Гарем
Гарем
Книга стихов
Книга стихов
Книга посвящена Виктору Гюго.
- — В Польдерах.
Примечания:
Примечания:
В Польдерах, Д-Эрвильи Эрнст, Год: 1874
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Эрнест д’Эрвильи
К читателю.
Здесь, в книге, — мой ГАРЕМ, который со стараньем —
меж парой полюсов и в разных временах —
сумел собрать поэт в исканьях и трудах,
охваченный мечтой и полный обожанья.
Au lecteur
Ce livre est mon Harem. — Ici sont enfermees
Les Femmes qu’un poete aux espoirs persistants,
Chercha, d’un pole a l’autre, a travers tous les temps,
Sur les ailes du Reve, et qu’il a tres-aimees.
(Вольный перевод с французского).
Посвящается Шанфлёри*
Как мил мне Роттердам , прибрежная равнина,
и польдеры, где б я пожил, как господин —
повесил на стене Терборхову картину,
и трубочку курил, и пил голландский джин.
Я б ставни расписал зелёной свежей краской,
чтоб ферма нравилась и радовала взгляд,
глядел бы я на луг да на скотину с лаской
да слушал, как на ней бубенчики звенят.
Каминную трубу облюбовал бы аист,
стучался бы порой в окно приморский бриз,
я, гордый цветником, всё время улыбаясь,
доволен был всегда и сам себя не грыз.
В конце обедов я, в компании почтенной,
за сыром, за вином, смакуя свой ликёр,
всерьёз бы обсуждал крашение мареной,
спуск новых кораблей и прочий местный вздор.
Сквозь ветви рыжих лип, чуть выше или ниже
испанского щипца хоромины моей,
усевшись в кресле, как надеюсь, я увижу
большие паруса голландских кораблей.
Хотел бы наблюдать крестьянские коляски,
что в праздничные дни здесь золотом горят,
и разных барок строй в каналах на привязке
и обсмолённых мачт неисчислимый ряд.
Багровы лица всех, курящих здесь ночами —
в стране, где жил Эразм, в стране отменных книг.
Боюсь, не слаб ли я, подстать ли мне то пламя,
такой огонь, что здесь зажёгся и не сник.
Под крышею небес, поголубевшей летом,
мне по сердцу пришлась красавица одна.
Глаза её родни полны спокойным светом,
а девушка цветёт, изящна и скромна.
Притом не Амстердам с его большой торговлей,
Не Лейден, что премудр, не Дельфт, творец горшков,
взрастили для меня избранницу под кровлей
в том доме, где я сам ищу покой и кров.
Она росла в земле отважных адмиралов,
где были в старину штатгальтеры славны,
средь польдеров, плотин и голубых каналов,
где зорко берегут традиции страны.
Соседний Роттердам — подобие Марселя,
когда бы не туман, зато быкам здесь рай.
В болотистых лугах стада их разжирели,
а люди без конца и меры пьют здесь чай.
Красавица моя светла, голубоглаза.
У щёчек Кэтьен цвет неимоверно ал.
Она — как гиацинт. В её светёлке ваза,
где нежный их букет свежо благоухал.
В весёлом мае луг пестрит от желтоцвета.
Она на рынок мчит — купавки под пятой —
и в чепчик кружевной да в юбочку одета,
лицо полуприкрыв повязкой золотой.
Сверх блузки грудь её прикрыта фризской тканью,
колышется чуть-чуть под девичий шажок,
и бойкий ветерок, поддев юбчонку дланью,
нет-нет покажет всем чулок да башмачок.
Холодною зимой, вооружась коньками,
она с корзинкой мчит, взрезая гладкий лёд.
За нею путь покрыт легчайшими следами,
но солнце, чуть пригрев, их дочиста сметёт.
В субботу, как закон, с решимостью отважной,
она с утра скребёт, не требуя похвал,
все чайники, всю медь и весь чугун очажный,
чтоб всюду заблестел и кафель и металл.
Увы ! Навек прощай, надёжнейшее счастье.
Мне ,Кэтьен, не бывать уже в твоём краю.
От милых мельниц прочь влекут меня напасти.
В какой-нибудь дыре умру, как Шьен-Кайу.
(ВАРИАНТ: Увы ! Навек прощай, надёжнейшее счастье !
Мне, Кэтьен, быть с тобой уже не повезёт.
От милых мельниц прочь влекут меня напасти.
Я в сумрачном углу умру как нищеброд).
Ernest d’Hervilly Dans les Polders
 , A Champfleury*
Je voudrais demeurer sur les bords de la Meuse,
Dans les polders herbus, non loin de Rotterdam,
Posseder de Terburg une toile fameuse,
Fumer la pipe longue et boire du schidam.
Avec ses volets verts, et sa joyeuse teinte,
Ma ferme apparaitrait, riante, aux yeux ravis,
Au bout de la prairie interminable ou tinte
La sonnaille des boeufs de genisses suivis.
La cigogne aimerait la haute cheminee
De mon logis battu parfois du vent de mer ,
La, fier de mes oignons de tulipes, l’annee
Coulerait prestement, sans un seul jour amer,
Mes diners seraient longs : — apres les vins de France,
Le fromage onctueux et le gras curacao,
Je parlerais avec flegme de la garance,
Du bourgmestre defunt, ou d’un nouveau vaisseau.
Entre les tilleuls roux que depassent a peine
Les pignons espagnols de ma chere maison,
Je voudrais voir filer, de mon fauteuil de chene,
Les grand’voiles des Kofs, blanches, a l’horizon.
J’aimerais voir aussi les voitures dorees
Qui, pendant les grands jours, portent les paysans,
Et, le long des canaux, les barques amarrees
Dressant au ciel leurs mats goudronnes et luisants.
Je me sens, je l’avoue, un grand faible dans l’ame
Pour le pays d’Erasme et des bons imprimeurs,
Pour ses larges foyers а l’eternelle flamme,
Rougissant, a la nuit, la face des fumeurs :
Car j’aime en ce pays calme une jeune fille.
Sous un ciel gris et doux qu’un coure ete bleuit,
Plaisir des yeux emus de sa grave famille,
Fleur modeste et charmante, elle s’epanouit.
Ce n’est point Amsterdam la marchande, ni Leyde
La savante, ni Delft, vieil emailleur de pots,
Qui renferme l’enfant honnete а qui je cede
Docilement mon coeur avide de repos.
Non ! un coin ignore, dans le pays des digues,
Des braves amiraux et des grands stathouders,
Derobe mon tresor а l’oeil des vieux prodigues :
Il est, sous des tilleuls, dans le fond des polders.
Oui, c’est la-bas, la-bas, sur les bords de la Meuse,
Dans les marais herbus, pleins de boeufs en ete,
Non loin de Rotterdam, la Marseille brumeuse,
Ou l’on boit, tous les soirs, des oceans de the.
Ma Keetjen aux yeux bleus est blonde comme l’ambre ,
Son teint est blanc, sa joue est d’un carmin tres-frais,
Et pareille a l’epi rose embaumant sa chambre
D’une jacinthe en fleur dans un vase de gres.
Lorsque le mois de mai de fleurs jaunes constelle
Les paturages verts, elle court au marche
En courte jupe rouge, en bonnet de dentelle,
Le front sous un bandeau d’or a moitie cache,
En haut de son corsage une toile de Frise
Palpite sous l’effort de son sein ingenu ,
Sa robe qui s’envole en arriere a la brise,
Laisse voir son bas vert et son soulier menu.
L’hiver, par les temps noirs, elle part, sur la glace,
Un grand panier au bras , — le fer de son patin
Coupe la glace et file en laissant moins de trace
Qu’aux rayons du soleil les brumes du matin.
Et, chaque samedi, de l’aube au soir, sans honte,
Elle ecure et fourbit, a tour de bras et dru,
Les coquemars de cuivre et les poeles de fonte,
Ou donne au carrelage un ton de beefsteack cru !
Adieu, bonheurs trop surs ! — Va, tes yeux adorables,
Ma placide Keetjen, jamais ne les verrai,
Et loin de la Hollande aux moulins innombrables,
Ainsi que Chien-Caillou, dans mon trou je mourrai.
*Шанфлёри — псевдоним писателя — его настоящее имя Жюль Франсуа Феликс Юссон (Husson) .
Шанфлёри (1821-1889) — автор нескольких романов, в них, в сборниках рассказов, в большом и очень известном очерке ‘Шьен-Кайу’ он отразил жизнь парижской богемы, считая необходимым изображать жизнь низших слоёв общества. Его творчество было остро критическим. Вокруг себя он сплотил кружок деятелей искусства, чью манеру отображения жизни называли ‘реализмом’.Это было искреннее и взволнованное творчество, но оно страдало протоколизмом и стенографичностью. Шанфлёри критиковал Бальзака,Флобера, братьев Гонкуров за ‘объективизм’, но в соревновании школы Бальзака и Шанфлёри несомненная победа осталась за Бальзаком и его последователями.
Шьен-Кайу (это не имя, а прозвище, что-то вроде ‘Собачьей Черепушки’) — герой очерка Шанфлёри, бедняк, жилец микроскопической жалкой комнаты возле лестницы, живое олицетворение униженности и несчастья.