П. А. ПЛЕТНЕВ
П. А. ПЛЕТНЕВ
В редакцию ‘Вестника Европы’
В редакцию ‘Вестника Европы’
ПРИМЕЧАНИЯ
В редакцию ‘Вестника Европы’, Плетнев Петр Александрович, Год: 1866
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л. А. Сапченко. — СПб.: РХГА, 2006.
‘Прочь авторитеты!’ — повторял несколько раз в статьях своих один писатель, принимавшийся, подобно вам, за издание нового журнала. Авторитет представлялся ему в виде обидного для всех кумира, поставленного на подножие, с которого пришло время сбросить его1.
Вы думаете иначе. В объявлении о своем ‘Вестнике Европы’ вы сказали: ‘Прежде всего, мы желали самым выбором такого названия почтить память нашего достойнейшего отечественного историка в тот год, когда время открытия нового исторического журнала совпадает с первым столетним юбилеем рождения Карамзина’. Такое воспоминание достойно его… Мне даже показалось, что и само число выпусков, ежегодно вами назначаемых, указывает на другой авторитет, который вы мысленно почтили: так являются трехмесячные обозрения тех светлых и высших британских умов, которых последователем был и Пушкин при основании своего ‘Современника’2.
Итак, не все и не всегда смотрели враждебно на авторитеты, которых отличительный характер состоит именно в том, что они, не изменяя внутреннего своего достоинства, оставляют каждому свободный путь труда. Не их вина, если писатель иногда рабски тянется в каждой черте по чужим следам, не чувствуя, что он не только не воссоздает ничего творческого, но и разрушает его в основании.
Авторитет, какого бы он ни был времени, в отношении к нам то же, что природа. Она животворит нас и вдохновляет, не связывая наших сил и не налагая на них обязанности бездушного повторения. Истинное создание во всех проявлениях своих свободно. Тем не менее, оно не в противоречии с прекрасным, до него явившимся и всеми сознаваемым, будет ли оно в природе или в искусстве. Это отношение внушает нам только естественное сочувствие к авторитету.
Карамзин бесспорно замечательный литератор в лучшем и высшем значении этого слова. Чем ни занимался он в нашей литературе, на всем оставлялся след обновления и совершенствования. Его воображение, видимо, с полным успехом работало над каждою стороною избранного им предмета. Начиная с языка, важнейшей принадлежности в литературе, он дал образцы вкуса и заставил уважать высшие требования искусства, о которых до него никто и не думал. Но при всем том, эти улучшения, эти богатства, внесенные Карамзиным в общую сокровищницу литературы нашей, как и все, пережившее свой век, не могут быть снова принимаемы для поддержания достоинства и блеска современных трудов. На этом же поприще необходимо полное обновление. Жизнь и мысль народа не могут останавливаться. Как самое время, они беспрерывно мчатся вперед. Окружаемые при этом движении всем новым, мы прошлому отводим место в истории, подчиняясь в настоящем властительству новых сил.
По закону общего и неизменного преемничества, язык обогащается более точными выражениями, более приятными оборотами и более удобными формами сочинений. В описаниях и повествованиях являются иные краски, которые живее и соответственнее представляемым предметам. Пути направления мыслей разветвляются и расширяются. Источники новых исследований и воззрений безостановочно открываются и заставляют перерабатывать часто вековые идеи. Вот сколько побуждений, на основании которых вы должны были предварительно объявить (как это и исполнено вами), что в журнале своем вы не иначе намерены обрабатывать каждый отдел, как по требованиям ныне господствующего направления. Этим вы поставили себя вне всякой зависимости от Карамзина.
Между тем в этом же авторитете еще сколько остается сокровищ, которых благотворного влияния еще надо пожелать всякому. Карамзин любил неизменно и с преданностью свое поприще мысли, науки и вкуса. На нем он трудился не урывками, не для отдохновения и не по суетному внушению честолюбивых видов. Он вполне сознавал, что это его призвание на всю жизнь. Скромно посвятив всего себя столь благородному занятию, он в нем нашел всю прелесть жизни, удовлетворение лучшим потребностям души, оправдание в исполнении обязанностей гражданина и отрадную мысль о сочувствии к нему мыслящих людей.
Поразительнее всего неутомимость, настойчивость и добросовестность его в составлении ‘Истории Российского Государства’. Труды предшественников его не представляли ему пособий ни в каком отношении. В нашей литературе не только не было перед ним ни одного образца, но и самые необходимые источники не были приведены в порядок и оставались по большей части в неизвестности. Сколько труда и терпения требовала одна тяжелая предварительная работа. И что же мы увидели? Какие только можно было, в тогдашнее время, отыскать материалы, привести их в порядок и извлечь из них все существенное, все необходимое, они явились проверенными, стройными и привлекательными в его создании. Карамзин провел целые годы посреди хаоса, чтобы выработать из него артистическое целое. Теперь нам легко выходить за ним на ту же работу, обозревать возделанное поле, измерять, расширять или уменьшать его части по усмотрению, отыскивать другие точки для новых воззрений, словом: свободно и безотчетно пользоваться неисчислимыми сокровищами, в наследство нам перешедшими от Карамзина.
Когда, таким образом, сообщено было литературе полное и правильное движение, Карамзин, еще при жизни своей, был награжден новыми успехами вкуса и мысли, развившимися в его же сфере. Одна после другой, две новые школы не могли остаться незамеченными. Их основатели, как ни тесно соединены были с Карамзиным, но талант каждого выбрал себе независимую дорогу. Они подчинили себя учителю только в стремлении к совершенствованию искусства и в расширении области его. Известно, что Жуковский впервые опыты свои обрабатывал перед глазами основателя ‘Вестника Европы’ {В. А. Жуковский начал публиковаться в журнале ‘Вестник Европы’ в 1802 г. (‘Сельское кладбище’).}. В это же время мы начинаем чувствовать, что слог ученика представляет более силы и выразительности, что картины его ярче и полнее, что в основание произведений его положен религиозный элемент, согретый истинным и глубоким чувством. За ним является Пушкин, самобытный и совершеннейший художник. Он тем не менее сам торжественно называл себя учеником Карамзина и Жуковского. С появления произведений его все почувствовали, какое могущество представляет язык, сколько богатств хранит в себе мысль и какое духовное наслаждение в проявлении творчества.
Как ни разнообразны были эти писатели во всех отношениях к литературе, ни один, однако же, из них не отделился от другого, увлекаемый каким-нибудь эгоистическим чувством. Им казалось совершенно естественным и даже как бы законом справедливости чествовать авторитет. Они сознавали в душе, что область искусства безгранична, что в ней каждый раз совершенство красоты найдет принадлежащее ему место и что все они идут к одной цели.
Благодушие Карамзина и его сочувствие ко всякому честному труду ума и вкуса распространились не на одних близких ему людей. Он готов был делиться опытностью своею и теплым участием в общем деле образования с каждым лицом, которое бы пожелало слышать его мнение о своих убеждениях. Поэтому, постепенно, все шире и шире становился круг желавших войти с ним в непосредственные отношения. Дом его наконец составлял как бы определенное место, где назидательный разговор и свободный обмен даже противоположных мыслей воспитывали и укрепляли лучшие стремления на пользу общества. Это был центр, откуда являлись уже выработанными основные идеи того времени.
Мы, в наше время, ничего подобного не видим, по крайней мере в литературе. Вам оставлю решить, к лучшему это, или напротив.
Впервые: Вестник Европы. 1866. Т. 1. No 3. С. XI—XV. Печатается по: Плетнев П. А. Статьи. Стихотворения. Письма / Сост., вступ. статья и прим. А. А. Шелаевой. М., 1988. С. 356—359.
Плетнев Петр Александрович (1791—1866) — критик, поэт, журналист, издатель, педагог. Литературную деятельность Плетнев начинал как воспитанник карамзинской школы, встречался с Карамзиным на литературных вечерах. Плетнев воспринял карамзинскую веру в нравственное совершенствование человека, силу разума, в литературный прогресс и усвоил навсегда карамзинское правило критической оценки: ‘более хвалить достойное хвалы, нежели осуждать, что осудить можно’ (Карамзин Н. М. Избр. соч.: В 2 т. М., Л., 1964. Т. 2. С. 230). Особое отношение к Карамзину Плетнев сохранял и в последующие годы.
В 1866 г. было предпринято издание журнала под карамзинским названием ‘Вестник Европы’. На объявление об этом начинании откликнулся П. А. Плетнев. За 5 дней до смерти по просьбе М. М. Стасюлевича он написал письмо для первого номера журнала о высокой культурно-исторической миссии Карамзина, его плодотворных усилиях примирить различные культурные и общественные русские течения, сохраняя при этом способность к обновлению и развитию. Приветствуя издателей за желание ‘почтить память нашего достойнейшего отечественного историка’ в год его столетнего юбилея и отвергая лозунг ‘Прочь авторитеты!’, П. А. Плетнев определяет место Карамзина в истории русской литературы. ‘Карамзин бесспорно замечательный литератор в лучшем и высшем значении этого слова. Чем ни занимался он в нашей литературе, на всем оставлялся след обновления и совершенствования’. Далее автор письма в редакцию ‘Вестника Европы’ высказывает вполне справедливую мысль о том, что все ‘эти улучшения, эти богатства, внесенные Карамзиным в общую сокровищницу литературы нашей, как и все пережившее свой век, не могут быть снова принимаемы для поддержания достоинства и блеска современных трудов. На этом поприще необходимо полное обновление’. П. А. Плетнев солидарен с издателями журнала в том, что каждый его отдел должно обрабатывать не по старинке, а ‘по требованиям ныне господствующего направления’, и именно этим издатели ставят себя ‘вне всякой зависимости от Карамзина’.
Следующая мысль письма глубока и плодотворна: ‘Между тем в этом же авторитете еще столько остается сокровищ, которых благотворного влияния еще надо пожелать всякому’. Но затем (и именно здесь проявляется парадокс тогдашнего отношения к Карамзину) П. А. Плетнев (продолжая уже сложившуюся традицию) начинает говорить не о литераторе, писателе, художнике слова, а о человеке и, пожалуй, об историке.
Отдавая дань искреннего уважения личности Карамзина, Плетнев называет его замечательнейшие качества: преданность своему поприщу, трудолюбие, отсутствие честолюбия, ‘неутомимость, настойчивость и добросовестность его в составлении ‘Истории Российского Государства».
Высочайшая оценка карамзинского наследия отнесена именно к ‘Истории…’. П. А. Плетнев развивает далее эту мысль. ‘Две новые школы’ в русской литературе появились, утверждает он, в ‘сфере’ Карамзина, хотя их представители выбрали себе ‘независимую дорогу’
Но заканчивается письмо снова обращением к личности Карамзина, упоминается его благодушие, его ‘сочувствие ко всякому честному труду ума и вкуса’, его ‘тепло и участие’ к близким и дальним, ко всем, кто пожелал бы слышать его ‘мнение о своих убеждениях’.
Письмо стало литературным завещанием самого Плетнева.
1 Речь, по-видимому, идет о Н. А. Полевом и его статье ‘История государства Российского Карамзина’, опубликованной в ‘Московском телеграфе’ (1829. Ч. 27. No 12. С. 487—500).
2 Журнал был задуман как подобие английских трехмесячных ‘Review’ (обозрений).