Въ Равенн.
Въ Равенн.
Новелла Анри де-Ренье.
Перев. съ француз. А. А. Т.
‘Приазовскій край’. 1916. No 340. 25 декабря.
В Равенне, Ренье Анри Де, Год: 1916
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Я очень люблю Италію въ то время года, когда жара освобождаетъ ее отъ туристовъ. Закрытые музеи, запертыя церкви, пустыя гостиницы позволяютъ лучше вкушать меланхолію путешествія. Чувствуешь себя боле замкнутымъ въ прошломъ и живешь въ немъ въ нмомъ общеніи со славными тнями, воспоминанія о которыхъ настойчиве посщаютъ насъ въ тхъ мстахъ, гд он когда-то были живыми образами. Он окружаютъ насъ блестящей свитой, сопровождаемой давно знакомыми призраками,— тми, что каждый изъ насъ уносить повсюду за собой,— призраками нашего неудавшагося счастья, нашей неосуществившейся радости, всми видніями желанія и сожалнія, такъ горестно глядящими на насъ изъ глубины нашего сознанія.
Это влеченіе къ лтней Италіи и къ тому роду мечтанія, что она вызываетъ, склонило меня, въ прошедшемъ году, остаться тамъ надолго и направиться въ Равенну, гд я разсчитывалъ провести частъ послдней недли, предшествовавшей заране опредленному дню моего отъзда. Къ тому же это пребываніе въ Равенн являлось для меня осуществленіемъ стараго намренія. Я уже побывалъ однажды въ древнемъ град мозаикъ и могилъ, у меня осталось отъ него рзкое впечатлніе суровой тоски, хотя это первое посщеніе Равенны было весною, когда городъ вздымалъ свои купола и башни въ свжемъ и легкомъ неб. И все же воспоминаніе, сохраненное мною объ этой весенней Равенн, было полно томительной печали, и мн было любопытно увидть, какой степени отчаянія достигнетъ адріатійская Византія подъ тяжкимъ зноемъ лта.
Часто представлялъ я себ ту лтнюю Равенну, погруженную въ дрему, удрученную молчаніемъ, надъ которой, какъ надъ мертвой, бдятъ большія елли Пинеты, по дйствительность превзошла мои ожиданія. Когда я пріхалъ въ Равенну, тамъ царила удушающая жара. Небо было грозовое, безцвтное и безсолнечное. Раскаленный воздухъ не оживлялся ни единымъ дуновеніемъ втерка. Настроеніе во всемъ окружающемъ было совершенно дантовское. И какая заброшенность, какая пустынность на этихъ улицахъ, гд между плитъ росла высохшая трава. Да, эта выжженная солнцемъ Равенна, дйствительно напоминала городъ, покинутый посл какой-нибудь эпидеміи чумы, тмъ боле, что тамъ носились запахи болота, міазмы клоаки: но, несмотря на все это, мстность была захватывающей красоты и я подвергся мрачному очарованію, когда, осмотрвъ наиболе примчательныя ея особенности, быстро и задыхаясь пройдя отъ могилы Галлы Планиды до мавзолея Тэодориха, я возвратился къ обду съ гостиницу.
Это равеннская гостиница была такъ же пустынна, какъ и самъ городъ. Я замтилъ это, войдя въ столовую. Вс столы, за исключеніемъ одного, были свободны. За этимъ столомъ сидлъ одинокій господинъ. Признаться ли, что инстинктивно я заинтересовался имъ? То, что этотъ господинъ находился въ Равенн въ такое время года, располагало меня приписать ему вкусы, схожіе съ моими. Наврное, какъ и я, онъ склоненъ былъ къ грустнымъ мечтаніями и суровымъ размышленіямъ. которымъ столь способствуетъ путешествіе. Это предположеніе длало его для меня симпатичнымъ и я принялся его разсматривать съ нкоторымъ вниманіемъ.
Это былъ человкъ зрлыхъ лтъ, скоре пожилой, чмъ юный, прилично одтый и наврное не бдный. По всей вроятности онъ былъ французъ. Я не могъ разсмотрть его лица, но когда онъ обернулся на шумъ отъ уроненной мною вилки, я увидлъ что это лицо было одно изъ самыхъ обыкновенныхъ. Это была физіономія незначительная и мирная, ничтожная и жизнерадостная, внезапно ничего кром безразличія мн не внушившая.
Этотъ добрый малый не испытывалъ по отношенію ко мн того же чувства, ибо когда обдъ кончился и я забрался въ маленькій садикъ гостиницы, онъ послдовалъ за мной и поспшилъ подойти ко мн. Онъ прочелъ мое имя въ списк прізжихъ, онъ знакомъ былъ со статьями, написанными мною о Бернини. Лестно отозвавшись о нихъ, онъ попросилъ позволенія ссть рядомъ со мною. Едва начался разговоръ, какъ онъ засуетился и сказалъ мн:
— Простите мн мою разсянность, я забылъ вами, представиться. Мое имя Морисъ Куртэ.
Обычно я стараюсь избгать непрошенныхъ собесдниковъ, но въ этотъ вечеръ я былъ настроенъ общительно. Конечно. г. Куртэ не могъ бы меня очень заинтересовать, хоть онъ и читалъ мои статьи, но выглядлъ онъ человкомъ превосходнымъ, а тоска этой горестной Равенны такъ тяжко лежала у меня на сердц. Весь день я проходилъ здсь съ такими безутшными мыслями. Жизнь моя показалась мн вдругъ такой пустой, такою жалкой, такой неудавшейся. Старыя страданія проснулись во мн… Я чувствовалъ, какъ много было непоправимаго въ нкоторыхъ событіяхъ моей жизни. Одно изъ нихъ въ особенности, юношеская любовь и препятствія, ставшія на ея пути, и моя слабость, не давшая мн осуществить то прекрасное, что сулила эта любовь,— обо всемъ этомъ я вспоминалъ съ ужасной горечью. Къ чему жить, если только собираешь въ себ безплодный пепелъ вспоминаній.
Хотя эти мысли, пожалуй, и вполн бы понялъ почтенный г. Куртэ, мрно вздувавшій свои округлыя щеки, затягиваясь толстой сигарой, я все же ршился объяснить ихъ ему. Въ особенности я настаивалъ на впечатлніи тоски, оставляемомъ этой угнетающей, солнцемъ сожженной Равенной, оцпенвшей въ своемъ іератическомъ прошломъ, со своими мозаиками гд жизнь застыла въ блестящемъ камн длинными ликами, экстатическими и молчаливыми. Г. Куртэ слушалъ меня со вниманіемъ. Черезъ нсколько мгновеній онъ перебилъ меня, дружески коснувшись моей руки.
— Послушайте, дорогой мой, я предпочитаю сказать вамъ сейчасъ же, что, право, я боюсь — мы не одного съ вами мннія объ этой Равенн, гд случай, которому я очень радъ, заставилъ насъ встретиться. Для васъ Равенра — мертвый городъ, вы находите въ немъ одни только призраки вашего прошлаго,— прошлаго, не лишеннаго ни сожалнія, ни грусти. Я же, напротивъ, въ Равенн ничего этого не нахожу. Единственный образъ сопровождаетъ здсь меня и этотъ образъ украшенъ для меня всею прелестью жизни и любви.
Г. Куртэ спросилъ сигару и лицо его приняло вдругъ совершенно новое выраженіе. Г. Куртэ потерялъ внезапно свой видъ добраго мирнаго обывателя. Его взоръ заблисталъ неожиданнымъ огнемъ.
— Да, тому ужъ двадцать пять лтъ. Я былъ тогда молодь и мой отецъ, не только крупный промышленникъ, но и человкъ просвщенный, отправилъ меня въ Италію для довершенія моего образованія. Эта поздка, долженъ признаться, не слишкомъ мн сразилась. У меня не было тогда большого влеченія къ искусству и мое сердце было боле развито, чмъ мой умъ. Вполн понятно, что по прізд въ Равенну я замтилъ, какъ мало пріятнаго сулитъ мн пребываніе въ ней. Я спшилъ покинуть это суровое мсто, такъ мало поощрявшее моя юношескія мечты. Ахъ, я и не подозрвалъ, что именно такъ-то и должна была ршиться судьба моей душевной жизни.
Г. Курта улыбнулся и продолжалъ:
— Это произошло въ Санъ-Аполлинаре-инъ-Классе. Я разсматривалъ, довольно равнодушно знаменитыя мозаики, украшающія церковь, когда раздавшіеся вдругъ голоса заставили меня обернуться. Въ церковь вошла группа постителей и среди нихъ двушка, шедшая впереди. Увидвъ ее, я былъ ослпленъ и застылъ въ изумленія. Никогда я не представлять себ красавицы, подобной этой незнакомк. Ея красота была такъ блистательна, такъ нжна, такъ божественна, что я не стяну ее описывать, скажу лишь, что никогда боле внезапная и молніеносная любовь, чмъ та, что постигла меня, не овладвала ничьимъ сердцемъ.
Г. Куртэ скрестилъ руки на груди и вновь заговорилъ:
— Вы ожидаете, быть можетъ, чтобы я разсказалъ вамъ теперь какое нибудь романтическое приключеніе. Вы разсчитываете, я это чувствую, услышатъ какой нибудь драматическій разсказъ, изобилующій интригами и событіями. Вы представляете себ разныя похищенія и ухищренія. Но нтъ,— ничего подобнаго не было. Никогда больше я не видлъ этой двушки, я даже никогда и не пытался ее увидть. Я когда не пробовалъ узнать ея имя, ея родину, но я сохранилъ образъ ея въ моемъ сердц и этотъ сверкающій и недоступный образъ я боготворилъ всю мою жизнь и онъ составилъ мое счастье. Ибо я былъ счастливъ въ этой безплотной я сокровенной любви, никогда не знавшей ни ущерба, ни усталости. Моя страсть чудеснымъ образомъ была защищена отъ поруганія, приносимыхъ временемъ, отъ поврежденій, причиняемыхъ дйствительность, нашимъ самымъ глубокимъ чувствамъ. Ничто не омрачило чистаго образа моей возлюбленной, сохраненнаго мной. Онъ живетъ во мн, нетлнный и торжествующе юный, и этотъ образъ я являюсь каждый голъ благоговйно вызывать въ той Равенн, гд такъ грустно блуждаете вы, и куда вы приносите съ собою столько горькихъ и суровыхъ воспоминаній, ибо вы потребовали отъ любви ея преходящей реальности вмсто того, чтобы довольствоваться ея вчной иллюзіей.
Г. Куртэ умолкъ. Медленно, старательно зажегъ онъ новую сигару. На лиц его потухъ свтъ, загорвшійся было на мигъ, и вновь оно стало лицомъ почтеннаго обывателя, путешествующаго по Италіи и очень довольнаго, будучи проздомъ въ Равенн, сократить свой одинокій вечеръ, завязавъ бесду съ встрченнымъ въ гостиниц путникомъ.