В жару
В жару
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
В жару, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1938
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Стояла жара. С утра еще как-то, в тени больших елей моего сада в деревне, было прохладно, но ближе к полудню солнце стало печь нестерпимо. Ходили купаться. Вода теплая. Приятели ходили в русских рубашках с открытым воротом. В небе — ни облачка. Вороны сидят на сарае с открытым ртом.
Доктор Иван Иванович намочил свой картуз колодезной водой. Все ходили как сонные мухи. Одолевала лень. К обеду подали окрошку.
Доктор Иван Иваныч ни с того ни с сего сказал:
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
— Это почему это вам в такую жару в голову лезут такие штучки?— спросил Василий Сергеевич.
— А вот если такая жара будет продолжаться месяц или два, то в жизни произойдут многие изменения.
— Отчего это, скажи, пожалуйста, вот ты блондин, а на груди у тебя волосы какие длинные?— спросил композитор Юрий Сергеевич доктора. — Ясно, что ты происходишь от обезьяны, а говорил, что ты духовного звания…
— Ничего подобного,— ответил доктор Иван Иваныч,— человек отнюдь не происходит от обезьяны, но человек может быть поставлен в такие условия разной ерундой — климатическими изменениями или сумасбродными идеями того же человеческого общества,— что обрастешь шерстью. Да-с!
— Опять заврался,— сказал Павел Александрович.
— Нет, не заврался. Вот отчего у тебя всегда подняты брови высоко на лбу и глаза выпучены? Оттого, что деда твоего допрашивал Наполеон. Вот от того у тебя глаза всегда и выпучены.
— Скажи, Павел, Наполеон вправду допрашивал твоего деда?— заинтересовался Юрий Сергеевич.
— Да. Он был генерал. Его привели раненного к Наполеону. Под Бородином. Император сидит, а дед перед ним стоит. Наполеон его спрашивает, кто он, а дед мой его спрашивает тоже: ‘А вы француз?’ Наполеон удивился и ответил: ‘Да, я француз’. — ‘Нет,— сказал дед,— не может быть. Вы видите перед собой раненого генерала,— мне трудно стоять…’ Наполеон встал и быстро подал ему свое кресло…
— Этот анекдот я где-то слышал,— меланхолически заметил Василий Сергеевич.— А вот у Ваньки глаза спокойные, белые, плавают, как в масле. Потому что — из духовного звания. Ему все равно. Хоронят себе его покойничков и хоронят. Вот тебе и приспособляемость организмов к условиям жизни.
— Это шутки,— сказал я,— но вот когда я был в Архангельске, то губернатор Энгельгард показал фотографии двух пойнтеров, оставленных на Новой Земле каким-то иностранным охотником. И что же? Короткошерстные пойнтеры обросли длинной шерстью, так что гладкий хвост сделался лохматым, как у сеттера, и, вообще, стали напоминать лаек, которым мороз 50-60 градусов нипочем.
Иван Иваныч налил себе рюмку водки и выпил.
— Что же ты водку-то пьешь в такую жару, а еще доктор?— спросил Караулов.
— Не учи. Мало ты понимаешь. В Библии говорится: ‘Мал бех и пасох стада отца своего Валаама’. Водка понижает температуру крови. Понял?
Ленька, подав окрошку, стоял у лестницы на террасе, слушал наши дурацкие разговоры и медленно процедил:
— Тридцать восемь градусов в тени. А в купальне купаться нельзя. Пиявок что развелось. Купаться противно.
Подали к столу малину с молоком. Посыпали мелким сахаром и ели, отмахиваясь салфеткой от ос.
— Опасная штучка оса,— сказал Иван Иваныч. — Укусит в губу, так шишка в пол-аршина вырастет, длинная, как сосиска.
— Довольно,— рассердился Павел Александрович. — Что это, от жары, что ли, всё чепуху такую несете?
Вошел охотник Герасим Дементьевич.
— Ух, и жарко,— сказал он, входя на террасу. — А на Глубоких Ямах что леща! Наверху — кучей стоит. Я как подошел, они увидали, все вниз пошли. Вглубь. А перед сечей что мошек летает. В глаза, в рот лезут. Надь-ка, две недели жара этакая. А на Святом Ключе вода чисто лед холодна. Попил я.
— Герасим, что ж теперь делать?— спросил Павел Александрович.
— Делать неча. Спать вот на сене. На охоту не поедешь, собака не причует.
Тут на террасу вбежал Ленька и сказал:
— Николай Васильевич едет, на мосту застряли.
Тарантас подъехал к крыльцу. Коля, вылезая из тарантаса, кряхтел и хромал.
— Что с тобой?— спросили мы.
— Да, брат, погреться приехал. От мороженого спасаюсь. Целый день у Анфисы гости. До того я замучился. Мороженицу вертел целый день. До того иззяб! Довертелся — прострел в спине. Не разогнешься. Бросил все и уехал сюда погреться. Иван Иваныч, может быть, поможет.
— Верно я говорил,— сказал Ивар Иваныч,— что климатические изменения действуют на организм.
Коля оробело смотрел на доктора. Иван Иваныч увел Колю в мою мастерскую. Ленька снял пальто Николая Васильевича, сюртук, сапоги, панталоны. Иван Иваныч велел Коле лечь на кушетку навзничь.
Коля послушно все исполнял. Кругом все приятели смотрели. Доктор мял Коле спину. Тот вскрикивал.
— Люмбаго!— сказал доктор. И приказал Леньке:
— Разогрейте хорошенько утюг.
Ленька принес горячий утюг. Коля сел на тахту, наскоро стал натягивать панталоны и с испугом смотрел на доктора, державшего в руке утюг.
— Чего же вы? Ложитесь, я по вас сейчас утюгом пройду.
— Надо его накрахмалить сначала,— сказал Караулов.
— Ну нет, это уж извините,— сказал Коля.— Я вам не белье — утюгом проходить.
— То есть как это — не белье? Я клинический врач. Я хочу вам помочь,— рассердился Иван Иваныч.
— Нет уж, благодарю вас.
Коля, одевшись, пошел на солнышко на террасу, потом — в сад. С ним пошел Герасим.
— Почто утюг? Сгорит кожа, жди, когда новая вырастет. А вот наше деревенское средство — лучше нет. Пощиплет мал-мала, и как рукой снимет.
И Герасим повел Колю на край сада к муравьиной куче.
— Вот, Николай Василич, снимай штаны и садись. Как зачнет жечь — слезай.
Коля послушно сел на муравейник. Потом вдруг вскочил и побежал к дому. Герасим — за ним.
Дома Николай Васильевич стал сдирать с себя платье. Герасим улыбался.
— Ничего. Ничего… Вы прилягте, я вас маслицем потру — молодцом будете.
Он налил из лампадки масла и стал мазать Коле спину.
Коля кряхтел и охал.
— Что только у вас делается! Что делается,— смеялся, зажмурив глаза, Василий Сергеич.
— Пускай,— говорил сердито Иван Иваныч. — Не хотел утюгом — пускай поежится!
Мы вышли в сад. Герасим стал отряхивать у крыльца Колины панталоны от муравьев.
А вскоре появился на террасе и Коля, веселый, и сказал:
— А ведь прошло! Жгло — будто в аду на раскаленную сковороду сел! А прошло!
В жару — Впервые: Возрождение. 1938. 5 августа. Печатается по газетному тексту.
Река времен в своем стремленьи… — первые строки стихотворения Г.Р. Державина (1816).