В. М. Дорошевич
В. М. Дорошевич
В стороне от большого света
(Сицилия)
В стороне от большого света
(Сицилия)
Сахалин средиземного моря
Мафия и бандиты
В стороне от большого света, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1905
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том V. По Европе. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905.
Все новейшие течения, волнения, увлечения мысли, как тучи, бесследно пронеслись над этим прекрасным островом, который иностранцы зовут ‘цветком среди островов’, который итальянцы называют ‘cinerentola’ой’, ‘сандрильоной’ — золушкой Италии.
Сицилия, это — европейский Цейлон. По красоте. Это — ‘итальянская Ирландия’. Так её называют экономисты.
Это — страна чудес.
Необычайное богатство природы и невероятная бедность жителей. Вы едете среди нескончаемых апельсинных и лимонных рощ, где ветви ломятся от обилия плодов, и с удивлением видите ‘курные избы’. Сицилийские крестьяне не мечтают даже о такой роскоши, как дымовые трубы. Дым идёт в открытые двери.
Надо всеми дверьми копоть. И когда вы подъезжаете утром к деревне, вам кажется, что вся деревня горит. Изо всех дверей валит густой дым.
Землю обрабатывают ‘мотыгами’.
Не только лошадь, осёл (четвероногий) здесь редкость в крестьянском хозяйстве.
Ослы ходят разубранные. Ослы поручаются покровительству святого, изображения которого они носят на шорах. За ослов молятся Богу, как за членов семейства.
Уж по этому почёту вы можете судить, до какой степени бедно население, если оно смотрит на рабочее животное, как на какую-то роскошь и благодать.
Откуда же эта бедность?
Вы подумаете:
— Вероятно, леность.
Но каждый клочок земли ответит вам, что это клевета.
Перед вами нет полей. Перед вами сплошные огороды. Поля обработаны, как огороды. И дай Бог, чтобы всякий любительский огород был обработан так тщательно, с такой любовью.
Только в Японии так обрабатываются поля. И нигде ещё, быть может, в целом мире не работают, сколько в Сицилии.
— Очевидно, население просто не способно…
Сицилианцы считаются одним из способнейших народов в Италии. Сицилианцы, делающие блестящие карьеры, не редкость.
Достаточно вспомнить, что покойный Франческо Криспи был сицилианец. Его противник, маркиз де-Рудини — сицилианец.
Побеждала та или другая партия в парламенте. Стоял во главе правительства Криспи, или король призывал де-Рудини — всё равно, Италией правил сицилианец.
Добавьте к этому, что ‘действительный папа’ — всемогущий кардинал Рамполла, правящий католичеством от имени Леона XIII, тоже сицилианец.
За долгий промежуток времени вся духовная и светская власть в Италии была в руках сицилианцев.
Вот вам ответ на вопросы:
— Способен ли сицилийский народ?
Переплывая Мессинский пролив, вы уходите на несколько столетий назад.
Это одно из самых интересных путешествий.
В то время, как на этом берегу пролива XX век, на том ещё цветут средние века.
Население Сицилии делится на три класса. Во главе стоят феодалы, ‘синьоры’. Бедные кварталы Палермо, это — одна сплошная колоссальная каменная глыба, треснувшая по разным направлениям. Эти узенькие трещины называются улицами.
Вы идёте по улице, такой узенькой, что втроём едва разойтись. Воздух полон запахом мокрого белья. Внизу — грязные и тёмные каморки. Двери им служат вместо окон. Двух комнат ни у кого нет. В одной комнате спит и работает вся семья с бесчисленными детьми.
А вверху, начиная со второго этажа, над этой грязной трещиной развешано мокрое бельё.
Изобилие знати породило необыкновенное обилие прачек.
Над узенькой и смрадной улицей колеблются огромные великолепные простыни с гербами, рубашки с гербами, даже кальсоны с гербами!
Гербы, гербы, гербы.
На via della Liberta вам показывают направо, налево:
— Дворец графа такого-то.
— Дворец маркиза такого-то.
— Герцога…
— Барона…
Читая в газетах отчёты о балах, первых представлениях, частных вечеринках, вы поражаетесь обилием этих маркизов, маркиз, графов, графинь, герцогов и баронов.
Нигде в целом мире их нету столько. Разве в Португалии.
Но Португалия не в счёт.
Когда вы в Лиссабоне останавливаетесь в отеле и скромно вписываете в книгу ваше имя, хозяин смотрит на вас с удивлением:
— А ваш титул?
— Да у меня нет титула.
Он смотрит на вас уже с испугом:
— Хорош же ты, должно быть, гусь, коли даже сам себя графом не считаешь?!
И, поколебавшись, решает вас называть хоть бароном.
— Пожалуйте, барон, в вашу комнату!
Иначе неловко.
Как же вас иначе называть, когда ‘cabalero’, — дворянин, — зовут в Лиссабоне только прислугу.
Португальцы все маркизы.
Но после Португалии Сицилия единственная страна, до такой степени переполненная знатью и дворцами.
О нравственном уровне сицилийской знати вы можете судить хотя бы по следующему факту:
Отчаявшись поймать неуловимого Варсалона, власти решили предать суду хоть его сообщников. Это будет колоссальный процесс с 166 обвиняемыми. Обвинительный акт уже составлен, и я цитирую опубликованные официальные данные.
В сообщничестве с бандитом по совершению преступлений обвиняются, между прочим: барон Каффаро, маркиз Филипп де-Кардова, Катарелла, его секретарь, барон Джузеппе Риццо.
Все представители палермской знати, простыни и кальсоны которых с гербами и коронами, словно знамёна, развеваются на улицах-трещинах Палермо.
Мне особенно нравится этот маркиз, который не только занимался разбойничьими делами, но даже завёл себе для этих дел секретаря.
После этого списка вас не удивит, конечно, глубокая уверенность сицилианцев, что похищение кавалера Спано — дело рук ‘людей хорошего общества’.
— Два миллиона выкупа кому не лестно получить.
Земельной собственности у крестьян в Сицилии не существует. Сицилия знает только крупное землевладение. Вся Сицилия состоит из огромных имений, принадлежащих феодалам-синьорам.
Настоящим феодалам. Потому что они говорят с гордостью:
— Мы решили присоединиться к Италии и избрали себе королём итальянского короля.
Но помещичьих усадеб в Сицилии нет.
Графы, маркизы, бароны, герцоги считают не совместимым со своим достоинством заниматься земледелием и отдают свои имения в аренду.
Сами они проживают доходы в больших городах, преимущественно в Палермо.
Живут во ‘дворцах’ с колоссальными коронами и гербами на фронтонах и воротах, довольны тем, что числятся ‘покровителями церкви’, имеют свои особые ‘родовые’ места, впереди, за богослужением в соборе.
Когда дочь сицилийского феодала выходит замуж, в росписи приданого пишется:
— Денег за ней столько-то, земли такие-то, такие-то и такие-то, дворец там-то и место в соборе.
Место в соборе переходит в род её мужа.
Духовенство во время мессы посылает им особые, отдельно от других, благословения, и они платят газетам за помещение заметок.
— На вечере у маркиза такого-то были замечены au hazard: графы такие-то, герцоги такие-то, бароны такие-то…
Этими сведениями они наполняют по три, по четыре столбца и утренних и вечерних газет ежедневно.
Как феодалы доброго, старого времени, они ничему не выучились и ничего не забыли.
Они часто враждуют между собой. Вражда между родами и месть часто переходят из поколенья в поколенье.
Есть фамилии, враждующие между собою более полутораста лет. И Капулетти и Монтекки насчитывают не один десяток кровавых жертв с каждой стороны. Но сицилийские синьоры редко когда пачкают в крови собственные руки.
Они причиняют ‘враждебным фамилиям’ имущественный и моральный вред при посредстве всесильной и вездесущей ‘мафии’, а для убийств нанимают бандитов.
Они покровительствуют бандитам. Бандиты постоянно состоят у них на службе. Мстят то тому за того, то этому за этого.
Отсюда это ‘сообщничество’ с бандитами.
Владеют всеми землями Сицилии феодалы. Обрабатывают землю крестьяне.
Но прежде чем земле дойти от феодала до крестьянина, она должна пройти через руки десятка посредников.
Это второй класс сицилийского населения, очень многочисленный. Вассалы.
Их зовут — galantumi. ‘Благородные’.
У нас их называли бы просто ‘кулаками’.
Это не титулованные лица, но считающие себя дворянством Сицилии.
У феодала, положим, сто тысяч десятин земли. Он считает самым удобным для себя, без хлопот, сдавать всю эту землю целиком одному galantumi. Тот сдаёт её двоим. Те раздробляют арендованные участки и сдают их нескольким galantumi. Те дробят снова и т. д.
Так что, когда крестьянин берёт землю у galantumi, арендовавшего два-три участка, земля прошла десятки рук, от неё досыта наелись десятки galantumi, и арендная плата выросла до неузнаваемости.
Отсюда бесконечный труд, сказочное плодородие почвы, и в результате самая ужасающая, самая поразительная нищета в мире.
Эти galantumi составляют истинный бич Сицилии.
И когда в Сицилии вспыхивают ‘революции’, и крестьяне, явившись в город, идут по улицам с криками:
— A basso gli galantumi!
Крайние элементы на материке напрасно радостно потирают руки.
Это чисто местный вопрос и чисто местное дело.
Требования galantumi перешли все границы, и земледельцы-арендаторы явились в город обратить внимание ‘синьоров’ на бесчинства посредников.
Синьоры в это время спокойно сидят в своих palazzo.
Феодальному владению не грозит ни малейшей опасности.
Сицилийский крестьянин, — как фермер-ирландец, не имеет не только собственной земли, но и собственного угла, где приклонить голову.
‘Курные избы’, в которых они живут, принадлежат владельцам имений и отдаются тоже в аренду.
Отсюда отсутствие какой-нибудь заботливости о самом примитивном удобстве или украшении жилья.
У сицилийского простонародья большая любовь к красивому и изящному.
Простая рабочая телега в Сицилии, одноколка, на двух огромных колёсах, непременно вся расписана кругом картинами.
Картины из священной истории, рыцарские турниры, исторические события.
Я видел картины, изображающие прощанье Марии Стюарт перед казнью и даже почему-то балерин, делающих антраша!
Сбруя осла вся сплошь из украшений. Седёлка, уздечка — целые сооружения, где всё блестит, горит медью, яркими кистями. Это как оружие у восточных народов. Сам нищий, в лохмотьях, а за поясом оружие в серебряной оправе, с золотой насечкой.
Идёт босой, нищий сицилианец. Лохмотья вот-вот свалятся с тела, и он останется, в чём мать родила. А под уздцы он ведёт осла, разубранного словно для какого-то шествия. И телега, — словно он едет на карнавал, а не на работу.
На шорах у ослов, как я уже говорил, изображения святых. ‘Патрона’.
Самый нищий, у которого уж вся нарядная вначале упряжь изорвалась в клочки, хоть фазанье перо достанет и воткнёт в седёлку осла. Не достанет фазаньяго, — надёргает перьев из чужих кур и воткнёт хоть такой пучок.
Всё это говорит о любви к красивому.
Землю сицилиец обрабатывает, песчинку кладёт к песчинке, — иначе не выручишь даже аренды и умрёшь с голоду.
Но дом у этого любящего красоту человека, — словно люди здесь не живут, а просто случайно зашли укрыться от дождя.
Всё закопчёно, грязно, голые стены, не на чем сесть. Сидят прямо на полу: выше густой пеленой стоит дым.
— О чьём доме заботиться? К чему хлопотать, когда через несколько месяцев придётся бросать и идти жить в другой.
Если вы в воскресенье проедете по полям Сицилии, — какое фантастическое зрелище!
На изумрудных лугах растут апельсинные, лимонные рощи.
В каком всё удивительном порядке! Каждое деревцо подчищено. В траве ни сухого листочка.
Вы проезжаете великолепно возделанными виноградниками, полями, по которым ходят бархатные зелёные волны, и на десятки вёрст ни признака человеческого жилья.
Какая-то цветущая пустыня!
Словно сказка.
Словно без помощи человека всё это растёт, прихорашивается, убирается пышно и богато. Словно сама природа без человеческих рук устроила эти сады, виноградники, поля.
В большинстве имений совсем нет домов.
Семьи крестьян живут в горах, в местечках.
В понедельник, рано утром, крестьяне, верхом на ослах, у кого есть, пешком те, кто, по сицилийской поговорке, ‘сам себе осёл’, с заступом и мотыгой на плече, спускаются в долину и работают каждый в своём саду, винограднике или поле до вечера субботы.
В субботу, вечером, они идут к себе в горы, в местечко, проводят там воскресенье и в понедельник, утром, снова уходят на работу на целую неделю.
Они спят на голой земле, питаются тем, что берут из дома на целую неделю и ещё ухитряются кормить бесчисленных нищих, которые, словно паразиты, бродят по всей Сицилии.
Улицы городов переполнены нищими. ‘Синьоры’ живут в своих дворцах с коронами и гербами. Вся промышленность и крупная торговля в руках иностранцев. Домовладельцами являются galantumi. Беднота живёт в улицах-трещинах, под ‘пленительным небом Сицилии’, лишённая солнца, в то время, как кругом на десятки вёрст цветут апельсинные сады, лишённая воздуха. Задыхается в темноте и грязи.
— Грязен, как сицилианец! — говорят с отвращением в Неаполе.
А неаполитанцы имеют право на звание самого нечистоплотного народа в мире.
После восточной нищеты, где люди, как мох, родятся, живут и умирают в трещинах старых стен, сицилийская нищета самая нищая в целом мире. Даже испанская нищета может претендовать только на третье место. На свете невозможно ездить по этим улицам: лицом к лицу с такой нищетой становится стыдно, что у вас есть хоть лира в кармане. Нельзя ехать в коляске среди нищих.
Вы идёте по этим закоулкам среди ужасающей вони, нищеты и грязи. Если на верху не болтаются простыни и кальсоны с гербами, тогда, словно знамёна нищеты, над улицей повисли лохмотья, вывешенные проветриваться. Они колеблются при ветре и с них сыплется грязь и паразиты. Дождь из грязи и паразитов идёт на детей, бледных, жёлтых, худосочных, которыми кишат нищие улицы.
На углах — лавочки съестных припасов. Мясных нет совсем. Даже рыбных. Торгуют одной только зеленью.
Но вот вам попалась мясная. Через дорогу другая. На углу стоит грязная старуха с лотком и продаёт пирожное. Лавка с фруктами. Лавка с мануфактурным товаром.
Нищета стала богаче.
Вы обращаетесь к вашему чичероне.
— Здесь, — он указывает вам на окружающие дома, — живут падшие женщины. Вот эта и эта дурные улицы. Они наполнены притонами разврата и ворами.
Вы снова идёте по нищим улицам, где едят одну зелень, и доходите до нового ‘оазиса’.
— Это тоже улица притонов! — объясняет вам чичероне. — Падшие женщины и воры!
Дальше вы уж знаете сами. Как только увидали лавки с мясом, со сластями, с какими-нибудь товарами, вы говорите:
— Значит, близко разврат и воровство!
Двери балконов открываются, с балконов вам кричат растрёпанные женщины.
Чичероне предупреждает вас:
— Синьор, держите карманы! Мы в улице воров!
Разврат или воровство — только два средства для сицилианца жить мало-мальски по-человечески.
Вам в лицо глядит великая мать нищета, и её страшные дети — преступление и разврат.
Сицилия считается самой развратной страной даже в Неаполе. А это что-нибудь да значит! Вряд ли даже в Вавилоне царил такой лёгкий взгляд на наслаждения, какой царит на берегах лазурного Неаполитанского залива.
Как зловонные струйки от кучи навоза, разврат узенькими извилистыми улицами течёт в богатые широкие улицы Палермо. Вы проходите по ‘богатой’ улице, между домами, занятыми торговыми учреждениями, вдруг — стена. Земля, казалось бы, здесь страшно дорога, — откуда же это не застроенное место?
— А это, — объясняют вам, — по просьбе жителей, заложили стеной выходы из улицы. Там за этой стеной улица разврата.
И такие стены на больших улицах Палермо на каждом шагу.
Но как ни ограждаются каменными стенами, разврат разлит по всему Палермо. Как голод.
Предложение женщин — обычное явление на улицах всех городов южной Италии. Но нигде этот торг не достигает таких колоссальных размеров, как в Палермо.
Торговлей женщинами занимаются старики и маленькие дети.
Торговец газетами, цветами, лишь только вы купили у него номер журнала или бутоньерку, предлагает вам женщину.
Нищий, едва вы опустили ему в руку сольди, предлагает вам:
— Я знаю красивую женщину.
Восьмилетний ребёнок, торгующий спичками, пристаёт к вам:
— 9-ти лет! 9-ти лет! Синьор, девяти лет.
И, видя, что вы не обращаете внимания, презрительно улыбается:
— Синьор трусит?!
— Да это что? Твоя сестра, что ли?
Он самодовольно улыбается:
— Эге! Сестра! Синьор, синьор! Очень красивая! Вы увидите! Синьор!
И сейчас же к вам начинает приставать взрослый человек, продающий цветы.
— Синьор! Если вы не хотите идти к нам, я приведу ребёнка к вам!
— Да как же родители отпустят?!
Он глядит на вас с удивлением:
— Да это мой ребёнок. Я отец.
С четырёх часов дня главные улицы Палермо превращаются в одну сплошную биржу женщин и детей. Переполнены комиссионерами.
Я считал шаги и предложения, и на ста шагах насчитывал пять предложений.
Там, где от голода приходится торговать своими детьми, единственная надежда выйти из такого бесконечного бедственного положения — надежда на случай.
Итальянское правительство, разоряющее страну еженедельными лотереями, превратило сицилианцев в ‘запойных игроков’.
Вы берёте билет, в который вам вписывают несколько назначенных вами номеров. Игра идёт как в лото. В субботу розыгрыши. Вынимают пять номеров.
Если вышел один из назначенных вами номеров, вы получаете в 10Ґ раз больше. Если вышло ‘амбо’ — в 250 раз. ‘Терно’ — в 4,250. Если ‘кватерно’ — в 60.000 раз.
Ставка доступна нищим: хоть несколько сольди.
Одним ударом выйти из бедственного положения. Одним шагом шагнуть из нищеты.
От субботы до субботы вся Сицилия живёт в угаре игры. До нищих и семилетних детей играет всё.
На игру просят милостыню, воруют и разбойничают.
Так, как в Сицилии, играют только в тюрьмах и на поселениях. Игра, это — единственный способ ‘переменить участь’.
Это население игроков, которым привит азарт, которые заедены азартом, не может, конечно, довольствоваться одними правительственными ‘bancolotto’.
Обычная сцена в городах Сицилии. На площади толпа, в средине мальчишка продаёт билеты лото.
Орёт, кричит, трясёт мешком, в котором стучат косточки с цифрами.
Когда билеты разобраны, он берёт из толпы самого маленького ребёнка:
— Вынимай!
— Номер такой-то!
Если выиграл кто, он платит вдвое.
Если долго не выигрывает никто, — крики, вопли.
— Мошенничество! В мешке нет тех номеров, которые в картах!
В дело вступается антрепренёр лотереи, державшийся всё время в стороне.
— Проверить номера в мешке.
— Нечего проверять! Играй! Другие выигрывали.
Клятва, ругань. Сейчас дойдёт до драки, быть может, до ножей.
С угла бегут двое карабинеров, — эти insparable, и, охраняющие друг друга, всегда ходят вдвоём и принимаются разнимать толпу.
Въезжая в приморский сицилийский город, вы подумаете, что в нём масса театров, и в них даются какие-то необыкновенные пьесы.
— Константинополь.
— Алабама.
— Бостон, — кричат огромные красные буквы на колоссальных афишах.
Но это не театральные афиши. Это не пьесы, а названия эмигрантских пароходов. Каждый пароход увозит в Америку и южную Африку полный трюм сицилианских эмигрантов.
Вагоны третьего класса переполнены сицилианцами, бросающими родину и едущими в Италию на материк.
И если бы сицилийская беднота не плодилась в такой ужасающей прогрессии, — пятеро-шестеро детей — очень маленькая семья, — Сицилия опустела бы в несколько лет.
Остались бы ‘синьоры’ в своих великолепных палаццо и galantumi, которым не стало бы чем кормиться.
Но сицилианцы плодятся, как могут плодиться только южане. И если взглянуть сверху на улицу-трещину, она живая, она вся движется маленькими весёлыми существами. Идя по ней, трудно пробираться среди детей.
Несмотря на грязь и страшную детскую смертность, их выживает всё-таки колоссальное количество.
Торговля даже собственными детьми, игра, как единственное средство ‘переменить участь’, и после игры общее помешательство всего острова — мечта ‘уйти на материк’, от всего этого на меня пахнуло таким ужасным и знакомым.
Три элемента сахалинской жизни!
Так люди ухитрились превратить в Сахалин один из самых цветущих островов земного шара.
Природа в Сицилии дала людям всё:
— Живите и наслаждайтесь!
А люди в Сицилии с оружием в руках отвоёвывают себе жизнь.
У каждого ‘синьора’ масса арендаторов. У каждого арендатора ‘под началом’ крестьяне.
С такой массой вассалов феодалы имели бы слишком большую власть в стране, чересчур большое влияние на выборы, на законодательство, на распределение налогов. Вся страна была бы у них в крепостной зависимости. Столкнувшись, они могли бы делать, что угодно.
И galantumi, чтобы ограничить власть ‘синьоров’, образовали тайное общество, — ‘мафию’.
Что такое эта страшная сицилийская ‘мафия’? Настолько страшная, что люди меняются в лице, когда с угрозой говорится:
— Я буду искать защиты у мафии.
О ней говорят с оглядкой, не подслушивает ли кто?
— Мафия, — говорил мне один иностранец, более двадцати лет живущий в Сицилии и отлично знающий страну, — это — что-то в роде чумы. Это разлито в воздухе. Минутами вы даже сомневаетесь: ‘Да полно! Существует ли эта пресловутая мафия? Но есть ли это просто-напросто одна из сказок, которыми славится Сицилия’. Но приходит момент, и вы убеждаетесь, что мафия существует, что она всесильна. Вы видите её жертвы. Да вот я вам расскажу историю одного моего знакомого. Итальянец, богатый человек, он приехал в Палермо, купил дом, арендовал имение, занялся скотоводством. Настало время муниципальных выборов. Боролись две партии. Старая, за которую, как все знали, стояла мафия, и новая, к которой примкнул мой знакомый. Как человек богатый, он имел большое влияние, помогал деньгами своей партии в избирательной борьбе. Однажды он получает анонимное письмо: ‘Вы приговорены ко всем несчастиям. Немедленно бросьте избирательную борьбу’. Конечно, он не обратил на это никакого внимания. Вместе с тем, он стал замечать, что знакомые при встрече стали смотреть на него как-то особенно, с сожалением. Каждый считал своим долгом ему посоветовать: ‘Бросьте лучше эту игру! Ну, что вам? Вы человек пришлый. Мы здесь живём, у нас сложились свои порядки!’ Но он стоял на своём: ‘Терпеть грабёж и безобразия в муниципалитете? Дикие налоги? Терпеть негодяев, потому что они принадлежат к какой-то там мафии?! Никогда!’ И продолжал борьбу, платил за помещение в газетах статей, печатал афиши и воззвания, давал денег на наём избирателей. В один прекрасный день он получает известие, что в его имении уничтожен виноградник ‘неизвестно кем’. Ещё несколько дней, — перерезано всё стадо, опять ‘неизвестно кем’. Уничтожены сады. Он кидается к властям. ‘На кого имеете подозрение?’ На кого? Ни на кого! ‘Что ж мы в таком случае можем разыскать?!’ Торговцы начинают съезжать из его дома: ‘Нам откажут в кредите, если мы будем жить у вас’. Лавок никто не нанимает. Его самого начинают избегать. Знакомые говорят: ‘Нет уж, знаете… Вы себя так неудачно повели… Мы не можем продолжать с вами прежних отношений. Ещё и нас заподозрят в сообщничестве с вами’. Разорённый в несколько недель, он отказался от дальнейшей аренды, продал дом за бесценок: никто не хотел у него покупать, и бежал из этой проклятой страны, потому что тут и за жизнь нельзя поручиться! Что такое мафия? Воздух. Отравленный воздух Сицилии. Мы окружены ею, как окружены воздухом. Почём я знаю, быть может, мой приказчик, мой лакей — слуга мафии. Быть может, им отдан приказ следить за мной. Я говорю с вами об этом по-французски, потому что никто из них не понимает. Но по-итальянски я о таком предмете не стал бы говорить даже в своём доме. Стены имеют уши, и, быть может, лакей подслушивает у замочной скважины. Быть в ссоре с мафией! А почему вы знаете, что кучер, которого вы берёте, не агент мафии, и ему не поручено вас . убить, украсть ваших детей. Единственное средство существовать здесь, это — подчиняться мафии вполне и беспрекословно. Вы знаете, что даже страховые общества не берут в страх имущества и товаров у людей, про которых ходит слух, что они осуждены мафией?
Мафия имеет огромное влияние при выборах в парламент. Проходят в Сицилии только те депутаты, к которым благоволит мафия.
Быть может, этим только и можно объяснить странный и удивительный факт. Сицилианцы — способный к политике народ. Многие из сицилианцев делали блестящие политические карьеры, приобретали власть, становились даже во главе правительства. Но никогда никто из них не сделал ничего, чтоб помочь своей родине — Сицилии и вывести её из невозможного экономического и правового положения.
Мафия держит в своих руках и муниципальные выборы.
Отсюда страшно ничтожные пошлины на земли и дома и колоссальные налоги на предметы первой необходимости.
Все тяжести городских расходов ложатся исключительно на беднейшее население. Главным образом, на съестные припасы. Все продукты обложены громадными пошлинами, и дороговизна на базарах стоит невероятная.
Даже зелень сказочно дорога, — зелень в круглый год зелёной Сицилии!
И вот в то время, когда бедные кварталы Палермо смердят, представляют собою очаги заразы, город ничего не делает для их хоть маломальского оздоровленья и строит колоссальный театр, один из самых больших в свете, роскоши необычайной. Для удовольствия синьоров и galantumi.
Мафия, имея в своих руках повсюду множество избирателей, распоряжается всеми выгодными и влиятельными должностями.
Мафия всесильна, — и администрация… Большинство администрации тоже принадлежит к мафии. Больше ничего не остаётся делать! Только принадлежа к мафии, можно быть спокойным за себя и за место. Иначе доносы, интриги, мафия имеет в своих рядах очень важных и влиятельных лиц, — и живо лишишься места.
Таким образом, никакой защиты от мафии со стороны администрации ждать нельзя.
Вам пришлось бы жаловаться на мафию, быть может, члену мафии.
Суд… Но Сицилия управляется мафией. К мафии идут за защитой. Мафия судит. Мафия превратила жизнь в какое-то арестантское существование. Жалоба ‘начальству’ бесполезна.
Ни один сицилианец на суде не покажет ничего, кроме:
— Знать не знаю!
Даже когда разбираются дела об убийствах на улице, свидетели-очевидцы под присягой показывают:
— Не видал, кто убил. Я как раз в это время смотрел в другую сторону.
Таким образом, мафия безнаказанна. Она не останавливается ни перед чем, до убийства включительно.
Для убийства идут в ход бандиты.
Мафия имеет связи с бандитами. В случае надобности, поручает им исполнение приговоров. Бандиты за это пользуются укрывательством и помощью мафии.
Мафия держит в узде ‘синьоров’.
Если бы кто-нибудь из них вздумал предъявлять слишком большие требования к galantumi-арендаторам, или обижать их, он рискует в один день остаться нищим. Рискует даже жизнью. И ‘синьоры’ предпочитают жить с мафией в мире и добром согласии, пользоваться её помощью во взаимных распрях и для мести.
Таким образом, мафия охраняет интересы galantumi.
Её назначение, имея в своих руках всю власть, делать так, чтоб никакие тяжести не ложились на galantumi.
Сицилийский народ в свою защиту выдвинул разбойничество.
Знаменитое сицилийское разбойничество — явление чисто экономическое.
Сицилийская поговорка говорит:
— Лохмотья страшней кинжала.
Человек, не выдержавший гнёта окружающей жизни, если у него есть смелость, ‘уходит в горы’.
Он вступает в шайку какого-нибудь ‘владетеля провинции’.
И если у него хватает безумной смелости, он сумеет покрыть себя кровью и сделать своё имя страшным, становится затем во главе самостоятельной шайки.
Сицилия строго распределена между бандитами. Такой-то округ принадлежит такому-то. Такая-то дорога такому-то.
И больше никто не смеет разбойничать в этих владениях. Бандит-‘владелец’ сам принимает меры к охране своей ‘собственности’.
Рассказывают анекдот по этому поводу.