпливое движеніе головой, но не позволилъ себ ни малйшаго замчанія и, взявъ свою книгу, принялся читать съ удвоеннымъ вниманіемъ.

Эльзасецъ съ своей стороны, повернувъ спину къ товарищу, началъ перебирать зерна своихъ четокъ между большимъ и указательнымъ пальцами, шевеля губами, хотя не слышно было никакого звука.

— Что за странные и молчаливые монахи! мн никогда не приходилось видть такихъ! подумала трактирщица, садясь за свою прялку и приводя ее въ движеніе,

Впродолженіе получаса ничего не было слышно, кром однообразнаго шума прялки, но тутъ неожиданно отворилась дверь, и въ комнату вошли четверо людей весьма подозрительной наружности. Увидя монаховъ, они слегка приподняли свои шляпы, между тмъ какъ одинъ изъ нихъ фамильярно поздоровался съ трактирщицей, и, назвавъ ее милой Марго, сказалъ повелительнымъ тономъ:

— Ну, поворачивайся скоре! Сперва давай вина, и торопись съ обдомъ, у меня горло поросло мохомъ отъ долгаго поста!

— Вина! Давайте ему вина! ворчала Маргарита.— Вамъ легко говорить это, г-нъ Буа-Дофинъ. Но отдадите ли вы мн по счету? Мы вс люди смертные, а ждать расплаты на томъ свт слишкомъ невыгодно. Вы и безъ того должны мн больше шести экю за обды и вино, и это также врно, какъ то, что я честная женщина!

— Да, то и другое одинаково врно, возразилъ со смхомъ БуаДофинъ, я знаю, что долженъ вамъ всего два экю и больше ни одного су. Убирайтесь ко всмъ чертямъ и не приставайте ко мн!..

Буа-Дофинъ кончилъ свою фразу площаднымъ ругательствомъ.

— Господи Іисусе Христе! воскликнула трактирщица.— Да разв говорятъ такія вещи…

— Ну, не горлань, моя милая старушка. Пусть будетъ по твоему, Марготонъ, я заплачу теб шесть экю, а также за все, что мы выпьемъ и съдимъ здсь. Я сегодня неожиданно разбогатлъ, хотя вообще наше ремесло идетъ изъ рукъ вонъ плохо. Не знаю, куда эти негодяи прячутъ свои деньги!

— Они вроятно проглатываютъ ихъ! замтилъ одинъ изъ бандитовъ.

— Чортъ возьми, мы будемъ имть это въ виду! сказалъ Буа-Дофинъ.

— Нужно хорошенько потрошить животы еретиковъ, и не выбрасывать цликомъ трупы собакамъ, какъ это длалось до сихъ поръ.

— Ну, кричала же сегодня утромъ дочь этого пастора! замтилъ третій.

— А самъ пасторъ! добавилъ одинъ изъ его товарищей.— Я хохоталъ до упаду, онъ былъ такъ толстъ, что держался на вод какъ бочка, такъ что мы съ трудомъ могли утопить его.

— Вы, должно быть, славно поработали сегодня утромъ? спросила Маргарита, возвращаясь изъ погреба съ полными бутылками.

— Особенно хвалиться нечего! отвтилъ Буа-Дофинъ. Мы всего побросали въ воду и въ огонь не больше дюжины мужчинъ, женщинъ и маленькихъ дтей. Къ несчастью, моя милая Марго, ни у кого изъ нихъ не оказалось ни полушки денегъ, кром одной женщины, на которой было нсколько бездлушекъ, такъ что вся эта дичь не стоила выденнаго яйца. Да отецъ мой, продолжалъ онъ, обращаясь къ молодому монаху,— мы заслужили это въ утро не одну индульгенцію за избіеніе этихъ проклятыхъ еретиковъ, которыхъ вы не даромъ считаете вашими врагами!

Молодой монахъ взглянулъ мелькомъ на Буа-Дофинъ и опять принялся за чтеніе, хотя молитвенникъ дрожалъ въ его лвой рук, а правая сжалась въ кулакъ, какъ у человка, который хочетъ пересилить свое волненіе.

— Вотъ я заговорилъ объ индульгенціяхъ, сказалъ Буа-Дофинъ, обращаясь къ товарищамъ,— и у меня явилось желаніе чтобы мн дано было разршеніе, сть мясо по пятницамъ. Я видлъ здсь въ курятник цыплятъ, которые сильно соблазняютъ меня.

— Чортъ возьми, кто намъ мшаетъ състь ихъ, сказалъ другой,— насъ изъ-за этого не пошлютъ въ адъ. Завтра же пойдемъ къ исповди и дло въ шляп.

— Знаете ли, друзья мои, воскликнулъ третій,— какая прекрасная мысль пришла мн въ голову! Попросимъ этихъ монаховъ, чтобы они дали намъ разршеніе сть скоромное.

— Да, если бы они могли сдлать это! возразилъ его товарищъ*

— Я заставлю ихъ выкинуть еще не такую штуку! воскликнулъ Буа-Дофинъ.— Подвиньтесь ближе, я скажу вамъ на ухо въ чмъ дло.

Вс четверо наклонили другъ къ другу головы и Буа-Дофинъ шепотомъ объяснилъ имъ свой проектъ, который былъ принятъ громкими взрывами хохота, только одинъ изъ бандитовъ выразилъ относительно этого нкоторыя сомннія:

— Ты не кстати придумалъ такую вещь, Буа-Дофинъ, сказалъ онъ,— это можетъ принести намъ несчастіе! Во всякомъ случа я желаю остаться въ сторон.

— Молчи, пожалуйста, Гильменъ! Не великъ грхъ поднести кому нибудь къ носу лезвее кинжала.

— Да, но вдь это служители церкви!

Они говорили въ полголоса, оба монаха прислушивались къ разговору съ напряженнымъ вниманіемъ, стараясь угадать смыслъ по нкоторымъ словамъ, пойманнымъ на-лету.

— Что за пустяки! Тутъ нтъ никакой разницы, возразилъ Буа-Дофинъ, возвысивъ голосъ.— Вдобавокъ этимъ способомъ онъ согршитъ, а не я.

— Да, разумется! онъ правъ! воскликнули въ одинъ голосъ оба бандита.

Буа-Дофинъ всталъ и вышелъ изъ залы. Черезъ минуту послышалось отчаянное кудахтанье куръ и визгъ, посл чего онъ вернулся, держа въ каждой рук по убитой птиц.

— Ахъ ты каторжный! воскликнула трактирщица.— Смотрите, пожалуйста, зарзалъ моихъ бдныхъ птуховъ, да еще въ пятницу! Ну, что ты хочешь съ ними длать, разбойникъ?

— Сдлай одолженіе, замолчи Марготонъ и не надодай мн.— Ты знаешь, я не отличаюсь кротостью. Приготовь мн два вертела и не вмшивайся въ мои распоряженія. Я буду длать то, что мн вздумаеться!— Затмъ, обращаясь къ старому монаху, онъ сказалъ:— Ну, отецъ мой, удостойте взглянуть на этихъ невинныхъ тварей. Я желалъ бы, чтобы вы сдлали мн милость и окрестили ихъ.

Старый монахъ попятился назадъ отъ удивленія, товарищъ его закрылъ книгу, между тмъ какъ трактирщица осыпала бранью БуаДофина.

— Вы хотите, чтобы я окрестилъ ихъ? спросилъ монахъ.

— Да, отецъ мой. Я буду крестнымъ отцомъ, а Марго крестной матерью. Вы видите, это два птуха: одного вы назовете карпомъ, другого окунемъ. Неправда ли, я придумалъ отличныя имена для моихъ крестниковъ?

— Вы хотите, чтобы я окрестилъ птуховъ? повторилъ со смхомъ монахъ.

— Ахъ ты злодй! кричала трактирщица, не помня себя отъ ужаса.

— ^гГы воображаешь, что я позволю творить такія дла въ моемъ дом? Разв ты у жидовъ или на шабаш, что вздумалъ крестить куръ?…

— Заткните глотку этой крикунь! сказалъ Буа-Дофинъ товарищамъ,— а вы, отецъ мой, не можете ли вы прочесть имя фабриканта, сдлавшаго это лезвее.

Съ этими словами онъ поднесъ обнаженный кинжалъ къ носу стараго францисканца. Молодой монахъ быстро поднялся съ скамьи, но почти тотчасъ же слъ опять на прежнее мсто, какъ бы ршившись изъ осторожности вооружиться терпніемъ и ждать, что будетъ дальше.

— Теперь объясните мн, сынъ мой, какимъ образомъ долженъ я окрестить птицъ?

— Чортъ возьми, нтъ ничего легче этого! окрестите ихъ тмъ же способомъ, какъ вы крестите насъ, гршныхъ. Полейте имъ немного воды на голову и скажите: Baptizo te Carpam et Percham, только, разумется, скажите это своимъ языкомъ. Ты, Жанъ, принеси стаканъ воды, а вы, друзья мои, снимите шляпы и ведите себя, какъ прилично истиннымъ католикамъ.

Старый францисканецъ къ общему удивленію взялъ немного воды, полилъ головы птухамъ и произнесъ скороговоркой, сквозь зубы, нчто похожее на молитву, которую окончилъ словами: Raptizo te Carpam et Percham. Затмъ онъ снова слъ на свое мсто и взялъ четки съ такимъ спокойнымъ видомъ, какъ будто сдлалъ самую обыкновенную вещь.

Трактирщица онмла отъ удивленія. Буа-Дофинъ былъ въ полномъ восхищеніи.

— Ну, Марго, сказалъ онъ, бросивъ на столъ убитыхъ птицъ,— приготовь намъ къ обду карпа и окуня, изъ нихъ выйдетъ отличное постное кушанье.

Однако, несмотря на крещеніе, трактирщица упорно отказывалась считать птуховъ постнымъ кушаньемъ, годнымъ для христіанъ въ пятницу, такъ что нужно было прибгнуть къ угроз, чтобы заставить ее насадить на вертелъ эту мнимую рыбу.

Въ ожиданіи обда Буа-Дофинъ и его товарищи щедро угощались виномъ, провозглашали тосты и шумли.

— Слушайте! крикнулъ Буа-Дофинъ, ударивъ изо всхъ силъ кулакомъ по столу, чтобы водворить молчаніе,— я предлагаю выпить за здоровье нашего святаго отца папы и за истребленіе всхъ гугенотовъ! Марго и оба монаха должны выпить вмст съ нами.

Товарищи Буа-Дофина встртили его предложеніе громкими криками одобренія.

Онъ всталъ, пошатываясь, съ своего мста и, подойдя къ молодому монаху, налилъ ему стаканъ изъ бутылки, которую держалъ въ рукахъ.

— Ну, отецъ мой — сказалъ онъ,— выпейте за святйшество его здоровья… нтъ не такъ… за здоровье его святйшества! и за уничтоженіе…

— Я пью только за обдомъ, отвтилъ холодно молодой монахъ.

— Чортъ возьми, вы будете пить или я заставлю васъ силой.

Съ этими словами онъ поставилъ бутылку на столъ и, взявъ полныД стаканъ вина, поднесъ его къ губамъ монаха, который наклонился надъ молитвенникомъ и, казалось, читалъ съ большимъ вниманіемъ. Нсколько капель вина упало на книгу. Монахъ всталъ съ мста и, схвативъ стаканъ, выплеснулъ вино въ лицо Буа-Дофина.

Вс захохотали. Францисканецъ прислонился къ стн и, скрестивъ руки, пристально смотрлъ на своего противника.

— Я долженъ сказать вамъ, отецъ мой, что эта шутка не въ моемъ вкус! сказалъ Буа-Дофинъ.— Если бы вы не были въ монашеской рас, то я показалъ бы вамъ, съ кмъ вы имете дло.

Говоря это, онъ протянулъ руку къ лицу монаха и дотронулся кончиками пальцевъ до его усовъ.

Францисканецъ побагровлъ отъ гнва. Одной рукой онъ сдавилъ горло своему противнику, а другой схватилъ бутылку и ударилъ его изо всхъ силъ по голов. Буа-Дофинъ упалъ безъ чувствъ на полъ, облитый виномъ и кровью.

— Отлично, вотъ молодецъ! воскликнулъ старый монахъ.— Ну, не ожидалъ я отъ васъ такой удали!

— Буа-Дофинъ умеръ! воскликнули въ одинъ голосъ его товарищи, видя, что онъ лежитъ неподвижно.— Ну, братцы, не отставайте, нужно проучить какъ слдуетъ этого негодяя!

Они взялись за свои шпаги, но молодой монахъ предупредилъ ихъ: онъ быстро засучилъ длинные рукава своего монашескаго платья, и, схвативъ шпагу Буа-Дофина, всталъ въ оборонительное положеніе съ ршительнымъ видомъ. Въ тотъ же моментъ старый францисканецъ вынулъ изъ-подъ рясы длинный кинжалъ и поспшилъ на помощь своему собрату.

— Вотъ вамъ, канальи! воскликнулъ онъ, бросаясь на бандитовъ: — Знайте, съ кмъ имете дло! Мы не хуже васъ владемъ оружіемъ…

Товарищи Буа-Дофина потерпли полное пораженіе и, кинувъ шпаги, выскочили одинъ за другимъ изъ окна.

— Господи Іисусе Христе! Пресвятая Богородица! повторяла трактирщица, всплеснувъ руками отъ удивленія.— Какъ вы отлично деретесь, отцы мои! Наша религія должна гордиться такими бойцами — Но здсь все-таки на мою бду мертвое тло! Что я буду длать съ нимъ! Вдь это погубитъ репутацію моего дома.

— Нтъ, онъ не думалъ умирать! возразилъ старый монахъ.— Смотрите, онъ шевелится! Вотъ я сейчасъ причащу его передъ смертью!

Съ этими словами онъ взялъ раненаго за волосы и поднесъ кинжалъ къ его горлу. Трактирщица успла во-время остановить его.

— Ради Бога, не длайте этого! воскликнула она.— Теперь не время убивать человка изъ-за такихъ пустяковъ, а тмъ боле католика, хотя его нельзя считать истиннымъ христіаниномъ, и онъ достаточно доказалъ это…

— Если не ошибаюсь, сказалъ молодой монахъ, обращаясь къ своему собрату,— то вы также, какъ и я, спшите въ Боженси по важному длу. Вотъ причалила лодка. Уйдемте скоре отсюда!

— Вы правы, я готовъ послдовать вашему совту.

Онъ вытеръ кинжалъ и спряталъ его подъ рясу. Затмъ оба монаха, заплативъ деньги за обдъ и выпитое вино, отправились вдвоемъ на берегъ Луары, оставивъ Буа-Дофина на попеченіе трактирщицы, которая сперва тщательно обшарила его карманы и затмъ уже стала собирать куски стекла съ головы раненаго, чтобы сдлать перевязку по правиламъ, принятымъ кумушками въ подобныхъ случаяхъ.

— Я почти увренъ, что гд-то видлъ васъ, сказалъ молодой монахъ, обращаясь къ старому францисканцу.

— Чортъ возьми, я также готовъ держать пари, что мн знакомо ваше лицо. Но…

— Только мн кажется, что вы не носили тогда этой рясы.

— Если не ошибаюсь, то вы капитанъ…

— Мое имя Дитрихъ Горнштейнъ, а вы тотъ самый молодой дворянинъ, съ которымъ я имлъ честь ужинать въ трактир близь Этампа.

— Я хорошо помню этотъ вечеръ.

— Васъ зовутъ мосье Мержи?

— Да, но теперь у меня другое имя. Называйте меня отецъ Амвросій.

— А вы зовите меня отцомъ Антоніемъ! Помните, что я изъ Эльзаса.

— Хорошо! Куда же вы отправляетесь теперь?

— Въ Ла-Рошель, если это мн удастся.

— Значитъ, намъ по дорог.

— Очень радъ, что мн удалось опять встртиться съ вами… Клянусь честью, вы чортъ знаетъ какъ смутили меня сегодня вашимъ предложеніемъ прочесть молитву передъ обдомъ. Я не зналъ даже какъ начать ее, и сперва принялъ васъ за настоящаго монаха.

— Также какъ и я васъ.

— Откуда бжали вы, мосье де-Мержи?

— Изъ Парижа, а вы?

— Изъ Орлеана. Я принужденъ былъ скрываться боле восьми дней. Мои бдные рейтары… мой корнетъ… брошены въ Луару.

— Куда двалась Мила?

— Она приняла католичество.

— А гд моя лошадь, капитанъ?

— Ваша лошадь?.. Я прогналъ сквозь строй негоднаго трубача, который укралъ ее у васъ… Но я не зналъ, гд вы, и поэтому не могъ возвратить вамъ ее… Я оставилъ лошадь у себя, въ надежд, что буду имть честь возвратить вамъ ее. Теперь она вроятно въ въ рукахъ какого нибудь негоднаго паписта.

— Говорите тише, насъ могутъ услышать!.. Итакъ, капитанъ, судьба вновь соединила насъ, пока намъ суждено быть вмст, будемъ помогать другъ другу по мр силъ, какъ это мы сдлали сегодня.

— Съ величайшимъ удовольствіемъ! Будемъ драться вмст, пока у Дитриха Горнштейна останется капля крови въ жилахъ.

Прц этомъ мнимые монахи крпко пожали другъ другу руки.

— Скажите пожалуйста, какую нелпую исторію сочинили они съ этими птухами и ихъ Carpam et Percham? Нужно отдать справедливость папистамъ, что это замчательно глупая порода людей.

— Еще разъ, прошу васъ говорите тише. Вотъ и лодка!

Разговаривая такимъ образомъ, они сли въ лодку и поплыли въ Боженси, куда дохали безъ всякихъ приключеній. Дорогой они встртили множество труповъ своихъ единоврцевъ, унесенныхъ теченіемъ Луары.

Одинъ изъ лодочниковъ замтилъ, что большая часть ихъ обращена лицомъ къ небу.

— Они молятъ Бога о мести! сказалъ вполголоса Мержи капитану рейтаровъ.

Дитрихъ молча пожалъ ему руку вмсто отвта.

ГЛАВА XXIV.
Осада Ла-Рошели.

Ла-Рошель, жители которой были почти вс протестантскаго вроисповданія, играла важную роль среди городовъ южныхъ провинцій и представляла собой самый твердый оплотъ протестантской партіи. Обширная торговля Ла-Рошели съ Англіей и Испаніей не только способствовала накопленію богатствъ, но и развитію духа независимости, который не разлученъ съ ними. Буржуа, рыбаки и матросы, нердко занимаясь морскими разбоями и, привыкнувъ съ ранней молодости къ опасностямъ жизни, полной приключеній, обладали той неудержимой энергіей, которая можетъ служить замной дисциплины и военнаго навыка. Узнавъ о рзн 24-го августа, они не только не поддались безсмысленной покорности, которая овладла большинствомъ протестантовъ и заставила ихъ потерять вру въ успхъ дла, но отъ перваго до послдняго человка вс были воодушевлены непоколебимымъ мужествомъ, какое является у людей въ минуты величайшей опасности. Ршено было съ общаго согласія скоре умереть съ голоду, чмъ отворить городскіе ворота непріятелю, который представилъ такое очевидное доказательство своей недобросовстности и варварства. Въ то время, какъ пасторы старались поддержать мужество народа своими фанатическими проповдями, старики, женщины и дти работали изо всхъ силъ, чтобы возстановить старыя укрпленія и воздвигнуть новыя. Въ городъ постоянно свозились състные запасы и оружіе, снаряжались барки и суда и были приняты вс мры, чтобы организовать и приготовить возможныя средства защиты. Многіе дворяне, избжавъ смерти во время рзни 24-го августа, присоединились къ рошельцамъ и своими разсказами объ ужасахъ Вароломеевской ночи придали храбрости самымъ робкимъ субъектамъ. Дли этихъ людей, спасенныхъ отъ врной смерти, война со всми ея случайностями была все равно, что легкій втерокъ для матросовъ, вынесшихъ бурю на мор. Мержи и его товарищъ были изъ числа этихъ бглецовъ, которые увеличили собой число защитниковъ Ла-Рошели.

Парижскій дворъ, напуганный этими приготовленіями, пожаллъ, что не предупредилъ ихъ. Маршалъ Биронъ былъ посланъ къ жителямъ ла-Рошели съ мирными предложеніями. Король имлъ нкорыя основанія думать, что выборъ Бирона произведетъ пріятное впечатлніе на рогаельцевъ, такъ какъ этотъ маршалъ не только не участвовалъ въ вароломеевской рзн, но спасъ отъ смерти нсколькихъ знатныхъ протестантовъ и даже направилъ пушки арсенала противъ убійцъ, явившихся съ королевскими значками.

Биронъ, подойдя къ Ла-Рошели, предложилъ горожанамъ принять его въ качеств королевскаго намстника, общая съ своей стороны соблюдать права и привиллегіи жителей и предоставить имъ свободу религіи. Но посл избіенія шестидесяти тысячъ протестантовъ можно ли было доврять общаніямъ Карла ІХ-го? Всмъ было извстно, что во время переговоровъ рзня продолжалась въ Бордо, солдаты Бирона грабили территорію, принадлежавшую Ла-Рошели, а королевскій флотъ задерживалъ ея купеческія суда и блокировалъ портъ.

Рошельцы отказались принять Бирона и отвтили, что не могутъ вести никакихъ переговоровъ съ королемъ, пока онъ будетъ плнникомъ Гизовъ. Не извстно, считали ли они послднихъ единственными виновниками страданій кальвинистовъ, или думали съ помощью этой фикціи, столько разъ повторяемой, успокоить совсть тхъ, которые были убждены, что врность королю должа быть поставлена выше интересовъ религіи. Такимъ образомъ, соглашеніе не состоялось, и Биронъ вернулся ни съ чмъ. Тогда король выбралъ въ посредники Ла-Ну и послалъ его въ Ла-рошель для переговоровъ. Ла-Ну, прозванный ‘Желзная рука’ вслдствіе вставной руки, которая замняла ему потерянную въ битв, былъ ревностный кальвинистъ, выказавшій замчательное мужество и военныя способности во время послднихъ междоусобныхъ войнъ.

Самая нжная дружба связывала его съ адмираломъ Колиньи, которую цнилъ его какъ самаго искуснаго изъ своихъ лейтенантовъ и наиболе преданнаго ему. Во время Вароломеевской рзни онъ командовалъ мятежными шайками фламандцевъ, возставшихъ противъ испанскаго владычества. Счастье измнило ему, онъ принужденъ былъ отдаться въ руки герцога Альби, который довольно милостиво обошелся съ нимъ. Затмъ Карлъ ІХ-й, почувствовавъ нкоторые упреки совсти посл огромнаго количества пролитой имъ крови, призвалъ къ себ Ла-Ну и, противъ всякаго ожиданія, чрезвычайно любезно принялъ его. Этотъ король, не знавшій ни въ чемъ мры, осыпалъ ласками протестанта, хотя за нсколько дней передъ тмъ по его приказанію истреблены были до шестидесяти тысячъ протестантовъ. Но съ судьбой Ла-Ну былъ связанъ своего рода фатализмъ: во время третьей междоусобной войны онъ былъ дважды взятъ въ плнъ, сперва при Жарнак, затмъ при Монкотур и оба раза обязанъ былъ своей свободой брату короля {Герцогъ Анжуйскій, впослдствіи король Генрихъ ІІІ-й.}, несмотря на протестъ нкоторыхъ капитановъ, которые считали необходимымъ пожертвовать этимъ человкомъ, слишкомъ опаснымъ, чтобы оставить его въ живыхъ, и слишкомъ честнымъ для подкупа, Карлъ ІХ-й, предполагая, что Ла-Ну помнитъ его милости, поручилъ ему уговорить жителей Ла-Рошели покориться королевской власти. Ла-Ну согласился принять на себя это порученіе, но съ условіемъ, что король не потребуетъ отъ него чего-либо несовмстимаго съ его честью. Онъ ухалъ въ сопрожденіи итальянскаго священника, которому было приказано наблюдать за его дйствіями и доносить о нихъ въ Парижъ.

Ла-Ну съ перваго же момента почувствовалъ себя оскорбленнымъ, замтивъ, что ему не довряютъ. Въ Ла-Рошель его не пустили и назначили мстомъ свиданія одну изъ сосднихъ деревень. Городскіе депутаты встртили его въ Тадон. Онъ зналъ всхъ ихъ, такъ какъ это были его старые товарищи по оружію, но никто не протянулъ ему дружеской руки, ни одинъ не показалъ виду, что узнаетъ его. Онъ представился депутатамъ и изложилъ въ краткихъ словахъ предложенія короля. Сущность его рчи заключалась въ слдующемъ: ‘Поврьте общаніямъ короля, междоусобная война — худшее изъ всхъ золъ’.

Городской мэръ отвтилъ съ горькой улыбкой:

— Мы дйствительно видимъ передъ собой человка похожаго на Ла-Ну, но Ла-Ну никогда не предложилъ бы намъ покориться убійцамъ! Ла-Ну былъ друженъ съ покойнымъ адмираломъ и предпочелъ бы отомстить за него, а не вести переговоры съ его убійцами. Нтъ, мы не узнаемъ въ васъ стараго товарища.

Упреки эти глубоко оскорбили несчастнаго посла, онъ напомнилъ мэру услуги, оказанныя имъ длу кальвиностовъ и, указавъ на изувченную руку, распространился о своей преданности протестантской религіи. Мало-по-малу недовріе депутатовъ разсялось, они отворили ему ворота Ла-Рошели, сообщили ему о своихъ планахъ защиты и просили его встать во глав ихъ. Предложеніе это было весьма заманчиво для стараго воина. Онъ далъ клятву Карлу служить ему по совсти и надялся, что, вставъ во глав рошельцевъ, онъ будетъ имть возможность скоре склонить ихъ къ миру и что ему удастся сохранить врность королю и религіи.

Но онъ жестоко ошибался.

Королевская армія осадила Ла-Рошель. Ла-Ну длалъ удачныя вылазки и убивалъ значительное число католиковъ, затмъ, по возвращеніи въ городъ, убждалъ жителей склониться къ миру. Благодаря такому способу дйствій онъ возбудилъ недовріе тхъ и другихъ. Католики кричали, что онъ нарушилъ слово, данное королю, протестанты обвиняли его въ измн.

Ла-Ну, тяготясь своимъ ложнымъ положеніемъ, искалъ смерти въ бою и разъ двадцать на день подвергалъ свою жизнь опасности.

ГЛАВА XXV.
Ла-Ну.

Осажденные только что сдлали удачную вылазку противъ аванпостовъ католической арміи. Они завалили на нсколько футовъ непріятельскія траншеніи и, опрокинувъ габіоны, убили до сотни солдатъ. Отрядъ, одержавшій эту побду, возвращался въ городъ черезъ ворота Tadon. Впереди всхъ шелъ капитанъ Дитрихъ съ своими мушкатерами, ихъ раскраснвшіяся усталыя лица и запекшіяся губы ясно показывали, что они не щадили себя во время боя. За ними двигалась огромная толпа буржуа, среди которыхъ можно было различить нсколько женщинъ, повидимому также участвовавшихъ въ битв. Затмъ слдовали плнные, ихъ было около сорока человкъ, большею частью раненыхъ, они шли среди двойнаго ряда солдатъ, хотя послднимъ было очень трудно защитить ихъ отъ ярости собравшагося народа. Около двадцати кавалеристовъ составляли аріеръгардъ. Ла-Ну, у котораго Мержи былъ адъютантомъ, халъ позади всхъ. Его панцырь былъ пробитъ пулей, лошадь ранена въ двухъ мстахъ. Лвой рукой онъ держалъ разряженный пистолетъ, а своей правой, вставной рукой, управлялъ поводомъ лошади посредствомъ желзнаго крючка, выходившаго изъ кожанаго нарукавника.

— Дайте пройти плнникамъ! кричалъ онъ ежеминутно.— Пощадите ихъ, друзья мои, они ранены и не могутъ боле защищаться, вы не должны считать ихъ вашими врагами.

Народъ отвчалъ ему дикими воплями:— На вислицу папистовъ. Повсьте ихъ!.. Да здравствуетъ Ла-Ну!

Мержи и кавалеристы, разогнавъ толпу прикладами своихъ мушкетовъ, еще больше усилили этимъ впечатлніе, произведенное великодушными увщаніями военачальника. Плнниковъ отвели въ городскую тюрьму и помстили подъ надежной охраной, такъ что имъ боле нечего было опасаться ярости толпы. Отрядъ разошелся по домамъ, а Ла-Ну съ нсколькими дворянами отправился въ ратушу и сошелъ съ лошади въ тотъ самый моментъ, когда мэръ выходилъ оттуда въ сопровожденіи буржуа и пожилаго пастора по имени Лапласъ.

— Безконечное спасибо вамъ, храбрый Ла-Ну! сказалъ мэръ, подавая ему руку,— вы показали этимъ палачамъ, что еще не вс мужественные защитники нашей религіи умерли съ адмираломъ Колиньи.

— Дйствительно трудно было ожидать такого благополучнаго исхода, возразилъ скромно Ла-Ну.— У насъ всего пять человкъ убитыхъ и очень мало раненыхъ.

— Если вылазка удалась, то благодаря вамъ, мосье Ла-Ну, продолжалъ мэръ,— мы заране были уврены въ успх.

— Ла-Ну не могъ-бы ничего сдлать безъ Божьей помощи! воскликнулъ старый пасторъ раздраженнымъ голосомъ.— Всесильный Богъ внялъ нашимъ молитвамъ и ополчился за насъ сегодня.

— Господь по своей святой вол даетъ и отнимаетъ побду! сказалъ Ла-Ну спокойнымъ тономъ,— и только ему должны мы воздавать благодарность за успхи, одержанные на войн!— Затмъ, обращаясь къ мэру, онъ спросилъ:— Не можете-ли вы сообщить, милостивый государь, какъ ршилъ совтъ относильно новыхъ предложеній его величества?

— Мы только что отослали обратно трубача къ герцогу Анжуйскому, съ просьбой не утруждать себя боле новыми требованіями, такъ какъ впредь мы будемъ отвчать на нихъ мушкетными выстрлами.

— Вы должны были-бы повсить трубача! замтилъ пасторъ.— Среди насъ явились козлища, они соблазняютъ жителей этого города… Мы должны умертвить ихъ! Въ писаніи сказано: рука избранника Божія первая поднимется на нихъ, а за нимъ рука всего народа…

Ла-Ну вздохнулъ и молча поднялъ глаза къ небу.

— Намъ нечего думать о сдач продолжалъ мэръ,— пока наши стны цлы и непріятель не осмливается аттаковать насъ вблизи, между тмъ какъ мы ежедневно нападемъ на него въ его собственныхъ траншеяхъ! Поврьте мн, мосье Ла-Ну, что еслибы въ Ла-Рошел не было солдатъ, то достаточно было бы однхъ женщинъ чтобы справиться съ этими парижскими живодрами.

— Мн кажется, возразилъ Ла-Ну,— что если чувствуешь свою силу, то нужно съ уваженіемъ отзываться о непріятел, а когда онъ сильне насъ…

— Кто вамъ сказалъ, что онъ сильне насъ? прервалъ Лапласъ.— Разв Господь не борется за насъ? Вспомните Гедеона, который съ тремя стами израильтянъ оказался сильне цлой арміи мадіанитовъ!

— Вамъ извстно лучше чмъ кому нибудь, г-нъ мэръ, сказалъ Ла-Ну,— какой, у насъ недостатокъ въ провіант! Порохъ начинаетъ истощаться такъ, что я долженъ былъ запретить мушкетерамъ стрлять на далекомъ разстояніи.

— Монгомери пришлетъ намъ пороху изъ Англіи, возразилъ мэръ.

— Огонь небесный поразитъ папистовъ! добавилъ Лапласъ.

— Хлбъ дорожаетъ со дня на день…

— Я жду ежеминутно появленія англійскаго флота и тогда въ город не будетъ ни въ чемъ недостатка…

— Господь ниспошлетъ манну своему народу, если это окажется нужнымъ! воскликнулъ запальчиво Лапласъ.

— Что-же касается помощи, о которой вы говорите, продолжалъ Ла-Ну,— то достаточнаго южнаго втра въ продолженіи нсколькихъ дней, чтобы флотъ не могъ войти въ нашъ портъ. Вдобавокъ онъ можетъ быть взятъ нашими непріятелями.

— Втеръ подуетъ съ свера! Я предсказываю теб это, маловрный! сказалъ пасторъ.— Вмст съ потерей руки, ты утратилъ и мужество.

Ла-Ну повидимому ршился не отвчать. Онъ продолжалъ, обращаясь къ мэру.

— Намъ тяжеле потерять одного человка, нежели непріятелю десятерыхъ. Если католики усиленно поведутъ осаду, то, быть можетъ, мы будемъ принуждены принять боле жестокія условія, нежели т, которыя вы теперь отвергаете съ презрніемъ. Я надюсь, что король будетъ довольствоваться тмъ, что городъ признаетъ его власть, и не потребуетъ невозможныхъ жертвъ, въ этомъ случа наша прямая обязанность отворить ему ворота, потому что онъ нашъ властелинъ.

— Мы не признаемъ надъ собой ничьей власти, кром Господа нашего Іисуса Христа! возразилъ пасторъ, бшенство котораго еще больше усилилось вслдствіе невозмутимаго хладнокровія Ла-Ну.— Только нечестивецъ можетъ называть своимъ властелиномъ Карла, этого жестокаго Ахава, пьющаго кровь нашихъ святыхъ мучениковъ!..

— Я хорошо помню, добавилъ мэръ,— тотъ день, когда адмиралъ прозжалъ въ послдній разъ черезъ нашъ городъ. Онъ сказалъ намъ ‘король далъ мн слово не длать никакого различія между своими подданными и относиться одинаково къ протестантамъ и католикамъ’! Но шесть мсяцевъ спустя король нарушилъ свое общаніе и веллъ убить адмирала! Если мы отворимъ ему ворота нашего города, то у насъ будетъ такая-же Вароломеевская рзня, какъ въ Париж.

— Король былъ обманутъ Гизами. Онъ раскаивается и желалъбы искупить пролитую кровь. Если вы будете упорствовать и незахотите вести переговоровъ, то вы этимъ раздражите католиковъ: на васъ обрушатся вс силы королевства, и тогда будетъ уничтоженъ послдній оплотъ протестантской религіи! Поврьте мн, г-нъ мэръ, намъ нтъ иного исхода, какъ только согласиться на миролюбивыя предложенія короля.

— Низкій трусъ! воскликнулъ пасторъ,— ты желаешь мира, потому что опасаешься за свою жизнь!

— Опомнитесь, что вы говорите, г-нъ пасторъ!.. сказалъ мэръ.

— Однимъ словолъ, продолжалъ спокойно Ла-Ну,— если король согласится не ставить гарнизона въ Ла-Рошели и не нарушать свободы нашего вроисповданія, то по моему мннію слдуетъ послать ему городскіе ключи съ изъявленіемъ нашей покорности.

— Измнивъ! кричалъ Лапласъ,— ты подкупленъ тиранами!..

— Что съ вами, г-нъ пасторъ! Перестаньте ради Бога! прервалъ его мэръ.

Ла-Ну презрительно улыбнулся.

— Мы живемъ въ странное время, г-нъ мэръ, сказалъ онъ, — военные люди толкуютъ о необходимости мира, священники проповдуютъ войну!.. А вамъ, г-нъ пасторъ, я посовтовалъ бы отправиться домой, ваша супруга вроятно давно ждетъ васъ къ обду.

Эти слова окончательно привели въ бшенство Лапласа. Не находя достаточно оскорбительныхъ словъ, онъ счелъ наилучшимъ отвтить пощечиной, и ударилъ по лицу заслуженнаго воина.

— Господи, что вы длаете? воскликнулъ мэръ.— Кто вамъ далъ право бить лучшаго гражданина и самого храбраго защитника Ла-Рошели?

Мержи, присутствовавшій при этой сцен, поднялъ руку, чтобы наказать достойнымъ образомъ дерзкаго священника, но Ла-Ну удержалъ его.

Когда рука стараго сумасброда прикоснулась къ сдой бород Ла-Ну, глаза его на секунду сверкнули гнвомъ. Но вслдъ затмъ лицо его снова приняло прежнее выраженіе невозмутимаго спокойствія, какое мы встрчаемъ за мраморныхъ бюстахъ римскихъ сенаторовъ.

— Отведите этого старика къ его жен! сказалъ онъ одному изъ буржуа, которые бросились къ пастору, чтобы скоре увести его,— скажите ей, что онъ сегодня несовсмъ здоровъ и что за нимъ нуженъ присмотръ… А вы, господинъ мэръ, потрудитесь собрать человкъ полтораста волонтеровъ, я желалъ бы завтра сдлать вылазку передъ восходомъ солнца, нока солдаты, ночевавшіе въ траншеяхъ, еще не успли согрться отъ холода, какъ медвди, на которыхъ нападаютъ во время оттепели. Я замтилъ, что люди, которые провели ночь подъ кровлей, легко одолваютъ тхъ, которые спали на открытомъ воздух… Мосье де-Мержи, если вы не очень торопитесь къ обду, то не хотите ли сдлать со мной прогулку до Евангельскаго бастіона? Мн хотлось бы взглянуть, насколько подвинулись работы у непріятеля.

Ла-Ну поклонился мэру и, опираясь на плечо молодого человка, направился къ бастіону.

Они пришли въ тотъ самый моментъ, когда пушечный выстрлъ смертельно ранилъ на бастіон двухъ человкъ. Камни были обрызганы кровью, одинъ изъ этихъ несчастныхъ умолялъ товарищей, чтобы они скоре покончили съ нимъ. Ла-Ну, облокотившись на парапетъ, нкоторое время смотрлъ молча на работы осаждающихъ, затмъ, обратившись къ Мержи, сказалъ:

— Какая ужасная вещь война, а тмъ боле междоусобная!.. Этотъ выстрлъ сдланъ изъ французской пушки, французъ приложилъ къ ней фитель, и двое французовъ убиты этимъ ядромъ. Еще ничего, когда убиваешь людей на разстояніи пол-мили, но ничего не можетъ быть ужасне, когда приходится вонзить шпагу въ тло человка, который проситъ о пощад на родномъ язык!.. Однако мы длали это сегодня утромъ…

— Вы не были свидтелемъ рзни 24-го августа, мосье Ла-Ну! Если бы вамъ пришлось въ это время перезжать Сену, когда вода была красная отъ крови и въ ней было больше труповъ, нежели льдинъ во время ледохода, то вы врядъ ли почувствовали сожалніе къ людямъ, съ которыми мы сражаемся теперь. Что касается меня лично, то я въ каждомъ папист вижу убійцу.

— Вы клевещете на вашихъ соотечественниковъ, мосье де-Мержи! Поврьте мн, что среди осаждающихъ вы почти не встртите тхъ изверговъ, о которыхъ вы говорите. Солдаты эти большею частью французскіе крестьяне, которые бросили плугъ, чтобы заработать нсколько лишнихъ су, а дворяне и капитаны дерутся потому, что они присягали въ врности королю. Быть можетъ, правда на ихъ строк, а мы… не боле какъ мятежники.

— Мятежники! Нтъ! Я глубоко убжденъ въ правот нашего дла: мы сражаемся за нашу религію и защищаемъ нашу жизнь.

— Я завидую вамъ, мосье де-Мержи, никакія сомннія не тревожатъ васъ! замтилъ Ла-Ну съ глубокимъ вздохомъ.

— Чортъ побери, воскликнулъ стоявшій возл нихъ солдатъ, выстрливъ изъ мушкета,— онъ точно заколдованъ! Вотъ уже третій день, какъ я цлюсь въ него и не могу подстрлить!

— О комъ вы говорите? спросилъ Мержи.

— Вотъ, видите ли вы тамъ этого молодца въ блой куртк, съ краснымъ перомъ на шляп и въ красномъ шарф? Онъ ежедневно прогуливается передъ аванпостами, и точно поддразниваетъ насъ. Это, вроятно, кто нибудь изъ придворныхъ франтовъ, пріхавшихъ сюда съ герцогомъ анжуйскимъ.

— Разстояніе довольно велико,— сказалъ Мержи,— но все равно — дайте мн заряженный мушкетъ.

Одинъ изъ солдатъ подалъ ему свое ружье. Мержи положилъ дуло на парапетъ и прицлился съ большимъ вниманіемъ.

— А если это кто нибудь изъ вашихъ друзей! замтилъ Ла-Ну.— Что вамъ за охота убивать такимъ образомъ человка? Предоставьте это мушкетерамъ.

Мержи хотлъ спустить курокъ, но остановился.

— У меня нтъ друзей среди католиковъ!— сказалъ онъ,— кром одного… Но я убжденъ, что его нтъ среди осаждающихъ.

— Разв вашъ братъ не могъ пріхать сюда въ свит герцога?

Рука Мержи дрогнула при этихъ словахъ. Раздался выстрлъ, но пуля, какъ видно было изъ поднявшейся пыли, легла довольно далеко отъ цли. Мержи не предполагалъ, чтобы его братъ могъ быть между католиками, но тмъ не мене онъ былъ доволенъ, что пуля пролетла мимо. Человкъ, въ котораго онъ стрлялъ, продолжалъ расхаживать медленными шагами и, наконецъ, исчезъ за свжими землянными насыпями, которыя поднимались со всхъ сторонъ города.

ГЛАВА XXVI.
Вылазка.

Впродолженіе всей ночи шелъ безпрерывно мелкій и холодный дождь, и прекратился только въ тотъ моментъ, когда наступающій день возвстилъ о себ тусклымъ свтомъ, который съ трудомъ пробивался сквозь густой туманъ, стелющійся по земл. Втеръ разрывалъ его мстами въ огромные сроватые клочки, которые вскор опять соединялись подобно тому, какъ сливаются волны, раздленныя кормой судна. Поле, покрытое этимъ непроницаемымъ паромъ, кое-гд прорзаннымъ верхушками деревьевъ, имло видъ обширнаго наводненія.

Неопредленный утренній свтъ, смшанный съ мерцаніемъ факеловъ, освщалъ толпу солдатъ и волонтеровъ, собранныхъ на одной изъ улицъ Ла-Рошели, ведущей къ Евангельскому бастіону. Они ходили взадъ и впередъ по мостовой и длали различныя тлодвиженія, чтобы согрться отъ холодной пронизывающей сырости, которая сопровождаетъ восходъ солнца въ зимніе мсяцы. При этомъ каждый считалъ своимъ долгомъ послать къ чорту или выбранить того, кто заставилъ ихъ взяться за оружіе въ такой ранній часъ утра, хотя въ тон голоса, несмотря на самыя энергическія ругательства, проглядывало хорошее расположеніе духа и надежда на побду, которая всегда оживляетъ солдатъ, когда ими предводительствуетъ уважаемый начальникъ. Они говорили полушутя и полусердитымъ тономъ.

— Этотъ проклятый съ своей желзной рукой, что ему не спится! Едва успютъ люди ссть за завтракъ, какъ онъ уже велитъ бить утреннюю зорю! Чортъ, а не человкъ! Съ нимъ никогда спокойно не проспишь ночи. Клянусь бородой покойнаго адмирала, что если сейчасъ не засвистятъ пули, то я засну здсь стоя, какъ въ своей постели! Ну, слава Богу, несутъ водку! она отогретъ насъ лучше всякаго лекарства… Немудрено простудиться при такомъ дьявольскомъ туман!..

Пока солдатамъ раздавали водку, офицеры окружили Ла-Ну, и съ живымъ интересомъ выслушивали планъ аттаки, которую онъ намревался сдлать противъ осаждающихъ. Въ это время неожиданно раздался барабанный бой, каждый поспшилъ къ своему посту, явился пасторъ, благословилъ солдатъ и уговаривалъ ихъ не щадить своей жизни въ предстоящемъ бою, общая царствіе небесное, въ случа если имъ не удастся вернуться въ городъ и получить должное вознагражденіе отъ своихъ согражданъ. Проповдь продолжалась всего нсколько минутъ, но Ла-Ну нашелъ ее слишкомъ длинной. Это былъ не тотъ человкъ, который еще наканун жаллъ каждую каплю французской крови, пролитую въ междоусобной войн. Теперь онъ, повидимому, самъ ожидалъ съ нетерпніемъ начала рзни. Когда пасторъ окончилъ свою рчь и солдаты отвтили: аминь, онъ громко сказалъ имъ: ‘товарищи! г-нъ пасторъ далъ намъ добрый совтъ: поручимъ себя Божьему промыслу и нашей сабл. Помните, что если я останусь въ живыхъ, то убью всякаго, кто пощадитъ паписта и не всадитъ въ него своего заряда’.

— Что это значитъ, мосье Ла-Ну? спросилъ вполголоса Мержи,— вы говорите сегодня совсмъ не то, что вчера?

— Учились ли вы по-латыни? спросилъ Ла-Ну рзкимъ тономъ.

— Да, но я не знаю…

— Ну, помните ли прекрасное латинское изрченіе: Age quod agis.

Онъ подалъ сигналъ, раздался пушечный выстрлъ, и весь отрядъ скорымъ шагомъ направился въ поле, между тмъ какъ небольшіе взводы солдатъ, выйдя изъ другихъ воротъ, произвели тревогу на многихъ пунктахъ непріятельской линіи. Послднее было сдлано съ тою цлью, чтобы католики вообразили, что ихъ аттакуютъ со всхъ сторонъ и не посмли бы оказать помощи въ пункт главной аттаки изъ боязни оставить безъ защиты какое либо мсто ихъ ретраншментовъ, которымъ, повидимому, со всхъ сторонъ грозила опасность.

Евангельскій бастіонъ, противъ котораго были преимущественно направлены работы инженеровъ католической арміи, подвергался наибольшей опасности отъ пятипушечной батареи, устроенной на небольшомъ возвышеніи, на вершин котораго виднлись полуразрушенные остатки прежней мельницы. Ровъ съ землянымъ парапетомъ- защищалъ апроши со стороны города, кром того, передъ рвомъ разставлены были на-караул мушкетеры. Но ихъ мушкеты посл нсколькихъ часовъ сырости оказались почти негодными для употребленія и, какъ предвидлъ Ла-Ну, хорошо вооруженные протестанты, заране приготовленные къ аттак, имли большое преимущество надъ людьми, захваченными врасплохъ, которые были измучены отъ безсонныхъ ночей и промерзли отъ дождя и холода.

Ближайшіе караульные были перебиты. Случайно сдланный выстрлъ разбудилъ батарейную стражу, но она поднялась на ноги уже въ то время, когда непріятель овладлъ парапетомъ и приближался къ мельниц. Нкоторые изъ солдатъ пытались оказать сопротивленіе, но оружіе вываливалось изъ ихъ рукъ, окоченвшихъ отъ холода, мушкеты большею частію давали осчку, между тмъ какъ ни одинъ изъ непріятельскихъ выстрловъ не пропалъ даромъ. Побда была на сторон протестантовъ, они овладли батареей съ громкими криками: Нечего щадить ихъ! Пусть вспомнятъ 24 августа!

Въ уцлвшей башн прежней мельницы помщалось пятьдесятъ человкъ солдатъ-католиковъ. Капитанъ, услыхавъ шумъ, появился въ дверяхъ въ ночномъ колпак съ подушкой въ одной рук и саблей въ другой. Не ожидая вылазки, онъ вообразилъ, что шумъ происходитъ отъ ссоры между солдатами, но ударъ алебарды моментально ошеломилъ его, онъ упалъ на землю облитый кровью. Солдаты на-скоро воздвигли баррикаду передъ дверью башни и нкоторое время удачно отбивали осаждающихъ, стрляя изъ оконъ. Но на бду ихъ, около самаго строенія были свалены огромныя кучи соломы, сна и валежника, приготовленныя для габіоновъ. Протестанты подожгли ихъ, огонь въ нсколько секундъ охватилъ башню и поднялся до оконъ. Вскор раздались жалобные крики, крыша была объята пламенемъ и грозила обрушиться на головы несчастныхъ осажденныхъ. Между тмъ, загорлась дверь, заложенная баррикадами, такъ что выходъ былъ окончательно закрытъ имъ съ этой стороны. Если бы они вздумали выскочить изъ оконъ, то упали бы въ пламя или были бы подняты концами пикъ. Одинъ прапорщикъ сдлалъ попытку спуститься изъ окна. Его латы кончались по тогдашней мод желзной юбкой {Подобныя вооруженія можно видть въ парижскомъ артиллерійскомъ музе. Прекрасный эскизъ Рубенса, изображающій турниръ, даетъ понятіе о томъ способ, какимъ здили верхомъ въ этой желзной юбк. На сдл длался родъ табурета, на который садился всадникъ, такъ что его колни были почти на одномъ уровн съ головой лошади. См. также ‘Описаніе человка, сожженнаго въ полномъ вооруженіи’, L’Histoire universelle д’Обине.}, которая покрывала животъ и верхнюю часть ногъ и расширялась на подобіе воронки, такъ что можно было свободно ходить въ ней. Но окно было слишкомъ узко, чтобы эта часть вооруженія могла пройти черезъ него, и несчастный прапорщикъ такъ стремительно бросился впередъ, что большая часть его тла, сжатая какъ въ тискахъ, повисла изъ окна, вслдствіе чего онъ не могъ сдвинуться съ мста. Пламя все ближе и ближе подступало къ нему, латы его накалились и онъ постепенно жарился въ нихъ, какъ въ знаменитомъ бронзовомъ бык сицилійскаго тирана Фалариса. Громкіе вопли страдальца оглашали воздухъ, онъ размахивалъ руками, какъ бы умоляя о помощи. Наступила минута глубокаго молчанія, затмъ осаждающіе, точно сговорившись, подняли воинственный крикъ, чтобы не слышать раздирающихъ стоновъ человка, горвшаго заживо. Онъ внезапно исчезъ въ вихр огня и дыма, почти одновременно съ этимъ обрушилась башня, и среди летвшихъ обломковъ упала, раскаленная до-красна, дымящаяся каска.

Но въ разгар битвы не долго длятся ощущенія ужаса и печали, инстинктъ самосохраненія настолько силенъ въ солдат, что чужія бдствія не могутъ надолго привлечь его вниманіе. Въ то время какъ часть побдителей гналась за бглецами, другіе заклепывали пушки, ломали лафеты и бросали въ ровъ габіоны захваченной батареи и трупы ея защитниковъ.

Мержи былъ изъ числа храбрецовъ, которые первые перелзли ровъ и вошли на насыпь, окружавшую непріятельскую батарею. Довольный побдой, одержанной протестантами, онъ остановился на минуту, чтобы вырзать кинжаломъ имя Діаны на одной изъ взятыхъ пушекъ. Затмъ онъ присоединился къ товарищамъ, чтобы помочь имъ въ уничтоженіи непріятельскихъ работъ.

Двое солдатъ, взявъ за голову и за ноги католическаго капитана, не подававшаго никакихъ признаковъ жизни, намревались сбросить его тло въ ровъ. Но мнимый мертвецъ внезапно открылъ глаза и, увидя Мержи, воскликнулъ:

— Сжальтесь надо мной, мосье де-Мержи! Я плнникъ, спасите меня! Разв вы не узнаете вашего друга Бевилля?

Лицо несчастнаго капитана было покрыто кровью, такъ что Мержи съ трудомъ узналъ въ немъ блестящаго молодаго придворнаго, котораго онъ видлъ въ Париж полнымъ жизни и веселья. Онъ приказалъ солдатамъ опустить его на землю, самъ перевязалъ ему раны и, положивъ на лошадь, отправилъ въ городъ.

Едва усплъ онъ окончить эти хлопоты и проститься съ пріятелемъ, какъ замтилъ толпу кавалеристовъ, хавшихъ рысью но дорог между городомъ и сгорвшей мельницей. Повидимому, это былъ отрядъ католической арміи, который намревался отрзать протестантамъ отступленіе отъ взятой ими батареи.

Мержи поспшилъ къ Ла-Ну.— Дайте мн полсотни мушкетеровъ, сказалъ онъ,— я засяду за этимъ заборомъ, мимо котораго они будутъ прозжать, и если мы не обратимъ ихъ въ бгство, то прикажите меня повсить.

— Я ничего не имю противъ этого требованія и надюсь, что со временемъ ты будешь отличнымъ капитаномъ! сказалъ Ла-Ну и, обратившись къ мушкетерамъ, добавилъ: — Идите за нимъ и исполняйте все, что онъ прикажетъ!

Мержи въ нсколько секундъ разставилъ мушкетеровъ вдоль забора и веллъ имъ держать ружья на-готов. Непріятельскій отрядъ быстро приближался, уже можно было разслышать топотъ лошадиныхъ копытъ по грязной дорог.

— Ихъ капитанъ, сказалъ Мержи вполголоса,— тотъ самый чудакъ, котораго намъ не удалось подстрлить вчера. Ну, сегодня онъ не уйдетъ отъ насъ.

Стоявшій возл него мушкетеръ наклонилъ голову какъ бы въ знакъ того, что считаетъ это своимъ дломъ. Кавалеристы были на разстояніи двадцати шаговъ, ихъ капитанъ, повидимому, собирался отдать какое-то приказаніе, но Мержи предупредилъ его, громко крикнувъ своимъ людямъ: стрляй!

Капитанъ съ краснымъ перомъ въ это время повернулъ голову… и Мержи узналъ своего брата. Онъ протянулъ руку, чтобы остановить мушкетеровъ, но уже было слишкомъ поздно. Раздался ружейный залпъ. Кавалеристы, застигнутые врасплохъ, разсялись но полю, капитанъ Жоржъ упалъ съ лошади, прострленный двумя пулями.

ГЛАВА XXVII.
Госпиталь.

Старинный католическій монастырь, упраздненный городскимъ совтомъ Ла-Рошели, былъ превращенъ во время осады въ госпиталь для раненыхъ. Изъ часовни былъ вынесенъ алтарь, скамьи и вс украшенія и подъ устланъ соломой и сномъ, сюда сносили простыхъ солдатъ. Прежняя монастырская трапеза предназначалась для высшихъ чиновъ. Это была довольно большая зала, украшенная дубовой рзьбой, съ широкими стрльчатыми окнами, пропускавшими достаточно свта для хирургическихъ операцій, которыя почти безпрерывно производились здсь.

Капитанъ Жоржъ лежалъ на матрац, обагренномъ его собственной кровью и многихъ другихъ, которые лежали до него на этомъ злополучномъ лож. Связка соломы служила ему изголовьемъ. Съ него сняли латы и разодрали куртку и рубашку. Онъ былъ обнаженъ до пояса, но правая рука была въ кожанномъ нарукавник и въ стальной перчатк. Солдатъ, стоя на колняхъ передъ нимъ, вытиралъ кровь, которая текла изъ его ранъ, одна изъ нихъ была на живот, другая, боле легкая, на лвой рук. Мержи былъ настолько убитъ горемъ, что не могъ оказать никакой существенной помощи. Онъ или сидлъ у постели умирающаго и горько плакалъ, или же съ воплемъ отчаянія бросался на полъ, упрекая себя въ томъ, что онъ убилъ любимаго брата. Жоржъ сохранялъ присутствіе духа и старался по возможности успокоить несчастнаго виновника своей смерти.

Въ двухъ шагахъ отъ него лежалъ Бевилль въ такомъ-же печальномъ положеніи. Но черты его лица не выражали того спокойствія и покорности судьб, какую можно было видть у Жоржа. Время отъ времени онъ глухо стоналъ и съ отчаяніемъ глядлъ на своего сосда, какъ бы, завидуя его храбрости и присутствію духа.

Немного погодя въ залу вошелъ человкъ лтъ сорока, худощавый и плшивый, съ лицомъ покрытымъ глубокими морщинами, онъ держалъ въ рукахъ зеленый мшокъ съ хирургическими инструментами, одинъ видъ которыхъ могъ привести въ ужасъ больныхъ. Это былъ мосье Бризаръ, довольно искусный хирургъ по своему времени, другъ и ученикъ знаменитаго Амбруаза Hap. Онъ повидимому только, что сдлалъ какую-то операцію, потому что рукава его были засучены до локтя, и на немъ былъ большой фартукъ, весь обрызганный кровью.

Онъ остановился передъ постелью Жоржа.

— Что вамъ нужно и кто вы? спросилъ Жоржъ.

— Я хирургъ, милостивый государь, если вамъ неизвстно имя Бризара, то это только доказываетъ, что вы не знаете многихъ вещей. Теперь вооружитесь ослинымъ терпніемъ, какъ говоритъ Пар! Слава Богу, я знаю толкъ въ мушкетныхъ выстрлахъ, такъ какъ желалъ-бы имть столько тысячъ ливровъ, сколько вынулъ пуль на своемъ вку. Въ настоящее время многіе изъ моихъ паціентовъ также здоровы, какъ вашъ покорный слуга.

— Сдлайте одолженіе, г-нъ докторъ, скажите правду! Я убжденъ, что моя рана смертельна.

Хирургъ сперва осмотрлъ лвую руку больнаго и сказалъ:— ‘Пустяки!’ Затмъ онъ началъ ощупывать рану на живот и вызвалъ этимъ такую сильную боль, что Жоржъ едва не вскрикнулъ, и съ гнвомъ оттолкнулъ хирурга своей правой рукой.

— Убирайтесь къ чорту! сказалъ онъ раздраженнымъ голосомъ,— дальше смотрть нечего! Я вижу по вашему лицу, что дло кончено.

— Если я не ошибаюсь милостивый государь, то пуля вроятно прошла въ нижнюю часть живота, затмъ, поднявшись вверхъ, застряла въ спинномъ хребт, что мы называемъ по гречески rachis… У меня явилось это предположеніе на томъ основаніи, что ваши ноги лишены движенія и похолодли. Этотъ болзненный признакъ никогда не обманываетъ въ данномъ случа.

— Выстрлъ сдланъ почти въ упоръ и пуля засла въ спинномъ хребт… Ну, этого слишкомъ достаточно, чтобы отправить ad patres простаго смертнаго!… Вамъ нечего больше мучить меня, г-нъ докторъ, дайте мн умереть спокойно.

— Нтъ, онъ будетъ жить! спасите его! воскликнулъ Мержи съ растеряннымъ видомъ, хватая за руку хирурга.

— Да, можетъ быть, онъ проживетъ часъ или два, отвтилъ холодно Бризаръ,— такъ какъ невидимому это очень здоровая натура.

Мержи бросился на колни передъ постелью умирающаго и, схвативъ его руку, покрылъ ее поцлуями.

— Часъ или два!.. повторилъ Жоржъ. Тмъ лучше, я боялся, что мн прійдется дольше страдать.

— Нтъ, это невозможно! воскликнулъ съ рыданіемъ Мержи.— Ты не умрешь Жоржъ! Неужели мн суждено быть убійцей роднаго брата.

— Тише, успокойся, Бернаръ, и не тряси меня такъ!.. Каждое твое движеніе отзывается тутъ… Я чувствую себя теперь гораздо лучше, если только опять не начнется эта невыносимая боль…

Мержи слъ на полъ около матраца и, уткнувъ голову въ колни, закрылъ лицо обими руками. Онъ не шевелился и только noвременамъ вздрагивалъ всмъ тломъ отъ судорожныхъ рыданій и нечеловческіе стоны вырывались съ усиліемъ изъ его груди.

Между тмъ хирургъ, перевязавъ рапу, началъ обтирать зондъ съ невозмутимымъ хладнокровіемъ.

— Я совтую вамъ, милостивый государь, приготовиться къ смерти, сказалъ онъ.— Если вамъ угодно имть пастора, то въ этомъ не можетъ быть недостатка въ нашемъ город, а захотите исповдываться у католическаго священника, то я пришлю его къ вамъ. Мн только что попался на глаза монахъ, взятый въ плнъ нашими людьми. Вотъ, смотрите: онъ тамъ въ углу бесдуетъ съ раненымъ папистомъ.

— Меня мучитъ жажда, распорядитесь пожалуйста, чтобы мн подали питья, сказалъ Жоржъ.

— Избави Богъ! Вы умрете часомъ раньше.

— Часъ жизни не стоитъ стакана порядочнаго вина! Однако прощайте, г-нъ докторъ! Вы видите рядомъ со мною лежитъ человкъ, который ожидаетъ васъ съ нетерпніемъ.

— Не прислать-ли къ вамъ пастора или монаха?

— Я не нуждаюсь ни въ одномъ изъ нихъ.

— Что вы хотите этимъ сказать?..

— Оставьте меня въ поко.

Хирургъ пожалъ плечами и подошелъ къ Бевиллю.

— Клянусь честью, воскликнулъ онъ,— вотъ здоровая рана! Эти черти волонтеры бьютъ какъ шальные!

— Могу-ли я надяться на выздоровленіе? спросилъ раненый слабымъ голосомъ.

— Вздохните, сказалъ Бризаръ.

Послышался родъ слабаго свиста отъ воздуха, выходившаго изъ груди Бевилля, между тмъ какъ изъ краевъ раны и изо рта больнаго полилась кровь какъ красная пна.

Хирургъ свиснулъ какъ-бы въ подражаніе этому звуку, затмъ поспшно наложилъ компресъ на рану, и, захвативъ свой мшокъ съ инструментами, поднялся съ мста.

Но глаза Бевилля, сверкавшіе лихорадочнымъ блескомъ, слдили за каждымъ его движеніемъ.— Ну, что вы скажете докторъ? спросилъ онъ дрожащимъ голосомъ.

— Ваша псня спта! отвтилъ лаконически хирургъ, и, не поворачивая головы, онъ подошелъ къ другому больному.

— Боже мой, какъ тяжело умирать въ молодости! воскликнулъ несчастный Бевилль, опуская голову на связку соломы, которая служила ему подушкой.

Жоржъ настойчиво просилъ пить, но никто не ршался подать ему стаканъ воды изъ боязни ускорить его кончину. Странное человколюбіе, которое не иметъ другой цли, какъ только продлить мученія безпомощнаго страдальца. Въ это время въ залу вошелъ Ла-Ну и капитанъ Дитрихъ въ сопровожденіи нсколькихъ офицеровъ, чтобы взглянуть на раненыхъ. Они остановились передъ постелью Жоржа. Ла-Ну, опираясь на рукоятку своей шпаги, поперемнно смотрлъ на обоихъ братьевъ, въ глазахъ его выражалось глубокое сожалніе, которое возбуждало въ немъ это печальное зрлище.

Жестяная фляжка, висвшая у пояса Дитриха привлекла вниманіе Жоржа.— Капитанъ, сказалъ онъ,— вы старый воинъ?..

— Да, вы правы, я самъ считаю себя старикомъ! Борода быстре сдетъ отъ порохового дыма, нежели отъ лтъ. Мое имя капитанъ Дитрихъ Горнштейнъ.

— Скажите, что сдлали бы вы на моемъ мст, если бы васъ ранили такъ, какъ меня?

Капитанъ Дитрихъ наклонился къ больному и осмотрлъ его раны съ видомъ знатока, который видлъ ихъ не мало на своемъ вку и можетъ судить о степени ихъ важности. Затмъ онъ отвтилъ серьезнымъ тономъ: — Во-первыхъ, я принялъ бы мры, чтобы успокоить свою совсть, а во-вторыхъ, спросилъ бы себ стаканъ хорошаго рейнвейна, если бы оно было подъ рукою.

— Ну, представьте себ, я просилъ ихъ дать мн глотокъ ихъ негоднаго рошельскаго вина, а они лишаютъ меня и этого удовольствія.

Дитрихъ отстегнулъ свою фляжку, которая была довольно почтенныхъ размровъ и хотлъ передать ее раненому.

— Что вы длаете, капитанъ? воскликнулъ одинъ изъ мушкетеровъ, пришедшихъ съ Ла-Ну,— докторъ сказалъ, что онъ тотчасъ же умретъ, если напьется.

— Часомъ раньше или позже, не все ли равно! По крайней мр это доставитъ ему небольшое утшеніе передъ смертью. Пейте съ Богомъ, мой храбрый товарищъ! Досадно, что я не могу предложить вамъ боле порядочнаго вина.

— Безконечное вамъ спасибо, капитанъ Дитрихъ, сказалъ Жоржъ, утоливъ жажду. Затмъ, протянувъ здоровую руку, онъ подалъ фляжку Бевиллю со словами: — На, возьми это, мой бдный другъ, ты врно не откажешься послдовать моему примру.

Бевилль ничего не отвтилъ и только покачалъ головой въ вид отказа.

— Господи! вотъ еще новое мученіе! воскликнулъ Жоржъ раздраженнымъ голосомъ.— Неужели мн не дадутъ умереть спокойно?

Онъ увидлъ пастора, который подходилъ къ нему съ библіей подъ мышкой.

— Мой сынъ, сказалъ пасторъ,— когда вы…

— Довольно! Замолчите, пожалуйста. Я знаю заране, что вы скажете, и поэтому не трудитесь напрасно. Я католикъ.

— Католикъ? спросилъ съ удивленіемъ Бевилль. Значитъ, ты больше не атеистъ?

— Но вы были прежде воспитаны въ реформатской религіи, продолжалъ пасторъ,— и въ этотъ торжественный и страшный моментъ, когда вы должны предстать передъ Верховнымъ Судьей нашихъ поступковъ и совсти…

— Я уже говорилъ вамъ, что я католикъ!.. Оставьте меня въ поко.

— Но…

— Сжальтесь надо мной, капитанъ Дитрихъ! Вы уже оказали мн существенную услугу, сдлайте мн еще одно одолженіе: избавьте меня отъ всхъ этихъ увщаній и стованій.

— Я совтую вамъ удалиться, сказалъ Дитрихъ пастору,— вы видите, онъ не расположенъ слушать васъ.

Ла-Ну сдлалъ знакъ монаху, чтобы тотъ подошелъ къ раненому.

— Вотъ священникъ вашей религіи, капитанъ Жоржъ, сказалъ Ла-Ну,— мы не желаемъ стснять васъ, такъ какъ это дло совсти…

— Монахъ или пасторъ, не все ли равно! Прогоните ихъ обоихъ! воскликнулъ съ досадой Жоржъ.

Но монахъ и пасторъ встали по обимъ сторонамъ постели и, повидимому, намревались оспаривать другъ у друга умирающаго.

— Этотъ дворянинъ католикъ, сказалъ монахъ.

— Но онъ родился протестантомъ, и я долженъ исповдывать его…

— Вы забываете, что онъ принялъ католичество.

— Онъ, вроятно, пожелаетъ умереть въ вр отцовъ своихъ.

— Приступимъ къ исповди, сынъ мой!..

— Прочтите символъ вры, сынъ мой!

— Надюсь, вы умрете истиннымъ католикомъ!..

— Удалите его, онъ посланъ Антихристомъ, воскликнулъ пасторъ, разсчитывая на сочувствіе большинства присутствующихъ.

Одинъ изъ солдатъ, ревностный гугенотъ, схватилъ монаха за поясъ и толкнулъ его со словами:— Убирайся прочь, бритый висльникъ. У насъ уже давно не поютъ мессъ въ Ла-Рошели!

— Подождите, сказалъ Ла-Ну, останавливая монаха.— Если этотъ дворянинъ желаетъ исповдываться, то, клянусь честью, никто не помчаетъ ему въ этомъ.

— Отъ души благодарю васъ, мосье Ла-Ну… сказалъ умирающій.

— Будьте вс свидтели, прервалъ монахъ,— что онъ желаетъ исповдываться!

— Онъ хочетъ вернуться къ вр своихъ предковъ, воскликнулъ пасторъ.

— Нтъ, чортъ васъ побери! Оставьте меня въ поко. Разв я умеръ, что вы, какъ вороны, каркаете надъ моимъ трупомъ. Мн не нужно ни вашихъ мессъ, ни вашихъ псалмовъ.

— Онъ богохульствуетъ! воскликнули въ одинъ голосъ представители двухъ различныхъ религій.

— Нужно же врить во что нибудь, замтилъ Дитрихъ съ невозмутимымъ хладнокровіемъ.

— Я врю… что вы, капитанъ, порядочный человкъ, сказалъ съ усиліемъ Жоржъ,— и что вы избавите меня отъ нихъ… Уйдите отсюда, кровопійцы, дайте мн умереть, какъ собак, безъ вашей помощи!..

— Да, ты умрешь собачьей смертью! сказалъ съ негодованіемъ пасторъ.

Монахъ набожно перекрестился и подошелъ къ постели Бевилля.

Ла-Ну и Мержи остановили пастора.

— Сдлайте попытку убдить его! сказалъ Мержи.— Сжальтесь надъ нимъ и надо мной.

— Мосье Жоржъ, сказалъ Ла-Ну умирающему,— поврьте старому солдату, что увщанія человка, посвятившаго себя Богу, могутъ усладить послднія минуты нашей жизни. Не слушайтесь совтовъ преступнаго тщеславія и не губите своей души ради пустаго хвастовства.

— Я думалъ о смерти не съ сегодняшняго дня, возразилъ Жоржъ,— мн не нужно ни чьихъ увщаній, чтобы приготовиться къ ней… Я никогда не былъ склоненъ къ хвастовству, а теперь мене, чмъ когда либо. Но, чортъ побери, я не имю никакого желанія слушать эту чепуху.

Пасторъ пожалъ плечами и удалился изъ залы вслдъ за Ла-Ну, который шелъ медленными шагами, опустивъ голову.

— Товарищъ, сказалъ Дитрихъ,— вы должно быть чертовски страдаете, если ршаетесь говорить такія вещи.

— Дйствительно, мои мученія невыносимы.

— Въ такомъ случа, я надюсь, что Господь не прогнвается на ваши слова, хотя они сильно смахиваютъ на богохульство. Но когда человкъ прострленъ насквозь, то, чортъ возьми, ему не грхъ ругаться, если онъ чувствуетъ отъ этого нкоторое облегченіе.

Жоржъ улыбнулся и взялъ фляжку.— Пью за ваше здоровье, капитанъ! Вы отличная сидлка для раненаго солдата!

Съ этими словами онъ протянулъ руку капитану Дитриху, который пожалъ ее съ видимымъ волненіемъ.

— Чортъ знаетъ, пробормоталъ онъ про себя,— въ какомъ бы я былъ скверномъ положеніи, если бы мой братъ Геннигъ былъ католикъ и я всадилъ бы ему, такимъ образомъ, пулю въ животъ… Вотъ когда осуществилось предсказаніе Милы!

— Жоржъ, мой дорогой другъ, проговорилъ съ усиліемъ Бевилль,— скажи мн что нибудь. Мы должны умереть… Скоро наступитъ страшная минута… Неужели ты и теперь думаешь такъ, какъ въ т времена, когда ты мн проповдывалъ атеизмъ.

— Разумется! Соберись съ мужествомъ. Еще нсколько минутъ и нашимъ страданіямъ наступитъ конецъ.

— Но этотъ монахъ толкуетъ мн объ ад… чертяхъ… и всякой всячин… Съ этими вещами нельзя шутить!..

— Все это пустая болтовня!

— Но если онъ говоритъ правду?

Жоржъ ничего не отвтилъ и, обращаясь къ Дитриху, сказалъ.— Капитанъ, я оставляю вамъ на память мою шпагу и латы, къ сожалнію я не могу предложить вамъ ничего лучшаго за превосходное вино, которымъ вы такъ щедро угостили меня.

— Жоржъ, продолжалъ Бевилль жалобнымъ голосомъ,— меня пугаетъ мысль о будущей жизни… вчность…

— Трусъ!

— Но вдь дло идетъ о вчномъ мученіи… По невол струсишь!

— Ну, исповдуйся, если хочешь и кончимъ этотъ глупый разговоръ.

— Скажи мн только, ты увренъ, что адъ не существуетъ?

— Я ни въ чемъ не увренъ.

— Значитъ, у тебя явились относительно этого нкоторыя сомннія?…

— Я уже сказалъ теб: исповдуйся и оставь меня въ поко.

— Ты будешь насмхаться надо мной.

Жоржъ невольно улыбнулся, затмъ добавилъ серьезнымъ тономъ:

— На твоемъ мст я покаялся бы въ грхахъ и соборовался бы масломъ, чтобы быть готовымъ къ смерти.

— Ну, я сдлаю такъ, какъ ты совтуешь, и буду исповдиваться посл тебя…

— Теб придется слишкомъ долго ждать!

— Чортъ возьми!.. думай, что хочешь, а я хочу умереть истиннымъ христіаниномъ… Ну, отецъ мой, не будемъ терять времени… Только подсказывайте, что я долженъ говорить, я забылъ вс молитвы.

Пока монахъ исповдывалъ Бевилля, Жоржъ выпилъ еще глотокъ вина и, положивъ голову на подушку, закрылъ глаза. Онъ пролежалъ спокойно около четверти часа, но тутъ вздрогнулъ и застоналъ отъ боли.

Мержи, думая, что онъ кончается, громко вскрикнулъ и приподнялъ ему голову.

— Опять! сказалъ Жоржъ, отталкивая его руку.— Успокойся, Бернаръ, и не трогай меня.

— Жоржъ, ты умираешь по моей вин, я убилъ тебя!..

— Что длать! Я не первый французъ, который убитъ роднымъ братомъ… и, вроятно, не послдній. Я никого не могу обвинять въ моей смерти… Когда герцогъ Анжуйскій освободилъ меня изъ тюрьмы и предложилъ сопровождать его, я далъ клятву не обнажать шпаги… Но сегодня утромъ, когда я узналъ, что аттаковали Бевилля и услыхалъ мушкетные выстрлы, мн захотлось узнать, въ чемъ дло..

Онъ закрылъ глаза, но потомъ снова открылъ ихъ и улыбаясь сказалъ своему брату:

— Графиня Тюржи поручила мн сказать теб, что она любитъ тебя по-прежнему.

Это были его послднія слова. Онъ умеръ черезъ четверть часа и, повидимому, безъ особенныхъ страданій. Почти одновременно съ нимъ скончался Бевилл на рукахъ монаха, который разсказывалъ впослдствіи, что онъ явственно слышалъ въ воздух радостный крикъ ангеловъ, принявшихъ душу раскаявшагося гршника, между тмъ какъ подъ землею ликовали нечистые, унося душу капитана Мержи.

Въ любой исторіи Франціи можно встртить описаніе, какъ Ла-Ну оставилъ Ла-Рошель вслдствіе глубокаго отвращенія къ междоусобной войн и упрековъ совсти, такъ какъ не могъ простить себ, что поднялъ оружіе противъ своего короля. Между тмъ католическая армія вынуждена была снять осаду, и заключенъ былъ четвертый миръ, за которымъ вскор послдовала смерть Карла ІХ-го.

Быть можетъ, меня спросятъ: утшился ли Мержи и пользуется ли онъ по-старому привязанностью Діаны? Но я считаю лишнимъ отвчать на эти вопросы и предоставляю ихъ ршить самому читателю, потому что такимъ образомъ онъ можетъ кончить романъ по своему вкусу.

Конецъ.

‘Историческій Встникъ’, тт. 9—10, 1882

ВАРОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ

ГЛАВА I.Рейтары.

ГЛАВА II.Непріятное пробужденіе.

ГЛАВА III.Молодые придворные.

ГЛАВА IV.Исповдь отступника.

ГЛАВА V.Проповдь.

ГЛАВА VI.Предводитель партіи.

ГЛАВА VII.Королевская милость.

ГЛАВА VIII.Бесда между читателемъ и авторомъ.

ГЛАВА IX.Перчатка.

ГЛАВА X.Охота.

ГЛАВА XI.Дуэлистъ по профессіи.

ГЛАВА XII.Блая магія.

ГЛАВА XIII.Клевета.

ГЛАВА XIV.На randez-vous.

ГЛАВА XV.Въ темнот.

ГЛАВА XVI.Признаніе.

ГЛАВА XVII.Частная аудіенція.

ГЛАВА XVIII.Попытки обращенія въ католичество.

ГЛАВА XIX.Францисканскій монахъ.

ГЛАВА XX.Легкая кавалерія.

ГЛАВА XXI.Послднее усиліе.

ГЛАВА XXII.Двадцать-четвертое августа.

ГЛАВА XXIII.Два монаха.

ГЛАВА XXIV.Осада Ла-Рошели.

ГЛАВА XXV.Ла-Ну.

ГЛАВА XXVI.Вылазка.

ГЛАВА XXVII.Госпиталь.

Читайте также:

ГЛАВА I.
Рейтары.

ГЛАВА II.
Непріятное пробужденіе.

ГЛАВА III.
Молодые придворные.

ГЛАВА IV.
Исповдь отступника.

ГЛАВА V.
Проповдь.

ГЛАВА VI.
Предводитель партіи.

ГЛАВА VII.
Королевская милость.

ГЛАВА VIII.
Бесда между читателемъ и авторомъ.

ГЛАВА IX.
Перчатка.

ГЛАВА X.
Охота.

ГЛАВА XI.
Дуэлистъ по профессіи.

ГЛАВА XII.
Блая магія.

ГЛАВА XIII.
Клевета.

ГЛАВА XIV.
На randez-vous.

ГЛАВА XV.
Въ темнот.

ГЛАВА XVI.
Признаніе.

ГЛАВА XVII.
Частная аудіенція.

ГЛАВА XVIII.
Попытки обращенія въ католичество.

ГЛАВА XIX.
Францисканскій монахъ.

ГЛАВА XX.
Легкая кавалерія.

ГЛАВА XXI.
Послднее усиліе.

ГЛАВА XXII.
Двадцать-четвертое августа.

ГЛАВА XXIII.
Два монаха.

ГЛАВА XXIV.
Осада Ла-Рошели.

ГЛАВА XXV.
Ла-Ну.

ГЛАВА XXVI.
Вылазка.

ГЛАВА XXVII.
Госпиталь.