ВЪ ВИХР ВЕЛИКОЙ РЕВОЛЮЦІИ
ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ
АНДРЕ ТЕРЬЕ
ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО А. М. БЛОВА.
Безплатное приложеніе къ ‘Историческому Встнику’.
Въ 1788 году вслдствіе засухи почти всюду былъ неурожай. Наступившая зима оказалась исключительно сурова. Съ ноября по декабрь термометръ показывалъ 18 ниже нуля, и вс октябрьскіе посвы померзли, такъ какъ, несмотря на чрезмрное пониженіе температуры, снгъ выпалъ очень поздно. Надежды на урожай 1789 года исчезли такимъ образомъ еще въ самомъ начал. Чувствовался недостатокъ състныхъ припасовъ. Уже съ марта, истощенныя лица бдныхъ жителей свидтельствовали о наступающей голодовк, земледльцы пугливо запирали на замокъ свои закормы. Въ восточныхъ провинціяхъ свирпствовалъ морозъ, и неурожай быстро сказался, особенно въ Баруа — мстности, покрытой виноградниками и лсами, гд земледліе не давало большого дохода. Главный городъ этого древняго герцогства Баръ-ле-Дюкъ, населенный большею частью мелкими торговцами, виноградарями и ткачами, жестоко страдалъ отъ голода.
Ко времени открытія генеральныхъ штатовъ муниципалитетъ подсчиталъ, что ему приходится кормить 10.000 голодныхъ ртовъ, и что въ магазинахъ и у частныхъ лицъ едва можно было набрать 30.000 четвериковъ пшеницы. Безотрадность такого положенія вещей еще боле усиливалась неблагопріятнымъ стеченіемъ обстоятельствъ. Все способствовало этому: частые постои войскъ уничтожили запасы хлба, посвы 1788 г. не дали почти ничего, и землевладльцы, лишившись своего главнаго дохода, положили зубы на полку. Торговля шла плохо, недовольное дворянство сокращало свои расходы и не выходило изъ своихъ замковъ. На бумагопрядильныхъ фабрикахъ работы остановились. Въ середин лта въ предмстій Вееля можно было видть, какъ ходили безъ дла и разводили руками голодные ткачи, а ихъ жены въ лохмотьяхъ осаждали двери булочныхъ. Люди, едва добывавшіе себ пропитаніе трудомъ даже въ то время, когда хлбъ былъ дешевъ, были охвачены ужасомъ, видя, что къ голоду присоединялась еще и безработица. Нервы взвинчивались, головы распалялись, и вс теряли душевное равновсіе. Люди обыкновенно стараются какъ-нибудь объяснить себ постигшую ихъ нищету и яростно отыскиваютъ какого-нибудь таинственнаго козла отпущенія, на котораго можно бы было свалить всю вину. И вотъ, среди ткачей, которые собирались на перекресткахъ въ Баръ-ле-Дюк или же заглушали свой голодъ въ кабакахъ, все чаще и чаще стало произноситься имя одного буржуа Андрея Пелиссье. Его-то и стали обвинять во всхъ бдствіяхъ, открыто называя ненавистнымъ барышникомъ. Пелиссье торговалъ хлбомъ. Ловкій, дятельный и стойкій, онъ скоро нажилъ большія средства отъ торговли хлбомъ и пріобрлъ въ Алансон хорошо обставленный домъ съ дворомъ и садомъ, въ которомъ жилъ со своей семьей. Плохіе слухи, которые старались еще раздуть его земляки, дошли наконецъ и до него, но съ самоувренностью, которая развивается отъ житейскихъ успховъ, онъ не обращалъ на нихъ вниманія и продолжалъ попрежнему вести свои дла. Онъ былъ спокоенъ, зная, что его дловитость и торговая солидность пользуются общимъ признаніемъ. Разв съ наступленіемъ зимы и голода не являлась къ нему офиціальная депутація отъ муниципальнаго управленія благодарить его за быструю доставку провіанта для запасныхъ магазиновъ? Исполнивъ свои обязательства и обезпечивъ себ хорошій доходъ, онъ жилъ въ полной обезпеченности, презирая доносившіяся до него изъ предмстій угрозы, которыя сгущались, словно приближающаяся туча. На 27 іюля въ старинной церкви С.-Максъ должно было состояться собраніе почетныхъ гражданъ для составленія благодарственнаго адреса національному собранію, которое учредило комитетъ для помощи голодающимъ. Пелиссье, который считался однимъ изъ главныхъ торговцевъ города, не хотлъ пропустить этого собранія, часа въ четыре пополудни онъ вышелъ изъ своего дома на Лебединой улиц и направился къ церкви С.-Максъ. Ради такого торжества онъ особенно принарядился. Онъ надлъ парадный камзолъ изъ сраго сукна со стальными пуговицами, атласныя панталоны такого же цвта и блые шелковые чулки. Побрившись и напудривъ волосы, онъ пошелъ не спша, какъ идетъ человкъ, страдающій природной тучностью. Онъ опирался на высокую палку съ серебрянымъ набалдашникомъ и старался держаться въ тни, такъ какъ сквозь легкія облака пробивались жгучіе лучи лтняго солнца. Этотъ ловкій, вліятельный, краснощекій буржуа время отъ времени обмнивался поклонами съ прохожими, сопровождая свой каждый поклонъ любезно-снисходительною улыбкой. Только что онъ вышелъ по переулку изъ улицы Лебедя на площадь Короны, какъ вдругъ къ нему приблизился человкъ, который шелъ къ нему навстрчу. Ему можно было дать 32—33 года. Высокій, хорошо сложенный, онъ отличался гибкостью и могучими плечами. Его манеры и вся его фигура представляли необычайную смсь важности, изящества и силы. Напудренные каштановые волосы обрамляли его четыреугольный задумчивый лобъ, подъ густыми темными бровями сверкали полные огня глаза. Его красиво очерченный улыбающійся ротъ скрывалъ великолпные зубы, которые длали его лицо еще боле привлекательнымъ, когда онъ улыбался. Его строго выдержанный нарядъ носилъ на себ отпечатокъ той изысканной простоты, которая входила тогда въ моду въ подражаніе англичанамъ. На немъ была круглая шляпа и блый галстукъ, а остальное одяніе и чулки были черные. Манера держать голову, умренныя движенія, сосредоточенное выраженіе лица — изобличали въ немъ человка судейскаго міра. Франсуа Божаръ, занимавшій мсто генеральнаго лейтенанта въ Бар, нсколько мсяцевъ тому назадъ былъ избранъ депутатомъ отъ Тьера въ національномъ собраніи.
— Здравствуйте, господинъ депутатъ,— съ оттнкомъ почтительной фамильярности сказалъ Пелиссье.— Какъ, вы не у С.-Максъ?
— Нтъ, тамъ составляютъ адресъ національному собранію, и я не могу изъ скромности выражать благодарность самому себ. А вы разв намрены принять участіе въ этомъ обсужденіи?
— Наоборотъ, я считаю своей обязанностью поддержать заявленія моихъ друзей.
Лицо депутата насупилось.
— Напрасно!— возразилъ онъ ему со свойственной ему прямотой:— я только что проходилъ мимо церкви… тамъ толпы рабочихъ, которые васъ очень честятъ. Вы должны знать, что рабочіе не любятъ васъ.
— Я знаю,— сказалъ Пелиссье, пожимая плечами:— меня считаютъ кулакомъ. Я кулакъ! А я еще ожидаю завтра обозъ изъ Вевръ, который привезетъ мн тысячу мшковъ хлба для здшнихъ булочныхъ. Я исполняю свои обязательства и даже больше того, господинъ депутатъ,— моя совсть не можетъ меня ни въ чемъ упрекнуть.
— Я въ этомъ не сомнваюсь, но у васъ есть враги. Толпа невжественна и ее легко натравить. Повторяю, вы поступите благоразумно, если не пойдете туда. Я видлъ тамъ какія-то особенныя лица и слышалъ угрозы, не предвщающія вамъ ничего хорошаго.
— Ба, жители Бара похожи на собакъ, которыя лаютъ, но не кусаютъ.
— До тхъ поръ, пока они не взбсятся,— отвтилъ Франсуа-Божаръ:— а сегодня всего можно ожидать, и я боюсь. Возвращайтесь лучше обратно и сидите дома.
— Господинъ депутатъ,— отвтилъ Пелиссье смло:— если я спрячусь, то эти крикуны вообразятъ, что я ихъ боюсь, и вотъ тогда-то для меня наступитъ опасность. Итакъ, я пойду туда. Будьте покойны!
Франсуа Божаръ понялъ, что ему не переубдить упрямаго торговца.
— Я хотлъ дать вамъ хорошій совтъ,— рзко сказалъ онъ: — но вы не желаете ему слдовать, это ваше дло. Мое почтеніе!
Они холодно раскланялись. Депутатъ продолжалъ свой путь по направленію къ предмстью, а Пелиссье началъ подниматься на такъ называемый Поповскій холмъ.
Баръ-ле-Дюкъ раздляется на верхній и нижній городъ. Верхній городъ тянется по склону холмовъ, засаженныхъ виноградниками и у подошвы которыхъ течетъ рка Орненъ. Дома расположены по гребню и склону холма, который вдается мысомъ въ долину и образуетъ налво узкій проходъ, гд между фруктовыми и виноградными садами лежитъ предмстье Веель. Холмъ или подъемъ, на который взбирался Андрей Пелиссье, примыкавшій съ одной стороны къ городской стн, а съ другой къ постройкамъ коллежа, выходилъ на площадку къ старинному герцогскому замку, отъ которой теперь уцлла только сводчатая дверь, и къ церкви С.-Максъ, теперь уже не существующей. Съ этого мста открывался оригинальный видъ: дома верхняго города своими башнями и балконами длали какъ бы сводъ, а сады спускались уступами покрытыми виноградниками, группами деревьевъ.
Въ полуденномъ поко, при блеск іюльскаго солнца, вс дома выглядли блыми отъ слишкомъ яркаго свта, зелень виноградниковъ какъ будто свтилась, сотни стрекозъ шумли на каменистой почв виноградниковъ, но по мр того, какъ Пелиссье приближался къ церкви С.-Максъ, дремлющее спокойствіе холма смнялось глухимъ шумомъ, и мало-по-малу до его слуха доходили сиплые крики, рзкіе голоса, смхъ и ревъ дтей. Когда Андрей Пелиссье былъ въ нсколькихъ саженяхъ отъ переулка, онъ увидлъ, что вся площадь, находившаяся между башенными часами и улицей Бэля, чернла густой и бурной толпой: ткачи, размахивавшіе длинными худыми руками, съ всклоченными бородами, съ блдными лицами отъ долгаго пребыванія въ сырыхъ кабакахъ, виноградари въ синихъ выцвтшихъ курткахъ, сгорбившіеся отъ работъ, съ землистымъ отъ загара цвтомъ лица, женщины съ растрепанными волосами, въ дырявыхъ платьяхъ, съ растерзанными юбками и виднвшимися изъ-подъ нихъ голыми ногами. Многіе изъ тхъ, которые были здсь, предварительно сдлали привалъ въ кабакахъ верхняго города и напились. Глаза горли, лица складывались въ угрожающія гримасы. Вдругъ среди буйныхъ криковъ пронесся зловщій ропотъ:
— Вотъ онъ!.. А!.. кровопійца!— послышалось въ толп.
Пелиссье почувствовалъ, какъ холодъ пробжалъ у него по тлу.
Тмъ не мене онъ остался спокоенъ и съ поднятой головой и твердымъ взглядомъ направился къ церковной паперти. На минуту наступило молчаніе, толпа, казалось, оробла или даже нсколько смутилась смлостью Пелиссье. Но едва онъ переступилъ паперть, какъ раздались голоса:
— Долой Пелиссье! смерть кулаку!.. повсимъ его!
Одинъ изъ главныхъ вожаковъ, косоглазый парень, продавецъ требухи, съ голыми руками, похожій на бульдога, по имени Калунья, взмахнулъ дубиной, которую онъ держалъ въ рук, и проревлъ:
— Живе, вы, остальные! надо ему отплатить!
Впереди всхъ ринулся онъ въ церковь, а за нимъ человкъ 20 мужчинъ и женщинъ, которые вопили и грозили кулаками.
Пелиссье замтилъ въ глубин церкви кое-кого изъ своихъ друзей и бросился было къ нимъ, но т, напуганные бшено-раздраженной толпой, скрылись на хоры. Оставшись одинъ посреди главнаго прохода, торговецъ вздумалъ укрыться у каедры, съ которой произносились проповди, но едва онъ усплъ подняться на нсколько ступеней винтообразной лстницы, какъ кто-то изо всей силы ударилъ его по голов дубовой скамейкой. Онъ потерялъ равновсіе и почти безъ сознанія покатился на каменныя плиты. Видя, что онъ упалъ, убійцы съ дикими криками ринулись на свою жертву, но сознаніе вернулось къ нему и, закрывъ свое лицо обими руками, онъ простоналъ:
— Ко мн, мои друзья!
Но спрятавшіеся въ алтар обыватели не двинулись съ мста, опасаясь насилія толпы. Отъ взрыва неистовыхъ народныхъ страстей они лишились способности размышлять и дйствовать, такъ что ни одинъ изъ нихъ не подумалъ скрыться, чтобы извстить муниципальныя власти, или обратиться за помощью къ капитану Траване, проходившему въ это время съ отрядомъ драгунъ полка Mestre-de-Camp. Вс жались одинъ къ другому, какъ напуганное грозой стадо барановъ, блдные, съ расширенными глазами и дрожа за собственную безопасность.
Въ отвтъ на стоны Пелиссье раздавались ужасные вопли. Калунья ударилъ его кулакомъ и поставилъ его на ноги.
— Ты хотлъ, чтобы мы околвали съ голода,— сказалъ онъ.— Теперь твоя очередь… Теперь мы заставимъ тебя попробовать вкусъ хлба!
Онъ грубо толкнулъ его впередъ, десять или одиннадцать рукъ опустились на плечи торговца и его поволокли изъ церкви. Недалеко отъ входа въ нее находилась глубокая цистерна, наполненная водой.
— Напойте его водой!— кричали кругомъ. Но разъяренная толпа нашла, конечно, такое ршеніе слишкомъ скорымъ, имъ трудно было отказаться отъ своей побды, не вкусивъ сладости утонченной мести, и они остановились въ нершительности, какъ вдругъ къ нимъ бросился въ ужас какой-то священникъ. Это былъ аббатъ Ралле, каноникъ церкви С.-Максъ, энергичный и кроткій священникъ, хорошо извстный въ предмсть Вееля, благодаря своему самоотверженію и состраданію.
— Друзья мои,— взмолился онъ:— злоба помутила вашъ разумъ… Остановитесь! Будьте христіанами, а не дикими зврями.
Его слова была прерваны яростными проклятіями:
— Довольно!.. Въ ризницу попа!.. довольно намъ читать проповди! мы здсь не у обдни!
Аббатъ понялъ, что зврство этихъ людей заглушило въ нихъ всякое чувство состраданія. Тмъ не мене онъ сдлалъ еще одно усиліе и смло сказалъ:
— Несчастные, вы хорошо видите, что этотъ человкъ уже умираетъ. Допустите меня по крайней мр приготовить его къ настоящей христіанской кончин и дать ему причастіе. Вы, конечно, мн не откажете въ этомъ?
Просьба священника, который крестилъ и причащалъ ихъ дтей, подйствовала на столпившихся на паперти въ довольно большомъ числ женщинъ.
— Да,— объявили они, тронутыя суеврнымъ страхомъ:— дайте ему исповдать свои грхи аббату Ралле.
Мужчины уступили и, бросивъ свою жертву, словно какой-нибудь узелъ, на ступени церкви, отошли на нсколько шаговъ, въ то время какъ каноникъ, сдлавъ крестное знаменіе, опустился передъ умирающимъ на колни.
— Приготовьте его къ смерти, господинъ аббатъ, но торопитесь!.. намъ некогда ждать!
Взрывъ хохота былъ грубымъ отвтомъ на эту шутку. Аббатъ однако не смутился, онъ началъ бормотать молитвы и сдлалъ видъ, что исповдуетъ Пелиссье, который отвчалъ ему слабыми жалобами. Каноникъ прилагалъ вс усилія, чтобы какъ можно дольше продлить церемонію, надясь, что своимъ авторитетомъ ему удастся какъ-нибудь разсять бунтовщиковъ, но они какъ будто начинали уже понимать его хитрость и обнаруживали нетерпніе. Слышался ропотъ:
— Долго ли онъ будетъ мшкать? Онъ безумецъ!.. Если онъ не кончитъ сейчасъ же,— клялся Калунья, размахивая своей дубиной,— я его тоже прикончу… Спши, аббатъ, проваливай отсюда, или я теб выпотрошу кишки.
Грозная толпа собралась около священника и кающагося.
, Друзья аббата Ралле, подошедшіе къ дверямъ и трепетавшіе за жизнь каноника, бросились къ нему и, несмотря на его сопротивленіе, увлекли его на средину церкви. Толпа ринулась на Пелиссье. Калунья сорвалъ съ него срое платье, потомъ четверо схватили его за руки и за ноги и съ яростнымъ ревомъ понесли его до самаго низа паперти. Покачавъ его съ минуту, они бросили его на мостовую. Тло упало съ глухимъ шумомъ. Несчастный пронзительно вскрикнулъ, страхъ охватилъ мучителей при этомъ раздирающемъ крик. Въ теченіе нсколькихъ минутъ длилось такое молчаніе, что можно было ясно услышать звенящее стрекотаніе стрекозъ въ залитыхъ солнцемъ виноградникахъ.
Толпа опять набросилась на свою жертву.. Разбитый и окровавленный, Пелиссье еще дышалъ.
Калунья ударилъ его ногой и потащилъ его къ подножію холма, сопровождаемый сотней мужчинъ и женщинъ, которые бжали внизъ, крича:
— Смерть кулакамъ!
На площади Короны на пустой телг халъ какой-то поселянинъ. Увидя валившую съ дикими криками разъяренную толпу, онъ бросилъ свою телгу и въ ужас бросился бжать. Замтивъ брошенную телгу, бунтовщики испустили крики торжества. Калунья привязалъ умирающаго за ноги къ задней скамейк, а самъ услся на передней, размахивая, словно ужаснымъ знаменемъ, своей палкой, къ которой было прикрплено окровавленное платье Пелиссье.
— Но-о!— кричалъ онъ.
Онъ хлестнулъ испуганную лошадь кнутомъ, и мрачный кортежъ крупной рысью въхалъ въ предмстье, а все увеличивающаяся толпа продолжала ревть и кричать.
Предмстье города, раскинувшееся у подошвы холма, перескается въ длину улицей, которая называется Долиной Священниковъ и примыкаетъ къ главнымъ улицамъ нижняго города, въ то время она называлась улицей св. Антонія. Старинные дома, построенные еще въ начал XVII вка въ стил Возрожденія, придаютъ ей довольно красивый видъ. Одинъ изъ нихъ, выходившій фасадомъ противъ церкви св. Антонія, привлекалъ вниманіе своимъ крыльцомъ съ коваными желзными перилами, съ поперечными тонкой работы окнами. Въ верхнемъ его этаж, украшенномъ уродливыми изваяніями, жило въ то время семейство Ронъ. Въ тотъ моментъ, когда мятежъ сталъ разгораться около С.-Макса, m-me Ронъ, вдова совтника Баруа, сидла посл обда въ своей гостиной, выходившей окнами на улицу, и мирно бесдовала въ ней со своей племянницей Гіацинтой Эризель и своимъ старымъ другомъ, кавалеромъ Даніелемъ де-Вандіеръ.
Въ обширной гостиной, которая была обита деревянными, выкрашенными срой краской панелями и украшена изображеніями на верхнихъ частяхъ дверей и зеркалъ пастушковъ во вкус Буше, было въ это время темно, благодаря внутреннимъ ставнямъ, закрывавшимся въ часы сильной полуденной жары. Однако лучи съ улицы все проникали настолько, что, несмотря на то, что комната была обита коврами, въ ней до самыхъ отдаленныхъ уголковъ царилъ голубоватый полусвтъ. Громадный букетъ королевскихъ розъ въ ваз выдавался ярко краснымъ пятномъ и распространялъ вокругъ себя запахъ умирающаго лта. Въ этомъ бархатистомъ полусвт трое собесдниковъ, несмотря на разницу выраженій лицъ и цвтовъ одежды, составляли одно гармоническое цлое, напоминая очаровательныя и задушевныя картины Тербурга. Расположившись съ удобствомъ въ глубокомъ кресл около столика и углубившись въ вязанье косынки изъ розовой шерсти, г-жа де-Ронъ сидла прямо, не сгибая своего еще стройнаго стана. Ей было лтъ пятьдесятъ. Ея черное шелковое, съ короткими рукавами платье открывало еще довольно красивыя руки, а сквозь полотняный воротникъ просвчивали ея плечи. Черный бархатный воротникъ, застегнутый пряжкой кокетливо скрывалъ морщины на ея ше. Приподнятые и напудренные на китайскій ладъ волосы придавали ея четыреугольному лбу характеръ своевольной мужественности. Ея голубые, очень живые глаза блестли подъ еще черными бровями. Тонкій и немного острый носъ, тонкія, съ приподнятыми уголками губы и выдающійся подбородокъ сообщали удлиненному овалу ея лица выраженіе нсколько насмшливое. Видно было, что этотъ тонко очерченный ротъ способенъ былъ пускать стрлы ироніи и что его владлиц не стоило труда при случа дать язвительный отпоръ.
Тщедушный, исхудалый, сгорбленный, съ поблекшимъ лицомъ и съ красными вками, узкимъ лбомъ, тонкимъ носомъ, застнчивый кавалеръ де-Вандіеръ сидлъ въ кресл недалеко отъ вдовы, смотря на нее, не отрываясь. Онъ казался старше ея, несмотря на то, что они были однихъ лтъ. Его хилое тло тонуло въ просторномъ изъ сраго сукна камзол и желтыхъ панталонахъ, шелковые чулки обтягивали его худыя икры. Его постоянно двигавшіеся пальцы вертли круглую плоскую табакерку. Табакъ былъ его единственной слабостью, и онъ нюхалъ его съ наслажденіемъ: но начиная съ масленицы вплоть до Пасхи, онъ изъ набожности при талъ свою табакерку въ ящикъ и не нюхалъ, устраивая такимъ образомъ себ постъ. Говорили, что въ ранней молодости онъ былъ платонически влюбленъ въ свою кузину, г-жу де-Ронъ. Онъ не хотлъ жениться и какъ только г-жа де-Ронъ овдовла, онъ не отходилъ отъ нея, словно пудель, и занимался ея длами усердне, чмъ своими собственными. Онъ аккуратно приходилъ къ ней каждый день играть въ трикъ-тракъ. Рыцарь въ душ, набожный Даніель де-Бандіеръ въ обыденной жизни былъ нервенъ и трусливъ, какъ заяцъ, но его преданность доходила до страсти и въ случа надобности этотъ баранъ могъ стать смлымъ и стойкимъ до геройства.
Сидя у окна, гд было достаточно свта, который проникалъ черезъ пріотворенныя ставни, Гіацинта Эризель вышивала въ пяльцахъ. На ней было ея блое шерстяное одяніе, съ крестомъ канониссы на лвомъ плеч. Она состояла дйствительнымъ членомъ капитула аббатства Пуланже, куда допускались только т, кто могъ насчитать уже десять поколній предковъ-дворянъ со стороны отца и четыре поколнія со стороны матери. Оставшись сиротой съ небольшимъ состояніемъ, она въ раннемъ дтств вступила въ этотъ капитулъ, строгія правила котораго обезпечивали канониссамъ независимость и уваженіе, какими пользуются замужнія женщины, въ то же время избавляя ихъ отъ возможнаго несчастнаго супружества. Гіацинт Эризель было 24 года. Ея густые рыжеватые волосы, вьющіеся и напудренные, мягко обрамляли овалъ ея веселаго личика. Лицомъ она была похожа на тетку, но знатность происхожденія и природная доброта въ немъ сказывались сильне, и при томъ ея лицо носило отпечатокъ поэзіи, котораго мы напрасно стали бы искать на лиц положительной мадамъ де-Ронъ. Гибкая округленная талія, красивая линія ея бюста, великолпныя плечи, блая, какъ мраморъ, шея — придавали ей необыкновенную очаровательность. Ея обольстительная вншность довершалась большими зеленоватыми глазами, высокимъ, слегка покатымъ лбомъ, который намекалъ на способность увлекаться, тонко очерченнымъ носомъ и умнымъ и въ то же время мягкимъ ртомъ, которымъ она улыбалась какъ-то особенно, какъ будто только одной его стороной. Носъ съ горбинкой и выдающійся подбородокъ молодой женщины указывали на ея происхожденіе изъ Лотарингіи.
Гіацинта увряла, что съ материнской стороны она происходила изъ семьи Гизовъ, и, дйствительно, она отличалась тми же страстными порывами, гибкостью ума и очаровательной граціей, которые составляли отличительную черту этой фамиліи и которые самымъ нагляднымъ образомъ выразились у Маріи Стюартъ.
— Кузина,— сказалъ де-Вандіеръ, пряча въ карманъ жилета свою табакерку,— не начать ли намъ партію въ трикъ-тракъ?
— Нтъ, подождите еще, Даніель… я не люблю, чтобы меня безпокоили во время игры, а сейчасъ я жду визита Божара.
— О-о! значитъ господинъ депутатъ въ Бар?
— Онъ пріхалъ сюда на нсколько дней по случаю этого пресловутаго адреса нотаблей… А кстати, почему вы не похали къ С.-Максъ?
— Почему?.. Во-первыхъ, потому, что я не расположенъ говорить комплименты якобы народному собранію… и, кром того, увряютъ, что тамъ непремнно произойдетъ споръ, и я не желаю впутываться въ драку.
— Кто же будетъ драться, скажите пожалуйста?
— Виноградари и ткачи, которые шумятъ изъ-за Нелиссье, торговца хлбомъ, вотъ уже нсколько дней, какъ они собираются передъ городской ратушей и грозятъ повсить его на фонар.
— Нужно сознаться, что власти не очень строги съ этими крикунами?
— Я хотлъ бы посмотрть, какъ новый муниципалитетъ будетъ изнывать отъ хлопотъ… Если бы господа лавочники относились къ выборамъ въ муниципалитетъ боле осмотрительно, то муниципалитетъ сдлался бы умне и пользовался бы большимъ уваженіемъ. Въ конц концовъ,— прибавилъ иронически де-Вандіеръ, почерпая изъ своей табакерки,— вашъ депутатъ Божаръ, состоя въ дружб съ этими людьми, располагаетъ, конечно, достаточнымъ вліяніемъ, чтобы отвратить грозу… Чего ради онъ нанесетъ вамъ визитъ?
— Я съ нимъ была- хорошо знакома еще въ то время, когда онъ служилъ при нашемъ суд и пользовался уваженіемъ покойнаго моего мужа… Несмотря на свои странности, онъ отличается галантностью. Въ наше время пріятно имть друзей даже среди революціонеровъ.
— Этотъ господинъ Божаръ въ прежнее время прізжалъ въ Шаладъ, къ моей тетк,— сказала Гіацинта.
— Ха, ха, ты помнишь его, крошка?
— Конечно!.. Онъ прекрасно игралъ и плъ… Онъ отличался умомъ и красивой наружностью… Досадно, что человкъ съ такими качествами перешелъ въ лагерь революціонеровъ.
— Онъ къ намъ вернется,— сказала г-жа де-Ронъ, отталкивая ногой клубокъ шерсти: — онъ всегда вращался между благородными людьми и получилъ воспитаніе у бенедиктинцевъ монастыря С.-Ванъ.
— А пока онъ льститъ подстрекателямъ,— сказалъ кавалеръ де-Вандіеръ.— Мы неисправимы, мы отогрваемъ на нашей груди зменышей, которые спшатъ насъ ужалить при первой возможности. То же самое произошло съ этимъ Ренаромъ, племянникомъ священника въ Шалад, къ которому такъ привязалась ваша сестра. Разв онъ не сочинялъ нелпые стихи на взятіе Бастиліи?
— Ренаръ?..— повторила г-жа де-Ронъ.— Я знала его мать, урожденную Дютертръ, которая вышла замужъ довольно неудачно. Со стороны мужа кто-то изъ родственниковъ достигъ довольно высокаго положенія, впрочемъ, послдствія этого теперь уже не чувствуются.
— Напротивъ,— насмшливо сказалъ Вандіеръ: — вислица приноситъ счастье въ домъ повшеннаго.
— Что касается Франсуа Божара, то онъ совершенно другого характера и его можно принимать безъ боязни себя скомпрометировать.
При этихъ словахъ открылась дверь, и старый слуга въ ливре доложилъ:
— Господинъ депутатъ Божаръ!
— Легокъ на помин!..— пробормоталъ кавалеръ де-Вандіеръ, который любилъ поговорки.
Франсуа Божаръ, войдя съ улицы въ темную комнату, остановился на минуту на порог гостиной.
— Сюда, г-нъ лейтенантъ-генералъ,— привтствовала его г-жа де-Ронъ, не поднимаясь съ кресла и нарочно употребляя такой титулъ, чтобы не называть его депутатомъ:— очень рада васъ видть!
Депутатъ сдлалъ нсколько шаговъ впередъ, поклонился хозяйк дома и почтительно поцловалъ ея руку.
— Я нр хотлъ разстаться съ вами, не засвидтельствовавъ вамъ своего почтенія!
— Благодарю васъ, любезный Божаръ, вы желанный гость и найдете здсь старыхъ знакомыхъ… вотъ кавалеръ де-Вандіеръ и канонисса д’Эривель, которую вы встрчали когда-то въ Шалад.
Раскланявшись съ де-Вандіеромъ, Франсуа Божаръ поклонился Гіацинт, которая привстала и сдлала ему реверансъ.
— Вы, вроятно, не помните меня,— проговорила она:— я была тогда двочкой и очень несносной.
— Вы ошибаетесь, сударыня,— возразилъ онъ своимъ низкимъ и звучнымъ голосомъ:— я помню одну шалунью, которая общала сдлаться очаровательной, и теперь я вижу, что вы сдержали общаніе, данное въ дтств.
По его убжденному тону видно было, что въ его устахъ это не было банальнымъ комплиментомъ, и что онъ выражалъ искреннее удивленіе. Гіацинта въ отвтъ вторично сдлала реверансъ и сла. Сдлавъ видъ, что она очень занята своей вышивкой, она снизу осматривала депутата. Сначала онъ ей не понравился. Ни въ манерахъ, ни въ обращеніи его нельзя было упрекнуть, по ее шокировалъ его доктринерскій тонъ, въ немъ какъ будто слишкомъ еще чувствовался судейскій крючокъ.
— Вы прибыли отъ С.-Макса, сударь,— спросилъ кавалеръ де-Вандіеръ слегка задорнымъ тономъ.— Тамъ, кажется, сильно шумятъ и хотятъ повсить Пелиссье.
— Въ предмсть большая нищета, сударь, и когда бдные люди хотятъ сть, тогда трудно помшать имъ кричать. Тмъ не мене, я надюсь, что если Пелиссье остороженъ, то намъ не придется скорбть о нарушеніи порядка.
— Что посешь, то и пожнешь!… Да услышитъ васъ Господь!.. А какія извстія принесли вы намъ изъ Версаля?.. Не нашелъ ли вашъ господинъ еще какого-нибудь способа для поправленія нашихъ финансовъ, вытягивая изъ кармановъ дворянства.
— Господинъ Вандіеръ, дворянство черезчуръ благоразумно, чтобы не принимать участія въ общихъ жертвахъ. Есть сила вещей, которая поднимаетъ его выше личныхъ соображеній, великая революція началась, ничто ее не остановитъ, отъ самого дворянства зависитъ поддержать ее и тмъ исполнить свой долгъ.
— Революція,— вскричалъ г-нъ де-Вандіеръ, воздымая руки:— вотъ грубое слово! Но нтъ, сударь, нашъ долгъ сохранить монархію, которую хотятъ разрушить крамольники.
— Собраніе питаетъ самое глубокое уваженіе къ монархіи и къ монарху,— важно объявилъ Божаръ:— но королю даютъ плохіе совты, и въ этомъ виноваты его вроломные совтники, которые могутъ разрушить спокойствіе государства.
— Тмъ не мене, сударь,— съ живостью возразила Гіацинта,— король воодушевленъ самыми великодушными намреніями и онъ ихъ доказалъ, созвавъ генеральные штаты.
— Король, сударыня,я думаю такъ же, какъ вы, дорожитъ общественнымъ благомъ, онъ надленъ превосходными качествами, только при его рожденіи вмшалась одна злая фея. ‘Ты будешь преисполненъ добрыхъ намреній,— предсказала она:— но ты будешь нершителенъ и слабъ, и что даешь одной рукой, то будешь отбирать другой…’ Я долженъ прибавить, что теперь роль злой феи, къ несчастью, играетъ королева Марія-Антуанетта.
— Вы клевещете на королеву, сударь… Ея величество — это ангелъ!
— Да, ангелъ суетности и каприза… она относится къ революціи, которая должна ршить судьбу Франціи, какъ она относится къ какой-нибудь придворной интриг, имющей цлью смстить министра и сдлать фавориткой г-жу де-Полиньякъ.
— Фи! сударь,— съ негодованіемъ возразила Гіацинта:— люди, принадлежащіе къ партіи герцога Орлеанскаго, и т не позволили бы себ говорить такимъ злымъ языкомъ.
Сверкающіе, большіе глаза канониссы смутили на минуту депутата и ихъ очарованіе остановило рзкое возраженіе, которое готово было сорваться съ его губъ. Онъ улыбнулся и слъ рядомъ съ Гіацинтой.
— Врьте мн, сударыня,— сказалъ онъ: — оставимъ этотъ споръ, политика звучитъ диссонансомъ въ устахъ молодой женщины… Лучше объясните мн, какому счастливому случаю я могу приписать нашу встрчу съ вами, въ то время, какъ, по моему расчету, вы должны были находиться въ аббатств Пуланже?
Она взглянула на него сбоку и замтила, что, когда онъ улыбался, лицо его становилось мягче и моложаве. Сообразивъ, что она ничего не достигнетъ, нападая на него открыто, она весело отвчала:
— Вы, вроятно, представляли себ, что мы совсмъ заперты въ монастыр? Мы имемъ право проводить каждый годъ по мсяцу у подругъ или три мсяца у нашихъ родныхъ… Я этимъ воспользовалась, чтобы навстить мою тетушку.
— И вы не скучаете за вашими монастырскими ршетками?..
— Во-первыхъ, въ монастыр нтъ ршетокъ… Каждая изъ насъ иметъ свои комнаты и мы по очереди принимаемъ другъ друга. Многія изъ насъ отлично играютъ, мы часто устраиваемъ у себя маленькіе концерты, которые проходятъ не безъ удовольствія. Поете ли вы, какъ прежде, сударь?
— А что? Вы помните, что я плъ!
— Конечно,— сказала она, кидая на него очаровательный взглядъ:— я помню, однажды вы намъ прекрасно спли ‘Я потерялъ свою Евридику’… На васъ было въ тотъ день платье изъ срой матеріи съ темно-срыми полосами, которое вамъ очень шло… Ребенкомъ все помнишь, особенно когда живешь въ такой уединенной деревн, какъ Шаладъ.
Онъ, видимо, съ удовольствіемъ слушалъ эту красивую двушку. Ему было пріятно, что о немъ помнили, и самолюбіе его было польщено. Близость молодой, обворожительной патріотки съ большими зелено-синими глазами смягчала строгость его принциповъ. Замтивъ произведенное ею впечатлніе, канонисса ршила привлечь Божара на свою сторону и пустила въ ходъ вс способы, чтобы его плнить.
Пока г-жа де-Ронъ и г-нъ де-Вандіеръ устраивались около ихъ столика для партіи трикъ-трака, депутатъ и канонисса предавались воспоминаніямъ о своемъ совмстномъ пребываніи въ Шалад. Благодаря Руссо и Бернардину де-С.-Пьеру, было въ мод бесдовать о природ. Оба собесдника по очереди восхищались огромными Аргонскими лсами, свтлыми прудами, окруженными тростниками, тишиной деревень, затерявшихся въ глубин лсовъ. Оба собесдника были отлично образованы, ихъ разговоръ переходилъ на музыку, театры, философію извстныхъ писателей и ихъ сочиненій. Франсуа Божаръ старался снискать ея расположеніе, и это удавалось ему отчасти благодаря его одушевленію, которое доходило порою до краснорчія, отчасти благодаря звучному голосу, который придавалъ колоритность даже наиболе рзкимъ его словамъ. Польщенный вниманіемъ канониссы, онъ забылъ о своихъ тревогахъ по поводу Пелиссье на собраніи нотаблей. Онъ позабылъ и бурную толпу около церкви и угрожающія кучки людей, мимо которыхъ ему приходилось спуститься въ предмстье…
Вдругъ мирное спокойствіе этой укромной комнаты, гд розы испускали ароматъ и гд такъ любезно умли вести бесду, было нарушено страшнымъ шумомъ, доносившимся съ улицы. Можно было различить зловщіе крики сотни фальшивыхъ и пьяныхъ голосовъ, слышно было, какъ поспшно запирали везд ставни и двери.
Канонисса и ея собесдникъ сразу прекратили разговоръ и насторожили уши. По мр того, какъ крики приближались, черты лица депутата длались все мрачне и мрачне.
— Что значитъ этотъ шумъ?— спросила г-жа де-Ронъ, роняя свой наперстокъ.
— Хмъ!— пробормоталъ обезпокоенный кавалеръ: — я думаю, что, несмотря на увренія г-на депутата, у С.-Макса произошли безпорядки.
— Божаръ,— сказала г-жа де-Ронъ,— взгляните, что происходитъ?
Франсуа Божаръ, не дожидаясь разршенія, открылъ ставни и распахнулъ окно. Свсившись на перила подоконника посмотрть на улицу, онъ вдругъ вздрогнулъ съ головы до ногъ.
Съ высоты улицы св. Антонія, сплошь залитой лучами уже закатывающагося солнца, двигалась плотная, бурная толпа, испуская хриплые возгласы. По ея сторонамъ люди въ ярости колотили палками въ закрытые ставни домовъ, или отплясывали какой-то танецъ вокругъ мчавшейся крупной рысью повозки.
Божаръ прикрылъ рукой глаза, когда яростный потокъ приблизился къ площади, онъ увидалъ какого-то человка, привязаннаго къ сиднью, и Калунью, размахивающаго чмъ-то врод тряпки, привязанной къ концу палки. Скоро депутатъ узналъ въ этомъ залитомъ солнцемъ отрепь срое, запачканное кровью платье и, еще не видя Пелиссье, котораго влачили позади повозки, догадался о страшной трагедіи.
— Они его убили!— прошепталъ онъ, поворачиваясь, весь блдный, къ дамамъ и къ кавалеру.— Не смотрите, прошу васъ, сударыни!
Толпа мятежниковъ остановилась какъ разъ противъ Ихъ оконъ, на площади св. Антуана, гд бжалъ тогда ручей. Двое мужчинъ схватили тло Пелиссье и бросили его въ воду, одна женщина присла на корточкахъ на краю и повернула лицо несчастнаго торговца къ безоблачному небу, которое виднлось между крышъ.
— Смотри на небо,— сказала ему она,— и проси у него прощенія!
Пьяная отъ жестокости толпа, этотъ зврь въ человческомъ
образ, вполн обнаружила свою порочную природу. Мегеры, еще боле неукротимыя, набили навозомъ открытый ротъ убитаго.
— Вотъ теб! шь сдобный хлбъ!— рычали они съ отвратительными усмшками.
Возбужденный крикомъ толпы, Калунья спрыгнулъ съ повозки и началъ танцовать на труп.
— Чудовища!— зарычалъ изъ окна возмущенный Божаръ:— вы не французы, вы ведете себя, какъ дикіе зври!
Въ отвтъ на это раздались брань и угрозы:
— Хе! Видите наверху… Не желаешь ли, чтобы и съ тобой сдлали то же самое?
— Отойдите!.. Вы хотите, чтобы насъ убили!— пролепеталъ дрожащій кавалеръ, хватая Божара за камзолъ.
Онъ потащилъ его въ гостиную и быстро закрылъ ставни. А съ площади все еще несся страшный крикъ: ‘Смерть барышникамъ!’ Вс четверо смотрли въ ужас и остолбенніи. Слышно было, какъ роковая повозка тронулась въ путь, а толпа оборванцевъ шумно бросилась въ другой конецъ предмстья.
— Какой ужасъ!— сказала г-жа де-Ронъ, складывая руки: — чмъ все это кончится?
— Здсь нтъ ни полиціи, ни арміи, чтобы образумить этихъ разбойниковъ!— воскликнула канонисса.
— Боюсь, что власти потеряли голову,— сказалъ депутатъ.— Прежде, чмъ успютъ собрать драгунъ Траване, событія могутъ принять еще боле серьезный оборотъ. Сударыни,— прибавилъ онъ, обращаясь къ г-ж де-Ронъ и кидая почти умоляющій взглядъ на канониссу: — я вамъ совтую бжать изъ города не дале, какъ сегодняшней ночью, и узжать въ деревню… Эти несчастные опьянли отъ крови и безпорядка, безнаказанность длаетъ ихъ дерзкими. Сегодня они накинулись на Пелиссье, завтра, можетъ быть, попробуютъ разграблять дома дворянъ!.. Нужно ухать!
— Вы правы, Божаръ,— отвчала г-жа Ронъ:— пребываніе въ этомъ жестокомъ город людодовъ становится опаснымъ для насъ… Мы могли бы отправиться въ Шаладъ, къ моей сестр С.-Андре… но какъ ухать? У меня есть только экипажъ, но нтъ лошадей.
— Я вамъ ихъ добуду,— отвчалъ депутатъ.— Я бгу сейчасъ въ городскую ратушу и попрошу муниципальныя власти организовать оборону и потребовать присылки драгунъ… Вмст съ тмъ я похлопочу, чтобы устроить вашъ отъздъ… Ждите меня въ полночь и будьте готовы къ отъзду…
Онъ подошелъ къ Гіацинт д’Эризель:
— Я сожалю, что долженъ такъ неожиданно васъ оставить, но надюсь, что мы увидимся при обстоятельствахъ, боле спокойныхъ.
— До свиданья, сударь,— отвчала канонисса, протягивая ему руку.
Онъ поцловалъ ее и, выйдя на опуствшую уже улицу, направился къ верхнему городу.
Благодаря энергіи Франсуа Божара, муниципальныя власти ршились наконецъ дйствовать. Нсколько дворянъ сли на своихъ лошадей, былъ организованъ родъ гражданской стражи, драгуны получили приказаніе дйствовать, и за мятежниками была наряжена погоня. Къ несчастью, прибыли слишкомъ поздно, и не могли уже помшать разграбленію дома Пелиссье. Только въ восемь часовъ вечера можно было арестовать главныхъ зачинщиковъ. Когда явилась увренность, что безпорядки будутъ скоро подавлены, депутатъ Божаръ вернулся къ себ и, наскоро поужинавъ, снова спустился съ лстницы, имвшей 80 ступеней, и направился къ дому почтмейстера съ цлью заказать пару хорошихъ лошадей для г-жи де-Ронъ.
Уходя съ почты, онъ взглянулъ на часы. Стрлки показывали 9 1/2 часовъ. Божаръ ускорилъ шаги и скоро дошелъ до улицы Дубильщиковъ, въ конц которой находился монастырь августинцевъ. Несмотря на то, что часъ былъ еще не поздній, этотъ кварталъ былъ уже безлюденъ. Испуганные безпорядками обыватели сидли взаперти у себя, и отъ воротъ Св. Николая до угла монастырскихъ зданій Божаръ не встртилъ ни одной души. Впрочемъ, онъ, повидимому,-и не желалъ съ кмъ-либо встртиться и быть узнаннымъ. Наоборотъ, онъ старательно скрывался, держась около стнъ, и для большей предосторожности, несмотря на то, что ночь была очень теплая, поднялъ воротникъ длиннаго плаща, который онъ надлъ поверхъ своего камзола.
Напротивъ августинцевъ, недалеко отъ моста, переброшеннаго черезъ отводный каналъ и служившаго для переправы дубильщиковъ, поднимался рядъ узкихъ, и низкихъ зданій, построенныхъ изъ глины, перемшанной съ соломою. Нижній этажъ ихъ былъ занятъ подъ лавки. Въ одномъ изъ этихъ домовъ жили въ то время извстныя въ город Брикетъ и Жилотъ, тетка съ племянницей, которыя содержали кабинетъ для чтенія. Въ то время, какъ Франсуа Божаръ бжалъ по улиц Дубильщиковъ, тетка Манонъ Брикетъ ушла уже въ свою комнату, которая находилась во второмъ этаж, племянница же, которую звали Жилотъ сидла за прилавкомъ въ магазин, стны котораго были уставлены рядами книгъ, отъ тяжести которыхъ гнулись еловыя полки. Облокотившись на прилавокъ, она, при свт коптящей свчи, въ задумчивости разсянно перелистывала книгу съ краснымъ обрзомъ. Время отъ времени она поднимала голову и прислушивалась. Безпокойное движеніе ногъ въ розовыхъ башмакахъ съ высокими блыми каблуками выдавало ея нервное нетерпніе. Нанин Ж’илотъ было лтъ тридцать. Маленькая, толстенькая, живая, съ мальчишескими манерами, она была не лишена нкоторой привлекательности. Въ двадцать лтъ она отличалась красотой и теперь сохранила еще остатки красоты, скоре чувственной, чмъ благородной: свжій цвтъ лица, превосходные зубы, сочный ротъ, вздернутый, съ расширенными ноздрями, носъ, темные, насмшливые и вызывающіе глаза. Ея каштановые, отъ природы вьющіеся волосы нисцадали роскошными локонами изъ-подъ кружевного чепчика. Ея блое ситцевое домашнее платье съ розовыми полосками, съ очень большимъ вырзомъ, открывало полную шею и обрисовывало хорошо сложенный станъ, гибкую талію и полныя бедра, круглый лобъ, блестящіе глаза, расширявшіяся ноздри и влажный ротъ,— все Въ ней свидтельствовало о натур чувственной и страстной. Ея тетка, Манонъ Брикетъ, двица сомнительной репутаціи, предоставила ей полную свободу съ шестнадцатилтняго возраста. Отданная во власть своего пылкаго темперамента, Нанина все свое воспитаніе получила только въ магазин, гд опасныхъ книгъ было въ обиліи. На изъденныхъ червями полкахъ лавки пышно распустилась опьяняющая флора модныхъ романовъ вперемежку съ смлыми разрушительными твореніями энциклопедистовъ: ‘Les bijoux indiscrets’ рядомъ съ произведеніями Дюкло, ‘Candide, Jacques le fataliste’ — рядомъ съ ‘Contrat Social’, ‘Paysanne pervertie’ въ двухъ шагахъ отъ ‘Эмиля’ Руссо и только что появившаяся новинка ‘Aventures du chevalier de Eaublas’ около ‘Histoire philosophique des Indes’.
Изъ всхъ этихъ книгъ, въ которыхъ сосредоточился распущенный и отрицательный умъ XVIII вка, исходило особенное испареніе утонченнаго сластолюбія, нчто врод сладострастнаго запаха душистыхъ туберозъ въ закрытой комнат. Эта жгучая атмосфера рано распалила воображеніе и смутила чувства Нанины. Не сдерживаемая ничмъ въ своемъ поведеніи и повинуясь только ‘естественному закону’, она не знала ни стыдливости, которую она считала предразсудкомъ, ни религіи, которую она называла суеврною слабостью. Сознавая свою красоту, она рано кинулась въ водоворотъ любовныхъ похожденій и неоднократно имла связи. Ея любимыя книги сводили всю мораль къ одному удовольствію.
Она имла многочисленныхъ любовниковъ между благородными и богатыми жителями верхняго города. Говорили, что въ молодости Франсуа Божаръ занималъ первое мсто въ списк ея обожателей. Правда, съ того времени, какъ онъ сдлался вліятельнымъ членомъ магистрата, онъ, повидимому, отказался отъ своей старой привязанности, тмъ не мене злые языки увряли, что между ними отношенія не были совсмъ порваны и что лейтенантъ-генералъ хранилъ къ Жилотъ особенную благодарность за прежнія удовольствія.
Злые языки были недалеки отъ истины, ночью 27 іюля 1789 года Франсуа Божаръ шелъ украдкою прямо къ книжному магазину. Два осторожные удара въ ставни магазина заставили спрыгнуть Нанину Жилотъ. Она быстро встала и побжала отворять дверь, которая пріотворилась, чтобы впустить депутата.
— Наконецъ-то вы здсь!— прошептала молодая женщина, осторожно поворачивая ключъ въ замк: я начинала уже думать, что вы не сдержали своего слова или, можетъ быть, вамъ не доставили моего письма…
— Я получилъ его,— отвтилъ Божаръ, снимая съ себя свой длинный рединготъ,— и, вы видите, я исполнилъ ваше желаніе… но сегодняшнія событія меня сильно задержали въ муниципалитет… Вы знаете, что убили Пелиссье?
— Да, народъ отомстилъ за себя тому, кто заставлялъ его умирать съ голоду… Его убили и совершенно справедливо.
— Мн некогда спорить съ вами объ этомъ,— саркастически возразилъ Божаръ.— Къ сожалнію, я вижу, что вы теперь еще боле экзальтированы, чмъ раньше?
— Что прикажете?— возразила Нанина, кидая вызывающіе взгляды темныхъ глазъ на своего собесдника:— я не перемнилась… У меня всегда горячее сердце и голова… Садитесь и побесдуемъ… А вы, Франсуа Божаръ, осталось ли у васъ немного прежней дружбы ко мн?
— Вы увидите, Нанина, что я всегда готовъ быть вамъ полезнымъ, конечно, въ предл возможнаго.
— Увы!— сказала задумчиво Жилотъ.— Отлично, я сдлаю вамъ испытаніе. Я особенно интересуюсь однимъ талантливымъ человкомъ, однимъ умнымъ, но бднымъ малымъ, который хочетъ пробиться въ свтъ. Я разсчитывала, что вы могли бы прійти къ нему на помощь.
— Сколько лтъ этому талантливому человку?
— Девятнадцать лтъ!… Онъ блестяще окончилъ курсъ коллежа.
— О, о,— прервалъ ее иронически Божоръ:— вы предаетесь теперь воспитанію молодежи?
— Шутка неудачна,— отвчала безъ всякаго раздраженія Нанина:— дайте мн сначала договорить… Молодой человкъ честолюбивъ, и его честолюбіе иметъ оправданіе въ его качествахъ… У меня къ вамъ дв просьбы за него: во-первыхъ, ввести его въ салонъ г-жи де-Шавань, которая собираетъ около себя умныхъ людей со всего Бара. Тамъ онъ могъ бы свести знакомство съ нужными людьми… И еще…
— И еще?
— Такъ какъ онъ бденъ, то дать ему случай воспользоваться вашимъ вліяніемъ, найдите ему доходное мсто, все равно гд, въ муниципалитет, или въ счетной палат.
— Какъ зовутъ вашего протеже?
— Жанъ-Жозефъ Ренаръ… Его отецъ былъ адвокатомъ, а его дядя со стороны матери — священникъ въ Шалад.
— Ренаръ?— повторилъ депутатъ, насупливая свои густыя брови,— это, вроятно, онъ написалъ оду на взятіе Бастиліи?
— Онъ самый.
— Мн показывали его стихи,— отвтилъ холодно Божаръ:— они безвкусны, напыщенны и полны глупыхъ, высокопарныхъ выраженій.
— Съ вами трудно имть дло!— съ досадой сказала Нанина.— Но не будемъ говорить объ этомъ… Можемъ мы разсчитывать на васъ?
— Извините меня… во-первыхъ, я завтра ду въ Парижъ и не успю повидаться съ г-жой Шавань… Что касается мста, то теперь моментъ неблагопріятенъ для этого. Національное собраніе работаетъ надъ реформой провинціальнаго управленія и мн поручено составить докладъ о раздленіи королевства на департаменты.
— Ренаръ охотно подождетъ нсколько мсяцевъ, такъ какъ вамъ теперь поручено преобразовать администрацію, то для васъ нетрудно будетъ дать ему какую-нибудь вновь открываемую должность.
— Я весьма сожалю, что долженъ снова отказать вамъ. Ставъ докладчикомъ, я положилъ себ за правило никогда не пользоваться своимъ положеніемъ для того, чтобы раздавать мста своимъ роднымъ или друзьямъ. Я не могу длать исключенія и для г-на Ренара.
— А!— воскликнула съ раздраженіемъ. Нанина:— вы, знаете, не очень любезны!
— Врьте, что я очень сожалю объ этомъ,— пробормоталъ Божаръ, надвая пальто.
— Ради Бога безъ извиненій,— горячо отвчала Жилотъ: — это безполезный трудъ. У васъ нтъ памяти сердца, Франсуа Божаръ, надо отдать вамъ справедливость. А! когда вы были молоды и вертлись около моихъ юбокъ, мн слдовало бы вамъ отвчать такъ же: ‘Тысяча сожалній, моментъ неудачно выбранъ!’ Но я была слишкомъ добра и наткнулась на человка неблагодарнаго… Но, мой другъ, похлопочите же для вашей Нанины… Окажите услугу… Вдь вы еще не сказали послдняго слова?
Въ то время, какъ она стояла передъ нимъ, вызивающе выпятивъ губу и сверкая глазами, депутату вспомнилась умная и аристократическая фигура канониссы, онъ снова видлъ ея зеленые, притягательные глаза, ея умный ротъ съ прелестной улыбкой. Это неожиданное видніе сдлало его равнодушнымъ къ намекамъ на его прошлое и къ ласкающимъ взглядамъ Нанины. Онъ вспомнилъ, что онъ общалъ быть у г-жи де-Ронъ еще до наступленія полуночи, и быстро поднялъ воротникъ своего редингота.
— Не настаивайте,— сказалъ онъ, повернувшись къ своей бывшей любовниц:— уже поздно, и я долженъ еще кое съ кмъ повидаться прежде, чмъ вернусь домой, до свиданья, Нанина, будьте любезны открыть мн дверь.
Обманувшись въ расчет, она, кусая губы, исполнила его просьбу и пропустила депутата, не промолвивъ ни слова. Но, закрывъ съ шумомъ дверь и повернувъ ключъ въ замочной скважин, она протянула руку по направленію къ улиц и погрозила пальцемъ:
— Ты мн за это заплатишь,— процдила она сквозь стиснутые зубы.
Затмъ она взяла подсвчникъ и открыла въ глубин комнаты стеклянную дверь, которая вела въ заднюю половину лавки. Эта узкая комната, съ круглымъ столомъ, тростниковымъ диваномъ и соломенными стульями, служила столовой. Поставивъ огарокъ на столъ, Нанина стукнула метлой три раза въ потолокъ. Почти тотчасъ же послышались легкіе шаги и ступени внутренней лстницы, соединявшей верхній этажъ съ нижнимъ, заскрипли. Изъ темноты выступилъ молодой человкъ средняго роста.
Въ черномъ поношенномъ плать, украшенномъ батистовымъ галстукомъ, и въ башмакахъ съ мдными пряжками, онъ походилъ на семинариста. Его слишкомъ приподнятыя плечи сдавливали худую шею, длинное желтое лицо и живые срые глаза, посаженные близко къ тонкому носу, составляли его отличительные признаки. Тонкія и слегка сжатыя губы дополняли это безбородое лицо, придавая ему безпокойное выраженіе
— Ну?— нетерпливо спросилъ онъ.
— Ну, мой милый,— отвчала разочарованная Нанина:— не удалось. Если бы я обратилась къ камню, и тотъ сдлалъ бы больше, чмъ онъ.
— Онъ не желаетъ принять участіе во мн?— спросилъ Жанъ-Жозефъ Ренаръ взволнованнымъ голосомъ.
— Не желаетъ.
— Почему же?
— О! пустыя отговорки!.. Онъ детъ завтра и поэтому не можетъ тебя представить г-ж Шавань… Что касается мста, то онъ сказалъ, что изъ принципа онъ никогда не оказываетъ покровительства ни роднымъ, ни друзьямъ, а тмъ боле незнакомому человку… Онъ даже не потрудился мн позолотить пилюлю, и я, конечно, догадалась, что онъ неохотно и говорилъ о теб.
— Теб нужно бы было показать ему мою оду на взятіе Бастиліи.
— Безполезно,— отвтила, пожимая плечами, Нанинъ:— онъ ее знаетъ… Онъ имлъ смлость сказать, что твои стихи никуда не годятся… Между нами, я думаю, что онъ завидуетъ теб.
На губахъ Ренара пробжала злая усмшка, и въ его срыхъ глазахъ отразилась жестокая злоба, которая бываетъ у обманутыхъ честолюбцевъ или освистанныхъ авторовъ.
— А!— проворчалъ онъ,— моя ода не имла чести ему понравиться… Завидуетъ!.. Это весьма возможно… Мой поэтическій талантъ отодвигаетъ назадъ этого презрннаго выскочку, и если онъ отказывается ввести меня въ салонъ г-жи Шавань, то изъ боязни, какъ бы я не занялъ тамъ прочно своего мста. Но это его дло, а я хочу проникнуть и проникну, несмотря на зависть и интриги.
— Въ добрый часъ, мой милый!— воскликнула Жилотъ, ласково кладя ему на плечо свою руку:— такой умный юноша, какъ ты, не долженъ падать духомъ… Ты можешь втереться и съ другой стороны.
— Съ какой же?— грубо спросилъ молодой человкъ, которымъ вдругъ овладло сильное уныніе.— Отъ старыхъ друзей моего отца я, кром безучастія и нежеланія мн помочь, ничего не вижу. Т, которые наиболе расположены ко мн, находятъ, что я еще слишкомъ молодъ, и совтуютъ мн подождать… Ждать? Какъ будто бы для этого есть время… Я бденъ и, конечно, однимъ терпніемъ я не наполню моего кошелька!.. А! если когда-нибудь я достигну положенія, я заставлю ихъ дорого заплатить за ихъ пренебреженіе.
— Ты этого достигнешь, мой другъ, врь твоей Нанин, которая тебя обожаетъ и рада бы по возможности теб помочь!.. Но, можетъ быть, стараясь сблизиться съ вліятельными людьми, ты выбралъ не самый короткій къ этому путь?
— Объясни мн!.. Я не понимаю.
— Иди сюда и поговоримъ спокойно,— нжно продолжала Нанина, усаживая его рядомъ съ собой на диван.— Ты спрашиваешь, съ какой стороны теб втереться?.. Врь мн, теб не нужно стучаться въ двери знатныхъ и богатыхъ домовъ, а гораздо ниже, въ предмстьяхъ, у простыхъ людей, которые такъ же бдны, какъ и ты, и такъ же, какъ и ты, хотятъ улучшить свое положеніе.
— Народъ?— повторилъ Жозефъ Ренаръ съ пренебрежительной гримасой.
— Да, народъ, который голодаетъ и который ропщетъ у дверей булочныхъ. Я отлично понимаю и съ открытія генеральныхъ штатовъ ясно вижу, какой оборотъ принимаютъ дла… Взятіе Бастиліи нанесло ударъ королевской власти и дворянству… Пошли уже слухи, что вслдъ за обитателями Тіера началъ волноваться рабочій народъ, которому приходится стонать… Если уже начали пріобртать вліяніе т, кто убилъ Пелиссье, недалеко то время, когда очередь распоряжаться дойдетъ и до меньшей братіи… Тогда т, кто держали ихъ сторону, будутъ на вершин. Вотъ къ кому теб нужно пристроиться.
Удивленный ея пророчествомъ Ренаръ смотрлъ ей въ лицо своими холодными пронизывающими глазами.
— Эге!— пробормоталъ онъ, оживляясь надеждой:— въ томъ, что ты говоришь,— правда. Можетъ быть, дйствительно нужно держаться этой партіи?
— Наврно!— подтвердила Нанина.— Только не нужно колебаться… Народъ такъ же, какъ и женщины, хочетъ, чтобы ему предались вполн… Въ од о взятіи Бастиліи ты старался, чтобы и овцы были цлы, и волки сыты, и не удовлетворилъ никого… Дворяне разсердились, а толпа не признала тебя за своего… Нужно дйствовать храбро и открыто стать революціонеромъ.
— Но если я примкну къ ихъ партіи, я рискую поссориться съ моимъ дядей-священникомъ, а вдь только у него я и могу найти себ пріютъ и столъ.
— Оттого-то и не слдуетъ вооружать пока противъ себя. Оперись сначала въ Шалад, пользуйся тамъ своимъ досугомъ, чтобы попробовать написать этюдъ о правахъ и страданіяхъ народа… Я знаю здсь одного книгопродавца, который напечатаетъ это сочиненіе… Мн, конечно, тяжело разлучаться съ тобой, я вооружусь терпніемъ и буду тебя извщать обо всемъ, что здсь происходитъ… Въ удобную минуту и ты прідешь!.. Я хочу, чтобы въ этомъ же году ты поднялъ на бунтъ нашихъ ткачей и винодловъ такъ же, какъ Камиллъ Демуленъ поднимаетъ парижанъ въ Пале-Роял.
— Нанина,— воскликнулъ ободренный и полный удивленія Ренаръ:— ты моя добрая фея!.. Какъ мн отплатить теб за твою дружбу?
— Люби меня, милый мой,— отвтила Жилотъ, которая, какъ кошка, ласкалась къ юнош.
— Это-то само собою разумется,— пробормоталъ онъ заискивающимъ голосомъ. Стремленіе выбиться въ люди заставило безчувственнаго Ренара быть нжнымъ. Онъ поцловалъ темные глаза Нанины, которая вся такъ и задрожала отъ этой ласки.
— О!— отвчала она, цлуя его, въ свою очередь:— какъ ты умешь меня ласкать!.. Ты мой обольститель, ты сдлаешься такимъ же увлекательнымъ ораторомъ, какъ и Мирабо, и въ одинъ прекрасный день я увижу тебя депутатомъ вмсто этого интригана Божара!
— Нанина,— сказалъ, сверкнувъ глазами, Ренаръ:— всмъ этимъ я буду обязанъ теб!
— Да, и ты поступишь со мною такъ же, какъ и другіе, ты меня забудешь,— сказала она со вздохомъ.
— Никогда!
— И ты говоришь правду?
— Я клянусь теб въ этомъ…
— Ба!— прошептала она, бросаясь въ его объятія:— а пока отдадимся любви… Это единственное, что осталось врнаго и лучшаго въ свт!..
Около полуночи, по спящимъ улицамъ быстро двигалась пара сильныхъ, запряженныхъ въ просторную берлину лошадей. Он неслись по направленію къ улиц Клермонъ, увозя въ обитой зеленымъ бархатомъ карет г-жу де-Ронъ, канониссу и кавалера де-Вандіеръ. Для большей безопасности Франсуа Божаръ помстился на козлахъ рядомъ съ кучеромъ и сопровождалъ съ эскадрономъ драгунъ путниковъ до предмстья Морбо. Тамъ имъ нужно было разстаться. Поцловавъ руку тетки и откланявшись Гіацинт, закутанной въ кружевной капюшонъ, депутатъ возвратился въ городъ, мечтая о блестящихъ глазахъ и тонкомъ профил молодой женщины, которая при слабомъ свт фонарей мелькнула какъ во сн.
Пока берлина неслась по дорог, между двумя рядами низкихъ холмовъ, засаженныхъ виноградниками, путники старались устроиться по возможности комфортабельне, чтобы спокойно провести остатокъ ночи. Об дамы услись въ глубин кареты, а кавалеръ, сидвшій спиной къ лошадямъ на скамейк, заваленной множествомъ узловъ, повсилъ свою шляпу и безъ церемоніи накрылъ голову черной шелковой шапочкой, безуспшно стараясь принять удобное положеніе, въ которомъ можно было бы соснуть. Но при малйшемъ толчк чемоданы и саквояжи падали ему на колни и сильно безпокоили его, такъ какъ ему приходилось снова искать покоя чуть не каждую минуту.
— О Боже мой!— воскликнула съ раздраженіемъ г-жа де-Ронъ:— не можете ли вы, Даніель, быть поспокойне?
— Это было бы лучше всего и для меня, виноваты эти проклятые свертки, которые не хотятъ оставаться въ поко.
Онъ вздыхалъ, черпалъ изъ своей табакерки утшеніе и снова начиналъ сражаться съ чемоданами. Въ конц концовъ онъ положилъ дна чемодана подъ ноги, два другіе подъ плечи и ухитрился задремать на этомъ шаткомъ лож.
Отъ Баръ-де-Дюка до Клермона 13 лье. Когда путники добрались до этого маленькаго городка, солнце уже взошло. Пока мняли лошадей, об дамы и кавалеръ выпили по чашк кофе, затмъ берлина тронулась дальше по дорог къ Излетту, которая, подобно длинной одноцвтной лент, вилась между двумя рядами запыленныхъ вязовъ. Канонисса спустила стекла въ окн и разсянно смотрла на виднвшійся на горизонт кудрявый лсъ, верхушки котораго начинали золотиться солнцемъ. Оба ея спутника снова заснули. Мало-по-малу утренній воздухъ, равномрное покачиваніе кареты, жужжаніе мошекъ и монотонная дорога подйствовали и на молодую женщину, ея глаза сомкнулись, и она забылась тяжелымъ утреннимъ сномъ, который длается непреодолимымъ посл безпокойно проведенной ночи.
Въ Излетт кучеръ свернулъ съ большой Верденской дороги, ведшей къ С.-Менехулю, и похалъ по долин Біэмъ, гд прозжая дорога, идущая вдоль канала Біэмъ, направляется изъ Буле въ Віеннъ-ле-Шато. Они прозжали самой серединой могучаго Аргонскаго лса, который поднимается, какъ зеленющая стна, между полями Вердена и мловыми равнинами Шампани. Біэмъ, бгущій по холмистымъ лугамъ, длитъ на дв неравныя половины эту лсистую мстность, которая рзко отличается своей разнообразной почвой и нравами жителей отъ окрестностей. Въ то время по ней проходила только одна прозжая дорога, и ея деревушки, гнздившіяся въ самой чащ лса, имли мало сношеній съ городами Баруа или Шампани. Невжественные и на половину одичавшіе крестьяне жили тамъ, отрзанные отъ остальныхъ провинцій, торгуя только лсомъ и не видя другой аристократіи, кром захудалыхъ дворянъ, имвшихъ стеклянные заводы и сплошь да рядомъ такихъ же нищихъ и безграмотныхъ, какъ и они сами.
Эти дворяне, водворившіеся въ Аргон въ XVI вк на основаніи патента Генриха III, пользовались привилегіей выдлывать стекло, не утрачивая при этомъ своихъ дворянскихъ нравъ. Ихъ стеклянные заводы были разсяны повсюду въ глубин лса, и они чувствовали себя настоящими владтельными особами. Ихъ дло давало имъ хорошую прибыль, но такъ какъ ихъ семьи были многочисленны, да и сами они любили жить въ свое удовольствіе, то многіе изъ нихъ совершенно разорились и ни языкомъ, ни платьемъ не отличались отъ сосднихъ съ ними крестьянъ, Благодаря плохимъ обстоятельствамъ и безденежью, имъ приходилось охотиться на чужой земл или же работать въ качеств простыхъ рабочихъ на стеклянныхъ заводахъ своихъ боле счастливыхъ родственниковъ. Но, несмотря на свою бдность или богатство, вс они гордились своимъ дворянствомъ, ихъ дти носили титулъ ‘шевалье’ и женились не иначе, какъ на дворянкахъ.
Ихъ свободные нравы, необычайный для дворянъ образъ жизни смущали горожанъ, которые относились съ презрніемъ къ этимъ страннымъ дворянамъ, называя ихъ ‘жареными’, такъ какъ имъ приходилось работать полуголыми передъ ихъ раскаленными печами, стекольщики, въ свою очередь, отплачивали еще большимъ презрніемъ разночинцамъ, которыхъ они называли ‘проклятыми дворняжками’. Однако нкоторые изъ нихъ въ род Гранрю, Вроссаровъ и C.-Андре умли снискать къ себ уваженіе. Они владли наиболе нужными для округа заводами и были приняты въ семействахъ провинціальной знати, сохраняя однако свою самостоятельность и своеобразныя манеры.
Карета г-жи де-Ронъ прохала деревню Нейфуръ и приближалась уже къ деревушк Класонъ, расположенной на самой опушк лса, какъ вдругъ ужасные крики разбудили путниковъ. Карета внезапно остановилась. Дамы вскочили со своихъ мстъ, кавалеръ теръ себ глаза и, не совсмъ еще проснувшись, опустилъ одно изъ стеколъ кареты. Лошади становились на дыбы. Кучеръ бранился, а кругомъ кареты кричали крестьяне, вооруженные серпами и топорами.
Де-Вандіеръ, еще не вполн очнувшись отъ сна, подумалъ, что онъ еще въ Бар, и прошепталъ, блдня,
— Боже мой!.. Убійцы Пелиссье!
— Вы спите, Даніель!.. Мы уже далеко отъ Бара!— сказала г-жа де-Ронъ, несмотря на свое самообладаніе, она тоже начала безпокоиться.
Канонисса нагнулась къ дверц кареты и крикнула:
— Кучеръ, чего хотятъ отъ насъ эти люди и что здсь происходитъ?
— Съ вашего позволенія, сударыня,— отвчалъ одинъ крестьянинъ,— намъ нужны ваши лошади, чтобы отвезти лсъ, который мы будемъ рубить.
Если люди, столпившіеся вокругъ кареты и не имли ничего общаго съ убійцами Пелиссье, то они возставали противъ власти такъ же, какъ и т. Они одинаково обезумли отъ надвигавшейся революціи. Съ быстротой электрическаго тока распространился по деревнямъ слухъ, что національное собраніе хочетъ уничтожить дворянскія права, и крестьяне, ограниченные и увренные въ своей правот, пришли къ заключенію, что помщичьи земли отнын должны принадлежать имъ. Жители Ардонны, еще боле бдные и невжественные, чмъ ихъ сосди, ршили тотчасъ же осуществить эту новую и удобную теорію. Клермонскіе лса, собственность принцевъ Конде, всегда влекли къ себ ихъ алчныя желанія. Съ того времени, какъ принцы перестали тамъ жить, княжескій лсъ длался достояніемъ каждаго, и каждый мужикъ безпрепятственно пользовался въ немъ правомъ собственности. Обитатели деревни Флоранъ, расположенной противъ Клонъ, были убждены въ этомъ. Подъ предводительствомъ одного стараго стеклозаводчика, который считался оракуломъ, они отправились на зар съ твердымъ ршеніемъ вернуться въ свои жилища съ хорошимъ запасомъ дровъ и бревенъ.
Подходя къ Клонъ, аррьергардъ этихъ нарушителей закона замтилъ берлину г-жи де-Ронъ. Почтовая карета, мчавшаяся по этой глухой дорог, была для нихъ цлымъ событіемъ. Прежде, чмъ углубиться въ лсъ на соединеніе съ главной шайкой, аррьергардъ остановилъ карету съ цлью осмотрть подозрительный экипажъ. Т, которые были подогадливе, предполагали, что это кто-нибудь изъ дворни изъ Вьеннь лешато, куда, по всей вроятности, направлялись и путешественники, и что, пріхавъ туда, они донесутъ на нихъ стражникамъ. Другіе, боле практичные, стали говорить, что почтовыя лошади пріхали весьма кстати и на нихъ можно увезти срубленныя деревья. Въ конц концовъ вс пришли къ единодушному ршенію остановить карету и везти ее за собой въ лсъ вмст съ кучеромъ. Это неожиданное ршеніе захватило врасплохъ обихъ дамъ и кавалера, которые еще не успли очнуться отъ сладкаго утренняго сна.
— Сударыни!— сказалъ одинъ крестьянинъ, отворяя дверцы и приподнимая свою шапку,— потрудитесь сойти.
Въ то же время пять или шесть нахаловъ распрягли лошадей и овладли сопротивлявшимся кучеромъ.
Г-жа де-Ронъ, которой были извстны нравы этой мстности поняла, что передъ нею лсные дикари, и ршила оказать имъ сопротивленіе.
— Это слишкомъ,— воскликнула она:— мало того, что вы вырубаете княжескій лсъ, вы еще хотите взять нашихъ лошадей!
— Сойдите, дорогая моя,— пробормоталъ осторожный кавалеръ, и не вступайте въ пререканія съ этими дикарями!
Онъ первымъ вышелъ изъ кареты и подалъ руку обимъ дамамъ, умоляя ихъ быть осторожными. Гіацинта презрительно окинула взглядомъ дровосковъ и крикнула:
— Вы очень дерзки… Какъ смете вы останавливать путешественниковъ на королевской дорог?
— Извините, сударыня,— отвчалъ человкъ въ шапк:— мы васъ не останавливаемъ и вы свободны продолжать вашъ путь пшкомъ.
— Это лучшее, что намъ остается длать,— тихонько сказалъ кавалеръ:— Шаладъ, должно быть, не далеко.
— По какому праву вы отнимаете нашихъ лошадей?— надменно продолжала канонисса.
— Если вы такъ любознательны,— возразилъ одинъ рослый, бородатый, съ лукавой физіономіей парень,— то спросите объ этомъ у нашего начальника!
— Гд же онъ? тотъ, кто вами начальствуетъ?
— Въ Клонъ… Мы васъ туда отведемъ, если вы только этого желаете, прекрасная дама!
— Покажите мн дорогу!— ршительно отвтила она.
— Подумай, Гіацинта, что ты длаешь!— пробормотала остолбенвшая г-жа де-Ронъ.
— Это безуміе,— возражалъ де-Вандіеръ.— Вы, очевидно, не сознаете, какимъ непріятностямъ вы можете подвергнуться въ подобной компаніи.
— Я отлично это знаю… Но я не прочь встртиться лицомъ къ лицу съ человкомъ, который дозволяетъ себ подобное разбойничество!
— Эй! товарищи, захватимъ ихъ, и въ дорогу!..
— Намъ некогда тутъ шутить.
Въ одно мгновеніе ока путешественники были окружены толпой. Два дровоска схватили лошадей за поводья, и вс направились въ оврагъ, ведущій въ Клонъ.
