Впервые напечатано в газете ‘Известия ЦИК СССР и ВЦИК’, 1931, No 182, 4 июля.
Статья представляет собой некролог. В. В. Лужский умер 2 июля 1931 года.
Печатается по тексту газеты.
Старая гвардия Московского Художественного театра держится прекрасно под натиском времени. Ее потери до сих пор были невелики, ее известные всему миру старые бойцы сохранили в большей или меньшей свежести свою инициативу, свое дарование, безмерно увеличив вместе с тем в течение прожитого времени свой художественный авторитет.
МХАТ Первый — это, конечно, великий театр, раз навсегда вошедший как крупнейшая величина в историю мирового театрального искусства. Он чрезвычайно длинными корнями уходит в предреволюционную историю нашей общественности, и огромный переворот, происшедший в ней, не мог, конечно, сразу изменить всю морфологию и физиологию этого могучего организма. Однако МХАТ отнюдь не казался формацией нежизнеспособной в новой атмосфере. Медленно, — быть может, медленнее, чем этого желали многие его друзья, — но зато достаточно глубоко видоизменялся он. В этом видоизменении, в этом обновлении огромную роль играла подросшая молодежь театра. Но и к ‘старикам’ у нас установилось отношение как к первоклассным художественным ценностям, могущим быть богато использованными для нового строительства.
Ведь недаром же лучшие пролетарские драматурги охотно отдавали и отдают свои произведения именно для исполнения в этом театре, добившемся изумительного совершенства в деле сочного, полного нюансов, блещущего жизнью сценического исполнения.
Вот почему и мы, строители будущего, революционеры, не можем не чувствовать глубокой грусти при известии, что смерть похитила из рядов могучих ветеранов МХАТ Первого обаятельнейшего артиста Василия Васильевича Лужского, имя и деятельность которого органически связаны со всеми эпохами роста Художественного театра.
Смерть унесла его в шестьдесят лет {В. В. Лужскому шел шестьдесят второй год.} и надо сказать, что он принадлежал к числу тех артистов, которые в подобные годы могли развернуть еще огромный сценический темперамент, не говоря уже о творчестве вообще.
В последний раз я видел Василия Васильевича в отрывке из ‘Преступления и наказания’ Достоевского. {Речь идет о сцене, исполнявшейся В. В. Лужским и А. К. Тарасовой в концертных выступлениях.} Он играл бурную, разнообразную и жестокую сцену, разыгрывающуюся в квартире Свидригайлова с Дуней, сестрой Раскольникова. Эффект игры Василия Васильевича был потрясающим.
Василий Васильевич был учеником школы Малого театра (хотя кончил Филармонию). {Лужский посещал драматический класс Оперно-драматического училища при Обществе искусства и литературы, где преподавали артисты Малого театра. О том, что Лужский учился у Садовского (очевидно, речь могла бы идти о Михаиле Провыче Садовском), нет упоминаний ни в автобиографии Лужского (см. ‘Актеры и режиссеры. Театральная Россия’, изд. ‘Современные проблемы’, М. 1928), ни в воспоминаниях о нем, напечатанных в ‘Ежегоднике МХАТ’ за 1946 год.} Он воспитывался под руководством одного из величайших и разнообразнейших комиков русской сцены — Прова Михайловича Садовского. Вероятно, самый выбор учителя был сделан учеником потому, что он уже тогда готовился быть актером на характерные роли.
В Художественном театре, куда он попал еще молодым человеком, Лужский занял одно из первых мест. {Лужский принимал активное участие в создании Художественного театра и с момента основания был одним из его ведущих актеров и режиссеров.} Играл он большею частью роли людей пожилых, со сложной психикой и умел давать эти зрелые, замысловатые, то лукавые, то узорные в своем простодушии фигуры с изумительным пониманием и задушевностью, зная в то же время всегда, как обострить их внешний облик замечательным гримом и каким-нибудь характерным приемом внешнего поведения, делавшим фигуру памятной на всю жизнь.
Таковым был Василий Васильевич в роли Шуйского, в профессоре Серебрякове, слуге Фирсе, в старике Карамазове, {Имеются в виду роли Лужского в спектаклях ‘Царь Федор Иоаннович’ А. К. Толстого (воевода кн. Иван Петрович Шуйский), ‘Дядя Ваня’ (профессор Серебряков) и ‘Вишневый сад’ (Фирс) Чехова, ‘Братья Карамазовы’ Достоевского (Федор Карамазов).} упомянутом уже Свидригайлове и десятках других ролей. Припоминаю, между прочим, изумительное по совершенству рисунка исполнение Лужским во Второй студии роли старого помещика в странной пьесе Сологуба ‘Узор из роз’. {Пьеса ‘Узор из роз’ по повести Ф. Сологуба ‘Барышня Лиза’ была поставлена во Второй студии Художественного театра в марте 1920 года. В. В. Лужский был и режиссером этого спектакля.}
Конечно, Василий Васильевич был особенно хорош на сцене, в полном перевоплощении, но он был также изумительным чтецом. Я помню, например, с каким ядовитым совершенством исполнял он, просто за столиком Политехнического музея, сцену Достоевского ‘За коньячком’. {‘За коньячком’ — сцена из спектакля ‘Братья Карамазовы’. }
Василий Васильевич был учителем большой серии прекрасных актеров следующего поколения.
Новая театральная, уже внемхатовская, молодежь — рабочая, красноармейская — наперерыв звала Лужского для руководства своими кружками. Василий Васильевич старался, по возможности, не отказывать никому.
Спокойный и уравновешенный, мягкий, внимательный, [он] как-то само собою завоевывал любовь и зрителей, и товарищей по сцене, и всех, кто с ним соприкасался. Он никогда не шумел и не блистал, — разве только когда это нужно было на сцене по ходу спектакля, — но от него шел тихий свет и хорошая, крепкая теплота. В жизни он ничему не был так предан, как искусству, творчеству. Горение перед искусством, столь свойственное всему кругу Станиславского, находило в нем одно из лучших своих воплощений.
Пришли иные времена, мы уже не считаем высшим достижением — гореть перед искусством, мы требуем, чтобы искусство само горело перед чем-то несравненно высшим, перед строительством реальной новой жизни, но великая добросовестность, четкое мастерство, чуткость и творчество — это такие качества, которые заставляют нас почтительно и любовно склонить голову перед гробом Лужского.
Не стало большого человека в прекрасной плеяде мастеров старшего поколения Художественного театра. Не можем не пожелать от всей души, чтобы смерть как можно дольше не заглядывала сюда, в тот круг, где продолжают творить художники сцены, составляющие гордость русского театра в течение почти целого полустолетия.