(ИЗЪ НМЕЦКАГО БЫТА XVI ВКА)
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВСТЬ
КЛЕЙСТА
ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ЖУРНАЛУ ‘ИСТОРИЧЕСКІЙ ВІ.СТНИКЪ’
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1892
Около середины XVI столтія, у береговъ Гавеля, жилъ нкій лошадиный барышникъ, по имени Михаэль Кольгаасъ, сынъ школьнаго учителя, одинъ изъ правдивйшихъ и вмст съ тмъ одинъ изъ чудовищнйшихъ людей своего времени. Этотъ необычайный человкъ до тридцатилтняго возраста могъ бы служить образцомъ добраго гражданина. Въ одной деревн, до сихъ поръ носящей его имя, была у него усадьба, на которой онъ мирно жилъ своимъ промысломъ. Дтей своихъ, которыми подарила его молодая жена, воспитывалъ онъ въ страх Божіемъ, пріучая ихъ къ трудолюбію и честности. Среди сосдей его не было ни единаго человка, который не отдавалъ бы ему чести за его благотворительность и справедливость. Словомъ сказать, міръ благословилъ бы память о немъ, если бы онъ не пересолилъ въ одной добродтели. Чувство справедливости сдлало изъ него вора и убійцу.
Однажды онъ отправился за границу съ партіей молодыхъ, сытыхъ, лоснившихся лошадокъ и по дорог принялся высчитывать, какъ употребить барышъ, который надялся нажить на нихъ при продаж, причемъ, какъ добрый хозяинъ, часть этого барыша предназначалъ пустить въ новый ростъ, а на остальную потшить себя въ настоящемъ. Вдругъ, подъхавъ къ Эльб, около одного великолпнаго рыцарскаго замка, на Саксонской территоріи, замтилъ онъ шлагбаумъ, котораго на этомъ мст прежде никогда не видывалъ. Дождь лилъ, какъ изъ ведра. Кольгаасъ мгновенно пріостановилъ лошадей, крикнувъ сборщика шоссейныхъ пошлинъ, который дйствительно вскор посл того высунулъ изъ окна угрюмое свое лице. Лошадиный барышникъ попросилъ пропустить его. ‘Что тутъ у васъ за новости?’ — спросилъ онъ, когда, долгое время спустя, сборщикъ налоговъ показался изъ дому.— ‘Привиллегія, дарованнная землевладльцу,— отпирая шлагбаумъ, отвчалъ тотъ:— юнкеру {Въ Германіи юнкеръ означаетъ дворянина, не имющаго никакого другаго титула.} Венцелю фонъ-Тронка’.
— Вотъ оно что. Такъ юнкера зовутъ Венцелемъ?— замтилъ Кольгаасъ, оглядывая замокъ, блестящими зубцами своими смотрвшій въ поле.— Разв старый владлецъ умеръ?
— Умеръ отъ удара,— отвчалъ сборщикъ пошлинъ, поднимая шлагбаумъ.
— Гмъ! жаль!— продолжалъ Кольгаасъ.— Достойный былъ старикъ, находившій отраду въ сношеніяхъ съ людьми, поддерживавшій торговлю по мр силъ, проложившій нкогда шоссе, только изъ-за того, что одна кобыла сломила у меня ногу въ томъ мст, гд дорога поворачиваетъ въ деревню. Ну, сколько же я долженъ?— спросилъ онъ, съ недовольствомъ вытаскивая потребованные сборщикомъ гроши изъ-подъ разввавшагося отъ втра плаща.
— Да, старина,— прибавилъ онъ еще, когда тотъ, проклиная скверную погоду, бормоталъ ему: ‘скорй, скорй’,— если бы дерево осталось стоять на мст въ лсу, было бы лучше для меня и для васъ.
Съ этими словами онъ вручилъ ему деньги и хотлъ продолжать свой путь. Но едва усплъ онъ подъхать подъ шлагбаумъ, какъ позади него изъ башни послышался другой голосъ: ‘Стой, ей ты, скребница!’ и вслдъ затмъ барышникъ увидлъ, какъ кастелянъ, захлопнувъ окно, бросился бгомъ къ нему. ‘Ну, еще какія новости?’ — спрашивалъ себя Кольгаасъ, пріостановивъ лошадей. Кастелянъ, застегивая куртку на объемистомъ живот, подошелъ къ нему и, повернувшись спиной къ втру, потребовалъ пропускной билетъ. Кольгаасъ переспросилъ: ‘Пропускной билетъ?’ Нсколько смутившись, онъ отвчалъ, что, на сколько ему извстно, никакого пропускнаго билета у него нтъ, прося, впрочемъ, объяснить ему, что это за штука, а то, быть можетъ, какъ нибудь случайно у него и окажется таковой.
Оглядвъ его сбоку, кастелянъ возразилъ, что безъ пропускнаго билета отъ курфюрста торговцы лошадьми за границу не пропускаются.
Кольгаасъ заврялъ, что семнадцать разъ въ жизни перезжалъ границу безъ такого билета, что вс постановленія курфюрста, касающіяся его промысла, ему въ точности извстны, что это наврное, должно быть, простое недоразумніе, которое онъ проситъ обдумать, и, въ виду далекаго пути, предстоявшаго ему въ тотъ день, не задерживать его доле понапрасну. Но кастелянъ отвчалъ, что въ осьмнадцатый разъ ему не удастся такъ проскользнуть, что для того-то и сдлано недавно новое распоряженіе, и что онъ долженъ или сейчасъ же добыть себ пропускной билетъ, или же убираться туда, откуда пришелъ. Лошадиный барышникъ, нсколько уже озадаченный такими незаконными стсненіями, посл нкотораго раздумья, сошелъ съ лошади, отдалъ ее работнику и сказалъ, что самъ поговоритъ о томъ съ юнкеромъ фонъ-Тронка. И онъ отправился въ замокъ. Кастелянъ послдовалъ за нимъ, бормоча о скряжническомъ загребаніи денегъ и необходимости кровопусканія для подобныхъ господъ. Такимъ образомъ, измряя одинъ другаго взглядами, оба вошли въ зало. Такъ случилось, что юнкеръ въ это время сидлъ за кубкомъ съ нсколькими веселыми пріятелями, причемъ, по поводу какой-то шутки, они залились раскатистымъ смхомъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда Кольгаасъ подошелъ къ Венцелю для принесенія своей жалобы.
Юнкеръ обратился къ нему съ вопросомъ, чего онъ желаетъ. Увидвъ чужаго человка, рыцари притихли. Но едва тотъ усплъ заикнуться о своей просьб насчетъ лошадей, какъ вся компанія съ восклицаніями: ‘Лошади? гд он?’ — бросились къ окну посмотрть на лошадей. По предложенію Венцеля, при вид отличныхъ коней, они кинулись внизъ на дворъ. Дождь пересталъ. Кастелянъ, управляющій и рабочіе столпились вокругъ нихъ и вс стали разглядывать животныхъ. Одинъ хвалилъ рыжечалаго коня съ блымъ пятномъ на лбу, другому нравилась бурая лошадка, третій поглаживалъ пгашку съ черножелтыми пятнами, и вс сходились въ томъ, что кони напоминали собою оленей и что въ этой мстности лучшихъ не бывало. Кольгаасъ отвчалъ, что кони не лучше рыцарей, которые будутъ на нихъ здить, и предложилъ имъ купить лошадей. Юнкеръ, которому рыжечалый жеребецъ пришелся особенно по вкусу, освдомился у Кольгааса насчетъ его цны. Управляющій настоятельно просилъ рыцаря купить пару вороныхъ, которыхъ, за недостаткомъ лошадей, онъ могъ бы употреблять для полеводства. ‘Скребница’ объявилъ свою цну, рыцари нашли ее слишкомъ высокой, причемъ юнкеръ сострилъ, что барышнику придется хать къ рыцарямъ Круглаго Стола, чтобы добиться короля Артура, если онъ такъ дорого цнитъ своихъ лошадей. Замтивъ перешептываніе кастеляна съ управляющимъ, причемъ они бросали выразительные взгляды на вороныхъ коней,— изъ какого-то темнаго предчувствія, Кольгаасъ ршился на все, чтобы сбыть имъ лошадей. Онъ обратился къ юнкеру со словами: ‘Сударь, этихъ вороныхъ коней шесть мсяцевъ тому назадъ я пріобрлъ за двадцать пять гульденовъ золотомъ, давайте мн тридцать, и тогда берите ихъ себ’. Двое рыцарей, стоявшихъ рядомъ съ Венцелемъ, довольно ясно высказались, что эти лошади, конечно, стоили этихъ денегъ. Но юнкеръ отвчалъ, что готовъ затратиться на рыжечалаго коня, а никакъ не на вороныхъ, и сталъ собираться уходить, причемъ Кольгаасъ выразилъ надежду, что, быть можетъ, они сторгуются въ слдующій разъ, когда онъ снова будетъ прозжать мимо со своими лошадьми. Затмъ, откланявшись хозяину замка, онъ взялся за поводъ своихъ лошадей, собираясь узжать. Въ это мгновеніе изъ толпы выступилъ кастелянъ и громко напомнилъ ему, чтобы безъ пропускнаго билета онъ здить не смлъ. Кольгаасъ обернулся и спросилъ юнкера, дйствительно ли существуетъ такое постановленіе, разстроивающее весь его промыселъ. Венцель съ смущеннымъ видомъ, уходя, отвтилъ: ‘Да, Кольгаасъ, съ пропускнымъ билетомъ надо будетъ устроиться. Переговори съ кастеляномъ и отправляйся своей дорогой’.
Кольгаасъ сталъ уврять его, что и въ помыслахъ не иметъ обходить постановленія, могущія касаться вывода лошадей, общалъ, при прозд черезъ Дрезденъ, выправить билетъ въ магистрат и просилъ пропустить его только на этотъ разъ, въ виду полнаго его невднія насчетъ этого требованія.
— Ну!— сказалъ юнкеръ, побуждаемый снова забушевавшей погодой, пронизывавшей его тощіе члены,— пропустите этого лизоблюда. Идемъ,— обратился онъ къ рыцарямъ, повернулся и хотлъ войти въ замокъ, но тутъ кастелянъ, обратясь къ рыцарю фонъ-Тронка, замтилъ, что Кольгаасъ долженъ, по крайней мр, оставить что нибудь въ залогъ, въ обезпеченіе доставки пропускнаго билета. Юнкеръ снова остановился въ воротахъ замка. Кольгаасъ спросилъ, сколько же ему оставить, деньгами или вещами, въ залогъ за проводъ лошадей. Управляющій, бормоча себ подъ носъ, замтилъ, что онъ могъ бы оставить самыхъ вороныхъ коней. ‘Конечно,— замтилъ кастелянъ,— это самое цлесообразное. Какъ только онъ выправитъ билетъ, то можетъ во всякое время явиться за ними’.
Изумленный такимъ нахальнымъ требованіемъ, Кольгаасъ напомнилъ юнкеру, прикрывавшему камзоломъ животъ, что вдь вороныхъ своихъ онъ намревался продавать. Но въ это мгновеніе порывъ втра вогналъ подъ ворота цлую массу дождя съ градомъ, и, чтобы поскоре покончить съ этимъ дломъ, фонъ-Тронка крикнулъ: ‘Если онъ не желаетъ разставаться съ лошадьми, въ такомъ случа вышвырнуть его обратно за шлагбаумъ’.
Тогда барышникъ, хорошо сознавая, что ему придется уступить насилію, такъ какъ боле ему ничего не оставалось, ршился исполнить ихъ требованіе: выпрягъ вороныхъ и свелъ ихъ въ конюшню, указанную ему кастеляномъ. Онъ оставилъ при нихъ своего рабочаго, снабдивъ его деньгами, умолялъ его беречь лошадей до его возвращенія и затмъ,— въ полусомнніи, не появилось ли въ Саксоніи въ самомъ дл такого распоряженія, въ виду разроставшагося промысла коннозаводства,— съ остальной партіей лошадей двинулся по направленію къ Лейпцигу, куда спшилъ на ярмарку.
По прибытіи въ Дрезденъ, гд въ одномъ изъ подгородныхъ предмстій у него былъ собственный домъ съ нсколькими конюшнями, такъ какъ съ этого именно пункта распространялъ онъ свою торговлю на боле мелкихъ мстныхъ рынкахъ,— онъ немедленно отправился въ магистратъ. Здсь отъ нкоторыхъ знакомыхъ ему совтниковъ онъ узналъ то, что и самому ему съ самаго начала приходило въ голову, а именно, что исторія его съ пропускнымъ билетомъ есть простая басня. Испросивъ отъ угрюмыхъ совтниковъ письменное удостовреніе въ неосновательности требованія пропускнаго билета, Кольгаасъ посмивался надъ выходкой тощаго юнкера, хотя не могъ еще вполн уяснить себ цли его въ данномъ случа. Нсколько недль спустя, къ великому своему удовольствію, продавъ партію приведенныхъ имъ лошадей, онъ отправился обратно въ Тронкенбургъ, безъ всякой горечи на душ, кром мысли о всеобщей нужд на свт. Кастелянъ, которому онъ показалъ удостовреніе, безъ дальнйшихъ разговоровъ, на вопросъ ‘скребницы’, можетъ ли онъ теперь обратно получить лошадей, отвчалъ, что проситъ его только спуститься внизъ и взять ихъ. Но Кольгаасъ, проходя черезъ дворъ, усплъ уже узнать о непріятномъ инцидент съ его работникомъ, который, нсколько дней спустя посл поселенія своего въ Тронкенбург, за ‘непристойное’ поведеніе былъ избитъ и изгнанъ изъ замка. Онъ освдомился у мальчика, сообщившаго ему это извстіе, что же такое натворилъ его работникъ и кто же ходилъ за лошадьми въ это время. Но тотъ отвтилъ, что ему объ этомъ ничего неизвстно, и затмъ отворилъ конюшню передъ Кольгаасомъ, у котораго отъ недобрыхъ предчувствій заныло сердце. Каково же было его изумленіе, когда, вмсто двухъ гладкихъ, сытыхъ вороныхъ коней, онъ увидлъ пару тощихъ, изнуренныхъ клячъ. Кости торчали у нихъ, какъ колья, на которые можно было вшать вещи, грива и шерсть, безъ присмотра и ухода, свалялись: то была истинная картина заброшенности въ животномъ царств! Лошади, слегка потоптавшись, заржали при появленіи Кольгааса, который пришелъ въ крайнее негодованіе и спросилъ, что же приключилось съ его конями. Стоявшій около него мальчикъ отвтилъ, что съ лошадьми ничего особеннаго не было, что и кормъ они получали, какъ слдуетъ, только вотъ, въ виду подоспвшей какъ разъ жатвы, за недостаткомъ рабочаго скота, ими слегка пользовались для полевыхъ работъ. Кольгаасъ разразился проклятіями на такое гнусное, предумышленное насиліе, но, сознавая полную свою безпомощность и затаивъ въ душ свою злобу, сталъ уже готовиться,— такъ какъ боле ему ничего не оставалось,— убраться изъ этого разбойничьяго гнзда со своими лошадьми, какъ вдругъ появился кастелянъ, привлеченный крупнымъ ихъ разговоромъ, и поинтересовался узнать, въ чемъ дло.
— Въ чемъ дло?— отвчалъ Кольгаасъ.— А кто далъ юнкеру фонъ-Тронка и его людямъ право оставленныхъ у него моихъ лошадей употреблять на полевыя работы?
Онъ прибавилъ насчетъ безчеловчности такого обхожденія, попробовалъ подбодрить обезсилвшихъ лошадей ударомъ хлыста, но он не тронулись съ мста.
Посмотрвъ на него въ упоръ нсколько мгновеній, кастелянъ продолжалъ:
— Скажите, какой грубіянъ! Вмсто того, чтобы благодарить Бога, что клячи его еще не подохли!… Небось, не спроситъ, кому же было за ними ухаживать, когда работникъ его сбжалъ! Разв не дешево отдлывались лошади за кормъ, отработывая его на пол?
Въ заключеніе онъ посовтывалъ барышнику лучше прекратить препирательства, иначе де онъ кликнетъ собакъ, при помощи которыхъ суметъ водворить спокойствіе во двор.
Сердце заколотилось у Кольгааса о фуфайку. Ему хотлось столкнуть этого толстопузаго въ грязь и пристукнуть ногой мдную его рожу. Однако, присущее ему чувство справедливости, походившее на золотые всы, еще колебалось. Въ собственномъ сознаніи его не было еще увренности, тяготетъ ли вина на его противник. Затмъ, подавивъ въ себ раздраженіе, онъ подошелъ къ лошадямъ и, раздумывая про себя насчетъ данныхъ обстоятельствъ, сталъ расправлять имъ гривы и упавшимъ голосомъ спросилъ, за какой проступокъ удаленъ былъ изъ замка его работникъ.
— За то, что этотъ негодяй вздумалъ ослушиваться,— отвчалъ кастелянъ.— За то, что онъ заартачился противъ одной необходимой перемны въ конюшн и потребовалъ, чтобы лошади двухъ молодыхъ людей, пріхавшихъ въ Тронкенбургъ, изъ-за его лошадей, ночевали подъ открытымъ небомъ!
Кольгаасъ готовъ былъ пожертвовать лошадьми, чтобы имть работника подъ рукой и возможность сравнить показаніе его съ показаніемъ этого толстомордаго кастеляна. Онъ продолжалъ еще стоять, разглаживая лошадямъ чолки и размышляя, какъ въ данномъ случа слдуетъ ему поступить, какъ вдругъ картина внезапно измнилась, и юнкеръ Венцель фонъ-Тронка, съ толпой рыцарей, прислужниковъ и стаей собакъ, влетлъ во дворъ замка, возвращаясь съ заячьей травли. На вопросъ его, что случилось, кастелянъ сталъ держать рчь. При вид чужаго человка, собаки залились убійственнымъ лаемъ, рыцари приказывали имъ молчать, а кастелянъ тмъ временемъ представилъ юнкеру дло въ злонамренно искаженномъ вид: какой де скандалъ подымаетъ этотъ ‘скребница ‘изъ-за того, что его вороные взяты были немного поработать. Онъ. добавилъ съ язвительнымъ смхомъ, что барышникъ отказывается теперь признать этихъ лошадей за своихъ.
— Это не мои лошади, сударь! Это не т лошади, которыя стоили тридцать гульденовъ золотомъ! Я желаю получить обратно моихъ добрыхъ и здоровыхъ коней!
Лице юнкера покрылось внезапной блдностью. Онъ сошелъ съ лошади и сказалъ:
— Если этотъ дуракъ не желаетъ брать обратно лошадей, то пусть оставляетъ ихъ. Идемъ, Гюнтеръ! Гансъ! Идемъ!— крикнулъ онъ, обмахивая пыль со своихъ брюкъ.— Подайте вина!— прибавилъ онъ еще, проходя съ рыцарями въ дверяхъ, и затмъ вошелъ въ домъ.
Кольгаасъ объявилъ, что скоре готовъ призвать живодера и выбросить лошадей на живодрню, нежели въ такомъ вид, какъ он есть, вести ихъ въ свою конюшню въ Кольгаасенбрюкъ. Оставивъ вороныхъ безъ всякаго вниманія на томъ же мст, гд он стояли, и увряя, что суметъ найти свои права, онъ вскочилъ на своего каряго и ускакалъ оттуда.
Онъ несся уже по дорог въ Дрезденъ во весь опоръ, когда при воспоминаніи о работник и принесенной на него жалоб въ замк вдругъ придержалъ лошадь и похалъ шагомъ. Но едва лошадь его успла сдлать тысячу шаговъ, какъ онъ снова повернулъ ее по направленію къ Кольгаасенбрюку, ршившись произвести допросъ своему работнику, по собственному разумнію и чувству справедливости. Ибо подъ давленіемъ этого справедливаго чувства, знакомаго съ несовершеннымъ устройствомъ міра, не смотря на вс вынесенныя оскорбленія, барышникъ склонялся уже примириться съ утратой лошадей, какъ естественнымъ послдствіемъ, въ томъ случа, если,— какъ утверждалъ кастелянъ,— работникъ его дйствительно погршилъ въ чемъ бы то ни было. Но противъ этого обвиненія возставало въ немъ какое-то особое упорное предчувствіе, и это чувство укоренялось въ немъ все сильне и сильне, по мр того, какъ онъ подвигался впередъ и всюду на остановкахъ слышалъ о неправд, творимой ежедневно въ Тронкенбург, въ отношеніи ко всмъ путникамъ. Чувство это подсказывало ему, что если все это дло, какъ по всему было видно, являлось простой злоумышленностью, то онъ обязывается передъ міромъ всми силами добиться удовлетворенія за понесенную обиду себ и обезпеченія на будущее время для своихъ согражданъ.
Едва усплъ онъ, по прізд въ Кольгаасенбрюкъ, обнять Лизбетту, врную жену свою, и поцловать дтей, прыгавшихъ около его ногъ, какъ немедленно спросилъ о старост Герзе, нтъ ли о немъ какихъ либо извстій.
— Да, дорогой Михаэль, этотъ Герзе,— отвчала Лизбетта,— представь себ, этотъ злосчастный человкъ недли дв тому назадъ явился сюда избитый до полусмерти… нтъ, до такой степени избитый, что онъ не могъ даже свободно вздохнуть. Мы положили его въ постель, и у него сдлалось сильное кровохарканье. Затмъ, въ отвтъ на наши многократные вопросы, мы услышали исторію, которую никто не можетъ понять. Онъ разсказываетъ, какъ ты оставилъ его въ Тронкенбург съ лошадьми, которыхъ не пропускали, какъ его заставили уйти изъ Тронкенбурга постыднымъ нанесеніемъ побоевъ и какъ ему не было никакой возможности взять съ собой лошадей.
— Да?— сказалъ Кольгаасъ, снимая плащъ.— Что же онъ оправился уже?
— Кровохарканье почти прошло,— отвчала Лизбетта.— Я хотла немедленно послать работника въ Тронкенбургъ, который ходилъ бы тамъ за лошадьми до твоего прізда. Герзе всегда казался такимъ правдивымъ и такимъ безпримрно преданнымъ по отношенію къ намъ, что мн и въ голову не пришло усомниться въ его показаніи, подтверждавшемся притомъ столькими фактами, и заподозрть, что лошади пропали у него какимъ либо инымъ способомъ. Но онъ сталъ умолять меня никого не посылать туда, а прямо отказаться отъ лошадей, если ради нихъ я не хочу пожертвовать человкомъ.
— Разв онъ еще въ постел?— спросилъ Кольгаасъ, развязывая свой галстухъ.
— Нсколько дней бродитъ онъ уже по двору,— отвчала она.— Да вотъ ты самъ увидишь,— продолжала она,— что все это справедливо, и что этотъ случай является однимъ изъ умышленныхъ насилій, какія съ недавняго времени допускаются въ Тронкенбург по отношенію къ чужестранцамъ.
— Все это я долженъ еще разслдовать,— возразилъ Кольгаасъ.— Позови-ка мн его сюда, Лизбетта, если онъ не лежитъ.
Съ этими словами онъ услся въ кресло, а жена, очень довольная хладнокровіемъ мужа, вышла и призвала работника.
— Что такое натворилъ ты въ Тронкенбург?— спросилъ Кольгаасъ, когда Лизбетта вошла съ нимъ въ комнату.— Я не особенно-то доволенъ тобой.
При этихъ словахъ хозяина, по блдному лицу работника пятнами разлился румянецъ. Помолчавъ нсколько секундъ, онъ отвчалъ:
— Вы правы, хозяинъ, такъ какъ срная нитка, которую я, по соизволенію Божію, носилъ при себ, чтобы поджечь это разбойничье гнздо, была брошена мною въ Эльбу, когда я услышалъ тамъ плачъ ребенка. Я подумалъ: пускай испепелитъ его Божья гроза, я не хочу брать такого грха на себя!
Смущенный Кольгаасъ продолжалъ:
— Чмъ же навлекъ ты на себя изгнаніе изъ Тронкенбурга?
Утирая выступившую испарину со лба, Герзе отвчалъ:
— Изъ-за одной скверной штуки, хозяинъ. Но случившагося уже не вернуть. Я не хотлъ допустить, чтобы загубили лошадей полевой работой, и сказалъ, что он еще молоды и еще не объзжены.
Стараясь скрыть свое волненіе, Кольгаасъ возразилъ, что въ данномъ случа онъ сказалъ не вполн правду, такъ какъ еще въ начал прошлой весны он были подъ упряжью.— Ты могъ бы въ замк, гд до нкоторой степени былъ гостемъ, разокъ, а то и нсколько разъ проявить свою любезность, тмъ боле въ такое время, когда, вслдствіе усиленной зды по жатв, оказалась такая нужда въ лошадяхъ.
— Такъ я и сдлалъ, хозяинъ,— сказалъ Герзе.— Замтивъ ихъ недовольныя лица, я подумалъ, что лошадямъ это будетъ ни по чемъ, и на третій день до обда запрягъ ихъ и привезъ три фуры хлба.
Кольгаасъ, у котораго сердце готово было выпрыгнуть изъ груди, опустилъ глаза долу, присовокупивъ:
— Мн о томъ ничего не сказали, Герзе.
Герзе уврялъ его, что это была истина.
— Моя нелюбезность заключалась въ томъ,— заговорилъ онъ снова: — что я не соглашался становить лошадей подъ ярмо вторично посл обда, когда он только-что успвали пость. Да еще, когда кастелянъ и управляющій предложили мн давать воронымъ даровой кормъ, а деньги, которыя вы мн оставили на кормъ для нихъ, положить себ въ карманъ, то я отвтилъ, что пускай этого они и не воображаютъ, а затмъ повернулся и ушелъ.
— Однако не изъ-за этой же нелюбезности прогнанъ ты изъ Тронкенбурга?
— Боже сохрани!— воскликнулъ работникъ,— за безчеловчное преступленіе! Вечеромъ того дня въ конюшню были поставлены лошади двухъ пріхавшихъ въ Тронкенбургъ рыцарей, а мои лошади были привязаны къ двери конюшни. Я взялъ лошадей изъ рукъ кастеляна, который самъ же и водворилъ ихъ тамъ, и спросилъ его, гд же теперь имъ прикажутъ оставаться. Онъ указалъ мн на свиной хлвъ, пристроенный къ стн замка изъ ршетинъ и досокъ.
— Ты полагаешь,— перебилъ его Кольгаасъ,— что это было такое скверное помщеніе для лошадей, которое скоре походило на свинарникъ, нежели на конюшню.
— То былъ свиной хлвъ, хозяинъ, дйствительно настоящій свинарникъ, куда вбгали и откуда выбгали свиньи, и гд я не могъ встать во весь ростъ.
— Быть можетъ, негд было иначе пристроить вороныхъ,— возразилъ Кольгаасъ: — рыцарскіе кони имли до извстной степени преимущество.
— Мста было мало,— отвчалъ упавшимъ голосомъ работникъ.— Въ замк жило въ то время семь рыцарей. Если бы то были вы, то вы приказали бы немного потснить лошадей. Я предложилъ пойдти посмотрть, нельзя ли будетъ нанять конюшни въ деревн. Но кастелянъ возразилъ, что не можетъ выпустить лошадей съ своихъ глазъ, и запретилъ мн выводить ихъ изъ дому.
— Гмъ!— произнесъ Кольгаасъ.— Что же ты предпринялъ дале?
— По словамъ управляющаго, гости должны были переночевать всего одну ночь и на другое же утро ухать, и потому я поставилъ-таки лошадей въ свинарникъ. Но прошелъ слдующій день, а гости все еще были тутъ, на третій день поутру выяснилось, что рыцари пробудутъ въ замк еще нсколько недль.
— Пожалуй, въ свинарник-то и не было уже такъ плохо, Герзе, какъ теб это показалось съ перваго раза,— замтилъ Кольгаасъ.
— Это правда,— отвчалъ тотъ.— Я его немножечко повымелъ, и оно вышло не совсмъ скверно. Я далъ работниц на чай, чтобы она куда нибудь сунула свиней въ другое мсто. А на слдующій день я устроилъ и то, чтобы лошади могли стоять во весь ростъ, снимая сверху доски съ обршетинъ съ наступленіемъ утренней зари и накладывая ихъ снова по вечерамъ. Он выглядывали изъ-подъ крыши, словно гуси, озираясь на Кольгаасенбрюкъ, или вообще на боле привтливыя мста.
— Ну, дальше,— сказалъ Кольгаасъ,— за что же, чортъ побери, выгнали тебя вонъ?
— Скажу вамъ, хозяинъ,— отвчалъ ему работникъ,— потому что хотли отъ меня отдлаться, потому что, пока я былъ тамъ, они не могли доканать лошадей. Повсюду, на двор и въ людской корчили они мн непріятныя рожи. А такъ какъ я себ разсуждалъ: вытягивайте свои морды, чтобы вамъ ихъ совсмъ перекосило,— то они взяли, да ни съ того, ни съ сего и вышвырнули меня со двора долой.
— А поводъ къ тому!— воскликнулъ Кольгаасъ:— вдь они наврное имли же какой либо поводъ къ тому.
— О, безъ сомннія,— отвчалъ Герзе,— и самый справедливйшій. Вечеромъ, на второй день пребыванія въ свинарник, въ виду того, что лошади тамъ загрязнились, я хотлъ свести ихъ выкупать. И вотъ, въ тотъ самый моментъ, когда я былъ въ воротахъ замка и хотлъ уже выхать, вдругъ слышу, какъ кастелянъ и управляющій съ работниками, собаками и дубинами вылетаютъ изъ людской, какъ помшанные, съ крикомъ: ‘держите его мошенника, держите его висльника!’. Привратникъ перескъ мн дорогу. Я обратился къ нему и къ неистовавшей толп съ вопросомъ, въ чемъ дло.
— Въ чемъ дло?— отвчалъ кастелянъ, подхватывая обихъ моихъ вороныхъ за повода.— Куда ты собрался съ лошадьми?— кричалъ онъ мн, хватая меня за грудь.
— Куда я собрался?— говорю я.— Громы небесные! Да купать ихъ хочу вести. Что же вы думаете, что я…
— Купать!— восклицаетъ кастелянъ.— Я те поучу, мошенникъ, плавать по столбовой дорог въ Кольгаасенбрюкъ!
Съ этими словами, съ злостью сбрасываетъ онъ меня съ лошади, при помощи управляющаго, схватившаго меня за ногу, и я во весь ростъ растягиваюсь въ грязи.
— Живодеры! дьяволы!— восклицаю я,— въ конюшн остались у меня подпруги и потники, да и узелъ собственныхъ моихъ вещей!
Но пока управляющій уводилъ лошадей, онъ съ прислужниками набросился на меня съ ногами, кнутами и дубинами, такъ что я полумертвый свалился по ту сторону воротъ. А такъ какъ я произнесъ слова: ‘ахъ, грабители! куда они уводятъ отъ меня лошадей?’ и затмъ сталъ приподниматься, то кастелянъ крикнулъ: ‘Вонъ со двора замка! Куси, Кейзеръ! куси, Егерь! куси, Шпицъ!’. Цлая свора собакъ, боле двнадцати штукъ, кинулась на меня. Тутъ я вырвалъ съ изгороди обршетину что ли, или что-то другое,— самъ не знаю,— только трехъ собакъ укокошилъ наповалъ около себя. Терзаемый мучительными ранами, я вынужденъ былъ отступить. Вдругъ слышится рожокъ, собакъ забираютъ во дворъ, ворота затворяются на запоръ, и я безъ сознанія падаю на улицу.
— Ты ужъ и вправду не задумалъ ли дать тягу, Герзе?— съ дланнымъ лукавствомъ процдилъ поблднвшій Кольгаасъ.
Вспыхнувъ какъ зарево, Герзе опустилъ глаза.
— Признайся мн,— продолжалъ барышникъ:— теб не понравилось въ свинарник. Ты подумалъ, что въ Кольгаасенбрюковской конюшн, молъ, лучше.
— Разрази меня небо!— воскликнулъ Герзе:— да вдь подпруги и попоны, да и узелъ съ моими вещами я оставилъ въ свинарник. Разв я тогда оставилъ бы тамъ три гульдена, которые я засунулъ за ясли, въ красномъ шелковомъ шейномъ платк? Чортъ побери! Если и вы такъ говорите, то у меня снова является желаніе зажечь ту срную нитку, которую я тогда выбросилъ.
— Ну, ну,— замтилъ Кольгаасъ,— успокойся. Я вдь сказалъ это не серьезно. Всему, что ты говорилъ, смотри, я врю отъ слова до слова. Мн жаль, что отъ моей службы такъ теб не поздоровилось. Ступай, Герзе, ступай, ложись, да вели подать себ бутылку вина и не печалься, будетъ теб воздана справедливость!
Съ этими словами онъ всталъ, составилъ опись вещамъ, оставленнымъ старостой въ свинарник, назначилъ ихъ цну, спросилъ его также, во что тотъ ставитъ расходы по лченію, и затмъ отпустилъ его, еще разъ пожавъ ему крпко руку.
Затмъ онъ разсказалъ Лизбетт, своей жен, обо всемъ случившемся и о внутренней связи всей исторіи, объявилъ ей, что ршилъ добиться суда, причемъ съ удовольствіемъ увидлъ, что она всей душой сочувствуетъ его намренію. Она разсуждала такъ, что черезъ этотъ замокъ можетъ прозжать другой какой путешественникъ, мене настойчивый, чмъ ея мужъ, что пресченіе подобныхъ безпорядковъ было бы дломъ Божьимъ, и что она уже возместитъ какъ нибудь т расходы, какіе потребуются ему на веденіе процесса. Кольгаасъ назвалъ ее доброй женкой, наслаждался этотъ и слдующій день въ сообществ ея и дтей и, какъ только справился съ длами, двинулся въ Дрезденъ для принесенія жалобы своей въ судъ.
Здсь съ помощью одного знакомаго ему юриста онъ составилъ жалобу, гд по предварительномъ подробномъ описаніи умышленнаго злодянія, содяннаго юнкеромъ Венцелемъ фонъ-Тронка, какъ по отношенію къ нему, такъ и по отношенію къ его работнику,— онъ ходатайствовалъ о кар его, по закону, о возстановленіи лошадей въ прежнемъ вид и о возмещеніи убытковъ, понесенныхъ вслдствіе того какъ имъ, такъ и его работникомъ. Искъ дйствительно былъ вполн ясный. Фактъ противозаконнаго задержанія лошадей бросалъ на все остальное ршительный свтъ. Даже въ томъ случа, если бы можно было допустить, что лошади заболли совершенно случайно, то и тогда требованіе барышника вернуть ему ихъ здоровыми было бы, все-таки, вполн справедливо.
Оглядвшись въ столиц, Кольгаасъ нашелъ тамъ не мало друзей, посулившихъ ему горячую поддержку въ его дл. Обширная торговля его лошадьми доставила ему многія знакомства, а честность, съ какою онъ велъ это дло,— расположеніе вліятельнйшихъ людей въ стран. Онъ не разъ пріятно обдалъ у одного адвоката, весьма почтеннаго человка, внесъ ему извстную сумму денегъ на веденіе процесса и, по истеченіи нсколькихъ недль, вполн успокоенный имъ насчетъ исхода его тяжбы, вернулся къ жен своей Лизбетт, въ Кольгаасенбрюкъ. Однако, прошли мсяцы, не далеко было и до года, а онъ все еще не имлъ изъ Саксоніи никакого объясненія, не говоря уже о ршеніи,— по поводу жалобы, имъ самимъ поданной въ судъ. Посл многократныхъ новыхъ представленій суду, онъ спросилъ своего адвоката въ интимномъ письм, что причиной такой чрезмрной затяжки, и узналъ, что въ жалоб его ему совершенно отказано, по высшему распоряженію Дрезденской судебной палаты. Въ отвтъ на удивленное письмо барышника, спрашивавшаго, чему же можно приписать такой исходъ дла, тотъ сообщилъ ему, что юнкеръ Венцель фонъ-Тронка состоитъ въ родств съ двумя дворянами, Винцомъ и Кунцомъ, изъ коихъ одинъ состоитъ при особ господина мундшенка, а другой даже камерарій. Адвокатъ посовтовалъ ему, безъ дальнйшихъ судебныхъ проволочекъ, постараться обратно вернуть своихъ лошадей изъ Тронкеи бурга, далъ ему понять, что юнкеръ, проживающій въ данное время въ столиц, повидимому, сдлалъ распоряженіе, чтобы люди его выдали этихъ лошадей барышнику, и въ заключеніе просилъ послдняго въ томъ случа, если онъ не намренъ на томъ успокоиться,— отъ дальнйшихъ порученій по этому длу его избавить.
Кольгаасъ былъ въ то время въ Бранденбург, гд бургомистръ Генрихъ фонъ-Гейзау, въ округ котораго находился также и Кольгаасенбрюкъ, занятъ былъ какъ разъ устройствомъ благотворительныхъ учрежденій для больныхъ и бдныхъ на суммы, доставшіяся городу случайно. Въ особенности хлопоталъ онъ объ устройств для пользованія больныхъ одного минеральнаго источника, бывшаго въ одной мстной деревн, и отъ котораго ожидали большей цлебности, чмъ то оправдалось впослдствіи. Во время пребыванія своего при двор по различнымъ дламъ, ему приходилось встрчаться съ Кольгаасомъ. Благодаря этому знакомству, онъ далъ разршеніе старост Герзе, страдавшему болью въ груди, съ того самаго пагубнаго дня въ Тронкенбург, испробовать дйствіе цлебнаго источника, снабженнаго срубомъ и крышей. Такъ случилось, что бургомистръ, имя въ виду сдлать нкоторыя распоряженія, находился около углубленія, въ которое Кольгаасъ уложилъ Герзе, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда посланный отъ жены доставилъ барышнику письмо съ печальнымъ извстіемъ отъ адвоката его изъ Дрездена. Разговаривая съ докторомъ, бургомистръ замтилъ, что Кольгаасъ прослезился, вскрывъ полученное имъ письмо. Фонъ-Гейзау подошелъ къ нему и дружески, сердечно спросилъ, какое горе его постигло. Барышникъ, молча, подалъ ему письмо. Тогда почтенный бургомистръ, знавшій объ отвратительной несправедливости, какую продлали съ нимъ въ Тронкенбург, и вслдствіе которой Герзе, быть можетъ, на всю жизнь долженъ былъ болть, потрепавъ Кольгааса по плечу, сказалъ, чтобы тотъ не отчаивался, что онъ похлопочетъ объ удовлетвореніи его претензіи. Когда, согласно его приказанію, барышникъ явился къ нему вечеромъ въ замокъ, онъ веллъ ему подать прошеніе на имя курфюрста Бранденбургскаго, съ краткимъ изложеніемъ случившагося, приложивъ притомъ письмо адвоката и ходатайствуя въ этомъ прошеніи о государственной защит противъ насилія, учиненнаго надъ нимъ въ Саксонской земл. Онъ общалъ передать эту просьбу вмст съ другимъ приготовленнымъ уже пакетомъ непосредственно въ руки курфюрста, который, во имя его, при первой возможности, передастъ это прошеніе курфюрсту Саксонскому. Этого, конечно, вполн будетъ достаточно, чтобы, вопреки всмъ кознямъ юнкера и его присныхъ, найдти правосудіе въ дрезденскомъ суд.
Горячо обрадованный Кольгаасъ, сердечно поблагодарилъ бургомистра за новое доказательство его благосклонности къ нему, прибавивъ, что ему жаль только одного, что вмсто всякихъ попытокъ въ Дрезден онъ не началъ дла прямо въ Берлин. Затмъ, составивъ прошеніе въ канцеляріи городскаго суда, по всей форм, и вручивъ его бургомистру, онъ вернулся въ Кольгаасенбрюкъ боле спокойный за исходъ своей тяжбы, чмъ когда либо. Но черезъ нсколько же недль ему пришлось узнать отъ одного помщика, облеченнаго судебной властью, бывшаго въ канцеляріи бургомистра въ Потсдам, что курфюрстъ передалъ прошеніе его своему канцлеру, графу Калльгеймъ, а тотъ, вмсто того чтобы войдти непосредственно къ дрезденскому двору съ представленіемъ о разслдованіи и наказаніи насилія, какъ это бы казалось вполн цлесообразнымъ, вошелъ съ представленіемъ о предварительномъ ближайшемъ опрос юнкера фонъ-Тронка. Вышеупомянутый помщикъ, остановившись въ экипаж около дома Кольгааса, очевидно, вслдствіе возложеннаго на него порученія сообщить барышнику это извстіе, не могъ дать удовлетворительнаго отвта на смущенный вопросъ Кольгааса, почему именно поступлено было такъ, а не иначе. Онъ прибавилъ только, что бургомистръ веллъ сказалъ барышнику, чтобы онъ запасся терпніемъ. Помщикъ, видимо, спшилъ продолжать свой путь, и лишь въ конц ихъ краткой бесды, изъ нкоторыхъ вскользь брошенныхъ словъ, Кольгаасъ понялъ, что графъ Калльгеймъ съ семействомъ юнкера находился въ свойств.
Не находя боле отрады ни въ торговл лошадьми, ни въ своемъ дом, ни во двор, полуохладвъ къ самой жен и дтямъ, весь слдующій мсяцъ Кольгаасъ провелъ въ грустномъ предчувствіи будущаго. И не даромъ онъ ждалъ,— по истеченіи этого времени изъ Бранденбурга возвратился Герзе, нсколько оправившійся посл купанья, съ письмомъ бургомистра, приложеннымъ при большой бумаг и гласившимъ, что, сожаля о невозможности чмъ либо помочь въ его дл, онъ посылаетъ ему направленную къ нему резолюцію государственной канцеляріи и совтуетъ взять обратно лошадей, оставленныхъ имъ въ Тронкенбург, а на дл вообще поставить крестъ.
Въ резолюціи говорилось, что де, по свдніямъ дрезденскаго суда, Кольгаасъ пустой сутяга, что юнкеръ фонъ-Тронка, у котораго онъ оставилъ лошадей, ихъ у себя не удерживаетъ, что стоитъ ему только послать за ними въ замокъ, или, по крайней мр, дать знать юнкеру, куда онъ долженъ ихъ ему доставить, и что государственная канцелярія, во всякомъ случа, проситъ избавить ее отъ подобныхъ хлопотъ и дрязгъ.
Кольгаасъ пришелъ въ ярость, получивъ это письмо. Дло было не въ лошадяхъ — онъ огорчился бы не мене, если бы оно касалось двухъ собакъ. При малйшемъ шум на двор, онъ оглядывался на прозжія ворота съ такимъ непріятнымъ чувствомъ, какого никогда не знавала его грудь, въ ожиданіи, не появятся ли люди ‘юнкера’ и, чего добраго, съ извиненіемъ возвратятъ ему голодныхъ и измученныхъ лошадей. То былъ единственный случай, въ которомъ душа его не была готова ни къ чему такому, что вполн бы соотвтствовало ея чувству. Вскор, однако, онъ узналъ черезъ одного знакомаго, прозжавшаго мимо, что лошади его въ Тронкенбург, попрежнему, наравн съ остальными лошадьми юнкера, работаютъ въ пол. И посреди горя, какое возбуждалось въ немъ картиной міра, представлявшагося въ такой ужасной неисправности, у барышника всплыло внутреннее удовлетвореніе, при сознаніи порядочности своей собственной души въ данномъ дл. Онъ пригласилъ къ себ мстнаго старшину, своего сосда, который давно носился съ мыслью увеличить свои владнія прикупкой поземельныхъ участковъ, прилегавшихъ къ ихъ границамъ. Когда тотъ слъ, Кольгаасъ освдомился у него, сколько бы онъ далъ за его бранденбургскія и саксонскія владнія, за домъ и дворъ, за все, гуртомъ, движимое и недвижимое. Жена его Лизбетта поблднла при этихъ словахъ. Она обернулась, подняла на руки младшаго своего ребенка, игравшаго позади нея на полу, и устремила взоры, въ которыхъ отражался смертельный ужасъ на ряду съ красными щечками мальчика, игравшаго ея ожерельемъ,— на барышника и бумагу, которую онъ держалъ въ своихъ рукахъ. Сосдъ, посмотрвъ на него съ изумленіемъ, поинтересовался узнать, что именно такъ внезапно навело его на эту мысль, на что Кольгаасъ возможно веселе отвчалъ, что мысль продать свою усадьбу на берегахъ Гавеля не такъ нова, что оба они уже давненько толковали на эту тему, что домъ его въ дрезденскомъ предмсть, въ сравненіи съ этимъ, представляетъ простое приложеніе, которое не идетъ въ счетъ, что, словомъ сказать, если сосдъ согласенъ на его предложеніе взять оба поземельныхъ участка, въ такомъ случа онъ готовъ заключить съ нимъ контрактъ. Съ нсколько натянутой шутливостью, онъ прибавилъ, что вдь Кольгаасенбрюкъ не включаетъ въ себ цлаго міра, что могутъ быть такія задачи, въ сравненіи съ которыми занятіе домоводствомъ, въ качеств порядочнаго отца семейства, является дломъ второстепенной важности и малозначащимъ, и что душа де направлена на высокія дла, о которыхъ, быть можетъ, сосдъ услышитъ въ недалекомъ будущемъ. Удовлетворенный этимъ объясненіемъ, старшина шутливо обратился къ жен Кольгааса, осыпавшей своего ребенка порывистыми поцлуями, и высказалъ надежду, что врно отъ него не потребуютъ всхъ денегъ немедленно. Затмъ, положивъ на столъ шляпу и палку, которую держалъ между колнъ, онъ взялъ бумагу изъ рукъ барышника съ тмъ, чтобы прочесть ее. Подойдя къ нему, Кольгаасъ объяснилъ, что то была купчая крпость, составленная имъ случайно, срочная на четыре недли, указалъ, что купчая эта сдлана по всмъ правиламъ, что не достаетъ въ ней только подписей, да не внесены суммы какъ самой запродажной цны, такъ и неустойки, которую онъ беретъ на себя въ томъ случа, если бы влеченіе четырехъ недль вздумалъ отказаться отъ этой сдлки. Затмъ, еще разъ весело пригласилъ сосда предложить свою цну, увряя притомъ, что не будетъ дорожиться и осложнять дло большими хлопотами. Жена ходила по комнат взадъ и впередъ. Грудь ея вздымалась такъ сильно, что платокъ, за который мальчикъ продолжалъ теребить ее, грозилъ совершенно свалиться съ ея плеча. Старшина замтилъ, что о цнности дрезденской собственности, во всякомъ случа, онъ судить не можетъ. Въ отвтъ на это замчаніе, Кольгаасъ, подвигая къ нему документы, полученные имъ при ея покупк, отвтилъ, что онъ предлагаетъ ее ему за сто гульденовъ золотомъ, хотя изъ писемъ этихъ ясно было видно, что самому ему она стоила почти вдвое. Перечтя еще разъ купчую и, съ своей стороны, находя въ ней право отступленія до странности обусловленнымъ, почти готовый согласиться, старшина замтилъ, что вдь такимъ образомъ барышникъ лишаетъ себя возможности пользоваться своими заводскими лошадьми, которыя стояли въ его конюшняхъ. Но Кольгаасъ возразилъ, что продавать лошадей онъ и не намренъ и что, кром того, желаетъ удержать за собою нкоторое оружіе, находившееся въ арсенал. Посл продолжительнаго колебанія, покупатель повторилъ наконецъ ту цну, которую какъ-то незадолго передъ тмъ, полушутя, полусерьезно,— пустякъ въ сравненіи съ дйствительной стоимостью усадьбы,— предлагалъ Кольгаасу во время прогулки. Кольгаасъ пододвинулъ къ нему перо и чернила для подписи. Не довряя собственнымъ чувствамъ, сосдъ еще разъ переспросилъ его, серьезно ли его намреніе. Барышникъ нсколько обиженно отвтилъ, какъ же то онъ и думать можетъ, что онъ станетъ шутить съ нимъ въ такомъ дл. Посл этого, хотя все еще съ озабоченнымъ лицомъ, сосдъ взялъ перо и подписалъ купчую, вычеркнувъ въ ней, однако, пунктъ, въ которомъ говорилось о неустойк въ случа, если бы продавецъ раздумалъ заключить торгъ, затмъ, обязался представить сто гульденовъ золотомъ по ипотек дрезденскаго участка и предоставилъ Кольгаасу полную свободу отказаться отъ продажи втеченіе двухъ мсяцевъ. Тронутый такимъ поступкомъ, барышникъ отъ всей души потрясъ ему руку и, договорившись насчетъ главнаго условія, а именно, чтобы четвертая часть покупной цны уплачена была немедленно наличными, а остальное втеченіе трехъ мсяцевъ внесено въ гамбургскій банкъ, потребовалъ вина спрыснуть столь удачно уладившуюся сдлку. Работнику Штернбальду, черезъ служанку, принесшую стаканы, приказалъ онъ осдлать рыжака, объявивъ, что ему необходимо по дламъ хать въ городъ, и тутъ же намекнувъ, что вскор посл своего возвращенія откровенне выскажется насчетъ того, что въ данный моментъ вынужденъ еще хранить про себя. Затмъ, наполняя стаканы, освдомился насчетъ турки и поляка, враждовавшихъ тогда какъ разъ другъ съ другомъ, вовлекъ старшину въ политику, еще разъ выпилъ съ нимъ за успхъ ихъ сдлки и отпустилъ его домой.
Едва старшина усплъ выйдти изъ комнаты, какъ Лизбетта упала передъ нимъ на колни.
— Если ты сколько нибудь любишь меня и дтей, которыхъ я теб родила,— воскликнула она: — если мы, не знаю, по какой причин, не изгнаны изъ твоего сердца, въ такомъ случа скажи мн, что значатъ эти ужасныя распоряженія?
— Пока ничего, дорогая жена моя,— отвчалъ Кольгаасъ: — что могло бы тебя тревожить. Я получилъ резолюцію, въ которой жалоба моя на юнкера Венцеля фонъ-Тронка признается лишь пустой сплетней. Тутъ очевидно кроется какое нибудь недоразумніе: вотъ почему я и ршился еще разъ лично подать мою жалобу самому курфюрсту.
— Зачмъ же ты хочешь продавать твой домъ?— воскликнула она, съ разстроеннымъ лицомъ поднимаясь съ колнъ.
Нжно прижавъ ее къ своей груди, барышникъ произнесъ:
— Потому, дорогая Лизбетта, что я не могу оставаться въ стран, гд не оберегаются мои права. Ужъ лучше быть собакой, нежели человкомъ, если меня будутъ попирать ногами! Я увренъ, что въ данномъ случа жена моя, наврное, раздляетъ мое мнніе.
— Почемъ ты знаешь, что тебя не станутъ защищать въ твоихъ правахъ?— возразила она.— Если ты скромно, какъ это теб и подобаетъ, явишься съ своей просьбой къ курфюрсту, почемъ ты знаешь, что она будетъ брошена подъ столъ или же встрчена отказомъ выслушать тебя?
— Ну, ладно,— отвчалъ Кольгаасъ,— если въ данномъ случа опасеніе мое окажется неосновательнымъ, то вдь и домъ мой еще не проданъ. Самъ курфюрстъ, какъ мн извстно, справедливъ. И если только мн удастся, черезъ посредство его приближенныхъ, добиться личной у него аудіенціи, то я не сомнваюсь, что буду удовлетворенъ въ своемъ прав, и недли не пройдетъ, какъ вернусь веселый къ теб и прежнимъ своимъ дламъ. И тогда уже,— прибавилъ онъ, цлуя ее,— не уйду отъ тебя никуда всю жизнь! Но, во всякомъ случа, благоразумне быть готовымъ на все,— продолжалъ онъ,— и потому мн хотлось бы, чтобы на нкоторое время, если это возможно, ты съ дтьми похала къ своей тетушк въ Шверинъ, которую, кстати, ты давно собиралась навстить.
— Какъ?— воскликнула жена,— мн похать въ Шверинъ? за границу въ Шверинъ къ моей тетушк?
Отъ ужаса у нея прерывался голосъ.
— Конечно,— отвчалъ Кольгаасъ,— и, если возможно, немедленно, чтобы ничто не препятствовало мн на пути замысловъ моихъ насчетъ моего дла!
— О, я понимаю тебя!— вскричала она.— Теперь теб ничего не нужно, кром оружія и лошадей. До всего остальнаго теб нтъ никакого дла.
Съ этими словами она отвернулась отъ него, бросилась на стулъ и заплакала.
— Дорогая Лизбетта,— заговорилъ смущенный Кольгаасъ,— что ты длаешь? Господь благословилъ меня женой, дтьми и средствами. Неужто сегодня впервые мн придется пожелать, чтобы это было иначе?..
Онъ снова ласково подслъ къ ней, а она, зардвшись, обвила руками его шею.
— Ну, скажи же,— обратился онъ къ ней, откидывая локоны со лба,— что мн длать? Бросить мое дло? Или хать въ Тронкенбургъ и просить юнкера возвратить мн лошадей, затмъ вскочить на нихъ и привести ихъ къ теб?
Лизбетта не ршилась сказать: да, да, да! и только со слезами покачивала головой. Крпко прижавшись къ нему, она осыпала грудь его горячими поцлуями.
— Итакъ,— воскликнулъ Кольгаасъ,— если ты сознаешь, что для продолженія моего промысла я долженъ быть удовлетворенъ въ своемъ прав, въ такомъ случа не лишай же меня свободы, необходимой для того, чтобы добиться этого права.
Съ этими словами онъ поднялся съ своего мста и приказалъ работнику, доложившему ему, что рыжакъ стоить ужо осдланъ, чтобы на другой день были заложены карія лошади, которыя отвезутъ жену его въ Шверинъ.
Лизбетта заявила, что ей пришла въ голову одна мысль. Она встала, вытерла слезы и спросила его въ то время, какъ онъ услся за бюро, не согласится ли онъ передать ей просьбу и, вмсто себя, ее пустить въ Берлинъ, для врученія этой просьбы курфюрсту.
Тронутый этимъ предложеніемъ, по многимъ основаніямъ, Кольгаасъ привлекъ ее къ себ на колни, съ словами:
— Ну, милая моя женка, это врядъ ли возможно! Курфюрстъ окруженъ массой людей. Человкъ, подходящій къ нему близко, подвергается многимъ непріятностямъ.
Лизбетта отвчала, что женщин въ тысячу разъ легче, нежели мужчин, добиться аудіенціи у него.
— Давай мн просьбу,— повторила она,— и если ты ничего боле не желаешь, какъ только быть увреннымъ, что она находится въ его рукахъ, то я ужъ ручаюсь, что онъ получитъ ее.
Имвши неоднократныя доказательства ея мужества и разумности, Кольгаасъ спросилъ, какъ же она думаетъ съ этимъ устроиться.
Сконфуженно опустивъ глазки, она отвчала, что кастелянъ курфюрстскаго двора, въ бытность свою на служб въ Шверин, нкогда сватался за нее, и что хотя въ настоящее время онъ женатъ и отецъ многочисленнаго семейства, но что она, все-таки, не совсмъ еще забыта,— словомъ, просила его предоставить ей извлечь пользу изъ того или другаго обстоятельства, описывать которыя заняло бы слишкомъ много времени.
Кольгаасъ душевно расцловалъ ее, сказалъ, что принимаетъ ея предложеніе, растолковалъ ей, что все дло въ томъ, чтобы остановиться у жены кастеляна, тогда она увидитъ курфюрста въ самомъ дворц, отдалъ ей просьбу, веллъ запрячь карихъ и, хорошо усадивъ ее, отпустилъ съ врнымъ слугою своимъ Штернбальдомъ.
Но эта поздка — изъ всхъ безуспшныхъ его шаговъ по его длу — была самая злосчастная, ибо нсколько дней спустя Штернбальдъ снова уже възжалъ во дворъ, шагомъ пустивъ лошадей съ экипажемъ, въ которомъ барыня его лежала навзничь, опасно контуженная въ грудь.
Подойдя къ экипажу, поблвшій Кольгаасъ не могъ добиться ничего толковаго насчетъ причины этого несчастія. По словамъ работника, кастеляна не было дома, вслдствіе чего пришлось остановиться въ гостинниц, по близости отъ дворца. На другое утро Лизбетта ушла изъ гостинницы, приказавъ работнику остаться при лошадяхъ, и вотъ въ какомъ положеніи вернулась только вечеромъ. Повидимому, она слишкомъ смло стала добиваться аудіенціи у курфюрста и, безъ всякой вины со стороны послдняго, просто изъ грубаго усердія окружавшей его стражи, ей нанесенъ былъ ударъ рукояткой копья. Такъ, по крайней мр, говорили люди, принесшіе ее подъ вечеръ въ гостинницу въ безсознательномъ состояніи. Сама же она мало могла говорить вслдствіе сильнаго кровоизліянія изо рта. Штернбальдъ прибавилъ, что его намреніе было немедленно ссть на коня и донести ему о случившемся несчастій, но что барыня, не смотря на вс резоны призваннаго хирурга, настояла на томъ, чтобы безъ всякихъ предварительныхъ извщеній ее отвезли къ ея мужу въ Кольгаасенбрюкъ.
Кольгаасъ снесъ совершенно разбитую дорогой жену свою въ постель, гд, среди мучительныхъ усилій при каждой попытк вздохнуть, она прожила еще нсколько дней. Тщетно добивались вернуть ей сознаніе, чтобы получить нкоторое разъясненіе насчетъ случившагося. Она лежала съ остановившимися и уже помутившимися глазами и ничего не отвчала. Только незадолго до смерти вернулось къ ней сознаніе, когда лютеранскій пасторъ (по примру своего мужа, она перешла въ то время въ это возникавшее тогда вроисповданіе), стоя около ея постели, громкимъ и чувствительно торжественнымъ голосомъ читалъ ей главу изъ Библіи. Она вдругъ взглянула на него съ мрачнымъ выраженіемъ, взяла у него изъ рукъ Библію, словно нечего было ей слушать оттуда, и начала усиленно перелистывать, какъ будто ища чего-то. Затмъ пальцемъ указала стоявшему у ея постели Кольгаасу на стихъ: ‘Прощайте врагамъ вашимъ, благотворите ненавидящимъ васъ’. При этомъ она пожала ему руку съ необыкновенно выразительнымъ взглядомъ и скончалась.
Кольгаасъ думалъ: ‘Пускай же Господь никогда не проститъ меня такъ, какъ я прощаю юнкеру!’.
Затмъ поцловалъ покойницу, причемъ по лицу его заструились обильныя слезы, закрылъ ей глаза и вышелъ изъ комнаты. Взявъ сто гульденовъ золотомъ, уже заготовленные для него старшиной за дрезденскія конюшни, онъ заказалъ похороны, которыя, казалось, устроены были скоре для какой нибудь княгини, нежели для жены его: дубовый гробъ, крпко обитый металломъ, шелковыя подушки съ золотыми и серебряными кистями и могила въ восемь аршинъ глубины, устланная булыжникомъ и известкой. Онъ самъ стоялъ у могилы съ младшимъ сыномъ на рукахъ и смотрлъ на работу. Въ день похоронъ покойница, блая, какъ снгъ, была выставлена въ зало, по его распоряженію, обтянутое чернымъ сукномъ.
Едва усплъ пасторъ окончить трогательное слово покойниц, какъ Кольгаасу вручили резолюцію курфюрста на просьбу, поданную его женой. Въ этой резолюціи говорилось, чтобы онъ взялъ лошадей изъ Тронкенбурга и, подъ страхомъ тюремнаго заключенія, прекратилъ это дло. Кольгаасъ сунулъ въ карманъ бумагу и веллъ ставить гробъ на дроги. Какъ только накидали могильный холмъ, поставили нй немъ крестъ и отпущены были похоронные гости, онъ еще разъ поклонился ея опуствшему ложу и затмъ немедленно принялся за дло возмездія. Онъ слъ и изготовилъ приговоръ, въ которомъ, собственной своей волей, обязывалъ юнкера Венцеля фонъ-Тронка втеченіе трехъ дней по предъявленіи привести въ Кольгаасенбрюкъ вороныхъ, которыхъ тотъ у него отобралъ и загубилъ полевой работой, и самолично откормить ихъ въ его конюшняхъ. Это ршеніе онъ послалъ ему съ коннымъ гонцемъ, наказавъ послднему немедленно по передач бумаги скакать обратно къ нему въ Кольгаасенбрюкъ. Три дня прошли, а лошади возвращены не были. Тогда, призвавъ Герзе, онъ открылъ ему о своемъ ультиматум, посланномъ имъ молодому рыцарю и обязывавшемъ послдняго откормить вороныхъ. Затмъ двусмысленно спросилъ Герзе, готовъ ли онъ отправиться съ нимъ въ Тронкенбургъ за юнкеромъ и поучить его кнутомъ, въ случа если онъ замшкается исполненіемъ поставленнаго ему требованія. Смекнувъ слова хозяина, Герзе такъ и зарычалъ: ‘Хозяинъ, да хоть сегодня же!’. Подбросивъ вверхъ свою шапку, работникъ уврялъ, что ‘закажетъ сплести себ ремень съ десятью узлами, чтобы выучить юнкера чистить скребницей лошадей’.
Посл этого отвта Кольгаасъ продалъ домъ, отослалъ дтей за границу, при наступленіи ночи призвалъ также и остальныхъ семерыхъ своихъ работниковъ, преданныхъ ему, какъ собаки, вооружилъ ихъ, посадилъ на коней и двинулся съ ними въ Тронкенбургъ.
Съ этой-то малочисленной кучкой и ворвался онъ въ замокъ при наступленіи третьей ночи, сбивъ съ ногъ таможеннаго сторожа и караульнаго у воротъ, бесдовавшихъ другъ съ другомъ подъ воротами.
Среди внезапнаго треска подожженныхъ ими строеній, въ район замка, Герзе кинулся по винтовой лстниц на башню и съ ударами и пинками набросился на кастеляна и управляющаго, сидвшихъ полураздтыми за карточной игрой. Тмъ временемъ Кольгаасъ устремился въ замокъ къ юнкеру. И вотъ ангелъ суда ниспустился съ неба. Какъ разъ въ этотъ моментъ, среди гомерическаго хохота, юнкеръ читалъ вслухъ компаніи собравшихся у него пріятелей приговоръ, присланный ему Кольгаасомъ. Не усплъ онъ хорошенько разслушать голосъ послдняго, раздавшійся во двор, какъ, покрывшись мертвенной блдностью, поспшно крикнулъ: ‘Ну, братцы, спасайтесь!’ и самъ исчезъ. Схвативъ за грудь попавшагося ему на встрчу юнкера Ганса фонъ-Тронка, Кольгаасъ швырнулъ его въ уголъ зала съ такой силой, что у несчастнаго мозги разлетлись о камни. Пока работники его одолвали остальныхъ рыцарей, взявшихся за оружіе, барышникъ допытывался: гд же находится юнкеръ Венцель фонъ-Тронка? Оторопвшая компанія ничего не могла ему отвтить, и онъ въ ярости пинками выломалъ двери въ двухъ комнатахъ, которыя вели въ боковые флигели замка. Исколесивъ все обширное зданіе по всмъ направленіямъ и не найдя тамъ никого, онъ съ проклятіями спустился во дворъ и веллъ оберегать выходы. Между тмъ отъ пожара строеній занялся замокъ съ боковыми своими постройками, вознося къ небу большіе клубы дыма. Штернбальдъ вмст съ тремя усердными работниками тащили все, что только оказывалось не укрпленнымъ желзными заклепками или гвоздями, и сваливали въ кучу около лошадей, подготовляя себ славную добычу. Въ это время изъ открытаго окна башни, при громкомъ радостномъ возглас Герзе, вылетли тла кастеляна и управляющаго вмст съ ихъ женами и дтьми.
Спускаясь съ лстницы замка, Кольгаасъ встртилъ старую, страдавшую ломотой ключницу, которая вела у юнкера хозяйство. Старуха бросилась барышнику въ ноги. Пріостановившись на ступеньк лстницы, онъ спросилъ у нея о мст укрывательства юнкера Венцеля фонъ-Тронка. Слабымъ дрожащимъ голосомъ высказала она ему свое предположеніе, нтъ ли его въ капелл. Кольгаасъ крикнулъ двухъ работниковъ съ факелами и, за неимніемъ ключей, распорядился открыть входъ въ церковь ломами и топорами. Перевернувъ вверхъ дномъ весь алтарь и скамьи, барышникъ, къ величайшему своему огорченію, юнкера тамъ не нашелъ.
Выходя изъ капеллы, онъ наткнулся на одного молодаго прислужника изъ Тронкенбургской дворни, который бжалъ мимо, спша вывести боеваго коня своего господина изъ отдаленной каменной конюшни, которой угрожало пламя пожара. Какъ разъ въ этотъ моментъ Кольгаасу бросились въ глаза об его лошади, стоявшія въ небольшомъ сара, съ соломенной крышей, и онъ спросилъ Тронкенбургскаго прислужника, отчего онъ не спасаетъ вороныхъ. Сунувъ ключъ въ дверь конюшни, тотъ отвчалъ, что сарай де ужъ объятъ пламенемъ. Тогда Кольгаасъ, съ силою рванувъ ключъ изъ двери конюшни, перекинулъ его по ту сторону стны, затмъ, подгоняя слугу юнкера, словно градъ, сыпавшимися на него плоскими ударами рапиры, загналъ его въ горвшій сарай и среди страшнаго хохота окружающихъ заставилъ спасать вороныхъ. Прислужникъ побллъ отъ страха. Сарай рухнулъ, всего нсколько мгновеній спустя посл того, какъ онъ вышелъ оттуда, ведя подъ уздцы лошадей Кольгааса, но послдняго уже не было. Молодой слуга отправился на площадь, куда собралась и остальная прислуга, и обратился къ барышнику съ вопросомъ, куда же ему теперь двать лошадей. Но тотъ упорно повертывалъ къ нему спину. Наконецъ, съ мрачнымъ видомъ занесъ онъ ногу, рискуя, оступившись, поплатиться жизнью, и вскочилъ на своего каряго, такъ-таки и не отвтивъ прислужнику ни слова. Затмъ, помстившись подъ воротами замка, Кольгаасъ, молча, сталъ дожидаться разсвта, между тмъ какъ работники его продолжали начатое ими дло. Къ утру весь замокъ до самыхъ стнъ сгорлъ, причемъ, кром Кольгааса и его работниковъ, тамъ никого не оставалось. Онъ сошелъ съ лошади и при яркомъ свт солнца еще разъ обыскалъ вс уголки площади, освщенные лучами дневнаго свтила. Тяжко было ему убдиться, что нападеніе его на замокъ оказалось неудачнымъ. Удрученный душевной скорбью и горемъ, ршилъ онъ посл того отправить Герзе съ нсколькими работниками на развдки насчетъ направленія, избраннаго юнкеромъ при его бгств.
Въ особенности безпокоилъ его одинъ ясенскій Монастырь, по имени Эрлабруннъ, на берегу Мульды, настоятельница котораго, Антонія фонъ-Тронка, слыла за благочестивую, святую женщину. Несчастному Кольгаасу казалось вполн естественнымъ, что юнкеръ, освобожденный отъ всякой нужды, бжалъ въ этотъ монастырь, въ которомъ его родная тетка, воспитательница его ранняго дтства, была настоятельницею. Когда Кольгаасъ узналъ это, онъ поселился въ областной тюрьм, въ которой внутри была еще одна жилая комната, и составилъ такъ называемый ‘Указъ Кольгааса’, въ которомъ онъ приглашалъ страну, юнкеру Венцелю фонъ-Тронка, съ которымъ онъ въ небезосновательной вражд,— не оказывать никакого содйствія, даже боле, обязывалъ къ тому всхъ жителей, не исключая его родныхъ и друзей, подъ угрозою смерти и превращенія въ пепелъ всего, что называется имуществомъ. Это заявленіе онъ распространялъ въ стран черезъ путешественниковъ и чужестранцевъ, онъ далъ Вальдманну, слуг, копію съ него, съ приказаніемъ снести ее въ Эрлабруннъ, госпож Антоніи. Затмъ онъ вступилъ въ переговоры съ тронкенбургскими работниками, которые были недовольны юнкеромъ и, въ расчет на наживу, желали перейти на службу къ нему, вооружилъ ихъ на манеръ пхоты арбалетами и кинжалами, выучилъ ихъ сидть позади всадниковъ и затмъ, превративъ весь обозъ въ деньги и роздавъ эти деньги между ними, онъ ршилъ отдохнуть нсколько часовъ отъ своихъ печальныхъ трудовъ подъ городскими воротами.
Къ обду пришелъ Герзе и подтвердилъ то, что ему уже подсказало раньше его сердце, всегда настроенное на все мрачное, а именно, что юнкеръ находится въ монастыр, у своей тетки, почтенной Антоніи фонъ-Тронка. По всей вроятности, онъ спасся изъ замка черезъ маленькую дверь, которая была на задней стн замка, и оттуда пробрался на узенькую каменную лстницу, которая изъ-подъ маленькой крыши спускалась въ Эльбу, къ лодкамъ. По крайней мр, Герзе утверждалъ, что въ одной деревушк на Эльб, къ удивленію всего народа, собравшагося тамъ по случаю пожара въ Тронкенбург, въ 12 часовъ ночи, онъ прибылъ въ челн, безъ руля и безъ веселъ, и сейчасъ же на деревенской телег отправился дальше, въ Эрлабруннъ. Кольгаасъ тяжело вздохнулъ при этомъ извстіи, спросивъ, покормились ли лошади, и получивъ утвердительный отвтъ, веллъ своему отряду ссть на коней и черезъ три часа онъ уже былъ въ Эрлабрунн.
Съ раскатами грома удаляющейся грозы, съ факелами, которые они зажгли подъзжая, онъ въхалъ съ своимъ отрядомъ во дворъ монастыря. Вальдманнъ, слуга, вышелъ навстрчу и сообщилъ, что указъ переданъ по назначенію, въ это самое время онъ увидалъ настоятельницу, растерянную, на подъзд монастыря, въ переговорахъ со смотрителемъ, и пока смотритель, маленькій сденькій старичекъ, бросая гнвные взоры на Кольгааса, облачился въ латы и далъ сбжавшимся слугамъ приказаніе бить въ набатъ, появилась настоятельница монастыря съ серебрянымъ распятіемъ въ рукахъ, блдная какъ полотно, она спустилась съ лстницы и, вмст со всмъ своимъ женскимъ персоналомъ, бросилась на колни передъ лошадью Кольгааса. Пока Г’ерзе и Штернбальдъ завладли смотрителемъ монастыря, у котораго не было меча, и какъ плнника помстили его между лошадей, Кольгаасъ обратился къ ней съ вопросомъ:
— Гд Венцель фонъ-Тронка?
На что она отвтила, снимая съ кушака большое кольцо съ ключами:
— Въ Виттенберг, Кольгаасъ, почтенный человкъ!— и прибавила дрожащимъ голосомъ:— побойся Бога и не твори зла!
Кольгаасъ же, сгорая отъ жажды мести, повернулъ лошадь и чуть было не отдалъ приказанія: ‘поджигай!’, какъ вдругъ сверкнула молнія со страшнымъ ударомъ грома и прямо ударила въ землю около него.
Кольгаасъ вернулся къ ней и спросилъ, получила ли она его указъ. На что настоятельница отвтила едва слышнымъ, слабымъ голосомъ:
— Только что!
— Когда?
— Черезъ два часа, помоги мн Боже, посл отъзда моего племянника!
Вальдманнъ, слуга, къ которому Кольгаасъ обернулся съ грознымъ взглядомъ, запинаясь, подтвердилъ это, сказавъ, что, благодаря дождю и разливу Мульды, онъ только что прибылъ. Кольгаасъ съ трудомъ овладлъ собою. Въ эту самую минуту страшный ливень потушилъ факелы и залилъ всю площадку. Онъ нсколько успокоился, быстро обернулся къ настоятельниц, приподнявъ слегка шляпу, повернулъ лошадь, пришпорилъ ее со словами: ‘За мной, братья, нашъ молодецъ въ Виттенберг!’ и выхалъ изъ монастыря.
Когда настала ночь, онъ захалъ на постоялый дворъ и ршилъ дать день на отдыхъ лошадямъ, и такъ какъ ему было ясно, что съ кучкою людей изъ десяти человкъ ему не справиться въ Виттенберг, онъ объявилъ второй указъ, въ которомъ онъ, изложивъ вкратц все, что онъ перенесъ, приглашалъ ‘каждаго хорошаго христіанина, какъ онъ выразился, за небольшія деньги и другія преимущества войны, отнестись къ его длу сочувственно, а къ юнкеру фонъ-Тронка, какъ ко врагу всхъ христіанъ’. Во второмъ указ, который вскор появился, онъ называетъ себя ‘въ государств и въ мір свободнымъ человкомъ, одному Богу подчиненнымъ’,— болзненная, ошибочная иллюзія, которая вмст со звономъ его золота и надеждою на добычу проникла въ народъ, оставшійся безъ куска хлба вслдствіе мира съ Польшею, такъ что онъ вступилъ въ Виттенбергъ, по правую сторону Эльбы, уже съ отрядомъ въ 30 головъ, Онъ остановился со своими людьми и лошадьми подъ крышею стараго, развалившагося кирпичнаго амбара, въ глуши темнаго лса.
Не очень-то скоро узналъ онъ отъ Штернбальда, котораго отправилъ съ указомъ въ городъ, что тамъ указъ уже извстенъ, тогда онъ съ своимъ отрядомъ вступилъ въ городъ вечеромъ, наканун Троицына дня, и въ то время, когда весь городъ спалъ, онъ веллъ его поджечь съ нсколькихъ концовъ. Въ то время, какъ его люди грабили въ предмсть, онъ наклеилъ къ дверямъ церкви листокъ слдующаго содержанія: ‘Онъ, Кольгаасъ, поджегъ городъ и, если ему не выдадутъ юнкера, онъ превратитъ все въ пепелъ, не останется ни одной стны, за которой ему пришлось бы его искать’. Нельзя описать негодованіе жителей по поводу этой неслыханной жестокости, пламя, которое, благодаря довольно тихой, лтней ночи, поглотило только 19 домовъ и, между прочимъ, одну церковь, только къ утру стало стихать, тогда старый областной начальникъ, Отто фонъ-Горгасъ, выслалъ отрядъ въ 50 человкъ, чтобы захватить злодя. Начальникъ же отряда, по имени Герстенбергъ, такъ дурно распорядился, что вся экспедиція Кольгааса, вмсто того, чтобы пасть, только пріобрла себ военную славу. Этотъ военный человкъ разбилъ свой отрядъ на нсколько частей, имя въ виду окружить Кольгааса съ разныхъ пунктовъ, Кольгаасъ же, собравъ весь свой отрядъ воедино, нападалъ и разбивалъ противника на всхъ пунктахъ, такъ что къ вечеру слдующаго дня не осталось въ пол ни одного человка изъ отряда, на который возлагались надежды страны. Кольгаасъ, который черезъ это сраженіе пріобрлъ себ еще нсколькихъ людей, на утро слдующаго дня снова поджегъ городъ, и его злодйскіе замыслы такъ удались ему, что снова масса домовъ и почти вс амбары предмстья были превращены въ пепелъ. Затмъ, онъ снова наклеилъ свой указъ къ дверямъ ратуши съ прибавленіемъ къ нему отчета о судьб посланнаго противъ него областнымъ начальникомъ гауптманна Герстенберга и казненнаго имъ. Взбшенный всми этими дяніями, областный начальникъ, во глав 150 человкъ, самъ лично выступилъ противъ него. По письменной просьб дворянина Венцеля фонъ-Тронка, онъ далъ ему стражу, которая охраняла бы его отъ насилій населенія, которое требовало, чтобъ онъ оставилъ городъ, затмъ, поставивъ караулъ по всмъ окрестнымъ деревнямъ и вдоль городскихъ стнъ на случай нападеній, онъ самъ выступилъ на травлю дракона-опустошителя страны.
Лошадиный барышникъ былъ достаточно хитеръ, чтобы не попасть въ руки этому отряду: онъ завлекъ областнаго начальника искусною лавировкою за 5 миль отъ города и, убдивъ его, что онъ, испугавшись неравной силы, направляется къ Бранденбургишену, внезапно, на третью ночь, свернулъ въ Виттенбергъ и поджегъ его въ третій разъ. Герзе, переодтый, проникъ въ городъ и привелъ въ исполненіе его злодйскій замыселъ. Пламя приняло такіе размры, благодаря сверному втру, что, мене чмъ въ три часа, сгорло 42 дома, 2 церкви, нсколько монастырей, нсколько школъ, даже само зданіе курфюрстерскаго областнаго начальства превратилось въ пепелъ.
Областной начальникъ, который думалъ, что его противникъ на зар будетъ въ Бранденбургишен, когда узналъ о случившемся, быстро повернулъ назадъ и засталъ весь городъ въ волненіи, тысячная толпа стояла передъ домомъ дворянина Венцеля съ палками и кольями и требовала съ криками его выселенія. Два бургомистра, по имени Іенкенсъ и Отто, въ оффиціальныхъ мундирахъ во глав цлаго магистрата, напрасно старались убдить, что необходимо дождаться возвращенія гонца къ президенту государственной канцеляріи съ запросомъ, можно ли выслать дворянина фонъ-Тронка въ Дрезденъ, куда онъ и самъ желаетъ по многимъ причинамъ отбыть, но неразумная толпа, вооруженная кольями, пиками, не внимая никакимъ увщеваніямъ, вела переговоры и изобртала разные способы, чтобы снять съ лица земли домъ, въ которомъ жилъ дворянинъ, какъ вдругъ въ городъ прибылъ самъ областной начальникъ съ отрядомъ всадниковъ. Этому почтенному человку, привыкшему уже однимъ своимъ появленіемъ внушать народу повиновеніе и уваженіе, удалось еще у воротъ города захватить трехъ молодцовъ изъ шайки поджигателя, которыхъ въ глазахъ народа заковали въ цпи, онъ обратился къ магистрату съ умною рчью, въ которой высказывалъ, что иметъ надежду привести въ оковахъ и самого Кольгааса, такъ какъ напалъ на его слдъ. Ему удалось такимъ образомъ разсять нсколько страхи собравшагося народа, успокоить насчетъ пребыванія дворянина фонъ-Тронка въ город до возвращенія гонца изъ Дрездена. Онъ слзъ съ коня и, когда были убраны разбросанные колья и палки палисадника, проникъ, въ сопровожденіи нсколькихъ рыцарей, въ домъ, гд дворянинъ Венцель находился на рукахъ двухъ докторовъ, которые всякими эссенціями и спиртами старались привести его въ чувство изъ обморока, въ какой онъ безпрестанно впадалъ.
Отто фонъ-Горгасъ понималъ, что теперь не время вести съ нимъ переговоры о цли его прихода, онъ только съ презрніемъ во взор веллъ ему одться и послдовать за нимъ, для его собственной безопасности, въ помщеніе рыцарской тюрьмы. Когда на Венцеля надли латы и шлемъ, съ полураскрытой грудью, такъ какъ онъ все еще задыхался, повели его подъ руки, съ одной стороны, областной начальникъ, а съ другой — его зять графъ фонъ-Гершау, и вывели на улицу, со всхъ сторонъ на него посыпались проклятія, какъ служителя ни сдерживали народъ, отовсюду раздавалось: ‘пьявка, грабитель страны, истязатель людей, проклятіе города Виттенберга, несчастіе Саксоніи’, наконецъ, посл печальнаго шествія черезъ развалины города, во время котораго онъ нсколько разъ терялъ свой шлемъ, который одинъ изъ рыцарей снова надвалъ ему съ затылка, добрались до тюрьмы, гд онъ исчезъ въ одной изъ башенъ подъ охраною усиленной стражи.
Тмъ временемъ прибывшій гонецъ повергъ городъ въ новое отчаяніе ршеніемъ курфюрста. Управленіе страны, къ которому Дрезденское бургграфство обратилось съ своей настоятельною просьбою, отвтило, что оно не желаетъ и слышать о пребываніи дворянина фонъ-Тронка въ столиц, прежде чмъ не будетъ покоренъ поджигатель и убійца, областному7 же начальнику предоставлялось употребить данную ему власть на защиту его тамъ, гд онъ находится, такъ какъ онъ гд же нибудь да долженъ находиться, затмъ городъ Виттенбергъ оповщался, что на защиту ему выступаетъ отрядъ въ 500 человкъ подъ предводительствомъ принца Фридриха Мейссенскаго. Областной начальникъ, которому было ясно, что подобная резолюція никоимъ образомъ не можетъ успокоить народъ, такъ какъ, не говоря уже о тхъ слухахъ, которые распространялись о сил лошадинаго торговца, благодаря его маленькимъ побдамъ на разныхъ пунктахъ города, но самая война, которую онъ велъ во тьм ночной, посредствомъ смолы, соломы и сры, была такова, что даже большая сила, чмъ та, съ какою долженъ былъ прибыть принцъ Мейссенскій, оказалось бы безпомощной,— въ виду всего этого онъ ршилъ скрыть полученную имъ резолюцію. Онъ наклеилъ на концахъ города только письмо Мейссенскаго принца, въ которомъ онъ извщалъ о своемъ прибытіи, между тмъ, съ разсвтомъ, со двора тюрьмы выхала закрытая карета подъ конвоемъ четырехъ вооруженныхъ всадниковъ и отправилась по направленію къ Лейпцигу, причемъ всадники неопредленно говорили, что дутъ въ Плессенбергъ, а такъ какъ пребываніе Венцеля фонъ-Тронка для народа было соединено съ огнемъ и мечемъ, то отъздъ являлся успокоеніемъ, самъ же областной начальникъ выступилъ съ 300 людьми на встрчу принцу Мейссенскому, чтобы присоединиться къ его отряду.
Тмъ временемъ Кольгаасъ, благодаря своему удивительному положенію въ свт, увеличилъ свои силы до 109 человкъ и, такъ какъ у него въ Іессен былъ заготовленъ запасъ оружія и онъ могъ сейчасъ же вооружить своихъ людей, то узнавъ, какая гроза собирается противъ него, онъ ршилъ немедленно идти на встрчу врагамъ. Черезъ день онъ уже напалъ на принца Мейссенскаго ночью около Мюльберга, и въ этомъ сраженіи, къ большому его горю, онъ лишился своего Герзе, который первыми же выстрлами былъ убитъ подл него. Озлобленный этою потерею, онъ, впродолженіе трехъ часовъ, продолжалъ битву съ принцемъ, разбилъ его, лишивъ возможности соединиться съ другимъ отрядомъ, и къ утру принцъ, тяжело раненный, съ приведеннымъ въ полный безпорядокъ остаткомъ отряда, двинулся назадъ къ Дрездену. Опьяненный своимъ успхомъ, онъ двинулся на отрядъ областнаго начальника прежде, чмъ тому стало что либо извстно, напалъ на него при деревн Дамеровъ среди благо дня, въ открытомъ пол, и сражался съ нимъ при большой потер, хотя и съ успхомъ до поздней ночи. Вроятно, онъ окончательно разбилъ бы областнаго начальника съ его остаткомъ людей, бжавшаго на кладбище подъ Дамеровъ, если бы тотъ не узналъ во время о пораженіи принца подъ Мюльбергомъ и не нашелъ бы боле благоразумнымъ вернуться въ Виттенбергъ до боле благопріятныхъ обстоятельствъ.
Черезъ пять дней посл разбитія обоихъ отрядовъ, Кольгаасъ былъ въ Лейпциг и поджегъ городъ съ трехъ сторонъ. Онъ величаетъ себя въ указ, раздававшемся по этому случаю: ‘намстникомъ Михаиломъ Архангеломъ, пришедшимъ наказать мечемъ и огнемъ всхъ сторонниковъ дворянина Венцеля въ этомъ спорномъ дл, всхъ коварныхъ міра’. Затмъ онъ изъ замка Лютценъ, на который онъ неожиданно напалъ и захватилъ, обратился къ народу съ воззваніемъ, въ которомъ онъ приглашалъ всхъ, желающихъ лучшаго положенія вещей, примкнуть къ нему. Подъ воззваніемъ значилось безумная подпись: ‘Дано сіе въ мстопребываніи нашего временнаго міроваго управленія въ замк Лютценъ’.
Къ счастью обывателей Лейпцига, огонь, благодаря дождю, не быстро распространялся и, при дйствіи тушительныхъ средствъ, сгорло только нсколько мелочныхъ лавокъ подъ Плессенбургомъ. Тмъ не мене весь городъ былъ объятъ ужасомъ отъ сознанія, что поджигатель и дворянинъ Венцель — оба въ Лейпциг. Былъ высланъ отрядъ въ 180 человкъ, который потерплъ пораженіе, тогда магистрату, который не желалъ рисковать богатствомъ города, не оставалось ничего боле, какъ запереть городскія ворота и охранять день и ночь бургграфство. Напрасно вывшивались магистратомъ по окрестнымъ деревнямъ объявленія о томъ, что дворянина Венцеля нтъ въ ІІлессенбург, лошадиный барышникъ въ такихъ же объявленіяхъ утверждалъ, что онъ въ Плессенбург, и даже еслибъ его не было, онъ будетъ дйствовать, какъ бы онъ тутъ былъ, пока ему точно не назовутъ того мста, гд онъ находится. Курфюрстъ, которому было дано знать черезъ гонца, въ какомъ положеніи находится Лейпцигъ, отвтилъ, что онъ самъ идетъ съ двухтысячнымъ войскомъ на Кольгааса. Отто фонъ-Горгасъ получилъ отъ него строгій выговоръ за его двусмысленную и необдуманную хитрость, чтобы выпроводить поджигателя изъ Виттенберга. Трудно описать волненіе всей Саксоніи и въ особенности столицы, когда узнали, что въ деревняхъ подъ Лейпцитомъ неизвстно кмъ вывшено объявленіе, обращенное къ Кольгаасу слдующаго содержанія: ‘Венцель, юнкеръ, находится въ Дрезден у своихъ кузеновъ Гинца и Кунца’.
При такомъ положеніи длъ, докторъ Мартынъ Лютеръ взялся образумить Кольгааса силою слова, разсчитывая на возможность хорошихъ чувствъ въ душ убійцы и поджигателя, и онъ написалъ обращеніе къ нему, которое было развшано по всмъ городамъ и мстечкамъ курфюршества. Вотъ оно:
‘Кольгаасъ, ты, который выдаешь себя за посланнаго съ мечемъ творить справедливость, за что берешься ты, ослпленный страстью, ты, олицетворенная несправедливость съ головы до ногъ? Оттого только, что правитель твоей страны, которому ты подчиненъ, отказалъ теб въ твоихъ правахъ въ спор по поводу ничтожнаго имущества, ты идешь съ мечемъ и огнемъ и нападаешь, точно волкъ пустыни, на мирныхъ гражданъ, которыхъ онъ охраняетъ. Ты, который въ твоемъ общаніи коварно обманывалъ людей, неужели ты думаешь, грховодникъ, спастись отъ Бога въ тотъ день, когда предстанутъ на Его судъ вс помыслы сердецъ? Какъ смешь ты утверждать, что теб отказано было въ твоихъ правахъ, когда сердце твое, полное чувства мести, посл первыхъ же неудачныхъ попытокъ отказалось отъ желанія отстоять ихъ. Разв слуги суда и полицейскіе чины, которые утаятъ полученное письмо или задержатъ какой нибудь приговоръ вмсто того, чтобы его объявить,— твое начальство? Неужели я долженъ говорить теб, что твое начальство даже и не знаетъ о твоихъ длахъ, скажу больше: правителю страны, противъ котораго ты возстаешь, не извстно даже твое имя, и когда однажды ты предстанешь предъ престолъ Божій съ намреніемъ обвинить его, онъ скажетъ со спокойнымъ лицомъ: ‘я не виноватъ, Господь, предъ этимъ человкомъ, его существованіе невдомо душ моей’. Твой мечъ — мечъ грабежа и убійства, ты бунтовщикъ, а не воинъ Божій, и теб предстоятъ на земл колесо и вислица, а на томъ свт проклятіе и за безбожіе и злыя дла.
‘Виттенбергъ.
Кольгаасъ какъ разъ обдумывалъ въ замк Лютценъ свой новый планъ превращенія Лейпцига въ пепелъ,— объявленію, сдланному въ деревняхъ, что юнкеръ Венцель въ Дрезден, онъ не поврилъ, такъ какъ оно появилось безъ подписи и не отъ магистрата, какъ онъ того требовалъ, какъ вдругъ Штернбальдъ и Вальдманнъ, къ своему великому смущенію, прочли обращеніе Лютера, наклеенное въ ночь на воротахъ города.
Напрасно надялись они впродолженіе нсколькихъ дней, что Кольгаасъ, которому они не хотли объ этомъ говорить, самъ его замтитъ, мрачный и сосредоточенный появился онъ вечеромъ, но только для того, чтобы отдать свои короткія приказанія, и ничего не замтилъ, наконецъ, въ одно прекрасное утро, когда онъ собирался велть повсить нсколько человкъ изъ своей шайки, которые грабили въ стран противъ его желанія, они ршились заставить его обратить на него вниманіе. Онъ только-что возвращался съ мста казни цлымъ шествіемъ,— со времени послдняго своего указа онъ иначе не появлялся,— а народъ боязливо передъ нимъ разступался, впереди несли на красной кожаной подушк съ золотыми кистями его херувимскій мечъ, 12 слугъ съ зажженными факелами слдовали за нимъ, Штернбальдъ и Вальдманнъ съ мечами подъ мышкой появились у столба, гд было наклеено обращеніе, такъ, что онъ не могъ ихъ не замтить. Кольгаасъ вошелъ въ ворота съ заложенными на спин руками, углубленный въ свои мысли, внезапно поднялъ глаза и его ошеломило, его слуги, при взор его, почтительно изчезли, онъ разсянно взглянулъ на нихъ и быстрыми шагами приблизился къ столбу. Какъ описать, что произошло въ его душ, когда онъ прочиталъ листокъ, въ которомъ его упрекали въ его несправедливости, подписанный самымъ дорогимъ, глубоко уважаемымъ именемъ, какое онъ только зналъ — именемъ Мартына Лютера, на лиц его вспыхнулъ яркій румянецъ, онъ дважды перечиталъ листокъ, снявъ шлемъ,— дважды, съ начала до конца, повернулся съ смущеніемъ во взгляд къ своимъ людямъ, точно онъ собирался что-то сказать, ничего не сказалъ, снялъ со стны листъ, снова перечиталъ его и вскричалъ: ‘Вальдманнъ, вели осдлать мн коня!’, ‘Штернбальдъ, въ замокъ за мной!’ и затмъ изчезъ. Этихъ немногихъ словъ было достаточно, чтобы обезоружить его при всей его порочности. Онъ одлся арендаторомъ, сказалъ Штернбальду, что онъ по важному длу отправляется въ Виттенбергъ, передалъ ему, въ присутствіи лучшихъ слугъ, предводительство остающагося въ Лютцен отряда, и съ общаніемъ вернуться черезъ 3 дня, въ которые нечего было опасаться нападенія, отправился въ Виттенбергъ.
Подъ чужимъ именемъ онъ остановился въ гостиниц, и когда настала ночь, завернувшись въ мантію и съ парою пистолетовъ, добычею, отнятою въ Тронкенбург, онъ вошелъ въ комнату Лютера. Лютеръ сидлъ у стола, погруженный въ свое писанье и книги, когда увидалъ, что къ нему вошелъ незнакомый человкъ и заперъ за собою дверь на ключъ, спросилъ его: кто онъ? и что ему нужно?
Незнакомецъ приподнялъ почтительно шляпу и, напередъ смущаясь страхомъ, который онъ вселитъ, отвтилъ, что онъ Михаель Кольгаасъ, лошадиный барышникъ, какъ Лютеръ уже закричалъ:
— Уйди отсюда, немедленно уйди!— всталъ отъ стола и направился къ колокольчику, добавивъ:— дыханье твое — чума, близость твоя — пагуба!
Кольгаасъ, не двигаясь съ мста, вынулъ пистолетъ и сказалъ:
— Милостивый государь, если вы позвоните, этотъ пистолетъ превратитъ меня въ бездыханный трупъ у вашихъ ногъ! Сядьте и выслушайте меня, среди ангеловъ, псалмы которымъ вы пишите, вы не безопасне, чмъ со мною.
Лютеръ, садясь, спросилъ его:
— Чего ты хочешь?
Кольгаасъ отвтилъ:
— Хочу, чтобы вы измнили ваше мнніе обо мн, что я дурной человкъ. Вы сказали мн въ вашемъ обращеніи, что мое начальство не знаетъ о моемъ дл,— прекрасно, въ такомъ случа дайте мн свободный пропускъ, я отправлюсь въ Дрезденъ и самъ все изложу.
— Безбожный, ужасный человкъ!— воскликнулъ Лютеръ, смущенный и въ то же время успокоенный его словами:— кто далъ теб право нападать на дворянина фонъ-Тронка на основаніи выдуманныхъ тобою предположеній и, не найдя его въ его город, съ огнемъ и мечемъ обыскивать всхъ обывателей, которые оберегаютъ его?
Кольгаасъ отвтилъ:
— Высокопочитаемый господинъ, никто не далъ мн этого права, но одно извстіе, которое я получилъ изъ Дрездена, обмануло меня, ввело въ заблужденіе! Война, которую я веду съ обществомъ, была бы преступленіемъ, если, какъ вы утверждаете, я не былъ выброшенъ изъ него!
— Выброшенъ!— воскликнулъ Лютеръ, взглянувъ на него.— Какъ могло придти теб на умъ такое безуміе? Кто могъ тебя изгнать изъ общества, государства, въ которомъ ты живешь? Назови случай, со времени существованія государствъ, когда кто либо былъ бы изъ него выброшенъ?
— Выброшеннымъ изъ общества я называю того,— продолжалъ Кольгаасъ,— кому отказано въ покровительств закона. Ибо въ подобномъ покровительств я нуждаюсь для процвтанія моего мирнаго ремесла, да, съ нимъ и съ тмъ, что оно мн дало, я ищу защиты у этого общества и тотъ, кто мн отказываетъ въ ней, тотъ выгоняетъ меня въ дикіе дебри, тотъ даетъ мн, согласитесь сами, дубину въ руки для самосохраненія.
— Кто когда отказалъ теб въ покровительств закона?— воскликнулъ Лютеръ.— Разв я не написалъ теб, что твоя жалоба, съ которой ты обратился къ властелину страны, ему неизвстна? Если слуги государства у него за спиною похищаютъ дла или невидимо для него надсмхаются надъ его святымъ именемъ, кто, кром Бога, можетъ призвать его къ отвту за такой выборъ слугъ? и разв ты, проклятый Богомъ и ужасный человкъ, уполномоченъ его за то казнить?
— Прекрасно,— продолжалъ Кольгаасъ,— если властелинъ страны не отталкиваетъ меня, то я вернусь въ то общество, которое онъ охраняетъ. Добудьте мн, повторяю, свободный пропускъ въ Дрезденъ, и я распущу отрядъ, который я оставилъ въ замк Лютценъ, и снова подамъ жалобу суду страны, въ которой мн было уже разъ отказано.
Лютеръ съ недовольнымъ лицемъ разбросалъ бумаги, которыя лежали у него на стол, и замолкъ. Его злило положеніе, которое этотъ странный человкъ занялъ въ государств, и обдумывая судебный приговоръ, онъ спросилъ, что же онъ намренъ требовать отъ суда въ Дрезден.
Кольгаасъ отвтилъ:
— Чтобы юнкеръ былъ наказанъ согласно закону, чтобы лошади были приведены въ прежнее состояніе, чтобы убытки, которые я потерплъ, а также и мой слуга Герзе подъ Мюльбергомъ во время насилія, сдланнаго надъ нами, были намъ возмщены.
— Возмщены убытки!— воскликнулъ Лютеръ:— ты набиралъ тысячами у жидовъ и христіанъ подъ векселя и залоги для осуществленія твоей дикой мести. Не обозначишь ли ты твоихъ убытковъ цыфрами на счет?
— Сохрани меня, Богъ!— замтилъ Кольгаасъ.— За дворъ, домъ и обстановку, которыя у меня были, я не требую уплаты, такъ же какъ и за погребеніе моей жены! Старуха мать Герзе сдлаетъ расчетъ расходовъ по леченью и убытковъ, которые Герзе понесъ въ Тронкенбург, мои же убытки по непродаж вороныхъ лошадей пускай опредлитъ какое нибудь свдущее лицо по назначенію отъ правительства.
На это Лютеръ сказалъ ему:
— Безумный, непонятный и ужасный человкъ!— и взглянулъ на него.— Если ты мечемъ твоимъ мстилъ юнкеру самымъ ужаснымъ образомъ, къ чему теб еще искать приговора суда, который сравнительно будетъ ничтоженъ?
На глазахъ у Кольгааса блеснули слезы, и онъ отвтилъ:
— Изъ-за него я лишился жены моей, Кольгаасъ хочетъ доказать свту, что она погибла не изъ-за безчестнаго дла. Подчинитесь въ этомъ моей вол, пускай насъ разсудитъ судъ, во всемъ остальномъ, что можетъ встртиться спорнаго, я подчинюсь вамъ.
Тогда Лютеръ сказалъ ему:
— Взгляни, чего ты требуешь, и если бы ты твой споръ, прежде чмъ мстить за него самовластно, представилъ на ршеніе правителя страны, то я убжденъ, что ты былъ бы удовлетворенъ по всмъ пунктамъ твоихъ требованій. Но не лучше ли бы ты поступилъ, если бы во имя твоего Искупителя ты простилъ юнкера, вороныхъ исхудалыхъ, изнуренныхъ, какія они были, на первыхъ порахъ взялъ бы и занялся бы въ твоихъ конюшняхъ въ Кольгаасенбргок откармливаньемъ ихъ?
На это Кольгаасъ отвтилъ:
— Можетъ быть — да, а можетъ быть — и нтъ. Если бы я зналъ, что мн придется возстановлять ихъ силы кровью изъ сердца моей дорогой жены, быть можетъ, я поступилъ бы такъ, какъ вы говорите, высокочтимый господинъ, и не пожаллъ бы четверика овса: но если он обошлись мн такъ дорого, то пусть же, ршилъ я, все пойдетъ настоящимъ порядкомъ! Пускай ршитъ судъ и приговоритъ юнкера откормить мн вороныхъ.
Лютеръ, занятый разными мыслями и снова принявшись за бумаги, общалъ переговорить съ курфюрстомъ, съ уговоромъ, чтобы онъ до тхъ поръ сидлъ смирно въ замк Ліотценъ, а если курфюрстъ согласится дать ему свободный пропускъ, то онъ объ этомъ узнаетъ черезъ наклеенныя на его пути объявленія.
— Не знаю,— продолжалъ онъ, въ то время какъ Кольгаасъ приблизился, чтобы поцловать ему руку,— пожелаетъ ли курфюрстъ замнить справедливость милостью, потому что онъ стоитъ во глав цлаго войска, чтобы захватить тебя въ Лютцен, во всякомъ случа, общаю теб употребить все мое стараніе.
Затмъ онъ всталъ и собрался уходить. Кольгаасъ сказалъ, что его вмшательство въ его судьбу его вполн успокоиваетъ. Лютеръ послалъ ему поклонъ рукой, но тотъ вдругъ опустился передъ нимъ на колни со словами, что у него на сердц есть и еще просьба къ нему: въ Троицынъ день онъ иметъ обыкновеніе принимать трапезу Божію, но въ этомъ году, по случаю его воинственныхъ предпріятій, онъ былъ лишенъ возможности исполнить это, не согласится ли онъ безъ предварительной подготовки отъисповдывать его и допустить его до принятія св. Таинствъ.
Лютеръ посл минутнаго размышленья, взглянувъ на него пристально, отвтилъ ему:
— Хорошо, Кольгаасъ, я не имю ничего противъ. Но Господь, тло Котораго ты просишь, прощалъ врагамъ своимъ. Согласенъ ли ты тоже простить дворянина Венцеля, который тебя оскорбилъ, отправиться въ Тронкенбургъ, ссть тамъ на твоихъ вороныхъ и вернуться съ ними въ Кольгаасенбрюкъ, гд ихъ и откармливать?
— Высокочтимый господинъ!— проговорилъ Кольгаасъ, красня и схвативъ его руку.
— Ну, что же?
— Господь тоже не всмъ врагамъ прощалъ. Я готовъ простить курфюрсту, моимъ обоимъ начальникамъ — областному начальнику и управляющему, господамъ Гинцу и Кунцу и всмъ остальнымъ, кто меня обидлъ въ этомъ дл, но юнкера желалъ бы заставить откормить моихъ лошадей.
При этихъ словахъ Лютеръ съ недовольнымъ видомъ повернулся къ нему спиною и взялся за звонокъ. Когда на звонокъ появился въ передней прислужникъ со свчей, Кольгаасъ, смущенный, отеръ глаза и такъ какъ прислужникъ напрасно старался открыть дверь, такъ какъ она была заперта на задвижку, а Лютеръ снова занялся своими бумагами, то Кольгаасъ самъ отперъ ему дверь. Лютеръ, указавъ взглядомъ на чужаго, сказалъ вошедшему прислужнику:
— Посвти!— посл чего этотъ, не безъ удивленія взглянувъ на посторонняго, снялъ со стны ключъ и вернулся въ переднюю, ожидая его ухода.
Кольгаасъ въ волненіи, вертя шляпу въ рукахъ, спросилъ:
— Итакъ, многопочитаемый господинъ, я не могу расчитывать на то благодтельное примиреніе, о которомъ я васъ просилъ?
Лютеръ отвтилъ ему коротко.
— Съ Господомъ Богомъ — нтъ, а съ правителемъ страны, какъ уже сказалъ теб, я попытаюсь.
Затмъ онъ сдлалъ знакъ прислужнику. Кольгаасъ съ грустью скрестилъ руки на груди и послдовалъ за человкомъ, освщавшимъ ему лстницу.
На слдующее утро Лютеръ отослалъ къ курфюрсту саксонскому посланіе, въ которомъ онъ сообщалъ о прискорбномъ факт утайки отъ него жалобы окружающими его Гинцомъ и Кунцомъ о дл фонъ-Тронка и совершенно откровенно высказывалъ, что въ настоящее время ничего не остается боле, какъ согласиться на предложеніе лошадинаго барышника и ему, въ силу случившагося, даровать амнистію для возобновленія процесса. Общественное мнніе, говорилъ онъ, весьма опаснымъ образомъ на сторон этого человка, даже его троекратный поджогъ Виттенберга оправдывается, и если ему будетъ отказано въ его просьб, онъ, безъ сомннія, будетъ распространять объ этомъ въ народ самые неблаговидные слухи и можетъ на столько повліять на него, что вс мры правительства будутъ безсильны. Въ заключеніе онъ высказывалъ, что въ этомъ исключительномъ случа не слдуетъ останавливаться передъ соображеніемъ вступать въ переговоръ съ гражданиномъ, взявшимся за оружіе, что онъ дйствительно въ виду обращенія съ нимъ какъ будто исключенъ изъ государства, и что въ сущности къ нему слдуетъ отнестись не какъ къ чужестранной сил, за которую онъ какъ будто и самъ себя считаетъ, а просто какъ къ мятежнику, который возстаетъ противъ правительства.
Курфюрстъ получилъ это письмо въ присутствіи принца Христіерна фонъ-Мейссенъ, генералиссимуса государства, дяди принца Фридриха Мейссенскаго, разбитаго подъ Мюльбергомъ и тамъ лежавшаго отъ полученныхъ ранъ, въ присутствіи великаго канцлера суда графа Вреде, графа Кальгейма, президента государственной канцеляріи, обоихъ фонъ-Тронка — Кунца и Гинца, казначея и мундшенка, друзей молодости и повренныхъ курфюрста. Казначей Кунцъ, который въ качеств тайнаго совтника курфюрста велъ его тайную корреспонденцію съ полномочіемъ пользоваться его именемъ и гербомъ, первый держалъ рчь и, изложивъ сперва весьма подробно, что онъ никогда не ршился бы взять на себя лично уничтожить жалобу барышника Кольгааса на его двоюроднаго брата Венцеля фонъ-Тронка, если бы не былъ введенъ въ заблужденіе фальшивыми показаніями, что все это совершенно неосновательная, безполезная кляуза, затмъ онъ перешелъ къ изложенію настоящаго положенія длъ. Онъ говорилъ, что барышникъ ни по божьему, ни по человческому закону не можетъ быть оправданъ, за подобную ошибку позволивъ себ столь ужасную месть. Старался представить, въ какомъ сіяніи явилась бы его проклятая личность, если бы отнестись къ нему, какъ къ благородной воинственной сил, и позоръ, который бы при этомъ палъ на священную особу курфюрста, былъ бы для него такъ не выносимъ, что онъ, въ пылу своего краснорчія, готовъ былъ скоре перенести самое ужасное, именно ршеніе безумнаго бунтовщика, чтобы юнкеръ, его двоюродный братъ, былъ отправленъ въ Кольгаасенбрюкъ откармливать тамъ его вороныхъ, нежели знать, что предложеніе доктора Лютера будетъ принято. Великій канцлеръ суда, графъ Верде, стоя въ полоборота къ нему, выразилъ свое сожалніе, что онъ, проявляющій такую нжную заботу къ разъясненію этого непріятнаго дла для славы своего повелителя, не проявилъ такой же заботливости въ самомъ начал. Онъ представилъ курфюрсту свои опасенія насчетъ привлеченія государственной власти къ примненію явно несправедливой мры и, между прочимъ, указалъ на то сочувствіе, какимъ барышникъ пользуется въ стран, такъ что такимъ образомъ не будетъ конца его злодяніямъ, и только поступивъ съ нимъ по справедливости, исправивъ сдланную ошибку, правительство можетъ отъ него освободиться. На вопросъ, предложенный присутствующими принцу Христіерну фонъ-Мейссенъ, что онъ иметъ сказать, принцъ отвтилъ почтительно, обращаясь къ великому канцлеру, что относится съ истиннымъ уваженіемъ къ изложенному имъ мннію, но что они, отстаивая права Кольгааса, забываютъ, что они тмъ наносятъ вредъ Лейпцигу и Виттенбергу и всмъ мстностямъ, потерпвшимъ отъ него и имющимъ право на возмщеніе убытковъ. И потому онъ присоединяется къ мннію камергера фонъ-Тронка — воспользоваться для этого тми средствами, какія примняются: собрать достаточную военную силу и захватить барышника, расположившагося въ Лютцен, или сразить его. Каммергеръ, который самымъ любезнымъ образомъ придвинулъ два стула для него и для принца, замтилъ, что онъ счастливъ, что такой правовдъ и осторожный человкъ, какъ принцъ, обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ, согласенъ съ нимъ въ средствахъ пресченія этого двусмысленнаго дла. Принцъ, взявъ стулъ въ руки и не садясь, смотря въ упоръ на него, замтилъ, что ему нечего особенно радоваться, такъ какъ прежде всего пришлось бы арестовать его за злоупотребленіе дорогимъ для страны именемъ и противъ него начать процессъ. Курфюрстъ, на котораго взглянулъ сконфуженный каммергеръ, покраснвъ, отошелъ къ окну. Графъ Кальгеймъ посл мучительнаго всеобщаго молчанія замтилъ, что такимъ образомъ нтъ возможности выйдти изъ заколдованнаго круга. На томъ же основаніи можно привлечь къ отвтственности и его племянника принца Фридриха, потому что и онъ нарушилъ данныя ему инструкціи въ своемъ поход на Кольгааса на столько, что если бы пришлось перебирать всхъ виновныхъ въ томъ затрудненіи, въ которомъ находятся, въ число ихъ пришлось бы включить и его, и правителей страны, пришлось бы и его привлечь къ отвтственности за то, что произошло подъ Мюльбергомъ. Мундшенкъ Гинцъ фонъ-Тррика въ то время, какъ курфюрстъ смущенный подошелъ къ его столу, замтилъ, что ему ршительно не понятно, какъ такіе мудрые люди, какъ собравшіеся тутъ, не могутъ уразумть, какое должно быть въ данномъ случа государственное ршеніе. Барышникъ Кольгаасъ общаетъ распустить свой отрядъ за одно общаніе вторичнаго разсмотрнія его дла въ Дрезден и за свободный пропускъ въ Дрезденъ. Изъ этого еще не слдуетъ, чтобы за вс его злодянія ему полагалось даровать амнистію — два понятія, которыя, очевидно, и докторъ Лютеръ, и правительство одинаково смшиваютъ. ‘Ибо,— продолжалъ онъ, приткнувъ палецъ къ носу,— если даже на суд былъ бы постановленъ оправдательный приговоръ по поводу вороныхъ лошадей, то это не мшаетъ нисколько засадить Кольгааса за убійство и грабежъ — весьма остроумный государственный компромисъ, который соединяетъ въ себ мннія обоихъ государственныхъ мужей и успхъ котораго былъ несомнненъ какъ въ настоящемъ, такъ и въ будущемъ’. Такъ какъ принцъ, а также великій канцлеръ, на это отвтили мундшенку Гинцу только взглядомъ, и совщаніе этимъ закончилось, то курфюрстъ объявилъ, что вс разнообразныя мннія, какія были сегодня высказаны, онъ обсудитъ самъ лично къ слдующему совщанію. Повидимому, та предварительная мра, какую предложилъ принцъ, породила въ его сердц, столь склонномъ къ пріязни, желаніе выступить походомъ противъ Кольгааса, для чего все было уже готово.
По крайней мр, онъ задержалъ у себя графа Верде, мнніе котораго казалось ему наиболе цлесообразнымъ, и такъ какъ графъ показалъ ему письма, изъ которыхъ онъ узналъ, что у лошадинаго барышника была уже сила въ 400 человкъ, а при всеобщемъ неудовольствіи на камергерра, какое господствуетъ въ стран за его непристойности, можно расчитывать, что она возростетъ вдвое, втрое, и потому курфюрстъ ршилъ, не откладывая, принять совтъ доктора Лютера. Онъ поручилъ графу Вреде веденіе всего дла, и черезъ нсколько дней появился указъ. Вотъ вкратц его содержаніе.
‘Мы и т. д., и т. д., курфюрстъ саксонскій, объявляемъ симъ, въ силу посланія намъ отъ доктора Мартина Лютера, съ ходатайствомъ за Михаила Кольгааса, лошадинаго барышника изъ Бранденбургскаго курфюршества, съ условіемъ, что если дло его будетъ снова слушаться въ Дрезден и ему будетъ разршенъ свободный пропускъ, онъ черезъ три дня сложитъ оружіе, съ тмъ, однако, что если ему въ Дрезденскомъ суд будетъ отказано въ оправдательномъ приговор по его жалоб относительно вороныхъ лошадей, къ нему будетъ примнена вся строгость закона за его самовольную расправу, а въ противномъ случа ему и всей его шайк будетъ дано помилованіе и полная амнистія за вс произведенныя ими насилія’.
Едва Кольгаасъ чрезъ доктора Лютера получилъ экземпляръ такого указа, наклееннаго по всей стран, онъ немедленно, не смотря на условность, высказанную въ немъ, распустилъ свою шайку, надливъ ее подарками, благодарностями и наставленіями.
Все, что у него было имущества въ золот, въ оружіи и инструментахъ, онъ все вручилъ судьямъ въ Лютцен, какъ собственность курфюрста. Съ письмомъ насчетъ остальной продажи своей фермы, если возможно, онъ отправилъ Вальдманна къ начальнику въ Кольгаасенбрюкъ, а Штернбальда послалъ въ Шверинъ за дтьми, которыхъ онъ снова пожелалъ имть при себ, затмъ, превративъ остатокъ своего маленькаго состоянія въ бумаги, онъ покинулъ замокъ въ Лютцен и отправился въ Дрезденъ.
Рано утромъ, когда весь городъ еще спалъ, Кольгаасъ постучался въ дверь маленькаго домика своего помстья въ предмсть Пирны, которое сохранилось, благодаря честности его управляющаго, и объявилъ старику Томасу, который завдывалъ у него хозяйствомъ и который не мало удивился, увидавъ его, чтобы онъ немедленно отправился и оповстилъ бы принца Мейссенскаго, что онъ, Кольгаасъ, лошадиный барышникъ, прибылъ. Принцъ Мейссенскій, который ршилъ, что всего цлесообразне будетъ самому лично разузнать, каковы отношенія съ этимъ человкомъ, немедленно прибылъ съ цлою свитою рыцарей и погонщиковъ и засталъ всю улицу, ведущую къ дому Кольгааса, наполненную народомъ. Какъ только распространилась всть, что ангелъ смерти тутъ, онъ, который казнитъ притснителей народа огнемъ и мечемъ, весь Дрезденъ, городъ и предмстья поднялись на ноги, и пришлось запереть дверь на замокъ отъ напора любопытной толпы, мальчишки же влзали на окна, чтобы посмотрть на поджигателя, который преспокойно въ это время завтракалъ. Принцъ, съ помощью караула пробрался въ комнату, гд сидлъ полураздтый Кольгаасъ, и спросилъ его, дйствительно ли онъ Кольгаасъ. На что Кольгассъ, вынувъ изъ-за кушака нкоторыя бумаги, утверждающія его личность, и почтительно подавая ихъ ему, отвтилъ: ‘да’,— прибавивъ, что, распустивъ свою шайку, онъ прибылъ въ Дрезденъ, чтобы подать въ судъ жалобы на дворянскаго сына Венцеля фонъ-Тронка за своихъ вороныхъ лошадей.
Принцъ, окинувъ его быстрымъ взглядомъ съ головы до ногъ, пробжалъ поданныя ему бумаги, спросилъ, что означало свидтельство отъ суда въ Лютцен о внесенномъ въ пользу курфюршества имуществ и, поразспросивъ его еще кое о чемъ, о его дтяхъ, о его состояніи, о его намреніяхъ на будущее время и убдившись, что онъ не внушаетъ опасеній, возвратилъ ему его бумаги, сказавъ, что препятствій для веденія его процесса не имется, и что ему слдуетъ для этого обратиться лично къ великому канцлеру суда, графу Вреде. Затмъ принцъ, отойдя къ окну и увидвъ передъ домомъ собравшуюся толпу, прибавилъ: ‘На первое время къ теб надо будетъ приставить стражу, которая охраняла бы тебя дома и на улиц’. Кольгаасъ смущенно молчалъ, опустивъ глаза. ‘Что длать!— прибавилъ принцъ, отходя отъ окна,— во всемъ случившемся вини самого себя!’. Затмъ направился къ двери, намреваясь уйдти. Кольгаасъ, очнувшись, проговорилъ: ‘Милостивый государь, поступите со мной, какъ хотите! Общайте мн только одно, что, когда я пожелаю, я могу быть избавленъ отъ караула, тогда я не буду имть ничего противъ этой мры!’. Принцъ отвтилъ, что это само собой разумется, и затмъ, указавъ на троихъ слугъ, онъ объяснилъ имъ, что человкъ, въ дом котораго они находятся, свободенъ, и что они приставляются къ нему только какъ охрана съ тмъ, что, когда онъ будетъ выходить, они обязаны его сопровождать, принцъ движеніемъ руки простился съ барышникомъ и вышелъ.
Въ полдень Кольгаасъ, окруженный громадной толпой, которая, однако, ничмъ его не безпокоила, такъ какъ была предупреждена полиціею, въ сопровожденіи своихъ трехъ охранителей, направился къ великому канцлеру суда, графу Вреде. Великій канцлеръ принялъ его чрезвычайно любезно и вжливо въ передней, цлые два часа разспрашивалъ его о всхъ подробностяхъ его дла, затмъ направилъ его для составленія жалобы къ состоящему при суд знаменитому адвокату города. Кольгаасъ, не теряя времени, немедленно отправился къ нему на квартиру, жалоба была составлена совершенно тождественно съ прежнею: онъ просилъ въ ней наказать по закону дворянскаго сына Венцеля фонъ-Тронка, привести лошадей въ прежнее состояніе и вознаградить его за убытки, а также вернуть убытки, понесенные его слугою Герзе, павшимъ при Мюльберг, и зачесть ихъ въ пользу его оставшейся матери. Затмъ, въ сопровожденіи той же любопытной толпы, онъ вернулся къ себ, твердо ршивъ не выходить боле изъ дому, разв по особо важнымъ дламъ.
Тмъ временемъ и дворянскій сынъ Венцель былъ освобожденъ изъ-подъ ареста въ Виттенберг и, когда онъ оправился отъ злокачественной рожи на ног, былъ вызванъ судомъ съ окончательнымъ требованіемъ явиться въ Дрезденъ вслдствіе поданной на него жалобы Кольгаасомъ за изнуреніе и приведеніе въ негодность его вороныхъ лошадей. Братья фонъ-Тронка, казначей и мундшенкъ, двоюродные братья Венцеля, у которыхъ онъ остановился, приняли его съ озлобленіемъ и съ презрніемъ, обозвали его негодяемъ, презрннымъ человкомъ, опозорившимъ всю семью, объявили ему, что онъ, безъ сомннія, проиграетъ процессъ, и совтовали ему сейчасъ же приняться за откармливаніе лошадей на посмяніе всему свту. На все это Венцель отвтилъ слабымъ дрожащимъ голосомъ, что онъ самый несчастный человкъ на свт. Онъ клялся, что не имлъ никакого понятія о торговл, которая послужила ему на погибель, и что виноваты во всемъ сторожъ замка и управляющій, которые безъ его вдома употребляли лошадей во время жатвы даже частью для своихъ работъ и чрезмрною работою изнурили ихъ въ конецъ.
Говоря это, онъ слъ и просилъ не усиливать его страданій новыми оскорбленіями. На другой день гг. Кунцъ и Гинцъ, у которыхъ были земли въ превращенномъ въ пепелъ Тронкенбург, по просьб своего двоюроднаго брата, такъ какъ не оставалось ничего боле, написали находящимся тамъ управляющему и арендаторамъ, чтобы они сообщили, что сталось съ тми злополучными вороными. Все, что они могли узнать, при совершенномъ опустошеніи мстности и истребленіи жителей,— это, что одинъ работникъ, подъ ударами поджигателя, спасая ихъ изъ горящихъ сараевъ, въ которыхъ они стояли, на его вопросъ варвару, что съ ними длать, куда ихъ дть, получилъ только въ зубы. Старуха же, домоправительница юнкера, которая бжала въ Мейссенъ, отвтила на письменный запросъ, что работникъ на слдующее утро посл той ужасной ночи направился съ лошадьми къ бранденбургской границ, но, не смотря на вс разспросы, тамъ ничего не узнали, такъ что тутъ очевидно была ошибка: у юнкера не было никакого работника, который бы жилъ въ Бранденбургскомъ курфюршеств или по пути въ него. Люди изъ Дрездена, которые черезъ нсколько дней посл пожара въ Тронкенбург были въ Вильсдруф, разсказывали, что дйствительно видли именно въ указанное время работника, прибывшаго туда съ двумя лошадьми, которыхъ онъ велъ на недоуздк, и такъ какъ лошади были до того замучены, что не могли идти дальше, то ихъ пришлось поставить въ коровье стойло у одного пастуха который взялся ихъ привести въ надлежащій видъ. По всмъ признакамъ, это и были именно т вороные, которыхъ повсюду искали, но оказалось, что пастухъ, опять-таки по разсказамъ, перепродалъ ихъ неизвстно кому, по третьему же варіанту значилось, что лошади эти покончили существованіе своею смертью, и что кости ихъ были сложены въ яму въ Вильсдруф. Гинцъ и Кунцъ, для которыхъ подобный оборотъ дла являлся весьма желаннымъ, такъ какъ они избавлялись отъ откармливанія вороныхъ въ своихъ конюшняхъ, что имъ предстояло бы за недостаткомъ конюшенъ у ихъ двоюроднаго брата юнкера, конечно, всячески желали, чтобы подтвердилась истина этого предположенія.
Венцель фонъ-Тронка отправилъ въ судъ въ Вильсдруфъ бумагу отъ себя, какъ отъ вотчинника, наслдника лена и судьи, въ которой онъ, описавъ подробно лошадей, излагалъ, что он были поручены ему и пропали въ силу несчастной случайности, и что онъ покорнйше проситъ розыскать ихъ и владльцу ихъ, кто бы онъ ни былъ, предложить за хорошее вознагражденіе за вс сдланные расходы предоставить ихъ на конюшни казначея Кунца въ Дрезден. Посл этого черезъ нсколько дней дйствительно появился нкій человкъ, которому пастухъ изъ Вильсдруфа продалъ ихъ и привелъ ихъ чуть живыхъ, привязанныхъ къ телг, въ городъ, на рынокъ. На несчастье Венцеля, а еще боле, честнаго Кольгааса, оказалось, что это былъ живодеръ изъ Дбельна.
Какъ только до Венцеля дошелъ слухъ, что въ городъ прибылъ человкъ съ двумя вороными лошадьми, спасенными при пожар въ Тронкенбург, онъ отправился вмст съ казначеемъ, своимъ двоюроднымъ братомъ и нсколькими слугами на площадь замка, гд онъ стоялъ, чтобы, въ случа, если он окажутся лошадьми Кольгааса, взять ихъ, вознаградивъ за расходы, и отвести домой. Но каково было изумленіе обоихъ фонъ-Тронка, когда они увидали, какъ съ каждою минутою толпа, привлеченная любопытнымъ зрлищемъ, увеличивалась и наконецъ, окруживъ со всхъ сторонъ двухколесную телгу, къ которой были привязаны лошади, стала со смхомъ кричать: ‘вотъ он — т самыя лошади, изъ-за которыхъ всполошилось все государство,— он въ рукахъ живодера!’.
Юнкеръ, подошедшій къ телг и внимательно осмотрвшій лошадей, которыя, казалось, вотъ-вотъ сейчасъ околютъ, смущенно замтилъ, что это не т лошади, которыхъ онъ взялъ у Кольгааса, тогда Кунцъ, казначей, грозно взглянулъ на него, такъ грозно, что будь онъ хоть изъ желза, такъ и тогда отъ этого взгляда онъ превратился бы въ ничто, подошелъ къ живодеру, откинулъ мантію и, показывая свои ордена и цпь, спросилъ его, т ли это лошади, которыя принадлежали юнкеру Венцелю фонъ-Тронка и которыхъ увелъ къ себ пастухъ изъ Вильсдруфа.
Живодеръ, съ ведромъ въ рукахъ, какъ разъ собирался поить свою толстую, жирную лошадку, которая привезла телгу, онъ поставилъ ведро, погладилъ лошадь, вынулъ у нея мундштукъ и спросилъ: какія лошади? Вороныя, т, которыя привязаны къ телг, ему продалъ свинопасъ Гайнихенъ, и что ему неизвстно, откуда онъ ихъ взялъ, отъ пастуха ли въ Вильсдруф, или отъ кого другаго. А ему,— продолжалъ онъ, поставивъ ведро себ на колно,— приказалъ посланный отъ суда въ Вильсдруф доставить ихъ въ Дрезденъ въ домъ фонъ-Тронка, и что юнкера, котораго ему указали, зовутъ Кунцъ.
Съ этими словами онъ вылилъ оставшуюся воду, которой не допила лошадь, изъ ведра на мостовую.
Казначей, окруженный насмхавшейся толпою, видя, что ничмъ не заставить живодера, занятаго своимъ дломъ, даже взглянуть на себя, объявилъ ему, что онъ казначей — Кунцъ фонъ-Тронка, лошади же, которыя ему велно доставить, должны принадлежать юнкеру Венцелю, его двоюродному брату, что во время пожара он были выведены работникомъ, затмъ попали къ пастуху въ Вильсдруф и первоначально принадлежали лошадиному барышнику Кольгаасу, затмъ онъ спросилъ молодца, который въ это время, повернувшись къ своей телг, раскорячившись поддергивалъ штаны, не взялъ ли ихъ свинопасъ Гайнихенъ отъ пастуха изъ Вильсдруфа или отъ какого нибудь третьяго лица, купившаго ихъ у него, на что получилъ въ отвтъ, что ему велно предоставить лошадей въ Дрезденъ господамъ фонъ-Тронка и получить съ нихъ деньги. Дальше этого ему ничего неизвстно, а принадлежали ли он до свинопаса Гайнихена Петру или Павлу, или пастуху изъ Вильсдруфа,— ему безразлично.
Съ этими словами, закинувъ кнутъ себ на спину, онъ отправился черезъ площадь въ трактиръ пость, такъ какъ съ дороги проголодался.
Казначей ршительно не зналъ, какъ поступить съ лошадьми, которыхъ свинопасъ Гайнихенъ продалъ живодеру изъ Дбельна, а вдругъ это не т, на которыхъ чортъ проскакалъ по Саксоніи, и потому онъ обратился къ юнкеру за совтомъ. Юнкеръ, блдный, отвтилъ дрожащимъ голосомъ, что всего благоразумне было бы купить этихъ лошадей, принадлежатъ ли он Кольгаасу, или нтъ, посл чего казначей въ совершенномъ недоумніи, проклиная всхъ и все, закинувъ свою мантію, вышелъ вонъ изъ толпы. Онъ подозвалъ къ себ барона фонъ-Венка, одного знакомаго, который какъ разъ прозжалъ мимо, и на зло насмхающейся толп, которая точно дожидалась только его удаленія, чтобы прыснуть со смху, ршилъ остаться на площади и попросилъ барона захать къ великому канцлеру Вреде и черезъ его посредство прислать Кольгааса взглянуть на лошадей. Случилось такъ, что Кольгаасъ какъ разъ находился въ это время у канцлера, такъ какъ былъ призванъ имъ для выясненія разныхъ подробностей, касающихся его дла. Когда баронъ вошелъ въ комнату, канцлеръ привсталъ съ недовольнымъ лицомъ съ своего мста, Кольгаасъ же, котораго тотъ никогда не видалъ, стоялъ въ сторон съ бумагами. Баронъ изложилъ, въ какомъ затруднительномъ положеніи находятся господа фонъ-Тронка, вслдствіе недостаточно точнаго заявленія суда въ Вильсдруф, что сюда прибылъ живодеръ изъ Дбельна съ такими жалкими лошадьми, въ такомъ безнадежномъ состояніи, что юнкеръ Венцель фонъ-Тронка не ршается признать ихъ за лошадей Кольгааса, и потому прежде, чмъ взять ихъ отъ живодера и помстить въ конюшни господъ фонъ-Тронка для попытки привести ихъ въ настоящій видъ, необходимо, чтобы самъ Кольгаасъ видлъ ихъ и положилъ конецъ сомнніямъ.
— Будьте такъ добры,— заключилъ онъ:— прикажите страж препроводить лошадинаго барышника изъ его дома на площадь, гд стоятъ лошади.
Великій канцлеръ, снявъ очки съ носа, заявилъ, что господинъ казначей дважды ошибается: во-первыхъ, если онъ предполагаетъ, что для выясненія дла достаточно Кольгаасу только взглянуть на лошадей, а, во-вторыхъ, если онъ воображаетъ, что онъ, канцлеръ, уполномоченъ доставлять Кольгааса подъ стражею, куда того пожелаетъ юнкеръ. Затмъ онъ представилъ ему стоящаго за собою Кольгааса съ тмъ, чтобы баронъ лично обратился къ нему по этому длу, самъ же, надвъ очки, опустился въ кресло.
Кольгаасъ, который ни однимъ движеніемъ лица не выдалъ того, что у него происходило на душ, объявилъ, что онъ готовъ отправиться на рынокъ для осмотра лошадей, которыхъ привелъ въ городъ живодеръ. Въ то время, какъ сконфуженный баронъ оглянулся на него, онъ снова подошелъ къ столу, около котораго сидлъ канцлеръ, и, вынувъ изъ своего портфеля еще нсколько бумагъ, касающихся его вклада на храненіе въ Лютцен, раскланялся съ нимъ, баронъ же, весь красный, отойдя отъ окна, тоже подошелъ проститься съ канцлеромъ, и оба направились въ сопровожденіи трехъ слугъ, приставленныхъ къ Кольгаасу по повелнію принца Мейссенскаго, черезъ толпу на площадь. Казначей Кунцъ, по совту друзей своихъ, которыхъ оказалось не мало, чтобы поддержать свой авторитетъ передъ народомъ и живодеромъ изъ Дбельна, какъ только баронъ показался съ лошадинымъ барышникомъ, сейчасъ же подошелъ къ нимъ и, держа съ достоинствомъ и гордостью подъ мышкою свой мечъ, обратился къ нему съ вопросомъ, его ли т лошади, которыя привязаны къ телг.
Лошадиный барышникъ почтительно приподнялъ шляпу передъ господиномъ, обратившимся къ нему съ вопросомъ, и котораго онъ не зналъ, не отвчая ему, подошелъ, въ сопровожденіи всхъ присутствующихъ рыцарей, къ телг и на разстояніи 12 шаговъ отъ лошадей, которыя шатаясь, съ вытянутыми впередъ головами, стояли передъ сномъ, положеннымъ имъ живодеромъ, и котораго он не ли, сказалъ, обращаясь къ казначею: ‘Всемилостивый государь! Живодеръ правъ! лошади, привязанныя къ его телг,— мои!’ Затмъ, окинувъ взоромъ всхъ присутствующихъ и еще разъ приподнявъ шляпу, онъ удалился съ площади въ сопровожденіи стражи. При этихъ словахъ, казначей быстрыми шагами, отъ которыхъ заколыхался его султанъ, подошелъ къ живодеру и бросилъ ему кошелекъ съ деньгами, пока тотъ считалъ деньги, почесывая волосы оловяннымъ гребешкомъ, онъ приказалъ работнику отвязать лошадей и отвести ихъ домой. Работникъ, на зовъ барина бросившій своихъ родственниковъ и знакомыхъ, съ которыми встртился въ толп, слегка сконфуженный, пробрался черезъ цлую кучу навоза къ лошадямъ, но едва онъ взялся за недоуздокъ, какъ его схватилъ за руку его двоюродный братъ Мейстеръ Гимбольдъ и со словами: ‘Не тронь живодерную клячу!’ оттащилъ его отъ телги. Затмъ пробрался черезъ навозную кучу къ казначею, который въ недоумніи молчалъ, и, обращаясь къ нему, прибавилъ, что онъ долженъ имть особаго работника при живодер для исполненія подобныхъ приказаній.
Казначей, чуть не съ пной у рта, окинувъ взглядомъ Мейстера, обернулся и крикнулъ черезъ головы окружающихъ его рыцарей караульнаго и, какъ только, по распоряженію барона фонъ-Венкъ, изъ замка появился офицеръ съ нсколькими тлохранителями курфюрста, передавъ имъ вкратц о неприличномъ поведеніи и подстрекательств мстныхъ жителей, приказалъ взять зачинщика Мейстера Гимбольда подъ арестъ. Схвативъ Мейстера за грудь, онъ обвинялъ его въ томъ, что когда, по его приказанію, одинъ изъ служителей подошелъ къ телг, чтобы отвязать лошадей, онъ, обругавъ, оттолкнулъ этого служителя и не далъ ему исполнить приказанія. На это Мейстеръ, ловко освободясь изъ рукъ казначея, замтилъ: ‘Милостивый баринъ! указать двадцатилтнему молодцу, что ему длать, не есть подстрекательство. Спросите его, захочетъ ли онъ возиться съ лошадьми, привязанными къ телг, посл того, что я ему сказалъ. Мн что — пусть онъ съ нихъ хоть кожу деретъ!’ При этихъ словахъ, казначей обернулся къ работнику и спросилъ его, иметъ ли онъ что нибудь противъ того, чтобъ отвязать лошадей Кольгааса и отвести ихъ домой.
Когда же работникъ, вернувшись въ толпу, изъ нея несмло отвтилъ, что надо, чтобы лошади были приведены въ порядокъ, прежде чмъ поручать ему такое дло, казначей наскочилъ на него сзади, сорвалъ съ него шляпу, украшенную знакомъ его дома, сталъ топтать шляпу ногами и, выхвативъ шпагу изъ ноженъ и нанося ею бшеные удары, прогналъ его съ площади и отъ себя со службы. Мейстеръ же Гимбольдъ кричалъ тмъ временемъ: ‘Валите его, варвара, на землю!’ Народъ, возбужденный его подстрекательствомъ, бросился къ нему и напалъ на караулъ, самъ же Мейстеръ Гимбольдъ накинулся сзади на казначея, повалилъ его, сорвалъ съ него мантію, воротникъ и шлемъ, вырвалъ изъ рукъ шпагу и забросилъ ее черезъ площадь.
Напрасно юнкеръ Венцель, вырвавшись изъ толпы, звалъ рыцарей на помощь къ своему двоюродному брату: при первой ихъ попытк къ нему приблизиться, народъ оттснилъ ихъ, и несчастный казначей, который при паденіи расшибъ себ голову, всецло былъ отданъ во власть разсвирпвшей толп.
Только появленіе отряда вооруженныхъ всадниковъ, случайно хавшаго мимо, и котораго призвалъ на помощь офицеръ тлохранителей, спасло его.
Разогнавъ толпу, офицеръ схватилъ Мейстера и передалъ его въ руки нсколькихъ рыцарей, которые повели его въ тюрьму, а тмъ временемъ два друга пострадавшаго казначея, поднявъ его, всего окровавленнаго, направились съ нимъ къ его дому. Вотъ какой печальный былъ исходъ попытки вознаградить лошадинаго барышника за испытанную несправедливость.
Живодеръ изъ Дбельна, который такимъ образомъ окончилъ возложенную на него обязанность, не желая терять напрасно времени, какъ только толпа стала расходиться, ушелъ, привязавъ лошадей къ фонарному столбу, гд он и простояли цлый день на смхъ всмъ уличнымъ мальчишкамъ и дневнымъ ворамъ. Поздно вечеромъ въ виду приближающейся ночи полиція должна была взять ихъ и послать за Дрезденскимъ живодеромъ, чтобы впредь до дальнйшаго распоряженія онъ отвелъ ихъ на городскую живодерню.
Это событіе, хотя въ немъ не былъ повиненъ лошадиный барышникъ, тмъ не мене породило даже въ самыхъ благонамренныхъ и миролюбивыхъ людяхъ настроеніе весьма неблагопріятное для исхода дла. Нашли его отношеніе къ государству невыносимымъ и стали поговаривать въ частныхъ домахъ и публично, что лучше поступить съ нимъ прямо несправедливо, чмъ поднимать все дло снова и добиться справедливости цною ряда насилій въ дл столь самомъ по себ ничтожномъ, только изъ-за его непомрнаго упрямства.
На бду бднаго Кольгааса самъ канцлеръ, изъ чувства слишкомъ большой справедливости и вытекавшей отсюда его ненависти къ семейству фонъ-Тронка, способствовалъ этому настроенію и поддерживалъ его.
Было весьма мало вроятія, чтобы лошади, отданныя на попеченіе Дрезденскому живодеру, когда нибудь пришли въ состояніе, въ какомъ он находились на конюшн въ Кольгаасенбрюк, но если бы даже допустить, что при уход и умніи это была бы вещь возможная,— при настоящихъ обстоятельствахъ это являлось такимъ позоромъ для семьи юнкера, при положеніи, какое она занимала въ город, что казалось приличне и дешевле вознаградить за лошадей деньгами.
На письмо президента, графа Кальгейма, къ великому канцлеру отъ имени казначея, который былъ все еще боленъ, съ этимъ предложеніемъ, графъ написалъ Кольгаасу, что въ случа, если къ нему обратятся съ подобнымъ предложеніемъ, чтобы онъ отъ него не отказывался, президенту же отвтилъ коротко и не особенно любезно, что проситъ его съ частными обращеніями по этому длу его не безпокоить, и посовтовалъ ему адресоваться прямо къ Кольгаасу, какъ къ человку скромному и не корыстолюбивому.
Лошадиный барышникъ, посл всего случившагося на рынк, ожидалъ по совту великаго канцлера какого нибудь заявленія со стороны юнкера или его родственниковъ, заране готовый простить все, что было, и принять ихъ условія, но гордымъ рыцарямъ было непріятно сдлать первый шагъ, обиженные отвтомъ канцлера, они показали его курфюрсту, который на слдующее утро постилъ больнаго, израненнаго казначея. Казначей слабымъ, трогательнымъ голосомъ, подходящимъ къ его положенію, спросилъ курфюрста, неужели посл того, какъ онъ рисковалъ жизнью изъ-за этого дла, содйствуя ему согласно желанію курфюрста, онъ долженъ идти еще дальше и отдавать свою честь на поруганіе свту и обращаться съ просьбою о сдлк къ человку, который заклеймилъ позоромъ и стыдомъ его и все его семейство.
Курфюрстъ, прочитавъ письмо, спросилъ сконфуженнымъ тономъ графа Кальгейма, разв судъ не иметъ права, не вступая ни въ какіе переговоры съ Кольгаасомъ, приговорить къ денежному вознагражденію за лошадей, считая ихъ какъ бы за околвшихъ, разъ, что ихъ нельзя привести въ надлежащій видъ.
Графъ отвтилъ: ‘Всемилостивйшій государь, он не существуютъ, он мертвыя въ смысл государственнаго права, ибо он не имютъ никакой цны, он околютъ и въ дйствительности прежде, нежели ихъ успютъ перевести изъ живодерни въ конюшню’.
Посл чего курфюрстъ, спрятавъ письмо, сказалъ, что самъ переговоритъ съ великимъ канцлеромъ, успокоивая казначея, который приподнялся на кровати и съ благодарностію схватилъ протянутую ему руку, и совтуя ему хорошенько беречься, затмъ онъ, милостиво простившись, вышелъ изъ комнаты.
Таково было положеніе вещей, когда надъ Кольгаасомъ разразилась новая гроза, пришедшая изъ Лютцена и которую хитрые рыцари сумли направить прямо на голову несчастнаго Кольгааса.
А именно Іоганнъ Нагельшмидтъ, одинъ изъ примкнувшихъ работниковъ къ барышнику и отпущенный имъ посл амнистіи курфюрста, набравъ цлую шайку всякаго сброда, появился на Богемской границ съ намреніемъ самому продолжать ремесло Кольгааса. Этотъ негодяй, частью, чтобы внушить страхъ сыщикамъ, которые его преслдовали, частью же, чтобы вовлечь деревенскій народъ въ свои мошенническія продлки,— назвался намстникомъ Кольгааса, распространяя повсюду, что многіе изъ рабочихъ вернулись на родину безъ всякой амнистіи, что самъ Кольгаасъ, по прибытіи въ Дрезденъ, самымъ вроломнымъ образомъ былъ схваченъ и заключенъ подъ стражу, и въ указахъ, совершенно схожихъ съ указами Кольгааса, эта новая шайка поджигателей называлась военнымъ отрядомъ, созваннымъ во славу Божію, чтобы отстоять общанную имъ курфюрстомъ амнистію, а въ сущности, чтобы, подъ видомъ преданности къ Кольгаасу и прославленія Бога, только смле и безнаказанне совершать грабежи и насилія. При первыхъ извстіяхъ объ этомъ рыцари въ Дрезден возликовали отъ того новаго освщенія, какое получало все дло. Они мудро указывали на сдланную ошибку вопреки всмъ ихъ предостереженіямъ, на дарованную Кольгаасу амнистію, которая точно поощряла всхъ негодяевъ слдовать по его слдамъ, и не вря, чтобы Нагельшмидтъ дйствительно съ оружіемъ въ рукахъ отстаивалъ интересы Кольгааса, они утверждали, что все это новая мошенническая продлка Кольгааса, чтобы напугать правительство и заставить его исполнить по пунктамъ вс его требованія.
Мундшенкъ Гинтцъ шелъ еще дальше въ своихъ предположеніяхъ: посл одного обда у курфюрста, когда около него въ передней собрались разные придворные и охотники, онъ сталъ уврять ихъ, что Кольгаасъ и не думалъ на самомъ дл распускать своей мошеннической шайки въ Лютцен, что все это была лишь низкая комедія, и, посмиваясь надъ любовію къ справедливости великаго канцлера, онъ уврялъ, подобравъ нсколько удачныхъ доказательствъ, что шайка попрежнему держится въ лсахъ курфюршества и ждетъ только приказанія Кольгааса, чтобы начать свои нападенія съ мечемъ и огнемъ.
Недовольный подобнымъ оборотомъ дла, который угрожалъ большими непріятностями его повелителю, принцъ Христіернъ Мейссенскій отправился въ замокъ, къ курфюрсту и, понявъ намреніе рыцарей обвинить Кольгааса еще въ новыхъ проступкахъ, испросилъ позволеніе немедленно сдлать барышнику допросъ.
Удивленный Кольгаасъ прибылъ въ губерніумъ, куда его доставилъ сыщикъ, съ двумя дтьми на рукахъ, съ сыновьями Генрихомъ и Леопольдомъ, которыхъ слуга Штернбальдъ наканун привезъ изъ Мекленбургскаго курфюршерства, гд они оставались вс пятеро, по разнымъ соображеніямъ, которыя было бы долго излагать, онъ ршилъ взять мальчиковъ съ собой, такъ какъ они со слезами просили его объ этомъ. Принцъ милостиво обратился къ дтямъ, которыхъ Кольгаасъ усадилъ подл себя, спросилъ, по скольку имъ лтъ, какъ ихъ зовутъ, затмъ сообщилъ Кольгаасу, что Нагельшмидтъ, его бывшій работникъ, позволяетъ себ въ долинахъ Рудныхъ горъ всякія злодянія, при этомъ показалъ ему объявленные имъ указы и, вручая ему ихъ, спросилъ, что можетъ онъ сказать въ свое оправданіе.
Барышникъ пришелъ въ ужасъ отъ этихъ постыдныхъ и предательскихъ указовъ, но ему было не трудно убдить такого честнаго, прямодушнаго человка, какъ принцъ, въ неосновательности взводимыхъ на него обвиненій.
Не только въ силу его увреній, что въ томъ положеніи, въ какомъ находилось его дло, онъ не нуждался въ помощи третьяго человка, но бумаги и нкоторыя письма, которыя онъ показалъ принцу, ясно свидтельствовали, что не задолго передъ тмъ, какъ шайка была распущена въ Лютцен, этотъ негодяй былъ приговоренъ имъ къ повшенію за разные его неблаговидные поступки и мошенничество, и его спасла только амнистія курфюрста, вмст съ которой прекращалось ихъ общее дло, а разошлись они заклятыми врагами. Съ согласія принца Кольгаасъ написалъ Нагельшмидту посланіе, въ которомъ онъ называетъ выдуманное имъ желаніе — будто бы отстоять дарованную амнистію, постыдною, злодйскою ложью, затмъ увдомляетъ, что по прибытіи въ Дрезденъ онъ не былъ ни арестованъ, ни заключенъ подъ стражу, что дло его идетъ именно въ томъ порядк, въ какомъ онъ того желалъ, а его за злодянія, которыя онъ позволилъ себ вмст съ своею шайкою въ Рудныхъ горахъ уже посл полученной амнистіи, онъ предастъ всей кар правосудія.
При этомъ, на поученіе народу, приводились нкоторыя извлеченія изъ обвинительнаго акта, въ силу которыхъ этотъ негодяй еще въ замк Лютцена былъ приговоренъ барышникомъ за свои злодянія къ повшенію, и отъ котораго онъ спасся только благодаря амнистіи курфюрста.
Принцъ старался успокоить Кольгааса насчетъ подозрнія, которое невольно падало на него и по поводу котораго его подвергли допросу. Общалъ ему, что пока онъ самъ въ Дрезден, по отношенію къ нему амнистія отнюдь не будетъ нарушена, затмъ угостилъ мальчиковъ фруктами, тутъ же стоявшими на стол, протянулъ имъ руку на прощаніе, простился съ Кольгаасомъ и отпустилъ его.
Великій канцлеръ, узнавъ объ опасности, какая грозила Кольгаасу, употребилъ все стараніе, чтобы ускорить окончаніе его дла, прежде чмъ оно усложнится новыми событіями и обстоятельствами, на что какъ разъ сильно расчитывали рыцари, и вмсто того, чтобы ограничиться, какъ прежде, только удостовреніемъ факта на основаніи права, они стали разными хитросплетеніями отрицать самое преступленіе. То они утверждали, что вороныя лошади были задержаны въ Тронкенбург по собственному усмотрнію смотрителя замка и управляющаго, безъ вдома самого юнкера, то будто бы лошади уже прибыли туда съ опаснымъ кашлемъ, и предлагали даже вызвать свидтелей по этому поводу и, когда они со всми этими аргументами по разслдованіи ихъ потерпли неудачу, они откопали эдиктъ курфюрста двнадцатилтней давности, по которому по случаю падежа скота былъ запрещенъ ввозъ лошадей изъ Бранденбургскаго курфюршества въ Саксонію, и непремнно желали его примнить къ лошадямъ Кольгааса и задержать ихъ на границ.
Тмъ временемъ Кольгаасъ купилъ обратно свою ферму отъ управляющаго помстьемъ въ Кольгаасенбрюк, вознаградивъ его за понесенные убытки, и собирался по этому длу выхать изъ Дрездена? на нсколько дней къ себ на родину,— предлогъ для поздки былъ весьма, повидимому, уважительный, надо было подумать о зимнихъ посвахъ, а главнымъ образомъ ему хотлось хорошенько обдумать свое положеніе въ виду всхъ обстоятельствъ, а, можетъ быть, тутъ были еще другія причины, о которыхъ предоставляемъ каждому догадаться. Затмъ онъ отправился, безъ приставленной къ нему стражи, къ канцлеру съ письмами отъ мэра, говоря, что онъ желалъ бы выхать изъ Дрездена, если только не требуется присутствія по его длу въ суд, въ Бранденбургское курфюршество и общалъ вернуться дней черезъ 8—12.
Канцлеръ съ недовольнымъ лицомъ отвтилъ ему, что теперь именно присутствіе его боле всего необходимо, такъ какъ вслдствіе всякихъ хитросплетеній и подвоховъ его противниковъ, могутъ потребоваться отъ него всякія разъясненія, но, такъ какъ Кольгаасъ указалъ на своего адвоката, которому были хорошо извстны вс подробности дла, и настаивалъ, хотя въ самой въ вжливой форм, на своемъ отъзд, общая сократить его до 8-дневнаго срока, канцлеръ, наконецъ, согласился, выразилъ увренность, что со своими бумагами и паспортомъ онъ обратится къ принцу Мейссенскому.
Кольгаасъ, который по лицу канцлера видлъ, въ чемъ тутъ дло, утвердился еще боле въ своемъ намреніи ухать и потому сейчасъ же слъ къ столу и написалъ принцу Мейссенскому, какъ начальнику губерніума, прошеніе о выдач ему паспорта для отъзда въ Кольгаасенбрюкъ на восемь дней и обратно, не излагая при этомъ никакихъ причинъ отъзда.
На свое прошеніе онъ получилъ резолюцію за подписью завдующаго замкомъ, барона Зигфрида фонъ-Венкъ, что его прошеніе о паспорт для прозда въ Кальгаасенбрюкъ будетъ доложено его свтлости, и что отвтъ будетъ ему доставленъ немедленно по полученіи.
По наведенной Кольгаасомъ справк у его адвоката, отчего губернская резолюція подписана не принцомъ Христіерномъ Мейссенскимъ, а барономъ Зигфридомъ фонъ-Венкъ, онъ узналъ, что принцъ уже три дня какъ ухалъ въ свои имнія и всми длами губерніума на время его отсутствія завдуетъ баронъ Зигфридъ фонъ-Венкъ, двоюродный братъ фонъ-Венка, министра двора.
Кольгаасъ съ удрученнымъ сердцемъ ожидалъ на свою просьбу отвта, который такъ усложнялся всми этими затрудненіями, прошла недля, больше, отвта все не было, не являлось и его оправданія по суду, хотя оно было ему наврно общано. Тогда на двнадцатый день онъ ршилъ справиться о намреніяхъ правительства по отношенію къ нему, все равно, каковы бы они ни были, и снова обратился въ губерніумъ съ просьбою о выдач ему паспорта.
