Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
ВЪ ЖАРКІЕ ДНИ.
ВЪ ЖАРКІЕ ДНИ.
В жаркие дни, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Полдень. Жара несносная. 25 градусовъ въ тни. На улицахъ купеческаго Лснаго не видать ни одной дачной души: мужская половина ухала въ городъ, женская въ распашныхъ капотахъ и блузахъ изнываетъ, сидя на завшенныхъ полотномъ балконахъ и террасахъ, и отпивается чаемъ, квасомъ и молокомъ. Только разносчики, изнемогая подъ ношами, выкрикиваютъ на вс лады названіе товаровъ. Тутъ и тверскія бабы съ селедками, нитками и коленкоромъ, ярославскіе мужики со ‘щетками половыми и грабельками дтскими’, ‘братья славяне’ съ жестяной посудой, навязчивыя нмки съ деревянными метелками и искусственными цвтами, жиды, предлагающіе лудить кострюли и самовары, чухны съ масломъ и угольемъ, греки съ губками, татары съ халатами и въ довершеніе всего итальянцы съ шарманками, надодающіе ‘прелестными звуками Травіаты’ и вымогающіе пятаки и гривенники.
— Фу, какая жара! Даже до одури! А тутъ еще эта шарманка несносная!— говоритъ, тяжело дыша, раскраснвшаяся купчиха — Машенька! Кинь ты этому тальянцу что-нибудь, а то онъ до вечера не отстанетъ,— говоритъ она дочери.— О, Господи! Вотъ уже который день ничего не мъ, а только пью. Даже трехкопечной булочки не могла за чаемъ състь. Глазами-бы, кажись, не всть что съла, а въ нутро нейдетъ. Такая жалость! А вчера это наварили лососины, испекли пирогъ съ зеленымъ лукомъ, циплятъ зажарили. Да такъ все и осталось. Раковъ что-ли купить? Авось, хоть ихъ пошь. Кисленькаго-бы чего-нибудь, маринованнаго… Аннушка, не придумаешь-ли ты чего-бы теперь състь?— задаетъ она вопросъ старшей дочери.
— Ахъ, маменька, оставьте! И безъ васъ жарко! Какая теперь да! Теперь спать надо въ эдакую жару. Ужъ коли вонъ даже интересный романъ читать не можешь — отвчаетъ дочка.
— Спать… День спишь, ночь спишь, можно и до сумасшествія доспаться. Вотъ покупаться-бы хорошо, да вдь идти надо, а какъ тутъ пойдешь, коли къ теб все прилипаетъ?
— Ну и выходитъ, что надо ночью гулять, а у насъ въ десять часовъ вечера калитки на запор и собаки на двор спущены!
— Ночь! Да кто-же это изъ хорошихъ купеческихъ домовъ по ночамъ гуляетъ?. Кто тебя за себя возьметъ посл этого? Ты совсмъ дура, ангелъ мой.
— Молчите ужъ лучше. Вы умны очень.
Пауза и вздохи.
— Анета! Придумай что-бы такое къ обду…— снова начинаетъ мать.
— Ахъ, какъ вы мн надоли, маменька!
— Смотри-ка, вонъ разносчикъ англійское печенье продаетъ. Крикни его! Хоть съ чайкомъ позоблить…
— Мн лнь, крикните сами.
— Да видишь, у меня даже языкъ отъ жары плохо ворочается. Ну, неужто ты этихъ пустяковъ для матери не хочешь сдлать?
— Мн тоже жарко. Велите Прасковь горничной крикнуть.
— Ну, позови Прасковью.
— Не могу, маменька. Я и такъ вся раскисла. Позовите сами.
— Ну, ладно. Это я теб припомню! Попросишь чего-нибудь и ты! Увидишь, какой афронтъ отъ меня получишь,— упрекаетъ мать.— Длать нечего, я сама крикну. Прасковья! Прасковья!— кричитъ она.
Дрябло и глухо звучитъ ея голосъ и походитъ какъ-бы на стонъ. Прибгаетъ горничная Прасковья.
— Чего вамъ?
— Позови разносчика съ англійскимъ печеньемъ.
— Да гд же онъ?
— Сейчасъ тутъ былъ у калитки. Выбги-ка на улицу, да посмотри.
А коли у калитки былъ, такъ отчего-жъ вы сами-то не крикнули?
— Да намъ лнь. Видишь жара какая.
Горничная бжитъ на улицу и черезъ нсколько времени возвращается.
— Никакого разносчика тамъ и нтъ,— говоритъ она.— Врно ушелъ.
— Ну, вотъ и прозвали! А все черезъ васъ маменька!— замчаетъ дочь.— Я-бы и сама печенья-то погрызла.
— Такъ отчего-жъ ты не крикнула его?
— А отчего вы не крикнули?
Начинается перебранка.