Алексей Силыч Новиков-Прибой
В запас
Алексей Силыч Новиков-Прибой
В запас
Примечания
Примечания
————————————————————————————
В запас, Новиков-Прибой Алексей Силыч, Год: 1914
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сентябрь на дворе. День ясный, теплый, с углубленными далями. С голубого неба, пригревая землю, лучисто светит полдневное солнце. Как всегда, на улице, где тянется ряд флотских экипажей, много гуляющих матросов. Из раскрытых окон дешевых харчевен заманчиво пахнет жареным. Где-то военный оркестр играет походный марш, разливаясь веселыми звуками по всему городу.
— Погоняй, а то на пароход опоздаем! — говорит извозчику машинный квартирмейстер Косырев.
— Успеем, — отзывается извозчик, понукая гнедого мерина.
Быстрее бежит лошадь, выбивая подковами из камней искры, сильнее гремит повозка.
Рядом с Косыревым сидит молодой рыжеватый матрос Савелий Галкин, поехавший проводить своего земляка до пристани. Понурившись, он мрачно смотрит на лежащие у ног чемоданы, набитые русскими и заграничными вещами, и в пьяной голове его копошатся безотрадные мысли.
Косырев, напротив, весел и радостен. Он отбыл срок службы и теперь, как запасной, отправляется к себе на родину. Одет франтовато — в новенький бушлат с позолоченными пуговицами, на его фуражке, лихо сдвинутой набекрень, атласная лента с надписью: ‘Не подходи’. Энергичное красивое лицо его горит, точно опаленное зноем, под русыми пушистыми усами играет улыбка. Военная служба, хотя и не тяжелая для него, но подневольная, с суровой судовой дисциплиной, с постоянным страхом попасть за пустяк под суд, в ошельмованные люди, осталась позади, как воспоминание, а в будущем уже грезится новая жизнь, полная лучших надежд. Смотрит на солнце, и кажется ему, что не осень, а весна наступает, ликующая, светлая.
— Да не сиди ты, как ворона в ненастье! — говорит он товарищу, хлопнув ладонью по его спине.
— Служить долго, — отвечает тот, поднимая голову, мутную от выпитой водки.
— Отмотаешь.
Обгоняют партию проституток, сопровождаемых городовыми на медицинский осмотр. Молодые женщины, не успевшие еще развратиться, идут, стыдливо опустив головы, а старые, все испытавшие, держатся нагло, никого не стесняясь.
— Эй, птички, куда держите курс? — смеясь, спрашивает у них Косырев.
В ответ слышится скверная брань, гнусавый смех, а одна, дряблая, с лицом, точно изжеванным, яростно сипит, оскалив по-собачьи зеленые зубы и тараща гнойные глаза.
Отвернувшись, квартирмейстер хмурит брови.
— Ну их к лешему…
— Не задевай зря, — поучает Галкин.
Впереди и сзади гремят другие повозки с отъезжающими в запас матросами.
— Что родным о тебе передать? — спрашивает Косырев.
— Я уж говорил… Главное — не забудь напомнить батьке, чтобы белоногую ни за что не продавал. Пусть лучше всю скотину сбазлает, только не кобылу. Зимою, может, в унтеры произведут — пособлю. Не послушается — серчать буду…
— Ладно — все скажу.
Галкин еще что-то наказывает, но квартирмейстер уже не слушает, радуясь:
— Савуша, друг! Ведь на родину еду, а!
— Знаю, — с досадой отвечает тот.
— Воля! Теперь я сам себе господин! Подыщу себе хорошенькую кралю и заживу припеваючи…
— Поповну?
— Обязательно. С приданым…
— Такая жать не пойдет…
— И не надо! На первое время у меня есть запасец, а там — добьюсь. Флотская служба не пропала даром — машинистом стал…
Выезжают на окраину города. Воздух становился лучше — морской, крепкий. Справа, из военной гавани, видны мачты кораблей, слева — деревья, роняющие под легким ветром мертвую листву. Здесь заметнее тихая печаль увядающей, но все еще прекрасной осени. А впереди, чуть-чуть волнуясь, игриво поблескивает море, согретое солнечными лучами, и, кажется, зовет тоскующее сердце, обещая утешить. У пристани, дымя, стоит пузатый пароход уже в полной готовности. Около него толпятся люди.
Останавливаются. Рассчитавшись с извозчиком, Косырев справляется, когда уходит пароход. Отвечают, что скоро.
Подкатывают новые повозки с матросами и пассажирами.
По сторонам дороги продают яблоки, арбузы, виноград, пирожки. Среди матросов одни уже пьяны, другие только накачиваются водкой, потягивая ее прямо из горлышка бутылки. Тут же толкутся женщины, провожающие запасных, а те, возбужденные и красные, целуются с ними, клянутся в вечной преданности.
Высокий комендор облапил за талию плотную зубастую девицу и, склонив голову к ее пухлому, как сдобный пирог, лицу, горячо говорит:
— Эх, Нюшка! Пронзила ты мое сердце, точно из пушки! Не очухаться теперь мне до гробовой доски…
Одного щеголеватого писаря встречают сразу две любовницы. Не успел поцеловаться с одной, как налетает другая. Соперницы ругаются, готовы выцарапать друг другу глаза, сучат руками, забыв о виновнике, а он, как вор, схватив свои чемоданы, торопливо бежит на пароход.
— Отступаешь, чернильная душа? — кричат ему вслед матросы.
Долговязый рулевой, окруженный кучкою людей, наигрывает на балалайке и, гримасничая, подпевает:
Засвистал наш боцман в дудку,
Мы забыли про Машутку.
В толпе то и дело раздается раскатистый смех.
Ритмично плещется море, будто одобряя все слышанное, а вдали возмущенно гудит сирена.
Косырев и Галкин, взяв по чемодану, направляются на пароход. В это время, загораживая им путь, выступает из толпы женщина.
— Ну что, Гриша, уезжаешь, а? — спрашивает она, глядя прямо в глаза Косырева.
Косырев вздрогнул и, остановившись, опустил чемодан. Смотрит на женщину и не верит своим глазам: перед ним Феня. Восемь месяцев прошло, как он расстался с нею, уйдя в заграничное плавание, и уже начал было забывать про нее. Теперь вспомнилось все сразу. Вспомнилась молодая привлекательная девушка, служившая в горничных у одного морского капитана, вспомнились прогулки за город, где на берегу моря в одну из теплых летних ночей под шум волн она впервые отдалась ему…
— Да, уезжаю…
И, заметив плохое платье, землистый цвет лица, углубившиеся глаза, спрашивает:
— А ты больше не служишь?
— Нет, твое дитя вынашиваю!.. — твердо отвечает она, не сводя с Косырева глаз, полных презрения и ненависти.
Он смотрит на выпятившийся живот и, весь красный, опускает голову, точно подставляет ее под удары.
Галкин стоит в недоумении.
Мужчины и женщины окружают их, с любопытством следя, чем это кончится.
А Феня, никого не стесняясь, режет:
— Клялся ты мне, Гриша, помнишь? Обещал верным быть на всю жизнь. Где же твоя совесть? Морским ветром выдуло, а?
Слова ее, точно огнем, палят душу Косырева.
— Хулиган ты после этого!..
— Замолчи! Разнесу! — кричит он, сжимая кулаки.
Она подходит ближе, бледная, с перекошенным лицом.
— Стыдно, а? Ударь… Бей по этому месту… Тут твой ребенок. Бей, обманщик…
Сверкая глазами, она сильно хлопает ладонью по своему большому животу, а Косырев с испугом, не зная, куда взглянуть, просит:
— Отстань, Феня…
Толпа смеется, подзадоривает. Некоторые матросы ругают Косырева.
Феня хочет высказать всю обиду, что давно уже измучила ее сердце, но в голове все непонятно, точно захлестнула мутная волна. Шатаясь, она бессознательно цепляется за Косырева, а он, подхватив под руку, ведет ее в сторону, прочь от людей.
Галкин остается около чемодана.
Феня, опомнившись, рвется из рук.
— Успокойся, милая, зря это ты… Хочешь — денег дам?
Она выпрямляется и смотрит на него уничтожающе.
— Убирайся к черту! Не возьму я от тебя ни копейки. Лучше с голоду умру. Обманщик ты! Что ты со мной сделал?..
— Не сердись, Феня, подожди…
Но Феня, не слушая, кричит свое:
— Думала — нашла себе друга. Радовалась, души в тебе не чаяла… А тут вот что… Куда теперь денусь?.. Как буду жить? Для меня одна дорога — сделаться уличной девкой…
Она закрывает лицо, и, вздрагивая, горько плачет.
Косыреву вспоминаются проститутки, встреченные по дороге. Быть может, и Феню, мать его будущего ребенка, так же погонят на медицинский осмотр и так же будут издеваться над ней другие. И все через него, только через него! Что-то ударило в сердце, опрокинуло душу.
Он обнимает Феню, прижимает к груди.
— Нет, нет, не допущу до этого.
Феня не сопротивляется, почувствовала в нем прежнего друга.
— Гриша, ты только подумай… Дети без родителей… Доля-то их какая? Господи! И с твоим будет… Да, да…
Он просит не говорить так, чувствуя, как в груди у него все дрожит, точно натянутые струны. Наконец, тряхнув головою, решает:
— Эх, видно, судьба такая, жить нам вместе!..
В воздухе протяжно гудит пароход.
Галкин, видя, что Косырев все еще стоит с Феней, берет чемоданы и направляется к ним.
— Ну, пора.
— Нет, Савка, остаюсь. Давай извозчика.
— Почему?
— Через педелю на свадьбу милости просим.
Галкин смотрит удивленно, недоверчиво. Потом, поняв, одобряет:
— Правильно!
И вприпрыжку бежит за извозчиком…
А пароход уже отваливает, бурля воду большими тяжелыми колесами. С пристани, задерживая ход, тянутся за ним, как змеи, длинные канаты. На верхней палубе — матросы, веселые, радостные. Одни машут платками, смеясь, перекликаются с оставшимися на берегу, другие, собравшись в кучку, дружным хором поют морскую песню. Поют про свои скитания в далеких океанах, про отвагу моряков, что, схватившись с бурей, выходят победителями. Равномерно плещется море, а в его лучистом просторе, под прозрачно-голубым небом осени, далеко разносятся молодые крепкие голоса, исполненные верой в силу и смелость человека.
Косырева тянет к уплывающим, хочется слить с их голосами свой голос, но готов уже извозчик — надо садиться. Втроем едут обратно в город. Косырев бережно поддерживает Феню, а она, прижимаясь к нему, тихо плачет радостными слезами.
— Мы с тобой заживем… — говорит он, просветленный.
В последний раз оглянулся назад: уходит пароход в светлую даль полным ходом. На мгновение скользнула тоска, как черное облако. Но сразу же ликующая радость наполнила грудь.
Рассказ впервые опубликован в журнале ‘Живое слово’ No 24 за 1914 год. Входил в сборник ‘Две души’ (книгоиздательство ‘Сибирский рассвет’, Барнаул, 1919). В последующее переиздание этого сборника не включался. В 1922 году А. С. Новиков-Прибой выпустил сборник рассказов и повестей под названием ‘Море зовет’ (кооперативное издательство ‘Утес’, Чита), в его состав вошел и рассказ ‘В запас’.
Источник текста: А. С. Новиков-Прибой. Собрание сочинений в 5 томах. — М.: Правда, 1963. — Т. I. — С. 211—216.