В золотом веке, Френцель Карл, Год: 1870

Историческая проза
Время на прочтение: 461 минут(ы)
Скачать в PDF

ВЪ ЗОЛОТОМЪ ВКЪ

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ
К. ФРЕНЦЕЛЯ

ПЕРЕВОДЪ СЪ НМЕЦКАГО

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія А. С. Суворина, Эртелевъ пер., No 11—2.
1881

Часть первая.

ГЛАВА I.

Наступали послдніе лтніе дни. Передъ нашими глазами прекрасный ландшафтъ. Широкая рка, ярко освщенная послобденнымъ солнцемъ, быстро несется въ своемъ величественномъ теченіи. Низменные берега ея чмъ дальше, тмъ становятся живописне, все ближе и ближе подступаютъ къ вод скалы, овраги и холмы, поросшіе лсомъ. На юго-востокъ мстность представляетъ большой полукругъ, за которымъ поднимаются отдльныя горы причудливыхъ очертаній, въ вид пирамидъ, курфюрстскихъ шапокъ и королевскихъ коронъ. Всюду богатая лсная растительность, она наполняетъ лощины густой зеленью, покрываетъ собой уступы и вершины горъ. Темный лсъ уже начинаетъ окрашиваться мстами въ красный и желтый цвтъ. Кругомъ на поляхъ убранъ хлбъ. Плодовыя деревья, благодаря роскошной почв, изнемогаютъ подъ тяжестью золотистыхъ плодовъ и такъ наклонили свои втки, что пришлось подпереть ихъ. Эти деревья составляютъ гордость мстныхъ жителей, которые довели ихъ до возможнаго совершенства долголтнимъ тщательнымъ уходомъ.
По всей равнин разбросаны маленькія деревни, домики изъ сраго песчаника, добываемаго изъ сосднихъ скалъ, съ крышами крытыми гонтомъ, среди ихъ возвышаются стройныя церковныя башни. На вершин горы, подошва которой густо поросла лсомъ, виднется издали замокъ съ свтлыми окнами, позолоченными яркими лучами солнца. Этотъ замокъ показался бы еще красиве усталому путнику, идущему съ свера изъ живописной саксонской столицы, если бы въ нсколькихъ миляхъ отъ него, на выступ скалы, не возвышался другой величественный замокъ съ блыми стнами и несмтнымъ количествомъ оконъ, который по своей величин, удачно выбранной мстности у поворота рки и своеобразной архитектур, можно было легко признать за резиденцію гордаго богемскаго рода. Замокъ этотъ былъ недавно оконченъ и по своимъ огромнымъ размрамъ и великолпному убранству составлялъ предметъ оживленныхъ толковъ для всхъ постителей гостинницы ‘Краснаго Льва’, стоявшей на базарной площади крошечнаго города, который пріютился у самаго подножья замка на склон горы.
Какими иными разговорами могъ занять умный хозяинъ праздныхъ постителей чтобы подоле удержать ихъ въ своей гостинниц и заставить выпить надлежащее количество венгерскаго?
Въ это время въ политик не происходило ничего особеннаго или, по крайней мр, событія очень медленно слдовали одни за другими.
Тринадцать лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ пруссаки вышли изъ Саксоніи и могущественная австрійская императрица заключила миръ съ королемъ, въ Турціи и Польш также все было спокойно. Всюду царилъ миръ. Безпрепятственно плывутъ по рк лодки, нагруженныя яблоками и грушами, тяжелыя барки съ щебнемъ и плитнякомъ, торговцы ходятъ взадъ и впередъ между Дрезденомъ и Прагой. Богемскіе музыканты и венгерское вино составляютъ неизбжную принадлежность всякаго празднества у пограничныхъ жителей. Но повседневныя дла не могутъ служить темой долгихъ разсказовъ,— достаточно упомянуть о нихъ. Это какъ-бы изсякшій источникъ, дающій мало воды. Между тмъ, въ мір совершилось довольно важное событіе, которое по своимъ послдствіямъ отразилось и на глухомъ уголк земли, о которомъ идетъ рчь. Это событіе было уничтоженіе іезуитскаго ордена, но умные люди молчали объ этомъ, тмъ боле, что одно духовное лицо, принадлежавшее къ ордену, жило по сосдству и невыгодно было раздражать его. Такимъ образомъ, у бюргеровъ главной темой разговоровъ по прежнему служила постройка новаго замка, обширный графскій садъ и графское семейство.
Трудолюбивое населеніе городка пользовалось извстнымъ достаткомъ, благодаря доходомъ съ полеваго хозяйства, разведенію плодовыхъ деревьевъ и судоходству по рк. Около базара возвышалось нсколько красивыхъ домовъ, не послднее мсто между ними занимала гостинница ‘Краснаго Льва’, гд сегодня, но случаю суботняго дня, замтна особенная толкотня и суета. По улицамъ взадъ и впередъ снуютъ крестьянскія телги и всевозможныя повозки, всюду пьютъ, болтаютъ, смются или ссорятся люди.
Но по близости замка царитъ полное безмолвіе, такъ какъ не только садъ отдленъ отъ городской улицы ршеткой и каменной стной, но даже подъемъ на гору обнесенъ съ обихъ сторонъ каменными высокими стнами. Между замкомъ и городомъ на полупути стоитъ церковь въ іезуитскомъ стил, съ статуями святыхъ въ стнныхъ нишахъ. Церковь эта, сравнительно съ маленькимъ городомъ, слишкомъ богато и великолпно разукрашена, что объясняется тми преимуществами, которыя богемскія владтели этой мстности, полтораста лтъ тому назадъ, предоставили церкви въ ущербъ горожанамъ.
Изъ воротъ замка вышелъ пожилой человкъ съ сдыми волосами, одтый въ темнозеленый сюртукъ съ большими стальными пуговицами и охотничьимъ ножемъ у пояса и направился къ гостинниц ‘Краснаго Льва’. Въ рзкихъ чертахъ его загорлаго лица, покрытаго морщинами, можно было прочесть слды трудовой жизни въ лсу и на нол, которая пока еще не надломила его силъ и не согнула спины. По одежд его можно было принять за стараго слугу, но въ его манерахъ, увренной походк и легкомъ поклон при встрч съ знакомыми на улиц и передъ гостинницей, замтно было спокойное сознаніе своего достоинства. Выйдя на городскую площадь, онъ остановился и повернулъ голову къ замку, прнэтомъ лицо его приняло какое-то неуловимое выраженіе, а срые глаза заискрились. Такого страннаго взгляда не было ни у кого изъ слугъ, носящихъ графскую ливрею, и жителей городка. ‘На пятьдесятъ шаговъ можно узнать чудака Рейнгарда Рехбергера’ — говаривалъ обыкновенно хозяинъ гостинницы Игнатій Губъ. На этотъ разъ Рехбергеръ казался еще боле страннымъ, нежели въ обыкновенное время, потому что онъ стоялъ неподвижно на мст и пристально глядлъ на окна замка съ полунасмшливымъ и торжествующимъ видомъ.
Хозяинъ гостинницы нкоторое время молча наблюдалъ за нимъ издали, наконецъ подошелъ къ нему и положилъ руку на плечо.
Рехбергеръ повернулъ голову и, какъ бы отвчая на собственную мысль, пробормоталъ вполголоса:
— Ну, женщины везд одинаковы, он непостоянны, какъ втеръ, имъ не слдуетъ доврять все равно, что погод.
— Разв вы слышали объ этомъ? спросилъ шепотомъ хозяинъ гостинницы съ кошачьей ужимкой.
— Вышелъ несовсмъ пріятный случай! Хорошо еще, если онъ ничмъ не кончится. Посл такой исторіи не дурно и выпить! Я убжденъ, что во всемъ виновата та барыня, наверху…
— Сдлайте одолженіе, почтеннйшій, не говорите такъ громко! шепнулъ хозяинъ, указывая своими маленькими лукавыми глазками на толпу, которая расхаживала взадъ и впередъ по базарной площади. Пусть эта исторія останется въ тайн. Не нужно выметать сора изъ избы. И у такихъ знатныхъ людей…
Хозяинъ гостинницы не окончилъ своей фразы и, отвсивъ глубокій поклонъ, поспшно шмыгнулъ въ свой домъ.
Между тмъ, таинственный разговоръ Рехбергера съ хозяиномъ гостинницы обратили на себя общее вниманіе. Теперь многіе заговорили громко о странномъ слух, который пока передавали другъ другу на ухо подъ величайшимъ секретомъ. Нсколько человкъ подошли къ Рехбергеру, въ надежд узнать отъ него нкоторыя подробности, а одинъ старый крестьянинъ, за благосостояніе котораго ручались серебряные гульдены, нашитые на его длинномъ сюртук въ вид пуговицъ, ласково поклонился ему и пожалъ руку. Но остальные, и такихъ оказалось большинство, хотя и были знакомы съ Рехбергеромъ, однако держались на извстномъ отдаленіи отъ него, что объяснялось отчасти странностями этого человка и главное…
— Онъ лютеранинъ и еретикъ! сказалъ одинъ изъ толпы.
— Онъ не снимаетъ шляпы передъ образами! замтилъ другой.
— Если бы онъ былъ только еретикъ! Онъ служилъ вахмистромъ у пруссаковъ и еще чмъ-то!.. Разв не позоръ для всхъ насъ, что такіе порочные люди, которые вредно дйствуютъ на нравственность, могутъ свободно жить среди насъ!
— Да помогутъ намъ вс святые! Не упускайте изъ виду, что господа въ Праг и Вн толкуютъ, будто намъ необходимо вытягивать изъ имперіи умныхъ людей и деньги.
— Не приведи Богъ! Чмъ больше людей, тмъ дороже хлбъ.
— Кто собственно желаетъ этого? Наша милостивая императрица… Впрочемъ, нтъ, власть въ рукахъ ея сына, а нашъ ныншній императоръ проникнутъ странными мыслями, у него на ум одн реформы.
Послднее замчаніе было сдлано писаремъ, около котораго собралась толпа недовольныхъ. Разговоръ происходилъ вполголоса, и если кто осмливался сжимать руку въ кулакъ, то не иначе, какъ спрятавъ ее въ карман.
Но совсмъ иного рода бесда шла въ групп, окружавшей Рехбергера. Здсь каждый шумно и не стсняясь выражалъ Свои ощущенія:
— Вы ли это, Рехбергеръ? Да благословитъ васъ Господь! сказалъ старый крестьянинъ.
— Васъ уже давно не видать на базар! воскликнулъ другой.
— Вы все проживаете въ лсу или въ вашемъ проклятомъ замк!
— Ну, врно недаромъ пожаловали вы къ намъ.
— Что могло случиться? ужъ не обвалились ли стны замка?
— Графъ Эрбахъ больше понимаетъ въ этомъ, нежели вы, почтеннйшій, и построилъ себ домъ на славу! Просто сердце радуется, глядя на множество свтлыхъ оконъ.
— Какъ это глупо! возразилъ насмшливо Рехбергеръ,— что вамъ за польза отъ множества оконъ? Вы даже не знаете, сколько они стоятъ и кто платилъ за нихъ. Во всякомъ случа, я не позволю вамъ разсуждать о моемъ граф, а тмъ боле издваться надъ нимъ.
— Что вы такъ горячитесь? Нечего сказать, хорошо распоряжался вашъ графъ Эрбахъ два года тому назадъ, когда онъ жилъ у насъ. Онъ вполн выказалъ свою щедрость. Дукаты разлетались у него во вс стороны, точно осеннія ласточки.
— Не ваши дукаты разбрасывалъ графъ, и вамъ до этого нтъ никакого дла, возразилъ Рехбергеръ. Одинъ, точно чортъ, сидитъ съ своими сокровищами и трясется надъ ними, другой проматываетъ ихъ. Кто весело пожилъ, тому и умирать не скучно. Не спорю, что, быть можетъ, мой графъ иногда перехватывалъ черезъ край, но если вы желаете звать, то я объясню вамъ, почему я не позволяю никому осуждать его. Если бы не графъ, то меня давно не было бы на свт, и это такъ же врно, какъ то, что я стою здсь. Я всмъ обязанъ ему и считаюсь его вчнымъ должникомъ, какъ только можно быть обязаннымъ одному Богу, потому что онъ спасъ мн жизнь. Въ 1774 году, 13 октября, когда во время пожара обрушилась башня надъ нашими головами, онъ вынесъ меня изъ огня на своихъ плечахъ… Да, онъ сдлалъ это! значитъ, баста!..
Въ то время какъ присутствующіе, уже много разъ слышавшіе эту исторію, сочли нужнымъ еще разъ выразить свое удивленіе, вышелъ къ нимъ хозяинъ гостинницы съ бутылкой и стаканами на поднос и началъ разливать вино.
— Баста! Дйствительно не стоитъ разговаривать объ этихъ мотахъ, пробормоталъ писарь съ ядовитой усмшкой.— Башня лежитъ въ развалинахъ, а великодушный графъ за границей.
Но слова писаря были заглушены голосомъ Рехбергера, который громко провозгласилъ, поднявъ стаканъ надъ своей головой:
— Совтую вамъ откупорить уши, если желаете услышать новость! Мой графъ возвращается въ свой замокъ. Его ждутъ сегодня!
Онъ выпилъ разомъ свой стаканъ и опять налилъ его, наслаждаясь живительной влагой съ чувствомъ собственнаго достоинства, которое было вполн естественно въ прежнемъ вахмистр лейбъ-гусарскаго полка короля Фридриха, который въ данное время исполнялъ должность управляющаго и главнаго лсничаго имперскаго графа Эрбаха.
Толпа, приведенная въ недоумніе неожиданнымъ извстіемъ, обступила его со всхъ сторонъ, осыпая вопросами: зачмъ возвращается графъ? долго ли-останется въ замк? что онъ намренъ длать: охотиться, устраивать пиры или заниматься постройками? Привезетъ ли онъ съ собой жену? и пр.
Вопросы слдуютъ за вопросами, но Рехбергеръ невозмутимъ. Усвшись комфортабельно на скамью передъ гостинницей, онъ развязываетъ свой широкій кушакъ изъ черной глянцовитой кожи, вынимаетъ охотничій ножъ и кладетъ его на столъ, растегиваетъ дв пуговицы своего длиннаго жилета и вытягиваетъ ноги. Въ эту минуту онъ напоминаетъ своей неподвижностью скалу, о которую ударяютъ вчно шумящія волны. Многіе вопросы онъ считаетъ не достойными вниманія, на другіе отвчаетъ киваніемъ головы и односложными фразами. Такимъ образомъ, писарь и вс остальные узнали только одно извстіе, которое, дйствительно, составляетъ для нихъ новость: что графъ возвращался черезъ саксонксую границу и около недли пробылъ въ Дрезден. Но о самомъ главномъ Рехбергеръ не сказалъ ни одного слова и въ этомъ отношеніи онъ былъ нмъ, какъ рыба.
Между тмъ, писарю очень хочется знать: привезетъ ли графъ свою жену? Писарь Венцель Свобода представляетъ собой ходячую хронику мстныхъ событій, онъ хорошо помнитъ, сколько было толковъ два года тому назадъ по поводу обрученія графа съ молодой княжной Ренатой Шварценбергъ, и въ особенности у графини Турмъ, жившей въ большомъ замк надъ городомъ. Онъ служилъ у ея сіятельства въ качеств домашняго секретаря, прежде чмъ сдлался городскимъ писаремъ съ приличнымъ содержаніемъ, но это новое назначеніе не помшало ему исполнять до извстной степени прежнюю должность у своей благодтельницы.
Странные слухи ходили уже при обрученіи графа Эрбаха, такъ что многіе были убждены, что бракъ совершенно разстроится, хотя вслдъ затмъ свадьба была отпразднована въ Праг съ большимъ блескомъ и новобрачные ухали въ Италію. ‘Не одни счастливцы здятъ въ Италію!’ — замтила однажды въ разговор старая графиня. Бракъ графа Эрбаха не особенно удаченъ: въ Венеціи молодая графиня разсталась съ своимъ легкомысленнымъ неврующимъ мужемъ…’ Писарь принялъ тогда-же къ свднію это замчаніе, потому что оно могло пригодиться ему въ будущемъ. Въ надежд узнать и теперь что нибудь новое о графин, онъ старается приблизиться къ Рехбергеру и даже садится рядомъ съ еретикомъ на скамью.
Въ большомъ замк произошло неслыханное событіе. Бдный маленькій человкъ съ ранняго утра, когда графиня позвала его къ себ, долженъ былъ имть сотни ушей и глазъ, чтобы слышать все, что говорилось на базар. Но въ народ былъ извстенъ только самый фактъ, который казался тмъ ужасне, что онъ былъ связанъ съ непроницаемой тайной.
Наступаетъ вечеръ, тни становятся все длинне. Со стороны Лиліенштейна въ Саксоніи, черезъ Винтенбергъ, тянутся грозовыя тучи, сровато-черныя съ блдно-желтыми краями. Несмотря на желаніе видть пріздъ графа, крестьяне готовятся къ отъзду, на площади остаются женщины, дти и горожане. Важная новость облетла городъ съ быстротою втра. Графа не каждый день увидишь, думаетъ ремесленникъ и бжитъ въ фартук къ гостинниц, у которой преимущественно толпится народъ, въ кузниц лниво раздается стукъ молота, кузнецъ и его подмастерье безпрестанно выглядываютъ на улицу въ ожиданіи, что протрубитъ почтальонъ и прокатитъ карета, запряженная четверней.
Писарь, усвшись около Рехбергера, начинаетъ съ нимъ разговоръ, но едва усплъ онъ сказать нсколько словъ, какъ тотъ поднялся съ своего мста скоре отъ нетерпнія, нежели отъ неудовольствія на непрошеннаго сосда. На церковной башн пробило шесть часовъ, лицо врнаго слуги такъ-же мрачно, какъ туча надъ его головой. Графъ писалъ, что онъ прідетъ въ городъ около полудня, а теперь уже наступаетъ вечеръ. Ужъ не случилось ли съ нимъ какое нибудь несчастіе?..
— Убійство! совершено убійство! проносится въ толп, какъ бы въ отвтъ на тревожныя мысли Рехбергера. Двое людей бгутъ съ крикомъ изъ сосдней улицы, ведущей въ поле и лсъ, черезъ который долженъ былъ прохать графъ Эрбахъ изъ Дрездена. Одну минуту вс окаменли на мст, точно пораженные громовымъ ударомъ.
— Убійство! повторяли съ ужасомъ женщины. Пресвятая Два, помоги намъ!
Но вотъ виновники тревоги уже на базар. Это бдные дровоски, которые занимались своей работой въ чащахъ лса, принадлежащаго графамъ Турмъ.
— Что случилось? Какой ужасъ! Были ли вы на мст? Это должно быть, разбойники!
Трудно было отвчать что либо среди всевозможныхъ перекрестныхъ вопросовъ и возгласовъ толпы. Наконецъ писарь Венцель Свобода, черезъ котораго дровоски получили дозволеніе рубить лсъ въ графскихъ владніяхъ, обратился къ нимъ съ допросомъ, въ качеств должностнаго лица и графскаго слуги. Для тхъ, которые не имли съ нимъ никакихъ длъ, онъ представлялъ довольно смшную фигуру, благодаря коротенькимъ ножкамъ и длинной ше, которую онъ вытянулъ изъ своихъ горбатыхъ плечъ, стараясь придать лицу строгое выраженіе судьи, но для мелкаго люда онъ былъ тираномъ и могъ скоре внушить ненависть, нежели смхъ. Ему прежде всего пришло въ голову арестовать обоихъ дровосковъ, которыхъ онъ считалъ злодями, причастными къ убійству, связать имъ руки и ноги и посадить въ башню. Но въ виду напряженнаго состоянія толпы, онъ не ршился лишить ее извстія о совершенномъ преступленіи. ‘Нужно сперва удовлетворить любопытство, подумалъ онъ, я еще успю засадить злодевъ и допросить ихъ построже’. Успокоивъ себя этими соображеніями, онъ приказалъ замолчать толп своимъ крикливымъ голосомъ.
Тучи надъ городомъ и замкомъ стянулись въ одинъ темный покровъ, порывы втра становились сильне. Блдносрый колоритъ покрывалъ ландшафтъ, стушевывая вс краски. Среди базарной площади въ сроватомъ освщеніи поднималась каменная статуя святаго съ потемнвшимъ золотымъ сіяніемъ. У статуи, прислонившись къ пьедесталу, стоялъ писарь, кругомъ толпился народъ.
Однако, несмотря на возбужденное воображеніе и желаніе услышать одну изъ тхъ страшныхъ исторій, которыя такъ нравятся людямъ низкаго уровня образованія, несвязный разсказъ дровосковъ, прерываемый перекрестными вопросами писаря, не произвелъ ожидаемаго эффекта, потому что въ немъ не доставало самаго главнаго, а именно — мертваго тла. Дровоски работали съ ранняго утра на опушк большаго лса, въ двухчасовомъ разстояніи отъ города. Въ этой лсной дач, перерзанной холмами и оврагами, проложено множество тропинокъ, ведущихъ къ прозжей дорог, которая связываетъ городокъ съ ближайшими деревнями и доходитъ до самой границы саксонскаго курфиршества. Мстность считается несовсмъ безопасной, такъ какъ здсь контрабандой провозятъ вино и стеклянный товаръ, и нтъ недостатка въ браконьерахъ и охотникахъ попользоваться чужимъ лсомъ. Дровоски только что сли завтракать, какъ услышали шумъ, похожій на скрещиваніе двухъ шпагъ…
— Гмъ!.. пробормоталъ писарь, положивъ многозначительно палецъ къ носу… Это иметъ видъ поединка, т. е. дуэли между двумя кавалерами, между тмъ, они строго запрещены его величествомъ римско-германскимъ императоромъ! Да сохранитъ его Господь.
Дровоски продолжали свой разсказъ:
Услыхавъ шумъ, они въ испуг вскочили съ своихъ мстъ и бросились къ оврагу, чтобы посмотрть, что длается внизу. Но склонъ горы въ этомъ мст такъ густо заросъ деревьями и кустарникомъ, что нельзя было ничего разглядть. Тогда они ршились спуститься въ оврагъ по крутизн, это заняло у нихъ много времени, такъ что когда они сошли внизъ, то здсь уже никого небыло, хотя въ одномъ мст на трав видны были слды ногъ. Маленькій ручей, почти высохшій отъ лсной жары, протекалъ въ ложбин. Здсь они нашли маленькую трехугольную шляпу съ перомъ, а въ нсколькихъ шагахъ оттуда блый носовой платокъ съ нсколькими каплями крови и сломанную шпагу.
Они завернули все это въ узелокъ и бросились бгомъ въ городъ.
Писарь по очереди вынималъ вещи и показывалъ народу. Удивленію и возгласамъ не было конца. Вещи не заключали въ себ ничего особеннаго, но съ ними была связана таинственная исторія, этого было достаточно, чтобы занять публику.
— Господи Іисусе Христе! Пресвятая Богородица! воскликнула неожиданно одна старуха.— Посмотрите-ка, на шляп желтый шелковый шнурокъ! Вдь это шляпа г-на Антоніо. Господи помилуй! я хорошо помню ее, это его шляпа!
Хитрое лицо Венцеля радостно просіяло при этихъ словахъ.
— Вы говорите, что это шляпа сеньора Антоніо Росси, саксонскаго придворнаго пвца и музыканта?— спросилъ онъ посл нкотораго молчанія.
— Да, да! Это шляпа г-на Антоніо!— отвтило разомъ нсколько голосовъ.
Послышался глухой раскатъ грома и слился съ говоромъ толпы. Гремло вдали, но быстро надвигавшіяся тучи ясно показывали, что гроза приближается и скоро разразится надъ городомъ. Предусмотрительные люди съ женами и дтьми спшили по домамъ, изъ боязни, что молнія можетъ надлать бды въ ихъ отсутствіе. Но т, у которыхъ былъ лишній крейцеръ въ карман, предпочли остаться въ гостинниц и переждать грозу, чтобы ‘основательне потолковать’ о странномъ приключеніи съ пвцомъ. Писарь счелъ своей обязанностью оставить у себя найденныя вещи на храненіе и, завернувъ ихъ въ кусокъ полотна, запечаталъ съ нкоторою торжественностью на стол гостинницы.
Немного погодя, пришелъ кузнецъ, который особенно интересовался происшествіемъ съ г-немъ Антоніо. За его кузницей былъ большой садъ съ павильономъ, нкогда принадлежавшій графской фамиліи и лтъ двадцать тому назадъ пріобртенный имъ въ собственность. Въ этомъ павильон жилъ Антоніо Росси, который два лта сряду прізжалъ изъ Дрездена и проводилъ мсяцъ въ город. Никто не зналъ настоящей причины его прізда, потому что вс его занятія состояли въ томъ, что онъ иногда игралъ и плъ въ замк для увеселенія старой графини.
Венцель Свобода съ своей стороны употреблялъ вс усилія, чтобы заслужить расположеніе старухи, и считая итальянскаго пвца своимъ соперникомъ, втайн ненавидлъ его.
Антоніо Росси сдлался героемъ дня. Никто не обращалъ боле вниманія на Рехбергера, который почти потерялъ надежду на пріздъ своего господина. Онъ былъ въ самомъ угрюмомъ настроеніи духа и молча пилъ вино и почти не принималъ участія въ оживленной бесд, которая происходила вокругъ него.
Вс были заняты итальянцемъ. Помимо того ореола, который придавала ему въ глазахъ большинства извстная таинственность, онъ имлъ въ себ много привлекательнаго. При стройной фигур и общительности, онъ обладалъ красивою наружностью, которая была особенно эффектна, благодаря чернымъ кудрявымъ волосамъ и чернымъ блестящимъ глазамъ. Нкоторые настолько восхищались имъ, что называли его такимъ же красивымъ, какъ архангелъ. Вдобавокъ вс были въ восторг отъ его голоса — нжнаго, высокаго и сильнаго, еще недавно онъ плъ въ церкви въ праздникъ Успнія Богородицы и очаровалъ своихъ слушателей. Кузнецъ съ своей стороны сообщилъ нкоторыя мелкія черты изъ обыденной жизни его постояльца, которыя лучше всего доказывали его вжливость, обходительность и щедрость. При этомъ онъ былъ очень набоженъ и не пропускалъ ни одной церковной службы въ праздничные и воскресные дни, чего трудно было ожидать отъ пвца и музыканта. Хотя итальянцы вообще считаются легкомысленнымъ народомъ и дйствительно позволяютъ себ съ женщинами разныя шутки и вольности, которыя не приняты у серьезныхъ нмцевъ, но и въ этомъ Антоніо составлялъ счастливое исключеніе. Онъ не имлъ въ город ни одной любовной связи и не обращалъ никакого вниманія на самыхъ красивыхъ женщинъ, онъ всюду являлся одинъ, одтый въ черное платье, лицо его было всегда серьезно и задумчиво, какъ будто у него на сердц была особенная забота…
Венцель Свобода молча выслушивалъ вс эти разсужденія, глаза его были полуоткрыты, онъ положилъ об руки на запечатанный свертокъ, точно боялся, что кто нибудь похититъ у него захваченныя corporibus delicti. Но тмъ ревностне поглащали его уши всякое произнесенное слово, и въ голов его мало по малу сплеталась цлая сть, когда у него являлась особенно счастливая мысль, онъ одобрительно кивалъ головой и тщательно свернутая косичка выбивала тактъ на его спин.
Между тмъ, разговоръ собравшагося общества отъ красиваго пвца перешелъ къ высокопоставленнымъ обитателямъ замка. Одинъ нескромный собесдникъ замтилъ съ улыбкой:
— Я воображаю себ, какое лицо скорчитъ графиня Турмъ, когда услышитъ, какая печальная исторія случилась съ ея пвцомъ.
При этихъ словахъ писарь вскочилъ съ своего мста точно ужаленный змей, косичка его также пришла въ усиленное движеніе.
— Кто это позволяетъ себ сопоставлять имя ея сіятельства, графини Турмъ, съ какимъ-то бродягой! воскликнулъ онъ съ досадой.— Слыханное ли это дло! Разв можно выражаться такимъ образомъ о господахъ? Вотъ послдствія такъ называемыхъ реформъ, которыми вс восхищаются въ Вн! Если они тамъ въ присутствіи его величества должны держать языкъ за зубами, то намъ не пристало молчать, когда дло идетъ о нашихъ господахъ… Вы забываете, сударь, добавилъ писарь, обращаясь къ смльчаку,— что у начальства тонкій слухъ и длинныя руки.
— Но, г. писарь…
— Я не желаю выслушивать вашихъ оправданій! Можете говорить о бродяг сколько вамъ угодно, пвцы и комедіанты — люди вольные, ихъ чести не затронешь, потому что у нихъ нтъ чести. Но ея сіятельство…
Рчь оратора была прервана громкимъ и веселымъ хохотомъ Рехбергера, который смрилъ его съ головы до ногъ многозначительнымъ насмшливымъ взглядомъ. Венцель смутился, пробормоталъ нсколько словъ и, схвативъ со стола трехугольную шапку и пакетъ, бросился стремглавъ изъ комнаты.
— Что съ нимъ! Ужъ не рехнулся ли онъ? спросилъ съ удивленіемъ одинъ изъ собесдниковъ.
— Пусть убирается къ чорту эта ядовитая тварь!
— Онъ переполненъ желчью и вчно наушничаетъ ея сіятельству.
— Вдь онъ и въ самомъ дл побжалъ къ замку…
— Тамъ онъ сразу выложитъ вс новости и клеветы!
— Онъ до смерти надолъ слугамъ своимъ наушничаньемъ. Говорятъ, молодой графин не сладко жилось у бабушки.
Посл ухода писаря, разговоръ бюргеровъ сдлался еще непринужденне, теперь никто не стснялъ ихъ, и неизвстно до чего договорились бы они, если бы приходъ двухъ новыхъ постителей не привлекъ общаго вниманія.
Въ этотъ самый моментъ гроза съ ливнемъ разразилась съ полной силой. Порывъ втра вырвалъ дверь изъ рукъ вошедшаго, она съ трескомъ захлопнулась за нимъ, молнія освтила полумрачныя комнаты гостинницы.
— Плохой знакъ, ваше преподобіе, мы вступаемъ въ гавань подъ раскатами Юпитеровскихъ громовъ! сказалъ статный господинъ, который первый вошелъ въ комнату, и не снимая шляпы, приложилъ къ ней руку въ вид поклона… Добрый вечеръ…
— Какой чортъ… воскликнулъ Рехбергеръ, но не договорилъ проклятія, которымъ хотлъ встртить непрошенныхъ гостей и, бросившись къ незнакомцу, схватилъ его руку и прижалъ къ губамъ. Сердечная радость освтила рзкія и суровыя черты его лица, слезы подступили къ его глазамъ, и онъ спросилъ заикаясь:
— Вы ли это, графъ?..
— Какъ видишь! возразилъ тотъ съ веселой улыбкой. Здоровъ и бодро держусь на ногахъ, хотя мы съ святымъ отцомъ сдлали порядочную прогулку. Очень радъ, Рехбергеръ, что вижу опять твое честное лицо. Почтенный натеръ, позвольте мн представить вамъ моего стараго пріятеля, въ моей жизни, я не встрчалъ боле врнаго и надежнаго человка.
— Мое нижайшее почтеніе, ваше сіятельство! сказалъ трактирщикъ, почтительно раскланиваясь передъ графомъ. Не угодно ли будетъ вашему сіятельству слдовать за мной… Вроятно, карета и слуги…
— На этотъ разъ ты ошибся, замтилъ со смхомъ графъ Эрбахъ. Мы избавили тебя отъ лишнихъ хлопотъ, позаботься только объ особ имперскаго графа и приготовь ему комнату наверху. А пока я отдохну здсь. Прошу васъ, садитесь патеръ Ротганъ, добавилъ графъ, указывая своему спутнику на маленькій столъ у окна, къ которому Рехбергеръ придвинулъ два стула.
Послдній не сводилъ глазъ съ своего господина, какъ будто хотлъ разглядть всякую морщину или перемну въ выраженіи лица, которая могла произойти во время ихъ разлуки. Рехбергеръ не сопровождалъ графа въ его послднемъ путешествіи и остался въ замк въ качеств управляющаго богемскихъ имній графа. Онъ покорился этому, скрпя сердце, но для него не оставалось иного исхода: жена его умерла, и онъ не хотлъ оставить свою единственную взрослую дочь на чужой сторон между католиками. Рехбергеръ былъ родомъ изъ Франконіи, какъ и графъ Эрбахъ, который по своему франконскому помстью носилъ титулъ графа священной римско-германской имперіи. Въ начал столтія, семейство графа водворилось въ Богеміи, вслдствіе покупки имній и заключенныхъ браковъ, скоро родъ ихъ занялъ видное положеніе между мстной аристократіей.
Чмъ больше Рехбергеръ смотрлъ на своего господина, тмъ тревожне становилось выраженіе его лица. Въ наружности графа не произошло никакой перемны, онъ какъ будто сдлался еще стройне, но, тмъ не мене, тяжелое чувство наполняло сердце врнаго слуги. Неужели графъ прошелъ горы пшкомъ безъ слугъ. Что за странная фантазія! Съ другой стороны, что могло сблизить его съ этимъ священникомъ!.?..
Патеръ Ротганъ принадлежалъ къ бывшему іезуитскому ордену и пользовался большой милостью у правительства въ Праг и у знатнаго дворянства.
Рехбергеръ, какъ истый лютеранинъ, приходилъ въ ужасъ при одномъ имени ‘іезуитъ’. На своей франконской родин, затмъ въ военномъ лагер короля Фридриха и всюду, гд ему потомъ приходилось бывать съ графомъ, онъ везд слышалъ разныя исторіи объ ихъ громадномъ вліяніи, алчности, мстительности и жестокости. Ему казалось, что іезуиты играютъ ту же роль среди людей, какъ кроты и зми въ мір животныхъ. Онъ былъ твердо убжденъ, что папа Ганганелли, уничтожившій іезуитскій орденъ, былъ втайн лютеранинъ и что іезуиты отравили его медленнымъ ядомъ. Когда графъ женился на католической княжн Шварценбергъ, врный слуга откровенно высказалъ ему свои опасенія относительно этого брака, грозившаго опасностью его протестанскимъ убжденіямъ и спасенію души. Графъ, при своемъ тогдашнемъ легкомысліи и вольнодумств, разсмялся ему въ лицо и спросилъ: не находитъ ли онъ въ немъ склонности къ монашеству?.. А теперь графъ неожиданно возвращается въ свой замокъ въ обществ іезуита. Неужели онъ до такой степени измнился въ Италіи, что обратился въ католичество! Рехбергеръ терялся въ догадкахъ, не предвидя конца ужасамъ, которые представлялись его воображенію.
Тотъ, къ кому относились вс эти опасенія, всего мене подозрвалъ ихъ и спокойно пилъ токайское.
Графъ Эрбахъ былъ человкъ лтъ тридцати, съ добрымъ, открытымъ лицомъ и ясными голубыми глазами. Его стройная, изящная фигура, высокій лобъ и тонкоочерченныя губы свидтельствовали о знатности происхожденія и великодушномъ сердц. Но опытный физіономистъ, глядя на это красивое правильное лицо, гд не было ни одной рзкой линіи, скоро замтилъ бы въ немъ отсутствіе упорной воли. Въ этомъ убждался всякій, кто близко зналъ графа Эрбаха. Это былъ человкъ, который легко подчинялся чужому вліянію, охотно брался за всякое дло, по никогда не кончалъ его, такъ какъ при своей порывистой и живой натур не имлъ никакой выдержки и всегда дйствовалъ сообразно первому впечатлнію. Онъ беззаботно сидлъ у стола, облокотясь о спинку стула и скрестивъ ноги, въ своемъ коричневомъ бархатномъ камзол съ золотыми пуговицами и въ свтломъ богато-вышитомъ длинномъ жилет, изъ кармана котораго висла тяжелая старинная цпочка отъ часовъ. Дорожняя шляпа слегка прикрывала напудренные завитые волосы, приглаженные на вискахъ. Узкія изящныя руки были наполовину покрыты кружевными манжетами, пальцами одной руки онъ барабанилъ по столу, другая лежала на колняхъ. Во всей его поз, въ улыбк, съ какой онъ осматривалъ тсную комнату и окружавшее его общество, не было и тни чванства, но только спокойное сознаніе преимуществъ, которыя даетъ богатство, образованіе и комфортабельное положеніе въ свт.
Его спутникъ, сидвшій съ другой стороны стола, составлялъ рзкую противоположность съ нимъ. Помимо длинной одежды и темныхъ волосъ съ выбритой макушкой, маленькая, невзрачная фигура патера, съ его вкрадчивыми манерами, не имла ничего общаго съ рослой фигурой графа и его свободнымъ обращеніемъ. Но еще сильне было другаго рода различіе между ними, которое трудно выразить на словахъ, но которое, тмъ не мене, чувствовалъ всякій. При взгляд на открытое лицо графа, каждому казалось, что онъ свободно читаетъ въ его доброжелательной душ, принимающей сердечное участіе въ людскихъ длахъ, радостяхъ и гор, между тмъ, какъ маленькіе зеленоватые глаза патера оставались для всхъ закрытой книгой. Они какъ будто скользили по предметамъ, не останавливаясь ни на одномъ изъ нихъ, въ этихъ глазахъ было что-то темное, неразгаданное, но въ высшей степени непріятное. Патеръ Ротганъ былъ нсколькими годами старше графа, на видъ ему было около сорока лтъ, цвтъ его лица имлъ какой-то свинцовый оттнокъ, верхняя губа была значительно длинне нижней и крпко сжимала ее. Патеръ выпилъ только небольшой глотокъ вина изъ стоявшаго передъ нимъ стакана.
На двор бушевала буря, въ гостинниц наступила мертвая тишина.
Бюргеры не ршались продолжать свой разговоръ въ присутствіи графа, многіе изъ уваженія къ нему отложили въ сторону свои трубки.
— Какая отличная буря, патеръ! сказалъ графъ. Мн кажется, что она не только разгонитъ тучи на неб, но и заботы въ моемъ сердц.
— Врядъ ли кто станетъ отвергать вліяніе могущественной природы на наши нервы и настроеніе духа, меня только удивляетъ, ваше сіятельство, почему доктора такъ мало обращаютъ вниманія на подобныя явленія…
— Мн иногда кажется, продолжалъ графъ, что каждый изъ насъ представляетъ извстную струну: Рехбергеръ, напримръ, годится для генералъ-басса, я для второй скрипки и т. д. Изъ всего этого можетъ составиться гармоническое цлое, такимъ, вроятно, и представляется Всевышнему общій концертъ вселенной, но намъ вся эта музыка ржетъ уши, потому что мы слышимъ скрипъ отдльныхъ струнъ. Одни только явленія природы настраиваютъ ихъ въ одинъ общій аккордъ. Гроза на нсколько часовъ заставляетъ насъ забыть вс диссонансы въ вид заботъ и тревогъ, которыя мучатъ насъ въ обыкновенное время…
— Вы не можете себ представить, съ какимъ наслажденіемъ я слушаю, ваше сіятельство. Ваши слова имютъ для меня тмъ большую цну, что въ здшнемъ уединеніи на мою долю рдко выпадаетъ счастье встртить такого знатока и любителя природы…
— Но любителя диліетанта, почтенный патеръ. Вы, ученые люди, стараетесь изслдовать тайны природы, я только наслаждаюсь ею. Вы, благодаря своимъ знаніямъ, смотрите на дло серьезне, нежели мы, которые по рожденію и воспитанію поставлены въ совершенно иныя условія. Гд намъ бродить по горамъ съ молоткомъ въ рук и отыскивать камни, я даже встртилъ васъ за этимъ занятіемъ, а намъ мшаютъ сословные предразсудки.
На лиц патера появилась неуловимая улыбка. Онъ подумалъ: ‘отъ тебя зависитъ обращать на нихъ вниманіе или нтъ’, но не высказалъ своей мысли и скромно замтилъ:
— Музы снисходительны къ высокопоставленнымъ лицамъ, покровительство, оказанное ими искусству или наук, иметъ такое же значеніе, какъ еслибы они сами были учеными или художниками, и даже боле этого. Такому просвщенному покровительству итальянцы обязаны своими лучшими картинами, своими операми и-музеями…
— У васъ на все готовый отвтъ, патеръ. Но вернемся къ нашему предъидущему разговору. Объясните мн, пожалуйста, какъ это случилось, что такой ученый естествоиспытатель, какъ вы, остается здсь, въ этомъ глухомъ гнзд, когда ваше настоящее назначеніе — профессорство въ Праг или Вн!
Лицо патера сдлалось еще непроницаеме и онъ торжественно произнесъ стихъ Виргилія: ‘Deus nobis haec otia fecit’.
— Вы намекаете на уничтоженіе вашего ордена, но я думаю, что это не можетъ помшать вамъ. Они должны были оцнить ваши знанія, какое имъ дло до вашего священническаго одянія?
— Мое начальство противъ этого, отвтилъ патеръ такимъ тономъ, который явно показывалъ желаніе прекратить непріятный разговоръ.— Люди безсильны противъ ударовъ судьбы и должны безропотно переносить ихъ. Я получилъ разршеніе жить, гд мн вздумается, и пріхалъ сюда на нкоторое время, чтобы изслдовать эту часть горъ. Графское семейство отнеслось ко мн благосклонно и, благодаря этому, я могу назвать мое настоящее положеніе вполн удовлетворительнымъ.
— Вы философъ, патеръ, если я доле останусь въ вашемъ обществ, то, вроятно, также почувствую склонность къ философіи. Теперь началась для человчества новая эра, господство меча кончилось, немало пролито крови въ безконечныхъ войнахъ. Мы дожили до золотаго вка. Фэбъ уже запрягаетъ своихъ лучезарныхъ коней, ему предшествуетъ миръ, въ сопровожденіи музъ и грацій, которыя посыпаютъ ему путь цвтами. Снова зацвли поля и нивы, города украшаются съ каждымъ днемъ. Старые предразсудки падаютъ, надъ бездонными пропастями воздвигаются мосты. Кому обязаны мы всмъ этимъ? Успхамъ естествознанія, развитію натуральной философіи. Лозунгъ нашего вка: ‘смлость мысли и ршимость сдлаться человкомъ!’ Наше единственное спасеніе — возвратъ къ неиспорченной природ, братство между людьми, религія природы…
Графъ, по своей привычк, говорилъ полу-шутя и полу-серьезно, но, взглянувъ случайно на длинное черное платье своего собесдника, остановился. Ему показалось неумстнымъ превозносить поклоненіе природ въ присутствіи духовнаго лица и онъ тотчасъ же далъ другой оборотъ разговору.
— Вяніе новаго времени, продолжалъ онъ,— повидимому, коснулось и этого отдаленнаго уголка Богеміи. Я слышалъ, что мой двоюродный братъ на славу украсилъ свой садъ. Я съ удовольствіемъ думаю о томъ, что опять буду гулять подъ этими роскошными деревьями. Вы, вроятно, ежедневно наслаждаетесь этимъ?
— Ея сіятельство графиня позволила мн пользоваться садомъ во всякое время.
— Не можете ли вы сообщить мн: гд молодая графиня Корона — наверху въ замк или у своего отца въ Вн? спросилъ какъ бы мимоходомъ графъ, отпивая глотокъ вина..
— Она въ замк.
Рехбергеръ, стоявшій за стуломъ своего господина, не могъ удержаться отъ смха, который онъ напрасно старался заглушить кашлемъ, такъ что графъ оглянулся и спросилъ, что съ нимъ? Неизвстно, насмшило ли его лицо Рехбергера, который длалъ напрасныя усилія, чтобы казаться серьезнымъ, или въ голов графа промелькнула веселая мысль, только на губахъ его появилась непрошенная улыбка.
— Не удивляйтесь моему любопытству, господинъ патеръ, сказалъ онъ.— Благодаря продолжительному отсутствію, я сдлался совсмъ чужимъ человкомъ въ этой мстности, тмъ боле, что уже давно не имлъ извстій о граф Турмъ, его жен и дочери. Два года прошло съ тхъ поръ. Въ это время многое могло измниться. Когда и узжалъ отсюда, Корона была молоденькой двочкой…
Графъ Эрбахъ на минуту закрылъ глаза и, казалось, предался воспоминаніямъ. Когда онъ отнялъ руку, мысли его приняли другое направленіе.
— Но кто совсмъ не измнился, такъ это хозяинъ ‘Краснаго Льва’. Онъ такой же хлопотунъ, какъ и прежде, и такъ же красенъ. Вотъ и мой старый пріятель, кузнецъ, который столько разъ подковывалъ моего Аріэля. Не правда ли, славный былъ конь — темносрый, въ яблокахъ! Но онъ упалъ въ одинъ прекрасный день и сломалъ себ ребра! Все на свт иметъ свой конецъ: люди, лошади, деревья, великолпные замки!.. Однако, врядъ ли кто изъ насъ такъ радуется гроз, какъ нашъ почтенный стекольщикъ. Посмотрите, какое у него хитрое лицо, онъ думаетъ: пусть свирпствуетъ буря и перебьетъ побольше оконъ, мн же будетъ работа! Вы, вроятно, все еще сердитесь на меня, что я не веллъ вставить новыхъ стеколъ въ моемъ старомъ охотничьемъ дом. Я непремнно сдлаю это… Не хорошо умирать на чужбин. Я надюсь, господинъ. гробовщикъ, что вы сколотите мн хорошій гробъ, когда дло дойдетъ до того. Много ли тогда нужно человку: нсколько досокъ и фута два земли… Не приходите въ ужасъ, господинъ патеръ. За бутылкой вина у насъ всегда являются набожныя мысли… Мн, вроятно, придется пробыть здсь нкоторое время, и потому пью за здоровье моихъ добрыхъ сосдей!
Графъ всталъ съ своего мста и обошелъ кругомъ стола, пожимая руки смущеннымъ бюргерамъ, которые были очень польщены такимъ вниманіемъ. Лицо Рехбергера сіяло отъ удовольствія, онъ охотно сказалъ бы ненавистному монаху, который былъ, видимо, удивленъ поведеніемъ графа: ‘вотъ теб! мой баринъ не станетъ долго няньчиться съ тобой и спровадитъ тебя къ чорту съ твоимъ іезуитствомъ’. Но онъ долженъ былъ молчать, и съ восхищеніемъ смотрлъ на графа, который умлъ всякому сказать что нибудь пріятное и обходился со всми, какъ съ старыми пріятелями. Простодушные бюргеры были тронуты до глубины души. Графъ былъ легкомысленный, расточительный господинъ, и безцеремонно обходился съ своимъ кошелькомъ, такъ что подчасъ трудно было получить отъ него плату за работу, столяръ помнилъ, что ему не заплатили по одному счету, но подобная минута заставитъ забыть и боле важныя вещи. Такіе господа, какъ графъ Эрбахъ, составляютъ рдкость. Онъ уметъ такъ говорить, что тепло становится на сердц!..
Графъ вернулся на прежнее мсто и, окинувъ взглядомъ присутствующихъ, сказалъ:
— Одного недостаетъ между вами, а въ мое время онъ представлялъ собою звзду первой величины. Разв онъ не бываетъ больше въ гостинниц ‘Краснаго Льва’, которая лучшая въ город и гд, сравнительно съ другими, всего меньше поддлываютъ вино? Онъ врно сидитъ въ своей комнат за составленіемъ актовъ. Однимъ словомъ, гд вашъ писарь, Венцель Свобода?
Бюргеры смются, но никто не ршается отвтить, наконецъ, патеръ сказалъ:
— Если я не ошибаюсь, графъ, то мы встртили его за угломъ гостинницы, онъ бжалъ со всхъ ногъ въ замокъ.
Кузнецъ воспользовался наступившимъ молчаніемъ и началъ разсказывать таинственную исторію о найденной шляп Антоніо Росси и окровавленномъ носовомъ платк. Онъ говорилъ безсвязно и безпрестанно останавливался, однако, съ помощью Рехбергера кончилъ свой разсказъ, видимо заинтересовавшій патера, который былъ въ дружескихъ отношеніяхъ съ пвцомъ.
— Я давно замчалъ въ немъ склонность къ меланхоліи, сказалъ онъ, обращаясь къ графу.— Она особенно усилилась въ немъ въ послднее время и легко могла довести его до самоубійства. Теперь я упрекаю себя, что, видя душевное разстройство молодаго человка, не слдилъ за нимъ и не употребилъ вс усилія, чтобы утшить его. Если дйствительно съ нимъ случилось несчастіе!..
Волненіе патера, который казался всегда такимъ невозмутимымъ, удивило графа.
— Я неособенно врю всмъ этимъ ужасамъ, замтилъ онъ,— поединки и самоубійства случаются очень рдко. Какъ легко можетъ поскользнуться неосторожный путникъ на этихъ горныхъ тропинкахъ и упасть въ оврагъ! Такое паденіе не всегда кончается смертью. Пвецъ могъ поплатиться испугомъ или сломанной ногой.
— Но дровоски положительно утверждали, что они слышали бряцаніе шпагъ, почтительно замтилъ Рехбергеръ, обращаясь къ своему господину.
Графъ приложилъ палецъ къ губамъ, длая этимъ знакъ, чтобы онъ замолчалъ и, покачавъ задумчиво головой, неожиданно перемнилъ разговоръ, что случалось съ нимъ довольно часто.
— Въ жизни встрчаются еще большія несообразности, нежели въ операхъ Метастазіо. Бури, похищенія, поединки… недостаетъ только миическихъ боговъ, сходящихъ съ неба… Какъ бы вы себя чувствовали, почтенный патеръ, если бы мы теперь мокли подъ дождемъ въ открытомъ пол, вмсто того, чтобы сидть здсь въ сухомъ плать за бутылкой вина? Я воображаю себ, какое бы нашло на насъ грустное и непріятное настроеніе духа!
Гроза стихла, порывы втра становились слабе, только изрдка слышались глухіе раскаты грома. На темно-свинцовомъ неб показались бловатыя пятна, дождевыя капли стали рже. Мало-по-малу обозначались цвта радуги, которая обрадовала широкій сводъ надъ ркой, одинъ конецъ ея упирался въ зубцы скалъ по ту сторону рки, другой опускался къ темному лсу на гор, прозванной у народа Розенбергомъ. Въ низкой комнат гостинницы ‘Краснаго Льва’ сдлалось невыносимо душно, и если бы присутствіе графа не стсняло бюргеровъ, то они отворили бы настежь окна и двери. Поэтому вс были довольны, когда хозяинъ явился съ ‘нижайшимъ’ докладомъ, что парадная комната въ верхнемъ этаж приготовлена для его сіятельства и что изъ ея оконъ прекрасный видъ на рку и садъ.
Графъ всталъ съ своего мста и собирался проститься съ патеромъ, но тутъ неожиданно отворилась дверь, выходившая на базарную площадь, и на порог показался Венцель Свобода, въ самой почтительной поз и съ шляпой подъ мышкой.
— Ваше сіятельство, началъ онъ посл нсколькихъ поклоновъ,— если вамъ угодно будетъ милостиво выслушать вашего покорнаго слугу и простить его несвоевременный визитъ… Моя благородная покровительница, ея сіятельство и милостивая госпожа графиня Елизавета Турмъ, узнавъ о прізд вашего сіятельства, предлагаетъ вамъ остановиться въ ея замк.
— Передайте графин мою глубочайшую благодарность, но теперь гроза прошла и я могу дохать до дому.
— Не согласится ли, по крайней мр, ваше сіятельство постить графиню на нсколько минутъ?
Графъ стоялъ въ нершимости среди комнаты.
Писарь подошелъ къ нему и сказалъ шепотомъ:
— Графиня очень желаетъ переговорить съ вашимъ сіятельствомъ… Семейныя дла…
— Хорошо! Мы должны повиноваться дамамъ, отвтилъ графъ.
— Ея сіятельство прислала вамъ свой портшезъ, онъ ждетъ вашу милость на двор гостинницы.
— Подождите одну минуту, я тотчасъ вернусь, сказалъ графъ и, пригласивъ Рехбергера слдовать за нимъ, поднялся въ верхній этажъ, гд находилась парадная комната, приготовленная для него хозяиномъ гостинницы. Здсь графъ стряхнулъ пыль съ своего дорожнаго платья, изрдка обмниваясь односложными словами съ своимъ преданнымъ слугой. Предстоящее свиданіе привело графа въ такое дурное расположеніе духа, что онъ едва могъ владть собой.
— Лучше было бы сдлать невжливость, чмъ соглашаться на этотъ визитъ… сказалъ онъ съ досадой.
— Говорите прямо то, что вы думаете, графъ. Эту іезуитку щадить нечего.
— Она разсчитываетъ, что все забыто или, какъ она выражается, ‘поросло травой’.
Графъ стоялъ у открытаго окна. Рка, горы и лсъ были освщены золотистыми лучами вечерняго солнца. Дождевыя капли на листьяхъ, трав и камняхъ сверкали алмазными искрами. Радуга на неб поблднла и приняла слабый зеленовато-красный цвтъ.
— Ты пріхалъ сюда верхомъ?
— Нтъ, я пришелъ пшкомъ, а для васъ, графъ, я приказалъ заложить охотничій экипажъ, вы всегда охотно здили въ немъ, онъ здсь съ полудня.
— Ты добрый и честный парень.
Графъ указалъ рукой на небольшой замокъ, виднвшійся издали на гор, поросшей лсомъ, надъ которымъ поднимался голубоватый туманъ. Окна и зубцы башенъ казались огненными отъ солнца.
— Это нашъ замокъ! сказалъ Рехбергеръ.
Графъ ласково кивнулъ ему головой и собирался выйти.
— Вели запречь экипажъ, мы тотчасъ же подемъ, когда я вернусь изъ замка.
Рехбергеръ подошелъ къ своему господину и шепнулъ ему на ухо:
— Сегодня ночью графиня Корона убжала изъ замка.
Ни одна черта не шевельнулась на лиц графа при этомъ извстіи, онъ или зналъ о бгств молодой двушки, или считалъ его вполн естественнымъ.
Сойдя внизъ въ общую комнату, онъ подалъ руку іезуиту Ротону.
— До свиданія, почтенный патеръ. Надюсь увидть васъ черезъ нсколько дней въ моемъ дом. Прошу не забывать меня, я, по крайней мр, не намренъ терять изъ виду такого пріятнаго собесдника.
Услужливый писарь и хозяинъ гостинницы бросились отворять дверь.

ГЛАВА II.

Графъ Эрбахъ предавался невеселымъ размышленіямъ, сидя въ портшез, который несли слуги по дорог къ замку. Неудобное положеніе въ тсномъ ящик съ стеклянными стеклами еще боле увеличивало его дурное расположеніе духа. Если бы его не удерживала боязнь нарушить свтскія приличія, то онъ наврно обратился бы въ бгство, тмъ боле, что его ожидало самое непріятное объясненіе съ графиней. Онъ считалъ молчаніе наилучшимъ способомъ защиты и заране закалялъ себя противъ колкостей, упрековъ и обвиненій старой дамы, которыя, по его мннію, были неизбжны. Когда онъ поворачивалъ голову и видлъ маленькаго горбатаго писаря съ злымъ лицомъ, который, не отставая ни на одинъ шагъ, шелъ съ правой стороны портшеза, то ему казалось, что онъ государственный преступникъ, котораго влекутъ къ судьямъ на допросъ. Это представленіе мало по малу развеселило его, онъ, улыбаясь, щелкнулъ пальцами съ видомъ человка, который надется вывернуться изъ бды.
Въ этотъ моментъ портшезъ остановился у внутреннихъ воротъ замка и писарь отворилъ ему дверцы.
Графъ долженъ былъ подняться на нсколько лстницъ и пройти множество комнатъ въ сопровожденіи слугъ, изъ которыхъ двое шли спереди, два сзади. Всюду у дверей и въ длинныхъ корридорахъ онъ встрчалъ праздныхъ слугъ, которые съ любопытствомъ разсматривали рдкаго гостя и перешептывались между собой. Наконецъ, графа ввели въ комнату старой графини. Онъ поцловалъ руку ея сіятельства и повелъ ее обратно къ креслу, съ котораго она встала, чтобы сдлать нсколько шаговъ къ нему на встрчу.
Комната освщалась свчами, гардины были спущены, но окна оставались открытыми, потому что графъ почувствовалъ благодтельную прохладу. Стны были оклеены темными обоями съ широкими золотыми полосами и украшены старинными портретами предковъ — мужчинъ и женщинъ прошлаго и текущаго столтій. На кресл съ мягкой обивкой чопорно сидла шестидесятилтняя дама съ сдыми красиво причесанными волосами, она держала въ рукахъ веръ и кружевной носовой платокъ.
— Вроятно, бывшая красавица не пожалла румянъ и разныхъ, притираній, чтобы казаться моложе, подумалъ графъ, но онъ не могъ, убдиться въ этомъ, потому что лицо дамы оставалось въ тни, между тмъ какъ онъ самъ былъ освщенъ полнымъ блескомъ свчей. На графин сверхъ фижмъ была одта срая юбка изъ тяжелой шелковой матеріи, подобранная черными кружевами и атласными буфами, черный газовый платокъ, завязанный сзади, плотно облегалъ ея шею и плечи.
Когда ея сіятельство нагибалась впередъ, чтобы лучше разслышать слова графа Эрбаха, такъ какъ она становилась туга на ухо, то можно было видть въ профиль выдающійся впередъ подбородокъ, орлиный носъ, большіе срые неподвижные глаза. Во всей фигур знатной дамы, въ тон ея жесткаго повелительнаго голоса, была нчто, что внушало невольное уваженіе, но ни въ какомъ случа не сердечную привязанность и участіе.
Посл первыхъ привтствій, хозяйка дома возобновила свое приглашеніе, чтобы графъ остался ночевать въ замк, но онъ вжлива отказался.
— Я такъ долго жилъ на чужбин, что заране мечтаю о той ночи, которую опять проведу въ своемъ дом. Вотъ уже почти два года, дорогая кузина, какъ странствую съ мста на мсто.
— Но эта жизнь пошла вамъ впрокъ, милый кузенъ, у васъ такой цвтущій и веселый видъ.
— Эту веселость вы отчасти должны приписать себ, графиня. Могу ли я не радоваться вашему любезному пріему посл того, что произошло между нами.
— Ничего особеннаго не произошло между нами! Неужели, кузенъ, вы сомнваетесь въ моемъ расположеніи?
— Избави Богъ, дорогая кузина! Я только разъ въ жизни осмлился поступить противъ вашего желанія, женившись на двушк, которую вы выбрали для вашего внука.
Графиня закашляла, чтобы скрыть свое смущеніе.— Я не могла заставить моего внука влюбиться въ Ренату Шварценбергъ. Впрочемъ, вы привезли ее сюда, а не мой внукъ, и слдовательно имли полное право жениться на ней. Но теперь вы должны отдать справедливость моей проницательности: имперскій графъ Эрбахъ и княжна Шварценбергъ были неподходящая пара.
Слова эти были сказаны жесткимъ, сухимъ тономъ, который произвелъ тяжелое впечатлніе на сердце графа Эрбаха, взволнованное воспоминаніями о прежнихъ счастливыхъ дняхъ.
— Я знаю, что вашимъ сіятельствомъ въ данномъ случа руководило желаніе добра, отвтилъ онъ полу-серьезно и полу-насмшливо.— Я это почувствовалъ въ Венеціи, когда моя жена разсталась со мной, быть можетъ, вслдствіе несходства нашихъ характеровъ. Съ тхъ поръ я могъ на досуг предаться размышленіямъ о превратностяхъ судьбы и непостоянств людскаго сердца. Я знаю, что вы, графиня, намревались женить меня на своей внучк, графин Корон…
— Вы насмхаетесь надо мной, графъ, сказала старая графиня, слегка дрожащимъ голосомъ.
— Съ моей стороны было бы нелпо насмхаться надъ намреніемъ, исполненіе котораго, вроятно, избавило бы меня отъ многихъ страданій, особенно въ настоящее время, когда я связанъ неразрывными узами съ другой женщиной. Веселость Короны и ея живая фантазія нашли бы полный отголосокъ въ моемъ душевномъ настроеніи и характер. Даже въ томъ случа, если бы, по молодости невсты, мн пришлось ждать свадьбы до ныншняго года, то и это принесло бы пользу нашему супружеству.
— Меня всегда удивляло ваше легкое отношеніе къ самымъ серьезнымъ вещамъ. Что же касается моей особы, графъ, то вы напрасно изощряете свое остроуміе.
— Вы сегодня отыскиваете какой-то особенный смыслъ въ моихъ словахъ, графиня. Разв я сдлался еще легкомысленне въ эти два года? Вы осудили меня, не зная сущности дла. Кто боле меня пострадалъ отъ этого брака! Я не думаю сваливать всю вину на мою жену. Она превосходная женщина и представляетъ собою рдкое соединеніе всхъ добродтелей. Но слабости — наше общее достояніе, а при совмстной жизни приходится столько прощать другъ другу, выносить такія шероховатости характера, мириться съ недостаткомъ чувства или выносить его дикія проявленія, такъ что нердко въ борьб погибаютъ лучшія личности. Въ супружеств, какъ въ природ, смерть и жизнь идутъ рука объ руку. Нтъ боле запутаннаго вопроса въ жизни, какъ бракъ. Патеръ Ротганъ находитъ, что смерть…
— Гд вы встртились съ патеромъ, кузенъ? спросила съ любопытствомъ графиня, наклоняясь къ своему собесднику.
— Въ горномъ овраг. У моей кареты сломалось колесо на большой дорог, приходилось ждать, пока его починятъ. У меня было такое нетерпніе поскоре насладиться солнечнымъ сіяніемъ и благоуханіемъ лса, что я ршился идти пшкомъ въ городъ. Это была дикая фантазія, но я доволенъ ею, потому что она доставила мн знакомство съ умнымъ человкомъ.
Графин хотлось сдлать одинъ вопросъ, но она не находила подходящихъ словъ, вертла веръ въ рукахъ, и чтобы придать себ больше бодрости, вынула изъ кармана маленькую табакерку съ портретомъ Маріи-Терезіи и понюхала щепотку табаку.
— Скажите пожалуйста, сказала она посл нкотораго колебанія,— съ вами ничего не случилось въ дорог?
— Насъ уже спрашивали объ этомъ въ гостинниц. Наши бюргеры живо заинтересованы исторіей съ пвцомъ.
Наступила минута молчанія. Глаза старой графини внимательно слдили за выраженіемъ лица ея собесдника, въ надежд найти въ немъ разршеніе занимавшаго ее вопроса. Но и боле острые глаза не могли бы ничего прочесть на беззаботномъ и добродушномъ лиц графа.
— Все, что разсказалъ мн патеръ о пвц, продолжалъ онъ, возбудило во мн живое участіе къ нему. Такое рдкое соединеніе красоты и таланта должно обаятельно дйствовать на людей. Жаль, что мн не удалось видть этого феникса и что я не могу ничего сказать вамъ объ его исчезновеніи.
— Странно! пробормотала графиня, я была убждена, что узнаю отъ васъ какія нибудь подробности.
— Я желалъ бы услышать ваше мнніе объ этомъ человк, моя дорогая кузина. Кто онъ такой, не переодтый ли принцъ? Графиня фонъ-Турмъ не стала бы интересоваться судьбой обыкновеннаго пвца, которыхъ можно встртить сотни по ту сторону Альпъ! Между тмъ, насколько я могу замтить, приключеніе съ Антоніо Госси не только волнуетъ мою дорогую кузину, но и приводитъ ее въ смущеніе…
Слова эти еще боле раздражили графиню.— Неужели я не должна смущаться, когда дло касается чести моего дома! проговорила она съ бшенствомъ и, схвативъ костыль, стоявшій у ея кресла, сердито постучала имъ по полу.— Мой милый кузенъ, вроятно, посмотритъ серьезне на это дло, когда я сообщу ему одну новость… Корона убжала изъ замка!..
— Корона!..
— Понимаете ли вы, кузенъ: пвецъ и молодая двушка исчезли въ одно и то же время…
— Этого быть не можетъ! воскликнулъ графъ съ громкимъ смхомъ. Но черезъ минуту лицо его приняло серьезное выраженіе. Имъ овладло сомнніе, или быть можетъ, гнвъ старухи заразилъ его, онъ выхватилъ на половину шпагу изъ ноженъ и проговорилъ дрожащимъ голосомъ:
— Клянусь честью, если бы мн пришлось отыскивать соблазнителя въ преисподней…
Если бы старая графиня была въ боле спокойномъ настроеніи духа, то и тогда она не могла бы ршить: дйствительно ли онъ взволнованъ или разыгрываетъ комедію?
— Я не могу и не хочу этому врить, сказалъ графъ, вкладывая шпагу въ ножны.— Корона Турмъ убжала съ итальянскимъ пвцомъ и, вдобавокъ, чуть ли не на глазахъ своей строгой и бдительной бабушки! Всмъ извстна высокая нравственность графини Елизаветы Турмъ, которая во времена своей молодости, находясь при особ ея величества императрицы, боролась противъ распущенности придворныхъ нравовъ въ Вн и съ честью занимала предсдательское мсто въ комиссіи цломудрія. Я воображаю, какъ она должна быть оскорблена бгствомъ родной внучки! Я не могу опомниться отъ удивленія! Какъ могла случиться такая неслыханная вещь!..
Старая графиня, изнуренная порывомъ гнва, молча выслушивала колкости, которыя говорилъ ей графъ Эрбахъ подъ видомъ участія, тмъ боле, что нуждалась въ его помощи. Рука ея судорожно сжимала костыль.
— Кто можетъ сказать откуда берется буря!— возразила она.— Отъ маленькой искры сгораетъ красивый замокъ. Музыкальныя занятія въ Праг, гд мы проводили зиму, пніе, адажіо флейты, совсмъ, вскружили голову Корон. Она съ утра до ночи напвала разные мотивы и выводила трели не хуже любой примадонны. Уступая ея усиленнымъ просьбамъ, я ршилась нанять ей учителя музыки, чтобы отвлечь ее отъ бшенаго скаканія на лошадяхъ и охоты, и выписала этого злополучнаго Антоніо Росси. Вы не можете себ представить наглость этого человка, кузенъ. Сперва онъ наотрзъ отказался отъ моего предложенія учить Корону, но, когда она вошла въ комнату, онъ тотчасъ-же изъявилъ свое согласіе.
— По этому пріему графиня могла бы узнать лисицу, пробирающуюся въ курятникъ,— замтилъ съ улыбкой Эрбахъ.
— Такое подозрніе было бы слишкомъ оскорбительно для моей внучки!— отвтила графиня высокомрнымъ тономъ. Мн казалось, что между ею и пвцомъ непроходимая пропасть. Онъ давалъ ей уроки въ моемъ присутствіи, и кузенъ можетъ поврить моему честному слову, что его -.волшебное пніе не усыпляло меня, какъ то стоглазое чудовище, которое сторожило греческую принцессу. Я не замчала между ними ни малйшихъ признаковъ любви, но я возблагодарила небо, когда кончилось это ученіе и Антоніо ухалъ въ городъ. Это было три дня тому назадъ. Корона, какъ всегда, пла цлые дни и въ ней не проявлялось ничего особеннаго. Только вчера вечеромъ она простилась со мной раньше обыкновеннаго и ушла въ свою комнату. Я видла изъ окна, какъ она погасила свчку. Сегодня утромъ она исчезла…
— Но какъ она могла выйти изъ замка никмъ не замченная! Отчего никто не задержалъ ее?
— Я убждена, что у ней есть сообщники между прислугой. Вс, кого я послала на поиски, вернулись ни съ чмъ. Это все продажныя твари, которыя рады случаю сдлать мн что нибудь непріятное. Но я во всякомъ случа прикажу произвести слдствіе. Сначала я вовсе не подозрвала пвца, какъ могло прійти мн это въ голову?.. Писарь надоумилъ меня, и теперь, взвсивъ вс обстоятельства, я сама вижу, что онъ правъ. Дайте мн совтъ, кузенъ: что мн длать? Отецъ этой развратной двушки въ Вн, я безсильная и безпомощная старуха, осужденная на бездйствіе наплывомъ новыхъ идей, какъ и моя повелительница — императрица. Лучше не доживать до старости, чмъ испытывать это. Но теперь я хочу жить, чтобы наказать эту легкомысленную двченку. Я вмст съ нею запрусь въ монастырь, и чмъ скоре, тмъ лучше!
Глаза старой женщины сверкнули отъ злости, она стукнула костылемъ о полъ.
— Если существуетъ правосудіе на земл,— добавила она,— то этотъ негодяй очутится на вислиц, а эта двченка…
— Но правосудіе безсильно, пока мы не захватимъ въ руки виновныхъ,— замтилъ графъ Эрбахъ, чтобы положить конецъ ея гнвнымъ изліяніямъ. Насколько я могу судить объ этой исторіи, то за бглецами преимущество чуть-ли не двадцати четырехъ часовъ, они уже, вроятно, въ Дрезден. У нихъ нтъ недостатка въ деньгахъ, а на этомъ свт нтъ такой двери, которая не открывалась бы золотымъ ключемъ.
— У меня могущественные друзья при двор курфирста, я тотчасъ-же отправлю туда гонца.
— Вы можете разсчитывать на мое содйствіе, кузина, я также буду просить моихъ знакомыхъ выручить бдную двушку изъ ея опаснаго положенія. Если окажется нужнымъ, то я самъ поду за нею въ Дрезденъ. Но кто поручится намъ, что она дйствительно въ Дрезден! А если они направились въ Прагу? Шляпа и сломанная шпага, можетъ быть, были нарочно брошены въ овраг, чтобы навести насъ на ложный слдъ.
— Боже мой, что за мученіе!— простонала старая графиня.— Я нахожусь въ такомъ лабиринт сомнній, что не предвижу исхода! Какое несчастіе, что я должна была взять на себя воспитаніе этого ребенка!..
Графъ Эрбахъ смотрлъ съ нкоторымъ злорадствомъ на даровое представленіе, которое невольно давала ему старуха, переходя отъ горя къ злости. Злорадство было вполн естественно въ немъ, посл тхъ тайныхъ интригъ, которыми графиня Турмъ вмст съ другими опутала сердце его жены и, повидимому, навсегда поселила между ними раздоръ. Онъ самъ испыталъ страшные часы опасеній, самообвиненія и отчаянія, когда любимое существо насильственно отрывается отъ насъ и ищетъ спасенія въ бгств. Мы боязливо поджидаемъ тогда всякаго извстія, которое могло бы навести насъ на слдъ, въ извстную минуту желаемъ одного, въ ближайшую секунду совсмъ другаго, гордость совтуетъ намъ предоставить бжавшую ея судьб, а любовь подстрекаетъ броситься за ней… Онъ перенесъ все это и допилъ до дна чашу мученій.
— То, что вы испытываете теперь, графиня,— сказалъ онъ,— я выстрадалъ вдвойн въ Венеціи, когда однажды утромъ моя жена исчезла изъ дому. Соберитесь съ силами и имйте терпніе выждать конца этой исторіи… Обстоятельства сложились такимъ образомъ — продолжалъ онъ посл нкотораго молчанія,— что мы достигнемъ цли только въ томъ случа, если будемъ дйствовать умно и осторожно. Напишите въ Дрезденъ и Прагу вашимъ друзьямъ и родственникамъ, но не подвергайте злословію молодую двушку, а сдлайте видъ, что вы считаете бгство Короны безумной дтской выходкой, которой вы сами не придаете особеннаго значенія. О пвц, разумется, не упоминайте вовсе. Зачмъ губить бдную двушку и портить ей будущность подобнымъ обвиненіемъ? Можетъ быть, Корона убжала одна, а не съ г-немъ Антоніо. Догадка не есть еще совершившійся фактъ. Мн не хотлось бы ухать отсюда, не утшивъ васъ до нкоторой степени. Я убжденъ, что ни молодой двушк, ни вашему дому, графиня, не грозитъ несчастіе отъ этой ребяческой выходки. Я люблю Корону, какъ родную сестру, и предчувствую, что опять увижу ее.
Ясно высказанное мнніе и спокойный убдительный тонъ благодтельно подйствовали на старую графиню, потому что она всего мене могла разсчитывать на участіе со стороны Эрбаха. Онъ вывелъ ее изъ ея затруднительнаго положенія. Его увренность въ счастливый исходъ запутанной исторіи придала ей бодрость и разсяла ея худшія опасенія. Она хотла съ своей стороны выразить ему искреннее участіе въ его судьб и сказала съ нкоторымъ смущеніемъ:
— Я получила недавно письмо отъ вашей жены изъ Версаля, молодая французская королева пригласила ее къ своему двору… Рената здорова, но ея сердце…
Графъ Эрбахъ отвернулся и отвтилъ поспшно:— Благодарю васъ, графиня, за ваше доброе намреніе…
— Неужели нтъ никакой надежды на ваше сближеніе! Время заставляетъ многое простить и забыть. Мы многаго не знаемъ…
— Къ несчастью, мн неизвстно, что я долженъ простить или забыть…
Съ этими словами, графъ простился и вышелъ изъ комнаты, отказавшись наотрзъ отъ провожатыхъ. Онъ прошелъ черезъ дворъ замка по тнистымъ аллеямъ сада, которыя тянулись вдоль холма и вышелъ на уединенную дорогу, обнесенную каменными стнами. Лунный свтъ освщалъ верхушки деревьевъ и башни церкви. Графъ Эрбахъ оглянулся и посмотрлъ на замокъ. При своеобразномъ лунномъ освщеніи, огромное зданіе имло видъ какого-то сказочнаго дворца, который рельефно выдлялся изъ темной зелени съ своими блыми стнами и множествомъ оконъ. Царившая кругомъ тишина и послднія слова графини, помимо воли графа Арбаха, обратили его мысли къ прошлому, вызвавъ фантастическій міръ воспоминаній. Онъ машинально шелъ впередъ, въ его воображеніи проносились различные эпизоды его жизни.
Какъ весело жилось ему три года тому назадъ… Онъ только что пріхалъ изъ своихъ франконскихъ помстій свободнымъ и счастливымъ человкомъ, не знавшимъ ни заботъ, ни горя. Благодаря связямъ при внскомъ двор императора Карла VI, семейство его еще въ начал столтія породнилось съ чешскими дворянскими родами, къ величайшему неудовольствію его франконскихъ родственниковъ. Отецъ его почти всю жизнь прожилъ въ богемскихъ помстьяхъ и продалъ большую часть франконскихъ. Это былъ странный человкъ, съ всевозможными причудами, о которомъ ходили самые разнорчивые слухи. Такъ, напримръ, говорили, будто онъ перешелъ тайно въ католическую вру, вызывалъ духовъ и, во время осады Праги въ 1757 году, намревался захватить въ плнъ прусскаго короля, во время его прогулокъ вокругъ лагеря. Этотъ планъ не былъ приведенъ въ исполненіе, но послужилъ поводомъ къ преувеличеннымъ разсказамъ.. Подобныя фантазіи стоятъ большихъ денегъ, и полупомшанный человкъ, вроятно, довелъ бы свою семью до полнаго раззорнія, если бы супруга его, урожденная Шенбруннъ, не ухала во-время въ Франконію съ своимъ единственнымъ сыномъ и не взяла на себя управленіе уцлвшими имніями. Отецъ и сынъ изрдка видлись другъ съ другомъ, но мать не позволяла сыну долго оставаться въ Богеміи, отецъ съ своей стороны не удерживалъ его. Молодой графъ, при своей впечатлительной и чуткой натур, боле тяготился раздоромъ между его родителями, нежели они сами. Достигнувъ юношескаго возраста, онъ пытался сблизить ихъ, но эти попытки не привели ни къ какимъ результатамъ, вслдствіе упорства матери и полнаго равнодушія отца. Наконецъ, онъ самъ увидлъ невозможность сближенія людей, между которыми не было никакой нравственной связи и которые смотрли другъ на друга, какъ жители разныхъ міровъ. Но это не имло непосредственнаго вліянія на юношу, у него составилось идеальное представленіе о брак, какъ о неразрывномъ союз сердецъ, обусловленномъ сходствомъ взглядовъ и нравственныхъ стремленій. Впослдствіи онъ долженъ былъ убдиться на опыт, какъ далека дйствительность отъ этого идеала и насколько шатки вс наши стремленія и надежды.
Но три года тому назадъ, жизнь улыбалась ему, какъ солнце, и радостнымъ казался міръ.
Отецъ и мать умерли одинъ за другимъ. Смерть эта только временно огорчила его, но затмъ онъ почувствовалъ себя освобожденнымъ отъ гнета, который втайн тяготилъ его, потому что лишалъ его возможности свободно распоряжаться своими дйствіями. Теперь онъ могъ не только устроить свою жизнь но своему усмотрнію, но, въ качеств круннаго землевладльца, оказать плодотворное вліяніе на людей, поставленныхъ въ зависимость отъ него. Во время своихъ путешествій, онъ видлъ многое, что казалось ему лучше устроеннымъ, нежели на его родин. Жажда дятельности и стремленіе къ хозяйственнымъ нововведеніямъ побуждали его къ перемнамъ въ способ управленія имніями. Одно давалось ему, другое нтъ. Но онъ былъ одаренъ счастливой натурой, которая при солнечномъ сіяніи, быть можетъ, слишкомъ радостно и беззаботно наслаждается жизнью, но въ то же время спокойно переноситъ неудачи. По своей предпріимчивости, способности пользоваться минутой и дятельности, не знавшей устали, онъ составлялъ совершенную противоположность съ отцемъ, который прожилъ большую часть жизни въ полномъ уединеніи, отчужденный отъ настоящаго, не заботясь о длахъ и судьб окружающихъ его людей. Молодой графъ, руководимый желаніемъ добра и слдуя общему направленію духа того времени, мечталъ о іюли друга человчества и искорененіи существующихъ пороковъ. Онъ нашелъ въ Богеміи богатую почву для примненія своей дятельности. Имнія его были запущены, мстное населеніе неразвито и бдно, благодаря продолжительной войн и собственному нераднію. Тмъ не мене, попытки графа Эрбаха были встрчены съ недоброжелательствомъ, говорили, между прочимъ, что онъ намревается въ маломъ вид произвести въ своихъ помстьямъ т же реформы, какія хотлъ проводить Іосифъ II въ Австріи. Въ этомъ была доля правды: онъ облегчилъ подати своихъ крестьянъ, уменьшилъ стоимость выкупа земли, сдлалъ разныя улучшенія въ деревенскихъ школахъ и слдилъ за правильностью судопроизводства.
Судьба Богеміи живо интересовала графа Эрбаха. Помимо дтскихъ воспоминаній, страна сама по себ могла привязать его поэтическимъ очарованіемъ своихъ живописныхъ горъ и историческихъ воспоминаній. Мрачные скалистые берега Молдавы, Прага съ ея безчисленными башнями, темные лса, гордые замки, ознаменованные сценами крови и насилія — все это неотразимо дйствовало на впечатлительную душу молодаго Эрбаха. На этомъ серьезномъ фон великаго историческаго прошлаго, рядомъ съ благородными стремленіями лучшихъ людей того времени — облегчить положеніе бднаго, угнетеннаго народа, еще поразительне могло казаться легкомысліе остальнаго общества. Наслажденіе составляло главную цль этого веселаго общества съ напудренными волосами и вышитыми пестрыми платьями, жизнь его проходила среди нескончаемыхъ празднествъ, танцевъ, охоты и музыки, которая и теперь составляетъ любимое препровожденіе времени австрійцевъ.
Графъ Эрбахъ, принимая дятельное участіе во всевозможныхъ увеселеніяхъ, вдвойн наслаждался ими, потому что ему доступна была и нравственная жизнь немногихъ избранныхъ, посвятившихъ себя служенію общественной польз, и въ которой выражается духъ времени.
Въ эту счастливую пору его жизни, графъ Эрбахъ впервые испыталъ любовь со всми ея наслажденіями и мучительной тревогой.
Ему кажется теперь, что онъ ясно видитъ тнь дорогаго существа, которое онъ напрасно старается забыть, или это только мимолетный лунный отблескъ, скользнувшій черезъ верхушки деревьевъ вдоль блой стны…
Онъ медленно шелъ по дорог, ведущей къ городу, задумчиво опустивъ голову. Что за потокъ разнообразныхъ ощущеній поднимался въ душ его. Онъ невольно задалъ себ вопросъ: какъ велика была сумма наслажденій, которыя дала ему жизнь, и какой дорогой цной ему пришлось искупить ихъ! Сколько потерь перенесъ онъ въ небольшой промежутокъ времени, вмст съ тмъ, онъ какъ будто утратилъ часть своей собственной личности. Посл перваго глубокаго разочарованія въ любви, которымъ начинается жизнь большинства, онъ смотрлъ съ недоврчивой улыбкой на свои прежнія стремленія и надежды, радости и горе, которыя проносились передъ нимъ въ вид танцующихъ тней. Воспоминанія явилась непрошенныя, но онъ не старался заглушить ихъ и далъ имъ полную волю.
Занятый своими мыслями, онъ незамтно сошелъ съ горы около церкви и неожиданно для него самого очутился на площади городка, гд у гостинницы ожидалъ его легкій охотничій экипажъ. Кучеръ чехъ, въ красной шапк на темныхъ волосахъ, увидя графа, поспшно соскочилъ съ козелъ и, поздоровавшись съ нимъ, поцловалъ лолу его камзола.
— Одньте мой плащъ, ваше сіятельство, сказалъ Рехбергеръ.— Посл грозы сдлалось прохладно, а мы врядъ ли прідемъ домой раньше полудня.
Графъ укутался въ срый старый плащъ своего слуги и глубже надвинулъ шляпу на лобъ.
— Садись рядомъ со мною, сказалъ онъ Рехбергеру,— мн необходимо переговорить съ тобой объ одномъ дл.
Они съ трудомъ помстились на узкомъ сидньи охотничьяго экипажа.
Окна гостинницы ‘Краснаго Льва’ были ярко освщены, бюргеры стояли у воротъ съ трубками въ зубахъ, тутъ же собралась группа женщинъ и дтей, которымъ также хотлось взглянуть на графа.
Его проводили почтительными поклонами и пожеланіями добраго пути. Если справедливо поврье, что у людей звенитъ въ ушахъ, когда говорятъ о нихъ, то графъ долженъ былъ испытать это во все время своего путешествія, потому что въ гостинниц ‘Краснаго Льва’ его особа служила темой оживленныхъ разговоровъ. Боле всхъ ораторствовалъ камердинеръ ея сіятельства, который пришелъ изъ замка, чтобы выпить бутылку вина на деньги, полученныя отъ щедраго гостя.
Графъ въ это время сидлъ молча, погруженный въ свои мечты.
Экипажъ быстро катился по ровной дорог, которая по близости города содержалась въ исправности. Можетъ ли что сравниться съ путешествіемъ въ лтнюю лунную ночь! Они хали вдоль рки, освщенной серебристымъ свтомъ, на тихой зеркальной поверхности едва замтно скользила лодка. Причудливыя очертанія горъ на противоположномъ берегу бросали мстами свои тни на воду. Экипажъ свернулъ въ сторону и дорога пошла лсомъ, который тянулся съ обихъ сторонъ.
— Осторожне! крикнулъ Рехбергеръ кучеру.
На большихъ дорогахъ тогдашней Богеміи сломанныя колеса и оси не были рдкостью. Если кому удавалось благополучно совершить ночную поздку, тотъ могъ смло сказать о себ, что онъ родился подъ счастливой звздой. Охотничій экипажъ халъ медленно, но колеса не разъ стукались о камни и древесные пни, не смотря на осторожность кучера. Безпрестанные толчки пробудили графа изъ его задумчивости.
— Что пользы думать о прошломъ! сказалъ онъ, обращаясь къ своему спутнику.— Когда вспомнишь людей, которые окружали тебя въ былое время, и свою собственную личность, то невольно спросишь себя: ты ли это и дйствительно ли произошло все то, что ты себ представляешь теперь? Мы много надлали глупостей, Рехбергеръ, и я не увренъ, не надлаемъ ли мы новыхъ. Мы, собственно, мняемъ только одно платье, и это называется жизнью…
Рехбергеръ тяжело вздохнулъ, онъ зналъ изъ долгаго опыта, что графъ, по его собственному сознанію, былъ всего серьезне и разсудительне, когда намревался сдлать или уже сдлалъ то, что онъ называлъ глупостью.
Графъ засмялся при вздох честнаго слуги, такъ какъ значеніе этого вздоха было ему вполн понятно, онъ выпрямился и потеръ себ глаза, какъ человкъ, только что пробудившійся отъ сна.
— Ты мн ничего не писалъ о своей дочери, Рехбергеръ, но я надюсь, что она въ замк.
Рехбергеръ не ожидалъ этого вопроса и не сразу нашелся, что отвтить.
— Да, ваше сіятельство, сказалъ онъ посл минутнаго молчанія.— Гедвига въ замк, но она едва не выхала изъ него, благодаря Зденко.
— Очень радъ, что она осталась въ замк. Мн стало легче на душ, когда я узналъ это. Видишь ли, въ чемъ дло: я пригласилъ къ себ даму… было бы крайне неудобно, если бы дам пришлось жить одной съ двумя мужчинами въ уединенномъ замк.
Рехбергеръ совершенно растерялся, насмшливое выраженіе, которое онъ видлъ на лиц своего господина, еще боле смутило его, нежели неожиданная новость.
— Вы пригласили къ себ гостей! Почему вы не извстили меня объ этомъ заране, ваше сіятельство? Надюсь, что вы распорядились такимъ образомъ, что у насъ останется нсколько дней на приготовленія.
— Ничуть не бывало! Дама, вроятно, прідетъ раньше насъ! отвтилъ графъ, забавляясь замшательствомъ своего слуги.— Игнатій, добавилъ онъ по-чешски, обращаясь къ кучеру,— ты остановишь лошадей по ту сторону лса, у перваго креста.
Въ лсу было темно и тихо, беззвучно шевелились верхушки деревьевъ, кое-гд изъ мрака просвчивалъ слабый отблескъ луннаго свта.
Графъ вполголоса напвалъ отдльныя слова аріи Орфея: ‘Я навки простился съ нею… Не знать мн счастья прежнихъ дней…’
Черезъ минуту онъ замолчалъ и, обращаясь къ Рехбергеру, сказалъ:
— Не удивляйся, мой добрый Рейнгардъ, и не брани меня. Чудачества у насъ въ роду. Сколько разъ я намревался слдовать голосу разсудка, но боле недли не оставался вренъ своему ршенію. Тутъ случай играетъ первую роль и противъ нашего желанія приводитъ насъ къ новымъ заблужденіямъ. Разумъ отступаетъ на задній планъ и на сцену выступаетъ фантазія. Если бы мы могли устраивать обстоятельства по нашему усмотрнію! Когда я узжалъ изъ Дрездена, я рисовалъ себ заманчивую картину уединенной жизни въ замк и тихаго наслажденія природой. Я далъ себ слово избгать всякихъ волненій, всего необыкновеннаго и не сдлать ни одного шага, чтобы ускорить ходъ событій… А теперь…
— А теперь? повторилъ Рехбергеръ.
— Я знаю, что ты будешь меня проклинать въ душ… Но вотъ, мы дохали до конца лса. Тутъ начинается открытое поле и деревня, куда мы нкогда снесли Ренату, когда она упала съ лошади, за этой деревней — каменный мостъ черезъ рчку со статуей св. Непомука, какой-то нечестивый еретикъ отбилъ ему носъ, не обращая вниманія на его непомрную величину. Такіе носы я видалъ только у полишинелей въ Венеціи!..
Графъ Эрбахъ съ особеннымъ удовольствіемъ вспоминалъ впечатлнія прежнихъ лтъ, какъ бы желая убдиться, что въ этой стран ему знакомо каждое мсто и чуть ли не каждое дерево.
Экипажъ дохалъ до опушки лса. Изъ-за проносившихся по небу тучъ выступилъ мсяцъ и освтилъ равнину. Направо отъ рки виднлись дома небольшой деревушки, окруженные темною зеленью садовъ. Налво отъ дороги возвышалось высокое деревянное распятіе, лунный свтъ окружалъ серебристымъ сіяніемъ склоненную голову Спасителя, голубоватыя лтнія сумерки скрывали и стушевывали все, что могло показаться некрасивымъ и рзкимъ въ грубой рзьб, расписанной яркими красками. Въ нсколькихъ шагахъ отъ креста стояла дорожная карета, запряженная парой хорошо откормленныхъ лошадей, которыя громко заржали, когда Игнатій осадилъ своихъ.
Графъ поспшно выскочилъ изъ экипажа и подошелъ къ карет. Рехбергеръ послдовалъ за нимъ подъ вліяніемъ невольнаго любопытства. Слуга, сидвшій на козлахъ рядомъ съ кучеромъ, открылъ дверцы кареты. Стройная женская фигура, укутанная въ длинный коричневый плащъ, только что входившій тогда въ моду, подъ названіемъ альмавива, соскочила на землю.
— Felicissima notte! сказалъ кроткій звучный голосъ, вслдъ затмъ показалась голова молодой двушки съ каштановыми волосами, повязанная пестрымъ платкомъ, по способу мстныхъ крестьянокъ. При взгляд на эту голову, Рехбергеръ не только проклялъ своего господина въ душ, но громко выразилъ свое неудовольствіе.
— Чортъ побери! воскликнулъ онъ — этого еще не доставало!..
Съ рки подулъ втеръ и распахнулъ немного плащъ двушки, на которой была надта красная байковая юбка и корсажъ, плотно облегавшій ея талію, изящныя ноги утопали въ тяжелыхъ и неуклюжихъ деревянныхъ башмакахъ. Можетъ быть, днемъ ее можно было принять за крестьянку, но при лунномъ свт этотъ нарядъ, благодаря коричневому плащу, сильно напоминалъ маскарадный костюмъ.
— Я заставилъ васъ долго ждать здсь, прекрасная кузина! сказалъ графъ въ вид извиненія, но меня задержало одно непредвиденное обстоятельство. Вы, вроятно, устали, подемте скоре домой, чтобы вы могли отдохнуть.
— Устала! Что намъ оставалось длать здсь, какъ не отдыхать. Вотъ уже часъ, какъ мы стоимъ среди пустыннаго поля, около этого отвратительнаго креста, который нагналъ на меня такой страхъ, что ‘даже видла его во сн. Мн все таки удалось заснуть, не смотря на вс огорченія и непріятности. Мн досадно, что я встртила именно васъ, кузенъ.
Но не одна досада и огорченіе видны были въ эту минуту на ея хорошенькомъ лиц и придали ему такое своеообразное привлекательное выраженіе. У ней явилось желаніе подразнить своего непрошеннаго избавителя. Красиво очерченный лобъ сморщился, на глазкахъ были слезы, рука ея крпко сжимала край плаща, но ея пунцовый, маленькій ротъ улыбался и, казалось, каждую минуту готовъ былъ разразиться веселымъ смхомъ.
— Можетъ быть, черезъ годъ моя прекрасная кузина скажетъ другое — возразилъ графъ на ея жалобу — и еще поблагодаритъ меня, что я самовольно разрушилъ ея планы.
— Нтъ, этого никогда не случится! Вы разрушили счастье моей жизни. Быть можетъ, я сдлалась бы знаменитой пвицей, а вы закрыли мн путь къ слав! Кто васъ просилъ вмшиваться въ мои дла? А убждена, что если бы Рехбергеръ встртилъ меня среди скалъ, то онъ поступилъ бы совершенно иначе. Неправда, ли Рехбергеръ, вы отвезли бы меня въ Дрезденъ?
— Не знаю, какъ вамъ сказать, графиня… я… отвтилъ заикаясь бывшій вахмистръ Фридриха Великаго.
Никогда еще въ своей жизни онъ не чувствовалъ такого смущенія.
— Да… въ Дрезденъ!.. сказалъ онъ наконецъ.
— Значитъ, ты похалъ бы за графиней куда угодно! прервалъ его графъ. Хорошо, что судьба распорядилась иначе, и я сидлъ на уступ скалы, а не ты. Однако, двинемся въ путь. Позжай скоре впередъ и прикажи своей дочери быть на-готов, что бы принять достойнымъ образомъ графиню. Надюсь, милая кузина, вы ничего не будете имть противъ того, что я приказалъ приготовить вамъ комнаты моей жены.
— Я по невол должна соглашаться на все, что мн предложатъ, потому что не желаю провести ночь у подножья этого распятія. Вы приглашаете меня въ комнаты Ренаты!.. Что сказала бы она, если бы видла насъ вдвоемъ и въ такой поздній часъ ночи.
Графъ Эрбахъ слегка вздрогнулъ при этомъ намек и отдалъ еще нсколько приказаній Рехбергеру, который, едва дослушавъ послднія слова своего господина, слъ въ охотничій экипажъ и отправился впередъ.
Графъ Эрбахъ подалъ руку Корон и повелъ ее къ карет. Но прежде чмъ ссть въ нее, она остановилась и сказала:
— Вы должны помнить, кузенъ, что я соглашаюсь исполнить ваше желаніе только подъ двумя условіями…
— Клянусь честью императорскаго графа, что вы, моя прекрасная кузина, не будете имть поводовъ жаловаться на меня. Ни одинъ побжденный не можетъ быть податливе меня относительно условій мира.
— Называя себя побжденнымъ, вы даете мн поводъ думать, что вы насмхаетесь надо мной. Если кто нибудь можетъ считать себя побжденнымъ, то только я одна.
Съ этими словами она сла въ уголъ кареты, прислонила голову къ подушк и закрыла глаза, чтобы въ полудремот забыть непріятную для нея дйствительность.
Хотя графъ Эрбахъ на словахъ относился шутя къ побгу Короны изъ дома ея бабушки и называлъ всю эту исторію ребяческой выходкой, но на дл его серіозно заботила судьба молодой двушки. Сидя рядомъ съ нею въ карет, которая быстро уносила ихъ къ его замку, онъ чувствовалъ всю тяжесть отвтственности, которую онъ бралъ на себя, но могъ ли онъ поступить иначе? Разв онъ имлъ право представить легкомысленную двушку влеченію ея неопытнаго сердца?
Какъ странно разыгралась эта исторія! Онъ халъ изъ Дрездена. Было около девяти часовъ утра, когда онъ, привлеченный живописною мстностью, вышелъ изъ своего экипажа и, оставивъ его у гостинницы, свернулъ въ боковую долину, взобрался на гору и слъ на уступъ скалы, съ которой открывался превосходный видъ на окрестныя горы и лсистый оврагъ у его ногъ. Въ этомъ мст сходилось множество лсныхъ тропинокъ. На одной изъ нихъ онъ увидлъ издали пару, которая привлекла его вниманіе: это была крестьянская двушка и мужчина въ одежд бюргера. Об фигуры показались ему настолько странными, что онъ взялъ небольшую подзорную трубку, висвшую у его пояса, чтобы разглядть ихъ. Путешественники поспшно спускались въ оврагъ и въ то же время какъ-то робко оглядывались. Графъ, глядя на нихъ, невольно вспомнилъ, что у гостинницы онъ встртилъ кучера, который проклиналъ долгое отсутствіе своихъ господъ. Не они ли это? мелькнуло въ голов графа, но онъ, вроятно, отнесся бы совершенно равнодушно къ этой исторіи, если бы не увидлъ, что двушка внезапно поскользнулась и упала. Чувство состраданіе настолько овладло имъ, что онъ быстро вскочилъ съ своего мста и сталъ спускаться съ высоты, спутникъ двушки бросился въ гостинницу, чтобы позвать кого нибудь на помощь. Испугъ или сильная усталость довели бдную двушку до обморока, графъ нашелъ ее въ безсознательномъ состояніи, и въ этомъ вид она была перенесена въ гостинницу, какъ только возвратился ея спутникъ.
Графъ, взглянувъ на блдное красивое лицо съ закрытыми глазами, тотчасъ же узналъ Корону Турмъ. Въ то время какъ хозяйка гостинницы съ своими служанками суетилась около больной, графъ вступилъ въ объясненіе съ спутникомъ молодой графини, которое кончилось крупной ссорой и вызовомъ на дуэль. Оба отправились въ лсъ и, сойдя въ оврагъ, вынули свои шпаги. Графъ ловкимъ движеніемъ выбилъ оружіе изъ рукъ своего противника, слегка ранилъ его и объявилъ себя удовлетвореннымъ. Въ это время Корона пришла въ себя и узнавъ, что ея спутникъ отправился въ лсъ съ графомъ Эрбахомъ, экипажъ котораго стоялъ на двор гостинницы, вырвалась изъ рукъ хозяйки и побжала отыскивать ихъ. Но едва успла она сдлать нсколько шаговъ, какъ встртила графа, который возвращался назадъ съ Антоніо. При такихъ обстоятельствахъ не могло быть и рчи о побг, тмъ боле, что графъ положительно объявилъ, что воспрепятствуетъ всми силами ихъ намренію. Онъ сдлалъ это заявленіе но возможности любезно и вжливо, и обративъ въ шутку ихъ побгъ, облегчилъ до извстной степени непріятное положеніе, въ которомъ они очутились такъ неожиданно. Благодаря находчивости графа, все устроилось, повидимому, наилучшимъ образомъ, они мирно бесдовали между собой, такъ что посторонній наблюдатель не замтилъ бы ничего особеннаго въ ихъ отношеніяхъ. Какъ ни сильно было желаніе мести и ненависть Антоніо къ человку, помшавшему его любви и побдителю въ поединк, какъ ни билось сердце Короны отъ безпокойства и гнва, но свтская привычка владть собой удержала вс проявленія неудовольствія. Каждый долженъ былъ покориться необходимости, чтобы сохранить свое достоинство и выйти приличнымъ образомъ изъ непріятнаго положенія. Заручиться молчаніемъ хозяевъ гостинницы было тмъ легче, что по наружному виду все кончилось благополучно и графъ не скупился на деньги. Корона старалась казаться веселой, но графъ видлъ по ея измученному и блдному лицу, что всего лучше оставить ее одну на нкоторое время и вжливо намекнулъ объ этомъ Антоніо. Тотъ молча кивнулъ головой въ знакъ согласія и, вставъ на колни передъ Короной, прижалъ ея руку къ губамъ. Затмъ оба вышли изъ комнаты, обмнявшись холоднымъ поклономъ.
— Я надюсь, мы еще разъ встртимся съ вами, графъ,— сказалъ Антоніо по итальянски, взглянувъ на него изподлобья съ такой непріязненной интонаціей голоса, которую нельзя было не замтить.
— Я самъ разсчитываю на это, милостивый государь — вжливо воззилъ графъ, прикоснувшись къ рукоятк своей шпаги.
Экипажъ, который долженъ былъ увезти за предлы Богеміи счастливую влюбленную пару, увезъ только одного изъ нихъ, несчастнаго, раздраженнаго и съ сердцемъ, переполненнымъ жаждой мести.
Графъ стоялъ на двор гостинницы скрестивъ руки и задумчиво смотрлъ вслдъ отъзжавшему экипажу. Онъ не раскаивался въ своемъ поступк, но пожаллъ въ душ, что судьба не избавила его отъ такого непріятнаго вмшательства между влюбленными.— Теперь у тебя еще одинъ непримиримый врагъ — думалъ онъ,— а какая теб польза изъ всего этого!.. Онъ отправился бродить по лсу въ самомъ дурномъ настроеніи духа и немного успокоился, когда, вернувшись въ гостинницу, нашелъ Корону до извстной степени утшенною и въ лучшемъ нравственномъ состояніи, нежели онъ ожидалъ. Она отклонила всякія объясненія по поводу пвца, и графъ не счелъ нужнымъ настаивать. Но въ то же время, не дожидаясь его вопросовъ, она охотно и подробно разсказала ему свою печальную и однообразную жизнь у старой бабушки и объявила, что скоре бросится въ рку, нежели вернется къ ней. Въ замк слдили за каждымъ ея шагомъ, она даже не могла написать письма отцу и пожаловаться ему, что бабушка хочетъ выдать ее замужъ за ненавистнаго ей человка, и что она вовсе не намрена повиноваться злой старух, потому что природа одарила ее прекраснымъ голосомъ и предназначила ей быть артисткой. Искусство — ея настоящее призваніе… Пусть графъ обходится съ ней, какъ съ плнницей, но и для нея наступитъ часъ свободы…
Хотя графъ, слушая этотъ потокъ рчи, видлъ, что многое слдуетъ приписать взволнованному сердцу семнадцатилтней двушки, огорченной первой неудачей, но для него было ясно, что онъ долженъ отказаться отъ мысли вести Корону къ старой графин. Посл нкотораго колебанія, онъ ршился пригласить Корону въ свой замокъ и удержать ее тамъ до тхъ поръ, пока не помиритъ ее съ бабушкой, или не найдетъ возможности отправить ее къ отцу. Этотъ планъ казался ему наилучшимъ исходомъ изъ затруднительнаго положенія и, кром того, имлъ для него ту прелесть, что ему представлялся случай отомстить старой графин. Молодая двушка не колеблясь приняла это предложеніе, такъ какъ видла, что не можетъ отдлаться отъ его покровительства и въ то же время чувствовала себя въ положеніи утопающаго, который для своего спасенія готовъ ухватиться за соломенку.
Графъ, благодаря своей жизненной опытности и природной наблюдательности, пришелъ къ заключенію, что главнымъ побужденіемъ къ побгу была не любовь, а страсть Короны къ приключеніямъ и жестокость старой графини. Это подало ему надежду, что дло рано или поздно устроится къ общему благополучію и все войдетъ опять въ старую колею. Корона должна была остаться до вечера въ гостинниц, а затмъ, не зазжая въ городъ, отправиться въ карет графа въ его замокъ окольной дорогой и ожидать своего покровителя на опушк лса.
Графъ, пообдавъ наскоро въ гостинниц, отправился пшкомъ въ городъ, гд его ожидалъ Рехбергеръ, къ этому побуждало его и любопытство узнать нкоторыя подробности о пвц и его отношеніяхъ къ молодой графин.
Можно ли удивляться тому, что теперь, сидя рядомъ съ нею и невольно прикасаясь ея руки или ноги при толчкахъ экипажа и чувствуя ея дыханія, графъ забылъ все прошлое и думалъ только о настоящей минут и ближайшей будущности. Страннымъ стеченіемъ обстоятельствъ молодое, прекрасное существо, всецло поручено ему, она не жена его, не родная сестра и не настолько чужая ему, чтобы онъ обязанъ былъ покровительствовать ей изъ рыцарства или состраданія. Ему казалось, что демоническія силы свели ихъ вмст такимъ своеобразнымъ способомъ, чтобы завязать между ними неразрывную связь, ихъ жизненныя линіи сошлись въ одной точк и съ даннаго момента будутъ идти неразрывно по одному и тому же направленію.— Вотъ я опять вернулся въ Богемію свободнымъ человкомъ, думалъ онъ.— Мн казалось, что я навсегда избавленъ отъ всякихъ обязанностей, но едва вступилъ я на эту почву, какъ судьба опять ставитъ меня еще въ боле запутанныя условія и налагаетъ на мои плечи тяжесть нравственнаго долга!..
Графъ, разсуждая такимъ образомъ, платилъ дань духу времени, тогдашніе люди не довольствовались признаніемъ естественнаго хода вещей, но искали боле глубокаго, таинственнаго соотношенія между ними, и въ извстныхъ случаяхъ и явленіяхъ видимаго міра отыскивали вліяніе невидимаго. Графъ и въ настоящемъ событіи видлъ первое звено цпи, которая должна была сковать его съ Короной. Въ этомъ онъ вполн сходился съ молодой графиней. Она скоре могла ожидать, что встртитъ самаго дальняго родственника ихъ рода, нежели графа Эрбаха, котораго она считала путешествующимъ въ отдаленныхъ странахъ и о которомъ она въ теченіи года не имла ни одного извстія. Онъ явился совершенно внезапно и дерзко вмшался въ ея жизнь съ мужественностью, ршимостью и самоувренностью, которыя представляли полную противоположность съ робкимъ поведеніемъ Антоніо Росси и говорили въ пользу графа. Ей было даже пріятно бранить мысленно Антоніо за его слабохарактерность и выставлять героизмъ графа. Она совершенно упустила изъ виду, что различіе это, прежде всего, обусловливалось неравенствомъ ихъ общественнаго положенія. Она была убждена, что кузенъ поступилъ жестоко и несправедливо, разлучивъ ее съ Антоніо, но зачмъ же тотъ ухалъ молча, не заявивъ своихъ правъ? Графъ Эрбахъ не уступилъ бы такъ дешево своей дамы.
Какъ бы желая увриться въ своей мысли, она быстро повернула голову въ его сторону, что графъ принялъ за признакъ пробужденія отъ сна.
— Изъ какого міра фей возвращаетесь вы снова на нашу землю, кузина? спросилъ онъ.
— Изъ страны, гд Орфей страдаетъ по Евридик, а Альсеста жертвуетъ своей жизнью за Адмета. Вы настоящій варваръ, кузенъ, не хотли оставить меня въ обществ этихъ тней! Неужели храмъ науки будетъ вчно закрытъ для меня, потому что я имла несчастіе родиться графиней?
— Нечего сказать, велико несчастіе! Вы, кажется, воображаете, моя милая кузина, что можно однимъ прыжкомъ перескочить изъ замка Турмъ на подмостки театра? Чтобы сдлать это, нужно преодолть невроятныя трудности, поймите, что между тмъ и другимъ — цлая пропасть! Театръ хорошъ на извстномъ разстояніи, вблизи онъ теряетъ свой блескъ, а его обитатели — свое достоинство.
— Вы нисколько не лучше моей бабушки и съ такими же предразсудками. Не тысячу ли разъ лучше родиться отъ бдныхъ родителей? Такому человку открыты вс дороги и ему въ удлъ достается поклоненіе свта, если онъ достигаетъ цли. Что ожидаетъ насъ, несчастныхъ? Скучная старость посл скучной и однообразной молодости.
— Вроятно, вы поэтому и ршились сегодня внести нкоторое разнообразіе въ свою жизнь, замтилъ улыбаясь графъ Эрбахъ.
— Вы опять нарушаете наше условіе, возразила она, погрозивъ ему пальцемъ.— Вначал мн казалось, что все идетъ отлично. Не знаю, каковъ будетъ конецъ!
— Въ ближайшемъ будущемъ васъ ожидаетъ жизнь въ уединенномъ замк, гд вамъ придется скрываться отъ всхъ, чтобы кто нибудь не узналъ о вашемъ мстопребываніи. Вы тамъ познакомитесь съ одной бдной двушкой, потому что я не могу доставить вамъ другаго общества. Вы будете изображать изъ себя спящую царевну, пока не явится принцъ и не разбудитъ васъ поцлуемъ.
— Я охотно избавляю его отъ поцлуя, но очень желала бы взглянуть на этого принца.
— Не совтую вамъ слишкомъ много мечтать о немъ. Дйствительность часто разрушаетъ воздушные, замки нашей фантазіи.
— Вы меня пугаете! Неужели со мной случится такое несчастіе, что вмсто принца я увижу мою бабушку!
— Тогда мы откроемъ коверъ-самолетъ и улетимъ отсюда.
— И куда нибудь подальше, чтобы видть свтъ. Будемъ постоянно переживать новыя впечатлнія, стряхивать съ себя прошлое и жить настоящей минутой…
Графъ опустилъ окно кареты и выглянулъ изъ него.
— Мы дохали, сказалъ онъ,— вотъ и замокъ.
Молодая двушка закрыла себ лицо концемъ плаща.
— Я не хочу видть своей будущности, сказала она съ веселымъ смхомъ.

ГЛАВА III.

Дождливый день смнилъ свтлую лунную ночь. Когда Корона проснулась на другое утро посл продолжительнаго безпокойнаго сна съ мучительными сновидніями, дождь билъ въ окна, сплошная срая туча обволакивала все небо. Мелкій частый дождь не прекращался цлый день. Корона могла на досуг осмотрться въ своемъ новомъ жилищ и завязать знакомство съ молодой двушкой, которую графъ Эрбахъ представилъ ей въ качеств служанки и подруги. Замокъ былъ отчасти знакомъ ей, такъ какъ два года тому назадъ она бывала здсь съ своей бабушкой, когда графъ, увлеченный прекрасной Ренатой Шварценбергъ, устраивалъ для нея празднества, охоту, фейерверки.
Корона только что начинала тогда выходить изъ дтскаго возраста и скоре смотрла на все съ любопытствомъ, нежели сознательными глазами. Мимолетныя картины, виднныя тогда, почти стушевались въ ея памяти, она помнила только то, что особенно поразило ея воображеніе. Въ т дни, домъ графа былъ переполненъ дамами и кавалерами въ блестящихъ праздничныхъ нарядахъ. Внизу, у подножья высокаго холма, на которомъ стоялъ замокъ, виднлись при желтоватомъ освщеніи факеловъ кареты, окруженныя скороходами, конюхи держали за поводья лошадей, которыя нетерпливо били копытами о землю. Въ зал двигались танцующія пары, въ красивыхъ люстрахъ изъ богемскаго хрусталя горли сотни восковыхъ свчей, на верхней галлере играли музыканты, выписанные изъ Праги. Тнистый садъ былъ освщенъ пестрыми фонарями, весь замокъ сіялъ огнями, на перилахъ и зубцахъ башенъ были зажжены плошки съ смолой, ярко выдлялось красноватое пламя на темномъ вечернемъ неб… Отъ всего это не осталось и слда. Тишина и уединеніе царили на. крутыхъ витыхъ лстницахъ, въ корридорахъ и высокихъ комнатахъ. Среди камней вымощеннаго двора выросла роскошная трава, лниво прохаживались слуги. Кареты не възжаютъ боле подъ высокіе своды воротъ, не видно на холм оркестра музыки, наигрывающаго по дорог веселый мотивъ танца. Срое небо и однообразный шумъ дождя боле соотвтствуютъ безмолвію и пустот этого мста.
Корона всего отчетливе помнила развалины могущественной башни, разрушенной пожаромъ. На слдующій день она прізжала съ своимъ братомъ на пожарище, чтобы узнать о здоровь графа Эрбаха, такъ какъ разнеслась молва, что онъ тяжело раненъ или даже умеръ. Этотъ слухъ оказался ложнымъ. Графъ, дйствительно, жилъ въ башн, но онъ отдлался однимъ испугомъ и выказалъ такое присутствіе духа, что спасъ изъ огня своего врнаго слугу, Рехбергера. Башня вся сгорла внутри, даже каменныя толстыя стны сильно пострадали,— въ нихъ сдлались трещины и проломы. Грозный видъ дымящихся развалинъ, изъ которыхъ время отъ времени показывалось пламя, многочисленная толпа людей суетилась на двор… она напрасно силилась спасти что либо отъ страшнаго опустошенія — все это навсегда запечатллось въ памяти молодой двушки. Между событіями, нарушившими однообразное теченіе ея жизни, пожаръ башни игралъ самую видную роль. Это происшествіе въ свое время возбудило много толковъ: говорили, что башню подожгли, а нкоторые предполагали, что это было сдлано съ цлью погубить графа. Одно было несомннно, что причина пожара осталась неизвстною, не смотря на вс старанія графа Эрбаха и мстныхъ властей.
Когда Корона встала съ постели и подошла къ окну, то она прежде всего стала искать глазами развалины башни на западной сторон двора. Но она съ трудомъ могла различить ея очертанія сквозь густой покровъ дождя и тумана и должна была отложить до боле удобнаго времени свое намреніе постить развалины.
Но и въ отведенныхъ ей комнатахъ отсутствующей графини Эрбахъ было много такого, что приковывало ея вниманіе и возбуждало желаніе вновь увидть любимую подругу.
Хотя Рената Шварценбергъ была нсколькими годами старше Короны, но, благодаря раннему развитію подрастающей двочки, она любила ея общество и обходилась съ нею, какъ съ ровесницей. Та кое обращеніе льстило самолюбію молоденькой графини Турмъ и она платила своей взрослой подруг мечтательною преданностью и поклоненіемъ, Рената была для нея олицетвореніемъ всхъ добродтелей и всего прекраснаго на земл. Съ завистью, къ которой примшивалась значительная доля ревности, смотрла она на сватовство графа Эрбаха и на возрастающую любовь къ нему боготворимой подруги. Замужество одной изъ подругъ неизбжно нарушаетъ даже самую нжную двическую дружбу. Корона мысленно повторяла себ, что ‘никогда не будетъ въ состояніи простить своей подруг, подобную измну!’ Вслдъ за тмъ наступила неожиданная развязка. Черезъ нсколько мсяцевъ посл замужества, Рената разсталась съ своимъ мужемъ, не удостоивъ Корону своимъ довріемъ, такъ что для послдней причина этой разлуки осталась непроницаемой тайной. Корона изрдка получала лаконическія и, но ея мннію, безсодержательныя письма отъ графини Эрбахъ и въ силу своей прежней горячей любви къ ней еще больше оскорблялась ея пренебреженіемъ и сдержанностью. Сначала она приписала всю вину разлуки графу Эрбаху, но потомъ раскаялась въ своемъ поспшномъ приговор. Упорное молчаніе Ренаты относительно этого событія не говорило въ ея пользу. Мнніе старой графини Турмъ, которая обвиняла во всемъ одного графа, еще боле расположило ея внучку въ его пользу. Кто знаетъ, можетъ быть, онъ былъ только страдающимъ лицомъ въ этой печальной исторіи! Разв Корона не ошиблась въ своей подруг и не убдилась, что кажущаяся кротость и доброта Ренаты была только маской, подъ которой скрывались холодность и безсердечіе.
Какое странное совпаденіе обстоятельствъ! Она ходила по тмъ комнатамъ, въ которыхъ восемнадцать мсяцевъ тому назадъ жила Рената. Ни одна рука не дотрогивалась съ тхъ поръ до ея вещей. На кресл, въ которомъ она сидла, Рената положила свой молитвенникъ и она нашла его открытымъ. Передъ этимъ зеркаломъ, въ которомъ отражалось теперь ея лицо, одвалась графиня Эрбахъ, на этой подушк покоилась ея голова.
Но Рената была далеко, въ Версали, а Корона заняла ея мсто! Неужели наша жизнь ничто иное, какъ игра, гд мы поперемнно занимаемъ мста, думала молодая двушка. Ничто не мшало ея размышленіямъ, а погода и уединеніе еще боле способствовали имъ.
Графъ Эрбахъ съ утра послалъ свое извиненіе, что онъ не можетъ на сегодняшній день исполнить роль хозяина, такъ какъ ему необходимо проврить счеты и осмотрть съ управляющимъ свои поля и фермы. Вслдъ за тмъ онъ слъ на лошадь и ухалъ съ Рехбергеромъ. Полное уединеніе благодтельно подйствовало на молодую двушку, она настолько успокоилась, что могла обдумать свое настоящее положеніе. На свое счастье, она не подозрвала, что родные намревались выдать ее за графа Эрбаха, иначе она не могла бы такъ доврчиво и беззаботно вступить въ его домъ. Какъ странно, что, живя въ одномъ дом и видясь каждый день, они по прежнему останутся другъ для друга совершенно чужими людьми. Но дйствительно ли существуетъ это нравственное отчужденіе?.. Всегда ли тни Ренаты и Антоніо будутъ преслдовать ихъ и мшать сближенію?…
Если бы Корона имла привычку взвшивать мимолетныя ощущенія своего непостояннаго сердца, то она врядъ ли бы осталась довольна собой въ это утро. Чмъ бы она не хотла заняться, образъ графа не оставлялъ ее и былъ тсно связанъ со всми ея мечтами и планами на будущее. Ей представлялось, что онъ провожаетъ ее въ Дрезденъ и даже дале — въ Парижъ, гд въ это время Глюкъ, покровительствуемый Маріей Антуанетой, ставилъ свою оперу ‘Iphigenie in Aulis’. Графъ Эрбахъ ведетъ ее на сцену и радуется ея успху… Затмъ мысли молодой двушки возвращались къ ея настоящей жизни, она гуляетъ съ нимъ по большому саду, окружавшему замокъ. Вечерняя заря окрашиваетъ деревья послдними лучами солнца, наступаютъ сумерки, печально раздаются среди тишины нжные звуки эоловой арфы, которую отецъ графа повсилъ въ саду за нсколько недль до своей смерти. Они идутъ вдвоемъ по темной алле, графъ разсказываетъ ей исторію несчастнаго супружества, онъ длаетъ ее повренной своего затаеннаго горя, которое она подмтила отчасти въ выраженіи его глазъ и въ кроткой улыбк. Она детъ съ нимъ въ Парижъ и устраиваетъ между ними примиреніе… Эта роль великодушной посредницы всего боле пришлась по вкусу семнадцатилтней двушк, такъ какъ тутъ былъ извстный героизмъ: она жертвовала своимъ счастьемъ для блага дорогихъ людей! По своей молодости и неопытности, она не замчала, сколько эгоизма скрывалось подъ личиной безкорыстія. Ея любовь къ Антоніо кончилась преждевременно, не пустивъ глубокихъ корней въ ея сердц, храмъ искусства снова закрылся для нея, а живая фантазія требовала пищи, чтобы занять праздную голову.
Неудавшееся бгство, сознаніе своего несчастія и ‘вчная’ разлука съ возлюбленнымъ, которому она не могла простить того, что онъ такъ легко отказался отъ нея — все это располагало ее къ длу кротости и отреченія. Принимая на себя роль посредницы между графомъ и его женой, она въ то же время удовлетворяла своему желанію увидть свтъ и прирожденной склонности къ приключеніямъ и интригамъ, хотя самого невиннаго свойства. Она намревалась въ этотъ-же вечеръ, а самое позднее — на слдующее утро, поговорить объ этомъ съ графомъ, и чтобы не терять ни одной минуты, она принялась писать длинное, нжное посланіе Ренат. Сердце ея усиленно билось отъ избытка чувствъ, переполнявшихъ ея душу, отъ воспоминаній ранней юности и надежды на скорое свиданіе съ бывшей подругой.
Но, принявшись за письмо, она встртила неожиданныя затрудненія. Краснорчіе все истощилось при первыхъ увреніяхъ въ нжной, ненарушимой дружб. Но она еще больше смутилась, когда пришлось разсказать отсутствующей подруг о томъ странномъ положеніи, въ какомъ она находилась въ данную минуту, и о своемъ неудачномъ бгств. При этомъ густая краска выступила на щекахъ молодой двушки. Что могла она сказать о граф? Одно выраженіе казалось ей слишкомъ холодно, другое слишкомъ нжно, такъ что Рената могла дать ему превратное толкованіе.
Испортивъ нсколько листковъ бумаги, Корона бросила письмо, въ убжденіи, что не можетъ писать вслдствіе непривычной обстановки — дождя, бившаго въ окна и шуму въ сосдней комнат, гд Гедвига мела полъ. Вотъ она сама стоитъ у дверей и спрашиваетъ, не прикажетъ ли графиня, подать завтракъ.
Это была цвтущая, полная двушка, двумя годами старше Короны, голубоглазая, съ блокурыми волосами, заплетенными въ косы, которыя были обвиты кругомъ головы. Линіи ея лица не были ни особенно красивы, ни изящно очерчены, но въ этомъ лиц выражалась такая сердечность и веселость, что она располагала къ себ всякаго съ перваго взгляда. Человкъ, знакомый съ старинными преданіями Франконіи, вроятно, призналъ бы Гедвигу за правнучку Туснельды или Кримгильды. Но Корона, никогда не бывавшая въ Франконіи, не могла длать такихъ сопоставленій и нашла только поразительное сходство двушки съ ея отцемъ Рехбергеромъ не только въ наружности, но и въ голос и манер держать себя. При другихъ условіяхъ, Корона, аристократка въ душ, несмотря на увлеченіе искусствомъ, гордая и высокомрная, привыкшая къ рабской покорности чешской прислуги, вроятно, осталась бы недовольна Рехбергеромъ и его дочерью и пожаловалась бы графу на ихъ грубое обращеніе, такъ какъ они, при всей своей услужливости, держали себя независимо относителі но господъ и съ чувствомъ собственнаго достоинства. Но теперь она находила особенную прелесть въ обращеніи и отвтахъ Гедвиги, потому что они представляли для нея интересъ новизны и гармонировали съ непривычной для нея обстановкой.
По прізд въ замокъ, она была настолько измучена и погружена въ свои мысли, что не обратила никакого вниманія на молодую двушку, которая предложила раздть ее и, получивъ отказъ, вышла изъ комнаты съ словами: ‘покойной ночи’. Утромъ Корона очень мало говорила съ нею, но была удивлена ея отвтами, полными здраваго смысла и скромной сдержанности. Только теперь она внимательно посмотрла на Гедвигу, которая стояла въ дверяхъ при дневномъ освщеніи и пришла въ восхищеніе отъ ея наружности. Красивый бюргерскій нарядъ Гедвиги представлялъ противоположность съ простой крестьянской одеждой графини, которая сняла съ головы пестрый платокъ и распустила свои роскошные коричневые локоны. На Гедвиг было срое платье, подобранное розовыми бантами, а на ше небольшой шелковый платокъ съ широкой бахрамой, прикрывавшей плечи, косы ея были переплетены шелковыми лентами.
Корон пришло въ голову, что теперь по платью могутъ принять Гедвигу за госпожу, а ее за крестьянку. Эта мысль показалась ей настолько забавною, что она расхохоталась.
— Вы предлагаете мн свои услуги, Гедвига, мн, простой крестьянк! сказала она съ улыбкой.— Приличне было бы сдлать наоборотъ. Дочь нашего бурмистра не уметъ такъ хорошо одваться и далеко не такъ красива, какъ вы!
— Графиня насмхается надо мною. Я знаю, что отецъ избаловалъ меня и наряжаетъ богаче, чмъ слдуетъ. Но ему нравятся пестрыя юбки и ленты.
— Вроятно, и вамъ также?
— Разумется, мы вс наслдовали склонность нашей прародительницы Евы. Это нашъ прирожденный грхъ.
— Какъ вы легко относитесь къ этому. Вы, вроятно, лютеранка.
— Да, потому что въ этой вр крещены мой отецъ и покойная мать.
— Разв здшніе крестьяне лютеранскаго вроисповданія?
— Нтъ, большинство католики, кром нсколькихъ человкъ, привезенныхъ графомъ изъ Франконіи, т вс лютеране. Графъ приказалъ устроить намъ капеллу въ одной изъ залъ замка, въ большіе праздники, по приглашенію графа, сюда прізжаетъ пасторъ изъ Саксоніи и говоритъ намъ проповди.
— Я слышала, что графъ не признаетъ никакой религіи!
— Я не знаю, что вамъ сказать на это. Но я считаю графа богобоязненнымъ человкомъ. Онъ помогаетъ бднымъ, говоритъ о божьемъ всемогуществ и милосердіи лучше и трогательне, нежели всякій приходскій священникъ.
— Онъ разговаривалъ съ вами объ этомъ?
— Нсколько лтъ тому назадъ, я встртила графа въ саду поздно вечеромъ, на неб въ это время была необыкновенно свтлая звзда. Я тогда была еще двочкой и съ удивленіемъ смотрла на звзду, которую я до этого никогда не видала. Графъ ласково взялъ меня за руку, показалъ мн самыя блестящія звзды, сказалъ, какъ он называются, и объяснилъ, что планеты движутся вокругъ солнца. Онъ мн позволилъ также прійти въ башню и посмотрть въ верхней комнат на раскрашенный глобусъ неба, купленный покойнымъ графомъ. Къ несчастью, и эта прекрасная вещь сгорла во время пожара башни.
Молодая графиня, сидя въ покойномъ кресл, разсянно слушала стоявшую передъ ней Гедвигу.
— Она ученая! подумала съ досадой Корона.— Посмотримъ, насколько ты понимаешь въ музык!
Она встала съ своего мста и открыла фортепіано, которое оказалось сильно разстроеннымъ, такъ какъ уже давно никто не прикасался къ его клавишамъ. Но это не остановило Корону. Проигравъ прелюдію, она запла по-итальянски арію Глюка. Звуки фортепіано становились все полне и сильне, сливаясь съ нотами богатаго молодаго голоса. Тихая жалоба безъисходнаго горя, которую великій маэстро выразилъ съ такимъ неподражаемымъ искусствомъ въ своемъ ‘Орфе’, получила еще большую прелесть и задушевность при талантливомъ исполненіи Короны.
Чарующіе звуки псни произвели такое сильное впечатлніе на простую двушку, что у ней захватило дыханіе. Скрестивъ руки нй груди, она пристально смотрла на пвицу, которая казалась ей какимъ-то высшимъ существомъ, слетвшимъ на землю изъ другаго міра.
Молодая графиня внезапно прервала пніе и спросила съ усмшкой Гедвигу:
— Вы, можетъ быть, такъ же ноете и играете?
Прошло нсколько секундъ, прежде чмъ Гедвига въ состояніи была выговорить одно слово.
— Разв это возможно!.. Такъ ноютъ только ангелы! Я никогда не слыхала ничего подобнаго…
— Никогда! повторила Корона съ веселой улыбкой.— Но вы понимаете искусство… У васъ слезы на глазахъ… Сядьте возл меня.
Принужденность перваго знакомства исчезла. Об двушки болтали черезъ нсколько минутъ, какъ старыя знакомыя, напоминая своимъ щебетаньемъ весеннихъ ласточекъ. Молодая графиня отршилась отъ своего обычнаго высокомрія и наслаждалась комической стороной приключенія. Исторія, которая могла кончиться такъ трагически, представлялась ей теперь въ совершенно иномъ свт. Пусть объясняютъ, какъ хотятъ, ея внезапное исчезновеніе изъ замка, пройдетъ еще нсколько времени, и люди забудутъ объ ея существованіи! Благодаря дождливому дню, Корона еще боле чувствовала свое одиночество и искренно желала сблизиться съ дочерью управляющаго. У обихъ была одинаковая потребность высказаться. Знатная графиня представляла для Гедвиги олицетвореніе всего прекраснаго, возвышеннаго и блестящаго въ мір. Корона, въ свою очередь, съ большимъ интересомъ относилась къ дочери управляющаго. Послдняя нравилась ей своей своеобразной красотой, свободной рчью и умственнымъ развитіемъ, казавшимся ей невозможнымъ въ той сред, къ которой принадлежала Гедвига. Но Корона не предалась такъ откровенно и безкорыстно новому знакомству, какъ Гедвига, она была слишкомъ искусственно воспитана для этого. Нолу-шутя, нолу-серьезно, она преслдовала свою цль и поддразнивала Гедвигу, чтобы вывдать у ней нкоторыя подробности о супружеств графа. Не выскажетъ ли она какого нибудь предположенія относительно причины, побудившей молодую графиню такъ скоро разстаться съ мужемъ?..
Незамтно проходило время. Об двушки отправились осматривать замокъ. Здсь все нравилось Корон но своей новизн. Она не встрчала той роскоши и великолпія, которыя наскучили ей въ замк ея бабушки, комнаты были меньше и въ нихъ не было ни такого количества золотыхъ и серебряныхъ украшеній, ни длиннаго ряда фамильныхъ портретовъ въ тяжелыхъ старинныхъ рамкахъ, но все, начиная съ мебели и кончая самой маленькой вещью въ комнат, носило на себ отпечатокъ изящества и непосредственнаго отношенія къ жизни. Маленькія картины на стнахъ изображали праздничныя и пастушескія сцены, кавалеры и дамы прогуливались въ саду или танцовали. На одной картин былъ изображенъ Дафнисъ, играющій на флейт передъ Церерой, на другой — маскарадъ въ Италіи, тутъ шествіе Бахуса, надъ нимъ изображеніе дамы съ арфой въ свтлоголубомъ парчевомъ плать… Это былъ новый, невдомый міръ для Короны, но близкій ея сердцу, міръ, въ которомъ она желала бы остаться навсегда.
— На другой сторон замка, гд живетъ графъ, комнаты мрачне и проще но своему убранству, замтила Гедвига.— Ихъ устраивалъ покойный графъ, онъ любилъ темные цвта, старомодные столы, стулья и шкапы… Но молодая графиня хотла, чтобы вокругъ нея все было свтло, пестро и весело. Однако, она и четырехъ недль не наслаждалась всмъ этимъ. Не помогли ни наши молитвы объ ихъ счастьи, ни наши просьбы…
Гедвига сама начала разговоръ, на который до этой минуты напрасно старалась навести ее Корона. Послдняя тотчасъ же воспользовалась этимъ и осыпала вопросами Гедвигу, которая отвчала тмъ охотне, что она не имла причины скрывать то, что ей было извстно. Ничто не могло быть проще разсказа дочери управляющаго: бракъ былъ заключенъ въ Праг, молодые супруги прожили около трехъ недль въ замк и, повидимому, совершенно счастливо. Въ этомъ настроеніи они отправились въ Венецію. Графъ, постившій Италію въ ранней молодости, хотлъ вновь побывать въ этой стран съ любимой женой. Но, едва дохавъ до Венеціи, они разстались. Отецъ Гедвиги узналъ объ этомъ печальномъ событіи только дв недли спустя, изъ письма, которое графъ написалъ ему изъ Рима.
Корона была не удовлетворена этимъ разсказомъ, потому что она не узнала въ немъ ничего новаго, хотя не могла сомнваться, что Гедвига ничего не скрыла отъ нея. Одно только заинтересовало ее, что Гедвига не раздляла ея восхищенія Ренатой и откровенно призналась, что никогда не чувствовала особеннаго доврія къ молодой графин.
— Разв вы узнали что нибудь дурное о ней? спросила Корона.
— Нтъ, я ничего не слыхала. Но во всякомъ случа мн неприлично разсуждать о поступкахъ графини. Я всегда видла ее только мелькомъ. Мн не нравился ея холодный взглядъ и сжатыя губы. Я никогда не ршилась бы говорить съ нею такъ откровенно, какъ съ вами. Если кто не нравится намъ, то это еще не значитъ, что онъ дурной человкъ! Но одни люди такіе, что такъ и хочется броситься имъ на шею и вылить передъ ними все, что у тебя на сердц, а другіе однимъ взглядомъ леденятъ нашу кровь. Говорятъ, что у каждаго на лиц написана его душа, только не всякій уметъ читать эту надпись, а только тотъ, кому это дано свыше.
— Вроятно, вы считаете себя въ числ этихъ избранныхъ?— спросила со смхомъ Корона.
— По крайней мр, мое чувство не обмануло меня относительно графини Ренаты.
Это заявленіе добродушной и умной двушки еще боле убдило Корону въ виновности Ренаты. Но вмст съ тмъ, чмъ невинне и несчастне казался графъ, тмъ боле онъ выигрывалъ въ ея мнніи. Быть можетъ, онъ увлекся Ренатой съ горячностью первой любви и нашелъ въ ней гордую сдержанность и чопорность святоши, годную для монастыря, а не для супружеской жизни. Примиреніе графа съ его женой показалось Корон еще трудне, но тмъ выше будетъ ея заслуга, если это удастся ей. Она, вроятно, отлично исполнила бы свою роль посредницы, если бы могла тотчасъ же вызвать передъ собою обоихъ супруговъ съ помощью волшебнаго жезла. Но она должна была поневол отложить свое предпріятіе до слдующаго утра, потому что дождь еще больше усилился и, по замчанію Гедвиги, врядъ ли можно было ожидать возвращенія графа изъ отдаленныхъ фермъ при худыхъ дорогахъ, которыя, вроятно, стали еще хуже отъ дождя. Корона покорилась необходимости, но ея нетерпніе выражалось въ полусловахъ и возгласахъ, которые становились тмъ чаще, чмъ больше подвигалась стрлка на фарфоровомъ циферблат, изображавшемъ знаки зодіака. Наконецъ, Корон показалось настолько невыносимымъ оставаться доле въ комнатахъ, что она ршила выйти изъ замка на свжій воздухъ, несмотря на бурю и дождь.
День уже склонялся къ вечеру и замтно было приближеніе сумерекъ, когда двушки вышли на главное крыльцо. Старая служанка, завдывавшая кухней и погребами, предостерегала ихъ отъ прогулки въ сырую погоду, но об двушки со смхомъ убжали отъ добродушныхъ увщаній старухи къ развалинамъ сгорвшей башни. Он повязали себ головы теплыми платками, Корона, кром того, накинула на себя плащъ. Она шла впереди, выплясывая крестьянскій танецъ но камнямъ мощенаго двора и выбивая тактъ своими толстыми деревянными башмаками. Она чувствовала себя въ радостномъ настроеніи ребенка при вид новой игрушки, рана, нанесенная ей любовью, еще не зажила, но неособенно безпокоила ея, потому что воображеніе ея было занято чудесами, ожидавшими ее за темнымъ покровомъ тумана. Замокъ имлъ видъ срой тяжелой массы, нагроможденной тремя этажами. Крыша, украшенная зубцами, и три гранитныя статуи, стоявшія на стн между фронтонами — все это исчезало въ бловатомъ облак тумана перемшаннаго съ. дождемъ. Въ т времена, когда Валдштейнъ построилъ себ замокъ у подножья укрпленнаго императорскаго дворца въ Праг, воздвигнутъ былъ и этотъ замокъ, который долженъ былъ представлять собою слпое подражаніе стилю Бернини, но при дальнйшей постройк окончательно потерялъ первоначальный характеръ и цльность архитектурнаго плана. Теперь это было старое, обветшалое зданіе, почернвшее отъ времени и непогоды. Желзная ршетка соединяла его съ башней и садомъ. По толщин и прочности стнъ, длин свода надъ воротами, можно было видть, что замокъ построенъ былъ въ суровый, воинственный вкъ, и нкогда служилъ крпостью, то же назначеніе имла и сгорвшая башня. Стны ея съ одной стороны были почти нетронуты и надъ главнымъ ходомъ виднлся каменный барельефъ съ тремя головами, дв изъ нихъ были по бокамъ стариннаго герба, одна надъ нимъ. Послдняя особенно обратила на себя вниманіе Короны. Эта голова съ оскаленными зубами производила такое впечатлніе, что, глядя на нее, казалось, что она насмхается надъ геральдическими зврями герба и надъ серьезными вытянутыми лицами своихъ товарищей.
— Что означаютъ эти головы? спросила Корона, вскочивъ въ нишу стны, гд она была нсколько защищена отъ дождя.
— Это головы трехъ дураковъ, отвтила Гедвига.
— Мы не умне ихъ! сказала со смхомъ Корона.— Кто, кром насъ двухъ, вздумаетъ любоваться ими въ такую погоду!
— Можетъ быть, эти барельефы имютъ и другое значеніе, продолжала Гедвига,— но я ничего не слыхала объ этомъ. Отецъ предполагаетъ, что это портреты трехъ любимыхъ шутовъ герцога Рауднитца, которому нкогда принадлежалъ замокъ, а крестьяне говорятъ, что кто поживетъ въ замк, тотъ поглупетъ.
— Значитъ, кузенъ Эрбахъ долженъ благодарить небо, что башня сгорла, потому что это спасло его отъ идіотизма.
— Одно несомннно, что въ этой башн творились странныя вещи, сказала Гедвига убжденнымъ тономъ.
— Кто лучше васъ можетъ знать тайны старой башни! сказала ласково Корона, положивъ руку на плечо своей новой подруги.
— Если бы графиня въ т времена поднялась ночью по винтовой лстниц, продолжала Гедвига,— то услыхала бы шорохъ, шепотъ, свистъ, все казалось, что кто-то идетъ за вами, шаги останавливались вмст съ вами и опять раздавались, когда вы шли дальше. Наверху была большая зала съ куполомъ, посреди котораго было продлано окно, ночью его отворяли и черезъ него можно было видть небесныя свтила. У графа были подзорныя трубы и онъ все наводилъ ихъ на луну, въ надежд открыть на ней моря и горы. Я также много разъ смотрла въ эти трубы, но ничего не видла, кром блестящаго золотаго тумана.
Об двушки дошли до другой стороны воротъ и вышли на небольшой дворъ, нкогда принадлежавшій башн. Здсь былъ полуразрушенный колодецъ, а кругомъ среди мусора виднлись ступени лстницы, разбросанные въ безпорядк балки, камни и обломки четырехъ гранитныхъ статуй, которыя, по словамъ Гедвиги, нкогда поддерживали куполъ.
Корона молчала, задумчиво опустивъ голову. Разсказы о старой башн производили на нее впечатлніе чего-то сказочнаго. Она почти завидовала свдніямъ Гедвиги, которая казалась ей волшебницей, властвовавшей въ этомъ заколдованномъ мст. Все здсь представлялось молодой графин чмъ-то необыкновеннымъ: плющъ, обвивавшій своими усиками и листьями уцлвшія стны, шиповникъ, росшій у воротъ, по ея мннію были выше и крупне видннаго ею до сихъ поръ плюща и шиповника. Она вошла въ башню, но тотчасъ же вернулась назадъ, чтобы избжать сквознаго втра, который охватилъ ее со всхъ сторонъ или, быть можетъ, отъ тайнаго ужаса, сжимавшаго ея сердце. Въ это время у конюшенъ на противоположной сторон послышалось ржаніе и топотъ лошадей, Корона вздохнула свободне.
— Это непріятное мсто, сказала она.— Я не понимаю, какъ вы не боялись оставаться здсь!
— Мы вдь не жили въ башн, я только изрдка ходила сюда, когда здсь ночевалъ отецъ, по вечерамъ или утромъ, пока меня не заинтересовало узнать, что длаютъ въ башн трое мужчинъ.
— Какіе мужчины? Вы говорили мн только о трехъ шутахъ?
Храбрость опять вернулась къ молодой графин, дождь пересталъ, а на запад красноватая полоса свта опоясывала небосклонъ.
Лицо Гедвиги приняло насмшливое выраженіе, но вмст съ тмъ она казалась смущенной.
— Я не знаю, имю ли я право разсказывать это…
— Назовите мн только имена трехъ мужчинъ, надюсь, что въ этомъ нтъ ничего предосудительнаго!
— Извольте, я назову ихъ. Эти мужчины были: графъ, мой отецъ и одинъ молодой французъ, котораго графъ встртилъ во время своего путешествія и привезъ съ собой. Его звали Франсуа Бланшаръ.
— Бланшаръ? Я никогда не слыхала его имени.
— Можетъ быть! Но тмъ не мене вы, графиня, два года тому назадъ отъ души восхищались имъ.
— Я! Бланшаромъ!..
— Это было за нсколько дней до пожара, на одномъ празднеств, которое устроилъ графъ. Я тогда въ первый разъ любовалась вами, графиня. Я стояла въ верхней галлере около музыкантовъ и смотрла на разряженныхъ кавалеровъ и дамъ, среди которыхъ были и вы, я не стану распространяться о томъ, какъ вы были красивы въ этотъ вечеръ и какъ хорошо танцовали. Когда вс стали разъзжаться и вы подъ руку съ братомъ вышли на крыльцо, я побжала вслдъ, чтобы еще разъ взглянуть на васъ. Вы остановились отъ удивленія, потому что вся башня была объята зеленымъ и краснымъ свтомъ отъ безчисленнаго множества пестрыхъ шкаликовъ. Многіе, глядя на это, говорили, что это дурное предзнаменованіе, а вы, графиня, съ восхищеніемъ воскликнули: кто устроилъ это?
— Теперь я знаю, что это сдлалъ Бланшаръ! Если бы я его увидла въ этотъ вечеръ, то на радости обняла бы его и поцловала. Я наврно сдлала бы это, такъ хорошо было освщеніе. А теперь башня сгорла и бдный Бланшаръ лишился моего поцлуя. Что это былъ за чудный вечеръ! Я чуть не плачу отъ досады при мысли, что съ этого времени я состарлась и сдлалась слишкомъ серьезна…
Гедвига отворила ршетку сада. Дождь еще покрапывалъ изъ нависшихъ тучъ, хотя усилившійся втеръ уже началъ разгонять ихъ. У входа съ обихъ сторонъ были лужайки, между ними стояла старая каменная ваза. Въ былыя времена она была окружена клумбами цвтовъ, теперь он заросли сорной травой, но мстами еще виднлись астры и резеда, наполнявшая воздухъ своимъ ароматомъ. Длинная аллея сосенъ и елей, конецъ которой исчезалъ изъ глазъ при наступившихъ сумеркахъ и туман, проходила черезъ весь садъ, спускаясь къ подножью холма, на которомъ стоялъ замокъ до того мста, гд садъ соединялся съ лсомъ.
При вечернемъ полумрак и дождливой погод, видъ этихъ спокойныхъ деревьевъ съ опущенными втвями и верхушками, гордо поднятыми къ небу, производилъ подавляющее впечатлніе. Они стояли неподвижно въ своемъ серьезномъ величіи и торжественности и, казалось, оплакивали несчастную людскую судьбу. Дождевыя капли, падали съ ихъ втвей на лица и плечи двушекъ.
Он медленно шли между высокими мрачными деревьями. Корона, чувствуя непонятное для нея волненіе, взяла за руку Гедвигу и не отпускала ее.
— Такъ это былъ Бланшаръ! сказала она.— Что сталось съ нимъ?
— Вскор посл этого праздника, и даже чуть ли не черезъ два дня, онъ ухалъ отсюда. Это былъ какой-то чудакъ, такъ что многіе боялись его. Злые языки утверждали, будто онъ поджегъ башню. Но это ложь! Графъ очень любилъ Бланшара и при прощаніи обнялъ его, а Бланшаръ даже плакалъ, узжая.
— Зачмъ же онъ ухалъ?
— Я слышала, какъ онъ говорилъ, что его мать при смерти въ Париж и что онъ хочетъ еще разъ увидть ее. Онъ былъ недурной человкъ, и если онъ велъ иногда на своемъ язык безбожные разговоры, то мы только на половину понимали ихъ, а Господь врядъ ли слушалъ эту пустую болтовню. Отецъ видлъ многихъ французовъ въ Росбах и говоритъ, что они похожи на мхи: раздуются сразу, а черезъ минуту опять пусты. Французы все длаютъ на втеръ…
— Но они умютъ устраивать отличные фейрверки, которые нравятся молодымъ двушкамъ и воспламеняютъ ихъ сердца, замтила Корона.— Я вижу, что вы были неравнодушны къ этому Бланшару, Гедвига, и втайн благоговли передъ нимъ.
Краска неудовольствія выступила на лиц Гедвиги.
— Я не знаю, почему у васъ составилось такое дурное мнніе о моей особ? сказала она.
— Не сердитесь, возразила молодая графиня съ лукавой улыбкой.— Вс мы боле или мене самолюбивы. Если ‘мужчины находятъ насъ красивыми, то мы невольно обращаемъ на нихъ вниманіе…
— Мысли Бланшара были заняты боле серьезными вещами, нежели ухаживаніемъ за бдной двушкой! замтила угрюмо Гедвига, но видя, что Корона продолжаетъ улыбаться, она добавила съ досадой:— Бланшару некогда было заниматься такими пустяками, онъ хотлъ придумать какой нибудь способъ летать по воздуху.
— Летать по воздуху? Да вдь это колдовство! замтила Корона, широко раскрывъ глаза отъ удивленія.
— Онъ надялся достигнуть этого, не прибгая къ колдовству… Если графиня дастъ честное слово не выдавать меня…
— Нтъ, будь спокойна…
— Графъ и Бланшаръ хотли устроить такую машину въ башн, чтобы съ помощью ея подниматься на высоту и летать по воздуху, какъ птицы…
— Вы разсказываете такія страшныя вещи, что я больше не хочу слышать о нихъ. Это своего рода колдовство, и вдобавокъ, самого опаснаго свойства!
— Но вдь дло не дошло до летанія, машина не была окончена… возразила Гедвига въ оправданіе графа и Бланшара.
— Разумется, нтъ! Господь сжегъ башню, въ которой подготовлялось нечестивое дло… Если бы Богу угодно было, чтобы мы летали, то онъ далъ бы намъ для этого крылья! Разв человкъ иметъ право нарушать порядокъ, установленный Всевышнимъ?
Монастырское воспитаніе пустило такіе глубокіе корни въ сердц молодой графини, что всякое стремленіе переступить границы, установленныя католической врой и церковными преданіями, казалось ей предосудительнымъ и безбожнымъ. Она скоре готова была простить нарушеніе нравственныхъ обязательствъ и объяснить это любовью и общечеловческою слабостью. Въ монастыр послушаніе считалось первою добродтелью, а подчиненіе людскихъ сужденій высшимъ соображеніямъ церкви не только необходимымъ, но и пріятнымъ Богу, такъ какъ наша душа, блуждающая во мрак сомнній, только этимъ путемъ можетъ достигнуть мира и спокойствія. Въ силу этого взгляда, привитаго воспитаніемъ, Корона старалась подавить въ себ всякое, поползновеніе къ свободомыслію. Предпріятіе графа Эрбаха казалось ей діавольскимъ навожденіемъ, побуждавшимъ его преступить предлы возможнаго. Но вмст съ тмъ, она невольно увлекалась его поэтической мечтой: летать по небу взапуски съ орлами и, стряхнувъ съ себя тяжесть земнаго бытія, погрузиться въ безконечное море воздуха и эира!.. Образъ графа Эрбаха все выше и грандіозне представлялся ея воображенію. Онъ не былъ похожъ ни на одного изъ тхъ легкомысленныхъ господъ, преданныхъ суетнымъ удовольствіямъ, которыхъ ей приходилось встрчать до сихъ поръ, она глубже заглянула въ его внутреннюю жизнь и почувствовала себя ослпленный его нравственнымъ превосходствомъ.
Двушки дошли до конца сада.
Низкая стна,* поросшая живой изгородью, отдляла садъ отъ лса, покрывавшаго равнину. Въ саду, у самой стны, была сдлана искуственная насыпь, съ которой открывался видъ на проску въ лсу и крутой склонъ горы, по которому струился ручей, стекавшій въ равнину.
Когда он поднялись на вершину насыпи, то увидли крестьянскаго парня, который, выйдя изъ лсу, направился къ нимъ. Съ перваго взгляда трудно было ршить, очутился ли онъ тутъ случайно и хотлъ спуститься съ горы вдоль садовой стны, или поджидалъ кого нибудь въ этомъ уединенномъ мст. Послднее казалось правдоподобне, потому что Гедвига, увидя его, слегка вскрикнула.
— Что съ вами? спросила съ удивленіемъ Корона.
— Это Зденко! отвтила Гедвига дрожащимъ голосомъ.— Въ деревн его зовутъ дикаремъ… Уйдемте скоре отсюда!
— Слишкомъ много чести для крпостнаго человка. Неужели онъ заставитъ меня обратиться въ бгство? отвтила молодая графиня, гордо закинувъ голову.
— Онъ не крпостной. Его отецъ Непомукъ — богатый человкъ и выкупился на волю при покойномъ граф.
— Крпостной или свободный, но крестьянинъ все-таки останется крестьяниномъ. Какое намъ дло до мужика! возразила Корова.
Она подняла сосновую втку, лежавшую на земл, и размахивала ею по воздуху.
Гедвига встала на колни за стной въ надежд, что Зденко не узналъ ее въ туман. Вечерняя мгла все боле и боле увеличивалась. Погасла красноватая полоса на горизонт, надъ равниной поднялся сплошной срый туманъ, который то сгущался въ гигантскія фигуры, похожія на привиднія, то снова рдлъ, разгоняемый втромъ.
Корона не могла разглядть лица крестьянина, который шелъ медленнымъ, но врнымъ шагомъ. На голов его была надта шляпа съ широкими полями, закрывавшая ему лобъ. Онъ былъ высокаго роста, широкоплечій и сильнаго тлосложенія, въ его походк и всей фигур не было слда уничиженія и робости.
— Объясните мн, пожалуйста, почему его прозвали дикаремъ,— у него такой спокойный видъ? спросила шепотомъ Корона.
— Онъ вспыльчивъ до бшенства и необыкновенно силенъ. Теперь онъ злится на всхъ, кто живетъ въ замк, и поклялся отомстить за то, что ему не удалось жениться на мн.
Страхъ побудилъ Гедвигу сдлать это признаніе, которое, однако, не произвело желаемаго дйствія. Вмсто того, чтобы скоре вернуться въ замокъ, куда Зденко не могъ послдовать за ними, Корона не только осталась на прежнемъ мст, но еще ближе подошла къ стн.
— Чего вы боитесь, Гедвига! воскликнула она.— Мы спровадимъ непрошеннаго жениха.
Когда Зденко подошелъ къ ней на такое близкое разстояніе, что они могли видть другъ друга въ лицо, Корона громко крикнула ему: ‘Остановитесь!’ — такимъ тономъ, въ которомъ легко можно было различить привычку отдавать приказанія. При этомъ она повелительно махнула ему вткой, которую держала въ рукахъ, и еще плотне закуталась въ свой плащъ.
Зденко, услыхавъ, что его зовутъ, быстро поднялъ голову, изъ подъ густыхъ бровей сверкнули два черныхъ блестящихъ глаза. Густая борода придавала еще большую мужественность загорлому лицу, верхняя часть котораго, благодаря высокому и хорошо очерченному лбу, носила на себ отпечатокъ благородства и сознанія собственнаго достоинства, между тмъ какъ большой ротъ, толстыя губы и выдающійся подбородокъ служили доказательствомъ суровой и чувственной натуры.
— Ого! крикнулъ онъ.— Ты, кажется, вздумала распоряжаться мной, незнакомая красавица! Совтую теб уйти отсюда, мн нужно переговорить съ Гедвигой.
— Гедвига въ замк! Убирайся прочь!.. Чего ты шатаешься здсь, точно воръ? Теб не видать Гедвиги, какъ своихъ ушей…
Зденко однимъ прыжкомъ очутился у стны. Обезумвъ отъ бшенства, онъ осыпалъ Корону бранными словами по-чешски, изъ которыхъ она не поняла и половины. Но она не двигалась съ мста и даже не крикнула, когда онъ ухватился рукою за стну, съ очевиднымъ намреніемъ перелзть черезъ нее.
— Убирайся прочь, или я ударю тебя! сказала она, возвысивъ голосъ.
Не обращая вниманія на угрозу, онъ сдлалъ движеніе, чтобы вырвать втку изъ ея рукъ.
— Дерзкій мужикъ! вотъ теб,— воскликнула Корона, и съ этими словами она ударила сосновой вткой по лицу своего противника.
Неизвстно, чмъ кончилась бы эта сцена, если бы Гедвига, при вид опасности, грозившей молодой графин, не вскочила на ноги и не загородила ее собою.
Зденко заскрежеталъ зубами отъ боли и злости, но не ршился употребить насилія. Внутренній голосъ шепталъ ему, что рука, нанесшая ударъ, считала себя вправ наказать его, долгая привычка къ повиновенію удержала его отъ дикаго проявленія ярости. Это было тмъ боле кстати для него, что въ этотъ моментъ изъ лсу показался всадникъ, хавшій крупной рысью, и топотъ лошади послышался за спиной Зденко. Въ почтительномъ отдаленіи отъ перваго всадника хали двое другихъ: одинъ изъ нихъ былъ кавалеристъ, судя по длинной шпаг, висвшей у его пояса, другой — слуга. По наружному виду, трудно было опредлить общественное положеніе перваго всадника. Онъ осадилъ свою лошадь у садовой стны. Зденко быстро отскочилъ въ сторрну, об двушки стояли прижавшись другъ къ другу. Гедвига казалась смущенной и низко наклонила голову, Корона, раскраснвшаяся отъ волненія, смло встртила взглядъ своего неожиданнаго избавителя.
Незнакомецъ, въ вид поклона, приложилъ руку къ своей шляп съ приподнятыми полями, обшитыми золотымъ галуномъ и стоячей бахрамой изъ блыхъ перьевъ.
— Добрый вечеръ, прекрасная амазонка! сказалъ онъ.— Вы храбро расправились съ этимъ неучемъ!
— Тмъ не мене, я должна благодарить васъ, что вы вывели меня изъ затруднительнаго положенія, возразила Корона.— Къ несчастью, сосновая втка не шпага, съ нею довольно трудно было бы защитить себя.
Говоря это, она съ невольнымъ любопытствомъ взглянула на своего собесдника.
Это былъ человкъ лтъ тридцати, или даже нсколько старше, съ тонко очерченнымъ продолговатымъ лицомъ, голубыми глазами и правильнымъ носомъ. Онъ былъ покрытъ съ головы до ногъ срымъ плащемъ, на которомъ видны были слды продолжительной верховой зды. Подъ плащемъ виднлся зеленый офицерскій мундиръ съ красными обшлагами и золотыми пуговицами, широкій, богато вышитый кушакъ опоясывалъ его станъ, съ боку у него висла шпага.
— Я не сомнваюсь, что вы сами защитили бы себя, если бы въ вашихъ рукахъ была шпага вмсто втки, отвтилъ онъ съ улыбкой.— Но я во всякомъ случа благословляю судьбу, которая свела насъ. Странствующіе рыцари и мужественныя красавицы всегда чувствовали взаимную симпатію и выручали другъ друга изъ бды.
— Мн не врится, чтобы вамъ когда нибудь понадобилась моя помощь. Это было бы слишкомъ странно!
— Нисколько! Вы сами убдитесь въ этомъ… Мы сбились съ дороги и, дохавъ до опушки лса, остановились, не зная, въ какую сторону мы должны направиться. Но тутъ я увидлъ васъ и ‘вашу зеленую шпагу, прорзывающую со свистомъ воздухъ’…
— Вижу, что вы читали Аріосто, но я не Брадаманте и не Анжелика!
— Я также не имю ничего общаго съ Роландомъ… Но дло въ томъ, что я желалъ бы узнать ближайшую дорогу съ Лейтме рицъ.
Онъ сдлалъ этотъ вопросъ съ улыбкой, Корона шутя отвчала ему, и только тогда, когда онъ вторично спросилъ ее е дорог, она убдилась, что онъ говоритъ серьезно. Но ей пришлось сознаться въ своемъ полномъ невдніи мстности, хотя она бывала въ Лейтмериц съ своей бабушкой, но не обратила вниманія на дорогу, но которой он хали. Отвты Гедвиги были опредленне, тмъ не мене, она посовтовала, въ виду наступавшей ночи, взять съ собой проводника и указала на Зденко, который стоялъ неподвижно въ нсколькихъ шагахъ отъ нихъ, скрестивъ руки на груди. Неизвстно, хотлъ ли послдній воспользоваться случаемъ, чтобы полюбоваться Гедвигой, или незнакомецъ имлъ для него такую притягательную силу, только онъ тогда пришелъ въ себя, когда услыхалъ, что Гедвига предлагаетъ его въ проводники всадникамъ, и сообразилъ, что ему придется провести два или три часа въ сырости, на мокрой дорог. Чтобы избавиться отъ подобной непріятности, онъ ршился искать спасенія въ бгств. Выбравъ удобную минуту, онъ неожиданно бросился къ лсу, но это не удалось ему: всадникъ съ длинной саблей схватилъ его за воротникъ рубашки.
— Остановись, пріятель! крикнулъ онъ:— если не хочешь попробовать палки.
На лиц Зденко промелькнуло неуловимое выраженіе съ такою же быстротою, какъ молнія на неб. Врядъ ли можно выразить на словахъ то, что происходило въ эту минуту въ его душ. Онъ мысленно проклиналъ свою судьбу, но долженъ былъ покориться необходимости. На то они были господа, чтобы распоряжаться имъ по своему усмотрнію, съ дтства у него составилось представленіе, что они родятся съ особенными правами и преимуществами и что назначеніе крестьянина быть вьючнымъ животнымъ. Онъ молча повиновался и ожидалъ съ равнодушнымъ видомъ, пока господамъ угодно будетъ двинуться въ путь. Одна Гедвига понимала тяжелое нравственное состояніе своего поклонника и сочувствовала ему, вс остальные настолько привыкли смотрть на простой народъ, какъ на послушныхъ слугъ, что не обращали никакого вниманія на расположеніе духа молодаго крестьянина.
Незнакомецъ вложилъ ноги въ стремена.
— Прощайте, прекрасная амазонка, сказалъ онъ: — теперь вамъ извстна цль моего путешествія.
— Разумется! вы, вроятно, хотите провести ночь въ капуцинскомъ монастыр.
— Я не зналъ, что въ Лейтмериц есть капуцинскій монастырь.
— Какже!
— Странно! Вы случайно подали мн отличную мысль. Тамъ, у капуциновъ, я найду желанный отдыхъ, и для меня, наконецъ, наступитъ ночь и непробудный сонъ.
Онъ пристально посмотрлъ на молодую двушку, какъ будто хотлъ найти на ея лиц отвтъ на свои мысли. Корона, при всей своей самоувренности, невольно опустила глаза передъ его смлымъ взглядомъ.
— Мн хотлось бы знать имя прелестной особы, образъ которой запечатллся въ моемъ сердц и будетъ сопровождать меня къ капуцинамъ.
— Мою подругу зовутъ Гедвигой, а мое имя означаетъ то, что есть высшаго на земл.
Незнакомецъ засмялся.
— Я постараюсь разгадать эту загадку къ моему возвращенію, такъ какъ разсчивываю вернуться сюда дней черезъ пять. Надюсь опять застать васъ обихъ на этомъ мст. Быть можетъ, мн дозволено будетъ тогда засвидтельствовать свое почтеніе прекрасной обитательниц этого замка, въ качеств ея гостя.
— Черезъ пять дней я буду въ Париж — подумала Корона и, услыхавъ, что незнакомецъ обратился къ Зденко съ вопросомъ: какъ зовутъ замокъ? она отвтила, улыбаясь:
— Этотъ замокъ называется Таннбургъ, или гостинница трехъ бронзовыхъ шутовъ.
— Однако, намъ пора двинуться въ путь, сказалъ незнакомецъ, прикоснувшись рукой къ шляп, въ вид поклона обимъ двушкамъ.
— Счастливаго пути, странствующій рыцарь,— сказала Корона.
Зденко шелъ скорымъ шагомъ, за нимъ слдовали всадники. Нкоторое время двушки смотрли имъ вслдъ, потому что дорога шла вдоль стны. Наконецъ, они исчезли изъ виду, а вслдъ затмъ замолкъ и стукъ копытъ.
— Кто этотъ господинъ? Какой у него величественный видъ! сказала вполголоса Корона, закрывъ лицо руками. Она была въ самомъ печальномъ настроеніи духа, такъ какъ боялась послдствій своего необдуманнаго поступка, и чувствовала глубокое раскаяніе, что не послушалась совта графа Эрбаха и вышла изъ своей комнаты. Ей казалось опаснымъ оставаться доле въ этой части сада, и она пошла такъ поспшно по сосновой алле, что Гедвига съ трудомъ могла слдовать за нею. Дойдя до двора замка, она вздохнула свободне и окончательно успокоилась, когда узнала, что графъ еще не возвращался. Ей не хотлось, чтобы онъ видлъ ее въ такомъ взволнованномъ состояніи. Присутствіе Гедвиги не могло стснять ее, потому что та была еще въ большемъ безпокойств, нежели она сама, и настолько погружена въ свои размышленія, что не обращала никакого вниманія на то, что происходило вокругъ нея.

ГЛАВА IV.

Деревня, расположенная у подошвы горы, на которой стоялъ замокъ, протягивалась къ югу длиннымъ рядомъ домовъ и считалась одной изъ самыхъ большихъ и значительныхъ деревень въ окрестностяхъ. По своему красивому мстоположенію и плодородной почв, она была поставлена въ наилучшія условія и вполн заслуживала названія ‘земнаго рая’. Но обитатели ея только отчасти пользовались богатыми дарами природы, несмотря на льготы въ податяхъ и барщин, которыми они были обязаны великодушію графа Эрбаха. До этого, они наравн съ своими сосдями страдали подъ тяжелымъ гнетомъ крпостнаго права и отъ послдствій продолжительной войны. Тутъ проходили главныя массы войскъ посл битвъ при Ловозиц, Праг и Коллин. Тмъ не мене, крестьяне графа Эрбаха составляли предметъ зависти для окрестныхъ жителей, такъ какъ, по общему мннію, имъ жилось лучше, нежели крпостнымъ людямъ другихъ чешскихъ дворянъ. Послдніе называли графа Эрбаха выскочкой и филантропомъ, который своими нововведенія возмущаетъ народъ и подрываетъ старые порядки. Но такой отзывъ можно было слышать только въ тсномъ кружк завзятыхъ консерваторовъ, потому что правительство, начиная отъ бургграфа въ Праг и кончая самой императрицей, относилось благосклонно къ графу Эрбаху. Ему прощали даже его лютеранско-еретическія убжденія, хотя, по мннію благочестивой Маріи Терезіи, никакія добродтели и достоинства не могли спасти его душу отъ врной гибели. Подобная благосклонность объяснялась, главнымъ образомъ, тмъ обстоятельствомъ, что предки графа Эрбаха всегда врно служили Габсбургскому дому и никогда не злоупотребляли милостями императорскаго дома.
Отецъ и ддъ графа Эрбаха, прожившіе большую часть жизни въ замк Таннбург, были въ наилучшихъ отношеніяхъ съ католическими священниками своего прихода. При всхъ счастливыхъ и выдающихся событіяхъ въ своей семь, они длали богатые вклады въ церковь и при этомъ щедро награждали самого священника. Такой способъ дйствій принесъ свои плоды: даже самый упорный изъ борцовъ за католическую церковь, который являлся въ Таннбургъ съ твердымъ намреніемъ искоренить гнздо еретиковъ, или обратить ихъ въ католичество, черезъ нсколько мсяцевъ отказывался отъ своихъ благочестивыхъ плановъ. Примръ предшественниковъ и опытъ убждали его, что выгодне быть почетнымъ гостемъ за столомъ графа, нежели хлопотать о спасеніи двадцати лютеранскихъ душъ.
Но теперь графъ узналъ отъ своего врнаго Рехбергера, что дла идутъ далеко не такъ хорошо, какъ прежде. Во время его отсутствія, умеръ старый священникъ, а новый, присланный изъ Праги, отличался крайнимъ фанатизмомъ. Не прошло и десяти мсяцевъ, какъ онъ вступилъ въ свою должность, но уже усплъ посять плевелы раздора среди своей паствы. До этого католики жили въ полномъ согласіи съ лютеранскими слугами замка, съ управляющимъ и нсколькими ремесленниками, которые переселились изъ Франконіи по приглашенію графа. Благодаря проискамъ новаго священника, уже нсколько разъ возникали ссоры между представителями обихъ вроисповданій не только по воскресеньямъ въ шинкахъ, но и во время рождественскихъ праздниковъ, а въ Троицынъ день нсколько человкъ католиковъ сдлали попытку помшать лютеранскому богослуженію въ замк, хотя безъ успха, потому что боле достаточные крестьяне воспротивились этому. Все это, по мннію Рехбергера, ясно доказывало, что нужно принять мры противъ ‘ядовитаго’ священника. Рехбергеръ чувствовалъ себя глубоко оскорбленнымъ тмъ, что какой нибудь приходскій священникъ осмливается стснять религіозную свободу имперскаго графа священной римско-германской имперіи. Хотя графъ относился гораздо равнодушне къ этому вопросу, нежели его управляющій, но, тмъ не мене, счелъ нужнымъ написать письмо священнику и умрить его излишнее усердіе.
Священникъ, прочитавъ это письмо, расхаживалъ большими шагами по садику, находившемуся за его домомъ. Неожиданный пріздъ графа нанесъ чувствительный ударъ его планамъ. Онъ смло началъ борьбу противъ графскихъ слугъ, въ надежд найти поддержку у своего начальства, но состязаться съ самимъ графомъ было гораздо трудне и опасне. Теперь врядъ-ли его усилія увнчаются успхомъ, быть можетъ, вмсто славы и увеличенія церковныхъ доходовъ, его ожидаетъ участь мученика.
Григорій Гасликъ — такъ звали священника — воспитывался въ знаменитой іезуитской школ въ Праг, извстной подъ названіемъ Клементинума, онъ былъ ревностный поборникъ церкви, строгій къ себ и настолько же нетерпимый относительно другихъ, скрывавшій подъ личиной христіанскаго смиренія чрезмрное честолюбіе и ненасытную жажду власти. Въ уничтоженіи іезуитскаго ордена онъ видлъ приближеніе царства лжи и антихриста. Не даромъ, въ минуты набожнаго созерцанія, ему представлялся Іисусъ Христосъ съ краснымъ знаменемъ войны, окруженный легіонами ангеловъ и попирающій сатану и духовъ ада. Онъ мысленно становился подъ божественное знамя и давалъ обтъ оставаться врнымъ борцомъ Пресвятой Богородицы и Іисуса Христа. Для такой борьбы вс средства казались ему дозволительными: хитрость, обманъ, насиліе и слпой произволъ, въ одномъ случа сила убжденія, въ другомъ мечъ. Лта и жизненный опытъ еще не научили Гаслика, что свтъ за стнами іезуитской коллегіи движется совсмъ на иныхъ началахъ и что здсь нтъ такого затишья, какъ на монастырскомъ двор съ его кустами бузины и старыми тнистыми деревьями. Онъ считалъ своей главной задачей возвратить еретиковъ Таннбурга въ лоно церкви, а въ случа надобности — изгнать ихъ изъ страны, тмъ боле, что онъ надялся этимъ путемъ перейти первую ступень іерархической лстницы, которая можете приблизить его къ престолу апостольскаго намстника.
Гаслику и въ голову не приходило, что, помимо церковныхъ постановленій, существуетъ гражданскій законъ, которому вс обязаны повиноваться, какъ свтскіе, такъ и духовные. При своемъ исключительномъ положеніи священника, отдленнаго отъ остальнаго міра своимъ духовнымъ саномъ, онъ считалъ своимъ долгомъ послушаніе церкви и чувствовалъ себя свободнымъ отъ всхъ другихъ обязательствъ. Тмъ не мене, житейскій опытъ скоро научилъ его, что, помимо государства, которое во многомъ добровольно подчинялось церкви, существуютъ еще дв силы, которыхъ онъ не могъ игнорировать, а именно, богатство и высшее дворянство. Напрасно расточалъ онъ свое краснорчіе, крестьяне, въ большинств случаевъ, упорно отказывались преслдовать лютеранскихъ слугъ своего господина.
— Какая намъ выгода отъ этого? возражали они на его увщанія,— хотя и не мшало бы изгнать еретиковъ, но что ожидаетъ насъ, если графъ удетъ отсюда и продастъ землю? Новый господинъ обложитъ насъ еще боле тяжелыми повинностями. Мы довольны своимъ настоящимъ положеніемъ и не желаемъ лучшаго.
Подобное антирелигіозное настроеніе, исключительно направленное къ земнымъ благамъ, по мннію Гаслика, служило явнымъ доказательствомъ сильнаго распространенія неврія и еретическихъ воззрній. Онъ написалъ длинное посланіе своему покровителю, пражскому епископу, и обрисовалъ яркими красками печальное нравственное состояніе своей паствы и принятыя имъ мры для искорененія ереси и возстановленія церковнаго вліянія. Полученный имъ отвтъ былъ далеко неутшительнаго свойства. Приближенные архіепископа, отдавая полную справедливость его усердію и желанію обратить лютеранъ на путь истины, вмст съ тмъ, просили его не переходить границъ умренности и избгать всякихъ столкновеній съ прислугой замка. Совтъ этотъ мотивировался тмъ, что графъ имлъ высокопоставленныхъ друзей и покровителей, и архіепископъ не желалъ навлечь на себя ихъ непріязнь изъ-за ‘нсколькихъ еретиковъ’.
Такая неудача заставила Гаслика впервые обратить вниманіе на міръ дйствительности и фактовъ. Онъ увидлъ въ немъ полную противоположность съ прошлымъ величіемъ церкви, когда властелины на колняхъ вымаливали прощеніе грховъ у св. отца, а еретиковъ жгли на кострахъ. Эта противоположность ошеломила его на нкоторое время, но онъ мало-по-малу пришелъ къ сознанію, что до сихъ поръ онъ жилъ въ области пустыхъ мечтаній и напрасно разсчитывалъ на всемогущество церкви и на людей, готовыхъ всмъ пожертвовать во имя религіи. Мечтатель долженъ былъ обратиться въ практика и, какъ часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, перейти изъ одной крайности въ другую и не видть иныхъ побужденій въ поступкахъ людей, кром себялюбія и удовлетворенія страстей.
Но Григорій Гасликъ былъ новичкомъ на этомъ пути, онъ не умлъ пользоваться слабостями людей для своихъ цлей. Письмо графа поставило его въ величайшее затрудненіе.
Тонъ письма былъ сдержанно-серьезный: графъ Эрбахъ просилъ его не нарушать согласія между прихожанами своими совтами и проповдями и отложить вс попытки обращенія его лютеранскихъ слугъ въ католичество. Въ противномъ случа, графъ будетъ вынужденъ лишить безпокойнаго пастыря своего покровительства и попросить архіепископа послать въ Таннбургъ другого священника.
Гасликъ не зналъ, долженъ ли онъ уступить въ настоящемъ случа, или вести борьбу до послдней крайности. Разсерженный и недовольный, ходилъ онъ взадъ и впередъ по саду.
Это былъ худощавый человкъ со впалыми глазами, грубымъ, мужиковатымъ лицомъ и коротко обстриженными волосами. На немъ было поношеное домашнее платье, онъ жестикулировалъ своими большими руками, бормоталъ вполголоса невнятныя слова и, сбиваясь съ дорожки, топталъ цвты, растущіе въ клумбахъ. Григорій Гасликъ не былъ любителемъ цвтовъ, и садомъ завдывала его кухарка Людмилла. Когда онъ доходилъ до конца сада, онъ всякій разъ останавливался, тяжело вздыхалъ и смотрлъ черезъ заборъ на поле, которое растилалось на далекомъ пространств сровато-черною степью, такъ какъ хлбъ былъ давно убранъ и нигд не видно было и слда красивыхъ золотистыхъ колосьевъ.
Онъ, видимо, ждалъ кого-то, и напрасное ожиданіе еще больше усиливало его нетерпніе. Послобденное солнце припекало ему голову своими горячими лучами, крупныя капли пота выступали на его лбу. Наконецъ, на церковныхъ часахъ пробило четыре часа, и въ то же время на пол показался человкъ въ темномъ одяніи и трехугольной шляп, онъ держалъ въ рукахъ книгу и весь углубился въ чтеніе. Но, когда Гасликъ отворилъ ему садовую калитку, онъ поспшно опустилъ книгу въ боковой карманъ своей длинной одежды, спускавшейся до самыхъ башмаковъ, и сказалъ:
— Благословенъ Господь Богъ нашъ Іисусъ Христосъ!
Это былъ патеръ Ротганъ.
— Во вки вковъ, аминь! отвтилъ священникъ.
Послдній спшилъ окончить обычные привтствія и вопросы, чтобы заговорить о предмет, наиболе занимавшемъ его въ эту минуту. Онъ усадилъ желаннаго гостя въ бесдк изъ дикаго винограда, гд Людмилла приготовила имъ закуску.
Ротганъ отломилъ кусокъ хлба и медленно выпилъ стаканъ мстнаго краснаго вина, между тмъ какъ священникъ не въ состояніи былъ сть отъ нетерпнія и только пилъ вино большими глотками.
— Извините меня, если я немного запоздалъ, началъ патеръ Ротганъ.— Но когда я займусь своими камнями, то время проходитъ для меня незамтно. Вдобавокъ, лошадь шла шагомъ, благодаря жар, и я слишкомъ рано вышелъ изъ экипажа. Кстати, объясните, пожалуйста, почему вы потребовали отъ меня, чтобы я пришелъ къ вамъ тайкомъ черезъ поле, подобно тому, какъ нкогда Никодимъ ходилъ къ Іисусу Христу, изъ боязни, чтобы евреи не увидли его.
Григорій Гасликъ началъ длинное повствованіе о своей борьб съ ересью и о принятыхъ имъ мрахъ къ ея искорененію, и особенно подробно распространился о томъ затруднительномъ положеніи, въ какомъ онъ очутился посл прізда графа.
— Его неожиданное появленіе настолько озадачило и смутило меня, добавилъ онъ,— что я ршился обратиться къ вамъ за совтомъ, многоуважаемый патеръ, тмъ боле, что вы были моимъ неизмннымъ покровителемъ въ іезуитской коллегіи и всегда наставляли меня на путь истины. Не угодно ли вамъ прочитать это письмо, которое я получилъ сегодня отъ графа Эрбаха.
— Вотъ счастливое совпаденіе, отвтилъ съ улыбкой патеръ Ротганъ, прочитавъ письмо.— Я намревался надняхъ постить графа и думаю, что вы не откажетесь отъ моего посредничества.
— Безконечно благодаренъ вамъ. Но я не могу придти въ себя отъ удивленія… Вы знакомы съ графомъ, съ этимъ безбожникомъ, и хотите ему сказать…
— Что я знакомъ съ вами и читалъ его письмо!.. Вы, кажется, совсмъ забыли все то, о чемъ я говорилъ съ вами въ тотъ самый вечеръ, когда изъ Рима получено было извстіе, что папа Ганганелли намревается уничтожить нашъ орденъ. Мы шли съ вами около императорскаго дворца, у нашихъ ногъ разстилалась Прага…
— Какъ же! Помню!..
— Если помните, то почему не слдуете моимъ совтамъ? Не папа Ганганелли, а мы сами были наихудшими врагами нашего іезуитскаго братства. Мы съ воловьимъ упорствомъ шли наперекоръ всмъ желаніямъ коронованныхъ особъ, между тмъ какъ намъ легко было управлять ими, длая нкоторыя необходимыя уступки. Своими мелкими интригами, хитростью, ложью, мы только раздражали противника, не нанося ему смертельнаго удара. Вотъ и теперь вы хотите утаить отъ графа наше знакомство, хотя сами убждены, что онъ узнаетъ объ этомъ черезъ слугъ или отъ своей возлюбленной. Вотъ вся ваша мудрость!
— Вы совершенно правы, многоуважаемый патеръ! отвтилъ Гасликъ, опуская голову.— Но не всякій обладаетъ вашей ловкостью и умомъ. Я не боле, какъ кулачный боецъ, и не гожусь въ предводители. На вашу долю выпала боле почетная и высшая задача…
Въ справедливости этихъ словъ могъ убдиться всякій, кто взглянулъ бы въ эту минуту на умную и выразительную физіономію Ротгана и сравнилъ ее съ топорнымъ и пошлымъ лицомъ Гаслика. Такую же противоположность составлялъ убдительный вкратчивый тонъ одного изъ собесдниковъ съ грубымъ крикливымъ голосомъ другого. Насколько наружность Гаслика казалась грязной и неряшливой, настолько у Ротгана все доведено было до педантичной опрятности и изящества.
Ротганъ хорошо зналъ своего прежняго ученика и тотчасъ-же замтилъ, что въ его униженномъ тон скрывается затаенное тщеславіе и жажда почестей.
— Вооружитесь терпніемъ, мой другъ! придетъ и ваша очередь повелвать. Посл Моисея и Іисуса Навина власть перешла къ Самсону. Вы всего боле похожи на него характеромъ, и если научитесь владть собой, то тмъ выше будетъ ваша заслуга передъ Господомъ и церковью…
Патеръ замолчалъ и, вынувъ изъ кармана небольшую книгу съ золотымъ обрзомъ, задумчиво разсматривалъ ее, наконецъ, онъ сказалъ:
— Если вы хотите послушать моего совта, то вы постараетесь умрить себя и будете избгать всего, что можетъ быть непріятно графу. Вмсто того, чтобы раздражать его, вы поступили бы гораздо благоразумне, если бы постарались заслужить его довріе…
— Неужели я долженъ оставить непотушеннымъ тлющій огонь ереси?
— Въ самомъ непродолжительномъ времени зажжены будутъ и другіе огни, и вамъ не потушить ихъ! Мы переживаемъ тяжелые годы. -Скоро власть окончательно перейдетъ въ руки Іосифа ІІ-го, дни его благочестивой матери сочтены. Какими средствами думаете вы обуздать молодаго льва?
— Если мы вс возвысимъ голосъ противъ новаго Юліана Отступника, то неужели христіанскіе народы не захотятъ защитить алтари Господни и нашу святую вру?
— Врядъ ли можно разсчитывать на это, потому что противъ насъ наука и ученые. Школа — вотъ змя, которую мы должны раздавить, но, разумется, не проклятіями и не отлученіемъ отъ церкви, на что вы вс особенно щедры. Въ теченіи нсколькихъ столтій, міромъ управляла вра, теперь надъ нимъ властвуетъ наука. Но и здсь намъ представляется исходъ. Мы ни въ какомъ случа не должны бороться противъ новыхъ изобртеній и взглядовъ, а напротивъ того, намъ слдуетъ пользоваться ими по мр возможности. Въ послднее время ни одна секта не была такъ опасна для церкви, какъ масоны, почему намъ не примкнуть къ ней, не научиться ея тайнамъ и обрядамъ и не раздлить ея вліяніе и богатства? Нашъ императоръ молодъ, проникнутъ страстнымъ стремленіемъ къ дятельности, голова его переполнена разными реформами и улучшеніями, но, вмст, съ тмъ, онъ человкъ въ высшей степени своевольный и сознающій свое могущество. Какая польза раздражать его преждевременно и вселять въ немъ мысль, что мы его враги! Воздайте должное кесарю и направляйте его волю къ добру — вотъ задача, достойная ордена, который уже боле не иметъ имени…
Патеръ Ротганъ остановился. Въ порыв увлеченія онъ высказалъ свои затаенныя мысли, что вовсе не входило въ его планы, но, взглянувъ на своего собесдника, онъ тотчасъ-же успокоился, убдившись, что тотъ не понимаетъ его. Это обстоятельство побудило его перемнить тонъ и перейти къ боле обыденнымъ предметамъ.
— Я хотлъ только сказать — продолжалъ онъ,— что, при настоящемъ положеніи длъ, намъ необходима зминая мудрость. Въ данномъ случа, мой дорогой другъ, вы должны поступать съ возможною осторожностью. Провиднію угодно было возложить на васъ великій подвигъ.
На лбу Гаслика выступили еще боле крупныя капли пота. Онъ не спускалъ глазъ съ патера, который безпокойно оглядывался по сторонамъ.
— Здсь никто не можетъ подслушать насъ. Вы можете говорить совершенно свободно, многоуважаемый патеръ,— сказалъ священникъ голосомъ дрожащимъ отъ волненія.
Въ саду царила мертвая тишина. Въ бесдк было душно отъ палящихъ лучей солнца, птицы лниво перелетали съ дерева на дерево. Въ дом слышался стукъ перемываемой посуды, такъ что не могло быть никакого опасенія, что Людмилла можетъ подслушать ихъ.
Тмъ не мене, Ротганъ счелъ нужнымъ понизить голосъ.
— Говорятъ, что этотъ графъ Эрбахъ, съ которымъ васъ свела судьба, находится въ какихъ-то тайныхъ, но очень близкихъ сношеніяхъ съ императоромъ. Я не могу ничего боле сообщить вамъ, потому что, не смотря на вс старанія, намъ не удалось узнать, какого рода эти сношенія. Извстно только, что въ прошломъ году императоръ и его братъ, герцогъ Тосканскій, провели нсколько дней въ Венеціи во время карнавала, когда тамъ былъ и графъ Эрбахъ.
— Прислуга замка разсказывала мн, что графъ совершилъ эту поздку со своей молодой женой.
— Совершенно врно. Супруги разстались тамъ, но мы до сихъ поръ не узнали, что было причиной разрыва.
Ротганъ сказалъ послднія слова такимъ тономъ, какъ будто ожидалъ отвта. Священникъ поспшилъ удовлетворить его любопытство съ видимымъ самодовольствомъ.
— Причина самая простая! Благочестивая Рената Шварценбергъ вышла замужъ за графа, въ надежд возвратить его въ лоно католической церкви, такъ какъ графъ общалъ ей отречься отъ лютеранской ереси. Когда Рената убдилась, что вс ея надежны напрасны, она отказалась отъ супружества, которое, въ сущности, было фиктивное. Наконецъ — добавилъ Гасликъ съ двухсмысленной улыбкой, придавшей его лицу выраженіе языческаго фавна,— она могла быть недовольна имъ, какъ женщина…
— Какъ женщина? спросилъ съ недоумніемъ патеръ Ротганъ.
— Не знаю, быть можетъ, графъ перемнилъ теперь свой образъ мыслей!… Насколько мн извстно, онъ не только вольнодумецъ, но еще эпикуреецъ и сластолюбецъ. Онъ привезъ съ собой изъ путешествія молодую двушку, которую скрываетъ въ замк,
— Болтовня прислуги!.. Мн не случалось видть ни одного господина, о которомъ прислуга не болтала бы всякой всячины!
— Разумется, Вотъ я, напримръ, не врю, что дочь управляющаго была, когда нибудь, его возлюбленной…
— Не хотятъ ли приписать ему, что онъ содержитъ цлый гаремъ! Можетъ быть, мн удастся убдить васъ съ помощью фактовъ, что все это вздоръ. Я самъ встртилъ графа на границ, оставался съ нимъ до поздняго вечера и видлъ собственными глазами, какъ онъ ухалъ изъ города съ однимъ слугой въ легкомъ охотничьемъ экипаж.
— Значитъ, тутъ замшалась сверхъестественная сила!— возразилъ Григорій Гасликъ тономъ убжденія.— Вы говорите, что онъ выхалъ изъ города въ охотничьемъ экипаж, между тмъ кашъ онъ пріхалъ сюда въ великолпной дорожной карет. Таинственную красавицу видлъ одинъ человкъ, которому я вполн довряю. У него на лиц царапины, такъ какъ она ударила его сосновой вткой…
Ротганъ обладалъ рдкимъ умньемъ скрывать свои ощущенія, но, тмъ не мене, въ эту минуту удивленіе и неудовольствіе придали еще боле непріятное выраженіе его лицу.
— Я не ожидалъ ничего подобнаго отъ графа,— сказалъ онъ.— Кто могъ предполагать въ немъ столько хитрости и скрытности! Я непремнно отправлюсь въ этотъ заколдованный замокъ. Если моя догадка справедлива, то я хорошо знаю эту красавицу… Во всякомъ случа, вы должны убдиться изъ этого, что графъ далеко не такъ добродушенъ, какъ кажется съ перваго взгляда. Но я все-таки надюсь съ его помощью заслужить милость императора и рано или поздно добиться своей цли! Разумется, я имю тутъ въ виду только интересы нашего ордена и церкви!..
— Изъ вашихъ словъ, многоуважаемый патеръ, можно вывести такое заключеніе, что мы должны ухаживать за еретиками вмсто того, чтобы карать ихъ!
— Мы только тогда овладемъ ими, если будемъ нкоторое время ухаживать за ними и говорить ихъ языкомъ. Не даромъ провиднію угодно было продлить жизнь благочестивой Маріи Терезіи и положить этимъ преграду широкимъ планамъ императора. Да сохранитъ ее Господь на благо намъ и всмъ христіанскимъ народамъ! Мы должны воспользоваться благопріятными обстоятельствами и сдлать попытку перемнить образъ мыслей Іосифа II. Онъ находится въ період нравственнаго броженія, и тмъ легче будетъ овладть имъ. Онъ ненавидитъ совтниковъ своей матери и ищетъ новыхъ людей для своихъ нововведеній. Графъ Эрбахъ иметъ за собой вс данныя, чтобы привлечь на себя его вниманіе, поэтому, намъ необходимо склонить его на свою сторону. Согласно правиламъ нашего ордена, вы обязаны безпрекословно исполнять волю старшихъ, но я счелъ нужнымъ объяснить вамъ причины, которыя побуждаютъ насъ принять относительно графа Эрбаха извстный способъ Дйствій.
— Безконечно благодаренъ за ваше довріе, сказалъ Гасликъ, цлуя руку патера.— Священное писаніе предписываетъ намъ смиреніе, и я готовъ употребить вс усилія, чтобы заслужить расположеніе этого безбожника и соблазнителя невинныхъ двушекъ…
— Оставьте въ поко бабъ! замтилъ съ нетерпніемъ Ротганъ.— Проповдуйте вашу узкую мораль простому народу, но когда дло касается знатныхъ господъ, то на ихъ поступки нужно смотрть сквозь пальцы.
— Тмъ не мене, я считаю своимъ долгомъ сообщить вамъ, что въ замк живетъ довольно опасная особа, она сводитъ съ ума молодыхъ деревенскихъ парней своей необычайной красотой и совершенно овладла волей графа. Я говорю о дочери управляющаго.
— Фамилія управляющаго Рехбергеръ, не такъ-ли?
Гасликъ съ недоумніемъ взглянулъ на своего собесдника.
— гРазв вы знаете его? спросилъ онъ, посл нкотораго молчанія.
— Какъ зовутъ эту молодую двушку?
— Гедвигой. Она очень хороша собой и велика ростомъ.
Патеръ улыбнулся. Восторженные отзывы священника о молодой двушк казались ему подозрительными.
— Вы не знаете, жила она въ замк во время женитьбы графа?
— Да, она жила въ это время въ замк.
— По моему мннію, было бы весьма желательно соединить обоихъ супруговъ.
— Но вся семья и родственники Шварценберговъ благодарятъ Бога, что этотъ союзъ расторгнутъ, по крайней мр, фактически.
— Какое значеніе имютъ желанія одной семьи, когда дло идетъ объ интересахъ церкви? Намъ необходимо обсудить надлежащимъ образомъ этотъ вопросъ. Вы должны поставить себ за правило распространяться о добродтеляхъ Ренаты всякій разъ, когда вамъ придется разговаривать съ ея супругомъ. Равнымъ образомъ, въ своихъ письмахъ къ дяд молодой женщины въ Версаль…
Гасликъ замтно поблднлъ при этихъ словахъ и хотлъ возражать, но патеръ Ротганъ остановилъ его повелительнымъ жестомъ руки и продолжалъ свою наставительную рчь:
— Мн достоврно извстно, что вы пишите иногда въ Версаль, и поэтому я совтую вамъ избгать въ своихъ письмахъ всякихъ непріязненныхъ отзывовъ о граф. Раздоръ между супругами достаточно силенъ, и вы не должны увеличивать его своими неумстными замчаніями. Что же касается письма графа Эрбаха, то отвчайте ему почтительно и извинитесь въ своей горячности, объяснивъ ее полнымъ незнаніемъ мстныхъ условій. Затмъ, вы будете подробно извщать меня о томъ, что длается здсь, только избавьте меня отъ всякихъ любовныхъ исторій! Глаза патера какъ-то странно прищурились при этихъ словахъ, и онъ слегка улыбнулся.
— Я не вижу, добавилъ онъ,— особенной бды въ томъ, если графъ, въ вид развлеченія, будетъ ухаживать за той или другой крестьянской двушкой и, во всякомъ случа, совтую вамъ въ точности исполнить мои приказанія, я думаю остаться здсь до зимы. Однако, мн пора двинуться въ путь. До свиданія…
Ротганъ поднялся съ своего мста и взялъ свою палку. Въ эту минуту онъ казался совершенно не тмъ человкомъ, какимъ вс привыкли видть его, это былъ не прежній ловкій и утонченный священникъ, напоминающій римскаго прелата или свтскаго французскаго аббата. Онъ вытянулся во весь ростъ и, благодаря гордому выраженію своего морщинистаго лица и повелительному тону голоса, скор имлъ видъ главнокомандующаго, отдающаго приказанія солдату. Григорій Гасликъ почтительно проводилъ его до воротъ своего дома, но пока они шли, строгость исчезла съ лица патера, которое опять приняло обычное ласковое выраженіе. Онъ простился съ своимъ хозяиномъ не какъ начальникъ съ подчиненнымъ, а какъ простой знакомый, и дружески пожалъ ему руку.
Григорій Гасликъ съ тяжелымъ вздохомъ вернулся въ свой садъ, онъ убдился, что напрасно разсчитывалъ на поддержку своего прежняго учителя.— Какой у него странный образъ мыслей,— къ чему могутъ повести вс эти уступки свтской власти? думалъ Гасликъ.— Если моя горячность и излишнее рвеніе могли показаться неумстными высшему начальству, то неужели они находятъ боле желательнымъ равнодушіе, съ какимъ Ротганъ относится къ своимъ духовнымъ обязанностямъ? Они вчно толкуютъ о церкви и о своей преданности ей, а во всякомъ единичномъ случа жертвуютъ ея интересами и цлыми годами подчиняются капризамъ деспота, въ тщеславномъ самообольщеніи властвовать надъ нимъ. Что даетъ право патеру имть такое высокое мнніе о своей мудрости? Неужели онъ считаетъ себя умне святыхъ и мучениковъ, пострадавшихъ за святую церковь!..
Григорій Гасликъ тмъ боле возмущался самонадянностью своего бывшаго наставника, что не мене его былъ зараженъ гордостью и высокомріемъ. Онъ не могъ забыть оскорбительнаго обхожденія Ротгана, который едва выслушалъ его и выбранилъ, какъ школьника.— Неужели, думалъ онъ, этотъ человкъ воображаетъ, что его ученость выше христіанскаго смиренія и простоты душевной!.. Павлинъ, который наряжается въ блестящія перья и думаетъ затмить блоснжнаго голубя.
Эти мысли и сравненія настолько поглотили вниманіе самолюбиваго священника, что онъ совершенно забылъ о томъ, что наступилъ часъ, назначенный имъ для исповди. Къ нему подошла Людмилла и напомнила, что пора идти въ церковь и что ‘наврно его давно ожидаютъ тамъ’.
Между тмъ, патеръ Ротганъ, пройдя деревню, сталъ подниматься въ гору по широкой алле, ведущей къ замку, по обимъ сторонамъ которой росъ густой оршникъ, посаженный ддомъ графа Эрбаха. Никто не вышелъ къ нему на встрчу и онъ могъ на свобод обдумать планъ дйствій.
Графъ Эрбахъ, не подозрвая приближенія гостя, сидлъ въ это время съ Короной у окна, обращеннаго въ садъ, и велъ, съ нею серьезный разговоръ.
Затруднительное положеніе, въ которое онъ поставилъ себя, давъ пріютъ молодой двушк въ своемъ замк, усложнилось еще боле. Она жила шесть дней подъ его кровомъ. Вчера старая графиня послала ему сказать, что ея внучки не оказалось въ Дрезден, что Росси пріхалъ одинъ и въ самомъ мрачномъ настроеніи духа, такъ что, по всмъ вроятіямъ, съ Короной случилось несчастіе, или она ухала въ Прагу. Графъ Эрбахъ хотлъ было немедленно увезти туда молодую двушку, такъ какъ въ Праг у ней были близкіе родные, у которыхъ она могла помститься, не возбуждая никакихъ толковъ. Но въ это время года вс они находились еще въ своихъ имніяхъ, а графъ Турмъ, отецъ Короны, ухалъ въ Миланъ къ своему сыну Прокопу. Между тмъ, графъ Эрбахъ чувствовалъ, что съ каждымъ днемъ его отношенія къ молодой двушк становятся все боле и боле натянутыми. Ему нужно было призвать на помощь весь свой умъ и самообладаніе, чтобы казаться равнодушнымъ и удалить отъ этой страстной юной души мысли и ощущенія, которыя могли омрачить ея веселое настроеніе духа. Но даже это кажущееся спокойствіе не могло боле продолжаться. Слухъ о пребываніи Короны въ замк легко могъ дойти до старой графини Турмъ, но даже въ томъ случа, если тайна будетъ соблюдена, благодаря скромности Рехбергера и другихъ слугъ, то врядъ ли ему удастся оградитъ ее отъ празднаго любопытства и злословія сосдей. Могъ ли онъ разсчитать вс послдствія своего рыцарскаго поступка въ тотъ моментъ, когда спасалъ ее отъ необдуманнаго шага, съ полнымъ сознаніемъ, что исполняетъ свою прямую обязанность? Онъ надялся, что, посл двухъ-трехъ дней ея пребыванія въ замк, ему будетъ не трудно отправить ее въ Прагу въ сопровожденіи Гедвиги и Рехбергера. Но вмсто трехъ дней, прошло цлыхъ шесть и, вроятно, пройдетъ еще столько же времени, пока представится удобный случай увезти Корону въ боле безонасное убжище. Къ бабушк она не хотла возвращаться ни подъ какимъ видомъ. Везти ее въ Миланъ было слишкомъ далеко и затруднительно и, вдобавокъ, ходили упорные слухи о серьезной ссор отца Короны съ сыномъ, и графъ считалъ себя не вправ подвергать двушку новымъ непріятностямъ, заставляя ее быть невольной свидтельницей тяжелыхъ и даже, быть можетъ, бурныхъ сценъ. Что длать и на что ршиться?— спрашивалъ онъ себя много разъ въ продолженіи послднихъ шести дней, глядя на граціозную фигуру молодой графини, которая беззаботно шла на встрчу своей сомнительной будущности. Онъ съ грустью думалъ о томъ, что, быть можетъ, ни одной изъ ея блестящихъ надеждъ не суждено осуществиться. Замокъ и садъ напоминали ему на каждомъ шагу его собственныя обманутыя ожиданія. Съ какой радостью онъ избавилъ бы ее отъ горькихъ разочарованій и подлился съ нею хладнокровіемъ и спокойствіемъ, которыя онъ пріобрлъ тяжелымъ опытомъ. Почему примръ другихъ не предостерегаетъ насъ и вс мы должны заплатить дань тмъ же самымъ заблужденіямъ ослпленной фантазіи? Что мшаетъ намъ во-время соразмрить наши желанія и требованія, вмсто того, чтобы отказываться отъ нихъ впослдствіи въ силу печальной необходимости?..
Такого рода мысли всецло поглощали графа Эрбаха, онъ не въ состояніи былъ думать ни о комъ другомъ, кром красивой двушки, присутствіе которой обаятельно дйствовало на него. Два года тому назадъ, увлеченный другой любовью, онъ не обращалъ никакого вниманія на Корону, теперь онъ былъ въ полномъ восторг отъ ея красоты и ума. Онъ невольно сравнивалъ ее съ Ренатой, и сравненіе не всегда было въ пользу его жены. Мало по малу онъ пришелъ къ убжденію, что жизнь его была бы несравненно полне и счастливе, если бы онъ женился на Корон, потому что у нихъ было много общаго во взглядахъ, характер и даже вкусахъ. Оба они одинаково любили музыку, и по вечерамъ, когда она разыгрывала на фортепіано піесы молодаго композитора Гайдена, только что входившаго тогда въ славу, онъ аккомпанировалъ ей на віолончели. У короны не было и слда строгаго благочестія и нетерпимости, которыми проникнуто было все существо Ренаты. Хотя многое въ разговорахъ графа казалось ей несогласнымъ съ догматами католической церкви, но она не думала упрекать его за это, или обращать на путь истины. Она съ живымъ интересомъ слушала его разсказы о чудесахъ природы, и даже нечестивая машина для летанія по воздуху, которую онъ устраивалъ съ Бланшаромъ, показалась ей не такой ужасной при его объясненіяхъ. У ней было столько вопросовъ, о которыхъ ей казалось необходимымъ переговорить съ нимъ, и она была такъ занята новизной окружавшей ее обстановки, что откладывала со дня на день длинную чувствительную, рчь съ которой хотла обратиться къ нему по поводу его ссоры съ женой. Ей било трудно произнести въ его присутствіи имя Ренаты, и всякій разъ, когда она вспоминала свою бывшую подругу, онъ тотчасъ же мнялъ разговоръ и старался обратить ея вниманіе на что нибудь другое.
Но сегодня они случайно разговорились на эту тему.
Борона, сидя у окна и подперевъ голову рукой, смотрла въ садъ. Ничто не могло быть прелестне ея хорошенькаго лица, сіявшаго безмятежною радостью и весельемъ молодости.
Графъ Эрбахъ сидлъ въ нсколькихъ шагахъ отъ нея и мрно покачивалъ правой ногой, какъ бы въ надежд, что это однообразное движеніе утишитъ мучительное безпокойство, наполнявшее его сердце.
— Какъ хороша эта мстность, этотъ садъ и замокъ! оказала Борона.— Еслибъ все это принадлежало мн, то я не стала бы скитаться по свту, какъ вы, кузенъ!
— Давно ли одна знакомая мн особа хотла ухать отсюда на край свта?
— Я тогда не имла никакого понятія объ этомъ дом! отвтила она съ живостью,— я не подозрвала, что спокойствіе — величайшее счастье для человка. Здсь я въ первый разъ въ моей жизни распоряжаюсь временемъ, какъ мн вздумается. Ни утромъ, ни вечеремъ, я не обязана длать то, или другое… Вы не браните меня, не принуждается молиться по четкамъ. Нтъ, вы не можете понять, какъ мн весело и легко на душ! Вы мужчина, и у васъ никогда не было бабушки!
— У меня была строгая мать. Поврьте мн, Борона, что для всхъ насъ рано или поздно наступаетъ день, когда мы дорогой цной хотли бы вернуть прошлое и услышать еще разъ милый бранчивый голосъ. Быть можетъ, это своего рода наслажденіе — быть независимымъ отъ родителей и родныхъ, но такая независимость большею частью идетъ рука объ руку съ полнымъ одиночествомъ, а хуже этого ничего нтъ въ мір.
— Я помирилась бы съ одиночествомъ, если бы это могло доставить мн независимость. Вы вспоминаете съ сожалніемъ о своей матери, но я не могу испытывать ничего подобнаго! Моя мать умерла прежде, чмъ я была въ состояніи обнять ее. Отецъ мой поручилъ мое воспитаніе бабушк. Меня отвезли въ Прагу и отдали въ Урсулинскій монастырь, гд я прожила нсколько лтъ вмст съ другими двушками, принадлежащими къ высшему дворянству. Сестры-монахини обходились съ нами ласково, но он не могли сдлать меня ручной, и я осталась такой-же дикой птицей, какъ была въ дтств. Когда кончилось ученіе, я опять вернулась къ бабушк въ ея скучный замокъ. Вы не можете понять меня, кузенъ, потому что никогда не бывали въ подобномъ положеніи! Когда вамъ становится невыносимо, вы имете возможность ухать, куда хотите, а я, несчастная, должна была поневол остаться въ замк Турмъ, въ этомъ царств скуки, гд пніе было моимъ единственнымъ утшеніемъ. Я готова была ршиться на что угодно, чтобы избавиться отъ такой жизни!..
— Я желалъ бы ошибиться, моя дорогая Корона, но мн кажется, что никакое положеніе не удовлетворитъ васъ. Ваше поверхностное знакомство со свтомъ только развило вашу фантазію. Подъ вліяніемъ самообольщенія вы, приписываете свту то очарованіе, какимъ онъ не обладаетъ въ дйствительности. Вы ищете чего-то необыкновеннаго, а васъ ожидаетъ повседневная жизнь или, другими словами, вчное повтореніе однихъ и тхъ же длъ, заботъ и радостей. Я былъ бы совершенно счастливъ, если бы моя опытность могла невредимо перенести васъ черезъ пропасть, которая открывается передъ вами, и доставить васъ на другой берегъ.
— На другой берегъ?
— Гд у васъ не будетъ напрасныхъ желаній, и вы не станете составлять великихъ плановъ, которые можетъ разрушить первое дуновеніе втра и гд, наконецъ, у васъ не будетъ неопредленныхъ стремленій на гибель себ и другимъ!
— Какъ пріятно слышать такія мудрыя рчи, достойныя человка, убленнаго сдинами! Не воображаете ли вы, кузенъ, что уже достигли ‘другаго берега?’
— Нтъ, но я у потребляю вс усилія, чтобы устоять на пути самоотреченія…
— Я готова держать пари, что для васъ опять наступитъ время надеждъ и желаній.
— Это было бы несчастіемъ для обоихъ насъ! подумалъ графъ Эрбахъ, бросивъ на молодую двушку нжный взглядъ, въ которомъ горе и радость выразились въ одно и то же время и придали его лицу особенную привлекательность. Занятый своими мыслями, онъ ничего не отвтилъ и молча любовался Короной, которая, красня, отвернулась отъ него.
Въ комнат на минуту наступила мертвая тишина, какъ это нердко бываетъ съ влюбленными, разговоръ которыхъ иногда прерывается безъ всякой видимой причины.
Графъ Эрбахъ первый прервалъ молчаніе.
— Мн сообщили сегодня непріятную новость, сказалъ онъ.— Его величество императоръ Іосифъ находится по сосдству. Сдлавъ смотръ войскамъ въ Пардубиц и Кениггрец, онъ отправился верхомъ въ Лейтмерицъ.
— Въ Лейтмерицъ? спросила нершительно Корона.
Она невольно вспомнила объ офицер, который разговарилъ съ ней у садовой стны, и ей пришло въ голову, что это кто нибудь изъ приближенныхъ императора.
— Да, Іосифъ намревается построить крпость въ Лейтмериц, или Терезіенштадт, вроятно, на случай новой войны съ прусскимъ королемъ Фридрихомъ. При другихъ обстоятельствахъ, я считалъ бы за счастье увидть императора и привтствовалъ бы его съ благоговйнымъ уваженіемъ, но въ настоящее время его пріздъ встревожилъ меня, потому что изъ-за этого мн придется, быть можетъ, разстаться съ вами, Корона.
Она съ испугомъ посмотрла на него.
— Вы хотите прогнать меня! Неужели мое присутствіе стало въ тягость вамъ? спросила она взволнованнымъ голосомъ.
— Я хочу прогнать васъ! Зачмъ вы употребляете такія выраженія? Дло въ томъ, что я считаю своей обязанностью сберечь вашу честь отъ всякихъ нареканій. Императору можетъ прійти фантазія постить этотъ замокъ, или сдлать визитъ вашей бабушк. Кто поручится, что ваше пребываніе въ моемъ дом останется тайной и что злые языки не объяснятъ его извстнымъ образомъ?..
Эти слова еще боле смутили Корону. Онъ тотчасъ же замтилъ это и добавилъ для ея успокоенія:
— Я не считаю посщеніе императора неизбжнымъ, можетъ быть, блестящая комета минуетъ насъ. Но мн кажется нелишнимъ принять нкоторыя мры на случай прізда императора, чтобы насъ не застали врасплохъ.
Корона печально опустила руки на колни.
— Мн приснился чудный сонъ, сказала она.— Вотъ и конецъ ему! Я буду кротка и послушна. Какъ ршили вы распорядиться моей особой?
— Зачмъ вы говорите со мной этимъ тономъ? Какое я имю право распоряжаться вами! Если вы позволите, то мы обсудимъ вдвоемъ, гд вамъ будетъ удобне помститься на первое время и гд вы будете чувствовать себя всего лучше.
— Гд мн можетъ быть лучше, чмъ у тебя? подсказывало ей сердце, но она не ршилась высказать этой мысли и молча опустила голову.
— Я хотлъ было увезти васъ къ графини Кински, моей большой пріятельниц, которая постоянно проводитъ зиму въ Праг, но я узналъ, что она все еще въ своемъ помсть. Затмъ я вспомнилъ о вашемъ отц…
— Я всего охотне похала бы къ отцу, онъ проститъ мн мое бгство, я на колняхъ буду умолять его не выдавать меня бабушк…
— Къ несчастью, вашего отца нтъ въ Вн. Онъ ухалъ въ Миланъ. Мы должны найти какой нибудь другой исходъ…
Корона чувствовала себя глубоко несчастной въ эту минуту, мужество уже начинало оставлять ее, но тутъ взглядъ ея случайно упалъ на стекло окна, на которомъ были ясно нацарапаны буквы, вроятно, рукою графа, потому что она прочитала имя Ренаты. Это незначительное обстоятельство тотчасъ дало иное направленіе ея мыслямъ, прежняя веселость вернулась къ ней, она кокетливо поправила свои локоны и, вскочивъ съ мста, встала передъ Эрбахомъ.
— Я нашла исходъ, кузенъ! сказала она.— Отошлите меня въ Парижъ къ Ренат! Этимъ способомъ я буду удалена отъ бабушки, которая хочетъ выдать меня замужъ за отвратительнаго человка, или запрятать въ монастырь. Вмст съ тмъ, я избавлю отъ моего присутствія добродтельнаго кузена, который не можетъ выносить женщины въ своемъ замк. Ренета — любимая подруга моей юности, она приметъ меня съ распростертыми объятіями. Ея покровительство избавитъ меня отъ нареканій и клеветы. Я воображаю себ, сколько будетъ у насъ разсказовъ, жалобъ и слезъ! Я непремнно поду къ Ренат. Тамъ мн будетъ покойно, и я исправлюсь отъ своихъ пороковъ. Вы, кузенъ, должны уступить моему желанію, потому что, въ противномъ случа, я убгу отсюда и на зло вамъ поступлю на сцену.
— Вы несетесь, какъ вихрь, Корона, я съ трудомъ успваю слдить за полетомъ вашей мысли! замтилъ графъ Эрбахъ, взявъ ее за об руки.
Она стояла передъ нимъ съ веселой улыбкой, такъ какъ видла, что на половину заручилась его согласіемъ. Какъ ни страннымъ казалось ея предложеніе съ перваго взгляда, но графъ Эрбахъ ршилъ воспользоваться имъ. Отправивъ Корону въ Парижъ, онъ не только избавлялся отъ тяготившихъ его заботъ, но и отъ обвиненій, которыя были бы неизбжны, если бы старая графиня узнала, какую роль онъ взялъ на себя во всей этой исторіи. Вдобавокъ, онъ пріобрталъ въ лиц Короны краснорчивую заступницу, которая, несомннно употребитъ, вс усилія, чтобы оправдать его въ глазахъ Ренаты.
— Я поду къ Ренат не только съ цлью просить ея покровительства для себя лично, сказала она, какъ бы угадывая его мысли,— но въ качеств посланной отъ васъ съ оливковой вткой примиренія.
Онъ въ смущеніи отошелъ отъ окна, чтобы пройтись по комнат.
Корона остановила его.
— Скажите мн, любите ли вы еще Ренату? спросила она.
— Люблю ли я ее? повторилъ онъ нершительно.
Въ глубин своего сердца онъ не находилъ яснаго отвта на этотъ вопросъ, такъ какъ образъ Ренаты въ послдніе дни затмился для него. Мысли его были исключительно заняты очаровательной двушкой, которая стояла передъ нимъ съ ласковой улыбкой на губахъ.
— Вы задали мн довольно затруднительный вопросъ! продолжалъ онъ посл нкотораго молчанія.— Что такое любовь? Съ этимъ словомъ связываютъ обыкновенно какой-то таинственный смыслъ, но каждый понимаетъ его по своему. Вы еще дитя, Корона, и любовь представляется вамъ въ вид поэтической прогулки по лсу, покрытому весенней зеленью.
— Разв любовь не утренняя заря жизни?
— Нтъ, она слишкомъ часто разражается грозой въ полдень.
— Кузенъ, у васъ есть тайна отъ меня, хотя я открыла вамъ всю мою душу. Неужели молодость можетъ внушать недовріе людямъ! Я скоре умру, нежели измню вамъ. Не думайте, чтобы только пустое любопытство понуждало меня спрашивать васъ о томъ, что вы хотите скрыть отъ меня. Моя подруга, выходя замужъ, казалась такой счастливой, вы съ такою нжностью ухаживали за ней… Что могло разъединить васъ? Я не врю, чтобы кто нибудь изъ васъ былъ виноватъ въ этомъ, а скоре предполагаю, что тутъ произошло какое нибудь несчастное недоразумніе. Я всегда считала Ренату благороднымъ и кроткимъ существомъ, а вы… Въ цломъ мір не найти человка, у котораго было бы столько сердечной теплоты въ соединеніи съ умомъ и съ веселымъ характеромъ. Тмъ не мене, вы чувствуете себя несчастнымъ…
— Только не въ эту минуту, моя дорогая Корона!
Онъ прижалъ ея руку къ своему сердцу. Щеки ея слегка зарумянились, но она смло смотрла ему въ лицо. Въ эту минуту она была вся проникнута высокой задачей примиренія супруговъ, между тмъ какъ онъ мысленно отказался отъ своего намренія сдлать ее посредницей между собой и Ренатой, такъ какъ чувствовалъ, что Корона, помимо своей воли, можетъ навсегда разъединить его съ женой.
Онъ довелъ молодую двушку до ея прежняго мста у окна и всталъ около нея, облокотившись на спинку кресла.
— Вы требуете отъ меня откровеннаго признанія, Корона, но я не въ состояніи сдлать его. Въ чемъ могу я исповдываться передъ вами? Въ поступкахъ и мысляхъ, которые были прямымъ результатомъ извстной страсти!.. Кто объяснитъ вс противорчія влюбленнаго сердца… Какъ вамъ извстно, я любилъ Ренату и женился на ней, въ этомъ заключалась главная причина всхъ моихъ позднйшихъ несчастій, потому что, по мннію умныхъ людей, нужно жениться только по разсудку. Вы высказали самое лестное мнніе о моей особ, Рената, вроятно, не подтвердитъ и половины вашего панегирика,— она иметъ на это право! Въ прошломъ году я былъ не тмъ человкомъ. Постигшее меня несчастіе принесло извстную пользу, не даромъ говорятъ, что страданія исправляютъ людей…
— Мн остается только преклониться передъ вашимъ великодушнымъ желаніемъ оправдать, во что бы то ни стало, Ренату.
— Нтъ, я хотлъ бы только поставить васъ на настоящую точку зрнія, чтобы вы могли составить себ врное понятіе о нашей супружеской жизни. Въ т времена мое увлеченіе ничмъ не сдерживалось, я твердо врилъ въ непогршимость моихъ мнній и мечталъ о преобразованіи міра и людскихъ отношеній. Я принималъ необузданность моихъ чувствъ за проявленіе божественнаго огня, сознавая честность моидъ намреній и мое полное безкорыстіе, я не выносилъ никакого противорчія и требовалъ, чтобы вс раздляли мои взгляды и убжденія. Существующій порядокъ вещей казался мн устарлымъ и никуда не годнымъ, а вс общепринятыя правила нравственности ненужными оковами, связывающими свободу чувствъ. Рената была воспитана на совершенно иныхъ началахъ, она съ благоговніемъ относилась къ старин и въ точности придерживалась строгихъ правилъ, внушенныхъ ей съ дтства. Когда я длалъ попытки нарушить однообразный строй ея жизни, то это разстраивало и пугало ее. Отецъ и мать Ренаты были очень счастливы въ брак, и со словъ матери, она создала себ идеалъ богобоязненнаго дворянскаго супружества, который намревалась осуществить со мной. Я оказался самымъ плохимъ актеромъ для роли, которая была назначена мн! Моимъ порывамъ страстнаго увлеченія она противопоставляла умренность и невозможное спокойствіе. Между прочимъ, она употребляла значительную часть дня на исполненіе благочестивыхъ обязанностей, и я напрасно тратить свое краснорчіе, доказывая ей, что это несовмстимо съ ея молодостью и вредно дйствуетъ на здоровье. Она возражала мн избитыми фразами, какъ будто каждый изъ насъ не знаетъ, что вс мы должны умереть рано или поздно и что часъ смерти можетъ застать насъ врасплохъ. Мысль о загробной жизни никогда не оставляла Ренату и отравляла ея существованіе, убивая всякое ощущеніе радости и удовольствія. Я полюбилъ земную женщину, но, вмсто этого, нашелъ воплощеннаго ангела, или врне сказать, монахиню, мечтающую о мученическомъ внц… Еслибы эта исторія не случилась со мной лично, то, быть можетъ, она представилась бы мн только съ комичной стороны, особенно въ эту минуту, когда я гляжу на васъ, Корона, и на этотъ роскошный садъ, украшенный пестрыми красками осени. Но въ т времена я переживалъ тяжелыя минуты. Мн до сихъ поръ кажется. невроятнымъ, какъ могли мы до такой степени ошибиться другъ въ друг. Поврьте мн, дорогая Корона, что свтъ — это та же игра въ прятки! Счастливъ тотъ, кто успетъ во-время снять повязку съ глазъ, это можетъ снасти его отъ неминуемой бды…
Корона задумчиво опустила голову. Она неожидала услышать ничего подобнаго. Благодаря своей живой фантазіи, она уврила себя, что какія нибудь особенно трагическія событія нарушили счастье этого супружества. Но убдившись, что главной причиной разрыва была существенная разница во взглядахъ и характерахъ обоихъ супруговъ, она усумнилась въ успх своего посредничества.
— Неужели вы разошлись, не сдлавъ никакой попытки объясниться и сблизиться другъ съ другомъ?..
Этотъ наивный вопросъ вызвалъ улыбку вa лиц графа Эрбаха.
— Сдлана была не только одна, а тысяча попытокъ къ сближенію,— отвчалъ онъ,— мы еще любили другъ друга. Но вс эти попытки оказались неудачными, потому что въ данномъ случа мы изображали изъ себя неумлыхъ скрипачей, которые, не смотря на вс усилія достигнуть хорошей игры, разстраиваютъ свои скрипки. Такъ и наши старанія добиться гармоніи въ нашихъ отношеніяхъ только раздражали насъ и вели еще къ большимъ диссонансамъ. Супружеская жизнь — самая трудная музыкальная пьеса, и не всякому дано выполнить ее, а мы оба были плохіе музыканты.
— Можетъ быть, Рената, посл вынесенныхъ ею несчастій, пришла къ такому взгляду на бракъ, какъ и вы!
— Тмъ лучше. Тогда она будетъ вспоминать обо мн безъ гнва и пойметъ, что главной причиной разрыва было полное несходство нашихъ характеровъ. Но вмст съ тмъ, если она придетъ къ этому убжденію, то увидитъ всю невозможность возврата къ прежнимъ отношеніямъ. Чмъ мучительне были пережитыя нами страданія, тмъ меньше можетъ быть желаніе вновь испытывать ихъ. Вроятно, Рената мучилась боле меня, потому что, въ увлеченіи своего фанатизма, она надялась обратить меня на путь истины и спасти мою душу отъ мукъ ада. Сначала я полушутя отклонялъ ея просьбы и увщанія, но она настойчиво возобновляла ихъ, такъ что, благодаря ея упорству и моему противодйствію, въ нашихъ отношеніяхъ произошелъ крутой поворотъ. Религіозное усердіе ея навела меня на подозрніе, что ея любовь была не боле какъ маска и одно изъ средствъ обратить меня въ католичество. Подобное подозрніе не могло способствовать нашему супружескому счастью. Я сдлался холодне и сдержанне въ своемъ обращеніи съ Ренатой, которая была глубоко огорчена этой перемной. Затмъ мы отправились въ Венецію и прибыли туда во время карнавала. Случайно, или на наше несчастье, мы встртили тамъ ея дядю, князя Адама Лобковича, родного брата ея матери, въ дом котораго она жила посл смерти родителей и гд я познакомился съ нею. Она часто бывала у него и, вроятно, жаловалась на меня. Старикъ и прежде не особенно любилъ меня, а теперь мы стали открыто ненавидть другъ друга…
Графъ Эрбахъ замолчалъ и, быстро отвернувшись отъ своей собесдницы, подошелъ къ окну.
— Зачмъ стану я волновать васъ и разстраивать дальнйшимъ разсказомъ о нашей ссор? сказалъ онъ отрывисто и съ видимымъ усиліемъ.— Произошли такого рода событія, которыя должны остаться тайной для постороннихъ людей. Судьб угодно было бросить между нами тнь. Вотъ все, что я могу сообщить вамъ…
— Значитъ, мое предчувствіе не обмануло меня, прервала его молодая двушка, закрывъ лицо руками.— Рената была виновницей вашей разлуки съ нею!
— Вы доброе, милое дитя, Корона, сказалъ онъ, положивъ ей руку на голову.— Но не осуждайте ни котораго изъ насъ за несчастный исходъ этой исторіи. Если мы огорчали другъ друга, то безъ всякаго предвзятаго намренія, мы поступали извстнымъ образомъ въ силу взглядовъ, привитыхъ воспитаніемъ, въ силу вншнихъ вліяній и разныхъ случайностей. Между тмъ, все сплотилось такимъ образомъ, какъ будто ходомъ событій управляла чья-то невидимая рука..’ Въ подобныхъ случаяхъ человкъ глубоко сознаетъ свое ничтожество и невольно задаетъ себ вопросъ о цли своего существованія…

ГЛАВА V.

Разговоръ былъ прерванъ приходомъ слуги, который доложилъ, что патеръ Ротганъ въ замк и проситъ дозволенія представиться ‘то сіятельству.
Корона съ испугомъ вскочила съ своего мста. Графъ Эрбахъ поспшилъ успокоить ее, говоря, что патеръ умный и ловкій человкъ и что его опасаться нечего, но посовтовалъ ей, во избжаніе какой нибудь непріятной случайности, удалиться наверхъ, въ свои комнаты.
Корона тотчасъ-же обратилась въ бгство и графъ отдалъ приказаніе слуг ввести патера.
Между тмъ, прошло довольно много времени прежде, чмъ патеръ вошелъ въ комнату съ извиненіемъ, ч^то заставилъ ждать его сіятельство. По его словамъ, почтенный Рехбергеръ показалъ ему на двор столько достопримчательностей и древностей, что онъ невольно увлекся и не замтилъ, какъ прошло время.
Предусмотрительность врнаго слуги вызвала улыбку на лиц графа и привела его въ хорошее расположеніе духа.
— Добрый вечеръ, многоуважаемый патеръ, сказалъ онъ ласковымъ голосомъ, отвчая на поклонъ неожиданнаго гостя.— Но я несовсмъ доволенъ вами. Почему вы вздумали постить меня вечеромъ? Я разсчитывалъ, что вы подарите мн цлый день. Но вы можете поправить свою вину,— останьтесь ночевать у меня!
Ротганъ ничего не отвтилъ на приглашеніе графа, но объяснилъ свой поздній приходъ визитомъ, который онъ долженъ былъ отдать священнику Гаслику по его приглашенію.
При послднихъ словахъ графъ наморщилъ лобъ.
— Это невыносимый человкъ, сказалъ онъ,— посовтуйте ему умрить свое пастырское усердіе и не испытывать доле моего терпнія.
— Наше сіятельство, Гасликъ не дурной человкъ! Я хорошо знаю его. Онъ былъ моимъ ученикомъ въ Клементинум, это не боле какъ упрямый и суеврный фантазеръ, который, несмотря на свой духовный санъ, всегда останется мужикомъ. Онъ глубоко огорченъ письмомъ вашего сіятельства, и вы не можете сомнваться въ томъ, что я употребилъ вс старанія, чтобы еще боле усилить его раскаяніе и миролюбивое настроеніе духа.
— Благодарю васъ, патеръ. Я отношусь съ должнымъ уваженіемъ къ католической церкви и желалъ бы, чтобы мои лютеранскіе слуги пользовались въ религіозномъ отношеніи такими же правами, какъ и католики. Я ненавижу церковныя распри, вс порядочные люди согласны въ основныхъ чертахъ религіи. Добродтельные люди, но моему мннію, достойны уваженія, въ какой бы форм и подъ какимъ бы именемъ они ни поклонялись Всевышнему, и наоборотъ, порочные люди нисколько не выигрываютъ въ моихъ глазахъ тмъ, что ежедневно посщаютъ святые алтари.
Ротганъ одобрительно кивнулъ головой.— Не подлежитъ сомннію, сказалъ онъ,— что безупречная нравственность выше наружнаго благочестія. Къ сожалнію, люди слишкомъ долго пренебрегали ею, забывая, что именно она должна служить основой семьи и государства, а не одни сухіе догматы. Я, разумется, говорю о просвщенной части общества. То, что прилично господину, не всегда дозволительно слуг. Даже Аристотель проводитъ разницу между человкомъ благороднаго происхожденія и рабомъ, одного можно убдить доводами, другого только палочными ударами.
— Я не сторонникъ тлеснаго наказанія, возразилъ графъ сухимъ тономъ,— хотя, быть можетъ, оно необходимо, когда имешь дла съ такимъ дикимъ народомъ, какъ чехи.
— Мы отстали отъ другихъ странъ чуть-ли не на цлое столтіе, сказалъ патеръ.— Человку, который такъ много путешествовалъ, какъ вы, графъ, разница эта должна казаться еще поразительне, нежели кабинетному ученому. Но теперь, по крайней мр, есть надежда, что мы нагонимъ исполинскими шагами потерянное время.
— Вы, вроятно, намекаете на молодаго императора. Его вступленіе на престолъ можно считать началомъ новаго столтія, но врядъ-ли онъ будетъ въ состояніи провести свои широкіе планы, потому что у него нтъ достойныхъ помощниковъ!
— Такой помощникъ былъ-бы найденъ, еслибы императоръ зналъ вс т улучшенія, какія сдланы графомъ Эрбахомъ въ его помстьяхъ.
— Надюсь, вы не намрены осудить меня на государственную службу. Я не способенъ исполнять роль придворнаго лакея…
— Я не говорилъ о придворной служб и имлъ въ виду только одно государство. Если дворяне будутъ оставаться въ бездйствіи, то кто же поддержитъ молодаго императора въ его великихъ начинаніяхъ и приведетъ насъ къ желанной цли? Неужели человкъ знатнаго происхожденія можетъ думать, что онъ исполняетъ свой долгъ гражданина, управляя патріархальнымъ образомъ своими помстьями?
— Многоуважаемый патеръ, я всегда придерживался того мннія, что на долю каждаго изъ насъ выпали разныя задачи, какъ въ мелкихъ, такъ и великихъ длахъ. Государство вправ требовать извстныхъ услугъ отъ всхъ гражданъ, но другія могутъ быть выполнены только по собственной иниціатив. Одинъ, поступая на государственную службу, думаетъ только о своей выгод, другой — объ удовлетвореніи тщеславія. Вамъ угодно жертвовать своей личностью для общаго блага, я считаю себя неспособнымъ на такое самоотреченіе. Я хочу располагать своими поступками по собственному усмотрнію — длать добро, когда найду нужнымъ, а не по предписанію законодателя. Я дорожу свободой выше всего на свт! Быть можетъ,— добавилъ онъ шутя — я годился бы для роли кесаря, но роль перваго министра мн не по душ.
— Если не ошибаюсь, то вы лично знакомы съ императоромъ? спросилъ патеръ посл нкотораго молчанія.
— Да, отчасти. Я видлъ его молодымъ человкомъ въ Франкфурт, гд онъ короновался въ качеств римско-германскаго императора. Затмъ я имлъ честь представляться ему въ Вн…
— Странно! замтилъ Ротганъ съ удивленіемъ, которое онъ не старался скрыть.— Я былъ увренъ, что вы часто встрчались съ его величествомъ во время своего путешествія по Италіи. Если вы позволите мн сдлать одно замчаніе, то я долженъ сказать, что нахожу рдкое сходство въ чертахъ лица между вами и императоромъ, которое поразило меня при нашей первой встрч. Въ часы досуга я занимался физіономикой, въ настоящее время это самая модная наука, всякій рисуетъ носы, вырзываетъ силуэты. Сравнивая профили выдающихся личностей, выгибъ бровей, форму лба, я стараюсь объяснить себ ихъ характеры и взаимныя отношенія. Теперь я убждаюсь, насколько обманчива эта наука. Благодаря вашему сходству съ императоромъ, я вывелъ заключеніе, что между вами обоими съ первой встрчи должна была завязаться самая тсная дружба.
— Можетъ быть, патеръ, ваши наблюденія были совершенно правильны, и я не сошелся съ императоромъ, вслдствіе несчастной случайности. Кто поручится, что ваше предсказаніе не исполнится въ будущемъ…
Разговоръ продолжался на эту тему. Собесдники высказали свое мнніе относительно новомодной науки, о той незначительной дол правды, какая могла заключаться въ ней, и той масс лжи, преувеличеній и сумасбродствъ, которая грозила заглушить эту науку въ самомъ зародыш. Графъ Эрбахъ, во время своего пребыванія въ Цюрих, постилъ изобртателя и главнаго жреца новаго врованія, Лафатера, впослдствіи, во время своихъ путешествій, онъ также имлъ немало случаевъ познакомиться съ его учениками и приверженцами. Это знакомство было не въ пользу физіономистовъ и сильно поколебало вру графа Эрбаха въ искусство распознавать характеръ людей и ихъ будущее по ширин переносья, очертанію губъ, или строенію скулъ. Сумасброды и обманщики своими откровеніями дурачили людей, пользуясь ихъ легковріемъ. Графъ, по этому поводу, разсказалъ много комическихъ случаевъ. По его мннію, новйшіе физіономисты только замнили собою астрологовъ прошлаго столтія, которые такъ долго обманывали людей своими гороскопами.
Патеръ Ротганъ, занятый своими научными изслдованіями и высшими соображеніями, ничего не слыхалъ о приверженцахъ Лафатера, странствовавшихъ въ западной Германіи, ихъ безчинствахъ и о томъ вліяніи, какое они имли въ окрестныхъ бюргерскихъ кружкахъ.
Нсколько мсяцевъ тому назадъ, онъ впервые познакомился съ книгой Лафатера, которую купилъ въ Дрезден, и не подозрвалъ, что выводы и взгляды физіономистовъ могли -проникнуть изъ кружковъ знати и ученыхъ въ народъ и что цлыя толпы ходятъ на поклоненіе въ Цюрихъ, какъ въ Римъ или Мекку. Странствующіе проповдники и учителя, масоны и представители другихъ тайныхъ обществъ, которые стали обычнымъ явленіемъ въ Германіи, были совершенно неизвстны въ Австріи. Между тмъ, вс путешествія патера Ротгана ограничивались Австріей, Богеміей и сверной Италіей, и онъ зналъ только понаслышк объ умственномъ движеніи за предлами этихъ странъ. Теперь онъ получилъ ясное понятіе о размрахъ и сил этого движенія изъ безпристрастнаго разсказа очевидца. Онъ видлъ въ словахъ графа подтвержденіе своихъ опасеній и еще боле убдился въ правильности своего взгляда, что церковь должна себя поставить въ уровень стремленій новаго времени. Безплодное сопротивленіе нововведеніямъ казалось ему безумнымъ и гибельнымъ, тмъ боле, что государственная власть, которая до сихъ поръ поддерживала колеблющееся зданіе церкви, отшатнулась отъ нея.
Патеръ Ротганъ, принимая живое участіе въ разговор, въ то же время внимательно осматривалъ комнату, чтобы составить себ возможно полное представленіе о характер хозяина дома. Обстановка, среди которой мы живемъ, нердко выдаетъ боле рельефнымъ образомъ тайны нашего внутренняго міра, нежели выраженіе лица, которому каждый изъ насъ уметъ подчасъ придать тотъ оттнокъ, какой считаетъ нужнымъ.
Между тмъ, патеръ не нашелъ ничего особеннаго въ обстановк графскаго кабинета.
Стны были обиты кожаными обоями съ потемнвшими золотыми арабесками, шкафы и письменный столъ выложены разноцвтнымъ деревомъ и украшены вычурными золотыми замками. На камин, какъ во всхъ дворянскихъ домахъ того времени, стояли китайскія вазы и расписанныя фигуры, между ними пастухъ и пастушка изъ саксонскаго фарфора, панъ, играющій на флейт, и другія дорогія вещицы, принадлежавшія, повидимому, матери графа Эрбаха, Анн Шнбрунненъ. Ея эмалевый портретъ красовался надъ диваномъ, обтянутымъ шелковой зеленой матеріей съ золотыми кистями. На письменномъ стол стояли красивые бронзовые часы. Въ углу поставлена была віолончель. Кром дивана, въ комнат находилось еще нсколько креселъ и табуретовъ безъ спинокъ, также обтянутыхъ зеленой матеріей. На противоположной стн висли большіе портреты покойнаго графа и графини, писаные масляными красками.
Изъ всего этого патеръ Ротганъ не могъ вывести никакихъ заключеній, потому что, кром превосходной гипсовой головы Аполлона Бельведерскаго, придланной къ стн и, очевидно, привезенной изъ Италіи, кабинетъ графа Эрбаха имлъ самый обыденный характеръ. Единственно, что обратило на себя его вниманіе,— это полное отсутствіе портретовъ графини Ренаты, доказывающее отчужденіе супруговъ. Патеръ мысленно ршилъ, что онъ долженъ быть остороженъ относительно этого пункта въ разговор съ графомъ. Тмъ не мене, этотъ пунктъ всего боле занималъ его. Все, что онъ слышалъ отъ приходскаго священника, въ высшей степени возбудило его любопытство. Ему казалось несомнннымъ, что Корона скрывается въ замк и что дочь управляющаго играла непослднюю роль въ супружеской трагедіи графа и Ренаты. Патеръ былъ слишкомъ далекъ отъ того, чтобы осуждать знатнаго человка за слабости и пороки, какъ его бывшій ученикъ Гасликъ, но онъ всегда старался уяснить ихъ, чтобы при случа воспользоваться этимъ для своихъ цлей. Настойчивость, съ какой Рехбергеръ задержалъ его на двор, подъ предлогомъ указать ему разныя особенности въ архитектур замка, навели его на мысль, что управляющій намренно занимаетъ его разговорами, изъ боязни, чтобы онъ не засталъ врасплохъ хозяина замка. Взволнованное лицо графа еще боле утверждало его въ догадк, что онъ помшалъ нжному свиданію своимъ неожиданнымъ приходомъ. Онъ еще разъ оглядлъ комнату и увидлъ въ углу на кресл небрежно брошенную соломенную шляпу съ зеленымъ вуалемъ. На несчастье патера, графъ Эрбахъ взглянулъ въ ту же сторону и увидлъ шляпу, забытую Короной. Глаза ихъ невольно встртились.
Графъ Эрбахъ сохранилъ полное присутствіе духа и улыбаясь продолжалъ свой разсказъ. Но патеръ чувствовалъ себя пристыженнымъ и сдлалъ нсколько вопросовъ, чтобы доказать свое усиленное вниманіе и изгладить непріятное впечатлніе, которое онъ долженъ былъ произвести на графа своимъ неумстнымъ любопытствомъ. Тмъ не мене, онъ былъ очень доволенъ, когда графъ всталъ съ своего мста и, ссылаясь на душный комнатный воздухъ, пригласилъ его прогуляться по саду.
— Вы увидите, какія у меня превосходныя сосны и буковыя деревья! сказалъ графъ.— Я убжденъ, что вы придете отъ нихъ въ полный восторгъ. Тамъ, на чистомъ воздух, мы можемъ продолжать нашъ споръ о томъ, гд кончается грань земнаго и начинается область сверхъ-естественнаго…
Съ этими словами они вышли изъ комнаты. Графъ, встртивъ въ корридор слугу, отдалъ ему приказъ приготовить комнату для гостя, но тотъ вжливо отказался отъ этой чести:
— На-дняхъ я воспользуюсь гостепріимствомъ вашего сіятельства — сказалъ онъ — и явлюсь къ обду, но сегодня я общалъ приходскому священнику ночевать у него и не желалъ бы измнить данному слову.
Въ то время, какъ графъ Эрбахъ и патеръ вошли въ калитку, Гедвига уже стояла на другомъ конц сада. Она видимо ожидала кого-то на томъ самомъ мст, гд, нсколько дней тому назадъ, Корона разговаривала съ прозжавшимъ офицеромъ. Она пришла сюда не по собственному желанію, потому что посл того вечера она ни разу не была въ этой сторон сада, отчасти изъ боязни встртить Зденко, и частью вслдствіе робости, которая находила на нее при воспоминаніи о статномъ всадник. При встрч съ нимъ она была настолько смущена, что едва пробормотала нсколько словъ, и онъ, занятый Короной, мелькомъ взглянулъ на нее своими голубыми, ясными глазами, но съ тхъ поръ весь міръ получилъ для нея новое значеніе. Теперь, когда взглядъ ея разсянно блуждалъ по полян и деревьямъ, растущимъ на опушк лса, она невольно вспомнила тотъ вечеръ со всми подробностями. Она не могла дать себ яснаго отчета въ волновавшихъ ее чувствахъ и въ глубин души завидовала Корон, которая такъ спокойно разговаривала съ незнакомцемъ и такъ скоро забыла объ его существованіи, а сегодня, по какому-то странному капризу, отправила ее въ садъ сторожить его.
Въ сущности, Корона вспоминала о приключеніи у садовой стны только вслдствіе разговора съ графомъ и, вернувшись въ свою комнату, съ ужасомъ думала о томъ, что слухъ объ ея пребываніи въ Таннбург можетъ дойти до ея бабушки. Императоръ въ Лейтмериц!.. можетъ быть, этотъ незнакомый офицеръ одинъ изъ его адъютантовъ!.. Тогда она иметъ еще больше поводовъ для опасеній, такъ какъ старая графиня Турмъ, вроятно, уже написала всмъ своимъ знакомымъ въ Вну объ исчезновеніи ея внучки. Корона хотла сначала сама идти въ садъ, чтобы удостовриться собственными глазами, не продетъ ли обратно незнакомый офицеръ въ назначенный имъ вечеръ, такъ какъ это должно было ускорить ея отъздъ изъ Таннбурга. Но она не ршилась на это, изъ боязни встртить патера Ротгана, и упросила Гедвигу отправиться вмсто нея и ожидать у насыпи загадочнаго незнакомца.
Хотя Гедвига не раздляла опасеній своей подруги, но чувствовала какой-то неопредленный страхъ. Минутами она желала никогда не видть человка, нарушившаго ея душевное спокойствіе, но вслдъ затмъ ей хотлось крикнуть и вызвать его изъ глубины лса. Она знала заране, что отвтитъ на его вопросы заикаясь и даже, быть можетъ, ничего не скажетъ ему. Тмъ не мене, томленіе ея усиливалось съ каждой минутой и она не могла представить себ большаго счастья, какъ вновь увидть его.
Прямая и стройная, стояла она у стны, съ лицомъ, обращеннымъ къ лсу. Окружающія ее сосны и ели образовали мрачный фонъ, на которомъ рельефно выдлялась ея высокая фигура въ свтломъ плать, съ густыми, блокурыми волосами, освщенными вечернимъ солнцемъ. Она была необыкновенно эффектна въ этой поз, и всякій, кто увидлъ бы ее въ эту минуту, невольно залюбовался бы ею. Она стояла нкоторое время неподвижно, но потомъ быстро бросилась въ сторону, чтобы спрятаться за стной. Однако, это не удалось ей, потому что было слишкомъ поздно, если она желала остаться незамченной. Какъ и въ тотъ вечеръ, изъ лсу выдалъ статный всадникъ, на блой лошади, которая мрно выступала впередъ, какъ бы гордясь своимъ сдокомъ. Сзади хали двое провожатыхъ. Они держались въ почтительномъ отдаленіи отъ перваго всадника, который въ своемъ зеленомъ мундир съ золотыми пуговицами и богатомъ кушак, украшенномъ драгоцнными камнями, сверкавшими на солнц, казался еще красиве, нежели въ сромъ плащ, при мрачной дождливой погод. Онъ узналъ издали Гедвигу и, приложивъ руку къ шляп въ вид поклона, пронесся въ карьеръ по полян и осадилъ лошадь около садовой стны.
— Вотъ я опять пріхалъ къ вамъ! сказалъ онъ съ веселой улыбкой.— Отцы капуцины не сдлали мн никакого зла, теб нечего бояться меня, глупая двочка… Подыми голову и взгляни на меня. Гд твоя барышня?
— Она не могла придти сегодня, отвтила красня Гедвига, длая надъ собой усиліе, чтобы взглянуть на всадника. Но она не могла выдержать его пристальнаго взора и опять опустила глаза.
— Какая ты хорошенькая! сказалъ онъ.— Но что съ тобой? ты чмъ-то смущена. Не случилось ли какого нибудь несчастія съ твоей барышней?
— Да, она нездорова, отвтила Гедвига, пользуясь тмъ, что нашелся благовидный предлогъ объяснить отсутствіе Короны.— У ней болитъ голова…
Всадникъ сдлалъ недовольную мину и недоврчиво посмотрлъ на молодую двушку и на мрачную сосновую аллею, ведущую въ глубину сада. Онъ увидлъ издали двухъ мужчинъ, которые медленно шлц по алле.
— Жаль, продолжалъ онъ,— что мн не удастся проститься съ твоей барышней. Но я долженъ былъ бы знать, что женщины рдко держатъ свое общаніе и что ихъ расположеніе духа мняется, какъ втеръ, безъ всякой видимой причины.
— Надюсь, вы не говорите серьезно, сказала Гедвига, задтая за живое этимъ замчаніемъ.
— Прости меня, я былъ несправедливъ относительно тебя, сказалъ всадникъ и его лицо приняло прежнее привтливое выраженіе.— Ты не забыла моей просьбы. Носи это въ память о всадник, которому ты указала дорогу въ Лейтмерицъ. Я привезъ теб этотъ подарокъ изъ города.
Съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана небольшой золотой крестикъ, осыпанный брилліантами и рубинами, висвшій на шелковой лент, и ловко накинулъ его на шею Гедвиги.
— Да благословитъ тебя Господь!— сказалъ онъ, любуясь смущеніемъ молодой двушки и густой краской стыдливости, покрывавшей ея щеки. Затмъ, кивнувъ ей слегка головой, пришпорилъ свою лошадь и крикнулъ провожатымъ:— Въ деревню! У шинка мы дадимъ отдыхъ нашимъ лошадямъ!
Гедвига наклонилась черезъ стну, чтобы еще разъ взглянуть на всадника. Въ эту минуту она почувствовала, Что кто-то слегка прикоснулся до ея плеча.
— Кто этотъ офицеръ? спросилъ графъ Эрбахъ, который подошелъ къ ней вмст съ патеромъ.
Они видли издали, что молодая двушка разговаривала со всадникомъ.
Первымъ движеніемъ Гедвиги было схватиться за золотой крестъ, какъ бы изъ боязни, что у ней отнимутъ эту вещь, которая имла для нея двойную цну. Она была въ такомъ волненіи, что не могла выговорить ни одного слова, и только случай вывелъ ее изъ затрудненія. Всадникъ, улыбаясь, повернулся къ ней лицомъ.
— Я не ошибся! сказалъ графъ Эрбахъ.— Это императоръ!
Слова эти странно отозвались въ сердц Гедвиги, но ей некогда было обдумывать ихъ, потому что она должна была сосредоточить все свое вниманіе, чтобы выслушать распоряженія графа. Онъ приказалъ ей открыть парадныя комнаты, приготовить спальню для императора, на случай, если его величеству угодно будетъ принять его приглашеніе и переночевать въ замк.
Сдлавъ вс необходимыя распоряженія, графъ обратился къ патеру и сказалъ:
— Прошу извинить меня, если я оставлю васъ на нкоторое время. Садъ и библіотека къ вашимъ услугамъ, я вернусь сюда черезъ нсколько минутъ и буду опять мучить васъ своимъ разговоромъ. Императоръ на моей земл, я обязанъ явиться къ нему, въ качеств вассала, надюсь, что онъ снизойдетъ на мою просьбу остановиться въ замк.
— Разв ваше сіятельство не позволитъ мн удалиться на сегодняшній вечеръ? спросилъ патеръ.— Моя одежда не достаточно прилична для такого высокаго постителя и, вдобавокъ, при моемъ неповоротливомъ ум и неловкости, я буду только стснять васъ своимъ присутствіемъ.
— Что за фантазія! Неужели вы добровольно упустите случай, который можетъ доставить вамъ положеніе, соотвтствующее вашему уму и знаніямъ? Я долженъ предупредить васъ, что намренъ познакомить съ вами императора, и увренъ, что его величество поблагодаритъ меня со временемъ за такую рекомендацію.
— Ваше сіятельство!..
— Если императоръ ненавидитъ іезуитскій орденъ, то изъ этого не слдуетъ, чтобы онъ не могъ оцнить единичной вполн достойной личности, хотя бы она принадлежала къ обществу іезуитовъ. Онъ долженъ желать, чтобы въ его государств было побольше такихъ духовныхъ лицъ, какъ вы, многоуважаемый патеръ…
Съ этими словами графъ Эрбахъ поспшно вышелъ изъ садовой калитки, а патеръ молча направился къ сосновой алле съ равнодушнымъ видомъ человка, который отдаетъ себя на произволъ судьбы и не намренъ сдлать ни одного шага для улучшенія своей участи.
Въ это время невольный виновникъ суеты, происходившей въ замк, дохалъ до деревенскаго шинка и, соскочивъ съ лошади, бросилъ поводья конюху. Другой, сопровождавшій его пожилой всадникъ въ офицерскомъ мундир, почтительно отворилъ ему дверь гостинницы, но онъ, окинувъ бглымъ взглядомъ первую комнату, сказалъ:
— Прикажите хозяину принести сюда кружку краснаго вина, я останусь на двор подъ этимъ оршникомъ.
— Ваше величество…
— Не забывайте, что меня зовутъ графъ Фалькенштейнъ! Мы отдохнемъ здсь немного. Какъ для насъ, такъ и для лошадей, это будетъ не лишнее.
Пожилой офицеръ вошелъ въ домъ, а тотъ, который называлъ себя графомъ Фалькенштейномъ, остался на двор, гд подъ втвистымъ деревомъ, покрытымъ сплыми орхами, поставленъ былъ длинный деревянный столъ и дв скамьи. На одной изъ нихъ расположился только что прибывшій путешественникъ, щедро заплативъ деревенскому парню, который несъ его тяжелый чемоданъ. Увидя незнакомаго офицера, онъ вжливо поклонился ему и, подвинувшись на скамь, уступилъ ему свое мсто. Этотъ поблагодарилъ его легкимъ наклоненіемъ головы и слъ у стола, не спуская глазъ съ молодаго путешественника, который заинтересовалъ его съ перваго взгляда. Для странствующаго ремесленника онъ былъ слишкомъ хорошо одтъ и, судя по щедрой плат носильщику, не нуждался въ деньгахъ. Покрой его голубаго суконнаго сюртука съ блестящими стальными пуговицами представлялъ нчто среднее между дорожнымъ пальто и городскимъ платьемъ. На немъ былъ длинный жилетъ изъ полушелковой матеріи съ большими затканными цвтами, желтые нанковые панталоны, только что вошедшія тогда въ моду, и черные башмаки съ стальными пряжками. Изъ кармана, какъ бы для соблазна дорожныхъ бродягъ, висла серебряная цпочка съ печатью, но путешественникъ, вроятно, разсчитывая на свою физическую силу, чувствовалъ себя въ безопасности отъ какихъ бы то ни было нападеній. Спокойствіе, съ какимъ онъ взялъ чемоданъ изъ рукъ деревенскаго парня и положилъ на скамью вмст съ плащемъ и палкой, бросилось въ глаза офицеру, называвшему себя графомъ Фалкенштейномъ. Вжливый поклонъ, съ которымъ встртилъ его путешественникъ, навелъ его на мысль, что онъ, вроятно* изъ Саксонскаго курфиршества, гд жители славились своей учтивостью, между тмъ какъ желтоватые волосы незнакомца, старательно заплетенные въ косичку, связанную черной лентой, его срые глаза, сильная фигура и добродушное выраженіе лица, носившаго отпечатокъ духовной жизни, ясно указывали въ немъ свернаго уроженца. Но что могло привести его сюда, въ далекую чешскую деревню? Этотъ вопросъ особенно занималъ офицера, но онъ не ршался заговорить съ незнакомцемъ, пока не пришелъ хозяинъ со стаканами и двумя бутылками, такъ какъ путешественникъ также приказалъ подать себ вина. Вслдъ затмъ появился спутникъ офицера и, обмнявшись съ нимъ многозначительнымъ взглядомъ, молча слъ рядомъ.
Офицеръ налилъ себ вина и, взявъ стаканъ, сказалъ:— Извините меня, милостивый государь, но, по моему мннію, вино особенно пріятно, когда оно приправлено разумной бесдой.
— Само собою разумется! отвтилъ путешественникъ съ привтливой улыбкой.— Но я не зналъ, угодно ли будетъ знатному господину разговаривать съ человкомъ, занимающимъ скромное положеніе въ свт…
— Пью за его благополучное прибытіе въ Богемію, отвтилъ офицеръ, чокаясь съ незнакомцемъ, который поблагодарилъ его почтительнымъ поклономъ.
— Желаю вамъ успха въ длахъ, которыя побудили васъ постить нашу страну. Вы изъ Саксоніи?
— Я выхалъ вчера водой изъ Дрездена и, по прибытіи въ Теченъ, ршилъ продолжать свое путешествіе пшкомъ, чтобы немного ознакомиться съ мстностью.
— Вы, вроятно, любитель природы?
— Да. Къ тому же это первыя горы, которыя я вижу въ моей жизни. Съ ранняго дтства я мечталъ когда нибудь побывать въ нихъ. Я уроженецъ Бранденбурга, и мн постоянно приходилось видть одн равнины.
— Вы изъ Бранденбурга? слдовательно, подданный прусскаго короля! По странному стеченію обстоятельствъ, ваши соотечественники до сихъ поръ не иначе являлись въ Богемію, какъ въ качеств враговъ.
— Война давно окончилась, а нашъ король и австрійскій императоръ-друзья и союзники. Я не понимаю, почему австрійцы и пруссаки должны ненавидть другъ друга? Говоримъ мы на одномъ язык, и чего не достаетъ одной стран, то находимъ мы съ избыткомъ въ другой.
— Вы убждены въ этомъ?
— Подобный вопросъ можетъ всякаго поставить въ затрудненіе. Быть можетъ, я слишкомъ откровенно высказываю свое мнніе, простому бюргеру неприлично разсуждать о политик… Я пріхалъ сюда съ цлью усовершенствованія въ моемъ ремесл, такъ какъ Австрія въ этомъ отношеніи пользуется заслуженной славой…
— Я съ удивленіемъ слушаю васъ! Насколько мн извстно, пруссаки глубоко убждены въ своемъ превосходств надъ другими націями.
— Въ каждой стран можно встртить самодовольныхъ глупцовъ, но умные люди смются надъ ними и не придаютъ этому особеннаго значенія. ‘И по ту сторону горъ живутъ такіе же люди, какъ мы,’ говаривалъ мой покойный отецъ… Однимъ словомъ, во избжаніе всякихъ недоразумній, я долженъ сказать вамъ, милостивый государь, что намренъ совершить путешествіе въ Ломбардію для изученія способовъ разведенія шелковичныхъ червей въ Милан и на Комо.
— Неужели вы думаете, что разведеніе шелковичныхъ червей возможно въ Бранденбург? спросилъ офицеръ тономъ, въ которомъ слышалось искреннее участіе. Онъ почувствовалъ невольное уваженіе къ молодому человку, который ради жажды знанія ршился совершить такое далекое и небезопасное путешествіе изъ равнинъ своей холодной песчаной родины въ гористую Италію.— Хотя вашъ король и назначилъ серебряныя медали въ вид награды лучшимъ шелководамъ, но я слышалъ, что дло это идетъ несовсмъ успшно на вашей родин.
— Вы правы, милостивый государь,— до сихъ поръ все это не боле, какъ попытки. Тутовыя деревья плохо ростутъ у насъ, и мы не имемъ никакого понятія объ уход за шелковичными червями. Мы должны предварительно изучить это дло. Вотъ причина, побудившая меня хать въ Италію. Я надюсь, что пріобртенныя мною свднія принесутъ пользу, если не мн лично, то моему отечеству.
— Какъ счастливъ вашъ король, что у него есть люди, которые ставятъ общее благо выше своей собственной выгоды. Только при этомъ условіи можетъ процвтать государство. Сильно ошибаются т монархи, которые возлагаютъ вс надежды на чиновниковъ и ничего не ждутъ отъ остальныхъ подданныхъ, среди которыхъ только и могутъ. быть истинные граждане.
— Я самъ нахожу, что въ Пруссіи не мшало бы предоставить больше свободы бюргерскому сословію. Нашъ король слишкомъ строгъ и хочетъ всхъ держать на помочахъ. Но торговля и промышленность, насколько я могъ убдиться изъ собственнаго опыта, слдуютъ своеобразнымъ законамъ, требующимъ изученія. Королевскіе декреты безсильны въ этомъ случа.
— Можетъ быть, вы и правы, но люди не могутъ обойтись безъ руководителя. Этимъ только и поддерживается порядокъ, хотя я самъ нахожу, что вашъ король немного суровъ. Случалось ли вамъ видть его?
— Много разъ! Наши сады и фабричныя строенія находятся по близости его дворца въ Потсдам. Онъ былъ настолько милостивъ, что позвалъ меня къ себ, когда услыхалъ о моемъ намреніи совершить путешествіе. Ему все извстно, и онъ постоянно вмшивается въ чужія дла…
Послдняя фраза вызвала тнь неудовольствія на лиц офицера. Онъ сдлалъ видъ, что не слышалъ ее.
Въ нсколькихъ саженяхъ отъ гостинницы была небольшая деревенская церковь. Изъ дверей ея неожиданно появился человкъ съ всклоченными волосами и разстроеннымъ лицомъ, ломая руки, онъ побжалъ вдоль деревни.
— Если не ошибаюсь, это тотъ самый крестьянинъ, который провожалъ насъ въ Лейтмерицъ? спросилъ офицеръ своего товарища, сидвшаго рядомъ съ нимъ на скамь.
— Да, это тотъ самый. Его не скоро забудешь!
— Что вы хотите сказать этимъ, Гаррахъ? Говорите прямо, безъ обиняковъ.
— Лицо этого крестьянина и тогда произвело на меня самое непріятное впечатлніе, я убжденъ, что онъ способенъ совершить какое угодно преступленіе. Онъ не безъ умысла вывелъ насъ тогда на ложную дорогу. Вроятно, и теперь у него на ум какое нибудь злодяніе.
— Какъ могло это вамъ придти въ голову! Онъ, вроятно, только что вышелъ отъ исповди.
— Одно другому не мшаетъ. Разв не бываютъ такіе примры? отвтилъ Гаррахъ вполголоса.
— Изъ васъ вышелъ бы самый строгій судья. Но я вижу, вы чмъ-то недовольны.
— Личная безопасность и лежащія на насъ обязанности побуждаютъ насъ зорко слдить за подобными субъектами. А въ томъ исключительномъ положеніи, въ которомъ я нахожусь въ настоящее время, я долженъ всми способами охранять священную особу…
Офицеръ громко захохоталъ.
— Такъ вы не шутя воображаете, что мы были въ опасности, или…
Онъ не окончилъ своей фразы, и лицо его приняло прежнее задумчивое выраженіе.
— Особенно, когда мы подвергаемъ себя опасности безъ малйшей необходимости, отвтилъ сухо Гаррахъ.
— Не хотите-ли осмотрть церковь? спросилъ офицеръ, вставая съ мста и сдлавъ нсколько шаговъ по дорог въ церковь.— Разв вамъ не угодно идти съ нами? спросилъ онъ, обращаясь къ путешественнику, сидвшему у стола.— Впрочемъ вы, безъ сомннія, лютеранинъ!..
— По моему убжденію, каждая церковь одинаково обязываетъ насъ относиться къ ней съ уваженіемъ.
— Ну, такъ, пойдемте вмст съ нами и, вдобавокъ, не обращайтесь со мной такимъ церемоннымъ образомъ. Мы оба ничто иное какъ путешественники, и неизвстно, которому изъ насъ предстоитъ совершить труднйшій путь. Скажите мн ваше имя?
— Фрицъ Бухгольцъ, отвтилъ молодой бюргеръ, слдуя за своимъ новымъ знакомымъ.
Церковь была пуста. Церковный сторожъ сметалъ пыль съ алтаря, вечернее солнце ярко свтило въ окна, золотыя полосы свта протягивались по полу. Дверь исповдальни, устроенной въ темномъ углу около ризницы, была открыта настежь.
Офицеръ и молодой бюргеръ дошли молча до алтаря. Первый набожно перекрестился, но вслдъ затмъ, сдлавъ нетерпливое движеніе, онъ указалъ своему спутнику на картину, висвшую на стн. На ней былъ изображенъ Спаситель, умершій на крест, голова его была опущена на грудь, изъ облака выступали ликъ и рука Бога Отца, которая прикасалась къ ран, нанесенной Спасителю копьемъ римскаго воина. Алая кровь текла изъ раны въ золотую чашу, поддерживаемую ангелами, и лилась черезъ ея края въ глубину ада, гд души гршниковъ, горвшія въ огн, съ открытыми ртами, жадно ловили падающія капли.
— Можетъ ли быть что безобразне подобнаго извращенія святыни!— сказалъ офицеръ взволнованнымъ голосомъ.— Какія нелпыя представленія должна возбуждать эта картина въ воображеніи бднаго народа. Какъ охотно сорвалъ бы я ее со стны и бросилъ въ кучу сора. Посмотрите на вс эти безполезныя украшенія, на которыя такъ щедра наша католическая церковь. Необходимо вымести все это, но другой метлой, чмъ та, которую держитъ въ рук этотъ церковный сторожъ! Кто повсилъ эту картину? спросилъ онъ, обращаясь къ послднему.
— Нашъ новый священникъ выписалъ ее изъ Праги, отвтилъ съ гордостью сторожъ, опираясь на метлу.— Самъ архіепископъ Антонъ освящалъ ее! Сколько бы вы ни путешествовали, ваша милость, но вамъ нигд не удастся увидть такой картины. Посмотрите, какъ томятся эти души въ огн! Языкъ повисъ у нихъ изо рта, точно у собакъ въ жаркій лтній день. Что почувствуетъ каждый изъ насъ, когда наступитъ часъ страшнаго суда! Сколько голосовъ будутъ съ воплемъ молить Господа, чтобы онъ ниспослалъ имъ каплю святой крови, хотя при жизни никто изъ нихъ не хлопоталъ о спасеніи души путемъ покаянія и воздыханій…
Потокъ краснорчія благочестиваго сторожа былъ неожиданно прерванъ, такъ какъ въ дверяхъ ризницы показалась голова священника, который позвалъ его къ себ, хотя, повидимому, съ единственною цлью узнать, кто такъ громко разговариваетъ въ церкви? Но въ то время, какъ съ одной стороны выглянуло широкое, грубое лицо Гаслика, изъ противоположныхъ дверей появилась величественная фигура имперскаго графа въ голубомъ бархатномъ кафтан, вышитомъ серебромъ, съ богато украшенной шпагой и крестомъ св. Стефана на красной лент съ зелеными полосами. Гаррахъ первый замтилъ его и поспшно подошелъ къ нему, они вполголоса обмнялись нсколькими словами, и графъ Эрбахъ, снявъ шляпу, подошелъ къ офицеру посл трехъ почтительныхъ поклоновъ.
— Дозволено ли мн будетъ привтствовать графа Фалькенштейна на моей земл? спросилъ онъ.
На лиц офицера выразилось удивленіе и какъ бы тнь недоврія и досады. Наступила минута молчанія, онъ провелъ рукой по лбу и сказалъ:
— Если не ошибаюсь, вы графъ Эрбахъ? Нсколько лтъ тому назадъ, во время моей поздки въ Франкфуртъ, я встртилъ васъ въ Гейссенштам у графа Евгенія Шенборна… Очень радъ, что опять встртился съ вами! Мы осматривали церковь, нкоторыя вещи намъ не особенно понравились въ ней.
— Слдовательно, я могу разсчитывать, что ваше сіятельство не откажетъ мн въ своемъ содйствіи, если мн придется жаловаться архіепископу на здшняго священника?
— Разумется!.. Чмъ скоре выметемъ мы весь этотъ соръ, тмъ лучше!..
Онъ произнесъ эти слова съ видимымъ усиліемъ. Съ самаго момента, когда графъ Эрбахъ вошелъ въ церковь, онъ чувствовалъ непреодолимое желаніе разспросить его о нкоторыхъ вещахъ и уяснить одинъ вопросъ, но чувство собственнаго достоинства и боязнь оскорбить графа не позволяли ему коснуться прошлаго. Два раза встртилъ онъ этого человка въ Венеціи. Въ первый разъ онъ увидлъ графа Эрбаха, идущаго рядомъ съ, дамой, которую велъ подъ руку старикъ черезъ толпу масокъ, наполнявшихъ площадь св. Марка. Во второй разъ они встртились ночью передъ однимъ дворцомъ на лстниц, ведущей къ каналу. Одинъ изъ нихъ, при вид другаго, ухватился за рукоятку своей шпаги. ‘Неужели графъ не узнаетъ меня’? спрашивалъ онъ себя съ безпокойствомъ, ‘или ‘онъ забылъ ту памятную для меня ночь’!
Графъ Эрбахъ, какъ бы угадывая его мысли, сказалъ:
— Я узналъ отъ конюха въ гостинниц, что ваше сіятельство остановились здсь проздомъ. Меня привела къ вамъ не только обязанность вассала засвидтельствовать свое почтеніе властелину, но и надежда, что ваше сіятельство снизойдетъ къ моей просьб и согласится провести ночь въ моемъ замк.
Офицеръ видимо колебался и въ первую минуту хотлъ отвтить отказомъ, но, посл нкотораго раздумья, сказалъ:
— Очень благодаренъ вамъ, графъ, за ваше любезное приглашеніе и съ удовольствіемъ принимаю его. Вашъ замокъ славится своимъ красивымъ мстоположеніемъ. Я найду въ немъ тишину и спокойствіе, которыя всегда полезны такому безпокойному человку, какъ я.
Съ этими словами онъ подалъ руку графу Эрбаху, который почтительно поцловалъ ее.
— У вашего сіятельства много преданныхъ вамъ вассаловъ, но ни одного изъ нихъ вы не могли боле осчастливить, чмъ меня, принявъ мое приглашеніе! сказалъ графъ Эрбахъ.
— Не думайте, чтобы ваше приглашеніе не налагало на васъ нкоторыхъ обязательствъ, сказалъ офицеръ съ веселой улыбкой.— Я не одинъ здсь. Помимо Эрнеста Гарраха, который, повидимому, знакомъ съ вами, я хочу навязать вамъ еще одного гостя. Но куда двался мой новый знакомый? Пойдемъ отыщемъ его.
Они нашли молодаго бюргера на прежнемъ мст подъ оршникомъ. Онъ говорилъ съ хозяиномъ гостинницы относительно лошадей и экипажа для своего дальнйшаго путешествія. Но теперь ему пришлось поневол уступить настоятельному приглашенію знатныхъ господъ, которымъ онъ видимо понравился, за исключеніемъ Гарраха, смотрвшаго на него съ недовріемъ.
Графъ Эрбахъ ласково протянулъ ему свою руку и немного смутился, когда молодой бюргеръ, намренно или случайно, отвтилъ ему многозначительнымъ пожатіемъ руки. Онъ ласково улыбнулся своему новому знакомому и въ свою очередь крпко пожалъ ему руку.

ГЛАВА VI.

Австрія переживала смутное время. Все еще царствовала умная Марія Терезія, которая, посл смерти Фердинанда II, сплотила въ. одно государство обширныя земли, различные племена и народы, и держала ихъ подъ властью католической церкви и аристократіи. Но въ этомъ государств не было внутренней связи, составныя его части, насильственно соединенныя между собою, распадались все боле и боле. Шаткость общественнаго строя была не столько ощутительна для сельскаго населенія, гд масса, угнетенная крпостнымъ правомъ, жила безсмысленной жизнью день за день, и также не для городскихъ ремесленниковъ, которые были почти исключительно поглощены своими матеріальными интересами. Всего боле сознавалъ ее интеллигентный классъ, къ которому принадлежало большинство дворянъ, и бюргеры, выдающіеся своимъ образованіемъ, какъ то: доктора, юристы, богатые купцы, владльцы фабрикъ и пр.
Рядомъ съ приверженцами старины, можно было встртить и новаторовъ, которые пока выражали свой образъ мыслей въ разговорахъ и письмахъ, такъ какъ время дятельности еще не наступило для нихъ. Броженіе охватило все населеніе обширной имперіи, предвщая близкій. переворотъ, настоящіе поводы къ которому оставались тайной для большинства. Въ то время, какъ одни открыто высказывали свое недовольство существующимъ порядкомъ вещей, другіе были убждены, что скоро наступитъ золотой вкъ и что стоитъ только терпливо выждать его. При этомъ весьма немногіе понимали, чего собственно могутъ они ожидать отъ будущаго и въ чемъ должна состоять новизна, къ которой вс такъ жадно стремились. Либеральные дворяне не подозрвали, что камень, который они хотли выломать изъ стны, повлечетъ за собой паденіе всего зданія, и что, въ силу новаго порядка вещей, имъ придется пожертвовать всми своими правами. Равнымъ образомъ, несчастные поденщики и крестьяне, страдавшіе подъ гнетомъ крпостнаго права, вроятно, прокляли бы то блестящее будущее, къ которому они такъ жадно стремились, еслибы знали, что они мняютъ свое жалкое существованіе еще на худшее и что плодами реформъ воспользуются только ихъ внуки и правнуки!
Вс были въ томительномъ ожиданіи и врили въ исполненіе своихъ несбыточныхъ надеждъ, всхъ одинаково ослпляла далекая туманная картина земнаго рая, гд люди, руководимые разумомъ и нравственностью, будутъ наслаждаться невозмутимымъ счастьемъ и спокойствіемъ. Еще неприглядне казалась тяжелая дйствительность, гд на каждомъ шагу встрчались остатки средневковаго варварства, которые нужно было искоренить, во что бы то ни стало, хотя никто не зналъ, какъ приняться за дло и съ чего начать. Для всхъ -было ясно, что Австрія, въ смысл прогресса, далеко отстала даже отъ незначительной Пруссіи, къ которой она относилась всегда съ такимъ пренебреженіемъ, и что она должна теперь идти гигантскими шагами, чтобы занять свое прежнее мсто на материк.
Упорные приверженцы политическихъ традицій, освященныхъ многолтнею давностью, жаловались, что Марія-Терезія уже не такъ милостива къ нимъ, какъ въ былыя времена, и что она недостаточно довряетъ мудрости почетныхъ представителей духовенства. Но что значили эти жалобы сравнительно съ тмъ безпокойствомъ и боязнью, которыя внушалъ имъ сынъ Маріи-Терезіи, римско-германскій императоръ Іосифъ II. Пока онъ довольствуется скромнымъ титуломъ соправителя и не осуществилъ насильственно ни одной реформы изъ опасенія возбудить неудовольствіе своей матери, но въ мелочахъ онъ уже проявилъ такія черты характера, которыя наполнили тяжелымъ предчувствіемъ сердца старыхъ придворныхъ и совтниковъ Маріи-Терезіи. Въ немъ замтна была ненасытная жажда дятельности и отвращеніе отъ наружнаго блеска, этикета и пышности, которые считались обязательными при австрійскомъ двор. ‘Страсть къ нововведеніямъ, которая впервые появилась у насъ посл смерти Карла IV’, писалъ своему пріятелю князь Кевенгиллеръ, одинъ изъ приближенныхъ Маріи-Терезіи, ‘возрастаетъ теперь съ каждымъ днемъ, и настолько сильна въ молодомъ император, что скоро мы дойдемъ до полнаго отсутствія порядка или этикета при австрійскомъ двор. Одна мать иметъ извстное вліяніе на этого господина, который считаетъ старые обычаи за пустые предразсудки, она могла бы помшать многимъ сомнительнымъ реформамъ, но она сама отчасти склонна къ нимъ, а съ другой стороны, ей часто недостаетъ для этого необходимаго мужества и настойчивости…’ Придворные съ неудовольствіемъ покачивали головами, когда Іосифъ II отмнилъ торжественные пріемы, сталъ запросто бесдовать съ народомъ и въ офицерскомъ мундир принималъ иностранныхъ пословъ. Вна приходила въ ужасъ отъ подобныхъ нововведеній, между тмъ, это были только слабые проблески тхъ реформъ, которыми была полна голова императора.
Здсь, въ Богеміи, вдали отъ чопорнаго двора императрицы-матери и непріязненныхъ и любопытныхъ взоровъ, онъ не считалъ нужнымъ соблюдать какія бы то ни было правила придворнаго этикета, тмъ боле, что путешествовалъ инкогнито, подъ именемъ графа Фалькенштейна. Сознавая превосходство своего ума, онъ не боялся унизить все императорское достоинство и охотно вмшивался въ народную толпу, чтобы узнать ея привычки нужды и потребности, увренный въ томъ, что онъ не останется незамченнымъ.
Ему нравилось общество, которое случайно собралось вокругъ него въ богемскомъ замк, здсь онъ чувствовалъ себя свободне, нежели среди своей обычной обстановки въ императорскомъ дворц. Уваженіе, съ какимъ относился къ нему имперскій графъ и его гости, боле льстило самолюбію Іосифа II, нежели вс увренія въ врности и преданности, которыя онъ такъ часто слушалъ отъ своихъ придворныхъ, не обращая на нихъ никакого вниманія.
Пріятная прохлада царила въ небольшой зал, гд былъ приготовленъ роскошный ужинъ. Легкій втеръ, врываясь время отъ времени въ открытыя окна, проносился надъ восковыми свчами, горвшими въ канделябрахъ, пламя наклонялось то въ ту, то въ другую сторону, и поперемнно освщало лица собесдниковъ. Патеръ Ротганъ незамтно овладлъ вниманіемъ небольшаго общества, благодаря своему краснорчію и разнообразнымъ свдніямъ. Графъ Эрбахъ представилъ его высокому постителю съ лестнымъ отзывомъ объ его достоинствахъ и учености.
Іосифъ вжливо отвтилъ на поклонъ патера и заговорилъ съ. нимъ.
— Когда я встрчаю представителя католическаго духовенства въ миролюбивыхъ отношеніяхъ съ лицами другого исповданія, сказалъ онъ,— то это обстоятельство всегда располагаетъ меня въ его пользу!..
Патеръ употребилъ вс усилія, чтобы поддержать пріятное впечатлніе, которое онъ произвелъ на императора. Онъ старался дать такое направленіе разговору, чтобы послднее ршительное слово оставалось за Іосифомъ, который охотне слушалъ, нежели говорилъ, и всегда высказывалъ свое мнніе короткими отрывистыми фразами. Предстоящее путешествіе Бухгольца въ Ломбардію послужило богатой и разнообразной темой для бесды случайно собравшагося общества, говорили о городахъ, чрезъ которые будетъ прозжать молодой бюргеръ, объ его родин, достопримчательностяхъ Берлина, великомъ корол и возможности новой войны съ Пруссіей.
— Я признаю необходимость войны въ извстныхъ случаяхъ, сказалъ Іосифъ,— но, къ несчастью, не гожусь въ полководцы.
— Не одна война даетъ безсмертіе монархамъ, скромно замтилъ патеръ. Многіе изъ нихъ, по справедливости, считаются благодтелями своего народа, благодаря тому, что издали хорошіе законы и заботились о благ своего государства. Посл воинственнаго Трояна, слдовали миролюбивые императоры, которые пользуются не меньшей славой: Адріанъ, Антоній и Маркъ Аврелій. Такому незначительному монарху, какимъ былъ прусскій король до своихъ побдъ, ничего не оставалось, какъ взяться за шпагу. Но властелинъ обширнаго, хорошо устроеннаго государства, найдетъ и въ мирныхъ занятіяхъ источникъ неувядаемой славы и полную возможность длать добро.
— Я вполн согласенъ съ вами, почтенный патеръ, но, къ сожалнію, не мы одни управляемъ міромъ,— и у насъ есть молодые безпокойные сосди! сказалъ Іосифъ, указывая на Бухгольца, который въ это время безпокойно поворачивался на стул.
Это замчаніе вызвало громкій смхъ остальнаго общества и увеличило смущеніе молодаго бюргера, но, сдлавъ надъ собой усиліе, онъ отвтилъ съ улыбкой:— Что касается меня лично, то я, въ качеств скромнаго ремесленника, искренній врагъ всякой войны. Въ воинственномъ государств рабочая сила всегда играетъ самую жалкую роль. Я считаю это вполн естественнымъ. Солдаты, защищая отечество, жертвуютъ своей жизнью, и по этому едва ли можно ставить имъ въ вину, что они всюду желаютъ бытъ первыми и относятся съ презрніемъ къ шелкопрядамъ.
— Да здравствуютъ шелкопряды! сказалъ Іосифъ, чокаясь съ Бухгольцемъ.
— Это слово иметъ у насъ растяжимое значеніе, сказалъ графъ Эрбахъ.— Не даромъ сравниваютъ ученыхъ съ шелковичными червями. Они также прядутъ нити драгоцнной ткани, которой пользуются отдльныя личности. Я не разъ задавалъ себ вопросъ: для кого собственно существуютъ искусства и науки? Изъ милліоновъ людей едва ли тысячи наслаждаются ихъ сокровищами, они недоступны ни для крестьянъ, ни для бдняковъ вообще, а составляютъ достояніе однихъ богачей и такъ называемаго образованнаго класса…
— Я нахожу такой порядокъ вещей абсолютно вреднымъ, замтилъ патеръ Ротганъ.— Мы должны устранить его по мр возможности. Не подлежитъ сомннію, что высоты и пропасти существуютъ везд и горы не могутъ сдлаться долинами. Но, по примру нашего Спасителя, который не длалъ различія между богатыми и бдными, мы обязаны употребить вс усилія, чтобы знаніе получило наибольшее распространеніе въ народ.
— Дайте намъ какъ можно больше школъ! воскликнулъ Іосифъ. Школа — наше единственное спасеніе! Если бы вс духовные думали, какъ вы, патеръ. Но, къ сожалнію, наше католическое духовенство видитъ въ каждомъ школьник будущаго еретика. Вотъ главная причина, почему Австрія отстала въ дл образованія отъ другихъ нмецкихъ земель. Нашъ календарь переполненъ праздничными днями, которые способствуютъ лни и невоздержанію. Наша жизнь должна представлять, прежде всего, непрестанный трудъ.
— Для большинства — несомннно, но не для отдльныхъ личностей: съ досугомъ связано творчество! возразилъ патеръ Ротганъ. Но и помимо этого, неужели вы не признаете за человкомъ права бжать отъ суеты мірской и жить созерцательной жизнью?
— Нтъ! отвтилъ Іосифъ рзкимъ тономъ.— Кто живетъ въ государств, тотъ обязанъ служить ему. Немало такихъ занятій, гд работа не мшаетъ созерцанію и гд, молясь Богу, можно помогать меньшей братіи. Въ монастыряхъ подъ словомъ созерцаніе обыкновенно скрывается лнь и бездліе!..
— Мн кажется, что служеніе Богу, прежде всего, должно состоять въ забот о благ людей и облегченіи ихъ страданій, сказалъ графъ Эрбахъ.— Неужели заслуги врача, который съ опасностью жизни посвящаетъ все свое время чумнымъ больнымъ, мене угодны Всевышнему, чмъ молитва, которую безсознательно бормочетъ монахъ, или проповдь нашего католическаго священника передъ заспанной паствой?
— Я вполн раздляю ваше мнніе, сказалъ Іосифъ, пожимая руку хозяину дома.— Кто любитъ людей, тотъ любитъ Бога!
— Если такой взглядъ будетъ когда нибудь осуществленъ монахомъ, то это доставитъ счастье милліонамъ людей! сказалъ патеръ.— Даже въ самомъ стремленіи его подавить зло и доставить побду добру я вижу своего рода героизмъ и преклоняюсь передъ нимъ.
Іосифъ всталъ съ своего мста и съ волненіемъ прошелся по комнат.
— Человкъ самъ по себ безсиленъ, сказалъ онъ,— чтобы сдлать что-либо, онъ долженъ имть за собою большинство. Въ противномъ случа, онъ встрчаетъ на каждомъ шагу всевозможныя препятствія, которыя парализуютъ его волю и способность дйствовать. Что было хорошо и полезно сто лтъ тому назадъ, то теперь кажется намъ безсмысленнымъ, хотя въ то же время мы не ршаемся сдвинуть одинъ камень ветхаго зданія, изъ боязни, чтобы оно не обрушилось на насъ. Въ этомъ весь трагизмъ нашего положенія, мой дорогой графъ!
— Разв мы не переживаемъ то же самое въ нашей личной жизни? отвтилъ графъ Эрбахъ.— Рано или поздно каждый изъ насъ вынужденъ отказаться отъ понятій и отношеній, съ которыми было связано его личное счастье, и мы испытываемъ такое же тяжелое чувство, какъ будто сами зажигаемъ нашъ собственный домъ. Но проходятъ годы, и когда мы спокойно оглянемся на прошлое, то видимъ, что пережитая драма была необходима и что въ этомъ заключается прогрессъ. Какъ въ частной жизни, такъ и въ жизни цлаго государства, ничто не дается безъ труда и тяжелыхъ жертвъ.
— Совершенно врно, подтвердилъ Іосифъ вполголоса и, замтивъ, что молодой бюргеръ слушалъ рчь графа съ усиленнымъ вниманіемъ, онъ ласково спросилъ его:
— Что скажете вы на это, г. Бухгольцъ? Случалось ли вамъ испытывать то, о чемъ говоритъ графъ или, другими словами, приходилось ли вамъ самому наносить раны своему сердцу въ силу необходимости?
— Да, я испытывалъ это два раза въ моей жизни, отвтилъ съ смущеніемъ Бухгольцъ.— Но можетъ ли интересовать моя темная судьба такихъ знатныхъ и образованныхъ господъ!..
— Вы не должны стсняться этимъ, замтилъ съ живостью графъ Эрбахъ.— Вдобавокъ, я убжденъ, что въ вашей жизни нтъ такихъ тайнъ, которыя вы считали бы нужнымъ скрывать. И такъ, начинайте свой разсказъ!
— Я готовъ исполнить ваше желаніе, сказалъ Бухгольцъ,— хотя мн придется въ короткихъ словахъ разсказать вамъ мою біографію. Мой отецъ былъ достаточный человкъ и, замтивъ во мн хорошія способности, ршилъ посвятить меня ученой карьер. Между тмъ, съ дтства моей любимой мечтой было сдлаться живописцемъ, или скульпторомъ, но отецъ и слышать не хотлъ объ этомъ, такъ какъ считалъ всякое искусство пустымъ препровожденіемъ времени, не приносящимъ доходу. Онъ также не особенно уважалъ ученыхъ, но видлъ, по крайней мр, что нкоторые изъ нихъ достигаютъ чиновъ и почета. Такимъ образомъ, на семейномъ совт ршено было, что я сдлаюсь юристомъ, хотя я не имлъ къ этому ни малйшей склонности. Избгая ссоры съ отцомъ, я ршился навсегда отказаться отъ карьеры художника и, бросивъ, живопись съ отчаяніемъ въ сердц, отправился въ университетъ въ Галле. Это былъ мой первый искусъ. Второй наступилъ скоре, чмъ я могъ ожидать. Мой старшій братъ помогалъ отцу въ длахъ, два года все шло хорошо. Въ надежд доставить радость отцу и современемъ приносить пользу государству, я работалъ усердно, несмотря на то, что законовдніе по прежнему нисколько не занимало меня. Но тутъ пришло извстіе, что братъ поссорился съ отцомъ и ухалъ изъ Бранденбурга, дла были разстроены, силы начали измнять отцу, онъ не въ состояніи былъ заботиться одинъ о многочисленной семь… Я ршился вторично пожертвовать собой, такъ какъ увидлъ необходимость разстаться съ моими умственными занятіями, и обратиться въ дловаго человка. Новая непривычная работа ждала меня, я долженъ былъ обуздать свое сердце и покориться долгу. Мн не пришлось раскаяться въ принесенныхъ жертвахъ, но я не знаю, хватило ли бы у меня силъ пережить вновь т мученія, которыя я испыталъ въ этихъ двухъ случаяхъ…
Простой разсказъ молодаго бюргера глубоко тронулъ присутствующихъ, хотя въ немъ было много недосказаннаго.
— Я радуюсь за васъ, сказалъ Іосифъ,— что вы теперь дете въ Италію. Прежняя страсть къ живописи, вроятно, не оставила васъ. Вы тамъ насмотритесь на картины и статуи, которыхъ не забудете во всю свою жизнь. Какая дивная природа будетъ окружать васъ! голубое небо, море…
— Какъ счастливы т, которые имютъ возможность путешествовать! добавилъ графъ Эрбахъ.— Я всегда жаллъ бдняковъ, которые всю жизнь должны оставаться на какомъ нибудь клочк земли. Можетъ ли что сравниться съ наслажденіемъ перезжать съ мста на мсто, посщать чужія земли, знакомиться съ чужими народами! Я вижу по выраженію лица патера Ротгана, что онъ не согласенъ съ этимъ, но это не мшаетъ мн остаться при моемъ мнніи. Сидя на одномъ мст, мы слишкомъ предаемся нашимъ личнымъ заботамъ и страданіямъ, между тмъ какъ во время путешествія, подъ вліяніемъ новыхъ впечатлній, притупляется всякое горе. Если бы я былъ могущественнымъ государемъ, то проводилъ бы всю жизнь въ путешествіяхъ, подобно императору Адріану.
— Я предполагаю, что Адріанъ путешествовалъ не для одного развлеченія, замтилъ Іосифъ.— Его главная цль была — познакомиться съ подвластными ему землями и своими подданными, чтобы доставить имъ возможное счастье.
— Мудрецы у всхъ народовъ, сказалъ патеръ,— смотрли на человческую жизнь, какъ на вчное странствованіе отъ мрака къ свту, отъ заблужденій къ истин и отъ скорби въ блаженству… Путешествіе, предпринятое государемъ и выполненное имъ съ тою цлью, о которой говоритъ графъ Фалькенштейнъ, напоминаетъ ходъ блестящей звзды, которая на своемъ пути распространяетъ свтъ и тепло. Благодарные люди радостно привтствуютъ ее, какъ предвстницу лучшей будущности…
— Да здравствуетъ Адріанъ, великій путешественникъ! сказалъ графъ Эрбахъ, поднимая свой стаканъ: — такъ какъ мы не имемъ права назвать того государя, о которомъ такъ поэтически выразился многоуважаемый патеръ.
Іосифъ, улыбаясь, чокнулся съ хозяиномъ дома и, подозвавъ патера къ окну, сказалъ ему что-то вполголоса.
Разговоръ императора съ бывшимъ іезуитомъ продолжался всего нсколько секундъ.
— Рано или поздно наступитъ мой часъ, добавилъ вслухъ Іосифъ, желаю, чтобы онъ былъ и вашимъ. До свиданія,
Патеръ низко поклонился императору и, простившись съ хозяиномъ дома и Раррахомъ, вышелъ вонъ. Фрицъ Бухгольцъ послдовалъ его примру. Графъ Эрбахъ проводилъ своихъ гостей до передней, отдавъ приказъ слуг отвести молодого бюргера въ назначенную ему комнату въ верхнемъ этаж.
Между тмъ, патеръ медленно спустился по лстниц, ведущей на дворъ.
Со стороны развалинъ башни слышалось пніе прекраснаго женскаго голоса. Патеру показалось, что это голосъ Короны, но вслдъ затмъ раздалось сопрано мене искусное и слабе перваго. На груд развалинъ появилась стройная фигура Гедвиги, лунный свтъ скользнулъ по ея лицу, она указывала рукой на освщенныя окна валы, гд только что кончился ужинъ.
Длинная тнь патера отчетливо обрисовалась на камняхъ вымощеннаго двора, который въ это время былъ ярко освщенъ луной. Гедвига отскочила въ испуг и скрылась за развалинами. Пніе умолкло.
Сторожъ отворилъ ворота патеру и снова заперъ ихъ. На двор царила мертвая тишина. Гедвига вернулась на прежнее мсто, осторожно оглядываясь по сторонамъ.
Извстіе, сообщенное Гедвигой, что императоръ въ замк и что онъ тотъ самый всадникъ, съ которымъ он разговаривали у садовой стны, возбудило любопытство Короны, ей захотлось увидть его. Можетъ быть, онъ подойдетъ къ окну, или выйдетъ въ садъ… Разсчитывая на это, она вышла съ Гедвигой изъ своей комнаты, какъ только графъ слъ за ужинъ съ своими гостями, и поспшила къ развалинамъ, откуда можно было отчасти видть то, что длалось въ столовой, благодаря открытымъ окнамъ.
Графъ Эрбахъ и Іосифъ остались одни въ зал. Слуги, убравъ ужинъ, удалились. Эрнстъ Гаррахъ вышелъ, чтобы сдлать вс необходимыя приготовленія въ спальн его величества. Чмъ мене обращалъ вниманія императоръ-философъ на вншность и всякія формальности, тмъ важне казались они Гарраху, который считалъ себя отвтственнымъ передъ императрицей-матерью за вс странности ея сына. Сегодняшняя встрча съ незнакомымъ господиномъ у шинка обошлась счастливе, чмъ онъ ожидалъ. Общество за ужиномъ держало себя по всмъ правиламъ придворнаго этикета. Императрица, вроятно, не нашла бы ничего дурного въ знакомств ея сына съ бывшимъ іезуитомъ. Что же касается Бухгольца, то онъ думалъ, что отдавая отчетъ ея величеству, можно будетъ умолчать о нкоторыхъ подробностяхъ и выдать его за торговаго агента прусскаго короля…
Размышляя такимъ образомъ, Гаррахъ съ безпокойствомъ думалъ о завтрашнемъ дн, но надялся, что при его бдительности ему удастся предупредить всякое отступленіе отъ придворнаго церемоніала.
Между тмъ, императоръ Іосифъ, отпустивъ патера, съ возрастающимъ нетерпніемъ ожидалъ минуты, когда онъ останется наедин съ графомъ Эрбахомъ. Ему казалось, что слуги слишкомъ долго убираютъ ужинъ и что Гаррахъ медлитъ съ своимъ уходомъ. Онъ не хотлъ удалить его раньше времени, изъ боязни возбудить этимъ подозрніе графа и помшать его откровенности.
Наконецъ, Гаррахъ молча вышелъ изъ комнаты.
Когда шумъ его шаговъ затихъ въ передней, Іосифъ отошелъ отъ окна.
Графъ Эрбахъ задумчиво стоялъ среди залы, облокотившись на спинку кресла. Свтъ восковыхъ свчей прямо падалъ на его лицо, на которомъ не видно было и тни смущенія или неудовольствія.
— Неужели я ошибся? спрашивалъ себя съ недоумніемъ Іосифъ.— Но, такъ или иначе, я постараюсь вызвать его на откровенность…
— Благодарю васъ за пріятный вечеръ, сказалъ онъ, обращаясь къ графу Эрбаху.— Теперь я надюсь, что вы, въ свою очередь, доставите мн удовольствіе и постите меня въ Вн.
— Я только что вернулся изъ Италіи и былъ проздомъ въ Вн.
— Вы были въ Италіи? Герцогъ тосканскій писалъ мн, что въ прошлую, зиму графъ Эрбахъ очаровывалъ флорентинское общество своимъ остроуміемъ и любезностью.
— Великій герцогъ былъ очень милостивъ ко мн. Я провелъ нсколько мсяцевъ во Флоренціи, и съ удовольствіемъ вспоминаю объ этомъ город, гд нтъ ни такого формализма, какъ въ Рим, ни такой распущенности, какъ въ Венеціи. Веселье въ этомъ город уживается съ серьезнымъ настроеніемъ, что, судя по описаніямъ, составляло отличительную черту средневковаго общества…
Іосифъ не разслышалъ послдней фразы, потому что былъ весь поглощенъ занимавшимъ его вопросомъ.
— Вы упомянули о Венеціи, сказалъ онъ.— Долго ли вы прожили тамъ?
— Я былъ тамъ во время карнавала.
— Вы говорите это какимъ-то страннымъ, недовольнымъ голосомъ! Дйствительно, венеціанскіе игроки издавна славились своими продлками. Представители высшихъ классовъ во времена республики содержали банки и занимались шулерствомъ…
— Вы, вроятно, предполагаете, что я попалъ въ руки игроковъ и они очистили мои карманы. Въ этомъ не было бы ничего особеннаго, я въ долгахъ чуть ли не съ пеленокъ и до смерти не избавлюсь отъ нихъ. Долги — наслдственное зло нмецкаго дворянства, и нисколько не безпокоятъ меня.
— Или, быть можетъ, вамъ измнила возлюбленная въ ненавистной для васъ Венеціи съ ея таинственными гондолами?
— Этого не могло случиться, потому что я былъ въ Венеціи съ моей женой!
До сихъ поръ они разговаривали въ шутливомъ тон холостяковъ, бесдующихъ о карточной игр, маскахъ и любовныхъ приключеніяхъ, когда даже серьезное чувство выражается въ легкомысленной и хвастливой форм. Но послднія слова графа Эрбаха, и въ особенности интонація его голоса, были слишкомъ серьезны, чтобы видть въ нихъ тнь шутки.
Іосифъ измнился въ лиц и едва могъ удержаться отъ восклицанія удивленія и даже отчасти испуга.
— Вы женаты! Мой братъ въ своихъ письмахъ ни разу не писалъ мн о вашей жен… Извините за откровенность, но, по моему мннію, вы представляете собою такой законченный типъ холостяка, что мн трудно убдиться въ противномъ.
Послдняя фраза была сказана тономъ вопроса, и графъ Эрбахъ долженъ былъ отвтить на нее.
— Я женатъ на графин Шварценбергъ. Моя жена живетъ теперь въ Париж съ своимъ дядей, княземъ Лобковичемъ, при двор вашей сестры, французской королевы.
— Въ Версали! Урожденная Шварценбергъ!..
— Да, Рената Шварценбергъ.
— Это была его жена, я принялъ ее за двушку! промелькнуло въ голов Іосифа, но онъ овладлъ собой и сказалъ спокойнымъ голосомъ:
— Я не помню, чтобы графиня Шварценбергъ когда нибудь была, при нашемъ двор.
— Едва ли не въ тотъ самый день, какъ ее представили императриц, она выхала изъ столицы и жила постоянно въ Богеміи. Посл нашей свадьбы, мы прозжали черезъ Вну, но не являлись ко двору, такъ какъ въ это время вы были въ отсутствіи, равно и ея величество императрица.
— Простите меня, дорогой графъ! воскликнулъ Іосифъ, протягивая руку графу Эрбаху.— Если бы я могъ предчувствовать такое усложненіе… Но я не виноватъ въ томъ гор, которое готовится вамъ… Какое странное совпадете! Въ настоящую минуту вы не поймете меня, и я слишкомъ взволнованъ, чтобы дать вамъ объясненіе, которое вы вправ требовать отъ меня… Въ другой разъ! Одно несомннно, что я никогда больше не отпущу васъ отъ себя. Вы не должны покидать меня!
Онъ отошелъ отъ графа быстрыми шагами, закрывъ лицо рукою, быть можетъ, вслдствіе инстинктивнаго желанія скрыть волненіе, выразившееся въ чертахъ его лица.
Но эта предосторожность была лишняя, потому что графъ былъ настолько встревоженъ, что не въ состояніи былъ обращать вниманія на то, что длалось вокругъ него. Мысли путались въ его голов, онъ молча стоялъ на мст, опустивъ голову на грудь.
Іосифъ опять подошелъ къ нему.
— Позвольте мн сдлать еще одинъ вопросъ, если вы общаете мн вашу дружбу, о которой я прошу васъ не въ качеств императора, а какъ простой человкъ, который съ первой минуты нашей встрчи почувствовалъ къ вамъ искреннюю симпатію…
— Спрашивайте, ваше величество!
— Ваше супружество было несчастливо?
Графъ почти ожидалъ этого вопроса.
— Могу ли я, вмсто отвта, разсказать вамъ небольшую исторію? Одинъ изъ моихъ предковъ, владвшій этимъ замкомъ, имлъ трехъ сыновей и объявилъ, что онъ назначитъ своимъ наслдникомъ того изъ нихъ, который отыщетъ трехъ шутовъ такой непроходимой глупости, что они въ этомъ отношеніи превосходили бы всхъ дураковъ Римско-Германской имперіи. Младшему изъ сыновей удалось выполнить это странное условіе завщанія и получить наслдство. Въ память этого событія, надъ входомъ старой башни высчены были изъ камня головы трехъ величайшихъ дураковъ имперіи, хотя ихъ лица настолько уродливы, что, по всмъ вроятіямъ, они скоре принадлежатъ фантазіи художника, нежели дйствительности.
— Кто были эти дураки по своему общественному положенію?
— Одинъ изъ нихъ, какъ разсказываетъ хроника, былъ богатый баронъ, который хотлъ разомъ все передлать въ своихъ помстьяхъ. Онъ веллъ разорить свой замокъ, чтобы вмсто него построить новый, боле красивый, затмъ онъ приказалъ срубить лсъ, чтобы имть пахатную землю, обратилъ свои поля въ луга, крестьянамъ далъ свободу и обращался съ ними, какъ съ равными, хотлъ уничтожить собственность и бракъ… Наконецъ, его собственные крестьяне поймали его и доставили роднымъ, которые ршили на семейномъ совт лишить его свободы. Наслдникъ моего предка познакомился съ нимъ въ Швабіи, съ другимъ дуракомъ онъ встртился на границ Тироля. Этотъ жилъ въ прекрасномъ замк, стоявшемъ на высокой гор, и пользовался общимъ уваженіемъ въ стран. Нсколько лтъ онъ слылъ даже за мудреца, но подъ конецъ глупость его все-таки обнаружилась. Ему пришла фантазія длать ручными лисицъ и волковъ и пріучать орловъ къ охот за мелкими птицами. Никакая неудача не останавливала его и онъ продолжалъ свои попытки. Между прочимъ, онъ купилъ у одного странствующаго цыганскаго табора пятилтнюю двочку, которая, по его предположенію, была украдена въ венеціанской области. Не имя дтей, онъ воспитывалъ ее, какъ своего собственнаго ребенка, берегъ и наряжалъ, какъ принцессу. Двочка выросла и обратилась въ стройную красавицу, по никакое воспитаніе не могло обуздать ея дикой натуры. Напрасно добрые люди совтовали ея пріемному отцу запереть ее во-время въ монастырь, онъ не хотлъ никого слушать, въ томъ убжденіи, что его воспитаніе принесетъ, рано или поздно, свои плоды. Онъ строго охранялъ молодую двушку, ни одному молодому человку не было доступа въ замокъ, онъ не иначе отпускалъ ее изъ дому, какъ въ закрытомъ портшез, и самъ всегда сопровождалъ ее верхомъ. Но что вышло изъ всего этого? Молодая цыганка усвоила себ вс пороки и притворство культурныхъ людей. Когда она увидла, что ничего не достигнетъ открытымъ сопротивленіемъ, то неожиданно перемнила обращеніе и усыпила бдительность безумнаго старика ласками и покорностью. Затмъ, выбравъ удобное время, она украла вс деньги и драгоцнности, какія были въ дом, и убжала съ какимъ-то юношей. Своего пріемнаго отца она привязала веревками къ постели и заткнула ему ротъ платкомъ изъ боязни, чтобы онъ своими криками не поднялъ на ноги слугъ. Къ разряду этихъ дураковъ слдуетъ причислить и меня, я также хотлъ воспитывать другихъ, забывая, что обоюдныя уступки составляютъ необходимое условіе брака. Я не считалъ нужнымъ слдить за собою, а только думалъ о томъ чтобы исправить характеръ моей жены и измнить ея взгляды. Къ несчастью, сознаніе нашихъ ошибокъ большею частью приходитъ къ намъ слишкомъ поздно.
— Не всегда, возразилъ Іосифъ. Если смерть не отняла у насъ любимаго существа, то мы имемъ еще возможность исправить передъ нимъ нашу вину. Для меня лично все кончено! Я лишился навсегда любимой женщины, которая для меня была дороже всего на свт. Вы страдаете отъ временной разлуки, потому что никогда не испытали другой разлуки — вчной! Можетъ ли вра въ загробную жизнь поддержать кого бы то ни было и уменьшить тоску осиротвшаго сердца? Я не считаю это возможнымъ. Когда опускается крышка гроба надъ дорогимъ покойникомъ и священникъ утшаетъ васъ общаніями рая, вы слышите злобный голосъ, который упорно нашептываетъ вамъ: ты никогда не увидишь его боле! никогда…
Со двора послышалось пніе молодыхъ женскихъ голосовъ.
Іосифъ замолчалъ и сталъ прислушиваться.
Немного погодя, об двушки вышли изъ развалинъ, успокоенныя тишиной, царившей въ замк.
— Я долженъ быть въ претензіи на васъ, мой дорогой графъ, сказалъ Іосифъ.— Вы спрятали отъ меня вашихъ дамъ!
— Ваше величество!..
— Да будетъ вамъ извстно, что я познакомился съ обими красавицами, хотя совершенно случайно. Въ наказаніе за вашу скрытность, вы должны доставить мн удовольствіе и пригласить ихъ сюда. Нтъ ли у васъ скрипки? мы могли бы заняться музыкой… Я особенно люблю ее въ тяжелыя минуты жизни, такъ какъ въ звукахъ ея заключается успокоительная сила, которая благотворно дйствуетъ на взволнованную душу.
Графу Эрбаху пришло въ голову, что онъ долженъ воспользоваться случаемъ и заручиться покровительствомъ императора для Короны, такъ какъ ея родные не посмютъ отказаться отъ подобнаго посредничества. Въ виду этого онъ разсказалъ своему гостю исторію молодой двушки, не упоминая о пвц. Но Іосифу уже было все извстно, такъ какъ старая графиня послала довренныхъ людей отыскивать свою внучку въ ближайшихъ женскихъ монастыряхъ и, между прочимъ, въ Лейтмериц, во время его пребыванія въ этомъ город. Узнавъ объ этомъ, онъ невольно вспомнилъ о красивой двушк, виднной имъ въ саду Таннбурга, и мысленно ршилъ, что это бжавшая графиня. Турмъ.
— Теперь, когда я окончательно убдился въ ея знатномъ происхожденіи, продолжалъ улыбаясь Іосифъ,— мн кажется, что мы сами должны сдлать ей визитъ, а не приглашать ее сюда. Судя по ея веселому пнію, она не будетъ въ претензіи, если мы явимся къ ней въ такой поздній часъ ночи.
По желанію Іосифа, немедленно былъ посланъ слуга къ Корон на противоположную сторону замка съ докладомъ о посщеніи господъ. Въ ожиданіи его возвращенія, графъ Эрбахъ сообщилъ императору о своемъ намреніи отправить Корону въ Парижъ, такъ какъ считаетъ несовмстнымъ съ рыцарской честью выдать ее на руки старой графин Турмъ, которая, вроятно, исполнитъ свое общаніе и запретъ молодую двушку въ монастырь.
— Въ виду этого, добавилъ графъ,— я ршился прибгнуть къ милости вашего императорскаго величества и просить васъ написать нсколько словъ ея величеству Маріи Антуанет, чтобы она взяла Корону подъ свое высокое покровительство.
— Мы еще поговоримъ объ этомъ, возразилъ Іосифъ.— Само собою разумется, что ее не слдуетъ запирать въ монастырь, она слишкомъ молода, чтобы проводить жизнь въ заключеніи среди нашихъ испорченныхъ католическихъ монахинь!.. Но въ данную минуту я не способенъ соображать что-либо. Все, что вы разсказали, кажется мн какимъ-то сновидніемъ!..
Вошелъ слуга съ докладомъ, что фрейлейнъ ожидаетъ господъ.
Іосифъ взялъ подъ руку графа Эрбаха, они шли по длиннымъ корридорамъ, едва освщеннымъ восковой свчей, которую слуга несъ передъ ними, шаги ихъ глухо раздавались по каменному полу.
— Ваша исторія о трехъ дуракахъ въ высшей степени поучительна, продолжалъ Іосифъ.— Сколько мудрости и безумія въ ихъ желаніи преобразовать свтъ, пересилить природу… Не можете ли вы сообщить мн, когда жили эти чудаки, хотя подобныхъ идеалистовъ можно встртить во вс времена…
— Башня построена въ половин пятнадцатаго столтія, отвтилъ графъ,— на герб, украшенномъ головами трехъ дураковъ, даже выставленъ 1468 годъ. Я нашелъ разсказъ объ этой исторіи въ рукописи, хранившейся въ замк и написанной по окончаніи Тридцатилтней войны.
— Но вы говорили мн только о двухъ дуракахъ, кто же былъ третій?
Въ эту минуту слуга отворилъ дверь, которая вела въ комнату Короны.
Молодыя двушки въ ожиданіи гостей преобразили ее въ небольшую концертную залу, убранную цвтами. Фортепьяно было открыто, віолончель стояла у стола, скрипка покойнаго графа, перешедшая во владніе Рехбергера, лежала на низкомъ табурет, на пюпитрахъ разложены были ноты. Вся комната была ярко освщена восковыми свчами.
Корона встртила гостей привтливой улыбкой. Гедвига стояла въ углу съ опущенными глазами, на щекахъ ея горлъ яркій румянецъ.
— Добрый вечеръ! сказалъ Іосифъ.— Какъ хорошо и уютно у васъ. Съ какимъ вкусомъ убрали вы комнату! Въ этомъ отношеніи женщины всегда останутся феями…
— Вы приказали благодарить насъ за наше пніе въ такихъ лестныхъ выраженіяхъ, отвтила Корона,— что мы сочли своимъ долгомъ употребить вс усилія, чтобы принять достойнымъ образомъ такихъ любителей музыки!
— Вы, повидимому, желаете, фрейлейнъ, чтобы мы занялись музыкой?
— Да, если вамъ будетъ угодно, возразила Корона.
Съ этими словами она сла у фортепіано и взяла нсколько аккордовъ. Графъ Эрбахъ послдовалъ ея примру и провелъ смычкомъ по струнамъ віолончели. Іосифъ перелистывалъ ноты.
— Вотъ тріо Гайдена для віолончели, скрипки и фортепіано сказалъ императоръ, взявъ ноты съ пюпитра.— Я мало знакомъ съ этимъ композиторомъ, но слышалъ о немъ самыя восторженныя похвалы отъ Николая Эстергази, капеллой котораго онъ уже дирижируетъ нсколько лтъ. Если вы согласны, то мы сыграемъ это тріо, только заране прошу снисхожденія. Судя по вашему пнію, фрейлейнъ, вы настоящая артистка, графъ, вроятно, хорошо владетъ віолончелью, но я принадлежу къ числу самыхъ посредственныхъ скрипачей.
Онъ взялъ скрипку и нсколько смутился, потому что въ эту минуту въ комнат раздался веселый смхъ Короны.
— Посмотрите, кузенъ Эрбахъ, сказала она, указывая на окно.
На выступающемъ карниз сидла кошка и жалобно мяукала.
Испуганная смхомъ молодой двушки, она соскочила на лугъ, освщенный серебристымъ свтомъ луны, и продолжала мяукать.
Іосифъ настроилъ свою скрипку.
— Какой превосходный инструментъ! сказалъ онъ.— Кремона не даромъ славится своими скрипками. Если у насъ выйдетъ кошачья музыка, то въ этомъ виноваты будутъ сами музыканты, а не инструменты!
Гедвига поставила пюпитры по обимъ сторонамъ фортепіано и встала за стуломъ Короны, чтобы перелистывать ноты.
Раздалась тихая, плавная музыка. Звуки были такъ же торжественно спокойны, какъ голубоватое ночное небо, смотрвшее въ окна. Великій композиторъ совмстилъ въ этихъ мелодіяхъ серьезное направленіе Баха съ смлымъ полетомъ Глюка и придалъ имъ столько игривости, наивной прелести и полноты. Время отъ времени съ звуками музыки сливался порывъ втра и шелестъ листьевъ. Вс трое были настолько поглощены игрой, что сознаніе времени и пространства исчезло для нихъ, они чувствовали себя какъ бы перенесенными въ другой лучшій міръ. Задумчиво прислушивалась Гедвига къ мягкимъ ласкающимъ звукамъ, не ршаясь оглянуться въ ту сторону, гд сидлъ Іосифъ.
— Браво! Пьеса выполнена превосходно, сказалъ онъ, положивъ скрипку на стоявшее возл него кресло и обращаясь къ Корон.
— Иначе и быть не могло, когда такіе искусные пальцы прикасаются къ клавишамъ. Эту пьесу вы должны проиграть въ Версали, французская королева вполн оцнитъ вашу игру!
— Въ Версали! воскликнула Корона,— неужели, графъ…
Она не окончила своей фразы, потому что Іосифъ, съ свойственною ему живостью, обратился къ Гедвиг:
— Вы добрая- и скромная двушка, всегда оставайтесь такою!.. Желаю всмъ покойной ночи.
Съ этими словами онъ пожалъ руку графу и, сдлавъ легкій поклонъ обимъ двушкамъ, вышелъ изъ комнаты.

ГЛАВА VII.

Прошло четыре дня съ того памятнаго вечера, когда Іосифъ постилъ Таннбургъ, но толки объ этомъ не прекращались въ замк и въ деревн. На слдующее утро, прежде чмъ разнеслась молва, что офицеръ въ зеленомъ мундир, который останавливался у гостинницы, говорилъ со сторожемъ въ церкви и ночевалъ въ замк — былъ императоръ Іосифъ,— онъ ухалъ другой дорогой, не зазжая въ деревню съ своими обоими спутниками — пожилымъ офицеромъ и слугой. Графъ Эрбахъ провожалъ своего гостя около мили, крестьяне видли, какъ они выхали шагомъ изъ замка и были оба такъ заняты разговоромъ, что не обратили никакого вниманія на ихъ почтительные поклоны. Тмъ не мене, императоръ не забылъ о нихъ, въ тотъ же день Рехбергеръ передалъ приходскому священнику отъ имени графа Фалькенштейна пятьдесятъ дукатовъ, изъ которыхъ половина назначена была на сельскую школу, а другая для раздачи бднымъ крестьянамъ.
Григорій Гасликъ выразилъ свою благодарность въ самыхъ преувеличенныхъ похвалахъ, въ надежд, что слова его хотя отчасти будутъ переданы императору. Въ глубин сердца онъ былъ недоволенъ случившимся и завидовалъ патеру Ротгану, который такъ ловко воспользовался пріздомъ его величества. Почему онъ не узналъ высокаго постителя въ ту минуту, когда выглянулъ изъ дверей ризницы и не подошелъ къ нему? Зачмъ не пришло ему въ голову показать достопримчательности церкви знатнымъ господамъ? Онъ бранилъ себя мужикомъ и неучемъ, и въ то же время готовъ былъ приписать причину своей неудачи патеру Ротгану, который, вроятно, такъ очернилъ его передъ графомъ Эрбахомъ, что тотъ даже не удостоилъ пригласить его къ своему столу.
‘Земные владыки дурны сами по себ, думалъ Гасликъ, и праведникамъ много приходится терпть отъ нихъ. Но еще опасне лицемрные священники, которые ради тщеславія отвергаютъ все, что есть лучшаго въ религіи, и въ угоду свтскимъ людямъ поднимаютъ на-смхъ набожность своихъ собратій’…
Если бы Гасликъ не былъ пріученъ съ дтства къ безпрекословному послушанію и самой строгой дисциплин, то, быть можетъ, онъ поссорился бы съ Ротганомъ въ ту же ночь, какъ патеръ вернулся изъ замка. Неувренный въ томъ, что ему удастся сохранить спокойствіе и присутствіе духа, онъ легъ въ постель ране обыкновеннаго и увидлъ своего гостя только на другой день за завтракомъ. Патеръ съ своимъ обычнымъ тактомъ сообщилъ ему до малйшихъ подробностей все, что говорилось въ замк.
Если этотъ разсказъ еще боле усилилъ зависть приходскаго священника, то во всякомъ случа онъ не могъ пожаловаться на недостатокъ доврія со стороны своего бывшаго наставника.
Патеръ упомянулъ, между прочимъ, что видлъ дочь управляющаго, добавивъ, что ея красота должна обаятельно дйствовать на мужчинъ и что поэтому не мшаетъ привлечь ее на сторону католической церкви. Что же касается другой двушки, то онъ не встрчалъ ея въ замк, и думаетъ, что тутъ произошло какое нибудь недоразумніе. Но трудно было убдить въ этомъ священника, который упорно стоялъ на своемъ мнніи, и патеръ, не считая нужнымъ распространяться# дале на эту тему, удалился въ другую комнату подъ предлогомъ, что онъ долженъ написать нсколько писемъ. Въ сущности, патеръ искалъ уединенія, чтобы дать себ ясный отчетъ въ событіяхъ прошлаго вечера и записать ихъ въ своемъ дневник, Дйствительность превзошла самыя смлыя его ожиданія, ему не нужно будетъ искать окольныхъ путей, чтобы найдти доступъ къ трону. Онъ вошелъ на первую ступень лстницы, ведущей къ власти и почестямъ, онъ еще не зналъ, какимъ образомъ ему удастся подняться на высоту, но ему было достаточно очутиться на дорог къ цли.
Окончивъ свои занятія, онъ вернулся въ первую комнату, гд засталъ хозяина дома на прежнемъ мст и былъ пораженъ его печальной и разстроенной физіономіей. Онъ догадывался, что причина этого заключается отчасти въ невниманіи императора и графа Эрбаха къ честолюбивому священнику, но въ то же время ясно видлъ, что тутъ скрывается и нчто другое. Григорій Гасликъ хранилъ относительно этого упорное молчаніе и только мало-по-малу, благодаря ловкимъ вопросамъ, Ротгану удалось выпытать отъ него, что его душа обременена сомнніями по поводу одной важной и опасной тайны, которую ему открыли на исповди. При этомъ священникъ горько жаловался, что судьба привела его въ Таннбургъ, гд вліяніе еретиковъ, масоновъ и богоотступниковъ должно породить т же преступленія и пороки, отъ которыхъ нкогда погибли Содомъ и Гоморра…
Въ полдень патеръ Ротганъ отправился въ замокъ. Онъ нашелъ графа Эрбаха въ веселомъ расположеніи духа и въ хлопотахъ.
— На дняхъ я намреваюсь послать Рехбергера въ Парижъ, сказалъ онъ. У меня теперь столько всякихъ длъ, что я не знаю, какъ и справлюсь съ ними! Императоръ произвелъ на меня самое пріятное впечатлніе. Я убжденъ, что Австрія можетъ ожидать всего лучшаго со вступленіемъ на престолъ Іосифа II. Какой сильный и ясный умъ! Сколько искренняго желанія принести пользу государству!..
Патеръ и присутствовавшій при этомъ Бухгольцъ охотно подтвердили восторженныя похвалы, расточаемыя графомъ Эрбахомъ.
Четыре слдующихъ дня прошли въ дятельнымъ приготовленіяхъ къ отъзду. Вскор всмъ сосдямъ стало извстно, что графъ посылаетъ своего врнаго слугу Рехбергера въ Парижъ за графиней Ренатой и что Гедвига детъ съ отцомъ во избжаніе дурныхъ слуховъ, которые могли бы подняться въ томъ случа, если бы молодая двушка осталась въ замк наедин съ графомъ. Все это казалось настолько естественнымъ, что никто не сомнвался въ правдивости этого извстія. Григорій Гасликъ по окончаніи воскресной проповди пригласилъ даже свою паству усердно молить Пресвятую Богородицу и всхъ святыхъ о благополучномъ возвращеніи графини Эрбахъ, которая всегда была матерью для набожныхъ и бдныхъ людей Таннбурга. Патеръ Ротганъ въ это время молча слдилъ за тмъ, что происходило въ замк, остерегаясь высказать кому бы то ни было свои мысли. Онъ не сомнвался въ присутствіи Короны и въ томъ, что графъ откровенно признался во всемъ императору, который быть можетъ и посовтовалъ ему послать молодую двушку въ Парижъ. Это предположеніе само по себ могло принудить патера къ молчанію, тмъ боле, что онъ былъ многимъ обязанъ семейству Турмъ и не хотлъ безъ крайней необходимости навлечь на себя гнвъ старой графини, или повредить репутаціи ея внучки. Поэтому онъ съ своей стороны не сказалъ ни одного слова, которое могло бы опровергнуть, или подтвердить ходившіе слухи. Графъ былъ очень доволенъ осторожностью патера въ такомъ щекотливомъ дл и ежедневно приглашалъ его въ себ въ гости.
Визиты патера Ротгана были тмъ безопасне, что об двушки, занятыя шитьемъ нарядовъ, сидли безвыходно въ своихъ комнатахъ. Надежда увидть Парижъ, оперу, французскій дворъ, и насладиться полной свободой — все это могло отуманить голову Короны. Самыя смлыя ея мечты и представленія должны были осуществиться и принять опредленную форму. Жизнь, которая до сихъ поръ была такъ пуста и однообразна, получала смыслъ, далекое путешествіе не только могло доставить ей удовольствіе, но и умственное развитіе.
Въ то время какъ Корона шумно выражала свою радость, Гедвига молча наслаждалась счастьемъ, наполнявшимъ ея сердце. Повидимому, ничто не измнилось въ ея личности и обращеніи, но ласковое слово и вниманіе человка, который казался ей олицетвореніемъ всхъ нравственныхъ достоинствъ, придали новое выраженіе ея лицу. Она не задавалась мыслью о безцльности своей любви и не могла себ представить большаго счастья, какъ снова увидть того, котораго она не смла даже мысленно назвать своимъ возлюбленнымъ. Предстоящее путешествіе отчасти пугало ее. Что, собственно, былъ для нея Парижъ? Громкое названіе, съ которымъ связывалось представленіе о громадномъ город, гд люди говорятъ непонятнымъ языкомъ и живутъ чуждой для нея жизнью. Корона должна была употребить все свое краснорчіе, чтобы успокоить Гедвигу и заинтересовать ее ‘писаніемъ чудесъ, которыя ожидаютъ ихъ въ Париж. Съ другой стороны, забота о нарядахъ и укладка вещей мало-по-малу поглотили все вниманіе взволнованной двушки и отогнали послднюю тнь боязни’ которую внушало ей неопредленное будущее. Она должна была отправиться въ Лейтмерицъ съ отцомъ, чтобы сдлать разныя покупки для дальней дороги, и провела цлый день въ лавкахъ. Въ деньгахъ не было недостатка, такъ какъ графскій управляющій въ его отсутствіе продалъ по высокой цн дрова и хлбъ прусскимъ торговцамъ. Такимъ образомъ, графъ къ общему удивленію заплатилъ за все во-время и чистыми деньгами. Рехбергеръ, который въ обыкновенное время проповдывалъ бережливость и умренность въ расходахъ, на этотъ разъ не жаллъ никакихъ тратъ, чтобы поддержать достойнымъ образомъ честь своего господина.
Графиня Рената и ея дядя должны были убдиться, по мннію Рехбергера, что графъ Эрбахъ вовсе не въ такомъ безвыходномъ положеніи, какъ они воображаютъ, и что у него, помимо шварценбергскихъ дукатовъ, достаточно денегъ, чтобы снарядить барышню ко двору. Управляющій обратилъ также вниманіе и на свой туалетъ, потому что не хотлъ явиться жалкимъ бднякомъ въ столицу французовъ, на которыхъ смотрлъ съ нкоторымъ презрніемъ и за которыми гнался при Росбах посл блестящей побды, одержанной прусскимъ королемъ. Большая дорожная карета, которая привезла графа въ замокъ его предковъ, была выдвинута изъ сарая на дворъ, каретникъ и кузнецъ усердно трудились надъ нею, чтобы сдлать нужныя поправки и изготовить ее для предстоящаго далекаго путешествія.
Графъ написалъ нсколько писемъ, которыя могли пригодиться Рехбергеру по прізд въ Парижъ, но откладывалъ со дня на день письмо къ жен съ просьбой позаботиться о молодой двушк. Между тмъ, другая рекомендація, имвшая еще большее значеніе для Короны, была уже въ рукахъ послдней. Это была коротенькая записка Іосифа II къ французской королев, слдующаго содержанія:
‘Моя дорогая сестра Антуанета! Рекомендую вамъ фрейлейнъ Корону фонъ-Турмъ, мою хорошую пріятельницу и талантливую артистку, и прошу полюбить ее ради меня’.
Графъ Эрбахъ вложилъ записку въ золотой медальонъ, заказанный для этой цли, и надлъ его на шею Короны, которая не разставалась съ нимъ. Она съ радостью думала о томъ, что наконецъ исполнится ея завтная мечта — быть принятой при французскомъ двор.
Сердце ея было переполнено радостью. Однажды утромъ, сидя за шитьемъ, она сказала своей подруг съ веселой улыбкой:
— Теперь уже никто не остановитъ меня! Вс препятствія устранены, я буду пть и танцевать въ Версали!..
Гедвига, занятая своими мыслями, слегка вздрогнула при этихъ словахъ, какъ будто проснувшись отъ сна и уколола себ палецъ иголкой.
— Что съ вами! воскликнула со смхомъ Корона. Ужъ не влюбились ли вы въ императора! или, быть можетъ, мечтаете о нжномъ свиданіи съ французскимъ королемъ?
Гедвига ничего не отвтила и еще ниже наклонила голову надъ работой. Она чувствовала, какъ кровь прилила ей къ сердцу, которое усиленно билось.
Шутки Короны мучительно дйствовали на нее. Но когда ее оставляли въ поко, она предавалась сладкимъ мечтамъ, не замчая ухаживанія Бухгольца, ни тхъ нжныхъ взглядовъ, которые онъ бросалъ на нее при встрч въ корридорахъ и на лстниц.
Между тмъ, молодой бюргеръ полюбилъ ее съ перваго взгляда всми силами своей души. Посл ночи, проведенной имъ въ замк, онъ увидлъ ее утромъ на двор, при яркомъ солнечномъ освщеній и съ этой минуты ея цломудренная красота и стройная фигура навсегда запечатллись въ его сердц. Онъ не ухалъ въ продолженій дня и, уступая своему затаенному желанію, съ радостью согласился на предложеніе графа остаться еще нкоторое время въ замк. Онъ не былъ связанъ никакими обязательствами и пользовался независимымъ состояніемъ, что могло мшать ему поддаться чувству, которое впервые овладло имъ съ такой непреодолимой силой? Съ другой стороны, въ качеств купца и дловаго человка, онъ привыкъ взвшивать свои поступки и, не довряя первому впечатлнію, ршилъ воспользоваться случаемъ, чтобы познакомиться съ своей возлюбленной въ ея повседневной жизни. Его спокойная, ровная натура не была способна на дикіе порывы страсти. Безсознательная любовь не могла удовлетворить его, онъ не признавалъ привязаности безъ уваженія.
На этотъ разъ судьба покровительствовала ему, онъ не могъ испытывать и тни той двойственности чувствъ, которая такъ пугала его. Красота Гедвиги вполн соотвтствовала ея нравственнымъ достоинствамъ, такъ какъ она представляла собою рдкое соединеніе ума, кротости, сильнаго характера и искренняго стремленія къ добру. Вншнія обстоятельства также сложились самымъ благопріятнымъ образомъ для Бухгольца, между имъ и молодой двушки не было рзкаго различія въ общественномъ положеніи, которое бы раздляло ихъ, такъ что трудно было ожидать какого либо препятствія со стороны родственниковъ. Управляющій, вроятно, съ радостью отдалъ бы свою дочь приличному и образованному человку съ обезпеченнымъ состояніемъ.
Весь вопросъ заключался въ согласіи самой Гедвиги на бракъ, но Бухгольцъ терялся въ ея присутствіи и не находилъ ни удобнаго случая, ни подходящихъ выраженій, чтобы сдлать ей предложеніе. Онъ придумывалъ на досуг цлыя рчи и былъ убжденъ, что суметъ выразить свои чувства въ приличной форм, но, встрчаясь наедин съ дочерью управляющаго, онъ могъ только молча любоваться ею и, заикаясь, съ трудомъ произносилъ нсколько словъ. Ему казалось неудобнымъ подойти къ молодой двушк съ любовнымъ объясненіемъ въ такое время, когда голова ея занята предстоящимъ путешествіемъ, а на рукахъ масса всякой работы. Онъ иногда спрашивалъ себя: не лучше ли ему тотчасъ же посвататься къ ней и увезти съ собою въ Италію? Но вслдъ затмъ онъ отказывался отъ этой мысли, потому что всякая внезапная женитьба представлялась ему въ род скачка съ башни въ бурное море. Тмъ не мене, онъ съ безпокойствомъ думалъ о продолжительномъ отсутствіи Гедвиги. Ему приходили въ голову разные примры, когда разлука влюбленныхъ кончалась полнымъ разрывомъ.
Фрицъ Бухгольцъ, какъ вс сверные уроженцы, былъ склоненъ къ мечтательности, и чмъ больше предавался онъ раздумью, живя въ уединенномъ замк, вдали отъ своей обычной дятельности, тмъ боле грустилъ онъ о близкомъ отъзд Гедвиги.
Во время одной изъ своихъ обычныхъ прогулокъ съ графомъ, онъ замтилъ, что и тотъ чмъ-то сильно озабоченъ. Посл пожатія руки при первой встрч, когда молодой бюргеръ прикоснулся трижды мизинцемъ правой руки къ указательному пальцу графа, на что послдній отвтилъ ему такимъ же пожатіемъ, и они убдились, что оба одинаково принадлежатъ къ числу масоновъ,— между ними установились самыя искреннія отношенія. Оставшись наедин, они сообщили другъ другу о духовномъ состояніи и трудахъ своихъ ложъ, такъ какъ Эрбахъ былъ посвященъ въ масоны въ Гамбург, а Бухгольцъ — въ Берлин. Каждый изъ нихъ откровенно высказалъ другому свои завтныя мечты, графъ Эрбахъ, между прочимъ, выразилъ желаніе, чтобы масонскій союзъ занялся изслдованіемъ силъ природы и изысканіемъ способовъ продолжить человческую жизнь. Молодой бюргеръ находилъ совершенно достаточнымъ, если союзъ будетъ заботиться о соблюденіи мира и согласія, сблизитъ между собою членовъ разныхъ сословій и поддержитъ дломъ и словомъ возвышенныя цли свободы и братства. При этомъ Бухгольцъ, повидимому, не подозрвалъ, что политическія цли усердно преслдуются масонами въ Англіи и Франціи. Графъ не считалъ себя вправ сообщать ему опасной тайны, такъ какъ у масоновъ строго соблюдалось правило не посвящать вновь поступавшихъ братьевъ въ т тайны, которыя могутъ быть открыты имъ только черезъ нкоторый промежутокъ времени и посл извстныхъ испытаній.
Бесда о длахъ союза между графомъ и его гостемъ нердко переходила къ ихъ личнымъ дламъ. Поэтому весьма естественно, что и на этотъ разъ графъ Эрбахъ откровенно сообщилъ молодому бюргеру свои опасенія относительно будущности Короны. Поздка въ Парижъ была ршена, она освобождала молодую двушку и его самого отъ тягостнаго и неопредленнаго положенія, которое давало поводъ къ разнымъ непріятнымъ толкамъ на ихъ счетъ. Вмст съ тмъ, он надялся съ помощью Короны помириться съ женой, что было весьма желательно какъ для его душевнаго спокойствія, такъ и въ виду того положенія, которое онъ занималъ въ свт. Но чмъ ближе наступало время отъзда, тмъ боле видлъ онъ поводовъ въ серьезнымъ опасеніямъ. Рехбергеръ нигд не бывалъ, кром Франконіи, Саксоніи и Шлезвига, и можетъ очутиться въ безвыходномъ положеніи на чужой сторон въ большомъ незнакомомъ город. Если Рената откажется принять Корону подъ свое покровительство, то будетъ ли Рехбергеръ надежнымъ защитникомъ молодой двушки?..
Бухгольцъ, не выдавая своей тайны, откровенно сознался, что вполн раздляетъ опасенія графа. Такимъ образомъ, слово за слово, переходя отъ одного предположенія къ другому, они пришли къ одной и той же мысли.
— Если вы, графъ, ничего не имете противъ этого, сказалъ Бухгольцъ,— то я попросилъ бы у васъ позволенія проводить обихъ двушекъ.
— Это будетъ жертва съ вашей стороны, и я не считаю себя вправ принять ее!
— Вы напрасно придаете такое значеніе моему предложенію. Я давно намревался постить шелковыя фабрики въ Ліон. Говорятъ, что тутовыя деревья лучше всего растутъ въ Прованс, поэтому я считаю весьма полезнымъ для себя, если мн удастся постить эту мстность. Что же касается Парижа, то всякій купецъ долженъ познакомиться съ нимъ, къ тому же онъ будетъ мн почти по дорог.
Вс возраженія графа были безсильны и не могли поколебать Бухгольца, который въ душ былъ очень доволенъ своимъ ршеніемъ. Путешествіе должно было доставить ему возможность доказать Гедвиг свою любовь. Къ тому же этимъ достигнута была его главная цль: онъ былъ избавленъ отъ печальной необходимости разстаться съ возлюбленной.
Об двушки приняли съ благодарностью предложеніе молодаго бюргера и шутя общали безпрекословно слушаться его во время путешествія. Гехбергеръ, узнавъ, что онъ хочетъ хать верхомъ, самъ вызвался отыскать ему хорошую лошадь. Маршрутъ былъ назначенъ изъ Эгера въ Бамбергъ, а оттуда на Франкфуртъ и Страсбургъ.
День отъзда еще не былъ назначенъ, когда патеръ Ротганъ явился въ замокъ съ прощальнымъ визитомъ и объявилъ о своемъ намреніи вернуться домой. Выразивъ графу свою глубокую благодарность за оказанное имъ гостепріимство, онъ сдлалъ тонкій намекъ, что въ саду графини Турмъ есть много ботаническихъ рдкостей, съ которыми не мшало бы познакомиться его сіятельству. Графъ былъ въ хорошемъ расположеніи духа и, ласково простившись съ патеромъ, общалъ навстить его и старую графиню Турмъ непозже будущей недли. Затмъ патеръ Ротганъ пожелалъ счастливой дороги путешественникамъ и особенно Гедвиг, къ которой онъ относился съ видимымъ участіемъ, и вышелъ изъ замка.
При настоящемъ положеніи длъ, патеръ искренно желалъ, чтобы путешественники благополучно достигли Парижа и чтобы Корона избавилась отъ опеки своей бабушки. Онъ надялся, что Корона, соединивъ обоихъ супруговъ, вернется ко двору въ Вну и вмст съ графомъ Эрбахомъ пріобртетъ вліяніе на императора.
Патеръ Ротганъ настолько увлекся своими планами, что ему и въ голову не приходило, чтобы они могли быть нарушены какимъ либо непредвидннымъ случаемъ. Поэтому онъ былъ вдвойн озадаченъ, заставъ неожиданнаго гостя въ дом приходскаго священника, и ему необходимо было все самообладаніе, которое онъ пріобрлъ въ продолженіи двадцатилтней службы въ іезуитскомъ орден, чтобы сохранить присутствіе духа.
Когда онъ отворилъ дверь, то увидлъ издали писаря Венцеля, который сидлъ въ задней комнат и велъ таинственный разговоръ съ Григоріемъ Гасликомъ. Людмила стояла насторож, чтобы какой нибудь непрошенный поститель не подслушалъ ихъ. Патеръ, взглянувъ на лица обоихъ собесдниковъ, тотчасъ же догадался, что обитателямъ замка готовится несовсмъ пріятный сюрпризъ.
— Извините, я кажется помшалъ вамъ, сказалъ Ротганъ и хотлъ уйти.
— Нтъ, нтъ! воскликнулъ Гасликъ, удерживая его за платье.— Вы должны дать намъ совтъ, многоуважаемый патеръ. Здсь совершаются ужасы, вопіющіе къ небу!..
Въ эту минуту въ углу комнаты, гд вислъ образъ святаго Непомука въ почернвшей золотой рамк, поднялась съ колнъ мрачная фигура съ взъерошенными волосами и лицомъ, искаженнымъ отъ гнва, руки, только что сложенныя для молитвы, были сжаты въ кулаки.
Это былъ Зденко.
— Ршите же чмъ нибудь, сказалъ онъ раздраженнымъ голосомъ, подходя къ столу.— Вы позвали меня. Что вамъ нужно?
Въ то время какъ священникъ уговаривалъ его успокоиться, Венцель Свобода разсказывалъ патеру съ ядовитой улыбкой, что найденъ слдъ убжавшей графини Турмъ.
— Знаете ли вы, гд отыскалась эта благовоспитанная барышня? воскликнулъ писарь, разводя руками.— Она проживаетъ въ Таннбург у графа Эрбаха, этого богоотступника, обремененнаго долгами…
— Совтую вамъ быть умренне въ вашихъ выраженіяхъ! замтилъ патеръ.— Не забывайте, что вы на земл графа, и стоитъ ему только поднять мизинецъ, чтобы васъ выгнали отсюда палкою.
— Я присланъ сюда, какъ оффиціальное лицо, возразилъ писарь, вытянувшись во весь ростъ, но изъ благоразумія понижая голосъ.— Дло идетъ о нарушеніи супружеской врности и насильственномъ похищеніи невинной двушки! Эти уголовныя преступленія предусмотрны законами, изданными ея величествомъ императрицей въ 1769 году. Согласно стать 77, нарушеніе супружеской врности должно быть наказано смертью, равнымъ образомъ, по стать 79, смертная казнь признается достойнымъ наказаніемъ за похищеніе невинной…
— Къ чему вся эта болтовня! воскликнулъ Ротганъ съ возрастающимъ нетерпніемъ, прерывая оратора.
— Этотъ почтенный человкъ употребляетъ слишкомъ сильныя выраженія, замтилъ священникъ, вмшиваясь въ разговоръ,— но факты, къ несчастью, совершенно врны. Графъ Эрбахъ соблазнилъ графиню Корону фонъ-Турмъ. Можетъ ли быть что ужасне этого! Еретикъ совращаетъ съ истиннаго пути католическую двушку, невсту, обреченную небу!.. Сладкія рчи и вжливость этого господина ввели васъ въ заблужденіе, многоуважаемый патеръ, но это волкъ въ овечьей шкур и сердце его полно злобы… Когда вы вступили на порогъ моего недостойнаго дома, я не скрылъ отъ васъ моихъ подозрній относительно графа…
— Въ настоящемъ случа это не только подозрнія, но увренность! прошиплъ писарь, ударивъ рукой по своему желтому жилету.— У насъ тонкій слухъ и мы все знаемъ, между тмъ какъ нкоторые люди не хотятъ ничего видть и слышать! Вотъ письмо милостивой графини Елизаветы Турмъ къ оберъ-бургграфу, князю Евгенію Фюрстенбергу въ Праг, въ которомъ она проситъ его принять законныя мры противъ этого разбойника и соблазнителя двушекъ…
— Государство и церковь должны строго наказывать подобныхъ преступниковъ, пробормоталъ Гасликъ.
Патеръ Ротганъ, не смотря на все свое негодованіе, старался сохранить наружное спокойствіе.
— Вамъ, господа, извстны такія удивительныя исторіи,— сказалъ онъ насмшливымъ тономъ,— что мое общество должно стснять васъ. Мн не приходилось видть графини Короны въ замк, хотя я лично знакомъ съ нею, можетъ быть, она ухала верхомъ съ офицеромъ въ зеленомъ мундир, которому г. священникъ забылъ поклониться вовремя. Не думаетъ ли Григорій Гасликъ загладить непочтительное обращеніе съ императоромъ тайными доносами и интригами противъ своего господина и патрона? Пусть Венцель Свобода отправится въ Прагу и убдится на опыт, кому больше повритъ оберъ-бургграфъ — ему, или графу Эрбаху? Что касается меня лично, то я не имю никакого желанія вмшиваться въ подобныя исторіи.
— Въ этой распр, замтилъ скромно священникъ,— Господу угодно было отвергнуть сильныхъ и избрать своимъ орудіемъ мелкихъ людей.
— Давидъ убилъ великана Голіаа, пробормоталъ писарь, вынимая изъ кармана запечатанное письмо.
Въ дверяхъ появилась голова Людмилы, которая громко крикнула, что передъ домомъ остановился Рехбергеръ съ экипажемъ и ожидаетъ г-на патера.
— Намъ измнили! воскликнулъ съ испугомъ писарь, оглядываясь по сторонамъ въ надежд отыскать выходъ.
— Господь да благословитъ васъ, сказалъ патеръ. Добрый вечеръ!
Священникъ проводилъ своего гостя до крыльца, не столько изъ учтивости, сколько изъ желанія узнать, съ какою цлью пріхалъ Рехбергеръ? Патеръ на минуту вошелъ въ комнату, служившею ему спальней, и вернулся оттуда съ небольшимъ узломъ въ рукахъ.
— Omnia mea mecum porto, сказалъ онъ, обращаясь съ улыбкой къ священнику, стоявшему на крыльц.
Они пожали другъ другу руки. Въ это время Людмила, считая нелишнимъ усилить наблюденіе за патеромъ, выглянула изъ окна верхняго этажа.
Однако, противъ ожиданія, не случилось ничего подозрительнаго. Рехбергеръ соскочилъ на землю, предложилъ патеру ссть въ кабріолетъ, посланный ему графомъ, чтобы хать въ городъ.
Ротганъ съ благодарностью воспользовался приглашеніемъ и, усвшись въ экипажъ, еще разъ поклонился священнику.
— Не хотите ли на прощанье понюхать табаку, г-нъ Рехбергеръ! сказалъ онъ громкимъ голосомъ, обращаясь къ управляющему и протягивая ему свою табакерку.— Это настоящій испанскій табакъ, я слышалъ, что испанскій король постоянно употребляетъ его.
Рехбергеръ, опустивъ пальцы въ табакерку, почувствовалъ у себя въ рукахъ небольшой клочекъ свернутой бумаги. Ротганъ, заходя въ свою комнату за вещами, наскоро написалъ нсколько словъ графу. Старый солдатъ тотчасъ же догадался, чего желаетъ патеръ, и крпко захвативъ пальцами бумажку, медленно поднесъ къ носу и съ видимымъ наслажденіемъ принялся нюхать.
Экипажъ ухалъ. Гасликъ вернулся домой къ своему гостю.
— Ну, теперь мы избавились отъ этого измнникаі воскликнулъ онъ раздраженнымъ голосомъ.— Намъ не удалось ничего узнать отъ него. Да будутъ прокляты эти служители Христа, которые отожествляютъ слово божіе съ діавольской наукой! Они занимаются ухаживаніемъ за дочерьми ханаанскими и поклоняются филистимскимъ идоламъ. Дайте мн слово, г-нъ Венцель, что при вашемъ первомъ свиданіи съ архіепископомъ и почтенной графиней Турмъ, вы опишете имъ надлежащимъ образомъ этого порочнаго еретика.
— Само собою разумется, что я не стану щадить его! Я уже давно слжу за нимъ. Онъ принадлежатъ къ поклонникамъ новизны, которые съ нетерпніемъ ждутъ смерти нашей благочестивой императрицы. Они хотятъ всхъ насъ обратить въ пруссаковъ. Говорятъ, что молодой императоръ заключилъ союзъ съ старымъ прусскимъ королемъ, чтобы водворить новые порядки въ своемъ государств, отмнить десятину, барщину, уничтожить религію… Но меня все таки безпокоитъ это дло, добавилъ шепотомъ писарь. Дйствительно ли вы уврены въ томъ, что молодая графиня скрывается въ замк?
— Клянусь всми святыми, что да, вы можете спросить этого человка, котораго она ударила вткой по лицу, отвтилъ священникъ, указывая глазами на стоявшаго въ углу Зденко.
— Мы должны овладть ею во что бы то ни стало! продолжалъ Венцель вполголоса. Старая графиня получила письмо изъ Милана отъ своего сына. Дому Турмъ грозитъ полное раззореніе. Молодой графъ Прокопъ завелъ дурныя знакомства, надлалъ пропасть долговъ, которые необходимо выплатить сполна. Въ виду этого, ршено отдать развратную двушку въ монастырь. Медлить нечего! Посл всхъ этихъ приключеній или, лучше сказать, скандаловъ, ни одинъ богатый или знатный человкъ не захочетъ жениться на ней sine dote, т. е. безъ приданаго, потому что ея почтенный братецъ всхъ ихъ пуститъ по міру. А она еще вдобавокъ sine corona — безъ двичьяго внка!
Сказавъ эти слова, Венцель громко расхохотался, вроятно, находя ихъ крайне остроумными.
— Вы пріхали во-время, замтилъ Гасликъ,— мн говорили, что она должна черезъ нсколько дней отправиться въ Парижъ, но я не врю этому, и предполагаю, что графъ увезетъ ее въ свое франконское помстье.
— Я долженъ спшить въ Прагу, сказалъ Венцель.— Благодарю васъ за все то, что вы сообщили мн. Этотъ человкъ подетъ со мною. Могу ли я доврять ему?
— Какъ самому себ! отвтилъ священникъ.— Онъ будетъ врно служить намъ, такъ какъ я связалъ его церковнымъ обтомъ, вдобавокъ онъ чувствуетъ непримиримую ненависть къ обитателямъ замка…
Въ то время какъ этотъ разговоръ происходилъ въ дом священника, Рехбергеръ задумчиво шелъ по дорог, ведущей въ деревню. Свернувъ въ сторону, онъ прочиталъ записку, переданную ему Ротганомъ.
На клочк бумаги были написаны три слова: ‘Здсь Венцель Свобода’.
Рехбергеръ не считалъ возможнымъ, чтобы присутствіе какого нибудь ничтожнаго писаря могло быть опаснымъ для графа. Онъ скоре готовъ былъ допустить, что убжище Короны сдлалось извстна ея бабушк и что Ротганъ хочетъ предупредить объ этомъ его господина и избавить отъ непріятныхъ хлопотъ.
— Не лучше ли мн самому расправиться съ этимъ негодяемъ, чтобы отбить у него охоту вмшиваться въ чужія дла, подумалъ Рехбергеръ, выходя опять на почтовую дорогу. Съ того мста, на которомъ онъ стоялъ, никто не могъ выйти незамченнымъ изъ дома приходскаго священника. Онъ радовался въ душ, что на этотъ разъ вмсто охотничьяго ножа съ нимъ была толстая трость изъ испанскаго тростника, и съ удовольствіемъ размахивалъ ею по воздуху.
— Такихъ уродовъ, какъ этотъ Венцель, бормоталъ онъ вполголоса, можно привести въ страхъ божій только съ помощью палки: ‘Люди пропали бы безъ палки’, сказалъ великій король Фридрихъ. Они до сихъ поръ бродили бы по лсамъ, какъ дикіе зври. Палка создала королей и государства. Она же научитъ этого горбатаго лакея старой графини вести себя какъ слдуетъ!..
Наконецъ, открылась Дверь священническаго дома. Вышелъ широкоплечій парень и, окинувъ внимательнымъ взглядомъ дорогу, прямо направился къ тому мсту, гд стоялъ Рехбергеръ. Это былъ Зденко. Старый управляющій, зная его необузданный характеръ, охотно избжалъ бы этой встрчи, предчувствуя, что молодой крестьянинъ опять обратится къ нему съ своимъ сватовствомъ къ Гедвиг, но чувство собственнаго достоинства не позволяла ему уйти. Онъ ршился еще разъ выслушать назойливаго жениха.
Зденко, подойдя къ нему на нсколько шаговъ, вопросительно посмотрлъ на нетго своими черными глазами изъ подъ широкихъ полей шляпы.
— Добрый вечеръ, сказалъ онъ посл минутнаго молчанія нершительнымъ голосомъ.
— Спасибо за привтъ! отвтилъ сурово Рехбергеръ, махнувъ тростью съ такимъ видомъ, какъ будто хотлъ сказать: ну, убирайся прочь, мн съ тобой разговаривать нечего!
Молодой крестьянинъ видимо колебался. Въ немъ боролись дв страсти: гордость побуждала его уйти, любовь къ Гедвиг удерживала на мст и подстрекала сдлать еще одну попытку къ достиженію цли. Послдняя одержала верхъ.
— Г-нъ Рехбергеръ, не угодно ли вамъ будетъ выслушать меня?
— Только, пожалуйста, избавь отъ исповди, на то у васъ есть попъ!
— Почему вы третій годъ отказываете мн въ рук вашей дочери?
— Чортъ побери, неужели нтъ другихъ двушекъ помимо Гедвиги
— Вы постоянно говорите мн это. Сначала вы находили, что Гедвига слишкомъ молода и что мн также не мшаетъ быть годомъ постарше. Затмъ, я опять пришелъ къ вамъ, вы отвтили мн — поговори съ Гедвигой…
— Сегодня я скажу теб то же самое. Если двушка согласна, то господь съ вами! Сдлай одолженіе, не корчи такой постной физіономіи, какъ будто волкъ отнялъ у тебя ягненка. Пойми разъ навсегда, что вы не годитесь другъ для друга. Я воображаю, какой шумъ поднялъ бы вашъ попъ, если бы самый богатый его прихожанинъ женился на лютеранк. А ты теперь высиживаешь цлые дни въ дом священника… Ужъ не намренъ ли ты поступить къ нему въ. пономари?
— Вы еще насмхаетесь надо мной! Совтую не выводить меня изъ терпнія, г-нъ Рехбергеръ, иначе вамъ придется раскаяться въ вашихъ словахъ.
— Я буду раскаиваться! воскликнулъ бывшій вахмистръ, выпрямившись во весь ростъ и хватая трость.
Но эта вспышка гнва продолжалась всего одну секунду. Рехбергеръ добродушно засмялся.
— Ты теперь влюбленный дуракъ, Зденко, а людямъ въ этомъ положеніи прощается многое, такъ какъ они сами не знаютъ, о чемъ толкуютъ. Не даромъ говорятъ, любовь болтлива…
— Съ какой бы радостью я убилъ этого еретика! подумалъ Зденко, но, пересиливъ себя, сказалъ боле спокойнымъ голосомъ:
— Я не хочу ссориться съ вами, г-нъ Рехбергеръ. Выслушайте меня, я не стану больше безпокоить васъ. Отдайте мн Гедвигу, отецъ мой богатый человкъ, я его единственный сынъ. Вы презираете меня, потому что я чехъ и крестьянинъ, но я свободне васъ, потому что у меня нтъ господина. У меня достаточно денегъ, чтобы купить лучшій домъ въ город. Какое мн дло до того, что Гедвига нмка и служанка графа! Говорятъ, что эта любовь — смертный грхъ, но я не въ состояніи пересилить ее. Изъ за Гедвиги я готовъ пожертвовать вчнымъ блаженствомъ.
Зденко проговорилъ послднія слова глухимъ прерывающимся голосомъ, лицо его приняло еще боле мрачное и непріятное выраженіе.— Рано или поздно я добьюсь своей цли! добавилъ онъ съ яростью, ухватившись за ножъ, спрятанный въ его карман. Я ставлю ни во что спасеніе моей души и вашу собственную жизнь…
Рехбергеръ не сдвинулся съ мста. Онъ стоялъ такъ-же прямо, какъ на парад, его платье, трехугольная шляпа, штиблеты — все это было тщательно вычищено, пуговицы блестли, косичка лежала прямо на его спин. Онъ представлялъ собою образецъ нмецкой выдержки, аккуратности и чистоплотности. Совсмъ иная была личность Зденко. Шляпа съ широкими полями была надта на бекрень на темныхъ взъерошенныхъ волосахъ, куртка, хотя изъ тонкаго сукна, была покрыта пятнами и мстами разорвана, подъ нею виднлась грязная рубашка, платье сидло неловко и какъ-то обвисло, во всемъ сказывалась славянская лнь, грубость и неряшливость.
Одинъ былъ цивилизованный человкъ съ нсколько чопорными манерами, другой — дикій сынъ природы.
— Гмъ!.. сказалъ Рехбергеръ,— если дло дошло до угрозъ, то не лучше ли намъ разойтись разъ навсегда. Я поду съ дочерью въ Парижъ, а ты…
— Ты хочешь увезти Гедвигу въ Парижъ? Этому не бывать! крикнулъ Зденко, въ рукахъ его блеснулъ клинокъ ножа.
— На лво кругомъ, маршъ! сказалъ Рехбергеръ повелительнымъ голосомъ и, схвативъ молодаго крестьянина за шиворотъ, тряхнулъ его съ такой силой, что у того слетла шляпа съ головы.— Убирайся прочь! Ищи себ невстъ между крпостными, тамъ твое мсто!..
Быть можетъ, Зденко не ожидалъ такой силы отъ старика, но прежде чмъ онъ усплъ опомниться, онъ былъ отброшенъ на нсколько шаговъ и упалъ на землю.
Задыхаясь отъ злости, онъ поднялся на ноги и погрозилъ ножомъ Рехбергеру.
— Я отплачу теб за все, твоему графу и вдьм, съ которой онъ любезничаетъ! Я зажгу вашъ домъ! Да будутъ прокляты вс эти еретики и нмцы…
Онъ отыскалъ шляпу и, спрятавъ ножъ, бормоталъ угрозы и проклятія на чешскомъ язык. Горе и ярость искажали его лицо. Эхо былъ опасный врагъ, способный подстеречь свою жертву на дорог и напасть на нее врасплохъ. Но Рехбергеръ, сознавая свою силу спокойно пошелъ впередъ. Онъ считалъ несовмстнымъ съ чувствомъ собственнаго достоинства отвчать на брань побжденнаго непріятеля.
Записка патера произвела мимолетное впечатлніе на обитателей замка. Графъ Эрбахъ тотчасъ же остановился на ршеніи, которое, по его мннію, должно было устранить вс непріятности, какія могли произойти отъ присутствія писаря. Путешественники должны были выхать на другой же день рано утромъ, въ полдень онъ приметъ писаря и задержитъ его въ замк хитростью, или силой, до тхъ поръ, пока они не достигнутъ франконской границы. При распросахъ у городскихъ воротъ, Бухгольцъ долженъ былъ выдавать Корону за свою сестру, и такъ какъ его бумаги и Рехбергера были въ полномъ порядк, то съ этой стороны нельзя было предвидть никакихъ затрудненій.
— На всякій случай, я считаю не лишнимъ, чтобы вы ускорили свой отъздъ, сказалъ графъ во время обда, обращаясь къ Корон и Бухгольцу,— хотя не думаю, чтобы старая графиня ршилась на серьозное преслдованіе. Она не захочетъ окончательно поссориться со мной, а если начнетъ интриговать противъ меня, то это не въ первый и не въ послдній разъ. Что же касается васъ моя, дорогая Корона, то вашъ отъздъ въ Парижъ положитъ конецъ пустымъ разговорамъ, тмъ боле, что вс приличія были соблюдены. Желаю вамъ счастливаго пути! Хорошая погода, вроятно, продержится еще нкоторое время. Пью за наше радостное свиданіе!
Обдъ былъ оконченъ. Бухгольцъ, отвтивъ на тостъ хозяина дома, вышелъ изъ комнаты, подъ предлогомъ, что ему нужно уложить свои вещи.
Молодой бюргеръ чувствовалъ себя въ самомъ блаженномъ настроеніи духа. Напвая псню, онъ пошелъ къ Рехбергеру, который чистилъ свои пистолеты, считая ихъ самою необходимою вещью въ дорог, между тмъ какъ Гедвига усердно занималась укладкой ящиковъ. Подъ вліяніемъ разсказовъ Короны, она взглянула иными глазами на предстоящее путешествіе, которое все боле и боле начинало интересовать ее. Она съ нетерпніемъ ожидала минуты отъзда, но ей оставалось уложить еще столько вещей, что она охотно приняла помощь, предложенную ей Бухгольцемъ.
Между молодыми людьми завязался незамтно оживленный разговоръ, въ который только изрдка вмшивался старый Рехбергеръ, вставляя острое слово, или анекдотъ. Сердце Бухгольца усиленно билось, когда во время укладки онъ случайно дотрагивался до плеча или руки своей возлюбленной, какъ хороша казалась она ему, съ ея раскраснвшимся личикомъ и умными кроткими глазами!..
Но въ то время какъ молодой бюргеръ безмятежно наслаждался настоящимъ, мечтая о будущемъ счасть, графъ Эрбахъ и Корона молча сидли у стола. Въ ихъ отношеніяхъ было много недосказаннаго, что боле занимало ихъ, нежели всякій разговоръ.
— Разв судьба не назначила меня быть актрисой? сказала наконецъ Корона.— Я пріхала въ вашъ замокъ крестьянкой и узжаю отсюда въ костюм бюргерской двушки.
На ней было надто платье изъ срой шерстяной матеріи, приподнятое съ обихъ сторонъ голубыми бантами изъ шелковыхъ лентъ, лифъ былъ изъ голубой шелковой матеріи съ четырехъ-угольнымъ вырзомъ, сверху накинута легкая газовая косыночка, концы которой были приколоты на груди крестъ-на-крестъ. Изъ подъ нижней юбки, отороченной голубыми фестонами, выглядывали маленькія ножки, обутыя въ башмаки изъ тонкой коричневой кожи съ голубыми бантами и красными каблуками.
Графъ Эрбахъ, любуясь молодой двушкой, мысленно сравнивалъ ее съ граціозными женскими фигурами на картинахъ Буше и Грезе.
— Вы такъ удачно выполнили роль крестьянки, отвтилъ онъ, что вамъ не трудно будетъ выдать себя за сестру Бухгольца.
— Что за польза идти противъ судьбы! продолжала задумчиво Корона.— Все побуждаетъ меня поступить на сцену. Смотрите, кузенъ, не пропустите моего перваго дебюта. У меня тонкій слухъ, горе вамъ, если не раздастся вашъ голосъ среди общихъ криковъ одобренія.
— Дорогая моя, можно-ли изъ нсколькихъ прожитыхъ вами дней волненія и тревоги длать какія либо заключенія о вашей дальнйшей жизни! Я надюсь, что въ обществ Ренаты вы опять примиритесь съ средой, къ которой принадлежите по рожденію и воспитанію. Тяготвшій надъ вами гнетъ былъ невыносимъ для вашего Живаго характера и побудилъ васъ искать свта и свободы. Кто поставитъ въ вину молодой и неопытной двушк, если она сбилась съ пути въ своемъ справедливомъ стремленіи выйти изъ тяжелаго положенія! Рената поддержитъ васъ при французскомъ двор, гд женщина всегда имла больше значенія, нежели у насъ. Тамъ васъ оцнятъ по достоинству, и вы сами почувствуете себя счастливой возл Маріи Антуанеты, которая такъ ласкова и привтлива со всми окружающими ее.
— Я знаю, съ кмъ я была-бы еще счастливе — подумала Корона, но вмсто этого сказала съ нкоторой досадой:
— Разв вы все еще считаете меня ребенкомъ, котораго нужно водить на помочахъ? Что за непомрное мужское самолюбіе! Неужели мы, женщины, никогда не будемъ имть права распоряжаться нашей будущностью и устраивать жизнь но собственному усмотрнію! Неужели отцы всегда будутъ смотрть на насъ, какъ на товаръ, который нужно сбыть съ рукъ, а мужья какъ на свою собственность!..
— Что касается васъ, Корона, возразилъ улыбаясь графъ Эрбахъ, вы не имете нрава жаловаться на деспотизмъ мужчинъ. Вы изъявили желаніе хать въ Парижъ — императоръ даетъ вамъ рекомендательное письмо французской королев, имперскій графъ сажаетъ васъ въ карету,— надюсь, что завтра мн позволено будетъ оказать вамъ эту услугу, честный бюргеръ сопровождаетъ васъ верхомъ!.. Вс готовы служить вамъ по мр силъ и возможности!..
— Позвольте вамъ замтить, мой прекрасный кузенъ, что вы впадаете въ преувеличеніе. Я вполн цню милостивое отношеніе ко мн императора и доброту имперскаго графа, но разв вы не замтили, что вашъ новый другъ, этотъ скромный, застнчивый бюргеръ, будетъ сопутствовать другой звзд…
— Какъ! Фрицъ Бухгольцъ…
— Новый примръ мужской слпоты! И вы еще хотите управлять міромъ!..
Съ этими словами Корона вскочила съ мста и кокетливо встряхнула своими напудренными локонами.
— Бухгольцъ влюбленъ въ Гедвигу, продолжала она. Понимаете ли вы это, кузенъ? и какъ порядочный человкъ, онъ не желаетъ разстаться съ ней и отпустить ее безъ себя въ такое далекое путешествіе!
Не косвенный ли это упрекъ? подумалъ графъ Эрбахъ, глядя пристально на пламя свчи, вокругъ котораго кружилась ночная бабочка.
— Если вы не ошибаетесь, кузина, относительно чувствъ моего молодаго друга, то я вполн сознаюсь въ своей слпот. Любовь этого добраго и разумнаго бюргера можетъ осчастливить всякую двушку. Врядъ ли Гедвига могла найти въ этой мстности человка, который лучше подходилъ бы къ ней во всхъ отношеніяхъ, тмъ боле, что отецъ слишкомъ хорошо воспиталъ ее по ея скромному положенію въ свт.
— Въ этомъ помогъ ему графъ Эрбахъ, который давалъ уроки астрономіи молодой двушк, замтила Корона, останавливаясь передъ нимъ.
— Можетъ быть, отвтилъ онъ добродушно. У меня положительно страсть къ педагогик, если бы я не родился имперскимъ графомъ, то вроятно занималъ бы должность школьнаго учителя.
Наступила минута молчанія. Корона, по своей привычк, безпокойно ходила взадъ и впередъ по комнат, графъ Эрбахъ продолжалъ смотрть на голубоватое пламя свчи.
— Позволите ли вы мн писать вамъ, кузенъ? спросила она нершительнымъ голосомъ.
— Позволить вамъ! Я искренно желаю этого, милая Корона, и если не говорилъ вамъ объ этомъ, то, быть можетъ, вслдствіе излишней самоувренности…
— Вы были убждены, что я во всякомъ случа буду писать вамъ, не такъ ли?
Она стояла въ темномъ углу комнаты, такъ что онъ не могъ видть ея лица.
— Зачмъ стану я скрывать отъ васъ, что я дйствительно надялся получать отъ васъ письма. Мы сблизились съ вами при такихъ странныхъ обстоятельствахъ, что нелегко прервать дружбу, которую мы чувствуемъ другъ къ другу. Что касается меня лично, то я искренно дорожу нашими отношеніями. Мн пріятно было заботиться объ васъ, я такъ привыкъ къ мысли, что вы въ замк! Вы удете, Корона, а я въ ваше отсутствіе часто буду ходить по саду и по всмъ комнатамъ, отыскивая васъ. Привтъ отъ васъ издали воскресить въ моей памяти воспоминаніе о счастливыхъ часахъ, проведенныхъ съ вами…
— А что будетъ со мной! сказала она глухимъ голосомъ, отступая еще боле въ тнь. Какую страшную пустоту буду я чувствовать, когда уду изъ этого дома. Что останется у меня тогда въ цломъ мір, кром воспоминанія!
— Вы не должны грустить, Корона! сказалъ онъ, вставая съ мста и подходя къ ней.— Васъ ожидаютъ новыя впечатлнія, другіе люди. Берите отъ нихъ все то, что они могутъ дать вамъ, прошлое невозвратимо, намъ не удержать его. Взгляните на будущее смлыми глазами, вы должны привыкнуть къ мысли, что нтъ радости безъ горя и лишеній. Изъ уединеннаго замка вы вступите въ блестящій дворецъ. Сначала жизнь покажется вамъ легкой и веселой, но слишкомъ скоро наступитъ время, когда вамъ придется собрать всю свою душевную силу чтобы примириться съ томительнымъ однообразіемъ свта…
Онъ взялъ ее за об руки и вывелъ на средину комнаты, освщенную восковыми свчами, горвшими на стол въ позолоченныхъ канделябрахъ. Но онъ напрасно старался уловить ея взглядъ. Она щурила глаза, какъ будто огонь былъ непріятенъ ей. Она чувствовала съ тонкимъ чутьемъ женщины, что его мудрствованія ничто иное, какъ фразы, подъ которыми онъ хочетъ скрыть возрастающее горе разлуки.
— Если свтъ дйствительно такъ однообразенъ, какъ вы говорите, то я знаю заране, что почувствую себя несчастной, и у меня опустятся руки…
— Тогда вы призовете меня.
— Ахъ, если бы вы похали со мной! воскликнула она, но въ слдующую минуту вырвала отъ него свои руки и, бросившись къ окну, открыла его настежъ. Рзкій прохладный втеръ, въ которомъ слышалось вяніи осени, охватилъ ея горячій лобъ.
Напрасныя, несбыточныя желанія! Жизнь такъ же безпощадно уноситъ наши мечту, какъ порывъ бури листья съ деревьевъ.
— Посмотрите, какъ втеръ гонитъ листья, сказала Корона.— Неужели природа создала ихъ для того, чтобы втеръ разнесъ ихъ по неизмримому пространству?
— Ничто не исчезаетъ безслдно, моя дорогая Корона, но только принимаетъ другую форму. Не думайте, чтобы событія этого дня не имли никакого значенія — они образуютъ для насъ зерно новой жизни.
Онъ подошелъ къ ней, она взглянула на него своими блестящими карими глазами.
— Новой жизни… сказала она со вздохомъ и снова задумалась, глядя на темную ночь и бжавшія по небу облака.
Не слышно было ни одного человческаго голоса. У ногъ ихъ шумли деревья въ саду, на неб въ голубоватомъ сіяніи блестла одинокая звзда.
Графъ Эрбахъ закрылъ лицо руками. Не почувствовалъ ли онъ, что земля колеблется подъ его ногами, или съ нимъ сдлалось головокруженіе? Онъ все шелъ впередъ, не замчая пропасти, которая раскрывалась передъ нимъ. Что человчне — поддаться ли пылу страсти, или отступить назадъ, руководствуясь холоднымъ разсудкомъ? Все проходитъ безслдно: опьянніе страсти и отреченіе… И то и другое безразлично для гармоніи вселенной… А долгъ, честь?.. Нтъ, нужно положить конецъ этому!
— Моя хорошенькая кузина, сказалъ онъ своимъ обыкновеннымъ шутливымъ тономъ,— какъ жаль, что не удалась моя машина для летанья по воздуху! Она унесла бы насъ отъ скучной земли на небо, къ этой блестящей звзд, гд, быть можетъ, властвуетъ блаженной памяти греческій богъ Аполлонъ и красавица Венера. Какъ мы были бы счастливы и свободны тамъ въ необъятномъ пространств!.. Но теперь, моя дорогая Борона, васъ медленно увезутъ обыкновенныя лошади, вы должны покориться необходимости. А что всего важне — вамъ нуженъ отдыхъ, чтобы ваши глаза завтра утромъ смотрли такъ же весело, какъ всегда. Покойной ночи, милое дитя! Въ насъ есть нчто неуловимое, какъ бы отголосокъ лучшаго міра, которому мы не даемъ имени, но чувствуемъ его въ счастливыя минуты нашей жизни. Мы пережили такую минуту. Сохранимъ воспоминаніе о ней въ глубин нашего сердца. До свиданія!..
Онъ пожалъ ей руку, она рыдая бросилась ему на шею.
— Злой, милый, дорогой! воскликнула она, увлеченная порывомъ страсти, цлуя его въ губы.
Онъ невольно прижалъ ея нжный гибкій станъ къ своему сердцу, но она быстро вырвалась изъ его объятій и выбжала изъ комнаты. Дверь съ шумомъ захлопнулась за ней отъ сильнаго порыва сквознаго втра, задувшаго свчи, горвшія на стол. Графъ Эрбахъ очутился въ темнот. Онъ услышалъ въ корридор ея нжный голосъ. Она пла — ‘Прости на вчную разлуку!’… Звуки все боле и боле удалялись, слабли и, наконецъ, совсмъ замолкли. Изъ окна дулъ холодный осенній втеръ…

Конецъ первой части.

Часть ІІ.

ГЛАВА I.

Молодая королева Марія Антуанета только-что въхала во дворъ версальскаго дворца въ открытой коляск. Ее сопровождала пестрая веселая толпа дамъ и кавалеровъ, тлохранителей въ ихъ великолпныхъ мундирахъ и пажей, одни хали верхами на англійскихъ лошадяхъ, другіе въ каретахъ, украшенныхъ гербами. Дворъ возвращался съ прогулки по лсу Сатори.
Былъ теплый апрльскій день. Весело свтило солнце, привтливо улыбалось лицо молодой королевы и окружавшихъ ее придворныхъ. Пробужденіе земли посл продолжительнаго зимняго холода, деревья, покрытыя распускающейся зеленью и цвтомъ, наполняли сердца ихъ радостнымъ ожиданіемъ. Ясное голубое небо, которое разстилалось надъ ихъ головами, казалось имъ завсой, скрывающей счастливую будущность. Они ожидали, что скоро наступитъ эта желанная будущность, на землю снизойдетъ миръ и благодать, и человчество избавится отъ оковъ суеврія и деспотизма. Но если бы одинъ изъ тхъ, которые такъ безмятежно наслаждались яснымъ небомъ, вяніемъ весны и кроткимъ сіяніемъ полуденнаго солнца, зналъ то, что думала и чувствовала шумная и пестрая толпа, двигавшаяся взадъ и впередъ мимо позолоченной ршетки огромнаго двора, въ глубин котораго возвышался величественный дворецъ, то врядъ ли онъ могъ бы раздлять подобныя радостныя ожиданія.
Но вблизи великолпіе, окружавшее королевскую чету, обаятельно дйствовало на массу. Цлая толпа народа стояла у воротъ и около ршетки и громко привтствовала появленіе королевы. Одни удивлялись роскошной одежд графа д’Артуа, другіе расхваливали воронаго коня, на которомъ халъ графъ Провансальскій. Немало также было толковъ о новой ливре конюховъ и соломенной шляп Маріи Антуанеты съ тремя красиво разввающимися перьями.
— Все это недурно и довольно красиво, сказалъ пожилой человкъ съ напудренными волосами и въ плать покроя 1750-хъ годовъ, стоявшій въ толп зрителей, — но при двор покойнаго короля я видлъ еще большее великолпіе.
— Не потому ли, что вы тогда были придворнымъ камердинеромъ, m-eur Клеманъ?
Это замчаніе вызвало веселый хохотъ среди окружающей толпы.
— По крайней мр, благодаря моей должности, я имлъ больше случаевъ узнать, что прилично королю, нежели тотъ, кто всю жизнь занимался слесарствомъ, возразилъ старикъ, поправляя блое жабо на своей груди, сложенное красивыми складками.
— Вы забываете, что нашъ король учится у мосье Гамэна этому благородному ремеслу!
— Въ этомъ-то вся и разница! замтилъ Клеманъ презрительнымъ тономъ.— Мой король — Людовикъ XV — не унижалъ своего достоинства и ничему не учился.
— Но онъ моталъ деньги, соблазнялъ двушекъ! возразилъ одинъ изъ толпы.
— Въ этомъ никто не могъ сравниться съ нимъ! Онъ обложилъ бдный народъ чрезмрными податями. Это былъ тиранъ въ полномъ значеніи этого слова. Разв не изъ-за его любовницы, маркизы Помпадуръ, начата была эта злополучная война съ Фридрихомъ Великимъ? Нечего сказать, хороша война, гд мы терпли одно пораженіе за другимъ! А знаете ли вы, добрые люди, что послужило поводомъ къ войн? Одна удачная острота короля Фридриха надъ маркизой! Слыханное ли это дло, чтобы когда нибудь французы проливали свою кровь изъ-за такихъ пустяковъ!
— Что такое сказалъ король Фридрихъ? спросило разомъ нсколько голосовъ.
— Онъ сказалъ, что ‘Франціей управляютъ юбки, а не Людовикъ XV.
— Какъ юбки? Этого сразу не поймешь!
— Герцогиня Шатору была юбка номеръ первый, маркиза — номеръ второй…
— Графиня Дюбарри была юбка номеръ третій, замтилъ кто-то.
— Чмъ дальше въ лсъ, тмъ больше дровъ! Каждый послдующій номеръ хуже предъидущаго.
— Да ужъ нечего сказать, можетъ ли быть что безнравственне этой Дюбарри! Видали ли вы ее когда нибудь? Какой у нея роскошный домъ въ Люсьенн! Это позоръ для всей націи! А чьи богатства проматываетъ она самымъ безсовстнымъ образомъ? Несчастнаго, раззореннаго народа!.. Говорятъ, ныншній король приказалъ запереть ее въ монастырь…
— Да, еслибы все длалось по вашему, сказалъ съ досадой старый камердинеръ, возвысивъ голосъ.— Просто уши вянутъ, слушать вс ваши клеветы! Но, къ счастью, короли разсуждаютъ иначе, нежели простые буржуа. Они еще, слава Богу, не унизились до такой степени!.. Желалъ бы я знать, за что вы браните эту благородную даму? Мало ли она раздала денегъ вашимъ бднякамъ? Не дальше, какъ три года тому назадъ, вы цловали шлейфъ ея платья!..
— Всмъ извстно, что m-eur Клеманъ не дастъ и заикнуться о мадамъ Дюбарри! Видно, вы до сихъ поръ ея правая рука.
— Sacre tonnerre, что это была за прелестная женщина! воскликнулъ чей-то голосъ въ толп.— Я видлъ ее всего одинъ разъ, она хала въ своемъ фаэтон…
— Сегодня Марія Антуанета доставила намъ отличное зрлище!
— Мн не нравятся англійскія скаковыя лошади, он слишкомъ худощавы и ноги у нихъ такія тонкія.
— Я терпть не могу англійскихъ лошадей и самихъ англичанъ. Еслибы спросили моего совта, то завтра же у насъ была бы война съ Джонъ Булемъ!
— Это случится само собой, и въ самомъ непродолжительномъ времени. Говорятъ, въ Парижъ пріхала депутація изъ Америки…
— Можетъ ли это быть? Неужели индйцы ршились пріхать къ намъ?
— Разумется, нтъ! Какъ могло это прійти вамъ въ голову! Пріхалъ типографщикъ изъ одного города… у него такое мудреное имя, что никто не запомнитъ.
— Типографщикъ? Что ему нужно отъ насъ?
— Онъ хочетъ заключить съ нами союзъ.
— Типографщикъ!..
Раздался дружный хохотъ.
— Г-нъ мыловаръ разсказываетъ басни. Французскій король не станетъ вести переговоровъ съ простымъ типографщикомъ!
— Это не боле какъ мистификація, сказалъ толстый господинъ, слывшій за политика между своими сосдями, нахмуривъ съ важностью лобъ.— Высокопоставленныя особы часто путешествуютъ подъ чужими именами и въ простомъ плать. Это называется у нихъ инкогнито. Въ Париж носится слухъ, что ожидаютъ прізда германскаго императора Іосифа, брата императрицы…
Ораторъ намренно растягивалъ слова съ таинственнымъ видомъ, чтобы возбудить до послдней степени любопытство своихъ слушателей, такъ что нкоторые съ нетерпніемъ воскликнули:
— Въ чемъ дло? Сообщите же скоре вашу тайну, m-eur Жильберъ!
— Кто говоритъ о тайн? Разв умные люди толкуютъ о государственныхъ тайнахъ на улиц! Я не имю ни малйшаго желанія, чтобы меня заперли въ Бастилію…
— Кончайте, по крайней мр, то, что вы хотли сказать!
— Я уже говорилъ вамъ, что ожидаютъ прізда императора въ Парижъ. Но можетъ ли кто изъ васъ сообщить мн, когда онъ прідетъ — сегодня, завтра или посл-завтра? Разумется, нтъ, потому что этого никто не знаетъ. Ну, а если онъ уже въ Париж инкогнито и выдаетъ себя за типографщика! Поняли ли вы, наконецъ?
— Вотъ еще что выдумали! Императоръ Іосифъ въ Париж! Гд же тріумфальныя ворота, торжественная встрча? Мы не знали, что вы фокусникъ, m-eur Жильберъ, вы должно быть провезли императора по воздуху?
— Въ машин, которую хочетъ изобрсти добрякъ Бланшаръ, который живетъ на площади въ дом съ зелеными ршетчатыми ставнями? Въ дворц живетъ другой Бланшаръ, но онъ такой же помшанный, какъ его старая мать!
— Императоръ въ Париж, заговорили другіе. Если это правда, то нужно ожидать большихъ перемнъ въ государств и при двор! У насъ, вроятно, будетъ война съ англичанами… Императоръ филантропъ и поддержитъ мры новаго министра…
— Вотъ, народъ опять заболталъ о политик, пробормоталъ бывшій придворный камердинеръ, обращаясь къ прилично одтому господину, который, по его мннію, только одинъ и былъ способенъ разсуждать о длахъ государства.
На немъ было изящно сшитое платье изъ тонкаго голубаго сукна съ золотыми пуговицами, темный вышитый жилетъ англійскаго покроя, узкіе панталоны и круглая шляпа съ загнутыми полями. M-eur Клеманъ, видавшій немало людей на своемъ вку, ршилъ съ перваго взгляда — не столько по одежд, сколько по манер держать себя,— что незнакомецъ занимаетъ видное положеніе въ свт и что это, вроятно, иностранецъ. Онъ стоялъ на хорошемъ мст у самыхъ воротъ, такъ что могъ видть весь дворъ. Стража не осмлилась прогнать его, и онъ могъ надосуг разглядть дамъ въ каретахъ и дворянъ, хавшихъ верхами. Когда въ толп произнесены были имена Іосифа и Бланшара, онъ обернулся и глаза его встртили пристальный взглядъ стараго камердинера, устремленный на него.
— Разв вы находите что нибудь дурное въ томъ, что народъ толкуетъ о прибытіи австрійскаго императора? спросилъ незнакомецъ вжливымъ тономъ. Это событіе выходитъ изъ ряда происшествій обыденной жизни. Императоръ самаго древняго государства стараго свта встртится съ республиканцемъ новаго свта! Любопытное и поучительное зрлище, которое должно каждаго навести на извстныя размышленія…
Бывшій придворный камердинеръ внимательно прислушивался въ словамъ незнакомца, его тонкій слухъ сразу различилъ въ нихъ нмецкій акцентъ. Въ его голов явились извстныя соображенія и дали богатую пищу его живой фантазіи. Онъ невольно вспомнилъ то время, когда онъ жилъ при двор стараго короля и принималъ дятельное участіе въ разныхъ интригахъ и любовныхъ приключеніяхъ. Съ восшествіемъ на престолъ Людовика XVI, онъ былъ оставленъ отъ должности, къ величайшему своему огорченію, быть можетъ, при встрч съ этимъ незнакомцемъ ему представляется неожиданно давно желанный случай возобновить тмъ или другимъ способомъ связь съ дворомъ и узнавать изъ врнаго источника государственныя тайны и любовныя приключенія высшаго общества. При этой мысли старое сердце m-eur Клемана усиленно забилось отъ удовольствія подъ коричневымъ бархатнымъ камзоломъ.
— Вполн согласенъ съ вами, милостивый государь, что это будетъ любопытная встрча, отвтилъ Клеманъ.— Но я не думаю, чтобы его императорское величество вступилъ добровольно въ сношенія съ типографщикомъ изъ Филадельфіи. Неужели онъ станетъ обращать вниманіе на какого-нибудь Франклина?
— Почему вы это думаете? Германскій императоръ охотно знакомится съ людьми разныхъ сословій. Говорятъ, онъ детъ сюда съ цлью изучить Францію. Неужели онъ не пожелаетъ взглянуть на величайшую рдкость, какую когда либо видли ваши соотечественники? Можетъ ли быть что любопытне, какъ встртить американцевъ при версальскомъ двор!
— Вы шутите, милостивый государь… сказалъ вжливо бывшій камердинеръ и остановился, такъ какъ не зналъ, какой титулъ дать незнакомцу.
— Я слышалъ, что васъ зовутъ m-eur Клеманъ, называйте меня m-eur Поль, возразилъ улыбаясь господинъ въ круглой шляп.
Это былъ графъ Эрбахъ, который какъ будто немного постарлъ посл того, какъ мы его видли въ Таннбург, надъ бровями рзко обозначилась глубокая морщина.
Старикъ почтительно поклонился.
— Если вамъ угодно, то я буду называть васъ такимъ образомъ. Но позвольте выразить вамъ мое удивленіе: какъ это случилось, что вы, не смотря на шумъ и на то, что все ваше Вниманіе было невидимому обращено на королеву и придворныхъ дамъ, могли разслышать мое имя и запомнили его?
— Совершенно случайно, m-eur Клеманъ. Путешественникъ скоре, чмъ кто либо другой, замтитъ личность выдающуюся изъ толпы.
— Вы конфузите меня! Я не ршаюсь принять ваши слова на свой счетъ.
— Въ моихъ:словахъ нтъ и тни лести. Среди этихъ новыхъ людей,— графъ указалъ на слугъ, сновавшихъ взадъ и впередъ передъ главнымъ входомъ,— которые чванятся великолпіемъ двора, вы одни напомнили мн доброе старое время.
— Но вы сами, m-eur Поль, все-таки принадлежите къ молодому поколнію.
Толпа передъ дворцомъ разсялась мало-по-малу, мстами оставались еще группы людей и разговаривали. Самая значительная изъ нихъ образовалась около Жильбера, такъ какъ въ ней присоединились егеря и конюхи по удаленіи своихъ господъ.
Графъ Эрбахъ медленно прохаживался съ старымъ камердинеромъ передъ ршеткой дворца.
— Нтъ, по моимъ годамъ я уже не могу назвать себя юношей, m-eur Клеманъ! сказалъ онъ. Благодаря этому, быть можетъ, я съ удовольствіемъ думаю о прошломъ. При вид этого гордаго замка, мною невольно овладваетъ мысль о непрочности всего земнаго. Одни сходятъ со сцены, другіе тотчасъ-же занимаютъ ихъ мсто. А эти стны, порталы, позолоченныя ршетки, разв они вчно будутъ существовать? Все это рано или поздно должно рушиться и обратиться въ развалины…
— Вы правы, я самъ представляю развалину добраго стараго времени, возразилъ со вздохомъ старикъ.— Хорошіе дни безвозвратно прошли для меня!..
— Почему вы называете себя развалиной, m-eur Клеманъ? Вы еще такъ бодро держитесь на ногахъ и сохранили такой свжій цвтъ лица.
— Но мн уже за шестьдесятъ, m-eur Поль…
— Вы были камердинеромъ покойнаго короля?
— До послдней минуты его жизни. О немъ говорятъ много дурнаго, но я никогда не забуду, какъ онъ былъ милостивъ ко мн. Въ сущности, я доволенъ, что получилъ отставку, мн было бы трудно привыкать къ новымъ порядкамъ и новымъ людямъ.
— Теперь вы живете на поко и у васъ, вроятно, много свободнаго времени. Почему вы не запишете все то, что вамъ приходилось видть на своемъ вку? Сколько я могъ замтить, у васъ есть склонность къ философіи.
Клеманъ самодовольно улыбнулся при послдней фраз и сказалъ:
— Да, чего только не видли мои глаза! Еслибы я вздумалъ, напримръ описать поздки въ Компьень, или представленіе графини Дюбарри ко двору… Но извините меня, милостивый государь, я кажется надодаю вамъ своей болтовней.
— Вы сами, вроятно, убждены въ противномъ, m-eur Клеманъ. Можетъ ли быть что интересне и поучительне для иностранца, какъ слушать васъ…
Занятые разговоромъ, они незамтно удалились отъ дворца и, свернувъ въ боковую улицу съ правой стороны, вышли на площадь.
— Вы уже давно здсь? спросилъ бывшій королевскій камердинеръ, которому любезность путешественника придала нкоторую храбрость.
— Пять дней. Я живу въ нсколькихъ шагахъ отсюда, отвтилъ графъ Эрбахъ, указывая рукой на домъ съ зелеными ставнями.
Клеманъ сдлалъ такое движеніе, какъ будто хотлъ поблагодарить своего новаго знакомаго за оказанное ему довріе, и слегка прищурилъ свои умные срые глаза, между тмъ какъ на губахъ его появилась лукавая улыбка.
— Значитъ, вы остановились у Франсуа Бланшара! Мать его зовутъ Маделеной… У нихъ довольно красивые комнаты и, если не ошибаюсь, есть также маленькій садъ.
— Они скромные и услужливые люди. По прибытіи моемъ въ Версаль, верхній этажъ ихъ дома оказался случайно незанятымъ…
— Случайно ли? спросилъ многозначительно старикъ, понизивъ голосъ.
— Что вы хотите этимъ сказать, m-eur Клеманъ?
— Ничего особеннаго! Давно забытая исторія… Время летитъ такъ незамтно! Два года тому назадъ, или больше — не могу сказать наврно… съ этихъ поръ комнаты, въ которыхъ вы теперь живете, стояли пустыя. До васъ въ нихъ жилъ маркизъ Піерфонъ…
— Меня нисколько не интересуетъ, кто жилъ въ этихъ комнатахъ и что случилось въ нихъ. Он свтлы и удобны, а до всего остальнаго мн нтъ никакого дла.
Клеманъ кивнулъ головой въ знакъ согласія. Но чмъ больше бесдовалъ онъ съ своимъ новымъ знакомымъ, тмъ находилъ его загадочне и таинственне и тмъ сильне разгоралось въ немъ любопытство. Онъ съ сожалніемъ замтилъ, что ихъ разговору скоро наступитъ конецъ, они почти дошли до дома Бланшара съ остроконечной черепичной крышей и маленькими окнами нижняго этажа. Въ верхнемъ этаж окна были больше, дубовая дверь, выходившая на улицу, была обита листовымъ желзомъ, изъ всхъ домовъ, виднвшихся за каштановыми деревьями, этотъ казался всхъ уединенне.
Иностранцу стоило сдлать два или три шага до порога своего жилища, и любопытство Клемана могло навсегда остаться неудовлетвореннымъ.
Но къ его удовольствію графъ Эрбахъ вынулъ часы, посмотрлъ на солнце и сказалъ:
— Повидимому, будетъ прелестный вечеръ, слдовало бы провести его на открытомъ воздух.
— Что касается меня лично, возразилъ камердинеръ, то мн предстоитъ еще далекій путь, я долженъ идти въ Люсьеннъ.
— Теперь уже пятый часъ, вы не успете дойти до солнечнаго заката, m-eur Клеманъ.
— Я самъ убжденъ въ этомъ. Мн слдовало гораздо раньше двинуться въ путь. Но, милостивый государь, если птица гд либо совьетъ себ гнздо, то она опять прилетаетъ вить его на томъ-же мст. Я не могу пройти мимо дворца, не заглянувъ на дворъ, сегодня мн такъ хотлось выждать возвращенія королевы съ прогулки. Разумется, это было глупо, потому что я видалъ въ былыя времена еще боле парадные вызды и дамъ, которыя были несравненно красиве тхъ, какими вы любовались сегодня. Какъ я ни браню себя, но это ни къ чему не ведетъ, и завтра можетъ повториться то же самое. Что за странное созданіе человкъ!
— А я еще вдобавокъ задержалъ васъ своими разговорами, постараюсь загладить свою вину и провожу васъ, возразилъ графъ Эргахъ.
Пройдя площадь и нсколько уединенныхъ улицъ, они вышли на дорогу, окаймленную тополями и каштановыми деревьями, которая тянулась отъ Версаля до замка и деревеньки Люсьеннъ вдоль холмовъ, виноградниковъ, полей и по опушк лса. Кругомъ разстилался живописный ландшафтъ, покрытый первою весеннею зеленью. Поля прерывались красивыми садами и огородами, доходившими мстами до самаго лса. За деревьями и кустами бузины виднлись маленькіе сельскіе домики и величественные замки. Съ холма, на который вошли путники, открывался широкій видъ: на восточной сторон тянулась огромная масса домовъ съ возвышающимися кое-гд башнями и куполами церквей, надъ ними поднимались облака дыма, освщенныя заходящимъ солнцемъ, и мало по малу исчезали въ прозрачномъ воздух, это былъ Парижъ. На запад виднлся Марли съ замкомъ и гигантской машиной, поднимающей воду въ фонтаны Версаля, къ сверу, на самомъ горизонт, извивалась Сена серебристой лентой. Всюду холмы перемежались долинами, полями, лсами, мстами первобытная прелесть нетронутой природы представляла пріятный контрастъ съ произведеніемъ садоваго искусства. Рядомъ съ крошечными хижинами возвышались грандіозные замки, постройки различныхъ временъ, ознаменованныя историческими событіями.
Графъ Эрбахъ не могъ найти лучшаго путеводителя въ этой мстности. Камердинеръ Людовика XV зналъ исторію чуть ли не каждаго замка на нсколько миль кругомъ. Въ продолженіи тридцати лтъ, не произошло, повидимому, ни одного сколько нибудь важнаго событія въ жизни высшаго придворнаго общества, которое было бы неизвстно Клеману. Нкоторыя вещи онъ зналъ по слухамъ, другія, наоборотъ съ такими подробностями, которыя ясно указывали на его близость къ высокопоставленнымъ лицамъ.
Онъ сообщилъ своему внимательному слушателю много забавныхъ исторій и приключеній, которыхъ онъ былъ очевидцемъ, съ примсью шутокъ, остротъ и пустыхъ анекдотовъ.
Это были большею частью какіе-то безсвязные отрывки, но настолько рельефные, что изъ нихъ нетрудно было составить цлую историческую картину. Разскащикъ упоминалъ вскользь и съ крайнею осторожностью о мрачныхъ, трагическихъ событіяхъ, видимо стараясь смягчить краски и объяснить ихъ съ точки зрнія своей лакейской морали. Но тмъ не мене, въ его словахъ не было и тни намренной лжи, преувеличенія, или пристрастія.
Такъ, напримръ, описывая представленіе графини Дюбарри — одно изъ наиболе памятныхъ для него событій, въ которомъ онъ игралъ видную роль и стоялъ на сторон графини противъ герцога Шуазеля, который хотлъ воспрепятствовать этому представленію, считая его оскорбительнымъ для дворянства,— Клеманъ расхваливалъ герцога, какъ государственнаго человка.
Графъ Эрбахъ слушалъ съ возрастающимъ любопытствомъ болтовню старика. Если она не отличалась остроуміемъ, то все-таки изъ массы разсказанныхъ фактовъ онъ могъ почерпнуть для себя много полезныхъ свдній, которыя могли пригодиться ему на новой и скользкой почв, гд онъ не находилъ для себя точки опоры.
Серьезная забота угнетала его. Исчезли радостныя надежды, воодушевлявшія его въ послдній вечеръ, проведенный имъ съ Короной. Внезапно налетвшая буря унесла безслдно дорогое существо, которое онъ любилъ всми силами своей души.
Вс его старанія отыскать Корону оказались напрасными. Не постигла ли ее насильственная смерть и она навсегда потеряна для него? Или она все еще заперта въ монастыр, въ который всегда можно найти доступъ при извстномъ упорств, съ помощью денегъ, или даже открытой силы?
Графъ Эрбахъ, посл долгихъ и напрасныхъ поисковъ въ Богеміи, отправился въ Парижъ, въ надежд получить отвтъ на мучившіе его вопросы. Корона столько разъ говорила ему о своей завтной мечт поступить на парижскую сцену, что онъ окончательно остановился на мысли отыскивать ее въ столиц Франціи.
Сколько мучительныхъ думъ и опасеній пережилъ онъ съ того утра, какъ Корона, Гедвига, Рехбергеръ и Бухгольцъ выхали изъ уединеннаго богемскаго замка съ первыми лучами восходящаго солнца. Онъ проводилъ ихъ до большой дороги и, вернувшись домой, ожидалъ посщенія Венцеля и только вечеромъ узналъ отъ слуги, что писарь еще наканун выхалъ изъ приходскаго дома.— Одной заботой меньше! подумалъ графъ, и съ этой минуты мысленно слдилъ за путешественниками черезъ лса, долины и города, которые имъ приходилось прозжать. Вс они были знакомы ему и теперь живо воскресали въ его памяти въ самыхъ яркихъ краскахъ. Прошло десять дней, онъ не получилъ отъ нихъ ни одного письма, но это неособенно безпокоило его. Они напишутъ изъ Франкфурта, когда минуютъ вс опасности, утшалъ онъ себя. Впрочемъ, тутъ не можетъ быть и рчи о какой либо опасности…
На двнадцатый день получено было письмо отъ оберъ-бургграфа Евгенія Фюрстенберга. Онъ дружески приглашалъ графа пріхать въ Прагу, чтобы оправдаться отъ обвиненія, взводимаго на него старой графиней Турмъ.
Графъ Эрбахъ не ожидалъ ничего подобнаго, но, убжденный, что путешественники благополучно перехали границу и съ каждымъ часомъ приближаются къ Франціи, отправился въ Прагу.
Оберъ-бургграфъ принялъ его нсколько оффиціальнымъ образомъ, и графъ, не отвчая на вопросы, спросилъ:
— Я желалъ бы прежде всего узнать, съ кмъ я имю дло: съ судьей, или другомъ?
— Съ человкомъ, который искренно расположенъ къ вамъ, возразилъ Фюрстенбергъ.
Графъ Эрбахъ подробно разсказалъ ему, какъ онъ нашелъ Корону, привезъ въ Таннбургъ, а затмъ по ея просьб отправилъ въ Парижъ къ своей жен. Въ его словахъ былъ такой отпечатокъ правдивости, что оберъ-бургграфъ объявилъ себя удовлетвореннымъ и, посл нкотораго колебанія, сказалъ взволнованнымъ голосомъ:
— Кто могъ ожидать, что эта невинная исторія кончится такимъ трагическимъ образомъ! Къ несчастью, я долженъ сообщить вамъ печальное извстіе… Сюда привезли трупъ убитаго, если не ошибаюсь, это вашъ управляющій Рехбергеръ. Не угодно ли вамъ послдовать за мной…
Хотя тло уже начало разлагаться, но графъ Эрбахъ съ перваго взгляда узналъ въ немъ своего врнаго слугу и рыдая наклонился къ нему. Бывшій вахмистръ погибъ отъ руки убійцы, дв предательскія пули поразили его въ спину и лишили жизни.
Молча, съ сжатыми губами и съ жгучимъ желаніемъ мести въ сердц, выслушалъ графъ Эрбахъ краткое показаніе о печальномъ происшествіи, которое прочиталъ ему секретарь суда изъ составленнаго акта. Остальное онъ узналъ изъ разсказа самого оберъ-бургграфа.
Писарь Венцель Свобода передалъ ему письмо графини Елизаветы Турмъ, въ которомъ была изложена ея жалоба на графа Эрбаха. Одновременно съ этимъ, писарь сообщилъ ему на словахъ о предполагаемой поздк графини Короны въ Парижъ и просилъ именемъ своей госпожи воспрепятствовать ей. Оберъ-бургграфъ оставилъ эту просьбу безъ вниманія, хотя пражскій епископъ обратился къ нему съ тмъ-же требованіемъ и увщевалъ его, во имя религіи я въ силу данной ему власти, вмшаться въ такое явное и насильственное похищеніе невинной двушки. Но тутъ присланы были одна за другой дв эстафеты изъ Вны, собственноручно написанныя императрицей, въ которыхъ ея величество грозила оберъ-бургграфу своей высочайшей немилостью, если онъ не пошлетъ погони за бглецами и не вернетъ ихъ во что бы то ни стало. Во второй эстафет на графа прямо указывали, какъ на масона и тайнаго заговорщика, не подлежало сомннію, что кто-то сильно оклеветалъ его передъ императрицей. Въ виду всего этого, оберъ-бургграфу ничего не оставалось, какъ отправить погоню за путешественниками и арестовать ихъ. Ихъ настигли у франконской границы, за милю отъ Эгера, они не выказали никакого сопротивленія и добровольно отдали себя въ руки посланнаго офицера и сопровождавшихъ его солдатъ. Во избжаніе огласки, фрейлейнъ оставили въ карет и свезли въ монастырь по желанію старой графини.
— Что-же касается Рехбергера и его дочери, добавилъ бургграфъ, то они были отправлены въ Эгеръ подъ конвоемъ нсколькихъ солдатъ. Если врить разсказамъ этихъ людей, то они заблудились въ лсу, двушк удалось убжать отъ нихъ, а старикъ отецъ былъ неожиданно убитъ двумя выстрлами изъ-за кустовъ. Мн лично эта исторія кажется вообще весьма сомнительною, я могу сообщить вамъ какъ достоврный фактъ, что военнымъ судомъ въ Эгер назначено строгое слдствіе по этому длу.
Графъ Эрбахъ поневол долженъ былъ довольствоваться неопредленными свдніями, которыя сообщилъ ему почтенный оберъ-бургграфъ. Что могъ онъ предпринять при тхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, въ которыхъ онъ очутился такъ неожиданно? На него смотрли, какъ на подозрительное лицо, и обвиняли чуть ли не въ государственномъ преступленіи. Оберъ-бургграфъ отвтилъ рзкимъ отказомъ на его просьбу видться съ фрейлейнъ въ монастырской пріемной, въ присутствіи свидтелей, и даже не хотлъ назвать монастырь, въ который она была увезена. Графъ Эрбахъ могъ только узнать отъ него, что Корона больна и находится подъ строгимъ надзоромъ.
Въ Эгер также было трудно собрать сколько нибудь точныя сведенія. Офицеръ, командовавшій отрядомъ, который былъ посланъ за бглецами, отправился въ Вну, по приказу императрицы, для словеснаго доклада. Венгерскіе гусары, составлявшіе его отрядъ, хотя и. были вс на-лицо, но плохо говорили по-нмецки и давали сбивчивыя, противорчивыя показанія. Наконецъ графу Эрбаху удалось съ помощью золота расположить къ откровенности аудитора военнаго суда. По его мннію, нкоторые изъ солдатъ были подкуплены Рехбергеромъ и взялись способствовать его побгу съ дочерью, молодая двушка скрылась при первомъ удобномъ случа, а старика постигла неожиданная смерть. Кто сдлалъ эти два выстрла — вроятно, навсегда останется тайной, лсная чаща и вечернія сумерки покрыли злодяніе двойнымъ покровомъ. Аудиторъ сообщилъ также графу Эрбаху, что Бухгольцъ высидлъ цлыя сутки въ тюрьм, посл чего онъ былъ выпущенъ на свободу съ обязательствомъ немедленно удалиться за границу. Молодую графиню увезли въ монастырь урсулинокъ въ Праг.
Такимъ образомъ, если можно было узнать врныя подробности отъ котораго нибудь изъ свидтелей происшествія, то разв отъ одного Бухольца. Но гд найти несчастнаго бюргера, который случайно попалъ въ такую трагическую исторію и, быть можетъ, навсегда сбился съ покойной колеи своей жизни? Прошло еще нсколько недль мучительнаго ожиданія и безпокойства для графа Эрбаха, прежде чмъ онъ получилъ письмо отъ Бухгольца черезъ одного дрезденскаго купца.
‘Многоуважаемый графъ’, писалъ Бухгольцъ изъ Франкфурта на Майн, ‘надюсь, что это письмо будетъ передано вамъ, потому что я поручаю его собрату нашей ложи. Два моихъ первыхъ письма — одно изъ Нейнарка, другое изъ Вюрцбурга,— вроятно, не дошли до васъ, потому что до сихъ поръ я не получилъ на нихъ отвта, хотя я убдительно просилъ васъ помочь мн совтомъ по поводу ужаснаго, неслыханнаго несчастія, которое постигло насъ и, по всей вроятности, извстно вамъ въ общихъ чертахъ. Графиня Корона арестована, Гедвига спаслась бгствомъ! Я не знаю, гд она и что съ ней. Равнымъ образомъ, я не могу сообщить вамъ никакихъ подробностей о смерти Рехбергера. Я лишенъ возможности дйствовать и могу только жаловаться и проклинать свою судьбу. Однако, не стану больше утруждать вашего вниманія и разскажу въ короткихъ словахъ то, что случилось съ нами въ злополучный день 9 сентября.
‘Мы безъ всякихъ приключеній выбрались изъ Эгера и уже были въ недалекомъ разстояніи отъ французской границы, когда Рехбергеръ сдлалъ мн знакъ, чтобы я ближе подъхалъ къ карет. Она была закрыта наглухо, такъ какъ шелъ дождь.— Будьте на сторож, г-нъ Бухгольцъ, сказалъ мн Рехбергеръ,— намъ грозитъ опасность! У городскихъ воротъ я видлъ знакомую рожу, мн показалось, что это негодяй Свобода. Онъ погубитъ насъ. Спасите двушекъ! Въ погоню за нами посланъ цлый отрядъ солдатъ. Вы разговаривали съ королемъ Фридрихомъ и, вроятно, не струсите передъ какимъ нибудь австрійскимъ офицеромъ. Отстаньте отъ экипажа, если они нападутъ на васъ, то постарайтесь задержать ихъ какъ можно доле. Когда они начнутъ разсматривать ваши бумаги, то говорите имъ о вашемъ корол Фридрих, у нихъ еще не прошелъ страхъ къ нему. Выдавайте себя за агента его величества, они сочтутъ васъ самой важной добычей и займутся вами, а мы въ это время дадимъ тягу…
‘Вы, вроятно, улыбнетесь, графъ, читая эти строки, выдумка почтеннаго Рехбергера мн самому представляется теперь крайне наивной, но утопающій хватается за соломенку… Экипажъ ухалъ впередъ, я остался одинъ на дорог. Но вышло совершенно иначе, нежели предполагалъ старикъ. Шесть солдатъ окружили меня и, схвативъ подъ-устцы мою лошадь, потащили назадъ въ Эгеръ, остальные погнались за каретой. Я высидлъ двадцать четыре часа въ отвратительной тюрьм, на другія сутки меня выпустили на свободу и солдаты проводили меня до границы, угрожая смертью, если я вздумаю возвратиться назадъ. Предупрежденіе это было совершенно излишне, потому что я не имлъ ни малйшаго желанія оставаться въ Австріи. Относительно себя лично я былъ совершенно покоенъ, но меня тревожила судьба моихъ спутниковъ, съ каждымъ шагомъ мн длалось тяжеле на сердц. Наконецъ, одинъ изъ провожавшихъ меня солдатъ сжалился надо мной и за два гульдена разсказалъ то, о чемъ я подробно писалъ вамъ въ двухъ моихъ письмахъ. Цлую недлю бродилъ я по деревнямъ вдоль границы, чтобы напасть на слдъ Гедвиги, но это былъ напрасный трудъ: никто не видалъ двушки, которая подходила бы по наружности къ моему описанію. Наконецъ, я отправился во Франкфуртъ, продолжая по дорог поиски, но безъ всякихъ результатовъ. Теперь все кончено для меня! Я въ такомъ отчаяніи, что начинаю терять вру въ Бога, и не имю достаточно силы воли, чтобы ршиться на что нибудь. У меня нтъ ни одного человка, съ которымъ бы я могъ говорить о своей невозвратной потер, кром васъ, графъ. Простите, если я утомилъ васъ своими жалобами, но не оставьте меня въ гор и напишите хотя нсколько строкъ…’
Графъ Эрбахъ, прочитавъ письмо, грустно улыбнулся. Къ нему обращались за совтомъ и словомъ утшенія! Разв онъ не испытывалъ такое же отчаяніе подъ гнетомъ безвыходнаго горя, отъ котораго у него безсильно опускались руки? Между тмъ, онъ ясно сознавалъ, что его единственное спасеніе заключается въ усиленной работ, которая потребовала бы напряженія всхъ его духовныхъ силъ и отвлекла бы отъ мучительныхъ безплодныхъ думъ.
Въ этомъ смысл онъ отвтилъ Бухгольцу и совтовалъ ему не оставлять первоначальной цли своего путешествія и постить Парижъ и Ліонъ, пока не выяснится тайна, связанная съ печальнымъ событіемъ. ‘Что касается Гедвиги’, писалъ онъ, ‘то особенно безпокоиться нечего, она умная и ршительная двушка и, вроятно, нашла себ убжище у своихъ родственниковъ въ Франконіи въ окрестностяхъ Кульмбаха. Я убжденъ, что она напишетъ одному изъ насъ въ самомъ непродолжительномъ времени, и тогда ничто не можетъ помшать вамъ отправиться къ ней и просить ея руки. Только не падайте духомъ и врьте, что все устроится къ лучшему, и вы будете наслаждаться полнымъ безмятежнымъ счастьемъ’…
Утшая такимъ образомъ своего молодаго друга, графъ Эрбахъ еще глубже чувствовалъ твое собственное несчастіе. Обстоятельства сложились для него далеко не такъ благопріятно, какъ для молодаго бюргера, онъ не имлъ опредленнаго занятія, которое могло бы хотя до извстной степени смягчить горе разлуки съ любимымъ существомъ. Съ другой стороны, онъ боле чмъ когда нибудь видлъ все безуміе своей любви къ Корон. Съ отчаяніемъ въ сердц вернулся онъ въ Таннбургъ, куда вслдъ за нимъ привезли изъ Праги тло Рехбергера и похоронили по распоряженію графа въ саду подъ вковыми соснами.
Къ тоск одиночества скоро примшались новыя непріятности, которыя дйствовали раздражающимъ образомъ на его расположеніе духа, такъ какъ онъ долженъ былъ употребить вс усилія, чтобы удержать извстное положеніе въ свт. Ему былъ закрытъ доступъ къ старой графин Турмъ и во многіе другіе дворянскіе дома, остальные принимали его сухо и съ принужденіемъ, какъ непрошенаго гостя. Григорій Гасликъ становился все смле и заносчиве въ своихъ проповдяхъ, находя поддержку въ высшемъ духовенств. Чиновники не считали боле нужнымъ ухаживать за еретикомъ и при случа безпокоили его исполненіемъ разныхъ формальностей. Враги, повидимому, задались мыслью выжить его изъ страны, или погубить тмъ или другимъ способомъ. Но вс ихъ преслдованія еще боле усилили упорство графа, которое Гасликъ называлъ дьявольскимъ навожденіемъ.
Между тмъ, борьба съ каждымъ днемъ становилась трудне для графа Эрбаха, въ виду его запутанныхъ денежныхъ обстоятельствъ, онъ съ ужасомъ думалъ о томъ, что ему скоро придется уступить поле битвы своимъ врагамъ. Но судьба совершенно неожиданно избавила его отъ этой печальной необходимости. Одна дальняя родственница, всегда дружелюбно относившаяся къ нему при жизни, оставила ему посл своей смерти большое состояніе, доходившее, по слухамъ, до нсколькихъ милліоновъ. Если молва была преувеличена, то во всякомъ случа наслдство было настолько велико, что сразу вывело графа изъ его затруднительнаго положенія и поставило на ряду съ самыми богатыми магнатами Богеміи. Противники графа, предвщавшіе его близкое паденіе, видли въ этой перемн судьбы вмшательство нечистой силы. Они распустили слухъ, что родственница, отъ которой онъ получилъ наслдство, была ярая протестантка и завщала ему свои сокровища подъ условіемъ, чтобы онъ посвятилъ свою жизнь неустанной борьб съ католической церковью. Этотъ слухъ быстро распространился не только между дворянами, но между бюргерами и крестьянами, и получилъ еще большую силу, когда сдлалось извстно, что графъ намренъ возобновить сгорвшую башню.
Онъ началъ постройку зимой, въ большихъ размрахъ. На первое время, несмотря на хорошую плату, между мстными жителями нашлось мало охотниковъ работать, надъ сооруженіемъ ‘богомерзкаго идольскаго храма’, какъ выражался Гасликъ въ своихъ бесдахъ съ прихожанами. Онъ грозилъ всми мученіями ада тому изъ нихъ, кто принесетъ хотя одинъ камень на постройку новой башни, гд, по его словамъ, графъ намревался приносить жертвы злымъ божествамъ и заниматься богопротивными науками и гд набожныя души будутъ введены въ обманъ и соблазнъ княземъ тьмы. Однако недостатокъ рабочихъ не могъ остановить графа Эрбаха при томъ озлобленіи, которое онъ чувствовалъ противъ всхъ окружающихъ, вслдствіе упорнаго и мелочнаго преслдованія своихъ недоброжелателей. Онъ вызвалъ изъ Франконіи плотниковъ и каменщиковъ, которые дятельно принялись за сооруженіе башни. Эта мра и расточаемое имъ золото произвели свое дйствіе. Т самые люди, которые такъ настойчиво отказывались служить ему, мало-по-малу начали предлагать свои услуги, сначала робко, потомъ смле и, наконецъ, съ навязчивою назойливостью. Но графъ Эрбахъ наотрзъ отказался отъ всхъ подобныхъ предложеній.
Въ это время между графомъ и друзьями семейства Турмъ существовала, какъ и прежде, открытая вражда. Изъ всхъ людей этого кружка одинъ патеръ Ротганъ сохранилъ съ нимъ хорошія отношенія и нсколько разъ посщалъ его въ Таннбург. Какъ бы сговорившись, они никогда не касались прошлаго въ своихъ бесдахъ, которыя большею частью ограничивались толками объ естественныхъ наукахъ — ботаник и минералогіи, и о новыхъ замчательныхъ опытахъ и открытіяхъ въ области химіи. Только однажды патеръ Ротганъ упомянулъ мелькомъ въ разговор, что графиня Корона выздоровла и, вроятно, не долго останется въ монастыр. Графъ Эрбахъ поблагодарилъ его за это извстіе молчаливымъ пожатіемъ руки.
Хотя онъ, повидимому, былъ весь поглощенъ постройкой башни, но втайн продолжалъ розыски, чтобы уяснить себ загадочное происшествіе, имвшее для него такой печальный исходъ. Онъ еще два раза здилъ въ Эгеръ и посл тщательныхъ разспросовъ пришелъ къ убжденію, что Рехбергеръ не былъ убитъ солдатами.
Но кмъ?
Неужели смерть стараго слуги входила въ планы его враговъ? Или Рехбергъ палъ жертвой личной мести?
Венцель Свобода былъ слишкомъ трусливъ, чтобъ совершить такое смлое злодяніе. Графъ Эрбахъ скоре считалъ способнымъ на это священника Гаслика, но тотъ все время находился неотлучно въ деревн. Судьба дочери была покрыта такимъ-же мракомъ неизвстности, какъ и смерть отца. Гедвиги не оказалось ни въ франконскихъ помстьяхъ графа, ни у ея родныхъ. Нигд не найдено было ни малйшаго слда, по которому можно было бы отыскать ее, не смотря на тщательный осмотръ лса по близости Эгера.
Графъ Эрбахъ терялся въ догадкахъ, и его все неотвязчиве преслдовала мысль, что онъ долженъ отыскивать главную причину гоненія на него при внскомъ двор, тмъ боле, что сама императрица враждебно относилась къ нему. Разв ему не было извстно, что письмо Маріи-Терезіи побудило нершительнаго Фюрстенберга послать погоню за бглецами?
Желая разъяснить себ это обстоятельство, графъ Эрбахъ отправился въ Вну и на слдующій день по прізд получилъ аудіенцію у ея величества.
Марія-Терезія встртила его упреками.
— Кто могъ ожидать, что вы окажетесь такимъ безпокойнымъ человкомъ, графъ Эрбахъ! сказала она съ свойственной ей живостью.— Вы знаете, что я до послдняго времени снисходительно смотрла на вашу лютеранскую ересь и неблаговидныя нововведенія, которыя вы позволяли себ въ своихъ помстьяхъ, хотя изъ-за этого можетъ произойти возстаніе крестьянъ во всей Богеміи. Я длала это ради вашего отца, который былъ богобоязненнымъ человкомъ и врнымъ подданнымъ, и отчасти въ надежд, что вы образумитесь рано или поздно! Но, повидимому, вамъ неугодно понять, насколько я была милостива къ вамъ. Помимо скандальныхъ любовныхъ похожденій, вы участвуете въ тайныхъ обществахъ… Вы масонъ! Не вздумайте смущать императора вашими безбожными бреднями!..
Графъ Эрбахъ, склонивъ голову, молча выслушалъ обвиненія, которыя сыпались на него одни за другими, и наконецъ, выждавъ минуту, когда Марія-Терезія остановилась, утомленная длинною рчью, онъ почтительно замтилъ:
— Ваше императорское величество, не сочтите это дерзостью съ. моей стороны, но позвольте мн напомнить вамъ, что я, къ качеств имперскаго графа, добровольно служу вашему величеству и до нкоторой степени считаю себя въ прав располагать собою и своими, дйствіями.
Аудіенція кончилась. Вечеромъ того же дня у графа Эрбаха было тайное свиданіе съ императоромъ на уединенной алле сада Шнбрунненъ. Іосифъ сообщилъ ему, что недавно между матерью и имъ опять произошла непріятная сцена. Онъ хотлъ сложить съ себя соправительство, такъ, какъ находилъ невыносимымъ свое положеніе при двор, гд повидимому могъ повелвать, а въ дйствительности долженъ былъ только повиноваться. За нимъ слдили шагъ за шагомъ. Такъ, напримръ, его пребываніе въ Таннбург до малйшихъ подробностей было доведено до свднія императрицы матери, и вдобавокъ въ самомъ искаженномъ и преувеличенномъ вид. Вроятно вслдствіе этого она сочла нужнымъ излить свой гнвъ на графа и. несчастную Корону, которая, по ея мннію, была настолько нравственно испорчена, что только строгій монастырскій надзоръ можетъ исправить ее. Онъ самъ ни слова не говорилъ матери о томъ, что молодая двушка находится въ Таннбург, старая графиня съ своей, стороны слишкомъ заботилась о репутаціи своей внучки, чтобы сообщать кому бы то ни было подробности ея бгства. Въ заключеніе Іосифъ просилъ графа Эрбаха хать въ Парижъ и ждать тамъ его прибытія. Онъ хотлъ совершить это путешествіе, чтобы познакомиться съ Франціей, увидть сестру, а главное, чтобы нарушить однообразіе своей жизни и удовлетворить мучившую его жажду дятельности.
— Я чувствую себя свободнымъ только во время путешествія, сказалъ Іосифъ.— Здсь я связанъ всевозможными обязанностями, отношеніями, сыновнымъ почтеніемъ къ матери и, наконецъ, все напоминаетъ мн на каждомъ шагу, что я не боле какъ подданный. Вы не можете себ представить, мой дорогой графъ что это за мученіе сознавать, что имешь полную возможность и право властвовать, и въ то же время быть осужденнымъ на полное бездйствіе! Когда я перезжаю съ мста на мсто изъ одной страны въ другую, сегодня провожу день въ замк, завтра вхожу въ хижину, помогаю людямъ словомъ и дломъ, въ эти минуты я какъ бы предвкушаю мое будущее могущество. Въ Вн я не боле какъ призрачный государь и такъ-же безсиленъ, какъ послдній изъ моихъ подданныхъ!..
Такимъ образомъ, у графа Эрбаха впервые явилась мысль о поздк во Францію. Помимо тайной надежды встртить Корону въ Париж, были и другіе поводы, побуждавшіе его предпринять это путешествіе. Онъ получилъ письмо, въ которомъ его извщали, что родственники графини Ренаты и во глав ихъ дядя ея Лобковичъ намрены подать просьбу о развод и что нсколько духовныхъ лицъ и папскій нунцій въ Париж находятъ необходимымъ расторженіе этого брака, который не существуетъ боле ни передъ Богомъ, ни передъ людьми. Что же касается Ренаты, то было неизвстно, на сколько она принимала участія въ этомъ дл и вообще соглашалась на разводъ, или нтъ.
Въ томъ настроеніи духа, въ какомъ находился графъ Эрбахъ, для него было своего рода наслажденіе сорвать маску лжи и лицемрія съ людей, которые еще такъ недавно кичились своимъ нравственнымъ превосходствомъ надъ нимъ. Онъ представлялъ себ съ возрастающимъ удовольствіемъ испугъ стараго Лобковича и благочестивую мину покаявшейся гршницы Ренаты при его внезапномъ появленіи въ Версали. Онъ мысленно сравнивалъ себя съ героемъ Мольеровской комедіи Альсестомъ, которому также измнили друзья, возлюбленная и лицемрное, лживое общество. Онъ ршился навсегда удалиться въ уединеніе своего богемскаго замка, но хотлъ подобно Альсесту предварительно высказать горькую правду ненавистнымъ для него людямъ и излить весь гнвъ, накипвшій въ его сердц. Въ виду этого онъ ни кому не сообщилъ о своей поздк въ Парижъ, кром Бланшара, у котораго онъ хотлъ остановиться, и Бухгольца, путешествовавшаго въ это время на юг Франціи.
Внимательно слушая многословную рчь стараго камердинера и изрдка прерывая его какимъ нибудь вопросомъ или замчаніемъ, онъ шелъ за нимъ узкими тропинками, избгая пыльной большой дороги, ведущей изъ Версаля въ Марли и къ холму Люсьеннъ. Что побуждало его идти въ незнакомое для него мсто за человкомъ, котораго онъ случайно встртилъ на улиц? Онъ самъ не отдавалъ себ въ этомъ отчета. Въ тишин вечера, въ лазури неба, которое становилось все прозрачне при отблеск заходящаго солнца, было такое очарованіе, которое невольно манило его въ неопредленную даль.
Если эта прогулка имла какую нибудь цль, то о ней зналъ одинъ Клеманъ, котораго сердце было переполнено гордымъ сознаніемъ одержанной побды. Бодро и увренно выступалъ онъ впередъ въ своихъ башмакахъ съ пряжками, бархатныхъ панталонахъ по колно и палкой съ серебрянымъ набалдашникомъ, служившей для него скоре предметомъ щегольства, нежели необходимости.
Издали виднлись липы Люсьенна, освщенныя красноватыми лучами солнца, среди которыхъ выступалъ остроконечный фронтонъ замка и часть балюстрады, окружавшей висячую галлерею павильона.
— Вы знакомы съ этимъ замкомъ, m-eur Поль? спросилъ неожиданно старый камердинеръ.
— Нтъ, я никогда не бывалъ въ немъ.
— Онъ прекрасно убранъ картинами и мраморными статуями. Графиня Дюбарри большая любительница предметовъ искусства… Разв вамъ никогда не случалось видть графини, m-eur Поль? Я заключилъ изъ вашихъ словъ, что вы не въ первый разъ въ Париж.
— Я видлъ ее мелькомъ на одномъ празднеств въ Версали, лтъ пять тому назадъ. Она проходила мимо меня, такъ что я любовался ею не боле двухъ-трехъ секундъ. Впрочемъ,— добавилъ графъ Эрбахъ, цитируя стихи Вольтера,— мы, смертные, должны довольствоваться силуэтомъ — оригиналъ составляетъ достояніе боговъ.
Старый камердинеръ недоврчиво взглянулъ на своего спутника.
— Можетъ быть — вы и правы, сказалъ онъ со вздохомъ.— Но вдь и боги умираютъ! Эта потеря тяжело отозвалась на бдной графин, но она съ ангельскою кротостью переносила свою судьбу и удаленіе отъ двора. Она вела себя, какъ святая въ монастыр Font aux Dames, и набожностью превзошла самихъ монахинь. Только недавно король оказалъ ей милость и позволилъ жить въ Люсьенн. Здшній павильонъ составляетъ чудо архитектурнаго искусства, Леду построилъ его въ три мсяца… Поврьте мн, m-eur Поль, вы не будете раскаиваться, если постите замокъ.
— Надюсь, не сегодня вечеромъ? замтилъ съ улыбкой графъ Эрбахъ.
— Почему вы находите это невозможнымъ? Меня вс знаютъ въ замк…
— Охотно врю этому, m-eur Клеманъ, но вы забываете, что я незнакомъ съ хозяйкой дома.
— Ты напрасно думаешь провести меня, подумалъ камердинеръ и, взглянувъ искоса на графа, добавилъ вслухъ:— ваше посщеніе никому не покажется страннымъ, потому что сюда часто являются иностранцы, и во всякое время дня, чтобы полюбоваться знаменитымъ павильономъ и взглянуть на липу, подъ которой Людовикъ XV пилъ кофе. Въ добавокъ графиня ведетъ такую уединенную жизнь, что мы, вроятно, даже не увидимъ ее.
Послднее показалось весьма сомнительнымъ графу Эрбаху. Онъ былъ убжденъ, что какъ только они войдутъ въ садъ, случай, а еще боле, Клеманъ, помогутъ ему встртить графиню Дюбарри. Онъ хорошо помнилъ эту послднюю любовницу Людовика XV—блондинку съ розовыми щеками, одтую въ блое, разввающееся, полупрозрачное платье, онъ много слышалъ о ней дурнаго и много хорошаго, но сирена не привлекла его. Если бы изъ этихъ густыхъ деревьевъ, или миртовыхъ кустовъ, къ которымъ онъ приближался, неожиданно послышалась ея псня, то она не тронула бы его сердца. Теперь его всего боле интересовала настойчивость, съ какою старикъ уговаривалъ его войти въ замокъ. Онъ не могъ понять причины, побуждавшей Клемана желать его встрчи съ графиней Дюбарри, и невольно спрашивалъ себя: случайно ли завязалось ихъ знакомство, или все было подготовлено заране и онъ попалъ въ ловушку?
— Графин пришлось много вынести горя въ молодости, продолжалъ старикъ съ прежнимъ беззаботнымъ видомъ.— Клевета постоянно преслдовала ее! Т самые люди, которые сегодня цловали -ея руки, разсказывали о ней на слдующій день самыя отвратительныя вещи. Негодяи, которыхъ она осыпала благодяніями, писали пасквили на ея жизнь. Но это не могло озлобить доброй графини. Я слышалъ собственными ушами, какъ покойный король сказалъ ей однажды: ‘Для чего существуетъ Бастилія, если вы никого не хотите отправить туда!’ Это были подлинныя слова моего господина…
Бесдуя такимъ образомъ, они дошли до деревни Люсьеннъ. Маленькіе красивые домики, стны обвитыя виноградомъ, огороды съ грядами малины и клубники, тянулись вдоль дороги, которая постепенно поднималась къ старому замку временъ Людовика XIV. Каштановыя деревья только что начинали покрываться молодою зеленью, около кустовъ бузины, въ полисадникахъ, щебетали птицы. Высокая стна изъ сраго плитняка съ ршетчатыми воротами по средин отдляла замокъ отъ деревни и группы строеній, въ которыхъ помщались сараи для экипажей, конюшни и т. п. Графиня Дюбарри по своей склонности къ романтизму, хотла устроить изъ своего жилища волшебный пріютъ любви, недосягаемый для непосвященныхъ, куда не могли бы проникнуть никакія земныя заботы и нужды.
Но сегодня калитка ршетчатыхъ воротъ была открыта. Около нихъ стоялъ негръ Заморъ въ полномъ парад, съ шпагой, прившанной къ поясу, и въ шляп, украшенной галуномъ, руки его были опущены въ карманы красныхъ бархатныхъ шароваръ. Людовикъ XV, проснувшись однажды въ веселомъ расположеніи духа, назначилъ чернокожаго слугу своей возлюбленной губернаторомъ Люсьенна, и канцлеръ Франціи вынужденъ былъ дать ему патентъ на эту должность. Заморъ столько же гордился своимъ высокимъ положеніемъ въ свт, сколько своей красотой, такъ какъ цвтъ его кожи можно было сравнить съ чернымъ деревомъ, а зубы близной не уступали слоновой кости. Поэты, которые пользовались щедротами графини, въ напыщеныхъ мадригалахъ не разъ называли глаза Замора черными брилліантами, а художники въ своихъ картинахъ изображали его въ вид генія ночи, стерегущаго богиню Аврору съ золотистыми волосами.
Тмъ не мене, лицо Замора было въ высшей степени непріятно и поражало своимъ злымъ и нахальнымъ выраженіемъ съ оттнкомъ лукавства и чувственности.
Графиня Дюбарри назвала его Заморомъ въ честь героя Вольтеровской трагедіи ‘Alzire’ и нарядила въ пестрый костюмъ, въ которомъ обыкновенно являются мавры въ операхъ и балетахъ передъ парижанами.
Графъ Эрбахъ внимательно разглядывалъ негра, тотъ съ своей стороны не спускалъ глазъ съ незнакомца. Ихъ раздляло всего нсколько шаговъ.
— Половина этихъ домовъ построена на деньги графини, продолжалъ Клеманъ.— Въ деревн почти нтъ бдныхъ, такъ какъ графиня щедро расточала свои благодянія. Она готова помочь всякому несчастному, вотъ и теперь она ухаживаетъ, какъ родная сестра, за однимъ молодымъ нмцемъ.
— За нмцемъ! воскликнулъ графъ Эрбахъ.
— Что, попался, братъ! подумалъ старикъ и добавилъ вслухъ:— Въ сущности это большой секретъ…
— Какъ же вы узнали объ этомъ?
— Моя племянница — горничная графини. Само собою разумется, что я не сталъ бы разсказывать каждому объ этой удивительной исторіи, но вамъ, m-eur Поль…
— Чмъ я заслужилъ такое предпочтеніе?
— Я почувствовалъ къ вамъ довріе съ перваго взгляда, и вдобавокъ мн пришло въ голову, что бдный раненый, можетъ быть, нуждается въ совт своего соотечественника.
— Онъ раненъ! какъ это случилось? да говорите-же, наконецъ! воскликнулъ съ нетерпніемъ графъ.
— Восемь дней тому назадъ, графиня возвращалась поздно вечеромъ домой изъ Парижа, въ недалекомъ разстояніи отъ деревни Буживаль, она увидла молодаго человка, лежащаго на дорог въ полусознательномъ состояніи. Она приказала остановить экипажъ и подошла къ нему, онъ сталъ умолять ее о помощи, такъ какъ у него на горл и затылк были три раны и онъ истекалъ кровью. Его безвыходное положеніе и тонъ голоса тронули сострадательное сердце графини, она привезла его въ замокъ и послала въ городъ за докторомъ.
— Добрая и благородная женщина! воскликнулъ графъ.
— Съ тхъ поръ, продолжалъ Клеманъ,— она нжно заботится о больномъ, который оказывается вполн порядочнымъ человкомъ…
— Не знаете-ли вы, кто онъ? Какъ его зовутъ? спросилъ съ живостью графъ Эрбахъ, прерывая своего собесдника.
— Одна графиня знаетъ его имя. Я слышалъ, что онъ подданный прусскаго короля Фридриха.
— Это онъ, Фрицъ Бухгольцъ! мелькнуло въ голов графа Эрбаха.
— Я долженъ видть его! Доложите графин, что я прошу ее принять меня, добавилъ онъ вслухъ ршительнымъ тономъ.
— Какъ прикажете вы мн доложить о васъ? Я не знаю вашего имени, возразилъ старый камердинеръ съ напускной наивностью.
Графъ Эрбахъ вложилъ золотой въ руку старика, который счелъ нужнымъ выказать нкоторое сопротивленіе, и сказалъ:— доложите, что я другъ того молодаго человка, которому она дала убжище въ своемъ дом.
Клеманъ прищурился и внимательно разглядывалъ золотой, на которомъ была вычеканена голова германскаго императора.
— Я такъ и думалъ, пробормоталъ онъ съ самодовольствомъ и поспшно направился прямымъ путемъ къ ршетчатымъ воротамъ замка Люсьеннъ.

ГЛАВА II.

Заморъ съ вычурною вжливостью снялъ шляпу съ своихъ черныхъ и курчавыхъ волосъ, когда графъ Эрбахъ приблизился къ нему и пригласилъ его войти движеніемъ руки, которое годилось бы для актера любой оперной сцены. Онъ былъ даже настолько услужливъ, что проводилъ графа къ замку, въ пріемную залу нижняго этажа, между тмъ какъ Клеманъ поспшилъ въ павильонъ графини, чтобы доложить о неожиданномъ постител.
Графъ Эрбахъ, очутившись одинъ въ небольшой зал, гд было всего нсколько столовъ и стульевъ, имлъ достаточно времени, чтобы подумать о странномъ случа, который привелъ его въ домъ послдней любовницы Людовика XV-го, навлекшей на себя немилость Маріи-Атуанеты и ея приближенныхъ. Онъ спрашивалъ себя: что n могло побудить стараго камердинера, который, повидимому, служилъ на посылкахъ у графини Дюбарри и приносилъ ей всти изъ Версаля, хлопотать о томъ, чтобы ввести его въ замокъ Люсьеннъ? Какой интересъ могъ онъ представлять для женщины, которая, вроятно, никогда не слыхала его имени? Еще странне казалось ему сцпленіе обстоятельствъ, побудившихъ его самого искать знакомства съ Дюбарри. Если его догадка справедлива и Бухгольцъ нашелъ убжище въ ея дом, то какимъ образомъ попалъ онъ на большую дорогу окровавленный, покрытый ранами? Разбойники не могли напасть на него. Дороги въ окрестностяхъ Парижа настолько многолюдны въ теплое время года и на нихъ такая зда, что он безопасне многихъ улицъ столицъ.
Графъ Эрбахъ, сложивъ руки на колняхъ, сидлъ неподвижно въ кресл, погруженный въ грустное раздумье. Кругомъ царила глубокая тишина, комната освщалась отблескомъ потухавшей вечерней зари. Мысли его терялись въ какомъ-то безконечномъ лабиринт. Вншній міръ потерялъ для него значеніе, онъ былъ весь поглощенъ занимавшими его вопросами, которые быстро слдовали въ его голов одни за другими.
Онъ не слышалъ, какъ отворилась дверь и за его спиной зашелестило шелковое платье, и только тогда опомнился, когда въ нсколькихъ шагахъ отъ него раздался женскій голосъ, который при мягкихъ, ласкающихъ нотахъ имлъ въ себ нчто повелительное.
— Вы желали говорить со мной, милостивый государь? спросила она.
Графъ Эрбахъ всталъ съ своего мста и поклонился дам, которая остановилась у другой стороны стола. Это была стройная женщина, съ блокурыми волосами, посыпанными пудрой, которые разсыпались легкими локонами по ея плечамъ и затылку, съ томными глазами, полузакрытыми длинными рсницами, нжнымъ цвтомъ лица и небольшимъ краснымъ ртомъ. Несмотря на свой тридцатитрехъ-лтній возрастъ, Жанна Дюбарри все еще была необыкновенно хороша собой и могла съ успхомъ поспорить въ красот съ Маріей Антуанетой, которая была гораздо моложе ея. Люди, знавшіе Жанну по превосходному портрету Друэ, сравнивали ее съ лебедемъ и лиліей. Врность этого сравненія поразила графа Эрбаха, который впервые увидлъ вблизи графиню Дюбарри при красноватыхъ лучахъ заходящаго солнца. Во всей ей фигур было нчто горделивое и вмст съ тмъ нжное и необыкновенно граціозное. На ней было легкое блое платье, на голубой шелковой подкладк, плечи и грудь были тщательно закрыты кружевной косынкой. Въ ея манер держать себя не было ни тни важности или холодности, она дружелюбно поздоровалась съ незнакомцемъ, хотя съ нкоторою гордостью.
— Многоуважаемая графиня, сказалъ графъ Эрбахъ,— простите великодушно, если я обезпокоилъ васъ своимъ несвоевременнымъ посщеніемъ.
,— Не знаю, такъ-ли я поняла Клемана, но я заключила изъ его словъ, что, по вашимъ соображеніямъ, несчастный юноша, котораго я пріютила въ своемъ дом — вашъ близкій пріятель. Я нахожу вполн естественнымъ ваше желаніе видть его, такъ что вы напрасно извиняетесь предо мною, милостивый государь.
— Я не нахожу словъ, чтобы выразить мою благодарность. Но прежде чмъ просить васъ о дозволеніи взглянуть на раненаго, чтобы убдиться въ справедливости моей догадки, позвольте мн сдлать небольшое признаніе…
Она пригласила его граціознымъ движеніемъ руки ссть на кресло, съ котораго онъ всталъ при ея приход.
— Въ виду извстныхъ обстоятельствъ, продолжалъ графъ,— я не хотлъ никому сообщать моей настоящей фамиліи, по крайней мр, на нкоторое время, но относительно васъ, графиня, я нахожу это совершенно неумстнымъ. Вы должны знать имя человка, который пользуется вашимъ великодушіемъ.
— Вы напрасно считаете меня такой любопытной! Клеманъ сообщилъ мн, что вы соотечественникъ нашей королевы. Этого совершенно достаточно, чтобы вы могли разсчитывать на радушный пріемъ въ Люсьенн.
— Но если васъ ожидаетъ не совсмъ пріятное открытіе?..
Она подняла свои длинныя рсницы и съ удивленіемъ взглянула на него, но въ слдующую секунду глаза ея приняли прежнее выраженіе.
— Во всякомъ случа я не ошиблась въ одномъ — что вы дворянинъ и благовоспитанный человкъ.
— Я графъ Эрбахъ, отвтилъ онъ съ нкоторымъ колебаніемъ.
— Вы графъ Эрбахъ! воскликнула графина Дюбарри съ живостью, которая представляла рзкій контрастъ съ ея медленными движеніями.— Не мужъ ли вы графини Шварценбергъ, которая живетъ въ Версал и пользуется особенною милостью королевы?
— Да, я мужъ Ренаты Шварценбергъ.
Друзья графини привыкли къ быстрымъ переходамъ въ ея расположеніи духа и не удивлялись, когда серьезное настроеніе, безъ всякой видимой причины, смнялось у ней шумной веселостью, такъ что она даже подчасъ принималась пть народныя псни, которымъ выучилась въ молодости. Но графъ Эрбахъ, никогда не бывавшій прежде въ ея обществ, былъ совершенно озадаченъ внезапной перемной въ ея обращеніи.
Она громко расхохоталась и посмотрла на него.
— Теперь моя очередь просить у васъ извиненія! воскликнула она.— Но я никогда не воображала, чтобы мужъ графини Шварценбергъ, какъ васъ вс называютъ здсь, имлъ такую наружность!
— Могу ли я спросить васъ, какимъ же вы представляли себ его?
Она не отвтила на этотъ вопросъ и захлопала въ ладоши съ видомъ злобнаго торжества.
— Графъ Эрбахъ въ замк Люсьеннъ! воскликнула она.— Я не могу прійти въ себя отъ удовольствія, и наврное бросилась бы къ вамъ на шею, еслибы это случилось въ доброе старое время, когда люди готовы были идти въ огонь и воду изъ-за поцлуя Жанны Дюбарри! Но это было такъ давно, что съ тхъ поръ у меня появились морщины на лиц. Говорятъ, что всего прошло три года со смерти моего короля, но я уврена, что это ошибка, потому что послдніе годы показались мн цлымъ столтіемъ… Графъ Эрбахъ въ гостяхъ у Жанны Дюбарри! Вы, вроятно, не подозрваете, какъ разгнвается ваша благочестивая супруга, когда узнаетъ объ этомъ!
— Къ сожалнію, каждый мой шагъ раздражаетъ ее и служитъ поводомъ къ огорченію.
— Говорятъ, что у нашей королевы дв души: одна веселая и непостоянная, какъ бабочка, другая серьезная и задумчивая, какъ ночная нтица. Если между статсъ-дамами, которыя пользуются особенно милостью ея величества, принцесса Ламбаль и графиня Полиньякъ похожи на бабочекъ, то ваша жена, по общему отзыву, напоминаетъ ночную птицу. Я знаю все это по слухамъ. Версаль для меня закрытый рай, охраняемый добрыми геніями, хотя недалеко то время, когда судьба столькихъ людей зависла отъ меня, и одного моего слова было достаточно, чтобы отправить любого изъ министровъ въ изгнаніе. Такъ было съ Шуазелемъ. Герцогини и графини не могутъ простить мн, что я, дочь народа, взятая чуть ли не съ улицы, сдлалась любовницей великаго короля… Но мы знаемъ, насколько он вс добродтельны!
Съ этими словами она сдлала презрительный жестъ рукою и злобно засмялась.
— Вашу жену, продолжала она,— въ особенности расхваливаютъ за ея добродтели въ укоръ мн, я въ глазахъ ихъ служу воплощеніемъ всевозможныхъ пороковъ. Поэтому, вы можете себ представить, мой. дорогой графъ, насколько мн пріятенъ вашъ визитъ.
У графа Эрбаха не хватало ршимости прервать этотъ потокъ рчи, который лился такъ плавно и какъ-бы поддразнивалъ его. Красивая женщина употребляла, повидимому, вс усилія, чтобы очаровать его свой любезностью и нжнымъ, кроткимъ голосомъ. Она наклонилась къ нему и, положивъ об руки на столъ, сказала съ веселой улыбкой:
— Какая я глупая! занимаю васъ пустой болтовней, между тмъ какъ вы пришли сюда съ единственною цлью видть вашего добраго друга.
— Потому что я тогда не имлъ удовольствія знать хозяйки дома.
— Я ловлю васъ на слов, сказала она, протягивая руку графу Эрбаху.— Вы увидите своего друга, который настолько поправился, что свиданіе съ вами не можетъ повредить ему. Но посл этого, вы должны провести со мною вечеръ. Я жду гостей, мы займемся музыкой и потолкуемъ о сует мірской, прошлой и настоящей Франціи! Вы сметесь надо мной, но я, какъ Люциферъ, пережила паденіе съ неба и могу причислить себя къ философамъ.
— Мн остается только поблагодарить новую Аспазію за ея любезное приглашеніе. Вы общаете мн, что я услышу музыку. Не будетъ ли ныншній вечеръ повтореніемъ одной чудной ночи въ моей жизни? сказалъ графъ Эрбахъ, невольно вспомнивъ часы, проведенные имъ въ Таннбург, когда онъ, Корона и Іосифъ II играли тріо Гайдена въ лунную осеннюю ночь, и шелестъ деревьевъ смшивался съ звуками волшебной музыки.
— Разв сирены везд поютъ ту же псню? возразила графиня Дюбарри улыбаясь.— Я убждена, что мы будемъ друзьями. Судя по тмъ примрамъ, какіе мн приходилось видть, дружба между мужчиной и женщиной всего прочне, когда сердца ихъ заняты посторонними симпатіями.
— Какъ будто время не мняетъ нашихъ привязанностей, подумалъ графъ Эрбахъ и сказалъ вслухъ:
— Пусть будетъ по вашему, графиня, я готовъ провести у васъ вечеръ, но подъ однимъ условіемъ…
— Что я стану называть васъ m-eur Поль, не такъ-ли? Само собою разумется, что я не нарушу вашего инкогнито. Во времена моей молодости, я также не носила никакого титула и меня звали вс мадмуазель Жаннъ, я была тогда швеей въ одномъ магазин на улиц La Ferronnerie. Вашъ другъ не вритъ этому. Но у каждаго человка своя судьба…
Она взяла подъ руку графа Эрбаха и, пройдя корридоръ, повела его по лстниц въ уединенную комнату.
— Это я, m-eur Фрицъ, сказала она, постучавъ тихонько въ дверь. У васъ ли Клеманъ?
Старый камердинеръ отворилъ дверь.
— Я привела къ вамъ друга, о которомъ вы столько разъ говорили мн, сказала графиня Дюбарри.— Вотъ онъ.
Бухгольцъ поднялся съ нкоторымъ усиліемъ съ мягкаго кресла, на которомъ онъ сидлъ у окна и, не помня себя отъ радости, бросился въ объятія графа Эрбаха.
Оба друга остались на-един, такъ какъ хозяйка дома, не желая мшать ихъ бесд, незамтно удалилась и увела съ собой стараго камердинера.
Бухгольцъ имлъ болзненный и истощенный видъ не столько отъ ранъ, которыя оказались незначительными, сколько отъ потери крови и мучившей его лихорадки. Графъ Эрбахъ тщательно избгалъ разговоровъ, которые могли разстроить больнаго, онъ разсказалъ ему въ короткихъ словахъ, что привело его въ Версаль и какимъ образомъ, при посредств Клемана, онъ попалъ въ Люсьеннъ. Тмъ не мене, посл первыхъ изліяній радости, полу-вопросовъ и отвтовъ, они незамтно договорились до послдняго несчастнаго случая, который едва не стоилъ жизни молодому бюргеру.
— Вы разскажете мн это завтра, упрашивалъ графъ Эрбахъ, но Бурхгольцъ стоялъ на своемъ.
— Это такое странное происшествіе, сказалъ онъ,— что я не желаю откладывать моего разсказа, тмъ боле, что я, кажется, напалъ на слдъ графини Короны.
Графъ Эрбахъ измнился въ лиц и еще ближе придвинулъ свой стулъ къ креслу больнаго. Теперь онъ самъ началъ упрашивать его скоре начать разсказъ, такъ какъ желаніе узнать судьбу любимой двушки пересилило въ немъ вс другія соображенія.
Фрицъ Бухгольцъ, получивъ письмо графа, ршился послдовать его совту и предпринялъ вторично давно задуманное путешествіе. Онъ постилъ Ліонъ, Провансъ и Лангедокъ и, окончивъ свои дла ране назначеннаго имъ срока, отправился въ обратный путь черезъ Парижъ. Наступавшая весна и теплые солнечные дни побудили его познакомиться съ окрестностями французской столицы, которыя не даромъ славятся разнообразіемъ и красотой природы. Прогулки свои онъ большею частью совершалъ пшкомъ и однажды дошелъ до Буживаля, остроконечная башня котораго, виднвшаяся издали, служила ему путеводной точкой. Здсь особенно привлекъ его вниманіе сельскій домъ, стоявшій въ сторон отъ дороги и полузакрытый высокой каменной стной, снабженной острыми желзными зубцами. Небольшая калитка, сдланная въ стн, была открыта, такъ какъ рабочіе возили песокъ на дорожки сада. Бухгольцъ, предполагая въ виду ранней весны, что хозяева въ отсутствіи, вошелъ въ садъ. Деревья были тщательно подстрижены, какъ въ Версал, подъ ними стояли Мраморныя, гипсовыя и бронзовыя статуи, изображавшія греческихъ боговъ. Переходя изъ одной аллеи въ другую, онъ незамтно очутился передъ небольшимъ павильономъ, у открытыхъ дверей котораго сидла молодая двушка и пожилой господинъ.
Бухгольцъ не сомнвался, что это была Корона Турмъ, хотя онъ видлъ ее только мелькомъ, потому что старикъ бросился на него какъ безумный, осыпая бранью и проклятіями на французскомъ и итальянскомъ языкахъ, громко звалъ слугъ и поднялъ такой шумъ, что ему ничего не оставалось длать, какъ обратиться въ бгство. На другой день онъ опять подошелъ къ дому въ надежд увидть Корону, но на этотъ разъ калитка въ стн была заперта желзнымъ засовомъ, ворота были также наглухо закрыты. Эти мры предосторожности убдили его, что молодую двушку удерживаютъ въ дом противъ ея воли. Тогда онъ вернулся въ гостинницу, въ которой остановился, чтобы собрать какія-нибудь свднія объ обитателяхъ таинственнаго дома. Въ этомъ онъ не встртилъ никакого затрудненія, потому что хозяйка была болтлива и тотчасъ-же сообщила ему, что въ дом живетъ старый маркизъ ли Валь д’Омброне изъ Рима, помшавшійся на музык чудакъ, котораго вс знаютъ въ окрестностяхъ. Онъ купилъ этотъ домъ не боле какъ десять лтъ тому назадъ, и хотя часто бываетъ въ отлучк, но извстное время года постоянно проводитъ въ Буживал. Хозяйка также нсколько разъ видла молодую двушку, она — племянница маркиза, какая-то итальянская принцесса. О самомъ старик, за исключеніемъ его дурачествъ и причудъ, она не могла сказать ничего дурнаго…
Бухгольцъ былъ окончательно сбитъ съ толку, и такъ какъ онъ не имлъ никакой побудительной причины оставаться доле въ Буживал, то отправился въ обратный путь. Когда онъ проходилъ мимо сада маркиза д’Омброне, со стны упалъ маленькій камень, завернутый въ бумагу. Это была записка на нмецкомъ язык, состоящая изъ нсколькихъ словъ:
‘Если вы Фрицъ Бухгольцъ, то приходите сюда завтра вечеромъ въ десять часовъ’.
Хотя онъ никогда не видалъ почерка Короны, но былъ убжденъ, что она написала ему, нуждаясь въ его помощи. Въ назначенный часъ онъ былъ на мст. Но, къ несчастью, ночь была лунная, его тотчасъ же замтили, двое людей бросились на него изъ за кустовъ, и прежде чмъ онъ усплъ поднять руку для своей защиты, его ранили, онъ упалъ на землю, истекая кровью. Убійцы скрылись, ему показалось, что они говорили между собою по-итальянски. Онъ потерялъ сознаніе и, когда опомнился, услышалъ, что на церковныхъ часахъ Буживаля пробило одиннадцать часовъ. Онъ поднялся на ноги, чтобы дотащиться до деревни, но это не удалось ему и онъ опять опустился на землю. Въ это время подъхала карета графини Дюбарри…
Разсказъ мене утомилъ Бухгольца, нежели ожидалъ графъ Эрбахъ, который въ виду этого ршился сдлать ему еще нсколько вопросовъ. Но ихъ дальнйшей бесд помшалъ приходъ Клемана, явившагося за графомъ, чтобы проводить его въ павильонъ, гд графиня ждала его съ своими гостями, которые уже почти вс собрались.
— А вы, милостивый государь, добавилъ старый камердинеръ, обращаясь къ Бухгольцу,— ложитесь скоре въ постель — это необходимо больному человку. Не забывайте, что докторъ запретилъ вамъ засиживаться до поздней ночи!
Клеманъ былъ въ своей роли. Онъ тщательно вычистилъ платье графа Эрбаха и осмотрлъ его съ головы до ногъ, чтобы онъ могъ явиться достойнымъ образомъ въ общество графини.
Въ то время какъ графъ Эрбахъ шелъ за своимъ провожатымъ къ ярко-освщенному павильону, по террас обсаженной липами, Заморъ стоялъ у ршетчатыхъ воротъ и принималъ гостей. Долгое ожиданіе на одномъ мст привело его въ дурное расположеніе духа, потому что въ это время онъ охотне шнырилъ бы по корридорамъ замка и по саду, подслушивая у дверей и подсматривая изъ-за кустовъ.
Завидя издали всадника, скакавшаго во весь опоръ по большой дорог изъ Версаля, онъ сердито закричалъ ему:
— Убирайтесь прочь! слугъ не велно пропускать здсь.
— Я посланъ сюда съ порученіемъ! возразилъ всадникъ, осаживая свою лошадь у воротъ. Онъ былъ въ ливре егеря и говорилъ по-французски съ швейцарскимъ акцентомъ.— Могу ли я обратиться къ вамъ съ вопросомъ, милостивый государь?
Заморъ выпрямился во весь ростъ и посмотрлъ на него съ важностью.
— Знаете ли вы, кто я? Если нтъ, то примите къ свднію, что я губернаторъ Люсьенна въ силу документа, даннаго мн христіанскимъ государемъ. На этомъ пергамент восковая печать и подпись канцлера Франціи.
Всадникъ не понялъ этой рчи, но сообразивъ, что, вроятно, иметъ дло съ важной особой, снялъ шляпу и сказалъ:
— Моя госпожа послала меня сюда, чтобы спросить васъ…
Лицо Замора осклабилось.
— Вы служите дам? Въ такомъ случа я готовъ побесдовать съ вами. Кто желаетъ знать ваша госпожа?
— Не пришелъ ли сюда въ замокъ полчаса тому назадъ знатный господинъ въ круглой шляп, въ сопровожденіи старика? отвтилъ егерь, и при этомъ довольно подробно описалъ наружность незнакомца.
Заморъ прищурилъ глаза и пригладилъ волосы, длая видъ, что этотъ вопросъ затрудняетъ его.
— Я получилъ приказъ отъ моей госпожи въ Версал слдить за этимъ господиномъ, сказалъ егерь, въ надежд заслужить своей болтовней довріе губернатора Люсьенна.— Когда онъ ушелъ изъ Версаля съ своимъ провожатымъ и я доложилъ объ этомъ моей госпож, то она велла мн ссть на лошадь и хать за нимъ, пока я не узнаю его мста жительства. Но, къ несчастью, я потерялъ его изъ виду за полмили отсюда.
— Разв онъ не могъ свернуть въ другую сторону? Можетъ быть, онъ направился въ Марли…
— Значитъ его нтъ въ замк?
— Это очень щекотливый вопросъ. Я такъ-же какъ и вы нахожусь въ услуженіи у дамы, а если мужчина очутится между двумя женщинами, то изъ этого можетъ произойти скандалъ… Я желалъ бы узнать, дорого ли заплатитъ ваша госпожа тому человку, который сообщитъ ей свднія о господин въ круглой шляп.
Егерь ожидалъ этотъ вопросъ.
— Два луидора, отвтилъ онъ нершительно.
— Я нахожу такую плату слишкомъ скудною, хотя всегда готовъ оказать услугу дам и, вообще, поклонникъ прекраснаго пола… Знаете ли вы, почему меня зовутъ Заморомъ? Слыхали ли вы когда нибудь это имя? Заморъ — герой одной божественной трагедіи Вольтера и сынъ короля, слдовательно, онъ не можетъ принять мене трехъ луидуровъ.
Три луидора исчезли въ карман красныхъ бархатныхъ шароваръ. Вслдъ затмъ ‘губернаторъ’ сообщилъ егерю, что господинъ въ круглой шляп въ Люсьенн и приметъ участіе въ празднеств, которое устраиваетъ сегодня вечеромъ графиня Дюбарри.
Егерь не могъ сомнваться въ справедливости этихъ словъ, такъ какъ сквозь деревья виднлся ярко освщенный павильонъ. Онъ сошелъ съ лошади и медленно водилъ ее взадъ и впередъ передъ ршетчатыми воротами.
Въ это время подъхала старомодная богато расписанная карета, слуга въ ливре съ трудомъ открылъ туго отпиравшіяся дверцы и помогъ выйти пожилому господину и дам, лицо которой было покрыто маской.
— Добрый вечеръ, многоуважаемый маркизъ, воскликнулъ Заморъ съ низкимъ поклономъ.— Какая честь для нашей графини! Вы можете разсказать это въ Версал, добавилъ онъ, обращаясь къ егерю,— Люсьеннъ не совсмъ забытъ, знатные и титулованные иностранцы все еще посщаютъ его. Доложите объ этомъ вашей госпож…
— Г. губернаторъ, прервалъ его пожилой господинъ рзкимъ, крикливымъ голосомъ,— удержите свой языкъ! Вы не должны болтать о томъ, что вамъ приходится видть и слышать… Кто ваша госпожа? спросилъ онъ егеря.
Женевецъ, не ожидавшій этого вопроса, поспшно отвтилъ:
— Графиня Эрбахъ, урожденная княгиня Шварценбергъ.
Дама въ маск быстро оглянулась и хотла подойти къ егерю, но пожилой господинъ схватилъ ее за руку и почти насильно увлекъ за собою въ садъ.
Это былъ послдній гость, котораго ожидалъ Заморъ, онъ заперъ ворота на ключъ и поспшно удалился.
Павильонъ, въ которомъ графиня Дюбарри принимала своихъ гостей, былъ ярко освщенъ сотнями восковыхъ свчъ. Пестрые фонари висли на ближайшихъ деревьяхъ и на четырехъ іоническихъ колоннахъ, украшавшихъ входъ въ это волшебное жилище, но сторонамъ котораго стояли дв статуи: Діана и купающаяся нимфа работы знаменитаго Аллегрена. Павильонъ представлялъ собою небольшое въ высшей степени изящное зданіе, въ род греческаго храма, построенное на холм. Со стороны сада подъемъ былъ постепенный и едва замтный, но на другой сторон начинался крутой обрывъ, въ недалекомъ разстояніи отъ него извивалась Сена, образуя въ этомъ мст изгибъ. Теплый весенній воздухъ, свтлая звздная ночь, яркое освщеніе, блестящія колонны, статуи, окруженныя зеленью,— все это имло въ себ нчто сказочное и походило на чудный сонъ.
Графъ Эрбахъ задумчиво шелъ по террас, ведущей къ павильону. Но его не столько занималъ видъ изящнаго освщеннаго зданія и образъ красивой графини, который проносился передъ нимъ, сколько воспоминаніе о Корон, вызванное торжественною тишиною ночи. Въ его воображеніи воскресли немногіе счастливые часы, которые онъ провелъ съ. даю, ихъ разговоры по поводу ея ршимости пріобрсти славу пвицы. Къ тоск разлуки примшивалась мучительная неизвстность, онъ не зналъ, радоваться ли тмъ извстіямъ, которыя сообщилъ ему Бухгольцъ, и невольно спрашивалъ себя — не былъ ли обманутъ молодой бюргеръ случайнымъ сходствомъ?..
Графъ засталъ все общестао въ круглой богато убранной зал. Голубые бархатные обои покрывали стны, на ярко расписанномъ потолк изображены были сельскія и идиллическія сцены. Въ глубин комнаты висли на стн два большихъ портрета королей Людовика XV и Карла I работы Ванъ-Дика. Недоброжелатели графини утверждала, что это странное сопоставленіе было сдлано ею съ тою цлью, чтобы ежедневно напоминать Людовику XV объ ожидавшей его участи, если онъ вздумаетъ длать уступки парламенту.
Надъ мраморнымъ каминомъ висло зеркало въ изящной позолоченной рамк, которая представляла внокъ изъ розъ и лавровыхъ листьевъ. Въ зеркал отражался мраморный бюстъ графини работы извстнаго Пажу, стоявшій у противоположной стны на постамент изъ краснаго шлифованнаго порфира. Талантливый художникъ сумлъ передать вмст съ красотой линій и то дтски миловидное выраженіе, которымъ отличалась Жанна Дюбарри въ молодости.
Графъ Эрбахъ былъ не столько пораженъ художественными произведеніями, которыми такъ гордилась хозяйка дома, сколько гармонической законченностью цлаго и необыкновеннымъ изяществомъ каждой даже незначительной вещи, на которой останавливались его глаза. Единство впечатлнія не нарушалось чрезмрнымъ богатствомъ обстановки. Кресла и столы, часы и фортепьяно, были искусно подобраны и подходили одно къ другому, къ дорогимъ занавсямъ картинъ, маленькимъ статуямъ изъ бронзы и мрамора и красивымъ бездлушкамъ изъ слоновой кости и перламутра, которыя стояли и лежали на карнизахъ, консоляхъ, камин и на маленькихъ столахъ.
Хозяйка дома, согласно данному общанію, представила графа Эрбаха своимъ гостямъ подъ именемъ m-eur Поля изъ Германіи. Отсутствіе титула и простой костюмъ иностранца не произвели особеннаго впечатлнія на дворянъ и ученыхъ, составлявшихъ въ этотъ вечеръ общество графини. Благодаря Франклину и другимъ американцамъ,— которые были усердными постителями тогдашнихъ столичныхъ салоновъ, съ цлью побудить французское правительство къ борьб съ англичанами,— въ Версал и Париж привыкли къ извстной пуританской простот одежды. Круглая шляпа и длиннополый сюртукъ стали даже входить въ моду, особенно между либералами и философами, какъ признакъ республиканскаго образа мыслей. О простот обращенія и ‘бюргерскомъ сердц’ императора Іосифа, прізда которагб ожидали со дня на день, ходили самые преувеличенные слухи. Никому не показалось страннымъ, что m-eur Поль, вроятно принадлежащій къ свит германскаго императора, явился на праздникъ въ такомъ простомъ костюм, такъ что едва ли нужна была просьба графини, чтобы ея гости встртили незнакомца самымъ любезнымъ и дружелюбнымъ образомъ.
Сначала разговоръ шелъ о послднихъ политическихъ новостяхъ, о проектахъ, представленныхъ Тюрго молодому королю Людовику XVI, объ освобожденіи народа отъ чрезмрныхъ повинностей и налоговъ, американской войн, прізд германскаго императора и т. п. Хотя хозяйка дома не выказывала ни малйшаго нетерпнія или скуки, но гости, вроятно считая бесду о такихъ серьозныхъ вещахъ не совсмъ умстною въ павильон Люсьенна, скоро прекратили ее и заговорили о музык. Каждый спшилъ высказать свои предположенія относительно новой оперы Глюка — ‘Армида’, представленіе которой было отложено до слдующей осени.
Графъ Эрбахъ убдился съ первыхъ словъ, что онъ находится среди ярыхъ противниковъ великаго маэстро. Графиня Дюбарри никогда не сочувствовала Глюку и во времена своего владычества надъ Франціей выказывала явное предпочтеніе Пиччини, которое объясняли ея ненавистью ко всему австрійскому, даже къ музык. Между ею и Маріей Антуанетой существовало постоянное соперничество, которое не кончилось даже въ то время, когда одна сдлалась королевой Франціи, а другая должна была удалиться въ изгнаніе. Об женщины съ одинаковымъ упорствомъ продолжали свою тайную борьбу. Въ то время какъ Марія Антуанета готовила торжественный пріемъ Глюку въ Версал, Люсьеннъ долженъ былъ неминуемо сдлаться убжищемъ для поклонниковъ итальянской музыки.
Въ числ собравшихся гостей былъ одинъ неаполитанскій графъ, который при имени Пиччини всякій разъ называлъ его ‘божественнымъ’, и считалъ нужнымъ громко выразить свой восторгъ. Больше всхъ говорилъ литераторъ и критикъ Лагарпъ, который бранилъ музыку Глюка, называя ее скучнымъ, монотоннымъ воемъ. Нсколько снисходительне выражался о ней герцогъ Еоссе-Брисакъ, статный и красивый мужчина, другъ и возлюбленный графини Дюбарри, который стоялъ въ граціозной поз у камина. Онъ сдлалъ попытку защитить ‘Орфея’ и доказывалъ, что эта опера представляетъ счастливое исключеніе между всми остальными произведеніями Глюка. Въ отвтъ на это, хозяйка дома, сидвшій рядомъ съ нею молодой господинъ съ высокомрнымъ выраженіемъ лица, по фамиліи Арембергъ, и Мармонтель, прославленный авторъ ‘Contes moraux’, принявшій на себя роль basso buffo, пропли, утрируя, хоръ фурій изъ ‘Орфея’.
Графъ Эрбахъ не въ состояніи былъ присоединиться къ веселому смху, вызванному комическимъ пніемъ. Сердце его болзненно сжалось. Сколько разъ въ Таннбург слышалъ онъ звучный голосъ Короны, которая пла арію Орфея, умоляющаго Фурій о выдач Евридики!
Что сталось теперь съ этой талантливой двушкой? Неужели неумолимая судьба не сжалилась надъ ней и она до сихъ поръ не нашла себ надежнаго убжища!
— Этотъ Глюкъ производитъ на меня впечатлніе помшаннаго, сказалъ Лагарпъ увреннымъ тономъ.— Вс его сюжеты заимствованы изъ преисподней — Альсестъ, Евридика, Ифигенія, везд на заднемъ план Харонъ и трехголовый Церберъ. Его музыка напоминаетъ бурный потокъ Стикса.
— Я не знатокъ, но большой любитель музыки, сказалъ графъ Эрбахъ, задтый за-живое несправедливыми нападками на своего соотечественника.— Мн кажется, что музыканту, какъ и художнику, дозволено брать т сюжеты, какіе вдохновляютъ его. Разв Глюкъ, изображая подземный міръ, не уноситъ насъ на небо дивными переливами звуковъ, не заставляетъ забывать вс наши страданія и горе…
— Такъ говорятъ одни влюбленные, замтилъ улыбаясь герцогъ Брисакъ.
— Или мечтатели, увлеченные нмецкой поэзіей, замтилъ Арембергъ.
— Почему вы называете поэзію нмецкой? возразилъ графъ Эрбахъ.— Разв чувство изящнаго не составляетъ общаго достоянія всхъ людей? Вся разница въ его сил и въ большей или меньшей способности воспринимать впечатлнія. Въ области искусства мы перестаекъ быть нмцами или французами, республиканцами или монархистами. Музыка боле чмъ всякое другое искусство подчиняется у всхъ народовъ однимъ и тмъ же законамъ и даже на дикаря производитъ извстное впечатлніе. Въ т минуты, когда мы подъ вліяніемъ музыки отршаемся отъ нашего земнаго существованія и испытываемъ высшее наслажденіе, какое дано человку, не все ли намъ равно, кто очаровалъ насъ — Перголезе или Глюкъ, Гендель или Рамо?..
На лиц Аремберга выразилось нетерпніе, онъ съ видимой досадой поправилъ свое кружевное жабо, между тмъ какъ другіе гости согласились съ мнніемъ, высказаннымъ графомъ Эрбахомъ. Они были польщены, что нмецъ сопоставилъ ихъ соотечественника Рамо съ великими музыкальными знаменитостями, и готовы были простить ему его увлеченіе авторомъ ‘Орфея’.
— Онъ повидимому лично знакомъ съ Глюкомъ, сказалъ шепотомъ Лагарпъ сидвшему возл него господину.
— Не мшаетъ заручиться его дружбой. Я убжденъ, что графиня знаетъ его настоящую фамилію…
— Ваше замчаніе относительно воспріимчивости дикарей къ музык совершенно врно, m-eur Ноль! сказалъ неожиданно рзкій голосъ.— Я имлъ случай убдиться въ этомъ нсколько мсяцевъ тому назадъ на ирокезахъ у озера Эріо.
Вс съ любопытствомъ оглянулись на говорившаго. Это былъ приземистый широкоплечій господинъ съ орлинымъ носомъ и впалыми блдноголубыми глазами. Графу Эрбаху сообщили, что его зовутъ виконтъ Рошфоръ, что онъ изъ обднвшихъ дворянъ, замчательно уменъ и образованъ, много путешествовалъ и въ настоящее время служитъ у министра Верженяа, который часто пользуется имъ для тайныхъ дипломатическихъ порученій.
— Вы были въ Америк, виконтъ?
— Въ лагер инсургентовъ?
— Видли вы генерала Вашингтона?
— Въ какомъ положеніи дла республиканцевъ?
Рошфоръ спокойно выслушалъ сыпавшіеся на него вопросы, не спуская глазъ съ графа Эрбаха, который невольно смутился отъ пристальнаго взгляда, устремленнаго на него. Тмъ же испытующимъ, пристальнымъ взглядомъ смотрлъ на него иногда патеръ Ротганъ.
— Къ сожалнію, я не могу отвтить на вс ваши вопросы, господа, сказалъ наконецъ Рошфоръ.— Я дйствительно недавно вернулся изъ Америки, хотя не изъ лагеря инсургентовъ, но изъ вигвама ирокезскаго вождя, который охотился на берегу озера съ своими храбрецами.
— Не хотите ли вы уврить насъ, виконтъ, замтила улыбаясь графиня, что вы здили въ Америку, чтобы свести знакомство съ ирокезами? Между нами нтъ англичанъ, которые могли бы выдать васъ…
— Я уже говорилъ вамъ, графиня, что мн нтъ никакого дла до республиканцевъ. Политика всего мене интересуетъ меня… Но не въ этомъ дло! Я хотлъ разсказать вамъ о томъ впечатлніи, какое производитъ музыка на дикарей. Мы отправились цлой компаніей на озеро Эріо для изслдованія его береговъ и взяли съ собой дв скрипки и флейту. Во время нашихъ экскурсій, мы встртили шайку ирокезовъ и такъ подружились съ ея вождемъ, что онъ сдлался нашимъ неизмннымъ гостемъ на импровизированныхъ концертахъ, которыя мы устраивали подъ открытымъ небомъ. Игра на скрипк дйствовала обаятельно на этихъ дикихъ охотниковъ, а самаго мудраго изъ нихъ, котораго они считали любимцемъ ‘Великаго Духа’, мы даже усыпили нашей музыкой и на него нашло ясновидніе. Онъ предсказалъ изгнаніе ирокезскаго племени изъ родныхъ лсовъ, которые, по его словамъ, скоро будутъ превращены въ поля, засянныя пшеницей, всюду видлъ онъ господство блднолицыхъ людей, огромные города, воздвигнутые на берегахъ ркъ, и т. п. Въ настоящее время трудно ршить, насколько врны эти предсказанія, но, тмъ не мене, всякій кому приходилось наблюдать подобное дйствіе музыки, не назоветъ сказкой исторію греческаго пвца Орфея.
— Разв кто нибудь изъ васъ, господа, можетъ сомнваться въ правдивости этой исторіи? Il divino Orfeo! воскликнулъ крикливымъ голосомъ пожилой господинъ, который неожиданно появился въ дверяхъ.— Это нашъ первый учитель музыки… Что сталось бы съ нами, если бы не существовало Орфея, Амфіона и Аріона, этихъ трехъ свтилъ мира,— lume del mondo!
Разговаривая такимъ образомъ и расшаркиваясь на-право и налво, онъ дошелъ до средины залы и послалъ воздушный поцлуй хозяйк дома.
— Цлую ручки прелестнйшей изъ красавицъ! воскликнулъ онъ съ низкимъ поклономъ.
— Вы одни, маркизъ? Что это значитъ? Разв вы забыли ваше общаніе? спросила графиня Дюбарри съ неудовольствіемъ.
Онъ наклонился къ ней и сказалъ на ухо нсколько словъ, которыя видимо успокоили ее.
Графъ Эрбахъ имлъ достаточно времени, чтобы разглядть стараго маркиза. Его морщинистое лицо оживлялось темными, безпокойно блествшими, глазами, большой горбатый носъ представлялъ рзкій контрастъ съ тонко очерченнымъ ртомъ. Костюмъ его состоялъ изъ бархатнаго богато вышитаго камзола съ длинными кружевными манжетами, короткихъ панталонъ и парчеваго жилета съ брилліантовыми пуговицами, на груди вислъ крестъ, осыпанный брилліантами, на красной орденской лент. Этотъ вычурный нарядъ, въ связи съ натянутыми манерами и плохо скрываемой претензіей блистать въ обществ, произвели крайне непріятное впечатлніе на графа Эрбаха. Онъ присоединился къ остальнымъ гостямъ, которые раздлились на группы и громко разговаривали между собою. Нсколько человкъ осталось съ Рошфоромъ въ надежд услышать отъ него новые разсказы объ индйцахъ. Но онъ упорно молчалъ и только изрдка кивалъ головой въ подтвержденіе чужихъ словъ. Еслибы графъ Эрбахъ былъ мене занятъ своими мыслями, то, вроятно, замтилъ бы, что Рошфоръ не спускаетъ съ него глазъ и съ подозрительнымъ вниманіемъ слдитъ за всми его движеніями. Онъ самъ чувствовалъ странное влеченіе къ этому загадочному человку и воспользовался случаемъ, когда они очутились лицомъ къ лицу въ дверяхъ, чтобы обратиться къ нему съ вопросамъ:
— Простите мое любопытство, виконтъ, но я желалъ бы знать, бывали-ли вы когда-нибудь въ Германіи.
— Несомннно! Вы предполагаете, милостивый государь, что мы уже встрчались съ вами прежде?
— Нтъ, я не имлъ чести видть васъ, виконтъ, до настоящаго вечера. Но меня смутилъ вашъ взглядъ…
— Мой взглядъ! Я много скитался по свту, но никогда не слыхалъ, что у меня дурной глазъ, отвтилъ съ улыбкой Рошфоръ.
— Я не говорю этого. Вашъ взглядъ, напротивъ, напомнилъ мн одного почтеннаго человка, который пользуется довольно громкою извстностью за свою ученость.
— Позволено ли мн будетъ спросить объ имени моего двойника?
— Это бывшій іезуитъ, патеръ Ротганъ.
— Патеръ Ротганъ? Какое удивительное совпаденіе! Я познакомился съ нимъ нсколько лтъ тому назадъ въ Праг и даже вмст съ нимъ изучалъ минералогію.
На лиц графа Эрбаха выразилось удивленіе, между тмъ какъ Рошфоръ оставался такъ же невозмутимъ, какъ и прежде.
Тсс! пронеслось по зал, и вслдъ за тмъ отворились створчатыя двери сосдней комнаты. На небольшомъ возвышеніи, устроенномъ въ вид эстрады, сидла хозяйка дома передъ открытымъ фортепіано, за ея кресломъ стояла стройная женская фигура въ бломъ атласномъ плать, ея темные волосы были слегка завиты и убраны цвтами.
— Наконецъ-то мы услышимъ ее! воскликнулъ одинъ изъ гостей.
— Говорятъ, маркизъ привезъ ее изъ Италіи, сказалъ другой.
— Какъ зовутъ этого маркиза? спросилъ вполголоса графъ Эрбахъ, обращаясь къ Рошфору.
— Разв вы не знаете его? Впрочемъ, вамъ это простительно, какъ иностранцу. Маркиза зовутъ Валь д’Омброне, онъ большой чудакъ и страстный любитель музыки…
Въ этотъ моментъ пвица повернула голову къ зрителямъ и сдлала нсколько шаговъ въ авансцен.
Это была Корона Турмъ.
Графъ Эрбахъ едва не вскрикнулъ отъ удивленія, но тотчасъ-же овладлъ собой. Малйшая неосторожность съ его стороны могла отнять у него всякую возможность приблизиться къ ней. Онъ не хотлъ, чтобы она увидла его преждевременно, и удалился въ нишу окна, откуда могъ слдить за каждымъ ея движеніемъ.
Она запла. Это былъ тотъ-же звучный, прекрасный голосъ, который приводилъ его въ восхищеніе въ Таянбург и не разъ доставлялъ ему минуты полнаго блаженства.
Въ ея манерахъ не замтно было никакого принужденія, она едва обращала вниманіе на зрителей. Легкіе аккорды фортепіано покрывались могучими звуками молодаго голоса, въ которыхъ она изливала радость, наполнявшую ея душу. Въ туманной дали представлялось ей тяжелое прошлое, будущее сулило ей счастье и свободу. Первый шагъ сдланъ, она добьется цли своихъ завтныхъ желаній…
Въ зал послышался одобрительный шепотъ, хвалили рдкій талантъ молодой пвицы и совершенство исполненія трудной итальянской аріи, выбранной ею для дебюта. Но въ то время, когда вс слышали въ ней только жалобы и упоеніе любви, пніе Короны казалось графу Эрбаху ликованіемъ невольницы, освобожденной отъ оковъ. Такъ поетъ соловей, улетвъ изъ клтки въ солнечный лтній день.
Громкія рукоплесканія съ возгласами благодарности и восторга прервали на время пвицу, которая, повидимому, не намревалась такъ скоро сойти со сцены. Для нея было, слишкомъ ново читать на столькихъ лицахъ впечатлніе, произведенное ея пніемъ, чтобы не желать продлить то наслажденіе, какое доставилъ ей первый успхъ. Она сказала нсколько словъ графин, которая улыбаясь открыла другія ноты.
Въ зал водворилась мертвая тишина. Съ первыми аккордами лицо пвицы приняло задумчивое и грустное выраженіе. Она запла арію изъ оперы Глюка, гд Орфей оплакивая потерю Евридики.
Хотя эта опера пользовалась уже заслуженной извстностью въ разныхъ странахъ Европы, но врядъ ли она имла когда либо такой успхъ, какъ въ этотъ вечеръ въ павильон Люсьеннъ.
Вс эти люди, враждебно настроенные противъ великаго композитора вслдствіе національнаго соперничества, и готовые за часъ, передъ тмъ произнести приговоръ надъ всми его произведеніями, такъ увлеклись его музыкой, что были согласны торжественно отказаться отъ своихъ словъ.
— Пусть эта музыка будетъ противъ всхъ правилъ искусства, сказалъ герцогъ Брисакъ,— но я чистосердечно сознаюсь, что тронутъ ею до глубины души!..
Эти слова встртили единогласное одобреніе собравшагося общества.
Хозяйка дома ласково взяла молодую пвицу за руку и свела съ эстрады въ залу.
Гости подходили къ ней одинъ за другимъ и изъявляли свое удовольствіе, никакія выраженія благодарности и похвалы не казались имъ неумренными. Вс предсказывали ей славу и счастливую будущность.
— Если она исполняетъ съ такимъ совершенствомъ произведенія Глюка, то можно себ представить, какъ она будетъ исполнять пьесы Пиччини! замтилъ неаполитанецъ.
— Скоро вамъ предстоитъ новое наслажденіе, господа! воскликнулъ маркизъ д’Омброне своимъ рзкимъ голосомъ.— Надняхъ прідетъ сюда изъ Дрездена замчательный теноръ — Антоніо Росси, а съ такими артистами, господа… Да здравствуетъ итальянская музыка, эта regina del mondo!
Графъ Эрбахъ вздрогнулъ при имени Антоніо Росси. До этого момента онъ спокойно оставался на своемъ мст, наслаждаясь не мене Короны ея успхомъ. Ему казалось, что передъ нею разстилается путь, усянный цвтами, который долженъ привести ее къ храму славы, на ступеняхъ его стоитъ богиня счастья и протягиваетъ молодой двушк лавровый внокъ. Корона идетъ беззаботно навстрчу богин… но вотъ въ трав у ея ногъ зашипла змя и подняла голову… Это — Антоніо Росси, старый маркизъ произнесъ его ненавистное для него имя…
Графъ Эрбахъ вышелъ изъ оконной ниши съ мыслью, что онъ долженъ защитить молодую двушку отъ грозившей ей опасности. Но, сдлавъ нсколько шаговъ, онъ остановился.— Противъ кого онъ станетъ защищать Корону въ этомъ блестящемъ обществ, которое, повидимому, такъ искренно поклоняется ей? невольно спросилъ онъ себя.— Антоніо Росси, быть можетъ, до сихъ поръ въ Дрезден и не думаетъ о поздк въ Парижъ…
Онъ взглянулъ на Корону. Она разсянно выслушивала любезности Аремберга, который разсыпался въ похвалахъ ея пнію.
Хозяйка дома, замтивъ издали графа Эрбаха, подозвала его.
— Наконецъ-то и вы, m-eur Поль, собрались поздравить мою protge! Зная ваше поклоненіе Глюку, я была уврена, что вы первый будете у ногъ сеньоры!
Яркая краска покрыла щеки Короны, когда она увидла своего возлюбленнаго. Ей хотлось вскрикнуть и броситься ему въ объятія, и только присутствіе многочисленнаго общества удержало ее.
Графъ Эрбахъ взялъ ея руку и сказалъ:
— Надюсь, сеньора, вы, какъ истинная артистка, поймете, что можно наслаждаться музыкой молча, если я позже всхъ являюсь къ вамъ, то это не можетъ служить доказательствомъ того, что я мене другихъ восхищаюсь вашимъ талантомъ.
Онъ поднесъ ея дрожащую руку къ своимъ губамъ и добавилъ шепотомъ:
— Врьте, Корона, что вы всегда можете обратиться къ моей помощи, если она нужна вамъ!
— Какъ я счастлива, что снова увидла васъ!..
Графъ Эрбахъ опустилъ ея руку съ оффиціальнымъ поклономъ. Онъ не ршился продолжать разговоръ изъ боязни привлечь вниманіе маркиза, который слдилъ за своимъ сокровищемъ глазами Аргуса.
Корона отошла отъ него съ графиней Дюбарри.
— Это великая артистка, сказалъ Гошфоръ, обращаясь къ графу Эрбаху,— но въ ея пніи слышатся грустныя ноты.
Графъ Эрбахъ едва не измнилъ себ при этихъ словахъ, и долженъ былъ сдлать надъ собой усиліе, чтобы не выразить своей досады.
Зачмъ этотъ человкъ, котораго онъ видлъ въ первый разъ въ жизни, осмливается сообщать ему свои замчанія! Онъ знакомъ съ патеромъ Готганомъ и могъ узнать отъ него нкоторыя подробности о Корон, ея путешествіи и внезапномъ исчезновеніи… Можетъ быть, въ дйствительности существуютъ тайныя сношенія между іезуитами, живущими въ различныхъ городахъ Европы, о которыхъ ходили такіе преувеличенные слухи въ протестантской Германіи…
Отъздъ Короны послужилъ для графа Эрбаха удобнымъ предлогомъ удалиться отъ назойливаго собесдника. Старый маркизъ нашелъ слишкомъ опаснымъ для пвицы присутствіе такого множества молодыхъ мужчинъ, которые отъ восхищенія ея пніемъ могли легко перейти къ поклоненію ея красот. Онъ хотлъ быстрымъ отъздомъ предупредить то, что могло причинить ему лишнія заботы и помшать его планамъ, онъ почти насильно увлекъ съ собою Корону.
Оставшихся гостей ожидалъ роскошный ужинъ, приготовленный въ той самой комнат, гд Людовикъ XV такъ часто ужиналъ съ Жанной Дюбарри въ т счастливые дни, когда изъ Америки еще не долетали въ Европу отголоски революціонной псни свободы. Графиня Дюбарри тогда, какъ и теперь, превосходно исполняла роль милой и привтливой хозяйки. Она указала графу Эрбаху мсто около себя, зная, что это никому не покажется оскорбительнымъ, такъ какъ всмъ было извстно, что иностранецъ — другъ и любимецъ германскаго императора. Только одинъ изъ гостей былъ видимо задтъ такимъ предпочтеніемъ, это былъ графъ Робертъ Арембергъ, потомокъ одной изъ знатнйшихъ фамилій Брабанта, высокомріе котораго равнялось его огромному богатству. Хотя графъ Эрбахъ и Арембергъ никогда не встрчались прежде и въ этотъ вечеръ обмнялись только нсколькими словами, но они съ перваго взгляда почувствовали другъ къ другу ту странную, но тмъ не мене сильную антипатію, которую нельзя объяснить никакими опредленными причинами. Было ли это своего рода предчувствіе, что со временемъ ихъ вражда кончится роковымъ образомъ для одного изъ нихъ, но враждебное настроеніе особенно сильно проявлялось въ молодомъ Аремберг, который становился все угрюме и даже разъ невольно схватился за рукоятку шпаги.
Графъ Эрбахъ, съ своей стороны, тщательно избгалъ его взглядовъ и обратилъ все свое вниманіе на Рошфора, который представлялъ для него интересъ загадочной личности. Но врядъ ли самъ Лафатеръ взялся бы вывести заключеніе о характер этого человка по его наружности и подмтить что либо, кром грубой чувственности, которая проглядывала по временамъ въ рзкихъ, некрасивыхъ чертахъ, выдающихся скулахъ и толстой верхней губ. Графъ Эрбахъ напрасно старался уловить какое нибудь постоянное выраженіе на этомъ лиц, которое мнялось безпрестанно,— изъ добродушнаго становилось лукавымъ, или же задумчивымъ и глубокомысленнымъ. По морщинамъ около бровей и рта ему можно было дать за пятьдесятъ лтъ. Былъ ли это обманъ глазъ, или виконтъ принялъ неловкую возу, но Эрбаху показалось, что его правое плечо значительно выше лваго.
Сначала разговоръ шелъ о маркиз и прекрасной сеньор Корон, которая должна была осенью поступить на сцену и пть въ операхъ Пиччини, такъ какъ старый маркизъ былъ другъ и поклонникъ итальянскаго композитора. Многіе высказывали свои предположенія относительно происхожденія пвицы и ожидавшей ее будущности. Хозяйка дома горячо расхваливала ея красоту и прекрасныя манеры. При этомъ графъ Эрбахъ невольно взглянулъ на Аремберга, который отвтилъ ему насмшливой улыбкой.
Мнніе, высказанное Мармомтелемъ, придало боле общій интересъ разговору.
— Отъ внимательнаго наблюдателя не можетъ ускользнуть, сказалъ онъ,— что мы не длаемъ боле успховъ въ области искусствъ. За послдніе годы Франція не сдлала ничего замчательнаго въ архитектур, скульптур и живописи. Статуя Спартака въ тюльерійскомъ саду едва ли не послднее выдающееся произведеніе французской скульптуры. То же явленіе наблюдается въ Италіи и Англіи. Драматическое искусство также въ упадк: кто теперь сочиняетъ трагедіи и гд он находятъ отголосокъ? Одной музык предстоитъ великая будущность.
Многіе возстали противъ этого мннія изъ національнаго самолюбія, которое не могло допустить, чтобы французы отстали отъ другихъ народовъ въ какой бы то ни было отрасли искусства. Напрасно графъ Эрбахъ убждалъ ихъ, что Мармонтель не отнимаетъ у нихъ роли руководителей въ музык и что за эпохой великихъ поэтовъ и художниковъ можетъ слдовать эпоха великихъ музыкантовъ.
Большинство присутствующихъ не врило въ музыкальный геній своего народа. Они находили, что французы въ этомъ отношеніи походятъ на римлянъ и не имютъ склонности къ музык, которая у нихъ скоре является результатомъ теоретическаго изученія и упражненія, нежели прирожденнаго таланта. Лагарпъ доказывалъ примрами изъ исторіи* что музыка достигаетъ наибольшаго развитія у угнетенныхъ и слабыхъ народовъ, лишенныхъ свободы и политической дятельности, какъ, напримръ, у грековъ во времена Александра Македонскаго, или у позднйшихъ итальянцевъ.
— У музыки двоякій характеръ, замтилъ съ удареніемъ Рошфоръ:— съ одной стороны она является серьезною и торжественною, именно при начал культуры, съ пніемъ и литаврами народы проходятъ моря и пустыни въ обтованную землю, подъ звуки лиры Амфіона складываются квадратные камни ивъ. Съ другой стороны, музыка носитъ характеръ игривый и раздражающій, напоминая вакханку съ распущенными волосами, на ней красная фригійская шапка, она направляетъ людей къ уничтоженію государствъ и отжившей цивилизаціи. Съ улыбкою приглашаетъ она ихъ на веселый танецъ, а въ слдующую минуту изъ разгульной уличной псни можетъ перейти въ гимнъ свободы и уничтожить власть, установленную вками.
Въ послднихъ словахъ заключался намекъ, понятный и тяжелый для большинства присутствующихъ. Водворилась глубокая тишина.
Герцогъ Брисакъ первый прервалъ общее молчаніе.
— Вы все еще находитесь подъ впечатлніемъ вашихъ американскихъ воспоминаній, многоуважаемый виконтъ. Вамъ представляется, что везд можетъ повториться битва при Бункерсгилл?
— Почему вы считаете это невозможнымъ? возразилъ Рошфоръ.— Разв въ Европ нтъ людей, которые не мене американцевъ жаждутъ сбросить свои цпи?
— Желаніе и исполненіе — дв вещи разныя, сухо замтилъ Арембергъ.
— Разумется, но если двадцать пять милліоновъ бдняковъ и крпостныхъ начнутъ гремть цпями, то неужели эта музыка будетъ слабе трубныхъ звуковъ, отъ которыхъ пали стны Іерихона!
— Вы, вроятно, хотите сказать этимъ, виконтъ, что человкъ, обладающій тонкимъ слухомъ, долженъ внимательно прислушиваться къ этому бряцанью цпей, пока оно раздается вдали? спросилъ Лагарпъ.
— Да, я убжденъ въ этомъ! отвтилъ Рошфоръ, — и мн кажется, что не мшаетъ принять заране мры, чтобы отклонить грозящую бду.
— На наше несчастіе — замтилъ язвительно маркизъ Дюрфоръ — философы и разные искатели приключеній уже нсколько лтъ употребляютъ вс усилія, чтобы возмутить нашъ добрый, терпливый французскій народъ. Они проповдуютъ ему недостижимыя утопіи въ род того, что всякій нищій долженъ сдлаться такимъ же богатымъ, какъ пэръ Франціи. Благодаря имъ, всякій буржуа съ своими тяжелыми сапогами хочетъ наступить на ногу дворянину. Однако, дла не такъ плохи, какъ увряютъ англоманы и друзья американцевъ. По ихъ словамъ, мы можемъ ежечасно ожидать взрыва и чуть ли не поголовнаго истребленія, хотя еще не замтно ни малйшаго колебанія въ воздух. Мы должны были бы обнажить наши шпаги противъ этихъ бунтовщиковъ и масоновъ. Да здравствуетъ старый порядокъ вещей и нашъ король!
Предметъ разговора былъ настолько интересенъ для всхъ, что нкоторые встали съ своихъ мстъ, у стола начали образовываться группы. Горячіе политическіе споры видимо нравились хозяйк дома, которая старалась еще боле оживлять ихъ.
— Вотъ благодарность, какую заслужилъ нашъ добрый король за свои нововведенія! сказала она обращаясь къ графу Эрбаху.— Я, какъ женщина, по своему невжеству, не могу разсуждать о такихъ серьезныхъ вещахъ, но меня увряли свдущіе люди, что Людовикъ XVI въ три года больше сдлалъ для благосостоянія и счастья своего народа, нежели его ддъ впродолженіе всего царствованія Но это не успокаиваетъ ихъ, и каждая новая реформа еще больше усиливаетъ ихъ недовольство. Я желала бы знать, неужели у васъ въ Вн каждый лавочникъ такъ же интересуется тмъ, что длается въ государств, какъ въ нашемъ безпокойномъ Париж?
— Нтъ, у насъ нтъ ничего подобнаго! Но я не считаю добродтелью такое равнодушіе народа къ тому, что составляетъ его счастіе или несчастіе, и приписываю это недостатку образованія и умственной лни. Живое участіе, какое принимаютъ французы въ государственныхъ длахъ, говоритъ въ ихъ пользу. Позвольте мн, какъ иностранцу, выразить свое мнніе о настоящемъ политическомъ движеніи во Франціи. Я жду отъ него много пользы, если ваша страна останется умренной въ своихъ требованіяхъ и будетъ стремиться къ постепенной отмн злоупотребленій и освобожденію отъ устарлыхъ формъ. Если она изберетъ этотъ путь, то не только доставитъ счастье своему народу, но произведетъ переворотъ во всей Европ, для которой наступитъ новая эпоха — царство мира и справедливости. Республиканскій идеалъ американцевъ не удовлетворяетъ меня. Я приверженецъ королевской власти какъ по принципу, такъ и по личной симпатіи. Но я желалъ бы, чтобы королевская власть мене руководствовалась личнымъ произволомъ и боле обращала вниманія на нужды и потребности народа. Законъ долженъ быть одинаковъ для всхъ, и каждый подданый иметъ право пользоваться извстной свободой. Если я не ошибаюсь, то правленіе вашего монарха всего ближе подходитъ къ этому идеалу.
— Вы говорите, какъ честный и разумный человкъ, сказалъ герцогъ Брисакъ, пожимая руку Эрбаху.— Дворянство съ своей стороны обязано поддержать благія начинанія короля, отказаться отъ нкоторыхъ правъ и преимуществъ, пользованіе которыми несовмстимо съ духомъ времени, и показать въ своихъ помстьяхъ первый примръ уменьшенія податей. Зачмъ станемъ мы проливать кровь за американцевъ/если не будемъ на дл проводить ихъ принципы? Такое противорчіе между словомъ и дломъ не можетъ боле продолжаться. Я убжденъ, что вс порядочные люди примкнутъ къ партіи Тюрго, и что переходъ отъ стараго порядка къ новому совершится безъ всякихъ колебаній.
— И наступитъ торжество разума, добавилъ графъ Эрбахъ, прислушиваясь къ возрастающему шуму голосовъ, среди котораго слышались отдльныя восклицанія:
— Нужно уничтожить инквизицію и пытку!— Давно пора закрыть монастыри!— Созвать государственные чины и учредить парламентъ, какъ въ Англіи! Да здравствуетъ король и представительное правленіе!..
— Наши внуки отдадутъ должную справедливость ныншнему столтію и назовутъ его самой славной эпохой въ исторіи человчества! воскликнулъ Мармонтель.— Вс наши стремленія направлены къ осуществленію высшаго нравственнаго идеала, мы живемъ и трудимся не для себя, а для великаго будущаго!..
— Пью за здоровье моихъ современниковъ! сказала графиня Дюбарри, поднимая бокалъ шампанскаго.
— Да здравствуетъ нравственность и золотой вкъ, который ожидаетъ насъ!
— Все это въ высшей степени комично и напоминаетъ дтскій лепетъ! Что за наивная игра въ аркадскіе пастушки, гд овцы прогуливаются по лугу съ серебряными колокольчиками на розовыхъ лентахъ! замтилъ Рошфоръ съ рзкимъ хриплымъ смхомъ.— Скоро взамнъ всего этого вы услышите колоколъ, который призоветъ гршниковъ къ покаянію. Тогда для многихъ изъ васъ настанетъ время расплаты…
Онъ выпилъ залпомъ стаканъ вина и всталъ. Глаза его были неподвижно устремлены въ пространство съ выраженіемъ ужаса.
— Онъ пьянъ! нужно его вывести! послышалось въ толп гостей.
— Нтъ, оставьте его! сказалъ одинъ господинъ, близко знавшій Рошфора.— Съ нимъ начался нервный припадокъ.
Нкоторые боязливо отшатнулись отъ Рошфора, другіе хотли его усадить въ кресло, но онъ оттолкнулъ ихъ отъ себя. Вс съ напряженнымъ вниманіемъ слдили за каждымъ его движеніемъ, чтобы убдиться, былъ ли онъ ясновидящій, душевно больной, или одинъ изъ тхъ обманщиковъ, которые пользовались для своихъ цлей господствовавшими въ то время суевріями и врою въ чудесное.
— Не считайте меня сумасшедшимъ! сказалъ онъ медленно, проводя рукой по лбу,— васъ скоре можно упрекнуть въ безуміи! Вы напрасно воображаете, что голодный народъ, котораго вы видите изъ оконъ вашихъ дворцовъ, будетъ всегда довольствоваться крохами, падающими съ вашаго стола. Вы глухи и слпы! Ревъ бури изъ Америки слышится все ближе, она разразится надъ вашими головами, выбьетъ окна и двери вашихъ домовъ, разрушитъ королевскій дворецъ… Какой странный танецъ! Уличные нищіе въ красныхъ плащахъ пляшутъ на обнаженныхъ трупахъ дворянъ. Головы надты на пики, ихъ носятъ по улицамъ… Они везутъ короля и королеву…
— Я не хочу слышать такихъ ужасовъ!.. Перестаньте ради Бога! воскликнула съ испугомъ графиня Дюбарри.
— И ты тутъ, несчастная! продолжалъ Рошфоръ, обращаясь въ ту сторону, гд стояла Жанна.— Ты всю жизнь занималась пустяками, пла и веселилась, и никогда не думала о дн расплаты. Ты, одна струсишь передъ казнью, другіе со смхомъ войдутъ на эшафотъ и скажутъ палачу: ‘bonjour comp&egrave,re!’ а ты встанешь на колни и будешь молить его о пощад…
Испуганная женщина, не помня себя отъ ужаса, громко вскрикнула и закрыла лицо руками.
Чувство невольнаго страха охватило всхъ присутствующихъ.
Поблднли лица людей, которые считали себя выше предразсудковъ и не разъ спокойно шли на встрчу смерти. Они съ недоумніемъ спрашивали себя — заключалось ли въ словахъ Рошфора дйствительное пророчество, или вся эта комедія устроена имъ съ цлью позабавиться общимъ испугомъ?
— Вы не врите мн, продолжалъ Рошфоръ.— Но вспомните, какъ вы и отцы ваши поступали съ бднымъ народомъ… Смйся, маркизъ Дюрфоръ, это та же комедія, которую ты разыгрывалъ всю жизнь, только роли перемнятся. Уличные мальчишки будутъ издваться надъ твоимъ обезглавленнымъ трупомъ… Какъ удивятся философы, когда увидятъ лицомъ къ лицу прославленную богиню разума съ босыми ногами, забрызганными кровью и грязью, окруженную грудами тлъ священниковъ, дворянъ, королей… Горятъ замки, слышится грохотъ битвъ…
— Пора положить конецъ этому фиглярству! воскликнулъ герцогъ Брисакъ.— Не забывайте, виконтъ, что этотъ домъ — подарокъ короля, и вы должны относиться къ нему съ уваженіемъ…
— Съ уваженіемъ! Ты говоришь о неприкосновенности этого дома, герцогъ Брисакъ… Но знай, что наступитъ день, когда они принесутъ твою голову въ этотъ самый павильонъ и бросятъ къ ногамъ твоей возлюбленной. Посмотри, кто стоитъ за твоей спиной!..
Герцогъ Брисакъ помертвлъ отъ ужаса. Сдлавъ надъ собой усиліе, онъ быстро поднялъ портьеру. Въ сосдней комнат стоялъ негръ Заморъ, лицо его осклабилось, онъ съ трудомъ удерживался отъ хохота. Подслушиваніе у дверей на этотъ разъ доставило ему, повидимому, особенное удовольствіе.
Рошфоръ незамтно удалился, остальные гости послдовали его примру. Эрбахъ старался привести въ чувство графиню Дюбарри, съ которой сдлался обморокъ.

ГЛАВА III.

Въ то самое время, когда Борона Турмъ пла арію изъ ‘Орфея’ въ павильон Люсьеннъ, кончился домашній концертъ у королева Маріи Антуанеты, въ музыкальной зал Тріанона.
Концерты эти бывали разъ или два въ недлю и продолжались отъ шести до девяти часовъ вечера. Въ нихъ принимала участіе сама Марія Антуанета и т изъ придворныхъ дамъ и кавалеровъ, которые, помимо своихъ музыкальныхъ дарованій, пользовались ея особенной дружбой. ‘Наши домашніе концерты’ — писала она графу Розенбергу — ‘доставляютъ намъ большое удовольствіе и никому не кажутся слишкомъ продолжительными’.
Но въ этотъ вечеръ молодая королева, противъ своего обыкновенія, торопилась скоре кончить пніе и фортепіанную игру. Ей было слишкомъ трудно поддерживать свое королевское достоинство во время большихъ празднествъ и торжественныхъ пріемовъ въ Версал, и она не считала нужнымъ стснять себя въ кругу близкихъ людей. Въ это время она находилась еще въ самомъ радостномъ настроеніи духа, сердце ея было переполнено гордымъ сознаніемъ, что она королева большого государства и что немногія женщины могутъ сравниться съ ней по красот. Вс восхищались ею, когда она появлялась въ публик въ своей оригинальной прическ съ перьями, цвтами, жемчугомъ и драгоцнными каменьями, но она была еще привлекательне въ маленькихъ, уютныхъ комнатахъ Тріанона, гд безъ стсненія проявлялась ея живость и веселость характера. Она была молода и любила окружать себя людьми одного съ нею возраста, слушать шутки и смхъ и приходила въ дурное расположеніе духа только въ т минуты, когда получала письмо отъ матери изъ Шенбрунна съ выговорами за ея неумстную безпечность. Она спрашивала себя съ досадой, какое значеніе могли имть для нея чужія заботы, нужда народа, нелпое броженіе умовъ въ стран и гроза, которая собиралась вдали? Это были пустыя слова для нея, лишенныя всякаго значенія. Въ ея саду и въ замк было вчное солнечное сіяніе, никто не думалъ нападать на нее и близкихъ ей людей, имъ незачмъ было вооружаться для защиты. Здсь пли и танцовали музы, летали золотыя стрлы амура. Любовь и наслажденіе были единственныя задачи жизни, которыя могли занимать привиллегированныхъ смертныхъ Тріанона.
— Слышали ли вы, какія хорошія извстія получены о вашемъ муж? спросила Марія Антуанета, обращаясь къ молодой дам, которую она взяла подъ руку.— Разв такъ поступаютъ порядочные люди? Вмсто того, чтобы просить у васъ прощенія по прізд въ Версаль, онъ длаетъ визитъ этой развратной женщин.
Он вошли въ небольшую богато убранную комнату. Марія Антуанета сла на кресло, дама по ея приглашенію помстилась на скамейк у ея ногъ. Остальное общество осталось въ музыкальной зал, чтобы не мшать бесд королевы съ ея подругой.
— Я не считаю себя виновной въ томъ, что поведеніе графа Эрбаха дошло до свднія вашего величества, отвтила дама кроткимъ печальнымъ голосомъ.
— Нтъ, ея величество беретъ всю вину на себя! замтила съ живостью Марія Антуанета.— Когда мы въхали во дворъ замка, королева тотчасъ же замтила, что молодая дама, которая сидла съ нею въ коляск, неожиданно поблднла и какъ заколдованная не спускала глазъ съ одного красиваго господина, стоявшаго у воротъ… Королева вообще очень любопытна, она стала допрашивать свою пріятельницу, и та, по ея желанію, послала слугу вслдъ за этимъ господиномъ… Теперь мы узнали, гд онъ, но въ этомъ мало утшительнаго.
Дама опустила голову, на ея лиц появилась печальная усмшка.
— Могу ли я просить ваше величество — сказала она — не длать упрековъ графу Эрбаху за его неприличное поведеніе, какъ бы оно ни было оскорбительно для меня?
— Я далеко не такъ снисходительна, какъ вы, и постараюсь выказать ему свое неудовольствіе, если онъ вздумаетъ явиться къ намъ.
— Чмъ имлъ онъ несчастіе прогнвать ваше величество?
— Я не люблю, когда подданные моего брата и моей матери не оказываютъ мн должнаго уваженія, отвтила Марія Антуанета.— Всмъ извстно, что люди, которые позволяютъ себ ухаживать за Жанной Дюбарри, не пользуются моей милостью… Простите, если мои слова огорчаютъ васъ, но вы можете быть совершенно покойны относительно этого измнника. Я должна щадить его, такъ какъ онъ другъ и любимецъ моего брата.
— Императора Іосифа?..
— Да, онъ пользуется его полнымъ довріемъ. Императрица Марія Терезія въ высшей степени недовольна этой дружбой, потому что вашъ мужъ масонъ и безбожникъ, и въ своихъ помстьяхъ ввелъ небывалые порядки, вопреки всмъ существующимъ законамъ. Я считаю это тмъ боле возможнымъ, что онъ остановился у Бланшара, извстнаго новатора и безпокойнаго человка, у котораго бываютъ сборища недовольныхъ… Вы удивляетесь, моя дорогая Рената?
— Все это такъ неожиданно для меня… Но я надюсь, что графъ оправдается втъ обвиненій, взводимыхъ на него недоброжелательными людьми. Меня всего боле огорчаетъ, что противъ него возстановили ваше величество и что онъ, съ своей стороны, не длаетъ никакой попытки, чтобы изгладить въ васъ это впечатлніе.
— Мн остается только удивляться вашей доброт, Рената! воскликнула королева.— Къ несчастію, мы, женщины, слишкомъ великодушны и снисходительны и всегда готовы простить мужчинамъ ихъ недостойное обращеніе съ нами. Выходимъ ли мы замужъ по собственному выбору, или отдаемъ руку нелюбимому человку изъ чувства долга, или по какому либо другому побужденію,— результатъ одинаковъ. Рано или поздно мы всегда бываемъ обмануты. Француженки умне насъ: он никому не отдаютъ вполн своего сердца!
— Врядъ ли это приноситъ какую либо пользу. Мн кажется, что счастье возможно только въ томъ случа, если нтъ разлада между головой и сердцемъ. Въ этомъ отношеніи мужчины всегда будутъ имть надъ нами перевсъ, ихъ чувства боле равномрны, даже въ минуты величайшаго увлеченія, они никогда не теряютъ разсудка, между тмъ какъ мы, женщины, всегда дйствуемъ подъ впечатлніемъ минуту, и наши ощущенія такъ же непостоянны и капризны, какъ втеръ…
— Надюсь, не въ такой степени, чтобы вы пожелали вернуться къ вашему неврному и безбожному мужу?
— Любовь не можетъ умереть безслдно. Отъ пламени всегда остается хотя небольшая искра. Я вышла замужъ за графа Эрбаха противъ воли моихъ родителей, и потому считаю себя вдвойн связанной съ нимъ.
— Неужели вы, Рената, способны опять броситься ему на шею, если онъ у васъ попроситъ прощенья? воскликнула съ досадой Марія Антуанета.— Въ такомъ случа поручите мн позаботиться о васъ. Я сама буду хлопотать о вашемъ развод. Это необходимо, потому что иначе вы не перестанете думать объ человк, который вовсе не заслуживаетъ вашей любви. Вы еще молоды и красивы, неужели вы хотите отказаться отъ жизни, вслдствіе неудавшейся привязанности! Кто изъ насъ не испытывалъ горькихъ разочарованій?..
Голосъ Маріи Антуанеты задрожалъ при этихъ словахъ.
Въ сосдней зал послышались тяжелые шаги короля, она встала, чтобы идти ему навстрчу.
Рената осталась одна въ уединенной комнат.
Это была стройная, красиво сложенная женщина съ смуглымъ оттнкомъ кожи и карими задумчивыми глазами. Въ ея скромныхъ и сдержанныхъ манерахъ замтно было какъ бы затаенное желаніе поддержать репутацію святости и самоотреченія, которая утвердилась за нею при французскомъ двор. Во всей ея фигур было нчто монашеское, чмъ она рзко отличалась отъ веселыхъ и легкомысленныхъ француженокъ, окружавшихъ королеву. Когда она въ прошломъ году явилась въ Версаль съ своимъ дядей Адамомъ Лобковичемъ, то встртила самый милостивый пріемъ. Марія Антуанета была очень рада имть около себя соотечественницу, съ которой она могла говорить о своей родин и о своихъ затаенныхъ думахъ безъ опасенія, что ея слова будутъ переданы съ различными комментаріями. Молодая, красивая женщина, съ печальнымъ выраженіемъ лица, возбудила въ ней любопытство и участіе. Въ придворныхъ кружкахъ Версаля разсказывали, что когда графиня, разставшись съ мужемъ, выхала изъ Венеціи, то дядя ея, Лобковичъ, хотлъ просить папу о развод, но она воспротивилась этому, въ надежд на возвращеніе своего мужа. Но онъ не прізжалъ. Графиня Рената не хотла признавать свой бракъ расторгнутымъ, одни объясняли это ея любовью къ мужу, другіе — мученіями совсти. Вс попытки узнать ея тайну оказались напрасными. Тмъ не мене, дамы въ Версал и Тріанон были убждены, что подъ этими опущенными рсницами, холодностью, съ какой она принимала ухаживанье придворныхъ кавалеровъ и дйствительнымъ или мнимымъ равнодушіемъ къ шуму и блеску празднествъ, должна скрываться какая нибудь таинственная исторія. Къ зависти и злословію праздныхъ людей скоро присоединилась непріязнь, вслдствіе явнаго предпочтенія, которое королева оказывала иностранк. У придворныхъ дамъ явилось сомнніе въ ея невинности. Не убжала ли она изъ Венеціи изъ боязни мщенія оскорбленнаго мужа?.. Но эти толки не производили, повидимому, никакого впечатлнія на Ренату. Она со всми обращалась одинаково кротко и дружелюбно и никто не могъ похвалиться близостью съ нею.
Королева удивлялась благочестію, сдержанности и серьезному характеру молодой графини, который составлялъ такую противоположность съ ея собственнымъ легкомысліемъ. Тайна, связанная съ жизнью ея новой пріятельницы, занимала Марію Антуанету и усиливала ея дружбу къ ней.
Между тмъ, Рената въ послднее время боле чмъ когда нибудь тяготилась своимъ неопредленнымъ положеніемъ. Нсколько мсяцевъ тому назадъ, она получила послднее извстіе о своемъ муж отъ старой графини Турмъ, которая написала ей письмо, полное негодованія, гд распространялась въ рзкихъ выраженіяхъ о похищеніи ея внучки графомъ Эрбахомъ. Но въ письм среди брани и проклятій, которыми старуха осыпала виновныхъ, довольно ясно высказывалось желаніе, чтобы ея внукъ Прокопъ женился на Ренат. Она добавляла, что это было ея завтной мечтой втеченіе многихъ лтъ и что исполненіе этого желанія заставитъ ее забыть вс несчастія, какія она испытала въ жизни. Главная цль была настолько очевидна, что у Ренаты явилось сомнніе относительно правдивости обвиненій, взводимыхъ старой графиней на Эрбаха и Корону. Тмъ не мене, фактъ бгства Короны и ея пребыванія въ Таннбург былъ на лицо. Неужели ласковое обращеніе, изящная наружность и выдающійся умъ графа Эрбаха, которымъ она такъ увлекалась въ былое время, плнили молодую неопытную двушку?
Сердце Рецаты болзненно сжалось при этой мысли. Если она не имла больше правъ на любовь своего мужа, то она все-таки не могла себ представить, что онъ такъ скоро утшится въ разлук съ ней и сойдется съ ея бывшей подругой!.. Посл перваго взрыва горя, она нашла успокоеніе въ религіи и ршилась простить виновнымъ и безропотно покориться своей участи. Въ этомъ смысл она написала старой графин и приложила письмо къ Корон, въ которомъ увщевала ее раскаяться и вернуться къ роднымъ, и только вскользь упомянула о себ и нанесенномъ ей оскорбленіи.
Она не получила отвта на это письмо, и хотя Гасликъ былъ въ дятельной переписк съ ея дядей, но ее не интересовали извстія, сообщаемыя священникомъ, такъ какъ они большею частью имли одинъ и тотъ же характеръ. Она всегда прекращала разговоры на эту тему, но, тмъ не мене, узнала мимоходомъ отъ своего дяди, что Корону свезли въ монастырь урсулинокъ въ Праг и что графъ Эрбахъ получилъ богатое наслдство. При этомъ Лобковичъ добавилъ съ презрительной усмшкой, что ‘никакое богатство долго не удержится у такого мота…’
Какъ она была встревожена сегодня утромъ, когда увидла своего мужа у главныхъ воротъ! У него была та же непринужденная, горделивая осанка, которая такъ нравилась ей, только лицо какъ будто сдлалось серьезне, нежели прежде. Онъ, вроятно, не замтилъ ея, потому что въ это время разговаривалъ съ кмъ-то изъ толпы. Но она была убждена, что видла его, если глаза ея могли ошибиться, то не обмануло усиленное біеніе сердца. Неужели опять проснулось въ ней прежнее, несовсмъ угасшее, чувство!.. Въ эту минуту она не могла отдать себ отчета въ своихъ чувствахъ, тмъ боле, что должна была отвчать на настоятельные вопросы королевы и, по ея требованію, отправить слугу съ приказомъ собрать самыя точныя свднія о граф Эрбах. Она тмъ охотне исполнила приказаніе Маріи Антуанеты, что оно согласовалось съ ея собственнымъ желаніемъ.
Собранныя свднія были далеко не утшительнаго свойства, но она узнала, въ какомъ дом живетъ ея мужъ и могла приготовиться къ встрч, которая казалась ей неизбжной. Поступки и ршенія самыхъ разумныхъ людей бываютъ иногда настолько странны и противорчивы, что, быть можетъ, онъ пріхалъ сюда съ единственною цлью примириться съ нею. Наконецъ, она сама дйствительно ли чувствуетъ къ нему такое непреодолимое отвращеніе, какъ хочетъ представить ея дядя? Румянецъ, вспыхнувшій на ея щекахъ, убждалъ ее въ противномъ. Сколько людей посл долгой разлуки встрчаются доврчиве и искренне и въ состояніи сдлать другъ другу боле правильную оцнку, нежели въ начал сближенія. Разв она не можетъ умрить свое горячее желаніе обратить его въ католичество, тмъ боле, что онъ самъ теперь будетъ, вроятно, относиться съ большею терпимостью къ ея благочестію, сдлается снова ласковъ и нженъ съ нею…
Невольная дрожь пробжала по ея тлу при этой мысли, она боязливо оглянулась… Ей показалось, что какая-то тнь двигается вдоль стны, та самая тнь, которая встала между нею и мужемъ въ Венеціи и была причиной ихъ разрыва. Въ своихъ мечтахъ о будущемъ она забыла это темное пятно, которое лежало на ея прошломъ. Теперь оно выросло передъ нею и приняло гигантскіе размры. Все тревожне и печальне становились ея думы. Королева сказала, что Эрбахъ любимецъ Іосифа II. Какъ могла произойти эта дружба? Разв они не знали и не догадывались, что уже встрчались прежде, и далеко не дружелюбнымъ образомъ? Или, быть можетъ, они откровенно объяснились другъ съ другомъ относительно прошлаго?.. Какъ тяжело ей будетъ видть ихъ вмст!.. Неопредленный страхъ, стыдъ и раскаяніе овладли ею. Еще въ Венеціи она хотла во всемъ признаться своему мужу, но благоразуміе и совты дяди удержали ее. Теперь она опять дала себ слово не скрывать правды…
Она поспшно встала и пошла къ открытой двери, ведущей въ залу, гд собралось все общество.
— Куда вы Длись, графиня Рената? воскликнула съ живостью королева, сдлавъ нсколько шаговъ ей на встрчу и взявъ за об руки.— Я должна сообщить вамъ важную государственную тайну! Въ Люсьенн составили противъ насъ заговоръ…
— Да, настоящій музыкальный заговоръ! добавилъ шепелявя король, который шелъ за своей супругой и едва удерживался отъ смха.— Но, къ счастію, наша полиція настолько бдительна, что открыла во-время тайны павильона въ Люсьенн. Заговорщики намреваются затмить концерты Тріанона лучшимъ музыкальнымъ исполненіемъ… Сегодня вечеромъ тамъ дебютировала пвица съ неподражаемымъ голосомъ, какъ сообщилъ негръ Заморъ полицейскому шпіону…
— Вы испытываете мое терпніе, ваше величество! воскликнула королева,— и, вроятно, еще не все разсказали намъ! Не мучьте насъ..!
Король, по своей природной лни и болзненности, рдко бывалъ въ веселомъ обществ, которое собиралось у его супруги, и тяготился имъ. Но въ этотъ вечеръ ему видимо нравилась первенствующая роль, выпавшая на его долю, благодаря свдніямъ, которыя сообщилъ ему министръ полиціи Сартинъ. На его широкомъ добродушномъ лиц появилась лукавая улыбка.
— Говорятъ, что эта пвица — продолжалъ онъ — почти такъ-же красива, какъ королева Марія Антуанета. Будущую зиму она будетъ пть въ операхъ…
Король остановился въ смущеніи, потому что забылъ имя композитора.
— Надюсь, не Пиччини? поспшно спросила Марія Антуанетта, чтобы вывести изъ затрудненія своего супруга.
— Именно Пиччини! отвтилъ Людовикъ XVI, поблагодаривъ королеву ласковымъ взглядомъ.— Нашъ protg Глюкъ потерпитъ полное пораженіе благодаря этой пвиц.
— Это будетъ вопіющая несправедливость! Надюсь, что ваше величество не допуститъ до этого! замтила королева шутливымъ тономъ, въ которомъ слышалась досада.
— Я властвую надъ сердцами французовъ, какъ увряютъ эти господа, сказалъ Людовикъ, указывая на придворныхъ,— но не надъ ихъ ушами.
— Кто отыскалъ эту пвицу и привезъ ее въ Люсьеннъ? спросила принцесса Ламбаль.— Не явилась ли она съ неба въ колесниц изъ облаковъ?
— Нтъ, принцесса, она обыкновенная смертная, и все произошло самымъ простымъ образомъ. Можетъ быть, кто изъ васъ помнитъ стараго итальянскаго маркиза…
Король опять остановился.
— Валь д’Омброне, подсказала Марія Антуанета съ веселымъ смхомъ.— Неужели этотъ чудакъ отыскалъ великую пвицу?
— Въ этомъ не можетъ быть никакого сомннія. Вы такъ насмхались надъ нимъ въ Тріанон, что онъ ршился отомстить вамъ и добылъ пвицу изъ владній вашей августйшей матери, императрицы Маріи Терезіи, а именно изъ Ломбардіи.
— Можно ли забыть этого смтнаго старика! Прошлой весной я ему сказала шутя, что только на моей родин можно встртить хорошіе женскіе голоса. Онъ поврилъ мн на-слово. Изъ всхъ чудаковъ самые опасные т, которые помшались на музык. Но- меня всего боле удивляетъ, какъ могли вы запомнить вс эти пустяки.
— Все то, что касается королевы, не кажется мн пустяками, отвтилъ Людовикъ съ легкимъ поползновеніемъ сказать любезность, но тотчасъ же сконфузился и пробормоталъ нсколько безсвязныхъ словъ. Въ это время взглядъ его случайно остановился на Ренат, но въ голов составилась фраза, которой онъ воспользовался, чтобы выйти изъ замшательства.
— Нашъ министръ полиціи все знаетъ и все видитъ, моя прекрасная графиня! сказалъ онъ.— Одинъ умный человкъ, или даже кто-то изъ господъ философовъ, сказалъ, что королевская власть во Франціи не можетъ существовать безъ Бастиліи и безъ полиціи.
— Это не справедливо! замтилъ баронъ Безенваль, офицеръ швейцарской гвардіи.— Разв ваше величество не доказываетъ ежедневно, что Франція можетъ существовать и быть счастливой помимо Бастиліи и полиціи?
Слова эти были встрчены одобрительнымъ шепотомъ всхъ присутствующихъ, но привели короля въ дурное расположеніе духа.
— Мы длаемъ, что можемъ, милостивый государь, сказалъ онъ сухо,— и заботимся о счастьи Франціи!
Королева сдлала знакъ Ренат, чтобы она перемнила тему разговора, но та не въ состояніи была соображать что либо въ эту минуту. Она слышала отрывочныя фразы, видла, что длалось вокругъ нея, но мысли ея упорно возвращались къ прошлому. Если бы ее не удерживала боязнь, что ея отсутствіе будетъ замчено, и она имла бы право распоряжаться своими дйствіями, то наврно отправилась бы въ домъ Бланшара, пользующійся дурной славой, и бросилась бы въ объятія своего мужа. Она спрашивала себя съ недоумніемъ: судьба, или воля Всевышняго мшала выполненію ея намренія?..
Блдная и смущенная стояла она у дверей, не понимая, почему король, обращаясь къ ней, упомянулъ о Бастиліи и чего требуетъ отъ нея Марія Антуанета.
— Разв я имла несчастіе обратить на себя вниманія министра полиціи? спросила она взволнованнымъ голосомъ.
Людовикъ XVI подалъ ей руку съ добродушной улыбкой, довольный тмъ, что не онъ одинъ робетъ въ этомъ обществ.
— Вы, вроятно, шутите, графиня! сказалъ онъ.— Какъ могла явиться у васъ подобная мысль? Мы говорили о заговор въ Люсьенн, который я хотлъ скрыть отъ всхъ васъ, но не сумлъ, такъ какъ не могу хранить тайны. Теперь у меня въ запас еще одинъ секретъ.
— Позвольте мн угадать его, сказала королева. Вы хотите сообщить графин Эрбахъ о прізд ея мужа?
— Графъ Эрбахъ въ Версал! воскликнулъ съ удивленіемъ старый господинъ съ серьезнымъ и строгимъ выраженіемъ лица. Это былъ Адамъ Лобковичъ. Несмотря на шестидесятилтній возрастъ, онъ держался прямо и сохранилъ почти юношескую бодрость.
— Вы ошиблись, отвтилъ Людовикъ, обращаясь къ своей супруг,— я ничего не слыхалъ о граф Эрбах.
— Вы злоупотребляете нашимъ терпніемъ, ваше величество, и хотите, чтобы мы вс умерли отъ любопытства! воскликнула одна изъ придворныхъ дамъ.
— Сжальтесь надъ ними, сказалъ высокомрнымъ тономъ младшій братъ короля, графъ д’Артуа,— дамы сознаются въ своей слабости и не хвастаютъ стоицизмомъ, какъ философы.
— Я готовъ удовлетворить ихъ любопытство, но подъ условіемъ, что он не будутъ разглашать тайны, которую я сообщу имъ, отвтилъ улыбаясь король. Затмъ, обращаясь къ своей супруг, онъ сказалъ:— завтра мы будемъ имть счастье видть у насъ германскаго императора, вашего августйшаго брата.
Онъ произнесъ эти слова съ достоинствомъ, въ голос его было столько задушевности и ласки, когда онъ наклонился къ королев, чтобы сообщить ей пріятную новость, что это придало привлекательность его неуклюжей, мужиковатой фигур.
Марія Антуанета покраснла отъ удовольствія подъ румянами, покрывавшими ея щеки, и, движимая чувствомъ благодарности за извстіе, котораго она ожидала съ такимъ нетерпніемъ, поцловала руку короля.
— Что вы длаете, madame! воскликнулъ сконфуженный король.
— Мой братъ прідетъ въ Парижъ! Я жду его цлый годъ! сказала Марія Антуанета, обращаясь къ своимъ придворнымъ дамамъ.— Неожиданныя препятствія мшали ему предпринять это путешествіе, о которомъ меня извщали столько разъ. Вы наврно знаете, ваше величество, что онъ завтра будетъ здсь?
— Я жду ежеминутно гонца изъ Парижа, который долженъ извстить насъ о прізд императора.
— Какъ я счастлива, что мн удастся опять увидть его! я такъ уврена въ его дружб! продолжала королева, которая надялась на посредничество своего брата, чтобы встать въ боле искреннія отношенія къ Людовику XVI.— Наконецъ-то онъ познакомится съ моимъ новымъ отечествомъ!.. Да радуйтесь же, графиня Рената! добавила она съ веселымъ смхомъ, обращаясь къ своей любимиц.— Вы, какъ наша соотечественница, должны также интересоваться пріздомъ императора…
Но Рената не въ состояніи была ни отвчать на эти слова, ни принимать участіе въ общемъ разговор. Она незамтно отошла отъ кружка, собравшагося около кресла королевы, и сла вдали у одного изъ широкихъ оконъ, гд надялась остаться незамченною. Изъ окна виднлся разцвтающій садъ, слабо освщенный луной, въ эту минуту закрытой облаками.— Если люди должны разцвтать и умирать, какъ цвты, думала Рената, то зачмъ дано имъ сознаніе перемнъ, совершающихся въ ихъ жизни, и мучительныя думы? Для чего страдаемъ мы не только отъ общихъ, неизбжныхъ, естественныхъ причинъ, но отъ представленій, созданныхъ нашей фантазіей? Неужели человкъ — существо одаренное всми преимуществами — долженъ быть самымъ несчастнымъ созданіемъ въ цломъ мір!..
Эти печальныя размышленія еще боле усилили грусть, наполнявшую сердце бдной женщины. Она не чувствовала себя достаточно сильной передъ событіями, которыя могли произойти въ слдующіе дни, и хотла искать спасенія въ бгств. Какъ завидовала она Борон, предполагая, что ея бывшая подруга все еще находится въ монастыр. Ей казалось, что она не рождена для свта и для брачной жизни и что уединеніе монастыря дастъ ей то удовлетвореніе, которое она думала найти въ любви.
Знакомый голосъ тихо назвалъ ее по имени. Она оглянулась. За ея спиной стоялъ князь Лобковичъ.
— Что скажешь ты о сегодняшнихъ новостяхъ, моя дорогая племянница? спросилъ онъ ее по-нмецки.
— Королева такъ давно ожидаетъ прізда своего брата, что эта новость нисколько не удивила меня, отвтила уклончиво Рената.
— Но ты, вроятно, удивилась, узнавъ, что графъ Эрбахъ въ Версал? продолжалъ Лобковичъ, вопросительно взглянувъ на племянницу своими большими срыми глазами. Онъ слишкомъ хорошо зналъ слабость ея сердца и шаткость воли и былъ заране увренъ въ своей побд, но, какъ опытный дипломатъ, привыкъ осторожно приступать къ длу.
— Васъ, кажется, очень интересуетъ предстоящая встрча императора и графа Эрбаха? спросила въ свою очередь Рената, чтобы прекратить непріятный допросъ.
— Да, потому что ихъ одновременный пріздъ показываетъ, что между ними существуютъ очень близкія отношенія, которыя не могутъ быть особенно пріятны для насъ обоихъ и полезны для Австріи.
— Я несовсмъ понимаю, что вы хотите сказать этимъ. Мн кажется, что ихъ дружба служитъ доказательствомъ, что у нихъ произошло объясненіе, и мн ничего не остается, какъ откровенно признаться во всемъ графу Эрбаху.
— И опять соединиться съ нимъ, добавилъ многозначительно князь Лобковичъ.— Ты, разумется, можешь поступать, какъ хочешь. Но не забудь, что это примиреніе будетъ стоить теб новыхъ и даже, быть можетъ, напрасныхъ униженій. Что касается меня лично, то я долженъ высказать свое мнніе человку, котораго я считаю самымъ опаснымъ врагомъ нашей церкви и который причинилъ теб столько горя и слезъ.
— Въ томъ положеніи, въ какомъ я нахожусь теперь, у меня нтъ иного исхода, какъ вернуться къ мужу, хотя бы цной униженія, или навсегда запереться въ монастырь. Вы знаете, что я не придаю никакой цны мірскимъ удовольствіямъ и наслажденіямъ… Весь вопросъ въ томъ, чтобы вы дали свое согласіе.
— Мы не должны принимать никакого ршенія подъ вліяніемъ страсти. Само собою разумется, что свтъ не можетъ привлекать тебя въ томъ печальномъ настроеніи, въ какомъ ты находишься теперь. Свтъ остается все тотъ же, но наше настроеніе духа безпрестанно мняется. Никогда не слдуетъ ршаться на крайности и сжигать разомъ вс корабли… Однако, прекратимъ этотъ разговоръ: королева наблюдаетъ за нами…
Марія Антуанета давно уже не чувствовала себя такой счастливой, какъ въ этотъ вечеръ. При томъ радостномъ настроеніи, въ какомъ она находилась, ей казалось, что свчи въ зал горятъ свтле обыкновеннаго, еще великолпне и роскошне представлялась ей вся окружавшая#ее обстановка:— мебель, драгоцнности, блестящіе наряды дамъ, фресковая живопись съ группами цвтовъ, арабесокъ и символами искусствъ и мира, которая окаймляла потолокъ въ вид изящнаго бордюра.
Весело смялась и шутила молодая королева, ее окружали беззаботныя улыбающіяся лица придворныхъ дамъ и кавалеровъ, очарованныхъ ея любезностью. Воображеніе не рисовало имъ ни одной изъ тхъ ужасныхъ картинъ, которыя были вызванны въ Люсьенн дикой фантазіей Рошфора, возбужденной виномъ.
Въ десять часовъ вечеръ кончился. Королевская чета удалилась въ свои покои.
Рената уже нсколько дней жила въ верхнемъ этаж Тріанона, куда она должна была перехать изъ своей парижской квартиры въ Chaussйe d’Antin, по просьб королевы, которая скучала въ ея отсутствіе. Но окончаніи вечера, князь Лобковичъ проводилъ свою племянницу въ ея комнаты, такъ что Ренат не удалось остаться одной, несмотря на все ея желаніе.
Нкоторое время дядя занималъ ее разсказами и анекдотами и, казалось, совершенно забылъ о цли своего посщенія. Молча слушала его Рената съ опущенными рсницами, и руками, сложенными на груди. Она сняла вс украшенія съ своего лиловаго шелковаго платья, убраннаго черными кружевами и бархатными бантами. Небрежно сброшенныя нити жемчуга и золотыя цпочки лежали на стол, браслетъ упалъ на полъ, она машинально оттолкнула его отъ себя ногой. Всякій, кто увидалъ бы ее со стороны въ этой печальной поз съ блднымъ взволнованнымъ лицомъ, нашелъ бы, что она можетъ служить превосходною моделью для художественнаго изображенія кающейся гршницы. Вроятно, подобная же мысль промелькнула въ голов князя Лобковича, хотя онъ вообще не былъ поклонникомъ изящныхъ искусствъ и, по своему практическому уму, рдко бралъ сюжеты для сравненій изъ этой области.
— Ты положительно напоминаешь мн изображеніе кающейся Магдалины, которое я видлъ на картин одного знаменитаго художника! сказалъ онъ, прерывая неожиданно начатый разсказъ.— Я вижу, что напрасно трачу свое краснорчіе въ надежд развлечь тебя! Самыя смшныя исторіи не могли вызвать улыбки на твоемъ лиц. Но вернемся къ разговору, который мы начали въ зал. Неужели ты считаешь возможнымъ исполнить твое намреніе — поступить въ монастырь? Твои родные врядъ ли дадутъ свое согласіе, не говоря уже о твоемъ муж, который не замедлитъ заявить протестъ, когда узнаетъ, что ты горячо желаешь этого. Теперь не время служить Богу въ монастыр. Мы несравненно больше приносимъ пользы нашей церкви, оставаясь въ свт. Кром того, я позволю себ сдлать еще одинъ вопросъ: что станется съ одинокимъ старикомъ, у котораго нтъ иного утшенія, какъ видть тебя и быть съ тобой?..
Слова эти, сказанныя дрожащимъ голосомъ, произвели свое дйствіе. Рената вопросительно взглянула на своего собесдника, какъ бы желая прочесть на его лиц — дйствительно ли онъ убжденъ, что на ней лежатъ еще извстныя нравственныя обязанности?
— Если монастырь недоступенъ для меня, то позвольте мн, покрайней мр, удалиться изъ Парижа. Увезите меня въ самый уединенный изъ вашихъ замковъ. Вы, вроятно, не пожелаете, чтобы весь свтъ узналъ о моемъ позор!
— Что скажутъ въ Версал, если я соглашусь исполнить просьбу? Какъ приметъ королева твой внезапный отъздъ? Онъ оскорбитъ ее, а враги твои воспользуются имъ, чтобы распустить самые нелпые слухи. Съ другой стороны, я положительно не вижу никакой серьезной причины, которая побуждала бы тебя къ такому ршенію.
Рената молчала, недоумвая — играетъ ли онъ передъ нею комедію, или въ самомъ дл не догадывается, что собственно заставляетъ ее бжать изъ Версаля.
— Наконецъ, продолжалъ Лобковичъ спокойнымъ голосомъ,— взвсивъ вс обстоятельства, я нахожу, что теб нечего бояться встрчи съ твоимъ мужемъ. Ты окружена друзьями и есть кому защитить тебя. Я, напротивъ, хочу извлечь пользу изъ его прізда.
— Пользу? повторила съ удивленіемъ Рената.
— Да, мое дитя. Вы не можете доле оставаться въ такихъ отношеніяхъ, какъ теперь. Графъ Эрбахъ долженъ прямо объявить, согласенъ ли онъ на разводъ. Посл всхъ странныхъ исторій, которыя я слышалъ о немъ, ему самому будетъ пріятно опять пользоваться свободой. Я убжденъ, что до сихъ поръ только гордость мшала ему сдлать первый шагъ.
— А теперь онъ ршился? спросила она недоврчиво и съ горькой усмшкой.
— Я не могу утверждать этого, но если онъ дйствительно такъ страстно любитъ Корону Турмъ, какъ пишетъ старая графиня и наши друзья изъ Таннбурга, и если вренъ слухъ, что онъ обратился къ посредничеству императора, чтобы освободить ее изъ монастыря… Что съ тобой, ты блднешь?
— Ничего, я немного устала…
— Оставимъ этотъ непріятный разговоръ. Я только хотлъ сказать, что, по моему мннію, онъ самъ будетъ доволенъ, если это дло кончится миролюбивымъ образомъ. Два года прошли со времени нашего вызда изъ Венеціи, такъ что рана, нанесенная разлукой, вроятно давно зажила какъ у того, такъ и другого. Съ обихъ сторонъ чувство оскорбленія не можетъ быть такъ сильно, какъ прежде, разумъ и нравственность заставили умолкнуть страсть. Въ этомъ смысл я намренъ вести переговоры съ графомъ Эрбахомъ. Твое душевное спокойствіе не должно быть боле нарушено.
Трудно было возражать что либо противъ этой ясной и разумной рчи, тмъ боле, что Рената была убждена въ нжной заботливости старика объ ея счастьи и спокойствіи. Только любовь могла дать ей силы для противодйствія. Но въ ней заговорило чувство ревности, и она почти ненавидла своего мужа въ эту минуту.
— Длайте то, что считаете нужнымъ, отвтила она беззвучнымъ голосомъ.— Только попросите королеву, чтобы она позволила мн не участвовать на праздникахъ, которые будутъ устроены въ честь императора.
— Что за безумная фантазія! Неужели ты окончательно утратила сознаніе о своемъ положеніи и чувство собственнаго достоинства! Зачмъ станешь ты избгать встрчи съ императоромъ? Разв ты не можешь занять при Внскомъ двор такое же почетное мсто, какъ въ Версал? Сколько разъ я повторялъ теб, что, не сдлавъ грха, ты напрасно осуждаешь себя на роль кающейся Магдалины. Ты не виновата въ томъ, что твоя красота привлекла взгляды молодаго властелина. Благотворное вліяніе женщины на впечатлительную натуру этого человка могло бы быть спасительнымъ для нашей родины…
Она сидла какъ присужденная къ смерти и слышала отдльныя слова, не понимая ихъ смысла.
Лобковичу самому показалось, что онъ зашелъ слишкомъ далеко.
Онъ осторожно добавилъ:
— Мои слова не относятся въ теб лично… Во всякомъ случа ты не должна стсняться присутствіемъ императора. Посмотримъ, захочетъ ли онъ признать свое тождество съ маской, которая два года тому назадъ преслдовала тебя на площади св. Марка и говорила съ тобой въ церкви. Если да, то ты можешь отвтить точно такъ же, какъ и тогда.
— Какъ и тогда!.. повторила машинально Рената, поднимаясь съ мста. Она была близка къ обмороку.
— Покойной ночи, дядя! добавила она и поспшно вышла изъ комнаты.
Адамъ Лобковичъ задумчиво потеръ себ руки, онъ былъ не совсмъ доволенъ результатомъ разговора.
— Она не любитъ Іосифа, пробормоталъ онъ вполголоса,— и недоступна со стороны честолюбія. Одна надежда на ея ревность къ Корон, на новое домогательство со стороны императора и равнодушіе Эрбаха… Но все-таки у ней пылкая фантазія, и она любитъ эффекты. Если возможно вырвать императора изъ рукъ новаторовъ и безбожниковъ, то женщина всего скоре можетъ совершить это чудо. Ротганъ правъ, хотя я ршительно не могу угадать, на кого онъ мтитъ въ своихъ письмахъ. Онъ, повидимому, ничего не ожидаетъ отъ встрчи Ренаты съ императоромъ, но я во всякомъ случа не намренъ подготовлять путь другому и уступать то вліяніе, какое надюсь пріобрсти въ государств.
На сегодняшній вечеръ онъ долженъ былъ отказаться отъ дальнйшаго разговора съ племянницей.
— Прощай, желаю теб видть хорошіе сны, сказалъ онъ громко, чтобы Рената могла слышать его въ сосдней комнат.
Заливаясь слезами, она стояла на колняхъ передъ распятіемъ. Лунный свтъ, проникавшій въ окна, ярко освщалъ ликъ Спасителя, сдланный изъ слоновой кости.

ГЛАВА IV.

Пять дней, какъ императоръ Іосифъ былъ предметомъ разговоровъ въ Париж и Версал. Не только въ королевскомъ дворц, но и въ частныхъ домахъ, и на улицахъ, шли о немъ оживленные толки. Простота его одежды, общительность, остроумные отвты, вниманіе, которое онъ оказывалъ ученымъ и людямъ, выдающимся по своимъ заслугамъ,— все это служило неизсякаемымъ источникомъ самыхъ разнообразныхъ разсказовъ. Во всхъ кафе можно было услышать панегирики императору, не исключая Caf de la Regence, куда онъ зашелъ однажды утромъ, избгая слдовавшей за нимъ толпы, и выпилъ чашку кофе. Боле серьезные люди, ожидавшіе съ безпокойствомъ переворота, который долженъ былъ ниспровергнуть существующій порядокъ вещей, слдили съ искреннимъ участіемъ за каждымъ словомъ и поступкомъ Іосифа II. Видя, что онъ посвящаетъ цлые дни на осмотръ учебныхъ заведеній, фабрикъ и арсеналовъ, они восхищались его неутомимою дятельностью и невольно сравнивали ее съ лнью и равнодушіемъ ихъ молодаго короля. Они придавали особенное значеніе каждому великодушному порыву будущаго императора и, не зная положенія длъ въ Австріи, завидовали счастью тхъ народовъ, надъ которыми будетъ властвовать мудрый, человколюбивый монархъ, сочувствующій идеаламъ передовыхъ людей вка.
Графъ Эрбахъ искренно радовался, слушая-восторженныя похвалы, которыя французы расточали германскому императору.— Наконецъ-то люди поняли и оцнили надлежащимъ образомъ этого человка! думалъ онъ съ чувствомъ нравственнаго удовлетворенія.— Здсь Іосифъ не окруженъ недоброжелателями, которые даютъ ложное толкованіе каждому его побужденію и голословно осуждаютъ всякое высказанное имъ мнніе. Весь народъ восторженно привтствуетъ его, преклоняясь передъ его воззрніями и благими намреніями. Графъ Эрбахъ живо представлялъ себ, какъ это поклоненіе должно благодтельно дйствовать на Іосифа, непризнаннаго въ собственномъ отечеств и лишеннаго всякой свободы дйствій. Разв въ Австріи онъ не долженъ былъ во всемъ подчиняться вол матери, устарлымъ, выжившимъ предразсудкамъ и обычаямъ и въ то же время вести тяжелую борьбу съ явнымъ сопротивленіемъ дворянства и тайными кознями католическаго духовенства? Восторженный пріемъ великой націи, которая впервые видла его у себя въ качеств гостя, долженъ былъ убдить его, что онъ можетъ разсчитывать на сочувствіе Европы въ предстоящемъ ему великомъ дл преобразованія государства. Австрія — это мумія, повторялъ мысленно графъ Эрбахъ,— а Іосифъ II мудрый магъ, которому суждено вызвать ее къ жизни. Разв мы не прибгаемъ къ разнымъ цлебнымъ средствамъ, чтобы продлить нашу жизнь и поддержать разстроенный организмъ? Такими же цлебными средствами для страждущаго государства будутъ реформы, задуманныя Іосифомъ — религіозная свобода и образованіе.
Мечтая такимъ образомъ о преобразованіи Австрійскаго государства, графъ Эрбахъ надялся съ своей стороны принести извстную пользу. Если въ разговор съ патеромъ Ротганомъ онъ такъ ршительно отказывался отъ государственной службы, то причина этого заключалась въ томъ, что онъ имлъ совершенно иное мнніе о характер императора, и тогда еще общественное зло не коснулось его личной жизни. Съ тхъ поръ онъ на многое сталъ смотрть иными глазами. Разв противники, съ которыми онъ боролся на собственной земл, не были въ то же время врагами свободы и справедливости?
Если церковная власть позволяла себ относительно него разныя несправедливости, то тмъ безнаказанне могла она себ позволять ихъ надъ людьми, занимавшими мене видное положеніе въ свт. Разв, помимо него, мало людей страдаютъ отъ неправеднаго суда, насилія, произвола чиновниковъ и преслдованій духовной власти? Чмъ больше онъ думалъ, тмъ боле его собственная судьба связывалась въ его ум съ участью многихъ тысячъ соотечественниковъ, и онъ ясно видлъ, что существующее зло представляетъ собой прямое послдствіе порядковъ, господствовавшихъ въ Австріи.
Политическое воодушевленіе, охватившее парижанъ съ пріздомъ германскаго императора и американскихъ уполномоченныхъ, обаятельно дйствовало на графа Эрбаха. Его всецло увлекалъ потовъ общественной жизни, отголоски которой едва доходили до него, пока онъ жилъ въ своемъ уединенномъ замк, скрытомъ въ сосновомъ лсу.
До сихъ поръ онъ видлъ только мелькомъ императора. Рано утромъ постилъ онъ графа Фалькенштейна въ наемномъ отел на улиц Tournon, потому что Іосифъ отказался отъ помщенія, предложеннаго ему въ королевскомъ дворц. Императоръ дружески пожалъ ему руку, но они обмнялись другъ съ другомъ только нсколькими словами, такъ какъ разговоръ ихъ имлъ непрошеннаго свидтеля въ лиц Адама Лобковича. Посл этого свиданія, графъ Эрбахъ ожидалъ съ нкоторымъ нетерпніемъ, что Іосифъ пошлетъ за нимъ. Онъ узналъ такъ много новаго, столько мыслей накопилось въ его голов, что чувствовалъ потребность подлиться ими. Съ другой стороны, онъ разсчитывалъ на императора для разъясненія нкоторыхъ интересовавшихъ его вопросовъ.
Наконецъ, сегодня утромъ, онъ получилъ собственноручное письмо Іосифа, который приглашалъ его придти въ шесть часовъ вечера въ садъ Тріанона и ожидать его у скалы, гд королева намревалась устроить искусственный гротъ. ‘Тамъ никто не можетъ подслушать насъ, мой дорогой графъ’, писалъ Іосифъ. ‘Я не подозрвалъ, что моя сестра ненавидитъ васъ, она, такъ же какъ и императрица, уврена, что знакомство съ вами совратитъ меня съ пути истины. Но это не можетъ особенно огорчать васъ по старинной нмецкой поговорк: ‘чмъ больше враговъ, тмъ больше чести’. Нашу дружбу не могутъ поколебать чьи либо наговоры. Врьте, что Іосифъ никогда не измнитъ вамъ’.
Ласковый тонъ письма глубоко тронулъ графа Эрбаха и наполнилъ его сердце радостью, но, перечитывая письмо, онъ обратилъ вниманіе на отдльныя фразы, которымъ сначала не придалъ никакого значенія. Т же люди, которые преслдовали его въ Вн и Праг, не оставляютъ его и здсь въ поко. Въ уединенномъ богемскомъ замк сидитъ старая злая женщина и заодно съ честолюбивымъ священникомъ, живущимъ въ Таннбург, разставляетъ ему сти. Императрица Марія-Терезія въ Шнбрунн, молодая королева въ Версал, повторяютъ то, что имъ подсказываютъ его враги. Въ ихъ услугамъ солдаты, епископы, шпіоны, убійцы…
— Кто могъ очернить меня, крон моей жены? спрашивалъ себя съ горечью графъ Эрбахъ.— Что могла знать обо мн королева? Но въ чемъ я, собственно, провинился передъ Ренатой? Неужели таковъ долженъ быть конецъ нашей страстной любви!.. При этой мысли въ немъ проснулся остатокъ прежней нжности, сердце его болзненно сжалось. Неужели онъ долженъ смотрть на свою бывшую возлюбленную, какъ на врага, и даже ненавидть ее? Сердце его возмущалось противъ этого, но улики были на-лицо.
Мало-по-малу фантазія перенесла его отъ этихъ печальныхъ думъ къ боле отраднымъ картинамъ. Видъ расцвтающаго сада, освщеннаго солнцемъ, наполнялъ его сердце радостной надеждой. Связь между нимъ и Ренатой была порвана, что мшаетъ ему уничтожить ее въ глазахъ свта? Была ли эта игра воображенія, но ему показалось, что мраморная нимфа въ кустарник, искусно обстриженномъ въ вид ниши, иметъ поразительное сходство съ Короной. Онъ чувствовалъ невыразимое блаженство, что она близка къ нему. Пройдетъ еще нкоторое время и, быть можетъ, онъ навсегда соединится съ нею. Онъ извстилъ Корону о прізд императора черезъ графиню Дюбарри и просилъ ее еще нкоторое время остаться у маркиза и вооружиться терпніемъ. Увренный въ привязанности Короны, онъ не боялся ея встрчи съ Антоніо Росси и считалъ ее обезпеченной отъ новаго искушенія.
Въ томъ же радостномъ настроеніи духа шелъ онъ черезъ садъ къ мсту, назначенному Іосифомъ для свиданія. Въ шум фонтановъ ему слышался какой-то таинственный шепотъ, изъ кустарниковъ ласково глядли на него статуи, до него доносился запахъ фіалокъ, мягкій южный втеръ шелестилъ листьями деревьевъ и колебалъ цвты. Весь міръ представлялся ему теперь въ иномъ свт, нежели въ послдніе мсяцы. Жизнь со всми ея бдствіями и мимолетными наслажденіями, наполнявшими его сердце горечью, получила неожиданно цну въ его глазахъ. Какимъ дикимъ казалось ему его недавнее намреніе удалиться въ уединенный замокъ и жить тамъ вдали отъ людей до послдняго часа жизни! Сегодня онъ чувствовалъ, какъ будто у него выросли крылья, на душ было легко и весело. Онъ видлъ передъ собой долгіе годы труда, но это не пугало его, даже испытанныя имъ разочарованія имли для него свою прелесть. Онъ вспомнилъ одну печальную ночь въ Венеціи, когда онъ убдился въ неврности Ренаты… но разв и эта ночь не была полна поэзіи и очарованія? всюду слышалось пніе, музыка, веселые голоса, какъ волшебно свтилъ мсяцъ! Что значатъ страданія людскія передъ вчной красотой природы…
Ррафъ Эрбахъ, погруженный въ свои размышленія, шелъ быстрымъ шагомъ по гладкимъ дорожкамъ, которые были пусты въ этой части сада. Большинство гуляющихъ толпилось около дворцовъ большого и малаго Тріанона, у бассейна Нептуна и храма Амура, гд шли приготовленія къ большому празднеству съ иллюминаціей и фейерверкомъ, которое королева устроивала въ этотъ вечеръ въ честь своего брата. Каждый заблаговременно спшилъ занять себ мсто на пространств, отведенномъ для посторонней публики. Графъ Эрбахъ тщательно избгалъ толпы, шума и говора рабочихъ, которые окончивали свое дло. Онъ хотлъ сосредоточиться и на свобод обдумать предстоящій разговоръ съ императоромъ. Нечасто бываютъ такія минуты, когда сердцемъ монарха овладваетъ дружба, и онъ, отршаясь отъ обычной сдержанности, жаждетъ услышать правду отъ преданнаго ему человка. Тмъ боле важно было свободно и вовремя сказанное слово въ данномъ случа, при томъ упорств, съ какимъ духовенство и важнйшіе представители дворянства старались пріобрсти вліяніе на умъ Іосифа и запугать его ужасающими картинами грозящей ему будущности.
Графъ Эрбахъ дошелъ до конца аллеи. Передъ нимъ было маленькое вырытое озеро, разбросанныя глыбы скалъ фантастически возвышались на берегу. Въ нсколькихъ шагахъ отъ этого мста виднлся высокій вязъ, по обимъ сторонамъ котораго стояли плакучія ивы. Шумъ тростника, колеблемаго втромъ, и плескъ воды едва нарушали торжественную тишину наступающаго вечера, на гладкой поверхности озера отражался красноватый отблескъ заходящаго солнца.
Графъ Эрбахъ задумчиво остановился на берегу, сложивъ руки на груди. Фигура его ясно отражалась въ тихой вод.
Шумъ шаговъ заставилъ его оглянуться. По алле шелъ императоръ, легкій плащъ былъ накинутъ на его плечи.
— Я сдержалъ слово, сказалъ онъ, пожимая руку графу Эрбаху.— Я торопился сюда, какъ на любовное свиданіе, господа придворные, вроятно, не поврили бы, что дло идетъ о встрч съ другомъ, если бы видли, какъ я пробирался по саду уединенными аллеями. Наконецъ-то у меня выбралась удобная минута, чтобы побесдовать съ вами. Прежде всего скажите мн, тотъ ли вы, какимъ были въ Таннбург?
— Въ моемъ образ мыслей съ тхъ поръ не произошло никакой перемны, ваше величество.
— Я убжденъ въ этомъ, и потому мн вдвойн пріятно видться съ вами. Но не смшно ли, что я, государь значительной имперіи, не смю открыто выказать вамъ моего расположенія, хотя длаю это изъ осторожности, чтобы не увеличить число вашихъ враговъ! Милость монарха бываетъ иногда опасна, и моя тмъ боле, потому что я Даже не въ состояніи защитить моихъ друзей, какъ вы это испытали на себ горькимъ опытомъ.
— Я тронутъ вниманіемъ вашего величества. Но судьба разрушила планы моихъ враговъ, которые только отчасти удались имъ.
При этомъ графъ Эрбахъ подробно описалъ свою встрчу съ Бухгольцемъ и Короной Турмъ, высказавъ предположеніе, что въ Праг, въ монастыр урсулинокъ, заперта Гедвига Рехбергеръ, которую привезли туда вмсто молодой графини и теперь не ршаются освободить, изъ боязни скандала.
Іосифъ внимательно выслушалъ разсказъ графа и, считая заточеніе Гедвиги весьма вроятнымъ, былъ глубоко возмущенъ этимъ. Онъ хорошо помнилъ блокурую двушку, съ которой разговаривалъ у стны Таннбурга и подарилъ золотой крестъ.
— Все это длается безнаказанно въ мое правленіе! сказалъ онъ съ горькой усмшкой.— Если бы эта несчастная двушка совершила какое нибудь преступленіе, то она должна была бы явиться передъ судомъ. Но быть запертой въ монастыр по ошибк… Трудно даже придумать боле возмутительный поступокъ!.. Имемъ ли мы посл этого право обижаться на то, что прусскій король позволяетъ себ злыя шутки относительно бабьяго и поповскаго управленія Австріи? Печальная будущность ожидаетъ это государство. Моя мать — великая женщина, я считаю за честь называться ея сыномъ, но искренно жалю, что долженъ царствовать вмст съ нею и наслдовать ей. Меня глубоко возмущаетъ та опека, въ какой ее держитъ духовенство. Она находитъ руководство католической церкви необходимымъ для блага народа и, не сознавая этого, преслдуетъ образованныхъ и просвщенныхъ людей. При такихъ условіяхъ не можетъ процвтать никакое государство. Мн приходится поневол переносить настоящій порядокъ вещей, потому что я не въ силахъ измнить его, но съ каждымъ днемъ усиливается мое раздраженіе вслдствіе существующихъ злоупотребленій… Роль разрушителя не въ моемъ характер, но она неизбжна.
— Можетъ быть, мн неприлично говорить о дурномъ управленіи Австріи, потому что я испыталъ на себ вс его несправедливости, возразилъ Эрбахъ, но разв мы не видимъ тотъ же гнетъ во Франціи, и разв печальное политическое положеніе по ту сторону океана не побудило американцевъ возстать противъ англійскаго короля? Я лично не считаю народное возстаніе нормальнымъ явленіемъ и думаю, что только необходимость могла заставить американцевъ разорвать цпи, отъ которыхъ ихъ долженъ былъ освободить король.
— Жаль, что моя сестра не слышитъ этихъ словъ! Она описала мн васъ, какъ яраго республиканца. Вроятно, такимъ и считаютъ васъ французы, которые въ безумномъ ослпленіи поддерживаютъ возставшихъ американцевъ, видятъ въ нихъ героевъ и считаютъ ихъ гибельное ученіе воплощеніемъ высшей мудрости и нравственности. Но само собою разумется, что визитъ, сдланный вами графин Дюбарри, въ значительной мр способствовалъ неудовольствію королевы противъ васъ.
— Вамъ извстно, ваше величество, что этотъ визитъ былъ совершенно случайный.
— Знаю, отвтилъ улыбаясь Іосифъ.
— Но молодой графъ Арембергъ разсказывалъ вчера въ присутствіи королевы невроятныя вещи объ обществ, которое собралось тогда въ Люсьенн, онъ уврялъ, что слышалъ вс эти подробности отъ очевидца.
— Онъ самъ былъ въ числ гостей графини Дюбарри.
— Очень радъ, что узналъ это, сказавъ Іосифъ.— Это одинъ изъ фаворитовъ моей сестры. Я почувствовалъ съ перваго взгляда недовріе къ этому красивому кавалеру, изворотливому, какъ угорь. Онъ воспитанникъ іезуитовъ и достойный представитель ненавистнаго для меня бельгійскаго дворянства. При всякомъ возстаніи въ этихъ провинціяхъ противъ нашей монархической власти, дворянство принимаетъ въ немъ самое дятельное участіе.
— Вроятно, я навлекъ на себя гнвъ г-на Аремберга тмъ, что доказывалъ необходимость освобожденія крестьянъ.
— Можетъ быть! Но во всякомъ случа онъ обрисовалъ васъ при двор самыми черными красками. Хотя моя сестра свыклась съ французскими нравами, но она въ душ — габсбургская принцесса и чувствуетъ прирожденное отвращеніе въ республиканцамъ. Наконецъ, въ силу нашего положенія, мы съ ней должны быть приверженцами королевской власти.
— Только крайніе идеалисты могутъ мечтать объ учрежденіи республики въ старыхъ государствахъ Европы, возразилъ графъ Эрбахъ.— У насъ, въ Австріи, есть также довольно сильная партія, которая желаетъ уничтоженія монархизма, но подъ условіемъ усиленія власти дворянства и духовенства. По моему мннію, это будетъ шагъ назадъ, къ варварству, къ угнетенію средняго сословія и порабощенію крестьянъ. Дворяне будутъ управлять государствомъ, издавать законы по своему усмотрнію и длить добычу съ духовенствомъ, какъ это было въ средніе вка. Для человчества было величайшимъ благомъ, когда монархи смирили упорныхъ дворянъ, разорили замки, открыли свободный проздъ по дорогамъ и поклялись заботиться одинаково о всхъ подданныхъ, собранныхъ подъ ихъ скипетромъ. Отчасти эта задача исполнена, остальное должны выполнить просвщенные монархи ныншняго столтія. Они могутъ распространить свтъ правды и справедливости до самыхъ темныхъ вертеповъ нищеты и невжества, уничтоживъ послдніе остатки среднихъ вковъ: крпостное право и монастыри. Имъ стоитъ произнести одно слово, чтобы устранить все то, что служитъ препятствіемъ просвщенію и свободному проявленію разума. Въ настоящее время нравственныя достоинства и мудрость больше цнятся въ государ, нежели слава побдителя. Но онъ долженъ имть мужество — снести старыя развалины, чтобы увидть зеленющія плодородныя поля, благоденствіе и счастіе своихъ подданныхъ…
Графъ Эрбахъ остановился, ожидая отвта, но императоръ задумчиво смотрлъ на него.
— Я желалъ бы, мой дорогой графъ, сказалъ онъ посл нкотораго молчанія,— сохранить навсегда въ моей памяти ваше лицо съ тмъ выраженіемъ, какое оно иметъ въ эту минуту…
Они прошлись нсколько разъ молча по берегу.
— Когда я вступлю на престолъ, продолжалъ императоръ,— то у меня будетъ по крайней мр врный другъ, который пойметъ меня даже въ томъ случа, если мн придется остановиться на половин пути…
— Общественный дятель долженъ имть въ виду высшую цль, не заботясь о мнніи свта, онъ осторожно идетъ впередъ, взвшивая каждый шагъ, а при этомъ условіи временныя неудачи не должны пугать его, сказалъ графъ Эрбахъ.
— Но если его старанія просвтить народъ и облегчить его участь, вмсто ожидаемыхъ благихъ результатовъ, вызовутъ только сцены ужаса, подобныя тмъ, которыя мы видимъ теперь въ Америк — неповиновеніе властямъ, уничтоженіе общественнаго порядка, гражданская война… Здсь, во Франціи, замтно сильное броженіе умовъ. Можетъ быть, оно особенно поражаетъ меня, потому что я не привыкъ къ подобнымъ вещамъ, меня пугаютъ легкомысленныя рчи, неуваженіе къ самымъ святымъ вещамъ. Народъ поетъ на улицахъ псни, сочиненныя дворянами въ посмяніе своихъ властелиновъ. Господа въ Версал живутъ своей жизнью, между тмъ всюду поднимается ропотъ недовольнаго народа, который долженъ служить для нихъ предостереженіемъ. Я уже слышалъ его однажды въ одномъ чешскомъ город во время страшнаго голода. Горе имъ, если это недовольство увеличится еще боле!..
Я вполн согласенъ съ вашимъ величествомъ и позволю себ замтить, что только слпота и упорство монарха и его совтниковъ можетъ довести государство до гибели. Но я не вижу пока никакого серьезнаго основанія для такихъ мрачныхъ предположеній. Посмотрите, съ какой любовью французскій народъ привтствуетъ Людовика XVI-го и его супругу при ихъ появленіи. Во всей Франціи вы слышите одно восклицаніе: ‘Господь да благословитъ ихъ и продлитъ имъ жизнь!’ Что касается Австріи, то о ней и говорить нечего! Сколько разъ вы сами, ваше величество, имли случай убдиться въ искренней любви и преданности вашихъ подданныхъ. Если они имютъ свои желанія и требованія, то изъ этого еще не слдуетъ, чтобы они посягали на ваши священныя права.
— Мн кажется, мой дорогой графъ, что весенній блескъ солнца, освщающій этотъ садъ, слишкомъ сильно дйствуетъ на васъ: вы готовы видть весь міръ въ розовомъ свт. Я возлагаю большія надежды на человчество вообще, но принимаю въ разсчетъ невжество и себялюбіе отдльныхъ личностей. Не судите о другихъ по себ. Не у всхъ намренія такъ чисты и безкорыстны, какъ у васъ, мой дорогой другъ. Неужели печальный опытъ недостаточно убдилъ васъ въ этомъ! Но вернемся къ началу нашего разговора. Вы сказали, что, по вашему предположенію, Гедвига Рехбергеръ заперта въ монастыр урсулинокъ въ Праг?
— Да, я убжденъ въ этомъ.
— Первымъ нашимъ дломъ, по возвращеніи на родину, должно быть освобожденіе несчастной двушки, сказалъ Іосифъ.— Я знаю этихъ монахинь и ихъ медоточивыя рчи: он, вроятно, уговорили ее постричься, пользуясь ея беззащитнымъ положеніемъ.
— Надюсь, что Гедвига не поддалась имъ, она всегда была твердой и ревностной лютеранкой, а теперь тмъ боле она не ршите’ на это, зная, что Бухгольцъ любитъ ее.
— Бдный малый! воскликнулъ Іосифъ.— Женщина, побывавшая въ монастыр, перестаетъ понимать многія вещи. Напишите скоре патеру Ротгану, чтобы онъ принялъ эту двушку подъ свое покровительство, что я желаю этого. Къ несчастію, добавилъ онъ съ досадой,— я долженъ просить тамъ, гд могу приказывать…
Наступила минута молчанія, но Іосифъ съ свойственнымъ ему самообладаніемъ подавилъ свое негодованіе.
— Нужно вооружиться терпніемъ, сказалъ онъ.— Когда нибудь взойдетъ и моя звзда… Во всякомъ случа мы выручимъ изъ бды несчастную двушку на зло нашимъ врагамъ. Но, кажется, намъ, придется пожертвовать прекрасной фрейлейнъ.
Графъ Эрбахъ вздрогнулъ при этихъ словахъ.
— Короной Турмъ? спросилъ онъ взволнованнымъ голосомъ.
Іосифъ погрозилъ ему пальцемъ.
— Какъ долженъ я объяснить ваше волненіе, мой дорогой другъ? Но трудно идти противъ судьбы, Корона Турмъ должна посвятить себя искусству…
— Какъ хотите вы распорядиться ея участью, ваше величество?
— Я не составилъ себ никакого опредленнаго плана. Одно, въ чемъ я убжденъ — это, что она не должна пока возвращаться въ Австрію. Отецъ и бабушка будутъ дурно обращаться съ ней и выдадутъ насильно замужъ за перваго встрчнаго. Пусть она попробуетъ встать на свои ноги. Можетъ быть, ей суждено сдлаться знаменитой пвицей. Неужели вы хотите помшать ей пуститься въ открытое море, боясь воображаемой опасности?
— Разумется, нтъ. Я думаю даже, что ваше величество совершенно правы въ томъ отношеніи, что только одно искусство можетъ вывести Корону изъ ея ложнаго положенія.
— Королева по моей просьб пригласила на сегодняшній праздникъ маркиза Валь д’Омброне, продолжалъ Іосифъ.— Мн очень интересно познакомиться съ покровителемъ Короны и узнать, какимъ образомъ онъ встртился съ нею. Но почему вы не бываете въ Версал? Вамъ стоило только обратиться къ нашему посланнику, онъ представилъ бы васъ королев.
— Прошу ваше величество великодушно извинить меня. Но я слышалъ со всхъ сторонъ, что моя жена пользуется особенной милостью королевы, и потому не могу разсчитывать на безпристрастное отношеніе ея величества къ моей особ. Отказываясь добровольно отъ чести быть представленнымъ при двор, я хотлъ только избавить королеву отъ непріятности, а жену мою отъ напраснаго Смущенія.
— Смущенія? повторилъ Іосифъ, пристально взглянувъ на собесдника своими проницательными голубыми глазами. Сегодня вечеромъ я увижу вашу жену…
Графъ Эрбахъ молча поклонился.
— Вы не хотите поручить мн… вашему другу… передать ей нсколько словъ?
— Мн нечего сказать ей.
— Неужели вы серьезно говорите это? Вы когда-то любили вашу жену… по крайней мр меня увряли въ этомъ, добавилъ торопливо Іосифъ.— Неужели искренняя любовь можетъ пройти безслдно отъ каприза, или безумной вспышки ревности?
— Вы очень милостивы ко мн, ваше величество, возразилъ нершительно графъ Эрбахъ.— Не ревность и не мимолетное огорченіе были причиной нашей разлуки, корень разлада лежалъ глубже…
— Я не считаю себя вправ распрашивать васъ, но желалъ бы видть васъ счастливымъ. Не другіе, а большею частью мы сами разрушаемъ наше счастье…
Іосифъ остановился. Хотлъ ли онъ скрыть свое смущеніе, или дйствительно ему послышался шумъ, но онъ спросилъ, понизивъ голосъ:
— Неужели кто нибудь подслушивалъ насъ?..
Графу Эрбаху также показалось, какъ будто что-то зашевелилось въ густомъ кустарник за скалой, у которой они стояли.
Сумерки увеличились, солнце скрылось за срыми облаками. Въ аллеяхъ маленькаго Тріанона начали зажигать пестрые фонари, которые тянулись гирляндами отъ дерева къ дереву и казались издали блестящими точками.
— Если въ этомъ, продолжалъ Іосифъ,— кроется какое нибудь недоразумніе — въ чемъ я убжденъ, потому-что любовь не переходитъ такъ скоро въ противоположное чувство,— то я постараюсь, чтобы вы объяснились другъ съ другомъ…
Графъ Эрбахъ ничего не возражалъ, потому что въ это время ясно можно было разслышать шумъ приближавшихся шаговъ по алле. Іосифъ пожалъ ему руку и, закрывъ лицо плащемъ, пошелъ быстрыми шагами навстрчу незнакомому, который, поравнявшись съ нимъ, почтительно поклонился и отошелъ въ сторону.
У Эрбаха пробудилось любопытство. Онъ невольно спрашивалъ себя: узналъ-ли этотъ человкъ императора? и чдо могло привести его въ сумерки въ такое уединенное мсто, которое казалось еще мрачне отъ темной воды и массы скалъ, осненныхъ плакучими ивами?
Его недоумніе было непродолжительно, потому что незнакомецъ подошелъ къ нему.
Это былъ Жоселенъ Рошфоръ.
Событія послднихъ дней дакъ быстро слдовали одни за другими для графа Эрбаха и вызвали въ немъ столько различныхъ думъ, что воспоминаніе о сцен въ павильон Люсьеннъ почти совершенно изгладилось изъ его памяти. Сама графиня Дюбарри готова была на другой день объяснить ее дерзкой выходкой со стороны Рошфора, прибгавшаго, по ея мннію, ко всякимъ средствамъ, чтобы придать себ значеніе, котораго онъ не могъ пріобрсти, несмотря на свои дарованія.
Недостаточность этого объясненія была особенно очевидна для графа Эрбаха въ ту минуту, когда Рошфоръ вышелъ изъ-за деревьевъ. У него явилось подозрніе, что этотъ человкъ съ какой нибудь особенной цлью безъ устали слдитъ за каждымъ его шагомъ съ зоркостью хищной птицы. Разв виконтъ не могъ принадлежать къ числу его многочисленныхъ враговъ? Знакомство Рошфора съ патеромъ Ротганомъ давало поводъ предполагать, что онъ иметъ сношенія съ орденомъ іезуитовъ, который втайн продолжалъ свою дятельность, несмотря на буллу Ганганелли.
Графъ Эрбахъ ршился во чтобы то ни стало вызвать на откровенность назойливаго шпіона, чтобы избавиться отъ его преслдованій, но его смущалъ робкій и угнетенный видъ Рошфора, который стоялъ передъ нимъ съ поникшей головой и опущенными руками. Онъ видлъ его совсмъ другимъ человкомъ на вечер въ павильон Люсьеннъ… Можетъ быть, это новая роль, которую онъ принялъ на себя…
— Я не ожидалъ, графъ Эрбахъ, что встрчу васъ сегодня въ этомъ печальномъ мст, гд было пролито столько слезъ!
Графъ Эрбахъ нершительно подалъ руку виконту и былъ очень удивленъ, когда тотъ отвтилъ ему условнымъ рукопожатіемъ масоновъ.
— Неужели этотъ человкъ посвященъ въ тайны нашего братства! Нужно остерегаться его! подумалъ онъ и добавилъ вслухъ:
— Я ничего не слыхалъ о пролитыхъ здсь слезахъ.
— Если я не ошибаюсь, вы разговаривали съ…
— Съ графомъ Фалькенштейнъ! Почему вы боитесь назвать его?
— Я тотчасъ узналъ его. Кто разъ видлъ этого человка, тотъ никогда не забудетъ его. Мн досадно, что мой приходъ помшалъ вашей бесд, но, благодаря темнот, я слишкомъ поздно замтилъ васъ.
— Вы напрасно извиняетесь, виконтъ, такъ какъ вовсе не помшали намъ. Теперь позвольте проститься съ вами. Если вы явились сюда одни въ эту пору, то, вроятно, не желаете, чтобы посторонніе люди мшали вашимъ размышленіямъ.
— Мои мысли не заняты ничмъ особеннымъ въ эту минуту, возразилъ Рошфоръ.— Вроятно, и васъ поражаетъ контрастъ этого уединеннаго мста и вечера съ яркимъ освщеніемъ, громкими возгласами удовольствія пестрой толпы, которая собралась около замка. Посмотрите на эту темную неподвижную воду, плакучія ивы, гранитную стну съ черной пещерой,— разв все это не носитъ своеобразный печальный колоритъ? Это мсто какъ будто нарочно создано для того, чтобы оплакивать утраченное счастье, или раскаиваться въ совершенномъ проступк.
Рошфоръ произнесъ послднія слова съ видимымъ усиліемъ и, помолчавъ немного, продолжалъ.— Впрочемъ, кто изъ насъ не испыталъ горя и раскаянія? Въ большинств случаевъ даже при самыхъ лучшихъ намреніяхъ мы не избавлены отъ ошибокъ. Наше желаніе сдлать добро часто приводитъ насъ къ противоположнымъ результатамъ.
— Вамъ особенно нравятся мрачныя картины, виконтъ. Мы уже разъ имли случай убдиться, до чего можетъ дойти ваша фантазія въ этомъ направленіи.
— Я не знаю, что я говорилъ въ тотъ вечеръ у графини Дюбарри, но смутно помню ужасъ, который я испытывалъ тогда. Вроятно, вы сочли меня за сумасшедшаго, но я не могу отвчать за ной нервную систему. По временамъ на меня находитъ какъ бы ясновидніе, то, что другимъ людямъ представляется въ туман, то я вижу совершенно отчетливо, въ живыхъ картинахъ, передъ моими глазами совершаются цлыя событія со всми ихъ подробностями. Этотъ несчастный даръ составляетъ мое прирожденное свойство и я не въ силахъ избавиться отъ него.
— Вы совершенно правы, выражаясь такимъ образомъ, потому что этотъ даръ самъ по себ составляетъ болзненное явленіе и навлекаетъ на васъ подозрніе и насмшки въ обществ.
— Какое мн дло до подозрній и насмшекъ, если я не въ состояніи устранить ихъ! Моя воля подчиняется въ эти минуты вліянію высшей силы. Наши философы не врятъ видніямъ и экстазу, но они…
— Я принадлежу къ числу неврующихъ, замтилъ съ ироніей графъ Эрбахъ,— и надюсь, что мое невріе отгонитъ отъ васъ демоновъ, пока мы находимся въ этомъ таинственномъ мст.
— Какое видніе можетъ явиться здсь, кром призрака несчастной молодой двушки, которая утопилась въ этомъ пруду, возразилъ Рошфоръ печальнымъ тономъ.
— Молодая двушка утопилась въ этомъ пруду… въ саду королевы! воскликнулъ графъ Эрбахъ, который, несмотря на овладвшее имъ волненіе, чувствовалъ недовріе къ своему собесднику и надялся уличить его во лжи.
Рошфоръ ничего не отвтилъ и задумчиво смотрлъ на воду, сложивъ руки на груди. Но вслдъ затмъ онъ оглянулся и сказалъ:
— Я иду въ Версаль, вы, вроятно, останетесь здсь, чтобы посмотрть на фейерверкъ у храма Амура.
— Онъ намревается ускользнуть отъ меня! подумалъ Эрбахъ, желая дйствительно остаться нкоторое время въ саду въ толп зрителей. Но теперь онъ перемнилъ намреніе, и несмотря на свою обычную вжливость, ршился идти за Рошфоромъ, хотя бы противъ его желанія.
— Я слишкомъ просто одтъ, сказалъ онъ,— и потому думаю послдовать вашему примру, тмъ боле, что не нахожу никакого удовольствія въ подобныхъ увеселеніяхъ.
Они прошли молча часть аллеи, которая вела отъ утеса къ замку, носившему названіе малаго Тріанона. Изрдка встрчали они прохожихъ. На перекресткахъ аллей блестли издали пестрые фонари, на открытыхъ мстахъ горли костры, бросая отъ себя на значительное пространство яркій, почти дневной свтъ. Блыя мраморныя статуи въ зеленыхъ нишахъ, освщенныя красноватымъ отраженіямъ огня, казались живыми фигурами.
Черезъ нсколько шаговъ молчаливые собесдники опять очутились въ темнот, такъ что быстрый переходъ отъ мрака къ свту былъ для нихъ еще разительне.
— Такъ проходитъ наша жизнь — между блескомъ солнца и мракомъ ночи, горемъ и радостью! сказалъ Рошфоръ.— Какъ счастливы т, которые видятъ въ этихъ рзкихъ переходахъ пріятное разнообразіе жизни и въ состояніи забыть пережитыя ими страданія подъ наплывомъ новыхъ впечатлній. Я не принадлежу къ числу такихъ счастливцевъ, меня всюду преслдуетъ печальная тнь съ мокрыми волосами, блднымъ лицомъ и руками, поднятыми къ небу…
— Если вы говорите о несчастной утопленниц, то я желалъ бы знать ея имя. Своими намеками вы только возбудили мое любопытство, не удовлетворивъ его.
— Простите меня, если я надодаю вамъ!.. Но сегодня годовщина этого печальнаго событія. Я не могу отршиться отъ мрачныхъ картинъ, которыя представляются моему воображенію. Если бы вы знали, что это было за прелестное существо, то наврно поняли бы мое горе…
— Правда это, или только ловко разыгранная комедія? спрашивалъ себя графъ Эрбахъ и молча шелъ впередъ.
Рошфоръ не отставалъ отъ него.
— Васъ, вроятно, удивляетъ назойливость, съ какой я искалъ вашего знакомства, графъ Эрбахъ? спросилъ онъ нершительнымъ тономъ.
— Признаюсь откровенно, что я не зналъ, чему приписать то вниманіе, которымъ вы удостоивали меня..
— Вы должны приписать это тому обстоятельству, что вы живете у Бланшара. Это была магическая цпь, которая привязала меня къвамъ съ первой встрчи и побудила слдовать за вами… Неужели вы никогда не слыхали отъ Бланшара имени его любимой сестры, и не замтили сегодня боле глубокой грусти на его лиц и слезъ на глазахъ матери? Разв вы не знаете, что онъ ухалъ тогда изъ вашего богемскаго замка ради своей сестры?
— Нтъ, я не зналъ этого, и положительно не помню, чтобы Бланшаръ говорилъ мн когда нибудь о своей сестр. Въ моемъ замк мы почти исключительно занимались физическими опытами и были поглощены ими. Его семейныя дла казались мн въ наилучшемъ положеніи, или врне сказать — я никогда не распрашивалъ его объ этомъ, потому что въ разговорахъ съ друзьями не имю обыкновенія вызывать ихъ на откровенность, изъ боязни затронуть какую нибудь сердечную рану. Бланшаръ ухалъ тогда отъ меня подъ тмъ предлогомъ, что получилъ извстіе объ опасной болзни матери. Теперь мы видимся съ нимъ ежедневно, но онъ по прежнему хранитъ глубокое молчаніе относительно своихъ семейныхъ обстоятельствъ. До сихъ поръ я не имлъ никакого повода подозрвать что либо, такъ-какъ, повидимому, ничто не нарушало его душевнаго спокойствія и онъ пользуется полнымъ матеріальнымъ благосостояніемъ. Во всякомъ случа вы, вроятно, находитесь въ боле близкихъ отношеніяхъ къ этому семейству, нежели я…
— Эти близкія отношенія въ высшей степени тягостны для меня. Мать и самъ Бланшаръ считаютъ меня виновникомъ несчастной судьбы бдной Софи.
— Васъ? спросилъ съ недоумніемъ графъ Эрбахъ, взглянувъ на виконта. Неужели этотъ кривобокій, некрасивый человкъ могъ внушить къ себ любовь молодой двушки! подумалъ онъ.
— Они глубоко ненавидятъ меня, продолжалъ Рошфоръ,— и не могутъ окончательно избавиться отъ моего присутствія. Неотразимая сила притягиваетъ меня къ этому дому, гд я провелъ счастливйшіе часы моей жизни. Все, что связано съ нимъ, получаетъ цну въ моихъ глазахъ,— какъ люди такъ и вещи… Я калка, нищій! меня считаютъ сумасшедшимъ! но когда я прохожу ночью мимо этого дома и смотрю на окна, у которыхъ мы такъ часто сидли съ нею, то чувствую невыразимое блаженство, у меня какъ будто вырастаютъ крылья, мн кажется, что опять вернулась беззаботная молодость… Ничто на земл не можетъ замнить мн прошлаго счастья, ни отнять у меня воспоминаній! Зачмъ я, несчастный, не бросился вслдъ за нею въ воду!.. Но я поклялся отмстить за нее.
Они проходили въ это время мимо костра. Красноватое пламя освтило на минуту лицо Рошфора, искаженное горемъ и безсильнымъ гнвомъ.
— Я отомщу за нее! продолжалъ онъ глухимъ голосомъ.— Волна новаго всемірнаго потопа снесетъ всхъ ихъ…
— Мн кажется страннымъ, что вы говорите о мести, замтилъ графъ Эрбахъ.— Вы только что сказали, что васъ считаютъ виновникомъ ея смерти..
— Я разскажу вамъ эту исторію въ короткихъ словахъ. Нсколько лтъ тому назадъ, я познакомился съ Бланшаромъ… Я раздлялъ его страсть въ физическимъ и химическимъ изслдованіямъ и до сихъ поръ еще не совсмъ отсталъ отъ нихъ. У меня было порядочное состояніе, я поселился по сосдству съ нимъ въ Версал и мы работали вмст въ моемъ кабинет. У Бланшара впервые явилась тогда мысль о воздухоплаваніи, которая очень занимала меня, такъ какъ я видлъ въ этомъ торжество человческаго ума. Общія занятія настолько сблизили насъ, что мы сдлались неразлучными друзьями. Бланшаръ часто приглашалъ меня къ себ и я всякій разъ съ большимъ удовольствіемъ переступалъ порогъ его дома. Здсь обаятельно дйствовало на меня спокойствіе тихаго домашняго очага, тмъ боле, что я выросъ среди испорченнаго парижскаго общества и чувствовалъ пресыщеніе отъ его удовольствій. Не думайте, чтобы я сталъ разсказывать вамъ трогательную исторія обращенія на путь истины развратника, прельщеннаго двической чистотой и парой хорошенькихъ глазъ. Я былъ слишкомъ старъ для такой идилліи и при моей наружности не могъ разсчитывать на счастье въ любви. Тмъ не мене, веселость, красота и невинность сестры Бланшара приводили меня въ восхищеніе. Она только что вышла изъ монастырской школы, но ея образованіе было крайне неудовлетворительно. Мн доставляло большое удовольствіе заниматься съ нею, разсказывать о моихъ путешествіяхъ и жизни высшаго общества. Послднее было непростительно съ моей стороны. Я долженъ былъ сообразить, что эти разсказы вредно подйствуютъ на фантазію неопытной двушки, поддерживая въ ней несбыточныя надежды, и мечты и что цлая пропасть отдляетъ ее отъ такъ называемаго большого свта. Хотя я и въ то время видлъ вс недостатки и пороки французской знати, но, вслдствіе предразсудковъ, привитыхъ воспитаніемъ, невольно идеализировалъ эту среду и только въ ней находилъ утонченные нравы и умнье придать блескъ жизни. Мн казалось, что Софи до своимъ нравственнымъ качествамъ и красот вполн достойна занять почетное мсто во всякомъ обществ. Самолюбію матери льстило, что виконтъ даетъ уроки ея дочери, тмъ боле, что онъ не былъ опасенъ для сердца молодой двушки. Что же касается Франсуа, то онъ исключительно жилъ въ области мечтаній и не могъ замтить опаснаго переворота, который совершился въ сердц его сестры. Онъ скоро отправился путешествовать, поручивъ мн заботиться объ его домашнихъ во время его отсутствія. Но къ несчастію, госпожа Бланшаръ была довольно корыстолюбива, и такъ какъ съ отъздомъ сына верхній этажъ оказался свободнымъ, то она отдала его внаймы противъ моего желанія…
— Маркизу Пьерфонъ? спросилъ графъ Эрбахъ.
— Кто вамъ сказалъ это?
— Я случайно узналъ, что маркизъ жилъ въ дом Бланшара. Вроятно, онъ былъ причиной несчастія сестры Франсуа.
— Нтъ. Пьерфонъ былъ пожилой человкъ, онъ пріхалъ изъ провинціи посл смерти Людовика XV, чтобы представиться молодому королю. Госпожа Бланшаръ не хотла, чтобы я перехалъ въ ихъ домъ, изъ боязни, что это повредитъ репутаціи ея дочери, и изъ всхъ, желающихъ нанять у ней квартиру, маркизъ показался ей наиболе подходящимъ по своимъ преклоннымъ годамъ и ласковому обхожденію. Въ это время въ Версал былъ большой създъ, собрались молодые дворяне изъ цлой Франціи, чтобы привтствовать короля, въ надежд получить отъ него разныя милости, подарки, ордена и почетныя мста. Молва о предстоящихъ празднествахъ по случаю вступленія на престолъ Людовика XVI привлекла также многихъ иностранцевъ изъ Англіи, Бельгіи, Германіи и Италіи. Скоро около стараго маркиза, благодаря его любезности и гостепріимству, собрался кружокъ веселыхъ и легкомысленныхъ молодыхъ людей, которые въ большей или меньшей степени гордились своимъ происхожденіемъ и богатствомъ. Тихій домъ моихъ друзей огласился шумнымъ говоромъ, громкими возгласами и пснями. Старуха Бланшаръ очутилась въ самомъ безпомощномъ положеніи, потому что маркизъ со смхомъ отклонялъ ея просьбы выхать изъ ея дома. Ничего не произошло такого, что могло дать ей поводъ къ серьезной жалоб на него. Жители Версаля привыкли къ тому, чтобы молодые дворяне всюду производили шумъ и суетню. Старуха Бланшаръ, вроятно, безропотно выносила бы подобную жизнь маркиза, еслибы не боялась за свою дочь. Само собою разумется, что я вполн раздлялъ ея опасенія. У меня темнло въ глазахъ при мысли, что Софи находится подъ одной кровлей со всми этими развратниками. Я проводилъ безпокойные дни и безсонныя ночи, въ это время начались мои предчувствія, сны и виднія. Я поддался имъ не безъ тяжелой борьбы, но силы мои истощались съ каждымъ днемъ. Наконецъ, госпожа Бланшаръ отыскала въ Пасси одно скромное семейство, гд дочь ея должна была оставаться, пока маркизъ будетъ жить въ ихъ дом. Этимъ способомъ мять думала отвратить грозившее ей несчастіе, и благословляла день, когда Софи ухала изъ Версаля.
— А вы? спросилъ графъ Эрбахъ съ живымъ участіемъ, тронутый безъискуственнымъ разсказомъ Рошфора, составлявшимъ противоположность съ его обычнымъ напыщеннымъ тономъ.
— У меня болло сердце, какъ у рыбака, который ожидаетъ бури и знаетъ, что она настигнетъ его въ открытомъ моря. Я былъ убжденъ въ печальномъ исход всей этой исторіи, но стоялъ обезоруженный передъ невидимымъ непріятелемъ и долженъ былъ терпливо ожидать удара. Часто приходило мн тогда въ голову посватайся къ Софи, какъ будто женщину легче оградить отъ соблазна, нежели двушку… Но меня удерживало сознаніе моего безобразія и боязнь, что отказъ со стороны Софи поведетъ къ разрыву нашей дружбы. При боле спокойномъ отношеніи къ длу, я вроятно пришелъ бы къ заключенію, что мая робость происходила отъ печальной увренности, что молодая двушка никогда не любила меня. Впрочемъ, я опоздалъ бы во всякомъ случа съ своимъ сватовствомъ, потому что, узжая въ Пасси, она уже была влюблена другого…
Рошфоръ прервалъ свой разсказъ горькимъ смхомъ и прибавилъ шагу, такъ что они скоро дошли до воротъ сада, ведшихъ въ городъ.
— Васъ, вроятно, неособенно интересуетъ продолженіе моей исторіи? сказалъ онъ насмшливымъ тономъ.— Можетъ ли быть что комичне обманутаго любовника, въ род Бартоло въ веселой комедіи Бомарше!.. Конецъ извстенъ вамъ, плакучія ивы у пруда Тріанона были свидтелями трагической смерти несчастной сестры Бланшара…
— Благодарю васъ за оказанное мн довріе, сказалъ графъ Эрбахъ.— Я не считаю себя вправ распрашивать о какихъ либо подробностяхъ, догадываюсь о томъ, что произошло… Но позвольте только спросить имя негодяя, обманувшаго бдную двушку.
— Вы желаете знать, кто онъ такой?.. Мы должны радоваться, графъ Эрбахъ! Это человкъ, принадлежащій къ нашему сословію. Да здравствуетъ благородное дворянство! Оно обладаетъ утонченными манерами и искусствомъ нравиться прекрасному полу. Простой народъ едва достоинъ развязывать ремни у его сапоговъ. Топчите эту чернь, если вы честный дворянинъ…
— Назовите мн его! настойчиво повторялъ графъ Эрбахъ, предполагая, что съ его Собесдникомъ начинается нервный припадокъ отъ сильнаго возбужденія.
Рошфоръ остановился и, скрестивъ руки на груди, сказалъ:
— Такимъ тономъ говорятъ ревнивцы… Неужели чувство ревности можетъ быть знакомо графу Эрбаху? Мн говорили, что онъ женатъ на благочестивой женщин… Свтъ ничто иное, какъ комедія!.. Любопытно было бы знать, кому пришло въ голову соблазнить ее.
— Рчь идетъ не обо мн, замтилъ съ неудовольствіемъ графъ Эрбахъ.— Я просилъ васъ назвать того господина.
— Я не въ состояніи отвтить на этотъ вопросъ, возразилъ Рошфоръ.— Неужели вы думаете, что еслибы я зналъ имя этого человка, то оставилъ бы его въ живыхъ! Вы имете полное право презирать меня, потому что видите передъ собой дурака и подлаго труса. Инстинктъ ревности не помогъ мн найти его. Вотъ уже два года, какъ я напрасно ищу его. Если бы у меня было чутье собаки, то я давно напалъ бы на слдъ злодя. Но я — человкъ, одаренный разумомъ… Неужели разумъ данъ мн для того, чтобы сознавать все мое безсиліе!..
Рошфоръ громко захохоталъ при этихъ словахъ и, оставивъ своего спутника среди улицы, пошелъ обратно къ саду, освщенному слабымъ отблескомъ фонарей, мелькавшихъ между деревьями.

ГЛАВА V.

Медленно шелъ графъ Эрбахъ по улицамъ Версаля, сердце его болзненно сжалось, когда онъ увидлъ издали домъ Бланшара. Кругомъ царила мертвая тишина, такъ какъ все населеніе отправилось въ королевскій садъ, чтобы насладиться празднествомъ, устроеннымъ королевою въ честь своего брата. Но полное уединеніе, которое обыкновенно такъ благотворно дйствовало на графа Эрбаха, теперь казалось ему какимъ-то зловщимъ и тяготило его. Воображеніе рисовало ему печальную картину трагической смерти сестры Бланшара. Она не вынесла ожидавшаго ее позора и ршилась на самоубійство, между тмъ какъ виновникъ ея несчастія, быть можетъ, занимаетъ видное мсто среди приближенныхъ короля и съ гордо поднятой головой проходитъ мимо униженно кланяющейся ему толпы. Романъ, вроятно, начался въ тхъ самыхъ комнатахъ, гд онъ живетъ въ настоящее время… Онъ невольно вспомнилъ взглядъ, брошенный старымъ Клеманомъ на окна этого дома, неужели первая нить грустной исторіи закинута рукой ловкаго камердинера? Имъ овладлъ суеврный страхъ при этой мысли, онъ не ршался войти въ домъ. Разв онъ не услышитъ тамъ жалобы и вздохи несчастной и ея блдная тнь не будетъ преслдовать его въ ту ночь? Ему казалось, что кто-то стоитъ возл него и нашептываетъ ему слово за слово разсказъ Рошфора.
— Умопомшательство заразительно, пробормоталъ графъ Эрбахъ, сдлавъ усиліе, чтобы овладть собою.— Мудрено ли, что этотъ человкъ, посл всхъ вынесенныхъ имъ страданій и напрасныхъ усилій отыскать преступника, дошелъ почти до умопомшательства. Но съ другой стороны, разв это не служитъ доказательствомъ чрезмрной впечатлительности и страстности темперамента? Разв я самъ не испытывалъ то же душевное разстройство и не блуждалъ цлыми часами по Венеціи? Разв я не терзался тогда дни и ночи однимъ и тмъ же вопросомъ: кто такой былъ эта навязчивая маска, слдившая всюду за моей женой?.. Все это прошло безслдно! Но почему, со времени моего прізда въ Версаль, вс, и даже Рошфоръ, считаютъ своимъ долгомъ напомнить мн о Ренат? Неужели нтъ никакой возможности покончить навсегда съ прошлымъ…
Изъ оконъ нижняго этажа виднлся свтъ. Это были комнаты хозяевъ дома. Графъ Эрбахъ надялся встртить тамъ Бланшара и найти развлеченіе отъ мучившихъ его впечатлній въ научной бесд. Онъ вошелъ въ домъ и, пройдя мрачный корридоръ, освщенный маленькой лампой, постучался въ дверь.
— Войдите! отвтилъ ему старческій женскій голосъ.
Госпожа Бланшаръ сидла одна въ большой полутемной комнат.
Лампа, горвшая на кругломъ стол орховаго дерева, не могла разсять тней и освтить вс углы и ниши. На стнахъ, выкрашенныхъ коричневой краской, висло нсколько картинъ и дв гравюры, кругомъ стола были разставлены старыя кожанныя кресла. Шкапы съ ихъ накладной рзьбой и блестящими мдными ручками, фарфоровая посуда, серебряные канделябры и маленькіе позолоченныя кубки, разставленные на дубовыхъ этажеркахъ,— все это указывало на извстный комфортъ и свидтельствовало о томъ, что бдность не играла никакой роли въ преждевременной смерти Софи.
— Добрый вечеръ, m-me Бланшаръ! сказалъ графъ, подходя къ столу.
Старая женщина вопросительно взглянула на него. Она была занята шитьемъ, на ея колняхъ лежалъ длинный кусокъ благо полотна, свсившись однимъ концомъ на полъ. Было ли это впечатлніе отъ разсказа Рошфора, но вся обстановка комнаты произвела тяжелое впечатлніе на графа Эрбаха. Какимъ-то неподвижнымъ и угрожающимъ показалось ему строгое, морщинистое лицо Маделены, окаймленное высокимъ нормандскимъ чепцомъ съ многочисленными складками. Оно точно окаменло отъ горя съ своими крпко сжатыми губами.
— Добрый вечеръ, г-нъ графъ, отвтила она, вставая съ кресла.— Если угодно, то я могу посвтить вамъ… Вс слуги убжали въ замокъ. Дурачества привлекаютъ дураковъ!
— Не безпокойтесь, m-me Бланшаръ. Я самъ вернулся не вовремя. Если мое присутствіе не мшаетъ вамъ, то я попросилъ бы позволенія провести съ вами нсколько минутъ.
— Разв кто нибудь можетъ отказать вамъ въ подобной просьб, сказала она, указывая ему на кресло.
Эрбахъ слъ у стола и произнесъ съ печальной улыбкой:
— Вы, вроятно, не сказали бы этого, если бы знали, что многіе дома навсегда закрыты для меня.
— Для васъ! воскликнула старуха съ удивленіемъ.— Вы вдь знатный господинъ, а знатные люди могутъ длать все, что имъ вздумается. Если не уступаютъ ихъ просьбамъ, то они прибгаютъ къ насилію. Свтъ устроенъ самымъ страннымъ образомъ. Объясните мн, зачмъ Господь наградилъ одновременно дворянъ привлекательными манерами, властью и богатствомъ!
— Если бы они были достойны этихъ преимуществъ и пользовались ими для общей пользы, то, вроятно, никто не возставалъ бы противъ такого распредленія земныхъ благъ, сказалъ графъ Эрбахъ.— Люди отличаются другъ отъ друга какъ строеніемъ тла и лицомъ, такъ и душевными свойствами, почему вы хотите, чтобы они были одинаково надлены дарами счастья?
— Люди говорятъ, что такой порядокъ учрежденъ Богомъ, отвтила Маделена, не отрываясь отъ работы,— если онъ будетъ разрушенъ, то они скажутъ, что это дло діавола. Красива была вавилонская башня, когда она во всемъ великолпіи и несокрушимости возвышалась къ небу, но ударила въ нее Божія молнія и она превратилась въ груду камней и мусора… Не обращайте вниманія на мои слова, графъ, у меня свой взглядъ на то, что длается въ мір. Вы не нашъ соотечественникъ, въ вашей стран лучше живется… Франсуа много разсказывалъ мн о вашей доброт.
— Онъ, вроятно, недоволенъ мной. Въ послдніе дни я почти не говорилъ съ нимъ. Гд онъ теперь?
— Что значитъ старость! воскликнула она съ досадой.— Я забыла передать вамъ, что сюда приходилъ молодой человкъ изъ Люсьенна и спрашивалъ о васъ.
— Фрицъ Бухгольцъ?
— Кажется, такъ. У него трудная нмецкая фамилія. Онъ былъ очень огорченъ, что не засталъ васъ, Франсуа предложилъ ему отправиться въ Тріанонъ, предполагая, что вы тамъ, и пошелъ вмст съ нимъ.
— Я, дйствительно, былъ въ саду, но мн не хотлось оставаться боле на праздник…
Маделена пристально устремила на него свои черные, все еще блестящіе глаза, въ которыхъ выразилось удивленіе.
— Если бы я не знала отъ Франсуа, что вы дйствительно графъ, я ни за что не поврила бы этому, сказала она посл нкотораго молчанія.— Вы не пьете, не играете въ карты и не участвуете въ придворныхъ празднествахъ…
Эрбахъ засмялся.
— Должно быть, нмецкіе графы совсмъ другіе, нежели у васъ во Франціи, замтилъ онъ.
— Вы не уврите меня въ этомъ, возразила она рзко.— Ястребъ всегда останется хищной птицей. Онъ издали чуетъ добычу!..
— Вроятно, дворяне сдлали вамъ много дурного? замтилъ графъ Эрбахъ нершительнымъ голосомъ.
Она пробормотала что-то сквозь зубы и поспшно схватила работу, выпавшую изъ ея рукъ. Лицо ея казалось еще неподвижне, только глаза непріятно блестли.
Разговоръ былъ прерванъ такъ внезапно, что прошло нсколько минутъ, пока графъ Эрбахъ могъ возобновить его.
— Что вы шьете такъ прилежно? спросилъ онъ.— У васъ могутъ заболть глаза отъ усиленной работы.
— У меня замчательно крпкіе глаза, если я до сихъ поръ не ослпла отъ слезъ. Вы спрашиваете, что я шью… я готовлю себ саванъ.
— Неужели у васъ нтъ другой, боле пріятной работы?
— Я не способна сегодня ни на какую другою работу, моя бдная голова идетъ кругомъ, мн представляется, что эта комната все боле и боле наполняется тнями. Я не гожусь для вашего общества, графъ… сегодня годовщина…
— Бдная мать! воскликнулъ графъ Эрбахъ, глубоко тронутый ея горемъ и чувствуя, что не въ состояніи боле скрывать отъ нея, что онъ знаетъ объ ея несчастьи.
Маделеной овладла сильная душевная борьба, она хотла изъ упрямства принять равнодушный видъ, но въ голос Эрбаха было столько сердечности и искренняго желанія утшить ее, что она не выдержала и залилась горькими слезами.
— Несчастное дитя! проговорила она рыдая,— но еще несчастне мать, которая должна была пережить ее.
— Я узналъ эту печальную исторію отъ виконта Рошфора, сказалъ Эрбахъ, не находя словъ утшенія для такого горя.
— Какъ она была добра и хороша собой! продолжала старуха, прижимая руки къ сердцу, между тмъ какъ крупныя слезы текли по ея щекамъ, покрытымъ глубокими морщинами. Она была красива, какъ ангелъ, даже тогда, когда ее вытащили изъ воды… Ее не захотли похоронить на кладбищ, хотя она была лучше многихъ и никогда не отказывала бдняку въ милостын… Виконтъ черезъ своихъ друзей выхлопоталъ намъ позволеніе похоронить ее въ нашемъ саду… На ея могил цвтутъ теперь розы…
Графъ Эрбахъ сидлъ молча и задумчиво слушалъ разсказъ Маделены.
— Услуга, которую оказалъ намъ виконтъ въ этомъ случа, добавила она,— отчасти примирила меня съ нимъ. Но онъ злой и непріятный человкъ. Я убждена, что его появленіе въ нашемъ дом принесло намъ несчастіе. Онъ одурачилъ Софи своими сладкими рчами и меня, стараго ребенка. Онъ строилъ намъ на словахъ воздушные замки, моя дочь была принцессой, въ которой долженъ былъ посвататься королевскій сынъ, мы уносились подъ облака на какомъ-то удивительномъ шар… Но мы скоро слетли съ неба въ пропасть, уничтоженныя, съ разбитымъ сердцемъ… Она умерла, моя ненаглядная!..
Несчастная женщина была довольна, что можетъ передъ кмъ нибудь излить свое горе, голосъ ея сдлался мягче, на суровомъ, морщинистомъ лиц явилось выраженія кроткой покорности судьб.
— Она ухала въ Пасси съ тайной любовью въ сердц. Скоро она исчезла оттуда, но съ кмъ и куда — мы не могли этого узнать. Много слезъ пролила я тогда, но не браните ее, она была молода и красива, вся ея вина заключалась въ томъ, что она полюбила всмъ сердцемъ негоднаго человка, который воспользовался ея неопытностью… Что это было за милое, ласковое существо! Вс восхищались ею. Когда она улыбалась, то у всякаго становилось легко на сердц… Однако, нашелся такой человкъ, который соблазнилъ и бросилъ ее.
Голосъ старухи задрожалъ отъ гнва при этихъ словахъ, надъ сдыми бровями появилась глубокая морщина и придала суровое выраженіе ея лицу.
— Какого наказанія заслуживаетъ подобное преступленіе? проговорила она съ усиліемъ.— Когда четвертовали Даміэна за его покушеніе на жизнь Людовика XV-го, я также отправилась на мсто казни, но не могла вынести ужаснаго зрлища… Но къ этому злодю я не почувствовала бы никакой жалости, если бы онъ попалъ мн въ руки!..
На ея лиц Эрбахъ прочелъ ту же жажду мести, которая овладла Рошфоромъ и доводила до галлюцинацій. Это была не злоба противъ отдльнаго лица, а непримиримая ненависть къ цлому сословію.
— Такія преступленія никогда не остаются безъ послдствій! сказалъ графъ Эрбахъ.— Вы можете быть уврены, что виновника рано или поздно постигнетъ достойная кара…
— Будь онъ проклятъ до конца своей жизни! сказала Маделена торжественнымъ тономъ.— Вы только тогда поняли бы, что я должна чувствовать къ нему, если бы видли мою несчастную дочь въ то время, когда она вернулась къ намъ посл нсколькихъ мсяцевъ отсутствія — съ босыми ногами, окровавленными отъ непривычной ходьбы, полупомшанная, нищая, и съ новорожденнымъ ребенкомъ на рукахъ!.. Когда я думаю объ этомъ, то у меня является желаніе, чтобы каждый волосъ на моей голов обратился въ острый ножъ и пронзилъ бы сердце измнника… Она сидла тутъ, въ этомъ углу, молча, безъ слезъ… Ребенокъ умеръ, и она… Говорятъ, что существуетъ высшее милосердіе и премудрость, но я не врю этому, потому что подобныя дла не совершались бы тогда на свт…
— Неужели вамъ не удалось до сихъ поръ напасть на слдъ этого господина? спросилъ графъ Эрбахъ.
— Нтъ, потому что онъ сумлъ все покрыть глубокой тайной, а Софи упорно отказывалась отвчать на наши вопросы. Теперь стучитесь о могилу и требуйте отвта… Я часто думаю: большое счастье, что я не знаю его имени. Я убила бы его и въ королевскомъ замк. Если онъ умеръ, то мн нечего длать на земл! Только ненависть поддерживаетъ меня. Немало женщинъ въ нашей бдной стран, у которыхъ похитили дочерей и выбросили потомъ въ кучу сора, какъ ненужную тряпку. Мы не боле, какъ черви въ глазахъ дворянъ, но имъ еще не удалось окончательно раздавить насъ…
— Успокойся, жалобы ни къ чему не ведутъ, сказалъ твердый и ласковый голосъ за спиной старухи.
Это былъ Бланшаръ, который незамтно вошелъ въ комнату.
— Какъ я радъ, что вижу васъ! воскликнулъ графъ Эрбахъ, подавая ему руку.
Приходъ Бланшара былъ особенно пріятенъ для него въ эту минуту, потому что слова Рошфора и Маделены звучали въ его ушахъ, какъ карканье вороновъ надъ могилой несчастной двушки, и вызывали мрачныя картины будущаго.
Но Маделена не обращала вниманія на слова сына и продолжала свои проклятія, вставъ съ мста, она подняла исхудалыя руки, какъ будто молила небо о мщеніи.
— Они думаютъ заглушить стоны бднаго народа своимъ ликованьемъ! проговорила она глухимъ голосомъ,— но голодъ и нищета поднимутся противъ нихъ и сотрутъ съ лица земли. Матери, у которыхъ они отняли дочерей, женщины, которыхъ они лишили чести, соберутся шумной толпой передъ Версальскимъ дворцомъ и потрясутъ воздухъ своими бшеными криками…
Издали послышался глухой шумъ, какъ бы въ отвтъ на слова старухи.
Бланшаръ отворилъ окно. Изъ сада Тріанона поднимались ракеты и огненные шары и разлетались разноцвтными звздами въ тихомъ вечернемъ воздух.
— Ты слышишь, они кричатъ: ‘да здравствуетъ король и королева!’ сказалъ Бланшаръ, обращаясь къ своей матери.
Старуха поправила свои сдые волосы, выбившіеся изъ-подъ чепца, и молча сла въ свое кресло.
— Я оставилъ вашего друга въ саду, многоуважаемый графъ, продолжалъ Бланшаръ.— Мое общество было для него лишнимъ, потому что онъ встртилъ тамъ даму въ маск, которая, сказавъ ему нсколько словъ, взяла его подъ руку. Впрочемъ, онъ общалъ зайти къ вамъ, прежде чмъ отправиться въ Люсьеннъ.
— Я подожду его.
— Давно не бывало здсь такого блестящаго праздника. Говорили, что королева сама поведетъ своего брата по нкоторымъ освщеннымъ аллеямъ. Тмъ не мене, иностранцы, хотя и восхищаются всмъ этимъ великолпіемъ, но, повидимому, не одобряютъ его.
— Почему вы такъ думаете?
— Я вывелъ это заключеніе изъ словъ г-на Бухгольца. ‘Вы, французы’, сказалъ онъ мн, ‘должно быть очень богаты, если вашъ король можетъ сжечь въ одинъ день столько денегъ. Нашъ старый Фридрихъ никогда бы не устроилъ такой иллюминаціи въ видахъ экономіи! Мы — бдный народъ’. Говорятъ, вашъ императоръ выразился въ томъ же дух.
— Вы не должны удивляться этому: нашъ императоръ философъ, онъ равнодушно относится къ удовольствіямъ и мечтаетъ о томъ, чтобы заслужить хорошую славу въ потомств. Что же касается Бухгольца, то онъ во всемъ подражаетъ своему королю и десять разъ повернетъ каждый талеръ, прежде чмъ истратитъ его. По моему мннію, нельзя строго осуждать вашу молодую королеву — кто не веселится въ ея годы! Помните ли вы, Бланшаръ, ту осень, которую мы провели съ вами въ Таннбург? Какія веселыя празднества устраивали тогда, какія иллюминаціи! Но это не мшало и серьезнымъ занятіямъ: мы длали наблюденія надъ неподвижными звздами, обращеніемъ планетъ, собирались летать по воздуху…
— Но чмъ все это кончилось? спросилъ Бланшаръ, и въ его задумчивыхъ глазахъ, обращенныхъ къ ночному небу, блеснули слезы.
— Насъ постигла почти та же участь, какъ знаменитаго Икара, который хотлъ подняться къ солнцу на восковыхъ крыльяхъ! возразилъ графъ Эрбахъ, подходя къ открытому окну, у котораго стоялъ Бланшаръ.— Икаръ представляетъ собою наглядный примръ смлаго изобртателя, сброшеннаго съ высоты въ тотъ самый моментъ, когда онъ надялся достигнуть цли своихъ стремленій. Но у насъ крылья только помяты, а не сломаны. Я убжденъ, что умъ человческій долженъ одержать верхъ надъ суевріемъ и подчинить себ силы природы. Многое, что кажется теперь несбыточной мечтой, станетъ впослдствіи дломъ обыкновеннымъ. Разв вы сами не уврены въ этомъ, Бланшаръ? Неужели вы отказались отъ своей любимой мысли и, употребивъ столько усилій и труда на осуществленіе ея, пришли къ печальному выводу, что человкъ будетъ вчно прикованъ къ земл?
— Нтъ, я не думаю этого, но я почти потерялъ надежду открыть силу, которая подняла бы насъ на воздухъ и удержала отъ паденія. Откуда взять крылья, которыя могли бы противостоять притяженію земли, разскать воздухъ и идти противъ втра? Я не боле какъ труженикъ, графъ Эрбахъ, у меня нтъ даже предпріимчивости Фаэтона или Икара. Мн недостаетъ божественной искры и полета мысли, мой умъ слишкомъ прикованъ къ земл, какъ у всхъ ограниченныхъ людей…
— Не приходите въ отчаяніе, Бланшаръ. Вы еще молоды. То, что сегодня не удается вамъ, можетъ быть найдено завтра, благодаря новымъ изысканіямъ. Только путемъ долгихъ опытовъ изобртатель достигаетъ цли…
— Если бы это изобртеніе удалось мн, проговорилъ съ живостью Бланшаръ,— то оно произвело бы переворотъ въ мір, уничтожило границы государствъ и сдлало бы человка полнымъ властелиномъ надъ моремъ, землей и небомъ! Если бы мы научились плавать по воздуху, то разв могла бы существовать война, насиліе надъ отдльными людьми?.. Вы сметесь, но эти мечты поддерживаютъ меня въ тяжелыя минуты жизни. Подчасъ я завидую моей бдной сестр, что ея душа, освобожденная отъ земныхъ оковъ, можетъ свободно переноситься отъ звзды къ звзд. Неужели эти свтящіеся шары всегда останутся для насъ необъяснимой загадкой и мы напрасно будемъ стремиться къ нимъ!..
Старая Маделена, сложивъ руки, слушала своего сына съ напряженнымъ вниманіемъ, изъ боязни проронить одно слово, хотя многое было непонятно ей.
Бланшаръ и графъ Эрбахъ стояли въ это время у открытаго окна и смотрли на безоблачное звздное небо, въ необъятной глубин котораго блестли звзды. Оба они переживали одну изъ тхъ минутъ высокаго нравственнаго наслажденія, когда человкъ отршается отъ всего земнаго и мысленно уносится въ другой, лучшій міръ, чуждый мелкихъ заботъ и волненій. Только люди идеи, поэты и изобртатели могутъ испытывать подобныя минуты, он съ избыткомъ вознаграждаютъ ихъ за вс не осуществившіяся надежды и попытки…
Въ это время Фрицъ Бухгольцъ находился въ толп, наполнявшей главныя аллеи сада Тріанона. Онъ чувствовалъ себя въ нсколько возбужденномъ состояніи, которое составляло рзкую противоположность съ его обычной.разсудительностью.
Съ нимъ были дв дамы — графиня Дюбарри и Корона Турмъ онъ шелъ съ ними подъ руку и долженъ былъ, по требованію графини, называть ихъ вымышленными именами — Жанетой и Манонъ. Разговоръ неособенно затруднялъ его, потому что онъ и прежде былъ знакомъ съ французскимъ языкомъ, а теперь еще больше освоился съ нимъ, посл шестимсячнаго пребыванія въ стран. Но его приводила въ смущеніе бглость, съ какой графиня Дюбарри объяснялась на простонародномъ парижскомъ жаргон. Она громко хохотала надъ стараніями Бухгольца употреблять самыя изысканныя выраженія и обороты и прерывала его утонченныя рчи словами, которыя явно показывали ея близкое знакомство съ уличной жизнью Парижа. Хотя графиня Дюбарри разсказывала ему въ общихъ чертахъ о своей молодости, но онъ считалъ это басней и не могъ понять, откуда она могла узнать такія грубыя выраженія и почему употребляла ихъ съ такимъ удовольствіемъ.
Ему и въ голову не приходило, что графиня прогуливается съ нимъ по запрещеннымъ ей аллеямъ. Когда король и королева позволили ей вернуться въ Люсьеннъ изъ монастыря, куда она была сослана посл смерти Людовика XV, то эта милость была оказана съ условіемъ, чтобы она никогда не являлась въ Версаль. Но тмъ сильне было желаніе Жанны Дюбарри увидть снова ея потерянный рай, гд она столько лтъ была божествомъ. Слухи о блестящихъ празднествахъ, которыя устраивала молодая королева, объ улучшеніяхъ въ саду Тріанона и новыхъ постройкахъ подстрекали ея любопытство. До сихъ поръ боязнь изгнанія удерживала ее въ границахъ благоразумія, но не побывать на праздник, который давался въ честь императора, было выше ея силъ. Она ршилась переодться въ костюмъ двушки изъ мщанскаго сословія, надть на лицо полумаску и побывать въ Версал, несмотря на запрещеніе. Старый Клеманъ, которому она сообщила о своемъ опасномъ намреніи, посовтовалъ ей взять съ собой какую нибудь молодую двушку, незнакомую съ Версалемъ и дворомъ, которая своими наивными вопросами и замчаніями отвлекла бы отъ нея вниманіе толпы. Это предложеніе навело графиню на мысль обратиться къ пвиц, представленной ей маркизомъ Валь д’Омброне, тмъ боле, что Корона произвела на нее самое пріятное впечатлніе посл перваго вечера и еще больше понравилась ей при ближайшемъ знакомств.
Жанна Дюбарри, проводившая время почти исключительно въ обществ мужчинъ, была очень довольна встрчей съ молодой двушкой, которая ничего не знала объ ея прошломъ, и сердечно привязалась къ ней. Склонность Короны къ романическимъ приключеніямъ встртила полную симпатію въ Жанн, он сошлись въ стремленіи выйти изъ тсныхъ рамокъ, полагаемыхъ общественной жизнью. Молодая двушка съ радостью приняла предложеніе своей новой знакомой отправиться въ садъ Тріанона, такъ какъ жаждала вырваться изъ заключенія, въ которомъ держалъ ее маркизъ, несмотря на свою дружбу и отеческую заботливость о ней. Она надялась, что скоро наступитъ для нея давно желанная свобода, но ей не хотлось упустить праздникъ, о которомъ было столько толковъ.
При другихъ обстоятельствахъ, маркизъ, вроятно, отказалъ бы наотрзъ въ просьб графини отпустить къ ней на день Корону. Но теперь онъ почти безпрекословно далъ свое согласіе, не подозрвая, что он намрены отправиться въ Версаль, и вдобавокъ, находился въ самомъ лучшемъ настроеніи духа. Онъ не только получилъ приглашеніе на праздникъ, но еще Марія Антуанета собственноручно написала ему нсколько словъ. Это обстоятельство настолько польстило его самолюбіе, что онъ ршился отступить отъ своей обычной осторожности. Въ этотъ вечеръ онъ не могъ самъ оберегать свое сокровище и нашелъ всего удобне поручить его графин Дюбарри, въ надежд, что вс придворные кавалеры будутъ на праздник и павильонъ Люсьеннъ будетъ пустъ.
Такимъ образомъ, маркизъ, утопая въ океан восторга и удовлетвореннаго тщеславія, отправился въ Тріанонъ. Ему и въ голову не приходило, что въ тотъ самый моментъ, когда Марія Антуанета съ улыбкой представила его въ пріемной зал дворца своему августйшему брату какъ одного изъ первыхъ знатоковъ музыки, покровительствуемая имъ пвица прогуливалась внизу по саду. Какъ ужаснулся бы онъ, если бы увидлъ, что она идетъ подъ руку съ честнымъ бюргеромъ, котораго слуги его поколотили нсколько недль тому назадъ, принявъ за вора!
Об дамы вошли въ садъ, весело разговаривая между собой. За ними слдовалъ въ нкоторомъ разстояніи Клеманъ съ другимъ слугой. Толпа стояла сплошной массой передъ дворцомъ и храмомъ. Амура, сдерживаемая тлохранителями. Никто не ршался ослушаться ихъ, такъ какъ королевская власть еще не потеряла тогда своего обаянія. Бдняки и плохо одтые люди не были впускаемы въ ршетчатыя ворота и могли любоваться издали отраженіемъ фейерверка и взлетающими ракетами. Молодая королевская чета считала достаточной милостью съ своей стороны, что позволяла наряднымъ буржуа, ихъ женамъ и дочерямъ смотрть на свой праздникъ. Старые придворные находили даже эту уступку народу совершенно лишнею.
Въ саду было столько новаго и любопытнаго для публики, чтоникто не обратилъ вниманія на двухъ прилично одтыхъ женщинъ, пробравшихся въ толпу. Но по мр того какъ сгущались сумерки, все сильне становилась давка въ тнистыхъ аллеяхъ и на лужайкахъ около замка. Появились непрошенные постители въ лохмотьяхъ, одни, пользуясь темнотой, проскользнули въ ворота, другіе перелзли черезъ стну. Напряженное ожиданіе толпы увеличивалось съ каждой минутой, говоръ и крики становились все громче. Пронесся слухъ, что скоро ихъ величества въ сопровожденіи придворныхъ выдутъ въ садъ, чтобы провести августйшаго гостя по главнымъ ярко освщеннымъ аллеямъ. Каждый хотлъ выдвинуться впередъ, чтобы лучше видть шествіе и заявить свои врноподданническія чувства. Произошла сильная давка, хлынувшая толпа отдлила графиню Дюбарри и Корону отъ слугъ и увлекла ихъ съ собою. Это обстоятельство неособенно обезпокоило ихъ и само по себ не имло бы никакого значенія, если бы не подйствовало на расположеніе духа Жанны Дюбарри. Какъ странно устроилась вся ея жизнь! Впродолженіе нсколькихъ лтъ она властвовала въ этомъ самомъ замк, вс ея прихоти исполнялись, придворные внимательно слдили за выраженіемъ ея лица, изъ боязни навлечь на себя высочайшую немилость. Теперь она сама принадлежала къ числу отверженныхъ. Униженная, въ простомъ плать, стояла она въ толп, чтобы увидть счастливцевъ, занявшихъ ея мсто. Взятая съ улицы, она опять очутилась на ней! Горькое сознаніе своего паденія и ненависть противъ людей, ухаживавшихъ за нею, пока она была на высот своего величія, и ставшихъ ея злйшими врагами въ несчастій, злоба противъ королевы и придворныхъ дамъ,— все это возбудило въ ней глубокое уныніе и гнвъ. Но вслдъ затмъ, по какому то странному противорчію, ею овладла неожиданно та необузданная и бшеная веселость, которая увлекала и отуманивала даже усталаго, равнодушнаго и отупвшаго Людовика XV. Дерзко закинувъ назадъ голову, она вмшивалась въ разговоръ стоявшихъ возл нея людей, отвчала на вс шутки и насмхалась надъ придворными, возбуждая общій хохотъ своими остротами и мткими замчаніями.
Сначала шутки графини Дюбарри казались очень забавными Корон, но скоро ею овладлъ инстинктивный страхъ, такъ какъ поведеніе ея спутницы шло въ разрзъ со всми ея понятіями о приличіяхъ. Она сильно покраснла подъ маской, когда графиня ударила по плечу какого-то молодаго человка, стоявшаго рядомъ съ нею.
— Добрый вечеръ, г-нъ пруссакъ. Дайте руку и будьте моимъ кавалеромъ. Сегодняшній праздникъ устроенъ въ честь иностранцевъ. Если бы вы были прусскимъ королемъ, а я маркизою Помпадуръ, изъ насъ вышла бы славная пара.
Однако, выходка графини на этотъ разъ оказалась гораздо невинне, нежели предполагала Корона. Когда молодой человкъ оглянулся, то она сама едва не вскрикнула отъ удовольствія, узнавъ знакомое лицо Фрица Бухгольца. Но она едва успла обмняться съ нимъ нсколькими словами, потому что графиня Дюбарри болтала безъ умолку, и имъ стоило большого труда не отстать другъ отъ друга среди громадной, двигавшейся взадъ и впередъ, толпы. Но тутъ вс какъ будто замерли на мст отъ ожиданія. Ихъ королевскія величества вышли изъ залы и намревались сойти въ садъ по широкой мраморной лстниц.
Стража принялась еще усердне отгонять народъ, чтобы очистить дорогу для высокопоставленныхъ лицъ.
— Надюсь, прекрасный тлохранитель, что вы не сгоните съ мста двухъ бдныхъ двушекъ и скромнаго буржуа! сказала графиня Дюбарри.— Мы не затмимъ вашей королевы, она наврно больше обратитъ на себя вниманіе, нежели мы.
Тлохранитель засмялся и позволилъ графин Дюбарри остаться на мст съ ея спутниками.
— Это императоръ Іосифъ, сказала Корона Бухгольцу.— Онъ идетъ подъ руку съ королевой. Какая у нея величественная осанка и какое привтливое лицо! Я охотно преклонила бы передъ ней колна, если бы меня представили ей.
Графиня Дюбарри пожала плечами и, наклонившись къ молодой двушк, шепнула ей на ухо:— наружность обманчива, я имла случай убдиться, что она высокомрная и злая женщина!
Но Корона не слушала ея и вся превратилась въ зрніе. Никогда въ своей жизни не видала она столько блеска, красоты и великолпія, такихъ нарядныхъ дамъ и кавалеровъ. Лицо ея разгорлось отъ волненія, она не могла доле выносить маски и, забывъ всякую предосторожность, сняла ее. Разв недостаточно, что она стоитъ въ толп и не выдвинулась впередъ, чтобы привтствовать императора? По происхожденію она также принадлежитъ къ этому избранному обществу и могла бы идти въ свит королевы, какъ вс эти дамы съ высокой, величественной прической и уборами изъ цвтовъ, перьевъ и пестрыхъ птицъ. Она съ особеннымъ вниманіемъ, вглядывалась въ лица придворныхъ кавалеровъ, въ надежд увидть между ними графа Эрбаха. Неожиданная встрча съ нимъ въ павильон Люсьеннъ наполнила радостью ея сердце и разсяла вс заботы. Она знала, что ей будетъ неудобно говорить съ нимъ и хотла только издали поклониться ему. Но ей не удалось увидть его. Шествіе не достигло того мста, гд она стояла, а направилось въ противоположную сторону, къ алле изъ вязовъ, украшенной статуями, бесдками, искусственными гротами, на конц которой виднлся ярко освщенный храмъ Амура. Придворные шли сначала попарно, но отъ того-ли, что самъ король нарушалъ порядокъ частыми остановками и расхаживаніемъ взадъ и впередъ, только группа дамъ и кавалеровъ отдлилась отъ шествія и осталась на лужайк, смясь и разговаривая между собой.
Корона стояла ослпленная и отуманенная.
Ее охватило то же ощущеніе, какое она испытывала въ Люсьенн, когда все общество встртило ея пніе громкимъ и единодушнымъ одобреніемъ. Вс огорченія, какія ей пришлось испытать въ прошломъ, были забыты, свтъ казался ей въ эту минуту такимъ блестящимъ и радостнымъ, какъ освщенный садъ, сверкавшій передъ ея глазами, она видла вокругъ себя только беззаботныя и веселыя лица. Сердце ея усиленно забилось, когда она услышала вдали стройные аккорды музыки. Это былъ оркестръ, скрытый за колоннами храма Амура, который привтствовалъ приближеніе королевы и ея гостей.
Совсмъ иныя чувства вызвала эта музыка въ душ Жанны Дюбарри. Разв въ былыя времена ее не встрчали такимъ же образомъ? Воспоминанія о прошлыхъ счастливыхъ дняхъ наполнили ея душу: куда двалось веселье — танцы, пніе, т люди, которые поклонялись ей? Все это исчезло безслдно въ какой-то мрачной бездонной пропасти… Она закрыла лицо рукой, чтобы не видть всего, что длалось теперь передъ ея глазами. Все сильне поднималось горестное чувство въ ея душ, она прикусила губы, чтобы не заплакать. Никогда въ своей жизни она не желала такъ искренно смерти, какъ въ эту минуту.
— Уйдемте отсюда! сказала она Корон.— Въ саду становится сыро, я озябла…
Корона не слышала этихъ словъ, потому что все ея вниманіе было поглощено дамой, фигура которой показалась ей знакомой. Чмъ больше она вглядывалась, тмъ сильне становилась ея увренность, что это Рената, хотя дама стояла въ тни и трудно было различить черты ея лица. Она говорила съ молодымъ человкомъ, или врне — слушала его, потому что почти не удостаивала отвчать на его слова. Въ это время къ ней подошелъ камергеръ съ докладомъ, что королева желаетъ видть ее. Молодой человкъ съ неудовольствіемъ отступилъ отъ своей дамы, которая, проходя мимо него, оглянулась въ ту сторону, гд стояла Корона. Былъ ли это обманъ воображенія, или причина заключалась въ своеобразномъ освщеніи, только молодая графиня никогда не была такъ поражена идеальной красотой своей бывшей подруги. Она почувствовала къ ней приливъ прежней нжности и невольно протянула ей об руки.
Рената не видла этого движенія и скоро исчезла въ тнистой алле, но кавалеръ, который такъ долго разговаривалъ съ нею, остался на прежнемъ мст и презрительно разглядывалъ стоявшую передъ нимъ толпу. Глаза его остановились на Корон, которая видимо привлекла его вниманіе, онъ быстро перешелъ на другую сторону аллеи, чтобы приблизиться къ ней. Но графиня Дюбарри замтила во-время грозившую имъ опасность и, взявъ Корону за руку, увлекла ее съ собой.
— Надньте маску, уйдемте скоре, мы пропали! сказала она.
Корона безсознательно повиновалась. Об женщины слдовали за
Бухгольцемъ, который шелъ впередъ, чтобы очистить имъ дорогу сквозь толпу. Графиня Дюбарри, не объясняя причины своего испуга, умоляла его скоре вывести ихъ изъ сада, такъ какъ у воротъ она надялась найти наемный экипажъ, въ которомъ он пріхали изъ Люсьенна. Она знала каждую тропинку сада и могла безошибочно указать дорогу, по которой имъ нужно было идти, но давка была такъ велика, ‘что они медленно подвигались впередъ. Нсколько разъ толпа увлекала ихъ за собой въ противоположную сторону. Бухгольцъ воспользовался минутной остановкой, чтобы спросить графиню Дюбарри о причин ея безпокойства.
— Насъ преслдуютъ! отвтила она, робко оглядываясь.
Въ нсколькихъ шагахъ отъ нихъ стоялъ господинъ въ придворномъ костюм и смотрлъ въ ихъ сторону.
— Кто это? спросила Корона.
— Графъ Арембергъ. Онъ видлъ васъ въ Люсьенн. Вс придворные боятся его злого языка…
Бухгольцу удалось опять пробраться сквозь толпу съ своими дамами. Наконецъ, посл многихъ усилій, они выбрались изъ сада. Но тутъ ихъ ожидало новое препятствіе: вс экипажи стояли у другихъ воротъ. Графиня Дюбарри отказалась наотрзъ отъ предложенія Бухгольца отыскать ихъ карету, такъ какъ это отняло бы слишкомъ много времени, и притомъ она боялась остаться одна съ Короной. Между тмъ, нужно было ршиться на что нибудь, каждая лишняя минута могла имть печальныя послдствія для графини.
— Мн кажется, сказалъ Бухгольцъ, что намъ ничего не остается, какъ отправиться къ Эрбаху, онъ живетъ на площади и наврно не откажетъ въ своей помощи, если вы обратитесь къ нему.
— Ведите насъ куда хотите, только уйдемте отсюда, сказала графиня.— Я рада буду отдохнуть немного и избавиться отъ этого господина… Смотрите, онъ стоитъ у воротъ и, вроятно, послдуетъ за нами, какъ только мы двинемся съ мста.
Корона молча пошла за своими спутниками. Они прошли ускореннымъ шагомъ нсколько улицъ и достигли площади. Неуклонно, какъ тнь, слдовалъ за ними Арембергъ.
— Мы скоро будемъ въ безопасности! сказалъ Бухгольцъ, указывая на сосдній домъ, гд изъ открытаго окна виднлся свтъ.
— Остановитесь, молодой человкъ! крикнулъ Арембергъ, положивъ ему руку на плечо.— Вы можете отправиться домой и предоставить этихъ дамъ моему попеченію, мн нужно сказать имъ нсколько словъ.
Онъ говорилъ высокомрнымъ, повелительнымъ тономъ и, казалось, не ожидалъ противорчія. Но Бухгольцъ, выведенный изъ терпнія упорнымъ преслдованіемъ и наглостью молодого графа, грубо оттолкнулъ его руку и замахнулся на него длинной шпагой, которая была спрятана въ его палк и съ которой онъ не разставался со времени своего послдняго приключенія у дома маркиза д’Омброне.
— Убирайся прочь! крикнулъ съ негодованіемъ Арембергъ.— Съ которыхъ поръ всякій буржуа позволяетъ себ носить оружіе?
— Съ тхъ поръ, какъ приходится имть дло съ такими людьми, какъ вы, отвтилъ Бухгольцъ тмъ же дерзкимъ тономъ.
— Я тебя проучу, негодяй! воскликнулъ Арембергъ, бросаясь на своего противника съ обнаженной шпагой.
Бухгольцу, вроятно, пришлось бы проститься съ жизнью, если бы на криви испуганныхъ женщинъ не явился Эрбахъ. Узнавъ голоса обоихъ противниковъ, онъ бросился между ними.
— Сюда, графъ Арембергъ! воскликнулъ онъ.— Можетъ быть, вы найдете меня боле достойнымъ чести сразиться съ вами…
— Это вы, m-eur Поль? замтилъ Арембергъ, пожимая плечами съ видомъ удивленія.
— Передъ вами имперскій графъ Павелъ Эрбахъ, онъ желаетъ знать, по какому праву вы позволяете себ преслдовать по улицамъ прилично одтыхъ женщинъ?..
Въ это время старуха Бланшаръ, встревоженная шумомъ, сошла съ крыльца, чтобы пригласить къ себ обихъ дамъ. Франсуа Бланшаръ шелъ за нею съ фонаремъ въ рук, отблескъ его освтилъ фасадъ дома.
Арембергъ опустилъ шпагу и точно пробужденный отъ сна смотрлъ на приближавшуюся группу, на домъ и на своихъ противниковъ, смертельная блдность покрыла его лицо. Но черезъ секунду онъ овладлъ собой и, обращаясь въ Эрбаху, сказалъ вжливымъ тономъ:
— Прошу у васъ прощенья, графъ… Я не подозрвалъ, что эти дамы и сопровождавшій ихъ молодой человкъ пользуются вашимъ особеннымъ покровительствомъ… Надюсь, что вы признаете себя удовлетвореннымъ этимъ объясненіемъ.
Графъ молча кивнулъ ему въ знакъ согласія.
Арембергъ еще разъ взглянулъ на домъ, на морщинистое лицо старухи Бланшаръ, освщенное мерцающимъ свтомъ фонаря, и поспшно свернулъ въ сосднюю улицу. Въ его походк не было обычной увренности, онъ шелъ торопливымъ шагомъ, задумчиво опустивъ голову.

ГЛАВА VI.

Маркизъ Валь д’Омброне переживалъ самый счастливый день въ своей жизни. Вс были такъ предупредительны и любезны съ нимъ, что минутами ему казалось, что праздникъ устроенъ въ честь его особы. Онъ снисходительно улыбался на вопросы придворныхъ о прекрасной пвиц, которая, по слухамъ, была привезена имъ изъ Венеціи, и не считалъ нужнымъ давать имъ какія либо объясненія. Тщеславіе его было удовлетворено. Королева передъ цлымъ дворомъ назвала его однимъ изъ первыхъ знатоковъ музыки. Приверженцы Глюка потерпли пораженіе, такъ какъ ихъ высокая покровительница, преклоняясь передъ музыкальнымъ вкусомъ маркиза, который былъ поклонникомъ итальянской музыки, признала открыто первенство послдней. Но, въ стыду маркиза, мы должны сказать, что въ этотъ знаменательный для него вечеръ онъ былъ довольно равнодушенъ въ слав своего соотечественника Пиччини и не колеблясь измнилъ бы ему, если бы эта жертва доставила ему доступъ въ концерты Тріанона въ числ приближенныхъ Маріи-Антуанеты. Ему было все равно, какія пьесы исполняли на этихъ вечерахъ — итальянскія или нмецкія, лишь бы по окончаніи какой нибудь пьесы королева или принцесса Ламбаль спросили его: ‘что вы думаете объ этомъ, маркизъ д’Омброне?’ Чтобы добиться такой чести, онъ готовъ былъ восхищаться турецкой музыкой и находить въ ней извстныя красоты.
Несмотря на свои знанія, богатство и знатное происхожденіе, дававшее ему право занять видное мсто среди французскаго дворянства, ему до Сихъ поръ не удавалось играть никакой роли при французскомъ двор. Теперь ему помогъ случай и онъ старался воспользоваться имъ. Хотя онъ поражалъ придворныхъ своимъ чудачествомъ, и они насмхались надъ его напыщенными фразами и странными манерами, но вс считали его умнымъ и недюжиннымъ человкомъ. Онъ скоро сообразилъ, что причина оказаннаго ему почета заключается въ томъ, что кто нибудь расхвалилъ его пвицу въ присутствіи ихъ величествъ и королева желаетъ услышать ее.
— Господь все-таки награждаетъ за добрыя дла! подумалъ маркизъ.-~Можно ли было ожидать, что бдная двушка, найденная мною въ лсу, доставитъ мн милость королевы! Corpo di Вассо! Я не даромъ разыгралъ роль сострадательнаго самарянина.
Императоръ Іосифъ былъ также въ наилучшемъ настроеніи духа. Противъ своего обыкновенія, онъ уклонялся отъ всякихъ серьезныхъ разговоровъ о политик и государственныхъ длахъ, такъ какъ они видимо раздражали Марію Антуанету. Она не любила ихъ не потому, чтобы они не интересовали ее, но находила ихъ неумстными въ присутствіи своего супруга. Что могъ отвчать молодой король на вопросы, которыми осыпалъ его Іосифъ, при своей неопытности въ длахъ и полномъ невдніи того, что длалось въ его государств? Живость и энергія германскаго императора смущали флегматическаго, лниваго Людовика. При одинаковомъ желаніи добра и даже большой заботливости о счастьи отдльныхъ лицъ, Людовикъ былъ врагъ всякихъ нововведеній и реформъ, которыми такъ увлекался его зять. Безцеремонное обращеніе Іосифа, его насмшки надъ стариной, освященной вковымъ обычаемъ, приводили въ смущеніе придворныхъ. Они внимательно слдили за выраженіемъ его лица, когда онъ молчалъ и слушалъ другихъ, что случалось съ нимъ довольно часто, и длали свои заключенія.
— Сегодня вулканъ выбрасываетъ только пепелъ! замтилъ баронъ Безенваль, указывая на императора, ходившаго поръ руку съ маркизомъ д’Омброне по главной алле сада.
— Онъ не разстается съ этимъ чудакомъ! сказалъ со вздохомъ старый камергеръ, котораго императоръ не удостоилъ пока ни единымъ словомъ.
Князь Лобковичъ смотрлъ совершенно иными глазами на милость императора къ маркизу. Онъ находилъ боле приличнымъ, чтобы будущій властелинъ Австріи, по примру своихъ предковъ, занимался музыкой, нежели разсуждалъ о переустройств міра съ французскими естествоиспытателями, философами и фантазерами. Лобковичъ уже много лтъ пользовался довріемъ Маріи Терезіи за услуги, оказанныя имъ государству, и получилъ отъ ея величества почетное порученіе слдить за ея сыномъ при версальскомъ двор. Оба они не теряли надежду обуздать страсть Іосифа къ нововеденіямъ и направить его умъ на боле невинныя занятія.
— Если бы моя племянница была боле веселаго и живого характера, думалъ Лобковичъ,— то она легко могла бы имть на него вліяніе. Но женщина, которая ходитъ съ потупленными глазами и иметъ видъ монахини, не можетъ привлечь вниманіе молодаго властелина. Нужно воспользоваться временемъ, пока императоръ занятъ бесдой съ этимъ чудакомъ, и поговорить съ Ренатой…
Между тмъ, бесда императора съ маркизомъ была далеко не такого невиннаго свойства, какъ воображалъ Лобковичъ. Императоръ, сказавъ нсколько словъ о знаменитомъ соотечественник маркиза, поэт Метастазіо, который жилъ тогда на поко въ австрійской столиц, окруженный почестями, незамтно свелъ разговоръ на необыкновенную пвицу, которая недавно пла въ Люсьенн.
— Я сдлаю на-дняхъ визитъ графин Дюбарри, продолжалъ Іосифъ,— такъ какъ мн нтъ никакого дла до мннія версальскаго двора. Можетъ быть, они имютъ право сердиться на графиню, но я все-таки считаю ее красивой и знаменитой женщиной. Говоря откровенно, знакомство съ нею несравненно больше интересуетъ меня, нежели съ американскимъ типографщикомъ.
— Ваше Императорское величество, по своему уму и положенію, можетъ не обращать вниманія на предразсудки и пустую болтовню. Но мы, маленькіе люди, должны поневол подчиняться общественному мннію, которое крайне деспотично въ этой стран, хотя здсь никто не иметъ малйшаго понятія о музык. Одна королева составляетъ счастливое исключеніе, потому что она родомъ изъ божественной Вны. Римъ, Флоренція, Венеція, императорская Вна — единственные цивилизованные города въ цломъ мір! Въ нихъ день и ночь раздается музыка и пніе…
— Тмъ не мене, сказалъ улыбаясь Іосифъ,— наша императорская Вна не могла привлечь васъ — вы предпочли ей королевскій Парижъ. Или вы, быть можетъ, потому избгаете насъ, что, по слухамъ, увезли изъ нашей страны сокровище и чувствуете себя виноватымъ передъ нами?
— Онъ намекаетъ на мою пвицу, нужно воспользоваться этимъ случаемъ! подумалъ маркизъ и добавилъ вслухъ:— тотъ, кто находитъ драгоцнный камень на дорог, очищаетъ отъ пыли и тщательно шлифуетъ его, не можетъ быть названъ похитителемъ…
— Надюсь, вы не намрены запереть навсегда найденную вами пвицу подъ замокъ.
— Разумется, нтъ. Я воспиталъ эту двушку не для себя, а для свта. Она — жрица Аполлона. Мои предки пріобрли славу въ битвахъ, я ищу безсмертія въ другой области. Современемъ скажутъ, что послдній потомокъ фамиліи Валь д’Омброне отдалъ все свое состояніе музею Ганганелли, а свту подарилъ величайшую пвицу.
— Все это длаетъ вамъ честь, мой дорогой маркизъ, но сознайтесь, что свтъ слишкомъ долго ждетъ отъ васъ этого подарка.
— Въ этомъ виноваты обстоятельства… Если бы я не боялся утомить вниманіе вашего величества своимъ разсказомъ…
— Вы не знаете меня,— я любопытне всякой женщины! возразилъ съ живостью Іосифъ, свернувъ въ полуосвщенную аллею, гд никто не могъ подслушать ихъ. Маркизъ шелъ около него съ сіяющимъ лицомъ, поднимаясь на носки сапогъ, чтобы казаться выше ростомъ.
— Если я говорилъ о драгоцнномъ камн, найденномъ на дорог, началъ онъ,— то это былъ намекъ на мстность, гд я нашелъ пвицу.* Она сидла подъ деревомъ въ мрачномъ богемскомъ лсу, окруженная скалами, и горько плакала. Когда моя карета поравнялась съ нею, она закричала моему кучеру, чтобы онъ остановился, и спросила его о дорог, такъ какъ заблудилась и не знала, въ какую сторону идти. Услыхавъ ея голосъ, я выглянулъ изъ окна кареты, лицо мое внушило ей довріе, а ея безпомощное положеніе глубоко тронуло меня. Я пригласилъ ее ссть со мною въ экипажъ, тмъ боле, что она собиралась въ Нюренбергъ, а мн это было по дорог.
— Значитъ, слухи было справедливы, замтилъ Іосифъ,— и вы дйствительно увезли ее изъ моего государства.
— Я нашелъ ее на значительномъ разстояніи отъ австрійской границы, отвтилъ съ смущеніемъ маркизъ,— а въ Германіи никогда не знаешь, въ чьемъ государств находишься. Моя protge до сихъ поръ не сказала мн, откуда она родомъ. На ней была одежда бюргерской двушки, но я, глядя на ея изящныя руки и нжный цвтъ лица, сразу догадался, что она принадлежитъ къ высшему обществу. Какъ честный человкъ, я не ршился распрашивать ее. По моимъ соображеніямъ, она, вроятно, покинула родительскій кровъ изъ-за того, что ее хотли принудить къ замужеству. Можетъ ли быть что ужасне этого! Выдать замужъ такую двушку и лишиться ея голоса! Вс друзья искусства должны вчно благодарить меня, что я помшалъ этому преступленію…
— Какъ вы узнали, что ваша protge такая великая пвица?
— Дорогой мы разговорились съ нею, и она сказала мн, что знаетъ итальянскій языкъ и что пла иногда итальянскія псни, но я не придалъ этому никакого значенія. Мы пріхали въ Нюренбергъ. Отдохнувъ съ дороги, я сидлъ въ раздумь и не могъ ршить, что я буду длать съ молодой двушкой, которую навязалъ себ на шею,— взять ли ее съ собой въ Парижъ, или отправить, куда она пожелаетъ. Корона — такъ зовутъ пвицу — оставалась въ это время въ своей комнат. Она, вроятно, думала, что я вышелъ изъ дому, потому что кругомъ было тихо, и начала пть. Сердце мое затрепетало отъ ея божественнаго пнія и душа моя, отршившись отъ земной оболочки, улетла на небо. Я отворилъ дверь въ ея комнату и стоялъ передъ нею, не помня себя отъ восторга. Слезы текли по моимъ щекамъ, я не могъ выговорить ни одного слова. ‘Что съ вами, маркизъ?’ спросила она съ испугомъ. Я и самъ не зналъ, что было со мной въ эту минуту, и вмсто отвта, я обнялъ ее и нжно прижалъ къ своему сердцу.— Хочешь ли ты быть моей дочерью? проговорилъ я наконецъ съ трудомъ.— Мы подемъ въ Парижъ и ты научишься такъ пть, что ангелы на неб позавидуютъ твоему голосу… ‘Везите меня, куда хотите, только позволите мн остаться у васъ подъ вашей защитой’, отвтила она мн. Вы не можете себ представить, какъ осчастливила она меня этими словами… Да, это былъ славный день въ жизни Ипполита Валь д’Омброне!
Іосифъ пожалъ руку своему собесднику.— Законъ можетъ осудить васъ, мой дорогой маркизъ, сказалъ онъ, но вы поступили какъ честный и благородный человкъ.
Маркизъ поблагодарилъ императора низкимъ поклономъ и продолжалъ свой разсказъ:
— Это случилось въ сентябр прошлаго года. Изъ Нюренберга мы отправились на курьерскихъ, потому что Корона боялась, что ее будутъ преслдовать, а я спшилъ увезти свое сокровище въ безопасное мсто. Мы поселились въ моемъ загородномъ дом, который я купилъ нсколько лтъ тому назадъ въ окрестностяхъ Парижа. Съ этого времени я ежедневно давалъ ей уроки пнія и посвятилъ ее во вс музыкальныя тонкости.. Теперь у ней нтъ соперницы въ цломъ свт. Я скрывалъ ее отъ всхъ, пока она не достигла совершенства въ пніи. Красота и талантъ — дло природы, но искусствомъ она обязана мн, потому что я окончилъ ея музыкальное образованіе…
— Неужели вамъ не приходило въ голову, что родные пвицы могутъ вытребовать ее отъ васъ?
— Эта мысль постоянно безпокоила меня, но я не уступилъ бы ее безъ борьбы. Теперь вс мои опасенія исчезли, такъ какъ вамъ извстна исторія пвицы, и ваше величество, вроятно, не откажетъ ей въ своемъ высокомъ покровительств.
— Вы можете смло разсчитывать на меня, сказалъ Іосифъ. Но во всякомъ случа я долженъ услышать вашу пвицу.
Съ этими словами онъ повернулъ въ аллею, гд было все придворное общество, и громко сказалъ, обращаясь къ маркизу:
— Посл завтра графъ Фалькенштейнъ надется застать васъ дома, многоуважаемый маркизъ.
Валь д’Омброне онмлъ отъ радости при этихъ словахъ и принялъ позу, исполненную величія и достоинства. Ни одинъ римскій полководецъ во время тріумфа не смотрлъ горделиве на толпу, нежели онъ на придворныхъ, которые съ удивленіемъ разступались передъ нимъ. Въ самыхъ смлыхъ своихъ мечтахъ онъ не ожидалъ такого вознагражденія за свои попеченія о Корон. Неужели и посл этого Марія Антуанета не пригласитъ его на свои концерты!..
Іосифъ подошелъ къ королев, стоявшей среди своихъ придворныхъ дамъ на террас, окружавшей храмъ Амура.
— Вы долго бесдовали съ маркизомъ, сказала Марія Антуанета, обращаясь къ своему брату.— Не замышляете ли вы съ нимъ новый римскій походъ съ завоевательными цлями?
— Нтъ, мы, нмцы, слишкомъ умны и бдны для такого похода. Мы дйствительно говорили съ маркизомъ о пріобртеніи, которымъ воспользуются дамы.
— Слдовательно, мы должны благодарить графа Фалькенштейна за его долгое отсутствіе, замтила улыбаясь принцесса Ламбалль.
— Я не ожидалъ, что мое отсутствіе будетъ замчено…
— Вы не сказали намъ, въ чемъ будетъ состоять пріобртеніе, которымъ мы воспользуемся, замтила королева.
— Вы можете услышать на своихъ концертахъ пвицу маркиза д’Омброне.
— Пвицу!.. воскликнула Діана Полиньякъ насмшливымъ тономъ.
— Да, и при этомъ замчательную музыкантшу! Въ прошломъ году я случайно встртилъ ее въ одномъ богемскомъ замк и даже участвовалъ съ нею въ тріо…
Говоря это, Іосифъ бросилъ задумчивый взглядъ на Ренату, стоявшую въ сторон, между тмъ какъ остальныя дамы окружили его, въ надежд узнать нкоторыя подробности о таинственной пвиц, уже нсколько дней занимавшей умы празднаго придворнаго общества. Нужна была вся свтская находчивость Іосифа, чтобы отклонить вжливымъ образомъ сыпавшіеся на него вопросы. Наконецъ, королева вывела его изъ затрудненія, подавъ знакъ церемоніймейстеру, чтобы онъ велъ общество въ малый Тріанонъ. Пока устанавливалось шествіе, Марія Антуанета спросила вполголоса своего брата:
— Вы сказали, что участвовали въ тріо съ прекрасной незнакомкой… Кто былъ третій?..
— Графъ Эрбахъ, сказалъ Іосифъ, подавая ей руку.— Это человкъ, богато одаренный отъ природы и съ благороднымъ сердцемъ…
Марія Антуанета нахмурила брови. Она шла молча около своего брата. Сколько разъ онъ читалъ ей наставленія за ея желаніе нравиться, за расточительность, любовь къ нарядамъ и равнодушіе къ серьезнымъ дламъ! Разв ея веселое легкомысліе было опасне для блага государства, чмъ дружба Іосифа съ вольнодумцами въ род графа Эрбаха, которые, по словамъ благочестивой Маріи Терезіи, мечтали о низверженіи церкви и распространяли въ врующей Австріи ересь и масонство.
Марія Антуанета хотла все это высказать своему брату, но не находила словъ, чтобы выразить свои мысли, тмъ боле, что вниманіе ея было отвлечено въ другую сторону. Величественное спокойствіе, съ какимъ процессія сходила съ террасы, было нарушено. Толпа зрителей хлынула въ аллею, несмотря на сопротивленіе стражи, рядомъ съ великолпно одтыми придворными дамами можно было видть двушекъ изъ низшаго сословія въ ихъ маленькихъ чепчикахъ, около вышитыхъ бархатныхъ и шелковыхъ кафтановъ дворянъ появились буржуа въ суконномъ плать. Само собою разумется, что ‘вс эти твари’, какъ ихъ назвала одна герцогиня въ разговор съ своимъ кавалеромъ, почтительно уступали дорогу придворному обществу, но одно прикосновеніе Ихъ платья приводило знатныхъ людей въ дурное расположеніе духа. Съ другой стороны, втеръ настолько усилился, что дальнйшее пребываніе въ саду не могло доставить никакого удовольствія. Вс спшили въ замокъ, насколько дозволялъ этикетъ. Тамъ въ теплыхъ, ярко освщенныхъ комнатахъ, они были въ безопасности отъ вечерней сырости и близости народа. Прежняя веселость и оживленіе тотчасъ же вернулись къ обществу, какъ только оно очутилось въ знакомой сфер вншняго блеска, красоты, образованія и аристократическаго происхожденія. У оконныхъ нишъ и у мраморныхъ каминовъ образовались группы, одни подвергали строгой критик праздникъ королевы и осуждали ея снисхожденіе къ народу, другіе защищали ее, доказывая, что нельзя было отказать толп въ ея естественномъ желаніи увидть австрійскаго императора. Простота манеръ Іосифа, его человколюбіе и дружеское обращеніе съ простымъ народомъ также находили порицателей и защитниковъ въ придворныхъ кружкахъ. Но скоро вс эти разговоры замнились толками по поводу неожиданной новости, которая быстро разнеслась по заламъ, хотя никто не зналъ, кто первый сообщилъ ее. Слухъ, что Жанна Дюбарри находится въ саду среди зрителей, одинаково поразилъ всхъ, и такъ какъ праздные люди бываютъ обыкновенно весьма изобртательны, то всякій, передавая своему сосду странное извстіе, длалъ свои добавленія. Скоро узнали и вс подробности, описывали нарядъ Дюбарри, ея неприличное поведеніе въ толп, толковали о томъ, что ее сопровождалъ какой-то кавалеръ. Дамы были убждены, что это былъ графъ Эрбахъ, неврный мужъ, деспотъ и атеистъ, отъ котораго набожная Рената должна была искать защиты у королевы. По прізд въ Версаль, онъ прежде всего сдлалъ визитъ графин Дюбарри, несмотря на ея дурную репутацію, проводитъ время съ заговорщиками и масонами, избгая общества людей, занимающихъ равное съ нимъ положеніе въ свт. Недаромъ князь Лобковичъ разсказывалъ о немъ такія дурныя вещи!
Особенно перешептывались и перемигивались между собою дамы, произнося вполголоса имя графа Эрбаха и его жены, многозначительно пожимая плечами. Въ этомъ не было ничего новаго для Ренаты, но она хорошо знала придворные нравы, чтобы не видть въ этомъ рядъ новыхъ непріятностей. Лицо ея еще боле поблднло подъ легкими румянами, покрывавшими ея щеки сообразно придворной французской мод. Въ это время къ ней подошелъ императоръ Іосифъ. Стоявшія кругомъ дамы отступили отъ нихъ, но на такое незначительное разстояніе, что могли слышать весь разговоръ.
— Сядьте, графиня, вы очень блдны, сказалъ Іосифъ, взявъ ее за руку и подводя къ креслу.— Если вы ничего не имете противъ этого, то позвольте мн быть вашимъ собесдникомъ на нсколько минутъ.
Въ душ Ренаты происходила борьба самыхъ разнообразныхъ ощущеній. Она чувствовала такую слабость, что не въ состояніи была выговорить ни одного слова, хотя онъ стоялъ передъ нею и видимо ждалъ отвта.
Лобковичъ наблюдалъ за ними издали и торжествовалъ, въ убжденіи, что Іосифъ вновь увлечется красотой его племянницы, а она не въ состояніи будетъ противиться ему по своей безхарактерности.
Въ сосдней комнат заиграла музыка. По желанію королевы, сестра короля Елизавета должна была протанцевать минуэтъ съ юнымъ герцогомъ Ноалль. Слуги ходили неслышными шагами между рядами зрителей, разнося десертъ.
Въ зал водворилась такая тишина, что придворныя дамы надялись не проронить ни одного слова изъ разговора императора съ Ренатой. Но ожиданіе ихъ было обмануто, потому что Іосифъ обратился къ своей соотечественниц на нмецкомъ язык.
— Я желалъ бы знать, сказалъ онъ,— вспоминаете ли вы когда нибудь о нашей милой Австріи?
— Могу-ли я забыть ее! возразила Рената.— Съ нею связано воспоминаніе о веселой молодости. Мы можемъ видть много красотъ природы, наслаждаться счастьемъ, но у каждаго человка одна молодость и одно отечество, ничто не замнитъ ихъ.
— Но вы, тмъ не мене, разстались съ своимъ отечествомъ!
— Это случилось не по моей вол, отвтила она, печально опустивъ голову.
— Простите меня, я, кажется, неосторожно прикоснулся къ незажившей еще ран… Нравится ли вамъ жизнь при французскомъ двор?
— Ея величество королева такъ милостива ко мн, что я постоянно спрашиваю себя, чмъ я заслужила ея благоволеніе. Я пріхала въ Парижъ въ такомъ тяжеломъ нравственномъ состояніи, что явилась ко двору только для того, чтобы исполнить свою обязанность, какъ подданная вашего императорскаго дома. Королева привтливо встртила меня и пожелала, чтобы я осталась при ней, хотя мое общество ничего не можетъ доставить ей, кром скуки.
— Королев, при ея живомъ и непостоянномъ характер, очень важно имть при себ существо, которое никогда не теряетъ спокойствія и присутствія духа и во всхъ своихъ поступкахъ показываетъ примръ приличія и нравственности.
— Ваше величество слишкомъ мало знаете меня и потому преувеличиваете мои достоинства. Если на солнц находятъ пятна при внимательномъ наблюденіи, то тмъ боле люди должны имть свои слабости.
— Вы совершенно правы. Мн, напримръ, несовсмъ понятна грусть, которую я вижу на вашемъ лиц, многоуважаемая графиня. Я невольно спрашиваю себя: возможно ли при красот и молодости отказаться отъ всякихъ надеждъ и дойти до состоянія полнаго самоотреченія? Если вы приходите въ отчаяніе потому, что не исполнилось извстное желаніе, или порвалась какая нибудь душевная струна отъ неосторожнаго прикосновенія, то что должны испытывать люди въ бдности и старости? Королева представляетъ съ вами полный контрастъ но своему веселому и беззаботному характеру и можетъ въ свою очередь оказать на васъ благотворное вліяніе. Вы видите, а не льщу вамъ. Я знаю по собственному опыту, какъ иногда бываетъ полезна откровенная рчь честнаго человка. Вашъ мужъ особенно привязалъ меня къ себ своею искренностью.
— Мой мужъ! пробормотала Рената беззвучнымъ голосомъ.
— Простите, что я осмливаюсь упоминать о немъ. Одно имя графа Эрбаха приводитъ здсь всхъ въ негодованіе. Причина — самая простая: они знаютъ по слухамъ половину того, что было въ дйствительности, а остальное дополняютъ ложью.
Яркій румянецъ выступилъ на щекахъ Ренаты при этихъ словахъ, она съ живостью повернула голову къ своему собесднику.
Іосифъ улыбнулся.— Какъ вы ни стараетесь скрывать это, сказалъ онъ,— но вы все-таки относитесь съ сердечнымъ участіемъ къ вашему мужу… Я знаю, что онъ навлекъ на себя немилость моей сестры своимъ визитомъ въ Люсьеннъ къ графин Дюбарри, но никто не потрудился узнать причины этого посщенія. Графиня привезла къ себ въ домъ безпомощнаго раненаго человка, котораго она нашла лежащимъ на большой дорог, и ухаживала за нимъ, какъ родная сестра. Этотъ господинъ другъ графа Эрбаха, который отправился въ Люсьеннъ, чтобы видться съ нимъ. Неужели онъ не долженъ былъ поблагодарить графиню за ея великодушный поступокъ! Мн кажется, что каждый сдлалъ-бы то же самое на его мст… Я разсказываю это вовсе не съ тою цлью, чтобы оправдать графа въ вашихъ глазахъ. Вы имете, вроятно, боле серьезныя причины къ неудовольствію, и я не смю касаться ихъ. Но этотъ незначительный фактъ достаточно показываетъ, какъ ложно судимъ мы о людяхъ и, обращая вниманіе на вншнюю сторону ихъ дйствій, не считаемъ нужнымъ доискиваться ихъ причинъ.
— Можетъ быть, меня особенно сблизило съ графомъ то обстоятельство, что изъ всхъ извстныхъ мн людей никто боле его не подвергался клевет и несправедливымъ нареканіямъ. Въ этомъ наша судьба иметъ много общаго. Конечно, мы оба одинаково неправы, прокладывая насильственно новую дорогу и зажигая огонь тамъ, гд люди привыкли къ ночной тьм. Но тмъ естественне должны мы искать поддержки другъ въ друг. Я благославляю странный случай, который свелъ меня съ нимъ…
Рената измнилась въ лиц. Не намренъ ли императоръ упомянуть о карнавал въ Венеціи и о встрч съ нею въ церкви Santa Maria? Тогда, въ безсонную ночь, поссорившись съ мужемъ, она не ршилась назвать ему имя человка, образъ котораго такъ упорно преслдовалъ ее, дйствуя на ея разгоряченную фантазію. Шумъ шпагъ подъ ея окномъ пробудилъ ее отъ легкой дремоты, приподнявъ занавсъ окна, она увидла двухъ мужчинъ на ступеняхъ, ведущихъ къ каналу, съ оружіемъ въ рукахъ. Обезумвъ отъ ужаса, она бросилась на балконъ и наклонилась надъ мраморной балюстрадой. Но все было тихо, по вод скользила одинокая гондола, которая быстро удалялась отъ берега. Она успокоила себя тмъ, что все это не имло никакого отношенія къ ней. Но теперь сердце ея замерло отъ страха: не встртилъ ли императоръ ея мужа въ Венеціи? Не объяснитъ ли онъ ей значеніе этого поединка, прерваннаго безъ всякой видимой причины?
Но Іосифъ не коснулся этихъ тяжелыхъ для нея событій и она могла спокойно выслушать его разсказъ. Бгство Короны, о которомъ она знала со словъ дяди, представилось ей въ совершенно иномъ свт, никогда личность ея мужа не казалась ей такой благородной и великодушной, какъ въ эту минуту. Воображеніе рисовало ей знакомый замокъ на высокой гор, скрытый въ темной зелени вковыхъ сосенъ. Неужели ей никогда не суждено боле увидть его и она должна навсегда проститься съ счастьемъ? думала она съ отчаяніемъ въ сердц.
Въ это время музыка въ сосдней зал неожиданно замолкла, молодая принцесса окончила минуэтъ.
— Если я разсказалъ вамъ такъ подробно эту исторію, добавилъ — Іосифъ, то съ единственною цлью побудить васъ принять участіе въ вашей родственниц, Корон Турмъ.
— Разв она не въ монастыр урсулинокъ въ Праг?
— Нтъ! Вмсто Короны заперли другую двушку, Гедвигу Рехбергеръ. Отецъ ея измннически убитъ, ее держатъ въ тяжеломъ заточеніи изъ упрямства и боязни, что ошибка будетъ открыта. Эта исторія еще больше сблизила меня съ графомъ Эрбахомъ, я считаю себя оскорбленнымъ въ его лиц, причиняя ему сердечное огорченіе, задваютъ и меня.
— Надюсь, что графъ Эрбахъ не считаетъ меня причастной къ этому длу? произнесла Рената глухимъ голосомъ.
— Разумется, нтъ! Я могу поручиться въ этомъ! возразилъ съ живостью Іосифъ, довольный тмъ, что ему удалось разсять недоразумніе, существовавшее между супругами.
Рената встала, чтобы перейти въ сосднюю залу изъ боязни, что королева замтитъ ея долгое отсутствіе.
Іосифъ задумчиво смотрлъ на нее.
— Вы не можете видть себя, графиня Рената, но въ эту минуту вы имете такое-же выраженіе лица, какъ тогда въ церкви de’Frari. У васъ глаза моей Изабеллы… Зачмъ суждено вамъ напоминать мн о невозвратно потерянномъ счастьи!..
Королева появилась въ дверяхъ, Іосифъ пошелъ ей на встрчу, сдлавъ легкій поклонъ Ренат.

ГЛАВА VII.

Давно уже праздные и любопытные люди въ Версал не имли столько пищи для безконечныхъ разсказовъ и предположеній. Театральныя новости, фернейскій философъ, американцы, отошли на задній планъ и уступили мсто толкамъ о загадочномъ появленіи графини Дюбарри, которые тмъ боле усилились, что королева отдала строгій приказъ не касаться этого непріятнаго для нея происшествія. Придворные перешептывались и переговаривались между собою, какъ будто дло шло о тайномъ заговор или вооруженной помощи американцамъ, которая должна была остаться тайной для англійскаго посланника, лорда Сеймура. Одинъ графъ Арембергъ исполнилъ приказаніе королевы и былъ молчаливе всхъ, хотя могъ сообщить самыя врныя извстія о случившемся. У него былъ такой пасмурный и недовольный видъ, что его друзья единогласно ршили, будто онъ проигралъ большую сумму въ карты или потерплъ неудачу въ любви. Между тмъ, причина его угрюмости была совсмъ иная. Уходя съ площади, онъ твердо ршился послать на слдующее утро вызовъ графу Эрбаху. Какое значеніе могла имть для него дуэль? до сихъ подъ онъ выходилъ на поединокъ въ такомъ-же веселомъ настроеніи духа, какъ на праздникъ, и на всхъ, въ которыхъ ему приходилось участвовать, счастье было постоянно на его сторон. Но теперь онъ впервые испыталъ незнакомое для него чувство страха, пугало ли его новое свиданіе съ графомъ Эрбахомъ, или ему представлялось нчто другое, что наводило его на мысль о смерти? Онъ провелъ безсонную ночь и ршилъ отказаться отъ поединка, чтобы найти другіе способы мести. Только мучительныя страданія и медленная гибель ненавистнаго человка могли удовлетворить его. Онъ не задавалъ себ вопроса о причинахъ своей ненависти, но у него на сердц лежалъ тяжелый гнетъ и онъ думалъ отдлаться отъ него уничтоженіемъ графа Эрбаха.
Въ это время въ Версал праздникъ слдовалъ за праздникомъ, веселыя аркадскія игры костюмированныхъ придворныхъ дамъ и кавалеровъ не могли быть нарушены злобой единичной личности. Никто не думалъ о печальной будущности, если иногда и слышался голосъ Кассандры, какъ нкогда въ Тро, и Жоселенъ Рошфоръ изрекалъ свои пророчества, то они не производили никакого впечатлнія, потому что въ Версал вс считали виконта сумасшедшимъ.
Въ небольшомъ замк маркиза Валь д’Омброне, въ окрестностяхъ Буживаля, шли дятельныя приготовленія къ ожидаемому посщен!’ германскаго императора. Хотя замокъ по своей оригинальной архитектур и изящному убранству могъ удовлетворить самый прихотливый вкусъ, но дворецкій тмъ не мене былъ заваленъ работой, такъ какъ все нужно было вычистить и исправить заново. Всмъ было извстно, что императоръ желаетъ сохранить строгое инкогнито и что почетъ, который ему оказывали при посщеніи публичныхъ зданій, скоре раздражалъ его, нежели доставлялъ удовольствіе. Въ виду этого маркизъ, не смотря на свою любовь къ роскоши и тщеславное желаніе блеснуть своими архитектурными познаніями, долженъ былъ поневол отказаться отъ своей первоначальной мысли построить большую тріумфальную арку у входа въ замокъ. Посл Долгихъ колебаній, онъ ршилъ только украсить ворота гирляндой изъ листьевъ, среди которой подъ лавровой вткой была сдлана надпись изъ цвтовъ: ‘Josepho secundo, principi optimo maximo’.
Эта надпись потребовала глубокихъ соображеній со стороны маркиза, который былъ такъ занятъ ею и разными другими заботами, что въ сущности былъ очень доволенъ, что Корона пожелала провести утро въ Люсьенн. Ея отсутствіе избавляло его отъ лишней помхи, вмст съ тмъ, онъ надялся, что неожиданность благодтельно подйствуетъ на ея талантъ и что она будетъ пть съ такимъ же неподражаемымъ совершенствомъ, какъ въ Нюренберг.
Эта надежда могла не осуществиться, но маркизъ оказывалъ большую услугу Корон, оставляя ее въ Люсьенн, гд она могла на свобод предаться своимъ воспоминаніямъ о прошломъ вечер. Праздникъ королевы, бгство изъ саду, неожиданное свиданіе съ графомъ Эрбахомъ — такъ занимали ее, что въ разговорахъ съ своей новой пріятельницей она постоянно говорила объ этомъ, припоминая разныя подробности.
Графъ Эрбахъ и Бухгольцъ проводили ихъ изъ дома Бланшара въ Люсьеннъ. Об женщины едва обмнялись съ ними нсколькими словами во время дороги, такъ какъ все еще находились подъ впечатлніемъ грозившей имъ опасности, которая могла имть печальныя послдствія для графини Дюбарри. Эрбахъ не могъ подавить въ себ непріятнаго ощущенія при вид усилившейся дружбы Короны съ графиней. Онъ заботился не о себ и былъ чуждъ всякихъ предразсудковъ, когда дло касалось его лично, но его безпокоила судьба молодой двушки. Если случай или страсть заставятъ женщину выйти изъ тсныхъ рамокъ ея положенія, то въ большинств случаевъ возвратъ къ прошлому становится для нея невозможнымъ. Пройдетъ много времени, прежде чмъ она найдетъ необходимое равновсіе въ круговорот свободной жизни, избранной ею. До сихъ поръ вс попытки графа вывести Корону на торный путь и доставить ей приличное положеніе въ свт кончались полной неудачей. Онъ не зналъ, какого рода помощь можетъ оказать императоръ въ данномъ случа и угодно ли будетъ королев принять молодую двушку подъ свое покровительство…
Корона была слишкомъ неопытна, чтобы предаваться подобнымъ размышленіямъ. До этого она никогда не слыхала имени графини Дюбарри, а маркизъ д’Омброне отзывался о ней съ уваженіемъ. Поведеніе Жанны въ саду оскорбило ее, но подъ вліяніемъ искренней симпатіи, которую она чувствовала къ своей новой знакомой, ей удалось уврить себя, что графиня должна была вести себя такимъ образомъ, чтобы обмануть шпіоновъ. Приключеніе съ Арембергомъ еще боле сблизило ихъ. Сколько поводовъ къ откровенности, сердечнымъ изліяніямъ, клятвамъ въ вчной дружб, на которыя такъ щедра беззаботная молодежь! Графиня съ своей стороны, изъ боязни, что какое нибудь случайное обстоятельство или неосторожно сказанное слово можетъ набросить на нее тнь въ глазахъ Короны, отдала строгій приказъ прислуг не впускать никого въ этотъ день за порогъ Люсьенна.
Вечеромъ пріхала карета, посланная маркизомъ, и отвезла Корону въ Буживаль. Перемны въ дом и растерянный видъ маркиза не ускользнули отъ ея вниманія, но она не ршилась разспрашивать о причин, такъ какъ ея покровитель приложилъ палецъ ко рту въ знакъ молчанія при первомъ ея возглас удивленія.
На слдующее утро тайна обнаружилась. Яркое весеннее солнце разбудило Корону ране обыкновеннаго и привлекло въ садъ. Она знала, что маркизъ никогда не выходилъ утромъ изъ своей комнаты, и потому очень удивилась, когда увидла его передъ разукрашенными воротами.
— Превосходно! восхитительно! бормоталъ онъ вполголоса, прижимая руку къ сердцу и длая театральный жестъ къ небу другой рукой.— Что значатъ земныя наслажденія и почести передъ радостнымъ сознаніемъ художника, довольнаго своимъ произведеніемъ!
— Что съ вами, маэстро? спросила Карона, подходя сзади и закрывая ему глаза руками.— Не видите ли вы богиню, сходящую съ облаковъ, какъ тогда въ Нюренберг? Для кого повсили вы эти прекрасные внки? Не ожидаете ли вы Антоніо Росси?.. Помните, что вы можете возбудить мою зависть…
— Или, врне сказать, любопытство! возразилъ улыбаясь маркизъ, польщенный именемъ маэтро и освобождаясь отъ ея рукъ.— Что за странное стеченіе обстоятельствъ! Впрочемъ, можно ли удивляться чему нибудь, когда дло касается такой божественной пвицы, какъ вы, Корона, и ея учителя, маркиза Валь д’Омброне. Подойдите сюда, чтобы солнце не мшало вамъ, и почитайте это!
Корона съ удивленіемъ прочла латинскую надпись.
— ‘Josepho secundo’, повторилъ за нею маркизъ.— Не лучше ли было написать: ‘Josepho ordine imperatorum secundo, humanitate primo?’
— Оставимъ это! возразила Корона.— Къ нашему императору ложно было бы скоре примнить стихи Расина:
‘Dans quelqu’ obscurit que le sort l’et fait natre,
Le monde en le voyant, et reconnu son matre’…
— Браво! воскликнулъ съ восхищеніемъ маркизъ.— Вы должны сказать ему эти стихи, когда онъ перейдетъ порогъ нашего дома. Только въ поз музы, моя дорогая, и съ внкомъ на голов. Я видлъ въ папскомъ музе статую, которая поразительно похожа на васъ, Корона. Но эти варвары готы отбили ей носъ. Вы будете еще прекрасне, потому что вы живое существо и можете пть…
Маркизъ остановился, смущенный веселымъ смхомъ Короны.
— Не сердитесь! сказала она наконецъ, сдлавъ надъ собой усиліе, чтобы казаться серьезной.— Объясните мн, что все это значитъ. Разв императоръ общалъ вамъ быть у васъ и разговаривалъ съ вами?
— Очень долго! Онъ назвалъ меня первымъ знатокомъ музыки въ Европ, распрашивалъ о васъ и возбудилъ этимъ зависть гордыхъ дамъ Тріанона. Сегодня монархъ будетъ отдыхать отъ заботъ правленія подъ деревьями нашего сада, а вы, Корона, пропоете ему псню мелодичне той, какую пли нимфы Виргилія…
— Вы хотите, чтобы я пла при император?
— Его присутствіе не должно стснять васъ. Онъ заране очарованъ вами! Если бы вы знали, съ какимъ интересомъ онъ слушалъ меня.
— Неужели вы все разсказали ему, маэстро?
— Онъ потребовалъ этого и я долженъ былъ исполнить его желаніе. Но что съ вами, вы чмъ-то встревожены?
— Вы сдлали нелпость, маэстро… Дай Богъ, чтобы вамъ не пришлось раскаяться. Однако, я пойду однусь, чтобы вы могли похвастаться вашей ученицей! Можетъ быть, въ послдній разъ…
Съ этими словами она поспшила въ домъ, маркизъ съ удивленіемъ смотрлъ ей вслдъ.
— Не думаетъ ли она, что императоръ увезетъ ее съ собой въ Вну? пробормоталъ онъ съ усмшкой. Тмъ не мене онъ не могъ отдлаться отъ опасенія, когда карета Іосифа остановилась у воротъ
Императоръ пріхалъ не одинъ, съ нимъ былъ графъ Эрбахъ.
— Что мы будемъ длать съ двушкой? спросилъ онъ Эрбахз, когда они подъзжали къ дому.— Мн пишутъ изъ Вны, что старый графъ Турмъ лежитъ на смертномъ одр въ Милан. Смерть отца дастъ нкоторую свободу Корон и я буду имть больше правъ вмшаться въ ея дла, но вмст съ тмъ увеличится и моя отвтственность.
Графъ Эрбахъ возразилъ, что въ данную минуту онъ не можетъ дать никакого совта, такъ какъ вопросъ этотъ требуетъ серьезнаго обсужденія.
Если бы его сердце было мене затронуто, то разумъ посовтовалъ бы ему поручить Корону покровительству его жены, которая пользовалась безупречной репутаціей. Она лучше чмъ кто нибудь могла бы оградить неосторожную, увлекающуюся двушку отъ новаго искушенія и поддержать ее. Но графъ Эрбахъ не напомнилъ императору о своемъ прежнемъ намреніи и былъ радъ въ душ, что тотъ, повидимому, забылъ о немъ. Его любовь къ Корон приняла эгоистичный характеръ и вс другія соображенія отступили на задній, планъ передъ страхомъ потерять любимую двушку.
Маркизъ встртилъ своего гостя въ одежд римскаго патриція, въ которой итальянская знать обыкновенно представлялась пап въ высокоторжественные дни. Странный садъ въ стил Людовика XV и еще боле вычурныя манеры хозяина и гирлянды цвтовъ съ ихъ. высокопарною надписью скоро возвратили Іосифу его хорошее расположеніе духа.
— Богин этого волшебнаго жилища, сказалъ онъ,— трудно будетъ превзойти васъ въ любезности, мой дорогой маркизъ. Она можетътолько усладить нашъ слухъ пніемъ. Въ этомъ саду не достаетъ соловья…
Они прошли мимо длиннаго ряда богато одтыхъ лакеевъ и вошли въ залу нижняго этажа. Здсь Корона должна была торжественно встртить императора, по желанію маркиза, сказать рчь и подать лавровый внокъ. Но, увидя графа Эрбаха, она забыла свою роль и преклонивъ колна передъ Іосифомъ, проговорила шутливымъ, полуумоляющимъ тономъ:
— Простите меня, ваше величество.
— Наконецъ-то мы поймали эту дикарку, возразилъ улыбаясь императоръ, поднимая молодую двушку.— Вы надлали намъ немало хлопотъ, фрейлейнъ. Графы Турмъ всегда отличались упрямствомъ, вы не представляете собой исключенія.
Маркизъ онмлъ отъ удивленія. Императоръ знакомъ съ его пвицей и обращается съ нею, какъ съ знатной двушкой!..
Если бы Ипполитъ Валь д’Омброне могъ взглянуть на себя въ зеркало въ эту минуту, то былъ бы пораженъ сходствомъ своей особы съ классическимъ героемъ венеціанскихъ комедій, осмяннымъ и одураченнымъ Панталоне.
Графъ Эрбахъ, видя его смущеніе, взялъ его подъ руку и разсказалъ ему въ короткихъ словахъ исторію Короны, поблагодаривъ за участіе, выказанное имъ молодой двушк.
— Да, онъ спасъ меня! воскликнула Корона, бросаясь неожиданно на шею маркиза.— Вы вправ благодарить его, кузенъ. Когда я очутилась въ самомъ несчастномъ положеніи и молила небо о помощи, Господь послалъ мн покровителя изъ глубины лса. Я не забуду того, что онъ сдлалъ для меня, и никогда не разстанусь съ нимъ!
Маркизъ, всегда строго соблюдавшій кодексъ придворныхъ приличій, въ первую минуту сдлалъ надъ собой невроятное усиліе, чтобы сохранить присутствіе духа, но слова. Короны настолько тронули его, что слезы полились по его морщинистымъ щекамъ.
— Моя дорогая дочь, проговорилъ онъ сквозь слезы, прижимая Корону къ своему сердцу,— не покидай меня! Какъ отлично устроимъ мы нашу жизнь! Ты будешь пть изъ всхъ оперъ, отъ Clemenza di Tito и кончая Армидой, и вс аріи этого нмецкаго варвара Глюка. Я готовъ со всмъ помириться, только не лишай меня счастья слышать твой серебристый голосъ и видть тебя.
Маркизъ въ эту минуту совершенно забылъ о присутствіи императора. Только теперь, когда ему представилась возможность потерять Корону, онъ почувствовалъ, насколько привязанъ къ ней, одна мысль о разлук казалась ему ужасне смерти. Разв она не была его ребенкомъ? Кто имлъ на нее боле правъ, нежели онъ? Разв родители и близкіе своей строгостью не вынудили ее къ бгству? Неужели кто нибудь можетъ заставить ее опять вернуться къ нимъ? Онъ считалъ это невозможнымъ и чувствовалъ въ себ мужество львицы, готовой защищать свое дтище съ опасностью жизни.
Корона поспшила прервать трогательную сцену и, вырвавшись изъ объятій маркиза, напомнила ему о присутствіи императора.
Валь д’Омброне окончательно растерялся и, не находя иного средства выйти изъ затрудненія, судорожно схватился за рукоятку своей шпаги.
— Успокойтесь, мой дорогой маркизъ! сказалъ Іосифъ.— Вы сердечно порадовали меня. Мы привыкли видть только маски, а не людей, такъ что намъ приходится благодарить тхъ, которые являются передъ нами такими, какіе они есть въ дйствительности. Позвольте обнять васъ и выразить то глубокое уваженіе, которое я чувствую къ вамъ.
Затмъ Іосифъ, чтобы дать маркизу время успокоиться, изъявилъ желаніе осмотрть его домъ. Когда они вошли въ музыкальную залу, Корона должна была пропть нсколько арій, маркизъ аккомпанировалъ ей съ большимъ искусствомъ на фортепьяно. Если она, по его мннію, недостаточно хорошо пла, то онъ гнвно качалъ годовой и бормоталъ сквозь зубы итальянскія проклятія, при боле удачныхъ нотахъ онъ бросалъ торжествующій взглядъ на императора и называлъ Корону какимъ нибудь нжнымъ эпитетомъ.
Когда кончилась послдняя арія и маркизъ всталъ съ своего мста, Іосифъ подошелъ въ Корон и взялъ ее за руку.
— Мн кажется, сказалъ онъ,— что не можетъ быть и рчи о томъ, какой путь должна избрать графиня. Кто обладаетъ такимъ талантомъ, тотъ стоитъ вн обыкновенныхъ обязанностей, а мы, простые смертные, должны до мр возможности уравнять ему путь, чтобы онъ, не сдерживаемый обычными заботами, могъ достичь своей высокой цли. Мой дорогой маркизъ, я поручаю вашему покровительству графиню Корону фонъ-Турмъ. Вы были добры къ ней, какъ отецъ, вы заботились о развитіи ея таланта, и поэтому лучше всхъ можете вести ее на новомъ избранномъ ею пути. Пусть молодая графиня разовьетъ свои необыкновенныя дарованія, но я позволяю себ посовтовать ей не задвать слишкомъ рзко чувства и взгляды людей, близкихъ ей по крови. Въ данномъ случа опять оправдывается мое давнишнее убжденіе, что для артистовъ было бы всего лучше, если бы они были совершенно одиноки на земл, потому что семейныя узы и отношенія мшаютъ свободному развитію таланта. Но все это одн мечты. Мы вс связаны извстными обязательствами. По всякомъ случа, первое, что мы должны сдлать, это ввести молодую двушку въ приличное общество, къ которому она принадлежитъ по рожденію. Если вы ничего не имете противъ этого, маркизъ, то я желалъ бы сегодня же представить вашу пріемную дочь королев.
— Королев! проговорила Корона съ смущеніемъ. Она не могла дать себ отчета, какое чувство было въ ней сильне въ эту минуту — радость или испугъ.
Она осталась наедин съ графомъ Эрбахомъ, такъ какъ императоръ и маркизъ вышли въ сосднюю комнату.
— Довольны ли вы? спросилъ графъ Эрбахъ.
Лицо его было настолько мрачно, что она, взглянувъ на него, хотла отвтить:— но вы недовольны этимъ, графъ! но не ршилась высказать своей мысли и молча протянула ему об руки.
Онъ заключилъ ее въ объятія и проговорилъ съ усиліемъ:
— Теперь вы увидите Ренату?
— Я разлюбила ее за то горе, которое она причинила вамъ…
Графъ Эрбахъ измнился въ лиц.
— Что съ вами? спросила Корона.
— Я не могу помириться съ мыслью, что прекрасная звзда, которой я поклонялся, опять исчезнетъ изъ моихъ глазъ.
— Но она, быть можетъ, навсегда вышла изъ мрака.
— Вы забываете, Корона, что не мракъ, а солнечное сіяніе длаютъ звзды невидимыми.
Между ними было опять нчто не досказанное. Рядомъ съ честолюбіемъ и надеждами на блестящую будущность, въ ея душ говорило другое чувство, въ которомъ она не могла дать себ яснаго отчета. Онъ молчалъ, изъ боязни сказать какое нибудь неосторожное слово, въ которомъ бы ему пришлось раскаяться.
— Графъ Эрбахъ! крикнулъ Іосифъ изъ сосдней комнаты.
Они торопливо пожали другъ другу руки и разстались.
Дв кареты одновременно выхали изъ замка. Въ одной изъ нихъ былъ императоръ съ графомъ Эрбахомъ, въ другой маркизъ и Корона. Передъ ними тянулась большая дорога, освщенная яркими лучами весенняго солнца.
Въ это же утро графиня Рената, посл продолжительнаго разговора,-простилась съ Маріей Антуанетой и ухала изъ Версаля. Королева съ трудомъ удерживалась отъ слезъ при неожиданной разлук съ любимой подругой, но должна была признать важность причинъ, побуждавшихъ Ренату къ отъзду.
Разговоръ съ императоромъ произвелъ глубокое впечатлніе на молодую женщину при ея тревожномъ нравственномъ состояніи. Душевное спокойствіе, къ которому она стремилась, было окончательно нарушено впродолженіе послднихъ дней. Обвиненія, которыя со всхъ сторонъ сыпались на ея мужа подъ видомъ состраданія къ ней, злобныя замчанія Лобковича, постоянно доставляли ей новыя мученія. Какъ охотно заступилась бы она за своего мужа, но ее удерживала мысль, что всякій могъ сказать ей: ‘зачмъ ушла ты отъ него, если онъ обладаетъ такими рдкими качествами?’ Слишкомъ поздно поняла она планы своего дяди. Онъ уговорилъ ее бросить мужа въ Венеціи и не подвергать себя оскорбительнымъ подозрніямъ въ неврности. Она повиновалась, хотя считала себя тогда виноватой, потому что личность императора произвела на нее боле глубокое впечатлніе, нежели могла позволить ея совсть. Это замтилъ и Лобковичъ, и теперь, очевидно, хотлъ воспользоваться ея прежнимъ увлеченіемъ для своихъ цлей. Но старый дипломатъ ошибся въ разсчет и слишкомъ поспшно открылъ передъ нею свои карты. Онъ надялся ослпить ее блестящей ролью, которую она можетъ играть при двор императора, но только возбудилъ въ ней глубокое недовріе и отвращеніе къ своимъ корыстнымъ цлямъ. Она должна была сказать себ: не для твоего счастья и душевнаго спокойствія, а ради своей личной выгоды, онъ оторвалъ тебя отъ мужа. Какъ осмливается онъ отождествлять ея вру и преданность церкви съ своими личными желаніями? Она принесла въ жертву свою любовь къ мужу въ интересахъ церкви, но не могла помириться съ мыслью, что она должна выказывать лицемрную любовь къ императору, къ которому въ данную минуту ничего не чувствовала, кром уваженія.
Іосифъ разоблачилъ передъ нею планы враговъ ея мужа. Она убдилась изъ его словъ, что ея собственная репутація сильно пострадала въ послдніе мсяцы. Ея дружба съ дядей давала поводъ думать, что она одобряетъ т мры, какія были приняты противъ графа Эрбаха. Она не протестовала противъ нихъ и сама должна была считать себя виноватой передъ судомъ высшей нравственности. Но разв причины, которыя заставили ее разстаться съ графомъ Эрбахомъ, давали право другимъ нападать на него! Она съ ужасомъ пришла къ сознанію, что побужденія ея сердца были неврно объяснены людьми, мнніемъ которыхъ она дорожила боле всего на свт. Факты были на-лицо, и могла ли она удивляться, если графъ Эрбахъ ненавидитъ ее, какъ своего врага, и презираетъ, какъ женщину, которая ради мести не останавливается передъ насиліемъ. Какъ должна была огорчить его печальная участь Гедвиги, смерть Рехбергера!.. Между тмъ, она не выказала ни малйшаго участія къ его горю, не написала ни одного слова утшенія. Графиня Дюбарри приняла къ себ въ домъ несчастнаго раненаго, найденнаго на улиц, даже не спрашивая его имени, а она, благочестивая, добродтельная Рената, не сдлала ни одного шага, чтобы защитить человка, котораго она нкогда любила всми силами своей души и продолжаетъ любить и до сихъ поръ. Неужели она, которая такъ гордилась своей высокой нравственностью, должна признать надъ собой превосходство падшей, всми презираемой женщины!
Первою ея мыслью было отправиться въ Прагу, чтобы освободить изъ заточенія несчастную Гедвигу. Въ ней проснулась такая лихорадочная энергія, что ея дядя, посл нсколькихъ неудачныхъ попытокъ отговорить ее, сказалъ ей съ сардонической улыбкой: ‘Длай, какъ хочешь, дитя мое! Считаю лишнимъ давать теб какіе либо совты, такъ какъ знаю заране, что ты не послушаешь меня!’ Дйствительно, противорчить ей значило потерять всякое вліяніе на нее, а князь Лобковичъ былъ слишкомъ опытенъ, чтобы сдлать такой промахъ. Внезапная ршимость Ренаты доказывала отсутствіе твердой воли, онъ видлъ немало примровъ подобныхъ порывовъ у людей съ слабымъ характеромъ, которые тотчасъ же исчезали и кончались ничмъ. Въ этомъ убждалъ его и ея поспшный отъздъ изъ Версаля. Лобковичъ былъ увренъ, что присутствіе императора смущаетъ Ренату и что она избгаетъ его, это давало ему надежду, что наступитъ день, когда она неожиданно для самой себя очутится въ его объятіяхъ.
Боле сильное противодйствіе встртила Рената со стороны королевы, которая не хотла разстаться съ своей любимицей. Весь гнвъ ея обрушился на графа Эрбаха, котораго императрица Марія Терезія называла злымъ геніемъ Іосифа. Его пріздъ былъ причиной того горя, какое ей приходилось испытывать теперь. Напрасно Рената старалась опровергнуть эти обвиненія, она принуждена была замолчать, чтобы еще боле не разгнвать королевы. Наконецъ, мало-по-малу, когда прошелъ первый порывъ гнва, настойчивость графини Эрбахъ заставила Марію Антуанету уступить ея желанію.
Но придворнымъ дамамъ пришлось много вынести въ это утро отъ дурнаго расположенія духа ея величества, такъ какъ он ничмъ не могли угодить ей. Подойдя къ зеркалу, она нашла безобразнымъ платье, которое сама выбрала за нсколько минутъ передъ тмъ, букетъ цвтовъ, поднесенный ей графиней Ламбалль, показался ей безцвтнымъ и некрасивымъ. Она замтила съ досадой, что если приколетъ его къ груди и наднетъ на голову соломенную шляпу, то будетъ имть видъ молочницы. Но вслдъ затмъ она приказала подать себ соломенную шляпу съ тремя павлиными перьями, и выбравъ нсколько цвтовъ изъ букета, приколола ихъ къ своему поясу. Дурное расположеніе духа навело ее на мысль сдлать прогулку по саду съ своими придворными дамами.
Солнечные лучи просвчивали золотистыми искрами сквозь листья кустарниковъ, въ красивыхъ куртинахъ благоухали цвты въ пестромъ великолпіи красокъ, съ безоблачнаго неба дулъ теплый втеръ и колебалъ втви деревъ. Стройныя женскія фигуры появлялись въ одной алле и исчезали въ другой, время отъ времени слышался веселый смхъ и нарушалъ тишину величественнаго королевскаго сада.
— Полюбуйтесь на нимфъ этого волшебнаго жилища, сказалъ Іосифъ, обращаясь къ графу Эрбаху, когда они сошли съ площадки передъ дворцомъ и повернули въ аллею, гд королева сла на скамейку у статуи Аполлона.
— Но между ними есть и жестокія нимфы! подумалъ графъ Эрбахъ, взилянувъ съ участіемъ на Корону, которая шла подъ руку съ маркизомъ. Онъ боялся суровой встрчи со стороны королевы не за себя лично, а за беззаботную двушку, ожидавшую этого свиданія съ такимъ радостнымъ нетерпніемъ.
Сопровождавшій ихъ камергеръ подошелъ къ групп придворныхъ дамъ и обмнялся нсколькими словами съ принцессой Ламбалль, которая поспшила передать его докладъ королев. Марія Антуанета поднялась со скамейки и сдлала шагъ на встрчу своему брату. На ней было одто зеленое платье съ блыми полосками, богато убранное кружевами, къ груди былъ приколотъ зеленый шелковый бантъ, затканный золотыми лиліями, концы котораго разввались отъ втра.
Корона, графъ Эрбахъ и маркизъ д’Омброне остановились въ почтительномъ отдаленіи, въ ожиданіи, пока ея величеству угодно будетъ обратить на нихъ вниманіе.
— Я никакъ не ожидалъ, что застану васъ въ саду въ такой ранній часъ — сказалъ Іосивъ, поздоровавшись съ сестрой.
Марія Антуанета цлое утро отыскивала предлогъ, чтобы излить на комъ нибудь свое дурное расположеніе духа. Іосифъ явился очень кстати съ своими спутниками. Сердце подсказало ей, что красивая двушка, стоящая подъ деревомъ,— Корона Турмъ, а графа Эрбаха она уже видла въ Версал и помнила его наружность. Оба были одинаково ненавистны ей въ эту минуту, потому что изъ-за нихъ ей пришлось разстаться съ Ренатой. Кто приглашалъ ихъ въ Парижъ? Зачмъ нарушили они спокойствіе двора своимъ неожиданнымъ пріздомъ?— Теперь они явились въ Тріанонъ, въ надежд, что я удостою ихъ милостивымъ взглядомъ, подумала Марія Антуанета съ чувствомъ гордаго самодовольства и ршила разыграть передъ ними роль недовольной и оскорбленной королевы.
— Насъ огорчили сегодня, и мы отправились въ садъ для развлеченія, сказала она, обращаясь къ Іосифу. Философы совтуютъ искать утшенія въ природ, если люди сдлали намъ зло.
— Разумется! но они не совтуютъ являться къ алтарю богини съ гнвомъ въ сердц, такъ какъ въ противномъ случа природа не доставитъ намъ никакого утшенія. Только тотъ способенъ цнить уединеніе, кто отказался отъ всхъ радостей жизни. Зная веселый характеръ моей сестрицы, я увренъ, что бесда съ хорошими людьми скоре можетъ развлечь ее, нежели таинственный шепотъ листьевъ.
— Вы хотите доставить мн удовольствіе вашимъ обществомъ, Іосифъ. Мн остается только поблагодарить васъ за любезность.
Съ этими словами она бросила высокомрный взглядъ на группу, стоявшую подъ кленомъ.
— Я вижу, вы не одинъ. Но, по моему мннію, не стоитъ знакомиться съ новыми людьми.
— Такую же фразу я слышалъ отъ нашего великаго противника, прусскаго короля Фридриха, но я не ожидалъ, что моя сестра, несмотря на молодость, обладаетъ печальною мудростью его лтъ. Прошу прощенія у французской королевы, что я на минуту нарушилъ ея мизантропическое настроеніе духа. Господа, которымъ я покровительствую, можетъ быть найдутъ боле благопріятный случай представиться ея величеству.
— Я желаю видть ихъ, сказала она, съ досадой вставая съ мста и сдлавъ нсколько шаговъ къ дереву, подъ которымъ стояла Корона съ графомъ Эрбахомъ и маркизомъ.
Іосифъ шелъ съ нею рядомъ.
— Я покровительствую этимъ людямъ! сказалъ онъ тихимъ, но ршительнымъ голосомъ.
Камергеръ сдлалъ знакъ, чтобы они подошли ближе.
Марія Антуанета остановилась, она держала себя величественно, какъ всегда, но въ ея лиц не было и тни доброты и благоволенія, она прищурила глаза отъ солнца, что придавало ей еще боле суровый и строгій видъ.
— Не робйте! шепнулъ Іосифъ Корон, затмъ, обращаясь къ своей сестр, добавилъ:— позвольте представить вашему величеству талантливую пвицу, графиню, Корону фонъ-Турмъ. Надюсь, что вы не откажете ей въ своемъ высокомъ покровительств.
Марія Антуанета, не отвчая на низкій поклонъ Короны, смряла ее взглядомъ съ головы до ногъ. Такъ вотъ соперница ея любимицы! Сравнительно съ Ренатой, Корона показалась ей невзрачна и дурна собой.
— Мы много слышали похвалъ вашему пнію, сказала она,— но также много дурнаго о вашихъ приключеніяхъ. Надюсь, что находясь при нашемъ двор, вы позаботитесь о возстановленіи вашей репутаціи.
— Я не ожидала, что мои враги успли очернить меня въ глазахъ вашего величества, отвтила Корона.
— У васъ нтъ враговъ между нашими приближенными, графиня, возразила королева высокомрнымъ тономъ, и повернувшись къ маркизу, поздоровалась съ нимъ ласковымъ жестомъ руки.
— Кто этотъ господинъ? спросила она вполголоса Іосифа, указывая глазами на Эрбаха.
— Позвольте представить вамъ моего друга, графа Эрбаха, сказалъ Іосифъ.
— Графъ Эрбахъ! воскликнула Марія Антуанета съ видомъ удивленія.— Насъ постоянно увряютъ, что Тріанонъ лучше Люсьенна, но графъ повидимому не раздляетъ этого мннія.
— Люсьеннъ занялъ меня, какъ любопытная страница изъ исторіи прошлаго, здсь я поклоняюсь настоящему и вижу въ немъ вс задатки великой будущности.
— Разв графъ Эрбахъ такой любитель старины? замтила улыбаясь королева.
— Когда солнце будущаго недоступно намъ и ослпляетъ своимъ блескомъ, мы невольно обращаемся къ мраку прошлаго.
— Браво! воскликнулъ со смхомъ Іосифъ.— Васъ можно поздравить, сестра! Вы превратили этого угрюмаго чешскаго дворянина въ льстиваго придворнаго.
Королева обратилась къ Корон:
— Что вы намрены длать съ собой, графиня? спросила она.
— Если ваше величество не измнитъ ршеніе императора, то я просила бы дозволенія остаться у моего пріемнаго отца, маркиза Валь д’Омброне.
— Я ничего не имю противъ этого въ данную минуту. Императоръ между тмъ переговоритъ съ вашими родными, чтобы вы имли возможность вернуться къ нимъ.
— Она желаетъ вернуться въ Вну знаменитой пвицей, отвтилъ Іосифъ,— и надется получить первый лавровый внокъ въ Париж. Она сочла бы его пріобртеннымъ на-половину, если бы вы общали ей свое покровительство.
— Я не знаю, насколько оно можетъ помочь графин, но ради васъ мы готовы забыть прошлое и будемъ милостивы къ ней.
— Позвольте выразить вамъ мою благодарность, ваше величество, отвтила Корона.— Если вы будете милостивы ко мн, то это всего скоре побудитъ моихъ родныхъ помириться со мною.
— О какихъ родныхъ говорите вы? спросила королева, бросивъ строгій взглядъ на Эрбаха.— Если вы намекаете на графиню Ренату, то эта благородная женщина глубоко огорчена вашимъ поведеніемъ, но, по своей безконечной доброт, готова простить всмъ, причинившимъ ей горе… Два часа тому назадъ она ухала отъ насъ съ твердымъ намреніемъ вернуться въ Австрію.
Съ этими словами королева, сдлавъ легкій поклонъ постителямъ, направилась къ своему прежнему мсту у статуи Аполлона. Она шла медленнымъ шагомъ, какъ бы ожидая, что императоръ пойдетъ за нею, но Іосифъ, подозвавъ къ себ маркиза д’Омброне, разговаривалъ съ нимъ вполголоса.
Корона едва удерживалась отъ слезъ, между тмъ какъ лицо графа Эрбаха казалось веселе обыкновеннаго. Онъ подалъ руку Корон и повелъ ее обратно по алле, по которой они пришли. За ними шелъ маркизъ и мысленно благословлялъ судьбу, что она избавила его пріемную дочь отъ свиданія съ ‘богомолкой’, какъ онъ называлъ Ренату.

Конецъ второй части.

Часть третья.

ГЛАВА I.

Въ день поминовенія всхъ усопшихъ, Григорій Гасликъ, отслуживъ обдню, обратился къ своей паств съ грозной проповдью, изображая въ яркихъ краскахъ ужасы ада и мученія чистилища, отъ которыхъ бдныя души могли быть избавлены только молитвами церкви и заступничествомъ святыхъ. Прихожане Таннбурга были глубоко потрясены пламеннымъ краснорчіемъ священника, лица женщинъ приняли печальное и сосредоточенное выраженіе, мужчины молча разошлись по домамъ, не останавливаясь на маленькой площади передъ церковью, гд они обыкновенно собирались посл обдни для дружеской бесды.
Кладбище мало-по-малу опустло, только мстами стояли группы женщинъ и дтей и съ любопытствомъ смотрли на Зденко, который сидлъ на свжей могил своего отца, закрывъ лицо своими широкими руками.
Выла поздняя осень. Быстро падали желтые и красноватые листья съ деревьевъ, черне казалась зелень сосенъ, покрывавшихъ холмъ, на которомъ стоялъ замокъ. По временамъ ярко золотистый лучъ послобденнаго солнца прорывалъ мглу осенняго воздуха и освщалъ деревья, верхнія окна и крышу замка.
Зденко отнялъ руки отъ лица и бросилъ мрачный взглядъ на шиферную крышу замка, которая виднлась между вершинами сосенъ, затмъ на высокую башню изъ желтовато-сраго песчаника, добытаго изъ саксонскихъ горъ. Башня была почти окончена. Не смотря на пророчество священника, ни буря, ни молнія не разрушили ее, и черезъ дв-три недли графъ Эрбахъ намревался праздновать окончаніе постройки. Зденко долго смотрлъ на нее мрачнымъ неподвижнымъ взглядомъ. Гнвъ и страхъ наполняли его душу. Гд была Гедвига Рехбергеръ? Никто въ замк и въ дом священника не могъ дать ему отвта на этотъ вопросъ. Когда шли переговоры о поимк бглецовъ, двушка была почти общана ему, Гасликъ краснорчиво доказывалъ ему, что въ случа смерти отца, Гедвига очутится въ такомъ безпомощномъ положеніи, что не колеблясь приметъ католичество и согласится выйти замужъ за него, какъ самаго богатаго крестьянина въ деревн. Онъ приходилъ въ бшенство при одномъ воспоминаніи объ этой исторіи, такъ какъ ему казалось несомнннымъ, что онъ разыгралъ роль дурака, пока нуждались въ немъ, за нимъ ухаживали и водили за носъ всевозможными общаніями.
Старикъ Рехбергеръ умеръ, а Гедвига не сдлалась его женой, Гасликъ солгалъ, увряя его, что графъ держитъ двушку въ своихъ франконскихъ помстьяхъ въ качеств своей любовницы. Въ конц октября графъ Эрбахъ вернулся въ Таннбургъ, но безъ Гедвиги. Сколько ни разспрашивалъ Зденко слугъ, сопровождавшихъ графа въ путешествіи, онъ ничего не могъ узнать о двушк, исчезнувшей такимъ таинственнымъ образомъ.
Въ мрачной и запуганной душ крестьянина, Гедвига являлась единственной свтлой точкой въ окружавшемъ его туман. Богу угодно было отнять ее у него. Какую пользу принесли его молитвы, посщенія церкви, сдланныя имъ пожертвованія! Святые приняли его восковыя свчи, но не исполнили его просьбы. Страхъ, который, онъ чувствовалъ къ невидимому божеству, еще больше усилился, воображеніе рисовало ему ужасающую картину мученій, ожидавшихъ его въ будущей жизни, въ настоящей онъ видлъ только разрушеніе всхъ своихъ плановъ и надеждъ. Все это увеличивало его ожесточеніе и доводило до бшенства. Смерть отца сдлала его самымъ богатымъ крестьяниномъ Таннбурга. Услужливая молва приписывала ему еще большее богатство, нежели то, какое ему досталось въ дйствительности, между прочимъ, ходили слухи, что у него скрытъ кладъ подъ яблоней. Когда говорили объ этомъ Зденко, онъ пожималъ плечами и бормоталъ проклятія, называя своихъ сосдей завистливыми дураками. Но т же мысли о скрытыхъ горшкахъ съ золотыми и серебряными гульденами приходили ему въ голову, когда онъ сиживалъ цлые часы на могил отца, предаваясь мрачному раздумью. Ему казалось, что земля раскрывается и передънимъ блеститъ золото, но вслдъ затмъ наступало печальное разочарованіе. Когда онъ присматривался ближе, то золото исчезало безслдно. Не мене мучило его то обстоятельство, что графъ, вернувшись въ замокъ, въ тотъ же день постилъ его умирающаго отца и долго бесдовалъ съ нимъ наедин. Зденко не хотлъ видть въ этомъ, факт проявленія человколюбія и былъ убжденъ, какъ и вс другіе крестьяне въ деревн, что между графомъ и старикомъ существуетъ какая-нибудь особенная тайна. Священникъ при своемъ религіозномъ усердіи готовъ былъ отказать умирающему въ миропомазаніи за его близкія сношенія съ еретикомъ, и только мысль лишиться нсколькихъ обденъ, которыя Зденко закажетъ по своемъ гршномъ отц, привела его въ боле миролюбивое настроеніе.
Въ деревн давно смотрли на Зденко, какъ на угрюмаго и упрямаго человка, жестокаго къ бднымъ и къ своимъ работникамъ, но посл смерти стараго Непомука его стали считать немного помшаннымъ. Сосди предполагали, что онъ сдлался искателемъ клада, молодыя двушки, все еще мечтавшія выйти за него замужъ ради его денегъ, завидовали Гедвиг и утверждали, что она свела его съ ума своимъ кокетствомъ. Между тмъ, Зденко, не находя нигд покоя, проводилъ цлые дни въ лсу и на могил своего отца и тщательно избгалъ людскаго общества.
Когда кладбище окончательно опустло, онъ поспшно всталъ съ могилы, застегнулъ на вс пуговицы длиннополое воскресное платье и, нахлобучивъ шляпу на взъерошенные волосы, вышелъ изъ ограды.
Между тмъ, крестьяне, опомнившись отъ впечатлнія утренней проповди, мало-по-малу собрались въ шинк и шумно бесдовали за стаканомъ вина. Ихъ громкій говоръ и крики непріятно раздавались въ ушахъ Зденко и заставили его ускорить шагъ. Благодаря этому, онъ скоро очутился на большой дорог, ведущей въ сосднюю деревню вдоль опушки лса, лежащаго въ сторон и отдленнаго рвомъ и полемъ. Солнце стояло низко на горизонт, его красноватые лучи просвчивали сквозь деревья, лишенныя листьевъ, и казались особенно яркими среди сроватаго колорита наступившихъ сумерекъ.
— Это отраженіе пламени чистилища! подумалъ съ ужасомъ Зденко, свернувъ съ дороги съ такой быстротой, что едва не сшибъ съ ногъ пшехода, попавшагося ему на встрчу. Это былъ Григорій Гасликъ.
— Что ты, ослпъ, дуралей? крикнулъ приходскій священникъ сердитымъ голосомъ, схвативъ его за руку.— Налетаетъ на людей, какъ дикій быкъ! Зачмъ только Господь даетъ глаза такимъ людямъ! о разум и говорить нечего: его никогда и не было.
— Ваше преподобіе!.. пробормоталъ испуганный Зденко дрожа всмъ тломъ, какъ будто его поймали на мст преступленія.
— Очень радъ, что мн удалось наконецъ увидть тебя наедин! продолжалъ священникъ тмъ же гнвнымъ тономъ.— Ты, пріятель, не былъ у меня на исповди съ самой Пасхи!.. Ты, вроятно, хочешь прямо отправиться въ геенну огненную, съ душой обремененной смертными грхами, завистью, гнвомъ и лнью! Но я, какъ добрый пастырь, отыскиваю пропавшую овцу, чтобы вернуть ее въ стадо. Отвчай мн: разв такъ ведетъ себя хорошій католикъ, человкъ съ порядочнымъ состояніемъ, который долженъ служить для другихъ, примромъ благочестія, страха Божія и трудолюбія? а ты вмсто этого шатаешься безъ дла съ утра до ночи! Неужели ты воображаешь, что Господь не можетъ отнять у тебя гульдены, которые накопилъ твой отецъ? Говорятъ, что ты ведешь богохульныя рчи противъ святыхъ и хочешь предаться діаволу… Пойми, оселъ, что ты уже давно въ его власти!
Гасликъ остановился, чтобы перевести духъ и выслушать отвтъ крестьянина. Но Зденко упорно молчалъ и только сильне надвинулъ на глаза своею шляпу.
— Что ты, оглохъ, что ли? разразился вновь священникъ.— Погоди немного, трубный звукъ страшнаго суда скоро откроетъ теб уши. Или твое сердце настолько покрылось плсенью грха, что ни одна искра благочествія не можетъ проникнуть въ него? А хочешь ли знать причину временной и вчной гибели, на которую ты добровольно обрекаешь себя? Вся причина въ томъ, что тебя соблазняетъ развратная жизнь! Изъ-за нея ты готовъ забыть святую церковь, всемогущаго Бога, твоего отца, который мучится въ чистилищ, и наконецъ самого себя! Тебя свела съ ума Гедвига Рехбергеръ, безстыдная женщина съ наглыми глазами, невста сатаны, которая не разъ помогала графу въ его чародйствахъ.
— Не браните ее! возразилъ крестьянинъ глухимъ голосомъ, сдвигая шляпу на затылокъ.
Гасликъ не былъ трусливъ, но онъ невольно смутился передъ свирпымъ взглядомъ черныхъ глазъ, которые были устремлены на него.
— Не браните Гедвигу! повторилъ Зденко.— Вспомните, святой отецъ, что вы общали мн ее передъ распятіемъ въ вашей комнат… Если бы не я, то вашъ калка писарь…
Онъ замолчалъ изъ боязни раздражить священника.
— Глупая болтовня! возразилъ Гасликъ, приходя въ себя.— Я не хочу больше слышать этой старой исторіи. Если я принялъ твои услуги, то потому, что считалъ тебя за искренняго поборника церкви. Но Господь отвергъ тебя, потому что видлъ твое сердце, исполненное гнва, высокомрія, грховной похоти, и наказалъ въ томъ, что для тебя дороже всего на свт.
— Лицемръ! обманщикъ! крикнулъ Зденко, схвативъ священника за плечи въ порыв ярости.— Куда двали вы ее? Гд она? Вы спрятали ее въ монастырь? Всхъ васъ нужно переколотить и сжечь ваши монастыри…
— Удержи свой языкъ, безбожникъ! крикнулъ Гасликъ въ свою очередь, собравъ все свое присутствіе духа.— Еще новый еретикъ въ нашемъ приход! Будь ты проклятъ за твои богохульства! Анаема! Eilius perditionis, anathema sit in aeternum! Чаша небеснаго терпнія переполнилась! Мечъ правосудія поразитъ тебя на этомъ свт, а въ будущемъ ты будешь горть на вчномъ огн…
Оживленная рчь Гаслика, страхъ церковнаго проклятія и латинскія непонятныя слова подйствовали потрясающимъ образомъ на суеврнаго крестьянина. Руки его опустились, онъ робко оглянулся, услыхавъ за собой стукъ колесъ.
По дорог халъ почтовый экипажъ. Гасликъ отошелъ въ сторону и слъ на камень, недовольный тмъ, что помшали его рчи, и въ то же время любопытствуя узнать, кто детъ въ замокъ. Зденко хотлъ воспользоваться удобнымъ случаемъ и обратиться въ бгство, но увидя издали графа Эрбаха съ охотничьей собакой и ружьемъ на плеч, остановился въ нершимости посреди дороги.
Графъ, замтивъ экипажъ, ускорилъ шагъ, собака бросилась къ лошадямъ съ громкимъ лаемъ.
Изъ опущеннаго окна кареты выглянула мужская голова. Это былъ патеръ Ротганъ. Гасликъ очень удивился, когда увидлъ его, такъ какъ уже нсколько мсяцевъ не имлъ о немъ никакихъ извстій. Онъ зналъ только, что патеру поручили привести въ порядокъ библіотеку Клементинума въ Праг и что онъ окончательно предался сатан въ образ свтскаго правительства. Что могло привести его назадъ въ Таннбургъ? Не приглашеніе ли графа Эрбаха?..
Лошади остановились. Патеръ Ротганъ вышелъ и помогъ выйти молодой женщин, сидвшей въ карет.
Священникъ всталъ съ мста. Любопытство его было возбуждено въ высшей степени.
Онъ увидлъ стройную женскую фигуру съ роскошными блокурыми волосами, на которые былъ надтъ чепчикъ съ розовыми разввающимися лентами.
Зденко хотлъ вскрикнуть: ‘Гедвига’! но слово это замерло у него въ горл. Онъ упалъ на колни, помертввъ отъ испуга, какъ будто увидлъ передъ собою привидніе.
Послдній лучъ заходящаго солнца освтилъ серьезное лицо молодой двушки, которое казалось такимъ же цвтущимъ, какъ и прежде, только губы были крпче сжаты и надъ бровями обозначилась рзкая морщина.
Она молча поцловала руку подошедшаго къ ней графа, обливаясь горячими слезами.
— Успокойся, дитя мое! сказалъ графъ, бросивъ недоврчивый взглядъ на священника, который оставался въ почтительномъ разстояніи, но весь превратился въ слухъ и зрніе.
Графъ пожалъ руку патеру. Гасликъ не могъ понять, что они говорили между собой, но вслдъ затмъ онъ ясно разслышалъ слова патера:
— Ваше сіятельство, сказалъ онъ,— графиня Рената приказала мн передать вамъ свой сердечный привтъ. Она намревалась сама привезти въ Таннбургъ бдную двушку, на долю которой выпало столько тяжелыхъ испытаній, но ея болзненное состояніе…
Гасликъ не дослышалъ конца фразы благодаря топоту лошадей.
— Вы остановитесь у меня въ замк, сказалъ графъ Эрбахъ,— только знайте, что я васъ не отпущу изъ Таннбурга раньше недли.
Гедвига и патеръ Ротганъ сли въ карету, которая быстро покатилась къ замку. Графъ Эрбахъ остался на дорог и пошелъ медленнымъ шагомъ въ ту сторону, гд стоялъ священникъ.
— Какова честь! подумалъ -Гасликъ, но вмст съ тмъ сердце его безпокойно забилось.— Графиня хочетъ вернуться къ мужу!.. Неужели они помирились! Можно ли разсчитывать на постоянство великихъ міра сего, подумалъ онъ съ досадой.— Если Лобковичъ и старуха Турмъ измнили мн, то я пропалъ!.. Святой Непомукъ, по моги мн!
Гасликъ вынулъ табакерку и взялъ щепотку табаку, чтобы придать себ бодрости. При этомъ онъ вопросительно взглянулъ на крестьянина.— Не призвать ли его въ свидтели? спрашивалъ онъ себя.— Кто знаетъ, о чемъ графъ намренъ бесдовать со мной!..
Зденко стоялъ на колняхъ у дороги передъ деревянной статуей Богородицы съ Предвчнымъ Младенцемъ на рукахъ и усердно молился. Когда карета поравнялась съ нимъ, онъ бросилъ робкій взглядъ на свою возлюбленную, чтобы убдиться, дйствительно ли она живой человкъ, а не привидніе. ‘Да, это Гедвига!’ пробормоталъ онъ. ‘День суда cfeopo наступитъ для меня!..’ За полчаса передъ тмъ онъ ропталъ на Бога и святыхъ, называлъ священника обманщикомъ, а теперь стоялъ у образа Богородицы, въ надежд найти душевный покой.
— Добрый вечеръ, г-нъ Гасликъ! сказалъ графъ, подходя къ священнику и отвчая на его подобострастный поклонъ- едва замтнымъ движеніемъ головы.
Хотя Гасликъ считалъ себя великимъ поборникомъ церкви и громилъ съ каедры богатства и привилегіи дворянъ, безсмертную душу которыхъ разъдаетъ грхъ и невріе, но тмъ не мене роблъ ври встрч съ знатными людьми, гордость его переходила въ униженіе и рабскую угодливость. Въ подобныхъ случаяхъ, возвращаясь домой, онъ обыкновенно называлъ себя трусомъ и рабомъ тщеславія и говорилъ себ въ утшеніе, что ‘духъ бодръ, а плоть немощна’. Сегодня же эта слабая сторона его натуры проявилась тмъ сильне, что онъ чувствовалъ себя виноватымъ передъ графомъ.
— Честь имю засвидтельствовать мое почтеніе вашему сіятельству! проговорилъ торопливо Гасликъ.— Вы изволили прогуливаться въ лсу? У насъ отличная погода, несмотря на позднюю осень.
Графъ Эрбахъ не счелъ нужнымъ отвтить на послднія слова.
— Вы видите, пріхала Гедвига Рехбергеръ, сказалъ онъ. -Благодаря стараніямъ моей жены и почтеннаго патера Ротгана, намъ удалось, наконецъ, вырвать бдную двушку изъ монастыря урсулинокъ, гд она томилась въ заточеніи.
Холодный потъ выступилъ на лбу Гаслика отъ страха. Идя рядомъ съ графомъ, онъ тяжело ступалъ своими высокими неуклюжими сапогами. Онъ уже три раза вынималъ табакерку изъ своего кармана и, не сознавая того, что длаетъ, снова пряталъ ее.
— Да, Гедвига Рехбергеръ… началъ онъ заикаясь,— ваша благочестивая супруга… почтенный патеръ Ротганъ…
— Я считалъ нужнымъ заявить вамъ объ этомъ, сказалъ графъ Эрбахъ, прерывая его,— потому что счастливый исходъ этой печальной исторіи, вроятно, такъ же желателенъ для васъ, какъ и для меня.
— Я желаю всего, что можетъ доставить удовольствіе вашему сіятельству.
— Подобная уступчивость съ вашей стороны кажется мн совершенна лишнею. Но вамъ, вроятно, извстно, что исчезновеніе Гедвиги бросило на васъ неблаговидную тнь.
— На меня! воскликнулъ Гасликъ, проводя рукою по лбу.— Вамъ извстно, ваше сіятельство, что я скромный служитель церкви и жизнь свтскихъ людей далека отъ меня.
— Но въ данномъ случа церковные интересы тсно связаны со свтскими. Говоря откровенно, я твердо убжденъ, что вы содйствовали заточенію Гедвиги въ монастыр урсулинокъ.
— Я не ожидалъ, что мои враги до такой степени очернили меня передъ вашимъ сіятельствомъ…
— Одна сторона этого темнаго дла выяснилась, теперь можно надяться, что и другая не долго останется покрытой мракомъ неизвстности.
— Другая?
— Она вамъ также извстна. Я говорю о смерти моего врнаго Рехбергера.
— Онъ, вроятно, убитъ венгерскими гусарами! сказалъ Гасликъ, сдлавъ надъ собой усиліе, чтобы придать своему голосу увренный тонъ убжденнаго человка. Но въ душ онъ чувствовалъ сильнйшее безпокойство. Онъ вспомнилъ объ одной исповди, на которой ему сдлано было признаніе въ предполагаемомъ убійств. Онъ не зналъ, приведено ли оно въ исполненіе, но намреніе было ему извстно, онъ не сдлалъ ни малйшей попытки остановить преступленіе и успокоилъ свою совсть тмъ доводомъ, что дло касалось еретика.
Графъ Эрбахъ ничего не возразилъ священнику и опять заговорилъ съ нимъ, когда они подошли къ деревн.
— Пока не найдено никакихъ слдовъ преступленія, но я разсчитываю на небесное правосудіе.
— Аминь! добавилъ священникъ.
Графъ остановился, такъ какъ они дошли до мста, гд начинался подъемъ къ замку.
— Мы уже не разъ имли столкновенія съ вами, г-нъ Гасликъ, сказалъ графъ.— Но я надюсь, что мое присутствіе въ замк больше не подастъ вамъ повода изощрять свое краснорчіе. Я человкъ мирный и прежде всего желаю спокойствія на моей земл. Если же вамъ необходима борьба, то ведите ее съ суеврными мечтателями, которые поселились у насъ въ сосдств.
Гасликъ съ удивленіемъ смотрлъ на графа, недоумвая, что онъ хочетъ сказать этимъ.
— Дло само по себ настолько важно, что я совтую вамъ серьезно заняться имъ. Власти желаютъ имть свднія о религіозной сект гуситовъ, которая распространилась въ Богеміи изъ Моравіи. Говорятъ, что около Пардубица она иметъ боле тысячи приверженцевъ. Они повсемстно посылаютъ своихъ проповдниковъ, одинъ изъ этихъ мнимыхъ апостоловъ поселился въ нашемъ сосдств. Мой управляющій встртилъ его на пограничной меж, отдляющей мой лсъ отъ пардубицкаго. Неужели вы ничего не слыхали объ этомъ религіозномъ движеніи?
Къ стыду своему, священникъ долженъ былъ сознаться, что хотя до него и доходили кое-какіе слухи, но онъ не придавалъ имъ никакого значенія.
— Въ моей паств, добавилъ онъ,— нтъ ни одной заблудшей овцы. Я принялъ вс необходимыя мры, чтобы оградить мое стадо отъ видимыхъ и невидимыхъ враговъ.
— Тмъ лучше! Что касается меня лично, то я не преслдовалъ бы ни гуситскаго апостола, ни его приверженцевъ, и позволилъ бы ему проповдывать, гд ему угодно! Разумъ мало-по-малу преодолетъ вс эти безумныя бредни. Но высшія власти считаетъ ихъ вредными, и мы съ вами, г-нъ Гасликъ, обязаны оградить отъ нихъ бдныхъ неразвитыхъ людей. Я не желаю, чтобы мои крестьяне были отправлены въ тюрьму и подверглись пытк или палочнымъ ударамъ за то, что слушали безумныя рчи о Бог и другихъ отвлеченныхъ предметахъ. Своевременное предостереженіе съ вашей стороны, краснорчивая проповдь, могли бы принести большую пользу. Однимъ словомъ, я разсчитываю на васъ и убжденъ, что вы выполите сорную траву прежде, нежели явятся къ намъ полицейскіе.
— Вы можете положиться на меня, ваше сіятельство. Я не сложу оружіе до тхъ поръ, пока не одолю врага. Онъ не совратитъ у меня ни одной овцы, потому что я буду сторожить свое стадо какъ зницу ока.
— Будьте готовы! Я сообщилъ вамъ все, что считалъ нужнымъ. Желаю вамъ успха!
Было уже совершенно темно, когда они разстались. Священникъ пошелъ быстрыми шагами къ своему дому. Воображеніе рисовало ему церковь, наполненную народомъ, и рчь, произнесенную имъ противъ, новой ереси. Но холодный втеръ, дувшій ему въ лицо, нсколько охладилъ его фантазію. Онъ сталъ припоминать свой разговоръ съ графомъ и неожиданную встрчу съ Зденко. При этомъ ему невольно пришло въ голову, что Зденко набрался храбрости изъ словъ лжеучителя и что онъ самъ отчасти виноватъ въ этомъ, упустивъ изъ виду свое духовное чадо.
Съ этой мыслью священникъ вошелъ въ свой домъ. До сихъ поръ онъ видлъ опасность только со стороны лютеранскаго графа и его рабочихъ, вызванныхъ изъ Саксоніи для постройки башни. Но теперь онъ долженъ былъ убдиться, что ересь проявилась въ народ, хотя онъ всего мене ожидалъ этого. Сознавая свое нерадніе въ исполненіи прямой обязанности и движимый желаніемъ исправить потерянное, онъ началъ говорить рчь о гуситской ереси своей кухарк, которая, расхаживая взадъ и впередъ по комнатамъ, накрывала ему ужинъ..
Между тмъ тотъ, который, по его мннію, всосалъ въ себя ядъ гуситской ереси, былъ дйствительно на пути къ гибели.
Зденко видлъ, какъ графъ и священникъ прошли мимо него, какъ усилились сумерки, но не двигался съ мста. Его окружалъ мракъ и тишина, онъ слышалъ только усиленное біеніе своего сердца и однообразное завываніе втра. Сознаніе дйствительности мало-помалу исчезло для него, онъ видлъ вокругъ себя однихъ мертвецовъ. Отецъ, мать, окровавленный Рехбергеръ, безчисленные фигуры въ блыхъ длинныхъ саванахъ, все ближе и ближе подступали къ нему и указывали на него пальцами. Онъ закрылъ глаза отъ ужаса, и когда снова открылъ ихъ, то блыя фигуры доросли до гигантскихъ размровъ. Губы его шевелились, но онъ не могъ выговорить ни одного слова молитвы. Не помня себя отъ страха и не вставая съ колнъ, онъ доползъ до статуи и судорожно обнялъ подножіе каменной ниши. Въ завываніяхъ втра, который проносился по полю и наклонялъ верхушки деревьевъ, ему слышался грозный голосъ, проклинавшій его.
Зденко видлъ, что небесныя силы не помогаютъ ему, и мысленно ршилъ, что его можетъ спасти только тотъ человкъ, котораго онъ встртилъ недавно въ лсу, одтаго въ длинный блый плащъ. Онъ одаренъ сверхъестественной силой и суметъ избавить его отъ мучительнаго безпокойства и страха. Разв онъ не предсказалъ возвращеніе блой двы, и Гедвига не вернулась въ Таннбургъ? Отъ кого слышалъ онъ такія кроткія слова утшенія и такія блестящія общанія!.. Если для него еще существуетъ спасеніе, то онъ нигд не найдетъ помощи, какъ только у этого человка…
Размышляя такимъ образомъ, Зденко поднялся съ земли и бросился бгомъ черезъ поле въ лсъ. Втеръ какъ будто подгонялъ его, съ неба, покрытаго темными тучами, выглядывалъ по временамъ мсяцъ. При этомъ слабомъ освщеніи вс предметы принимали фантастическій угрожающій видъ, деревья протягивали къ нему свои суковатыя втви, точно гигантскія мохнатыя руки, въ рев начинающейся бури слышались дикіе вопли и крики. Зденко казалось, что злые духи гонятся за нимъ и какъ будто кругомъ него что-то шумло, шептало, двигалось. Сегодня былъ день всхъ святыхъ, и души умершихъ, освобожденныя отъ своихъ оковъ, блуждали въ пространств между небомъ и землей. Тни, похожія на человческія фигуры, блли въ прогалинахъ лса. Когда Зденко остановился, чтобы перевести духъ, онъ ясно услышалъ шумъ шаговъ въ лсу и кто-то такъ близко прошелъ около него, что онъ почувствовалъ прикосновеніе женскаго платья. Онъ едва не вскрикнулъ отъ ужаса и снова бросился бжать къ тому мсту, гд впервые увидлъ страннаго человка, занявшаго вс его помыслы.
Это случилось въ день похоронъ его отца. Онъ оставилъ своихъ сосдей за погребальнымъ обдомъ и ушелъ въ лсъ, гд бродилъ безцльно нсколько часовъ, пока не дошелъ до опушки лса, отдленнаго отъ сосднихъ полей узкимъ безводнымъ рвомъ и деревянной ршеткой. Двадцать пять лтъ тому назадъ, отецъ графа Эрбаха имлъ продолжительный процессъ съ жителями Дубница изъ-за владнія смежнымъ полемъ, который кончился въ его пользу, Посл чего онъ построилъ здсь небольшой охотничій домъ. Крестьяне Дубница не разъ длали попытки поджечь его, но это не удавалось имъ, пока не началась война съ Пруссіей. Одинъ изъ передовыхъ непріятельскихъ отрядовъ переночевалъ въ дом и уходя разграбилъ его, выломалъ окна и двери, жегъ шкафы и столы, такъ что егерямъ графа стоило большого труда остановить пожаръ, уничтожившій половину зданія. Въ замк и у крестьянъ Таннбурга составилось твердое убжденіе, что жители Дубница принимали дятельное участіе въ этомъ дл. Тмъ не мене фактъ совершился, а графъ Эрбахъ, занятый другими длами, не счелъ нужнымъ возобновлять разоренное зданіе, о которомъ ходили разные суеврныя росказни въ народ. Во время семилтней войны, стны бывшаго охотничьяго дома нердко служили убжищемъ для дезертировъ, разбойниковъ и всякаго сброда. Не разъ среди ночи виднлся свтъ изъ выбитыхъ оконъ и дверей. Поэтому крестьяне большею частью выбирали дальную дорогу, чтобы не пройти мцмо таинственныхъ развалинъ.
Въ этомъ самомъ мст Зденко встртилъ незнакомца, который съ перваго взгляда поразилъ его своей странной одеждой. На немъ былъ длинный блый плащъ изъ толстой шерсти, голыя ноги были обуты въ сандаліи, привязанныя красными ремнями. Онъ стоялъ на порог, освщенный лучами заходящаго солнца, сдые волосы разввались отъ втра, длинная густая борода опускалась на грудь. Зденко остановился подъ вліяніемъ суеврнаго страха. Явленіе было такъ неожиданно и величественно, что въ душ простодушнаго крестьянина невольно возникла мысль: это Божій посланникъ, такой видъ имютъ одни святые.
Старикъ поднялъ сложенныя руки и, казалось, молился заходящему солнцу. Вдали раздался колоколъ, звуки его, медленно замирая, разносились по пустому полю…
Зденко видлъ незнакомца только нсколько минутъ, онъ сказалъ ему звучнымъ голосомъ: ‘завтра при закат солнца ты найдешь меня опять на этомъ мст’, и вслдъ за тмъ исчезъ куда-то въ сроватомъ туман сумерекъ. На слдующій день Зденко пришелъ къ развалинамъ въ назначенное время. Старикъ сидлъ на камн возл обгорвшей стны дома и ласково поздоровался съ нимъ, какъ будто съ старымъ знакомымъ. Зденко почувствовалъ такой страхъ, что хо, тлъ тотчасъ же уйти, но не могъ сдвинуться съ мста. Старикъ сказалъ ему, что онъ посланъ не на погибель душъ, а для изцленія ихъ. Вс призваны къ священству и новому царствію Божію, но для людей единственный путь къ спасенію — вра въ единаго Бога, братская любовь къ ближнему, отреченіе отъ папы. Скоро явится святая два Марія въ блестящемъ одяніи изъ пурпура, изъ золота, съ внками изъ цвтовъ и пальмовыми втвями, и даруетъ миръ и свободу врующимъ…
Зденко не понималъ и половины того, что говорилъ незнакомецъ, но тмъ не мене, на него неотразимо дйствовалъ пророческій тонъ его рчи, величественная фигура, блестящіе глаза при торжественной тишин осенняго вечера и мрачныхъ развалинахъ.
Посл этого вторичнаго свиданія, Зденко не разъ приходило въ голову, что старикъ, называвшій себя Мракотиномъ и уроженцемъ Моравіи, быть можетъ принадлежитъ къ числу еретиковъ и выходцевъ ада. Но это не могло удержать его, хотя священникъ много разъ говорилъ ему, что за вс грхи можно получить прощеніе, кром отреченія отъ церкви. Святые не приняли его молитвы, не утшили въ гор и не успокоили его совсти. Все побуждало его идти впередъ, тмъ боле, что отступленіе было невозможно.
Онъ достигъ опушки лса. Небольшая ршетчатая калитка была отворена настежь, черезъ ровъ положена доска. Впереди чернли стны обгорвшаго дома. Въ одномъ окн былъ поставленъ факелъ, его красноватое пламя двигалось взадъ и впередъ, раздуваемое втромъ.
Зденко нершительнымъ шагомъ шагнулъ на доску. По его пятамъ шелъ кто-то другой и, наклонившись къ нему, спросилъ вполголоса: куда?
— Къ блой дв, отвтилъ наугадъ Зденко.
— Проходи! отвтили ему.
На башенныхъ часахъ Дубница пробило восемь часовъ.
Изъ дома доносился смшанный гулъ голосовъ и тихое пніе, которое мало-по-малу становилось все громче. Зденко казалось, что невидимыя руки подталкиваютъ его, онъ вошелъ на ступени и, пройдя темный корридоръ, очутился въ единственной уцлвшей комнат охотничьяго дома, которая была мрачно освщена факелами. Это была большая зала, служившая нкогда столовой для веселыхъ охотниковъ. Кожанные обои, изображавшіе сцены изъ миологіи и охотничьей жизни, были сорваны со стнъ вмст съ оленьими рогами, чучелами волчьихъ головъ и другими украшеніями. Только на потолк мстами сохранилась живопись, въ одномъ углу при мерцающемъ свт факеловъ можно было разглядть Діану съ лукомъ и стрлами въ рукахъ, за которой слдовала толпа нимфъ. Время отъ времени втеръ дулъ въ открытыя окна и наполнялъ комнату чадомъ горвшихъ факеловъ.
Зденко, опомнившись отъ перваго впечатлнія, произведеннаго на него странной обстановкой комнаты, робко оглянулся и съ удивленіемъ увидлъ, что она переполнена народомъ. Онъ узналъ много знакомыхъ ему лицъ: тутъ были старики, молодые парни, женщины и двушки изъ сосднихъ деревень и Таннбурга, три или четыре человка саксонскихъ рабочихъ, выписанныхъ графомъ для постройки банши и двое прилично одтыхъ господъ изъ Течена или Лейтмерица. У нихъ были, повидимому, особые условные знаки, слова, рукопожатія и поцлуи, никого не называли по имени, а вс величали другъ друга братомъ или сестрой.
— Ты здсь непрошеный гость, они могутъ убить тебя, подумалъ Зденко и боязливо удалился въ самый темный уголъ комнаты. Онъ стоялъ вдали отъ всхъ, опустивъ голову и длая видъ, что молится.
Когда собраніе оказалось въ полномъ состав, съ окна сняли факелъ, заложили вс окна досками и дверь заперли на замокъ. Общество собиралось, повидимому, не въ первый разъ и тщательно заботилось о томъ, чтобы его сборища оставались неизвстными.
Пніе, прекращенное на нсколько минутъ, опять возобновилось. Это былъ старинный гуситскій гимнъ, призывающій къ борьб и исполненный ненависти въ католическому духовенству. Зденко пришелъ слишкомъ поздно я услышалъ только послднія строфы:
‘Изъ святаго золотаго кубка течетъ широкая волна крови, она оплодотворяетъ безплодную землю, разцвтаетъ новый божественный градъ. Святые входятъ въ него въ бломъ чистомъ одяніи, міръ освободился отъ грховъ и сталъ Господнимъ вертоградомъ…’
Когда пніе кончилось, старикъ, называвшій себя Мракотиномъ, всталъ съ мста и взошелъ на возвышеніе, устроенное въ углубленіи залы, по сторонамъ котораго горли факелы.
— Воздньте руки къ небу, началъ проповдникъ,— и молитесь единому, нераздльному, вчному Богу! Онъ создалъ воду, огонь, землю и наполнилъ ее камнями, растеніями, зврями и людьми. Небесная разноцвтная радуга твореніе его рукъ. Мы вс его дти! Онъ послалъ многихъ пророковъ, чтобы указать намъ путь правды: Адама, Моисея, Іисуса… Его славу возвщали апостолы и мученики, пока опять не наступилъ мракъ на земл. Великій Гусъ разсялъ его и зажегъ неугасимый свтильникъ правды. Тло Гуса сожгли въ Костниц, пепелъ разсяли по втру, но духъ его пребываетъ съ сами и понын. Созрли виноградныя лозы, не смотря на бурю и непогоду, время жатвы приближается. Отрекитесь отъ папы, отъ врованія въ чистилище и адъ! Зачмъ преклоняетесь вы передъ деревомъ и камнемъ! Предвчный Богъ не обитаетъ въ зданіяхъ, сооруженныхъ руками человческими. Никто кром Бога не творилъ чудесъ на земл. Наши учрежденія не отъ него получили свое начало, а отъ сатаны. Неужели всеблагій Богъ могъ обречь большинство своихъ дтей на бдность и несчастіе и предоставить немногимъ избраннымъ блага земныя? Неужели тысячи должны голодать, чтобы эти избранные могли покоиться на лон Лота? Разв Господь указалъ намъ платить десятину католическому духовенству, или работать на дворянъ?.. Все это изобртено сатаной. Братья и сестры, поднимитесь на борьбу съ нимъ! По свту раздается первый глухой звукъ трубы вчнаго суда. Возстаньте, гуситы, спшите къ вашимъ знаменамъ! Достаточно поклонялись вы идоламъ и слушали бредни католическаго духовенства, хлбъ и вино должны быть общимъ достояніемъ. Блага земныя принадлежатъ всмъ, какъ солнечное сіяніе и свтъ! Не должно быть ни бдныхъ, ни богатыхъ! Врующіе въ Бога вс равны, священное писаніе предписываетъ намъ, чтобы все было общее у людей. Т, которые питаютъ братскую любовь къ своему ближнему, избавлены отъ козней сатаны и не слдуютъ обычаямъ язычниковъ. Они не предаются праздности, несправедливости и злоб, но созидаютъ своимъ единодушіемъ и. братскою любовью царство Божіе, владычество котораго будетъ вчно до конца свта! Да будетъ миръ между вами и да соединитъ васъ братское лобзаніе. Идите рука объ руку по трудному жизненному пути. Чмъ сильне возбудите вы противъ себя непріязнь католическаго духовенства и высокомрнаго дворянства, тмъ пріятне будете вы единому Богу и ангелы небесные будутъ вашими ходатаями…
Глубокое молчаніе царило въ собраніи. Тускло просвчивалъ огонь сквозь сроватую массу дыма. Тяжело дышалось въ жар среди растроганной плачущей толпы. Изъ полумрака рзко выдлялся пророкъ въ своемъ бломъ плащ, освщенный факелами и какъ бы парящій въ облак красноватаго дыма съ своими сдыми, разввающимися волосами и бородой. Его могучій торжественный голосъ, въ которомъ слышалась глубокая душевная тоска, неотразимо дйствовалъ на простодушныхъ слушателей, которымъ онъ казался какимъ-то высшимъ, сверхъестественнымъ существомъ изъ другаго міра.
— Господь да благословитъ васъ! продолжалъ Мракотинъ.— Не смущайтесь, если люди будутъ преслдовать васъ, бросать въ тюрьмы, или осуждать на каторжную работу. Потерпите нкоторое время. Величіе Божіе восторжествуетъ. Будьте врны до смерти, и я общаю вамъ внецъ въ будущей жизни.
Волненіе все боле и боле овладвало слушателями и сообщилось даже самымъ холоднымъ и безучастнымъ изъ нихъ. Зденко съ искреннимъ душевнымъ раскаяніемъ билъ себя въ грудь и говорилъ со слезами: ‘сжалься надо мной гршникомъ, Боже милостивый…’
Въ это время со стороны поля раздался рзкій свистъ.
— Мы въ опасности! Намъ измнили… Отворяйте двери! гасите огонь! слышалось въ толп.
— Враги еще далеко! сказалъ спокойнымъ голосомъ Мракотинъ, все еще имвшій власть надъ толпой.— Не теряйте присутствія духа, разсйтесь по полю. Ночныя тни покроютъ и охранятъ васъ, какъ крылья ангела!..
Общество вроятно послдовало бы благоразумному совту пророка и безъ шума удалилось изъ молельни, тмъ боле, что близость лса представляла вс шансы къ спасенію отъ преслдователей, но къ несчастію, кто-то изъ толпы замтилъ Зденко, котораго прежде не видали на собраніяхъ, и громко крикнулъ, указывая на него:
— Мы погибли! между нами измнникъ!..
Все перемшалось, страхъ заставилъ забыть вс другія соображенія, чувство самосохраненія пересилило любовь къ ближнему, которая за минуту передъ тмъ наполняла ихъ сердца. Каждый искалъ спасенія въ ущербъ брату. Преждевременное гашеніе факеловъ увеличивало общее смятеніе. Произошла давка, такъ какъ вс разомъ устремились къ выходу. Крики, жалобы, вопли ярости, наполняли домъ. Нсколько человкъ бросились къ Зденко, чтобы наказать его за измну, но темнота, гибельная для другихъ, послужила ему спасеніемъ. Толпа вынесла его съ собой изъ дверей на свободу. Буря бушевала на двор съ прежней силой.
Со стороны Дубница виднлся огонь и слышенъ былъ лошадиный топотъ.— Это окружной начальникъ изъ Лейтмерица съ ландрейтерами. Онъ не пощадитъ врующихъ! сказалъ кто-то въ толп. Это замчаніе еще боле усилило страхъ Зденко, такъ какъ ему грозила еще большая опасность, нежели другимъ сектантамъ. При мысли попасть въ руки правосудія, онъ бросился стремглавъ со двора и съ безумной смлостью отчаянія перескочилъ черезъ ровъ. Всадники окружили его со всхъ сторонъ, онъ чувствовалъ себя въ положеніи звря, преслдуемаго охотниками.
— Боже милостивый, помоги мн! молился онъ мысленно и, пользуясь темнотой, въ нсколько прыжковъ очутился на опушк лса. Сдлавъ еще нсколько шаговъ, онъ оглянулся.
Всадники разсялись по полю и ловили бжавшихъ сектантовъ. Нсколько человкъ вломились въ домъ.
Зденко опять пустился бжать среди непроницаемаго лснаго мрака.

ГЛАВА II.

Графъ Эрбахъ сидлъ за ужиномъ, не подозрвая, что его предостереженіе слишкомъ опоздало и не могло спасти отъ врной гибели столькихъ ослпленныхъ и одураченныхъ людей, которые, вступая въ секту, не понимали сущности ея ученія, а увлекались одной вншностью.
Во время ужина патеръ Ротганъ подробно разсказалъ исторію Гедвиги. Графъ слушалъ его съ удвоеннымъ вниманіемъ, такъ какъ помимо интереса, который возбуждало въ немъ само событіе, онъ былъ глубоко тронутъ тмъ участіемъ, какое принимала его жена въ освобожденіи молодой двушки.
— Въ первыхъ числахъ іюня, началъ свой разсказъ натеръ,— я узналъ случайно о прізд графини Эрбахъ въ Прагу…
— Неужели графиня только въ іюн пріхала въ Прагу? спроситъ графъ съ нкоторымъ недоумніемъ.— Она выхала изъ Версаля въ конц апрля.
— Дорогой съ ея сіятельствомъ сдлалась лихорадка, которая принудила ее провести нсколько недль въ Франкфурт. Въ данную минуту графиня опять заболла и лежитъ въ постели. Она остановилась во дворц князя Лобковича, хотя при томъ разлад, какой существуетъ между княземъ и вами, ей несовсмъ пріятно оставаться въ его дом.
— Я очень благодаренъ графин за ея заботливость обо мн.
— Но она считала неудобнымъ отказаться отъ любезнаго приглашенія князя, тмъ боле, что дворецъ находится въ тихомъ и уединенномъ мст и въ близкомъ разстояніи отъ монастыря урсулинокъ, гд находилась Гедвига… Что касается меня лично, то вамъ боле чмъ кому нибудь извстно, что привело меня въ Прагу. Вамъ, графъ, я обязанъ тмъ почетнымъ порученіемъ, которое было возложено на меня, добавилъ Ротганъ, вставая съ мста и отвсивъ низкій поклонъ графу.
— Не мн, а императору, возразилъ хозяинъ дома, усаживая вновь патера въ кресло.
— Какъ вамъ извстно, ваше сіятельство, продолжалъ патеръ,— я не чувствовалъ себя несчастнымъ въ изгнаніи, можно везд изучать природу, стоитъ только не пренебрегать мелочами. Но признаюсь откровенно, что я ожилъ душой, когда для меня открылась возможность боле широкой дятельности. Правительство поручило мн составить новый каталогъ для библіотеки Клементинума въ Праг. При уничтоженіи ордена іезуитовъ, библіотека сдлалась собственностью государства. Такія передачи имютъ всегда боле или мене дурныя послдствія: утрачено было много драгоцнныхъ книгъ, приходилось пополнять ихъ. По этому поводу мн пришлось пересмотрть библіотеку урсулинскаго монастыря, такъ какъ, по слухамъ, тамъ находились нкоторыя книги, принадлежавшія прежде Клементинуму. Мои поиски въ этомъ направленіи оказались напрасными, но съ другой стороны меня ожидалъ неожиданный успхъ: мн удалось напасть на слдъ Гедвиги…
Здсь патеръ немного отступилъ отъ истины, такъ какъ задолго до его прізда въ Прагу старая графиня Турмъ сообщила ему о непростительной ошибк, сдланной солдатами при арест бглецовъ въ Егер, вслдствіе которой Гедвига была привезена въ монастырь вмсто Короны.
— Въ одномъ изъ дворовъ урсулинскаго монастыря я встртилъ молодую двушку, фигура которой показалась мн знакомой, сказалъ патеръ.— Она также узнала меня и хотла подойти ко мн, но появленіе какой-то монахини помшало нашему свиданію. Вслдъ затмъ я получилъ письмо отъ вашего сіятельства, разршившее вс мои сомннія, и отправился къ настоятельниц монастыря. У насъ было съ нею длинное объясненіе, но вроятно вс мои доводы оказались бы напрасными, если бы въ письм не было упомянуто одно имя, которое произвело магическое дйствіе…
— Еще бы! сказалъ графъ.— Если бы императоръ дйствительно желалъ этого, то я убжденъ, что онъ рано или поздно сломилъ бы упорство нашего духовенства. Для будущей Австріи нужна новая церковь, на иныхъ началахъ. Не догматы, а нравственность возвышаетъ христіанство надъ всми другими религіями, и въ этомъ заключается его міровое и вчное значеніе.
Графъ остановился, изъ боязни задть патера смлостью своихъ взглядовъ и добавилъ уклончиво:— Впрочемъ, вс эти вопросы тсно связаны съ ходомъ развитія человческой культуры и мы не можемъ предвидть ихъ окончательнаго разршенія… Лучше разскажите мн, какъ вы справились съ настоятельницей?
Не такъ легко, какъ предполагаетъ ваше сіятельство. Настоятельница не видла никакого зла въ заточеніи Гедвиги, тмъ боле, что монахини были непричастны въ этомъ.
Имъ дали знать заране о прибытіи Короны, что вовсе не удивило ихъ. Графиня Турмъ имла полное право отправить свою внучку въ монастырь, гд послдняя провела нсколько лтъ въ качеств ученицы и пенсіонерки. При этомъ монастырь урсулинокъ въ Праг считается лучшимъ убжищемъ для легкомысленныхъ фрейлейнъ изъ высшаго дворянства. Но монахини дйствительно были поставлены въ затруднительное положеніе, когда, подъ именемъ Короны Турмъ, къ нимъ привезли совершенно незнакомую двушку, которая на вс вопросы отвчала упорнымъ молчаніемъ, чтобы выиграть время и обезпечить бгство молодой графини.
— Мужественное, великодушное существо! проговорилъ съ восхищеніемъ графъ Эрбахъ.
— Я вполн согласенъ съ вашимъ мнніемъ, отвчалъ патеръ.— Но это упорство въ значительной мр способствовало ожесточенію настоятельницы и ухудшило положеніе Гедвиги. Запутанное приключеніе понемногу выяснилось, но у монахинь было много причинъ, побуждавшихъ ихъ хранить тайну и удержать Гедвигу въ монастыр. Одной изъ нихъ было тщеславное желаніе обратить въ католическую вру ревностную лютеранку. Мн оставалось два пути: или прибгнуть къ помощи свтской власти, или же дйствовать на настоятельницу посредствомъ убжденія и упросить ее добровольно отпустить несчастную двушку. Я выбралъ послднее, изъ боязни, чтобы не вздумали отправить Гедвигу въ какой нибудь отдаленный монастырь, гд бы она пропала безслдно. Въ Австріи власть духовенства еще долго будетъ брать верхъ надъ гражданскими законами. Но прежде чмъ думать объ освобожденіи Гедвиги, я долженъ былъ позаботиться объ ея нравственномъ успокоеніи посл всхъ мученій, вынесенныхъ ею въ монастыр. Я разскажу вамъ о нихъ въ короткихъ словахъ. Нкоторое время ее оставили въ полной неизвстности и лишили всякаго сообщенія съ вншнимъ міромъ. Затмъ, видя, что она осталась непоколебима въ своей вр, ршили дйствовать на нее иными мрами и объявили ей неожиданно о смерти отца.
— Бдная двушка! сказалъ графъ.
— Положеніе ея было тмъ затруднительне, что она, не имя никакихъ извстій о васъ и фрейлейнъ Корон, имла полное основаніе думать, что вы оба бросили ее на произволъ судьбы. Ею овладло тяжелое чувство одиночества и тоски по дому, которое доводило ее до полнаго отчаянія. Такое настроеніе духа радовало монахинь, которыя видли въ этомъ небесное знаменіе,— что Господу угодно спасти душу молодой лютеранки отъ временной и вчной гибели. Он украсили ея келью изображеніями святыхъ, розовыми внками и Agnus Dei, щедро снабдили молитвенниками и церковными книгами. Но вообще съ Гедвигой обходились кротко и дружелюбно, и когда она заявила свое желаніе быть полезной монастырю, Настоятельница, посл предварительнаго испытанія, дозволила ей обучать рукодлію монастырскихъ ученицъ. Хотя эта дятельность была очень незначительна, но она оказалась спасительной для Гедвиги, такъ какъ теперь у ней стало мене свободнаго времени для мрачныхъ размышленій и бесдъ съ монахинями, которыя надодали ей своими поучительными разсказами и попытками обращенія въ католичество… Неизвстно, долго ли бы молодая двушка выдержала такую жизнь и чмъ кончился бы составленный ею планъ бгства, но во всякомъ случа ее нельзя было доле оставлять въ этомъ положеніи. Прежде всего я употребилъ вс усилія, чтобы добиться свиданія съ нею. Увренность, что ея самоотверженіе спасло графиню Турмъ отъ преслдованій и что вы и императоръ поручили мн хлопотать объ ея освобожденіи благодтельно подйствовала на ея настроеніе духа. Посл этого мы видлись нсколько разъ. При своей разсудительности, она признавала необходимость медленнаго способа дйствій, чтобы не раздражить тхъ, въ чьей власти она еще находилась. Но пріздъ графини Ренаты побудилъ меня перейти изъ выжидательнаго положенія къ дйствіямъ боле ршительнымъ.
Графъ Эрбахъ бросилъ полно въ каминъ и, наклонившись впередъ, смотрлъ на вспыхнувшее пламя полу-закрытыми глазами.
— Какъ легко и мило уметъ умная женщина распутать нити и отклонить трудности, передъ которыми остановится каждый изъ насъ, продолжалъ патеръ.— Въ данномъ случа я вполн оцнилъ рдкій, умъ, образованіе и безконечную доброту графини Ренаты. Она можетъ всякаго очаровать своей любезностью, одного ея слова достаточно, чтобы заставить людей идти въ огонь и воду… Простите меня, ваше сіятельство, я вполн сознаю, что не имю никакого права воспвать достоинства такой высокопоставленной женщины, а особенно вамъ, графъ, но я не могу забыть того ласковаго пріема, которымъ удостоила меня графиня… Однако перехожу къ фактамъ. Ея сіятельство хотла тотчасъ-же отправиться въ монастырь и вытребовать Гедвигу. Но, принимая во вниманіе болзненное состояніе графини, а совтовалъ ей успокоится и отдохнуть съ дороги, изъ боязни, что волненіе можетъ вредно подйствовать на ея здоровье. Вмст съ тмъ я хотлъ предварительно переговорить съ Гедвигой, такъ какъ замтилъ, что она несовсмъ дружелюбно относится къ своей прежней госпож.
— Не извстно ли вамъ, что послужило поводомъ къ этому нерасположенію? спросилъ графъ.
— Я объясняю его религіозными предразсудками. При ихъ кратковременной совмстной жизни въ замк, Гедвига видла, съ какою набожностью госпожа ея исполняла ос обряды католической церкви, и какъ лютеранка съ недовріемъ отнеслась къ такому благочестію, которое казалось ей ханжествомъ. Съ этому, вроятно, примшалась также значительная разница въ характерахъ. Но во всякомъ случа Гедвига съ первыхъ же словъ объявила, что не иметъ никакого желанія жить съ графиней Ренатой и предпочитаетъ остаться въ монастыр, такъ что мн стоило большого труда разубдить ее. Что касается настоятельницы, то я прямо пригрозилъ ей отвтственностью передъ правосудіемъ, если она будетъ сопротивляться требованію графини и не возвратитъ ей служанки, неправильно задержанной въ монастыр. Въ заключеніе, я намекнулъ на благодарность графини и ея родныхъ и общалъ отъ имени вашего сіятельства, что вы щедро вознаградите бдныхъ урсулинокъ за ихъ заботливость о Гедвиг…
— Браво, многоуважаемый патеръ, замтилъ со смхомъ графъ,— я не ожидалъ отъ васъ такихъ дипломатическихъ способностей, въ особенности съ женщинами, и мн остается только удивляться вашему искусству. Однако простите, что я прервалъ васъ и продолжайте свой разсказъ. Хотя мн лично не приходилось имть дла съ католическими монахинями, но я столько слышалъ объ ихъ фанатизм и упорств, что ничмъ инымъ не могу объяснить ихъ уступчивость, какъ только вашимъ необычайнымъ краснорчіемъ.
— Очень благодаренъ вамъ, графъ, за лестное мнніе о моей особ, возразилъ патеръ,— но я долженъ добавить, что мн только отчасти удалось убдить настоятельницу, потому что вслдъ затмъ у ней явились сомннія — можетъ ли она возвратить заблужденіямъ свта спасенную душу и не согршитъ ли она передъ Господомъ. Но, къ счастью, графиня Рената избавила меня отъ новыхъ объясненій и успокоила ея совсть. Съ самаго начала появленія въ монастыр, графиня такъ очаровала всхъ своею любезностью, добротой и ласковымъ обхожденіемъ, что настоятельница почти безпрекословно согласилась отпустить Гедвигу. Такимъ образомъ, событіе, которое, по моему мннію, должно было послужить поводомъ къ ссор и взаимному раздраженію, получило характеръ трогательнаго и нжнаго прощанія. Монахини торжественно проводили Гедвигу, щедро наградивъ ее тезами, поцлуями и объятіями, такъ что молодая двушка посл того нсколько разъ добровольно навщала ихъ…
— Отъ души благодарю васъ за ваши хлопоты, многоуважаемый натеръ, сказалъ графъ, пожимая ему руку.— Я также весьма обязанъ графин за ея содйствіе, и тмъ боле цню это, что Гедвига никогда не нравилась ей, потому что она не нашла въ дочери Рехбергера того подобострастія, къ которому пріучила ее чешская прислуга’ Что касается меня лично, то я поставленъ въ усключительныя условія относительно этой молодой двушки. Отецъ ея погибъ на моей служб, она сама была заключена въ монастырь, въ лучшую пору своей жизни и, быть можетъ, навсегда утратила беззаботную веселость молодости. Я никогда не видалъ въ ней прежде такого грустнаго выраженія лица, какое у ней было сегодня, когда она вышла изъ кареты, чтобы поздороваться со мной. Если бы здсь былъ Фрицъ Бухгольцъ, то онъ, быть можетъ, помогъ бы мн развлечь ее. Онъ хотлъ объясниться съ ней во время путешествія, но это не удалось ему, теперь онъ въ Ломбардіи, и я не знаю, найдетъ ли его имя отголосокъ въ ея сердц.
— Я не имю права выражать свое мнніе въ любовныхъ длахъ, сказалъ патеръ,— но мн кажется, что вы, графъ, придаете слишкомъ много значенія тревожному состоянію двушки. Она слишкомъ молода, чтобы долго предаваться печальнымъ размышленіямъ, когда нтъ прямаго повода къ нимъ, а тмъ боле среди знакомой обстановки. Въ виду этого я посовтовалъ графин послать ее сюда, свжій воз-духъ и деревенская тишина благодтельно подйствуютъ на нее.
— Я желаю этого отъ всего сердца, она вынесла столько горя изъ-за меня, что я считаю себя ея должникомъ на всю жизнь.
— Теперь, когда разговоръ нашъ принялъ такой оборотъ, не позволитъ ли мн ваше сіятельство сказать нсколько словъ о другой, боле близкой вамъ, особ? спросилъ Ротганъ нершительнымъ голосомъ.
— Говорите, пожалуйста.
— Это касается супруги вашего сіятельства.
— Надюсь, что съ нею не случилось ничего дурнаго? спросилъ графъ Эрбахъ, пристально взглянувъ на своего собесдника.
— Здоровье графини Ренаты сильно потрясено, но, по моимъ наблюденіямъ, причина болзни заключается въ ненормальномъ душевномъ состояніи. Перемна мста и счастливая жизнь скоре всего успокоятъ ея нервы… Однако, прошу извиненія, графъ: я увлекаюсь своими медицинскими соображеніями…
Графъ Эрбахъ сдлалъ нетерпливое движеніе.
— Я просилъ бы васъ окончить то, что вы намрены были сообщить мн! сказалъ онъ.
— Ваше сіятельство вроятно пойметъ причину моего смущенія… Если я ршаюсь говорить, то потому только, что разсчитываю на ваше снисхожденіе, графъ, и отсутствіе предразсудковъ. Хотя со времени уничтоженія нашего брдена я долженъ былъ привыкнуть къ объективной точк зрнія, но тмъ не мене я остался, въ глазахъ свта, католическимъ священникомъ. По странному совпаденію случайностей, судьба приводитъ меня въ столкновеніе съ супружествомъ, гд католичка замужемъ за протестантомъ. При этомъ условіи, мое посредничество между двумя супругами, хотя бы ради самой честной цли, можетъ показаться крайне двусмысленнымъ.
— Только не мн! Я всегда считалъ васъ умнымъ человкомъ и почтеннымъ ученымъ. Поэтому вы можете смло высказать мн все, что находите нужнымъ.
— Извстіе, которое я долженъ сообщить вамъ, настолько поразительно, что оно покажется совершенно невроятнымъ вашему сіятельству… На-дняхъ графиня объявила мн о своемъ твердомъ намреніи поступить въ монастырь.
— Рената хочетъ поступить въ монастырь! воскликнулъ графъ Эргахъ взволнованнымъ голосомъ, ударивъ ногой объ уголъ камина. А вы, патеръ, что сказали ей на это?
— Я привелъ всевозможные доводы, чтобы остановить ее отъ этого безумнаго шага, такъ какъ, по моему глубокому убжденію, мы обязаны служить Богу, живя въ свт, а не за монастырскими стнами. Для мужчины въ монастыр существуетъ еще исходъ въ научныхъ занятіяхъ, но если вы лишите женщину всякой возможности выразить свое благочестіе длами благотворительности, то она осуждена на полную праздность и рано или поздно будетъ неизбжно тяготиться безплодностью своего существованія.
— Что отвтила вамъ Рената?
— Мысль поступить въ монастырь особенно овладла графиней во время ея болзни. Освобожденіе Гедвиги кажется ей вопіющимъ преступленіемъ, она убждена, что на ней лежитъ обязанность замнить невсту, похищенную у неба. Подобныя мечты конечно разсялись бы безслдно, если бы физическія страданія, горе и недовольство жизнью постоянно не возобновляли ихъ. Тамъ, гд говоритъ страсть, доводы разсудка безсильны…
— Я не былъ счастливъ въ супружеств, сказалъ графъ Эрбахъ съ нкоторымъ усиліемъ.— Но имла ли она достаточный поводъ, чтобы покинуть мой домъ, это извстно только ей и Богу, потому что въ то время я ничмъ не провинился вередъ нею…
— Я не слыхалъ отъ графини ни единой жалобы противъ васъ.
— Юна всегда была склонна въ мечтательности! продолжалъ графъ.— Мы соединились съ нею по любви, но вмсто того, чтобы наслаждаться жизнью, она занималась исполненіемъ разныхъ обрядовъ и чтеніемъ сочиненій св. Терезіи… Вотъ послдствія ея религіознаго увлеченія!… Неужели она ршится поступить въ монастырь, несмотря на красоту и молодость… Нтъ, это невозможно!.. Вы должны отговорить ее!
— Невозможно, пока она не получила формальнаго развода съ вами.
— Кто хлопочетъ о развод? Я никогда не выражалъ подобнаго желанія.
— Какъ я могъ замтить, сказалъ патеръ съ нкоторымъ смущеніемъ,— графиня, повидимому, убждена, что расторженіе брака будетъ пріятно вашему сіятельству.
— Вы скрываете отъ меня какую-то тайну, патеръ Ротганъ! Если эта несчастная исторія должна кончиться такъ или иначе, то во всякомъ случа здсь необходима полная откровенность.
— Ваше сіятельство, я. не повренный графини, и нахожу неудобнымъ длать какіе либо выводы изъ отрывочныхъ фразъ, но но скрою отъ васъ, что графиня считаетъ себя помхой вашему счастью.
Эрбахъ на минуту закрылъ себ лицо обими руками, чтобы патеръ не могъ замтить румянца, выступившаго на его щекахъ. Онъ вспомнилъ о Корон. Въ эту минуту, быть можетъ, она упивается поклоненіемъ толпы въ блестящей, ярко-освщенной зал. Зачмъ онъ нсколько мсяцевъ тому назадъ не объяснился съ нею и ухалъ изъ Парижа, хотя воспоминаніе о ней неотступно преслдуетъ его. Тогда онъ сказалъ себ:— задача твоя окончена, она избавлена отъ нужды и опасности, у ней есть пріемный отецъ, который поддержитъ ее въ трудныя минуты жизни. Помни, что ты не пара ей по годамъ, и не составишь ея счастья, имй мужество отршиться отъ юношескихъ мечтаній. Неужели безумная любовь къ красивой талантливой двочк настолько ослпила тебя, что ты будешь сидть безъ дла въ Париж и забудешь свои обязанности относительно дочери Рехбергера, свои планы о благосостояніи крестьянъ, помощь., которую ты общалъ императору?..
Съ этими мыслями вернулся онъ въ Австрію. Но зачмъ станетъ онъ лгать передъ самимъ собой? Разставаясь съ Короной, онъ еще не окончательно отршился отъ любви къ ней. Въ глубин его сердца оставалась надежда, что онъ снова увидится съ нею. Мысль о Ренат не приходила ему тогда въ голову. Но теперь образъ ея опять скользнулъ между нимъ и Короной, вс его мечты о лучшей будущности должны были разсяться какъ дымъ. Гд найти исходъ изъ противоположныхъ ощущеній, наполнявшихъ его душу?
Хотя Ротганъ, повидимому, не смотрлъ въ его сторону, но ему казалось, что пытливые глаза патера устремлены на него и что онъ находится въ положеніи обвиненнаго.
Онъ всталъ съ мста и поднялъ занавсъ окна.
Передъ нимъ поднималось массивное зданіе новой башни и бросало гигантскую тнь на дворъ, освщенный луной. Втеръ бушевалъ въ саду, наклоняя верхушки деревьевъ, съ свистомъ и воемъ проносился надъ трубами и фронтонами замка. Въ угловомъ окн нижняго этажа башни виднлся ровный свтъ лампы.
— Бланшаръ все еще сидитъ за работой, сказалъ графъ, обращаясь къ патеру.— Завтра я познакомлю васъ съ нимъ, онъ также, какъ и вы, занимается естественными науками.
— Я много слышалъ объ его учености и смлыхъ попыткахъ… Это напоминаетъ мн, что я не долженъ доле утруждать ваше сіятельство своимъ присутствіемъ, и поэтому прошу позволенія удалиться.
— Надюсь, вы не оставите меня при той мучительной неизвстности, въ какой и нахожусь теперь! сказалъ графъ.— Неужели нтъ никакой возможности отклонить графиню отъ ея ршенія?
— Графиня находится подъ вліяніемъ глубокаго и сильнаго чувства, а при этомъ условіи вс убжденія напрасны. Ея ршимости поступить въ монастырь, вроятно, немало способствуютъ вншнія впечатлнія. Въ Праг одинъ видъ мрачнаго величественнаго города можетъ наполнить ея воображеніе печальными картинами и навести на мысль о бренности всего земнаго. Тяжесть горя и тайны…
— Какой тайны? спросилъ съ живостью графъ Эрбахъ.
— Графиня разъ едва не призналась мн въ ней.
— Вамъ?
— Но мн удалось во-время прекратить этотъ разговоръ. Роль посредника въ счастливомъ супружеств кажется мн крайне затруднительной, а тмъ боле…
— Въ несчастномъ, хотите вы сказать, добавилъ графъ.
— Я не считаю ваше супружество настолько несчастнымъ, чтобы сомнваться въ благодтельной перемн.
— Вы убждены въ этомъ?
— Порядочные люди очень часто расходятся не вслдствіе виновности котораго либо изъ супруговъ, а по недоразумнію, такъ что примиреніе всегда возможно для нихъ.
Эрбахъ провелъ рукою по лбу, хорошенькое личико Короны еще разъ предстало передъ нимъ, но дорогой образъ, вставшій въ его памяти, становился все блдне и мало по-малу совершенно исчезъ.— Ты пережилъ пору беззаботной молодости, сказалъ онъ себ,— разсудокъ долженъ вступить въ свои права! Тебя призываетъ долгъ, покорись ему…
— Я напишу графин сегодня ночью, отвтилъ онъ, положивъ руку на плечо патеру.— Каковъ бы ни былъ исходъ этой несчастной исторіи, но во всякомъ случа отношенія наши должны окончательно выясниться…
— Могу я передать графин нашъ разговоръ? спросилъ, патеръ.
— Какъ хотите! Мы возобновимъ его при боле благопріятныхъ обстоятельствахъ, возразилъ графъ взволнованнымъ голосомъ.— Однако, не смю доле задерживать васъ… Покойной ночи!
Ротганъ вышелъ изъ комнаты. Но на лиц его не видно было улыбки торжества, хотя онъ одержала полную побду и незамтно, шагъ за шагомъ, убдилъ графа въ необходимости сближенія съ Ренатой.

ГЛАВА III.

Наступило безпокойное время для Таннбурга и его окрестностей. По полямъ, лсамъ, горнымъ тропинкамъ и деревнямъ рыскали солдаты и отыскивали бглыхъ еретиковъ. Капитанъ, командовавшій от.рядомъ, согласно приказу, полученному изъ Праги, всего боле хлопоталъ о поимк Мракотина. Т изъ виновныхъ, которые выкажутъ раскаяніе, должны были быть подвергнуты тлесному наказанію и отданы подъ надзоръ мстнаго священника, боле упорныхъ слдовало записывать въ солдаты и употреблять на работы при мощеніи улицъ. Когда начальникъ отряда явился въ замокъ съ представителями правосудія, то графъ Эрбахъ выразилъ желаніе присутствовать при допрос своей прислуги и сообщилъ все, что было ему извстно объ ученіи деистовъ, какъ названы были еретики въ бумагахъ оберъ-бургграфа. При этомъ онъ счелъ нужнымъ замтить, что находитъ назначенную кару слишкомъ тяжелой для бдныхъ одураченныхъ людей, не понимавшихъ значенія своего проступка.
Изъ допроса прислуги нельзя было вывести заключенія, чтобы кто нибудь изъ нихъ бывалъ на тайныхъ сборищахъ въ охотничьемъ дом, или зналъ что либо о мстопребываніи проповдника. При этомъ графъ заявилъ, что если у властей имются какія либо сомннія относительно его саксонскихъ рабочихъ, то онъ беретъ ихъ подъ свою отвтственность, тмъ боле, что башня его окончена, и онъ думаетъ отпустить ихъ черезъ нсколько дней на родину.
Переговоры съ священникомъ доставили гораздо больше хлопотъ начальнику отряда. Григорій Гасликъ такъ растерялся при вид его, что сначала давалъ самые сбивчивые отвты. Онъ не могъ простить себ, что допустилъ подобное идолопоклонство чуть ли не на своихъ глазахъ, и немного пришелъ въ себя, когда услышалъ, что между захваченными не оказалось никого изъ Таннбурга. Трудно было ршить, дйствительно ли никто изъ его прихожанъ не присутствовалъ на сборищ, или они были только счастливе своихъ товарищей и. спаслись въ лсу, куда за ними не могли послдовать всадники.
— Вы видите, сказалъ по этому поводу Гасликъ хвастливымъ тономъ,— ересь не перешла дале этого лса! Я знаю свою паству, потому что воспиталъ ее въ страх Господнемъ и въ вр въ Матерь Божію и всхъ святыхъ. Со стороны начальства было бы безполезною жестокостью преслдовать или наказывать этихъ благочестивыхъ агнцевъ. Я ручаюсь за ихъ невинность!
Тмъ не мене, у Григорія Гаслика снова замерло сердце отъ страха, когда, согласно полученному приказу, начался обыскъ во всхъ деревенскихъ домахъ. Священникъ былъ убжденъ, что Зденко знаетъ вс тайны ереси и мсто, гд скрывается проповдникъ, онъ съ безпокойствомъ думалъ о томъ, что простодушный крестьянинъ можетъ выдать себя передъ сыщиками. Эта забота лежала горой на спин Гаслика. Кто могъ предвидть, какой оборотъ приметъ дло и къ какимъ открытіямъ оно можетъ привести, если Зденко попадетъ въ руки правосудія…
Въ прежнія времена ряса священника была неприкосновенна для свтскихъ людей, и такой человкъ, какъ Зденко, напрасно извергалъ бы свою злобу противъ духовной особы. Но теперь это время прошло безвозвратно. Разв императоръ не объявилъ публично, что онъ запретъ въ тюрьму любаго изъ епископовъ, если онъ не будетъ повиноваться законамъ? А что значитъ приходскій священникъ въ сравненіи съ епископомъ?..
Однако, страхъ Гаслика оказался напраснымъ. Черезъ сутки, которыя показались ему цлою вчностью, начальникъ отряда ухалъ со своими солдатами и судейскими чиновниками, оставивъ въ Дубниц вахмистра съ четырьмя ландрейтерами для поимки Мракотина.
Людмила тотчасъ же сообщила эту всть своему господину, вбжавъ въ комнату съ громкимъ крикомъ:— Они ухали, ваше преподобіе! Я видла это собственными глазами…
Гасликъ, не помня себя отъ радости, поднялъ об руки къ небу.— Я далъ обтъ поставить дв свчи Венцелю и три Непомуку и завтра же исполню это! сказалъ онъ.— Какое счастье, что въ нашемъ приход не нашлось ни одного деиста!.. Сдлай одолженіе, Людмила, пойди въ домъ Зденко и прикажи ему немедленно явиться ко мн. Сорная трава должна быть вырвана съ корнемъ и уничтожена серпомъ или огнемъ!
Служанка въ точности исполнила возложенное на нее порученіе, но Зденко имлъ много поводовъ избгать бесды съ священникомъ, онъ отказался наотрзъ идти къ нему и объявилъ, что боленъ и ложится въ постели.
— Въ такомъ случа, я попрошу его преподобіе прійти къ вамъ на домъ со св. дарами! возразила Людмила.— У васъ дйствительно больной видъ, каждый изъ насъ можетъ ежеминутно ожидать смерти.
Слова эти подйствовали на суеврнаго крестьянина, онъ отвтилъ угрюмо, что сейчасъ придетъ, и ушелъ въ садъ подъ яблоню, гд у него, по слухамъ, былъ скрытъ кладъ.
Недаромъ гласитъ старинная поговорка, что ‘нужда и безпокойство — навязчивые гости, и если они поселятся въ дом, такъ ихъ не скоро выживешь’.
Такъ случилось и съ Гасликомъ. Едва прошла одна тревога, какъ онъ испыталъ другую. Вмсто Зденко, котораго онъ ожидалъ съ такимъ нетерпніемъ, въ его комнату вошелъ писарь Венцель Свобода съ низкими поклонами и извиненіемъ, что мшаетъ глубокомысленнымъ размышленіямъ г-на священника.
На лиц Гаслика выразилась такая досада, что гость не могъ сомнваться въ томъ, что явился не во-время, но это обстоятельство, повидимому, вовсе не смутило его.
— Давно я не имлъ чести видть васъ, г. Венцель, пробормоталъ хозяинъ дома, стараясь скрыть свое замшательство.— Милости просимъ садиться. Людмила, подай бутылочку токайскаго. Не набить ли вамъ трубочку табаку?
— Нтъ, благодарю васъ! но не откажусь выпить стаканчикъ вина. Это всего лучше согрваетъ желудокъ при холодной осенней погод. Приходится дорожить каждой минутой, такъ какъ у меня дла по-горло. А тутъ еще эти безпорядки, отъ которыхъ голова идетъ кругомъ! Врный подданный и католикъ не можетъ сдлать шагу, чтобы не встртиться со всякаго рода плутами и негодяями, которыхъ величаютъ громкимъ названіемъ деистовъ. Во что превратилась теперь наша бдная Богемія! Господь да сжалится надъ нею. А откуда все зло? Если голова больна, то страдаетъ все тло. Какой нибудь безумецъ въ род графа…
— Г. Венцель, я не хочу больше слышать объ этомъ и закрываю уши! воскликнулъ съ испугомъ священникъ.
— Кто могъ ожидать, что и вы измните намъ! замтилъ ядовито писать.
— Если бы вы были на моемъ мст, то поневол сдлались бы осторожне. Мн довольно возни съ глупымъ закоснлымъ народомъ, и я не имю никакого желанія вмшиваться въ дла господъ.
— Недавно у васъ былъ совершенно иной образъ мыслей! Если бы графиня могла предполагать, что вы отступитесь отъ дла святой церкви, то она вроятно не написала бы вамъ этого письма, добавилъ писарь, вынимая изъ кармана своего сюртука красиво сложенный пакетъ, запечатанный гербовой печатью графовъ Турмъ.
Въ былыя времена подобная почесть привела бы въ полный восторгъ честолюбиваго священника, но теперь онъ отнесся къ ней съ безпокойствомъ и боязнью и посмотрлъ на письмо съ такимъ нершительнымъ видомъ, какъ будто обдумывалъ: взять ли его, или нтъ?
Домашній секретарь графини Турмъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ въ лиц своей госпожи и воскликнулъ съ гнвомъ:— Это что значитъ? Разв такъ принимаютъ письмо высокопоставленной особы! Чего вы испугались? Вамъ хотятъ оказать небывалую честь…
— Очень благодаренъ! То же самое говорено было мн годъ тому назадъ, во время исторіи съ молодой графиней. Меня увряли, что душа ея въ опасности, что ее нужно спасать отъ еретика!.. Чмъ же это кончилось? графиня въ Париж, и никто не можетъ сомнваться въ ея гибели!
— Какъ осмливаетесь вы говорить подобныя вещи о графскомъ семейств?
— Я говорю правду. Вспомните нашу бесду въ этой самой комнат. Мн общанъ былъ приходъ въ город, а графа Эрбаха должны были, по вашимъ словамъ, засадить въ крпость, между тмъ какъ онъ и теперь спокойно проживаетъ въ своемъ замк и веселится съ друзьями.
— Вы забываете, ваше преподобіе, замтилъ съ усмшкой писарь,— что мы съ вами не послдній вечеръ живемъ на свт и что въ Австріи найдутся тюрьмы и для такихъ господъ.
— А для насъ съ вами и подавно! возразилъ Гасликъ.— Графъ не забылъ смерти Рехбергера.
— Разв я застрлилъ его? сказалъ писарь, бросивъ злобный взглядъ на своего собесдника.— Всмъ извстно, что онъ былъ убитъ въ лсу за сопротивленіе властямъ. Солдаты должны были доставить его въ Прагу живаго или мертваго. Тутъ не можетъ быть и рчи о преднамренномъ убійств.
Говоря это, писарь поблднлъ и робко оглянулся, такъ какъ услышалъ за собой скрипъ двери.
Вошелъ Зденко.
— Apage Satanas! вскрикнулъ священникъ, вздрогнувъ всмъ тломъ.— Св. Марія и Іосифъ, помогите намъ!.. Что ему нужно?..
Зденко стоялъ неподвижно и вертлъ шляпу въ рукахъ, посматривая съ недоумніемъ на испуганныхъ собесдниковъ.
— Что ты, съ ума сошелъ? крикнулъ священникъ, приходя въ себя и обращаясь къ крестьянину.— Разв врываются такимъ образомъ въ домъ въ порядочнымъ людямъ?.. Нтъ, г-нъ Венцель, я умываю руки… Меня уже не проведутъ во второй разъ!..
— Возьмите по крайней мр письмо, настаивалъ писарь, который все боле и боле ощущалъ страхъ и спшилъ выполнить порученіе старой графини, чтобы имть возможность удалиться.— Ея сіятельство приглашаетъ васъ къ себ въ гости, вы увидите блестящее собраніе… Будутъ обсуждать важное дло, Secreta imperii… Князь Лобковичъ также общалъ быть на этомъ вечер…
— Ну, давайте письмо, воскликнулъ съ нетерпніемъ Гасликъ, чтобы отдлаться отъ назойливаго постителя, и вырвавъ пакетъ изъ его рукъ, бросилъ его на столъ.
— Честь имю кланяться! проговорилъ поспшно Свобода, и не оглядываясь проскользнулъ въ дверь за спиной крестьянина.
— Онъ длаетъ видъ, что не узналъ меня, замтилъ угрюмо Зденко, подходя къ столу.
Гасликъ многозначительно кашлянулъ, и быстро подойдя къ двери, заперъ ее на ключъ, чтобы отнять у Зденко возможность обратиться въ бгство отъ его назидательной рчи.
Заложивъ руки за спину, онъ остановился передъ крестьяниномъ и молча, посмотрвъ на него нсколько минутъ, сказалъ:
— Писарь Свобода не хотлъ узнать тебя, несчастный! Кто прикасается къ смол, тотъ пачкаетъ себ руки, а всякій еретикъ, другъ чародевъ и колдуновъ, хуже смолы! Вс сторонятся отъ него…
— Что вамъ нужно отъ меня? спросилъ съ бшенствомъ Зденко.— Говорите скоре!
— Изволь! я теб скажу коротко и ясно, что ты напрасно воображаешь, будто никто не знаетъ твоихъ козней! Я прямо говорю теб, что ты былъ на проклятомъ еретическомъ собраніи въ дом привидній и теб извстно, гд скрывается колдунъ и лжеучитель!
Зденко выронилъ шляпу изъ рукъ и сказалъ дерзкимъ тономъ:
— Значитъ, ваше преподобіе знаетъ объ этомъ дл больше, нежели судейскіе чиновники!
— Вс они ослы! воскликнулъ Гасликъ въ порыв увлеченія.— Если бы у нихъ было побольше ума, то они изловили бы всю нечестивую шайку въ одну ночь и не безпокоили бы потомъ честныхъ людей своими допросами и обысками!..
— Они были и на моемъ двор…
— Что-же изъ этого! но ты не заставишь меня считать черное блымъ… Тмъ не мене я отъ души жалю тебя! продолжалъ Гасликъ растроганнымъ голосомъ.— Ты погибъ безвозвратно! Теперь, сколько бы ты ни молился, святые не услышатъ тебя.
Зденко съ смущеніемъ смотрлъ въ лицо священнику и какъ будто не совсмъ понималъ его.
— Что ты, насмхаешься надо мной? крикнулъ на него Гасликъ, который, вообще не отличался кротостью.— Уставился на меня какъ быкъ, надъ которымъ поднятъ топоръ! Погоди, пытка развяжетъ теб языкъ. Разв ты не видлъ вислицы въ Лейтмериц? Или ты воображаешь, что нтъ такой крпкой веревки, чтобы повсить тебя?
— Я нисколько не боюсь этого. Вшать меня не за что! возразилъ крестьянинъ.
— Святой Непомукъ, сжалься надъ нимъ! Неужели ты, Зденко, настолько глупъ, или сатана такъ опуталъ твое сердце, что не понимаешь опасности, какая грозитъ теб. Твои сообщники выдадутъ тебя, и ты первый попадешь въ руки правосудія!..
— Я не былъ на этомъ сборищ, возразилъ Зденко.
— Ты погибнешь первый! продолжалъ Гасликъ, не обращая вниманія на возраженіе крестьянина.— Если они тебя поймаютъ, то псня твоя пропта. Удирай отсюда, братъ, пока есть время, и вдобавокъ, куда нибудь подальше.
— Куда мн бжать?
— За-границу, въ Саксонію къ еретикамъ! Тамъ ты можешь молиться своимъ идоламъ, и никто не будетъ преслдовать тебя!
— Неужели я долженъ покинуть свой домъ и дворъ?
— Ты все равно покинешь ихъ, если попадешь на вислицу! Стоитъ сказать одно слово графу — онъ купитъ ихъ, такъ какъ самъ лютеранинъ, и будетъ очень радъ, когда услышитъ, что ты, сатанинское отродіе, отрекся отъ религіи!.. Я увренъ, что онъ даже поможетъ теб бжать за-границу.
Зденко поднялъ голову, равнодушное лицо его приняло злое выраженіе, зрачки глазъ расширились и заискрились, какъ у кошки, которая собирается сдлать прыжокъ.— Что побуждало священника хлопотать объ его удаленіи изъ деревни? спрашивалъ онъ себя съ недовріемъ.— Онъ хочетъ выжить тебя отсюда изъ боязни, чтобы ты не выдалъ его, ршилъ мысленно Зденко,— но это не удастся ему!..
Между тмъ, Гасликъ объяснилъ молчаніе крестьянина въ свою пользу.
— Мы продадимъ твой дворъ, продолжалъ онъ.— Ты и такъ богатъ. Собери только вс золотые талеры и гульдены, которые ты нашелъ въ желзномъ ящик подъ смертнымъ одромъ твоего отца.
— У меня нтъ денегъ, грубо прервалъ его Зденко.— Я бдный человкъ! Разв вы видли желзный сундукъ? или хотите, чтобы на мой домъ напали воры…
При этихъ словахъ онъ сдлалъ движеніе, какъ будто хотлъ схватить за горло оторопвшаго священника.
— Чортъ тебя побери съ твоими деньгами! воскликнулъ Гасликъ, отскакивая отъ него.— Я послдній разъ говорилъ теб добромъ. Ты неисправимый гршникъ! Убирайся сегодня-же изъ деревни, или завтра я донесу на тебя.
— Зачмъ стану я выселяться отсюда? спросилъ Зденко равнодушнымъ голосомъ. Лицо его приняло прежнее тупое и апатичное выраженіе.
— Зачмъ? Оглянись, и ты увидишь за собою тнь! Если ты не узнаешь ее, я назову имя.
Зденко бросился къ двери и, отодвинувъ задвижку, выбжалъ на улицу.
— Парень связался съ сатаной, проговорилъ священникъ, задумчиво опускаясь въ кресло и не находя выхода изъ лабиринта, въ который онъ впутался по собственной неосторожности.
Между тмъ, Зденко бжалъ безъ оглядки по мрачному лсу ведущему къ развалинамъ.
Темный полуразрушенный домъ, стоявшій одиноко среди пустаго поля, имлъ теперь еще боле печальный видъ при блдномъ свт холоднаго ноябрскаго солнца, выглянувшаго изъ срой массы тучъ.
Зденко, дойдя до опушки лса, остановился, такъ какъ хотлъ пробраться въ домъ незамченнымъ, но тутъ увидлъ къ своему ужасу, что дв фигуры медленно прохаживались взадъ и впередъ по полю.
Женщину онъ тотчасъ же узналъ. Это была Гедвига, но ему никогда не приходилось встрчать пожилаго господина, который разговаривалъ съ нею.
Если бы Зденко былъ немного сообщительне, то онъ, вроятно, узналъ бы отъ своихъ сосдей, что еще вчера вечеромъ графъ Эрбахъ осматривалъ разрушенный домъ съ своимъ управляющимъ и выразилъ желаніе возобновить его въ самомъ непродолжительномъ времени.
Эта мысль такъ заняла графа, что онъ на слдующее утро поручилъ Бланшару и архитектору, строившему башню, осмотрть развалины и затмъ сообщить ему свое мнніе относительно способа возстановленія ихъ. Гедвига отправилась вмст съ ними по совту графа, который старался всми способами развлечь двушку и вывести изъ того тяжелаго состоянія духа, въ какомъ она находилась.
Спутники Гедвиги, придя на мсто, настолько увлеклись своимъ дломъ, что совершенно забыли объ ея существованіи. Бланшаръ хотлъ воспользоваться остатками зданія для новой постройки и сохранить прежній стиль, архитекторъ былъ противоположнаго мннія и доказывалъ, что необходимо срыть прежній домъ и построить новый, сообразно требованіямъ времени. Между обоими противниками завязался горячій споръ и они принялись вновь осматривать развалины и вымривать ихъ.
Гедвига, считая свое присутствіе лишнимъ, вышла въ поле и безъ всякой опредленной цли направилась въ Дубницъ. Продолжительное пребываніе въ монастыр оставило неизгладимый слдъ въ душ двушки. Прежняя ея веселость исчезла и замнилась суровымъ благочестіемъ. Мысли ея были постоянно заняты молитвой Іисусу Христу и угодникамъ, размышленіями о будущей жизни, такъ что настоятельница несовсмъ ошиблась, возлагая на нее такія блестящія надежды. Но вмст съ тмъ, Гедвига невольно заразилась тщеславіемъ монахинь. Ей казалось, что она приблизилась къ божеству и что невидимый покровъ отдляетъ ее отъ простыхъ смертныхъ. Къ прежнему поэтическому чувству, которое внушалъ ей императоръ, примшалась значительная доля честолюбія, она съ особеннымъ удовольствіемъ вспоминала о томъ, что онъ разговаривалъ съ нею и подарилъ золотой крестъ, глаза его всюду мерещились ей. Патеръ Ротганъ еще боле утвердилъ ее въ этомъ чувств, она поняла изъ его намековъ, что императоръ нсколько разъ вспоминалъ о ней и желаетъ ее видть.
Но со времени прибытія въ Таннбургъ, тоскливое воспоминаніе объ отц еще боле усилило грусть, наполнявшую ея сердце. Когда она проходила черезъ поле, осенній колоритъ ландшафта возбудилъ въ ней печальныя размышленія. Она съ сожалніемъ думала о прошломъ, будущность казалась ей такой же мрачной и холодной, какъ окружавшее ее поле.
Она шла не останавливаясь до кузницы, стоящей на полдорог между Дубницомъ и Таннбургомъ. Здсь она увидла тяжелую дорожную карету съ золотымъ гербомъ на дверцахъ. Кузнецъ и его помощникъ были заняты починкой колеса, поврежденнаго ударомъ о камень. Путешественникъ вышелъ изъ кареты и прогуливался передъ кузницей. Это былъ пожилой господинъ въ длинномъ голубомъ плащ и высокихъ дорожныхъ сапогахъ, съ горделивой осанкой человка, занимающаго высокое положеніе въ свт. При скук, какую онъ испытывалъ въ эту минуту, появленіе молодой двушки доставило ему особенное удовольствіе.
— Честь имю засвидтельствовать вамъ мое почтеніе, фрейлейнъ, сказалъ онъ, подходя къ Гедвиг.— Простите любопытство празднаго путешественника, но мн показалось, что вы вышли изъ этихъ развалинъ…
— Вы не ошиблись, милостивый государь. Он принадлежатъ графу Эрбаху изъ Таннбурга, я живу въ его замк.
Незнакомецъ взглянулъ на Гедвигу съ странной улыбкой и подумалъ:— у графа недурной вкусъ! Но вслдъ затмъ лицо его приняло прежнее серьезное выраженіе, и онъ спросилъ равнодушнымъ голосомъ:
— Разв его сіятельство въ замк?
— Онъ вернулся сюда нсколько недль тому назадъ.
— А вы давно служите… я хотлъ сказать, живете въ Таннбург?
— Мой отецъ былъ управляющимъ у графа.
— Вы говорите: ‘былъ’, разв онъ умеръ?
— Его застрлили.
— Какъ это случилось?.. Я начинаю припоминать… Его звали Рехбергеръ… Значитъ, вы Гедвига, которая случайно попала въ монастырь урсулинокъ?
Гедвига утвердительно кивнула головой и намревалась уйти, такъ какъ вопросы и обращеніе незнакомца произвели на нее непріятное впечатлніе. Онъ тотчасъ же замтилъ это и сказалъ:
— Вы не должны удивляться, что мн извстна эта печальная исторія. Я служу въ императорской канцеляріи. Мн попались бумаги по длу графа Эрбаха, который обвинялся въ похищеніи графини Короны фонъ-Турмъ. Самъ императоръ очень интересовался этимъ дломъ и вашей судьбой, фрейлейнъ…
Лицо Гедвиги просіяло при этихъ словахъ.
— Императоръ интересовался моей судьбой? пробормотала она красня.
— Онъ одинаково милостивъ ко всмъ своимъ подданнымъ. Ваше печальное положеніе тронуло его.
— Я имла счастье видть его величество. Онъ даже разговаривалъ со мной и подарилъ мн этотъ крестъ! сказала Гедвига хвастливымъ тономъ, но тотчасъ же остановилась, такъ какъ на лиц незнакомца опять появилась та же странная улыбка, которая уже разъ привела ее въ смущеніе.
— Я не забуду напомнить о васъ императору, сказалъ незнакомецъ.— Его величеству будетъ пріятно узнать, что вы уже не въ монастыр.
— Моя госпожа, графиня Эрбахъ, выхлопотала мое освобожденіе.
— Вы называете это освобожденіемъ!.. Извините, я забылъ, что вы еретичка… Впрочемъ, у его величества ересь не на дурномъ счету… Вы такая хорошенькая, что напрасно остаетесь въ деревн. Перезжайте въ Вну, тамъ вы составите свое счастье.
— Вы, вроятно, шутите, милостивый государь. Я бдная, простая двушка!
— Это не иметъ никакого значенія. Изъ бдной можно легко сдлаться богатой…
Разговаривая такимъ образомъ, они удалились отъ кузницы и незамтно подошли къ опушк лса, гд стоялъ Зденко и наблюдалъ за ними.
Незнакомецъ оглянулся, экипажъ его былъ починенъ и кучеръ слъ на козла.
— Гд ваша госпожа? спросилъ онъ Гедвигу.
— Она въ Праг, но графъ ожидаетъ сюда надняхъ свою супругу.
Это извстіе было такъ неожиданно, что на лиц пожилаго господина выразилось безпокойство.— Еще этого недоставало! подумалъ онъ съ досадой. Въ Вн мн объявили, что скоро начнется процессъ между супругами, а здсь я узнаю, что они воркуютъ, какъ голуби! Положительно люди часто лгутъ изъ любви къ искусству.
— Графъ приказалъ уже приготовить комнаты для своей супруги въ Таннбург, продолжала Гедвига.
— Очень радъ слышать это! сказалъ незнакомецъ, овладвъ собой.— Вотъ детъ моя карета!.. Не въ этихъ ли развалинахъ была молельня еретиковъ? Я слышалъ объ этомъ въ Лейтмериц.
— Да, здсь! отвтила Гедвига.
— Благодарю васъ!.. Итакъ, до свиданія. Не забудьте мой совтъ и прізжайте въ Вну. Тамъ люди умютъ жить и веселиться, а хорошенькая женщина всегда желанная гостья. Надюсь опять встртиться съ вами…
Подъхала карета. Лакей отворилъ дверцы и усадилъ своего господина, который еще разъ поклонился Гедвиг съ улыбкой на тонкихъ губахъ.
Кучеръ ударилъ по лошадямъ, которыя быстро помчались по каменистой дорог.
Глаза Гедвиги слдили машинально за экипажемъ, но мысли ея унеслись далеко.— Господинъ этотъ служитъ при двор, думала она.— Кто знаетъ, къ какимъ послдствіямъ можетъ привести ее это случайное знакомство!.. Въ жизни Гедвиги произошло столько страннаго, что она не считала невозможнымъ очутиться опять вблизи императора. Ей казалось, что она видитъ въ вечернихъ облакахъ большой столичный городъ съ императорскимъ дворцомъ и башней св. Стефана, о которомъ ей столько разсказывали знатныя двушки, воспитывавшіяся въ монастыр.
Мечты ея были внезапно прерваны, такъ какъ она услышала за собой хриплый боязливый голосъ, звавшій ее по имени. Она оглянулась и увидла Зденко, который стоялъ передъ нею, опустивъ голову, съ видомъ ту наго отчаянія.
— Не пугайся, сказалъ онъ съ усиліемъ,— я не сдлаю теб зла! Люди постоянно сердятъ меня… Но если бы ты была ласкова со мной…
— Оставь меня въ поко! Я не желаю разговаривать съ тобой! отвтила съ досадой Гедвига.
Отвращеніе, которое она всегда чувствовала къ нему, было сильне въ эту минуту, чмъ когда либо. Судьба какъ будто нарочно послала его для контраста съ свтлыми картинами, созданными ея воображеніемъ.
— Ты ненавидишь меня! Въ этомъ главная причина всхъ моихъ несчастій… Теб хотлось бы стереть меня съ лица земли… Отецъ твой даже прибилъ меня…
— Не смй произносить имени моего отца. Убирайся прочь! Если ты не отстанешь отъ меня, я позову господъ, они тамъ, въ дом.
— Господъ! повторилъ Зденко, вздрогнувъ всмъ тломъ.— Я совсмъ забылъ о нихъ. Когда я вижу тебя, я забываю все на свт!.. Кто это? Что они длаютъ тамъ?
— Графъ послалъ ихъ осмотрть развалины, онъ хочетъ построить новый домъ.
— Господи! воскликнулъ Зденко, хватаясь за голову обими руками.— Они найдутъ его! Онъ погибнетъ.
— Кто погибнетъ? Говори прямо, иначе я все скажу графу.
— Спаси его! Онъ добрый и мудрый старикъ! Если они найдутъ его, то бросятъ въ тюрьму. Но онъ никому не сдлалъ зла и всегда хорошо отзывался о граф и лютеранахъ… Сжалься надъ нимъ!
— Прежде всего ты долженъ сказать: кто онъ и куда ты спряталъ его?
— А если ты мн измнишь! Нтъ, я говорю вздоръ… Прости меня! Ты блая два, о которой говорилъ намъ старикъ. Писарь и Гасликъ дйствительно лицемры и измнники… не ты…
Съ этими словами Зденко такъ близко наклонился къ молодой двушк, что она чувствовала его дыханіе на своей щек и съ невольнымъ отвращеніемъ отвернула свое лицо.— Въ дом Мракотинъ, котораго они ищутъ, прошепталъ онъ.— Онъ знаетъ будущее и вс тайны, за это они и злятся на него… Онъ скрылся при обыск въ самый нижній погребъ дома и уже два дня, какъ лежитъ тамъ.
— Несчастный!
— Я принесъ ему ночью ды и питья, но Гасликъ подозрваетъ меня и можетъ напасть на слдъ. Я хотлъ и теперь навстить его, но увидлъ двухъ мужчинъ на двор и тебя въ пол. Тайный голосъ подсказалъ мн, что я долженъ обратиться къ твоей помощи.
— Я ничего не могу сдлать помимо графа. Онъ добръ и великодушенъ и лучше насъ придумаетъ, какъ устроить это дло. Приведи старика сегодня вечеромъ къ стн сада за насыпью, я буду ждать васъ тамъ и сообщу волю графа. Уходи скоре, тебя могутъ увидть.
Бланшаръ и архитекторъ въ это время вышли изъ дому и еще разъ обошли развалины. Оба были настолько заняты своимъ споромъ, что Зденко могъ удалиться незамченнымъ, а Гедвига успла оправиться отъ волненія. На обратномъ пути вжливый французъ извинился передъ молодой двушкой за свое невольное невниманіе къ ней. Гедвига возразила, что она была не одна и разсказала свою встрчу съ знатнымъ незнакомцемъ у кузницы.
Прійдя въ замокъ, она поспшила сообщить графу просьбу Зденко, добавивъ, что вполн понимаетъ, насколько опасно подобное укрывательство и что отказъ въ данномъ случа нисколько не удивитъ ее.
Графъ Эрбахъ былъ сильно озадаченъ и не сразу ршился принять къ себ человка, преслдуемаго свтскими и духовными властями, такъ какъ подобный поступокъ могъ повести къ крайне непріятнымъ послдствіямъ. Съ другой стороны, мечтательность Мракотина и сущность его ученія не привлекали его, будущность человческаго рода никогда не представлялась ему въ вид идеальной Аркадіи, онъ не считалъ желательнымъ, чтобы когда нибудь наступило господство бдняковъ, несчастныхъ и неучей. Но чувство состраданія ‘мало-по-малу переселило вс другія соображенія, онъ ршилъ пріютить на нкоторое время Мракотина въ замк и сообщилъ объ этомъ молодой двушк.
— Что же касается Зденко, добавилъ онъ, то я совтовалъ бы теб, моя дорогая Гедвига, остерегаться его. Мн парень этотъ не нравится, да и отецъ твой не былъ расположенъ къ нему и говорилъ, что никогда не позволитъ ему жениться на теб.
— Я ненавижу его и не могу хладнокровно встрчаться съ нимъ!..
— Теб нечего безпокоиться. Никто не заставитъ тебя выходить за него замужъ. Но тмъ хуже для насъ, что мы будемъ въ зависимости отъ него. Мн кажется, что этотъ человкъ способенъ совершить преступленіе подъ вліяніемъ страсти.
— Что-же длать въ такомъ случа?
— Я буду слдить за нимъ… Скажи, пожалуйста, въ которомъ часу ты приказала придти ему?
— Поздно вечеромъ.
— Я встрчу его съ Бланшаромъ и избавлю тебя отъ новаго свиданія съ твоимъ назойливымъ поклонникомъ. Покойной ночи! Надюсь, что графиня скоро прідетъ изъ Праги, и тогда твоя жизнь устроится боле нормальнымъ образомъ.
Гедвига молча поцловала руку графа и удалилась.
Въ девятомъ часу вечера графъ Эрбахъ и Бланшаръ отправились на свиданіе. Къ счастію, Ротганъ еще утромъ ухалъ на нсколько дней въ Прагу, такъ что графу не было никакой необходимости скрывать свои дйствія отъ непрошенаго наблюдателя. Относительно Бланшара онъ могъ быть совершенно покоенъ, потому что этотъ искренно сочувствовалъ всякому несчастному, который подвергался преслдованіямъ за свои убжденія, и видлъ въ немъ товарища своей судьбы. Разв его самого не считали въ Версал сумасшедшимъ и врагомъ государства? Разв у него не была одинаковая цль съ Мракотиномъ — избавить людей отъ гнета бдности и нищеты, хотя каждый изъ нихъ шелъ своимъ путемъ? Такимъ образомъ, если бы даже графъ Эрбахъ сталъ колебаться въ своемъ ршеніи, то Бланшаръ употребилъ бы все свое краснорчіе, чтобы убдить его дать убжище бглецу.
Графъ и Бланшаръ молча подошли къ насыпи у садовой стны, гд Корона и Гедвига впервые увидли императора. Былъ ясный и. холодный вечеръ. Мсяцъ свтилъ на безоблачномъ неб среди безчисленныхъ звздъ. Все пространство отъ садовой стны до деревьевъ противоположнаго лса и дорога, спускающаяся внизъ по ложбин, были такъ освщены луннымъ свтомъ, что графъ, хорошо знакомый съ мстностью, тотчасъ же замтилъ темную фигуру, стоявшую, подъ сосной, и махнулъ ей носовымъ платкомъ.
Минуту спустя изъ-за группы деревьевъ вышелъ человкъ и, осторожно пробираясь вдоль кустарниковъ, остановился на нкоторомъ разстояніи отъ стны.
— Это я, Зденко! сказалъ графъ Эрбахъ, узнавъ его. Подойди ближе!
Крестьянинъ не двигался съ мста, но вслдъ затмъ привычка повиноваться господину пересилила недовріе.
— Я пришелъ къ вашей милости, сказалъ Зденко. Вамъ все извстно. Длайте что хотите со мной.
— Привелъ ты этого человка?
— Онъ лежитъ подъ деревомъ. У него зубъ на зубъ не попадаетъ, отъ холода, мы должны были пробираться по лсу дальней дорогой.
— Видлъ васъ кто нибудь? спросилъ графъ.
— Господь былъ съ нами! говоритъ Мракотинъ. Мы никого не встртили въ лсу.
— Пойди за этимъ человкомъ и приведи его сюда. Я отопру вамъ старыя ворота въ стн. Ты знаешь, гд они?
— Знаю, ваша милость.
— Еще одно слово, Зденко. Я желалъ-бы знать, почему ты такъ хлопочешь объ этомъ человк?
— Онъ не похожъ на другихъ людей. Всякій, кто приближаете’ къ нему, слушаетъ его… Ему все извстно, даже будущность!..
— Веди его сюда! сказалъ графъ.
Бланшаръ видлъ въ самоотверженіи крестьянина и его преданности Мракотину неизбжное вліяніе, какое всегда оказываетъ высшая натура на низшую. Онъ помнилъ Зденко съ той ночи, когда горла башня въ Таннбург. Непріятное лицо этого человка съ черными блестящими глазами тогда же обратило на себя его вниманіе среди огромной собравшейся толпы, онъ смотрлъ осклабившись на пламя и не принималъ никакого участія въ тушеніи пожара.
— Замчательно какъ дйствуетъ воодушевленіе даже на тупой умъ и себялюбивое сердце! сказалъ съ увлеченіемъ Бланшаръ, когда они сошли съ холма и графъ вложилъ ключъ въ заржавленный замокъ старыхъ воротъ. Посмотрите на этого крестьянина, голова котораго до сихъ поръ была, вроятно, занята только заботами о пол и скот. Личность пророка настолько воодушевляетъ его, что онъ становится способнымъ на великодушный поступокъ и готовъ жертвовать собственной жизнью…
— Наконецъ-то! сказалъ графъ Эрбахъ, отворяя съ трудомъ ворота.— Я долженъ немного охладить вашъ восторгъ, Бланшаръ. Не подлежитъ сомннію, что поступокъ Зденко вполн благородный, на поводъ къ нему далеко не тотъ, какой вы предполагаете, если не ошибаюсь, парень надется открыть кладъ съ помощью заговоровъ Мракотина. Я даже считаю вполн возможнымъ, что мы съ вами сыграемъ самую глупую роль, мы ожидаемъ чего-то необыкновеннаго, и вмсто этого встртимъ, вроятно, простаго невжественнаго пастуха, помшавшагося на чтеніи священныхъ книгъ. Но вотъ и они!..
Мракотинъ шелъ неврными шагами, опираясь на плечо Зденко. Его блый плащъ развваемый втромъ казался издали при лунномъ освщеніи какимъ-то блестящимъ туманнымъ облакомъ.
— Входи! сказалъ графъ, подавая руку старику. Ты будешь здсь въ безопасности!
— Ты — знатный господинъ, возразилъ старикъ, я — нищій, котораго ты приказалъ привести къ себ изъ мрака и бдности… Благословеніе Божіе нисходитъ со мной на домъ твой!..
Голосъ его дрожалъ отъ лихорадки, глаза были неподвижно устремлены въ пространство.— Блый голубь опустится на кровлю! продолжалъ Мракотинъ,— коршунъ преслдуетъ его…
Дальше ничего нельзя было разслышать, губы его бормотали’безсвязныя слова.
— Уведите его! сказалъ графъ, обращаясь къ Бланшару.— Съ нимъ начинается бредъ…
Зденко хотлъ удалиться, но графъ удержалъ его.
— Я исполнилъ просьбу, съ которой ты обратился къ Гедвиг Рехбергеръ! сказалъ онъ.— Человкъ этотъ въ безопасности, теперь постарайся загладить прошлое и устрой свои дла такимъ образомъ, чтобы приходскій священникъ не имлъ поводовъ жаловаться на тебя. Если я до сихъ поръ щадилъ тебя, то ради твоего отца. Мой врный Рехбергеръ нсколько разъ предостерегалъ меня… Чего ты испугался?
— Мн показалось, что за вами стоитъ тнь… отвтилъ Зденко глухимъ голосомъ. Лицо его было покрыто мертвенной блдностью.
— Выкинь изъ головы вс эти пустяки и выслушай меня. Совтую теб оставить въ поко Гедвигу. Не смй больше разговаривать съ ней. Я не хочу этого! Слышишь ли? Она никогда не будетъ твоей!
Съ этими словами графъ заперъ ворота на ключъ и удалился.
Зденко стоялъ у садовой стны. Ему казалось, что онъ слышитъ стукъ молота о наковальню, съ каждымъ ударомъ раздавались въ ушахъ его все т же слова: она никогда не будетъ твоей!
Но вотъ изъ-за стны опять поднялась знакомая тнь. Зденко отскочилъ въ ужас и бросился опрометью внизъ по ложбин.

ГЛАВА IV.

Въ замк Турмъ молодой графъ Прокопъ давалъ парадный обдъ по случаю своего прізда въ жилище предковъ и дня своего рожденія, за столомъ присутствовали его двоюродные братья, друзья, близкіе сосди и даже старые слуги, сидвшіе на дальнемъ конц стола, вс желали ему здоровья, долгой жизни и всякаго благополучія. Графъ поблагодарилъ гостей краснорчивой рчью, въ которой отнесся съ большимъ чувствомъ къ покойному отцу и провозгласилъ тостъ за здоровье своей бабушки, единственной дамы, находившейся за столомъ. Вс сочли своимъ долгомъ отвтить на тостъ и, поднявъ стаканы, поклонились пожилой, красиво причесаной дам, между тмъ какъ внукъ почтительно поцловалъ у ней руку.
Когда кончился обдъ, графиня, одтая въ темно-красное парчевое платье, затканное золотыми цвтами, простилась съ обществомъ и ушла въ сосднюю комнату. Нкоторые изъ пожилыхъ мужчинъ послдовали за нею, а молодой графъ остался въ зал съ остальными гостями и старался разыграть передъ ними роль любезнаго и общительнаго хозяина. Вступая во владніе наслдственными имніями, онъ хотлъ внушить людямъ хорошее мнніе о себ и загладить своей любезностью дурную репутацію развратника и мота, которую онъ заслужилъ своимъ поведеніемъ въ Вн и Милан.
По завщанію своего отца, онъ былъ назначенъ единственнымъ наслдникомъ громадныхъ родовыхъ имній, такъ какъ Корона была лишена наслдства. Только по просьб брата и духовника, находившагося при послднихъ минутахъ умирающаго, сдлана была оговорка, что несчастный отецъ оставляетъ дочери извстную сумму денегъ, если она опомнится отъ грховъ и поступитъ въ монастырь. Такимъ образомъ, графъ Прокопъ сдлался единственнымъ владльцемъ всхъ отцовскихъ имній, но это кажущееся благополучіе имло свою темную сторону. Молодой графъ былъ обремененъ большими долгами. Гораздо легче было занимать деньги, пользуясь кредитомъ отца, нежели самому отвчать за свою расточительность. Онъ долженъ былъ скоро убдиться, что безъ помощи своей богатой и скупой бабушки онъ не въ состояніи будетъ не только продолжать прежнюю жизнь, но и удовлетворить наиболе неумолимыхъ кредиторовъ. Съ тайнымъ отвращеніемъ въ сердц пріхалъ Прокопъ въ уединенный замокъ, чтобы прожить въ немъ скучную осень въ обществ старой женщины, которая всегда чувствовала къ нему особенную привязанность, но, при своемъ властолюбивомъ характер, слдила за каждымъ его шагомъ и во всемъ, что онъ длалъ безъ ея согласія, видла нарушеніе своихъ правъ. Между тмъ, задавшись цлью найти доступъ къ кошельку старой графини посредствомъ ласки, лицемрія, бурныхъ сценъ и льстивыхъ увреній, онъ съ каждымъ днемъ становился въ большую зависимость отъ ея воли и мысленно сравнивалъ себя съ комаромъ, попавшимъ въ сти длинноногаго паука.
Въ зал все еще звенли стаканы, тогда какъ въ сосдней комнат пожилые представители стариннаго чешскаго дворянства разсуждали о политик. Изъ нихъ всхъ больше ораторствовалъ князь Лобковичъ, другіе молча выслушивали его, признавая за нимъ преимущество опытности и знанія свта.
Въ кружкахъ австрійскаго дворянства давно замтили тотъ неблагопріятный оборотъ, какой приняли общественныя дла со времени соправительства Іосифа, и многіе съ ужасомъ думали о будущемъ, когда онъ одинъ будетъ управлять государствомъ. Эти опасенія вызывали у консервативной партіи искреннее желаніе протеста, но она была безсильна, такъ какъ ея представители не составили себ никакого опредленнаго плана дйствій.
— Мы дошли до такой апатіи, сказалъ Лобковичъ въ заключеніе своей рчи,— что смотримъ равнодушно, какъ распадается самая старая имперія въ Европ. Вначал нововведенія казались намъ слишкомъ ничтожными, мы не придавали никакого значенія различнымъ перемнамъ въ придворномъ этикет, простот одежды его величества, преобразованію правительственныхъ канцелярій и т. п. Между тмъ, у гидры еженедльно выростаетъ новая голова, опасность увеличивается съ каждымъ днемъ. Права и прерогативы духовенства и австрійскихъ дворянъ висятъ на волоск, благодаря любви нашего императора къ черни и мнимой заботливости о благ подданныхъ! Я долженъ сказать вамъ, господа, что я съ глубокимъ огорченіемъ наблюдалъ за Іосифомъ въ Париж. Онъ какъ будто нарочно избгалъ людей изъ высшаго общества и проводилъ время съ философами и представителями народа.
— Что онъ нашелъ въ нихъ? Кажется, онъ не можетъ считать насъ измнниками! сказалъ одинъ изъ присутствующихъ, истолковавъ по-своему рчь Лобковича.
— Вы спрашиваете, чмъ онъ недоволенъ, mon cher prince? Всмъ! Онъ хочетъ перевернуть свтъ вверхъ дномъ и взялъ себ за образецъ прусскаго короля. Онъ намренъ уничтожить права владтельныхъ князей и составить единое государство. Въ Венгріи будутъ т же законы, что въ Австріи, Богеміи, Моравіи и Штиріи. Онъ одинъ станетъ управлять государственнымъ механизмомъ. Прежнее судопроизводство будетъ уничтожено, равно и крпостное право!
— Вдь это вопіющая несправедливость! замтилъ одинъ.
— Дневной грабежъ! Беззаконная конфискація имуществъ! добавили другіе.
— Говорятъ, что приближается золотой вкъ для человчества, сказалъ съ усмшкой Лобковичъ.— Кто изъ насъ изобразитъ изъ себя Нептуна и остановитъ грозный напоръ волнъ, крикнувъ имъ: Quos ego!
— Къ счастію, императрица еще жива!..
— Читали вы ея послдній эдиктъ противъ моравскихъ еретиковъ? Что за сила выраженій!
— Когда я прозжалъ Лейтмерицъ, продолжалъ князь Лобковичъ,— туда привели около десятка этихъ сумасбродовъ съ связанными руками. Секта распространилась до нашихъ мстъ!
— Въ этомъ нтъ ничего удивительнаго, злобно замтила старая графиня, которая до этого момента упорно молчала.— Злоди, вроятно, находятъ поддержку въ граф Эрбах)
— Это богатый и высокомрный господинъ. Говорятъ, что онъ другъ его императорскаго величества.
— Вы выражаетесь очень умренно, графъ Мартиницъ! замтилъ съ удареніемъ Лобковичъ.— Не только другъ, но его неразлучный товарищъ и повренный. Въ Париж они вмст странствовали по фабрикамъ и мастерскимъ и даже одновременно сдлали визитъ Жанн Дюбарри!
Графиня Турмъ открыла табакерку и взяла щепотку табаку.
— Можно ли было ожидать подобнаго поступка отъ сына Маріи Терезіи, сказала она.— Длать визитъ Дюбарри! За ея наглое появленіе на праздник королевы ее слдовало бы заставить мести улицы! Я еще скоре поняла бы это, если бы она была дворянской крови!
— Тмъ не мене, она носитъ титулъ графини… Куда двались религіозные и нравственные принципы!
Князь Лобковичъ поспшилъ перемнить тему разговора.
— Этотъ графъ Эрбахъ пришелецъ на нашей земл и не принадлежитъ къ стариннымъ фамиліямъ Богеміи, между тмъ, онъ сдлался spiritus familiaris его величества. Къ несчастію, Іосифъ постоянно окружаетъ себя подобными людьми, безъ вры и традицій, которые наводятъ его на все дурное. Намъ, врнымъ защитникамъ правъ нашей родины, сословной свободы и привиллегій, ничего не остается, какъ составить тсный союзъ и употребить вс усилія, чтобы удержать дворъ отъ нововведеній, пока жива наша августйшая императрица.
— Да здравствуетъ Марія Терезія! воскликнулъ одинъ изъ присутствующихъ, который чувствовалъ сильное утомленіе отъ серьезнаго разговора и съ завистью прислушивался къ веселому смху, раздававшемуся въ зал.— Зачмъ станемъ мы тревожить себя преждевременными опасеніями? Предоставимъ это дло почтенному князю Лобковичу,— c’est un homme suprieur! Мы вс знаемъ больше толку въ охот, нежели въ политик, и любимъ выпить, не такъ ли, Лихтенштейнъ?
Общій хохотъ былъ отвтомъ на это замчаніе, вызвавшее улыбку пренебреженія на лиц Лобковича, который въ эту минуту почувствовалъ полное пренебреженіе во всмъ этимъ знатнымъ, но тупоголовымъ господамъ.
— Quels imbciles! шепнулъ онъ графин, которая слегка кивнула ему головой въ знакъ согласія.
— Какъ вы думаете, господа, не перейти ли намъ въ залу, сказалъ одинъ изъ дворянъ.— Вроятно, у графа Прокопа найдется и на нашу долю немного вина.
Это предложеніе встртило полное одобреніе со стороны большинства присутствующихъ, которые одинъ за другимъ перешли въ залу.
Князь Лобковичъ и графиня остались наедин.
— Если бы не крайняя необходимость составить партію, сказалъ Лобковичъ,— то нужно быть круглымъ дуракомъ, чтобы толковать съ этими людьми о политик!
— Они вс умютъ только проживать деньги, возразила графиня.— Къ несчастію, такой умъ, какъ у васъ, mon cher prince, составляетъ рдкость!
— Охота, карточная игра, пирушки и деревенскія красавицы — вотъ міръ этихъ тупоголовыхъ господъ! Они не подозрваютъ, что огонь тлетъ подъ ихъ ногами.
— Неужели вы серьезно предполагаете, что существуетъ опасность?
Слуга принесъ свчи и, по приказанію графини, заперъ дверь, ведущую въ залу.
— Сядьте покойне, князь, сказала она, указывая ему на кресло и лежавшую передъ нимъ подушку для ногъ.
— Вы все та же милая и любезная женщина! сказалъ Лобковичъ, цлуя ея руку съ вжливымъ поклономъ и покойно- усаживаясь въ мягкое кресло.— Вы знаете и щадите слабости своихъ друзей, какъ въ молодости, такъ и въ старости. Ah le bon vieux temps? Помните ли вы его графиня? Ma foi, съ тхъ поръ прошло сорокъ лтъ. Мы сидли другъ противъ друга…
— Quel souvenir! произнесла со вздохомъ старая дама, разглаживая костлявой рукой складки своего шелковаго платья.
— Это было также въ ноябрскій вечеръ. Мы сидли въ уютной комнат, я помню даже, что на потолк была изображена Аврора. Вы улыбаетесь, дорогая моя! Такія вещи никогда не забываются…
Графиня въ смущеніи открыла крышку своей золотой табакерки и отвернулась.
— Flicit passe! продолжалъ князь, поправляя свой кружевной жабо.— Огонь, пробгавшій тогда по нашимъ жиламъ, былъ сильне того, о которомъ я только что упоминалъ… Аврора благосклонно улыбалась намъ, все общало намъ въ будущемъ такіе же хорошіе дни…
— Hlas! Зачмъ наступаетъ скучная старость!’ La vieillesse des hommes est une btise du sort!
— Я всегда былъ того же мннія. Вдобавокъ, намъ съ вами, можетъ быть, придется пережить новый всемірный потопъ, который маркиза Помпадуръ предсказывала Франціи. Но тамъ движеніе начинается съ низшихъ слоевъ, у насъ — сверху. Императоръ самый опасный новаторъ. Примръ прусскаго короля сбилъ его съ толку. Онъ ненавидитъ дворянство и духовенство, потому что они могутъ оказать активное сопротивленіе его ученію о равенств. Онъ хочетъ все захватить въ свои руки. Я считаю ребячествомъ возлагать большія надежды на нашу добрую государыню. Императоръ и герцогъ Тосканскій придерживаются однихъ и тхъ же принциповъ, намъ предстоитъ многолтняя борьба.
— Разв вы отказались отъ своего прежняго плана? спросила графиня,— патеръ Ротганъ былъ увренъ въ его успх.
— Я не слыхалъ о патер со времени несчастной исторіи съ Гедвигой Рехбергеръ.
— Надюсь, князь, вы не станете упрекать меня ею?
— Разумется, нтъ! Вамъ она доставила всего больше непріятностей. Я упомянулъ объ этой исторіи только потому, что она возстановила противъ насъ императора. Патеръ очень ловко велъ себя въ монастыр и сумлъ удержать мою племянницу отъ сентиментальныхъ выходокъ.
— Мн кажется, mon cher prince, что мы ошиблись въ этомъ человк, милость правительства отуманила его. Онъ равнодушенъ къ Деньгамъ, но дорожитъ вліяніемъ и властью. Я считаю его очень хитрымъ. Il а une tte de renard.
— Какое намъ дло до этого, если мы сумемъ воспользоваться его происками и обратимъ ихъ въ нашу пользу…
— Разв вы можете поручиться, что онъ не измнитъ намъ? спросила графиня.— Неблагодарный плутъ живетъ теперь у графа Эрбаха. Вчера онъ явился сюда и и выразилъ желаніе переговорить со мной, но я не приняла его.
— Значитъ, онъ еще въ город! Очень радъ этому. Простите, если я осмлюсь замтить вамъ, моя дорогая, что вы не должны были задвать самолюбіе патера. Впрочемъ, это дло можно легко поправить!
— Едва не забыла сообщить вамъ, mon cher prince, что Прокопъ былъ въ Праг и видлъ Ренату. Онъ все еще любитъ ее. C’est un coeur de flamme! И adore votre niece! Изъ нихъ вышла бы прекрасная пара.
— Къ несчастію, она предпочла графа Эрбаха, въ надежд возвратить его на лоно церкви, хотя это не удалось ей! Моя племянница, какъ вамъ извстно, прекрасная женщина, но не отъ міра сего.
— Поэтому я нахожу, что разводъ былъ бы всего цлесообразне въ данномъ случа. Вы сами подавали мн надежду на это, mon prince. А теперь! Если бы вы знали, какъ она приняла моего бднаго Прокопа! Она объявила, что боле чмъ когда нибудь любитъ этого безбожника Эрбаха, что мы оклеветали его, прибгли къ лжи, обману и насилію! Разв Прокопъ виноватъ въ этомъ? Она также наговорила ему много непріятнаго по поводу заключенія какой-то двчонки въ монастырь, о которой было столько толковъ, какъ будто она принцесса. А кто настроилъ такимъ образомъ Ренату и посовтовалъ ей помириться съ мужемъ? Клянусь св. Двой, что вашъ protg, отецъ Ротганъ!..
Старая дама говорила съ запальчивостью, не спуская глазъ съ князя Лобковича, въ надежд проникнуть сквозь маску покойнаго равнодушія, покрывавшую его лицо, и узнать его затаенную мысль. Она не напрасно подозрвала своего бывшаго возлюбленнаго, что онъ противодйствовалъ браку своей племянницы съ Прокопомъ и даже теперь готовъ былъ употребить вс усилія, чтобы помшать ему, если бы представилась возможность его осуществленія.
— Я не думаю защищать патера, вжливо замтилъ Лобковичъ,— но вы напрасно обвиняете его! Другой возбудилъ въ сердц Ренаты мысль примириться съ графомъ, и вдобавокъ не простой смертный…
Извстіе это было настолько неожиданно, что графиня встала съ кресла и выпрямилась.
— Императоръ очень долго бесдовалъ съ Ренатой на версальскомъ праздник, продолжалъ Лобковичъ.— Прямымъ послдствіемъ ихъ разговора было то, что она на слдующій день объявила мн о своемъ намреніи хать въ Прагу. Остальное объясняется само собою. Патеръ Ротганъ не счелъ нужнымъ вмшаться въ такое щекотливое дло. Я самъ не захалъ въ Прагу, чтобы не видться съ Ренатой и не быть свидтелемъ ея жалобъ, слезъ и обмороковъ, такъ какъ все это слишкомъ мучительно дйствуетъ на меня. А сегодня я совершенно случайно узналъ дорогой, что ее ждутъ на-дняхъ въ Таннбургъ.
На минуту графиня потеряла самообладаніе знатной дамы и съ гнвомъ схватилась за голову.
— Значитъ, это примиреніе по всей форм! Можетъ ли урожденная Шварценбергъ дойти до такого униженія! Я удивляюсь, что вы, князь, могли допустить этотъ союзъ, какъ бы въ посмяніе нравственности и христіанской религіи!
— Позвольте вамъ замтить, графиня, что этотъ союзъ давно заключенъ и только возобновляются старыя отношенія. Графу посчастливилось заслужить вновь расположеніе своей супруги, если можно назвать счастіемъ случайную милость женщины.
— Если не ошибаюсь, вы разсчитывали имть вліяніе на императора черезъ вашу племянницу, замтила ядовито графиня.
— Vous tes bien cruelle! возразилъ Лобковичъ съ принужденной улыбкой.— Дйствительно, у меня были вс данныя, чтобы разсчитывать на нжныя дружескія отношенія между Ренатой и императоромъ. На этомъ стремленіи двухъ возвышенныхъ душъ я построилъ свой планъ. Что длать! мы оба потерпли пораженіе. Теперь Прокопъ долженъ будетъ также навсегда отказаться отъ мысли жениться на Ренат.
— Навсегда?
— Если только графъ Эрбахъ не умретъ внезапно въ угоду одной моей хорошей знакомой.
— Вы сметесь надо мной! возразила съ яростью графиня.— Вамъ кажется страннымъ, что я желаю смерти этому человку. Но я ненавижу его всми силами моей души! Онъ помшалъ исполненію моего завтнаго желанія, женившись на Ренат. Онъ увезъ мою внучку и навлекъ позоръ на мою сдую голову. Если съ нимъ случится несчастіе, то я не стану оплакивать его!..
— Я увренъ въ этомъ! Но во всякомъ случа я совтовалъ бы вамъ успокоиться, потому что въ наши годы гнвъ разрушительно дйствуетъ на здоровье, сказалъ Лобковичъ, заботливо усаживая въ кресло старую графиню.— Что касается меня лично, то я не ожидаю ничего хорошаго отъ сближенія графа съ женой. Моя племянница и ваша внучка хотя и не спровадятъ его на тотъ свтъ, но сдлаютъ ему жизнь невыносимой.
— Моя внучка?
— Безумная двочка влюбилась въ графа tout bonnement! Неизвстно, было ли у нихъ какое нибудь объясненіе, или она почему-то возлагала на него надежды, только она назвала его измнникомъ, когда онъ ухалъ изъ Парижа, и проливала слезы досады.
— Она вполн заслужила ихъ, это развратная двчонка, хотя ея горе вроятно не будетъ продолжительно!
— Вы совершенно правы, графиня. Она уже нашла себ утшителя въ лиц графа Аремберга. C’est un bel homme et un aimable ron. Это одинъ изъ самыхъ богатыхъ и знатныхъ бельгійскихъ дворянъ. Говорятъ, что онъ даже хочетъ жениться на Корон.
— Я жалю глупца, который попадетъ въ эту ловушку! замтила графиня съ рзкимъ непріятнымъ смхомъ.
— Если Арембергъ женится на Корон, никто въ Версал не назоветъ его глупцомъ. Веселый характеръ молодой двушки и покровительство императора скоро расположили’ къ ней королеву, которая сначала относилась къ ней недружелюбно, считая ее искательницей приключеній. Но когда вслдъ затмъ Корону пригласили участвовать въ концертахъ Тріанона, то ея рдкое музыкальное дарованіе измнило дло, и Марія Антуанета окончательно подружилась съ нею…
— Я никакъ не ожидала, что князь Лобковичъ присоединится къ числу поклонниковъ моей внучки!
— Если я интересуюсь Короной, то потому, что это ваша кровь, графиня, и она вдобавокъ наслдовала отъ васъ умнье изящно и мило держать себя въ обществ. Въ Тріанон вс въ одинъ голосъ хвалятъ ея умъ и непринужденное обращеніе. Старый чудакъ маркизъ боготворитъ ее и намренъ оставить ей свое огромное состояніе. Такимъ образомъ, вы видите, что она далеко не дурная партія.
— Но вы все-таки не сказали мн, чмъ она можетъ испортить жизнь графу.
— Ревностью къ Ренат и желаніемъ отомстить за его мнимую или дйствительную измну.
Старая графиня съ гнвомъ отодвинула скамейку отъ своихъ ногъ и пробормотала проклятіе.
Лобковичъ нахмурилъ свои сдыя брови.— Я прихожу въ отчаяніе, графиня, потому что ничмъ не могу угодить вамъ сегодня! сказалъ онъ. Къ сожалнію, не въ моей власти приказать моимъ вассаламъ напасть на Таннбургъ, какъ это длалось въ старыя варварскія времена, убить графа, а затмъ насильственно выдать замужъ его вдову за вашего внука…
— Я ничего не хочу и не заявляю никакихъ требованій, но если бы я была мужчиной, то нашла бы способъ избавиться отъ этого человка!..
— Другими словами, вы хотите, чтобы мы вызвали его на дуэль. Но я не имю никакого желанія быть убитымъ, съ другой стороны врядъ ли вы сами ршились бы подвергнуть опасности жизнь Прокопа. Дождитесь войны, можетъ быть она избавитъ васъ отъ ненавистнаго сосда.
— Съ кмъ же будемъ мы воевать? Съ турками?
— Нтъ, съ Пруссіей.
— Неужели Фридрихъ опять затваетъ войну?
— На этотъ разъ самъ императоръ думаетъ начать ее, такъ какъ Австрія много потеряла en puissance et consideration со времени семилтней войны и на свер образовалось новое государство вандаловъ, крайне опасное для насъ. Императоръ слпъ только относительно внутреннихъ длъ государства, а не вншней политики, онъ ясно видитъ, что Австрія должна во-время занять прочное положеніе въ Германіи, чтобы Пруссія со временемъ не заняла ея мсто, хотя, разумется, исходъ войны неизвстенъ…
— Вы говорите это такимъ тономъ, какъ будто желаете, чтобы насъ побили.
— Я дйствительно желаю этого, потому что самовластію Іосифа былъ бы нанесенъ сильный ударъ, онъ увидлъ бы своихъ настоящихъ друзей и убдился бы нагляднымъ образомъ, что единственная опора наслдственной монархіи — дворянство и духовенство…
Старая графиня съ большимъ вниманіемъ слушала своего собесдника и мысленно ршила, что князь такъ уменъ, что ему можно простить его злыя выходки, и только ждала удобной минуты, чтобы выразить уваженіе, какое она чувствовала къ нему.
Но въ это время шумъ въ зал, усилившійся съ нкотораго времени, достигъ такихъ размровъ, что Лобковичъ всталъ съ своего кресла и отворилъ дверь.
— Что случилось? спросила съ безпокойствомъ графиня.
Въ зал, ярко освщенной восковыми свчами, горвшими въ канделябрахъ, раздавался дикій гулъ пьяныхъ голосовъ, въ которомъ едва можно было различить отдльныя слова. Казалось, что мужчины о чемъ-то спорили, но вслдъ затмъ послышался громкій хохотъ необузданнаго веселья. Вс служащіе у графа заблаговременно удалились, изъ лицъ незнатнаго происхожденія оставались только Венцель Свобода и священникъ Гасликъ, которые служили мишенью для грубыхъ шутокъ высокомрныхъ дворянъ. Маленькій писарь съ раскраснвшимся лицомъ стоялъ шатаясь на стол, окруженный молодыми дворянами. Напрасно умолялъ онъ то одного, то другаго изъ этихъ господъ позволить ему сойти со стола. Безумный смхъ былъ единственнымъ отвтомъ. Въ нкоторомъ разстояніи отъ стола сидлъ Гасликъ, размахивалъ руками и, обращаясь къ Свобод, нараспвъ произносилъ заклинанія, употребляемыя католическимъ духовенствомъ при изгнаніи злыхъ духовъ. Несмотря на дикость этой сцены, вс остальные гости, бросивъ карты и шахматную игру, со стаканами въ рукахъ собрались шумной толпой около стола. Лобковичъ нкоторое время съ недоумніемъ смотрлъ на жалкую фигуру писаря, подпрыгивающаго на стол, и на всхъ этихъ богато одтыхъ дворянъ, въ вышитыхъ бархатныхъ и шелковыхъ камзолахъ, которые, повидимому, были совершенно поглощены зрлищемъ.
— Что за пошлость! пробормоталъ Лобковичъ, но тмъ не мене невольно улыбнулся.
— Гасликъ охрипъ отъ крика, дайте ему вина! воскликнулъ одинъ изъ гостей.
— Господа, не мучьте меня, позвольте сойти со стола, умолялъ писарь.— Я никогда больше…
— Дай те-ка сюда бутылку краснаго. Пей, Свобода, вино придастъ теб мужества. Расправь свои крылья, летучая мышь!
— Покажи намъ, какъ ты умешь летать, Свобода?
— Вельзевулъ, перейди въ стадо свиней! кричалъ представитель католическаго духовенства, указывая на дворянъ.
Въ отвтъ на это послышался новый взрывъ хохота.
— Тише! идетъ Лобковичъ.
Князь подошелъ къ двумъ господамъ, которые держали себя приличне другихъ, и спросилъ: что значитъ вся эта сцена?
— Писарь хвастался, что можетъ летать по воздуху и что этому научилъ его французъ, живущій въ Таннбург. Тогда эти господа подняли его на столъ и потребовали, чтобы онъ показалъ имъ свое искусство. Гасликъ считаетъ летаніе по воздуху дьявольскимъ навожденіемъ и заклинаетъ злыхъ духовъ, которые, по его мннію, сидятъ въ тл писаря.
— Неправда ли, какая глупая забава! замтилъ другой господинъ.
Въ это время общее веселье было внезапно прервано паденіемъ писаря, который скатился со стола и лежа на полу громко стоналъ и жаловался на ушибъ.
Слуги, по приказанію молодаго графа, подняли его на руки и унесли изъ залы.
— Летучая мышь сломала себ крылья! говорили со смхомъ дворяне.
— Судъ Божій совершился надъ нимъ! проговорилъ испуганный Гасликъ.
— Что за дурачества! замтилъ князь Лобковичъ раздраженнымъ голосомъ.— Неужели, господа, у васъ нтъ лучшаго развлеченія?
— Если бы вы видли, до чего онъ былъ смшонъ! возразилъ графъ Прокопъ.
— Должно быть бдняга сильно расшибъ себ голову!
— Кто? Венцель Свобода? Не безпокойтесь! Онъ живучъ какъ кошка. Завтра онъ, проспится съ похмлья и будетъ смотрть на свтъ божій тми же плутовскими глазами.
— Правда ли то, что разсказываютъ объ этомъ француз? говорили между собою дворяне.
— Графъ Эрбахъ давно уже занимается съ нимъ попытками воздухоплаванія. Онъ наслдовалъ эту страсть отъ отца, который также увлекался естественными науками.
— Говорятъ, что французъ жилъ въ Таннбург три года тому назадъ.
— Если бы Гасликъ пришелъ въ себя, то отъ него можно было бы узнать нкоторыя подробности.
— Облейте ему голову холодной водой!
— Впрочемъ, мы сами можемъ убдиться въ правдивости слуховъ и распросить самого француза. Если не ошибаюсь, то вс мы получили приглашеніе отъ графа Эрбаха на день св. Мартина.
— Разумется, и вдобавокъ въ самой вжливой форм. Едва ли будетъ прилично отказаться отъ него.
— Я не понимаю, почему мы не можемъ принять приглашенія! Въ былые годы мы очень весело проводили время въ Таннбурт.
— Графъ Эрбахъ любезный хозяинъ и уметъ занять гостей. На этотъ разъ вроятно не будетъ недостатка въ хорошемъ угощеніи.
— Любопытно будетъ потолковать съ французомъ. Я убжденъ, что есть доля правды въ болтовн писаря… Машина для летанія но воздуху! Какая смлая и прекрасная мысль!
— Надюсь, господа, что вы избавите меня отъ этого посщенія, сказалъ графъ Прокопъ съ гнвнымъ выраженіемъ на своемъ красивомъ лиц.
— Вы составляете исключеніе, графъ Турмъ, такъ какъ имете поводъ жаловаться на графа Эрбаха. Женщины всегда умудрятся поссорить между собой даже самыхъ порядочныхъ людей.
— Оставьте эти старыя исторіи! сказалъ князь Лобковичъ, молчавшій до сихъ поръ.— Графъ Эрбахъ далъ подробное объясненіе покойному Турму по поводу исторіи съ его дочерью, насколько этого потребовала дворянская честь. Значитъ, дло нужно считать поконченнымъ, хотя приличіе не позволяетъ, чтобы Прокопъ сдлалъ первый шагъ къ примиренію. Но во всякомъ случа я раздляю ваше мнніе господа, и всегда придерживался того правила, что нужно дорожить хорошими отношеніями съ сосдями!..
Разговаривая такимъ образомъ, гости мало-по-малу вернулись къ карточнымъ столамъ и шахматамъ, другіе опять наполнили свои стаканы.
Графъ Прокопъ взялъ подъ руку князя Лобковича и отвелъ его къ оконной ниш.
— Вы произнесли, князь, хвалебную рчь графу Эрбаху, сказалъ онъ,— и поощряете этихъ господъ возобновить съ нимъ знакомство?
— Потому что они сдлали бы это помимо моего совта. У всхъ Турмовъ течетъ горячая кровь въ жилахъ. Вы хотите проломить стну головой и выходите изъ себя, когда это не удается вамъ. Поврьте моей опытности, что эти господа только и ждали какой-нибудь гнвной выходки отъ меня или васъ, чтобы разсказать о ней графу Эрбаху. Теперь они могутъ засвидтельствовать, что мы отзывались о немъ вжливо и не прочь примириться съ нимъ.
— Я вовсе не желаю этого примиренія!
— Напрасно! Никто въ этомъ случа не требуетъ отъ васъ искренности. Но если мы желаемъ погубить врага, то прежде всего должны усыпить его бдительность.
Съ этими словами князь Лобковичъ отошелъ отъ разгнваннаго Прокопа и приблизился къ священнику.
Гасликъ сидлъ на прежнемъ мст и тяжело вздыхалъ. Туманъ винныхъ паровъ немного разсялся въ его голов, у него явилось сознаніе дйствительности. Онъ чувствовалъ ломоту во всемъ тл и нкотораго рода стыдъ отъ той унизительной роли, которую онъ разыгралъ въ предъидущемъ сцен. Увидя передъ собой Лобковича, онъ съ смущеніемъ поднялся на ноги, но долженъ былъ ухватиться за спинку кресла, чтобы не упасть, и пробормоталъ извиненіе. Лобковичъ пригласилъ его ссть жестомъ руки и занялъ мсто около него. Достаточно было нсколькихъ словъ князя, общавшаго свое покровительство, чтобы протрезвить священника. Хотя его надежды уже много разъ оказывались ложными, но он должны были когда нибудь осуществиться. Онъ упивался каждой фразой, которую произносилъ князь, и въ далекомъ будущемъ ему мерещился епископскій посохъ.
Посл долгаго разговора оба собесдника разстались взаимно довольные другъ другомъ.

ГЛАВА V.

Былъ ясный осенній день безъ малйшаго втра. Изъ-за срыхъ облаковъ, выглядывало тусклое осеннее солнце, въ саду Таннбурга осыпались послдніе листья съ деревьевъ, одн темныя сосны сохраняли свой прежній величественный видъ. На лугу за желзной ршеткой, отдлявшей садъ отъ двора замка, сновали взадъ и впередъ слуги. Работники молча исполняли приказанія, которыя отдавалъ имъ Бланшаръ съ видимымъ волненіемъ. Сегодня долженъ былъ быть произведенъ первый опытъ надъ изобртеннымъ имъ аэростатомъ. Графъ слдилъ за работами въ нкоторомъ отдаленіи и сообщалъ патеру свои надежды и опасенія. Между двумя низкими деревянными столбами вислъ привязанный веревками большой безформенный мшокъ изъ плотной бумаги, пропитанной масломъ, который мало-помалу сталъ наполняться нагртымъ воздухомъ съ помощью особаго аппарата, и принялъ форму шара. Несмотря на удерживавшія его веревки, онъ колебался во вс стороны къ ужасу слугъ, которые видли въ этомъ дйствіе нечистой силы. Только присутствіе графа мшало имъ выразить свой ужасъ громкими возгласами или обратиться въ бгство.
Наконецъ шаръ былъ окончательно наполненъ и закрытъ, къ нему прикрпили небольшую корзину изъ ивовыхъ прутьевъ, съ привязаннымъ въ ней котенкомъ. По знаку Бланшара, работники отвязали веревки, кром длиннаго каната, конецъ котораго онъ держалъ въ рук. У зрителей замерло дыханіе, они съ напряженнымъ вниманіемъ слдили за шаромъ, который постепенно поднялся вверхъ, освщенный солнечными лучами. Бланшаръ выпустилъ конецъ каната, онъ весь превратился въ зрніе, онъ не чувствовалъ, какъ графъ Эрбахъ взялъ его за руку, не слышалъ ликующихъ возгласовъ окружавшихъ его людей. Онъ видлъ, что шаръ его поднялся выше крыши замка и гонимый легкимъ втромъ понесся въ югу надъ вершинами деревьевъ. Чудо совершилось: бумажный шаръ поплылъ въ необъятномъ небесномъ пространств! Легкая ивовая корзина, которую онъ унесъ съ собой, могла быть замнена боле тяжелымъ баластомъ, стоило только увеличить размры шара.— Пройдетъ, быть можетъ, немного времени, думалъ Бланшаръ,— и на шар полетитъ человкъ и будетъ властвовать надъ небомъ, какъ теперь надъ землей и моремъ! Ты разрушилъ проклятіе, которое привязывало его къ земл, и даровалъ ему свободу въ недалекомъ будущемъ…
Шаръ все еще держался на высот, втеръ гналъ его къ лсу. Графъ и Бланшаръ въ сопровожденіи слугъ побжали черезъ садъ въ земляной насыпи, такъ какъ отсюда было всего удобне наблюдать — исчезнетъ ли аэростатъ въ пространств, или упадетъ на землю. Между тмъ втеръ усилился и шаръ сталъ мало-по-малу опускаться надъ обнаженной верхушкой дуба… еще минута — и шаръ разорвался въ куски.
— Кончено! сказалъ Бланшаръ, закрывая себ лицо руками.
Слуги бросились къ дереву, въ надежд спасти падающій шаръ, но это не удалось имъ, на земл лежали клочки бумаги и корзинка, въ которой жалобно мяукалъ котенокъ, длая напрасныя усилія, чтобы освободиться отъ веревки. Кругомъ стояли съ поднятыми руками и разинувъ рты отъ удивленія деревенскіе ребятишки, собиравшіе хворостъ въ лсу.
— Удача, Бланшаръ! воскликнулъ графъ Эрбахъ, заключая въ объятія изобртателя.— Паденіе шара не должно огорчать васъ, бумага можетъ быть замнена боле плотной матеріей, которая лучше устоитъ противъ втра и разныхъ случайностей. Не теряйте мужества! самое главное сдлано, мы видли, какъ вашъ аэростатъ поднялся на воздухъ съ извстной тяжестью.
— Вроятно многіе изъ моихъ собратій, глядя на эту безформенную массу, сочли бы своимъ долгомъ напомнить вамъ паденіе Люцифера и разрушеніе Вавилонской башни, сказалъ патеръ Ротганъ.— Но я не въ состояніи раздлить этого взгляда и повторю слова графа: не теряйте мужества, Бланшаръ! Macte nova virtute puer, sic itur ad astra!
Но Бланшаръ едва замчалъ, что длалось вокругъ него, онъ задумчиво смотрлъ на небо, гд за минуту передъ тмъ проносился его шаръ въ солнечномъ сіяніи. Тяжелыя тучи заволокли его и набросили темный покровъ на окружающій ландшафтъ.
Радость побды боролась въ душ Бланшара съ чувствомъ недовольства собой и своимъ изобртеніемъ. Какими незначительными казались ему полученные результаты сравнительно съ годами усиленныхъ думъ и работы! Рушились гордыя мечты, наполнявшія его голову, въ тотъ моментъ, когда его аэростатъ поднялся къ облакамъ съ неудержимой силой. Пройдетъ много лтъ, прежде чмъ его изобртеніе получитъ какое либо значеніе, и потребуетъ немало усовершенствованій, чтобы человчество могло воспользоваться имъ…
Между тмъ, никакія сомннія не тревожили графа Эрбаха. Онъ былъ полонъ самыхъ радостныхъ надеждъ, годами лелялъ онъ смлую мысль, зерно которой посялъ въ немъ Бланшаръ. Мысль эта осуществилась посл долгихъ и напрасныхъ лтъ ожиданія. Удачная попытка доставила ему такую сердечную радость, что онъ давно не чувствовалъ себя такимъ счастливымъ. Онъ сознавалъ, что могъ отчасти приписать себ успхъ предпріятія, сколько разъ воодушевлялъ онъ Бланшара своей энергіей и побуждалъ его продолжать дло, когда тотъ въ минуты отчаянія хотлъ бросить его.
Ротганъ раздлялъ радостное настроеніе графа и съ такою же горячностью доказывалъ Бланшару великое значеніе его изобртенія.
Разговаривая такимъ образомъ, они незамтно дошли до башни и остановились передъ нею. При томъ возбужденномъ состояніи, въ какомъ они находились, самыя фантастическія мечты казались имъ возможными, въ ихъ воображеніи проносились свтлыя картины далекаго будущаго, когда для человчества долженъ наступить вкъ разума и свободы. Т же мечты, хотя въ другой форм, наполняли и сердце Мракотина, который въ это время сидлъ въ башн на своей постели и бормоталъ молитвы, передъ нимъ также открывался новый свтъ любви и братства.
Тайна его пребыванія въ замк до сихъ поръ не была открыта, такъ какъ ни одинъ изъ слугъ не билъ допущенъ въ башню, и только Гедвига и Бланшаръ ухаживали за больнымъ старикомъ. Здоровье его скоро поправилось, благодаря хорошему питанію и полному душевному спокойствію, но онъ вообще мало говорилъ и съ удивленіемъ разсматривалъ высокую комнату со сводами, въ окно которой по утрамъ заглядываю осеннее солнце, и на молодую двушку, приносившую ему пищу. Ему казалось минутами, что онъ находится не на земл, а гд-то въ царств блаженныхъ. Какъ вс мечтатели, онъ жилъ полусознательной, двойственной жизнью, при которой человкъ не можетъ дать себ отчета, гд кончается дйствительность и начинается область фантазій.
Графъ Эрбахъ, Бланшаръ и патеръ Ротганъ, стоя на двор, настолько увлеклись своей бесдой, что не обратили никакого вниманія на бготню и перешептываніе слугъ, столпившихся у главныхъ воротъ.
Между тмъ, по алл, ведущей къ замку, скакалъ всадникъ, въ нкоторомъ разстояніи отъ него поднималась на гору тяжелая дорожная карета.
— Это онъ! я сразу узналъ его, сказалъ одинъ изъ слугъ.— Нтъ, это невозможно, графъ еще недавно говорилъ патеру, что онъ гд-то въ чужихъ краяхъ, возразилъ графскій камердинеръ.— Разумется, это г-нъ Бухгольцъ! воскликнулъ конюхъ, смотрите, онъ совсмъ нагнулся на лвую сторону сдла! Видно, до сихъ поръ онъ не выучился здить какъ слдуетъ!
Графъ Эрбахъ, услыхавъ это восклицаніе, невольно оглянулся и и увидлъ всадника, въхавшаго въ ворота.
Это былъ дйствительно Фрицъ Бухголцъ, немного загорлый отъ южнаго солнца, но его добрые срые глаза смотрли такъ же доврчиво, какъ и прежде. Онъ весело размахивалъ шляпой и, обращаясь къ слугамъ, громко сказалъ:
— Вотъ я опять явился къ вамъ! Какъ вы поживаете, мои друзья? Узнали ли меня? Одного только почтеннаго Рехбергера нтъ между вами! Дай Богъ ему царствіе небесное! Надюсь, его сіятельство въ замк? продолжалъ Бухгольцъ, между тмъ какъ глаза его были обращены на окна верхняго этажа, гд онъ прежде такъ часто видлъ Гедвигу.
— Я здсь! крикнулъ ему графъ Эрбахъ съ веселымъ смхомъ. Вы нисколько не измнились, мой добрый Фрицъ. Но странно, что вы смотрите вверхъ и ищите меня подъ крышей. Не думаете ли вы, что я превратился въ воробья!.. Тмъ не мене, мн очень пріятно видть васъ опять въ Таннбург!..
Радость и смущеніе выразилось на лиц молодаго бюргера, который почувствовалъ себя въ положеніи пойманнаго школьника.
— Если бы вы знали, съ какимъ нетерпніемъ я стремился сюда! возразилъ онъ, соскочивъ съ лошади и пожимая руку графа.— Вотъ и патеръ Ротганъ! Честь имю засвидтельствовать вамъ мое почтеніе… Мн кажется, что я проснулся отъ долгаго сна и ничто не измнилось здсь съ того незабвеннаго вечера!.. Однако, прошу великодушно извинить меня. Я увлекся воспоминаніями и не сообщаю вамъ важнаго извстія. Графиня прибудетъ сюда черезъ нсколько минутъ! Я имлъ счастіе познакомиться съ нею въ Праг… Ея сіятельству угодно было, чтобы я сопутствовалъ ей въ Таннбургъ…
Графъ Эрбахъ, не смотря на все свое самообладаніе, поблднлъ при этихъ словахъ, но тотчасъ же справился съ собой и, обращаясь къ слугамъ, сказалъ спокойнымъ голосомъ:
— Отворите ворота и извстите Гедвигу о прізд графини!.. Я пойду ей на встрчу, надюсь, что вы не откажетесь сопровождать меня, г-нъ патеръ!
Ротганъ молча поклонился.
Графъ сдлалъ нсколько шаговъ къ воротамъ. Походка его была такая же увренная, какъ всегда, никто, глядя на него, не могъ замтить той душевной борьбы, какая въ эту минуту происходила въ его сердц. Онъ взглянулъ на заходящее солнце и машинальна кивнулъ головой.— Можетъ быть, Корона также смотритъ теперь на эти облака въ Буживал, подумалъ онъ, мысленно навки прощаясь съ нею.
Стукъ колесъ вывелъ его изъ задумчивости. Онъ поспшно подошелъ къ остановившейся карет и отворилъ дверцы.
— Примите мое привтствіе, графиня, сказалъ онъ съ вжливымъ поклономъ, снимая шляпу съ головы.— Я хотлъ первый встртить васъ и выразить мою глубокую благодарность…
— Это -вы, Поль! пробормотала съ смущеніемъ Рената, едва удерживаясь отъ слезъ.
Онъ поцловалъ ей руку и помогъ выйти изъ кареты.
На Ренат было одто срое шелковое платье, подобранное красными бархатными бантами, которое очень шло къ ея изящной фигур и блдному задумчивому лицу. Она робко взяла своего мужа подъ руку.
— Господь да благословитъ васъ! сказалъ патеръ, когда оба супруга проходили мимо него.
Рената чувствовала сильное волненіе и не ршалась заговорить, съ графомъ.— Могла ли она забыть т страданія, какія она вынесла со времени ихъ разлуки? Любитъ ли онъ ее по прежнему? спрашивала она себя съ замираніемъ сердца.— Быть можетъ обстоятельства боле, чмъ душевная потребность, вызвали это примиреніе?… Разв она сама не приходила въ ужасъ при одной мысли, что ей придется разсказать мужу исторію своего увлеченія въ Венеціи?..
Они взошли на высокое крыльцо стараго замка, по обимъ сторонамъ котораго стояли въ нишахъ Геркулесъ и Сампсонъ, обвитые плющемъ. Рената оглянулась и невольно вспомнила тотъ день, когда она впервые вступила въ этотъ замокъ съ сердцемъ, полнымъ радостныхъ надеждъ. Какъ старые знакомые, привтливо смотрли на нее обновленныя физіономіи трехъ чудаковъ надъ дверями новой башни. Какъ тогда, такъ и теперь прислуга и рабочіе, столпившись у крыльца, громко привтствовали ее радостными возгласами.
Въ сняхъ Гедвига встртила графиню и поцловала у ней руку, а графъ представилъ Бланшара, выражая сожалніе, что ей не удалось видть величайшее его изобртеніе.
Рената привтливо улыбнулась Бланшару, и точно во сн безсознательно дошла до своихъ комнатъ подъ руку съ своимъ мужемъ.
Долго супруги сидли вдвоемъ въ маленькой гостиной, которая была давно приготовлена къ прізду хозяйки дома.
— Благодарю васъ, моя дорогая Рената, сказалъ графъ Эрбахъ,— что вы дйствовали подъ вліяніемъ прежней вашей привязанности ко мн и не послушались совтовъ моихъ враговъ. Еще въ Версал они лишили меня возможности если не помириться, то по крайней мр видться съ вами. Теперь мы одни здсь и можемъ спокойно объяснить другъ другу наше прошлое, безъ посредничества постороннихъ лицъ. Я особенно желаю этого, потому что бол виноватъ передъ вами, нежели вы думаете. Окружающіе васъ набросили тнь на вашу личность, я не узнавалъ моей прежней кроткой Ренаты. Смйтесь надо мной, или лучше — побраните меня, я настолько былъ озлобленъ противъ васъ, что находилъ сходство между вами и старой графиней Турмъ…
Вслдъ затмъ, какъ бы желая избавить ей на этотъ день отъ непріятной необходимости объяснять ему причины ея внезапнаго удаленія изъ Венеціи, онъ заговорилъ о неожиданномъ посщеніи, которымъ удостоилъ его императоръ, о своихъ постройкахъ и добавилъ улыбаясь:
— Я воображаю себ, какія уморительныя физіономіи будутъ у нашихъ сосдей, когда они явятся сюда на новоселье въ мою башню и увидятъ васъ, Рената!..
Такимъ образомъ, графъ Эрбахъ разсялъ послднюю тнь сомнній, мучившихъ ее въ Праг въ мрачномъ дворц Лобковича. Ей казалось, что въ немъ произошла благодтельная перемна, что онъ сдлался серьезне и на многое взглянулъ иными глазами, и что теперь ей нечего бояться насмшекъ съ его стороны по поводу ея мрачнаго взгляда на жизнь.
Она заговорила съ нимъ о впечатлніи, какое произвело на нее это письмо, написанное въ Прагу.
— Ваше письмо настолько тронуло меня, добавила она,— что я ршилась тотчасъ же отправиться въ Таннбургъ. Какъ бы ни сложились наши отношенія въ будущемъ, но желаніе видть васъ взяло верхъ надъ всми другими соображеніями. Пусть свтъ называетъ меня легкомысленной и безхарактерной женщиной, которая безъ всякой видимой причины бросила своего мужа и опять вернулась къ нему, но я не раскаиваюсь, что послдовала влеченію своего сердца, тмъ боле, что я не могла спокойно оставаться въ Праг. Прокопъ Турмъ сдлалъ мн визитъ и откровенно признался, что ненавидитъ васъ, а старая графиня всегда старалась вредить вамъ. Кто знаетъ, что у нихъ на ум. Можетъ быть, мой страхъ не имлъ никакого основанія, но вдали отъ васъ я не имла ни одной минуты покоя.. Тутъ только я почувствовала, какъ горячо я привяза къ вамъ…
Онъ не далъ договорить ей, такъ какъ не врилъ въ ея постоянство и хотлъ вступить съ нею въ дружескія отношенія.
— Намъ нечего бояться какихъ либо опасностей, моя дорогая Рената, сказалъ онъ,— кром тхъ, какія мы сами создадимъ себ, желая достичь невозможнаго. Мы ведемъ здсь тихую трудолюбивуюжизнь, какъ можетъ засвидтельствовать мой постоянный гость, патеръ Ротганъ. Развалины, которыя казались вамъ такими уродливыми, превращены теперь въ красивую башню. Постройка доставила многимъ бднякамъ хорошій заработокъ, такъ что, благодаря моимъ деньгамъ, мн удалось заслужить порядочную репутацію у народа. Вокругъ меня мало-по-малу составляется кружокъ порядочныхъ и дятельныхъ людей, и мн остается только жалть, что я лишенъ общества лучшаго человка, какого мн приходилось встрчать въ жизни. Не удивляйтесь моимъ восторженнымъ отзывамъ о молодомъ император, я считаю себя его ученикомъ, потому что его примръ превратилъ меня изъ мечтателя и лнивца въ дятельнаго человка…
Когда зажгли свчи и вс собрались въ большой гостиной, Фрицъ Бухгольцъ началъ разсказъ о своихъ путешествіяхъ. Гедвига, по желанію графини, заняла мсто за столомъ, хотя она только изрдка поднимала голову отъ работы, которая, повидимому, поглощала все ея вниманіе.
Бухгольцъ вскор посл встрчи съ графомъ Эрбахомъ въ Люсьенн отправился въ Ломбардію. Извстіе, что Гедвига жива и что приняты вс мры для ея освобожденія, настолько ободрило его, что онъ съ новымъ рвеніемъ ршился посвятить себя изученію шелководства, въ которомъ итальянцы превосходили тогда вс другіе народы. Любимое дло настолько заинтересовало его, что онъ очень мало обращалъ вниманія на классическія древности, дворцы, картины и статуи. Сообщая своимъ слушателямъ впечатлніе, произведенное на него природой Италіи, онъ откровенно сознался, что не промняетъ равнины и сосновые лса своей родины на окрестности Милана или Вероны. Изъ всего видннаго имъ во время путешествія наиболе понравились ему озеро Комо, Парижъ и Берсальскій садъ.
При этихъ словахъ Рената и патеръ Ротганъ молча переглянулись, а графъ Эрбахъ въ оправданіе своего пріятеля замтилъ, что подобное сужденіе вполн естественно со стороны дловаго человка, который вмсто того, чтобы наслаждаться природой, думалъ только о своей далекой родин. Затмъ, желая перемнить разговоръ, онъ спросилъ:
— Долго ли, Бухгольцъ, вы оставались въ Вн?
— Я пробылъ тамъ нсколько дней, отвтилъ Бухгольцъ.— Весь городъ въ сильномъ волненіи, такъ какъ ожидаютъ скоро новой войны съ Пруссіей. Говорятъ, императрица желаетъ сохранить миръ, но Іосифъ мечтаетъ о военной слав и иметъ виды на Баварію. Народъ, повидимому,— не совсмъ доволенъ этимъ, потому что до сихъ поръ не усплъ отдохнуть отъ послдствій семилтней войны. Что касается меня лично, добавилъ Бухгольцъ,— то я ршительно не понимаю, изъ-за чего ссорятся австрійскій императоръ и прусскій король, они самые могущественные государи въ Германіи и могли бы раздлить между собою всю страну. На свер, гд населеніе большею частью протестантское, долженъ царствовать прусскій король, а на юг, гд католики — вашъ императоръ. Только при этомъ условіи можно разсчитывать на прочный миръ, съ которымъ тсно связано благосостояніе народа, процвтаніе торговли и промышленности…
— Не подлежитъ сомннію, что это было бы наилучшимъ разршеніемъ вопроса, возразилъ графъ Эрбахъ,— но врядъ ли это удобоисполнимо на практик. Неужели вы предполагаете, мой милый Фрицъ, что мелкія государства позволятъ поглотить себя безъ борьбы двумъ властелинамъ и не употребятъ вс средства, чтобы поддержать раздоръ между ними… Однако, прекратимъ этотъ разговоръ — онъ можетъ наскучить графин. Мы возобновимъ его, когда останемся одни. Само собою разумется, что вы проживете у насъ нкоторое время…
Бухгольцъ возразилъ, что врядъ ли ему удастся принять любезное приглашеніе графа, такъ какъ его отсутствіе было слишкомъ продолжительно, и онъ долженъ торопиться домой. Говоря это, онъ взглянулъ на Гедвигу, чтобы видть, какое впечатлніе произведетъ на нее его отказъ. Но онъ ошибся въ разсчет, потому что молодая двушка едва ли разслышала его слова. Она встала съ мста и молча вышла изъ комнаты.
Въ этотъ вечеръ она больше не возвращалась въ гостиную.
Графъ такъ часто говорилъ ей о Бухгольц, что она не могла сомнваться въ его намреніи сблизить ихъ. Повидимому, онъ также желалъ ея брака съ этимъ человкомъ, какъ и ея покойный отецъ. Былъ ли это капризъ со стороны графа, или увренность, что она ни съ кмъ не будетъ такъ счастлива, какъ съ Бухгольцемъ,— но онъ, вроятно, будетъ упорно настаивать на этомъ. Съ какимъ страхомъ ожидала она возвращенія молодого бюргера и сколько разъ спрашивала себя, иметъ ли она право распоряжаться собой, или должна покориться вол тхъ, въ чьей власти она находилась? Этотъ вопросъ, разршеніе котораго она постоянно откладывала, опять настойчиво предсталъ передъ нею. Бухгольцъ въ замк, графин, вроятно, все извстно, она также будетъ на его сторон. Съ какою нжностью смотрлъ онъ на нее сегодня!— долгая разлука не охладила его любви. Что мшало ей принять его руку, которая такъ робко протягивалась къ ней? Почему у ней такая тяжесть на сердц?.. Куда унеслись ея мысли?.. Сколько разъ монахини восхваляли ей блаженство безбрачной жизни… не остаться ли ей монахиней, хотя и не въ церковномъ значеніи этого слова, и посвятить себя дорогому воспоминанію? Надъ ея постелью вислъ небольшой портретъ императора, подаренный ей графомъ. Онъ будетъ неразлученъ съ нею…
Она покраснла и закрыла лицо руками, хотя въ ея комнат было темно и только слабый лунный свтъ, проникая черезъ оконныя рамы, скользилъ по ея блокурымъ волосамъ. Долго сидла она неподвижно на деревянной скамь, погруженная въ свои думы. Она стояла на перепуть жизни и могла выбрать въ будущемъ мирный домъ, или бездомное странствованіе. Не одна боязнь отказаться отъ любимой мечты заставляла ее колебаться въ своемъ ршеніи, сердце ея возмущалось противъ сознательной лжи. Она не хотла дать обтъ человку въ любви и врности въ то время, когда ея душа принадлежала другому. Монастырь настроилъ ея умъ на размышленія о вопросахъ совсти, она съ отчаяніемъ спрашивала себя: кто можетъ дать ей совтъ въ данномъ случа и направить ея волю? Если она признается кому нибудь, что любитъ императора, то ее оттолкнутъ съ презрніемъ, или примутъ за сумасшедшую. Но чмъ объяснивъ она отказъ выйти замужъ за человка, который, по всмъ соображеніямъ, долженъ составить ея счастье?..
Лунный свтъ все боле и боле освщалъ ея комнату. Она услыхала знакомый голосъ, который тихо назвалъ ее но имени.
Въ дверяхъ стоялъ патеръ Ротганъ. Гедвига сняла руки съ лица и съ испугомъ взглянула на него.
— Дитя мое, сказалъ Ротганъ вполголоса.— Свиданіе съ этимъ человкомъ взволновало тебя, твое сердце полно заботъ и безпокойства, ты не знаешь, на что ршиться.
— Вамъ извстно, г. патеръ, что графъ…
— Я знаю, что графъ хочетъ, чтобы ты вышла замужъ за Бухгольца. Твой покойный отецъ также желалъ этого.
— Если бы онъ былъ живъ, то не отдалъ бы меня противъ воли незнакомцу.
— И теперь никто не принуждаетъ тебя. Но что можешь ты сказать противъ этого юноши?..
— Я не люблю его! воскликнула Гедвига, бросаясь къ ногамъ патера.— Научите меня, что мн длать! Вамъ понятны мои сомннія. Госивдь посылаетъ мн слишкомъ тяжелыя испытанія!.. Хочетъ ли онъ возвысить меня, или наказать за гордость?..
— Успокойся, дитя мое! Я хотлъ тайно испытать тебя: будешь ли ты имть мужество послдовать влеченію твоего сердца? Пути Божіи неисповдимы… Не бойся! Твоя звзда восходитъ на неб! Ты подешь въ Вну и увидишь императора…
— Императора! повторила машинально Гедвига, поднимаясь на ноги. Она протянула руки, чтобы убдиться, дйствительно ли передъ ней стоялъ патеръ Ротганъ, или это былъ обманъ ея воображенія? Но онъ исчезъ безслдно.
Она подошла къ окну и задумчиво смотрла на ночное небо, усянное звздами, какъ будто хотла прочитать въ нихъ ожидавшую ее будущность.

ГЛАВА VII.

Гости весело проводили время въ Таннбург. Казалось, снова вернулись т счастливые дни, когда графъ Эрбахъ ухаживалъ за прекрасной Ренатой и добивался ея руки. Окна и двери замка, по случаю праздника новоселья, были украшены сосновыми втками, Бланшаръ опять развсилъ на башн разноцвтные фонари для блестящаго вечерняго освщенія. Графъ привтливо принималъ гостей и былъ въ наилучшемъ настроеніи духа. Присутствіе Ренаты заставило умолкнуть вс прежніе толки.
— Если жена помирилась съ нимъ, говорили между собой его сосди, то намъ и подавно нечего вспоминать прошлое!
Тмъ не мене, въ первую минуту многіе окончательно растерялись, когда увидли графиню, встрчавшую гостей на верхнихъ ступеняхъ лстницы, и не нашлись, что сказать ей.
— Каковъ хитрецъ этотъ графъ! говорили одни.
— Въ цлой Австріи не найти человка любезне его! замчали другіе.
— Никто лучше его не уметъ устроить праздника!..
Сосди, расхваливая графа, отдавали только должную справедливость его любезности и находчивости. Осмотръ башни, рдкія коллекціи минераловъ и гербаріи, разсказы объ изобртеніи Бланшара, настолько заняли все общество, что оно скоро оправилось отъ неловкости, которая неизбжна при всякомъ возобновленіи знакомства. Присутствіе Бланшара, молодаго бюргера и архитектора среди дворянъ никому не казалось оскорбительнымъ, потому что праздникъ новоселья не могъ имть исключительно аристократическій характеръ.
Саксонскіе рабочіе также не были забыты. Передъ замкомъ красовалась большая деревянная галлерея, гд для нихъ былъ приготовленъ обдъ и должны были устроиться танцы. Графскіе крестьяне охотно приняли посланное имъ приглашеніе и только немногіе ревностные католики отказались участвовать на праздник еретиковъ.
Самъ Гасликъ счелъ долгомъ явиться въ замокъ и поздравить графа съ новосельемъ, такъ какъ, не смотря на свой аскетизмъ, онъ зналъ цну хорошему вину и дорожилъ милостью высокопоставленныхъ особъ. При этомъ онъ надялся сдлать нкоторыя наблюденія и узнать кое-что отъ прислуги, чтобы доставить самыя подробныя свднія князю Лобковичу. Но Бахусъ разстроилъ его планы, потому что онъ скоро отдалъ должную дань этому веселому богу, и ему пришлось ограничиться немногими наблюденіями. Графиня сказала ему только нсколько словъ, изъ которыхъ онъ вывелъ заключеніе, что она чувствуетъ себя счастливой и жалетъ, что разставалась съ мужемъ. Еще трудне было узнать что либо отъ молодаго бюргера, который былъ такъ занятъ своей любовью, что ршительно не обращалъ никакого вниманія на то, что длалось вокругъ него. Онъ такъ убдительно доказывалъ, что примиреніе Ренаты съ графомъ не имло другого повода, кром стремленія къ тихой семейной жизни, что опьянвшій Гасликъ почти поврилъ этому.
— Тутъ нечего искать какихъ нибудь особенныхъ причинъ, сказалъ онъ самому себ.— Графиня влюблена въ своего супруга. De gustibus non est disputandum. Если князь убжденъ въ противномъ, то это не моя вина.
Такъ же неудачны были розыски священника относительно главы сектантовъ. Въ окрестностяхъ пронесся слухъ, которому врилъ и Лобковичъ, что Мракотинъ нашелъ убжище въ Таннбург. Но каждый изъ гостей, къ которому Гасликъ обращался съ этимъ вопросомъ, поднималъ его на смхъ, такъ что онъ, наконецъ, потерявъ терпніе, ршилъ отказаться отъ дальнйшихъ поисковъ и съ добродушной улыбкой чокнулся съ Ротганомъ, который крикнулъ ему черезъ столъ: ‘carpe diem!’
Гости были въ самомъ праздничномъ настроеніи духа. Не было конца остротамъ и веселымъ разсказамъ, всякій разговоръ, касавшійся политики, тотчасъ же прекращался, какъ бы по общему соглашенію. Посл обда все общество въ экипажахъ, верхами и пшкомъ сдлало прогулку по лсу къ разрушенному охотничьему дому, который получилъ извстность, какъ мсто сборища еретиковъ. Большинство не придавало особеннаго значенія религіозному движенію въ стран, говорили, что церковь настолько сильна, что ей нечего опасаться какихъ либо сектъ и, вроятно, изъ вжливости къ графу, хвалили Іосифа за его религіозную терпимость. Отсюда разговоръ перешелъ къ неудовлетворительному состоянію Австріи, которая далеко отстала отъ другихъ европейскихъ государствъ относительно образованія и благосостоянія народа. Національное чувство было глубоко оскорблено превосходствомъ маленькой, полудикой Пруссіи надъ Австрійской имперіей. Но въ то время, какъ одни видли спасеніе въ внутреннемъ преобразованіи государства, другіе доказывали необходимость расширить его извн пріобртеніемъ Баваріи, которое могло бы вознаградить потерю Шлезвига.
Но и здсь серьезный разговоръ былъ постоянно прерываемъ смхомъ и шутками. Когда общество вышло изъ развалинъ съ наступленіемъ сумерекъ, то всхъ занималъ одинъ вопросъ: какой сюрпризъ приготовитъ французъ къ вечеру?
Бланшаръ, дйствительно, остался въ замк, чтобы заняться освщеніемъ башни. Бухгольцъ вызвался помогать ему, но въ сущности онъ хотлъ воспользоваться удобнымъ случаемъ, чтобы переговорить съ Гедвигой.
Между тмъ, у молодой двушки было столько работы въ этотъ день, что она не имла времени предаться своимъ мечтамъ и не ожидала, чтобы который либо изъ ея поклонниковъ вздумалъ объясняться съ нею. Тмъ сильне былъ ея испугъ, когда, проходя черезъ дворъ, она увидла Зденко. Онъ стоялъ прислонившись къ деревянному столбу, когда она узнала его, то было слишкомъ поздно, чтобы обратиться въ бгство.
— Остановись! сказалъ онъ, удерживая ее за платье.— Ты не ожидала меня… Этотъ проклятый нмецъ опять въ замк, и ты хочешь ухать съ нимъ, какъ въ прошломъ году!
Вино развязало ему языкъ, иначе онъ не ршился бы говорить съ Гедвигой посл запрещенія графа.
— Оставь меня и выпусти платье!.. я позову слугъ.
— Разв я собака, что мн постоянно грозятъ палкой? Твой отецъ также общалъ поколотить меня, и ты знаешь, чмъ онъ кончилъ…
— Молчи! не смй произносить его имени.
— Высокомрная двчонка! крикнулъ онъ съ бшенствомъ.— Я отомщу всмъ вамъ! Куда двался святой человкъ, котораго я привелъ къ теб? Вы бросили его въ башню… замуравили въ стн… Но Господь и Зденко спасутъ его. Вы вс сгорите въ пожар, а онъ выдетъ невредимъ черезъ пламя.
Голосъ Зденко при послднихъ словахъ перешелъ въ хриплый шепотъ, глаза его сдлались мутными, онъ размахивалъ руками по воздуху.
Проходившіе мимо крестьяне оттащили его въ сторону и избавили Гедвигу отъ непріятнаго объясненія.
Нкоторое время она слышала, какъ шумлъ опъянвшій Зденко, но вслдъ затмъ его крики были заглушены пніемъ толпы, собравшейся въ галлере, и музыкантами на эстрад, которые начали настраивать свои инструменты.
Гедвига сла отдохнуть на каменную скамейку у стны замка. Она была въ сильномъ волненіи не столько отъ испуга, какъ отъ чувства глубокаго отвращенія къ назойливому крестьянину. Еще будучи ребенкомъ, она боялась его и отказывалась отъ цвтовъ, птичьихъ гнздъ и кошекъ, которые онъ приносилъ ей въ подарокъ. Съ годами привязанность его еще боле усилилась, не смотря на ея равнодушіе, угрозы Рехбергера и запрещеніе графа говорить съ ней, и сдлалась своего рода помшательствомъ. Мистическія рчи Мракотина о Божьемъ царств и блой дв тсно слились въ его воображеніи съ личностью любимой двушки.
Гедвига, сидя на каменной скамь, задумчиво смотрла на осенній ландшафтъ, на который уже начали спускаться вечернія сумерки. Не смотря на холодъ, ей было жарко и она чувствовала стсненіе въ груди. Слова Зденко неотступно преслдовали ее. Дйствительно ли онъ намревался совершить преступленіе, или это были только пустыя угрозы пьянаго человка? Въ яркихъ краскахъ выступила передъ ней картина большого пожара, истребившаго прежнюю башню. Бланшаръ и тогда устроилъ великолпную иллюминацію и фейерверкъ. Посл этого наступила страшная ночь, когда графъ съ опасностью жизни спасъ ея отца… Кто знаетъ, можетъ и тогда Зденко поджегъ башню? Эта мысль пришла ей внезапно и она больше не могла отдлаться отъ нея. Чмъ больше хотла она уврить себя въ неосновательности своего предположенія, тмъ сильне росло ея безпокойство.— Куда двался графъ? думала она.— Его присутствіе можетъ удержать Зденко.
— Наконецъ-то я нашелъ васъ! сказалъ Бухгольцъ, подходя къ своей возлюбленной.— Вы можете простудиться на такомъ холод… Что это у васъ такой озабоченный видъ?
— Меня безпокоитъ, почему господа такъ долго не возвращаются домой, возразила Гедвига.
— Имъ торопиться нечего, а Бланшаръ очень доволенъ ихъ продолжительнымъ отсутствіемъ, потому что у него останется больше времени для приготовленій. Но мы съ Бланшаромъ огорчены, что вы ушли отъ насъ! Неужели вамъ больше нравится оставаться здсь, среди этой толпы, нежели съ нами?
— Разв мое присутствіе необходимо кому нибудь?
— Разумется! Бланшаръ веллъ вамъ сказать, что у больнаго сдлался сильный приступъ лихорадки и что онъ требуетъ васъ. Я не могъ понять, о комъ онъ говоритъ.
— Это бдный старикъ, котораго графъ принялъ въ замокъ изъ состраданія. Я сейчасъ пойду къ нему.
— Я не стану мшать вамъ. Помощь ближнему должна быть на первомъ план!
— Вы говорите такимъ тономъ, какъ будто…
Гедвига остановилась и покраснла. Своей неосторожной фразой она сама вызвала его на объясненіе. Удастся ли ей выйти изъ затрудненія?..
— Я хотлъ поговорить съ вами… но дло не иметъ такой важности! возразилъ Фрицъ съ смущеніемъ.— У меня къ вамъ маленькая просьба…
— Просьба? спросила Гедвига съ замтнымъ безпокойствомъ.
— Позвольте пригласить васъ на первый танецъ. Сегодня многіе будутъ добиваться этой чести!
— Охотно принимаю ваше приглашеніе. Но вы напрасно думаете, что графы и бароны захотятъ танцовать съ бдной двушкой.
— Знаете ли, Гедвига, что я во время моего путешествія часто думалъ объ васъ. Мы предполагали тогда вмст дохать до Парижа… Помните ли вы это?
Она молча, кивнула ему головой въ вид отвта и протянула ему руку.
— Вышло иначе! продолжалъ Бухгольцъ взволнованнымъ голосомъ.— Но мы еще оба молоды. Не предпринять ли намъ новое путешествіе?
Она ничего не отвтила, только рука ея задрожала въ его рук
— Это будетъ длинное путешествіе, моя добрая, милая Гедвига, и на всю жизнь! добавилъ Бухгольцъ, тяжело вздохнувъ.
Онъ былъ такъ доволенъ, что ему удалось объясниться съ нею, какъ будто сдлалъ признаніе въ тяжеломъ преступленіи. Ожидая отвта, онъ вопросительно посмотрлъ на нее своими добрыми глазами, но сумерки мшали ему разглядть выраженіе ея лица. Она на-половину отвернулась отъ него, стараясь придумать наимене оскорбительный отказъ.
Но т, которые видли ихъ въ эту минуту, какъ они стояли другъ около друга въ нжной поз, могли думать, что между ними все ршено. Благодаря этому, прежде чмъ Гедвига успла дать какой либо отвтъ, она услышала за собой голосъ Зденко, который пробормоталъ вполголоса:
— Безпутная двченка! ты опять сошлась съ твоимъ нмцемъ. Убью тебя на мст!.. Вы вс коварны какъ зми!..
— Не слушайте этого пьяницу! воскликнула Гедвига, оглядываясь съ испугомъ.
Она побжала къ замку и сдлала знакъ Бухгольцу, чтобы онъ слдовалъ за нею.
Но этотъ былъ настолько взбшенъ неожиданной помхой и оскорбленіемъ, нанесеннымъ любимой двушк, что однимъ прыжкомъ очутился около Зденко и схватилъ его. за руку. Крестьянинъ длалъ напрасныя усилія, чтобы освободиться, и неизвстно, чмъ кончилась бы эта борьба, если бы Бухгольцъ, взглянувъ ему въ лицо, не выпустилъ его изъ рукъ.
— Что это значитъ? воскликнулъ онъ съ удивленіемъ.— Я видлъ тебя въ Егерскомъ лсу между солдатами, которые посланы были за нами въ погоню…
При этихъ словахъ Зденко почувствовалъ, какъ будто вс волосы поднялись на его голов, и не помня себя отъ ужаса, бросился бжать.
Въ это время гости вернулись съ прогулки. На нсколько минутъ площадка передъ замкомъ наполнилась толпой людей и лошадьми, слуги спшили открывать дверцы экипажей и принимали верховыхъ лошадей, между тмъ какъ одинъ за другимъ зажигались огоньки вдоль карнизовъ башни, у оконъ и дверей. Массивное зданіе въ своемъ пестромъ освщеніи имю видъ какого-то заколдованнаго замка среди темной зелени сосенъ. Тихая погода благопріятствовала искусству Бланшара, ярко горло пламя въ красивыхъ шкаликахъ, отливаясь всевозможными цвтами. Гости громко выражали свое удовольствіе, народъ кричалъ ‘ура’ ихъ сіятельствамъ и желалъ имъ ‘многія лта’. Давно уже Рената не переживала такихъ счастливыхъ минутъ, какъ въ этотъ вечеръ. Въ душ ея проснулось невольное сожалніе, что она по собственной вин лишила себя цлаго ряда подобныхъ часовъ радости и веселья.— Но ты опять съ нимъ, говорила она себ,— если на его душ есть что либо противъ тебя, то твоя любовь можетъ устранить и эту тнь. Въ былыя времена она упрекала графа за его общительность съ простымъ народомъ, но теперь крики привтствія, съ которыми встртила ихъ толпа, произвели на нее такое отрадное впечатлніе, что она охотно осталась бы еще нкоторое время на крыльц.
Между тмъ Бухгольцъ, попавъ въ толпу, скоро потерялъ слдъ человка, напомнившаго ему таинственное приключеніе въ Егерскомъ лсу. Покойный Рехбергеръ много разъ говорилъ ему о молодомъ крестьянин, который добивался руки Гедвиги, не придавая никакого значенія этому сватовству. Между тмъ Зденко могъ убить изъ мести старика подъ прикрытіемъ лса, пользуясь сумерками и смятеніемъ, произведеннымъ бгствомъ Короны. Никто не зналъ его въ Егер и онъ могъ безпрепятственно вернуться въ свою деревню, гд также не замтили его отсутствія, потому что слухъ о смерти управляющаго не скоро достигъ Таннбурга. Чмъ боле думалъ объ этомъ Бухгольцъ, тмъ сильне утверждался въ своихъ догадкахъ, и ршилъ на слдующее утро сообщить ихъ графу Эрбаху.
Тотъ, противъ котораго возникали такія подозрнія, въ это время блуждалъ по лсу, отуманенный ревностью и виномъ. Услыхавъ возгласъ Бухгольца, онъ бросился внизъ по холму, чтобы спастись бгствомъ, но пни, о которые онъ спотыкался, безпрестанно задерживали его. Онъ оглянулся. Никто не преслдовалъ его. Отраженіе иллюминаціи, музыка, шумъ и говоръ толпы побудили его опять вернуться къ замку. Все потеряно для него, чего ему трусить и колебаться, когда представляется возможность отдлаться отъ ненавистнаго соперника! Ощупавъ ножъ въ карман, онъ сталъ осторожно взбираться на холмъ вдоль садовой стны.
Въ это время все общество собралось въ столовой, гд былъ поданъ роскошный ужинъ. Завязался оживленный разговоръ, каждый хотлъ подлиться впечатлніями пережитаго дня, вспомнили и о рдкихъ коллекціяхъ по естественной исторіи, которыя были собраны въ замк. Графъ Эрбахъ всталъ съ своего мста и вызвался принести дв окаменлости, имвшія, по его словамъ, большое научноезначеніе. Въ сущности это былъ только предлогъ, чтобы уйти изъ. залы и остаться нсколько минутъ одному.
За полчаса передъ тмъ, когда онъ увидлъ башню, освщенную разноцвтными огнями, воспоминаніе о прошломъ невольно проснулось въ его сердц, ему почудилось, что Борона стоитъ на зубчатой стн и длаетъ ему какіе-то знаки. Онъ хотлъ удалиться, но не могъ сдвинуться съ мста. Видніе сошло къ нему въ туманномъ облак, онъ чувствовалъ, какъ ея рука опустилась на его плечо, разввающіеся локоны коснулись его лица…
Въ библіотечной зал было темно и холодно. На стол стояла одинокая лампа, огонь потухалъ въ камин. Графъ Эрбахъ раздулъ его и, бросивъ нсколько полнъ, задумчиво смотрлъ, какъ разгорались дрова, разсыпая искры.— Разв не можетъ быть сообщенія между душами людей, раздленныхъ пространствомъ? спрашивалъ онъ себя.— Не думала ли Борона о немъ въ этотъ вечеръ? Но не безумно ли задаваться подобными вопросами, когда они вызваны мыслями и желаніями, въ которыхъ онъ не хотлъ признаться даже самому себ. Зачмъ судьба еще боле увеличиваетъ страданія и тягость жизни? Какъ хорошо было бы жить на свт, если бы никогда не разлучались любящія сердца…
Онъ подошелъ къ шкафу, чтобы взять окаменлости, но не могъ отыскать ихъ и зажегъ одну изъ восковыхъ свчей, стоявшихъ на стол. Взглядъ его упалъ на запечатанное письмо, адресованное на его имя. Онъ сломалъ печать и пробжалъ глазами нсколько строкъ
‘Помнитъ ли графъ ту маску, которая такъ назойливо преслдовала его жену въ Венеціи? Хотя маска приняла вс мры, чтобы остаться неизвстной, но мы можемъ съ достоврностью сказать, что: это былъ императоръ Іосифъ’.
— Іосифъ! повторилъ графъ Эрбахъ, вздрогнувъ отъ звука собственнаго голоса.— Знала ли объ этомъ Рената, или изъ боязни ссоры скрыла отъ него таинственное приключеніе, не подозрвая, что этимъ она еще боле возбудила его ревность? Влюбленъ ли по прежнему императоръ въ его жену и не хочетъ ли онъ милостью и дружбой загладить свою вину передъ нимъ? Одна Рената можетъ вывести его изъ этого лабиринта сомнній…
Онъ взялъ изъ шкафа окаменлости и вышелъ изъ библіотеки. Если бы въ эту минуту онъ взглянулъ на себя въ зеркало, то вроятно испугался бы мертвенной блдности, покрывавшей его лицо.
Въ корридор ему показалось, что его зовутъ по имени, затмъ онъ услышалъ смшанный гулъ голосовъ и крики: пожаръ! разнимите ихъ!
Онъ ускорилъ шаги и вошелъ въ столовую.
— Слава Богу, что вы наконецъ пришли!— заговорило разомъ нсколько голосовъ.— Гд вы пропадали такъ долго? Ваши крестьяне поссорились съ саксонцами и затяли драку!.. Кто-то поджегъ галлерею… Мы послали слугъ разогнать ихъ…
Графъ Эрбахъ взглянулъ въ окно, въ которомъ видно было отраженіе пламени. Но благодаря далекому разстоянію отъ замка и отсутствію втра, нечего было опасаться, чтобы огонь распространился.
— Успокойтесь, господа, сказалъ онъ, обращаясь къ своимъ гостямъ,— это почти такой же фейерверкъ, какъ тотъ, который готовитъ намъ Бланшаръ. Хотя, разумется, необходимо принять мры, чтобы прекратить пожаръ. Не угодно ли вамъ послдовать за мной! Наше присутствіе будетъ не лишнее.
Съ этими словами графъ поспшно вышелъ изъ столовой. Все общество двинулось за нимъ, нсколько человкъ осталось съ Ренатой.
Весело начался праздникъ въ деревянной галлере, убранной флагами и сосновыми втками. Вс были въ самомъ миролюбивомъ настроеніи духа и наперерывъ хвалили щедрость графа, въ изобиліи поданы были кушанья и вино, музыканты играли безъ устали. Присутствіе архитектора и управляющаго удерживало рабочихъ и крестьянъ въ границахъ приличія.
Когда Бланшаръ и Бухгольцъ вошли въ залу съ Гедвигой, чтобы принять участіе въ танцахъ, веселье было въ полномъ разгар. Но мало-по-малу. вино разгорячило головы и развязало языки, между саксонскими рабочими и крестьянами началась перебранка. Образовались группы недовольныхъ. Крестьянинъ чехъ подставилъ ногу одному изъ рабочихъ, тотъ упалъ съ своей дамой. Танцующіе остановились.
Съ одной стороны послышался хохотъ, съ другой — угрозы.
— Прочь саксонцевъ! еретики! лютеране! кричали въ углу залы.
— Тише, успокойтесь! упрашивалъ архитекторъ, но голосъ его былъ заглушенъ бранью и проклятіями разсвирпвшей толпы.
— Играйте громче! крикнулъ управляющій музыкантамъ, въ надежд, что часть публики опять примется за танцы.
Между тмъ шумъ усиливался, нкоторые пустили въ ходъ кулаки. Бланшаръ увелъ Гедвигу, Бухгольцъ принялся разнимать дерущихся и, пользуясь своей силой и высокимъ ростомъ, оттащилъ самаго буйнаго изъ нихъ, другіе остановились въ недоумніи. Но это продолжалось нсколько секундъ. Въ заднихъ рядахъ раздались опять крики и вслдъ затмъ начался рукопашный. бой!
— Убейте его! Чего вы смотрите! воскликнулъ Зденко, проталкиваясь впередъ и бросаясь на Бухгольца, который во-время замтилъ ножъ, спрятанный въ рукав крестьянина, и схватилъ его за руку, но тотъ вырвался отъ него и скрылся въ толп.
Примръ бываетъ заразителенъ въ подобныхъ случаяхъ, многіе вынули ножи, другіе вооружились табуретами, ножками столовъ, пустыя бутылки летли въ головы. Все перемшалось въ общей свалк, визгъ женщинъ сливался съ воплями ярости и боли, бранью и проклятіями.
Внезапно раздавшійся крикъ: горимъ! пожаръ! еще боле усилилъ шумъ и сумятицу. Чувство страха заставило умолкнуть другія страсти. Побоище превратилось, толпа устремилась къ выходу. Приходилось дорожить каждой минутой, такъ какъ деревянная галлерея, построенная изъ досокъ, въ нсколько минутъ была охвачена пламенемъ.
Появленіе графа и другихъ дворянъ способствовало водворенію порядка. Сознаніе избгнутой опасности протрезвило самыхъ буйныхъ, вс бросились тушить пожаръ, желая загладить этимъ свое неприличное поведеніе и умилостивить разгнваннаго графа. Одни носили ведра съ водой, другіе побжали въ деревню за пожарными трубами. Но пламя слишкомъ распространилось и не было никакой возможности остановить его.
— Не трудитесь напрасно! крикнулъ графъ суетившейся толп.— Вамъ не затушить пожара. Пусть догораютъ эти доски. Вы сами лишили себя удовольствія, благодаря вашей страсти къ ссорамъ и дракамъ.
Деревянная галлерея мало-по-малу превратилась въ большой догорающій костеръ. Зарево было такъ велико, что замокъ былъ освщенъ какъ бы дневнымъ свтомъ, тускло горли пестрые огни на башн сквозь красноватое облако дыма. Толпа молча смотрла на зрлище, изрдка обмниваясь полусловами и возгласами. Суеврные люди, предсказывавшіе печальный конецъ нечестивому празднеству, оказались правы: башня трехъ дураковъ, какъ ее называли въ народ, еще разъ освтилась заревомъ пожара.
Но тутъ въ толп пронесся шепотъ удивленія, который мало-помалу перешелъ въ шумный говоръ. Вниманіе всхъ было обращено на верхнюю платформу башни, гд появилась человческая фигура въ бломъ плащ, съ сдыми волосами и бородой. Старикъ протянулъ руки къ небу и какъ будто говорилъ что-то, но словъ нельзя было разслышать. Нкоторые тотчасъ же узнали Мракотина, такъ какъ не разъ слышали его проповди. Но никто не могъ понять, какимъ образомъ вошелъ онъ на башню, Не упалъ ли онъ съ неба, или поднялся на такую высоту съ помощью нечистой силы?..
— Это больной старикъ, котораго я принялъ въ домъ изъ состраданія! сказалъ графъ Эрбахъ, обращаясь къ своимъ гостямъ, которые съ любопытствомъ разспрашивали его.— Вроятно, его оставили одного, и онъ подъ вліяніемъ лихорадочнаго бреда вышелъ изъ своей комнаты…
Графъ не ошибся. Мракотинъ, видя зарево пожара и слыша дикіе криви толпы, вообразилъ, что наступилъ конецъ міра, которымъ такъ долго была занята его фантазія. Поднявшись на башню по винтовой лстниц, онъ обратился съ заклинаніемъ въ небеснымъ силамъ, ожидая появленія блой двы. Онъ подошелъ къ самому краю платформы, не подозрвая грозившей ему опасности, и опустился на колни. Губы его бормотали молитву.
Бланшаръ поспшилъ къ нему, чтобы увести его, и тихо вошелъ на платформу изъ боязни испугать больнаго старика, который могъ слетть на каменную мостовую двора. Въ толп зрителей водворилось мертвое молчаніе, вс съ напряженнымъ вниманіемъ ожидали, чмъ кончится эта сцена. Еще моментъ — и старикъ упалъ навзничь, какъ будто пораженный громомъ, голова его опустилась на грудь. Бланшаръ хотлъ приподнять его, но передъ нимъ лежалъ безжизненный трупъ.
Теперь ничто не могло удержать толпу, которая разсялась по двору, самые смлые ворвались въ башню.
Графъ Эрбахъ стоялъ одинъ на крыльц, погруженный въ глубокую задумчивость. Гости одинъ за другимъ отошли отъ него. Хотя большинство ихъ намревалось провести ночь въ замк, но теперь вс хлопотали объ отъзд и велли немедленно подавать верховыхъ лошадей и экипажи. Графъ посл всего случившагося не старался ихъ удерживать.
Струсившіе дворяне не только опасались, что ихъ сочтутъ сообщниками графа въ укрывательств такого важнаго преступника, какъ Мракотинъ, но и помимо этого на всхъ въ большей или меньшей степени дйствовало народное суевріе, что ‘плохое предзнаменованіе для новаго дома, если въ немъ такъ скоро окажется покойникъ’.
Между тмъ, по распоряженію графа, тло главы деистовъ было снесено на дворъ, чтобы каждый могъ убдиться, что онъ умеръ естественной смертью.
Боязливо пробирались гости мимо мертваго тла въ замокъ, чтобы проститься съ графиней, слабое здоровье которой послужило предлогомъ для внезапнаго отъзда. Весьма немногіе ршились остаться въ замк.
Графъ Эрбахъ почти съ завистью смотрлъ на худощавую фигуру еретика, завернутую въ блый плащъ. Онъ такъ спокойно лежалъ на носилкахъ, улыбка еще не успла сойти съ его блднаго старческаго лица. Гедйига закрыла ему глаза и поправила сдые волосы, спутавшіеся на лбу. Блая холодная голова, освщенная красноватымъ свтомъ догоравшаго пожара, съ своими правильными чертами была какъ будто высчена изъ мрамора.
— Я считалъ бы себя счастливымъ, подумалъ Эрбахъ, если ба пережилъ жизнь со всми ея заботами и мученіями и умеръ такъ же мирно, какъ этотъ фанатикъ,— съ взглядомъ обращенномъ на небо, и врой въ новый Іерусалимъ и будущій золотой вкъ. Но мн предстоитъ еще долгая борьба. Надъ моей головой уже собираются тучи, меня подвергнутъ строгой отвтственности за то, что я осмлился дать убжище больному, несчастному старику и не предалъ его въ руки правосудія!..
Конюхи торопливо запрягали легкіе охотничьи экипажи дворянъ, живущихъ по сосдству, и тяжелую карету Лихтенштейна, который вовсе не предполагалъ, что ему придется совершить ночное путешествіе, но теперь онъ готовъ былъ скоре прохать четыре часа по скверной дорог, нежели переночевать въ дом, гд былъ покойникъ.
Графъ провожалъ своихъ гостей до воротъ, такъ какъ экипажи не могли подъхать къ крыльцу, благодаря толп, занявшей весь дворъ.
Красивая праздничная галлерея превратилась въ огромный потухающій костеръ, изъ котораго время отъ времени появлялось пламя.
Десятый часъ вечера. Между тмъ, по алле, ведущей къ замку, ясно можно разслышать стукъ копытъ. Всадникъ поднимается на холмъ. Такъ поздно! Кто могъ хать къ графу въ такое время? Но посл того, что случилось сегодня вечеромъ, все можетъ имть значеніе. Гости, которые за минуту передъ тмъ такъ торопились отъздомъ, какъ будто земля горла у нихъ подъ ногами, нашли возможнымъ еще побесдовать съ графомъ, чтобы узнать, съ какими встями детъ всадникъ.
Онъ поднялся на холмъ и приблизился къ воротамъ. Лошадь попятилась назадъ отъ свта факеловъ и множества экипажей, но всадникъ съ ловкостью опытнаго наздника осадилъ ее. При этомъ движеніи раскрылся плащъ и блеснули пуговицы мундира.
— Офицеръ императорскаго драгунскаго полка! воскликнулъ одинъ изъ гостей.
Незнакомецъ соскочилъ съ лошади и приложилъ руку къ козырку въ вид поклона.
— Bon soir, messieurs! Я привезъ собственноручное письмо императора къ его сіятельству графу Эрбаху въ Таннбургъ!
— Вы можете передать его мн, г-нъ рейтмейстеръ! возразилъ Эрбахъ, принимая съ поклономъ письмо, которое тотъ вынулъ изъ кожаной сумки.
Съ этими словами онъ подошелъ къ фонарю и пробжалъ глазами письмо.— Благодарю васъ, сказалъ онъ, обращаясь къ посланному,— надюсь, что вы не откажетесь принять мое гостепріимство. Императоръ приказываетъ мн немедленно явиться къ нему въ Вну. Черезъ два часа я буду къ вашимъ услугамъ и мы можемъ двинуться въ путь.
— Знакъ ли это особенной милости, или дло идетъ о какомъ отбудь важномъ проступк графа? спрашивали себя съ недоумніемъ, дворяне.— Можетъ быть рейтмейстеру отданъ приказъ привести его арестованнымъ и графъ разыгрываетъ ловкую комедію?
Но подобные вопросы можно было еще удобне обдумать у себя дома, и поэтому большинство ршило скоре отправиться во-свояси.
Гости еще разъ простились съ хозяиномъ замка. Послышались отрывочные возгласы:
— Счастливаго пути! Извстите насъ о себ, графъ!
— Какой странный день!
— Поклонитесь императору отъ Богеміи и его врныхъ дворянъ!
— Держу пари, что васъ зовутъ для переговоровъ о предстоящей войн. Смотрите, не подливайте масла въ огонь.
— До свиданія!
Раздались удары бича, нсколько скороходовъ бжали передъ экипажами съ факелами въ рукахъ, чтобы освтить крутой спускъ съ холма. Мало-по-малу затихъ топотъ лошадиныхъ копытъ и стукъ колесъ.
Рейтмейстера провели въ столовую, чтобы онъ могъ подкрпить свои силы посл продолжительной верховой зды. Здсь онъ засталъ четырехъ господъ, которые собирались переночевать въ замк и приступили къ нему съ вопросами.
— Мн отданъ былъ приказъ немедленно вручить письмо графу — отвтилъ лаконически рейтмейстеръ и перемнилъ разговоръ.
Въ это время хозяинъ замка ходилъ взадъ и впередъ по комнат, занятый своими мыслями.
‘Дорогой графъ, писалъ ему императоръ,— ваши враги хотятъ подать на васъ жалобу. Обвиненіе состоитъ въ томъ, что вы будто бы оказываете содйствіе бунтовщикамъ и деистамъ и что вы масонъ и государственный измнникъ. Уничтожьте эти клеветы вашимъ появленіемъ. Прізжайте немедленно ко двору. Я переживаю ту же борьбу, что и вы. Мое положеніе невыносимо: я не властелинъ и не подданный! Мы наканун великихъ событій! Прізжайте! побдимъ вмст, или раздлимъ изгнаніе’.
Императоръ относится къ нему съ такимъ довріемъ — почему онъ медлитъ предстать- передъ своимъ судьей? спрашивалъ онъ себя. Бояться ему нечего! онъ не считаетъ себя виновнымъ и можетъ оправдаться во всхъ своихъ поступкахъ…
Переговоривъ съ Бухгольцемъ и Бланшаромъ, онъ послалъ за патеромъ и попросилъ его остаться нкоторое время въ Таннбург, пока Рената не свыкнется съ своимъ положеніемъ.
— Котлики — мои злйшіе враги, добавилъ онъ улыбаясь,— тмъ не мене я поручаю вамъ мою жену и надюсь, что вы не обманете моего доврія!
Патеръ приложилъ руку къ своему сердцу вмсто отвта и скромно удалился. Онъ лично не имлъ, никакого повода ненавидть графа, или вредить ему.— Императрица приближается въ могил, думалъ онъ, возвращаясь въ свою комнату,— а сынъ ея въ цвт лтъ! Какой смыслъ исчезнуть съ заходящей звздой, когда есть возможность связать свою судьбу съ восходящимъ свтиломъ?..
По уход патера, вошелъ управляющій. Графъ сдлалъ вс нужная распоряженія по дому, замтивъ, что вроятно его отсутствіе будетъ не продолжительно, и потому онъ считаетъ лишнимъ входить въ дальнйшія подробности.
Отпустивъ управляющаго, онъ посмотрлъ на часы. Оставалось еще полчаса до отъзда. Онъ долженъ еще проститься съ Ренатой… Но вмсто того, чтобы идти къ ней, онъ безпокойно ходилъ взадъ и впередъ по комнат. Мысль о таинственномъ письм упорно преслдовала его.— Иметъ ли любовь Іосифа въ Ренат какое нибудь отношеніе съ его желаніемъ видться со мной? спрашивалъ онъ себя.
Кто-то тихо отворилъ дверь. Вошла Рената съ блднымъ и разстроеннымъ лицомъ, она не могла выговорить ни однаго слова отъ слезъ и молча бросилась ему на шею.
Онъ наклонился и поцловалъ ее въ лобъ.— Едва соединилась ты со мной, сказалъ онъ,— и теб опять предстоитъ одиночество и новыя мученія!
Она опустилась передъ нимъ на колни и проговорила съ усиліемъ:— я не хочу, чтобы ты узналъ это отъ другихъ…
— Успокойся, мн все извстно! сказалъ онъ, поднимая ее съ колнъ.— Прачти это письмо…
— Поль, вришь ли ты мн…
— Я врю обоимъ вамъ!
— Позволь мн все разсказать теб…
— Не сегодня! Это и его тайна. Но я желалъ бы, чтобы твое сердце нераздльно принадлежало мн!
Она обняла его съ громкимъ рыданіемъ. Въ сосдней комнат послышались шаги лакея, который выносилъ дорожныя вещи.
— Прощай, Рената! сказалъ графъ, цлуя ее въ голову.— Не плачь, мы скоро увидимся…

Конецъ третьей части.

Часть четвертая.

ГЛАВА I.

Для могущественной императрицы Маріи Терезіи наступилъ тяжелый годъ, полный заботъ и волненій. Іосифъ II, несмотря на ея предостереженія и совты, увлеченный честолюбіемъ, заявилъ свои права на часть наслдства баварскаго курфирста Максимильяна, умершаго 30 декабря 1777 года. Этотъ случай еще боле усилилъ раздоръ, существовавшій между матерью и сыномъ. ‘Если бы наши притязанія на Баварію были боле основательны, нежели они оказываются на дл, писала она ему, то и тогда не слдовало бы безъ особенныхъ причинъ начинать войну, обременительную для народа, и подрывать только что возстановленный кредитъ…’ Но Іосифъ, какъ всегда, утшалъ себя несбыточными надеждами, и былъ увренъ, что достаточно будетъ кажущейся войны, чтобы воспользоваться плодами побды и запугать непріятеля. Какъ вс утописты, онъ упустилъ изъ виду самое главное и долженъ былъ скоро убдиться въ ошибочности своихъ разсчетовъ. Прусскій король Фридрихъ не хотлъ допустить безъ борьбы усиленія Австріи и возстановленія Германской имперіи, давно уже не существовавшей въ дйствительности и за которой остался только одинъ титулъ. Въ союз съ Саксоніею онъ собралъ свои войска и окружилъ ими Богемію съ сверо-востока. Принцъ Гейнрихъ долженъ былъ изъ Лаузитца пройти въ Лейтмерицъ и Прагу черезъ Саксонскую границу, между тмъ какъ самъ Фридрихъ сосредоточилъ свои силы близъ Шлезвига, чтобы быть на готов и имть возможность въ случа надобности двинуть войска къ Моравіи на Ольмютцъ, или въ Богемію между Арнау и Бенигрецонъ. Австрійцы съ своей стороны расположились хорошо укрпленнымъ лагеремъ. Тмъ не мене, впродолженіе всего лта и осени 1778 года, небольшія перестрлки, стычки и канонады слдовали одни за другими, но дло не доходило до настоящаго сраженія. Болзни свирпствовали въ обоихъ войскахъ. Несмотря на все желаніе Іосифа заслужить военную славу, старые, опытные генералы семилтней войны постоянно умряли его пылъ. Они считали безуміемъ покинуть выгодную позицію и вступить въ битву, которой такъ добивался противникъ. Ни Іосифу, ни его приближеннымъ не приходило въ голову, что во все время войны шли тайные переговоры между императрицей и прусскимъ королемъ. Марія Терезія не могла помшать началу военныхъ дйствій, но она приняла вс мры чтобы дло не приняло серьезный оборотъ. Впродолженіе своей долгой жизни она видла слишкомъ много бдствій, вызываемыхъ войной, убдилась собственнымъ опытомъ, отъ какихъ разнообразныхъ случайностей зависитъ исходъ битвъ и хотла оградить отъ нихъ своего сына и своихъ поданныхъ. Въ такомъ же миролюбивомъ настроеніи находился и Фридрихъ, онъ чувствовалъ, что рука его слишкомъ ослабла для шпаги и не желалъ рисковать дорого пріобртенной славой. Мало-по-малу исчезъ воинственный духъ, воодушевлявшій солдатъ, колебаніе военачальниковъ дали могущественнымъ сосдямъ удобный случай вмшаться въ дипломатическіе переговоры. Угроза Екатерины II — послать свои войска на помощь Фридриху Великому принудила Австрію къ миру. Франція, на которую разсчитывала Марія Терезія, была поглощена американскимъ возстаніемъ. Въ моментъ образованія величайшей республики въ мір, какое значеніе могъ имть для нея споръ Габсбурговъ и Гогенцоллерновъ изъ-за владнія ничтожнымъ клочкомъ земли!
Но этотъ споръ представлялся совершенно въ иномъ свт озабоченной матери и правительниц. Помимо огорченія, какое доставляло ей разстроенное состояніе имперіи, и безпокойства за жизнь сына, Марія Терезія мучилась горькимъ сознаніемъ наступившей старости и безпомощности. Она ясно видла, что бразды правленія, которыя Она сорокъ лтъ держала въ своихъ рукахъ, медленно, но съ неудержимой силой ускользаютъ отъ нея и что она напрасно стремится подтянуть ихъ. Ей суждено было еще разъ достигнуть цли своихъ желаній, но она смотрла на миръ, водворенный ея усиліями, какъ на свое послднее правительственное дяніе. Она стояла одинокая на высот, окруженная утреннимъ туманомъ новаго времени. Ей мерещились лица и событія, наполнявшія ея сердце ужасомъ, но у ней не хватало силъ для борьбы съ ними. Принявъ наслдственную власть отъ отца, она не оставила имперію безъ преобразованій: введены были реформы и улучшенія въ законодательств, а также въ гражданскомъ и военномъ управленіи. Она не безусловно любила и защищала старину и надялась, что сынъ ея пойдетъ по начертанному ею пути. Но Іосифъ съ упорствомъ философа, убжденнаго въ истин и превосходств своихъ воззрній, видлъ спасеніе имперіи въ полномъ уничтоженіи старинныхъ обычаевъ и учрежденій, созданныхъ варварствомъ среднихъ вковъ. Вротерпимость, которую онъ общалъ иноврцамъ, по мннію его матери должна была нарушить миръ и потрясти основы государства. Разрывъ съ старыми преданіями вры казался началомъ хаоса благочестивой императриц при ея безусловной преданности католической церкви.
Всякій разъ, какъ Марія Терезія возвращалась изъ столицы въ свой загородный Шбибруннскій дворецъ по мосту, переброшенному черезъ Дунай, она могла видть изъ окна кареты влво отъ дороги крышу небольшого дома, скрытаго за деревьями, гд Рената проводила лто, по желанію своего мужа. Графъ Эрбахъ въ виду ея слабаго здоровья счелъ своимъ долгомъ немедленно удалить ее изъ Таннбурга, такъ какъ появленіе саксонцевъ и пруссаковъ у богемской границы подъ предводительствомъ принца Гейнриха давало поводъ думать, что долины Эльбы по близости Лейтмерица будутъ мстомъ самыхъ кровопролитныхъ битвъ, какъ это было въ начал семилтней войны.
Пребываніе графа Эрбаха въ Вн затянулось доле, нежели онъ предполагалъ. Хотя ему удалось довольно скоро оправдаться въ обвиненіяхъ своихъ тайныхъ и явныхъ враговъ, но, попавъ въ водоворотъ столичной жизни, онъ долженъ былъ противъ воли остаться здсь нкоторое время по просьб императора и своихъ прежнихъ друзей. Онъ откладывалъ со дня на день свой отъздъ, между тмъ началась война, и онъ принужденъ былъ отказаться отъ всякой мысли вернуться въ Таннбургъ. Лихорадочная дятельность, овладвшая Іосифомъ, сообщилась и его приближеннымъ. Вс они въ большей или меньшей степени чувствовали потребность доказать свои дипломатическія способности или отличиться на пол битвы. Т изъ нихъ, которые, подобно графу Эрбаху, стояли выше личныхъ честолюбивыхъ желаній и надеждъ, воображали, что въ жизни нмецкой націи совершается многозначительный поворотъ. Имъ казалось, что двуглавый императорскій орелъ расправляетъ свои крылья къ такому же смлому полету, какъ въ славные дни Еарла V, и что Іосифъ призванъ водворить свое господство отъ Рима до береговъ Эльбы. Давно забытая идея объединенія священной Римско-германской имперіи опять шевельнулась въ душ имперскаго графа. Хотя онъ несовсмъ раздлялъ иллюзіи императора и не считалъ возможнымъ перешагнуть глубокую пропасть, которую реформація образовала между нмецкими племенами, но возстановленіе австрійскаго владычества на юг и прусскаго на свер могло обезпечить, по его мннію, религіозную свободу обоихъ вроисповданій.
Приготовленія къ походу и хлопоты по устройству помщенія для Ренаты заставили графа Эрбаха отршиться на нкоторое время отъ думъ о благ своего отечества и обратиться въ дйствительной жизни. Принимая во вниманіе вкусъ своей жены, которая любила цвты, тнистыя аллеи и луга, онъ остановился на мысли купить небольшой домъ по близости Mariahilfer’а, который продавался въ это время. Обширный тнистый садъ, прилегавшій къ китайской бесдк, построенной на холм, куда едва достигалъ шумъ оживленныхъ улицъ, открытый видъ съ высоты на городъ, поля и лса съ изогнутой линіей горъ на горизонт, показались настолько привлекательными графу Эрбаху, что онъ, осмотрвъ еще разъ свое будущее владніе, заплатилъ деньги. Въ послднихъ числахъ марта 1778 года, Рената въ первый разъ переступила порогъ блдно-желтаго дома съ остроконечной крышей, въ которомъ ей суждено было прожить нсколько мсяцевъ въ разлук съ мужемъ.
Кром нсколькихъ слугъ ее сопровождали Гедвига и Блашпаръ. Фрицъ Бухгольцъ въ виду наступившей войны отправился на родину къ своимъ озерамъ и сосновымъ рощамъ. Съ глубокимъ огорченіемъ покинулъ онъ замокъ, гд прожилъ лучшіе часы своей жизни, не заручившись даже надеждами на будущее… Гедвига, по совту опытнаго патера, не дала ршительнаго отвта влюбленному юнош. Она сослалась на внезапный отъздъ графа Эрбаха и заявила, что не считаетъ себя въ прав покинуть свою госпожу въ такое время, когда она всего больше нуждается въ врной служанк.
Патеръ Ротганъ, придумавъ такой отвтъ, зналъ заране, какое впечатлніе онъ долженъ произвести на честнаго человка, придававшаго такое высокое значеніе долгу. Бухгольцъ не позволилъ себ ни малйшаго возраженія или жалобы, и этимъ глубоко тронулъ сердце Гедвиги, которая въ данную минуту ни въ какомъ случа не ршилась бы оскорбить его отказомъ. Печаленъ былъ часъ ихъ разлуки, и на душ у нихъ было холодно и мрачно. Надежды бднаго юноши отцвли безслдно, какъ лтніе цвты, у Гедвиги впервые проснулось сомнніе относительно ожидавшей ее будущности.
Война мшала частому обмну писемъ, Рената считала себя счастливой, если посл долгихъ промежутковъ времени получала какія-либо извстія отъ своего мужа. Она чувствовала себя гораздо лучше въ своемъ уединенномъ дом внскаго предмстья, чмъ въ богемскомъ замк, съ которымъ было связано столько тяжелыхъ воспоминаній.— Таннбургъ приноситъ мн несчастія! сказала она себ на другой день посл отъзда графа Эрбаха. Едва успла она сойтись съ нимъ, какъ судьба опять разлучила ихъ. Ей даже не удалось объясниться съ нимъ, несмотря на все ея желаніе. Забота о жизни и счастіи любимаго человка заставила умолкнуть въ ея сердц вс другія ощущенія. Наступитъ ли время, когда они будутъ исключительно принадлежать другъ другу? Кто могъ сказать это заране! Она даже не была уврена, увидитъ-ли его когда-нибудь…
Въ подобныя минуты отчаянія Рената находила большое утшеніе въ обществ Гедвиги, которая, благодаря природному уму и пережитымъ страданіямъ, никогда не вносила тревоги въ ея душевное настроеніе. Она часто сидла съ нею въ бесдк и съ высоты холма смотрла на ландшафтъ, освщенный вечернимъ солнцемъ. Он мало разговаривали между собой, каждая предавалась собственнымъ мыслямъ, но имъ было пріятно оставаться вмст и видть другъ друга. Одинъ Бланшаръ оживлялъ ихъ своимъ присутствіемъ, являясь къ обду и по вечерамъ. Онъ читалъ графин французскихъ поэтовъ, или разсказывалъ имъ о своихъ странствованіяхъ по городу. Онъ не придавалъ серьезнаго значенія войн и всего охотне распространялся о своемъ изобртеніи, или же въ порыв увлеченія рисовалъ передъ своими внимательными слушательницами фантастическую теорію будущности, ожидавшую человчество. Рената не возражала и соглашалась съ нимъ въ принцип, хотя не врила въ возможность осуществленія его свтлыхъ надеждъ.
Мирно проходили дни за днями въ уединенномъ дом. Въ душ Ренаты мало-по-малу совершился переворотъ, она строже отнеслась къ себ и своимъ чувствамъ и съ болью въ сердц сознала, сколько было эгоизма въ ея любви къ мужу, и что она изъ мнимаго благочестія доставила ему больше горя, нежели дйствительнаго счастія. Теперь она отъ всей души желала загладить прошлое своей дальнйшей жизнью.
Годъ былъ на исход. Непріятельскія войска удалились на зимнія квартиры. У Ренаты явилась надежда, что графъ проведетъ съ нею, по крайней мр, нсколько мсяцевъ и отдохнетъ отъ утомительной походной жизни.
Тихое утреннее сіяніе ноябрскаго солнца привлекло ее въ садъ Шенбрунна. Замтивъ издали карету, въ которой обыкновенно здила императрица Марія Терезія, она хотла удалиться, но вслдъ затмъ забыла о своемъ намреніи. Высокіе вязы, окрашенные немногими желтыми и красными листьями, окружавшіе цвточный партеръ, уединенныя аллеи, освщенныя солнцемъ, бесдка, виднвшаяся на холму, имли для нея такую притягательную силу, что она задумчиво пошла впередъ, склонивъ голову. Услышавъ за собою голоса, она оглянулась и увидла слугу въ дворцовой ливре, который долженъ былъ охранять ея величество отъ всякихъ встрчъ. Рената поспшно повернула въ боковую аллею, но уже было поздно, потому что императрица была въ нсколькихъ шагахъ отъ нея и замтила ее.
— Подождите, графиня! сказала она.— Зачмъ бжите вы отъ насъ?
Рената сдлала нсколько шаговъ и церемонно поклонилась сообразно придворному этикету.
Марія ‘Терезія казалась въ хорошемъ настроеніи духа, на ея старческомъ, морщинистомъ лиц появилась привтливая улыбка.
Это была видная женщина въ сромъ шелковомъ плать, убранномъ черными кружевами, съ степенными и тяжеловатыми движеніями, въ которыхъ не осталось и слда граціи, отличавшей ее въ молодости.
Она протянула руку Ренат для поцлуя и продолжала:
— Я могу сообщить вамъ пріятную новость! Іосифъ на-дняхъ вернется въ Вну вмст съ вашимъ мужемъ, который цлъ и невредимъ. Во всхъ стычкахъ графъ выказалъ столько храбрости, что императоръ не нахвалится имъ. Я рада этому! Ваша мать была превосходная женщина и я искренно любила ее… Мн было очень непріятно, когда вы вышли замужъ за этого вольнодумца, но онъ оказался храбрымъ человкомъ и ловкимъ дипломатомъ. Императоръ сумлъ лучше воспользоваться его услугами, нежели я… Мужчины умне насъ, бдныхъ женщинъ, и несравненно счастливе…
Марія Терезія не окончила своей мысли и, помолчавъ немного, сказала:
— Не желаете ли пройтись со иной немного? Кстати, я хотла спросить васъ, нравится ли вамъ у насъ?
Рената отвтила утвердительно и добавила, что она не можетъ дурно себя чувствовать, живя вблизи императрицы, и жалетъ о наступленіи осени, тмъ боле, что лтомъ она имла счастіе ежедневно видть ея величество.
— Мы знаемъ, что вы умете льстить, графиня, замтила съ улыбкой Марія Терезія.— Но во всякомъ случа мы должны радоваться окончанію войны. Мы пережили тяжелое время! Вы безпокоились о своемъ муж, я о сын… Но теперь все кончено. Я не потерплю новаго похода! Что получается въ результат отъ этихъ вчныхъ войнъ? Ничего, кром слезъ и кровопролитія! Я желала бы лучше окончить жизнь въ уединеніи, въ горахъ Тироля, нежели жить опять вблизи военныхъ дйствій и со дня на день ожидать битвы…
— Ваши подданные будутъ благословлять ваше величество за дарованный имъ миръ.
— Свтъ называетъ меня великой государыней, но вы видли, что я страдала, какъ самая простая смертная. Говорятъ, что посл горя наступаетъ радость. Дай Богъ, чтобы это изреченіе оправдалось. Въ мои годы приходится дорожить всякой минутой счастія и малйшимъ лучомъ солнечнаго свта.
— Здоровье вашего величества еще въ такомъ цвтущемъ состояніи…
— На это не слдуетъ разсчитывать. Какой бодрый видъ имлъ король Францъ — и его не стало въ нсколько часовъ! Что это было за ужасное зрлище!.. Но сегодня такое прекрасное утро, что я не хочу нарушать впечатлніе пріятной прогулки такими воспоминаніями… Извстно ли вамъ, что ваша кузина, Корона Турмъ, пріхала въ Вну дня три тому назадъ?
— Корона Турмъ!
— Она пріхала съ своимъ пріемнымъ отцомъ, какимъ-то итальянскимъ маркизомъ. Говорятъ, что у ней голосъ лучше, нежели у Кавальери. Мы услышимъ ее во время благодарственнаго молебна по случаю заключенія мира. Однако, прощайте, моя милая графиня! Мы дошли за замка.
Рената осталась одна въ саду. Она машинально смотрла, какъ императрица съ трудомъ поднималась по ступенямъ лстницы и скрылась за большой дверью нижняго этажа. Мысли ея въ эту минуту были исключительно заняты Короной. Изъ всего, что говорила Марія Терезія, только это и осталось въ ея памяти. Она поспшно отошла отъ замка въ одну изъбоковыхъ аллей и сла на скамейку. Несмотря на теплый солнечный день, съ ней сдлалась дрожь. Она боялась свиданія съ Короной. Всего одинъ разъ графъ Эрбахъ упомянулъ о ней по поводу ея бгства и пребыванія въ Таннбург. Сегодня ей казалось, что онъ тогда слишкомъ торопился окончить этотъ разговоръ, и съ тхъ поръ всегда избгалъ его. Она спрашивала себя, какого рода встрча произойдетъ между ея мужемъ и Короной, и будетъ ли онъ также увлекаться ея пніемъ, какъ прежде?..
Но вслдъ затмъ у ней явилось раскаяніе въ томъ злобномъ чувств, какое проснулось въ ея сердц.— Ты дурная женщина, скакала она себ.— Что даетъ теб право подозрвать твоего мужа и подругу юности и приписывать имъ чувства, которыя, быть можетъ, только существуютъ въ твоемъ воображеніи? Если онъ охладлъ къ теб, то ты сама виновата въ этомъ, неужели ты хочешь еще больше испортить свою супружескую жизнь недоброжелательствомъ и завистью!..
Мысли эти были неожиданно прерваны стукомъ колесъ императорской кареты, выхавшей изъ замка Шенбрунна, и громкими словами команды дежурнаго офицера, который маршировалъ по двору съ своими солдатами. Рената подняла голову и съ безпокойствомъ оглянулась. Изъ бесдки вдоль холма шли двое мужчинъ и вели между собою оживленный разговоръ. Въ одномъ изъ нихъ она узнала патера Ротгана, другой былъ совершенно незнакомъ ей.
Когда они подошли ближе, патеръ почтительно поклонился графин и выразилъ радостное изумленіе, въ которомъ проглядывало нкоторое замшательство.
— Честь имю кланяться вашему сіятельству! сказалъ онъ торопливо.— Я никакъ не ожидалъ, что встрчу васъ въ этомъ саду въ такое позднее время года! Какой у васъ цвтущій и здоровый видъ… Я пріхалъ сюда нсколько дней тому назадъ и только неотложныя дла помшали мн явиться къ вашему сіятельству, чтобы засвидтельствовать мое почтеніе и передать поклоны отъ вашего супруга.
— Я вполн уврена въ вашей дружб, г-нъ патеръ. Какъ здоровье графа?
— Онъ здоровъ тломъ, но упалъ духомъ. Походъ не осуществилъ надежды императора и его приближенныхъ… Я видлъ въ послдній разъ графа въ Праг. Онъ хотлъ захать въ Таннбургъ, чтобы узнать, насколько пострадали его владнія отъ прохода войскъ, а затмъ онъ немедленно явится къ вамъ.
— Надюсь, г-нъ патеръ, что вы не пройдете мимо моего дома, не постивъ меня. Но вашъ спутникъ выражаетъ нетерпніе…
— Позвольте представить вамъ этого молодаго человка. Ея сіятельство графиня Эрбахъ выразила желаніе… Сеньоръ Антоніо Росси, первый теноръ нашей оперы… Надюсь, что ваше сіятельство не откажетъ ему въ своемъ покровительств. Я познакомился съ г. Росси во времена моего изгнанія.
Печальное выраженіе блднаго лица Антоніо возбудило къ нему участіе графини. Она не замтила густой краски, покрывшей его щеки, когда патеръ произнесъ ея имя, и видла въ немъ скромнаго артиста, смущеннаго присутствіемъ знатной дамы. Она обратилась къ нему съ привтливой улыбкой и сказала:
— Отъ души желаю, чтобы Вна понравилась вамъ, сеньоръ. Мой мужъ будетъ очень радъ видть васъ въ своемъ дом. Онъ большой любитель и знатокъ музыки. Я буду на вашемъ первомъ дебют, и уврена заране, что ваше пніе доставитъ мн истинное наслажденіе.
— Если только графиня не встртитъ меня съ предубжденіемъ… пробормоталъ Антоніо, который чувствовалъ сильное смущеніе, очутившись неожиданно передъ женой ненавистнаго для него человка.
Рената съ удивленіемъ посмотрла на пвца.
Патеръ поспшилъ вывести изъ затрудненія своего пріятеля.
— Этотъ молодой человкъ только что вернулся изъ Парижа, сказалъ онъ,— французская королева и ея дамы настолько увлечены музыкой Глюка, что онъ не имлъ у нихъ никакого успха съ своими итальянскими аріями. Подъ этимъ впечатлніемъ онъ пріхалъ сюда, и теперь ему везд чудятся враги итальянской музыки.
Рената улыбнулась.— Относительно меня вы можете быть совершенно покойны, сеньоръ, замтила она.— Я слишкомъ впечатлительна, чтобы не чувствовать очарованія итальянской музыки. Я увлекалась ею въ Венеціи и не разъ едва удерживалась отъ слезъ при пніи гондольеровъ, глубокая грусть, которая слышалась въ этихъ жалобныхъ, ласкающихъ звукахъ всегда находила отголосокъ въ моемъ сердц.
— Будемъ надяться, что и для меня опять разцвтутъ лавры, сказалъ Антоніо съ легкой усмшкой.— Во всякомъ случа примите мою глубокую благодарность. Ваше покровительство, графиня, будетъ для меня путеводной звздой въ этомъ незнакомомъ город, гд я чувствую себя совершенно одинокимъ.
Съ этими словами Антоніо слегка приподнялъ шляпу въ вид поклона и торопливо удалился.
Патеръ вызвался проводить Ренату до ея дома и, пользуясь удобнымъ случаемъ, старался оправдать въ ея глазахъ странное поведеніе пвца:
— Я не ршился бы рекомендовать вамъ моего пріятеля, если бы вы сами, графиня, не пожелали этого. Онъ, вроятно, показался вамъ довольно страннымъ, но это можно объяснить превратностями его судьбы. Онъ былъ нкогда учителемъ пнія молодой графини Турмъ и занималъ видное мсто въ Дрезден, при тамошней опер. Весной онъ отказался отъ своего мста, такъ какъ получилъ лестныя предложенія отъ парижскихъ друзей Пиччини. Маркизъ Валь д’Омброне писалъ ему, что онъ нашелъ феникса въ лиц одной пвицы и что они вдвоемъ будутъ приводить въ восторгъ французскій дворъ и столичное общество. Но въ Париж его ждало горькое разочарованіе, пвица, о которой писалъ ему маркизъ, оказалась графиней Турмъ и не думала поступать на сцену, при этомъ партія Глюка была всесильной при двор. Я не могу судить, заключалась ли причина неуспха въ слабомъ талант Антоніо, или дйствительно противъ него составились козни, только при первомъ дебют его освистали. Вторая его попытка также была неособенно удачна. Огорченный и недовольный ухалъ онъ изъ Парижа и хочетъ попробовать счастья въ Вн.
— Но здсь онъ опять встртитъ Корону Турмъ и будетъ пть почти при тхъ-же условіяхъ, какъ въ Париж! возразила графиня тономъ, въ которомъ проглядывало желаніе прекратить этотъ разговоръ.
Когда они вошли въ домъ, патеръ началъ длинный разсказъ о войн, такъ какъ онъ почти все время провелъ въ Праг въ самомъ центр движенія и былъ очевидцемъ испуга и смятенія жителей при передвиженіи войскъ. Онъ описалъ яркими красками полное раззореніе и бдствія крестьянскаго населенія, замтивъ мимоходомъ, что удостоился длинной бесды съ его величествомъ.
— Прямыя послдствія войны — страданія больныхъ и раненыхъ, зрлище разграбленныхъ и сожженыхъ деревень, произвели глубокое впечатлніе на человколюбивое сердце императора, продолжалъ патеръ.
— Я не думаю, чтобы онъ когда-нибудь ршился опять обнажить шпагу безъ крайней необходимости. Неудача его смлаго плана настолько раздражила его, что онъ почувствовалъ недовріе и презрніе къ людямъ за малыми исключеніями, къ числу которыхъ принадлежитъ и вашъ супругъ. Іосифъ всего боле обвиняетъ старыхъ совтниковъ императрицы, которые если не обманули его въ тсномъ значеніи этого слова, то во всякомъ случа очень дурно служили ему по нераднію, лни, или злому умыслу…
— Судя по вашимъ словамъ, многоуважаемый патеръ, замтила графиня,— эта война, неудачная во всхъ отношеніяхъ, можетъ отразиться и на будущности Австріи, такъ какъ она имла весьма дурное вліяніе на характеръ императора.
— При живости и впечатлительности Іосифа его дурное настроеніе духа не можетъ продолжаться слишкомъ долго, возразилъ патеръ.— Я убжденъ, что теперь, когда ему не удалось примнить свою дятельность къ вншней борьб и завоеваніямъ, онъ обратитъ вс свои силы на внутреннее устройство государства и постарается создать нчто боле новое и славное, нежели его предки…
Разговоръ былъ прерванъ приходомъ слуги, который принесъ графин письмо отъ князя Лобковича. Въ этомъ письм князь просилъ свою дорогую племянницу постить его, такъ какъ подагра приковывала его къ креслу, при чемъ добавлялось, что при общемъ миролюбивомъ настроеніи онъ также желаетъ помириться съ ея мужемъ и разсчитываетъ на ея содйствіе.
Рената сла къ письменному столу, чтобы написать отвтъ, а патеръ вышелъ въ садъ, подъ предлогомъ прогулки, но съ затаенною цлью переговорить съ Гедвигой. Онъ зналъ, гд найти ее, и пряно направился къ китайской бесдк на холм, такъ какъ еще наканун, проходя мимо, видлъ ее въ этомъ мст.
Гедвига стояла у входа бесдки и задумчиво смотрла на ландшафтъ, который открывался передъ нею въ сроватомъ туман. Сумерки уже начали смняться темнотой осенняго вечера.
— Ты все еще ожидаешь восхода твоей звзды? сказалъ онъ, подходя къ ней, и взялъ ее за руку.
— Она навсегда исчезла для меня, возразила Гедвига, печальна опустивъ голову.— Съ того времени, когда я видла васъ въ послдній разъ, г-нъ патеръ, я убдилась въ преступности моихъ безумныхъмыслей и во всемъ этомъ вижу только свое высокомріе, а не волю Божію…
— Въ какомъ грх обвиняешь ты себя, дитя мое? Я не вижу ничего дурнаго въ томъ, что ты желаешь еще разъ видть императора. Съ твоей стороны было бы величайшей неблагодарностью, если бы ты забыла его милость къ теб.
— Я никогда не забуду этого! воскликнула съ живостью Гедвига.
— Останься всегда такой же доброй и нравственной, какой ты была до сихъ поръ, чтобы быть угодной Богу, возразилъ патеръ.— Придетъ часъ, когда ты узнаешь его волю. Не теряй терпнія… Давно ли ты получила извстіе о твоемъ… Фриц Бухгольц?
— Онъ не написалъ мн ни одного письма.
— Господу угодно было послать эту войну, которая во-время разлучила васъ. Гд Зденко?
— Онъ пропалъ безъ всти. Его видли въ послдній разъ на похоронахъ Мракотина.
— Было бы большимъ счастьемъ для тебя и графа, если бы смерть избавила васъ отъ этого безумца. Но на все воля Божія! Онъ соединяетъ однихъ и разлучаетъ другихъ. Кстати, помнишь ли ты пожилаго господина, котораго ты встртила разъ на большой дорог около Дубницы? Онъ говорилъ съ тобой объ император. Теперь этотъ господинъ въ Вн и желаетъ видть тебя.
— Князь Лобковичъ?.. Вы, кажется, насмхаетесь надо мной, г-нъ патеръ!
— Скажи пожалуйста, откуда ты узнала его фамилію?
— Я разсказала графин нашу встрчу и она догадалась, что это былъ ея дядя, судя по моему описанію.
На лиц Ротгана появилась легкая тнь неудовольствія и тотчасъ-же исчезла.
— Тмъ лучше, если графиня знаетъ объ этомъ! На дняхъ она наврно поститъ князя. Ты можешь отправиться къ нему вмст съ графиней. Странныя случайности твоей жизни еще не кончились. Ты не должна падать духомъ, никто не знаетъ — избранникъ ли онъ Божій, или отверженный. Нашъ долгъ быть всегда готовымъ послдовать голосу, призывающему насъ свыше.

ГЛАВА II.

— Вы совершенно правы, многоуважаемый патеръ, надъ Австріей скоро разразится буря, и преимущественно надъ дворянствомъ и церковью! сказалъ князь Лобковичъ, обращаясь къ патеру Ротгану.
Въ большой полутемной комнат водворилась мертвая тишина. Князь сидлъ въ мягкомъ кресл съ ногами, укутанными въ теплое одяло. Онъ былъ въ печальномъ настроеніи и гораздо нездорове, нежели ожидалъ этого его собесдникъ.
— Какая польза въ ум, если ноги отказываются служить! продолжалъ князь посл нкотораго молчанія.— Какъ скучно жить на свт!
— Ваше сіятельство снисходительне взглянетъ на міръ, какъ только почувствуетъ себя немного лучше, возразилъ патеръ, глядя на огонь, пылавшій въ камин.— Поговоримъ лучше о боле пріятныхъ вещахъ.
— О чемъ? Хорошіе дни безвозвратно прошли для меня. Я ненавижу карты, а размышлять о смерти считаю лишнимъ, потому что еще не собираюсь умирать. Политика — единственная дама, которая можетъ занимать помыслы пожилаго человка. Но сегодня она нисколько не интересуетъ меня. Чортъ бы побралъ эту несносную болзнь.
— Разв мы видли мало примровъ, когда великіе люди, несмотря на болзнь, управляли длами міра. Шведскій генералъ Торстентонъ лежа въ носилкахъ управлять ходомъ битвы, Ришелье…
— Это старыя исторіи, патеръ, он нисколько не утшаютъ меня! Какъ бы вы ни старались позолотить пилюлю, но я тмъ не мене чувствую свое безсиліе и вмст съ тмъ не могу помириться съ той пассивной ролью, которую предлагаютъ намъ. Никто не откажется добровольно отъ своей давнишней и законной собственности. Многіе ссылаются на ‘силу вещей’, но это слово слишкомъ растяжимо, и можетъ быть объяснено различными способами…
— Я не боле какъ зритель, возразилъ патеръ,— и для меня безразлично, кто останется побдителемъ — императоръ, или дворянство совмстно съ церковью, но я считаю весьма желательнымъ, чтобы борьба кончилась какъ можно скоре, благодаря уступчивости однихъ и умренности другихъ. Годъ тому назадъ, я осмлился замтить вашему сіятельству во время одного разговора въ замк Турмъ, что нельзя ожидать никакихъ результатовъ отъ явнаго сопротивленія вол императора и что это нисколько не остановитъ тхъ реформъ, какія онъ думаетъ провести. Духъ времени и общественное мнніе на его сторон. Монархическая власть иметъ большія преимущества передъ дворянствомъ и духовенствомъ въ глазахъ большинства развитыхъ людей.
— Вы повторяете фразы парижскихъ философовъ! Къ счастію, первый крикунъ изъ нихъ — Вольтеръ — отправился къ праотцамъ. Впрочемъ, нужно отдать справедливость его остроумію, онъ написалъ много забавныхъ вещей… Однако позвольте спросить васъ, кого собственно называете вы развитыми людьми въ Австріи? Толпа наша идетъ слпо за священникомъ или господиномъ, смотря по тому, кто изъ нихъ потянетъ ее за собою.
— Да, но вмст съ тмъ она ожидаетъ втихомолку, что монархъ облегчитъ ея участь. Не упускайте также изъ виду и другое обстоятельство. Разв существуетъ единодушіе между нашими дворянами? Вспомните, удалось ли вамъ побудить ихъ къ протесту противъ нововведеній въ государств, которыя такъ возмущали ихъ.
— Разумется, нтъ! Эти лягушичьи головы ничмъ не интересуются, кром своихъ личныхъ длъ. Одна надежда на венгерцевъ и бельгійцевъ…
— Но и протестъ будетъ безсиленъ въ первые годы царствованія. Когда монархъ вступаетъ на престолъ, то блескъ его ослпляетъ толпу, какъ восходящее солнце. Свтлыя надежды, связанныя съ нимъ, окружаютъ его ореоломъ недосягаемаго величія и уничтожаютъ въ зародыш всякое желаніе противодйствовать ему. Недовольство и разочарованіе является гораздо позже, онъ можетъ встртить непреодолимыя препятствія на своемъ пути, но во всякомъ случа не будетъ возврата для тхъ реформъ, которыя ему удастся провести въ начал царствованія. Разв вы можете устроить вновь монастыри, если онъ уничтожитъ ихъ, отнять у протестантовъ дарованныя имъ льготы, или снова обложить крестьянъ оброками, отъ которыхъ онъ избавилъ ихъ? Я не могу допустить, князь, чтобы вы могли мечтать о подобныхъ вещахъ.
— Преклоняюсь передъ вашимъ умомъ, многоуважаемый патеръ. Дйствительно, въ настоящее время протестъ немыслимъ посл всхъ сдланныхъ нами ошибокъ, но мы можемъ поправить ихъ въ будущемъ, если только больному старику возможно говорить о будущемъ… Что вы намрены длать теперь?
— Что касается меня лично, сказалъ патеръ,— то я предполагаю вернуться въ Прагу, въ мою возлюбленную библіотеку, съ которой думаю не разставаться больше. Когда книги будутъ приведены въ надлежащій порядокъ и у меня останется боле свободнаго времени, я займусь по прежнему изученіемъ вчныхъ законовъ природы.
— Неужели у васъ вовсе нтъ честолюбія, патеръ!
— У меня? воскликнулъ Ротганъ тономъ ловко разыграннаго удивленія.— Къ какой дли можетъ быть направлено мое честолюбіе? Ученая карьера закрыта для меня, я долженъ скрывать открытія, сдланныя мною въ естественныхъ наукахъ. Прошли старыя блаженныя времена, ныншнее католическое духовенство такъ же невжественно въ физик и химіи, какъ наши крестьяне. Затмъ, что же остается мн? Не сдлаться ли главой несуществующаго ордена, или же духовникомъ молодаго императора? Но при живомъ и веселомъ характер Іосифа, дамы, пожалуй, скоро возьмутъ на себя эту роль и мн придется подать въ отставку.
— Нкогда я мечталъ, что эту роль можетъ съ успхомъ выполнить Рената. Она была бы добрымъ геніемъ Іосифа, какія существенныя услуги могла она оказать церкви и государству! Но теперь все кончено…
— Конечно? повторилъ патеръ, вставъ съ мста и подходя къ креслу князя.— Императоръ вроятно будетъ часто посщать домъ графа Эрбаха. Говорятъ, онъ не любитъ шумныхъ придворныхъ сборищъ и предпочитаетъ небольшой кружокъ друзей, гд онъ можетъ свободно высказывать свои мысли и наслаждаться разговоромъ. Здсь онъ именно найдетъ то, что ему нужно: съ графомъ онъ будетъ философствовать, заниматься музыкой и бесдовать о политик. Если же на него найдетъ печальное настроеніе духа, то графиня, при своей живой фантазіи, суметъ увлечь его въ міръ идеальныхъ стремленій. Если она разлюбила его, то все-таки никогда не забудетъ, что былъ моментъ, когда они оба увлеклись другъ другомъ.
— А за кулисами будетъ стоять патеръ Ротганъ и направлять ихъ въ ту сторону, какую сочтетъ нужнымъ? замтилъ съ усмшкой князь.
Патеръ низко наклонился къ креслу больнаго и шепнулъ ему на ухо:— За кулисами будетъ стоять красивая блокурая двушка, я желалъ бы обратить на нее вниманіе вашего сіятельства, такъ какъ она гораздо привлекательне моей невзрачной личности.
— Кто она такая?
— Простая служанка.
— Что это значитъ, патеръ? Неужели вы можете серьезно говорить о подобныхъ вещахъ?
— А васъ, князь, я просилъ бы не длать слишкомъ поспшнихъ заключеній. Дло гораздо серьезне, нежели вы думаете. Вы вроятно слыхали объ этой двушк. Ея имя Гедвига Рехбергеръ.
— Гедвига! Я даже говорилъ съ нею, Красивая двочка съ кроткими глазами… Разв она въ Вн?
— Ваше сіятельство черезъ часъ увидитъ ее, потому что она прідетъ сюда вмст съ вашей племянницей, графиней Эрбахъ.
— Браво, патеръ! вы не только знатокъ въ естественныхъ наукахъ и политик, но даже въ амурныхъ длахъ! Послдняго я всего мене ожидалъ отъ васъ. Двочка нравится мн, но вы забыли о моей подагр. Ахъ, если бы я былъ помоложе! У насъ также бывали хорошіе деньки…
Ротганъ сдлалъ нетерпливое движеніе и поспшилъ прервать князя изъ боязни, чтобы онъ не отправился въ дебри своихъ любовныхъ воспоминаній.— Эта двушка, сказалъ онъ,— любитъ императора первой, мечтательной любовью. Онъ видлъ ее и, бытъ можетъ, до сихъ поръ помнитъ о ней. Она даже боле образована, чмъ слдуетъ въ ея положеніи, и имть приличныя манеры. Тмъ не мене, добавилъ патеръ шепотомъ,— она будетъ послушнымъ орудіемъ въ той рук, которая съуметъ направить ее надлежащимъ образомъ.
Князь Лобковичъ съ удивленіемъ взглянулъ на своего собесдника.
— Жаль, что вы, патеръ, не были начальникомъ ордена вмсто Лоренцо-Риччи! сказалъ онъ. Вы вроятно придумали бы какія нибудь средства, чтобы оградить орденъ отъ буллы Ганганелли!
— Разумется, трудно предвидть вс случайности, продолжалъ Ротганъ, занятый своими мыслями.— Быть можетъ императоръ пройдетъ мимо, не замтивъ ее, и дло кончится ничмъ. Но я рдко ошибаюсь въ разсчетахъ и не особенно надюсь на то, что люди называютъ счастьемъ, но стараюсь принять вс мры, чтобы обезпечить успхъ.
— Разв двушка не лютеранка?
— Да, но она провела полтора года въ монастыр и теперь вполн годится въ любовницы императора католика…
— Но какой у васъ собственно планъ дйствій?
— Вы не поняли меня, князь. Тутъ не можетъ быть рчи о какомъ либо план! Намъ попалась въ руки молодая двушка, влюбленная до глупости въ императора. Онъ знаетъ ее лично. Стоитъ ему сказать одно слово этой дурочк въ извстномъ смысл, и она очутится въ его объятіяхъ… Если не ошибаюсь, его величество будетъ сегодня вечеромъ въ театр?
— Да, онъ желаетъ показаться народу посл долгаго отсутствія. Народъ, вроятно, будетъ шумно привтствовать его… Но я не понимаю, какое это иметъ отношеніе къ нашему длу?
— Императоръ продетъ мимо вашего дворца. Ваши слуги выдутъ на крыльцо, чтобы увидть его, Гедвига будетъ въ числ ихъ… Предоставимъ все случаю, наше вмшательство совершенно излишне. Однако мн пора идти.
— Вы такъ заинтересовали меня, что я съ нетерпніемъ буду ждать результатовъ ныншняго вечера. Мн досадно, что вы уходите, но вы наотрзъ объявили мн, что не хотите, чтобы дамы видли васъ. Покоряюсь вашему ршенію. Никто не можетъ превзойти васъ въ мудрости, мы вс должны признать себя вашими учениками.
— Мы еще не знаемъ, что выдетъ изъ всего этого. Respice finem! сказалъ патеръ, выходя изъ комнаты.
Неизвстно, утихла ли боль сама по себ, или волненіе, которое чувствовалъ Лобковичъ, было сильне физическихъ страданій, но черезъ часъ посл этого разговора онъ стоялъ изящно одтый въ пріемной зал дворца въ ожиданіи своей племянницы. Онъ внимательно посмотрлъ на себя въ большое зеркало, въ которомъ отчетливо от* ражалась его фигура при яркомъ освщеніи восковыхъ свчей, зажженныхъ въ канделябрахъ и подсвчникахъ, и видимо остался доволенъ собой. Хотя въ обыкновенное время князь, въ противоположность своему тайному врагу, Кауницу, щеголялъ простотой одежды и не обращалъ никакого вниманія на свою наружность, но сегодня лицо его показалось ему такимъ изнуреннымъ посл болзни, что онъ ршился прибгнуть къ искусству своего камердинера. Онъ бранилъ себя старымъ дуракомъ, который хочетъ играть роль молодаго селадона, но тмъ не мене, глядя на себя въ зеркало, онъ самодовольно улыбнулся и нашелъ, что его камердинеръ былъ правъ до извстной степени, сказавъ, что ‘князь помолодлъ на десять лтъ’.
Когда ему доложили о прізд графини Эрбахъ, онъ вышелъ къ ней на встрчу до первыхъ ступеней лстницы, частью изъ любезности, отчасти же съ тою цлью, чтобы убдиться собственными глазами въ присутствіи Гедвиги. Патеръ не обманулъ его: молодая двушка была тутъ съ щеками, разгорвшимися отъ волненія, и скромно опущенными рсницами.
— Очень радъ, что вы постили меня, племянница, и повидимому, хотли сдлать мн сюрпризъ! сказалъ князь въ присутствіи двухъ слугъ, стоявшихъ у открытыхъ дверей.— Подойдите сюда, фрейлейнъ! Мы познакомились съ него на большой дорог около Таннбург.
— Гедвига разсказала мн объ этомъ, ваше сіятельство возразила Рената.
— Это врная служанка, добавилъ вполголоса князь, обращаясь къ своей племянниц.— Она столько выстрадала изъ-за насъ, что мы обязаны оказывать ей предпочтеніе передъ другими слугами, чтобы, показать, что мы умемъ цнить врную службу.
Съ этими словами онъ подалъ руку Гедвиг, отвернувъ немного голову, изъ боязни уронить свое достоинство.
Затмъ князь удалился съ своей племянницей въ кабинетъ и заперъ за собою двери.
Сдержанность Ренаты не долго устояла противъ свтской любезности Лобковича.
— Не будемъ больше говорить о прошломъ, дитя мое, сказалъ онъ. Вс мы до извстной степени виноваты другъ передъ другомъ. Но тмъ не мене, разлука съ тобой глубоко огорчила меня. Слава Богу, теперь все пойдетъ опять по старому. Ты помирилась съ мужемъ. Говорятъ, вы ведете между собой нжную переписку. Теб нечего краснть! графъ всегда слылъ за любезнаго кавалера. Что же касается нашихъ отношеній, то я надюсь, что мн удастся помириться съ нимъ. Я буду скоро выключенъ изъ списка дйствующихъ лицъ, вяніе новаго времени нездорово для моихъ старыхъ легкихъ. Я выступилъ на поприще дятельности съ моей августйшей государыней и вмст съ нею хочу сойти со сцены. Старики должны уступить мсто молодымъ. Этотъ порядокъ установленъ самимъ Богомъ.
Рената обняла старика, тронутая грустью, которая звучала въ его словахъ. При ея чувствительномъ сердц нужно было затронуть только эти струны, чтобы вновь пріобрсти ея довріе. Она была очень довольна желаніемъ князя помириться съ ея мужемъ и отвтила, что графъ Эрбахъ, вроятно, не откажется отъ дружелюбно протянутой ему руки.
— Кстати, я долженъ приготовить тебя къ встрч съ людьми, къ которымъ ты не чувствуешь особеннаго расположенія. Да будетъ теб извстно, что я ожидаю сегодня вечеромъ Корону Турмъ и ея брата Прокопа. Ты поблднла, моя дорогая Рената! Если теб такъ непріятно видть твоихъ родственниковъ, то ты можешь ухать, не дожидаясь ихъ. Но я думалъ, что ты давно простила своей кузин ея невинныя проказы, что же касается любовныхъ объясненій Прокопа, то этотъ леденецъ можно глотать изрдка безъ вреда для сердца и желудка.
Князь принялъ на себя обязанность примирить Корону съ ея родственниками и былъ бы очень недоволенъ, если бы кто нибудь помшалъ ему въ этомъ.
Рената не ршилась противорчить старику и робко замтила, что очень рада увидть подругу своей юности, хотя боится, что время измнило ихъ обихъ и он не поймутъ другъ друга.
Лобковичъ хотлъ возражать, но ему помшалъ приходъ слуги, который явился съ докладомъ, что пріхали гости.
Минуту спустя, вошла Корона, въ сопровожденіи своего брата Прокопа и маркиза д’Омброне. Увидя Ренату, она бросилась къ ней на шею съ радостнымъ возгласомъ, не обращая вниманія на привтствія хозяина дома.
Въ послдніе годы Корона развилась и еще боле похорошла. Ростомъ она была выше графини Эрбахъ и несравненно эффектне, благодаря блоснжному цвту лица и нжному румянцу, покрывавшему ея щеки. Глаза ея блестли лихорадочнымъ блескомъ, но въ манерахъ была свободная грація движеній, въ которой сказывалось сознаніе своей красоты и пребываніе при французскомъ двор. Поздоровавшись съ Ренатой, она подошла къ Лобковичу и любезно извинилась передъ нимъ за свое минутное невниманіе къ нему. Неизвстно, какая борьба происходила въ ея сердц въ этотъ вечеръ, но она была неуловима для постороннихъ наблюдателей. Если бы ея бабушка, которая умерла нсколько мсяцевъ тому назадъ, могла бы видть въ эту минуту свою внучку безукоризненной великосвтской дамой, она, вроятно, воскликнула бы съ невольнымъ чувствомъ удовольствія: ‘кровь Турмовъ все-таки видна въ ней!’ По крайней мр Прокопъ былъ убжденъ въ этомъ и не скрывалъ того восхищенія, которое возбуждала въ немъ Корона. Онъ старался загладить любезностью и лестью несправедливость отца и бабушки, которые лишили ее наслдства, и теперь разсыпался въ благодарности князю Лобковичу, который помирилъ его съ сестрой. Онъ уврялъ, что самъ давно желалъ этого, и только его бабушка — впрочемъ, превосходнйшая и бережливая женщина — своей горячностью усиливала печальный семейный раздоръ. Корона съ спокойной улыбкой выслушивала эти увренія. Неизвстно, была ли это своего рода тактика, или она дйствительно сдлалась равнодушна къ тому, что такъ сильно огорчало ее прежде.
— Когда я слышу вс эти имена и старыя исторіи, сказала Корона, то моя прошлая жизнь представляется мн какимъ-то сномъ. Можетъ быть, я въ самомъ дл не жила до того момента, когда встртила моего втораго отца, или впечатлніе, какое произвелъ на меня Парижъ, настолько сильно, что передъ нимъ блднютъ другія картины… Кстати, князь, когда я входила къ вамъ на лстницу, то по зал прошла молодая двушка, лицо которой показалось мн знакомой.
— Это Гедвига Рехбергеръ, она сидла за тебя въ монастыр, отвтила Рената тономъ, въ которомъ слышался легкій упрекъ.
— Гедвига? Я хорошо помню ее. Графъ Эрбахъ пожелалъ тогда, чтобы я взяла ее съ собой въ Парижъ. Надюсь увидть ее у тебя, моя дорогая Рената. Она выказала столько врности и мужества, что вполн заслуживаетъ мою благодарность. Не смшно ли, князь, что господа солдаты приняли простую служанку за меня. Какой отличный сюжетъ для комедіи!
Вслдствіе ли природной живости, или изъ желанія скрыть свое смущеніе, но Корона рзко перемнила тему разговора и принялась разсказывать анекдоты изъ жизни Маріи-Терезіи, слышанные ею въ Париж, и представила въ каррикатурномъ вид придворныхъ дамъ старой императрицы. Рената была глубоко возмущена этимъ. Она увидла въ словахъ Бороны крайнее легкомысліе, отрицаніе высшихъ задачъ жизни и всякихъ принциповъ. То, чего она боялась, оправдалось на дл, он уже не понимали другъ друга и отъ прежней дружбы осталось только горькое чувство разочарованія.
Сердечность, съ какой ее встртила Корона, скоро перешла въ холодную вжливость и остроумную свтскую болтовню, такъ что Рената пришла къ убжденію, что сцена встрчи была не боле какъ ловко разыгранная комедія. Ея сердце, которое такъ безпокойно билось въ ожиданіи любимой подруги ея молодости, совсмъ замолкло, даже ревность перестала волновать ее. Эта холодная, гордая красавица не могла увлечь ея мужа… Но почему рзкая перемна, которая произошла въ молодой двушк и избавляла ее отъ безпокойства и страданій, производила на нее такое тяжелое впечатлніе? спрашивала себя Рената. Почему проснулось въ ней чувство глубокаго состраданія къ прежней подруг?
На лиц Короны нельзя было замтить ни одной морщинки или легкой тни, которую можно было бы принять за слдъ неудовольствія, мучительныхъ заботъ, или неудовлетворенныхъ желаній. Съ тхъ поръ какъ она явилась при двор свтской дамой, возбуждавшей общее удивленіе въ Версал, никакія волненія, повидимоху, не тревожили ее. Все длалось по ея желанію. Старый маркизъ д’Омброне боготворилъ свою пріемную дочь и исполнялъ ея малйшіе капризы. Онъ не сдлалъ никакого возраженія, когда Борона посл отъзда графа Эрбаха, жалуясь на скуку, вздумала открыть салонъ и окружила себя шумнымъ и веселымъ обществомъ. На зиму маркизъ долженъ былъ перехать изъ Буживаля въ Парижъ, чтобы борона могла пользоваться всми столичными удовольствіями. Она уже не думала боле поступить на сцену и пла только въ концертахъ Тріанона, или у принцессъ королевскаго дома, довольствуясь восторженнымъ поклоненіемъ тснаго придворнаго кружка. Изрдка можно было ее слышать въ церквахъ въ особенно торжественныхъ случаяхъ. Трудовая жизнь артистки, исполненная радостныхъ и мучительныхъ волненій больше не прельщала ее. Стоя на границ двухъ міровъ — искусства и придворной жизни, она отдала предпочтеніе послдней и видимо довольствовалась гордымъ сознаніемъ своего богатства, знатности и красоты. Мужчины ухаживали за нею, женщины завидовали ей. Одна только Жанна Дюбарри чувствовала къ ней искреннюю привязанность. Он часто видлись, но всегда тайно, потому что графиня Дюбарри не хотла, чтобы Корона изъ-за нея лишилась милости королевы. Мало-по-малу молодая двушка изъ разсказовъ бывшей любовницы Людовика XV и по собственному опыту узнала во всей нагот такъ называемый ‘ высшій свтъ’ съ ‘то крайнимъ эгоизмомъ, ложью и непостоянствомъ. Дйствительность предстала передъ нею безъ обманчиваго покрова добра и красоты, которымъ свтскіе люди прикрываютъ свои пороки. Этому, разумется, не мало способствовало ея личное горе. Она разочаровалась въ человк, который былъ олицетвореніемъ ея идеала, потеряла вру въ искренность его любви. Изъ глубины ея огорченнаго сердца вырвалось горькое слово отчаянія:— везд ложь! онъ не лучше другихъ, и такая же тряпка, какъ вс мужчины!..
Благодаря неистощимой веселости Короны и чудачеству маркиза, который къ итальянскому и французскому языку примшивалъ нмецкій и употреблялъ самыя смшныя выраженія, разговоръ не прекращался ни на одну минуту.
За ужиномъ князь Лобковичъ съ большимъ успхомъ исполнялъ роль любезнаго хозяина и главы семьи.
— Одного не достаетъ между нами въ этотъ счастливый вечеръ, сказалъ онъ, поднимая стаканъ.— Онъ дорогъ всмъ намъ, особенно теб, Рената. Пью за здоровье графа Эрбаха и желаю, чтобы онъ скоре вернулся сюда!
Яркая краска покрыла щеки Ренаты, когда она чокнулась своимъ стаканомъ съ Короной. Она не ршилась взглянуть на нее.
— О, il conte d’Erbach! воскликнулъ маркизъ.— Это превосходный человкъ! Я былъ очень доволенъ, когда онъ постилъ меня въ Буживал. Le meilleur ami de sa majest impriale. Онъ знатокъ музыки и изящныхъ искусствъ!..
Корона сидла облокотившись на столъ, въ рукахъ ея былъ ножъ, которымъ она стучала по фарфоровой тарелк, стоявшей передъ нею.
— Прошла цлая вчность съ тхъ поръ, какъ я въ послдній разъ видла моего кузена, сказала она задумчиво.— Насъ какъ будто раздлилъ темный непроходимый лсъ…
Ножъ съ шумомъ выпалъ изъ ея рукъ на тарелку. Она пристально посмотрла на Ренату и спросила:
— Правда ли, что твой мужъ сдлался въ послднее время великимъ архитекторомъ и другомъ крестьянъ?
Тонъ, которымъ были сказаны эти слова, боле оскорбилъ Ренату, нежели смыслъ ихъ.
— Мой мужъ, отвтила она съ усмшкой,— дйствительно построилъ новую башню въ Таннбург.
— Графъ Эрбахъ, сказалъ хозяинъ дома,— одинъ изъ самыхъ храбрыхъ офицеровъ нашей арміи, и при этомъ онъ заботится какъ отецъ о своихъ крпостныхъ крестьянахъ. Да, милая Корона, было бы весьма желательно, чтобы вс наши дворяне раздляли его образъ мыслей. Тогда мы могли бы смотрть на будущее боле смлыми глазами.
— Вы опять заговорили о политик, князь! Къ сожалнію, эта мудрость недоступна для меня.
— Но мы, мужчины, должны поневол заниматься ею. На долю прекраснаго пола выпала любовь и искусство, а всякаго рода дла — нашей брать. Только при этомъ условіи можетъ существовать міръ.
— Я ненавижу дловыхъ людей и предпочитаю кавалеровъ, которые врны своимъ дамамъ и рыцарски почтительны къ нимъ. Я не понимаю тхъ, которымъ приходитъ фантазія заботиться о благосостояніи и просвщеніи народа…
Ренат показалось, что Корона ищетъ предлогъ, чтобы вызвать ее на ссору, и ршилась вооружиться терпніемъ и быть на-сторож.
— Какъ часто жаллъ я во время войны, что мн не пришлось встртиться съ графомъ, сказалъ Прокопъ, который счелъ нужнымъ выказать сочувствіе своему счастливому сопернику.— Но графъ постоянно находился при император и ни разу не прізжалъ къ намъ.. Въ лагер мы очень скоро подружились бы съ нимъ.
— Что не удалось въ поход, можетъ быть исполнено въ танцовальной зал, сказалъ Лобковичъ.
Это замчаніе дало удобный поводъ маркизу вмшаться въ разговоръ. Онъ подробно распространился объ удовольствіяхъ, ожидающихъ столичныхъ жителей посл заключенія мира и, переходя по своему обыкновенію отъ предмета къ предмету безъ всякой послдовательности, неожиданно ударилъ себя по лбу.
— Прости, дочь моя! сказалъ онъ торжественнымъ тономъ,— я хотлъ сообщить теб это за обдомъ и совсмъ забылъ. Неправда ли, mon prince, когда смотришь на нее, то поневол становишься разсяннымъ. Сегодня утромъ сижу я у окна и вижу, что на другой сторон улицы останавливается человкъ, черный какъ воронъ. Присмотрвшись внимательне, я тотчасъ узналъ въ немъ нашего жалкаго пвца, Антоніо Росси.
Брови Короны сдвинулись съ выраженіемъ неудовольствія. Она. бросила вопросительный взглядъ на Ренату и, не замтивъ никакой перемны въ ея лиц, сказала:
— Мн кажется, что объ этомъ и разсказывать не стоитъ! Неужели этому господину мало той неудачи, которую онъ потерплъ въ Париж? Говорятъ, у жителей Вны слухъ еще тоньше, нежели у французовъ.
— Я слышала, что онъ былъ твоимъ первымъ учителемъ пнія, замтила графиня Эрбахъ.— Теб слдовало бы дружелюбне относиться къ нему.
— Дружелюбне! повторила Корона съ презрительной усмшкой.— Ты можешь разсуждать такимъ образомъ, не зная въ чемъ дло. Если бы этотъ господинъ сдлалъ теб столько вреда, какъ онъ мн, и былъ бы причиной твоего несчастія, то врядъ ли стала бы ты относиться къ нему съ такимъ благодушіемъ… Что касается меня лично, то я не особенно высоко ставлю Росси какъ пвца, а какъ человкъ онъ не настолько привлекателенъ, чтобы простить ему недостатокъ таланта. Посл вынесеннаго имъ пораженія, ему слдовало бы идти въ монастырь, или искать смерти на пол битвы.
— Вы всегда любили крайности! замтилъ съ улыбкой князь Лобковичъ.— Бурная молодость предпочитаетъ объзжать дикаго коня, вмсто того, чтобы придерживаться золотой средины. Я совтовалъ бы вамъ, фрейлейнъ, взять примръ съ Ренаты, она нашла счастье въ спокойствіи тихой семейной жизни.
— Въ спокойствіи! возразила Корона пожавъ плечами.— Оно не существуетъ для меня. Вчное движеніе, шумъ, веселье… только при этомъ условіи я понимаю жизнь! Если кто стремится къ спокойствію, тотъ можетъ найти его у капуциновъ, сказалъ однажды императоръ Іосифъ…
— Зачмъ повторяете вы подобныя выраженія? сказалъ Лобковичъ, на котораго слова Короны произвели такое-же непріятное впечатлніе, какъ и на его гостей.
Въ это время послышался шумъ многолюдной толпы, которая медленно приближалась отъ воротъ Kдrnthner’а къ улиц Augustiner, примыкавшей къ дворцу Лобковича.
Прокопъ торопливо подошелъ къ окну.
— Свтятся факелы, сказалъ онъ. Улица переполнена народомъ. Не видно больше ни одной кареты…
Князь Лобковичъ не могъ выговорить ни одного слова отъ волненія и машинально схватилъ руку Ренаты, чтобы не упасть. Онъ вспомнилъ слова патера — императоръ продетъ мимо вашего дворца… Гедвига будетъ на улиц…
Въ голов князя блеснула неожиданная мысль:— Ставьте свчи на окна! крикнулъ онъ слугамъ.— Отворите двери параднаго входа и встаньте вс на крыльц! Въ случа несчастія при этой давк вы можете оказать помощь…
Вошелъ слуга съ докладомъ, что въ народ пронесся слухъ, будто на театральной площади случилось несчастіе. Лошади опрокинули коляску императора.
— Нтъ, этого быть не можетъ! давайте сюда свчей! воскликнулъ Лобковичъ, взявъ поспшно со стола тяжелый канделябръ, который онъ поставилъ на окно залы. Графъ Турмъ и маркизъ послдовали его примру и освтили другія окна.
Толпа, стоявшая на улиц, увидя освщенныя окна, громко выразила свое одобреніе. Вдали раздались крики:— Да здравствуетъ императоръ!.. Ура!.. Императоръ!.. Одни подбрасывали свои шапки, другіе махали ими по воздуху.
— Императоръ спасенъ и идетъ сюда! сказалъ князь.
Прокопъ отворилъ среднее окно залы, къ которому Корона и Рената подошли одновременно, движимыя невольнымъ любопытствомъ.
Мужчины встали у сосдняго окна.
— Ты смотришь на меня съ недовріемъ, Рената сказала шепотомъ молодая двушка.— Не осуждай меня. Когда мы будемъ одн, я все разскажу теб.
— Намъ не слдовало бы встрчаться въ первый разъ при постороннихъ людяхъ.
— Я не ршалась придти къ теб… твой мужъ…
— Ты напрасно избгаешь его. Врь мн, что у тебя нтъ боле преданнаго друга, нежели онъ.
— Я знаю, вы будете бранить и проклинать меня! проговорила съ усиліемъ Корона.— Я сама ненавижу себя.
— Мы будемъ любить тебя и ты забудешь свои прошлыя огорченія. Суета и блескъ придворной жизни увлекли тебя, постарайся снова полюбить родину и тихую жизнь, тогда ты опять пріобртешь душевное спокойствіе.
— Ты не знаешь, зачмъ я пріхала сюда?
— Я рада, что ты опять съ нами! сказала Рената.
— Мой женихъ послдовалъ за мной въ Вну… Графъ Робертъ Арембергъ… Мн нужно получить согласіе брата.
— Разв ты уже дала слово?
Шумъ и крики на улиц настолько усилились, что Рената не могла разслышать отвта молодой двушки.
Трудно было освтить въ такое короткое время вс окна обширнаго дворца, но первый этажъ блестлъ огнями, а на верхнихъ ступеняхъ высокаго крыльца стояли два рослыхъ гайдука съ факелами, отблескъ которыхъ распространялся по площади.
Князь Лобковичъ, желая убдиться, исполнены ли его приказанія, осторожно выглянулъ изъ окна, такъ какъ боялся рзкаго ноябрскаго втра.
На лиц его появилась улыбка удовольствія, онъ увидлъ Гедвигу на крыльц въ полномъ освщеніи факеловъ, которые придавали своеобразное выраженіе ея взволнованному лицу. Лобковичъ былъ увренъ, что императоръ не можетъ не замтить красивой блокурой двушки при тхъ условіяхъ, въ какихъ она находилась.
Іосифъ шелъ отъ театральной площади по улиц Augustiner. Народъ очистилъ широкую дорогу для него и его свиты. Четверо гайдуковъ по два съ каждой стороны освщали ему путь. Около него шелъ человкъ въ черномъ плащ съ непокрытой головой, лицо его было обращено къ императору, такъ что изъ оконъ княжескаго дворца трудно было узнать его. Сзади шелъ графъ Гаррахъ, одинъ изъ адъютантовъ императора.
Іосифъ привтливо улыбался, прикладывая руку къ своей шляп, и время отъ времени кивалъ головой толп, которая безъ устали кричала ему: Да здравствуетъ Іосифъ!..
Новый наплывъ толпы изъ боковыхъ улицъ остановилъ на нсколько минутъ шествіе.
— Зачмъ вы называете только мое имя? Привтствуйте и благодарите графа Эрбаха! Онъ остановилъ лошадей и спасъ мн жизнь! сказалъ добродушно Іосифъ, обращаясь къ стоявшимъ возл него людямъ.
— Да здравствуетъ графъ Эрбахъ! раздалось въ толп.— Императоръ Іосифъ!.. Эрбахъ!
Корона вздрогнула и поспшно отвернулась. Рената покраснла отъ удовольствія и сдлала невольное движеніе, чтобы отойти въ глубину комнаты.
Но уже было слишкомъ поздно. Освщенный домъ и группа, стоявшая у окна, привлекли вниманіе Іосифа. Онъ прикоснулся къ рук Эрбаха, который также поднялъ голову.
Въ этотъ моментъ въ толп раздались новые крики восторга. Императоръ кланялся на вс стороны и благодарилъ, видимо польщенный тмъ расположеніемъ, какое выказывылъ ему народъ.
Когда крики умолкли, Іосифъ сказалъ вполголоса графу Эрбаху:— Вотъ ваша жена! Я не смю доле удерживать васъ. Идите къ ней и передайте мой поклонъ. Отъ души благодарю васъ за услугу, которую вы оказали мн…
Іосифъ еще разъ взглянулъ на открытое окно дворца и на крыльцо въ то время, какъ графъ пробирался сквозь толпу. Узналъ ли онъ Гедвигу? Ей показалось, что взглядъ его одну минуту былъ устремленъ на нее. Исполнилось ожиданіе нсколькихъ лтъ! Было ли это вяніе холодной осенней ночи, или трепетъ безконечнаго блаженство, но она почувствовала дрожь во всемъ тл. Вслдъ затмъ видніе исчезло. Императоръ, освщенный факелами и окруженный ликующей толпой, направился ко дворцу и церкви св. Михаила. Но улица и площадь все еще были заняты народомъ, въ ушахъ Гедвиги раздавались крики и шаги нсколькихъ тысячъ людей, освщенныхъ мерцающимъ отблескомъ удалявшихся факеловъ.
Опасность, грозившая императору, побудила народную массу отршиться отъ ея обычной сдержанности и вызвала невольный порывъ, въ которомъ выразилась ея любовь и уваженіе къ будущему властелину. Неожиданно устроилось блестящее тріумфальное шествіе. Если Іосифъ и не вернулся побдителемъ изъ борьбы съ Фридрихомъ, то народъ тмъ не мене хотлъ ему показать, что не считаетъ его виновникомъ неудачи и возлагаетъ на него вс свои надежды какъ на государя, который проложитъ путь къ новому и лучшему времени.
Въ это время графъ Эрбахъ торопливо поднимался по ступенямъ дворца князя Лобковича. Онъ не думалъ о томъ, что входитъ въ домъ своего недавняго врага и что ему предстоитъ свиданіе съ нимъ. Бодрый’ веселый вбжалъ онъ на лстницу, опередивъ слугъ, которые вызвались проводить его. Въ дверяхъ залы онъ встртилъ Ренату и ласково поздоровался съ нею.
— Вотъ я опять явился къ теб, хотя безъ шляпы и въ разорванномъ плащ! сказалъ онъ съ улыбкой и, взявъ ее подъ руку, подошелъ къ хозяину дома.
— Очень радъ видть васъ, князь! Честь имю засвидтельствовать вамъ мое почтеніе, графъ Турмъ! продолжалъ Эрбахъ съ вжливымъ поклономъ.
Корона стояла неподвижно на противоположномъ конц залы. Лицо ея было покрыто мертвенной блдностью.
— Корона! воскликнулъ графъ Эрбахъ, подходя къ ней.
Изъ груди ея вырвался тяжелый вздохъ. Взглянувъ на него, она заплакала.
При другихъ условіяхъ онъ, вроятно, былъ бы глубоко тронуть подобной встрчей, но при томъ радостномъ настроеніи, въ какомъ онъ находился, ея слезы не произвели на него никакого впечатлнія.
— Наконецъ-то вы опять съ нами, мое милое, рзвое дитя! сказалъ онъ.— Посмотри, Рената, какъ она похорошла! Теперь мы будемъ охранять ее общими силами. Cospetto, г-нъ маркизъ, поетъ ли она еще! Какой удивительный вечеръ провели мы тогда въ Люсьенн! Пніе, вино, веселый говоръ и смхъ, все кружилось около насъ въ бшеномъ вихр… На мое счастье было еще нчто, что связывало меня съ остальнымъ міромъ.
При этихъ словахъ Эрбахъ поцловалъ руку своей жены.
Корона овладла собой. Глаза ея смотрли холодно и насмшливо.
Зачмъ обходится онъ съ ней, какъ съ ребенкомъ? Разв онъ забылъ, что посл того вечера въ Люсьенн она пережила цлую жизнь среди блестящаго придворнаго общества, что она не прежняя наивная двочка? Если онъ не доступенъ очарованію ея красоты, то она также выкажетъ ему полное равнодушіе.
Пока Корона предавалась своимъ печальнымъ размышленіямъ, остальное общество съ живымъ интересомъ слушало разсказъ Эрбаха. Онъ пріхалъ въ Вну раньше, нежели предполагалъ. Въ дом онъ никого не засталъ, кром прислуги, и узнавъ, что жена его у князя Лобковича, отправился къ ней. У воротъ Kдrnthner’а онъ долженъ былъ выйти изъ экипажа, такъ какъ площадь была переполнена народомъ. Вс съ радостнымъ нетерпніемъ ожидали выхода императора изъ театра. У подъзда стояла легкая коляска его величества. Едва появился онъ, какъ раздались громкіе крики восторга. Толпа разомъ хлынула впередъ и, помимо воли Эрбаха, увлекла его съ собой, и графъ неожиданно очутился у экипажа, въ который только что слъ Іосифъ. Масса народа была такъ велика, что кучеръ долженъ былъ хать шагомъ. Лошади, испуганныя неистовыми криками, нетерпливо рвались впередъ, но тутъ еще около нихъ внезапно взлетла петарда, неизвстно кмъ приготовленная и съ какой цлью, они бросились въ сторону и поднялись на-дыбы, кучеръ, потерявъ равновсіе, упалъ съ козелъ, машинально сжимая возжи въ рукахъ. Толпа отшатнулась, Эрбахъ подосплъ во-время, чтобы схватить лошадей, и на минуту остановилъ ихъ. Іосифъ въ это время выскочилъ изъ коляски. Тогда вс поспшили на помощь, всякій хотлъ выказать теперь свое усердіе. Кучеръ самъ поднялся на ноги, отдлавшись легкимъ ушибомъ.
Подобные случаи представляютъ въ большихъ городахъ самое обыкновенное явленіе, но получаютъ большое значеніе, когда касаются высокопоставленныхъ лицъ. Смлый поступокъ Эрбаха, спасшій жизнь императору, казался чмъ-то особеннымъ его слушателямъ. Маркизъ сравнивалъ его съ героями Виргилія и Тассо, даже Прокопъ, равнодушный ко всему, что не касалось его личныхъ длъ, почувствовалъ зависть къ своему сопернику. Князь Лобковичъ видлъ въ этомъ событіи предопредленіе судьбы, такъ какъ оно должно было еще боле сблизить императора съ графомъ. Ротганъ былъ правъ, говоря, что безполезно бороться противъ дружбы этихъ людей.
Эрбахъ хотлъ подойти къ Корон и поговорить съ нею, но она взяла подъ руку своего брата и не отходила отъ него. Когда онъ прощался съ нею, то она сказала ему ‘до свиданія’ такимъ тономъ, что ему показалось, какъ будто онъ навки разлучается съ нею.
— Онъ навсегда потерянъ для меня! подумала съ отчаяніемъ Корона, когда Эрбахъ вышелъ изъ залы съ Ренатой.— Покорись этому, мое бдное сердце!..

ГЛАВА III.

Предчувствіе Эрбаха оправдалось. Прежнія дружескія отношенія уже не могли быть возстановлены между нимъ и Короной. Она съ недовріемъ относилась къ нему, онъ чувствовалъ себя неловко въ ея присутствіи. Прошло юношеское увлеченіе очаровательнымъ ребенкомъ, съ которымъ случайно свела его судьба. Онъ любилъ романтической любовью безумную двочку, убжавшую отъ бабушки, талантливую пвицу, протягивающую руку къ лавровому внку, и радовался ея первому успху, но знатная, гордая красавица требовала боле сильной и серьезной любви. Онъ могъ только издали поклоняться ей.
Корона, съ своей стороны, избгала всякаго сближенія съ нимъ.— Онъ отказался отъ тебя въ Версал, говорила она себ,— гд стоило ему сказать одно слово, чтобы обладать тобой! Онъ чувствуетъ себя счастливымъ съ Ренатой, его сердце не создано для боле страстной любви… Вншнія обстоятельства еще боле усиливали ихъ отчужденіе. Корона вся предалась празднествамъ, танцамъ, концертамъ и выздамъ. Цлая толпа молодежи окружала ее, образуя собой живую стну между нею и Эрбахомъ, когда онъ порывался начать съ нею серьезный разговоръ. Робертъ Арембергъ игралъ не послднюю роль между поклонниками Короны и при встрч съ Эрбахомъ бросалъ на него высокомрный, вызывающій взглядъ, едва удостоивая отвчать на его поклонъ. Онъ не скрывалъ, что пріхалъ въ Вну для Короны и намренъ просить руки фрейлейнъ у ея родственниковъ. Ему не пришлось разочароваться въ увренности, что никто не можетъ устоять противъ его любезности. Князь Лобковичъ былъ въ восторг отъ его ума и прекрасныхъ манеръ. Прокопъ не разставался съ нимъ, даже Корона, которая по прізд въ Вну была крайне сдержанна съ нимъ, начала мало-по-малу находить удовольствіе въ его обществ. Но тмъ не мене ничто не могло понудить ее дать ршительное слово. Она сдлала большіе успхи въ искусств нравиться мужчинамъ и властвовать надъ ними. Постоянно увеличивая нетерпніе Аремберга, она никогда не отнимала у него послдней надежды и обезоруживала своимъ ласковымъ и своевольнымъ обращеніемъ.
Графъ Эрбахъ не сочувствовалъ такому препровожденію времени и находилъ въ немъ крайнюю пустоту. Даже въ боле молодые годы онъ всегда стремился въ какой нибудь дятельности, а тмъ боле теперь, когда серьозная сторона жизни и трудъ всецло заняли его умъ. Онъ видлъ печальныя послдствія войны — опустошенныя поля, сожженныя деревни, тысячи больныхъ и раненыхъ въ душныхъ, жалкихъ лазаретахъ. Новое царство свободы и разума не было утопіей, но нужно было завоевать его, оспорить каждую пядь шаткой почвы у темныхъ силъ. Во время мирныхъ переговоровъ въ Течен, между уполномоченными нсколько разъ начинались раздоры, и въ то время, какъ Марія Терезія употребляла вс усилія, чтобы привести ихъ къ желанному концу, гордость и впечатлительность Іосифа затемняли иногда ясность его взгляда и побуждали къ необдуманнымъ ршеніямъ. Въ подобныхъ случаяхъ Эрбахъ всегда старался умрить пылъ молодаго императора и вывести его на истинный путь. Походъ окончательно убдилъ ихъ обоихъ, что Австрія безъ радикальныхъ реформъ не можетъ отважиться на новую войну съ Пруссіей. Необходимость мира была очевидна для нихъ, такъ какъ только при этомъ условіи возможно было начать и совершить преобразованіе государства. Іосивъ посвящалъ своего друга во вс свои планы и предполагаемыя имъ перемны, въ нихъ долженъ была заключаться зародышъ будущаго зологаго вка, о которомъ мечталъ императоръ и лучшіе люди его времени.
Рядомъ съ общественными длами графъ не упускалъ изъ виду и своихъ личныхъ длъ. Весною, по заключеніи мира, онъ хотлъ вернуться въ Таннбургъ. Они предполагали съ Бланшаромъ заняться постройками и возобновить опыты съ воздушнымъ шаромъ. Рената принимала непосредственное участіе въ этихъ разговорахъ. Хотя она была далеко не такъ умна, какъ Корона, и не обладала ея быстротой мысли, но у ней былъ природный тактъ и воспріимчивость любящей жены, которые длали ее способной къ пониманію многихъ вещей, недоступныхъ для ея бывшей соперницы. Легкомысленный тонъ, которымъ Эрбахъ говорилъ иногда о религіи и католической церкви, возмущавшій его жену въ былыя времена, пересталъ оскорблять ее съ тхъ поръ, какъ она убдилась въ его благородств, великодушіи и искренномъ стремленіи къ добру. Патеръ Ротганъ принадлежалъ къ числу самыхъ желанныхъ гостей въ дом графа Эрбаха, благо* даря своему уму и обширнымъ свдніямъ во всемъ, что касалось природы, ея явленій и тайныхъ силъ. Теперь боле чмъ въ Таннбург онъ обращалъ вниманіе на Гедвигу и проводилъ цлые часы въ разговорахъ съ нею, такъ что графъ шутя спрашивалъ патера, не думаетъ ли онъ обратить ее въ католичество?
Между тмъ, Корона по прежнему вела свтскую разсянную жизнь. Она говорила себ въ оправданіе, что пріхала въ Вну не для того, чтобы умирать со скуки, и если наступающій день ничмъ не отличается отъ предъидущага, то не стоитъ вставать съ постели. По ея мннію, которое она не стсняясь высказывала своимъ поклонникамъ, одинъ только графъ Эрбахъ былъ способенъ проводить время такимъ глупымъ и скучнымъ способомъ. Если онъ въ его годы играетъ роль строгаго Катона, то вроятно изъ честолюбія, чтобы имть успхъ на государственной служб, а если Рената также хочетъ казаться серьозной, то она длаетъ это изъ любви къ мужу, или по глупости.
Въ душ Короны не осталось и тни привязанности къ прежней подруг. Она откладывала со дня на день общанное признаніе. Втеченіе цлыхъ шести мсяцевъ, отъ ноября до конца апрля, которые прошли для Короны среди всевозможныхъ развлеченій, она ни разу не дала себ труда сосредоточиться и серьезно подумать о своей будущности. Межу тмъ, Арембергъ настойчиво требовалъ отъ нея ршительнаго отвта. Она уже не находила боле никакихъ отговорокъ тянуть дло, но въ то же время не ршалась я произнести отказъ. Въ город и при двор вс говорили съ такой увренностью объ ея помолвк, что это могло подать удобный поводъ къ злословію. Но въ сущности Корона не заботилась ни о болтовн праздныхъ людей, ни о гнв своихъ родственниковъ и обманутаго поклонника, и боялась только насмшки со стороны графа Эрбаха. Она живо представляла себ, какъ онъ скажетъ съ сострадательной улыбкой: ‘бдное дитя! она не ршается выйти замужъ, такъ какъ все еще любитъ меня’.
Тмъ не мене Арембергъ и сегодня не могъ добиться никакого отвта. Онъ вернулся въ самомъ дурномъ расположеніи духа въ гостинницу ‘Rmischen Kaiser’, гд его ожидалъ Прокопъ, и приказалъ подать вина. Но венгерское не произвело на него никакого дйствія, и такъ какъ запасъ мыслей и анекдотовъ у Прокопа былъ не изъ самыхъ богатыхъ, то разговоръ скоро прекратился.
Въ это время въ верхнемъ этаж надъ ихъ головами безъ устали расхаживалъ взадъ и впередъ какой-то прізжій въ тяжелыхъ ботфортахъ. Онъ отодвигалъ столы и стулья, съ шумомъ отворялъ шкафы, громко разговаривалъ самъ съ собой и, наконецъ, началъ свистать.
Арембергъ позвонилъ слугу.— Кто это возится тамъ? спросилъ онъ съ гнвомъ.— Зачмъ отдали вы эту комнату такому безпокойному господину? Если это будетъ продолжаться, я переду въ другую гостинницу!..
Слуга отвтилъ въ оправданіе своего хозяина, что это французскій дворянинъ, который пріхалъ на курьерскихъ лошадяхъ изъ Парижа, и пробудетъ всего три дня, но что, къ сожалнію, онъ не знаетъ его фамиліи.
— Французскій дворянинъ, сказалъ Арембергъ звая.— Что ты скажешь на это, Прокопъ?
— Онъ изъ Парижа и могъ бы сообщить намъ какія нибудь новости, отвтилъ графъ Турмъ, звая въ свою очередь.
— Что мы будемъ длать сегодня вечеромъ?
— Право не знаю! Твое дурное расположеніе духа перешло ко мн. Какъ ты думаешь, Робертъ, не пригласить ли этого господина провести съ нами вечеръ?
— Я ничего не имю противъ этого, если онъ баронъ или графъ. Можетъ быть онъ играетъ въ карты, и такъ какъ сегодня я былъ несчастливъ въ любви…
— Ты надешься, что червонная дама будетъ благосклонна къ теб…
Слуг былъ отданъ приказъ передать приглашеніе, посл чего оба собесдника опять погрузились въ молчаніе.
— Я не понимаю, что мшаетъ Корон выйти за меня замужъ? сказалъ наконецъ Арембергъ съ досадой.— Мн кажется иногда, что у меня есть врагъ между окружающими ее, который однимъ словомъ разрушаетъ вс мои старанія. Она стремится въ мои объятія, но ее какъ будто удерживаетъ какая-то невидимая сила.
— У насъ въ Богеміи существуетъ поврье, что если кто нибудь измнилъ двушк и ухаживаетъ за другой, то тнь первой возлюбленной держитъ за платье вторую возлюбленную и мшаетъ приблизиться въ ея бывшему любовнику. Ну, а за тобой водится не мало грховъ, добавилъ Прокопъ съ лукавой улыбкой.
— Бабьи сказки! возразилъ запальчиво Арембергъ, вскочивъ съ мста.— Первая любовница…
— Ты, вроятно, хочешь сказать, что нтъ мужчины, у котораго бы не было любовницы до женитьбы. Противъ этого я не стану спорить.
— Все это глупая болтовня, продолжалъ Арембергъ.— Вы, чехи, замчательно суеврный народъ!
— Во всякомъ случа это поврье относится къ простому народу, а не къ намъ, возразилъ Прокопъ.— Но у тебя такія странныя отношенія съ моей сестрой, что я теряюсь въ догадкахъ.
Арембергъ досадовалъ на себя за неумстную откровенность съ пріятелемъ и сказалъ: — Дло не во мн и не въ моихъ любовныхъ похожденіяхъ. Я, напротивъ того, убжденъ, что Корона не ршается дать мн слово, потому что у ней есть тайная страсть…
— У Короны? Вы забываете, что она моя сестра и что говорите это графу Турмъ!
— Я не позволю себ сказать ничего дурнаго о ней, такъ какъ ищу ея руки. Но разв она не могла полюбить кого нибудь въ своей ранней молодости…
— Не пвца ли? Я проколю его шпагой на улиц, если онъ осмливается питать какія нибуда надежды.
— Оставь въ поко несчастнаго Антоніо. Вс родственники Короны преслдуютъ его. Говорятъ, князь Лобковичъ обратился даже къ помощи полиціи, чтобы его выслали изъ Вны. Стоитъ ли обращать вниманіе на ребяческую выходку!
— Я не ожидалъ отъ тебя такого философскаго спокойствія.
— Неужели я буду считать своимъ соперникомъ человка, котораго можетъ поколотить лакей по моему приказанію. Въ Париж мы освистали его и доставили этимъ большое удовольствіе твоей сестр. Вы напрасно имете о немъ такое дурное мнніе. Мн жаль этого бдняка, за которымъ вы гонитесь, какъ за подстрленной дичью, тогда какъ все его преступленіе заключается въ томъ, что онъ нкогда помогалъ бгству своевольной двочки. Я, напротивъ, долженъ быть благодаренъ ему, потому что этотъ эпизодъ доставилъ мн возможность познакомиться съ Короной.
Прокопъ, не ожидавшій такого отвта, молча пожалъ плечами.
— Меня поражаетъ ваша недогадливость! Корона любитъ не пвца, а графа Эрбаха, продолжалъ Арембергъ, пристально взглянувъ на своего собесдника и какъ бы ожидая отъ него подтвержденія своей догадки. Онъ самъ не былъ убжденъ въ этомъ и поврилъ бы на слово брату Короны, если бы тотъ сталъ насмхаться надъ нимъ.
Но Прокопъ не могъ произнести ни одного звука отъ удивленія и долженъ былъ выпить глотокъ вина, прежде чмъ даръ слова снова вернулся къ нему.
— Графъ Эрбахъ! проговорилъ онъ заикаясь.— Это была бы скверная исторія. Кажется… это невроятно!.. Она всегда дурно отзывается о немъ.
— Однако, въ Версал они были очень дружны.
— Меня не было тамъ! Неужели ты серьезно думаешь, что она влюблена въ Эрбаха? А онъ? Какъ онъ держалъ себя съ нею?
— Въ Версал онъ открыто ухаживалъ за нею, такъ что я почувствовалъ большое облегченіе, когда мн удалось добиться благосклонности твоей сестры, а онъ ухалъ въ Богемію. Мн показалось тогда, что онъ сдлалъ это отъ отчаянія.
— Отъ отчаянія? Вотъ они каковы, чехи! Онъ посл того сошелся съ своей женой. Вотъ я, напримръ, семь лтъ люблю безнадежно Ренату и, какъ видишь, не умеръ отъ огорченія.
— Ты — другое дло! замтилъ Арембергъ, насмшливо пожимая плечами.— Но я убжденъ, что для Эрбаха будетъ большимъ ударомъ, если я получу согласіе Короны. Этимъ я нанесу глубокую и неизлечимую рану его сердцу. Да будетъ теб извстно, что мы смертельные враги и возненавидли другъ друга съ первой встрчи. Если бы я узналъ наврно, что Корона любитъ его, то ничто не спасетъ его отъ моей ревности…
— Я вполн сочувствую теб, потому что не особенно люблю его. Но съ нимъ не такъ легко справиться, онъ уменъ и судьба положительно покровительствуетъ ему. Онъ любитъ свою жену. Если бы можно было…
— Соблазнить Ренату, подсказалъ Арембергъ, который былъ далеко не лестнаго мннія объ умственныхъ способностяхъ своего будущаго зятя.— Если это удастся теб, то подобная побда сдлаетъ теб большую честь.
— Нтъ, объ этомъ и думать нечего. Ты не знаешь, до чего доходитъ ея чопорность и добродтель! У меня въ виду другая красавица. Обратилъ ли ты вниманіе на служанку Ренаты? Она часто бывала у Лобковича, который и показалъ мн ее.
— Старый грховодникъ! И ты думаешь соблазнить служанку, чтобы досадить графу? Стыдись!
— Ты не видлъ ее и разсуждаешь какъ слпой о солнц. Такую двушку не скоро сыщешь. Вдобавокъ тутъ замшана какая-то тайна. Я замтилъ это изъ словъ старой лисицы, какъ я называю всегда князя.
— Длай, что хочешь, только помни, что это не иметъ никакого отношенія ко мн. Если я вздумаю мстить Эрбаху, то придумаю иной способъ.
— Этотъ Эрбахъ у меня какъ бльмо на глазу, пробормоталъ Прокопъ, отуманенный винными парами.— Я хочу имть ее!.. Говорятъ, она часто ходитъ къ гадальщиц…
— Какое теб дло до этого? Ты, кажется, такъ пьянъ, что потерялъ всякій здравый смыслъ.
Безсвязный лепетъ молодаго графа и блуждающіе глаза подтвердили справедливость предположенія Аремберга.
— Виконтъ Жоселенъ Рошфоръ! доложилъ слуга, отворяя дверь.
— Рошфоръ? воскликнулъ съ испугомъ Арембергъ, вскакивая съ мста.
— Что случилось? спросилъ Прокопъ, протирая глаза рукой.— Кто этотъ господинъ?
— Я принялъ ваше любезное приглашеніе, господа, сказалъ Рошфоръ спокойнымъ голосомъ.— Я вполн согласенъ съ вами, что пріятне быть въ обществ, нежели предаваться печальнымъ размышленіямъ…
— Принесите еще свчей и вина! сказалъ Арембергъ слуг, пересиливъ свое волненіе.— Позвольте познакомить васъ: графъ Прокопъ Турмъ… виконтъ Рошфоръ…
Виконтъ любезно поклонился Прокопу и сказалъ, что никогда не забудетъ тотъ чудный вечеръ въ Люсьенн, когда онъ впервые увидлъ графиню Корону Турмъ и имлъ счастье услышать ея удивительный голосъ.
— Вы, дйствительно, должны помнить этотъ вечеръ! сказалъ Арембергъ, стараясь перейти въ шутливый тонъ.— Вы тогда напугали до обморока бдную Дюбарри своими страшными предсказаніями.
— Предсказанія… Дюбарри… пробормоталъ Прокопъ, длая усилія, чтобы понять слова своего пріятеля.
— Вс устремили тогда глаза на одну точку, воображая, что ваши предсказанія написаны на стн Люсьенна. Вы ловкій человкъ, виконтъ, и вроятно смялись въ душ надъ легковріемъ людей…
Болтая такимъ образомъ, Арембергъ чувствовалъ неудержимое желаніе вызвать на поединокъ этого человка, который всегда внушалъ ему тайный ужасъ. Во мрак прошлаго былъ скрытъ его старый грхъ — могила обманутой имъ двушки. Изъ этой могилы опять внезапно является передъ нимъ грозная тнь. Сердце его сжималось отъ безотчетнаго страха. Ему хотлось сказать Рошфору:— Говорите, что извстно вамъ, виконтъ! зачмъ вы и графъ Эрбахъ преслдуете меня своими странными взглядами? Обвиняйте меня сколько хотите, только не подкрадывайтесь какъ воры къ роковой тайн моего прошлаго…
Но слова замерли на его губахъ. Онъ машинально смотрлъ на Рошфора, который спокойно услся въ кресло, скрестивъ ноги и, повидимому, не обращалъ на него никакого вниманія.
— Многое кажется намъ невроятнымъ, когда намъ говорятъ о событіяхъ, которыя могутъ совершиться въ будущемъ, сказалъ Рошфоръ, обращаясь къ Арембергу.— Но мы равнодушно выслушиваемъ разсказы о всевозможныхъ ужасахъ изъ прошлой жизни народовъ. Люди намренно стараются не думать о томъ, что можетъ нарушить обычный строй ихъ жизни и помшать ихъ планамъ…
— Что хочетъ онъ сказать этимъ? подумалъ съ безпокойствомъ. Арембергъ. Онъ налилъ венгерскаго въ стаканъ Прокопа и сказалъ:
— Пей, пріятель! Ты найдешь въ вин разршеніе всхъ задачъ жизни и философіи.
— Но не въ вод, возразилъ Прокопъ, которому надоло слушать серьезный разговоръ.
— Позвольте мн, господа, провозгласить тостъ за миръ и празднество, которое будетъ устроено по этому поводу! сказалъ Рошфоръ.
— Надюсь, вы останетесь здсь до этого времени?
— Можетъ быть мн удастся пріхать въ Вну ко дню молебна. Графъ Верженъ посылаетъ меня теперь въ Течен съ депешами къ нашему уполномоченному де-Бретль. Если меня не задержатъ…
— Жаль, что вы только проздомъ въ Вн! замтилъ Прокопъ, поднявъ съ усиліемъ отяжелвшую голову.— Я очень люблю разсказы о привидніяхъ… Что же касается предсказаній…
— Поживите еще съ нами! сказалъ Арембергъ, прерывая болтовню своего пріятеля. Онъ подозрвалъ, что депеши отъ министра — выдумка Рошфора и служили ему только предлогомъ, чтобы объяснить его пріздъ въ Вну.
— Сегодня у насъ 21-е апрля, возразилъ виконтъ.— Къ сожалнію, князь Кауницъ не можетъ принять меня раньше 23-го, такъ что я только на слдующее утро выду отсюда.
— Двадцать третье апрля! пробормоталъ Прокопъ, потирая лобъ рукой.— Я намревался въ этотъ вечеръ отправиться къ гадальщиц… Онъ наклонился къ Арембергу и шепнулъ ему:— у насъ устроится свиданіе… понимаешь ли ты, дружище?
— Чортъ бы тебя побралъ! подумалъ Арембергъ и сдлалъ нетерпливое движеніе.
Но графъ Турмъ не обратилъ на это никакого вниманія и продолжалъ:
— Ты не вришь гаданіямъ, предчувствіямъ и привидніямъ, Робертъ. Ты вольнодумецъ, но вы, милостивый государь…
Онъ забылъ имя и указалъ рукой на Рошфора.
— Вы правы, графъ. Вроятно, это особенность моей натуры, но царство тней всегда представляло для меня особенный интересъ.
— Царство тней… Мн очень нравится это выраженіе! сказалъ Прокопъ.— Если вы еще будете здсь 23-го апрля, то позволите мн сопровождать васъ…
— Къ гадальщиц? спросилъ Рошфоръ.
— Не придавайте большаго значенія словамъ моего пріятеля, виконтъ, сказалъ Арембергъ, сдлавъ многозначительный жестъ, изъ котораго можно было понять: вы видите, онъ пьянъ!
— Теб незачмъ идти съ нами, Робертъ, продолжалъ Прокопъ.— Кто не вритъ въ Бога, тотъ не боится и чорта. Какая у тебя странная физіономія! Держу пари, что ты боишься старой Урсулы. Поэтому я разсчитываю на васъ, милостивый государь, и надюсь, что вы обличите колдунью, если она вздумаетъ дурачить насъ.
— Что мы будемъ обмануты, графъ, то въ этомъ не можетъ быть никакого сомнніяі возразилъ Рошфоръ съ громкимъ смхомъ.— Гадальщица въ Вн! Это такъ любопытно, что я непремнно отправлюсь съ вами, графъ Турмъ.
— Значитъ, по рукамъ! Посл завтра въ девять часовъ вечера я зайду за вами въ эту гостинницу. Я убжденъ, что намъ будетъ, очень весело. Знатные постители явятся къ старой Урсул… Ей будетъ не легко представить намъ полный списокъ нашихъ старыхъ грховъ.
Арембергъ всталъ и открылъ окно. При теплой весенней погод, въ комнат сдлалась невыносимая духота. Сердце его усиленно билост. Присутствіе ненавистнаго для него человка тяготило его. Съ. какимъ удовольствіемъ выбросилъ бы онъ его на улицу изъ этого окна! Онъ почувствовалъ руку на своемъ плеч и съ досадой оглянулся. Возл него, пошатываясь, стоялъ Прокопъ.
— Ты какъ будто сердишься на меня, мой будущій зять! сказалъ онъ.— Клянусь святымъ Венцелемъ, мы не станемъ спрашивать колдунью о твоихъ секретахъ. Мы убждены въ твоей невинности, безупречный Робертъ Арембергъ, образецъ будущаго супруга! Чмъ ты недоволенъ? Разв ты не понимаешь шутки? Голосъ Прокопа понизился и онъ добавилъ шепотомъ:— пока этотъ дуракъ будетъ занятъ гаданьемъ старухи, я переговорю съ двочкой.
Арембергъ, несмотря на свое тревожное состояніе духа, невольно улыбнулся, слушая своего недальновиднаго пріятеля, который намревался перехитрить такого умнаго и ловкаго человка, какъ виконтъ.
— Вы отлично придумали, мой милый графъ, сказалъ Рошфоръ, прерывая размышленія Аремберга.— Прежде чмъ справляться о будущемъ, мы заставимъ колдунью описать нашу прошлую жизнь. Это будетъ для нея пробнымъ камнемъ. Пусть она разскажетъ все, что мы длали до сихъ поръ.
Графъ Турмъ громко расхохотался.
— Что мы длали? Когда я вспомню о моихъ похожденіяхъ въ Милан!..
Арембергъ стоялъ въ полумрак, прислонившись къ косяку окна, и молча слушалъ разговоръ.
— Какъ вы думаете, графъ, что скажетъ колдунья, если я, напримръ, спрошу ее: что случилось 23-го апрля? сказалъ Рошфоръ, возвысивъ голосъ.
— Право, не знаю! отвтилъ чистосердечно Прокопъ.
— Можетъ быть, вашъ пріятель будетъ догадливе васъ. Ему, вроятно, извстно, что произошло въ этотъ день, продолжалъ Рошфоръ, вставъ съ кресла и подходя къ Арембергу.
— Онъ сумасшедшій! подумалъ Арембергъ, не двигаясь съ мста.
Тмъ не мене, онъ старался припомнить какое нибудь происшествіе, которое могло свести его въ этотъ день съ Рошфоромъ.
— Извините меня, виконтъ! сказалъ онъ посл нкотораго молчанія.— Но мн кажется, вы ошибаетесь — я ршительно не помню…
— Замчательно, до чего коротка память у людей и какъ они непостоянны! Если вы послушаете ихъ, то у нихъ всегда одна псня — вчная дружба, вчный миръ, вчная любовь. На дл выходитъ совсмъ иное. Вотъ, напримръ, графъ Арембергъ увряетъ, что съ днемъ 23-го апрля у него не связано никакихъ воспоминаній. Между тмъ, въ этотъ самый день онъ встртилъ графиню Корону въ саду Тріанона и гнался за ней по улицамъ Версаля до площади, пока графиня не нашла убжища въ одномъ дом…
При этихъ словахъ Рошфоръ громко захохоталъ своимъ хриплымъ, непріятнымъ смхомъ.
Арембергъ вздрогнулъ. Какой мучительный часъ въ его жизни напоминаетъ ему этотъ человкъ!
— Какъ же, помню, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ.— Изъ дому вышелъ графъ Эрбахъ…
— Наконецъ-то! возразилъ съ усмшкой Рошфоръ.— Я случайно проходилъ мимо и видлъ, какъ начался поединокъ между двумя господами…
— Довольно! сказалъ Арембергъ высокомрнымъ тономъ, приходя въ себя.— Если нашъ поединокъ ничмъ не кончился тогда, то никто не мшаетъ намъ возобновить его, когда вздумается.
Рошфоръ подошелъ къ столу и выпилъ стаканъ вина.
— Кстати, мн было бы очень пріятно опять увидть графа Эрбаха, сказалъ онъ.— Что онъ, по-прежнему живетъ въ своемъ богемскомъ помсть?
— Нтъ, онъ въ Вн, у него собственный домъ у Mariahilfa, отвтилъ Прокопъ.
— Я тотчасъ же отправлюсь къ нему. До свиданія, господа! Еще одинъ вопросъ: не при немъ ли французъ по имени Бланшаръ?
— Бланшаръ! повторилъ блдня Арембергъ.
— Знаю. Онъ собирался здить по небу въ мшкахъ, надутыхъ втромъ, возразилъ со смхомъ Нроконъ.— Вы встртите его въ дом графа Эрбаха, они неразлучные друзья.
— Брошу извиненія, господа! Еще разъ до свиданія. Не забудьте 23 апрля, графъ Турмъ.
Съ этими словами Рошфоръ поспшно вышелъ изъ комнаты.
— Бланшаръ живетъ у графа Эрбаха! воскликнулъ съ яростью Арембергъ, схвативъ за руку своего пріятеля.— Почему ты мн раньше не сказалъ этого?
— Что съ тобой, Робертъ? Вино ударило теб въ голову, или тебя укусилъ тарантулъ, какъ говорятъ въ Италіи? Сначала этотъ французъ присталъ съ своими глупостями, какъ будто въ каждомъ году не бываетъ 23 апрля. Теперь ты бснуешься отъ того, что Эрбахъ держитъ въ дом какого-то фокусника. Разв я дворецкій графа Эрбаха, что долженъ знать списокъ его слугъ? Отстань отъ меня. Клянусь всми святыми, что я трезве васъ обоихъ!
Графъ Турмъ дйствительно нсколько протрезвился подъ вліяніемъ досады, но теперь онъ опять налилъ себ новый стаканъ.
Слова Прокопа привели Аренберга къ сознанію дйствительности. Хладнокровіе вернулось къ нему.— Я веду себя сегодня какъ ребенокъ, подумалъ онъ,— и пугаюсь привидній. Это старая исторія! Какъ они ни стараются, но до сихъ поръ имъ не удалось попасть на слдъ. Если бы даже они все узнали, то бда не велика. Что такое Бланшары, сравнительно со мной? Неужели какіе-нибудь буржуа могутъ быть опасны для графа Аремберга!
Онъ подошелъ къ своему пріятелю, сидвшему за столомъ передъ бутылкой вина.
— Извини меня, Прокопъі Я погорячился. Присутствіе этого несноснаго человка всегда смущаетъ меня. Говорятъ, сумасшествіе заразительно. Эрбахъ жилъ тогда въ дом Бланшара. Онъ и его мать были непрошеными свидтелями моей стычки съ графомъ. У меня поднимается жолчь всякій разъ, когда я вспоминаю объ этомъ. Во всякомъ случа мн нужно разсчитаться съ графомъ Эрбахомъ.
— Знаешь ли что, Робертъ? Увеземъ отъ него двочку.
— Что за безсмыслица! Кто вбилъ теб въ голову такую глупость!
— Не насмхайся, не узнавъ въ чемъ дло. Лобковичъ подалъ мн эту мысль. Не въ обиду будь теб сказано — онъ умне насъ обоихъ вмст. Такого пройдохи не найдешь въ цлой Вн!
— Дай мн слово, Прокопъ, что ты не пойдешь одинъ съ этимъ французомъ въ гадальщиц. Ты не знаешь его.
— Пойдемъ вмст! Намъ будетъ веселе втроемъ.
Арембергъ ходилъ изъ угла въ уголъ и, останавливаясь по временамъ, внимательно прислушивался.
Наверху въ комнат Рошфора была мертвая тишина.
— Прокопъ, хочешь идти со мной къ твоей сестр? спросилъ неожиданно Арембергъ.
— Сегодня? Я не ожидалъ отъ тебя такой нжности. Не желаешь ли ты пропть ей серенаду?
— Въ подобную минуту!
— У тебя такой торжественный тонъ, что видно дло серьезное. Что ты придумалъ?
— Я хочу окончательно объясниться съ твоей сестрой. Она можетъ распологать собой, какъ хочетъ, но должна сказать — да, или нтъ!
— Не торопись! Ты всегда успешь это сдлать.
— Если ‘ты не желаешь идти со мной, то можешь остаться. Я пойду одинъ и узнаю ршеніе своей участи.
Прокопъ со вздохомъ поднялся съ мста.— Я попалъ въ домъ умалишенныхъ, бормоталъ онъ сквозь зубы.— Если я начну его уговаривать — онъ все равно не послушаетъ! Пусть ударится головой объ стну. Если онъ воображаетъ, что Корона испугается его гнва, то ошибется въ разсчет.
Отъ гостинницы Rцmischer Kaiser до площади, гд жилъ маркизъ д’Онброне съ своей пріемной дочерью, было довольно близко. Оба пріятеля шли молча. Прокопъ еще боле охмллъ отъ вечерняго воздуха посл комнатной духоты, и шатался довольно сильно. Арембергъ шелъ твердымъ и ршительнымъ шагомъ. На площади не видно было ни одной души, монотонно шумли фонтаны по обимъ сторонамъ.
Посл безмолвія, царившаго на улиц, обоихъ пріятелей еще боле поразила суета, которую они застали въ дом маркиза, и озадаченныя лица лакеевъ. Старый маркизъ безпокойно ходилъ взадъ и впередъ по зал съ парикомъ, съхавшимъ на сторону, и изрекалъ проклятія на итальянскомъ и французскомъ языкахъ.
Арембергъ долго не могъ ничего добиться отъ него, кром безсвязныхъ словъ и восклицаній.
— Бдное дитя! сказалъ наконецъ маркизъ, опускаясь въ кресло.— Дайте мн шпагу, я собственноручно убью его… Впрочемъ, не стоитъ трудиться! Все кончено для него! Голосъ его пропалъ. Слыхали мы не мало такихъ теноровъ, какъ онъ!..
— Вы говорите о Росси? спросилъ Арембергъ.
— Какъ мн надолъ этотъ проклятый пвецъ! пробормоталъ Прокопъ, опускаясь въ кресло, потому что ноги отказывались служить ему.
— Да, о Росси! отвтилъ задыхаясь маркизъ.— Въ былыя времена вс восхищались его голосомъ, называли его чудомъ свта!..
— Гд же онъ теперь? спросилъ съ нетерпніемъ Арембергъ.
— Гд? у Короны! Въ этомъ-то все и несчастіе. Четверть часа тому назадъ онъ ворвался къ намъ въ домъ… лакеи не могли удержать его.
— Значитъ, онъ позволилъ себ насиліе! воскликнулъ Арембергъ, нахмуривъ брови.
— Нтъ, Корона сама вышла къ нему, услыхавъ шумъ въ передней, отвтилъ заикаясь маркизъ.— Около минуты они молча стояли другъ противъ друга, какъ дв статуи… Онъ попросилъ у ней дозволенія поговорить съ ней… Она кивнула ему головой, какъ королева, въ знакъ согласія… Теперь онъ въ ея комнат и бесдуетъ съ нею!..
— Намъ придется подождать, пока кончится ихъ разговоръ, сказалъ равнодушно Арембергъ, садясь въ кресло. Пвецъ казался ему настолько ничтожнымъ, что онъ ничего не чувствовалъ къ нему, кром презрнія. Несмотря на свое мрачное настроеніе духа, онъ не могъ удержаться отъ улыбки, слушая дальнйшій разсказъ маркиза, который при этомъ безпрестанно вскакивалъ съ мста и принималъ самыя трагическія позы.
Маркизъ былъ въ опер съ Короной. Теноръ опять оказался больнымъ и, чтобы не испортить голоса, долженъ былъ пропустить лучшія аріи. Маркизъ хотлъ ухать домой, чтобы не быть свидтелемъ новаго пораженія Росси. Но Корона съ какимъ-то злорадствомъ ршила остаться до конца и даже наклонилась впередъ, чтобы лучше видть, что длалось на сцен. Пвецъ былъ въ такомъ жалкомъ состояніи, что ему не слдовало вовсе являться передъ публикой. Онъ пробовалъ пть, но не могъ взять почти ни одной ноты. Зрители начали выказывать нетерпніе, одни сердились, другіе жалли несчастнаго пвца. Внезапно онъ поднялъ голову и, окинувъ глазами ложи, увидлъ Корону. Вроятно ея насмшливая улыбка побудила его сдлать послднее отчаянное усиліе. На этотъ разъ ему посчастливилось. Тонъ его голоса былъ совершенно чистый и становился все полне и лучше. Занавсъ упалъ среди бурныхъ рукоплесканій. Когда кончилось представленіе, публик объявили, что Росси упалъ въ обморокъ…
— Можетъ быть онъ пришелъ благодарить графиню за успхъ, который она ему доставила, хотя, разумется, онъ могъ явиться въ домъ боле приличнымъ образомъ.
Валь д’Омброне вмсто отвта опять разразился проклятіями, бгая взадъ и впередъ по комнат. Графъ Прокопъ дремалъ, развалившись въ кресл.
Между тмъ встрча Короны съ пвцомъ была далеко не такъ безопасна для него, какъ предполагалъ высокомрный бельгіецъ.
Корона вернулась изъ театра пристыженная и съ чувствомъ глубокаго недовольства собой. Она горька упрекала себя за свое поведеніе относительно несчастнаго Росси.— Рената не поступила бы такъ на моемъ мст! подумала она, сравнивая мысленно свои поступки и побужденія со всей жизнью своей бывшей подруги.— Эрбахъ былъ правъ, что предпочелъ ее! говорила она себ съ отчаяніемъ, заливаясь слезами.— Зачмъ я тогда скрылась въ лсу? Было бы гораздо лучше, если бы они свезли меня вмсто Гедвиги въ монастырь и я исчезла бы за его стнами или лежала въ могил, чмъ испытывать такія мученія!..
Неожиданный шумъ въ передней прервалъ ея печальныя размышленія. Она отворила дверь и увидла передъ собой Росси. Маркизъ не даромъ сравнилъ ее съ статуей, но если бы онъ былъ въ боле хладнокровномъ состояніи духа, то вроятно его не мене поразилъ бы рзкій контрастъ ея неподвижнаго лица и широко раскрытыхъ глазъ съ богатымъ нарядомъ и красиво причесанными волосами, посыпанными пудрой.
Она никогда не любила этого человка. Его разсказы о свободной жизни артистовъ воодушевили ея дтскую фантазію и побудили бжать изъ скучнаго уединеннаго замка, хотя самъ Росси старался всми силами отклонить ее отъ этого смлаго предпріятія. За этимъ поспшнымъ ршеніемъ послдовало такое же быстрое отрезвленіе. Ненависть скоро смнила въ сердц Короны ея кратковременную привязанность къ Антоніо. Чмъ боле она была недовольна собой, тмъ сильне длалось ея отвращеніе къ злополучному пвцу. Ей было непріятно, когда говорили о немъ въ ея присутствіи, потому что его имя напоминало ей исторію ея страннаго бгства. Еще въ Париж она считала невыносимою наглостью, что онъ осмлился явиться туда, зная, какое почетное мсто она занимаетъ при французскомъ двор, тмъ боле, что не было недостатка въ небывалыхъ исторіяхъ, въ которыхъ ея имя связывали съ именемъ Росси. Съ торжествомъ узнала она объ его неудач на парижской сцен. Въ Вн ей опять пришлось встртиться съ нимъ. Неужели онъ вчно будетъ преслдовать ее?..
— Вы ненавидите меня, сеньора, сказалъ онъ ей, какъ бы угадывая ея мысли,— но звзды сильне насъ! Он опять привели меня къ вамъ, на ваши глаза, которыхъ я не могу забыть, хотя они леденятъ меня. Я читаю въ нихъ мое несчастіе и осужденіе.
— Я не желаю вашего несчастія, сеньоръ, но не хотла бы боле встрчать васъ! Разв вы не знаете, что это чувство вполн естественно? Избгайте тхъ мстностей, гд я буду жить. Маркизъ еще въ Париж передалъ вамъ мое желаніе, зачмъ вы не исполнили его? Вы ссылаетесь на звзды, но такъ говорятъ только слабохарактерные люди, неспособные ни къ какой дятельности.
Рзкій тонъ ея голоса еще боле поразилъ его, нежели строгое выраженіе еч лица.
— Я ухожу, сеньора, и освобождаю васъ навсегда отъ своей особы. На моей родин буду я искать уединенія и смерти, если она будетъ милостива во мн и поразитъ меня однимъ ударомъ.
— Прощайте, сеньоръ, будьте счастливы, желаю вамъ всего хорошаго.
— Примите послдній привтъ умирающаго. Силы мои истощены, сегодня имъ нанесенъ окончательный ударъ… Но прежде чмъ я уйду отъ васъ, позвольте передать вамъ одно порученіе.
— Отъ кого? спросила она съ удивленіемъ.
— На этотъ разъ вы не можете упрекнуть меня въ себялюбіи, такъ какъ все кончено для меня и я исполняю только обязанность честнаго человка. Было время, когда я отъ всей души ненавидлъ графа Эрбаха за то, что онъ разлучилъ меня съ вами. До сихъ поръ на моей рук слдъ его шпаги. Но онъ только хотлъ показать мн, что бдный артистъ не можетъ имть ничего общаго съ знатной графиней. Теперь я также окажу услугу графу и посовтую ему остерегаться Роберта Аремберга. Впрочемъ, это касается и васъ, сеньора, если вы намрены выйти за него замужъ. Я узналъ отъ одного человка…
— Если вы не назовете его, то я буду считать васъ наглымъ клеветникомъ!
— Онъ поручилъ мн передать вамъ портретъ… Вы можете помазать его графу Арембергу.
Съ этими словами Росси подалъ Корон небольшой медальонъ.
— Вы можете думать обо мн, что вамъ угодно, сеньора, сказалъ юнъ,— но я готовъ вынести вашъ гнвъ, если только это можетъ оградить васъ отъ опасности.
— Я привыкла сама защищать себя, возразила Корона высокомрнымъ тономъ.
— Прощайте, да хранитъ васъ Господь! проговорилъ Росси, бросивъ на нее послдній взглядъ.
Корона холодно кивнула ему головой, когда онъ выходилъ изъ комнаты, только рука ея крпче сжала медальонъ.
— Это портретъ какой нибудь прежней возлюбленной, подумала юна.— Одинъ изъ враговъ Аремберга вроятно воспользовался болзненнымъ состояніемъ пвца и употребилъ его своимъ орудіемъ, чтобы помшать моему браку и самому остаться въ неизвстности.
Цль была слишкомъ очевидна, она считала несовмстнымъ съ своимъ достоинствомъ требовать какого либо объясненія отъ графа.
Между тмъ, нетерпніе Аремберга перешло вс границы, онъ отворилъ дверь.
— Моя божественная Корона, сказалъ онъ.— Простите, что я врываюсь къ вамъ, какъ этотъ наглый человкъ. Вы дрожите… Разв онъ позволилъ себ что нибудь относительно васъ? Вы отворачиваетесь отъ меня?.. Что у васъ въ рук?
— Ничего, кром портрета.
— Какова дерзость! воскликнулъ съ гнвомъ Арембергъ.— Этотъ нищій осмливается дать вамъ свой портреръ! И вы приняли его! Бросьте его изъ окна.
— Я не имю никакого права сдлать это, потому что этотъ портретъ предназначенъ вамъ… Посмотрите сами!
Она показала ему портретъ.
Арембергъ вздрогнулъ и измнился въ лиц.
— Не сонъ ли это? Безформенная тнь, которая преслдовала его, получила краски и обликъ жизни. Какъ попалъ этотъ портретъ въ руки Росси? Никто не могъ дать ему подобнаго порученія, кром графа Эрбаха, мысленно ршилъ Арембергъ.— Враги втайн сковали противъ него оружіе и теперь наносятъ ему ударъ.
— Этотъ портретъ испугалъ васъ, графъ! Вы знаете эту двушку? спрашивала настойчиво Корона дерзкимъ, вызывающимъ тономъ.
— Все пропало! подумалъ Арембергъ съ мучительнымъ безпокойствомъ.— Я знаю эту двушку, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ,— ее звали Софи Бланшаръ.
— Вы говорите ‘звали’. Она умерла, и вы, вроятно, были при чиной ея смерти? Я убждена въ этомъ…
— Корона!
— Я узнаю все до малйшихъ подробностей!
— Хотите, я самъ разскажу вамъ всю эту исторію?
— Я не желаю слышать ее отъ васъ. Вы можете идти!
— Вы хотите обратиться къ графу Эрбаху? Не спрашивайте его объ этомъ, Корона! Умоляю васъ во имя моей любви къ вамъ, тхъ надеждъ, которыя вы подавали мн. Это можетъ повести къ несчастію!
— Вы говорите о своихъ надеждахъ!.. Если вы имли ихъ, то это доказываетъ только ваше тщеславіе. Я еще свободна, милостивый, государь! Вы не можете помшать мн говорить съ нимъ.
— Вы любите его! воскликнулъ съ гнвомъ Арембергъ.— Скажите всю правду! Меня трудно обмануть… Вы любите его?..
— Да, я люблю его! отвтила она, высокомрнымъ тономъ, указывая ему на дверь.
Жестъ Короны возвратилъ Арембергу его обычное хладнокровіе.
— Ты сама произнесла его смертный приговоръ! сказалъ онъ сквозь зубы, выходя изъ комнаты.
Корона осталась одна.
— Да, я люблю его! думала она.— Неужели на мое несчастіе ябуду вчно любить его?..

ГЛАВА IV.

Графъ Эрбахъ ходилъ безпокойными шагами вдоль длинной аллеи подстриженныхъ деревьевъ и мимо площадокъ съ вазами изъ сраго песчаника на высокихъ подставкахъ, украшенныхъ красивыми бордюрами цвтовъ. Время отъ времени онъ останавливался и бросалъ озабоченный взглядъ на окно, выходившее на террасу. Лтомъ это окно было закрыто густой липой, но теперь, благодаря рдкой весенней зелени, ничто не мшало графу длать свои наблюденія. Наконецъ онъ увидлъ Бланшара, который торопливо спускался съ ступеней террасы, и пошелъ къ нему на встрчу.
— Ну что, нашли вы его? спросилъ графъ.
Французъ пожалъ плечами.
— Я не засталъ виконта въ гостинниц, отвтилъ онъ.— Слуги говорятъ, что онъ ушелъ рано утромъ и съ тхъ поръ не возвращался.
— Какая непріятная исторія, Бланшаръ!
— Какъ здоровье графини Короны?
— Ей лучше. Докторъ говоритъ, что опасность прошла, онъ даже позволилъ ей встать съ постели на короткое время. Но графъ Арембергъ не проститъ Рошфору его безумную выходку, и дло, вроятно, кончится дуэлью. Хотя я отъ души жалю вашу сестру, но я нахожу поведеніе виконта крайне неприличнымъ. Нападая на виновнаго, онъ растравляетъ старую рану въ вашемъ сердц и придаетъ огласку исторіи, которая должна остаться тайною.
— Вы не видали Рошфора, графъ, иначе вы не судили бы его такъ строго. Онъ прибжалъ ко мн третьяго дня ночью какъ сумасшедшій, и совершенно озадачилъ меня своимъ неожиданнымъ появленіемъ, такъ какъ мн говорили, что онъ ухалъ въ Америку. Я поймалъ его, знаю его имя! кричалъ онъ, бгая по комнат и швыряя вещи, которыя попадались ему подъ руку, такъ что я поспшилъ убрать свои инструменты. Изъ страха, что онъ перебудитъ весь домъ, я увелъ его въ поле. Понемногу онъ успокоился и сообщилъ мн, что ему удалось, наконецъ, узнать имя соблазнителя моей сестры. Онъ хотлъ только окончательно удостовриться въ этомъ…
— И онъ ршилъ выбрать своимъ орудіемъ Корону, не соображая, какъ подйствуетъ на нее подобное открытіе… Но во всякомъ случа виконтъ достигъ своей цли — обличилъ виновнаго и разстроилъ его бракъ. Что онъ намренъ длать теперь? Говорятъ, Арембергъ въ совершенств владетъ оружіемъ…
— Вы знаете, графъ, что я давно отказался отъ мести. Если бы соблазнитель попался мн на глаза въ пору перваго порыва горя, то, разумется, я убилъ бы его безъ малйшаго сожалнія. Но время излечиваетъ вс раны и заставляетъ трезво смотрть на вещи въ виду общечеловческихъ слабостей. Все это я говорилъ Рошфору, но его ничмъ нельзя убдить,— вы знаете его, графъ.
— Я никогда не забуду встрчи съ виконтомъ въ саду Тріанона въ день годовщины несчастнаго событія. Говоря откровенно, я считаю его вполн способнымъ на убійство, когда на него найдетъ припадокъ бшенства.
— На убійство! воскликнулъ Бланшаръ.
— Мн кажется, онъ съ этой цлью пріхалъ въ Вну и остановился въ той же гостинниц, что и Арембергъ. Сегодня 23-го апрля, нужно было бы зорко слдить за Рошфоромъ.
— Безпокойство заразительно, сказалъ Бланшаръ посл нкотораго молчанія.— Теперь я припоминаю одно обстоятельство, которое до извстной степени подтверждаетъ ваши подозрнія. Когда мы шли тогда по полю съ виконтомъ и дошли до пустыннаго мста близъ Гумпендорфа, гд находятся дровяные склады и строится какой-то домъ, окруженный лсами, около котораго навалены доски, бревна и каменья, съ нами поравнялся человкъ въ шляп съ большими полями. Я тотчасъ же узналъ, что это Зденко, и назвалъ его по имени.
— Неужели этотъ негодяй, поджигатель, осмлился явиться сюда?
— Я видлъ его при пожар башни и затмъ на похоронахъ Мракотина и хорошо запомнилъ его лицо.
— Разсказывайте дальше!
— Когда онъ услыхалъ мой голосъ, то бросился бжать. Рошфоръ вообразилъ, что это Арембергъ, и пустился за нимъ въ погоню, не обращая вниманія на камни, рвы, низкіе заборы, которые задерживали насъ на каждомъ шагу. Наконецъ тотъ, за которымъ мы гнались, исчезъ безслдно, и мы остановились. Въ недалекомъ разстояніи отъ насъ былъ старинный домъ съ маленькими ршетчатыми окнами, изъ которыхъ виднлся свтъ. Присмотрвшись внимательне, я тотчасъ узналъ этотъ домъ, такъ какъ въ немъ живетъ старая гадальщица Урсула. Передъ воротами стояло нсколько каретъ, виконтъ вступилъ въ бесду съ кучерами, я долженъ былъ играть роль переводчика. Онъ слушалъ ихъ болтовню съ большимъ вниманіемъ, затмъ обратился ко мн и сказалъ: ‘Помни, Бланшаръ, что въ этомъ дом я вызову тнь твоей сестры. Воображаю, какъ струситъ старая вдьма! Графъ Арембергъ, я и привидніе будемъ ужинать у ней!’
— Что за безсмыслица! Но во всякомъ случа я очень радъ, что вы сообщили мн все это. Вроятно, виконтъ намревается заманить Аремберга въ этотъ домъ подъ какимъ нибудь предлогомъ. Я не совсмъ довряю ему, онъ злой и хитрый человкъ.
— Что вы намреваетесь сдлать, графъ?
— Я напишу Прокопу, чтобы онъ не разставался сегодня съ своимъ пріятелемъ, а съ наступленіемъ сумерекъ самъ пойду въ домъ колдуньи.
— Зачмъ вы станете добровольно подвергать себя опасности? замтилъ Бланшаръ.
— Дло слишкомъ серьезно, чтобы не обратить на него вниманія. Но вы не должны безпокоиться обо мн, мой милый другъ. Я дорожу жизнью и не стану рисковать ею безъ крайней необходимости.
Съ этими словами Эрбахъ вошелъ въ домъ, чтобы написать Прокопу. Едва усплъ онъ окончить письмо, какъ появилась Рената.
— Не случилось ли чего нибудь съ Короной? спросилъ онъ съ живостью.
— Нтъ, она спитъ! сказала Рената.— Сонъ всего лучше подкрпитъ ея силы посл всхъ вынесенныхъ ею волненій. Я воображаю себ, какія мученія она должна была испытать, если ршилась пріхать сюда ночью для объясненія съ Бланшаромъ. Она настойчиво хотла вернуться домой, но силы измнили бдняжк. Въ какомъ страшномъ бреду была она всю ночь! я никакъ не ожидала, что выздоровленіе наступитъ такъ быстро.
— Какъ странно сложилась ея жизнь! сказалъ графъ Эрбахъ, расхаживая по комнат, чтобы скрыть свое волненіе.— Чмъ больше думаю я о ней, тмъ боле удивляюсь, что, несмотря на вс соблазны, какимъ она подвергалась, благодаря своей красот, ничто не могло повліять на ея нравственную чистоту. Я убжденъ, что она обязана этимъ своему рдкому уму и богато одаренной, хотя слишкомъ порывистой и измнчивой натур.
— Мн кажется, что ты, Поль, не совсмъ понимаешь ее. При всемъ своемъ легкомысліи и капризной фантазіи, которая побуждаетъ ее страстно стремиться къ какой нибудь цли и вслдъ затмъ забывать о ней, она отличается замчательнымъ постоянствомъ въ нкоторыхъ вещахъ.
— Что хочетъ она сказать этимъ? подумалъ съ безпокойствомъ графъ Эрбахъ, и добавилъ вслухъ: — Я не стану спорить противъ этого. Она несомннно чувствуетъ призваніе къ искусству и рано или поздно посвятитъ ему свою жизнь…
— Но прежде съ желаніемъ сдлаться великой пвицей у ней связывалось нчто другое… Прости, Поль, я никогда не ршилась бы заговорить объ этомъ, если бы меня не интересовала дальнйшая судьба этой двушки.
— Говори все, что хочешь, Рената. Я люблю ее какъ сестру.
— Какъ сестру? Но въ этомъ заключается главная причина ея горя. Она любитъ тебя такъ же горячо, какъ и я, хотя и не такой безкорыстной, безотвтной любовью.
— Милая моя, добрая! сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ и, поцловавъ свою жену, усадилъ рядомъ съ собою на диванъ.— Я не знаю, какъ теб объяснить это… мн не хотлось бы оскорбить тебя, даже невольно…
— Мн не нужно никакихъ объясненій!.. Скажи только, любишь ли ты меня теперь.
— Я люблю тебя отъ всей души, Рената! Фантазія могла временно увлечь меня… Я бросился за блестящей бабочкой, которая промелькнула передъ моими глазами. Но и тутъ воспоминаніе о теб никогда не оставляло меня и удерживало отъ ршительнаго шага, а когда у меня явилось серьезное опасеніе…
— Ты не поддался искушенію изъ сожалнія ко мн, сказала она, обнимая его.
— Меня испугала возможность новой страсти, я не врю въ прочность внезапныхъ порывовъ сердца, и ршилъ ухать изъ Парижа, въ надежд, что Корона забудетъ меня.
— Но привязанность молодой двушки оказалась сильне, нежели ты предполагалъ, она не простила теб насильственной разлуки и, подъ вліяніемъ оскорбленнаго самолюбія и горя, бросилась въ потокъ свтскихъ удовольствій. Все, что напоминало ей тебя, сдлалось ей ненавистнымъ, даже искусство, къ которому она чувствовала такое сильное влеченіе. Она приняла, между прочимъ, ухаживанье Аремберга въ вид развлеченія и главнымъ образомъ, чтобы огорчить тебя.
— Меня? спросилъ графъ.
— Она узнала отъ кого-то, быть можетъ даже отъ Рошфора, что ты ненавидишь Аремберга.
— Значитъ, принимая его ухаживанія, она не любила его? Откуда ты знаешь вс эти подробности?
— Этотъ вопросъ, кажется, очень интересуетъ тебя? сказала съ улыбкой Рената, и добавила боле серьезнымъ тономъ: — Все это я узнала отъ Короны во время ея бреда и вчера ночью, когда я сидла около ея постели, она во всемъ призналась мн. Впрочемъ, почему ей не любить тебя — ты благородно поступилъ съ нею, другой на твоемъ мст воспользовался бы ея увлеченіемъ и неопытностью.
Онъ закрылъ себ лицо руками, чтобы скрыть яркую краску, выступившую на его лиц.
— Ты думаешь, что она не въ состояніи забыть меня? спросилъ онъ посл нкотораго молчанія.
— Кто знаетъ, можетъ быть и ты самъ опять обратишь свои взоры на блестящую звзду! Она красиве, моложе, живе меня!.. Жаль, что это не случилось въ то время, когда я хотла поступить въ монастырь и отказаться отъ тебя. Жизнь не имла тогда для меня никакой цны, и мн легко было бы принести эту жертву, если можно назвать такимъ именемъ добровольный поступокъ, но вы оба могли быть счастливы.
— Не думаю! Все напоминало бы на каждомъ шагу, какой цной куплено наше счастье, твое самоотреченіе было бы для насъ постояннымъ упрекомъ совсти.
— Но теперь слишкомъ поздно, продолжала она, бросаясь къ нему на шею съ страстнымъ порывомъ,— я никому не могу уступить тебя, ты все для меня: весь міръ и все блаженство заключаются въ теб. Я не понимаю, какъ я могла жить въ разлук съ тобой? Какъ могла я хотя минуту увлечься другимъ! Ты простилъ меня, я ни разу не слышала отъ тебя слова упрека.
— Довольно, не станемъ больше вспоминать прошлое. Я былъ еще больше виноватъ передъ тобой. Передъ нами долгая счастливая жизнь, но она не должна поглощать насъ, если мы изъ-за личныхъ интересовъ забудемъ общее благо, то мы недостойны, чтобы солнце свтило намъ. Только тотъ иметъ право на жизнь, кто работаетъ и борется за свое счастье…
— Бдная Корона! сказала графиня,— слушая тебя, я невольно думаю о ней. Чмъ счастливе чувствую я себя, тмъ ближе принимаю я къ сердцу ея участь. Если вы, мужчины, потерпите неудачу въ любви, то вы находите спасеніе въ умственномъ труд, или общественной дятельности. Но что остается намъ, женщинамъ, посл потери возлюбленнаго!..
— У Короны осталась молодость и искусство. Весь міръ открытъ передъ нею. Я перешелъ средину жизни, а она только начала жить. Я смотрю иначе на страданія, нежели ты, горе и борьба облагораживаютъ того, кто въ состояніи вынести ихъ. Корона не можетъ пожаловаться на недостатокъ нравственныхъ и физическихъ силъ!..
— Но мн кажется, испытанія слишкомъ рано начались для нея!
— Годы не имютъ тутъ никакого значенія. Разв каждый новый фазисъ нашего существованія не приноситъ намъ извстныхъ мученій и не влечетъ за собой разочарованія…
Они провели еще нкоторое время въ дружеской бесд, которая мало-по-малу приняла боле реальный характеръ. Графъ не скрылъ отъ своей жены, что боится опаснаго столкновенія между Арембергомъ и Рошфоромъ и выразилъ желаніе, чтобы она ничего не говорила объ этомъ Корон до ея полнаго выздоровленія. Рената отвтила, что она сама считаетъ это необходимымъ и думаетъ пока удержать у себя молодую двушку, чтобы оградить ее отъ болтовни слугъ и стараго маркиза.
Внезапная болзнь Короны окончательно лишила Валь д’Омброне присутствія духа, онъ посылалъ гонца за гонцомъ, чтобы узнать объ ея здоровь, самъ онъ чувствовалъ себя настолько изнуреннымъ, что не въ состояніи былъ сдвинуться съ мста. На третій день больной стало лучше, она попросила графиню послать Гедвигу къ ея пріемному отцу, чтобы успокоить старика и сообщить ему, что она скоро вернется домой.
Гедвига съ радостью взяла на себя это порученіе, которое давало ей возможность уйти изъ дому на боле продолжительное время. Она была въ такомъ возбужденномъ состояніи, что почти не разслышала наставленій своей госпожи и торопливо вышла въ переднюю, гд совершенно неожиданно очутилась передъ императоромъ. Лицо ея покрылось яркимъ румянцемъ, она едва могла устоять на ногахъ отъ волненія.
Іосифъ пришелъ запросто въ сопровожденіи одного слуги. Онъ любилъ такимъ образомъ ходить по городу и удивлять друзей своимъ внезапнымъ посщеніемъ. Онъ бывалъ довольно часто у графа Эрбаха и всегда удостоивалъ Гедвигу милостивымъ словомъ, и даже однажды подробно разспрашивалъ ее въ присутствіи графини объ ея пребываніи въ монастыр, хотя уже не тмъ дружескимъ тономъ, какимъ онъ разговаривалъ съ нею въ Таннбург. Сегодня онъ особенно привтливо отвтилъ на ея низкій поклонъ и сказалъ:
— Ты уходишь? Желаю теб счастливаго пути. Мн нужно будетъ на-дняхъ переговорить съ тобой объ одномъ дл, но пока никому не сообщай объ этомъ.
Онъ приложилъ палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія и поспшно отвернулся отъ нея, чтобы поздороваться съ графомъ Эрбахомъ, который вышелъ къ нему навстрчу.
Гедвига была такъ озадачена, что не знала, дйствительность это, или сонъ. Императоръ хочетъ о чемъ-то тайно говорить съ ней. Неужели случится то, о чемъ ей столько разъ намекалъ Ротганъ, хотя неясно и полусловами? Неужели она — новая Есирь, обратившая на себя вниманіе властелина? Смущенная вышла она изъ дому, мечтая о блестящей будущности, ожидавшей ее, и шла своей ровной увренной походкой по уединенной улиц, между тмъ какъ сумерки все боле и боле сгущались надъ городомъ.
— На этотъ разъ я приношу вамъ всть о мир, сказалъ Іосифъ, входя въ гостиную.— Часъ тому назадъ, Кауницъ послалъ курьера въ Теченъ. Получены хорошія извстія изъ Парижа. Нкто Рошфоръ, отъ котораго князь Кауницъ въ полномъ восторг, лично передалъ ему письмо отъ графа Верженнъ.
— Неужели? воскликнулъ Эрбахъ съ удивленіемъ.
— Вамъ не должно это казаться страннымъ, мой дорогой графъ, министры только на половину исполняютъ приказанія своихъ государей и большею частью длаютъ то, что имъ вздумается. Но во всякомъ случа договоры будутъ подписаны и императрица можетъ спокойно праздновать день своего рожденія. Я надялся на другой исходъ войны, но судьб не угодно было исполнить мое завтное желаніе.
— Вашъ великій соперникъ Фридрихъ иметъ надъ вами то преимущество, что подвластные ему народы уже успли сплотиться въ одну массу. Это придаетъ имъ силу. У насъ же населеніе раздлено на множество племенъ — у каждаго свой языкъ, особые законы и нравы, вся Австрія скроена изъ отдльныхъ лоскутковъ.
— Вы совершенно правы, графъ, и тмъ трудне будетъ мн достигнуть государственнаго единства и учредить центральную власть. Хватитъ ли на это человческой жизни? Лучшіе годы и силы будутъ потрачены на безплодныя попытки. Можетъ ли кого удовлетворять кажущееся могущество, когда даже нтъ никакой надежды на исполненіе самыхъ завтныхъ желаній.
— Если вашему величеству удастся положить начало новому государственному устройству, то дальнйшее развитіе его слдуетъ предоставить будущности. Долгій миръ заживитъ много внутреннихъ язвъ, откроются новые источники народнаго благосостоянія. Уничтоженіе сословныхъ привиллегій, равенство всхъ передъ закономъ и всякія другія реформы, сообразныя духу времени, будутъ съ восторгомъ приняты вашими подданными. Трудъ и торговля освободятся отъ вковыхъ оковъ, безплодныя пространства мало-по-малу превратятся въ хлбныя поля, богатства всего міра будутъ стекаться на наши рынки…
— Если мы достигнемъ десятой доли того, что вы предсказываете намъ, мой милый графъ, замтилъ съ улыбкою Іосифъ,— то намъ нечего завидовать древнимъ людямъ, которыя были свидтелями чудесъ, совершавшихся въ ихъ время на земл и на неб. Но пока ничто не даетъ права надяться на блестящую будущность, которую вы рисуете намъ. Однако, обратимся къ дйствительной жизни. Я хочу устроить въ вашемъ сосдств фабрику и выписать рабочихъ изъ Пруссіи, чтобы воспользоваться ихъ искусствомъ. Я уже давно мечтаю о томъ, чтобы ввести у насъ шелковое производство.
— Мн кажется, что нашъ Фрицъ Бухгольцъ могъ бы быть полезенъ вашему величеству въ этомъ дл.
— Я самъ убжденъ въ этомъ. Онъ умный малый и произвелъ, на меня самое пріятное впечатлніе. Я пригласилъ его пріхать сюда, если нельзя будетъ уговорить его поселиться у насъ, то онъ во всякомъ случа можетъ дать хорошій совтъ. Къ тому же, я надюсь, что съ его помощью мн удастся вознаградить вашу служанку за ея самоотверженіе. Кстати, что подлываетъ графиня Корона? Мн но удалось видть ее посл моего возвращенія.
Графъ Эрбахъ разсказалъ въ короткихъ словахъ исторію съ портретомъ и выразилъ досаду на неумстное вмшательство Рошфора.
Іосифъ, который никогда не чувствовалъ расположенія къ Арембергу, нашелъ совершенно естественнымъ, что Корона порвала вс сношенія съ нимъ, узнавъ объ его возмутительномъ поступк съ сестрой Бланшара.
— Тмъ не мене, добавилъ онъ улыбаясь,— я убжденъ, чта императрица воспользуется удобнымъ случаемъ, чтобы прочитать наставленіе молодой графин и напомнить ей при этомъ объ ея прежнихъ прегршеніяхъ, посл чего послдуетъ трогательная сцена милостиваго прощенія. Меня лично гораздо боле занимаетъ самъ Рошфоръ. Кауницъ съ большой похвалой отзывается объ его дипломатическихъ способностяхъ и находитъ, что у него замчательно врный взглядъ на взаимное положеніе европейскихъ государствъ, между тмъ, какъ, по вашимъ словамъ, онъ оказывается искателемъ приключеній и шарлатаномъ.
— Я убжденъ, что онъ играетъ роль ясновидящаго изъ тщеславія и хитрости. Впрочемъ, вы уже встртились съ нимъ однажды.
— Этого быть не можетъ. Трудно забыть подобнаго человка!
— Помните ли вы господина, который своимъ неожиданнымъ появленіемъ помшалъ нашему разговору въ саду Тріанона? Это былъ виконтъ Рошфоръ.
— Какъ бы я хотлъ увидть его вблизи. Нельзя ли устроить такимъ образомъ, чтобы я могъ гд нибудь встртиться съ нимъ?
— Передъ приходомъ вашего величества, я собирался идти въ одинъ домъ, гд надюсь увидть его.
— Возмите меня съ собою…
— Я не знаю, удобно ли это будетъ, сказалъ нершительно Эрбахъ.
— Если дло идетъ о моемъ императорскомъ достоинств, то позвольте мн самому заботиться объ этомъ, возразилъ Іосифъ съ видимымъ неудовольствіемъ.
— Рошфоръ будетъ сегодня вечеромъ у старой гадальщицы Урсулы, которая живетъ за городомъ близъ Гумпендорфа, я случайно узналъ, что онъ назначилъ тамъ свиданіе графу Арембергу. Мн необходимо видть виконта, и такъ какъ онъ ушелъ съ утра изъ гостинницы и съ тхъ поръ не возвращался, то я хотлъ идти къ гадальщиц. Не знаю, угодно ли будетъ вашему величеству отправиться къ женщин, которая пользуется дурной репутаціей!..
— Разв Саулъ не сдлалъ визита аэндорской колдунь? Почему мн не послдовать его примру?
Графъ Эрбахъ, видя настойчивое желаніе Іосифа, не ршился противорчить ему, хотя чувствовалъ въ душ сильное безпокойство. Онъ не считалъ себя вправ сообщать его величеству своихъ подозрній относительно Рошфора, которыя были главнымъ мотивомъ, побуждавшимъ его идти къ старой Урсул, такъ какъ онъ долженъ былъ заране обвинять человка въ преднамренномъ убійств, не имя на то достаточныхъ данныхъ.
Но замъ, гд графу Эрбаху представлялась трагедія и пролитіе крови, Іосифъ видлъ только веселое препровожденіе времени. Извстіе о близкомъ заключеніи мира и надежда на благополучное окончаніе неудачной войны привели его въ хорошее настроеніе духа.
Когда Рената вошла въ гостиную онъ тотчасъ же сообщилъ ей о своемъ намреніи отправиться съ ея мужемъ къ гадальщиц. Онъ не находилъ въ этомъ ничего страннаго, и удивился, когда графиня стала отговаривать его.
— Я надялся, что по крайней мр вы, графиня, будете на моей сторон! замтилъ онъ съ улыбкой.— Но вы, кажется, также заразились его предразсудками. Неужели коронованныя особы представляютъ собою какія-то особыя существа, и всякій естественный порывъ съ ихъ стороны встрчаетъ неодобреніе? Я признаю, что отъ меня, какъ императора, могутъ требовать соблюденія чувства собственнаго достоинства, извстной сдержанности и умренности въ словахъ и поступкахъ, но вдь бываютъ же минуты, когда я складываю скипетръ и становлюсь простымъ смертнымъ. Если монархъ долженъ прервать вс человческія отношенія, то можетъ ли быть что ужасне его положенія. Я чувствую себя счастливымъ, смшиваясь съ толпой, и быть можетъ посл моей смерти бдняки скажутъ обо мн: ‘онъ не чуждался насъ’.
— Не думайте, чтобы я не признавала законность подобныхъ стремленій, сказала Рената.— Но коронованныя особы и женщины не должны ставить себя въ такія условія, гд ихъ лучшія чувства могутъ быть оскорблены и истолкованы въ обратномъ смысл, потому что это большею частью ведетъ къ другой крайности и заставляетъ ихъ относиться подозрительно къ людямъ, которые искренно преданы имъ.
— До сихъ поръ мн не приходилось раскаиваться въ тхъ минутахъ, когда я жилъ жизнью обыкновенныхъ людей. Я никогда не забуду то счастливое время, которое я провелъ въ Венеціи во время карнавала.
— Ваше величество… проговорила со смущеніемъ Рената.
— Никто изъ насъ не долженъ стыдиться того времени, ни жалть о немъ, потому что оно способствовало нашему сближенію, а горе, которое оно причинило намъ, прошло безслдно… Эта исторія могла бы служить хорошимъ сюжетомъ для оперы Метастазіо, если бы онъ, какъ вс поэты, не увлекался миологическими героями. Одинъ господинъ во время путешествія встрчаетъ женщину, которая своей идеальной красотой живо напоминаетъ ему предметъ его первой юношеской любви, похищенный преждевременной смертью. Онъ всюду слдуетъ за этой женщиной и наконецъ знакомится съ нею, считая ее за двушку, а ея супруга, благодаря его холодности и недовольной физіономіи, онъ принимаетъ за. отвергнутаго поклонника. Это недоразумніе, вроятно, объяснилось бы въ самомъ непродолжительномъ времени, если бы путешествующій господинъ не долженъ былъ соблюдать строжайшаго инкогнито. Наступаетъ время отъзда, въ его распоряженіи одна только ночь, чудная венеціанская ночь, полная нги и безумнаго веселья… Вы вправ осудить этого господина, графиня, потому что тогда ему и въ голову не приходило, что онъ потомокъ Карла Великаго… Онъ садится въ гондолу и детъ къ палаццо обожаемой имъ красавицы. Выспросите: съ какой цлью? Но этотъ господинъ и самъ не отдавалъ себ яснаго отчета въ своемъ поступк и слдовалъ только влеченію своего сердца… Когда онъ вошелъ на первыя ступени мраморной лстницы, то увидлъ передъ собой господина въ плащ, который, при встрч съ нимъ, схватился за рукоятку своей шпаги…
— Простите… забудьте объ этомъ, ваше величество!— сказалъ графъ Эрбахъ взволнованнымъ голосомъ, цлуя руку Іосифа.
— Вы всегда являетесь не кстати, графъ, благодаря своей горячности! возразилъ улыбаясь Іосифъ,— тогда вы помшали романическому приключенію, теперь мшаете кончить мой разсказъ… Когда я увидлъ его стоящимъ на-готов, у меня тотчасъ же мелькнула мысль, что передо мной ревнивый мужъ. Не желая показаться трусомъ, я вынулъ на половину шпагу изъ ноженъ, но вслдъ затмъ, отвсивъ вжливый поклонъ моему противнику, слъ въ гондолу и поплылъ въ обратный путь подъ звуки серенады, устроенной какимъ-то счастливымъ любовникомъ дам своего сердца… Дайте мн вашу руку, Эрбахъ. Все это перешло въ область воспоминаній и не должно боле волновать насъ. Теперь мы можемъ отправиться къ старой колдунь. Я больше не боюсь ея картъ…
Они вышли изъ дому. Графъ Эрбахъ изъ предосторожности надлъ на себя шпагу, слуга императора слдовалъ за ними на нкоторомъ разстояніи.
На башн приходской церкви Гумпендорфа пробило восемь часовъ, когда они увидли издали старинный домъ съ ршетчатыми окнами, въ которомъ жила гадальщица.

ГЛАВА V.

Часъ тому назадъ Гедвига проходила той-же дорогой, свернувъ съ улицы, ведущей въ городъ. Надежды, наполнявшія ея сердце, не удовлетворяли ее, она искала подтвержденія имъ у невидимыхъ силъ и обратилась въ гадальщиц. Чудо, которое предсказывалъ ей патеръ въ вид неясныхъ намековъ, возвщено ей было и картами. Урсула постоянно пророчила ей хорошаго жениха и большое счастье.
Гедвига совершенно случайно познакомилась съ гадальщицей, которая, проходя однажды мимо дома графа Эрбаха, упала около садовой стны и не въ состояніи была подняться на ноги. Гедвига въ это время поливала цвты и, услыхавъ ея стоны, поспшила на помощь и проводила ее домой. Съ этого момента старуха, изъ чувства ли благодарности, или въ надежд извлечь выгоду изъ своего знакомства съ молодой двушкой, выказывала ей особенное покровительство и даже до извстной степени посвятила ее въ тайны своего искусства. Урсула, какъ большинство подобныхъ ей людей, принялась за свое ремесло съ цлью наживы, не придавая ему никакого значенія, но мало-по-малу, обманывая другихъ, сама начала врить картамъ.
Предсказанія старухи съ перваго же раза произвели неотразимое впечатлніе на сердце Гедвиги, такъ какъ они были также неясны, какъ ея собственныя желанія. Она скрыла отъ домашнихъ это знакомство и сообщила о немъ только патеру Ротгану, который сперва возсталъ противъ такого безбожнаго препровожденія времени, но скоро совсмъ пересталъ упоминать объ этомъ, убдившись, что карты еще боле утвердили Гедвигу въ ея безумныхъ надеждахъ.
Сердце Гедвиги безпокойно билось, когда она проскользнула въ домъ гадальщицы черезъ полуоткрытую дверь и вошла въ длинныя сни, освщенныя сверху небольшимъ ночникомъ, по обимъ сторонамъ котораго красовались чучела крокодиловъ, купленныя Урсулой у продавца рдкостей Въ глубин сней виднлась темная, крутая лстница съ высокими ступенями, ведущая въ верхній этажъ, гд жила старая гадальщица, которая, благодаря своему уму и знанію людей, сумла внушить къ себ общую боязнь. Народъ былъ убжденъ, что она иметъ сообщенія съ духами, какъ знатные, такъ и простые люди прибгали къ ея искусству, въ надежд узнать будущее. Доступъ къ ней былъ не легокъ. У нижнихъ ступеней лстницы, на деревянной скамейк, неизмнно сидлъ угрюмый сторожъ и вязалъ нескончаемый чулокъ изъ черной шерсти. Онъ казался сгорбленымъ и хилымъ, но никто изъ входившихъ на лстницу не могъ избгнуть злобнаго взгляда его рысьихъ глазъ, онъ зорко слдилъ за каждымъ, кто проходилъ мимо него. Но скоро обычные постители Урсулы съ удивленіемъ замтили, что тотъ, котораго они принимали за слпаго старика, оказался широкоплечимъ парнемъ съ грубымъ лицомъ, покрытымъ морщинами, но все еще довольно молодымъ. Возрастъ его трудно было опредлить въ точности, потому что шляпа съ широкими полями закрывала ему лобъ. Никому также не удавалось завести съ нимъ сколько нибудь продолжительный разговоръ. Многіе считали его нмымъ, другіе предполагали, что онъ моравскій пастухъ и знаетъ только нсколько нмецкихъ словъ.
— Дома ли г-жа Урсула? спрашивали постители, подходя къ лстниц. Сторожъ при этомъ вопрос протягивалъ руку и, получивъ деньги, указывалъ на лстницу боле или мене любезно, смотря но щедрости постителя.
Гедвига молча прошла мимо сторожа, она такъ спшила, что даже не поклонилась ему, только платье ея слегка коснулось его колнъ. Онъ сидлъ сгорбившись, длинныя спицы двигались въ его рукахъ съ лихорадочной быстротой. Когда Гедвига скрылась изъ виду, онъ бросилъ свою работу и съ тяжелымъ вздохомъ поднялся на ноги.
Это былъ Зденко.
Смерть Мракотина лишила его единственнаго человка, который, по его мннію, могъ поддержатъ его. Онъ почувствовалъ тотъ ужасъ, о которомъ такъ часто говорилъ ему священникъ. За нсколько минутъ передъ тмъ, онъ не задумываясь поджегъ галлерею и способенъ былъ совершить убійство, чтобы избавиться отъ ненавистнаго соперника, но теперь ноги и руки отказывались служить ему. Съ трудомъ дотащился онъ до своего дома и легъ около желзнаго сундука, который достался ему посл смерти отца. Но безпокойство подняло его съ утренней зарей. Слишкомъ много людей видли его въ галлере, онъ былъ главнымъ зачинщикомъ драки, на него падало подозрніе въ поджог, если онъ попадетъ въ руки правосудія, то ему не избгнуть вислицы. Онъ убдился, что священникъ правъ и что его единственное спасеніе въ бгств.
Былъ седьмой часъ утра, густой туманъ покрывалъ землю, когда Зденко ворвался въ домъ священника и, не обращая никакого вниманія на отчаянные крики Людмилы, пробжалъ въ спальню Гаслика, который, услыхавъ шумъ и не помня себя отъ испуга, сидлъ на постели съ вытаращенными глазами.
— Я ухожу, вы знаете причину, сказалъ Зденко хриплымъ голосомъ, наклоняясь къ уху священника.— Позаботьтесь о моемъ дом.
Зденко исчезъ посл этихъ словъ. Священникъ легъ опять въ постель и закрылъ голову одяломъ.
Слуги увряли, что они видли Зденко на погребеніи Мракотина, могила котораго была вырыта, по приказанію графа, около садовой стны, но съ тхъ поръ Зденко пропалъ безслдно. Вс были убждены, что онъ скрылся изъ боязни заслуженнаго наказанія. Наступившая вслдъ затмъ война поглотила вниманіе какъ высшихъ сословій, такъ и простаго народа. Никто не жаллъ объ исчезновеніи Зденко. ‘Если онъ умеръ,— говорили сосди,— туда ему и дорога!’ Однимъ негодяемъ стало меньше на бломъ свт’. Священникъ радовался отъ души, что отвязался отъ ‘этого адскаго отродъя’, какъ онъ называлъ Зденко, такъ какъ теперь ничто не нарушало его душевнаго спокойствія. Въ порыв благодарности онъ даже поставилъ дв толстыхъ свчи св. Непомуку, и всякій разъ, проходя мимо его статуи, бросалъ на нее умиленный взглядъ.
Между тмъ тотъ, чья смерть была такъ желательна для всхъ, спокойно проживалъ въ Вн. Сначала Зденко намревался идти въ Саксонію, но его удержала боязнь встрчи съ графскими рабочими, которые могли узнать его и убить за участіе въ драк во время праздника. Въ виду этого онъ ршилъ отправиться въ Моравію, такъ какъ слышалъ отъ Мракотина, что тамъ живетъ много братьевъ и сестеръ новаго Іерусалима, и надялся найти у нихъ убжище и покровительство. Онъ зналъ условные знаки, но которымъ приверженцы пророка узнавали другъ друга, и смло явился къ нимъ. Они ласково встртили его и помогли пробраться въ Вну, снабдивъ рекомендательнымъ письмомъ къ старому сторожу Урсулы, бывшему моравскому пастуху, который пользовался большимъ уваженіемъ въ общин. Старикъ былъ болнъ, когда Зденко пришелъ къ нему, Урсула ничего не имла противъ того чтобы онъ временно замнилъ больнаго. Зденко скоро заслужилъ милость гадальщицы своей аккуратностью и молчаливымъ характеромъ, его геркулесовская сила казалась ей надежной охраной отъ воровъ или какого нибудь случайнаго нападенія. Старикъ съ этихъ поръ долженъ былъ исполнять работы въ дом и въ саду, между тмъ какъ должность сторожа окончательно осталась за Зденко.
Онъ наслаждался сознаніемъ безопасности посл всхъ испытанныхъ имъ волненій. Съ одной стороны его охранялъ страхъ, который народъ чувствовалъ къ его госпож, съ другой — блюстители порядка, благодаря милости, которой пользовалась Урсула у господъ, смотрли сквозь пальцы на то, что длалось въ ея дом. Однако, несмотря на эту благодтельную перемну въ его жизни, Зденко оставался такимъ же мрачнымъ и необщительнымъ, какъ и прежде. Со старымъ моравскимъ пастухомъ бесдовалъ онъ о Мракотин и конц міра, когда церкви и замки будутъ уничтожены огнемъ, который сойдетъ съ неба, а бдняки займутъ мсто богатыхъ. Своеобразная дятельность Урсулы, ея странныя рчи, тайныя посщенія знати, видъ людей, которые осторожно прокрадывались мимо него, ихъ таинственный шепотъ,— все это наполняло душу Зденко радостнымъ трепетомъ. Теперь онъ могъ безнаказанно предаваться своей склонности къ праздной и созерцательной жизни. Даже привиднія, пугавшія его въ Таннбург, добродушне относились къ нему, нежели въ лсу и на кладбищ при ночномъ втр. Когда онъ поднималъ глаза отъ своего чулка (занятія, перенятаго имъ у стараго пастуха) и смотрлъ въ темный уголъ сней, то ему представлялся Рехбергеръ, танцующій съ его отцомъ подъ звуки какой-то необыкновенной музыки, или онъ видлъ блую фигуру Гедвиги подъ руку съ сдымъ Мракотиномъ.— Духи больше не сердятся на тебя,— говорилъ онъ самому себ.— Они такъ долго преслдовали тебя, что ршили, наконецъ, оставить тебя въ поко!
Благодаря этой пріятной увренности, у него бывали минуту, когда жизнь у старой Урсулы казалась ему предвкушеніемъ блаженства, ожидавшаго его въ новомъ Іерусалим, тмъ боле, что ничто не принуждало его къ работ и онъ богатлъ съ каждымъ днемъ вслдствіе щедрости постителей.
Но къ его несчастію, Гедвига вошла однажды въ домъ вмст съ Урсулой. Онъ спрятался въ самый темный уголъ, когда увидлъ ее, но съ этой минуты исчезло,обманчивое спокойствіе и прежняя страсть проснулась въ его сердц. Вмст съ тмъ мерещившіяся ему тни приняли опять угрожающій видъ, скалили зубы и указывали на него пальцами. Съ каждымъ днемъ росло въ немъ желаніе овладть Гедвигой и побуждало его къ самымъ безумнымъ ршеніямъ. Она не удостоила его ни однимъ взглядомъ, а онъ, съ своей стороны, не посмлъ заявить ей о своемъ присутствіи. Онъ съеживался какъ улитка въ раковин, когда слышалъ приближеніе ея легкихъ шаговъ, изъ боязни, что она упрекнетъ его въ убійств ея отца.
Сегодня въ дом Урсылы должно было произойти нчто необыкновенное.
Старуха позвала его къ себ и, называя по обыкновенію именемъ своего прежняго привратника, сказала:
— Будь на сторож, Михалъ! Сегодня твои глаза и уши должны слышать и видть все, что будетъ длаться вокругъ тебя. Сначала придетъ молодая двушка, а посл того двое или трое господъ. Когда они войдутъ на лстницу, ты запрешь двери и больше никого не впустишь сюда, кто бы ни стучался. Затмъ ты пойдешь черезъ садъ въ воротамъ и спроситъ кучера, который будетъ стоять тамъ, куда онъ нанятъ? Все это ты устроишь умно и осторожно…
— Что это значитъ? подумалъ съ безпокойствомъ Зденко.— Не хотятъ ли они увезти Гедвигу? Не занимается ли Урсула, помимо гаданія, сводничествомъ, и онъ долженъ помогать этому, между тмъ какъ ради Гедвиги онъ готовъ пожертвовать собственною жизнью!
Появленіе молодой двушки прервало его размышленія. Онъ хотлъ подойти къ ней и предупредить ее объ опасности, но не могъ сдвинуться съ мста.
Гедвига поднялась на лстницу, каждая минута казалась безконечною несчастному Зденко. Онъ вздыхалъ, охалъ, но ни на что не ршался, хотя ярость его все боле и боле увеличивалась.— Сотру съ лица земли все, что встанетъ между мной и Гедвигой! Если мн не суждено обладать ею, то не уступлю ее никому другому! бормоталъ онъ сквозь зубы.
Прошло около часа съ тхъ поръ, какъ Гедвига поднялась на лстницу къ старух.— Можетъ быть кавалеры вовсе не придутъ, подумалъ Зденко.
Въ эту минуту дверь отворилась настежъ и вошли двое господъ.
— Тутъ такъ темно, какъ будто входишь въ царство тней! воскликнулъ одинъ изъ нихъ съ громкимъ смхомъ.— Эй, Харонъ, гд ты? посвти намъ!
Зденко обомллъ отъ ужаса. При мерцающемъ свт ночника онъ узналъ въ одномъ изъ господъ графа Эрбаха. Онъ всего мене ожидалъ встртить его здсь.— Не пришелъ ли графъ, чтобы застать врасплохъ женщинъ и увести Гедвигу? Нужно предупредить ихъ!
Съ этой мыслью Зденко бросился на другой конецъ сней съ громкимъ крикомъ, который раздался по всему дому.
Графъ Эрбахъ остановился въ недоумніи.
— Пойдемте! торопилъ его Іосифъ.— Мы не должны удивляться, что бсноватый стережетъ входъ у колдуньи. Вотъ лстница, это вроятно путь къ Пнеіи.
Онъ бросилъ на полъ золотую монету и пошелъ впередъ, распахнувъ плащъ, чтобы взяться за шпагу въ случа надобности’ Эрбахъ слдовалъ за нимъ.
Когда они скрылись изъ виду, Зденко, стоя въ углу, прислушивался нкоторое время, но наверху все было тихо.— Неужели етаруха рада видть ихъ? спрашивалъ онъ себя съ удивленіемъ.— Но куда двалась Гедвига?
Тутъ онъ увидлъ золотой, лежавшій на полу. Жадность пересилила въ немъ вс другія соображенія. Онъ прокрался къ своему обычному мсту и, поднявъ монету, сталъ внимательно разглядывать ее.
Неожиданный шумъ въ дверяхъ отвлекъ его отъ этого пріятнаго занятія. Опять вошли двое мужчинъ и послышался стукъ подъхавшей кареты.
— Горе ему! Это вроятно т, которыхъ ждала Урсула, а онъ уже встртилъ двухъ другихъ. Теперь старуха прогонитъ его со стыдомъ за недогадливость и еще наколдуетъ ему всякихъ бдъ. Онъ долженъ будетъ опять блуждать по свту, не находя нигд покоя…
Едва усплъ онъ спрятать въ карманъ свой золотой, какъ одинъ изъ господъ подошелъ къ нему.
Это былъ графъ Прокопъ.
— Мимо тебя прошли двое господъ? спросилъ онъ шепотомъ.— Не отрекайся, мы видли ихъ на улиц. Ты знаешь ихъ!..
— Да, знаю, отвтилъ нершительно Зденко.— Одинъ изъ нихъ графъ Эрбахъ.
— Чортъ бы его побралъ! пробормоталъ Прокопъ.— А другой кто?
— Я вижу его въ первый разъ, возразилъ Зденко, дрожа всмъ тломъ. Онъ боялся попасть въ ловушку и въ то же время не ршался солгать, чтобы не навлечь на себя гнвъ господъ.
Графъ Турмъ подошелъ къ своему спутнику, стоявшему у стны, и сообщилъ ему свднія, собранныя у привратника.
— Я такъ и думалъ! воскликнулъ Арембергъ.— Онъ вроятно пришелъ сюда съ Рошфоромъ. Можетъ быть у нихъ здсь масонское сборище. Императрица не любитъ этихъ вещей. Уйдемъ скоре отсюда. Впрочемъ подожди немного. Я долженъ сказать нсколько словъ этому человку.
Въ голов Аремберга составился планъ.— Сама судьба сводитъ его съ графомъ Эрбахомъ! онъ не долженъ упустить такой удобный случай* для мести. Вроятно не трудно будетъ подкупить этого деревенскаго парня, чтобы онъ свелъ его за уголъ дома, откуда они могутъ вдвоемъ напасть на графа и убить его… или не дать ли ему кошелекъ съ деньгами и кинжалъ, чтобы онъ однимъ ударомъ избавилъ его отъ ненавистнаго человка?..
Увлеченный этой мыслью и не слушая Прокопа, убждавшаго его скоре отправиться домой, онъ подошелъ къ Зденко, который при этомъ робко попятился къ стн, изъ боязни новыхъ распросовъ.
— Да выслушай же меня! воскликнулъ нетерпливо Арембергъ.— Ты можешь заработать деньги. Чего ты таращишь на меня глаза?
Запальчивость молодаго господина и его иностранный выговоръ окончательно смутили Зденко, который погрузился въ упорное молчаніе, токъ что вс старанія Аремберга вызвать его на разговоръ оказались напрасными.
Графъ Турмъ выходилъ изъ себя отъ нетерпнія и въ третій разъ крикнулъ своему пріятелю: Ne perdez pas votre temps, laissez cette bte!
Въ эту минуту неожиданно отворилась дверь, выходившая на дворъ, и въ сняхъ появилась молодая двушка. Увидя господъ, она на минуту остановилась въ нершительности, но вслдъ затмъ бросилась бгомъ въ выходной двери.
Прокопъ загородилъ ей дорогу.
— Подымите головку, моя красавица. Чего вы боитесь? Дайте намъ взглянуть на себя.
— Ахъ, оставьте меня, графъ Турмъ, сказала она умоляющимъ голосомъ.— Я не хочу больше оставаться здсь!
— Ты врно убжала отъ своего господина! Я не считалъ его способнымъ гоняться за двушками. Дай мн тою руку. Я всегда готовъ защищать невинность.
Съ этими словами онъ взялъ руку Гедвиги и вывелъ ее изъ сней на улицу.
Зденко молча наблюдалъ за этой сценой, но когда Гедвига скрылась изъ его глазъ, онъ машинально схватилъ топоръ, лежавшій въ углу, и бросился за нею.
Прокопъ въ это время отворилъ дверцы кареты и почти насильи’ посадилъ въ нее молодую двушку, которая дрожала всмъ тломъ и казалась въ полусознательномъ состояніи.
— Прочь! крикнулъ Зденко, подступая къ Прокопу, который готовился ссть въ карету.
Этотъ невольно остановился, увидя надъ собой топоръ, и машинально захлопнулъ дверцы. Кучеръ погналъ лошадей.
— Что это значитъ? крикнулъ Прокопъ, приходя въ себя. Онъ хотлъ броситься на дерзкаго крестьянина и наказать за неумстное вмшательство. Но Зденко ускользнулъ отъ него и съ дикимъ воплемъ бжалъ за каретой, которая быстро спускалась съ холма, онъ зналъ, что на поворот дороги наброшены камни и лошади пойдутъ шагомъ, такъ что ему не трудно будетъ догнать ихъ.
Графъ Турмъ стоялъ въ нершимости передъ мрачнымъ домомъ гадальщицы, который казался ему какимъ-то зловщимъ.
— Что ты скажешь на это, братъ? Однако ловко провели они тебя! поддразнивалъ Арембергъ, который также вышелъ на улицу.— Надюсь, ты теперь убдился, что графъ Эрбахъ играетъ главную роль въ этой комедіи, а Рошфоръ не боле какъ подставное лицо. Пойдемъ наверхъ къ колдунь и потребуемъ отъ него удовлетворенія. У насъ съ нимъ давнишніе счеты…
Прокопъ неохотно послдовалъ за своимъ пріятелемъ. Онъ мысленно бранилъ себя за то, что выпустилъ изъ рукъ Гедвигу и попалъ въ такое глупое положеніе.
Комната, въ которой гадальщица принимала своихъ постителей, была обращена окнами въ садъ, такъ какъ ея ремесло требовало тайны и она должна была обезпечить себя отъ постороннихъ глазъ.
Сегодня она особенно старалась задержать Гедвигу подъ разными предлогами, и нсколько разъ вновь раскладывала карты, увряя ее, что он недостаточно ясно предсказываютъ будущее. Услыхавъ внизу крикъ Зденко, она посовтовала молодой двушк спрятаться въ сосднюю комнату, гд былъ ходъ на черную лстницу.— Если это незнакомые люди, то ты можешь сойти на дворъ и черезъ сни выбраться на улицу, добавила старуха, которая не потеряла присутствія духа. Ея комната была отдлена отъ лстницы небольшой прихожей, гд неотлучно находилась служанка — красивая, здоровая двушка съ смлымъ вызывающимъ взглядомъ, главная обязанность, которой состояла въ томъ, чтобы затруднять входъ въ святилище. Она обыкновенно задерживала постителей подъ разными предлогами, чтобы ея госпожа имла время приготовиться и скрыть то, чего не должны были видть простые смертные.
Но на этотъ разъ ей удалось занять разговоромъ одного Эрбаха, который, изъ боязни подвергнуть императора какой либо непріятности, сталъ подробно раскрашивать двушку — нтъ ли кого у гадальщицы и не могутъ ли явиться къ ней неожиданные постители?
Іосифъ не раздлялъ безпокойства своего спутника и со смхомъ замтилъ ему:
— У васъ, мой милый графъ, положительно вс задатки полицейскаго шпіона или ментора новйшаго Телемана. Вы такъ внимательно осматриваете эту прихожую, какъ будто надетесь сдлать необыкновенное открытіе.
Съ этими словами онъ поднялъ занавсъ и, отворивъ настежъ дверь, вошелъ къ гадальщиц.
— Добрый вечеръ, Пнеія! Ты вроятно не ожидала насъ, сказалъ онъ съ веселой улыбкой, но вслдъ затмъ нахмурилъ брови, такъ какъ увидлъ въ углу Гедвигу, которая не успла уйти въ другую комнату, и услыхавъ его голосъ, упала на колни. Хотя она низко наклонила голову, но ее выдали длинные блокурые волосы.
— Какъ ты очутилась здсь? воскликнулъ Іосифъ недовольнымъ голосомъ.— Не думала-ли ты встртить у этой колдуньи Фрица Бухгольца? Скромной двушк не слдовало бы являться въ подобныя мста.
Гедвига поспшно поднялась съ колнъ и исчезла за дверью.
— Все благополучно! сказалъ графъ Эрбахъ входя въ комнату.
— Жаль, что вы не пришли минутой раньше, возразилъ Іосифъ, указывая на старинные столовые часы, на которыхъ только что пробило половина девятаго.
— ‘Grata superveniet quae non sperabitur hora’, сказалъ онъ, подходя ближе и читая надпись на циферблат.— Я желалъ бы знать, Пнеія, въ какомъ магазин рдкостей купила ты эту драгоцнную вещь?
Урсула сидла неподвижно на своемъ кресл, обтянутомъ пестрой матеріей съ большими цвтами. Она не могла опомниться отъ удивленія при вид свободнаго обращенія двухъ господъ, которые чувствовали себя какъ дома въ ея святилищ.— Кто этотъ гордый человкъ? спрашивала она себя, напрасно стараясь разглядть лицо Іосифа, такъ какъ онъ намренно или случайно оставался въ тни.
— Что вамъ нужно, господа, отъ бдной старой женщины? сказала она, длая усиліе, чтобы казаться спокойной.— Вы, кажется, принимаете мой домъ за гостинницу!
Это была шестидесятилтняя старуха съ сдыми волосами и полнымъ скулистымъ лицомъ, на ней было срое платье, блый чепецъ съ красивыми складками и шелковый небольшой платокъ, приколотый къ груди. Какъ ея нарядъ, такъ и убранство комнаты, показывало довольство и нкоторый вкусъ. Все было опрятно и просто. На кругломъ стол, покрытомъ клеенчатой скатертью, стояла небольшая лампа съ зеленымъ абажуромъ. Около кресла, на которомъ она сидла, былъ поставленъ табуретъ.
— Ты ожидаешь гостей, Урсула, отвтилъ Іосифъ на ея вопросъ,— намъ нужно видть этихъ господъ. Ты можешь быть совершенно покойна, ничего особеннаго не случится. Они почему-то не являются, и чтобы не терять времени, ты предскажешь мн судьбу по картамъ или по рук.
Онъ снялъ перчатку и протянулъ ей правую руку. Гадальщица отодвинула лампу, но, взглянувъ на лицо Іосифа, отшатнулась отъ него въ испуг.
— Господи Іисусе Христе! воскликнула она — это…
Онъ положилъ руку на столъ.— Я желаю знать свою судьбу! сказалъ онъ повелительнымъ голосомъ.
Въ прихожей послышался шумъ. Вошли Прокопъ и Арембергъ.
— Тише, господа! здсь графъ Фалькенштейнъ! сказалъ Эрбахъ, отворяя дверь.
— Пустяки! возразилъ Прокопъ и вошелъ комнату съ Арембергомъ.
Увидя императора, они почтительно поклонились.
Наступило гробовое молчаніе.
— Чего ты ждешь, Урсула? сказалъ Іосифъ.— Предскажи мн будущее.
У старухи выступили крупныя капли пота на лбу.
— Нтъ, не могу! сказала она дрожащимъ голосомъ.— Будущее мн неизвстно… возмите вашу руку… сжальтесь надо мной!
— Попробуй! Я приказываю теб! сказалъ Іосифъ.— Если ты не можешь ничего прочитать на моей рук, то можешь погадать мн на картахъ.— Онъ взялъ колоду, лежащую на стол, и добавилъ:— Научи меня, какъ раскладывать карты.
Старуха сдлала надъ собой усиліе, чтобы собраться съ духомъ, и отвтила:— Разложите карты въ вид креста, одну сюда наверхъ, затмъ по три въ два ряда, теперь семь въ рядъ, а остальныя восемнадцать въ шесть рядовъ…
Іосифъ медленно разложилъ карты, какъ ему подсказывала старуха.
Любопытство заставило присутствующихъ забыть уваженіе къ императору и свои личныя дла. Графъ Эрбахъ и его враги одновременно подошли къ столу, ожидая съ нетерпніемъ, что скажетъ старуха.
Урсула низко наклонилась къ картамъ. Лицо ея все боле и боле принимало испуганное выраженіе, придавшее ея наружности сходство съ тми отвратительными колдуньями, которыя рисуетъ народная фантазія.
— Нтъ, избавьте меня!… проговорила она со стономъ, закрывъ лицо рукой.— Сжальтесь!..
— Что за фиглярство! сказалъ съ досадой Іосифъ.
Въ передней послышались шаги, и вслдъ затмъ вошелъ Рошфоръ, напвая своимъ хриплымъ голосомъ какую-то арію.
— Добрый вечеръ, господа! сказалъ онъ снимая шляпу.— Вы видите, графъ Прокопъ, я не забылъ нашего rendez-vous!
— Значитъ, карты останутся неразгаданными! сказалъ Іосифъ.— Вроятно никто изъ васъ, господа, не возметъ на себя роль Пиіи.
— Почему же нтъ?.. Если графу Фалькенштейну угодно, то я къ его услугамъ. Позвольте взглянуть! сказалъ Рошфоръ.
Онъ подошелъ къ столу и наклонился надъ картами.
— Вы беретесь предсказать мою судьбу, милостивый государь? спросилъ съ удивленіемъ Іосифъ.— Карты разложены мною.
— Да, это настоящая королевская игра, сказалъ виконтъ посл нкотораго молчанія.— Король червей въ головахъ, тузъ пикъ средняя карта послдняго ряда, направо червонная дама, на лво трефовая… Старуха не могла разобрать эти іероглифы! Это вполн естественно… Аполлонъ, богъ солнца, подгоняетъ своего быстроногаго коня къ скорйшему бгу. Онъ совершаетъ блестящій, но кратковременный путь… Весь родъ человческій проливаетъ слезы у его могилы, а богиня славы украшаетъ ее внцомъ безсмертія… Онъ разсялъ мракъ своимъ золотымъ мечемъ. Но опять сгущаются тучи на запад и тянутся по горизонту на востокъ. Слышны звуки барабановъ и трубъ… это венгерцы! Все замолкло. Медленне движется колесница Аполлона, она исчезаетъ изъ глазъ… Но въ утшеніе народамъ онъ оставилъ на неб неизгладимый слдъ, далеко разлетлись огненныя искры. Non omnis morior — было его прощальнымъ словомъ…
Рошфоръ опустилъ голову въ глубокой задумчивости.
Вс молчали, ожидая, что скажетъ императоръ.
На лиц Іосифа не видно было ни малйшаго волненія, но онъ внимательно слдилъ за каждымъ словомъ и движеніемъ Рошфора.
— Все это пустословіе, но ему удалось ловко выпутаться изъ своего затруднительнаго положенія, сказалъ онъ на ухо графу Эрбаху, затмъ, обращался къ виконту, добавилъ вслухъ, съ легкимъ оттнкомъ ироніи:— Благодарю васъ, милостивый государь, за ваши предсказанія, но я не подозрвалъ, что карты говорятъ такимъ цвтистымъ языкомъ.
— Я внимательно слушалъ странную рчь этого господина, сказалъ Арембергъ высокомрнымъ тономъ,— и нахожу неслыханною дерзостью съ его стороны, что онъ позволилъ себ какія-то намеки на венгерское дворянство.
— Почему вы думаете, что вопросъ заключается только въ одномъ дворянств? сухо замтилъ Іосифъ.— Вы забываете, что на свт существуютъ еще бюргеры и крестьяне. Въ словахъ виконта не было ничего оскорбительнаго для кого либо изъ присутствующихъ. Вашъ гнвъ, графъ, былъ бы вполн понятенъ, если бы онъ вздумалъ предостеречь меня противъ Львовскаго университета или бельгійской знати.
Арембергъ замолчалъ. Выговоръ императора за его неумстное замчаніе былъ вдвойн непріятенъ ему въ присутствіи Эрбаха. Неужели часъ мести никогда не наступитъ для него!..
— Меня удивляетъ обидчивость ‘этого господина’, сказалъ Рошфоръ, поднимаясь съ мста и бросивъ на Аремберга взглядъ, исполненный ненависти.— Я могъ бы напомнить ему одинъ эпизодъ изъ его прошлаго… Вотъ идетъ несчастная двушка съ распущенными волосами и мертвенно-блднымъ лицомъ… Платье ея въ лохмотьяхъ, босыя ноги изрзаны каменьями… Разскажи свое горе, блдная тнь! ты скрыла его отъ насъ въ тихихъ водахъ пруда… О Боже!..
Рошфору сдлалось дурно. Урсула поспшила ему на помощь и стала растирать ему виски какой-то эссенціей. Онъ скоро опомнился, графъ Эрбахъ усадилъ его въ кресло старухи.
— Однако, мн пора идти, замтилъ Іосифъ, бросивъ презрительный взглядъ на Аремберга. Затмъ, обращаясь къ гадальщиц, которая стояла передъ нимъ съ опущенной головой, онъ сказалъ внушительнымъ тономъ:
— Ты должна молчать о томъ, что ты видла и слышала сегодня. Совтую теб бросить твое ремесло, оно доводитъ людей до безумія или преступленія. Я не желаю твоего знакомства съ той двушкой, которую я встртилъ здсь. Иначе теб придется плохо! Помни мои слова!..
Графъ Эрбахъ и Прокопъ вызвались проводить императора, но онъ отказался, говоря, что на улиц его ждетъ слуга и что онъ чувствуетъ себя въ полной безопасности въ своемъ государств.
— До свиданія, господа! сказалъ онъ выходя изъ комнаты.
Наступила минута томительнаго молчанія. Вс стояли у стола,
на которомъ лежали разложенныя карты. Рошфоръ также поднялся на ноги, опираясь на спинку кресла. Урсула сла у печки и бормотала молитву. Было ли это раскаяніе, или чувство благодарности Богу за свое чудесное спасеніе?
Арембергъ медленно подошелъ къ графу Эрбаху.
— Вы, вроятно, догадываетесь, какова должна быть развязка этой исторіи? спросилъ онъ.
— Вы хотите вызвать меня на дуэль?
— По моему глубокому убжденію, вы устроили эту глупую комедію, которой мы вс были свидтелями сегодня, кром того, я обязанъ вамъ тмъ, что одинъ портретъ былъ переданъ извстной особ. Надюсь, вы не захотите сложить всю отвтственность на этого дурака? добавилъ Арембергъ, указывая на Рошфора.
— Разумется, нтъ!
— Значитъ, вы принимаете мой вызовъ?
— Я къ вашимъ услугамъ.
— Мы будемъ драться на шпагахъ. Будьте завтра въ восемь часовъ утра въ зоологическомъ саду у семи дубовъ, недалеко отъ фонтановъ…
— Я знаю это мсто. Эти господа, вроятно, не откажутся быть свидтелями.
— Вы можете разсчитывать на насъ, отвтили Прокопъ и Рошфоръ.
Затмъ об стороны молча поклонились другъ другу.
Арембергъ взялъ Прокопа подъ руку и направился къ двери, но, входя въ прихожую, запутался въ портьер и едва не упалъ.
— Дурной знакъ! сказалъ виконтъ, обращаясь къ графу.— Онъ долженъ умереть!
— Только бы не отъ моей шпаги! Избави меня Богъ отъ этого, сказалъ графъ Эрбахъ, взглянувъ на блдное лицо Рошфора, искаженное ненавистью. Мысль объ убійств опять мелькнула въ его голов.— Арембергъ достаточно наказанъ, замтилъ графъ.— Если онъ впослдствіи будетъ счастливйшимъ изъ смертныхъ, то все-таки не забудетъ тхъ тяжелыхъ минутъ, которыя онъ долженъ былъ пережить въ послднее время, особенно сегодня.
— Достаточно наказанъ! повторилъ Рошфоръ.— Не тмъ ли, что потерялъ богатую невсту и на минуту навлекъ на себя немилость императора? Замчательно, какъ вы, знатные люди, легко относитесь къ нравственности, если подобная кара кажется вамъ достаточной.
Слова виконта еще боле усилили подозрнія Эрбаха. Онъ ршилъ не упускать изъ виду Рошфора, по крайней мр, на эту ночь.
— У меня къ вамъ просьба, виконтъ, сказалъ онъ.— Завтра вы будете сопровождать меня на прогулку къ семи дубамъ, поэтому я желалъ бы, чтобы вы ночевали въ моемъ дом. Тогда мы первые явимся на rendez-vous.
Рошфоръ безпрекословно согласился.
Они молча вышли изъ комнаты гадальщицы. Каждый изъ нихъ былъ занятъ своими мыслями. Несмотря на предстоящій поединокъ, у графа Эрбаха было легко на сердц посл всхъ волненій, испытанныхъ имъ въ этотъ вечеръ. Ненависть между имъ и Арембергомъ возникла съ первой встрчи, но онъ не чувствовалъ себя виноватымъ передъ нимъ и только по невол взялъ на себя роль мстителя, которая была случайно навязана ему судьбой.
На двор лилъ дождь и свирпствовала буря. Рошфоръ, выйдя изъ душной комнаты, скоро опомнился и разсказалъ графу, какимъ образомъ посл долгихъ поисковъ ему удалось открыть виновника смерти несчастной Софи.
Два года тому назадъ онъ былъ случайнымъ свидтелемъ столкновенія Эрбаха съ его непримиримымъ врагомъ и видлъ испугъ Аремберга, когда онъ узналъ домъ Бланшаровъ. У Рошфора явилось тогда первое подозрніе, которое скоро подтвердилось другими фактами. Арембергъ жилъ нкоторое время въ Версал, въ 1774 году, хотя рдко посщалъ маркиза Піерфона, такъ что это еще не давало повода выводить какія либо заключенія. Но къ счастію, у него почему-то явилась боязнь, что узнаютъ о его поступк и онъ нсколько разъ бывалъ въ Пасси у той женщины, гд жила Софи, чтобы заручиться ея молчаніемъ. Она была повренной обоихъ любовниковъ. Рошфоръ вынудилъ у ней признаніе съ помощью угрозъ и получилъ вмст съ тмъ письма, которыя Софи писала ей изъ уединеннаго замка Аремберга.
Изъ этихъ писемъ можно было видть, что удовлетвореніе страсти скоро охладило любовниковъ и заставило ихъ ощутить всю разницу ихъ характеровъ и взглядовъ. Когда Софи сдлалась матерью и потребовала, чтобы Арембергъ обвнчался съ нею, или открыто призналъ ихъ связь, то онъ пришелъ въ ярость и вмсто прежней привязанности почувствовалъ къ ней ненависть и отвращеніе. Въ одну ночь онъ исчезъ изъ замка и предоставилъ ее власти своего управляющаго, который началъ всячески притснять ее. Оскорбленная грубымъ обращеніемъ этого человка, не помня себя отъ горя, она убжала изъ замка съ своимъ ребенкомъ и, собирая милостыню, добралась до Версаля, чтобы еще разъ увидть мать и умереть на родин…
Рошфоръ, окончивъ свой разсказъ, глубоко вздохнулъ и погрузился въ свои размышленія. Они молча продолжали свой путь, но подходя къ дому, увидли издали толпу народа и нсколько городскихъ сторожей, что служило доказательствомъ какого нибудь несчастія. Графъ Эрбахъ ускорилъ шагъ и встртилъ у воротъ своего дворецкаго, который бросился къ нему со словами:
— Слава Богу, что вы пришли, ваше сіятельство! Графиня очень безпокоится, у насъ въ дом умирающій…
— Это какой-то чешскій крестьянинъ, сказалъ начальникъ городской стражи, прерывая дворецкаго.— Съ нимъ случилось несчастіе на улиц, когда его подняли, онъ объявилъ, что онъ вашъ крпостной, и потребовалъ, чтобы его снесли въ домъ вашего сіятельства, такъ какъ ему необходимо видть васъ.
— Хорошо, я сейчасъ приду.
Послышался звонъ колокольчика, возвщавшій приближеніе священника со св. дарами. Слуга съ факеломъ въ рук освщалъ ему путь. Толпа преклонила колна, графъ Эрбахъ снялъ шляпу и проводилъ священника въ свой домъ.
Зденко лежалъ въ одной изъ комнатъ нижняго этажа съ пробитымъ черепомъ и поврежденной грудью. Докторъ объявилъ, что можно съ минуты на минуту ожидать его смерти. Рената заботливо ухаживала за умирающимъ.
Когда вошелъ священникъ, голову Зденки подняли на подушкахъ, чтобы онъ могъ видть св. дары. Вс вышли въ сосднюю комнату, гд начальникъ стражи подробно разсказалъ графу Эрбаху о несчастномъ происшествіи.
Въ девятомъ часу вечера, стража замтила карету, которая неслась къ воротамъ Krnthner’а съ такой быстротой, что обращала на себя вниманіе прохожихъ. На запяткахъ вмсто лакея стоялъ человкъ безъ шляпы въ бломъ кафтан, который разввался по втру, одной рукой онъ держался за ремень, а другой размахивалъ топоромъ. Мало-по-малу собралась большая толпа, одни бжали за экипажемъ, другіе кричали кучеру, чтобы онъ остановился. Но все было напрасно. Кучеръ гналъ лошадей и, вроятно, карета скоро бы исчезла изъ глазъ толпы, если бы не попался на встрчу почтовый дилижансъ. Колеса сцпились и оба экипажа остановились одновременно. Раздались криви испуга, изъ окна кареты выглянула молодая двушка, сидящіе въ дилижанс тотчасъ же вышли изъ него. Между ними былъ молодой господинъ, который подошелъ къ карет и заговорилъ съ двушкой. При этомъ человкъ, стоящій на запяткахъ, вроятно, напуганный криками и говоромъ толпы, ругательствами кучеровъ, которые силились разцпить колеса,— пришелъ въ совершенное неистовство и, размахивая топоромъ, вздумалъ соскочить съ своего мста. Въ эту минуту лошади подхватили, онъ потерялъ равновсіе и упалъ на мостовую, на несчастіе, при разъзд экипажей онъ вдобавокъ попалъ подъ колеса. Сначала его стащили въ ближайшую цирюльню и перевязали ему голову, но онъ настойчиво требовалъ, чтобы его перенесли въ домъ его господина…
Едва начальникъ стражи усплъ кончить свой разсказъ, какъ вошелъ священникъ и, обращаясь къ графу Эрбаху, сказалъ взволнованнымъ голосомъ:
— Умирающій желаетъ видть васъ. Я слышалъ, графъ, что вы гуманный и великодушный человкъ. Не осудите бдняка и простите его, какъ бы ни была велика его вина.
Графъ молча послдовалъ за священникомъ.
Зденко лежалъ съ открытыми глазами, наступающая смерть придала имъ ровный отблескъ стекла.
— Я здсь, Зденко! сказалъ графъ, положивъ руку на его лобъ.
— Господь да благословитъ вашу милость… Я буду горть въ аду… простите… О, Боже!.. Гедвига!
— Я не сержусь на тебя, Гедвига также проститъ тебя.
— Лсъ… Солдаты ведутъ стараго Рехбергера… Но Гедвиги нтъ съ ними…старикъ насмхается надо мной… Я нажимаю курокъ… онъ падаетъ мертвый, льется кровь…
— Бдный мой Рехбергеръ, пробормоталъ графъ съ слезами на глазахъ. Рука его дрогнула на лбу Зденко.
Священникъ стоялъ на колняхъ и громко читалъ молитву.
— Богъ милостивъ, Зденко! Онъ проститъ теб зло, которое ты сдлалъ людямъ.
Понялъ ли его умирающій? Лицо его передернула судорога, онъ глухо захраплъ, еще минута и тло его вытянулось и сдлалось неподвижнымъ. Смерть дала ему спокойствіе, которое ему не суждено было испытать при жизни.
Вошелъ Рошфоръ и съ глубокимъ участіемъ взглянулъ на покойника.— И теб любовь не дала ничего, кром горя и страданій! сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ.— Счастливъ тотъ, кто можетъ безмятежно наслаждаться ею и кого она не довела до безумія и преступленія, какъ этого бдняка!..
Эрбахъ молча выслушалъ Рошфора. Слова его живо воскресили въ немъ воспоминаніе о прошломъ.— Разв та же страсть не отуманила временно и мой бдный умъ? спрашивалъ онъ себя.— Кто знаетъ, къ чему привела бы она меня, если бы обстоятельства сложились иначе? Разв я не разрушилъ счастье Бороны и не былъ причиной ея первыхъ горькихъ слезъ разочарованія?..

ГЛАВА VII.

Солнце взошло надъ Пратеромъ, подернутое легкими облаками. Воздухъ былъ свжій посл дождя, который шелъ всю ночь, съ земли поднимались влажныя испаренія. Деревья и луга замтно позеленли со вчерашняго дня. Былъ ранній часъ утра, одни зври прогуливались въ парк, птицы перелетали съ втки на втку, лани боязливо выглядывали изъ-за изгородей и опять уходили въ чащу.
Въ обширномъ зоологическомъ саду не было другихъ гуляющихъ кром Рошфора. Онъ медленно ходилъ взадъ и впередъ подъ семью дубами, которые живописно раскинули свои узловатыя втви передъ входомъ въ отдленіе фазановъ и, образуя полукругъ, походили издали на массивныя колонны древняго храма. Мсто это по своему уединенію представляло полную безопасность для тхъ, которые хотли встртиться здсь съ оружіемъ въ рукахъ, и если бы даже кто либо изъ сторожей зашелъ сюда, то господа могли всегда заставить его молчать.
Къ тому же всякій, кто встртилъ бы Рошфора въ это утро, не заподозрилъ бы его ни въ какихъ дурныхъ намреніяхъ и принялъ бы за любителя природы, который пришелъ въ садъ, чтобы насладиться весеннимъ утромъ. Онъ былъ одтъ въ черное съ головы до ногъ, платье его противъ обыкновенія было тщательно вычищено, даже лицо имло какое-то праздничное и веселое выраженіе.
Рошфоръ посмотрлъ на часы.— Только половина восьмаго! подумалъ онъ.— Бдное сердце, ты ждало цлые годы, зачмъ ты такъ нетерпливо сегодня, когда, быть можетъ, осталось всего нсколько минутъ. Какъ удивится графъ, когда узнаетъ, что я вышелъ изъ дому въ пять часовъ. Впрочемъ, нужно ему отдать справедливость — онъ спитъ какъ праведникъ. Глядя на него, никто бы не подумалъ, что ему предстоитъ поединокъ. Неужели Арембергъ предполагаетъ, что я допущу его до поединка съ графомъ Эрбахомъ, который по своей безконечной доброт способенъ считать достаточнымъ, если этотъ негодяй получитъ шрамъ или царапину на лиц! Нтъ, этому не бывать! Я поклялся отомстить злодю, и только смерть его можетъ удовлетворить меня… Чего они медлятъ… Приведутъ ли они доктора?.. Но разв докторъ можетъ спасти отъ смерти?.. Наконецъ-то!..
Послышался стукъ колесъ.— Они пріхали въ экипаж, подумалъ виконтъ, они, вроятно, ожидаютъ, что имъ придется увезти отсюда умирающаго или раненаго…
Вскор явился Арембергъ съ своими секундантами, одинъ изъ нихъ былъ Прокопъ Турмъ.
— Графъ Эрбахъ, вроятно, заставитъ себя ждать, сказалъ онъ съ насмшливой улыбкой, обращаясь къ своимъ спутникамъ.
— Графъ Эрбахъ долженъ быть здсь въ восемь часовъ, а теперь всего половина восьмаго, возразилъ Рошфоръ.— Впрочемъ, если вамъ угодно сократить время, то я предлагаю вашему сіятельству покончить со мной старые счеты.
— Съ вами? воскликнулъ Арембергъ презрительнымъ тономъ.— Разв вы заплатили вчера за меня старой колдунь?
— Вы можете оставить ваши остроты, графъ Арембергъ! Вамъ хорошо извстны причины нашей давнишней вражды. Не будемъ терять времени, если вы не хотите, чтобы я счелъ васъ за труса.
— Если это вызовъ, то я могу принять его только въ томъ случа, когда шпага графа Эрбаха пощадитъ меня.
— Это не боле какъ предлогъ! Выходите! сказалъ виконтъ повелительнымъ тономъ.
— Я не буду драться съ вами, отвтилъ Арембергъ блдня.
— Меня удивляетъ ваше поведеніе, виконтъ! вмшался Прокопъ.— Кто даетъ вамъ право…
— Оставьте насъ! воскликнулъ Рошфоръ и съ этими словами бросилъ перчатку въ лицо бельгійцу.— Теперь честь заставитъ васъ драться со мною, графъ.
Перчатка коснулась щеки Аремберга и упала у его ногъ. Начался поединокъ противъ всхъ принятыхъ правилъ. Напрасно секунданты старались разнять разсвирпвшихъ противниковъ. Арембергъ, сражаясь съ мужествомъ отчаянія, пустилъ въ ходъ всю свою силу я ловкость и нанесъ Рошфору незначительную рану.— Довольно! Довольно! кричалъ Прокопъ, но въ отвтъ на его крикъ слдовали новые и боле ожесточенные удары. Еще минута — и шпага выпала изъ рукъ Аремберга, онъ склонился на руки Прокопа, смертельно раненый.
Въ разорванномъ плать, съ неподвижными глазами, стоялъ Рошфоръ передъ умирающимъ врагомъ и полусознательно смотрлъ на него.
Арембергъ прислонился къ дереву, изъ глубокой раны около сердца струилась кровь, одинъ изъ секундантовъ побжалъ за докторомъ, который оставался въ карет.
Послышались торопливые шаги, вслдъ затмъ къ групп, стоявшей подъ деревомъ, подошелъ Эрбахъ съ графомъ Гаррахомъ, котораго онъ пригласилъ вторымъ секундантомъ.
— Это что значитъ?!.. воскликнулъ Эрбахъ, всплеснувъ руками при вид зрлища, которое представилось его глазамъ.— Какъ могли вы позволить себ это? добавилъ онъ, бросивъ строгій взглядъ на Рошфора.— Какой демонъ натолкнулъ васъ на подобное злодяніе?
— Не демонъ, а Немезида! возразилъ виконтъ, приходя въ себя.— Но горе несчастному, котораго она избрала орудіемъ своего правосудія!..
Съ этими словами онъ медленно отошелъ отъ нихъ и исчезъ за деревьями парка. Никто не удерживалъ его, такъ какъ вниманіе всхъ было сосредоточено на умирающемъ.
Нсколько сторожей, привлеченные шумомъ, явились съ предложеніемъ своихъ услугъ, принесли воды и одяла. На влажную траву льются капли крови, проходятъ послднія секунды жизни Аремберга.
Онъ сохранилъ все присутствіе духа, но взглядъ его отуманенъ. Сдлавъ послднее усиліе, онъ выпилъ нсколько глотковъ изъ деревяннаго ковша, который подалъ ему Прокопъ. Губы его шевелились, но не могли произнести ни одного слова, голова опустилась на грудь.
Кончилась комедія жизни свтскаго человка, онъ умеръ спокойно, не измнивъ чувству собственнаго достоинства.
Вс сняли шляпы. Утреннее солнце разогнало тучи и ярко сіяло на безоблачномъ неб.
Вмст съ докторомъ, помощь котораго оказалась лишнею, явился, запыхавшись отъ быстрой ходьбы, капитанъ дворцовой стражи.
— Именемъ ея величества! сказалъ онъ прерывающимся голосомъ.— Я получилъ приказъ отъ императрицы остановить дуэль… Но, к’ несчастію, я, кажется, пришелъ слишкомъ поздно…
— Нтъ, г. капитанъ, вы не виноваты въ этомъ, сказалъ Эрбахъ.— Вы успли бы прервать поединокъ, въ которомъ я долженъ былъ принять участіе. Но меня предупредили. Другой человкъ занялъ моо мсто…
— Господа, прошу васъ слдовать за мною по приказу ея величества. Солдаты мои стоятъ у дороги. Но если вы дадите мн честное слово, что немедленно явитесь во дворецъ, то я избавлю васъ отъ проводовъ.
— Вы можете положиться на насъ…
— Кто изъ васъ совершилъ это убійство? спросилъ капитанъ.
— Его нтъ здсь. Графъ Арембергъ палъ на дуэли отъ шпаги виконта Рошфора.
Сторожа понесли тло въ карету. Остальные слдовали за ними съ непокрытыми головами. Прокопъ отдалъ приказаніе кучеру. Карета ухала.
Вс пошли молча во дворецъ.
Императрица Марія Терезія занимала второй этажъ такъ называемаго Leopoldinischen Tract der Burg — длиннаго сраго зданія, отличавшагося своей простотой отъ противоположнаго имперскаго дворца. Въ первомъ этаж жилъ Іосифъ, внизу, на одномъ уровн съ землей, были устроены комнаты для дворцовой стражи, окна которыхъ были обращены на большой четырехугольный дворъ.
Не было еще восьми часовъ утра, когда молодаго императора потребовали въ комнаты ея величества. Марія Терезія всегда вставала рано и любила заниматься по утрамъ, тмъ не мене, Іосифъ былъ сильно встревоженъ.
— Не прерваны ли снова мирные переговоры въ Течен? думалъ онъ съ безпокойствомъ, поднимаясь на лстницу.— Во всякомъ случа произошло, вроятно, что нибудь важное.
Онъ нашелъ императрицу въ сильномъ волненіи, она ходила взадъ и впередъ по комнатамъ, двери .которыхъ были открыты настежъ, и безпрестанно посматривала на часы. Іосифъ почтительно поцловалъ ея руку и спросилъ съ нжною заботливостью:
— Какъ здоровье вашего величества? Надюсь, что съ вами не случилось ничего непріятнаго?
— Можетъ быть, теперь все кончено! У насъ происходятъ самыя невроятныя вещи и, что еще хуже, все это длается на вашихъ глазахъ!
— На моихъ глазахъ? спросилъ съ удивленіемъ Іосифъ.
— Два часа тому назадъ, я узнала объ этой возмутительной исторіи. Право, можно подумать, что мы живемъ въ языческія времена. Вотъ уже восемь часовъ. Надюсь, что Арко исполнитъ мое приказаніе и притащитъ ихъ сюда, хотя бы ему пришлось употребить силу.
— Арко? капитанъ дворцовой стражи? Сдлайте одолженіе, объясните же мн, наконецъ, въ чемъ дло!
Марія Терезія подошла къ открытому окну, выходившему на дворцовую площадь. Съ высоты открывался прекрасный видъ на Bastei и южныя предмстья города. Вдали обрисовывались башни Шнбрунна, лсистые холмы, подымающіеся за Гитцингомъ, и линія горъ, подернутыхъ утреннимъ туманомъ.
— Имъ нтъ дла до меня! продолжала съ гнвомъ Марія Терезія, длая видъ, что не слышитъ вопроса, который сдлалъ Іосифъ.— Я старая женщина — не стоитъ обращать вниманія на мои предразсудки! Новые люди управляютъ государствомъ. Но какъ? это еще вопросъ..Я была въ постели, когда моя каммерфрау разсказала мн эту глупую исторію. Я приняла мры, но еще неизвстно, что выйдетъ изъ. этого!..
— Если вашему величеству не угодно будетъ удостоить меня объясненіемъ, то я долженъ буду обратиться къ всевдущей каммерфрау, можетъ быть я узнаю отъ нея, въ чемъ дло.
— Вы должны быть благодарны этой женщин! если бы не она, то вашъ любимецъ, графъ Эрбахъ, былъ бы на томъ свт, или совершилъ убійство.
Іосифъ вздрогнулъ.
— Графъ Эрбахъ! воскликнулъ онъ взволнованнымъ голосомъ.
— Да, онъ! Ему пришла фантазія драться сегодня на дуэли съ графомъ Арембергомъ въ восемь часовъ утра, въ пратер. Я приказала Арко привести все общество на дворцовую гауптвахту. Надюсь, что мой сынъ поможетъ мн образумить этихъ господъ. Если путешествія въ Парижъ приводятъ къ такимъ результатамъ, то ихъ нужно запретить для общаго блага! Если такъ будетъ продолжаться, то моя благочестивая Вна скоро превратится въ Содомъ и Гоморру.
— Я не могу придти въ себя отъ удивленія! Я оставилъ вчера этихъ господъ въ самомъ миролюбивомъ настроеніи…
— въ дом колдуньи! возразила императрица, закрывая съ шумомъ окно.— Новые люди называютъ себя философами и насмхаются надъ служителями церкви. Они не врятъ въ Бога и Святую Богородицу и ищутъ правды у нечистой силы. По ихъ словамъ, разумъ долженъ управлять міромъ. Не находите ли вы разумнымъ гаданіе на картахъ, или на кофейной гущ? Вы надетесь этимъ способомъ узнать будущее?
Іосифъ молчалъ, сознавая, что самъ подалъ поводъ къ проповди, которую ему приходилось теперь выслушивать.
— Я не придавала бы этому никакого значенія, если бы дло шло только объ еретик Эрбах, или плутоватомъ питомц львовскаго университета, Аремберг, продолжала императрица, останавливаясь передъ сыномъ и пристально взглянувъ на него своими большими глазами, въ которыхъ вмст съ гнвомъ проглядывала нжная заботливость.— Но меня огорчаетъ, что мой старшій сынъ привязанъ къ этимъ людямъ и раздляетъ ихъ невріе. Чмъ все это кончится? Не хотите ли вы уничтожить святую церковь и замнить ее колдовствомъ?
— Напрасно ваше величество придаетъ этому такое важное значеніе, сказалъ Іосифъ.— Вы знаете, я любитель всякихъ приключеній, и только съ этой цлью отправился къ колдунь. Вы можете бранить меня за необдуманный поступокъ, но онъ не иметъ никакого отношенія къ моему образу мыслей.
— Вы не видите въ этомъ ничего дурнаго, какъ будто Господь не воспретилъ намъ изслдовать тайны его творенія и не поставилъ непреодолимыя преграды дерзкому любопытству и современной страсти прикасаться до всего нечестивыми руками! Эти господа вошли въ домъ колдуньи глупцами, а вышли преступниками!
— Врядъ ли карты старухи повліяли на этихъ господъ. Вроятно, у нихъ былъ боле серьезный поводъ для раздора.
— Графы поссорились тотчасъ посл вашего ухода. Къ счастію, старая Урсула оказалась умне господъ философовъ и, узнавъ въ чемъ дло, поспшила во дворецъ и разсказала все моей каммерфрау. Добрая женщина не захотла нарушить мой покой и дождалась утра. Разумется, для васъ это печальная случайность или роковая судьба, но мы во всемъ видимъ перстъ Божій и преклоняемся передъ нимъ.
— Я признаю совершенно естественнымъ неудовольствіе вашего величества противъ этихъ господъ, возразилъ Іосифъ.— У меня такое же отвращеніе, какъ и у васъ ко всякаго рода дуэлямъ. Благодарю васъ за сдланныя вами распоряженія, и врьте, что я не имю никакого желанія избавлять ихъ отъ наказанія, которому вамъ угодно будетъ подвергнуть ихъ.
— Но этого мало, Іосифъ! Пойми, что всякое дло начинается съ мелочей и не сразу принимаетъ грандіозные размры. Неужели ты не хочешь видть, что благочестіе и религія — главныя основы государства? Алтари и троны взаимно поддерживаютъ другъ друга. Если духовенство сойдетъ со сцены, то оно увлечетъ за собою и монархическую власть. Не считай меня слпой: я вижу, что многое могло бы быть иначе и требуетъ улучшеній. Теб открывается широкое поле для нововведеній. Постарайся добиться льготъ для крестьянъ и благосостоянія для гражданъ, но не касайся фундамента, на которомъ твои предки воздвигли государство. Пусть церковь и ея служители будутъ неприкосновенны для тебя…
— Но только до извстной степени. Если бы только одно духовенство поддерживало государство, то Пруссія и Англія не могли бы достигнуть своего теперешняго значенія. Времена перемнились, старое государство имло свои основы — новое должно быть построено на иныхъ началахъ. Я не знаю, на чемъ остановится броженіе умовъ, но увренъ въ одномъ, что католическое духовенство не можетъ возвратить человчество къ средневковому варварству и обскурантизму. Каждый обязанъ повиноваться власти, но каждому должна быть предоставлена свобода вры и мысли. Служители церкви должны подчиняться законамъ страны, въ которой они живутъ, а не приказаніямъ, получаемымъ изъ Рима.
— Все это одн фантазіи! Но какими средствами думаешь ты подчинить своей власти католическую церковь? Разв ты сомнваешься въ ея могуществ?
— Вы спрашиваете, какими средствами? Стоитъ только усилить права государства, которыя могли бы ограждать его отъ высокомрія и притязаній духовенства. Говорятъ, во Франціи серьезно поднятъ вопросъ о конфискаціи церковныхъ имуществъ и уничтоженіи монастырей.
— Неужели они ршатся на такое святотатство! воскликнула Марія Терезія, хватаясь за голову обими руками.— Примръ этого безбожника Фридриха сводитъ всхъ съ ума! Неужели мн придется дожить до такихъ ужасовъ!..
— Простите меня, ваше величество! сказалъ Іосифъ, видя какъ была озадачена старая императрица и раскаиваясь въ своей поспшности.— Несмотря на различіе нашихъ взглядовъ, я всегда останусь вашимъ врнымъ сыномъ и подданнымъ. Сколько разъ я просилъ ваше величество избавить меня отъ соправительства, при которомъ я мало приношу пользу и только навлекаю на себя ваше неудовольствіе. Для чего намъ спорить о вещахъ, гд наши мннія непримиримы? Позвольте мн удалиться отъ длъ, чтобы я могъ на свобод предаться моимъ любимымъ занятіямъ…
— Ты опять разсердился на меня и хочешь отказаться отъ правленія, потому что встртилъ съ моей стороны противорчіе. Твоя впечатлительность заставляетъ меня всего боле опасаться за твою будущность. Зачмъ не хочешь ты понять, что каждое мое слово подсказано материнской любовью? Дай Богъ, чтобы ты ни отъ кого не встртилъ сопротивленія, кром твоей матери. У меня много дтей, но ты дороже всхъ. Моя единственная молитва о томъ, чтобы Господь даровалъ теб счастье и благословилъ твое царствованіе!
Іосифъ былъ тронутъ и съ нжностью поцловалъ руку матери.
Вошелъ слуга съ докладомъ, что капитанъ Арко ждетъ въ прихожей. Императрица приняла его и внимательно выслушала разсказъ о внезапной смерти Аремберга. Капитанъ добавилъ, что господа послдовали за нимъ безъ всякаго сопротивленія, и теперь ожидаютъ приказанія императрицы въ караульной комнат.
— Пусть графъ Эрбахъ придетъ сюда, сказала Марія Терезія. Она стояла у своего письменнаго стола, спиной къ двери, въ которую вошелъ Эрбахъ.
— Зачмъ приняли вы его вызовъ? сказалъ вполголоса Іосифъ, подходя къ нему.
— Простите, ваше императорское величество! я былъ въ такомъ возбужденномъ состояніи…
— Вы слышите! сказала императрица, обращаясь къ своему сыну.— Посщеніе дурныхъ домовъ всегда приводятъ людей въ ненормальное состояніе духа. Какой вы безпокойный человкъ, графъ Эрбахъ! Вотъ уже второй разъ, какъ мн приходится читать вамъ наставленіе. Если увлекающіеся юноши хватаются за оружіе при всякомъ случа, то это объясняется тмъ, что они не дозрли до сознанія того, что длаютъ. Но я не ожидала ничего подобнаго отъ такого умнаго и разсудительнаго человка, какъ вы. Если вы не подумали о томъ, что дуэли строго запрещены закономъ, то какъ могли вы забыть своихъ друзей и молодую жену, которая вроятно безпокоится о васъ?
— Я вполн заслуживаю упреки вашего величества, но я былъ достаточно наказанъ, когда увидлъ умирающаго Арембергера. Моимъ единственнымъ оправданіемъ можетъ служить то, что я отправился въ домъ гадальщицы и принялъ вызовъ Арембергъ съ цлью помшать преднамренному убійству.
Затмъ графъ Эрбахъ разсказалъ въ короткихъ словахъ о своей первой встрч съ Арембергомъ и Рошфоромъ и печальную исторію сестры Бланшара, имвшую такую трагическую развязку.
Императрица была тронута.
— Я прощаю васъ, графъ Эрбахъ, хотя вы и не заслуживаете этого, сказала она, протягивая ему руку для поцлуя.— Вы можете идти и объявить своимъ товарищамъ, что на этотъ разъ я освобождаю ихъ отъ ареста, но пусть они не разсчитываютъ на мою снисходительность на будущее время.
Графъ Эрбахъ удалился съ почтительнымъ поклономъ и поспшилъ въ караульную комнату къ своимъ товарищамъ, чтобы сообщить имъ о милостивомъ ршеніи императрицы. Здсь онъ узналъ отъ капитана Арко, что по свдніямъ, доставленнымъ полиціей, виконтъ ухалъ въ Теченъ полчаса тому назадъ.
Едва Іосифъ усплъ войти въ свои покои, какъ ему доложили о приход патера Ротгана.
Это былъ день, назначенный императоромъ для частныхъ аудіенцій, и каждый имлъ къ нему доступъ. Предполагая, что патеръ явился къ нему такъ рано по случаю дуэли и, быть можетъ, отъ имени Ренаты, Іосифъ встртилъ его словами, что ‘Эрбахъ не обнажалъ своей шпаги и императрица простила виновныхъ’.
Ротганъ откровенно сознался, что ничего не зналъ о дуэли и даже не слыхалъ, что графъ поссорился съ кмъ либо.
— Я пришелъ къ вашему величеству съ просьбой отъ одной бдной двушки, а именно отъ Гедвиги Рехбергеръ, въ которой вы до сихъ поръ принимали такое милостивое участіе…
Патеръ остановился и низко склонилъ голову. Онъ чувствовалъ себя въ положеніи человка, который проходитъ черезъ рку по тонкому льду и боится каждую минуту, что ледъ проломится подъ его ногами. Онъ считалъ дло на половину проиграннымъ, благодаря легкомыслію князя Лобковича, который, несмотря на вс его убжденія, помогъ своему племяннику въ похищеніи Гедвиги, не придавая этому никакого значенія. Нелпое предпріятіе получило огласку вслдствіе несчастной случайности и теперь патеръ разсчитывалъ только на свое краснорчіе, чтобы исправить дло.
— Гедвига Рехгергеръ? Что могу я сдлать для ея? По какому случаю она обратилась къ вамъ? спросилъ съ участіемъ императоръ.
Ротганъ былъ озадаченъ. Въ голос императора былъ особенный оттнокъ.— Можетъ быть Гедвига и въ самомъ дл удостоилась обратить на себя вниманіе его величества! подумалъ онъ съ радостнымъ замираніемъ сердца, и продолжалъ боле спокойнымъ голосомъ:
— Бдная двочка въ большомъ смущеніи, она отправилась вчера къ гадальщиц въ надежд узнать свою дальнйшую судьбу, и съ. нею случилось что-то особенное…
— Въ чемъ же дло?
— Я не могу отвтить на вопросъ вашего величества, такъ какъ она хранитъ относительно этого упорное молчаніе. Она вышла изъ дома гадальщицы въ такомъ волненіи, что графъ Турмъ, встртивъ ее, предложилъ ей свой экипажъ.
Іосифъ сдлалъ нетерпливое движеніе.
— Что это значитъ? Не проявленіе ли ревности? подумалъ патеръ и медленно продолжалъ придуманный имъ разсказъ.
— Кучеру данъ былъ приказъ отвезти двушку въ домъ князя Лобковича. Я случайно зашелъ къ князю и видлъ ее. Мн показалось, что она близка въ сумасшествію, и если мн будетъ дозволено высказать мои предположенія…
— Сдлайте одолженіе, говорите!
— По странному стеченію обстоятельствъ, трое господъ явились совершенно неожиданно въ гадальщиц въ то время, когда тамъ находилась Гедвига. Когда она увидла своего господина, то не помня себя отъ испуга бросилась на улицу. Здсь ее увидлъ графъ Турмъ… Она красивая двушка и нтъ ничего удивительнаго въ томъ, что графъ Прокопъ предложилъ свои услуги, чтобы вывести ее изъ затруднительнаго положенія, онъ отправилъ ее къ своему дяд въ надежд, что онъ оправдаетъ двушку передъ ея господами. Вамъ извстно, ваше величество, что Турмы многимъ обязаны ей…
— Ваше предположеніе почти врно, замтилъ Іосифъ.— Она встртила у гадальщицы одного человка, который вроятно еще боле испугалъ ее своимъ появленіемъ, нежели графъ Эрбахъ. Однако продолжайте! Вы говорили, что видли ее у князя Лобковича?
— Она пріхала къ князю въ полномъ отчаяніи отъ своего необдуманнаго поступка. Ей казалось, что она навсегда потеряла расположеніе своего господина и милость императора. Мн несовсмъ понятно, какимъ образомъ она, при своемъ нелпомъ тщеславіи…
— Я не нахожу въ этомъ ничего страннаго, отвтилъ Іосифъ.
Это замчаніе привело въ полное недоумніе патера, но онъ ршилъ не складывать оружія.— Лучше потерпть пораженіе, нежели оставаться въ неизвстности, подумалъ онъ, и продолжалъ:
— Но дорог во дворецъ Лобковича съ экипажемъ случилось несчастіе, которое кончилось ничмъ, но еще боле увеличило волненіе несчастной двушки. Ваше величество должны принять во вниманіе, что она была почти въ бреду, но если признанія бднаго ребенка могутъ возбудить неудовольствіе вашего величества…
— Я не люблю никакихъ намековъ, Говорите прямо!
— Я не знаю, удастся ли мн подобрать подходящія выраженія, чтобы передать то, что происходитъ въ душ бдной двушки. Чувство глубокаго уваженія и преданности, которое вы внушаете всмъ своимъ подданнымъ, особенно усилилось въ ней вслдствіе случайныхъ обстоятельствъ и довело ее до безумія, или, другими словами, до страстной любви къ вашему величеству.
Говоря это, патеръ вопросительно взглянулъ на императора и въ ту же секунду опять опустилъ глаза.
— Гедвига Рехбергеръ влюблена въ меня! воскликнулъ Іосифъ съ громкимъ смхомъ.— Вы правы, патеръ Ротганъ — она дйствительно не въ полномъ разсудк. Надюсь, что вы постарались образумить ее?
Патеръ немного смутился, услыхавъ смхъ его величества, но овладлъ собой и, не выказавъ ни малйшаго удивленія или досады, спокойно сказалъ:
— Я долженъ замтить вашему величеству…
— Извините меня, г. патеръ, возразилъ Іосифъ, прерывая его.— Но я не могу придти въ себя отъ удивленія, что вы при вашемъ сан, разсудительности и ясномъ ум… Впрочемъ, мудрость философа безсильна противъ упорства страсти!
— И тмъ боле при моей неопытности въ подобныхъ длахъ. Я совсмъ растерялся отъ ея слезъ и безсвязныхъ рчей. Подарки, милостивыя слова, сказанныя вашимъ величествомъ, подйствовали на ея фантазію и пробудили безумныя надежды въ душ мечтательной двушки.
— Вы, вроятно, пережили несовсмъ пріятныя минуты, г. патеръ?
— Нтъ, ваше величество. Эта несчастная вполн заслуживаетъ участія по своей высокой нравственности и способности къ самопожертвованію. Я считалъ достойной задачей моего духовнаго призванія поселить миръ и спокойствіе въ этой прекрасной душ. Но, къ несчастію, вс мои старанія оказались напрасными!
Іосифъ нетерпливо ходилъ взадъ и впередъ по комнат, при послднихъ словахъ патера онъ остановился передъ нимъ.
— Этой исторіи нужно положить конецъ, сказалъ онъ ршительнымъ тономъ.— Гд двушка?
— Сегодня день, когда всмъ вашимъ подданнымъ открытъ доступъ къ вашему величеству. Она здсь, я привелъ ее съ собой…
Въ душ Іосифа проснулось подозрніе.
— Не подготовленная ли это комедія? подумалъ онъ, взглянувъ на Ротгана, по на лиц послдняго не видно было ни малйшаго волненія.
— Само собой разумется, г-нъ патеръ, что на васъ не можетъ падать отвтственность за причуды глупой двочки, сказалъ онъ.— Но я ршительно не могу понять, какъ могла придти ей въ голову подобная фантазія! Гедвига хорошо знакома съ библіей. Это отличная книга, до опасная для непосвященныхъ. Исторія Эсири могла настроить ея воображеніе… Древніе азіатскіе цари давно сошли со сцены. Теперь наступили другія времена. Я надюсь, что она опомнится, когда сдлается женой порядочнаго человка. Впрочемъ, религіозная мечтательность, какъ повтріе, время отъ времени охватываетъ Богемію. Тамъ вс единогласно жалуются на сильное распространеніе секты деистовъ. Я приписываю это недостатку школъ въ стран и бездятельности мстнаго духовенства.
Ротганъ вздохнулъ свободне, видя, что разговоръ переходитъ на общіе вопросы. Я вполн согласенъ съ вашимъ величествомъ относительно школъ, сказалъ онъ.— Что же касается духовенства, то мн кажется, что все зло происходитъ не отъ его небрежности, а отъ. непониманія. По моему убжденію, нужно прежде позаботиться о нравственности народа, а потомъ уже учить его догматамъ. Религіозные вопросы, изслдованія и споры потеряли значеніе даже для образованныхъ людей и могутъ занимать только головы монаховъ, монахинь и праздныхъ мечтателей.
— Г-нъ натеръ, вы разсуждаете какъ вольнодумецъ, замтилъ съ улыбкой императоръ.
— Нтъ, ваше величество, я покорный слуга католической церкви, но разв она изъята изъ общаго закона обновленія всего существующаго на земл? Благодаря своей неподвижности и упорству, она такъ пала, что монархи могли предписать пан уничтоженіе іезуитскаго ордена — главнаго орудія защиты, которымъ обладалъ Римъ. Только разумною податливостью можетъ она пріобрсти снова утраченное могущество.
— Я вполн раздляю этотъ образъ мыслей, сказалъ Іосифъ.— Но все это вопросы будущаго… Надюсь, что я не послдній разъ вижу васъ, патеръ Ротганъ.
— Срокъ моего отпуска кончается на-дняхъ. Я долженъ буду вернуться въ Прагу.
— Мы найдемъ для васъ занятіе въ нашей столиц. Я дорожу людьми, которые преданы наук и чужды предразсудковъ. До свиданія!
Іосифъ позвонилъ слугу и приказалъ позвать двушку, ожидавшую въ пріемной.
Ротганъ встртилъ Гедвигу у дверей, она едва держалась на ногахъ. Заливаясь слезами, она бросилась на колни и не могла выговорить ни слова.
Іосифъ хотлъ принять строгій тонъ, но мертвенная блдность, покрывавшая лицо молодой двушки, и ея взволнованный видъ настолько тронули его, что онъ ласково сказалъ:
— Встань, Гедвига, и не приходи въ отчаяніе. Ты скоро забудешь свое горе. Я не сержусь на тебя, но ты должна быть благоразумна и не предаваться празднымъ мечтамъ. Патеръ проводитъ тебя въ домъ твоихъ господъ, они дружески примутъ тебя. Я жду сюда Фрица Бухгольца, онъ давно любитъ тебя, ты будешь счастлива съ нимъ. Будь умренна въ своихъ желаніяхъ и довольствуйся скромной долей, въ которую поставила тебя судьба. Теб не придется раскаиваться, если послушаешь меня.
Патеръ понялъ по тону, которымъ были сказаны эти слова, что Іосифъ желаетъ прекратить тягостную для него сцену. Онъ поднялъ съ колнъ плачущую двушку и увелъ съ собой.
— Этотъ человкъ не способенъ больше на сердечныя увлеченія, думалъ патеръ, выходя изъ дворца.— Голова его переполнена честолюбіемъ, стремленіемъ къ слав и философскими идеями. Его мечты неосуществимы, но если онъ встртитъ серьезное сопротивленіе, то это будетъ трагическое зрлище. Я надюсь дожить до этого. На мою долю выпадетъ также извстная роль. Онъ, вроятно, не забудетъ своего общанія и вызоветъ меня изъ Праги. Это подастъ новый поводъ моимъ врагамъ бранить меня. Но наша церковь не могла бы существовать, если бы она имла своими служителями однихъ фанатиковъ, мечтателей и легендарныхъ святыхъ!…
На дворцовой площади ихъ ждала карета князя Лобковича. Патеръ отворилъ дверцы и усадилъ Гедвигу.— Позжай домой, дитя мое! сказалъ онъ,— скажи князю, что я сейчасъ явлюсь къ нему. До свиданія!
При этихъ словахъ онъ бросилъ многозначительный взглядъ на молодую двушку и на лиц его промелькнула улыбка.
— Какая красавица! подумалъ онъ,— Какъ легко могъ онъ осчастливить ее! Эти добродтельные герои — странный народъ. Судя но описаніямъ, Маркъ Аврелій и Юліанъ Отступникъ были люди того-же пошиба…
Отсутствіе графа Эрбаха не безпокоило его домашнихъ, потому что Рената была убждена, что онъ вышелъ такъ рано изъ дому, чтобы ускорить, по возможности, похороны Зденко. Но неожиданное появленіе маркиза д’Омброне встревожило всхъ. Онъ прибжалъ вн себя отъ волненія и долго отъ него нельзя было добиться ни одного связнаго слова, и только появленіе Короны заставило его немного опомниться.
Гедвига не зашла въ маркизу наканун вечеромъ и оставила его въ мучительной неизвстности относительно здоровья Короны. Онъ не спалъ всю ночь и въ седьмомъ часу утра отправился собирать извстія. Онъ не ршился идти прямо въ домъ графа Эрбаха, изъ боязни узнать о смерти Короны, и предварительно отправился къ князю Лобковичу, къ графу Турмъ и Арембергу. Но слуги встрчали его съ испуганными лицами и давали странные отвты.
— Нтъ, Корона, мы должны поскоре ухать изъ Вны — это домъ сумасшедшихъ! кричалъ маркизъ, разхаживая по комнат быстрыми шагами. Можетъ ли быть иначе въ город, гд вс поклоняются Глюку! Неужели я, какъ Агамемнонъ, поведу на закланіе собственную дочь!
Напрасно хозяйка дома уговаривала его успокоиться, доказывая, что Корона чувствуетъ себя хорошо и скоро вернется къ нему. Маркизъ продолжалъ свой монологъ, размахивая руками.
— Вы представьте мой испугъ, Корона: я сперва отправился къ вашему дяд и брату, но тутъ я не могъ добиться никакихъ извстій о васъ, слуги только перешептывались и смотрли на меня съ вытаращенными глазами, точно я говорилъ на арабскомъ язык. Въ гостинниц Rmischen Kaiser мн сказали, что Арембергъ съ вашимъ братомъ и еще съ какими-то двумя господами ухали въ зоологическій садъ. Тогда я ршился прямо отправиться сюда… Одна мысль, что я могу остаться одинокимъ, приводила меня въ отчаяніе…
Волненіе маркиза при дальнйшихъ разспросахъ перешло къ обимъ женщинамъ. Лицо Ренаты покрылось мертвенной блдностью, Корона бросилась рыдая на ея шею:
— Прости меня! говорила она сквозь слезы.— Они поссорились изъ-за меня! Я поощряла ухаживанье Аремберга, не чувствуя къ нему никакой привязанности, и возбудила въ немъ ревность въ графу Эрбаху… Когда-то я мечтала помирить васъ, а теперь довела твоего мужа до дуэли… Вотъ моя любовь, она приноситъ несчастіе… Прости меня!..
— Зачмъ ты рисуешь себ такія ужасныя картины? сказала Рената, стараясь успокоить взволнованную двушку.— Дуэли очень часто кончаются ничмъ.
— Какъ я хотла-бы броситься между ними! продолжала Корона вн себя отъ отчаянія.— Неужели онъ погибнетъ изъ-за меня! Отчего я не могу умереть вмсто него! Что можетъ дать мн жизнь!.. Какъ была бы я счастлива, если бы лежала теперь въ земл подъ соснами Таннбурга!..
— Я здсь, Корона! вы напрасно оплакиваете меня, сказалъ граф Эрбахъ, прерывая горькія жалобы молодой двушки.— Какъ видите, судьба пощадила меня.
Онъ съ нжностью обнялъ жену и подошелъ къ растерявшейся Корон, которая едва ршилась подать ему руку.
Несмотря на все умнье владть собой, онъ съ трудомъ скрывалъ свое смущеніе, такъ какъ чувствовалъ себя глубоко виноватымъ передъ этими дорогими для него существами, которымъ онъ доставилъ такія тяжелыя минуты своимъ непростительнымъ легкомысліемъ. Не мене тяготила его непріятная обязанность сообщить Корон о смерти Аремберга, онъ зналъ, что, несмотря на вс усилія смягчить краски, ему все-таки придется нанести ея сердцу новую неизлечимую рану. Тмъ не мене онъ не могъ доле скрывать истины, потому что Рената обратилась къ нему съ просьбой сообщить подробности дуэли.
Корона сидла у ногъ Ренаты съ сложенными руками и молча слушала разсказъ, не спуская глазъ съ графа Эрбаха, который въ свою очередь невольно смотрлъ на нее съ чувствомъ глубокаго состраданія. Никогда не казалась она ему такой прекрасной, какъ въ эту минуту. Съ ея лица исчезла послдняя тнь холодности и высокомрія, которыя такъ непріятно поразили его при ея прізд въ Вну. Глубокое горе наложило на него свою неизгладимую печать, она мысленно прощалась съ своей первой любовью, которая еще разъ освтила радужнымъ свтомъ любимаго человка, Ренату, садъ, уютную знакомую комнату. Она знала, что какъ бы ни сложилась ея дальнйшая жизнь, что бы ни случилось съ нею въ будущемъ,— молодость ея всегда будетъ представляться ей въ томъ же радужномъ свт.
— Я знала, что этимъ кончится, сказала она, выслушавъ разсказъЭрбаха и поднимаясь съ своего мста.— Сама судьба ршила мою дальнйшую участь. Я не должна была бы измнять искусству. Зачмъ помшали вы мн тогда ухать въ Дрезденъ, кузенъ Эрбахъ? Надюсь, что теперь я достаточно испытала горя и превратностей судьбы, чтобы имть право располагать собою. Я поду въ Италію и -попробую тамъ свои силы, быть можетъ, на этомъ новомъ поприщ жизнь моя сложится удачне и служеніе искусству заставитъ меня забыть напрасныя мечты о личномъ счастіи.
— Превосходно, дитя мое! воскликнулъ съ восхищеніемъ маркизъ.— Подемъ въ Италію, на родину солнца и пнія, подальше изъ этого царства тней, тумановъ и колдовства. Мы поселимся во Флоренціи, ты будешь пть въ присутствіи великаго герцога, вс будутъ восхищаться твоимъ пніемъ и поднесутъ теб лавровый внокъ. Мы удемъ, завтра-же. Господь да благословитъ тебя за такую счастливую мысль.
Корона подошла къ своей бывшей подруг и протянула ей руку.— Прости меня, Рената, сказала она — за т огорченія, которыя я доставила теб, теперь вы опять вмст, съ моимъ отъздомъ никакая тнь не будетъ омрачать вашего супружескаго счастія.
— Останься съ нами! воскликнула Рената, бросаясь со слезами на шею молодой двушки.— Мы будемъ любить тебя, какъ родную сестру. Уговори ее, Поль, не покидать насъ!
Онъ молча пожалъ ей руку, она отвтила ему тмъ-же молчаливымъ пожатіемъ, на лиц ея мелькнула грустная улыбка.
Ярко свтило сквозь стекла весеннее солнце, придавая золотистый оттнокъ темнымъ волнистымъ волосамъ Ренаты.

——

Весной 1779 года, въ день св. Терезіи, подписанъ былъ въ Течен мирный договоръ между Австріей и Пруссіей. Десять дней спустя, по поводу этого важнаго событія назначено было торжественное богослуженіе во всхъ церквахъ австрійской столицы. Корона, по желанію императрицы, явилась на молебствіе въ дворцовую капеллу одтая въ глубокій трауръ по Аремберг, котораго вс считали ея женихомъ, и привела въ восторгъ присутствующихъ своимъ прекраснымъ пніемъ. Императрица была тронута до слезъ и съ сердечнымъ умиленіемъ благодарила Бога за дарованный имъ миръ. Въ этомъ настроеніи духа она вернулась въ свои покои и написала Кауницу, ‘Сегодня я со славой кончила мою правительственную дятельность молебствіемъ, съ Божьей помощью мн удалось привести къ благополучному окончанію трудное дло, предпринятое мною для блага и спокойствія моего государства, всему остальному я не придаю такого важнаго значенія’…
Между тмъ, дла приняли такой оборотъ, какъ будутъ правленіе дйствительно должно было перейти въ руки Іосифа. Свтло занималась заря будущаго, озаренная розовыми лучами радостныхъ надеждъ. Никто не могъ сказать заране, было ли имъ суждено осуществиться, но тмъ не мене недовольство настоящимъ возрастало съ каждымъ днемъ, и только т удовлетворялись существующимъ порядкомъ вещей, чья личная жизнь находилась тогда въ особенно счастливыхъ условіяхъ.
Къ числу такихъ немногихъ счастливцевъ принадлежалъ Фрицъ Бухгольцъ. Вс пережитыя имъ неудачи и огорченія были забыты, онъ чувствовалъ себя на верху блаженства, такъ какъ получилъ наконецъ достойную награду за свою врную любовь. Гедвига ласково встртила его и безпрекословно дала ему свое согласіе на бракъ. Слова императора подйствовали на нее отрезвляющимъ образомъ и заставили обратиться къ дйствительной жизни. Золотой воздушный замокъ ея обрушился безслдно и остался тихій домъ и маленькій садъ изъ необъятнаго міра, о которомъ она такъ долго мечтала, но въ этомъ уголк ее ожидало полное душевное спокойствіе. Немало способствовалъ этой перемн въ настроеніи Гедвиги тотъ миръ и полное спокойствіе, которые воцарились въ дом графа Эрбаха съ отъздомъ Короны. Когда въ душ молодой двушки возникало сомнніе — достойна ли она человка, который всецло основывалъ свое счастье на ея любви, то Рената всегда находила всевозможные доводы, чтобы успокоить ее.
Самыя выгодныя условія, предложенныя императоромъ, не могли заставить Бухгольца разстаться навсегда съ родиной, онъ согласился прожить всего одинъ годъ въ Вн и общалъ принять самое дятельное участіе въ устройств шелковыхъ фабрикъ, а по истеченіи этого срока надялся пріискать знающаго и добросовстнаго человка, который могъ бы замнить его. Свадьба была назначена въ конц мая, графъ хотлъ непремнно отпраздновать ее въ своемъ дом. Рената дятельно занялась приданымъ. Наканун свадьбы было получено письмо отъ графини Дюбарри, которая, узнавъ отъ Рошфора о предстоящемъ брак своего любимца Бухгольца, поспшила поздравить его. Она прислала молодой чет богатые подарки и между прочимъ чайный сервизъ изъ севрскаго фарфора, на одной чашк былъ нарисованъ ея портретъ.— ‘Пусть эти хрупкія вещи — писала она молодому бюргеру — напоминаютъ вамъ хозяйку Люсьенна и непрочность всего земнаго. Грустный опытъ научилъ меня, что умренность въ желаніяхъ — главное условіе счастливой жизни. Я часто думаю о томъ, что было бы гораздо лучше, если бы я вышла замужъ за такого честнаго человка, какъ вы, и жила въ маленькомъ город, довольствуясь скромной ролью врной жены и заботливой матери. Одному Богу извстно, почему онъ иначе распорядился моей судьбой. Если вы когда нибудь разскажете своей жен сказку о Жанн Дюбарри, дочери народа, которая сдлалась любовницей великаго короля, то напомните ей пословицу, что ‘не все то золото, что блеститъ’… Затмъ, графиня остроумно разсказывала въ своемъ письм разные придворные анекдоты и новости, распространялась о Франклин, приключеніяхъ Лафайета въ Америк и о Рошфор, который, по ея словамъ, боле прежняго мучился страшными видніями и воскресилъ въ своемъ лиц плачущаго пророка Іеремію. ‘Но такъ какъ съ виконтомъ всегда очутишься въ царств тней — добавляла она — то я прямо приписываю его вліянію то обстоятельство, что мой милый и дорогой другъ Корона намрена спуститься въ подземный міръ къ Альсесту и Эвридик. Надюсь, что она напишетъ мн изъ Флоренціи. Неужели она въ самомъ дл думаетъ серьезно посвятить себя искусству? Что могло побудить ее къ такому ршенію?.. Вроятно, ее такъ же какъ и прежде тяготятъ узкія рамки, въ которыя поставлена наша жизнь. Он, дйствительно, невыносимы для тхъ женщинъ, которыя, на свое несчастіе, одарены умомъ, сердцемъ и пылкой фантазіей, и имъ по-невол приходится искать какого нибудь спасенія отъ скуки повседневной жизни и деспотизма мужчинъ. Но такой порядокъ вещей долженъ измниться въ недалекомъ будущемъ. Что сталось бы съ разумомъ и справедливостью, если бы половина человческаго рода была осуждена на вчное рабство!.. Если графъ Эрбахъ не окончательно забылъ меня и вздумаетъ прочесть мое письмо, то онъ, вроятно, улыбнется, читая эти строки. Но что длать бдной одинокой женщин, пережившей лучшую пору жизни, какъ не философствовать? Я слишкомъ лнива и стара, чтобы заняться исправленіемъ своей особы, и нахожу, что нтъ боле пріятнаго препровожденія времени, какъ рисовать въ мечтахъ планъ лучшаго устройства міра и представлять себ ту прекрасную роль, которую я могла бы играть въ немъ’…

Конецъ четвертой и послдней части.

‘Историческій Встникъ’, т. 5—6, 1881

Френцель Карл
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Люцифер, Френцель Карл, Год: 1873
  2. Последний барон. Часть вторая, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1843
  3. Король англосаксов, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1848
  4. На рассвете, Эркман-Шатриан, Год: 1868
  5. Потоп, Сенкевич Генрик, Год: 1886
  6. Блокада, Эркман-Шатриан, Год: 1866
  7. Осада Сарагосы, Перес-Гальдос Бенито, Год: 1874
  8. Quo vadis, Сенкевич Генрик, Год: 1896
Электронная библиотека