В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ РЕСПУБЛИКИ
В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ РЕСПУБЛИКИ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
В первый день республики, Юровский Леонид Наумович, Год: 1917
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Юровский Л. Н. Впечатления. Статьи 1916-1918 годов
Сост., предисл. и коммент. А.Ю. Мельникова.
М., 2010.
3-е сентября 1917 года, или, по иному летоисчислению ещ формально не установленному, первый день первого года Российской республики. Осеннее солнце ласково светит над Петроградом, Невский проспект приветливее, чем в прошедшие дни, набережные Невы неподражаемо прекрасны, и холодно стоят на своих местах памятники императорской России. Может быть, совещаются в Зимнем дворце. Наверное, совещаются в Смольном институте. Но Петрограду вс равно. Провозглашение республики не вызвало ни радости, ни надежд.
Ибо с тех пор, как в первых числах марта подписаны были два акта об отречении, мы никогда ещ не стояли так далеко от республиканского образа правления, как в день, когда временное правительство нового состава провозгласило Российскую республику. Слабость, а не сила, беспомощность, а не уверенность, звучат в тех словах, которыми ‘правительство пяти’ объявляет сво решение, опираясь на смысл аплодисментов, раздавшихся в московском государственном совещании во время речи Кропоткина.
Республика есть ценное политическое благо, которое надо уметь завоевать и укрепить. В начале марта перед нами открыты были все возможности. Из революции при сколько-нибудь благоприятном е течении должен был вырасти республиканский режим. Но мы свою революцию превратили в смуту, свою свободу превратили в разнузданность, сво государство — в растерзанный, расшатанный, голодный агломерат самоуправляющихся классов, городов, национальностей и провинций и свою армию на фронте превратили в свой несмываемый позор. И когда мы вс это сделали, когда глубокая пропасть разделила общественные классы, когда гражданская война, давно уже вспыхивавшая то здесь, то там, превратилась в огромное и страшное пламя, когда нам пришлось завовывать свою же ставку и волна самосудов снова прошла по армии и флоту, вновь деморализуя их, — тогда, сохранив на этот раз власть в руках временного правительства, мы стали, очевидно, думать, что за шесть месяцев Россия окрепла, порядок утверждн, народ созрел и великую государственность нашу надо окончательно оформить. И власть, у которой не было даже возможности создать правительство, решила создать республику в России.
Наши политические методы безусловно странны. Мы провозглашаем мир без аннексий накануне бегства перед противником. Мы объявляем республику в момент величайшего развала, в котором лишь ослеплнные могут видеть показатель наличности революционных сил. Но каковы бы ни были наши методы, мы провозгласили республику. Как же мы будем защищать е теперь?
По-видимому, так же успешно и мудро, как мы защищали идею мира народов, объявленную нами в марте после государственного переворота. Большевики были наиболее горячими приверженцами мира, любовь их к миру доходила до самозабвения и — что несколько хуже — до забвения своей страны, поэтому мы стали защищать идею мира большевистскими методами. Окопы мы позволили наводнить ‘Правдой’, а люди из окопов пошли: одни — брататься с неприятелем, другие — к себе домой. Нескольких смельчаков Керенский повл вперд — и это останется его нравственной заслугой перед Россией, что бы ни случилось. А затем, когда войско как войско перестало существовать, мы укрепили идею мира бегством на полтораста врст и осудили человечество на лишний год войны.
Казалось бы, мы могли из опыта узнать, во что превращает идею передача е в большевистские руки. Но такова уже судьба России. Мы учимся плохо, мы крепки лишь задним умом. И как бывший монарх, заточнный в Тобольске, так и нынешний самый свободный большевик и все иже с ним не способны усвоить ни один исторический урок.
При худых или хороших ауспициях, не мы провозгласили республику. Защиту е мы готовы, по-видимому, отдать в большевистские руки. Большевики безраздельно господствуют в петроградском совете рабочих и солдатских депутатов. В центральном исполнительном комитете, который вновь стал играть огромную роль со времени корниловского восстания, большевики не пользуются господством, но пользуются зато таким влиянием, что центр и правое крыло, предлагая свои собственные резолюции, окрашивают их в большевистские цвета.
Партия социалистов-революционеров стала на большевистский путь, и Потресов совершенно прав, утверждая в ‘Дне’, что последовательность требовала бы от сторонников демократического совещания, созываемого 12-го сентября, полного присоединения к большевистским лозунгам.
Этот определнно большевистский уклон партии социалистов-революционеров является одним из наиболее важных политических фактов последних дней, и он не может не приблизить печальной развязки. В нашей революции есть путь, которым готовы идти несоциалистические элементы демократии и часть буржуазии, и ещ другой путь, которым желают идти большевики. Первый есть путь ‘буржуазной революции’. Второй есть опыт ‘социалистической революции’ в условиях зарождающегося капиталистического хозяйства. Среднего пути нет. И партии социалистов-революционеров остатся идти заодно либо с теми, кого она называет ‘цензовиками’, либо с большевистскими демагогами. Отталкивая первых, она тем самым бросается в объятия вторых. С ними вместе она и готовится защищать республику.
Революционная демократия, представленная в советах, изолирует самое себя и хочет, очевидно, утверждать революционные завоевания собственными средствами. Безумие, до которого недавно доходили только сторонники Ленина, становится всеобщим безумием, и партия, которая могла сыграть государственную роль, ибо вся обстановка побуждала е к этому, идт под руководством В. Чернова к славе чисто ленинского стиля. Шансы молодой республики стоят в таких условиях не очень высоко.
И поэтому в первый день первого года республики не удивляешься тому, что ей оказана равнодушная встреча. В политических тонкостях обывательские массы, быть может, и не очень разбираются, но они чувствуют неустойчивость положения. Нет, кажется, ни одного завоевания революции, которое не было бы теперь под знаком вопроса, и декларации, как бы пышны они ни были, перед лицом развала не тешат.
‘Русские Ведомости’, 7 (20) сентября 1917 года, No 205, с. 1.
Стр. 72. ‘Провозглашение республики не вызвало ни радости, ни надежд’. — Ср. с замечанием в воспоминаниях одного из авторов знаменитого сборника ‘Вехи’, Александра Соломоновича Изгоева, сделанном 6 лет спустя: ‘3 сентября, явно предвосхищая волю Учр. Собрания, Керенский объявил Россию республикой. На это никто не обратил никакого внимания’. — ‘Пять лет в Советской России (Обрывки воспоминаний и заметки)’, ‘Архив русской революции’, издаваемый И.В. Гессеном, Берлин, 1923 год, т. X, с. 19. В 1912 году Л.Н. Юровский написал в ‘Русских Ведомостях’ критическую статью о деятельности П.А. Столыпина в связи с выходом книги А.С. Изгоева, ‘П.А. Столыпин, очерк жизни и деятельности’. См. — ‘Кормчий без руля (А. Изгоев, П.А. Столыпин, очерк жизни и деятельности)’, ‘Русские Ведомости’, 4 февраля 1912 года, No 28, с. 6 (опубликована под псевдонимом ‘Ю. Лигин’). Название статьи ‘Кормчий без руля’, данное Л.Н. Юровским, вызвано, по-видимому, вот этими словами Александра Соломоновича: ‘Трудно ждать теперь с какой бы то ни было стороны беспристрастного слова над свежей могилой того, кто в представлении многих, был рулевым, вращавшим колесо’. — А. Изгоев, П.А. Столыпин, очерк жизни и деятельности, Москва, кн-во К.Ф. Некрасова, 1912 год, с. 133. Отметим также, что судьбы Л.Н. Юровского и А.С. Изгоева (равно как и другого знакомого Л.Н. Юровского С.Л. Франка) могли пересечься на знаменитом ‘философском пароходе’. Это собирательное имя для рейсов двух немецких судов, на которых в конце сентября и середине ноября из Петрограда в Штеттин было выслано более 160 русских интеллигентов. Суда назывались — ‘Oberbrgermeister Haken’ и ‘Prussia’.
Присутствовавший в первоначальном списке Л.Н. Юровский был по письменному ходатайству Наркомфина ‘и личных переговоров М.К. Владимирова с т. Дзержинским’ оставлен в России ‘как крупный спец-финансист’. — См. Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921-1923, Вступ. ст., сост. В.Г. Макарова, B.C. Христофорова, коммент. В.Г. Макарова. Москва, ‘Русский путь’, 2005, с. 118.
Об М.К. Владимирове см. главу в воспоминаниях Николая Владиславовича Валентинова ‘НЭП и кризис партии после смерти Ленина: годы работы в ВСНХ во время НЭП’ (публикация в России — Москва, ‘Современник’, 1991). Отметим также, что Н.В. Валентинов был товарищем Л.Б. Кафенгауза, коллеги Л.Н. Юровского по ‘Русским Ведомостям’. До своего отъезда из России в 1930 году он, по устным воспоминаниям сына Льва Борисовича, часто приходил в квартиру Кафенгаузов на Пятницкой улице в Москве.
Стр. 72. ‘…опираясь на смысл аплодисментов, раздавшихся в московском государственном совещании во время речи Кропоткина’. — Леонид Наумович имеет в виду следующее место из выступления П.А. Кропоткина в дневном заседании 15 августа, прерванное овацией: ‘Заканчивая речь, П.А. Кропоткин говорит, что следовало бы настоящему собору русской земли объявить сво тврдое желание, чтобы Россия стала республикой (овация) и притом федеративной, но не в смысле расчленения России, а по образцу американскому. Это — не предварение решения Учредительного собрания, это должно быть только пожеланием и этим будет облегчена работа Учредительного Собрания’. — ‘Русские Ведомости’, 17 августа (30 августа) 1917, No 187, с. 4.
Как вообще П.А. Кропоткин попал на Государственное совещание? Почему ему было предоставлено слово? Вот что писали в отчте ‘Русские Ведомости’:
‘А.Ф. Керенский сообщает, что сверх ранее выработанной программы предполагается ввести в число выступлений ещ ‘группу русской истории’. Так министром-председателем обозначена та группа, в составе которой ветераны русской революции — Брешко-Брешковская, Кропоткин и Плеханов…
Второй из ‘группы русской истории’ — П.А. Кропоткин, впервые выступающий перед Москвою. Особенно шумна и дружна овация совещания по адресу этого благородного ветерана русского революционного движения. Он заметно взволнован, голос дрожит. И первые его слова — о циммервальдизме.
— Раз навсегда нужно порвать, — говорил он, — с циммервальдизмом и стать дружно крепкой стеной на защиту родины и революции. В затяжной войне самые роковые и ужасные месяцы — последние, тут решается, кто победит, кто будет побеждн. Если бы победили немцы, последствия этого были бы ужасны, даже ужаснее, чем предполагает большинство. Польша стала бы частью Германской империи, увеличив е население на 20 миллионов чел., Курляндия отошла бы к немцам, а Рига — может быть, Ревель, стали бы военными крепостями для новых нападений на Петроград и Москву. Была бы наложена громадная контрибуция, и 25-30 лет мы нищали бы. Но есть нечто, ещ более ужасное, чем вс это: психология побежднной страны. Я пережил это во Франции, и болело у меня сердце, когда видел я, до чего унижалась Франция перед Александром и Николаем, перед каким-то Буланже, до того чувствовала она себя униженной. Неужели же и нам пережить вс это? Нельзя, нельзя этого!
— Товарищи солдаты, — говорил далее П.А. Кропоткин, — посмотрите, как в эту самую минуту итальянцы одерживают победу! А за что они сражаются сейчас? За то, чтобы освободить нас и Румынию, где наступает враг на Одессу. Берите, товарищи, с них пример!
Раздаются возгласы ‘Да здравствует Италия!’ Собрание устраивает овацию представителю Италии, сидящему в средней дипломатической ложе.
— Нужно же, чтобы русский народ во всей своей массе понял,— продолжал кн. Кропоткин, — что наступает новая эра благополучия и просвещения, нужно, чтобы понял он, что и вы и вы (оратор обращается то в ту, то в другую сторону залы) делаете что-то, чтобы жить ему стало легче. Умоляю я вас, — в голосе Кропоткина внятно зазвучали слзы, — умоляю я вас дать свои знания, свой опыт и соединить их с энергией советов для строительства новой жизни’.
Далее следовал приведнный выше фрагмент, который имел в виду Л.Н. Юровский и завершалось выступление П.А. Кропоткина следующим образом:
‘ — Обещайте, что не будете делиться на левую и правую часть. У всех у нас — одна родина, и за не все должны лечь, — и правые, и левые.
Новая шумная и долгая овация всей залы’. — ‘Русские Ведомости’, 17 августа (30 августа) 1917, No 187, с. 4.
Ср. впечатления от выступления П.А. Кропоткина:
‘Не странно ли, что, как бы по снисхождению, на государственном совещании дано было слово трм, казалось бы, главарям и основоположникам русской революции: ‘бабушке’ Брешко-Брешковской, родоначальнице эс-эровской партии, Г.В. Плеханову, первому основателю русской социал-демократии, и П.А. Кропоткину, заслуженному и старому вождю анархизма, подлинного, созидательного, а не нынешнего, погромного?
Не странно ли, что наиболее жаркие аплодисменты летели к ним с правой стороны, а слева кое-где, и довольно заметно, змеилась усмешка?..
Тщетно П.А. Кропоткин говорил тплые, вразумительные слова. Было до слз трогательно, когда этот белый старик, с патриаршеской бородой до пояса, умоляюще обращался направо, доказывая, что русской революции нужны сейчас не капиталы, не деньги, не материальная помощь, а бесценные капиталы знаний, опыта, культуры, науки. ‘Так дайте же, дайте вы ей этот капитал!’ — в умоляющем порыве ударил он себя в старческую грудь, — поддержите своими знаниями, умом, опытом, культурой!..’. Ему снова и снова похлопали. Даже вставали, аплодируя всем трм старичкам’. — И. Жилкин, На московском Государственном Совещании, ‘Пережитое’ (в годы революции), кн. 1, Москва, изд-во ‘Верфь’, б. г., с. 82-83.
Стр. 74. ‘При худых или хороших ауспициях…’. Слово ‘ауспиции’ (auspicium) означает гадание авгуров по полту птиц (от латинского существительного avis — ‘птица’ и глагола speculare — ‘наблюдать’). Здесь синонимами употреблнного Л.Н. Юровским выражения могут быть слова ‘знаки’, ‘знамения’, ‘предзнаменования’.