В панцире великана, Энсти Ф., Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 233 минут(ы)

ВЪ ПАНЦЫР ВЕЛИКАНА

Романъ Ф. Ансти.

Съ англійскаго.

— ‘Теперь онъ чувствуетъ, что царскій
санъ виситъ на немъ, какъ панцирь великана,
надтый карликомъ’.
Макбетъ.

Заступникъ.

Въ самомъ центр Сити, но отдленная отъ торговаго шума и суеты кольцомъ лавокъ и подъ снью закопченой классической церкви, находится — или, врне сказать, находилась, такъ какъ ее недавно перевели большая школа св. Петра.

Входя въ массивныя старыя ворота, къ которымъ съ двухъ сторонъ тснятся лавки, вы попадали въ атмосферу схоластической тишины, царствующей въ большинств училищъ во время классовъ, когда съ трудомъ врится,— до того безмолвіе велико,— что внутри зданія собрано нсколько сотъ мальчиковъ.

Даже поднимаясь по лстниц, ведущей въ школу и проходя мимо классовъ, вы могли слышать только слабое жужжаніе, долетавшее до васъ сквозь многочисленныя двери,— пока наконецъ швейцаръ въ красной ливре не выйдетъ изъ своей коморки и не позвонитъ въ большой колоколъ, возвщавшій, что дневной трудъ оконченъ.

Тогда нервные люди, случайно попавшіе въ длинный темный корридоръ, по обимъ сторонамъ котораго шли классы, испытывали очень непріятное ощущеніе: имъ казалось, что какой-то разнузданный демонъ вырвался внезапно на волю. Взрыву обыкновенно предшествовалъ глухой ропотъ и шелестъ, длившійся нсколько минутъ посл того, какъ замолкнетъ звукъ колокола,— затмъ дверь за дверью раскрывались и толпы мальчишекъ съ дикими и радостными воплями вылетали изъ классовъ и опрометью бжали по лстниц.

Посл того, въ продолженіе получаса, школа представляла собой вавилонское столпотвореніе: крики, свистки, народныя псни, драки и потасовки, и непрерывный топотъ ногъ. Все это длилось не очень долго, но затихало постепенно: сначала псни и свистки становились все слабе и слабе, все одиночне и явственне, топотъ ногъ и перекликающіеся голоса мало-по-малу замирали, суматоха прекращалась и робкое безмолвіе водворялось снова, прерываемое лишь торопливыми шагами провинившихся школьниковъ, отправлявшихся въ карцеръ, медленной поступью расходившихся учителей и щетками старыхъ служанокъ, подметавшихъ полъ.

Какъ разъ такую сцену застаемъ мы въ тотъ моментъ, какъ начинается наша исторія. Толпа мальчишекъ съ блестящими, черными ранцами высыпала изъ воротъ и смшалась съ большимъ людскимъ потокомъ.

Въ центр главнаго корридора, о которомъ я уже упоминалъ, находилась ‘Терція’, большая, квадратная комната съ грязными, оштукатуренными и выкрашенными свтлой краской стнами, высокими окнами и небольшимъ, закапаннымъ чернилами, письменнымъ столомъ, окруженнымъ съ трехъ сторонъ рядами школьныхъ столовъ и лавокъ. Вдоль стнъ шли черныя доски исписанныя цифрами, и стояла большая четырехъугольная печь въ углу.

Единственное лицо, находившееся теперь въ этой комнат, былъ Маркъ Ашбёрнъ, классный наставникъ, да и онъ готовился оставить ее, такъ какъ отъ спертаго воздуха и постояннаго напряженія, съ какимъ онъ удерживалъ весь день порядокъ въ класс, у него разболлась голова. Онъ хотлъ, прежде чмъ идти домой, просмотрть для развлеченія какой-нибудь журналъ или поболтать въ учительской комнат.

Маркъ Ашбёрнъ былъ молодой человкъ,— моложе его, кажется, и не было среди учителей,— и ршительно самый изъ нихъ красивый. Онъ былъ высокъ и строенъ, съ черными волосами и краснорчивыми темными глазами, имвшими способность выражать гораздо больше того, что онъ чувствовалъ. Вотъ, напримръ, въ настоящую минуту, сантиментальный наблюдатель непремнно прочиталъ бы во взгляд, какимъ онъ окинулъ опуствшую комнату, страстный протестъ души, сознающей свою геніальность, противъ жестокой судьбы, закинувшей его сюда, тогда какъ на самомъ дл онъ только соображалъ, чья это шляпа осталась на вшалк у противуположной стны.

Но если Маркъ не былъ геніемъ, то въ его манерахъ было что-то обольстительное, какая-то пріятная самоувренность, тмъ боле похвальная, что до сихъ поръ его очень мало поощряли въ этомъ смысл.

Онъ одвался хорошо, что производило извстное дйствіе на его классъ, такъ какъ школьники склонны критиковать небрежность въ костюм своего начальства, хотя сами и не слишкомъ заботятся о томъ, какъ одты. Они считали его ‘страшнымъ щеголемъ’, хотя онъ и не особенно щегольски одвался, а только любилъ, возвращаясь домой по Пикадилли, имть видъ человка, только-что разставшагося съ своимъ клубомъ и ничмъ особенно не занятымъ.

Онъ не былъ непопуляренъ между школьниками: ему было до нихъ столько же дла, сколько до прошлогодняго снга, но ему нравилась популярность, а благодаря своему безпечному добродушію, онъ безъ всякаго усилія достигалъ ея. Школьники уважали также его знанія и толковали о немъ между собой, какъ о человк, ‘у котораго башка не сномъ набита’, такъ какъ Маркъ умлъ при случа щегольнуть ученостью, производившей сильное впечатлніе.

Въ этихъ случаяхъ онъ уклонялся отъ своего предмета и по всей вроятности зналъ, что его ученость не выдержитъ слишкомъ серьезной критики, но вдь за то и некому было серьезно критиковать его.

Любопытство, возбужденное въ немъ шляпой и пальто, висвшими на вшалк въ то время, какъ онъ сидлъ за своимъ пюпитромъ, было удовлетворено: дверь, верхняя половина которой была стеклянная и защищена переплетомъ изъ толстой проволоки,— предосторожность, конечно, не лишняя въ данномъ случа,— отворилась и показался маленькій мальчикъ, блдный и разстроенный, держа въ рук длинную полосу синяго картона.

— Эге! Лангтонъ,— сказалъ Маркъ, завидя его: — такъ это вы не ушли домой? Въ чемъ дло?

— Ахъ! сэръ!— началъ жалобно мальчикъ: — я попалъ въ ужасную бду.

— Очень жаль,— замтилъ Маркъ:— въ чемъ же дло?

— Да я вовсе и не виноватъ,— отвчалъ тотъ.— Дло было вотъ какъ. Я шелъ по корридору, какъ разъ противъ дверей стараго Джемми… т.-е. я хочу сказать м-ра Шельфорда, а дверь-то стояла раскрытой. А возл какъ разъ стоялъ одинъ ученикъ, онъ гораздо старше и сильне меня, онъ схватилъ меня за шиворотъ, втолкнулъ въ комнату и заперъ дверь на ключъ. А потомъ пришелъ м-ръ Шельфордъ, выдралъ меня за уши и сказалъ, что я это длаю уже не въ первый разъ и что за это меня посадятъ въ карцеръ. И вотъ далъ мн это и веллъ идти къ директору за подписью.

И мальчикъ протянулъ билетъ, на которомъ было написано дрожащимъ почеркомъ старика Шельфорда:

‘Лангтонъ. 100 линеекъ за непростительную дерзость. Ж. Шельфордъ’.

— Если я снесу это наверхъ, сэръ,— продолжалъ мальчикъ, дрожащими губами,— то мн наврно достанется.

— Боюсь, что да,— согласился Маркъ: — но все же вамъ лучше поторопиться, потому что иначе они запрутъ карцеръ и тогда васъ еще строже накажутъ.

Марку въ сущности было жаль мальчика, хотя, какъ мы уже сказали, онъ не очень любилъ школьниковъ, но этотъ въ частности, круглолицый, тоненькій мальчикъ, съ честнымъ взглядомъ и нкоторой деликатностью въ голос и манерахъ, заставлявшихъ думать, что у него есть мать или сестра, благовоспитанная женщина, былъ мене антипатиченъ Марку, нежели его сотоварищи. Но все же онъ не настолько сочувствовалъ мальчугану, чтобы догадаться, чего тому отъ него нужно.

Юный Лангтонъ повернулся-было, чтобы уходить, съ унылымъ видомъ, затмъ вдругъ вернулся назадъ и сказалъ:

— Пожалуйста, сэръ, заступитесь за меня. Я бы перенесъ наказаніе, еслибы въ чемъ провинился. Но я ни въ чемъ не виноватъ, а потому мн обидно.

— Что же я могу сдлать?— спросилъ Маркъ.

— Замолвите за меня словечко м-ру Шельфорду. Онъ васъ послушаетъ и проститъ меня.

— Онъ, вроятно, уже ушелъ,— возразилъ Маркъ.

— Вы еще застанете его, если поторопитесь,— настаивалъ мальчикъ.

Маркъ былъ польщенъ этимъ довріемъ къ его краснорчію: ему нравилась также мысль разыграть роль защитника своего класса, а добродушіе, присущее ему, тоже побуждало его согласиться на просьбу мальчика.

— Хорошо, Лангтонъ, я попытаюсь. Сомнваюсь, чтобы изъ этого что-нибудь вышло, но… вотъ что, молчите и держитесь въ сторон… предоставьте мн дйствовать.

Они вышли въ длинный корридоръ съ оштукатуренными стнами, цлымъ рядомъ дверей по обимъ сторонамъ и съ темнымъ сводчатымъ потолкомъ.

Маркъ остановился передъ дверью, ведущей въ классъ м-ра Шельфорда и вошелъ. М-ръ Шельфордъ, очевидно, готовился уходить, такъ какъ на голов у него была надта большая широкополая шляпа, сдвинутая на затылокъ, а вокругъ шеи онъ завертывалъ платокъ, но онъ вжливо снялъ шляпу, увидя Марка. То былъ маленькій старичекъ съ большимъ горбатымъ носомъ, краснымъ какъ кирпичъ, морщинистыми щеками, большимъ ртомъ съ тонкими губами, и маленькими, острыми срыми глазками, которыми онъ поглядывалъ искоса, точно разсерженный попугай.

Лангтонъ отошелъ къ одному изъ отдаленныхъ столовъ и слъ, тревожно ожидая ршенія своей участи.

— Въ чемъ дло, Ашбёрнъ?— спросилъ достопочтенный Джемсъ Шельфордъ,— чмъ могу служить вамъ?

— Вотъ что,— началъ Маркъ,— я…

— Что, что такое?— перебилъ старшій учитель.— Погодите… опять тутъ вертится этотъ дерзкій мальчишка! Я думалъ, что уже раздлался съ нимъ. Слушайте-ка, сэръ, вдь я отправилъ васъ въ директору на расправу?

— Точно такъ, сэръ,— отвчалъ Лангтонъ необыкновенно почтительно.

— Ну, такъ какимъ же образомъ вы тутъ, сэръ, а не на расправ? извольте отвчать мн, какимъ образомъ вы еще не наказаны, какъ бы слдовало?

— Вотъ что,— вступился Маркъ,— онъ одинъ изъ моихъ учениковъ…

— Мн все-равно, чей онъ ученикъ,— сердито перебилъ тотъ:— онъ дерзкій мальчишка, сэръ!

— Не думаю.

— Знаете ли, что онъ сдлалъ? Вбжалъ съ крикомъ и гиканьемъ въ мою комнату, точно это его дтская. И онъ постоянно такъ длаетъ.

— Я никогда этого не длалъ раньше,— протестовалъ Лангтонъ,— и въ этотъ разъ это случилось не по моей вин.

— Не по вашей вин! Разв у васъ пляска св. Витта? Не слыхалъ, чтобы здсь водились тарантулы. Отчего вы не врываетесь въ комнату директора? вотъ онъ дастъ вамъ урокъ танцевъ!— ворчалъ старый джентльменъ, усвшись на мсто и напоминая собой Понча.

— Нтъ, но выслушайте меня,— вмшался Маркъ,— увряю васъ, что этотъ мальчикъ…

— Знаю, что вы мн скажете, что онъ образцовый ученикъ, конечно! Удивительно, какая пропасть образцовыхъ учениковъ врываются во мн по какимъ-то непреодолимымъ побужденіямъ посл классовъ. Я хочу положить этому конецъ, благо одинъ изъ нихъ попался. Вы ихъ не знаете такъ хорошо, какъ я, сэръ, они вс нахалы и лгуны, только одни умне другихъ, вотъ и все.

— Боюсь, что вы правы,— замтилъ Маркъ, которому не хотлось, чтобы его считали неопытнымъ.

— Да, жестокая вещь имть дло съ мальчишками, сэръ, жестокая и неблагодарная. Если мн случится когда-нибудь поощрять мальчика въ моемъ класс, который, по моему мннію, старателенъ и прилеженъ, то, какъ вы думаете, чмъ онъ отблагодаритъ меня? Сейчасъ же сыграетъ со мной какую-нибудь скверную штуку, только затмъ, чтобы доказать другимъ, что онъ ко мн не поддлывается. И тогда вс они принимаются оскорблять меня… да что, этотъ самый мальчикъ сколько разъ кричалъ мн сквозь замочную скважину: ‘Улитка’.

— Я думаю, что вы ошибаетесь,— успокоивалъ Маркъ.

— Вы думаете? Хорошо, я спрошу у него самаго. Слушайте: сколько разъ вы кричали мн ‘Улитка’, или другіе ругательные эпитеты, сквозь дверь, сэръ?

И онъ наклонилъ ухо, чтобы выслушать отвтъ, не спуская глазъ съ мальчика.

— Я никогда не кричалъ ‘Улитка’, только одинъ разъ я закричалъ ‘Креветка’. Это было ужъ очень давно.

Маркъ мысленно пожалъ плечами, не безъ презрнія въ такой несвоевременной откровенности.

— Ого!— произнесъ м-ръ Шельфордъ, беря мальчика потихонько за ухо.— Креветка? эге! Креветка, слышите вы это, Ашбёрнъ? Быть можетъ, вы будете такъ добры, объясните мн, почему вы зовете меня ‘Креветкой’?

Для человка, который видлъ его красное лицо и вытаращенные глаза, причина была ясна, но, должно быть, Лангтонъ сообразилъ, что для откровенности есть границы и что на этотъ вопросъ нельзя отвтить, не подумавши.

— Потому что… потому что другіе васъ такъ называли,— отвчалъ онъ.

— Ахъ! а почему же другіе меня называютъ ‘Креветка’?

— Они мн не объясняли этого,— дипломатически заявилъ мальчикъ.

М-ръ Шельфордъ выпустилъ ухо мальчика, и тотъ благоразумно удалился на прежнее мсто, подальше отъ учителей.

— Да, Ашбёрнъ,— жаловался старый Джемми,— вотъ какъ они меня величаютъ, вс какъ одинъ человкъ: ‘Креветка’, да ‘Улитка’. Они кричатъ мн это вслдъ, когда я ухожу домой. И это я терплю уже тридцать лтъ.

— Негодяи мальчишки!— отвчалъ Маркъ, какъ будто бы эти прозвища были для него новостью и учителя ничего о нихъ не знали.

— Да, да, на дняхъ, когда дежурный отперъ мою каедру, тамъ оказался большой, нахальный котенокъ, пялившій на меня свои глаза. Должно быть, онъ самъ себя заперъ туда, чтобы досадить мн.

Онъ не сказалъ, что послалъ купить молока для незваннаго гостя и держалъ его на колняхъ въ продолженіе всего класса, посл чего ласково выпустилъ на свободу! А между тмъ, дло было именно такъ, потому что не смотря на долгіе годы, проведенные среди мальчишекъ, сердце его не совсмъ очерствло, хотя этому мало кто врилъ.

— Да, сэръ, эта жизнь тяжелая! тяжелая жизнь, сэръ!— продолжалъ онъ спокойне.— Слушать долгіе годы сряду, какъ полчища мальчишекъ вс спотыкаются на однихъ и тхъ же мстахъ и перевираютъ одн и т же фразы. Мн уже это начинаетъ сильно надодать, я вдь уже теперь старикъ. ‘Occidit miseros crainbe’… вы помните какъ дальше?

— Да, да, совершенно врно…— отвчалъ Маркъ, хотя онъ и не помнилъ откуда и что это за цитата.

— Кстати о стихахъ,— продолжалъ старикъ,— я слышалъ, что ныншній годъ мы будемъ имть удовольствіе познакомиться съ однимъ изъ вашихъ произведеній на вечер спичей. Врно это?

— Я не слыхалъ, что это дло слажено,— отвчалъ Маркъ, красня отъ удовольствія.— Я написалъ маленькую вещицу, такъ, родъ аллегорической святочной пьесы, знаете… masque… какъ ихъ называютъ, и представилъ директору и комитету спичей, но до сихъ поръ еще не получалъ опредленнаго отвта.

— О! быть можетъ, я слишкомъ поторопился,— замтилъ м-ръ Шельфордъ:— быть можетъ, я слишкомъ поторопился.

— Пожалуйста, сообщите мн, что вы объ этомъ слышали?— спросилъ Маркъ, сильно заинтересованный.

— Я слышалъ, что объ этомъ разсуждали сегодня за завтракомъ. Васъ, кажется, не было въ комнат, но, полагаю, что они должны были ршить этотъ вопросъ сегодня посл полудня.

— О, тогда, быть можетъ, онъ уже ршенъ,— сказалъ Маркъ: — быть можетъ, я найду записку на своемъ стол. Извините… я… я пойду, погляжу.

И онъ поспшно вышелъ изъ комнаты, совсмъ позабывъ о цли своего прихода, его занимало въ настоящую минуту нчто поважне вопроса, будетъ или нтъ наказанъ мальчикъ, вина котораго находится подъ сомнніемъ, и ему хотлось поскоре узнать о результат.

Маркъ всегда желалъ какъ-нибудь прославиться и въ послдніе годы ему показалось, что литературная слава всего для него доступне. Онъ уже длалъ многія честолюбивыя попытки въ этомъ род, но даже т лавры, какіе ему могло доставить исполненіе его пьесы мальчиками-актерами на святкахъ, казались желанными. И хотя онъ написалъ и представилъ комитету свою пьесу довольно самоувренно и беззаботно, но по мр того какъ ршительная минута приближалась, онъ длался все тревожне.

То были пустяки, конечно, но все же они могли возвысить его во мнніи учителей и директора, а Маркъ нигд не любилъ быть нулемъ. Поэтому неудивительно, если просьба Лангтона улетучилась изъ его памяти, когда онъ спшилъ обратно въ классную комнату, оставивъ несчастнаго мальчика въ лапахъ его мучителя.

Старикъ снова надлъ широкополую шляпу, когда Маркъ вышелъ изъ комнаты, и уставился на своего плнника.

— Ну-съ, если не желаете, чтобы васъ здсь заперли на всю ночь, то лучше уходите,— замтилъ онъ.

— Въ карцеръ, сэръ?— пролепеталъ мальчикъ.

— Вы, полагаю, знаете дорогу? Если же нтъ, то я могу вамъ ее показать,— вжливо произнесъ старый джентльменъ.

— Но право же,— молилъ Лангтонъ,— я ничего не сдлалъ. Меня втолкнули.

— Кто втолкнулъ васъ? Ну-съ, довольно, я вижу, что вы собираетесь лгать. Кто васъ втолкнулъ?

Было довольно вроятно, что Лангтонъ готовился лгать,— кодексъ его понятій дозволялъ это,— но что-то ему, однако, помшало.

— Я знаю этого мальчика только по имени,— сказалъ онъ наконецъ.

— Прекрасно, какъ его зовутъ по имени? Я его пошлю въ карцеръ вмсто васъ.

— Я не могу вамъ этого сказать,— прошепталъ мальчикъ.

— А почему, нахалъ вы эдакій?— вы вдь только что сказали, что знаете.

— Потому что это было бы неблагородно,— смло отвтилъ Лангтонъ.

— Ага, неблагородно?— повторилъ старый Джемми.— Неблагородно, да! Такъ, такъ, я старъ становлюсь и совсмъ забылъ про это. Можетъ быть, вы и правы. А оскорблять старика, это благородно по вашему? Итакъ вы хотите, чтобы я васъ освободилъ отъ наказанія?

— Да, потому что я не виноватъ.

— А если я это сдлаю, то вы завтра влетите сюда, крича мн ‘Улитка’… нтъ, я забылъ ‘Креветка’ — это, кажется, ваше любимое прозвище?

— Нтъ, я этого не сдлаю,— отвчалъ мальчикъ.

— Ладно, поврю вамъ на слово, хоть и не увренъ, что вы того стоите.

И онъ разорвалъ роковую бумажку.

— Бгите домой чай пить и не надодайте мн больше.

Лангтонъ убжалъ, не вря своему счастію, а старый м-ръ Шельфордъ заперъ столъ, взялъ большой дождевой зонтикъ съ крючковатой ручкой, который получилъ странное сходство съ своимъ хозяиномъ, и ушелъ.

— Вотъ милый мальчикъ,— бормоталъ онъ,— не лгунъ, кажется? Но, впрочемъ, кто знаетъ: онъ, можетъ быть, все время водилъ меня за носъ. Онъ способенъ, пожалуй, разсказать другимъ, какъ онъ перехитрилъ ‘стараго Джемми’. Но мн кажется, что онъ этого не сдлаетъ. Мн кажется, что я могу отличить лгуна, при моемъ-то опыт.

Тмъ временемъ Маркъ вернулся въ свой классъ. Одинъ изъ привратниковъ догналъ его и подалъ записку, которую онъ поспшно распечаталъ, но увы! разочаровался. Записка была не отъ комитета, а отъ его знакомаго Гольройда.

‘Любезный Ашбёрнъ,— стояло въ записк,— не забудьте своего общанія заглянуть ко мн, возвращаясь домой. Вы знаете, что это будетъ наше послднее свиданіе, а у меня есть до васъ просьба, которую я выскажу, прежде чмъ ухать. Я дома до пяти часовъ, такъ какъ буду укладываться’.

‘Я сейчасъ отправлюсь къ нему, подумалъ Маркъ, надо проститься съ нимъ, а возвращаться для этого нарочно посл обда слишкомъ скучно’.

Пока онъ читалъ записку, мимо него пробжалъ юный Лангтонъ, держа въ рукахъ ранецъ и съ веселымъ и благодарнымъ лицомъ.

— Извините, сэръ,— сказалъ онъ, кланяясь,— ужасно вамъ благодаренъ за то, что заступились за меня передъ м-ромъ Шельфордомъ: еслибы не вы, онъ ни за что не простилъ бы меня.

— Ага!— проговорилъ Маркъ, вдругъ вспоминая о своей милосердной миссіи:— конечно, конечно. Такъ онъ, простилъ васъ? Ну, очень радъ, очень радъ, что могъ быть вамъ полезенъ, Лангтонъ. Не легко было отдлаться, не такъ ли? Ну, прощайте, бгите домой и потверже выучите своего Непота, чтобы лучше, чмъ сегодня, отвтить мн урокъ завтра.

Маркъ, какъ мы видли, не былъ особенно жаркимъ адвокатомъ мальчика, но такъ какъ Лангтонъ, очевидно, думалъ противное, то Маркъ былъ послднимъ человкомъ, который бы сталъ выводить его изъ заблужденія. Благодарность всегда пріятна, хотя бы была и не заслуженная.

— Клянусь Юпитеромъ,— сказалъ онъ самъ себ не то пристыженный, не то разсмшенный:— я совсмъ позабылъ про этого мальчишку, бросилъ его на произволъ стараго рака. Но конецъ дло внчаетъ!

Въ то время какъ онъ стоялъ у ршетки подъзда, мимо медленно прошелъ самъ старый ракъ, съ согнутой спиной и безжизненными глазами, разсянно устремленными въ пространство. Быть можетъ, онъ думалъ въ эту минуту, что жизнь могла бы быть для него веселе, еслибы его жена Мэри была жива и у него были сынки въ род Лангтона, которые встрчали бы его посл утомительнаго дня, тогда какъ теперь онъ долженъ возвращаться въ одинокій, мрачный домикъ, который онъ занималъ въ качеств члена капитула ветхой церкви, находившейся рядомъ.

Но каковы бы ни были его мысли, а онъ былъ слишкомъ ими поглощенъ, чтобы замтить Марка, проводившаго его глазами въ то время, какъ онъ медленно спускался съ каменныхъ ступенекъ, ведшихъ на мостовую.

‘Неужели и я буду похожъ со временемъ на него?— подумалъ Маркъ. Если я пробуду здсь всю свою жизнь, то чего добраго и самъ стану такимъ же. Ахъ! вотъ идетъ Джильбертсонъ… я отъ него узнаю что-нибудь на счетъ моей пьесы’.

Джильбертсонъ былъ тоже учитель и членъ комитета, распоряжающагося святочными увеселеніями. Онъ былъ нервный, суетливый человкъ и поздоровался съ Маркомъ съ явнымъ смущеніемъ.

— Ну что, Джильбертбонъ,— произнесъ Маркъ какъ можно развязне,— ваша программа уже готова.

— Гмъ… да, почти готова… изъ! то есть, не совсмъ еще.

— А что же мое маленькое произведеніе?

— Ахъ, да! конечно, ваше маленькое произведеніе. Намъ оно всмъ очень понравилось, да… очень понравилось… въ особенности директоръ былъ отъ него въ восторг, увряю васъ, мой дорогой Ашбёрнъ, просто въ восторг.

— Очень радъ это слышать,— отвчалъ Маркъ съ внезапной тревогой,— такъ какъ же… вы, значитъ, ршили принять мою пьесу?

— Видите ли,— уставился Джильбертсонъ въ мостовую,— дло въ томъ, что директоръ подумалъ, и многіе изъ насъ тоже подумали, что пьеса, которую будутъ разыгрывать мальчики, должна быть боле… какъ бы это сказать… не такъ, какъ бы это выразить… боле, какъ бы натуральна, знаете… но вы понимаете, что я хочу сказать, не правда ли?

— Несомннно, что тогда это была бы капитальная пьеса,— отвчалъ Маркъ, стараясь подавить досаду,— но я легко могъ бы измнить это, Джильбертсонъ, если хотите.

— Нтъ, нтъ,— перебилъ тотъ поспшно,— не длайте этого, вы ее испортите, намъ это было бы очень непріятно и… кром того, намъ не хотлось бы понапрасну затруднятъ васъ. Потому что директоръ находить, что ваша пьеса немного длинна и недостаточно легка, знаете, и не вполн отвчаетъ нашимъ требованіямъ, но мы вс очень восхищались ей.

— Но находите ее тмъ не мене негодной? вы это хотите сказать?

— Какъ вамъ сказать… пока ничто еще не ршено. Мы напишемъ вамъ письмо… письмо объ этомъ. Прощайте, прощайте! спшу въ позду въ Людгетъ-Гиллъ.

И онъ торопливо убжалъ, радуясь, что отдлался отъ злополучнаго автора, такъ какъ вовсе не разсчитывалъ, что ему придется лично сообщать о томъ, что пьеса отвергнута.

Маркъ постоялъ, глядя ему вслдъ съ горькимъ чувствомъ. Итакъ, и тутъ неудача. Онъ написалъ такія вещи, какія, по его мннію, должны были прославить его, если только будутъ обнародованы, и тмъ не мене оказывается, что его считаютъ недостойнымъ занять святочную публику ученическаго театра.

Маркъ уже нсколько лтъ сряду гонялся за литературной извстностью, которой многіе всю жизнь тщетно добиваются, пока не сойдутъ въ могилу. Даже въ Кембридж, куда онъ перешелъ изъ этой самой школы св. Петра съ ученой степенью и надеждами на блестящую карьеру, онъ часто измнялъ своимъ серьезнымъ занятіямъ, чтобы участвовать въ тхъ эфемерныхъ студенческихъ журналахъ, сатирическое направленіе которыхъ иметъ даръ оглушать многихъ, какъ полномъ.

Нкоторое время легкіе тріумфы въ этомъ направленіи сдлали изъ него второго Пенденниса среди его товарищей по коллегіи, затмъ звзда его, подобно звзд Пенденниса, закатилась и неудача послдовала за неудачей. Его экзамены оказались далеко не блестящими и въ конц концовъ онъ вынужденъ былъ принять третьеразрядное мсто учителя въ той самой школ св. Петра, гд учился.

Но эти неудачи только подстрекали его честолюбіе. Онъ покажетъ свту, что онъ не дюжинный человкъ. Время отъ времени онъ посылалъ статьи въ лондонскіе журналы, такъ что, наконецъ, его произведенія получили нкоторое обращеніе… въ рукописномъ вид, переходя изъ одной редакціи въ другую.

Время отъ времени какая-нибудь изъ его статей появлялась и въ печати, и это поддерживало въ немъ болзнь, которая въ другихъ проходитъ съ теченіемъ времени. Онъ писалъ себ и писалъ, излагая на бумаг ршительно все, что приходило ему въ голову и придавая своимъ идеямъ самую разнообразную литературную форму, отъ трагедіи, писанной блыми стихами, до сонета и отъ трехтомнаго романа до небольшого газетнаго entrefilet, все съ одинаковымъ рвеніемъ и удовольствіемъ, и съ весьма малымъ успхомъ.

Но онъ непоколебимо врилъ въ себя. Пока онъ боролся съ толстой стной предубжденія, которую приходится брать приступомъ каждому новобранцу литературной арміи, но нисколько не сомнвался въ томъ, что возьметъ ее.

Но разочарованіе, доставленное ему комитетомъ, больно поразило его, оно показалось ему предвозвстникомъ боле крупнаго несчастія. Однако, Маркъ былъ сангвиническаго темперамента и ему не стоило большихъ трудовъ снова забраться ца свой пьедесталъ.

— Въ сущности, невелика бда,— подумалъ онъ.— Если мой новый романъ ‘Трезвонъ’ будетъ напечатанъ, то объ остальномъ мн горя мало. Пойду теперь къ Гольройду.

II.

Послдняя прогулка.

Свернувъ изъ Чансери-Ленъ подъ древнія ворота, Маркъ вошелъ въ одно изъ тхъ старинныхъ живописныхъ зданій изъ краснаго кирпича, завщанныхъ намъ восемнадцатымъ столтіемъ и дни которыхъ, съ ихъ окнами въ мелкихъ пыльныхъ переплетахъ, башенками по угламъ и другими архитектурными прихотями и неудобствами, уже сочтены. Скоро, скоро рзкія очертанія ихъ шпицовъ и трубъ не будутъ больше вырзываться на фон неба. Но найдутся непрактическіе люди, которые пожалютъ, хотя и не живутъ въ нихъ (а, можетъ быть, и потому самому) объ ихъ разрушеніи.

Газъ слпо мигалъ на винтовой лстниц, помщавшейся въ одной изъ башенъ дома. Маркъ проходилъ мимо дверей, на которыхъ прибиты были имена жильцовъ, и черныя, блестящія доски съ обозначеніемъ пути, пока не остановился передъ одной дверью второго этажа, гд на грязной дощечк, въ числ другихъ именъ стояло: ‘М-ръ Винцентъ Гольройдъ’.

Если Марка до сихъ поръ преслдовала неудача, то и Винцентъ Гольройдъ не могъ похвалиться удачей. Онъ, конечно, больше отличился въ коллегіи, но получивъ степень и поступивъ въ ряды адвокатовъ, три года провелъ въ вынужденномъ бездйствіи, и хотя это обстоятельство вовсе не безпримрно въ подобной карьер, но здсь оно сопровождалось непріятной вроятностью на его продолжительность. Сухая сдержанная манера, происходившая отъ скрытой застнчивости, мшала Гольройду сближаться съ людьми, которые могли быть ему полезны, и хотя онъ сознавалъ это, но не могъ побдить себя. Онъ былъ одинокій человкъ и полюбилъ, наконецъ, одиночество. Изъ тхъ интересныхъ качествъ, которыя, по общему мннію, считаются необходимыми для адвоката, онъ не располагалъ ни однимъ, и будучи отъ природы даровите многихъ другихъ, ршительно не находилъ случая проявить своя дарованія. Поэтому, когда ему пришлось разстаться съ Англіей на неопредленное время, онъ могъ безъ сожалнія бросить свою карьеру, обставленную далеко не блестящимъ образомъ.

Маркъ нашелъ его укладывающимъ небольшую библіотеку и другіе пожитки въ тсной, меблированной комнат, которую онъ нанималъ. Окна ея выходили на Чансери-Ленъ, а стны выкрашены свтло-зеленой краской, которая вмст съ кожаной обивкой мебели считается принадлежностью адвокатской профессіи.

Лицо Гольройда смуглое и некрасивое, съ крупными чертами, пріятно оживилось, когда онъ пошелъ на встрчу Марку.

— Я радъ, что вы пришли,— сказалъ онъ.— Мн хотлось прогуляться съ вами въ послдній разъ. Я буду готовъ черезъ минуту. Я только уложу мои юридическія книги.

— Неужели вы хотите взять ихъ съ собою на Цейлонъ?

— Нтъ, не теперь. Брандонъ — мой квартирный хозяинъ, знаете — согласенъ приберечь ихъ здсь къ моему возвращенію. Я только-что говорилъ съ нимъ. Идемъ, я готовъ.

Они прошли черезъ мрачную, освщенную газомъ комнатку клерка, и Гольройдъ остановился, чтобы проститься съ клеркомъ, кроткимъ, блднымъ человкомъ, красиво переписывавшимъ ршеніе въ конц одного изъ длъ.

— Прощайте, Тукеръ,— сказалъ онъ.— Мы съ вами долго не увидимся.

— Прощайте, сэръ. Очень жалю, что разстаюсь съ вами. Желаю вамъ пріятнаго пути, сэръ, и всего хорошаго на мст, чтобы вамъ тамъ было лучше, чмъ здсь, сэръ.

Клеркъ говорилъ съ странной смсью покровительства и уваженія: уваженіе было чувство, съ какимъ онъ привыкъ относиться къ своему принципалу, ученому юристу, а покровительство вызывалось сострадательнымъ презрніемъ въ молодому человку, не съумвшему пробить себ дорогу въ свт.

— Этотъ Гольройдъ никогда не сдлаетъ каррьеры въ адвокатур,— говаривалъ онъ знакомымъ клеркамъ,— у него нтъ ловкости, нтъ пріятнаго обхожденія и нтъ связей. Не понимаю даже, зачмъ онъ сунулся въ адвокатуру!

Гольройду нужно было распорядиться на счетъ того, куда адресовать бумаги и письма, которыя могутъ придти въ его отсутствіе, и кроткій клеркъ выслушалъ ихъ съ такой серьезностью, точно и не думалъ все время про себя: — стоитъ толковать о такихъ пустякахъ.

Затмъ Гольройдъ покинулъ свою комнату и вмст съ Маркомъ спустился по винтовой лстниц, прошелъ подъ колоннадой палаты вице-канцлера, гд у запертыхъ дверей нсколько клерковъ и репортеровъ переписывали списокъ длъ, назначенныхъ для разбирательства на слдующій день.

Они прошли черезъ площадь Линкольнъ-Инна и направились въ Пикадилли и Гайдъ-Парку. Погода стояла совсмъ не ноябрьская: небо было голубое, а воздухъ лишь настолько свжъ, чтобы пріятно напоминать, что на двор глубокая осень.

— Да,— сказалъ Гольройдъ печально,— мы съ вами теперь долго не будемъ гулять вмст.

— Вроятно,— отвчалъ Маркъ съ сожалніемъ, звучавшимъ нсколько формально, такъ какъ предстоящая разлука его не особенно печалила.

Гольройдъ всегда больше любилъ Марка, чмъ Маркъ Гольройда, дружба послдняго была для Марка скоре дломъ случая, нежели личнаго выбора. Они вмст квартировали въ Кембридж и потомъ жили на одной лстниц въ коллегіи и, благодаря этому, почти ежедневно видлись, а это въ свою очередь установило нкоторую пріязнь, которая, однако, не всегда бываетъ настолько сильна, чтобы выдержать переселеніе въ другое мсто.

Гольройдъ старался, чтобы она пережила ихъ учебные годы, такъ какъ страннымъ образомъ любилъ Марка, не смотря на то, что довольно ясно понималъ его характеръ. Марку удавалось возбуждать пріязнь къ себ въ другихъ людяхъ, безъ всякихъ усилій съ своей стороны, и сдержанный, скрытный Гольройдъ любилъ его больше, чмъ даже позволялъ себ это высказывать.

Маркъ, съ своей стороны, начиналъ ощущать постоянно возраставшее стсненіе въ обществ пріятеля, который былъ такъ непріятно проницателенъ и подмчалъ вс его слабыя стороны и въ которомъ всегда чувствовалъ нкоторое передъ собой превосходство, раздражавшее его тщеславіе.

Безпечный тонъ Марка больно задлъ Гольройда, который надялся на боле теплый отвтъ, и они молча продолжали путь, пока не вошли въ Гайдъ-Паркъ и не перешли черезъ Ротенъ-Роу, когда Маркъ сказалъ:

— Кстати, Винцентъ, вы, кажется, хотли о чемъ-то со мною переговорить?

— Я хотлъ попросить васъ объ одномъ одолженіи,— отвчалъ Гольройдъ: — это не будетъ для васъ особенно затруднительно.

— О! въ такомъ случа, если я могу это сдлать, то конечно… но что же это такое?

— Вотъ что, дло въ томъ, что хотя я никому ни слова еще не говорилъ объ этомъ… я написалъ книгу.

— Не бда, старина,— замтилъ Маркъ съ шутливымъ смхомъ, такъ какъ это признаніе, а врне, нкоторое замшательство, съ какимъ оно было сдлано, какъ будто приравнивало къ нему Гольройда.— Многіе до васъ писали книги, и никто отъ того хуже о нихъ не думаетъ, лишь бы только они ихъ не печатали. Это юридическое сочиненіе?

— Не совсмъ, это — романъ.

— Романъ!— вскричалъ Маркъ,— вы написали романъ?

— Да, я написалъ романъ. Я всегда былъ мечтатель и меня забавляло передавать свои мечты бумаг. Мн не мшали.

— Однако, ваша профессія?

— Она мн не давалась въ руки,— отвтилъ Гольройдъ, съ меланхолической гримасой.— Я приходилъ обыкновенно въ палаты въ десять часовъ утра и уходилъ въ шесть, проводя цлый день въ записывань отчетовъ и протоколовъ, но никто изъ повренныхъ не замчалъ моего прилежанія. Тогда я сталъ ходить въ судъ и весьма старательно записывалъ вс ршенія, но мн ни разу не удалось быть полезнымъ суду, въ качеств amicus coriae, такъ какъ оба вице-предсдателя, повидимому, отлично обходились безъ моей помощи. Тогда мн все это надоло и пришло въ голову написать эту книгу и я не успокоился, пока этого не сдлалъ. Теперь она написана и я опять одинокъ.

— И вы желаете, чтобы я просмотрлъ и проредактировалъ ее.

— Не совсмъ такъ, пускай остается какъ есть. Я хочу попроситъ васъ вотъ о чемъ: кром васъ, мн не хотлось бы обращаться ни къ кому съ этой просьбой. Я желалъ бы, чтобы мою книгу напечатали. Я узжаю изъ Англіи и по всей вроятности у меня будутъ полны руки другимъ дломъ. Я бы желалъ, чтобы вы попытались найти издателя. Васъ это не очень затруднитъ?

— Нисколько, весь трудъ будетъ заключаться только въ томъ, чтобы пересылать рукопись изъ одной редакціи въ другую.

— Я, конечно, не разсчитываю на то, что вамъ удастся увидть ее въ печати, но еслибы, паче чаянія, рукопись была принята, то я предоставляю вполн на ваше усмотрніе вс условія. Вы опытны въ этихъ длахъ, а я нтъ, и къ тому же буду далеко.

— Я сдлаю все, что могу,— отвчалъ Маркъ.— Что это за книга?

— Я уже сказалъ, что это романъ. Право не знаю, какъ описать вамъ подробне: это…

— О, не трудитесь,— перебилъ Маркъ,— я самъ прочту. Какое заглавіе вы ему дали?

— ‘Волшебныя чары’,— отвчалъ Гольройдъ, неохотно открывая то, что было такъ долго его тайной.

— Это не свтскій романъ, я полагаю?

— Нтъ. Я мало бываю въ свт.

— Напрасно, многіе были бы весьма довольны познакомиться съ вами.

Но что-то въ тон Марка говорило, что онъ самъ не увренъ въ томъ, что говоритъ.

— Неужели? Не думаю. Люди вообще добры, но они рады бываютъ видть только того, кто уметъ позабавить ихъ или заинтересовать, и это вполн натурально. Я не могу похвастаться тмъ, что очень занимателенъ или интересенъ, во всякомъ случа теперь поздно объ этомъ сожалть.

— Вы не собираетесь, однако, жить пустынникомъ на Цейлон?

— Не знаю. Плантація моего отца находится въ довольно пустынной мстности острова. Не думаю, чтобы онъ былъ очень коротокъ съ сосдними плантаторами, а когда я узжалъ оттуда ребенкомъ, у меня было еще меньше друзей, чмъ здсь. Но у меня тамъ будетъ пропасть занятій, пока я ознакомлюсь съ дломъ, какъ отецъ, повидимому, желаетъ.

— Онъ прежде не располагалъ имть васъ при себ?

— Онъ сначала желалъ, чтобы я занялся адвокатурой въ Коломбо, но это было вскор посл того какъ я кончилъ курсъ, и тогда я предпочелъ попытать счастія въ Англіи. Я вдь второй сынъ, и пока былъ живъ мой старшій братъ Джонъ, меня предоставляли на произволъ судьбы. Вы знаете, что я уже разъ здилъ въ Коломбо, но не могъ поладитъ съ отцомъ. Теперь же онъ боленъ, а бдный Джонъ умеръ отъ дисентеріи и онъ — одинъ, а такъ какъ у меня тутъ нтъ никакой практики, то мн неловко отказаться пріхать къ нему. Къ тому же меня ничто здсь не удерживаетъ.

Они шли черезъ Ротенъ-Роу, когда Гольройдъ говорилъ это. Вечеръ уже почти наступилъ, небо стало свтло-зеленое, изъ южнаго Кенсингтона донесся звонъ колокола, призывавшаго къ вечерн.

— Не напоминаетъ вамъ этотъ колоколъ кембриджскія времена?— спросилъ Маркъ.— Мн представляется будто мы идемъ посл рчной гонки и это звонитъ колоколъ нашей церкви.

— Я бы желалъ, чтобы это было такъ,— отвчать Гольройдъ со вздохомъ:— въ то время хорошо жилось, и оно никогда не воротится.

— Вы въ очень уныломъ настроеніи духа для человка, возвращающагося на родину.

— Ахъ! я, видите ли, не чувствую, чтобы это была моя родина. Да и меня никто тамъ не знаетъ, за исключеніемъ моего бднаго старика отца, мы тамъ почти какъ иностранцы. Я оставляю здсь тхъ немногихъ людей, которые мн дороги.

— О! все наврное устроится,— разсуждалъ Маркъ съ тмъ оптимизмомъ, съ какимъ мы относимся къ чужой будущности.— Вы наврное разбогатете и скоро станете или богатымъ плантаторомъ, или выборнымъ судьей. Тамъ всякій долженъ составить карьеру. И друзей вы тамъ легче пріобртете, нежели здсь.

— Я бы желалъ сохранить тхъ, которые у меня уже есть,— отвчалъ Гольройдъ,— но, очевидно, надо покориться судьб.

Они дошли до конца Ротенъ-Роу, ворота Кенсингтонскихъ садовъ были заперты, и стоявшій позади ршетки полисменъ подозрительно наблюдалъ за ними, точно опасался, что они вздумаютъ насильно ворваться.

— Вамъ, кажется, тутъ надо повернуть?— сказалъ Маркъ.

Гольройду хотлось бы, чтобы Маркъ проводилъ его до Кенсингтона, но такъ какъ тотъ самъ не предлагалъ этого, то гордость помшала ему попросить его объ этомъ.

— Еще послднее слово насчетъ книги,— сказалъ онъ.— Могу я поставить ваше имя и вашъ адресъ на заглавномъ лист? Я отошлю ее сегодня къ Чильтону и Фладгету.

— О, разумется,— отвчалъ Маркъ,— какъ хотите.

— Я не выставилъ своего настоящаго имени, и еслибы книгу напечатали, я не желаю открывать своего анонима.

— Какъ хотите, но почему?

— Если я останусь адвокатомъ, то романъ, хотя бы даже онъ и имлъ успхъ, не особенная рекомендація для кліентовъ, и кром того, если меня ждетъ фіаско, то мн пріятне оставаться неизвстнымъ, не правда ли? Я поставилъ на книжк имя Винцента Бошанъ.

— Хорошо, хорошо, никто ничего не узнаетъ до тхъ поръ, пока вы сами не пожелаете открыться, и если книгу примутъ, то я съ удовольствіемъ буду слдить за ея печатаніемъ и напишу вамъ. Объ этомъ не безпокойтесь.

— Благодарю, а теперь прощайте, Маркъ.

Въ голос его послышалось искреннее чувство, которое сообщилось даже самому Марку въ то время, какъ онъ пожималъ руку Винцента.

— Прощайте,— отвчалъ онъ,— будьте здоровы, счастливаго пути и всякаго благополучія. Вы не любите писать письма, но надюсь, что время отъ времени напишете мн строчку иди дв. Какъ называется корабль, на которомъ вы отправляетесь?

— ‘Мангалоръ’. Онъ отплываетъ аавтра. А пока прощайте, Маркъ. Надюсь, что съ вами еще увидимся. Не забывайте меня.

— Нтъ, нтъ, мы слишкомъ старинные пріятели.

Еще послднее рукопожатіе, минутная неловкость, которую всегда чувствуютъ англичане, разставаясь, и они разошлись въ разныя стороны: Гольройдъ направился въ Безуотеръ черезъ мостъ, а Маркъ повернулъ въ Киннсгетъ и Кенсингтонъ.

Проводивъ пріятеля, Маркъ поглядлъ съ минуту вслдъ его высокой, мощной фигур, пока тотъ не скрылся во мрак. ‘Я его, вроятно, больше не увижу,— подумалъ онъ. Бдный Гольройдъ, подумать, что онъ написалъ книгу, онъ — изъ тхъ неудачниковъ, которымъ ни въ чемъ не бываетъ успха. Я увренъ, что мн она доставитъ много хлопотъ’.

Гольройдъ ушелъ съ тяжелымъ сердцемъ.

‘Маркъ не будетъ скучать по мн,— говорилъ онъ самому себ. Неужели и Мабель такъ же простится со мной’.

III.

Прощаніе.

Въ тотъ самый день, какъ мы видли Марка и Винцента гулявшими другъ съ другомъ въ послдній разъ, миссисъ Лангтонъ и ея старшая дочь Мабель сидли въ хорошенькой гостиной своего дома въ Кенсингтонскомъ парк.

Миссисъ Лангтонъ была жена богатаго адвоката съ обширной практикой и одна изъ тхъ изящно лнивыхъ женщинъ, обворожительныя манеры которыхъ успшно прикрываютъ нкоторую пустоту ума и характера. Она была все еще хорошенькая женщина и жаловалась на нездоровье всегда, когда это не представляло положительнаго неудобства.

Сегодня былъ одинъ изъ ея пріемныхъ дней, но постителей было на этотъ разъ немного, да и т раньше обыкновеннаго разошлись, оставивъ слдъ своего присутствія въ поэтическомъ безпорядк креселъ и стульевъ и пустыхъ чайныхъ чашкахъ въ различныхъ мстахъ гостиной.

Миссисъ Лангтонъ покойно раскинулась въ мягкомъ кресл и лниво слдила за горящими угольями въ камин, между тмъ какъ Мабель, помстившись на кушетк около окна, пыталась читать журналъ при свт потухающаго дня.

— Не лучше ли позвонить и велть принести лампы, Мабель?— посовтовала мать.— Какъ ты можешь читать въ такой темнот? Говорятъ, это очень вредно для глазъ. Я думаю, что никого больше не будетъ, хотя мн странно, что Винцентъ не пришелъ проститься.

— Винцентъ не любитъ пріемныхъ дней,— отвчала Мабель.

— Все же ухать не простившись, когда мы такъ давно съ нимъ знакомы, и конечно были всегда съ нимъ любезны. Вашъ отецъ всегда приглашалъ адвокатовъ обдать, чтобы знакомить ихъ съ нимъ, хотя это ни къ чему никогда не приводило. Онъ отплываетъ завтра. Мн кажется, что онъ могъ бы найти время проститься съ нами.

— И я такъ думаю,— согласилась Мабель,— это непохоже на Винцента, хотя онъ всегда былъ застнчивъ и во многихъ отношеніяхъ страненъ. Онъ не такъ давно у насъ былъ, но я не могу поврить, чтобы онъ ухалъ не простясь.

Миссисъ Лангтонъ осторожно звнула.

— Это меня не удивитъ,— сказала она,— когда молодой человкъ готовится… но конецъ ея фразы былъ прерванъ приходомъ ея младшей дочери Долли съ гувернанткой нмкой, за ними слдовалъ слуга, несшій лампы съ розовыми абажурами.

Долли была живая двочка лтъ девяти съ золотистыми волосами, красиво вившимися, и глубокими глазами, оттненными длинными рсницами и общавшими быть со временемъ опасными.

— Мы взяли съ собой Фриска безъ шнурка, мамаша,— кричала она,— и онъ отъ насъ убжалъ. Не правда ли, какъ это дурно съ его стороны?

— Не бда, милочка, онъ вернется благополучно домой… онъ вдь всегда такъ длаетъ.

— Ахъ, но меня сердитъ то, что онъ убжалъ, вы знаете, въ какомъ ужасномъ вид онъ всегда возвращается домой. Его надо какъ-нибудь отучить отъ этого.

— Я совтую теб хорошенько его пожурить,— вмшалась Мабель.

— Я пробовала, но онъ проситъ прощенья, а затмъ какъ только его вымоютъ, опять убгаетъ. Когда онъ вернется, я его на этотъ разъ хорошенько вздую.

— Милая моя,— закричала миссисъ Лангтонъ,— какое ужасное выраженіе.

— Колинъ говоритъ такъ,— отвчала Долли, хотя отлично знала, что Колинъ не особенно щепетиленъ въ своихъ выраженіяхъ.

— Колинъ говоритъ многое такое, чего не слдуетъ повторять двочк.

— Да, да,— весело подтвердила Долли.— Я не знаю, извстно ли это ему? Я пойду и скажу ему это… онъ вернулся домой.

И она убжала какъ разъ въ тотъ моментъ, какъ кто-то позвонилъ у двери.

— Мабель, кто-то должно быть еще съ визитомъ, но я такъ устала, и теперь такъ уже поздно, что я оставлю тебя и Frulein занимать гостей. Папа и я демъ сегодня на обдъ и мн нужно отдохнуть, прежде чмъ одваться. Я убгу, пока можно.

Миссисъ Лангтонъ граціозно выскользнула изъ комнаты какъ разъ въ ту минуту, какъ дворецкій прошелъ въ переднюю, чтобы отворить дверь очевидно какому-то постителю, и Мабель услышала, какъ доложили о приход м-ра Гольройда.

— Итакъ вы все-таки пріхали проститься?— сказала Мабель, протягивая руку съ ласковой улыбкой.— Мамаша и я, мы думали, что вы удете, не простясь.

— Вамъ бы слдовало лучше меня знать.

Винцентъ согласился выпить предложенную ему чашку чаю только затмъ, чтобы еще разъ имть случай полюбоваться веселой, граціозной манерой, съ примсью ласковой насмшки, съ которой Мабель его угощала и которая была ему такъ хорошо знакома. Онъ разговаривалъ съ ней и съ Frulein Мозеръ съ тяжелымъ чувствомъ неудовлетворительности такого тріо для прощальнаго свиданія.

Гувернантка тоже сознавала это. Въ послднее время она стала подозрвать, какого рода чувства питаетъ Винцентъ къ Мабель, и жалла его.

‘Этотъ бдный молодой человкъ узжаетъ далеко, я дамъ ему случай объясниться’, думала она и сла за фортепіано въ сосдней комнат.

Но не усплъ Винцентъ обмняться нсколькими незначительными фразами съ Мабель, какъ въ комнату вбжала Долли, а такъ какъ ей никогда въ голову не приходило, чтобы кто-нибудь могъ предпочесть ея разговору чей-нибудь другой, то она вскор совсмъ завладла Винцентомъ.

— Долли, милая,— закричала гувернантка изъ-за фортепіанъ,— сбгай и спроси у Колина, не унесъ ли онъ метрономъ въ классную комнату?

Долли понеслась въ классную и скоро забыла о данномъ порученіи въ спор съ Колиномъ, которому всякое развлеченіе было желательно, когда онъ сидлъ за уроками. Фрейлейнъ Мозеръ, конечно, предвидла такой результатъ, тмъ боле, что метрономъ стоялъ около нея.

— Вы, конечно, будете намъ писать, Винцентъ, оттуда?— сказала Мабель.— Чмъ вы разсчитываете быть?

— Кофейнымъ плантаторомъ,— мрачно отвчалъ тотъ.

— О, Винцентъ!— съ упрекомъ замтила молодая двушка,— вы были прежде честолюбиве. Помните, какъ мы строили планы на счетъ вашей будущей знаменитости. Но вы не особенно прославитесь, если будете плантаторомъ.

— Если я берусь за это, то по необходимости. Но я все еще честолюбивъ, Мабель. Я не удовлетворюсь этимъ дломъ, если другое мое предпріятіе удастся. Но въ томъ-то и дло, что это еще очень гадательно.

— Какое еще предпріятіе? разскажите мн, Винцентъ, вы прежде всегда мн все говорили.

Въ характер Винцента было очень мало замтно его тропическое происхожденіе и по своей природной сдержанности и осторожности онъ предпочелъ бы подождать до тхъ поръ, пока его книга не будетъ напечатана, прежде нежели признаться въ своемъ писательств.

Но просьба Мабель поколебала его осторожность. Онъ писалъ для Мабель и его лучшей надеждой было то, что она со временемъ прочтетъ и похвалитъ его книгу. Ему захотлось взять ее въ повренныя и увезти съ собой ея симпатію какъ поддержку въ трудныя минуты.

Еслибы онъ усплъ поговорить съ ней о своей книг и ея содержаніи, быть можетъ, Мабель почувствовала бы новый интересъ къ его особ и это предотвратило бы многія дальнйшія событія въ ея жизни. Но онъ колебался, а тмъ временемъ возникла новая помха, случай былъ упущенъ, и подобно многимъ другимъ, разъ упущенный, больше не представился. Неугомонная Долли снова явилась невиннымъ орудіемъ судьбы: она пришла съ громаднымъ портфелемъ въ рукахъ и положила его на стулъ.

— Я нигд не могла найти метрономъ, фрейлейнъ. Винцентъ, мн нужна ваша голова для альбома! Позвольте мн ее снять.

— Мн она самому нужна, Долли, я никакъ не могу обойтись безъ нея въ настоящую минуту.

— Я говорю не про вашу настоящую голову, а только про вашъ силуэтъ,— объяснила Долли.— Неужели вы этого не поняли?

— Это не особенно страшная операція, Винцентъ,— вмшалась Мабель.— Долли мучитъ всхъ своихъ друзей послднее время, но она не причиняетъ имъ физической боли.

— Хорошо, Долли, я согласенъ,— сказалъ Винцентъ,— только пожалуйста будьте со мной помягче.

— Садитесь на стулъ вовл стны,— приказывала Долли.— Мабель пожалуйста сними абажуръ съ лампы и поставь ее вотъ тутъ.

Она взяла карандашъ и большой листъ бумаги.

— Теперь, Винцентъ, сядьте такъ, чтобы ваша тнь ложилась на бумагу и сидите смирно. Не двигайтесь и не говорите, иначе вашъ профиль будетъ испорченъ.

— Мн очень страшно, Долли,— объявилъ Винцентъ, послушно усаживаясь, какъ ему было велно.

— Какой вы трусъ! Подержи его голову, Мабель. Нтъ!— придержи лучше бумагу.

Винцентъ сидлъ тихо, въ то время какъ Мабель оперлась сзади на его стулъ, одной рукой слегка придерживая его за плечо и ея мягкіе волосы касались его щеки. Долго, долго, потомъ, въ сущности всю свою жизнь, онъ не могъ вспомнить объ этихъ мгновеніяхъ безъ радостнаго трепета.

— Готово, Винцентъ!— съ тріумфомъ возвстила Долли, проводя нсколько чертъ по бумаг.— У васъ не очень правильный профиль, но силуэтъ будетъ похожъ, когда я его выржу. Вотъ!— подала она голову въ натуральную величину, вырзанную изъ черной бумаги.— Неправда ли, очень похоже на васъ?

— Право не знаю, отвчалъ — Винцентъ, съ сомнніемъ поглядывая на бумагу,— но надюсь, что похожъ.

— Я дамъ вамъ съ него копію,— великодушно объявила Долли, вырзывая другую черную голову своими проворными ручками.

— Вотъ, возьмите, Винцентъ, и пожалуйста не потеряйте.

— Хотите, чтобы я всегда носилъ его у сердца, Долли?

Долли нашла нужнымъ обдумать этотъ вопросъ.

— Нтъ, полагаю, что этого не нужно,— отвтила она.— Конечно онъ бы васъ грлъ, но, боюсь, что черная бумага марается. Вы должны наклеить его на картонъ и вставить въ рамку.

Въ эту минуту вошла миссисъ Лангтонъ, и Винцентъ пошелъ ей на встрчу съ отчаянной надеждой въ душ, что авось его пригласятъ провести съ ними послдній вечеръ,— надеждой, которой не суждено было осуществиться.

— Любезный Винцентъ,— сказала она, протягивая ему об руки,— и такъ вы все-таки пришли. Право, я боюсь, что вы совсмъ насъ забыли. Почему ты не прислала мн сказать, что Винцентъ у насъ, Мабель? Я бы поторопилась одться. Мн такъ досадно, Винцентъ, что я должна проститься съ вами второпяхъ. Мужъ и я демъ обдать въ гости и онъ не вернется домой, чтобы переодться, а переоднется въ своей контор, а я должна за нимъ захать. И теперь такъ ужъ поздно, а они такъ нелпо рано обдаютъ тамъ, куда мы демъ, что мн нельзя больше терять ни минуты. Проводите меня до кареты, Винцентъ, пожалуйста. Что, Маршалъ не забылъ положить плэдъ? Хорошо, такъ пойдемте. Желаю вамъ всякаго успха тамъ, куда вы дете, и берегите себя, и возвращайтесь домой съ хорошенькой женой. Прикажите, пожалуйста, кучеру хать въ Линкольнъ-Иннъ. Прощайте, Винцентъ, прощайте.

Она привтливо улыбалась и махала рукой въ длинной перчатк, пока карета не отъхала и онъ все время понималъ, что если она больше никогда его не увидитъ, то это нисколько ее не огорчитъ.

Онъ медленно вернулся въ теплую гостиную, гд пахло фіалками. У него не было больше предлога оставаться здсь, онъ долженъ проститься съ Мабель и уйти. Но прежде нежели онъ на это ршился, доложили о новомъ гост, который, должно быть, пришелъ какъ разъ въ ту минуту, какъ миссисъ Лангтонъ отъхала.

— М-ръ Каффинъ,— возвстилъ слуга съ достоинствомъ.

Высокій, стройный молодой человкъ вошелъ въ комнату, съ черезъ-чуръ спокойнымъ и развязнымъ видомъ. Его свтлые волосы были коротко острижены, красивые глаза проницательны и холодны, а тонкія губы выражали твердость. Голосъ, которымъ онъ управлялъ въ совершенств, былъ звученъ и пріятенъ.

— Неужели вы пришли съ утреннимъ визитомъ, Гарольдъ?— спросила Мабель, которая, повидимому, не очень обрадовалась постителю.

— Да, вдь насъ нтъ дома, Мабель, неправда-ли?— ввернула смлая Долли.

— Меня задержали на репетиціи, а потомъ я обдалъ,— объяснилъ Каффинъ:— но я бы не пришелъ, еслибы мн не надо было исполнить одного порученія. Передавъ его, я уйду. Что я вамъ сдлалъ, что вы хотите меня прогнать?

Гарольдъ Каффинъ былъ родственникъ миссисъ Лангтонъ. Его отецъ занималъ высокое мсто между заграничными консулами, а самъ онъ недавно поступилъ на сцену, находя театръ боле привлекательнымъ мстомъ, нежели министерство иностранныхъ длъ, куда его сперва предназначали. Пока ему не приходилось жалть о своей измн, такъ какъ онъ почти тотчасъ же получилъ очень выгодный ангажементъ въ одинъ изъ главныхъ театровъ Вестъ-Энда, причемъ общественное положеніе его отъ этого не очень пострадало, частію отъ того, что свтъ сталъ въ послднее время либеральне въ этомъ отношеніи, а частію потому, что ему раньше удалось упрочить свое положеніе въ свт своимъ пріятнымъ обращеніемъ и музыкальнымъ, и драматическимъ талантомъ, что и заставило его избрать театръ своей профессіей.

Какъ и Гольройдъ, онъ зналъ Мабель еще двочкой, а когда она выросла, то влюбился въ нее. Его единственнымъ опасеніемъ, когда онъ поступалъ на сцену, было, что Мабель не одобрить этого.

Страхъ этотъ оказался неосновательнымъ. Обращеніе съ нимъ Мабель не перемнилось. Но его успхи, какъ аматбора, не послдовали за нимъ на сцену. До сихъ поръ еще ему не поручали ни одной значительной роли и онъ усплъ уже настолько разочароваться въ своей новой профессіи, что готовъ былъ отъ нея отказаться при малйшемъ повод.

— Вы здсь, Гольройдъ, я васъ было не замтилъ. Какъ вы поживаете?— радушно сказалъ онъ, хотя въ душ чувства его были далеко не дружескія, такъ какъ онъ имлъ основаніе считать Винцента своимъ соперникомъ.

— Винцентъ пріхалъ проститься,— объяснила Долли.— Онъ завтра узжаетъ въ Индію.

— Добраго пути!— вскричалъ Каффинъ съ повеселвшимъ лицомъ.— Но что же это вы такъ вдругъ собрались, Гольройдъ? Я очень, впрочемъ, радъ, что усплъ проститься съ вами. И здсь Каффинъ, безъ сомннія, говорилъ правду.— Вы мн не говорили, что такъ скоро узжаете.

Гольройдъ зналъ Каффина уже нсколько лтъ: они часто встрчались въ этомъ дом, и хотя между ними было мало общаго, но отношенія ихъ были пріятельскія.

— А въ чемъ заключается ваше порученіе, Гарольдъ?— спросила Мабель.

— Ахъ, да! Я сегодня встртилъ дядю и онъ поручилъ мн узнать, согласны ли вы прокатиться въ Чигбёръ въ одну прекрасную субботу и пробыть тамъ до понедльника. Я полагаю, что вы не согласны. Онъ добрый старикъ, но можно умереть со скуки, проведя съ нимъ цлыхъ два дня.

— Вы забываете, что онъ — крестный отецъ Долли,— замтила Мабель.

— И мой дядя,— сказалъ Каффинъ,— но онъ отъ этого нисколько не занимательне. Васъ тоже приглашаютъ, болтушка? (‘Болтушка’ было прозвище, которымъ онъ дразнилъ Долли, которая къ нему вообще не благоволила).

— Хочешь хать, Долли, если мамаша позволитъ?— спросила Мабель.

— А Гарольдъ подетъ тоже?

— Гарольда не приглашали, моя болтушка,— отвчалъ этотъ джентльменъ напрямки.

— Если такъ, то подемъ, Мабель, и я возьму съ собой Фриска, потому что дядя Антони давно уже не видлъ его.

Гольройдъ видлъ, что оставаться доле безполезно. Онъ пошелъ въ классную проститься съ Колиномъ, который былъ такъ огорченъ его отъздомъ, какъ только позволяла груда учебниковъ, возвышавшаяся передъ нимъ, и вернулся въ гостиную проститься съ остальными. Гувернантка прочитала на его лиц, что ея доброжелательныя усилія ни къ чему не послужили и съ состраданіемъ вздохнула, пожимая ему руку. Долли повисла у него на ше и заплакала, а черствый Гарольдъ подумалъ, что теперь ему можно быть великодушнымъ и почти съ искренней привтливостью напутствовалъ его добрыми пожеланіями.

Однако, лицо его омрачилось, когда Мабель сказала:

— Не звоните, Оттилія. Я провожу Винцента до передней… въ послдній разъ.

‘Хотлъ бы я знать, нравится ли онъ ей?’ подумалъ Гарольдъ, съ досадой.

— Пишите какъ можно чаще, Гольройдъ, не правда ли?— сказала Мабель, когда они пришли въ переднюю.— Мы будемъ часто о васъ думать и представлять себ, что вы длаете и какъ вамъ живется.

Передняя лондонскаго дома врядъ ли пригодное мсто для объясненія въ любви, есть что-то фатально-комическое въ нжныхъ чувствахъ, изливаемыхъ посреди дождевыхъ зонтиковъ и шляпъ. Но хотя Винцентъ вполн сознавалъ это, онъ почувствовалъ страстное желаніе высказать Мабель свои чувства въ этотъ послдній мигъ, но сдержалъ себя: боле врный инстинктъ подсказалъ ему, что онъ слишкомъ долго мшкалъ для того, чтобы разсчитывать на успхъ. И въ самомъ дл, Мабель не подозрвала о настоящемъ характер его чувствъ и онъ былъ правъ, думая, что признаніе въ настоящую минуту было бы для нея сюрпризомъ, къ которому она не была подготовлена.

Сантиментальность фрейлейнъ Мозеръ и склонность Каффина видть въ каждомъ соперника длали ихъ проницательными, и сама Мабель, хотя двушки рдко послднія догадываются объ этомъ, никогда не думала о Винцент, какъ о поклонник, и въ этомъ была главнымъ образомъ виновата его сдержанность и скрытность.

Онъ боялся сначала обнаружить передъ ней свои чувства: ‘она не можетъ любить меня, думалъ онъ, я ничего не сдлалъ. чтобы заслужить ея любовь, я нуль’. И ему хотлось чмъ-нибудь отличиться, а до тхъ поръ онъ молчалъ и рдко видлся съ ней.

Тогда-то онъ и написалъ свою книгу, и хотя онъ не былъ такъ глупъ, чтобы воображать, что въ женское сердце доступъ возможенъ только путемъ печати, но не могъ не чувствовать, перечитывая свое произведеніе, что онъ длалъ нчто такое, что въ случа успха можетъ возвысить его въ собственныхъ глазахъ и служить хорошей рекомендаціей для двушки, какъ Мабель, любившей литературу.

Но тутъ отецъ пригласилъ его пріхать на Цейлонъ, онъ долженъ былъ хать и увезти съ собой свою тайну, и надяться, что время и разлука (очень плохіе, сказать мимоходомъ, союзники) будутъ говорить за него.

Онъ чувствовалъ всю горечь своего положенія, когда держалъ об ея руки и глядлъ въ прекрасное лицо и мягкіе глаза, свтившіеся сестринскимъ чувствомъ,— да! увы! только сестринскимъ. ‘Она, можетъ быть, полюбила бы меня со временемъ. Но это время можетъ никогда не настанетъ’, думалъ онъ.

Онъ не ршился прибавить ни слова, онъ могъ бы получить братскій поцлуй, еслибы попросилъ, но для него такой поцлуй былъ бы чистйшей насмшкой.

Подавленное волненіе длало его рзкимъ, почти холоднымъ. Онъ вдругъ выпустилъ ея руки и отрывисто проговорилъ:

— Прощайте, дорогая Мабель, прощайте!— и поспшно вышелъ изъ дому.

— Итакъ, онъ ухалъ!— замтилъ Каффинъ, когда Мабель вернулась въ гостиную, простоявъ нсколько секундъ въ передней.— Милый онъ человкъ, но нестерпимо скучный, неправда ли? Ему гораздо лучше сажать кофе, нежели болтаться здсь, какъ онъ длалъ, съ кофе ему повезетъ больше, нежели съ законовдніемъ, надо надяться.

— Какъ вы любите находить другихъ скучными, Гарольдъ,— сказала Мабель, съ неудовольствіемъ наморщивъ брови.— Винцентъ нисколько не скученъ: вы такъ говорите потому, что его не понимаете.

— Я говорю это не ради осужденія, напротивъ того, мн нравятся скучные люди. Съ ними отдыхаешь. Но какъ вы врно замтили, Мабель, я не понимаю его: право же, онъ не производитъ впечатлнія человка интереснаго. Сколько я его знаю, онъ мн очень нравится, но вмст съ тмъ долженъ сознаться, что нахожу его именно скучнымъ. Вроятно, я ошибаюсь.

— Да, вроятно,— заключила Мабель, чтобы перемнить разговоръ.

Но Каффинъ заговорилъ не безъ намренія и рискнулъ даже разсердить ее, чтобы произвести то впечатлніе, какое ему было желательно. И почти усплъ въ этомъ.

— Неужели Гарольдъ правъ,— подумала она.— Винцентъ очень сдержанъ, но мн всегда казалось, что въ немъ есть какая-то скрытая сила, а между тмъ, еслибы она была, то проявилась бы въ чемъ-нибудь? Но если даже бдный Винцентъ только скученъ, то для меня это все равно. Я все также буду любить его.

Но при всемъ томъ замчаніе Каффина помшало ей идеализировать Винцента, въ разлук съ нимъ, и посмотрть на него иначе, какъ на брата, а этого-то самаго и добивался Каффинъ.

Тмъ временемъ самъ Винцентъ, не подозрвая — чего дай Богъ каждому изъ насъ — какъ его характеризовалъ пріятель въ присутствіи любимой двушки, шелъ на свою холостую квартиру, чтобы провести послдній вечеръ въ Англіи въ одиночеств, такъ какъ ни къ какому иному времяпровожденію у него не лежало сердце.

Уже стемнло. Надъ нимъ разстилалось ясное, стального цвта небо, а передъ нимъ виднлся Камденъ-Гиллъ, темная масса, съ сверкающими на ней огнями. На сквер, сбоку, нмецкій духовой оркестръ игралъ отрывки изъ второго акта ‘Фауста’ съ такимъ отсутствіемъ выраженія и такъ фальшиво, какъ только можетъ нмецкій оркестръ. Но разстояніе смягчало несовершенство исполненія, и арія Зибеля казалась Винценту врнымъ выраженіемъ его собственной, страстной, но непризнанной любви.

— Я готовъ жизнь отдать за нее,— сказалъ онъ почти вслухъ,— а между тмъ, не смлъ ей этого сказать… но если я когда-нибудь ворочусь и увижу ее… и если не будетъ слишкомъ поздно… она узнаетъ, чмъ она была и будетъ для меня. Я буду ждать и надяться.

IV.

На Малаховой террас.

Разставшись съ Винцентомъ на Роттенъ-Роу, Маркъ Ашбёрнъ пошелъ одинъ по Кенсингтонъ-Гай-Стритъ и дальше, пока не дошелъ до одной изъ тихихъ улицъ лондонскаго предмстья.

Малахова терраса, какъ называется это мсто (названіе это обозначаетъ также и эпоху его возникновенія), производила мене убійственное впечатлніе, чмъ большинство ея современныхъ сосдокъ, по мрачному однообразію и претенціозности. Дома на террас окружены были садиками и цвтниками и украшены верандами и балконами, и даже зимою терраса глядла весело, благодаря разноцвтнымъ ставнямъ и занавсамъ на освщенныхъ окнахъ. Но и тутъ, какъ и во всякомъ иномъ мст, были дома боле мрачнаго вида. Не бдная вншность поражаетъ въ нихъ, нтъ, но то, что они, повидимому, принадлежать людямъ безусловно равнодушнымъ во всему, кром существенно необходимаго, и неспособнымъ придать какую-нибудь привлекательность своему жилищу. Передъ однимъ изъ такахъ домовъ, угрюмый видъ котораго не смягчался ни балкончикомъ, ни верандой, остановился Маркъ.

На окнахъ не видать было цвтныхъ занавсей или горшковъ съ цвтами, а только ставни изъ толстой темной проволоки.

То была не наемная квартира, но домъ, гд Маркъ жилъ со своей семьей, которая хотя и не отличалась веселостью, но была не мене почтенна, чмъ вс остальныя на террас, а это во многихъ отношеніяхъ лучше веселости.

Онъ нашелъ всхъ своихъ за обдомъ въ небольшой задней комнатк, обтянутой срыми обоями съ крупнымъ и безобразнымъ рисункомъ. Его мать, толстая женщина ледяного вида, съ холодными срыми глазами и складкой обиженнаго недовольства на лбу и около губъ, разливала супъ съ торжественностью жреца, совершающаго жертвоприношеніе. Напротивъ сидлъ ея мужъ, небольшой человчекъ, кроткій и неизмнно унылый. Остальные домашніе: дв сестры Марка, Марта и Трикси, и его младшій брать, Кутбертъ, сидли на обычныхъ мстахъ.

Миссисъ Ашбёрнъ строго взглянула на сына, когда онъ вошелъ.

— Ты опятъ опоздалъ, Маркъ,— сказала она: — пока ты находишься подъ этой кровлей (миссисъ Ашбёрнъ любила упоминать о кровл), отецъ твой и я, мы въ прав требовать, чтобы ты подчинялся правиламъ нашего дома.

— Видишь ли, мамаша,— отвчалъ Маркъ, садясь и развертывая салфетку,— вечеръ былъ такой прекрасный, что я прошелся съ пріятелемъ.

— Есть время для прогулки и время для обда,— проговорила его мать такъ, точно приводила текстъ изъ св. писанія.

— А я ихъ спуталъ, мамаша. Такъ? ну, прости, пожалуйста, въ другой разъ не буду.

— Поторопись, Маркъ, пожалуйста, и додай скоре супъ, не заставляй насъ ждать.

Миссисъ Ашбёрнъ никакъ не могла освоиться съ мыслью, что ея дти выросли. Она все еще обращалась съ Маркомъ, какъ еслибы тотъ былъ безпечнымъ школяромъ. Она постоянно читала нравоученія и длала выговоры, и хотя давно уже это были холостые заряды, но тмъ не мене надодали дтямъ.

Идеальный семейный кругъ, собравшись вечеромъ, разнообразить свое сборище оживленной бесдой, кто вызжаетъ изъ дому, тотъ передаетъ свои впечатлнія и сцены, трагическія или юмористическія, какихъ былъ свидтелемъ въ продолженіе дня, а когда они истощатся, женскій персоналъ сообщаетъ боле скромныя событія домашней жизни, и время проходитъ незамтно.

Такой семейный кругъ можно отъ души поздравить, но есть основанія думать, что въ большинств случаевъ разговоры въ семьяхъ, члены которыхъ ежедневно видятся, становятся крайне односложными. Такъ было, по крайней мр, у Ашбёрновъ. Маркъ и Трикси подчасъ бывали подавлены безмолвіемъ, царствовавшимъ въ ихъ семейномъ кружк и длали отчаянныя усилія завести общій разговоръ о томъ или о другомъ. Но трудно было выбрать такой сюжетъ, который бы миссисъ Ашбёрнъ не убила въ самомъ зародыш какою-нибудь сентенціей. Кутбертъ вообще приходилъ со службы утомленный и немного сердитый. На любезность Марты никакъ нельзя было разсчитывать, а самъ м-ръ Ашбёрнъ рдко когда вмшивался въ разговоръ и только тяжело вздыхалъ.

При такихъ обстоятельствахъ понятно, что вечера, проводимые Маркомъ въ его семейств, не были особенно веселы. Иногда онъ самъ себ дивился, какъ можетъ онъ ихъ такъ долго выносить, и еслибы средства позволяли ему нанять удобную квартиру и устроиться такъ же дешево, какъ въ семь, то онъ, по всей вроятности, давно бы уже свергнулъ иго семейной скуки. Но жалованье, получаемое имъ, было невелико, привычки у него были расточительныя и онъ оставался въ семь.

Сегодняшній вечеръ въ частности не общалъ особеннаго оживленія. Миссисъ Ашбёрнъ мрачно возвстила всмъ, кому это вдать надлежало, что она сегодня не завтракала. Марта сказала вскользь о томъ, что прізжала съ визитомъ какая-то миссъ Горнбловеръ, но это извстіе не произвело никакого впечатлнія, хотя Кутбертъ порывался-было спросить, кто такая миссъ Горнбловеръ, но во время спохватился, что это его нисколько не интересуетъ.

Затмъ Трикси попыталась-было втянуть его въ разговоръ, спросивъ доброжелательно, но не совсмъ удачно: не видлъ ли онъ кого (этотъ вопросъ сталъ какой-то формулой), на что Кутбертъ отвчалъ, что замтилъ двухъ или трехъ прохожихъ въ Сити, а Марта сказала ему, что ей пріятно его постоянство въ шуткахъ. На это Кутбертъ сардонически замтилъ, что онъ самъ знаетъ, что онъ веселый малый, но что когда онъ видитъ вокругъ себя ихъ вытянутыя физіономіи, въ особенности же физіономію Марты, то это еще боле подзадориваетъ его веселость.

Миссисъ Ашбёрнъ услыхала его отвтъ и строго сказала:

— Не думаю, Кутбертъ, чтобы у твоего отца или у меня была ‘вытянутая’ физіономія, какъ ты выражаешься. Мы всегда поощряли приличныя шутки и невинную веселость. Не понимаю, почему ты смешься, когда мать длаетъ теб замчаніе, Кутбертъ. Это совсмъ непочтительно съ твоей стороны.

Миссисъ Ашбёрнъ продолжала бы, по всей вроятности, защищать себя и своихъ домашнихъ отъ обвиненія въ вытянутой физіономіи, еслибы не произошла желанная диверсія. Кто-то постучалъ въ наружную дверь. Служанка, поставивъ блюдо на столъ, исчезла, и вскор затмъ колоссальное туловище показалось въ дверяхъ и зычный голосъ произнесъ:— Эге! они обдаютъ! Ладно, милая, я знаю дорогу.

— Это дядюшка Соломонъ!— сказали за столомъ. Но никакихъ знаковъ радости не было выражено, потому что они были по природ очень сдержанны.

— Ну чтожъ,— заявила миссисъ Ашбёрнъ, которая, повидимому вывела свои заключенія изъ этой сдержанности,— я знаю, что если гд-нибудь мой единственный братъ Соломонъ будетъ желаннымъ гостемъ, то это за н_а_ш_и_м_ъ столомъ.

— Разумется, разумется, душа моя,— отвтилъ м-ръ Ашбёрнъ торопливо.— Онъ былъ здсь на прошлой недл, но мы вс ему рады всегда и во всякое время.

— Надюсь! Ступай, Трикси, и помоги дяд снять пальто.

Изъ сосдней комнаты долетало пыхтнье и кряхтнье, доказывавшее, что родственникъ находился въ затруднительномъ положеніи.

Но прежде, нежели Трикси успла выполнить материнскій приказъ, въ комнату ввалился краснолицый человкъ съ большимъ самодовольнымъ ртомъ, бакенбардами, сходившимися подъ подбородкомъ, и глазами, которые Трикси по секрету величала ‘свиными глазками’, но въ которыхъ тмъ не мене свтился какой-то особенный первобытный юморъ.

Соломонъ Лайтовлеръ, братъ миссисъ Ашбёрнъ, удалившійся отъ длъ торговецъ, составилъ себ значительное состояніе торговлей суровскими товарами.

Онъ былъ вдовецъ и бездтенъ, и пожелалъ, чтобы одинъ изъ его племянниковъ получилъ университетское образованіе, сдлался ученымъ и прославилъ имя и проницательность своего дядюшки, Маркъ на его счетъ былъ помщенъ въ Тринити, такъ какъ положеніе м-ра Ашбёрна въ министерств финансовъ не дозволило бы такого расхода.

Карьера Марка въ Кембридж не была, какъ уже выше упомянуто, изъ блистательныхъ и не могла принести много чести его дядюшк, который, въ видахъ вознагражденія себя за расходы, заставилъ Марка поступить въ остъ-индскую гражданскую службу, но когда и это окончилось полнымъ фіаско, то, повидимому, отрекся отъ него, предоставивъ себ право вознаграждать себя за издержки попреками, и Маркъ находилъ, что уже окупилъ въ этомъ отношеніи большую часть издержекъ.

— Фу-ты! какая у васъ тутъ жарища!— началъ дядюшка какъ пріятное вступленіе въ разговоръ, потому что сознавалъ себя достаточно богатымъ, чтобы длать замчанія о температур чужихъ домовъ, но Кутбертъ выразилъ sotto voce желаніе, чтобы дядюшку попарили бы еще жарче.

— Не могутъ же вс жить въ загородныхъ домахъ, Соломонъ,— отвчала его сестра,— а въ маленькой комнат всегда кажется тепло человку, который пріхалъ со свжаго воздуха.

— Тепло!— фыркнулъ м-ръ Лайтовлеръ,— скажи лучше, что здсь настоящее пекло. Ужъ я сяду подальше отъ огня. Я сяду около тебя, Трикси. Ты будешь ухаживать за старымъ дядей, да?

Трикси, красивая двушка лтъ восемнадцати, съ роскошными каштановыми волосами, которые никакъ нельзя было гладко причесать, и хорошенькими ручками, которыя многія другія двушки холили бы боле, нежели она, въ послднее время пристрастилась къ рисованью, находя его мене скучнымъ, нежели занятія по домашнему хозяйству. Дядя Соломонъ всегда пугалъ ее, такъ какъ она не знала, что можетъ послдовать дальше, а потому поспшно очистила ему мсто возл себя.

— Ну-съ, милостивый государь, школьный учитель,— обратился онъ къ Марку,— какъ поживаете? Еслибы вы усердне трудились въ коллегіи и сдлали мн честь, то были бы теперь ученымъ профессоромъ въ университет или судьей въ остъ-индской судебной палат вмсто того, чтобы учить несносныхъ мальчишекъ.

На этотъ разъ миссисъ Ашбёрнъ нашла нужнымъ вступиться за Марка.

— Ахъ, Соломонъ!— сказала она,— Маркъ самъ теперь понимаетъ что былъ глупъ, онъ знаетъ, какъ съ его стороны было безразсудно заниматься празднымъ писательствомъ для забавы легкомысленныхъ юношей вмсто того, чтобы учиться и этимъ доказать свою благодарность за все, что ты для него сдлалъ.

— Да, Джонъ, я былъ для него добрымъ другомъ и могъ бы быть еще лучше, еслибы онъ того заслуживалъ. Я не стою за издержки. И еслибы могъ надяться, что онъ броситъ свое писательство, то даже и теперь…

Маркъ счелъ за лучшее уклониться отъ прямого отвта.

— Еслибы я даже и хотлъ писать, дядюшка, то при моихъ школьныхъ занятіяхъ и приготовленіи къ адвокатской профессіи, мн не оставалось бы для этого времени. Но матушка права, я понимаю теперь свою глупость.

Это понравилось дядюшк Соломону, который все еще цплялся за обломки своей вры въ способности Марка и готовъ былъ помириться на томъ, что у него будетъ племянникъ адвокатъ. Онъ сразу смягчился:

— Ну, кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ. Ты все еще можешь сдлать мн честь. И, знаешь-ли что, ныншнее воскресенье проведи у меня на дач. Это послужитъ теб отдыхомъ и кром того ты во-очію убдишься въ церковныхъ проискать моего сосда Гомпеджа. Онъ совсмъ обошелъ нашего викарія. Заставляетъ его украшать цвтами алтарь и зажигать на немъ свчи, и все это, когда въ душ онъ столько же религіозенъ, какъ…

Тутъ дядюшка Соломонъ обвелъ глазами столъ, ища предметъ для сравненія.

— ..Какъ вотъ этотъ графинъ. Онъ уговорилъ викарія завести мшечки для сбора пожертвованій и все потому, что ему, было завидно, что служитель ко мн первому подходилъ съ тарелкой. Право, они доведутъ меня до того, что я опять обращусь въ баптиста.

— Вы не любите м-ра Гомпеджа, дядюшка?— спросила Трикси.

— Гомпеджъ и я живемъ не дружно, хотя и сосди, что же касается до моихъ чувствъ къ нему, то я не чувствую къ нему ни любви, ни ненависти. Мы не водимъ компаніи другъ съ другомъ и если разговариваемъ, то только въ церкви, да еще черезъ заборъ, когда его птица заберется въ мой садъ… Не хочетъ ни за что задлать дыру въ своемъ забор, такъ что придется мн сдлать это и послать ему счетъ, что я непремнно и сдлаю. Письмо теб, Матью? читай, пожалуйста, не обращай на меня вниманія,— добавилъ дядюшка Соломонъ, такъ какъ въ эту минуту служанка подала письмо Матью Ашбёрну, которое тотъ и распечаталъ съ позволенія шурина.

Онъ потеръ лобъ съ смущеніемъ, и слабо проговорилъ:

— Ничего не поникаю, кто это и кому пишетъ, и о чемъ, ничего не разберешь!

— Дай мн посмотрть, Матью, я теб, быть можетъ, объясню, въ чекъ дло,— сказалъ шуринъ, увренный, что для его мощнаго ума мало вещей недоступныхъ.

Онъ взялъ письмо, торжественно надлъ pince-nez на свой большой носъ, значительно прокашлялся и напалъ читать: ‘Любезный сэръ’, читалъ онъ внушительнымъ тономъ мудреца… ну, что-жъ это вполн понятно… ‘Любезный сэръ, мы отнеслись съ полнымъ вниманіемъ къ… псъ! (тутъ лицо его утратило свое самоувренное выраженіе) къ… звонкимъ колоколамъ’… что такое? вотъ такъ штука! Звонкіе колокола? Ужъ не собираешься-ли ты звонить въ колокола, Матью?

— Я думаю, что они съума сошли,— отвчалъ бдный м-ръ Ашбёрнъ, у насъ вс колокольчики въ дом въ полной исправности, не правда-ли душа моя?

— Не слыхала, чтобы который-нибудь испортился, да ихъ недавно и поправляли. Это, должно быть, ошибка,— замтила миссисъ Ашбёрнъ.

— ‘Которые вы были столь добры, что повергли на наше усмотрніе (гмъ! какая изысканная вжливость!). Мы однако къ сожалнію должны сказать, что не можемъ принять предложеніе ваше’… Ты врно писалъ домохозяину что-нибудь на счетъ аренды и это отвтъ отъ его повреннаго?— спросилъ дядюшка Соломонъ, но уже далеко не учредилось тономъ.

— Зачмъ я стану ему писать,— отвтилъ м-ръ Ашбёрнъ: — нтъ, это не то, Соломонъ читай дальше.

‘Отъ вашей красавицы дочери (эге, Трикси!) мы тоже принуждены отказаться, хотя я съ большой неохотой, но не смотря на нкоторыя значительныя достоинства, въ ней есть нкоторая грубость (вотъ теб разъ! она свжа и нжна, какъ роза!) вмст съ какой-то незрлостью и полнымъ отсутствіемъ формы и содержанія (ты знаешь, что ты легкомысленна, Трикси, я всегда теб это говорилъ!) и это, по нашему мннію, не позволяетъ намъ войти съ вами въ соглашеніе по этому предмету’.

Дядюшка Соломонъ, дойдя до этого пункта, положилъ письмо на столъ и оглядлъ всхъ, разинувъ ротъ:

— Я думалъ, что могу похвалиться понятливостью, но это превосходить мое пониманіе,— объявилъ онъ.

— Вотъ люди… какъ бишь ихъ зовутъ? Лидбиттеръ и Ганди (должно быть занимаются по газовой и декоративной части) пишутъ за-разъ, что не могутъ придти, поглядть на ваши звонки, въ исправности-ли они, и что не желаютъ жениться на вашей дочери. Кто ихъ просилъ объ этомъ? Неужели ты такъ низко палъ, Матью, что пошелъ предлагать руку Трикси какому-то газопроводчику? Не могу этому поврить, что же это все значить въ такомъ случа? Объясните мн и я вамъ буду за то очень благодаренъ.

— Не спрашивайте меня,— отвчалъ несчастный отецъ,— я ничего не знаю.

— Трикси, теб извстно что-нибудь на счетъ этого?— спросила миссисъ Ашбёрнъ подозрительно.

— Нтъ, милая мамаша. Я не желаю выходить замужъ ни за м-ра Лидбиттера, ни за м-ра Ганди.

Положеніе Марка становилось нестерпимо, сначала онъ надялся, что если промолчитъ, то отдлается отъ разспросовъ въ настоящую минуту, когда на него обрушился тяжкій ударъ: отказъ редакціи напечатать оба его романа, на которые онъ возлагалъ такія надежды. Перенести этотъ ударъ публично было еще тяжеле, но онъ понялъ, что никакъ не отдлается и что родственники не оставятъ этого дла безъ разслдованія, а потому ршилъ поскорй вывести ихъ изъ заблужденія.

Но голосъ его дрожалъ и лицо было красно, когда онъ сказалъ:

— Полагаю, что могу объяснить вамъ это.

— Ты!— вскричали вс, при чемъ дядюшка Соломонъ замтилъ, что молодые люди очень поумнли съ тхъ поръ, какъ онъ былъ молодъ.

— Да! это письмо, адресовано ко мн… видите на конверт стоитъ: М-ръ Ашбёрнъ, имени не обозначено, Марку или Матью Ашбёрну. Это письмо отъ… отъ одной издательской фирмы,— продолжалъ несчастный Маркъ, отрывистымъ тономъ… Я послалъ ей два своихъ романа: одинъ называется ‘Дочь красавица’, а другой ‘Звонкіе колокола’, и ихъ отказываются напечатать, вотъ и все.

Это извстіе произвело ‘сенсацію’, какъ выражаются репортеры. Марта засмялась кисло и пренебрежительно. Кутбертъ глядлъ такъ, какъ еслибы имлъ многое что сказать, но воздерживался изъ братскаго состраданія. Одна Трикси попыталась было пожать руку Марка подъ столомъ, но ему тяжело было въ настоящую минуту всякое выраженіе симпатіи и онъ нетерпливо оттолкнулъ ее и она могла только съ состраданіемъ глядть на него.

Миссисъ Ашбёрнъ трагически застонала и покачала головой: въ ея глазахъ молодой человкъ, способный писать романы, былъ погибшимъ человкомъ. Она питала спасительный ужасъ ко всякимъ фантазіямъ, такъ какъ принадлежала къ диссентерамъ строгой старинной шкоды и ихъ предубжденія крпко засли въ ея тупомъ мозгу. Ея супругъ, лично не имвшій никакихъ опредленныхъ взглядовъ, былъ всегда одинаковаго съ ней мннія, но вс они предоставили м-ру Лайтовлеру быть выразителемъ семейнаго здраваго смысла.

Онъ призналъ въ настоящемъ случа на помощь всю горечь сатирическаго ума, какая была у него въ распоряженіи.

— Вотъ и все, неужели? и этого вполн достаточно, полагаю. Итакъ это звенли бубенчики на вашей дурацкой шапк.

— Если вамъ угодно посмотрть на это съ такой комической точки зрнія, то это ваша воля,— отвчалъ Маркъ.

— И вотъ какъ вы готовитесь въ адвокаты? вотъ какъ вы преодолли вашу страсть къ бумагомарательству? Я затратилъ на васъ свой капиталъ (онъ имлъ обыкновеніе выражаться такъ, какъ еслибы Маркъ былъ какое-то недвижимое имущество), я далъ вамъ хорошее образованіе и все затмъ, чтобы вы писали романы, которые вамъ ‘съ благодарностью’ возвращаютъ назадъ! Вы бы могли заниматься этимъ и не получивъ университетскаго образованія.

— Нтъ ни одного знаменитаго писателя, которому бы сначала не возвращали его произведеній,— сказалъ Маркъ.

— Прекрасно,— торжественно произнесъ дядя Соломонъ:— если это такъ, то вы можете себя поздравить съ блистательнымъ началомъ. Надюсь, что ты очень всмъ этикъ довольна, Дженъ?

— Безполезно говорить,— отвчала она,— но это черная неблагодарность за вс твои добрыя старанія.

— Но вдь литературой можно зарабатывать большія деньги,— оправдывался бдный Маркъ.

— Я всегда думалъ, что басня о собак и тни написана про глупыхъ фатовъ и теперь убдился въ томъ,— сказалъ дядюшка Соломонъ, раздражительно.— Ну, слушай, Маркъ, что я теб скажу въ послдній разъ. Брось вс эти пустяки. Я сказалъ, что пріхалъ переговорить съ тобой, и хотя ты и обманулъ мои ожиданія, но я не отступлюсь отъ своего, когда я видлъ тебя въ послдній разъ, то подумалъ, что ты стараешься собственными усиліями выдти въ люди и изучаешь законовдніе. Я подумалъ: — помогу ему въ послдній разъ. Кажется, что все это было одна пустая болтовня, но я все-таки помогу теб. Если ты сьумешь воспользоваться этимъ — тмъ лучше для тебя, если нтъ — тмъ хуже: я отрекусь отъ тебя на-вки. Посвяти себя исключительно законовднію и брось свою школу. Я найму теб квартиру и буду содержать тебя до тхъ поръ, пока ты не составишь себ карьеры. Но только помни одно: прочь бумагомарателъство разъ навсегда, и чтобы я больше о немъ не слыхалъ. Согласенъ, или нтъ?

Мало есть вещей боле обидныхъ для самолюбія, какъ неудача, постигшая Марка: отказъ школьнаго комитета былъ пустякомъ сравнительно. Только тотъ, кто поддавался искушенію послать рукопись издателю или редактору и получилъ ее обратно, можетъ понять тупую боль, причиняемую этимъ, какую-то безсильную ярость, слдующую за тмъ, и какое-то такое ощущеніе, точно человкъ сбитъ съ толку и долженъ теперь начать съизнова думать. Быть можетъ, живописецъ, картину котораго не допустили на выставку, испытываетъ нчто подобное. Но въ послднемъ случа для самолюбія есть больше выходовъ.

Маркъ очень больно почувствовалъ ударъ, такъ какъ возлагалъ большія надежды на свои злосчастные манускрипты. Онъ послалъ ихъ фирм, съ именемъ которой ему особенно лесгао было появиться въ свтъ, и вдругъ оба романа безповоротно отвергнуты. На минуту его увренность въ самомъ себ поколебалась и онъ почти склонилъ голову передъ приговоромъ.

И однако все-таки колебался. Издатель могъ ошибаться. Онъ слыхалъ о книгахъ, отвергнутыхъ съ позоромъ и затмъ превознесенныхъ до небесъ. Такъ было съ Карлейлемъ, такъ было съ Шарлоттой Бронте, да и мало-ли еще съ кмъ! Онъ желалъ быстрой славы, а юридическая карьера не скоро составляется.

— Ты слышишь, что говоритъ дядя?— сказала мать. Конечно ты не откажешься отъ такого выгоднаго предложенія?

— Нтъ, откажется,— замтила Марта.— Марку гораздо пріятне писать романы, нежели работать, не такъ-ли, Маркъ? Вдь очень весело писать вещи, которыхъ никто не станетъ читать?

— Оставь Марка въ поко, Марта,— вмшалась Трикси.— Какъ теб не стыдно!

— Не знаю, почему вы такъ ополчились на меня,— сказалъ Маркъ,— въ писаніи книгъ нтъ ничего положительно безнравственнаго. Но, я думаю, что въ этомъ частномъ случа вы правы, дядюшка, и желаете мн добра. Я принимаю ваше предложеніе. Буду усердно готовиться въ адвокаты, такъ какъ повидимому ни во что другое не гожусь.

— И общаешь не писать больше?

— Разумется,— раздражительно отвтилъ Маркъ,— все что вамъ угодно. Я поправился, я обязуюсь не прикасаться къ черниламъ во весь остатокъ моихъ дней.

То была не особенно любовная манера принимать такъ называемое выгодное предложеніе, но онъ быль раздосадованъ и едва сознавалъ, что говорилъ.

Но м-ръ Лайтовлеръ былъ не изъ обидчивыхъ и такъ доволенъ, что поставилъ на своемъ, что не обратилъ вниманія на манеру Марка.

— Прекрасно,— сказалъ онъ,— значитъ,— ршено. Я радъ, что ты образумился. Значитъ, подемъ на дачу и не будемъ больше говорить объ этомъ дл.

— А теперь,— объявилъ Маркъ съ принужденной улыбкой,— я пойду къ себ на верхъ и займусь законовдніемъ.

Сосди.

Слишкомъ недля прошла посл сцены на Малаховой террас, описанной мною въ послдней глав,— недля, проведенная Маркомъ въ ярм школьныхъ занятій, которыя стали ему еще противне съ тхъ поръ, какъ онъ не могъ больше питать никакихъ иллюзій о близкомъ избавленіи. Онъ не въ силахъ былъ видть достойное вознагражденіе въ своихъ новыхъ ожиданіяхъ и начиналъ жалть о томъ, что согласился на предложеніе дяди.

Онъ отправился на дачу послдняго, и нескрываемое довольство м-ра Лайтовлера, очевидно смотрвшаго на него какъ на свою собственность, и его непрерывные совты ревностно заниматься дломъ только усилили недовольство Марка самимъ собой и своимъ будущимъ. Съ чувствомъ досады шелъ онъ съ своимъ родственникомъ въ небольшую церковь, стоявшую за деревней.

Былъ ясный, ноябрьскій морозный день, багроваго цвта солнце сверкало сквозь окрашенныя пурпуромъ облака, и блдно-голубое небо раскидывалось надъ ихъ головами. Сельскій ландшафтъ смутно говорилъ о наступающихъ святочныхъ увеселеніяхъ, недоступныхъ для лондонца, лишеннаго возможности провести Рождество въ деревн, но тмъ не мене веселящихъ душу.

Маркъ зналъ, что онъ долженъ будетъ провести праздникъ въ Лондон въ кругу семейства, строго соблюдавшаго воскресный день, и отказаться отъ всякой мысли объ увеселеніяхъ. Однако, и его радовало наступленіе Рождественскихъ праздниковъ, а быть можетъ, то было дйствіе погоды, или же молодости и здоровья, но только съ каждымъ шагомъ недовольство его разсевалось.

Дядюшка Соломонъ облекся въ толстое, драповое пальто и широкополую шляпу такого духовнаго характера, что это отражалось на его разговор. Онъ заговорилъ о ритуализм и сожаллъ о томъ, что викарій заразился имъ, и о тайныхъ интригахъ ненавистнаго Гомпеджа.

— Я родился баптистомъ,— говорилъ онъ,— и вернулся бы къ нимъ, еслибы они не были такимъ нищенскимъ сбродомъ.

Въ такихъ разговорахъ они дошли до церкви, и дядя Соломонъ произнесъ громкимъ шопотомъ:

— А вотъ и онъ самъ, Гомпеджъ!

Маркъ во-время оглянулся и увидлъ стараго джентльмена, направлявшагося въ скамейк, расположенной напротивъ ихъ собственной. Старый джентльменъ казался на видъ очень сердитымъ. У него было желтое лицо, длинные сдые волосы, большіе срые глаза, крючковатый носъ и крупные зубы, виднвшіеся изъ-подъ сдыхъ усовъ и бороды.

Марку вдругъ стало неловко, потому что сзади м-ра Гомпеджа шла хорошенькая двочка съ распущенными блокурыми волосами, и высокая женщина въ сромъ плать, съ свжимъ лицомъ, и наконецъ двушка лтъ девятнадцати или двадцати, которая повидимому услыхала слова его дяди, такъ какъ проходя взглянула въ ихъ сторону съ выраженіемъ забавнаго удивленія въ глазахъ и чуть-чуть приподнявъ свои хорошенькія брови.

Какъ разъ въ эту минуту раздался громкій ‘аминь’ изъ ризницы, органъ заигралъ гимнъ, и викарій съ своимъ помощникомъ выступилъ позади процессіи небольшихъ, деревенскихъ мальчиковъ въ блыхъ стихаряхъ и сапогахъ, скрипвшихъ самыхъ не набожнымъ манеромъ.

Въ качеств приверженца нижней церкви м-ръ Лайтовлеръ протестовалъ противъ этой профессіональной пышности громкимъ храпомъ, который повторялся у него всякій разъ, какъ клерджимены выказывали поползновеніе стать на колни во время службы, причемъ маленькая двочка оглядывалась на него большими удивленными глазами, точно думала, что онъ или очень набоженъ, или очень нездоровъ.

Маркъ невнимательно слушалъ богослуженіе, онъ смутно сознавалъ, что дядя его поетъ псалмы страшно фальшиво и тщетно пытается подпвать въ тактъ деревенскому хору пвчихъ. Онъ объяснилъ потомъ Марку, что любитъ показывать примръ внимательнаго отношенія къ богослуженію.

Но Маркъ ничего не видлъ, кром блестящаго узла волосъ, виднвшагося изъ-подъ темныхъ полей шляпы его хорошенькой сосдки и, время отъ времени, ея тонкаго профиля, когда она поворачивалась въ своей сестренк. Онъ занялся праздными соображеніями на счетъ ея характера. Была ли она горда? въ ея улыбк, когда она прошла мимо него, былъ оттнокъ пренебреженія. Своенравна? въ поворот ея граціозной головки замчалось нчто высокомрное. Но при всемъ томъ она была добра, онъ заключалъ это изъ того доврія, съ какимъ двочка прильнула къ ней, когда началась проповдь, а она нжно обвила ее рукой и притянула еще ближе въ себ.

Маркъ былъ уже влюбленъ нсколько разъ, послдняя любовь его была къ хорошенькой кокетк, которая ловко водила его за носъ, и хотя весь ея репертуаръ былъ истощенъ и она перестала его интересовать къ тому времени, какъ они разстались по взаимному согласію, но ему нравилось думать, что сердце его разбито и навки охладло къ женщинамъ. Поэтому онъ находился въ самомъ благопріятномъ настроеніи для того, чтобы стать легкой жертвой новаго увлеченія.

Онъ думалъ, что еще никогда не встрчалъ двушки, подобной той, которую теперь видлъ, такой естественной и не натянутой, а между тмъ, такой изящной во всхъ своихъ движеніяхъ. Какія поэмы, какія книги можно написать подъ ея вдохновеніемъ, и тутъ Маркъ съ болью вспоминалъ, что покончилъ со всмъ этимъ навсегда. Самая изысканная форма поклоненія вн его власти, еслибы даже ему и представился случай ухаживать за ней. Эта мысль никакъ не могла способствовать тому, чтобы онъ примирился съ своей судьбой.

Но возможно ля, чтобы случай свелъ его съ его новымъ божествомъ? По всей вроятности, нтъ. Въ жизни столько бываетъ этихъ соблазнительныхъ проблесковъ, изъ которыхъ никогда ничего не выходитъ. ‘Если она — дочь Гомпеджа,— думалъ онъ,— то надо отказаться отъ всякой надежды, но если только есть малйшая возможность, то я не упущу ее изъ виду!’

И въ этикъ мечтахъ онъ прослушалъ проповдь и не замтилъ, какъ служба кончилась.

Когда они вышли изъ церкви, ноябрьское солнце ярко свтило. Оно высвободилось теперь изъ-за тучъ, разсяло туманъ и грло почти какъ весною. Маркъ поглядывалъ во вс стороны, ища м-ра Гомпеджа, съ его спутницей, но они остались позади и, какъ онъ опасался, намренно. Тмъ не мене онъ ршилъ узнать, кто он такія.

— М-ръ Гомпеджь былъ въ церкви съ своимъ семействомъ?— спросилъ онъ.

— Гомпеджъ холостякъ или, по крайней мр, выдаетъ себя за такого,— язвительно замтилъ дядя.

— Кто же эти молодыя двушки?

— Какія молодыя двушки?

— Да т, что сидли на его скамейк,— сказалъ Маркъ немного нетерпливо,— двочка съ длинными волосами и другая… постарше?

— Разв въ церковь ходятъ затмъ, чтобы глазть на публику? Я не замтилъ ихъ, он прізжія, какія-нибудь знакомыя Гомпеджа, полагаю. Въ сромъ была его сестра. Она ведетъ его хозяйство, а онъ ее тиранить.

Дядя Соломонъ былъ вдовецъ, племянница его покойной жены жила обыкновенно съ нимъ и вела его хозяйство. То была пожилая особа, безцвтная и холодная, но понимала, какъ ей слдуетъ себя вести въ качеств дальней родственницы, и заботилась объ удобствахъ хозяина. Въ настоящую минуту она находилась въ отсутствіи, и отчасти по этой причин Маркъ былъ приглашенъ дядей въ гости.

Они отобдали въ небольшой теплой комнат, просто, но хорошо убранной, и посл обда дядя Соломонъ далъ Марку сигару и раскрылъ томъ американскихъ комментаріевъ на апостольскія посланія, къ которымъ онъ прибгалъ, чтобы придать воскресный характеръ своему послобденному сну, но прежде нежели книга возъимла свое дйствіе, сквозь закрытыя окна послышались голоса, слабо долетавшіе, очевидно, съ конца сада.

М-ръ Лайтовлеръ открылъ отяжелвшіе вки:

— Кто-то забрался въ мой садъ,— сказалъ онъ.— Надо пойти и выгнать… это наврное опять деревенскіе ребятишки… повадились ко мн…

Онъ надлъ старую садовую шляпу и вышелъ въ сопровожденіи Марка.

— Голоса доходятъ какъ будто со стороны дороги Гомпеджа, но никого не видать,— продолжалъ онъ:— да, такъ и есть! Вотъ и самъ Гомпеджъ и его гости глядятъ черезъ мой заборъ! Чего это ему вздумалось глазть на мою собственность? Вотъ нахалъ!

Когда они подошли ближе, онъ остановился, и повернувъ къ Марку лицо, побагроввшее отъ гнва, сказалъ:

— Нтъ, это такое нахальство, что превышаетъ всякое вроятіе! Каково? онъ глазетъ на свою проклятую гусыню, какъ та прохаживается по моему саду, и наврное самъ впустилъ ее!

Дойдя до мста дйствія, Маркъ увидлъ сердитаго стараго господина, бывшаго утромъ въ церкви, онъ съ гнвомъ смотрлъ черезъ заборъ. Рядомъ съ нимъ стояла красивая и стройная двушка, которую Маркъ видлъ въ церкви, удивленное личико сестры ея показывалось по временамъ надъ кольями, а позади лаяла и визжала маленькая собачонка.

Вс они глядли на большого сраго гуся, который безспорно забрался въ чужія владнія, но несправедливо было бы говорить, какъ м-ръ Лайтовлеръ, что они поощряютъ его къ этому. Напротивъ того, главной заботой ихъ было вернуть его, но такъ какъ заборъ былъ высокъ, а м-ръ Гомпеджъ недостаточно молодъ, чтобы перелзть черезъ него, то имъ приходилось ждать, пока птица сама наконецъ образумится.

Но, какъ вскор замтилъ Маркъ, безпутная птица не легко могла внять доводамъ разсудка, ибо находилась въ состояніи сильнаго опьяннія, она шатаясь брела по дорожк, нахально вытянувъ свою длинную шею, и ея вялое, сонное гоготаніе какъ будто говорило:— Убирайтесь, я сама себ госпожа!— такъ ясно, какъ только это можно выразить на птичьемъ язык.

М-ръ Лайтовлеръ коротко и нсколько злобно засмялся.

— Ого! Вилькоксъ таки сдлалъ, какъ сказалъ,— замтилъ онъ. Маркъ бросилъ сигару и слегка приподнялъ шляпу, ему было совстно и вмст съ тмъ ужасно смшно. Онъ не смлъ взглянуть въ лицо спутницы м-ра Гомпеджа и держался на заднемъ план, въ качеств безстрастнаго зрителя.

М-ръ Лайтовлеръ, очевидно, ршилъ быть какъ можно грубе.

— Добрый день, м-ръ Гомпеджъ,— началъ онъ,— кажется, что имлъ удовольствіе уже раньше познакомиться съ вашей птицей, она такъ добра, что по временамъ приходитъ помогать моему садовнику, вы извините меня, но я осмлюсь замтить, что когда она находится въ такомъ состояніи, то лучше бы ее держать дома.

— Это срамъ, сэръ,— отрзалъ другой джентльменъ, задтый такой ироніей:— чистый срамъ!

— Да! это мало длаетъ чести вашему гусю!— согласился дядя Соломонъ, нарочно переиначивая смыслъ словъ своего сосда!— Часто это съ нимъ случается?

— Бдная гусыня,— пропла двочка, появляясь у отверстія въ забор:— какая она странная, крестный, она врно больна?

— Уходи отсюда, Долли,— отвчалъ м-ръ Гомпеджъ:— теб не годится на это смотрть, уходи поскорй.

— Ну, тогда и Фрискъ не долженъ смотрть, пойдемъ, Фрискъ,— и Долли снова исчезла.

Когда она ушла, старый джентльменъ сказалъ съ угрожающей улыбкой, выказавшей вс его зубы:

— Ну-съ, м-ръ Лайтовлеръ, я вамъ, вроятно, обязанъ за то ужасное состояніе, въ какомъ находится эта птица?

— Кто-нибудь да ее напоилъ, это врно,— отвчалъ тотъ, глядя на птицу, слабо пытавшуюся распустить крылья и презрительно загоготать надъ міромъ.

— Не отдлывайтесь словами, сэръ, разв я не вижу, что въ вашемъ саду положили отраву для этой несчастной птицы?

— Успокойтесь, м-ръ Гомпеджъ, ядъ этотъ не что иное, какъ мой старый коньякъ,— отвчалъ м-ръ Лайтовлеръ:— и позвольте мн вамъ замтить, что рдкому человку, не то, что какому-нибудь гусю, удается отвдать его. Мой садовникъ, должно бытъ, полилъ имъ нкоторыя растенія… ради земледльческихъ цлей, а ваша птица пролзла въ дыру (про которую вы, быть можетъ, припомните, я вамъ говорилъ) и немножко слишкомъ понабралась имъ. На здоровье, только ужъ не сердитесь на меня, если у нея завтра будетъ болть голова.

Въ этотъ моментъ Маркъ не могъ удержаться, чтобы не взглянуть на хорошенькое личико, виднвшееся по ту сторону забора. Не смотря на свою женскую жалостливость и уваженіе къ владльцу птицы, Мабель не могла не сознавать нелпости этой сцены между двумя старыми разсерженными джентльменами, перебранивавшимися черезъ заборъ изъ-за пьяной птицы. Маркъ увидлъ, что ей хотлось смяться, и ея темносрые глаза на минуту встртились съ его глазами и сказали, что она его понимаетъ. То была точно электрическая искра, затмъ она отвернулась, слегка покраснвъ.

— Я ухожу, дядя Антони,— сказала она,— приходите и вы поскоре, будетъ ссориться, попросите ихъ отдать вамъ назадъ бднаго гуся, и я снесу его на свой дворъ.

— Предоставьте мн поступать, какъ я знаю,— досадливо отвчать м-ръ Гомпеджъ.— Могу я васъ попросить, м-ръ Лайтовлеръ, передать мн птицу черезъ заборъ… когда вы покончите свою забаву.

— Эта птица такъ любитъ копаться въ моемъ навоз, что я долженъ просить извинить меня,— сказалъ м-ръ Лайтовлеръ.— Если вы посвистите, то я попробую загнать ее въ дыру, но ей всегда легче пролзть въ нее натощакъ, нежели навшись, даже и тогда, когда она трезва. Боюсь, что вамъ придется подождать, пока она нсколько придетъ въ себя.

Тутъ гусь наткнулся на цвтной горшокъ, до половины зарытый въ землю, и безпомощно покатился на землю, закрывъ глаза.

— Ахъ, бдняжка!— вскричала Мабель,— она умираетъ.

— Видите вы это?— яростно спросилъ владлецъ птицы:— она умираетъ и вы отравили ее, сэръ, намоченный ядомъ хлбъ былъ положенъ тутъ вами или по вашему приказанію… и, клянусь Богомъ, вы за это отвтите.

— Я никогда не клалъ и не приказывалъ класть.

— Увидимъ, увидимъ,— сказалъ м-ръ Гомпеджъ:— мы объ этомъ посл поговоримъ.

— Слушайте-же, пожалуйста, не забывайтесь,— заревлъ дядя Соломонъ:— будьте хладнокровне.

— Да, будешь тутъ хладнокровнымъ, какъ же! Пойти спокойно погулять въ воскресный день и увидть, что вашего гуся заманилъ въ свой садъ сосдъ и отравилъ его водкой!

— Заманилъ! это мн нравится! ваша птица такъ застнчива, неправда ли, что если ее формально не пригласить, то сама она и дороги не найдетъ?— подсмивался м-ръ Лайтовлеръ.

Мабель уже убжала, Маркъ остался и уговаривалъ дядю уйти по-добру, по-здорову.

— Я такъ не оставлю этого дла, сэръ, нтъ, не оставлю,— рычалъ м-ръ Гомпеджъ въ ярости:— поврьте, что оно вамъ мало принесетъ чести, хотя вы и церковный староста.

— Не смйте поднимать этого вопроса здсь!— отпарировалъ дядюшка Соломонъ.— Не вамъ судить меня какъ церковнаго старосту, м-ръ Гомпеджъ, сэръ, да, никакъ не вамъ.

— Не бывать вамъ больше церковнымъ старостой. Я доведу это дло до суда. Я начну искъ противъ васъ за беззаконное, дурное и жестокое обращеніе съ моимъ гусемъ, сэръ.

— Говорятъ же вамъ, что я не трогалъ вашего гуся, а если я хочу поливать свой садъ виски или водкой или шампанскимъ, то неужто же я не властенъ этого сдлать и долженъ заботиться о вашемъ глупомъ гус, скажите пожалуйста, я не просилъ его приходить сюда и напиваться. Плевать я хотлъ на ваши иски, сэръ. Можете судиться, сколько вамъ угодно.

Но не смотря на эти храбрыя заявленія, въ душ м-ръ Лайтовлеръ порядочно трусилъ.

— Увидимъ!— отвчалъ тотъ злобно:— а теперь еще разъ повторяю, отдайте мн мою бдную птицу.

Маркъ нашелъ, что дло зашло слишкомъ далеко. Онъ поднялъ тяжелую птицу, которая слабо сопротивлялась, и понесъ ее въ забору.

— Вотъ жертва, м-ръ Гомпеджъ,— сказалъ онъ развязно.— Я надюсь, что часа черезъ два она совсмъ поправится, а теперь, полагаю, можно покончить со всмъ этимъ.

Старый джентльменъ взглянулъ на Марка, принимая отъ него птицу.

— Не знаю, кто вы такой, молодой человкъ, а также, какую роль вы играли въ этой позорной исторіи. Если я узнаю, что вы принимали также участіе въ этомъ дл, то заставлю васъ раскаяться. Я не желаю входить ни въ какія дальнйшія объясненія ни съ вами, ни съ вашимъ знакомымъ, который настолько старъ, что могъ бы лучше понимать обязанности христіанина и сосда. Передайте ему, что онъ еще обо мн услышитъ.

Онъ удалился съ обиженной птицей подъ мышкой, оставивъ дядю Соломона въ довольно мрачныхъ размышленіяхъ. Онъ слышалъ, разумется, послднія слова и поглядлъ жалобно на племянника.

— Хорошо теб смяться,— говорилъ онъ Марку, идя обратно въ домъ: — но знай, что если этотъ злобный старый идіотъ вздумаетъ начать со мной тяжбу, то надлаетъ мн кучу хлопотъ. Онъ вдь законникъ, этотъ Гомпеджъ, и страшный крючкотворъ. Удивительно пріятно мн будетъ видть, какъ въ газетахъ пропечатаютъ меня за то, что я мучилъ гуся! Я увренъ, что они будутъ уврять, что я влилъ ему водку прямо въ горло. Это все Вилькоксъ надлалъ, а совсмъ не я, но они все свалятъ на меня. Я поду завтра къ Грину и Феррету и поговорю съ ними. Ты изучалъ законы. Какъ ты думаешь обо всемъ этомъ? Могутъ они засудить меня? Но вдь это страшно глупо, судиться изъ-за какого-то дурацкаго гуся!

‘Еслибы и былъ какой-нибудь шансъ познакомиться съ прелестной двушкой,— съ горечью думалъ Маркъ, посл того, какъ утшилъ дядю настолько, насколько скромное знаніе законовъ ему дозволяло это,— то теперь онъ потерянъ: эта проклятая птица разрушила вс надежды, подобно тому, какъ ея предки обманули ожиданія предпріимчивыхъ галловъ’.

Сумерки наступали, когда они шли черезъ лугъ, съ котораго уже почти сошли послдніе лучи солнечнаго заката, вульгарная вилла окрасилась фіолетовымъ цвтомъ, а на запад живыя изгороди и деревья вырзывались прихотливыми силуэтами на золотомъ и свтло-палевомъ фон, одно или два облака цвта фламинго лниво плыли высоко, высоко въ зеленовато-голубомъ неб. На всемъ окружающемъ лежалъ отпечатокъ мира и спокойствія, отмчающаго обыкновенно хорошій осенній день, и царило то особенное безмолвіе, какое всегда бываетъ замтно въ воскресный день.

Маркъ подпалъ вліянію всего этого и смутно утшился. Онъ вспомнилъ взглядъ, какимъ онъ обмнялся съ двушкой надъ заборомъ, и это успокоило его.

За ужиномъ дядя тоже пріободрился.

— Если онъ подастъ жалобу, то ему вернутъ ее,— сказалъ онъ самоувренно.— Онъ не даромъ вдь законникъ, долженъ же онъ это знать, полагаю. Разв я могу отвчать за то, что сдлаетъ Вилькоксъ безъ моего приказанія. Я не говорилъ ему, чтобы онъ этого не длалъ, но вдь не говорилъ также, чтобы онъ это сдлалъ. И въ чемъ же тутъ, спрашивается, жестокость? такой нектаръ, какъ эта водка. Вотъ налей-ка себ рюмку и попробуй.

Но когда они шли спать на верхъ, онъ остановился на верху лстницы и сказалъ Марку:— Кстати, напомни мн приказать Вилькоксу разузнать завтра по утру, что длается съ гусемъ.

VI.

Такъ близко и такъ, однако, далеко.

Когда Маркъ проснулся на другое утро, погода перемнилась. Ночью былъ морозъ и туманъ окутывалъ тонкой блой пеленой всю окрестность: немногія деревья, которыя можно было видть по близости, казались какими-то срыми и это длало ихъ похожими на привиднія. Завтракъ былъ поданъ рано, такъ какъ Маркъ долженъ былъ торопиться въ школу, и онъ сошелъ внизъ къ дяд, который уже всталъ, пожимаясь отъ холода.

— Кабріолетъ будетъ готовъ черезъ пятъ минутъ,— сказалъ этотъ джентльменъ съ набитомъ ртомъ,— поэтому поторопись съ завтракомъ. Я самъ отвезу тебя на станцію.

Дорогой онъ читалъ наставленія Марку, но Маркъ не слушалъ его. Онъ думалъ о двушк, глаза которой встртились съ его глазами наканун.

Всю ночь онъ видлъ ее во сн, тревожномъ, нелпомъ, что не мшало ему находиться подъ впечатлніемъ этого сна. Свистокъ, раздавшійся въ воздух, отдаленный стукъ колесъ о рельсы оповстилъ ихъ, что они приближаются къ станціи, но туманъ настолько усилился, что ничего нельзя было видть, пока м-ръ Лайтовлеръ не подъхалъ къ лстниц, которая, казалось, никуда не вела и стояла особнякомъ. Здсь они поручили кабріолетъ сторожу, а сами пошли на платформу.

— На двор слишкомъ холодно,— сказалъ дядя Соломонъ,— пойдемъ въ залу, тамъ топится каминъ.— Когда они вошли въ залу, то у камина стояла граціозная фигура двушки, грвшей руки у огня. Марку не надо было видть ея лица, чтобы узнать, что судьба сжалилась надъ нимъ и посылаетъ ему новый случай. Гости м-ра Гомпеджа, очевидно, возвращались въ городъ съ тмъ же поздомъ, что и онъ, и самъ старый джентльменъ стоялъ спиной къ нимъ и разсматривалъ росписаніе поздовъ, прибитое на стн.

Дядя Соломонъ, которому Вилькоксъ уже усплъ сообщить, о томъ, что злополучный гусь находится въ вожделнномъ здравіи, повидимому, не испытывалъ никакой неловкости отъ этой встрчи, но шумно двигался и кашлялъ, желая какъ будто привлечь вниманіе врага. Маркъ чувствовалъ большое смущеніе, опасаясь сцены, но поглядывалъ такъ часто, какъ только смлъ, на даму своихъ мыслей, которая надвала перчатки съ ршительнымъ видомъ.

— Крестный,— сказала вдругъ маленькая двочка,— вы мн не сказали: хорошо ли велъ себя Фрискъ?

— Такъ хорошо, что не давалъ мн спать всю ночь и занималъ меня своей персоной.

— Что онъ вылъ, крестный? Онъ иногда, знаете, воетъ, когда его оставляютъ въ саду.

— О, да, онъ много вылъ, это онъ отлично уметъ длать.

— И вамъ, въ самомъ дл, это нравится, крестный?— вопрошала Долли: — многіе, знаете, этого не любятъ.

— Какіе ограниченные люди,— проворчалъ старый джентльменъ.

— Неправда ли?— ораторствовала невинная Долли:— ну, я рада, крестный, что онъ вамъ нравится, потому что теперь я всегда буду его брать съ собой.

— Здравствуйте, м-ръ Гомпеджъ,— сказалъ дядя Соломонъ, прокашливаясь.

— Здравствуйте,— сухо отрзалъ тотъ. Двушка отвтила на поклонъ Марка, но не подала виду, что узнаетъ его.

Долли громко замтила:

— Э, да это старый сосдъ, который чмъ-то опоилъ вашего гуся, да, крестный?

— Надюсь,— продолжалъ дядя Соломонъ,— что вы обдумали вчерашнее свое поведеніе и убдились, что зашли слишкомъ далеко, употребивъ т выраженія, въ какимъ вы вчера прибгли, тмъ боле, что птица совсмъ здорова, какъ мн передавали сегодня утромъ.

— Не желаю входить въ дальнйшія пренія по этому предмету въ настоящую минуту,— отвчалъ тотъ сердито.

— Да и мн онъ порядкомъ надолъ, и если вы согласны признать, что были слишкомъ рзки вчера, то я готовъ, съ своей стороны, предать его забвенію.

— Я не сомнваюсь въ этомъ, м-ръ Лайтовлеръ, но вы должны извинить, если я уклонюсь отъ разсужденій объ этомъ вопрос. Я не могу отказаться отъ него такъ легко, какъ вы склонны невидимому думать, и… короче сказать, я не намренъ говорить объ этомъ здсь, сэръ.

— Какъ вамъ угодно. Я хотлъ только отнестись къ вамъ, какъ добрый сосдъ, но это ничего не значитъ. Я могу такъ же хорошо, какъ и другіе, довольствоваться своимъ обществомъ.

— Если такъ, то будьте такъ добры, м-ръ Лайтовлеръ. Мабель, поздъ уже пришелъ. Забирайте свои пледы и другія вещи и идемъ.

Онъ надменно прошелъ мимо негодующаго дядюшки Соломона, въ сопровожденіи Мабель и Долли, причемъ первой было какъ будто немножко стыдно поведенія м-ра Гомпеджа, потому что она опустила глаза, проходя мимо Марка, между тмъ какъ Долли съ дтскимъ любопытствомъ поглядла на него.

— Чортъ бы побралъ этихъ старыхъ дураковъ,— сердился про себя Маркъ:— очень нужно имъ было такъ нелпо повздорить между собой. Будь они только вжливы другъ съ другомъ, я могъ бы уже быть теперь представленъ Мабель, мы могли бы даже вмст дохать до города.

Мартъ слъ въ отдленіе, находившееся рядомъ съ тмъ, въ которое м-ръ Гомпеджъ усадилъ Мабель съ сестрой. Ближе ссть онъ не посмлъ. Онъ слишалъ, какъ чистый голосокъ Мабель проговорилъ прощальныя слова въ окно вагона, въ то время какъ дядя Соломонъ повторялъ свои увщанія усердно работать и воздерживаться отъ всякаго ‘литературнаго вздора’.

Отъ Чигберна до Лондона было не очень далеко, но какъ мы вскор увидимъ, судьба ршила, что это путешествіе останется памятнымъ какъ для Марка, такъ и для Мабель.

VII.

Въ туман.

Маркъ былъ вызванъ изъ задумчивости, въ которую погрузился, сидя въ вагон, тмъ обстоятельствомъ, что поздъ посл нсколько замедлившагося хода совсмъ остановился.— Не можетъ быть, чтобы мы уже пріхали,— подумалъ онъ, и выглянувъ въ окно дйствительно убдился, что не ошибся. Они наврное были еще далеко отъ столицы, да и не видать было, чтобы они стояли около станціи, хотя трудно было удостовриться въ этомъ, благодаря густому туману, окутывавшему все кругомъ.

Вдоль всего позда разговоры пассажировъ, не заглушаемые больше шумомъ движенія, слышались точно гуднье пчелъ. Время отъ времени явственне долетали нкоторыя слова, заставлявшія другихъ невольно прислушиваться, потому что при такихъ обстоятельствахъ самый простой разговоръ пріобртаетъ необыкновенную пикантность, можетъ быть потому, что не видишь говорящихъ, и это дйствуетъ на воображеніе, или потому, что они не ожидаютъ, что ихъ слышатъ другіе.

Но мало-по-малу вс пассажиры сообразили, должно быть, что остановка необычайная, стали спускать стекла въ окнахъ вагоновъ, и въ послднихъ стали появляться вопросительныя головы. Разные голоса вопрошали, гд же это они находятся, и почему стоятъ и о чемъ думаетъ, чортъ бы ее побралъ, компанія. На эти вопросы кондукторъ, медленно расхаживавшій вдоль позда, отвчалъ съ дипломатической увертливостью, отличающей оффиціальное нежеланіе сознаться въ возможной неисправности.

— Да,— солидно отвчалъ онъ:— оказалось необходимымъ остановиться, но сейчасъ должны тронуться, онъ не знаетъ какъ долго еще простоять, что-то случилось съ машиной, но ничего серьезнаго, онъ не можетъ въ точности сказать, что именно.

Но какъ разъ подъ окномъ Марка къ нему подошелъ другой кондукторъ съ другого конца позда, гд произошла остановка, и между ними нашлась торопливая конференція, въ которой уже не было степенности ни съ той, ни съ другой стороны.— Бги со всхъ ногъ и подай сигналъ выстрлами, нельзя терять ни минуты, онъ сейчасъ можетъ налетть на насъ, а другихъ сигналовъ не увидятъ въ такую погоду. Я бы на твоемъ мст, товарищъ, высадилъ ихъ изъ вагоновъ. Имъ тамъ можетъ не поздоровиться.

Одинъ кондукторъ побжалъ подавать сигналы, употребляемые во время тумана, а другой отправился предупреждать пассажировъ.

— Выходите изъ вагоновъ, господа, скоре, выходите!— кричалъ онъ.

Въ каждомъ позд всегда бываетъ какой-нибудь несговорчивый человкъ, требующій логическихъ доказательствъ необходимости потревожить свою персону. Онъ сердито выставилъ голову въ окно, подл Марка:

— Слушайте, кондукторъ!— съ важностью закричалъ онъ:— что это значитъ? Почему я долженъ выходить?

— Потому что для васъ будетъ лучше,— коротко отвчалъ тотъ.

— Но почему? гд же платформа? Я настаиваю на томъ, чтобы меня подвезли къ платформ, я не желаю сломать себ шеи.

Нсколько человкъ, растворившихъ двери своихъ вагоновъ и показавшихся на ступенькахъ, остановились при этихъ словахъ, какъ бы напомнившихъ имъ о чувств собственнаго достоинства.

— Какъ вамъ угодно, сэръ,— отвчалъ кондукторъ:— машина сломалась и на насъ съ минуты на минуту можетъ налетть другой поздъ въ этомъ туман…

Посл этого вс пассажиры, и первый изъ нихъ несговорчивый господинъ, выказали такую прыть, что скоро очутились вн вагоновъ и побжали долой съ полотна. Маркъ, мигомъ постигнувшій, какой шансъ посылаетъ ему милостивая судьба, бросился къ дверямъ сосдняго отдленія, схватилъ Долли на руки въ то время, какъ она готовилась выпрыгнуть изъ вагона, и, едва вря своему счастію, подалъ руку Мабели и продержалъ одну счастливую минуту ея ручку въ своихъ рукахъ, въ то время какъ она спускалась съ высокой и крутой ступеньки.

— Скорй сходите съ рельсовъ, и отойдите какъ можно дальше отъ дороги на случай столкновенія.

Мабель поблднла, потому что до сихъ поръ не думала, что существуетъ настоящая опасность.— Не отходи отъ меня, Долли,— сказала она съ полотна.— Здсь мы въ безопасности.

Туманъ былъ такъ густъ, что когда они отошли отъ рельсовъ на нсколько шаговъ, то позда совсмъ не стало видно, пассажиры двигались взволнованными группами, не зная сами, какихъ ужасовъ они могутъ быть свидтелями. Волненіе усилилось, когда одинъ изъ нихъ объявилъ, что слышитъ стукъ приближающагося позда.— Слава Богу, что мы во-время успли выбраться, и спаси Господь тхъ, кто на томъ позд!— закричалъ чей-то голосъ.

Долли услышала это и громко завопила:

— Мабель, мы забыли Фриска! онъ будетъ убитъ, бдная собачка, она будетъ убита,— рыдала она.

И къ ужасу Марка бросилась бжать въ позду, онъ схватилъ ее за руку.— Пустите меня!— отбивалась Долли,— я должна спасти Фриска.

— Онъ выскочилъ изъ вагона и наврное теперь уже въ безопасности,— шепнулъ ей Маркъ на ухо.

— Онъ крпко спалъ въ корзинк и не проснется, если я не позову его. Къ чему вы меня держите! Пустите меня,— настаивала Долли.

— Нтъ, Долли, нтъ,— просила Мабель, наклонившись къ ней,— теперь уже поздно. Тяжело бросить его на произволъ судьбы, но уже длать нечего.

И говоря это, она тоже заплакала.

Маркъ не былъ человкомъ, отъ котораго вообще можно было ожидать чего-нибудь героическаго. Нельзя сказать, чтобы онъ былъ себялюбиве большинства молодыхъ людей, обыкновенно онъ не любилъ безпокоить себя ради другихъ и въ боле хладнокровную минуту и еслибы его не подстрекало присутствіе Мабели, онъ бы конечно вовсе не нашелъ нужнымъ бжать спасать собаку отъ мучительной смерти.

Но тутъ была Мабель, и желаніе отличиться въ ея глазахъ сдлало героемъ человка, характеръ котораго мене всего общалъ геройскихъ подвиговъ. Физически онъ былъ достаточно храбръ и способенъ поддаваться первому впечатлнію, не заботясь о послдствіяхъ. Теперь имъ овладло желаніе спасти собаку и онъ слпо ему повиновался.

— Подождите здсь,— сказалъ онъ,— я схожу за ней.

— О, нтъ, нтъ,— закричала Мабель,— вы рискуете жизнью.

— Не удерживай его, Мабель,— просила Долли:— онъ хочетъ спасти мою собаку.

Маркъ уже ушелъ и Мабель осталось только утшать, какъ она умла, плачущую Долли. Маркъ тмъ временемъ прошелъ къ той части позда, гд находилось отдленіе, которое онъ занималъ, и нашелъ его безъ труда, когда приблизился настолько, чтобы различать предметы сквозь туманъ, дверь въ отдленіе Мабели была открыта, и въ ту минуту, какъ онъ впрыгнулъ въ него, онъ услышалъ стукъ приближающагося позда, свистки котораго показались ему адской музыкой, и впервые ему пришло въ голову все слышанное ихъ о столкновеніяхъ поздовъ и различныхъ пораненіяхъ, претерпваемыхъ въ такомъ случа пассажирами.

Но ему некогда было думать объ этомъ, на другомъ конц вагона стояла маленькая круглая корзинка, которую онъ видлъ въ рукахъ у Додли на Чигбернской станціи и въ немъ находился терріеръ, крпко спавшій, какъ это и предполагала Долли. Онъ взялъ сонную собачонку, причемъ неблагодарная зарычала, но не усплъ соскочитъ съ ней изъ вагона, какъ послышался сильный толчокъ, отбросившій его на другой конецъ отдленія.

Пока это происходило, пассажиры перваго позда, теперь, когда худшее уже произошло и слабые крики и стоны вдоль позда затихли, направились туда, откуда они слышались, и Мабель, держа Долли крпко за руку, принудила себя идти за ними, хотя у ней голова кружилась и подгибались колни отъ страха, при мысли, что она можетъ увидть.

Первое, что он увидли, это толпу возбужденныхъ, взволнованныхъ людей, сыпавшихъ вопросами и бранившихъ начальство обоихъ поздовъ.— Къ чему оставили поздъ на рельсахъ и не отвели его? вдь они могли вс убиться.— Все это происходить отъ преступной небрежности и слдуетъ непремнно произвести слдствіе… они будутъ настаивать на слдствіи… они будутъ жаловаться главной дирекціи и т. д.

Лица казались блдными и испуганными въ туман, но вс ораторы были, очевидно, цлы и невредимы, и сколько можно было судить, ни одинъ изъ поздовъ не сошелъ съ рельсовъ, но куда двался молодой человкъ, который взялся спасти собаку?

— О, Мабель,— кричала Додли,— Фрискъ убить, я уврена въ этомъ, спроси, пожалуйста, разузнай, что случилось.

Но Мабель не ршалась разспрашивать изъ боязни услышать, что человческая жизнь принесена благородно, но безплодно въ жертву, она когда только пробираться сквозь толпу съ цлью добраться до вагона, гд ждетъ ее ршеніе мучительнаго вопроса.

— Кто-то есть въ одномъ изъ вагоновъ,— услышала она чей-то голосъ, когда подошла ближе и сердце ея крпче забилось, но вотъ толпа разступилась и она увидла Марка Ашбёрна, идущаго на встрчу ей съ блдной улыбкой на помертвломъ лиц и съ трепещущей собачкой на рукахъ.

Къ счастью для Марка, туманные сигналы даны были вовремя, и второй поздъ успли снабдить сильными тормазами, благодаря которымъ толчокъ былъ значительно ослабленъ, и Маркъ отдлался легкимъ ушибомъ, оглушившимъ его только на минуту.

Посидвъ нсколько мгновеній, чтобы придти въ себя окончательно, онъ поднялъ терріера съ подушекъ, на которыхъ тотъ дрожалъ, прикурнувъ къ нимъ, посл того, какъ выпалъ изъ его рукъ при столкновеніи, Маркъ, чувствуя себя все еще немного оглушеннымъ и слабымъ, пошелъ въ удивленную толпу и направился, какъ мы уже видли, къ Мабель и Долли.

Долли была слишкомъ взволнована, чтобы выразить свои чувства въ словахъ, она схватила Фриска со слезами на глазахъ и убжала съ нимъ, не пытаясь даже поблагодарить его спасителя. Но за то сестра ея съ лихвой вознаградила его за это.

— Какъ намъ благодарить васъ,— сказала она съ дрожью въ голос и невольнымъ восхищеніемъ во взгляд: — это было такъ мужественно съ вашей стороны, вы могли быть убиты. Ахъ! вы ушибли себ лобъ, кровь шла изъ ранки, и хотя теперь больше не идетъ, но позвольте мн перевязать ее, чтобы она опять не открылась.

Въ сущности то была пустая царапина, но Маркъ не сталъ разубждать въ ея важности, чтобы не перестать быть интереснымъ въ глазахъ двушки.

— Я боюсь, что вамъ очень больно,— говорила она съ нжной заботой въ голос и во взгляд, но Маркъ протестовалъ, что боль ничтожная, и это была святая истина, хотя онъ и не желалъ, чтобы ей поврили.

Они прошли нсколько шаговъ, по близости никого не было видно, вс остальные пассажиры были заняты тлъ, что составляли замтки или допекали несчастныхъ кондукторовъ. Маркъ, взглянувъ на свою прекрасную спутницу, вдругъ замтилъ, что мысли ея заняты теперь не имъ, а чмъ-то другимъ, и она вглядывается въ окружающій туманъ.

— Я ищу свою сестренку,— отвчала она на его вопросительный взглядъ.— Она убжала съ собачкой, которую вы спасли, а въ этомъ туман такъ легко заблудиться. Я должна найти ее… о! вамъ дурно!— закричала она, увидя, что Маркъ зашатался и чуть не упалъ.

— Только голова кружится,— отвчалъ онъ:— еслибы… еслибы я могъ приссть на минутку, что это тамъ виднется, кажется, барьеръ?

— Да, повидимому. Можете ли вы дойти одинъ безъ посторонней помощи?— съ состраданіемъ спросила она.— Обопритесь на меня.

Онъ казался ей какимъ-то молодымъ рыцаремъ, раненымъ изъ-за нея и заслуживающимъ ея попеченій.

— Если вы будете такъ добры,— отвтилъ Маркъ.

Онъ сознавалъ, что безсовстно шарлатанитъ, потому что отлично могъ въ эту минуту дойти до барьера одинъ. Онъ ничмъ инымъ не могъ бы извинить свою эксплуатацію ея симпатіи, кром того, что боялся лишиться ея, и находилъ опьяняющую прелесть въ томъ, что за нимъ ухаживаетъ двушка, отъ которой онъ недавно еще врядъ ли могъ надяться дождаться второго равнодушнаго взгляда. Если онъ преувеличивалъ свое нездоровье, то можно надяться, что добрые люди извинятъ ему это, въ виду вышеназванныхъ обстоятельствъ.

Итакъ онъ дозволилъ Мабели довести себя до барьера и услся на одну изъ его гнилыхъ перекладинъ. Между тмъ, какъ она намочила платокъ одеколономъ или другой какой-то душистой жидкостью и приказала ему обтереть себ лобъ.

— Желала бы я знать,— сказала она,— есть ли докторъ въ числ пассажировъ. Наврное долженъ быть. Мн кажется, вамъ бы слдовало посовтоваться съ докторомъ. Я пойду узнаю, нтъ ли доктора и приведу его къ вамъ.

Но Маркъ объявилъ, что ему теперь совсмъ хорошо, и попросилъ бы ее не оставлять его, еслибы смлъ. Но такъ какъ нездоровье его оказывалось несерьезнымъ, то Мабель опять стала тревожиться о Долли.

— Я не буду спокойна, пока не найду ее,— говорила она: — и если вы дйствительно поправились, то не можете ли помочь мн найти ее? Она наврное гд-нибудь недалеко.

Маркъ радъ былъ всякому предлогу остаться съ ней и охотно согласился.

— Идите въ эту сторону, а я пойду въ ту и мы встртимся опять здсь.

— Не лучше ли намъ идти вмст,— предложилъ Маркъ, которому такой планъ совсмъ не понравился: — она можетъ не узнать меня, если я буду безъ васъ.

— Нтъ, она наврное узнаетъ васъ,— нетерпливо замтила Мабель.— Какъ можетъ Долли забыть васъ посл того, что вы сдлали, но мы теряемъ время. Ступайте въ эту сторону и время отъ времени кликайте ее.

И сама пошла въ другую сторону, а Марку ничего больше не оставалось, какъ повиноваться. Онъ пошелъ, клича время отъ времени: Долли! Долли! и чувствуй себя нелнимъ и несчастнымъ, какъ вдругъ какая-то фигура выросла у него подъ носомъ.

— Вы джентльменъ изъ позда, сэръ?— спросила фигура, оказавшаяся кондукторомъ.

— Да, что вамъ нужно?

— Машина исправлена, сэръ. Поврежденіе было совсмъ пустое, сэръ, и мы сейчасъ трогаемся въ путь, сэръ, я собираю всхъ пассажировъ.

Марку не особенно хотлось ухать, но онъ не былъ господинъ своего времени, ему давно уже слдовало быть въ школ и онъ не могъ доле медлить. Онъ не забылъ, какъ, проспавъ однажды, долженъ былъ выслушать вжливые, но дкіе упреки директора. Теперь у него былъ законный предлогъ, но все же злоупотреблять имъ не слдовало.

Однако, онъ съ минуту колебался.

— Сейчасъ иду,— сказалъ онъ,— но я ищу лэди съ маленькой двочкой и собачкой. Он могутъ не попасть на поздъ. Подождите, пока я пойду и предупрежу ихъ.

— Не безпокойтесь, сэръ, мы безъ нихъ не удемъ, я самъ позову ихъ, меня он скоре послушаются, чмъ васъ, сэръ, съ вашего позволенія, вамъ лучше идти и занять для нихъ мсто. Предоставьте мн найти ихъ.

Маркъ услыхалъ слабый лай въ томъ направленіи, въ какомъ пошла Мабель. Очевидно, она нашла двочку. ‘Всего лучше,— подумалъ онъ,— пойти и занять цлое отдленіе’ и съ этой мыслью, а, можетъ быть, и подъ вліяніемъ инстинктивнаго повиновенія всякому мундиру, характеризующему всякаго респектабельнаго англичанина, послушался кондуктора и вернулся на поздъ.

Въ своему великому удовольствію онъ нашелъ, что отдленіе, въ которомъ сидла Мабель, никмъ не занято. Онъ сталъ у двери и дожидался появленія Мабель съ сестрой съ радостной надеждой на счастливый конецъ своего путешествія. ‘Можетъ быть, она скажетъ мн, кто она такая,— думалъ онъ.— Могъ ли я этого вчера ожидать! ‘

Его размышленія были прерваны другимъ кондукторомъ, человкомъ сердитаго вида и съ сдоватой бородой.

— Садитесь въ вагонъ, сэръ, если желаете хать съ этимъ поздомъ.— сказалъ онъ.

— Я дожидаюсь молодой лэди,— отвчалъ Маркъ наивно и нечаянно для самого себя.— Тотъ, другой кондукторъ, общалъ мн…

— Ничего не знаю объ этомъ,— упрямо настаивалъ кондукторъ:— если вы говорите про моего собрата, то онъ сейчасъ подалъ мн сигналъ, что поздъ трогается. Если хотите хать, сэръ, то скоре садитесь въ вагонъ.

Ничего другого не оставалось, такъ какъ не могъ же онъ побжать искать Мабель на позд. Приходилось ждать до Кингсъ-Кросса, но онъ неохотно и съ превеликимъ разочарованіемъ услся на мст, стараясь побдить нетерпніе и досаду на медленный ходъ позда, осторожно направлявшагося къ цли его ожиданій.

Маркъ выскочилъ изъ вагона прежде, нежели поздъ остановился. Онъ напрягаетъ зрніе въ надежд, не промелькнетъ ли знакомая фигура, но тщетно. Ни Мабель, ни Долли не было видно нигд. Онъ розыскахъ обманувшаго его кондуктора, и ему показалось, что тотъ шагнулъ-было къ нему на встрчу, но порывшись въ карманахъ, отвернулся, какъ бы желая избжать встрчи.

Но Маркъ не допустилъ до этого.

— Гд та лэди?— рзко спросилъ онъ.— Вы не захватили ее, должно быть, хотя и общали.

— Не моя вина, сэръ. Я разыскалъ молодую лэди, но маленькая барышня ни за что не хотла ссть въ вагонъ. Какъ мы ее ни уговаривали, ничего не подлали. Молодая лэди ршила, такъ какъ до Лондона недалеко, хать въ кэб или въ коляск.

— И… и она ничего не поручила передать мн?— спросилъ Маркъ.

Его лицо выражало такое напряженное ожиданіе, что кондукторъ не ршился разочаровать его.

— Она поручила вамъ кланяться,— медленно произнесъ онъ,— и передать вамъ ея поцлуй,— прибавилъ онъ, взглянувъ въ лицо Марка,— и чтобы вы не безпокоились о ней и что она увидится съ вами на прежнемъ мст и…

— Ну это вы все соврали,— замтилъ Маркъ.

— Ладно, значитъ, она ничего не приказывала вамъ передать.

— Но она сдлала же какія-нибудь распоряженія относительно своего багажа?

— Саквояжъ ея останется въ багаж до востребованія. Могу я чмъ другимъ услужить вамъ, сэръ? нтъ? въ такомъ случа позвольте засвидтельствовать вамъ свое почтеніе. Добраго утра,сэръ.

‘Никогда еще не случалось со мной такого,— бормоталъ кондукторъ, возвращаясь въ свой вагонъ.— Пойти и потерять записку, которую только-что взялъ въ руки. Они, очевидно, не водятъ компаніи, боюсь, что я тутъ напуталъ. Онъ-то, ясное дло, влюбленъ въ нее. Мн жаль, что я потерялъ записку, но безполезно было говорить ему объ этомъ’.

Что касается Марка, то такой злополучный конецъ его романа совсмъ разогорчилъ его. ‘Она даже не спросила, какъ меня зовутъ?— горько думалъ онъ.— Я рисковалъ жизнью ради нея, она вдь знала, что я это длаю только для нея, и такъ скоро позабыла. Я теперь никогда не увижу ее больше, еся даже она и живетъ въ Лондон. Надо выбросить ее изъ головы. Этого она, по крайней мр, не можетъ мн запретить. Я выброшу ее изъ головы’.

Но дни протекали днями, а уныніе его все возрастало. Краткій отдыхъ не освжилъ его и оставилъ въ немъ безнадежное стремленіе къ чему-то недостижимому. Жажда славы проснулась съ увеличенной силой, а онъ самъ отнялъ у себя всякіе шансы къ ея достиженію. Время шло, но не приносило ему успокоенія. Онъ чувствовалъ отвращеніе къ самому себ и ко всему окружающему.

VIII.

Дурныя всти.

Наступилъ канунъ Рождества, и миссисъ Лангтонъ сидла съ съ своими дочерьми въ той самой гостиной, въ которой мы ее уже раньше видли. Долли по обыкновенію возилась съ своей собаченкой.

— Милая мама,— объявила она,— завтра я привяжу визитную карточку Фриску на шею и пошлю его въ кабинетъ папаши поздравить папашу съ Рождествомъ. Только вы, мамаша, не говорите ему пока объ этомъ, пожалуйста.

— Не скажу, моя милая, если ты не хочешь,— добродушно отвчала миссисъ Лангтонъ.

— И подумать только, что еслибы тотъ джентльменъ не спасъ Фриска, то я бы не могла привязать ему визитную карточку,— продолжала Долли, нжно лаская собачку.— А я-то и не поблагодарила его даже. Я совсмъ позабыла объ этомъ, а когда вспомнила, то онъ уже ушелъ. Какъ ты думаешь, Мабель, онъ придетъ навстить меня? ты вдь сказала ему, что мамаша будетъ рада его видть? ты написала ему это въ записк, которую отдала кондуктору?

— Да, Долли,— отвчала Мабель, отворачиваясь,— но ты знаешь, что онъ не приходилъ.

— Милая моя,— вмшалась мать,— я думаю, что онъ выказываетъ большой тактъ тмъ, что не приходитъ. Никакой необходимости не было посылать ему записку и онъ очень умно сдлаетъ, если не воспользуется ею. Благодарить людей очень скучно и кром того имъ всегда кажется, что ихъ мало благодарили. Конечно, со стороны этого молодого человка было очень любезно, что онъ… собственно говоря, я никогда не могла хорошенько уразумть, что онъ такое сдлалъ, что-то такое произошло въ туман, кажется…— неопредленно заключила она.

— Мы подробно разсказывали вамъ, мамаша,— объяснила Долли,— и если желаете, снова повторимъ. Былъ туманъ и нашъ поздъ остановился, и мы вышли изъ вагоновъ и я забыла Фриска, онъ находился въ вагон совсмъ одинъ, и тогда этотъ джентльменъ побжалъ за нимъ и взялъ его изъ вагона и принесъ ко мн. А другой поздъ пріхалъ и тоже остановился.

— Долли не совсмъ точно разсказываетъ,— перебила Мабель, покраснвъ.— Въ ту минуту, какъ онъ побжалъ за собакой, мы вс слышали, что подходитъ другой поздъ въ туман и никто не могъ знать, не произойдетъ ли страшнаго столкновенія.

— Въ такомъ случа съ его стороны было крайне безразсудно идти, моя милая, и еслибы я была его мать, то очень бы на него разсердилась.

— Онъ вдь очень красивъ, Мабель, не правда ли?— замтила Долли непочтительно.

— Въ самомъ дл? Да, кажется, онъ красивъ,— отвчала Мабель съ напускнымъ равнодушіемъ, но въ душ живо припоминала. лицо Марка въ то время, какъ онъ стоялъ, прислонившись въ барьеру, и его прекрасные глаза умоляли ее не покидать его.

— Ну чтожъ, ему, можетъ быть, вовсе не интересно, чтобы его благодарили, и совсмъ не хочется насъ видть,— сказала Долли.— Еслибы хотлось, то онъ бы пріхалъ, ты вдь нависала ему нашъ адресъ?

Мабель пришла къ тому же заключенію и въ тайн была имъ задта и оскорблена. Она вышла изъ своей обычной сдержанности, чтобы дать ему возможность снова увидть ее, если онъ того пожелаетъ, а онъ не пожелалъ этимъ воспользоваться. Душевный миръ ея не былъ серьезно нарушенъ, но гордость была, тмъ не мене, задта. По временамъ ей приходило, однако, въ голову, что ея записка не была доставлена, такъ какъ странно было думать, что восхищеніе, ясно читавшееся въ его глазахъ, такъ легко и скоро испарилось.

— Ай, вотъ и папаша! вы уже вернулись домой!— закричала Долли, когда дверь отворилась и вошелъ высокаго роста господинъ, все еще красивый, лтъ пятидесяти, съ большими свтлыми глазами, правильнымъ ртомъ и подбородкомъ и сдыми бакенбардами. Что касается нравственныхъ качествъ, то въ пользу м-ра Лангтона можно было сказать, что онъ былъ любезенъ со всми, кого не считалъ ниже себя, и былъ добрымъ, хотя и не особенно ласковымъ мужемъ. Какъ юристъ, онъ былъ ученъ безъ педантизма и членъ парламента, гд никогда не говорилъ даже и по юридическимъ вопросамъ.

Зоркіе глаза Мабель прежде всхъ замтили тнь на его лиц и натянутость въ манерахъ.

— Вамъ нездоровится, папаша, или у васъ была какая-нибудь непріятность сегодня?— спросила она.

— Я здоровъ. У меня есть для васъ новость,— проговорилъ онъ все въ одномъ тон.— Слушай, Долли, ступай и погляди, что длаетъ Колинъ.

— И придти сказать вамъ, папаша?

— Нтъ, не приходи, пока я не пришлю за тобой.

Онъ старательно заперъ дверь, и оборотившись къ дочери и жен, спросилъ:

— Вы не читали сегодняшнихъ газетъ, конечно?

— Нтъ,— отвчала миссисъ Ланггонъ:— та знаешь, что я не читаю газетъ. Джеральдъ,— вдругъ вскричала съ просвтлвшимъ взоромъ,— врно кто-нибудь изъ судей умеръ?

Мечта о повышеніи мужа и увеличеніи общественныхъ успховъ и уваженія для себя и дочерей пронеслась у нея въ ум.

— Нтъ, не то, Белла, я вовсе еще не собираюсь въ судья, да и вообще новость моя не добрая, а худая, очень худая.

— О! папа!— закричала Мабель,— не подготовляйте насъ, скажите сразу, въ чемъ дло.

— Предоставь мн, душа моя, поступить такъ, какъ я нахожу за наилучшее. Я сейчасъ объяснюсь. Въ ‘Globe’ напечатана телеграмма отъ агента Ллойда, возвщающая о крушеніи ‘Макгалори’.

— Корабля, на которомъ уплылъ Винцентъ!— сказала Мабель.— Что онъ спасенъ?

— Нельзя еще ничего сказать наврное и… и эти бдствія обыкновенно преувеличиваютъ, но боюсь, что есть основаніе думать, что бдный малый утонулъ… пассажировъ было въ этотъ моментъ немного на корабл и только четверо или пятеро изъ нихъ спасены, и все женщины. Будемъ надяться на лучшій исходъ, но, прочитавъ подробности кораблекрушенія, сознаюсь, что самъ не питаю большихъ надеждъ. Я наводилъ справки сегодня по утру въ контор кораблевладльцевъ, но они сообщили мн немного, завтра они получатъ боле подробныя свденія, но изъ того, что они мн сказали сегодня, я сужу, что мало надежды.

Мабель закрыла лицо руками, стараясь освоиться съ мыслью, что человкъ, сидвшій здсь напротивъ нея, всего какой-нибудь мсяцъ тому назадъ, съ странной, почти пророческой печалью въ глазахъ, лежитъ теперь блдный и бездыханный гд-то на глубин моря. Она была настолько оглушена этимъ извстіемъ, что не могла плавать.

— Джеральдъ,— сказала миссисъ Лангтонъ,— Винцентъ утонулъ. Я въ этомъ уврена. Я чувствую, что это будетъ для меня большимъ огорченіемъ, не знаю, когда я къ этому привыкну… Бдный, бдный Винцентъ! подумать, что я видла его въ послдній разъ въ тотъ вечеръ, какъ мы обдали у Гордоновъ… помнишь, Джеральдъ, такой скучный обдъ, а онъ проводилъ меня до кареты и попрощался, стоя на мостовой.

Миссисъ Лангтонъ придавала повидимому большое патетическое значеніе всмъ этимъ обстоятельствамъ, она изящно прижала въ глазамъ носовой платокъ.

— И онъ умеръ! Винцентъ умеръ! какъ это тяжко, какъ это печально,— проговорила Мабель и начала плакать.

— Плачь, милочка, это тебя облегчитъ,— сказала миссисъ Лангтонъ.— Я бы желала, чтобы мн можно было также поплакать, это было бы такимъ облегченіемъ. Но вдь папаша сказалъ, ты слышала, что еще не вся надежда потеряна, мы не должны отчаиваться, мы должны надяться до послдней минуты. Ты ршительно не хочешь идти обдать? Какъ хочешь. Я чувствую, что каждый кусокъ будетъ стоять у меня въ горл, но я должна идти, чтобы не оставить папашу, одного. Пожалуйста сообщи эту новость Долли и Колину, и попроси Frulein пробыть съ ними въ дтской до тхъ поръ, пока они не лягутъ спать! Мн было бы тяжело видть.

Приличное соболзнованіе м-ра Лангтона не лишило его аппетита, и миссисъ Лангтонъ почувствовала большое облегченіе, что можетъ отложить свое горе на время. Такимъ образомъ Мабель была предоставлена тяжелая обязанность сообщить объ участи, постигшей бднаго Винцента, своей младшей сестр и брату, обязанность тяжелую, потому что дти очень любили Гольройда.

Фрейлейнъ Мозеръ также была огорчена смертью молодого человка, которому она желала помочь и которой больше не нуждался въ ея помощи и ни въ чьей другой.

Извстіе достигло ушей Марка въ тотъ же день рано по утру. Онъ шелъ домой черезъ Сити, когда объявленіе о ‘кораблекрушеніи и гибели пассажировъ’ бросилось ему въ глаза и заставило его купить ‘Globe’, съ которымъ онъ и услся въ вагонъ подземной дороги, чтобы съ равнодушнымъ любопытствомъ прочитать подробности. Онъ вздрогнулъ, когда прочиталъ названіе корабля и тщетно искалъ имени Винцента въ списк оставшихся въ живыхъ.

На слдующій день онъ также отправился въ контору кораблевладльцевъ за справками и къ этому времени были получены подробныя свденія, посл которыхъ нельзя было больше сомнваться въ погибели пріятеля.

Истинное горе такъ же мало можно почувствовать по заказу, какъ и истинную радость, и въ этомъ убдился Маркъ не безъ угрызеній совсти. Онъ увидлъ, что не смотря на вс старанія не можетъ такъ оплакивать своего погибшаго друга, какъ бы слдовало въ виду существовавшей между ними пріязни. Онъ разршилъ это затрудненіе тмъ, что совсмъ пересталъ о немъ думать, и заплатилъ дань огорченію, повязавъ черный галстухъ, тогда какъ любилъ носить цвтные.

Каффинъ услышалъ новость не безъ нкотораго удовольствія. Опасный соперникъ былъ устраненъ съ его пути и теперь онъ могъ безъ всякихъ опасеній воздавать должное достоинствамъ покойнаго и когда ему пришлось заговорить о немъ при Мабель, онъ сдлалъ это съ такимъ чувствомъ, что тронулъ ее и она стала посл этого лучшаго о немъ мннія.

Ея собственное горе было истинно и глубоко и не нуждалась въ искусственномъ подзадориваніи и во вншнихъ проявленіяхъ. И еслибы Винцентъ могъ знать это, то примирился бы съ равнодушіемъ всхъ остальныхъ. Забывчивость и безучастіе другихъ людей не властны были оскорблять его, разъ онъ зналъ, что живетъ въ памяти любимой двушки.

Но для покойниковъ гораздо лучше, что ни равнодушіе наше, ни горе не могутъ трогать ихъ, потому что самое истинное горе постепенно смягчается временемъ и не можетъ утшить наимене требовательнаго человка за неизбжное забвеніе.

IX .

Поворотный пунктъ.

Въ одно пасмурное январское утро Маркъ вошелъ въ столовую на Малаховой террас, гд засталъ всхъ своихъ домашнихъ, за исключеніемъ миссисъ Ашбёрнъ, которая завтракала въ постел — совсмъ необычное для нея баловство.

— Маркъ,— сказала Трикси, откидываясь на спинку стула и подставляя ему лицо для поцлуя,— теб есть письмо.

Не трудно было видть, что это письмо возбуждало сдержанное любопытство въ младшихъ членахъ семейства, которые уже отзавтракали и очевидно ломали голову надъ тмъ, кто бы это писалъ Марку. Три пары глазъ уставились въ него въ то время какъ онъ садился на свое мсто.

Въ послднее время Маркъ рдка получалъ письма и въ особенности это письмо, со штемпелемъ Фладгетъ и К на конверт, всхъ заинтересовало. Ашбёрны не интересовались литературой вообще, но имя знаменитыхъ издателей все же было имъ знакомо и возбудило ихъ любопытство.

Маркъ также прочиталъ это имя. На минуту оно заставило его сердце забиться сильне, такъ какъ ему пришла мвсль, что письмо касается его злополучныхъ манускриптовъ. Хотя онъ не имлъ никакого дла съ этой фирмой, но подобныя дикія надежды рождаются иногда совсмъ безсмысленно. Онъ взялъ письмо и готовъ былъ распечатать его. Но вдругъ вспомнилъ, что оно, должно быть, касается рукописи Вницента и частію затмъ, чтобы сохранить его тайну, частію изъ желанія подразнить окружающихъ, очевидно, интересовавшихся его содержаніемъ, положилъ письмо въ карманъ.

— Почему ты его не распечатываешь?— спросила нетерпливо Трикси, надявшаяся, что великолпный литературный успхъ выпалъ наконецъ на долю ея любимаго брата.

— Неприлично за завтракомъ.

— Глупости!— воскликнула Трикси: — съ какихъ поръ ты такъ церемонишься съ нами?

— Отнын я намренъ церемониться. Я нашелъ, что не слдуетъ пренебрегать вжливымъ обращеніемъ другъ съ другомъ, когда находишься въ своей семь. Я намренъ пріучить и васъ къ вжливости и начну сегодня.

— Очень благодарны теб за это,— отвчала Марта,— но я нахожу, что достаточно вжлива и не нуждаюсь въ твоихъ урокахъ.

— Не сомнваюсь въ этомъ, Марта. Но знаешь, вс мы, исключая тебя, конечно, могли бы быть вжливе другъ въ другу, не нанося себ этимъ никакой обиды.

— Ну чтожъ, Маркъ,— вмшалась Трикси,— теб остается только попросить нашего позволенія прочитать письмо и дло въ шляп.

— Разв это показано въ книгахъ, трактующихъ объ этикет?— спросилъ Маркъ.

— Не дури: почему ты не хочешь попросить нашего позволенія?

— Потому, вроятно, что я хочу прежде позавтракать. Ничто такъ не вредитъ пищеваренію, моя милая, какъ привычка читать за дой, каждый медикъ скажетъ теб это.

— Можетъ быть,— догадалась Марта,— у Марка есть свои причины для того, чтобы прочиталъ это письмо наедин.

— А знаешь, Марта, ты пожалуй и угадала.

— Да ужъ разумется, но не бойся, хотя бы это было любовное посланіе, или счетъ отъ кредитора, или новый отказъ издателей напечатать твое произведеніе, насъ это нисколько не интересуетъ. Мы вовсе не желаемъ знать твои секреты, не правда-ли, Кутберть?

— Это очень любезно съ вашей стороны. Значить, я не очень опечалю васъ, если прочту свое письмо наедин?

Но даже и оставшись одинъ, онъ не спшилъ распечатывать письмо.

— Обычный отказъ,— думалъ онъ.— Бдный Винцентъ! теперь ему все равно. Ну-ка, прочтемъ, какъ они его отдлываютъ, и онъ началъ читать.

‘Любезный сэръ, мы прочитали романъ, озаглавленный ‘Волшебныя чары’, который вы сдлали намъ честь доставить насколько времени тому назадъ. На нашъ взглядъ въ этомъ произведеніи есть несомннная оригинальность и достоинства, которыя не останутся, конечно, незамченными публикой и во всякомъ случа найдутъ у нея такой пріемъ, который можетъ поощрить автора къ дальнйшимъ усиліямъ. Конечно, существуетъ извстный рискъ касательно этого пункта, вслдствіе чего намъ невозможно предложить такія условія за первую книгу, какія впослдствіи законно могутъ быть постановлены для вторичнаго произведенія, вышедшаго изъ-подъ того же пера. Мы дадимъ вамъ… (и тутъ слдовала такая цифра, которая показалась Марку очень крупной за первое произведеніе незнакомаго писателя). Если наше предложеніе будетъ принято вами, то соблаговолите пожаловать къ намъ, когда вамъ будетъ угодно, чтобы сговориться на счетъ всхъ предварительныхъ подробностей.

‘Имемъ честь быть
‘Чильтонъ, Фладгеть и К’.

Маркъ торопливо пробжалъ это письмо сначала съ чувствомъ недоврчиваго удивленія, а потомъ досады на своенравіе фортуны.

Винценту не пришлось испытать ни проволочекъ, ни разочарованія и неудачъ, неразлучныхъ съ первыми дебютами на литературномъ поприщ. Онъ сразу завоевалъ себ мсто, но какой изъ этого толкъ? Ни похвалы людей, ни слава земная ничего больше для него не значили.

Маркъ горько раздумывалъ объ этомъ и досада его усиливалась еще и оттого, что издатели очевидно считали его самого авторомъ книги и ему предстоитъ непріятная обязанность вывести ихъ изъ заблужденія.

Отправившись на слдующій день въ редакцію, онъ послалъ свою карточку съ однимъ изъ клерковъ, возсдавшихъ за внушительными конторками изъ краснаго дерева, и былъ введенъ въ пріемную, гд журналы и книги, симметрически разложенные по столамъ, напоминали пріемную комнату дантиста.

Мартъ перебиралъ книги съ несовсмъ благоразумной нервностью, но дло въ томъ, что ему казалось унизительнымъ объяснять, что онъ простой агентъ. Ему пришло также вдругъ въ голову, что смерть Гольройда можетъ усложнить дло и онъ сердился на покойнаго пріятеля за то, что тотъ поставилъ его въ такое неловкое положеніе.

Клеркъ вернулся съ извстіемъ, что м-ръ Фладгэтъ будетъ счастливъ немедленно познакомиться съ Маркомъ. Послдняго опять повели по корридорамъ, гд сквозь раскрытыя двери онъ увидлъ въ комнатахъ людей, сидящихъ за конторками и чмъ-то занятыхъ, пока его не ввели, наконецъ, въ небольшую комнату со множествомъ большихъ плетеныхъ корзинъ, набитыхъ корректурами и рукописями, и грудами книгъ и журналовъ, посреди которыхъ возсдалъ м-ръ Фладгэть, спиной къ свту, проникавшему сквозь окна съ цвтными стеклами.

Онъ всталъ и пошелъ на встрчу Марку, и послдній увидлъ маленькаго человчка съ рыжими волосами и бакенбардами, живыми глазами, оригинальной, перпендикулярной складкой на лбу надъ короткимъ, тупымъ носомъ, подвижнымъ ртомъ и пріятными непринужденными манерами.

— Какъ поживаете, м-ръ Бошанъ?— сказалъ онъ радушно, очевидно прибгая въ nom de plume въ вид комплимента:— итакъ, вы ршили довриться намъ, неправда-ли? Ну и прекрасно, надюсь, что вамъ не придется пожалть объ этомъ.

Мартъ сказалъ, что онъ въ этомъ увренъ.

— Ну-съ, что касается книги, то я самъ просмотрлъ ее, равно какъ и м-ръ Блакшо, нашъ секретарь, и долженъ сказать вамъ, что вполн раздляю его мнніе, что вы написали замчательное произведеніе. Какъ мы вамъ сообщали, знаете, впередъ никакъ нельзя знать, окажется ли изданіе выгоднымъ въ матеріальномъ отношеніи, но мое мнніе отъ этого не перемнится. На мой взглядъ книга эта сразу должна составить вамъ имя.

Маркъ съ завистью услышалъ это. Давно, давно мечталъ онъ о такомъ свиданіи и о такихъ именно словахъ, теперь мечта его осуществилась, но съ такой безпощадной насмшкой.

— Но все же рискъ существуетъ,— продолжалъ м-ръ Фладгэтъ,— несомннный рискъ и это обусловливаетъ предложенныя вамъ условія. Довольны ли вы ими? Знаете, первая книга…

— Извините,— отчаянно перебилъ Маркъ,— я боюсь, что вы думаете, что… что я написалъ эту книгу.

— Да, я такъ думаю,— отвчалъ м-ръ Фладгэтъ съ юмористической искоркой въ глазахъ:— на рукописи стоялъ вашъ адресъ и я пришелъ жъ довольно естественному заключенію, что м-ръ Ашбёрнъ и м-ръ Бошанъ одно и то же лицо. Неужели и ошибся?

— Книга написана однимъ моимъ пріятелемъ,— съ усиліемъ произнесъ Маркъ,— не такъ давно онъ ухалъ за границу.

— Въ самомъ дл? въ такомъ случа мы бы предпочли вести съ нимъ лично переговоры.

— Это невозможно, мой пріятель утонулъ въ мор, но просилъ меня быть его представителемъ въ этомъ дл и мн извстны вс его желанія.

— Не сомнваюсь въ этомъ, но видите ли, м-ръ… м-ръ Ашбёрнъ, это дло щекотливое. Я полагаю, у васъ есть какое-нибудь письменное полномочіе, которое докажетъ намъ, что мы имемъ дло (это чистйшая формальность) съ настоящимъ его доврителемъ.

— Нтъ, у меня такого полномочія не имется, мой пріятель очень желалъ сохранить свое инкогнито.

— Такъ, такъ,— откашлялся м-ръ Фладоть,— но можетъ быть, вы можете доставить мн какую-нибудь записку объ этомъ дл? Можетъ быть, такая найдется между вашими бумагами?

— Нтъ, мой пріятель не нашелъ нужнымъ датъ мн такую записку, онъ очень желалъ…

— Такъ, такъ, понимаю, но можетъ быть вы можете мн достать отъ него одну строчку или дв?

— Говорю вамъ, что мой пріятель умеръ,— отвчалъ Маркъ нетерпливо.

— Ахъ, да, я совсмъ объ этомъ позабылъ. Я думалъ… ну да это все равно. Ну-съ, м-ръ Ашбёрнъ, если вы ничего не можете намъ сказать больше того, что сейчасъ сказали, то-есть чего-нибудь такого, что бы дало намъ возможность войти съ вами въ соглашеніе, то боюсь… боюсь, что долженъ попросить у васъ времени на размышленіе. Если вашъ пріятель дйствительно умеръ, то полагаю, что ваши полномочія весьма опредленны. Но быть можетъ, онъ, гмъ!.. изъ желанія сохранить инкогнито, распустилъ слухъ о своей смерти?

— Не думаю,— сказалъ Маркъ, дивясь двусмысленному тону издателя, въ которомъ не было ничего зловщаго, но который онъ какъ-будто приглашалъ себя опровергнуть.

— Значитъ, это ваше послднее слово?— сказахъ м-ръ Фладгэтъ и въ голос его послышалось разочарованіе и досада, а складка на лбу рзче обозначилась.

— Къ сожалнію, да,— отвчалъ Маркъ, вставая:— извините, что такъ долго задержалъ васъ.

— Не смю васъ удерживать, но м-ръ Ашбёрнъ, неужели же вы хотите, чтобы наше свиданіе окончилось ничмъ, какъ грозитъ, повидимому? Неужели вы не можете сказать мн двухъ-трехъ словъ, которыя бы все уладили? Я не принуждаю васъ говорить намъ то, что вы желали бы скрыть, но увряю васъ, что переданная вами исторія о какомъ-то м-р Винцент Бошан, который умеръ, только связываетъ намъ руки, понимаете ли, связываетъ намъ руки.

— Если такъ,— отвчалъ Маркъ съ досадой,— то я могу сказать только, что очень сожалю объ этомъ, но ршительно не знаю, какъ этому помочь.

Онъ находилъ, что Гольройдъ надлалъ ему слишкомъ много хлопотъ.

— Ну-съ, м-ръ Ашбёрнъ, какъ я уже раньше говорилъ вамъ, я — послдній человкъ, который сталъ бы приставать къ вамъ, но, право… знаете, право же это безразсудно! Мн кажется, вы могли бы быть со мной откровенне. Не вижу причины, почему бы вамъ мн не довриться!

‘Неужели этотъ человкъ соблазняетъ меня?— подумалось Марку.— Неужели же ему такъ хочется напечатать книгу, что онъ приглашаетъ меня сочинить какую-нибудь исторію, которая бы дала возможность выйти изъ представившихся затрудненій?’

Замтимъ мимоходомъ, что никакой такой мысли не приходило въ голову почтенному м-ру Фладгэту, который, хотя и желалъ, конечно, напечатать книгу, но отнюдь не беззаконнымъ путемъ, на подобіе какого-нибудь издателя Мефистофеля. У него была, конечно, цль, заставлявшая его взывать къ доврію Марка, и мы ее сейчасъ узнаемъ. И хотя цль эта была вполн невинная, но фантазія Марка создала мрачнаго демона, соблазняющаго его поступить съ невыразимымъ вроломствомъ. Онъ задрожалъ, но не отъ отвращенія.

— Что вы хотите сказать?— пролепеталъ онъ.

М-ръ Фладгэтъ съ искренней веселостью взглянулъ на блдное и взволнованное лицо молодого человка.

— Что я хочу сказать,— повторилъ онъ.— Послушайте, я знавалъ чувствительныхъ дамъ, желавшихъ скрыть свою личность и свой полъ отъ издателей, я знавалъ мужчинъ, старавшихся убдить даже самихъ себя, что равнодушны въ слав, но такого упорнаго запирательства и желанія разыграть — заране извиняюсь, что прибгаю къ такому сравненію — литературнаго страуса, мн еще никогда не приходилось видть! Мн еще не случалось встрчать автора, который бы такъ страстно желалъ оставаться неизвстнымъ, что готовъ былъ скоре взять обратно свою рукопись, нежели обнаружить свою тайну передъ издателемъ. Послушайте, можетъ быть, м-ръ Винцентъ Бошанъ не такъ уже безвозвратно погибъ. Нельзя ли воскресить его? М-ръ Ашбёрнъ, пожалуйста воскресите его!

— Вы ставите меня въ очень затруднительное положеніе,— сказалъ Маркъ вполголоса.

Онъ понялъ, какъ несправедливы его подозрнія относительно этого человка, высказывавшаго такую невинную и восхитительную гордость своею собственной удивительной проницательностью. Онъ понялъ также, какъ легко и безопасно можетъ онъ воспользоваться этимъ недоразумніемъ и какая будущность откроется передъ нимъ въ такомъ случа, но все еще боролся противъ соблазна, безсознательно предлагаемаго ему.

— Можетъ быть, можетъ быть, м-ръ Ашбёрнъ, но будьте благоразумны. Увряю васъ, что писатель, кто бы онъ ни былъ, не иметъ причины стыдиться этой книги, придетъ время, когда, по всей вроятности, онъ будетъ ею гордиться. Но все-таки если онъ желаетъ скрыть свое настоящее имя, то передайте ему, что онъ можетъ намъ довриться. Намъ случалось уже и прежде держать такіе секреты, конечно, не особенно долго, но только потому, что авторы, обыкновенно, разршали намъ выдать изъ тайну, сами мы никогда ей не измняли.

— Вы, кажется, сказали,— проговорилъ Маркъ, какъ будто думалъ вслухъ,— что другія произведенія того же автора могутъ разсчитывать на лестный пріемъ?

— Я буду очень радъ, если мн представится случай напечатать еще другую книгу сочиненія м-ра Винцента Бошана, хотя м-ра Бошана, какъ вы объяснили, уже нтъ боле въ живыхъ. Но, можетъ быть, остались боле раннія произведенія этого автора?

Марка охватило желаніе сдлать еще попытку, вопреки общанію, данному дяд,— помстить своихъ злополучные ‘Колокола’ и ‘Дочь Красавицу’. На минуту ему пришло въ голову отвтить на послдній вопросъ утвердительно. Онъ не сомнвался, что эти произведенія встртятъ теперь иной пріемъ, чмъ у гг. Лидбиттера и Ганди. Къ тому же это послужить въ пользу Гольройда, а не его самого. Но тутъ онъ вспомнилъ, что различіе почерковъ можетъ его выдать. Онъ сконфузился и промолчалъ. Терпніе м-ра Фладгэта начинало истощаться.

— Мы, кажется, толчемся все на одномъ мст,— сказалъ онъ съ натянутой шутливостью.— Боюсь, что долженъ попросить васъ ршить этотъ вопросъ теперь же. Вотъ рукопись, присланная вами. Если авторъ умеръ, мы вынуждены въ величайшему сожалнію вернуть ее вамъ. Если вы имете что сказать мн по этому поводу, то говорите теперь же. Я, конечно, не могу васъ принудить, но объявляю только, что посл всего вами сказаннаго мы не можемъ обойтись безъ дальнйшихъ объясненій. Ну-съ, м-ръ Ашбёрнъ, что скажете?

— Дайте мн подумать,— пробормоталъ Маркъ, и издатель увидлъ на его лиц колебаніе, хотя оно и было совсмъ иного рода, нежели онъ предполагалъ.

Маркъ снова услся и подперъ подбородокъ рукой, отвернувъ лицо отъ взглядовъ своего собесдника. Въ немъ шла такая борьба, какой до сихъ поръ ему еще никогда не приходилось выдерживать, и ему давали всего лишь нсколько минуть срока, чтобы покончить съ нею.

Быть можетъ, въ такого рода кризисахъ человкъ не всегда строго логически разбираетъ pro и contra, какъ это случается читать въ книгахъ. Непріятельскія силы въ такихъ случаяхъ довольно легко разсять. Вс выгоды, истекающія для него изъ ошибки издателя, если онъ ея не раскроетъ, ясно представились уму Марка, вс же опасности и затрудненія отступили на задній планъ. Онъ былъ неспособенъ хладнокровно обсудить дло. Онъ чувствовалъ, что имъ овладло непреодолимое желаніе, а онъ не привыкъ вообще бороться съ своими желаніями. Логическая мысль въ немъ хромала. Ему показалось, что очень легко поддержать такой обманъ. И самый обманъ съ каждой секундой казался мене безобразенъ и боле безобиденъ.

Онъ видлъ свои собственныя произведенія, такъ долго отвергавшіяся благодаря невжественнымъ предразсудкамъ, напечатанными вслдъ за ‘Волшебными Чарами’ Гольройда и быстро затмвающими книгу послдняго въ глазахъ восхищенной публики. Его оцнятъ наконецъ, онъ будетъ избавленъ отъ ненавистной ему жизни и поведетъ такую, которая ему нравится. Все, что ему нужно, это только, чтобы согласились его выслушать. Другого способа, повидимому, нтъ. Времени терять нельзя. Какая могла быть въ этомъ обида для Гольройда? Онъ никогда не гонялся за славой при жизни, зачмъ она ему посл смерти? Издатели могутъ ошибаться, книга можетъ пройти незамченной. Онъ самъ можетъ оттого пострадать.

Но такъ какъ м-ръ Фладгэтъ былъ, повидимому, убжденъ въ ея достоинствахъ, такъ какъ, очевидно, онъ будетъ склоненъ принять всякое произведеніе того же автора безъ строгой критики, то почему бы и не воспользоваться этимъ обстоятельствомъ?

Маркъ былъ убжденъ, что издатели вообще руководятся неосновательными предубжденіями, онъ безусловно врилъ, что его произведенія должны произвести фуроръ, разъ только найдется фирма, которая побдитъ свое отвращеніе къ ихъ мощной оригинальности, и вотъ тутъ передъ нимъ была такая фирма, готовая принять отъ него все, что угодно, безъ разбора. Неужели же онъ пропуститъ такой случай?

Денежный вопросъ смущалъ его всего боле. Если онъ возьметъ деньги за трудъ другого, то такой поступокъ называется весьма нехорошимъ именемъ. Но онъ не возьметъ этихъ денегъ. Какъ скоро онъ узнаетъ, кто — законный представитель покойнаго Гольройда, онъ передастъ ему эти деньги, не объясняя въ точности, откуда они взялись.

Опасность быть изобличеннымъ почти не существовала, а если и существовала, то весьма слабая.

Не такой былъ человкъ Винцентъ, чтобы избрать себ нсколькихъ повренныхъ. Онъ былъ настолько остороженъ, что даже не открылъ своего настоящаго имени издателямъ, а теперь не могъ больше этого сдлать.

Все это вихремъ проносилось въ голов Марка, а его тщеславіе, пустота и втренность длали его совершенно неспособнымъ противостоять искушенію.

— Ну-съ,— сказалъ, наконецъ, м-ръ Фладгэтъ.

Сердце Марка сильно забилось. Онъ повернулся и взглянулъ на издателя.

— Я полагаю, что мн лучше довриться вамъ,— сказалъ онъ съ смущеніемъ и стыдомъ, вполн непритворными, хотя издатель и объяснилъ ихъ себ совершенно ложно.

— Значить вы написали эту книгу: ‘Волшебныя чары?’

— Если вы такъ хотите, то да,— отвчалъ Маркъ отчаянно. Слово было высказано и, къ худу или къ добру, отнын приходилось на немъ стоять.

Раскаяніе.

Не усплъ Маркъ объявить себя авторомъ произведенія своего покойнаго пріятеля, какъ готовъ бы былъ все отдать, чтобы вернуть свои слова назадъ. Не столько изъ угрызеній совсти (хотя ему и казалось, что онъ вдругъ сталъ безусловнымъ негодяемъ), сколько изъ страха, что его ложь обнаружится. Онъ сидлъ, глупо таращилъ глаза на м-ра Фладгэта, который благосклонно и снисходительно гладилъ его по плечу. Онъ еще никогда не видывалъ такого робкаго писателя.

— Я очень радъ, что, наконецъ, познакомился съ м-ромъ Винцентомъ Бошаномъ,— говорилъ онъ, весь сіяя честной гордостью оттого, что тактика его увнчалась успхомъ.— Теперь мы можемъ толковать объ условіяхъ.

Онъ нашелъ Марка такимъ же сговорчивымъ относительно гонорара, какъ и большинство начинающихъ писателей. Кром того, Марку особенно мучительно хотлось поскоре покончить съ денежнымъ вопросомъ. Онъ не могъ ршить, легче или тяжеле будетъ его совсти, если онъ станетъ настаивать на лучшихъ условіяхъ, а потому въ своей нершительности избралъ легчайшій путь: согласиться на все, что ему предложатъ.

— Ну-съ, а теперь какъ быть на счетъ заглавія?— сказалъ м-ръ Фладгэть.— Мн, по-правд, сказать, не очень нравится ваше, оно слишкомъ, какъ бы сказать, неопредленно!

Маркъ согласился, что оно неопредленно.

— Мн помнится даже, что нчто въ этомъ род уже имется въ литератур и это, знаете, можетъ повести въ непріятностямъ. Не можете ли придумать какое-нибудь другое, которое дало бы общее понятіе о характер самой книги?

Такъ какъ Маркъ не имлъ никакого представленія о книг, то и не могъ ничего придумать.

— М-ръ Бланшо совтовалъ назвать ‘Чародйство’ или ‘Колдовство’.

— Мн не нравится ни то, ни другое,— замтилъ Маркъ, находя, что такого рода замчаніе не можетъ его скомпрометировать.

— Не нравится,— повторилъ м-ръ Фладгэтъ.— Вы, пожалуй, правы. Мн приходило въ голову,— не знаю, какъ вы найдете это,— но я полагалъ бы назвать книгу такъ: ‘Современный Мерлинъ’, какъ вы думаете?

— Современный Мерлинъ?— повторилъ Маркъ раздумчиво.

— Да, это не совсмъ то быть можетъ, но довольно подходящее, право, довольно подходящее заглавіе.

Маркъ согласился.

— Конечно, вашъ герой не настоящій магъ, но вы видите, въ чемъ тутъ намекъ.

Разумется, Маркъ не видлъ, но счелъ за лучшее согласиться.

— Ну-съ,— продолжалъ м-ръ Фладгэтъ, въ тайн гордившійся придуманнымъ имъ заглавіемъ,— какъ вы находите? Мн кажется, что это заглавіе не хуже всякаго другого.

Маркъ подумалъ, не все ли равно въ сущности, какое будетъ у книги заглавіе, вдь книга не его.

— Я нахожу его прекраснымъ, прекраснымъ. Кстати, м-ръ Фладгэтъ, я бы желалъ перемнить nom de plume, быть можетъ, это капризъ съ моей стороны, но въ послднее время мн понравился другой псевдонимъ.

— Какъ вамъ угодно,— отвчалъ тотъ, беря въ руки карандашъ, чтобы произвести требуемое измненіе.— Но почему бы вамъ не подписаться вашимъ настоящимъ именемъ? Предсказываю, что со временемъ вы будете гордиться этой книгой.

— Нтъ, я не желаю пока подписываться настоящимъ именемъ (онъ и самъ не зналъ хорошенько, почему, быть можетъ его удерживалъ остатокъ стыда отъ такого откровенно безчестнаго поступка). Вычеркните ‘Винцентъ Бошанъ’ и поставьте на его мсто ‘Кириллъ Эрнстонъ’.

Этотъ псевдонимъ онъ давно уже избралъ для себя и желалъ теперь воспользоваться имъ, такъ какъ не могъ употребить собственное имя.

— Хорошо, этотъ вопросъ мы будемъ, значитъ, считать ршеннымъ. Мы разсчитываемъ напечатать книгу какъ можно скоре, не дожидаясь весенняго сезона. Мы немедленно начнемъ печатать и будемъ присылать вамъ корректуры на просмотръ.

— Да, вотъ еще одно обстоятельство, о которомъ мн лучше упомянуть уже теперь,— внезапно сказалъ Маркъ.— Рукопись написана не моимъ почеркомъ. Считаю нужнымъ объяснить вамъ это впередъ, чтобы не возникало потомъ недоразумній. Рукопись переписана однимъ моимъ пріятелемъ.

М-ръ Фладгэтъ расхохотался.

— Извините меня,— сказалъ онъ,— но право я не могъ удержаться, вы, повидимому, пустили въ ходъ вс средства, чтобы провести насъ.

— И, однако, вы все-таки вывели меня на свжую воду,— отвчалъ Маркъ съ невеселымъ смхомъ.

М-ръ Фладгэтъ тоже засмялся и сдлалъ небольшой жестъ рукой, онъ думалъ, быть можетъ, что никакія предосторожности не обманутъ его проницательности. Посл этого они разстались.

Маркъ вышелъ на улицу самъ не свой. Онъ не отдавалъ себ яснаго отчета въ своемъ вроломномъ поступк, потому что соблазнъ былъ такъ внезапенъ, паденіе оказалось такъ легко, что онъ почти не чувствовалъ его позора, да и врядъ ли по натур своей могъ его почувствовать, пока результаты были для него выгодны. Но онъ смутно сознавалъ, что онъ не тотъ человкъ, какимъ былъ сегодня поутру, что у него въ сердц родились новыя надежды и, быть можетъ, новыя опасенія, но надежды были близки и ярки, а опасенія далеки и неопредленны. И вскор первенствующимъ чувствомъ въ немъ стало нетерпніе видть поскоре книгу Гольройда въ печати и получить возможность напечатать свои собственные романы. Тогда всякіе упреки совсти будутъ заглушены сознаніемъ торжества, которое оправдаетъ средство, какимъ оно достигнуто. Итакъ, онъ съ нетерпніемъ ожидалъ прибытія первыхъ корректуръ.

Он пришли наконецъ. Разъ вечеромъ, когда онъ вернулся на Малахову террасу, онъ увидлъ Трикси, выбжавшую къ нему на встрчу съ двумя толстыми свертками въ рукахъ и съ глазами, полными любопытства.

— Ихъ принесли сегодня днемъ,— шепнула она,— и знаешь, Маркъ, я не могла удержаться и заглянула въ свертокъ и увидла, въ чекъ дло. Ахъ, Маркъ! неужели это корректура твоей книги?

Маркъ подумалъ, что ему лучше поскоре пріучить себя къ этимъ вопросамъ.

— Да, Трикси,— сказалъ онъ,— это первыя корректуры моей книги.

— О, о, о!— протянула Трикси съ восторгомъ,— это ‘Звонкіе колокола’.

— Нтъ, нтъ, Трикси, это другая книга, ты ее не знаешь, такъ, бездлица, отъ которой я ничего особеннаго не ожидаю, но мои издатели, повидимому, ею довольны и посл нея мн можно будетъ напечатать ‘Колокола’.

Поздне ночью онъ заперся въ комнат, которая служила ему и спальной, и гостиной, и принялся безъ особеннаго, впрочемъ, удовольствія читать корректуры произведенія, которое онъ себ присвоилъ.

Много было говорено о наслажденіи, съ какимъ авторъ читаетъ свои первыя корректуры и, быть можетъ, нкоторымъ это дйствительно доставляетъ безусловное удовольствіе. Но для другихъ это занятіе иметъ и свою обратную сторону. Идеи, казавшіяся ясными и живыми въ рукописи, какъ-то блднютъ и становятся безцвтными, когда ихъ читаешь въ печати. Писатель начинаетъ судить свое произведеніе какъ посторонній человкъ и находитъ его неудовлетворительнымъ. Онъ усматриваетъ многія оплошности и проблы, исправить которые вн всякой возможности и впервые, быть можетъ, съ тхъ поръ какъ онъ узналъ, что рукопись его принята, сомнніе снова возвращается бъ нему.

Но чувства Марка были гораздо сложне, естественная гордость автора, видящаго свое произведеніе напечатаннымъ, не могла ощущаться имъ и ему было ршительно противно поддерживать свой обманъ такимъ непріятнымъ путемъ, какъ неизбжная корректура типографскихъ ошибокъ.

Но ему нетерпливо хотлось знать, какого рода литературное дтище онъ усыновилъ такимъ мошенническимъ образомъ. Онъ поврилъ на слово издателямъ, но что, если они ошиблись! Что, если книга окажется такою, что не принесетъ ему ровно никакой чести!— что, если это западня, куда его заманило честолюбіе? Мысль, что это весьма возможно, очень тревожила его. Бдный Гольройдъ, думалъ онъ, былъ прекраснымъ малымъ, но врядъ ли способенъ написать очень интересную книгу, можетъ быть, его книга и умна, но наврное скучна.

Съ этими сомнніями принялся онъ за чтеніе начальныхъ главъ, ни въ какомъ случа не былъ онъ расположенъ восхищаться тмъ, что читалъ, потому что обычное отношеніе его даже къ великимъ произведеніямъ было критическое и онъ всегда откапывалъ недостатки и погршности, какихъ самъ онъ ни за что бы не сдлалъ.

Но какъ бы то ни было, главная забота его была устранена по мр того, какъ онъ читалъ произведеніе умершаго пріятеля. Оно не могло уронить его репутаціи. Конечно, самъ онъ не написалъ бы такого. Онъ находилъ его слишкомъ мечтательныхъ и мстами даже слегка мистическимъ произведеніемъ человка, который жилъ больше среди книгъ, нежели среди людей. Но все же оно было недурно, и посл того какъ онъ сдлалъ нсколько поправокъ, тамъ и сямъ выпустилъ нкоторыя мста и замнилъ ихъ собственными измышленіями, исправилъ слогъ въ описаніяхъ природы, придавъ ему больше кудреватости, мстами подпустилъ сатиры, пересыпалъ цитатами изъ классиковъ, онъ почувствовалъ себя въ нкоторомъ род безкорыстнымъ человкомъ, щедро растратившимъ хорошій матеріалъ на чужую книгу.

XI.

Бунтъ.

Ближайшимъ результатомъ выступленія Марка на запретную литературную стезю было объясненіе съ дядюшкой Соломономъ, которому онъ объявилъ, что не желаетъ доле обманывать его и жить на его счетъ, такъ какъ отказывается отъ карьеры адвоката и избираетъ окончательно и безповоротно карьеру литератора. Посл бурнаго объясненія съ дядюшкой пришлось выдержать не мене бурную сцену на Малаховой террас. Онъ не могъ не испытывать нкотораго нервнаго раздраженія, когда отворилъ входную дверь, взглянувъ предварительно на окна дома, гд жили его семейные. Окна нижняго этажа были темны, но и верхняго также, изъ чего можно было заключить, что семья еще не удалилась на покой. Миссисъ Ашбёрнъ была безусловно противъ того, чтобы ея домочадцы заводили себ отдльные ключи, а потому Маркъ (у котораго такой ключъ, разумется, былъ) счелъ за лучшее не прибгать къ нему, тмъ боле, что въ настоящую минуту въ томъ не было никакой необходимости. Онъ постучалъ и позвонилъ.

Трикси впустила его.

— Анну отослали спать, но папаша съ мамашей не ложились и дожидаются тебя.

— Что они очень сердиты?— спросилъ Маркъ угрюмо, вшая шляпу.

— Да,— отвчала Трикси,— войди ко мн на минутку, Маркъ, я разскажу теб все, какъ было. Дядя Соломонъ обдалъ у насъ сегодня и наговорилъ такихъ ужасныхъ вещей о теб. Почему тебя не было?

— Я нашелъ, что пріятне проведу время, если отобдаю въ гостяхъ. Ну, а чмъ же все это кончилось, Трикси?

— Право, сама не знаю. Дядя Соломонъ предлагалъ мн хать жить къ нему въ Чигбурнъ, и сказалъ, что сдлаетъ меня своей наслдницей, если я пообщаю ему раззнакомиться съ тобой.

— Вотъ какъ? когда же ты дешь?— спросилъ Маркъ съ напускнымъ цинизмомъ.

— Когда?— съ негодованіемъ переспросила Трикси,— разумется, никогда. Глупый старикъ! Очень мн нужны его деньги! Я высказала ему свое мнніе и, кажется, разсердила его. Надюсь, по крайней мр.

— Что же, онъ обратился съ этимъ предложеніемъ къ Март или Кутберту? а они вознегодовали или нтъ?

— Онъ къ нимъ не обращался. Не думаю, чтобы дядюшка Соломокъ очень ихъ любилъ. Ты его любимецъ, Маркъ.

— Да, я его любимецъ. Но не имю причины этимъ гордиться. Да и теперь этому конецъ.

Тутъ дверь сосдней комнаты отворялась, и послышался голосъ миссисъ Ашбёрнъ:

— Трикси, скажи своему брату Марку, что если онъ въ состояніи держаться на ногахъ, то мн съ отцомъ надо поговорить съ нимъ.

— Какъ это пріятно слышать,— сказалъ Маркъ.— Ну, Трикси, готовится гроза. Ложись лучше спать. У насъ, боюсь, будетъ бурная сцена.

Онъ вошелъ въ гостиную съ напускной веселостью.

— Милая мамаша,— началъ онъ, пытаясь ее поцловать,— я не обдалъ сегодня дома, потому что…

— Я знаю, почему ты не обдалъ дома,— отвчала она.— Мн не надо твоихъ поцлуевъ, Маркъ. Ты видлся съ дядей?

— Да, я съ нимъ завтракалъ.

— Безполезно отлынивать, мы все знаемъ.

— Увряю васъ, что мы вмст завтракали, мы ли бараньи котлеты,— настаивалъ Маркъ, который находилъ, это ребячество и дурачество иногда вывозятъ въ такихъ случаяхъ. Но на этотъ разъ это не послужило ему въ прокъ.

— Какъ могъ ты обмануть твоего дядю?

— Напротивъ того. Я вывелъ его изъ заблужденія.

— Ты разстроилъ вс его планы на твой счетъ, ты бросилъ адвокатуру, бросилъ свое мсто въ школ св. Петра, отказался отъ всякой карьеры въ жизни и ради чего?

— Ради одной шутки, матушка. Я самъ не знаю, на что я гожусь и къ чему способенъ. Я безпечный идіотъ, это вы хотите сказать?

— Да, но не говори со мной такимъ дерзкимъ тономъ, Маркъ. Въ послдній разъ я спрашиваю тебя, правду ли мн сказахъ братъ, что ты опять зарылся въ грязь, какъ свиньи, про которыхъ говорится въ Св. Писаніи, что ты… что ты готовишься опозорить свое имя, выставивъ его на роман… посл всего того, что ты общалъ?

— Совершенно врно, я надюсь, что имя мое будетъ стоять на многихъ романахъ, а не на одномъ только.

— Маркъ,— начала его мать,— ты знаешь, какъ я объ этомъ думаю. Умоляю тебя, остановись, пока еще не поздно, прежде, нежели ты совершишь что-нибудь непоправимое. Прошу тебя объ этомъ не изъ однихъ только суетныхъ мотивовъ. Неужели ты не согласишься пожертвовать презрннымъ тщеславіемъ своему долгу къ матери? Я могу ошибаться въ своихъ взглядахъ, но все же имю право требовать, чтобы ты уважалъ ихъ. Я прошу тебя еще разъ, брось этотъ пагубный путь. Неужели ты откажешь мн?

Въ рзкихъ словахъ миссисъ Ашбёрнъ слышались искреннее чувство и мольба. Она искренно врила, что писаніе романовъ должно привести ея сына къ нравственной и матеріальной погибели, и у Марка хватило здраваго смысла разобрать это и бросить вызывающій тонъ, которымъ онъ началъ объясненіе въ видахъ самообороны.

Отецъ его по обыкновенію не принималъ участія въ бесд, онъ сидлъ и уныло глядлъ въ огонь, какъ бы желая по возможности сохранить нейтралитетъ. Онъ такъ давно былъ простымъ сюзереномъ, что чувствовалъ весьма слабое негодованіе на возмущеніе противъ его власти, чисто номинальной.

Такимъ образомъ, Маркъ обращался только къ матери.

— Мн очень жаль, матушка, что я васъ огорчаю,— сказалъ онъ довольно мягко,— но право же вы должны предоставить мн поступать но моему усмотрнію. Безполезно просить меня бросить это дло… Я слишкомъ далеко зашелъ… Со временемъ вы увидите, что я не такой безумецъ, какъ вамъ кажется. Ручаюсь вамъ въ этомъ. Неужели вы не хотите, чтобы я велъ такую жизнь, какая мн по сердцу, чтобы я былъ счастливъ, быть можетъ, знаменитъ со временемъ, вмсто того, чтобы прозябать школьнымъ учителемъ или адвокатомъ. Разумется, вы не можете этого не хотть. И увряю же васъ, что романъ вовсе не такая ужасная вещь, какъ вамъ кажется. Вы ни одного, я знаю, не прочитали, а потому не можете быть безпристрастнымъ судьей.

Миссисъ Ашбёрнь вообще была мало знакома съ литературой. Она читала только проповди и біографіи диссидентскихъ священниковъ и никогда не испытывала желанія читать романы, т.-е. исторій, никогда въ дйствительности не бывавшихъ и которыя слдовательно были неправдой. Ея безусловное отвращеніе ко всякимъ фикціямъ было особой формой ханжества, нын уже почти исчезнувшей, но она выросла въ такихъ понятіяхъ и придерживалась ихъ со всей старинной пуританской энергіей.

Она не выказала и признака того, чтобы слова Марка произвели на нее какое-нибудь впечатлніе. Глаза ея были холодны, а голосъ ровенъ и громокъ, когда она возразила, не глядя на него:

— Ты не заставишь меня измнить мои мннія, Маркъ, хотя бы говорилъ до разсвта. Если ты пойдешь наперекоръ моимъ желаніямъ въ этомъ дл, то мы съ Матью ршили, какъ намъ поступить, не правда ли, Матью?

— Да, конечно,— отвчалъ м-ръ Ашбёрнь смущенно,— конечно, но я надюсь, Маркъ, милый мой мальчикъ, я надюсь, что ты уважишь желанія матери, когда ты видишь, какъ она сильно этого желаетъ. Я желаю, чтобы дти жили со мной, пока я въ состояніи ихъ содержать. Я не желаю, чтобы кто-либо узжалъ, если этому можно помшать… если можно уладить дло.

— Вы хотите сказать, матушка, что если я не исполню желаніе дяди Соломона и ваше, то долженъ оставить вашъ домъ?— спросилъ Маркъ.

— Да,— отвчала его мать:— я не намрена потакать своему сыну, это противно моей совсти и принципамъ. Если ты хочешь вести праздную и пустую жизнь, то ты будешь ее вести не подъ моей кровлей. Поэтому ты теперь знаешь, что тебя ожидаетъ, если ты будешь упорствовать въ неповиновеніи мн… я хочу сказать, намъ.

— Если такъ, то мн лучше ухать, хотя я и не могу понять, чмъ я такъ провинился передъ вами, но такъ какъ вы смотрите на вещи въ такомъ свт, мн ничего больше, не остается, и говорить больше нечего. Я выбралъ себ карьеру и не намренъ бросать ея. Я поищу себ квартиру и переду какъ только можно скоре, чтобы не безпокоить васъ доле своей особой.

— Маркъ, не будь упрямъ, не будь слугой своихъ страстей!— закричала его мать, тронутая, не смотря на свою деревянность, потому что она не ожидала такого результата и думала, что ничтожное жалованье Марка и его дорогія привычки длаютъ его вполн отъ нея зависимымъ. Она позабыла про чэкъ дядюшки Соломона и не врила, чтобы можно было заработать большія деньги литературой.

— Я нисколько не сержусь,— сказалъ онъ,— я не желаю разставаться съ вами, если вы позволите мн остаться, но если вы серьезно думаете то, что сейчасъ сказали, то мн нтъ другого выбора.

Его мать была слишкомъ горда, чтобы ослабить свой авторитетъ уступкой. Она все еще надялась, что онъ уступить, если она будетъ тверда, но Маркъ и не думалъ уступать, да притомъ независимость иметъ свою прелесть, хотя онъ и не порвалъ бы связь съ семьей по собственному почину.

— Вини свою пагубную гордость и эгоизмъ, Маркъ, а не мать, которая желаетъ теб добра. Узжай, если хочешь, но не смй надяться на мое благословеніе, если ты упорствуешь въ неповиновеніи.

— Вы того же мннія, батюшка?— спросилъ Маркъ.

— Ты слышишь, что говоритъ твоя мать. Что же я могу еще сказать?— слабо проговорилъ отецъ.— Мн очень прискорбно все это, но я ничего перемнить тутъ не могу.

— Хорошо, я переду,— отвчалъ Маркъ и вышелъ изъ комнаты.

Но оставшись одинъ и обдумавъ событія этого знаменательнаго для себя дня, Маркъ не могъ пожалть о томъ, что случилось. Онъ избавился отъ дядюшки Соломона, онъ стряхнулъ материнское иго. Разлука съ семьей не печалила его, онъ не былъ къ ней особенно привязанъ, да и семья не понимала его и не симпатизировала ему. Онъ всегда разсчитывалъ при первой же возможности отдлиться отъ нея.

XII.

Въ открытомъ мор.

Итакъ, Маркъ отдлился отъ семьи и перехалъ въ меблированныя комнаты въ одной изъ небольшихъ улицъ близъ Коннотъ-Сквера, гд и выжидалъ осуществленія своихъ надеждъ. Онъ все еще оставался учителемъ въ школ св. Петра, хотя и надялся отказаться отъ этого мста при первой же возможности. Время,остававшееся отъ школьныхъ занятій, онъ употреблялъ на исправленіе произведенія своего пріятеля. Нельзя сказать, чтобы онъ длалъ это съ любовью, напротивъ, этотъ трудъ скоро утомилъ его. Просмотръ груды корректурныхъ листовъ, вставки собственнаго сочиненія надодали ему и онъ сталъ ненавидть книгу, которая была его, но ему не принадлежала.

Она никогда не казалась ему интересной, онъ не способенъ былъ хоть сколько-нибудь оцнитъ ее и по временамъ недовріе къ ея успху овладвало имъ съ новою силой и онъ начиналъ бояться, что обманъ его въ конц концовъ не принесетъ ему никакой пользы. Во всякомъ случа ему тяжело было это постоянное напоминаніе о его некрасивомъ поступк.

Между прочимъ, въ этой книг одно изъ второстепенныхъ дйствующихъ лицъ разсказываетъ ребенку печальную исторію сахарнаго принца, воображавшаго, что онъ заколдованный принцъ, и подареннаго одной маленькой двочк, которая, какъ принцъ надялся, должна была какимъ-нибудь способомъ отпустить его на волю въ волшебную страну, но вмсто того попросту безъ затй съла его.

Маркъ не зналъ, оставлять ли ему эту исторію и не выкинуть ли ее совсмъ, она казалось ему такой ребяческой и ненужной. Но онъ не ршился выкинуть ее и это имло впослдствіи вліяніе на его судьбу.

Заглавіе книги было опять измнено: м-ру Фладгэту не понравилось въ послднюю минуту то, которое онъ измыслилъ, и онъ предложилъ назвать книгу ‘Иллюзіей’, на что Маркъ согласился такъ же охотно, какъ и на первое.

И вотъ въ одинъ прекрасный день Маркъ не безъ страннаго волненія прочиталъ объявленіе о томъ, что ‘Иллюзія’, романъ м-ра Кирилла Эрисгона, ‘продается во всхъ книжныхъ магазинахъ’. Онъ не разослалъ его экземпляровъ никому, ни даже Трикси. Сначала было онъ хотлъ это сдлать, но потомъ раздумалъ.

Дло было въ одну субботу, подъ вечеръ, въ март мсяц. Маркъ сдлалъ большой крюкъ, возвращаясь изъ школы домой, черезъ парки, гд клумбы пестрли сиренями, желтыми и блыми крокусами и другими весенними цвтами, а воздухъ былъ тепелъ и ароматиченъ. Маркъ ршился отправиться за-городъ подышать чистымъ воздухомъ, но вернувшись домой, нашелъ у себя на стол нчто такое, что заставило его забыть о всякихъ загородныхъ гуляньяхъ. То былъ пакетъ отъ его издателей, и онъ догадался, прежде, нежели распечаталъ его, что въ немъ находятся журнали. Онъ поспшно разорвалъ пакетъ, такъ какъ понималъ, что теперь узнаетъ, сдлалъ ли онъ смлый и ршительный шагъ впередъ или же страшное фіаско.

Первыя строки первой же критики показали Марку, что ему нечего бояться. Книга Гольройда встрчена была съ лестнымъ одобреніемъ, какъ нчто весьма замчательное, какъ произведеніе человка, съ которымъ слдуетъ считаться. Если журнальная критика (а этотъ журналъ былъ очень распространенный) иметъ вліяніе на читателей, то одной этой статьи было достаточно, чтобы вселить въ нихъ уваженіе къ ‘Иллюзіи’.

Маркъ отложилъ первую статью съ чувствомъ торжества. Если такая ординарная вещь, какъ книга бднаго Гольройда, встртила такой пріемъ, то что же ожидаетъ его собственныя произведенія!

Посл того онъ сталъ читать вторую статью. Здсь критикъ былъ осторожне въ похвалахъ. Книга въ цломъ признавалась хорошимъ и чуть ли не великимъ произведеніемъ, но осуждаяпрорывавшійся въ ней мстами мечтательный мистицизмъ (тутъ Маркъ пожаллъ, что не былъ щедре на помарки) и въ самою слог указывались слабыя мста.

‘Авторъ,— писалъ критикъ,— пишетъ большею частью легкимъ и изящнымъ слогомъ, съ похвальнымъ отсутствіемъ всякой риторической шумихи, но по временамъ имъ какъ будто овладваетъ желаніе порисоваться передъ читателями дешевой эрудиціей и выспренними чувствами и этотъ контрастъ былъ бы нелпъ и даже забавенъ, еслибы не было больно встрчать такія несообразности въ такомъ высокомъ произведеній. Что подумаетъ, напримръ, читатель о вкус писателя, который способенъ заключать истинно патетическую сцену взаимнаго отчужденія между любящимися, такой тирадой, какъ нижеслдующая…

Этой тирадой оказывалась какъ разъ одна изъ вставокъ издлія Марка. ‘И такихъ не мало’,— говорилъ строгій критикъ, и во всхъ нихъ изумленный Маркъ узнавалъ свои собственныя поправки.

Сказавъ, что это было весьма чувствительнымъ ударомъ для самодовольства Марка, мы укажемъ довольно очевидный фактъ, но характеръ Марка очерченъ нами недостаточно ясно, если кто-нибудь удивится, услышавъ, что онъ весьма быстро оправился отъ этого удара.

Быть можетъ, съ его стороны было ошибочно вкладывать свою мощную индивидуальность въ чужія рамки — онъ недостаточно тщательно слилъ между собой два слога — и по странной случайности критикъ, естественно пораженный этой дисгармоніей, вообразилъ, что плохъ именно его слогъ, а не слогъ Гольройда. Мало-по-малу, Маркъ убдилъ себя, что для него положительно лестно, что критикъ (человкъ, безъ сомннія, тупой) не одобрилъ какъ разъ вс т мста, которыя слишкомъ глубоки для его пониманія. Еслибы въ нихъ не было ничего замчательнаго, онъ бы ихъ вовсе не замтилъ.

И такимъ образомъ, благодаря замчательной особенности ума человческаго, который зачастую способенъ удовлетворяться теоріей собственнаго измышленія, которая не выдержала бы и минутной критики, еслибы онъ ее подвергъ таковой (слыханое ли дло, чтобы шарлатанъ сталъ лечиться хлбными пилюлями собственнаго издлія и почувствовалъ облегченіе), Маркъ убдилъ себя, что критикъ — идіотъ, котораго похвалу и порицаніе слдуетъ понимать наоборотъ, и съ этой минуты рана, нанесенная его самолюбію, стала заживать.

Въ эту самую субботу Мабель сидла въ своей маленькой пріемной, гд она принимала своихъ пріятельницъ и читала. Въ числ книгъ, присланныхъ ей изъ книжнаго магазина, находилась и ‘Иллюзія’, романъ Кирилла Эрнстона, и Мабель съ любопытствомъ поглядла на хорошенькій изсра-зеленый переплетъ съ красными буквами, потому что кто-то на прошедшей недл съ похвалой отозвался при ней объ этой книг. Она открыла ее съ намреніемъ прочитать одну или дв главы прежде нежели идти съ лопаткой въ скверъ, гд уже начался сезонъ игры въ теннисъ.

Но день прошелъ, а она не покидала низенькаго стула у окна, равнодушная къ весеннимъ лучамъ солнца, къ пріятностямъ тенниса и читала, читала, порой музыкально смясь, а порой невольно вздыхая, именно такъ, какъ Гольройдъ мечталъ, что она прочитаетъ его произведеніе.

Его сильная и сдержанная натура развернулась во всей своей нжной глубин и мощной фантазіи въ этомъ первомъ произведеніи и его страницы имли интересъ исповди. Мабель почувствовала личную симпатію къ незнакомому автору, которая должна была бы быть внцомъ изъ внцовъ для тхъ, кто любитъ свое искусство.

Ошибокъ и несообразности въ слог она не замтила при первомъ бгломъ чтеніи, такъ какъ он не такъ часто повторялись и не могли серьезно повредить книг. Она отложила въ сторону книгу, не дочитавъ ея, не отъ чувства утомленія, а отъ желанія продлить удовольствіе.

— Желала бы я знать каковъ собой этотъ ‘Кириллъ Эрнстонъ’,— подумала она почти безсознательно.

Быть можетъ, если бы популярный, но некрасивый писатель, любящій общество, могъ ходить подъ вуалемъ или нанять своимъ представителемъ другого красиваго человка, онъ увидлъ бы, что послдующія его произведенія быстре раскупаются. Въ то время какъ Мабель размечталась о наружности автора ‘Иллюзіи’, Долли неожиданно вбжала въ комнату.

— О! вотъ гд ты, Мабель! какая ты лнивая! мамаша думаетъ, что ты играешь въ теннисъ, прізжали гости и мы съ мамашей должны были ихъ занимать!

— Иди ко мн и присядь, Долли,— отвчала Мабель, обнимая и притягивая двочку въ низенькой скамеечк, стоявшей возл ея стула.

— На мн надтъ мой новый поясъ,— предостерегала Долли.

— Хорошо, я буду осторожна, но я нашла въ этой книг исторійку, которую хочу прочитать теб, Долли.

— Она не длинная, Мабель?— съ сомнніемъ въ голос освдомилась Долли.

Но тмъ не мене она услась у ногъ Мабель и положила къ ней на колни свое веселое личико, а Мабель стала ей читать про печальную судьбу сахарнаго принца.

Долли слушала молча, но глаза ея отуманились. И когда дло дошло до того, какъ жестокая двочка скушала сахарнаго несчастливца, она отвернула голову и тихо сказала:

— Мабель, это я сдлала.

Мабель засмялась.

— Что ты хочешь сказать?

— Я думала, что онъ въ самомъ дл сахарный,— жалобно увряла Долли,— разв я могла знать, что нтъ. Я никогда не слыхала про сахарныхъ настоящихъ принцевъ. Онъ былъ такой хорошенькій, но я облила его чаемъ и онъ полинялъ, и тогда я его съла, совсмъ такъ, какъ сказано въ книг.

— Милая Долли, это вдь сказка, не огорчайся, пожалуйста, вдь это все неправда.

— Нтъ, это врно, правда, потому что все такъ описано, какъ было… И это я сдлала… Я съла настоящаго волшебнаго принца, Мабель, я — жадная свинка… Еслибы я его не съла, онъ, можетъ, быть какъ-нибудь бы ожилъ и мы съ Колиномъ могли бы играть съ живымъ волшебнымъ принцемъ. Онъ этого отъ меня и ожидалъ, а я вмсто того съла его. Я знаю наврное, что онъ — волшебный принцъ, Мабель, онъ былъ такъ вкусенъ… Бдный, бдный маленькій принцъ!

Долли была въ такомъ гор, что Мабель старалась убдить ее, что исторія эта написана не про нее и что ея принцъ былъ только сахарный, а не волшебный. Но это ей не удалось и она наконецъ придумала слдующее, такъ какъ авторъ книги, казалось ей, любить дтей и не сочтетъ скучнымъ трудомъ успокоить взволнованнаго имъ ребенка.

— Послушай, Долли, знаешь что: напиши письмо къ м-ру Эрнстону, по адресу его издателей, я научу тебя, какъ его адресовать, но все остальное ты должна написать сама и попросить его сказать теб, былъ ли сахарный принцъ настоящій волшебный принцъ или нтъ. Но по моему мннію, Долли, волшебныхъ принцевъ совсмъ нтъ и не бываетъ.

— Еслибы ихъ не было,— разсуждала Долли,— то про нихъ бы не писали въ книгахъ. Я видла столько картинокъ, гд они были нарисованы.

— И они пляшутъ въ пантомимахъ, неправда-ли, Долли?

— О! я знаю, что то не волшебные принцы, а куклы,— презрительно отвчала Долли.— Я не дитя, Мабель, но я напишу м-ру… какъ ты сейчасъ сказала, но только я такъ не люблю писать письма… чернила такъ пачкаются… и м-ръ этотъ наврное мн ничего не отвтить.

— Попробуй.

И вотъ нсколько дней спустя, Маркъ нашелъ на своемъ стол конвертъ отъ своихъ издателей, въ которомъ было письмо на имя ‘Кирилла Эрнстона’. Письмо было написано крупнымъ, дтскимъ почеркомъ съ подчистками, показывавшими, на какихъ мстахъ красовались злополучныя, но неизбжныя кляксы.

‘Дорогой м-ръ Кириллъ Эрнстонъ,— гласило письмо,— я желаю, чтобы вы сказали мн, какимъ образомъ вы узнали, что я съла сахарнаго принца, про котораго вы разсказываете въ своей исторіи и про меня ли вы это разсказали? Быть можетъ, это сдлала другая двочка и вы про нее разсказали, а не про меня, но пожалуйста напишите мн объ этомъ, потому что мн такъ страшно думать, что я нечаянно съла настоящаго волшебнаго принца. Дороти Маргаретъ Лангтонъ’.

Это наивное посланьице очень разсердило Марка. Если бы онъ написалъ эту исторію, то безъ сомннія ему было бы забавно и даже, можетъ быть, пріятно такое наивное подтвержденіе силы его таланта. Но такъ какъ не онъ былъ авторъ, то письмо разсердило его, совсмъ даже не въ мру.

Онъ бросилъ письмо Долли на столъ:— какая досада, что не выкинулъ эту исторію про сахарнаго принца. Ну что я скажу теперь этой двочк, Лангтонъ… желалъ бы я знать, не родня ли она моему Лангтону. Можетъ быть, сестра его… онъ живетъ гд-то въ Ноттингъ-Гилл. Ну конечно я ничего ей не отвчу, если я вздумаю отвчать, то могу провраться… Весьма вроятно, что Винцентъ былъ знакомъ съ этой двочкой. Не можетъ же она въ самомъ дл чувствовать себя несчастной отъ такихъ пустяковъ, а если и чувствуетъ, то это_# не моя вина.

Маркъ не могъ забыть того туманнаго утра, когда произошло столкновеніе поздовъ, своего кратко-временнаго знакомства съ Мабель и несвоевременной разлуки. Послдующія событія нсколько сгладили впечатлніе, произведенное на него ея привлекательной и граціозной вншностью. Но и теперь по временамъ ему мерещилось ея милое лицо и онъ ощущалъ жгучую боль при мысли, что она ушла отъ него, не оставивъ ему ни малйшей надежды на счастіе снова встртиться и покороче познакомиться съ ней.

Порою, когда въ немъ разыгрывались мечты о блестящемъ будущемъ, на которое онъ разсчитывалъ какъ авторъ многихъ знаменитыхъ и прославленныхъ произведеній (долженствовавшихъ вполн затмить ‘Иллюзію’), онъ представлялъ себ, какъ онъ встртится съ ней и накажетъ ее самой изысканной, но холодной вжливостью. Но эта встрча, даже и тогда, когда воображеніе разыгрывалось въ немъ всего сильне, представлялась ему лишь въ очень отдаленномъ будущемъ.

Если бы онъ зналъ, что въ лиц юнаго Лангтона онъ имлъ полную возможность ловкимъ манеромъ осуществить теперь же свою мечту и еслибы могъ догадаться, что письмо Долли прямо давало ему право увидться съ предметомъ своихъ мечтаній.

Но онъ этого не зналъ и жалобное посланіе, сочиненное по внушенію Мабель, лежало на его стол безъ отвта.

XIII.

Розы и терніи.

Вскор посл появленія ‘Иллюзіи’ Маркъ съ не совсмъ пріятнымъ чувствомъ долженъ былъ убдиться, что успхъ этого романа превзойдетъ вс его ожиданія. Нельзя было думать, что онъ сдлается популярной книгой въ обширномъ и грубомъ смысл этого слова, такъ какъ онъ былъ выше уровня развитія массы читателей романовъ. Врядъ ли можно было ждать, чтобы онъ когда-нибудь занялъ мсто въ желзно-дорожныхъ библіотекахъ или былъ сочтенъ выгоднымъ товаромъ за-атлантическими пиратами, но уже и теперь выяснилось, что люди, претендующіе на нкоторую культуру, обязательно должны были читать или прикидываться, что читали и одобрили его.

Маркъ былъ признанъ многими компетентными судьями въ этихъ вопросахъ новымъ и мощнымъ мыслителемъ, пожелавшимъ замаскировать свои теоріи въ форм романа и если теоріи оспаривались нкоторыми, то прелесть и обаяніе формы были всми признаны. На званыхъ обдахъ и во всхъ кружкахъ, гд вообще разсуждаютъ о литератур, ‘Иллюзія’ сдлалась любимой тэмой разговоровъ. Люди дружились или ссорились изъ-за нея и она стала нкотораго рода талисманомъ.

Сначала Маркъ имлъ мало случаевъ убдиться въ этомъ факт во всемъ его объем, потому что онъ рдко бывалъ въ свт. Было время въ его жизни — прежде, нежели онъ вышелъ изъ Кембриджа — когда онъ велъ разсянную жизнь: студенты, его товарищи, охотно представляли своимъ родственникамъ человка, считавшагося чуть не геніемъ, и въ каникулярное время Маркъ не имлъ отбоя отъ приглашеній. Но это не долго длилось. Когда онъ провалился на экзаменахъ, вс очень быстро сообразили, что прославленный геній — самый обыкновенный человкъ и Маркъ былъ скоро позабытъ. Въ первыя минуты горькаго разочарованія онъ былъ даже этому радъ и его не тянуло въ общество.

Но теперь началась реакція въ его пользу, издатели его уже поговаривали о второмъ изданіи ‘Иллюзіи’ и онъ получалъ на имя ‘Кирилла Эрнстона’ безчисленныя письма съ похвалами и дружественной критикой и вс они были составлены въ такихъ лестныхъ выраженіяхъ, что сердили его, и только одно письмо, писанное женской рукой и ругавшее напропалую автора и его книгу, утшило его.

Слдующей стадіей въ карьер книги было чье-то открытіе, что имя, стоящее на ней, не настоящее, а псевдонимъ и хотя много людей, которые такъ же мало заботятся о томъ, кто написалъ комедію, которую они смотрятъ, или книгу, прочитанную ими, какъ о томъ, кто сдлалъ локомотивъ, съ которымъ они путешествуютъ, но все же достаточно есть и такихъ, которые интересуются первымъ изъ этихъ предметовъ.

Поэтому автора стали разыскивать, какъ иголку въ сн. Сначала было не мало фальшивой тревоги. Одинъ ‘лондонскій корреспондентъ’ съ достоврностью узналъ, что книга написана старой лэди, находящейся въ больниц для душевныхъ больныхъ, въ ея свтлыя минуты. Какой-то дамскій журналъ, напротивъ того, уврялъ, что по самымъ точнымъ справкамъ авторъ — простой столяръ, который самъ образовалъ себя. И много было другихъ открытій въ этомъ род. Но прежде, нежели вс эти исторіи успли укрпиться въ обществ, вс какъ-то узнали, что авторъ — молодой школьный учитель и что его имя — Маркъ Ашбёрнъ.

И вскор Маркъ сталъ пожинать плоды этого. Старые друзья опять вспомнили о немъ, люди, проходившіе мимо него по улицамъ съ безпечнымъ кивкомъ головы, оскорблявшимъ его сильне, нежели полное невниманіе, теперь находили время останавливаться и растабарывать съ нимъ на улиц, разспрашивая о томъ, насколько врны слухи о его дебют въ литератур.

Мало-по-малу визитныя карточки стали накопляться на его камин, какъ въ былые дни. Онъ опять появился въ свт, гд его встрчали съ любезностью и вниманіемъ. Сначала Марку это нравилось, но когда онъ увидть, что книга возбуждаетъ все большій и большій восторгъ, и за нимъ вслдствіе этого ухаживаютъ особенно усердно, то онъ сталъ конфузиться своего успха. Куда бы онъ ни явился, разговоръ немедленно переходилъ на книгу, которой онъ считался авторомъ. Онъ нигд не могъ спастись отъ книги Гольройда. Вс непремнно хотли говорить съ нимъ о ней.

Тщетно боролся онъ противъ этого, тщетно сводилъ разговоръ на другіе предметы, его собесдники никакъ не хотли упустить случая замтить:

— Послушайте-ка, м-ръ Ашбёрнъ, я непремнно хочу высказать вамъ, какое удовольствіе и какую пользу доставила мн ваша книга,— и такъ дале.

И затмъ Марку приходилось выслушивать похвалы своему сопернику, какимъ онъ начиналъ считать Гольройда, и обсуждать съ видомъ компетентнаго судьи книгу, которой онъ никогда не могъ понять и которую начиналъ отъ души ненавидть.

Еслибы онъ былъ настоящимъ авторомъ, все это было бы для него пріятно, но къ несчастію, какъ намъ извстно, Маркъ не самъ написалъ ‘Иллюзію’ и въ этомъ-то и заключалась вся разница. Но онъ старался закалить себя и разыгрывать свою роль какъ слдуетъ. Все это не могло долго длиться, вскор онъ напечатаетъ свой собственный романъ и ему станутъ его такъ же точно расхваливать. А пока онъ старался изучить содержаніе ‘Иллюзіи’. Онъ уже узналъ имена всхъ главныхъ дйствующихъ лицъ и не путалъ ихъ больше, онъ вникъ въ интригу романа и запомнилъ нкоторыя подробности. Трудъ этотъ былъ такъ же скученъ и такъ же непріятенъ, какъ и изученіе законовъ. Но нельзя было избжать его, если онъ хотлъ спасти приличія.

Разъ онъ встртился съ однимъ изъ прежнихъ своихъ знакомыхъ, нкимъ юношей Гербертомъ Фезерстономъ, который въ предыдущихъ встрчахъ съ нимъ какъ-то внезапно становился слпъ и глухъ, но теперь опять прозрлъ, такъ что не только увидлъ Марка, но и съ жаромъ поздоровался съ нимъ.

Неужели правда, что онъ написалъ эту новую книгу? ‘Иллюзія’ или что-то въ этомъ род. Ему говорили, самъ онъ не читалъ. Но его мать и сестры читали и очень хвалили, чертовски хорошая, говорятъ, книга. Гд онъ теперь обртается? свободенъ ли онъ 10 числа? Не можетъ ли онъ пріхать къ нимъ на танцовальный вечеръ? Ну вотъ хорошо, онъ получить пригласительный билетъ.

Марку хотлось-было дать почувствовать, что онъ понимаетъ причины этой проснувшейся пріязни, но онъ удержался. Онъ зналъ, что Фезерстоны — богатые люди и даютъ вечера, славящіеся въ Лондон своимъ весельемъ. Ему необходимо было пробить себ дорогу въ свт и онъ не могъ пренебрегать такими случаями. Поэтому онъ отправился на танцовальный вечеръ, и такъ какъ хорошо танцовалъ, то очень пріятно провелъ время, не смотря на то, что его дамы читали ‘Иллюзію’ и знали, что онъ авторъ этой книги. Въ продолженіе вечера ему довелось бесдовать съ миссисъ Фезерстонъ, которая сама была литераторша и написала два довольно слабыхъ романа. Она любила принимать у себя начинающихъ молодыхъ писателей, съ которыми могла разговаривать о боле возвышенныхъ предметахъ, чмъ т, о которыхъ обыкновенно трактуется въ салонахъ. Но вмст съ тмъ старательно избгала, чтобы дочь ея участвовала въ этилъ разговорахъ, потому что Джильда Фезерстонъ была очень хороша собой, а литераторы — такіе же впечатлительные люди, какъ и другіе.

Маркъ отправился съ визитомъ въ одну изъ субботъ къ Фезерстонамъ въ Гросвеноръ-Плесъ, по настоятельному приглашенію хозяйки дома, и тамъ его ожидала неожиданная удача, о которой мы сейчасъ узнйемъ. Джильда Фезерстонъ, живая брюнетка, съ манерами особы, привыкшей поступать, какъ ей вздумается, поздоровалась съ Маркомъ черезъ столъ.

— Вы застали насъ за весьма безпутной игрой, м-ръ Ашбёрнъ. Надюсь, что васъ она не шокируетъ. Мы-то уже боле или мене обстрляны, теперь очередь за вами.

— Что такое, милая Джильда?— спросила миссисъ Фезерстонъ.— Надюсь, что это не карты?

— Нтъ, мамаша, этой игр научилъ насъ м-ръ Каффинъ, онъ называетъ ее ‘фотонапъ’.

— Позвольте мн объяснить вамъ, въ чемъ дло, миссисъ Фезерстонъ,— вмшался Каффинъ, любившій бывать у Фезерстоновъ, съ которыми былъ на короткой ног.— Вы, вроятно, не знаете этой игры.

Миссисъ Фезерстонъ не особенно любезно покачала головой. Ее пугала въ послднее время привычка, усвоенная ея дочерью кстати и не кстати упоминать имя этого втренаго молодого человка, которому ея мужъ слпо покровительствовалъ.

— Вотъ въ чемъ дло,— продолжалъ Каффинъ, не смущаясь.— Мы беремъ фотографическія карточки всхъ знакомыхъ и сдаемъ по пяти каждому, а затмъ выбираемъ самую безобразную изъ всхъ, и тотъ, кому она попалась на руки, выигрываетъ.

— Какая неприличная игра,— замтила присутствовавшая при этомъ тетушка, видвшая, какъ одна изъ ея собственныхъ старинныхъ карточекъ, не узнанная присутствующими, и нсколько изъ карточекъ, изображавшихъ родственниковъ ея мужа (весьма некрасивыхъ), доставили выигрышъ ихъ владльцу.

— О! да! съ этимъ нельзя не согласиться,— отвчалъ Каффинъ.— Конечно, въ эту игру нельзя играть везд и при всякихъ обстоятельствахъ. Но за то какая веселая игра! Представьте только себ, какое удовольствіе, если вы выиграете левэ, съ портретомъ вашей любимйшей пріятельницы. И кром того это — врнйшее средство убдиться, какое мсто вы и ваши друзья занимаютъ въ іерархіи красоты. И наконецъ благодаря этой игр некрасивые люди пріобртаютъ совсмъ новое значеніе.

— Вс мои братья берутъ левэ,— замтила одна молодая двушка, унаслдовавшая красоту матери, между тмъ, какъ ея братья вс какъ одинъ вылились въ очень некрасиваго отца.

— М-ръ Ашбёрнъ,— сказала миссъ Феверстонъ,— помогите мн, пожалуйста, вставить эти фотографіи обратно въ альбомъ. Тутъ есть много кембриджскихъ пріятелей брата, которыхъ я не знаю, и вы назовете мн ихъ фамиліи.

Такимъ образомъ, Маркъ послдовалъ за ней къ боковому столику, гд и ожидала его вышеупомянутая удача: — вставляя карточки въ альбомъ въ томъ порядк, какъ ему указывала Джильда, онъ былъ до того пораженъ при взгляд на одну изъ нихъ, что даже вздрогнулъ, не смя врить своему счастію, потому что узналъ въ ней прелестную головку Мабель, которую уже отчаялся когда-либо снова увидть.

Голосъ его задрожалъ отъ волненія, когда онъ спросилъ:— какъ зовутъ эту молодую лэди?— Позвольте узнать, чей это портретъ?

— Это — Мабель Лангтонъ. Неправда ли, хорошенькая двушка? Она должна была быть у насъ въ прошлый разъ на танцовальномъ вечер, но что-то ей помшало.

— Мн кажется, я встрчался съ миссъ Лангтонъ,— сказалъ Маркъ, начиная соображать какое важное открытіе онъ сдлалъ.— Есть у нея сестра Дороти?

— Долли? О, да. Хорошенькая двочка, но страшно избалованная. Я боюсь, что она совсмъ затмить милую Мабель, когда выростеть. У нея черты гораздо правильне. Да, я вижу, что вы знаете нашу Мабель Лангтонъ. А теперь, м-ръ Ашбёрнъ, скажите мн совсмъ откровенно, что вы о ней думаете, вы, конечно, насквозь видите людей.

Миссъ Фезерстонъ любила проврять свои мннія о пріятельницахъ съ помощью компетентныхъ мужчинъ, но надо сознаться, что часто ставила ихъ этимъ въ очень затруднительное положеніе, потому что надо быть очень наивнымъ человкомъ, чтобы откровенно высказывать свое мнніе въ такихъ случаяхъ.

— Право, не знаю, что вамъ сказать,— отвчалъ Маркъ,— я видлъ ее всего одинъ разъ.

— О! но этого вполн довольно для васъ, м-ръ Ашбёрнъ! А для меня Мабель Лангтонъ кажется всегда такой загадкой. Я не могу представить себ, такъ ли она кротка въ дйствительности, какъ кажется. И кром того, я замняла… хотя и не уврена въ этомъ… я слыхала, что нкоторые говорили, что она немножко не то, чтобы самонадянна, а, знаете, слишкомъ придаетъ большое значеніе своимъ мнніямъ и склонна осуждать людей, которые съ нею несогласны. Но это неврно, неправда ли? Хотя, впрочемъ… О! позвольте мн васъ познакомить съ м-ромъ Каффиномъ, онъ очень умный и интересный молодой человкъ и недавно поступилъ на сцену. Онъ выбралъ себ для сцены псевдонимъ ‘м-ръ Деламеръ’. Но онъ не такой хорошій актеръ, какъ мы вс думали. Вотъ онъ направляется въ нашу сторону.

Каффинъ подошелъ къ нимъ, и молодые люди были представлены другъ другу.

— Вы, конечно, слышали про великое произведеніе м-ра Ашбёрна ‘Иллюзія?’ — спросила Джильда Фезерстонъ.

— Я ни о чемъ другомъ не слыхалъ въ послднее время,— отвчалъ Каффинъ,— хотя въ стыду моему долженъ сознаться, что самъ не читалъ.

Маркъ не зналъ, что сказать на это, и только снисходительно улыбнулся за неимніемъ отвта, который былъ бы и скроменъ, и остроуменъ.

Кром того, новый знакомый смущалъ его. Странный инстинктъ (котораго мы рдко слушаемся, хотя онъ данъ намъ для самообороны) подсказалъ ему, что это опасный человкъ. Ему трудно было выдержать холодный и пронзительный взглядъ его свтлыхъ глазъ, которые, казалось, видятъ насквозь.

— Мы только-что разбирали съ м-ромъ Ашбёрномъ характеръ одной личности,— проговорила миссъ Фезерстонъ, чтобы перервать наступившую неловкую паузу.

— Бдная личность!— процдилъ Каффинъ съ развязной дерзостью, которую многія двушки, въ томъ числ и Джильда, не только спускали ему, но даже поощряли.

— Вамъ нечего жалть ее,— сказала Джильда съ негодованіемъ,— мы ее защищали.

— Какъ это? другъ противъ друга?— спросилъ Каффинъ.

— Вовсе нтъ, но если вы въ циническомъ, сатирическомъ, и подобномъ, настроеніи, то можете удалиться. Нтъ?— ну такъ садитесь и ведите себя смирно. Какъ? вы уже уходите, м-ръ Ашбёрнъ? Ну въ такомъ случа, прощайте. М-ръ Каффинъ, я желаю, чтобы вы мн сказали, какого вы мннія о…

Но дальше Маркъ не слышалъ. Онъ былъ радъ уйти отъ проницательныхъ взоровъ Каффина.

‘Можно подумать, что онъ знаетъ, что я шарлатанъ’, думалъ онъ, вспоминая впослдствіи его взглядъ. Но онъ убжалъ также, чтобы на досуг обдумать свое открытіе и все, что оно ему общало.

Онъ зналъ теперь ея имя, онъ имлъ надежду съ ней встртиться рано или поздно въ томъ дом, который онъ только-что оставилъ. Но, быть можетъ, это можно устроить теперь же?

Маленькая двочка, чье письмо въ своей слпот онъ съ досадой бросилъ нсколько дней току назадъ, кто могла она быть, какъ не обладательница собаченки, за которой онъ бгалъ въ вагонъ? И онъ чуть было не пренебрегъ ея письмомъ!

Конечно, онъ ей напишетъ теперь. Кто знаетъ, что изъ этого можетъ выйти? Во всякомъ случа, она прочитаетъ его письмо.

Письмо къ Долли стоило Марку неимоврныхъ трудовъ. Внимательно прочитавъ исторію, о которой въ немъ шла рчь, онъ слъ и сталъ писать, но съ нетерпніемъ рвалъ одинъ листъ бумаги за другимъ. Дти не интересовали его, онъ не понималъ ихъ и разговоръ съ ними всегда казался ему мученіемъ. Но желаніе угодить боле строгому критику, чмъ Долли, въ нкоторомъ род вдохновило его, и письмо, посланное имъ, не безъ трепета душевнаго, было вполн удовлетворительно съ этой точки зрнія.

Онъ былъ достойно вознагражденъ, получивъ, день или два спустя, другую записку отъ Долли, въ которой она просила его на чашку чая въ Кенсингтонъ-Паркъ-Гарденсъ въ любой день, кром понедльника и четверга. Въ посткриптум стояло (очевидно, по постороннему внушенію), что мамаша и сестра будутъ очень рады съ нимъ познакомиться.

Маркъ, прочитавъ эту записку, затрепеталъ отъ радости. И такъ то, о чемъ онъ мечталъ, сбудется. Онъ ее увидитъ, будетъ говорить съ нею. По крайней мр хоть этимъ онъ былъ обязанъ ‘Иллюзіи’. На этотъ разъ она не разстанется съ нимъ какъ въ прошлый, ни слова не сказавъ, не подавъ никакого знака. Его, вроятно, пригласятъ бывать въ дом.

И онъ привтствовалъ это радостное событіе какъ счастливое предзнаменованіе для будущаго.

XIV.

Весною.

Маркъ ршилъ, не теряя времени, воспользоваться приглашеніемъ Долли и въ извощичьей карет отправился въ Кенсингтону Паркъ-Гарденсъ въ самомъ радужномъ настроеніи духа. Но дорогою сомнніе и уныніе снова овладли имъ. Мабель наврное уже позабыла его, когда онъ позвонилъ, онъ далеко не ликовалъ.

Онъ спросилъ миссъ Дороти Лангтонъ и назвалъ себя ‘м-ромъ Эрнстономъ’. Его ввели въ небольшую комнату, гд онъ нашелъ Долли одну и въ очень степенномъ и спокойномъ расположеніи духа.

— Подайте сюда чаю, Чампіонъ,— сказала она слуг,— и кэкъ… вы, конечно, любите кэкъ?— обратилась она къ Марку, какъ бы спохватись. Мамаши и Мабель нтъ дома. Он похали съ визитами или еще куда-то,— прибавила она,— такъ что намъ никто не помшаетъ.

Сердце у Марка упало при этомъ извстіи. Онъ совсмъ не того ожидалъ. Но Долли услась снова на стулъ съ такимъ ршительнымъ видомъ и убжденіемъ, что, наконецъ, она иметъ дло съ лицомъ компетентнымъ въ волшебныхъ длахъ, что Маркъ не ршился ее разочаровывать, хотя знакомство его съ этимъ предметомъ было самое ограниченное.

— Начинайте,— спокойно произнесла Долли, въ то время, какъ Маркъ безсмысленно уставился глазами въ свою шляпу.

— Да, но скажите мн, что вы собственно хотите узнать о волшебницахъ и волшебникахъ?

— Все ршительно,— отвчала Долли повелительнымъ тономъ особы, привыкшей, чтобы вс ея желанія исполнялись.

— Ну вотъ,— продолжалъ Маркъ, прокашливаясь,— они пляшутъ по вечерамъ и въ лунныя ночи, какъ вамъ извстно, живутъ въ цвтахъ и играютъ всякаго рода штуки съ людьми, то-есть,— прибавилъ онъ, сообразивъ, что не слдуетъ поддерживатъ суеврія въ дтяхъ,— это было прежде, но теперь уже больше этого не бываетъ.

— Какъ же могла эта двочка, про которую вы писали, състь волшебнаго принца?

— То былъ послдній,— вывернулся Маркъ.

— Но почему онъ былъ превращенъ въ сахарнаго принца? Врно онъ дурно себя велъ?

— Именно.

— Что же такое онъ сдлалъ? Солгалъ?

— Именно,— обрадовался Маркъ,— страшно солгалъ.

— Кому солгалъ?— не унималась Долли, и Маркъ подумалъ, что она пренесносная двчонка, не смотря на то, что такая хорошенькая.

— Онъ… онъ сказалъ, что королева фей косая.

— И она, значитъ, превратила его въ сахаръ?

— Разумется.

— Но вы сказали, что онъ былъ послдній волшебный принцъ?— приставала Долли.

— Неужели?— переспросилъ злополучный Маркъ,— я хотлъ сказать, что онъ былъ послдній, кром царицы фей.

— Но кто же тогда разсказалъ эту исторію?— неумолимо допрашивала Долли, и Маркъ окончательно спасовалъ.

— Мн кажется, вы сами не много знаете о волшебникахъ и волшебницахъ,— строго замтила она.— Должно быть, вы все, что знали, и разсказали въ этой исторіи. Но по крайней мр вы вполн уврены, что сахарный принцъ, котораго я съла, не былъ волшебнымъ?

— О! да!— съ убжденіемъ сказалъ Маркъ.

— Ну и прекрасно,— съ облегченіемъ вздохнула Долли.— И вы никакой другой волшебной исторіи не знаете, кром этой?

— Никакой,— поспшно объявилъ Маркъ, въ смертельномъ страх, что она заставитъ разсказывать ей сказки.

— Если такъ,— объявила Долли,— то мы можемъ пить чай.

Тутъ дверь отворилась.

— Ахъ! это не Чампіонъ!— закричала Долли,— это Мабель. Когда та успла вернуться, Мабель?

И Маркъ повернулся въ двери, чтобы убдиться, что самыя радостныя его надежды осуществились и онъ снова стоить лицомъ въ лицу съ Мабель.

Она вошла въ свтломъ весеннемъ плать и показалась ему еще прелестне, чмъ въ зимнемъ мховомь одяніи. Поцловавъ Долли, она взглянула на него и глаза ея сказали, что она его узнала.

— Вотъ м-ръ Эрнстонъ, Мабъ,— представила Долли.

Румянецъ на щекахъ Мабель заигралъ сильне. Авторъ книги, необыкновенно заинтересовавшей ее, оказывался тотъ самый молодой человкъ, который не счелъ нужнымъ сдлать имъ визитъ. Вроятно, еслибы онъ зналъ, кто написалъ ему, онъ и теперь не пріхалъ бы. Отъ этой мысли манеры ея стали невольно холодне и сдержанне.

— Мы уже встрчались съ м-ромъ Эрнстономъ,— сказала она, подавая ему руку безъ перчатки.— Онъ, по всей вроятности, забылъ, когда и гд именно, но ты, Долли, конечно, помнишь?

Во Долли была такъ поглощена заботой о своей собак въ день столкновенія поздовъ, что не успла хорошенько разглядть и запомнить наружность ея спасителя.

— Когда я видла его, Мабель?— шепнула она.

— О, Долли, неблагодарная двочка! неужели ты забыла, кто вынесъ Фриска изъ вагона, когда позды столкнулись.

Но Долли повсила носъ и опустила длинныя рсницы, и теребила пальцы въ припадк застнчивости, нападающей иногда на самыхъ бойкихъ дтей.

— Ты помнишь, что даже не поблагодарила его тогда,— продолжала Мабель:— поблагодари хоть теперь.

— Благодарю васъ за то, что вы спасли мою собаку,— пробормотала скороговоркой Долли, не поднимая глазъ на Марка. И Мабель, видя, что она такъ смущена, посовтовала ей сбгать за Фрискомъ, чтобы собачка могла лично поблагодарить своего спасителя. Долли съ радостью ухватилась за этотъ предлогъ, чтобы убжать изъ комнаты.

Маркъ, конечно, всталъ съ мста при вход Мабель и стоялъ теперь въ углу около драпированнаго камина. Мабель стояла по другую сторону камина, разсянно перебирая рукой бахрому драпировки и глядя въ коверъ подъ ногами. Оба съ минуту молчали. Маркъ чувствовалъ холодность ея обращенія.

‘Она помнитъ, какъ была невжлива со мной,— думалъ онъ,— и слишкомъ горда, чтобы показать это’.

— Вы должны извинить Долли,— сказала, наконецъ, Мабель, находя, что если Маркъ ршилъ быть надутымъ и непріятнымъ, то нтъ резона ей быть такою же.— У дтей, какъ вы знаете, короткая память. Но еслибы вы желали, чтобы васъ благодарили, то мы бы раньше увидли васъ.

‘Довольно нахально,— подумалъ Маркъ.— Меня удивляетъ одно только,— прибавилъ онъ вслухъ,— что вы помните это, вы благодарили меня на мст происшествія больше, нежели я того заслуживалъ. Но конечно еслибы я могъ узнать ваше имя или гд вы живете… если припомните, мы разстались очень внезапно и вы не дали мн позволенія…

— Но я послала вамъ записку съ кондукторомъ,— сказала она,— я сообщала вамъ въ ней нашъ адресъ и просила васъ пріхать познакомиться съ мамашей и позволить Долли какъ слдуетъ поблагодарить васъ.

Значитъ, она не была горда и невжлива. Онъ почувствовалъ сильную радость при этой мысли и стыдъ, что такъ неправильно истолковалъ ея поведеніе.

— Еслибы я получилъ эту записку… надюсь, что вы поврите мн, что тогда я бы давно уже былъ у васъ. Но я спрашивалъ про васъ у этого стараго лгуна кондуктора, но онъ… (тутъ Маркъ вспомнилъ вздоръ, который нагородилъ ему кондукторъ) наговорилъ мн какихъ-то нелпостей и никакой записки не передавалъ.

Слова Марка были, очевидно, искренни, и когда она услышала ихъ, то холодность и сдержанность исчезла, недоразумніе было разсяно.

— Какъ бы то ни было, а вы у насъ, вопреки всмъ кондукторамъ,— сказала она съ веселымъ смхомъ.— И теперь у насъ есть новая причина благодарить васъ.

И въ простыхъ, откровенныхъ выраженіяхъ, она высказала ему, какое удовольствіе доставило ей чтеніе ‘Иллюзіи’. И тутъ только, выслушивая ее, Маркъ почти впервые почувствовалъ вполн всю низость своего обмана и пожелалъ такъ, какъ еще до сихъ поръ не желалъ, чтобы онъ въ самомъ дл написалъ эту книгу.

Но это породило въ немъ только большее нежеланіе говорить о ней, онъ поблагодарилъ ее въ краткихъ и формальныхъ выраженіяхъ и попытался рзче, чмъ когда-либо въ подобныхъ случаяхъ, перевести разговоръ на другое. Мабель же была того мннія, и вполн основательно, что даже генію непозволительно такъ безцеремонно относиться къ ея мннію и слегка обидлась, хотя и объяснила это себ застнчивостью черезъ-чуръ скромнаго человка.

— Я забыла, конечно,— замтила она обиженнымъ тономъ,— что вамъ, должно быть, страшно надоло говорить объ этомъ.

Она угадала, но онъ тоже понялъ, что его рзкость обидла ее и постарался загладить свою ошибку.

— Не думайте этого,— серьезнымъ тономъ произнесъ онъ,— но увряю васъ, что очень тяжело постоянно слушать похвалы.

— И вамъ въ самомъ дл непріятно говорить объ ‘Иллюзіи’?

— Я буду откровененъ съ вами, миссъ Лангтонъ, да, мн это непріятно. Потому что, видите ли, а все время чувствую… надюсь, что могу написать лучше.

— И мы вс городимъ вздоръ, когда хвалимъ васъ?— спросила Мабель невиннымъ тономъ, но съ лукавымъ блескомъ въ глазахъ.

— Я знаю, что это можетъ показаться самонадяннымъ съ моей стороны, но право же, когда я слышу вс эти комплименты на счетъ книги, которая стоила мн такъ мало труда, то мн становится страшно, что слдующее мое произведеніе, надъ которымъ я много и усиленно работаю, вдругъ пройдетъ незамченнымъ или хуже того.

Этого нельзя было принять за притворную скромность, и хотя Мабель нашла такую щепетильную чувствительность нсколько преувеличенной, но Маркъ только больше понравился ей.

— Я думаю, что вамъ не слдуетъ этого бояться,— сказала она,— но какъ бы то ни было, а я не буду больше безпокоить васъ. А теперь пойдемте въ гостиную, я васъ представлю мамаш.

Миссисъ Лангтонъ задремала-было посл утомительныхъ визитовъ, но проснулась и была достаточно любезна съ Маркомъ, когда узнала, кто онъ такой.

— Вы были очень добры, что отвтили моей двочк на ея глупое письмо,— сказала она.— Конечно, я не хочу сказать, что сама исторія, о которой писала вамъ Долли, глупа, но дти часто забираютъ въ голову такія нелпости… Ты была такая же, когда была въ лтахъ Долли, моя милая Мабель… Но вотъ я не помню, чтобы когда-либо интересовалась такими пустяками. Говорятъ, что вы написали такую удивительную книгу, м-ръ Эрнстонъ. Я ее еще не читала. Мое слабое здоровье, знаете, мн не позволяетъ много читать! Но право же мн страшно разговаривать съ вами, вы, должно быть, такой умный. Мн кажется, что надо быть такимъ умнымъ и такимъ терпливымъ, чтобы написать книгу.

— О, Мабель, подумай только,— вбжала въ эту минуту Долли, съ которой совсмъ соскочилъ давишній конфузъ.— Фрискъ опять сбжалъ изъ дому. Онъ вчера еще пропалъ, я вабила сказать объ этомъ. И потому м-ръ Эрнстонъ не увидитъ его.

Тутъ Мабель объяснила матери, что препрославленный авторъ ‘Иллюзіи’ былъ вмст съ тмъ и спасителемъ собаки Долли.

— Вы не должны больше рисковать такой драгоцнной жизнью, какъ ваша,— внушительно сказала миссисъ Лангтонъ и поблагодарила его въ торопливыхъ и сбивчивыхъ выраженіяхъ, доказывавшихъ, что она позабыла, за что именно ей слдуетъ его благодарить.

Въ эту минуту появился и Колинъ.

— Здравствуй, Мабель! здравствуйте, мамаша! Да, я причесалъ голову и вымылъ руки. Здравствуй, Долли. Какъ? м-ръ Ашбёрнъ здсь?— выпучилъ онъ глаза, тряся Марка за руку.

— Мн слдовало бы раньше объяснить,— сказалъ Маркъ удивленной компаніи,— что Эрнстонъ мой литературный псевдонимъ, и что я имю удовольствіе быть преподавателемъ вашего сына въ школ св. Петра.

Мабель весело засмялась.

— М-ръ Ашбёрнъ,— сказала она,— я жду, въ какой еще новой роли вы появитесь въ слдующую минуту. Еслибы вы знали, какъ я васъ боялась, когда помогала Колину приготовлять латинскій урокъ. Я представляла васъ себ такимъ страшнымъ.

— Я таковъ и есть какъ оффиціальное лицо. Я увренъ, что вашъ братъ подтвердитъ это.

— Не думаю,— отвчала Мабель,— онъ очень цнитъ васъ.

— Это правда, сэръ,— замтилъ пріободрившійся Колинъ,— я очень цню васъ, съ извстныхъ сторонъ,— прибавилъ онъ добросовстно.

Когда Маркъ сталъ прощаться, миссъ Лангтонъ спросила его адресъ, имя въ виду пригласить его въ непродолжительномъ времени. Молодой человкъ, въ нкоторомъ род знаменитость и вполн приличный во всхъ отношеніяхъ, могъ быть очень полезенъ и какъ танцоръ на танцовальныхъ вечерахъ, и какъ пріятный собесдникъ на скучныхъ званыхъ обдахъ.

Мабель протянула ему руку на прощанье такъ дружелюбно и доврчиво, какъ она рдко это длала относительно людей, которыхъ еще мало знала. Но ей нравился м-ръ Ашбёрнъ, который фигурировалъ въ нкоторомъ род какъ герой, когда она видла его въ послдній разъ, а теперь оказывался тмъ самымъ ‘щеголемъ’ учителемъ, къ которому, сама того не сознавая, она прониклась отчасти такимъ же мальчишескимъ восхищеніемъ, какое чувствовалъ къ нему Колинъ, и который въ конц концовъ написалъ книгу, поразившую ея воображеніе.

Вдобавокъ ко всему этому онъ былъ красивъ, очень красивъ, его темные глаза выражали явное удовольствіе отъ того, что онъ ее видитъ и съ нею разговариваетъ… что также говорило въ его пользу. Манеры у него были пріятныя и веселыя, и Мабель съ удовольствіемъ слушала похвалы матери ушедшему Марку.

— Премилый молодой человкъ, душа моя, стоить только взглянуть на него, чтобы сразу увидть, что онъ геній, и при этомъ такъ простъ и ненатянутъ. Право, это истинный кладь да нашихъ вечеровъ.

— Я открыла его, мамаша,— вмшалась Долли:— еслибы не я, онъ бы къ вамъ не пріхалъ. Но я въ немъ разочаровалась, онъ такъ мало со мной разговаривалъ и, кром того, я не думаю, чтобы онъ много зналъ про волшебниковъ и волшебницъ.

— Не будь неблагодарна, Долли,— замтила Мабель,— кто спасъ Фриска?

— О, да, конечно, онъ, я это знаю, но не потому, чтобы онъ любилъ Фриска, а потому… я не знаю, почему.

— Потому что онъ добрый молодой человкъ,— наставительно произнесла миссисъ Лангтонъ.

— Нтъ, не потому, онъ вовсе не такъ добръ. Онъ не такъ добръ, какъ былъ бдный Винцентъ, но, конечно, добре Гарольда. Но онъ не любитъ собакъ, и не любитъ меня, и я его не люблю,— заключила Долли довольно сердито.

XV.

Гарольдъ Каффинъ длаетъ открытіе.

Гарольдъ Каффинъ не особенно успшно подвизался въ своей новой карьер съ тхъ поръ, какъ мы съ нимъ разстались. Напротивъ того, его разочарованіе на этотъ счетъ было полное. Онъ поступилъ на сцену вслдствіе сумазбродныхъ похвалъ добрыхъ знакомыхъ, совсмъ упустивъ изъ виду, что отъ всякаго рода любителей требуется гораздо меньше, чмъ отъ настоящихъ спеціалистовъ. Красивая наружность и безусловное самообладаніе были почти единственными его качествами, если не считать прекраснаго голоса и хорошихъ манеръ, что въ настоящее время далеко уже не такая рдкость у актеровъ, какъ было прежде. Общій приговоръ его собратовъ по ремеслу былъ: ‘умный малый, но не артистъ’.

Каффинъ не былъ такой человкъ, чтобы упорнымъ трудомъ пробить себ дорогу, не смотря на невыгодныя условія. Онъ разсчитывалъ на немедленный успхъ и быстрое обогащеніе, но дйствительность разочаровала и обезкуражила его. Онъ скоро могъ бы сбиться съ пути истиннаго и превратиться въ гуляку, не особенно разборчиваго на средства къ жизни, еслибы у него не было цли, заставлявшей его высоко держать свое знамя въ обществ. И цль эта была Мабель Лангтонъ. Теперь, когда Гольройдъ сошелъ съ его пути, надежды его овладть сердцемъ и рукой этой двушки, выказывавшей ему постоянную холодность и тмъ еще боле разжигавшей его любовь и самолюбіе, ожили. Но не одна только любовь и самолюбіе длали для него желательнымъ бракъ съ Мабель. Отецъ ея былъ богатый человкъ и у Мабель было значительное приданое. Поэтому онъ съ нетерпніемъ искалъ какого-нибудь занятія боле почетнаго и выгоднаго, чмъ театръ, такъ какъ очень хорошо зналъ, что отецъ Мабели не считалъ его въ настоящее время выгоднымъ женихомъ для дочери.

Ему посчастливилось уврить какого-то дльца изъ своихъ пріятелей въ своей дловитости и практичности и тотъ предложилъ ему бросить сцену и вступить съ нимъ въ ассоціацію для какого-то выгоднаго предпріятія. Предпріятіе процвтало, пріятель его отлично руководилъ имъ, а Каффинъ забралъ въ руки пріятеля и будущее ему улыбнулось. Онъ могъ теперь считать, что худшія препятствія для женитьбы на Мабель устранены съ его пути.

Времени у него было теперь довольно, и въ одно прекрасное утро онъ ршилъ отправиться въ Кенсингтонъ-Паркъ-Гарденсъ и сообщить Мабель о своихъ новыхъ планахъ.

Ему объявили, что ни миссисъ, ни Миссъ Лангтонъ нтъ дома.— Но миссъ Долли дома,— прибавилъ Чампіонъ, хорошо знавшій Каффина.

— Хорошо, я повидаюсь съ миссъ Долли,— сказалъ Каффинъ, разсчитывая, что пока онъ будетъ сидть съ Долли, Мабель вернется.

Онъ вошелъ въ комнату и засталъ Долли какъ разъ на томъ, что она отрываетъ почтовую марку съ письма.

— Эге! госпожа шалунья, что это вы творите?— спросилъ онъ въ дверяхъ.

— Это вовсе не шалость,— отвчала Долли, не удостоивая повернуться въ его сторону.— Зачмъ вы пришли, Гарольдъ?

— Чтобы имть удовольствіе побесдовать съ вами, Долли. (Долли сдлала при этихъ словахъ гримасу).— Но что это такое вы длаете съ этими ножницами и письмомъ, смю васъ спросить?

Долли была въ смиренномъ и покойномъ настроеніи, потому что наканун обидла Колина и онъ до сихъ поръ еще не простилъ ей. Случилось это такъ. День былъ праздничный и Колинъ пригласилъ къ себ товарища, главнымъ образомъ затмъ, чтобы показать ему свои сокровища и пуще всего, чтобы товарищъ высказалъ, какъ экспертъ, свое мнніе о достоинствахъ коллекціи иностранныхъ почтовыхъ марокъ, собранной Колиномъ. Къ несчастію для Колина, Долли совсмъ поработила его пріятеля. Восхищенная его внезапнымъ интересомъ къ совсмъ не мальчишескимъ играмъ, она увела его за собой показывать домъ своей куклы и пріятель былъ такъ низокъ, что измнилъ товарищу и послдовалъ за ней. Долли безъ всякаго кокетства, такъ какъ она не была скоросплкой въ этомъ отношеніи, монополизировала гостя, обрадованная, что нашелся мальчикъ, который, въ противность Колину, удостоивалъ интересоваться ея длами, но когда тотъ ушелъ, негодованіе Колина обрушилось на невинную Долли. Она сдлала это нарочно. Она знала, что онъ пришелъ посмотрть на его почтовыя марки! И какой интересъ могъ онъ находить въ ея куклахъ! А она продержала его все время въ дтской и заставила даромъ потерять время. Она очень дурно поступила и такъ дале, пока Долли не расплакалась отъ огорченія и раскаянія.

И вотъ теперь она ухватилась за случай загладить свою вину самымъ подходящимъ, какъ ей казалось, образомъ. Но всего этого она не сказала Каффину.

— Знаете ли вы толкъ въ почтовыхъ маркахъ?— спросила она.— Какъ вы думаете, рдкая вотъ эта?— подала она ему сорванную съ письма марку.

— Покажите письмо,— сказалъ Каффинъ и Долли подала ему.

Онъ поднесъ его къ окну и слегка вздрогнулъ.

— Когда его принесли?— спросилъ онъ.

— Сейчасъ,— отвчала Долли,— за минуту или за дв до вашего прихода. Я услышала, что пришелъ почтальонъ, побжала къ ящику и увидла вотъ это, а такъ какъ ящикъ не былъ запертъ, то я его вынула и сорвала марку. Отчего вы такъ на меня строго глядите, Гарольдъ? Это письмо къ Мабель, она на меня не разсердится.

Каффинъ все еще стоялъ у окна. Онъ получилъ весьма чувствительный ударъ и старался справиться съ собой и освоиться съ фактомъ, о которомъ свидтельствовало письмо, находившееся въ его рукахъ.

Письмо было изъ Индіи, на немъ приклеена почтовая марка изъ Коломбо и адресъ написанъ рукой Винцента Гольройда. Каффинъ случайно зналъ его почеркъ. Еслибы нужно было еще другое доказательство, то онъ имлъ его, такъ какъ прижавъ тонкую бумагу конверта въ письму, прочиталъ нсколько просвчивавшихъ словъ. А именно: ‘Больше не напишу, пока вы…’, и ниже полная подпись Гольройда.

И письмо только-что пришло. Онъ могъ заключить одно только: что по какой-то необыкновенной случайности Гольройдъ не погибъ, какъ о немъ думали. Онъ живъ и — боле опасный соперникъ, чмъ когда-либо. Въ этомъ письм, кто знаетъ, онъ, можетъ быть, длаетъ предложеніе!

‘Безполезно говорить съ Мабель, если она увидитъ это письмо. Чортъ бы его побралъ! Почему онъ не утонулъ! Вотъ моя вчная незадача! Что теперь длать’?..

XVI.

Отчаянное средство.

Стоя у окна съ письмомъ Гольройда въ рукахъ, Каффинъ почувствовалъ безумное желаніе истребить или украсть письмо. ‘Еслибы я былъ одинъ!’ — нетерпливо подумалъ онъ. Но онъ былъ осторожный молодой человкъ и вполн понималъ, какія могутъ быть послдствія такого поступка и притомъ тутъ была Долли. Она видла письмо и заставить ее молчать было трудне, чмъ истребить письмо. Нтъ! онъ ничего не можетъ сдлать. Остается предоставить все на волю судьбы.

Мрачное лицо его наполнило Долли внезапнымъ страхомъ, она позабыла свою антипатію, и застнчиво подойдя къ нему, тронула его за руку.

— Что случилось, Гарольдъ?— спросила она.— Мабель вдь не разсердится? Я вдь ничего худого не сдлала, Гарольдъ?

Онъ вышелъ изъ задумчивости и увидлъ ея встревоженное лицо… и вздрогнулъ. Дятельный мозгъ его придумалъ въ эту минуту отчаянное средство, навянное страхомъ, который онъ читалъ на ея лиц. ‘Честное слово! я попробую это сдлать!— подумалъ онъ:— стоитъ попытаться… она такой ребенокъ… я могу убдить ее’.

— Худого?— внушительно произнесъ онъ,— это хуже худого. Моя бдная Долли, ты сама не знаешь, что ты надлала.

— Н-нтъ!— пролепетала Долли,— Гарольдъ, не дразни меня… не говори неправды… я… я… мн страшно.

— Мое милое дитя, что же я могу сказать. Вдь, разумется, ты сама знаешь, что провинилась въ воровств.

— Въ воровств?— повторила Долли, широко раскрывъ удивленные глаза.— О! нтъ, Гарольдъ! это не воровство. Разумется, я скажу Мабель и попрошу у нея марку… вдь я потому только теперь же оторвала ее, что еслибы я этого не сдлала, она могла бы бросить ее прежде, нежели я успла бы попросить.

— Боюсь, что это все-таки воровство, Долли,— продолжалъ Каффинъ тономъ печальнаго соболзнованія,— ничто не въ силахъ измнить этого факта.

— Мабель не разсердится на меня за это,— настаивала Долли,— я ей разскажу, какъ было дло.

— Еслибы все зависло отъ Мабель, то намъ нечего было бы бояться, но Мабель ничмъ тутъ не поможетъ, бдная Долли. З_а_к_о_н_ъ наказываетъ такого рода поступки. Ты знаешь, что такое законъ, полиція и судьи?

Жалобное выраженіе на личик ребенка, темные глаза, наполнившіеся слевами, и дрожащій ротикъ тронули бы нкоторыхъ людей, и даже Каффинъ не остался вполн нечувствителенъ. Но его единственнымъ шансомъ было запугать ребенка и онъ не могъ позволить себ расчувствоваться некстати. Онъ продолжалъ свое дло, старательно взвшивая каждое слово.

— О, я не поврю этому!— кричала Долли, пытаясь сопротивляться впечатлнію, производимому на нее его строгимъ соболзнованіемъ.— Гарольдъ, ты хочешь меня только запугать. Но я вовсе не боюсь. Скажи, что ты шутишь.

Но Каффинъ отвернулся съ притворнымъ отчаяніемъ.

— Неужели похоже, что я шучу, Долли,— проговорилъ онъ съ искусно поддльной дрожью въ голос. Онъ еще никогда такъ хорошо не игралъ.

— Что это сегодняшняя газета тамъ на столик?— вдругъ спросилъ онъ.— Дай мн ее, пожалуйста, Долли. ‘Я долженъ какъ-нибудь справиться съ этой упрямой двчонкой’,— нетерпливо думалъ онъ, просматривая тотъ столбецъ, гд печатаются полицейскіе отчеты и гд онъ помнилъ, что читалъ утромъ про злополучнаго почтальона, воровавшаго почтовыя марки съ довренныхъ ему писемъ.

Наконецъ, онъ нашелъ и прочиталъ ей вслухъ.

— Если ты мн не вришь, то погляди сама,— прибавилъ онъ, ты вдь умешь читать. Видишь теперь, вдь эти марки были со штемпелемъ. Ну а твоя вдь тоже со штемпелемъ.

— О, да!— закричала Долли,— вся покрыта штемпелями! Да я теперь поврила, Гарольдъ. Но чтожъ мн длать?.. знаю! я скажу папаш онъ не позволить посадить меня въ тюрьму.

— Твой папаша — законникъ, онъ обязанъ исполнять законъ, а не мшать его исполненію. Всего мене совтую я теб говорить объ этомъ папаш или ты вынудишь его исполнить свой долгъ. Вдь ты не хочешь, чтобы тебя посадили въ темную тюрьму, Долли, гд ты будешь сидть одна? А между тмъ, если то, что ты сдлала, откроется, то ни папаша, ни мамаша, ни сама Мабель нечего не сдлаютъ. Законъ сильне ихъ всхъ!

Странная и страшная мысль о неизвстной власти, въ когти которой она нечаянно попала и отъ которой спасти не могли ее ни любовь родительская, ни семейный кровъ, привели двочку въ неописанное состояніе. Она судорожно ухватилась за Каффина, поблвъ какъ смерть, напуганная до того, что не могла даже плавать.

— Гарольдъ!— закричала она, схватывая его руку обими своими:— ты не пускай ихъ ко мн! Я… я не могу идти въ тюрьму и всхъ оставить. Я не люблю потемокъ. Я не могла бы просидть всю жизнь въ тюрьм и никого не видть, ни Мабель, ни Колина, и никого! Скажи мн, что длать, только скажи мн и я все сдлаю!

Опять повторяемъ, что многіе порядочные негодяи постыдились бы смутить такъ ужасно свтлую жизнь ребенка, да и Коффину было непріятно, но онъ былъ почти у цли и не вахотлъ лишиться плодовъ своей тактики.

— Я не долженъ былъ бы помогать теб,— сказалъ онъ,— еслибы я поступилъ по совсти, то передалъ бы тебя въ руки… Нтъ, нтъ, Долли, успокойся, я этого не сдлаю. Но не могу и помочь теб, Но если ты хочешь, то сама можешь помочь себ и общаю, что я тебя не выдамъ.

— Что ты хочешь сказать? можетъ быть, я могу приклеить марку обратно?

— Неужели ты думаешь, что этого не будетъ видно? Нтъ, Долли, если кто-нибудь, кром тебя и меня, увидитъ это письмо, все пропало.

— Но неужели ты хочешь сказать… неужели… о, нтъ, Гарольдъ, я но могу сжечь письмо!

Въ камин горлъ огонь, потому что, не смотря да весну, утро было холодное..

— Пожалуйста, не думай, что я совтую теб сжечь его. Сжечь письмо, конечно, не хорошо. Все въ этомъ дл нехорошо отъ начала до конца, только другого средства нтъ и надо будетъ идти въ тюрьму. Но если ты ршишь сжечь письмо Долли, то и тебя не выдамъ. Я вовсе не желаю, чтобы такую бдную маленькую двочку, какъ ты, посадили въ тюрьму. Но длай, какъ знаешь, Долли, я тутъ не причемъ.

Долли не могла выдержать доле, она схватка письмо и швырнула его въ огонь. Но едва пламя охватило его, какъ она уже раскаялась и хотла вытащить его изъ камина.

— Это письмо Мабель!— закричала она:— я боюсь сжечь его, оно принадлежитъ Мабель.

Но Каффинъ схватилъ ее и удержалъ дрожащія ручки, пока письмо Гольройда не превратилось въ пепелъ.

— Поздно, Долли!— сказалъ онъ, съ торжествующей нотой въ голос.

Долли бросилась въ кресла и зарыдала въ припадк жгучаго раскаянія.

— О! къ чему я это сдлала! къ чему вы заставили меня это сдлать, Гарольдъ!

— Вотъ это мн нравится,— сказалъ Каффинъ, ршившій разъ навсегда положить этому конецъ.— Я ничего ровно не заставилъ тебя сдлать, все было сдлано, прежде, чмъ я вошелъ. Я думалъ, что ты будешь рада отдлаться отъ письма такихъ способомъ, но ты сожгла его по собственному побужденію, помни это!

— Полчаса тому назадъ я была хорошая двочка,— стонала Долли,— а теперь я дурная двочка… воровка! Никто меня больше знать не захочетъ, меня посадятъ въ тюрьму.

— Не говори пустяковъ,— встревожился Каффинъ, не ожидавшій, что ребенокъ способенъ принимать такъ близко къ сердцу такія вещи.— И пожалуйста не плачь, ршительно не о чемъ теб плакать… ты вполн безопасна, пока сама не проболтаешься. Надюсь, что ты не думаешь, что я тебя выдамъ (и это дйствительно было въ высшей степени невроятно). Никто ничего не узнаетъ. И вдь я знаю, что ты не хотла сдлать ничего дурного. Незачмъ теб этакъ мучаться. Вдь это только законъ такъ строгъ. Ну, успокойся, я долженъ идти, мн нельзя ждать Мабель доле. Но прежде ты должна улыбнуться, ну чуть-чуть, въ благодарность за то, что я выпуталъ тебя изъ бды.

Долли слабо улыбнулась.

— Вотъ и прекрасно, теперь я могу уйти спокойно. Ободрись и не бойся ничего. Помни, что теб ршительно нечего бояться.

И онъ ушелъ, увренный, что теперь она ничего не разболтаетъ.

‘Тяжеленько пришлось ей бдняжк,— разсуждалъ онъ самъ съ собой, быстро идя по улиц,— но она вскор все это забудетъ, у дтей память коротка. И что же могъ я иначе сдлалъ? Нтъ, я радъ, что во-время заглянулъ туда. Нашъ воскресшій другъ не напишетъ еще раньше мсяца или двухъ… а тогда будетъ уже поздно. И если это обстоятельство когда-нибудь обнаружится (чего я не думаю), то я ничего не сдлалъ такого, къ чему можно было бы придраться. Это я все очень ловко устроилъ. Надо будетъ какъ можно скоре переговорить съ Мабель, откладывать въ долгій ящикъ безполезно’.

Но дйствительно ли Долли такъ скоро позабудетъ? Она не любила Гарольда Каффина, но ей и въ голову не приходило, что онъ налгалъ вс т ужасныя вещи, которыя ей сообщилъ. Она твердо врила, что сдлала нчто такое, что, если будетъ обнаружено, то лишитъ ея родительскаго крова, симпатіи и любви. Она, до сихъ поръ не испытавшая въ своей счастливой, невинной жизни серьезного горя въ продолженіе пяти минутъ сряду, поврила, что виновна и должна скрывать преступную тайну!

Быть можетъ, еслибы Каффинъ способенъ былъ понять, какимъ смертельнымъ ядомъ отравилъ онъ умъ бднаго ребенка, то смягчилъ бы нсколько свои ядовитые намеки (конечно, въ томъ только случа еслибы это не помшало ему достигнуть своей главной цли), и вотъ все, что можно сказать въ его пользу. Но какъ бы то ни было, онъ видлъ, что необходимо произвести возможно сильное впечатлніе въ данную минуту, и не сомнвался, что ока такъ же скоро забудетъ его слова, какъ и онъ самъ.

Но если и была необдуманность въ его зломъ поступк, то она происходила отъ безсердечія.

XVII.

Перемна фронта.

— Ну что, Дженъ,— говорилъ м-ръ Лайтовлеръ однажды вечеромъ, когда самъ пригласилъ себя обдать и ночевать въ дом на Малаховой террас,— не слышала ли ты чего про нашего великаго молодого человка?

Ашбёрны, за исключеніемъ Трикси, оставались упорно равнодушны къ извстности, внезапно пріобртенной Маркомъ, имъ не приходило въ голову, чтобы на томъ пути, который, онъ избралъ, можно было стать знаменитымъ. Быть можетъ, многіе изъ родственниковъ Магомета сожалли о томъ, что онъ бросилъ свои занятія вожака каравановъ (которыя шли у него блистательно) для неблагодарной и невыгодной карьеры пророка.

Трикси, разумется, съ наслажденіемъ слдила за литературной карьерой брата. Она купила его книгу, такъ какъ онъ не догадался подарить ей, и усердно читала и собирала вс критическія статьи въ журналахъ и газетахъ и старалась изо всхъ силъ убдить Марту прочитать книгу.

Марта холодно отказалась. У ней была суровая, лишенная воображенія натура матери и она неохотно читала романы. Кром того, высказавшись съ самаго начала противъ Марка, она не хотла скомпрометировать своего достоинства, выразивъ теперь интересъ къ его произведенію. Кутбертъ прочиталъ книгу, но потихоньку и такъ какъ не бранилъ ее, то можно предположить, что не нашелъ въ ней ничего особенно худого. Миссисъ Ашбёрнь способна была бы, узнавъ, что книга находится въ дом, приказать удалить ее во избжаніе соблазна, а супругъ ея, каково бы ни было его мнніе, не выражалъ ни интереса, ни любопытства относительно этого предмета.

Такимъ образомъ, на вопросъ м-ра Лайговлера, сдланный больше для того, чтобы облегчить собственныя взволнованныя чувства, нежели изъ желанія получить требуемыя свденія, миссисъ Ашбёрнъ отвчала, длая самое холодное и кислое лицо:

— Нтъ, Соломонъ, Маркъ самъ избралъ свою дорогу и мы не ожидаемъ и не желаемъ отъ него извстій. Быть можетъ, въ эту самую минуту онъ жестоко оплакиваетъ собственное безуміе и непослушаніе.

На это Кутбертъ замтилъ, что это довольно вроятно, а м-ръ Ашбёрнь ршился спросить:

— Я… я полагаю что онъ не писалъ и не былъ у тебя, Соломонъ?

— Нтъ, Матью. Желалъ бы я поглядть, какъ бы онъ ко мн пріхалъ. Я бы его съ лстницы спустилъ, ручаюсь вамъ. Нтъ, говорю вамъ, какъ и ему сказалъ, я покончилъ съ нимъ навсегда. Когда молодой человкъ отплачиваетъ черной неблагодарностью за т деньги, которыя на него изтрачены, то я умываю руки, ршительно умываю руки. Еслибы онъ занялся законовденіемъ, я бы обезпечилъ его до тхъ поръ, пока онъ не пробилъ бы себ дорогу въ жизни. Но онъ предпочелъ бытъ писакой и умереть на чердак, что не замедлитъ случиться. И вотъ чего я добился, желая помочь племяннику. Ну чтожъ, это послужить мн урокомъ на будущее время. Молодые люди стали совсмъ другіе, чмъ были въ мое время: лнивые и самолюбивые эгоисты, и ничего больше.

— Не вс, Соломонъ,— замтила его сестра. — Я уврена, что есть такіе молодые люди, которые… Кутбертъ, сколько часовъ ты проводишь въ контор посл положеннаго срока и занимаешься бухгалтеріей? И по собственной охот, Соломонъ. И его никогда никто не ободрить и не похвалитъ бднаго мальчика!

Миссисъ Ашбёрнъ питала тайную надежду, что ея братъ пойметъ, наконецъ, что въ ея семь не одинъ только Маркъ, но должна была убдиться, что пока мечты ея напрасны.

— О! — произнесъ ея братъ, презрительно мотнувъ головой:— я ничего противъ него не имю. Онъ трудолюбивъ. Да и довольно одного безпутнаго малаго въ семь, говорю по совсти. Ахъ, Дженъ, если когда-нибудь человкъ любилъ мальчишку, то это я его брата Марка, веселый, красивый, умный былъ онъ мальчикъ. Дамъ-ка я ему образованіе, пошлю въ университетъ, думалъ я, и онъ сдлаетъ мн честь. И вотъ, однако, что изъ этого вышло!

— Очень, очень печально для всхъ насъ,— вздохнула миссисъ Ашбёрнъ.

Тутъ Трикси, слушавшая съ раскраснвшимися щеками и дрожащими губами, не выдержала.

— Вы толкуете про Марка, вы вс и дядя Соломонъ,— сказала она, съ негодованіемъ оглядывая ихъ,— такъ, какъ будто бы Маркъ насъ всхъ осрамилъ! Вы, кажется, воображаете, что онъ умираетъ съ голоду на чердак, въ полной неизвстности. А это все неправда… онъ уже сталъ знаменитъ, хотите врьте, хотите нтъ. Вы бы должны были имъ гордиться.

— Беатриса, ты забываешься,— объявила мать, и еще при дяд.

— Что-жъ длать, мамаша, за Марка некому вступиться, кром меня. И я вамъ говорю истинную правду. Въ рисовальной школ, куда я хожу, много говорятъ про книги и литературу и вс очень хвалятъ книгу Марка. И пожалуйста не бойтесь, дядюшка, что онъ безъ денегъ. Мн говорили, что Маркъ получитъ много денегъ за свои книги, что онъ можетъ разбогатть, и все своимъ перомъ. И никто не думаетъ худо о немъ изъ-за этого, кром васъ. Я покажу вамъ, что въ газетахъ про него написано. И даже вашъ журналъ, мамаша, ‘Еженедльный Хоривъ’ напечаталъ большую хвалебную статью о книг Марка. Значитъ, она не можетъ быть такъ дурна.

И Трикси стремительно выбжала изъ комнаты, оставивъ всхъ въ большомъ смущеніи, въ особенности дядюшку Соломона, который уставился глазами въ пространство, стараясь усвоить новую для него мысль о литературной карьер, только-что имъ услышанную.

Миссисъ Ашбёрнъ пробормотала что-то о томъ, что Трикси всегда была упряма и своевольна, но даже и она была поражена неожиданнымъ свидтельствомъ своего любимаго оракула, ‘Хорива’.

— Вотъ, дядюшка, поглядите,— вернулась Трикси съ книгой въ рукахъ,— вотъ прочтите, что тут сказано.

— Я не хочу читать этого,— сердито оттолкнулъ онъ книгу,— какое мн дло до того, что они тутъ пишутъ. Вс писаки, разумется, стоятъ другъ за друга.

Но слушалъ съ тупымъ удивленіемъ въ глазахъ и глухимъ рычаніемъ по временамъ, какъ она читала отрывки изъ журнальныхъ критикъ. И мало-по-малу довольная улыбка появилась на его лиц:

— А гд можно достать эту удивительную книгу?— спросилъ онъ наконецъ.

— Что, дядюшка Соломонъ, вы все еще думаете, что Маркъ васъ осрамилъ?— возразила торжествующая Трикси.

— Хвала людей иметъ мало значенія въ нашихъ глазахъ,— отвтила миссисъ Ашбёрнъ.— Твой дядя и я судимъ о поведеніи Марка съ христіанской точки зрнія.

— Послушай-ка, сестра,— накинулся на нее вдругъ дядюшка Соломонъ, нахмуривая брови:— я желалъ бы знать, что ты имешь противъ Марка?

— Что я имю противъ него?— повторила его сестра съ удивленіемъ.

— Да, я желалъ бы знать, Отчего вы вс такъ противъ него вооружены?

— Я думаю, ты самъ очень хорошо знаешь? Во-первыхъ, за его неблагодарность къ теб, посл всего, что ты для него сдлалъ.

— Пожалуйста, оставьте меня въ поко! Я вовсе не прошу васъ вступаться за себя, я самъ съумю за себя постоять. Я желаю знать, что онъ вамъ сдлалъ? Въ чемъ ты обвиняешь его, Матью?

Бдный м-ръ Ашбёрнъ былъ совсмъ сраженъ такимъ неожиданнымъ вопросомъ.

— Я… о!.. я… Дженъ очень стойкихъ правилъ на этотъ счетъ, какъ теб извстно, братъ Соломонъ, а я… ну и я также,— заключилъ онъ чуть слышно.

— Гмъ!— пробормоталъ м-ръ Лайтовлеръ, обращаясь къ сестр:— ну такъ ты, Дженъ, скажи мн, наконецъ, что такое сдлалъ Маркъ? обокралъ церковь или поддлалъ вексель?

— Если ты хочешь, чтобы я повторила теб то, что ты прекрасно знаешь, то изволь: онъ, наперекоръ моимъ мнніямъ, сдлалъ то, чего я не одобряю: написалъ легкомысленный романъ.

— Ну знаешь ли, что я теб скажу, Дженъ, это все только твоя ограниченность и односторонность — я говорю съ тобой какъ братъ. Предположимъ, что онъ написалъ, какъ ты говоришь, легкомысленный романъ, что-жъ тутъ дурного?

— Мы съ тобой такъ были съ дтства воспитаны, Соломонъ, что меня удивляетъ твой вопросъ. Ты хорошо знаешь, какъ въ нашей молодости смотрли на чтеніе романовъ, ужъ не говорю о сочиненіи ихъ. И у меня сердце болитъ при мысли, что мой сынъ содйствуетъ развращенію молодежи.

— Вотъ вздоръ какой!— закричать м-ръ Лайтовлеръ.— Въ нашей молодости, какъ ты говоришь, мы не ходили въ театръ и читали только набожныя и нравоучительныя книги. Да и скучища же это была, скажу я вамъ! Я теперь не читаю романовъ, потому что у меня и безъ того много дла. Но съ тхъ поръ міръ пошелъ впередъ, Дженъ. Вс наши прихожане читаютъ романы. Почему ты воображаешь, что ты умне ихъ? А между тмъ, ты взяла да и выгнала мальчишку изъ дому, и даже не посовтовавшись со мной. А кажется, меня можно было бы спросить!

— Ну, Соломонъ,— отвчала миссисъ Ашбёрнь, пыхтя, что у нея было признакомъ величайшаго волненія,— этого я отъ тебя не ожидала, и ты былъ такъ же сердить на Марка, какъ и вс мы.

— Потому что я тогда не зналъ всего. Потому что никто мн не потрудился объяснить. Я думалъ, что Маркъ меня осрамитъ, а онъ, вмсто того, длаетъ мн честь. А вдь мн этогото и нужно.

Тутъ Трикси не выдержала и въ восторг обняла дядю и жарко его поцловала.

— Милый дядюшка, вы, значитъ, не думаете больше, что Маркъ осрамилъ васъ.

Дядюшка Соломонъ самодовольно оглядлся вокругъ.

— У меня нтъ ограниченности и односторонности въ ум, моя милая Трикси. Я прочитаю его книгу и если она мн понравится, я ему дамъ знать, что онъ можетъ на меня разсчитывать, какъ на дядю, который ему поможетъ въ случа нужды. Больше я пока ничего не скажу. Но я думаю, Дженъ, что вы были слишкомъ жестоки съ Маркомъ. Нельзя же всмъ быть такими исключительными баптистами, какъ ты.

— Я радъ, что ты это говоришь, Соломонъ,— пролепеталъ м-ръ Ашбёрнъ,— потому что я то же самое говорилъ Дженъ (если ты припомнишь, моя душа), но у нея свои опредленныя на этотъ счетъ мннія и она со мной не согласилась.

Злополучная Дженъ, видя, что вс на нее обрушились, и въ душ довольная, быть можетъ, тмъ, что можетъ простить сына, тмъ боле, что ‘Еженедльный Хоривъ’ похвалилъ его книгу, объявила:

— Я тоже была введена въ заблужденіе, я думала, что Маркъ написалъ какую-нибудь пошлую и суетную любовную исторію. Но я готова сознаться въ своей ошибк, и если Маркъ пожелаетъ ко мн перехать…

Но м-ръ Лайтовлеръ желалъ сохранить за собою монополію великодушія.

— Слишкомъ поздно, Дженъ,— сказалъ онъ.— Маркъ не передетъ къ теб, посл того какъ ты такъ дурно обошлась съ нимъ. Ты сама такъ устроила и теперь оставайся при своемъ. Но пока я живъ, я не допущу, чтобы онъ отъ этого пострадалъ, да и посл моей смерти также. Я всегда относился къ нему какъ къ сыну. Не такъ, какъ ты.

И, уходя спать, онъ оставилъ всю семью, за исключеніемъ Трикси, въ печальныхъ размышленіяхъ о томъ, что они лишили себя всякаго права радоваться и гордиться успхами Марка и что пропасть, образовавшаяся между ними, слишкомъ велика, чтобы ее можно было сравнять.

XVII.

Въ которой Маркъ наживаетъ врага и вновь обртаетъ друга.

Слава Марка все росла и онъ сталъ получать доказательства этого въ боле пріятной и существенной форм, нежели пустые комплименты. Издатели и редакторы постоянно приглашали его сотрудничать и предлагали такія условія, о которыхъ онъ не смлъ и мечтать.

Чильтонъ и Фладгэтъ приставали, чтобы онъ имъ далъ новый романъ, но Маркъ никакъ не могъ ршить, послать ли имъ: ‘Единственную красивую дочь’ или ‘Звонкіе колокола’. Сначала ему съ лихорадочнымъ нетерпніемъ хотлось видть въ печати свои собственныя произведенія, но теперь, когда время наступило, онъ колебался.

Не то, чтобы онъ сомнвался въ ихъ достоинствахъ, но онъ съ каждымъ днемъ убждался, что трудно будетъ затмить ‘Иллюзію’ и что необходимо употребить величайшія для того усилія. Новыя и блестящія идеи, но которыя влекли за собой передлку всего плана, постоянно приходили ему въ голову и онъ передлывалъ свои романы, и никакъ не могъ ршиться съ ними разстаться.

Разъ онъ занимался у себя на квартир, какъ вдругъ услышалъ чьи-то тяжелые шаги по лстниц и вслдъ затмъ кто-то постучался въ его дверь. Онъ закричалъ: ‘войдите’, и въ дверяхъ появился старый джентльменъ, въ которомъ онъ тотчасъ же призналъ сердитаго сосда м-ра Лайтовлера. Онъ съ минуту простоялъ молча, очевидно онмвъ отъ гнва, который Маркъ никакъ не могъ объяснить себ. ‘Это старикъ Гомпеджъ,— думалъ онъ.— Что ему отъ меня нужно’.

Тотъ обрлъ наконецъ даръ слова и началъ съ убійственной вжливостью:

— Я вижу, что попалъ куда слдуетъ. Я пришелъ задать вамъ одинъ вопросъ…

Тутъ онъ вынулъ что-то изъ кармана пальто и швырнулъ на столъ передъ Маркомъ: то былъ экземпляръ ‘Иллюзіи’.

— Мн говорили, что отъ васъ я могу узнать то, что мн нужно. Будьте такъ добры сообщить мн имя, настоящее имя автора этой книги. У меня есть важныя причины желать узнать это.

И онъ взглянулъ на Марка, у котораго сердце внезапно и больно сжалось.

Неужели этотъ бдовый старикъ разгадалъ его?

Инстинктъ скоре, нежели разумъ, удержали его отъ того, чтобы не выдать себя словами.

— Вотъ странный вопросъ, сэръ,— прошепталъ онъ.

— Можетъ быть,— отвчалъ тотъ,— но я его задаю вамъ и желаю, чтобы вы мн отвтили.

— Еслибы авторъ этой книги желалъ, чтобы его настоящее имя стало извстно, то напечаталъ бы его.

— Покорнйше прошу не отвиливать, сэръ. Это совершенно безполезно, потому что вы понимаете, что я знаю то, что знаю,— (онъ повторилъ это съ усиленной злобой).— Я знаю имя настоящаго автора этого… этого прекраснаго произведенія. И узналъ его изъ достоврнаго источника.

— Кто сказалъ вамъ?— спросилъ Маркъ такимъ измнившимся голосомъ, что самъ его не узналъ. ‘Неужели Гольройдъ доврился этому сердитому старому джентльмену?’

— Джентльменъ, имющій, кажется, честь быть вашимъ родственникомъ, сэръ. Видите ли, что я васъ знаю, м-ръ… м-ръ Кириллъ Эрнстонъ. Можете ли вы отрицать это?

Маркъ съ облегченіемъ перевелъ духъ. Какого страху натерплся онъ! Старый джентльменъ очевидно воображалъ, что открылъ Богъ всть какую литературную тайну. Но что его такъ разсердило?

— Разумется, нтъ,— отвчалъ Маркъ твердымъ и спокойнымъ тономъ. Я — Кириллъ Эрнстонъ. Мн очень жаль, если это вамъ непріятно.

— Это очень мн непріятно, сэръ. Я имю основательныя причины быть недовольнымъ и это вамъ хорошо извстно.

— Неужели?— вяло переспросилъ Маркъ.— Представьте, однако, что мн это ршительно неизвстно.

— Ну такъ я вамъ скажу, сэръ. Въ этомъ своемъ роман вы вывели одно дйствующее лицо… позвольте… по имени Блакшо… удалившагося отъ длъ провинціальнаго стряпчаго, сэръ.

— Очень можетъ быть, чтожъ дальше?

— Я — удалившійся отъ длъ провинціальный стряпчій, сэръ. Вы изобразили его низкимъ человкомъ, сэръ. Вы черезъ всю свою книгу заставляете его заводить мелкія дрязги и ссоры. И даже разъ выводите его пьянымъ. Что вы хотли этимъ сказать?

— Боже милостивый!— засмялся Маркъ:— неужели вы серьезно думаете, что я имлъ при этомъ въ виду именно васъ?

— Совершенно серьезно, молодой человкъ,— заскрежеталъ зубами м-ръ Гомпеджъ.

— Нкоторые люди готовы найти личности у Эвклида,— возразилъ Маркъ, вполн овладвшій собой и котораго эта сцена начинала забавлять.— Я думаю, что вы одинъ изъ нихъ, м-ръ Гомпеджъ. Поврите ли вы мн, если я вамъ скажу, что эта книга была написана гораздо раньше, чмъ я имлъ удовольствіе впервые васъ встртить.

— Нтъ, сэръ, не поврю. Это мн доказываетъ только то, что я зналъ раньше, что во всемъ этомъ дл участвовало другое лицо. Вашъ дядюшка, вотъ кто, сэръ.

— Неужели? однако онъ довольно чуждъ литератур вообще,— замтилъ Маркъ.

— Не настолько чуждъ, чтобы не написать пасквиль. Вашъ дядюшка прислалъ мн эту книгу въ подарокъ, какъ первое произведеніе своего племянника. Я думалъ сначала, что онъ хочетъ помириться со мной, пока не раскрыть книги. Поглядите сэръ.

И старикъ дрожащими руками сталъ переворачивать страницы.

— Вотъ мсто,— гд вашъ стряпчій замшанъ въ какихъ-то плутняхъ,— подчеркнутое вашимъ милымъ дядюшкой! А вотъ въ другомъ мст онъ съ кмъ-то подрался, опять подчеркнуто красными чернилами. Что вы на это скажете, сэръ?

— Что я могу сказать?— пожалъ плечами Маркъ.— Ступайте къ дяд и воюйте съ нимъ. Если онъ такъ безразсуденъ, что оскорбилъ васъ, это не причина приходить вамъ сюда и ругать меня.

— Вы такъ же виноваты, какъ и онъ. Я вызывалъ его въ судъ изъ-за того гуся и онъ это помнитъ. Вы тоже, помнится мн, помогали ему въ томъ дл. Ваша жертва, сэръ, никогда вполн не могла оправиться посл того пассажа, никогда, если вамъ пріятно это слышать.

— Пожалуйста, не называйте вашего гуся моей жертвою. Вы конечно мн не поврите, но я такъ же неповиненъ въ томъ оскорбленіи, какъ и въ настоящемъ.

— Я не врю вамъ, сэръ. Я считаю, что изъ угожденія дядюшк вы очернили мой характеръ. Нтъ словъ, чтобы описать такую низость.

— Согласенъ съ вами. Еслибы я это сдлалъ, то вы были бы правы, но такъ какъ я вовсе не имлъ васъ въ виду, то знаете ли, м-ръ Гомпеджъ, я желалъ бы, чтобы вы оставили меня въ поко.

— Я ухожу, сэръ, я ухожу. Я все сказалъ. Вы не перемнили мое мнніе. Я не слпой, я видлъ, какъ вы измнились въ лиц при вид меня. Вы испугались меня: какая могла быть у васъ причина бояться меня?

Конечно Маркъ могъ бы удовлетворительно отвтить и на этотъ вопросъ, но это не поправило бы дла. А потому, подобно многимъ лучшимъ людямъ, онъ долженъ былъ допустить возникшее недоразумніе, хотя могъ бы однимъ словомъ разсять его. Правда и то, что молчаніе въ этомъ случа нельзя было назвать ни дон-кихотскимъ, ни геройскимъ.

— Я могу только повторить,— возразилъ высокомрнйшимъ тономъ Маркъ,— что когда эта книга была написана, я никогда васъ не видалъ и даже не слыхалъ о вашемъ существованіи. Если вы мн не врите, тмъ хуже для васъ.

— Благодарите своего дядюшку и свое собственное поведеніе за то, что я вамъ не врю, а я вамъ не врю. Есть извстная манера играть словами, которая все прикрываетъ, а насколько я васъ знаю, вы вполн способны на все такое. Я пришелъ, чтобы высказать вамъ, что я о васъ думаю и какъ намренъ поступить. Вы злоупотребляете талантомъ,— дарованнымъ вамъ Богомъ, сэръ, нападая на человка, который ничего худого вамъ не сдлалъ. Вы подкупленный литературный убійца, вотъ какъ я о васъ думаю! Я не начну противъ васъ процесса, я не такъ глупъ. Еслибы я былъ моложе, то прибгнулъ бы въ хлысту, вмсто закона. Но въ мои года я долженъ оставить васъ безнаказаннымъ. Но только запомните мои слова: вы добромъ не кончите. Есть справедливость на земл, что бы ни говорили, и человкъ, начинающій свою карьеру какъ вы, будетъ наказанъ. Когда-нибудь, сэръ, вы будете изобличены! Вотъ все, что я имю вамъ сказать!

Онъ повернулся на каблукахъ и пошелъ къ двери, оставивъ Марка съ суеврной боязнью въ сердц, вызванной послдними словами и досадой на Гольройда за то, что онъ подвергнулъ его всему этому.

— Нужно опять прочитать эту анаемскую книгу!— подумалъ онъ.— Гольройдъ чего-добраго задлъ въ ней полъ-Лондона.

Кстати будетъ теперь замтить, что Винцентъ Гольройдъ былъ такъ же неповиненъ въ намреніи изобразить м-ра Гомпеджа въ своемъ роман, какъ и самъ Маркъ. Онъ слыхалъ про него отъ Лантгоновъ, но сходство между его воображаемымъ стряпчимъ и крестнымъ отцомъ Долли было ничтожное и совершенно случайное.

На слдующій день, когда Маркъ со страхомъ думалъ, что ‘Иллюзія’ вся преисполнена личностями, тяжелые шаги раздались на лстниц и онъ съ ужасомъ подумалъ, что, быть можетъ, обиженный м-ръ Гомпеджъ вспомнилъ еще что-нибудь обидное и опять идетъ браниться съ нимъ.

Однако на этотъ разъ постителемъ оказался м-ръ Соломонъ Лайговлеръ, онъ остановился въ дверяхъ, изобразивъ на своемъ лиц ободрительную, какъ онъ думалъ, улыбку, но благодаря недостаточной упругости его личныхъ мускуловъ, Маркъ не понялъ ея значенія.

— О! это вы?— горько сказалъ онъ.— Милости просимъ, дядюшка. Вы объявили въ послдній разъ, какъ я васъ видлъ, что слова не скажете со мной во всю жизнь, но если вы передумали, то тмъ лучше. Вчера меня облаялъ вашъ пріятель Гомпеджъ, сегодня вашъ чередъ. Будете вы меня предавать анаем стоя или сидя? Гомпеджъ совершилъ это, стоя.

— Нтъ, нтъ, я совсмъ не затмъ пришелъ, мой другъ. Я вовсе не намренъ бранить тебя. Забудемъ прошлое. Маркъ, милый мой мальчикъ, я горжусь тобой!

— Какъ? литераторомъ? Дорогой дядюшка, вы врно нездоровы… или же разорились?

— Я здоровъ, слава Богу, и не разорился. Но… я прочиталъ твою книгу, Маркъ.

— Знаю. Гомпеджъ тоже прочиталъ,— отвчалъ Маркъ.

Дядя Соломонъ ухмыльнулся.

— Ты намекаешь на него въ своей книг,— сказалъ онъ.— Когда я увидлъ, что тамъ фигурируетъ провинціальный стряпчій, я сказалъ себ: это наврное Гомпеджъ. И ты очень похоже изобразилъ его, скажу я теб. Никогда не думалъ, что ты такъ порадуешь меня.

— Но напрасно вы выразили свою радость, пославъ ему экземпляръ книги съ подчеркнутыми мстами.

— Я боялся, что онъ иначе не прочтетъ ее.

— Но извстно ли вамъ, что это называется диффамаціей?— спросилъ Маркъ, желая попугать дядю, и, можетъ быть, и оттого, что слишкомъ смутно помнилъ, что въ закон называется этимъ именемъ.

— Ну вотъ еще! Я ничего не писалъ, я только подчеркнулъ нкоторыя мста въ книг. Разв это диффамація?

— Придирчивый судья чего-добраго усмотритъ въ этомъ диффамацію и во всякомъ случа, все это очень для меня непріятно. Мн вовсе невесело было слушать его брань.

— Гомпеджъ не станетъ больше судиться со мной. Съ него довольно. Не будь такимъ трусомъ и не падай духомъ. Ты самъ не знаешь, какъ ты угодилъ мн. Это совсмъ измняетъ твое положеніе, юноша, знаешь ли ты это!

— Вы ужъ разъ мн это говорили.

— Я говорилъ не въ этомъ смысл. А теперь я доволенъ тобой и докажу теб это. Каковы твои денежныя дла, ну-ка?

Маркъ уже чувствовалъ стсненіе въ деньгахъ и тревожился этимъ. Чекъ дядюшкинъ уже былъ весь истраченъ, а школьное жалованье далеко недостаточно для его роскошныхъ вкусовъ. Онъ получилъ большую сумму за ‘Иллюзію’, но конечно не могъ тратить этихъ денегъ. Такъ низко онъ еще не упалъ, хотя въ сущности и не зналъ, что ему длать съ этими деньгами. Конечно, онъ получитъ хорошій гонораръ за свои два романа, но это еще впереди, а тмъ временемъ расходы его возрасли вмст съ новымъ образомъ жизни въ размрахъ, удивлявшихъ его самого, хотя онъ и не былъ изъ особенно экономныхъ.

Поэтому онъ далъ понять дяд, что хотя ожидаетъ уплаты крупной суммы, но въ настоящую минуту находится въ стсненныхъ обстоятельствахъ.

— Зачмъ же ты не обратился но мн!— закричалъ дядя.

И совершенно на манеръ театральнаго дядюшки, вынулъ изъ кармана книжку съ чеками и написавъ кругленькую сумму, подалъ чекъ Марку, объявивъ, что это его жалованье за одну четверть года и что онъ будетъ получать его до тхъ поръ, пока будетъ длать ему честь. Маркъ былъ сначала до того пораженъ, что не могъ почти благодарить дядю за такую неожиданную щедрость, а наивное довольство старика даже пристыдило его. Но онъ принудилъ себя поблагодарить его.

— Ладно, ладно,— замтилъ дядя.— Я радъ помочь теб. Я, какъ объяснялъ твоей матери на дняхъ, вовсе не раздляю ея односторонности и ограниченности во взглядахъ и если ты чувствуешь въ себ призваніе быть писателемъ, ну и пиши. Я ничего противъ этого не имю.

И посл многихъ такихъ рчей, дядюшка Соломонъ, убдивъ себя и чуть ли даже и самого племянника, что его взгляды были съ самаго начала такъ же широки и вовсе не измнились подъ вліяніемъ обстоятельствъ, ушелъ, оставивъ Марка размышлять объ этомъ новомъ поворот колеса фортуны, благодаря которому онъ нажилъ отчаяннаго врага, но вмст съ тмъ вернулъ могущественнаго покровителя, и обоихъ вполн незаслуженно.

Теперь онъ довольно легко относился въ первому, покровитель былъ для него важне врага. ‘Да и у кого нтъ враговъ’,— думалъ онъ.

Но только т, у кого прошлое безупречно или, наоборотъ, слишкомъ замарано, могутъ съ покойнымъ равнодушіемъ относиться къ своимъ врагамъ и хотя Маркъ никогда не узналъ, какимъ образомъ непріязнь м-ра Гомпеджа повредила ему, но она не осталась безъ вліянія на его дальнйшую судьбу.

XVIII.

Черезъ нсколько дней посл событій, описанныхъ въ предъидущей глав, Маркъ пришелъ съ визитомъ въ Кенсингтонъ-паркъ-Гарденсъ. Ему отворилъ дверь не внушительный Чампіонъ, но Колинъ, увидвшій Марка въ окно и поспшившій перехватить его.

— Мабель дома,— объявилъ онъ.— Но прежде подите къ Долли и переговорите съ ней. Она ужасно о чемъ-то плачетъ и не хочетъ сказать мн. Можетъ быть, она скажетъ вамъ. Пожалуйста, сэръ, подите къ ней. Совсмъ не весело, когда она плачетъ, а теперь она безпрестанно это длаетъ.

Колинъ чувствовалъ безусловное довріе, основанное, какъ онъ думалъ, на личномъ опыт.

Маркъ вспомнилъ, что на-дняхъ сама Мабель высказывала ему, что Долли безпокоитъ ее въ послднее время своимъ разстроеннымъ видомъ и частыми, хотя на видъ и безпричинными, слезами. Еслибы ему удалось успокоить ребенка, то сестра ея была бы наврное очень ему за это благодарна. И вотъ, съ свойственной ему самоувренностью, онъ предпринялъ дло, которое должно было дорого обойтись ему.— Хорошо, но предоставьте мн дйствовать, а сами бгите къ сестриц Мабель и предупредите ее о моемъ приход.

И онъ направился въ библіотеку. Тамъ онъ нашелъ Долли въ креслахъ, изнемогающей отъ слезъ и тайнаго страха, котораго она не смла никому повдать. Маркъ былъ настолько добръ, чтобы тронуться безпомощнымъ отчаяніемъ ребенка, и впервые подумалъ, что причина, пожалуй, и не совсмъ ничтожная, и тмъ сильне захотлось ему помимо всхъ личныхъ мотивовъ, успокоить бдную двочку. Онъ все забылъ кром этого, и безкорыстная симпатія, воодушевлявшая его, сообщила ему такой тактъ и такую мягкость, какъ люди, хорошо его знавшіе, не могли бы и предположить въ немъ. Мало-по-малу Долли, не хотвшая сначала говорить съ нимъ и отвернувшаяся отъ него, призналась, что она очень несчастна, что она сдлала нчто такое, чего не должна никому говорить.

Тутъ она вскочила съ покраснвшимъ лицомъ и стала умолять его уйти и оставить ее.

— Не заставляйте меня сказать вамъ,— жалобно просила она.— О! я знаю, что вы жалете меня, я васъ теперь полюбила, но я право не могу вамъ сказать, не могу. Пожалуйста, уйдите, я такъ боюсь, что скажу вамъ.

— Но почему вы этого боитесь?— спрашивалъ Маркъ.— Я самъ не очень хорошій, Долли, вамъ нечего меня бояться.

— Не въ томъ дло,— съ трепетомъ объявила Долли,— но онъ сказалъ, что если я кому-нибудь скажу, то меня посадятъ въ тюрьму.

— Кто смлъ сказать такую безсовстную ложь?— спросилъ Маркъ, чувствуя, какъ вся кровь закипаетъ въ немъ отъ негодованія на такую глупую жестокость.— Вдь это не Колинъ, Долли?

— Нтъ, не Колинъ, но Гарольдъ, Гарольдъ Каффинъ. О, м-ръ Ашбёрнъ,— сказала она вдругъ съ проснувшейся надеждой,— неужели это неправда? Онъ сказалъ, что папа, какъ юристъ, долженъ будетъ помогать закону наказать меня…

— Какой мерзавецъ!— пробормоталъ сквозь зубы Маркъ, понимая, что истина сейчасъ раскроется передъ нимъ.— Такъ это онъ сказалъ, Долли, можетъ быть, онъ хотлъ подразнить васъ?

— Не знаю. Онъ часто дразнилъ меня, но не такъ… И притомъ я все-таки это сдлала, хотя и нечаянно.

— Ну, такъ выслушайте меня, Долли,— сказалъ Маркъ.— Если вы боитесь, что васъ посадятъ въ тюрьму, то выкиньте это изъ головы. Вдь вы врите мн? Вы знаете, что я ни за что васъ не обману. Ну, такъ повторяю вамъ, что вы не могли ничего сдлать такого, за что сажаютъ въ тюрьму. Понимаете? Гарольдъ Каффинъ сказалъ это, чтобы васъ только напугать. Никто въ свт не подумаетъ даже посадить васъ въ тюрьму, чтобы вы ни сдлали. Успокоились ли вы?

Въ великому смущенію Марка, она обняла его обими руками за шею въ полу-истерическомъ припадк радости и облегченія.— Повторите мн это еще разъ!— закричала она.— Вы уврены, что это такъ, что меня не посадятъ въ тюрьму? О! тогда я ничего не боюсь. Я такъ рада, такъ рада. Теперь я вамъ все разскажу.

Но какой-то инстинктъ удержалъ Марка отъ выслушиванія этого признанія, онъ превозмогъ главное затрудненіе, остальное, подумалъ онъ, лучше предоставитъ боле деликатнымъ рукамъ. Поэтому онъ сказалъ:

— Не говорите мн ничего, Долли, я увренъ, что вы не могли сдлать ничего особенно худого. Подите лучше къ Мабель и разскажите ей. И посл этого вы опять будете счастливы.

— А вы пойдете со мной?— спросила Долли, сердце которой было вполн покорено.

И Маркъ повелъ ее за руку въ ту самую комнатку, гд происходила его первая бесда съ ней о волшебникахъ. Тамъ онъ нашелъ Мабель, сидвшую у окна на своемъ любимомъ кресл. Она покраснла, увидя Марка.

— Я ухожу,— объявилъ онъ, пожавъ ей руку.— Я привелъ къ вамъ молодую лэди, которая желаетъ сообщить вамъ страшную тайну, которая все это время мучила ее самое и васъ. Она убдилась, что въ сущности это совсмъ не такъ страшно.

И онъ оставилъ ихъ вдвоемъ. Ему тяжело было уходить, повидавъ такъ мало Мабель, но то была жертва, которую она способна была оцнить.

XIX.

Объявленіе войны.

Утромъ того дна, въ который Долли освободилась отъ страха, угнетавшаго ее такъ долго, Мабель получила записку отъ Гарольда Каффина. Онъ писалъ, что долженъ сообщить ей нчто, чего откладывать доле не желаетъ, и что онъ не будетъ счастливъ до тхъ поръ, пока не объяснится съ ней. Можетъ ли онъ пріхать въ ней завтра утромъ?

Эти слова она поняла сначала такъ, какъ ей казалось всего вроятне, давно уже она предвидла неизбжность подобнаго объясненія и даже чувствовала сожалніе въ Гарольду, къ которому начала относиться мягче. Поэтому она написала ему нсколько строкъ, въ которыхъ старалась, по возможности, подготовить его въ единственному отвту, какой онъ могъ отъ нея услышать. Но прежде чмъ она успла послать письмо, Долли призналась ей въ своемъ невинномъ проступк.

Мабель перечитала записку Каффина и разорвала свой отвтъ съ пылающимъ лицомъ. Она, в__р_н_о, не поняла его, онъ не могъ писать о_б_ъ э_т_о_м_ъ, онъ, должно быть, хотлъ покаяться въ причиненномъ имъ зл. И вмсто прежняго письма, она написала:— ‘Я готова выслушать то, что вы имете мн сказать’, и сама опустила записку въ почтовый ящикъ.

Гарольдъ нашелъ ея отвтъ, вернувшись поздно вечеромъ домой, и не усмотрлъ въ немъ ничего особеннаго.

‘Нельзя сказать, чтобы записка была изъ очень любезныхъ, подумалъ онъ. Но въ сущности, что же иное она могла пока сказать. Я думаю, что дло въ шляп’.

Такимъ образомъ на слдующее утро онъ спокойно и самоувренно вышелъ изъ кэба у дверей Лангтоновъ. Быть можетъ, сердце и билось у него сильне обыкновеннаго, но лишь отъ того, что онъ предвкушалъ побду. Посл отвта Мабель онъ больше не сомнвался въ успх.

Его ввели въ маленькій будуаръ, выходившій окнами на скверъ, но Мабель тамъ не было. Она заставила даже его прождать нсколько минутъ, что очень его позабавило. ‘Чисто по-женски,— думалъ онъ.— Не можетъ не помучить хоть на-послдокъ’. За дверью послышались шаги, то была она, и онъ вскочилъ съ мста, когда дверь отворилась. ‘Мабель!’ — закричалъ онъ. Онъ хотлъ-было сказать: ‘милая!’ но что-то въ ея лиц удержало его.

Она остановилась въ нкоторомъ разстояніи отъ него, слегка опершись одной рукой на маленькій столикъ. Лицо ея было блдне обыкновеннаго и она старательно отворачивалась отъ него и не взяла протянутой имъ руки. Но все-таки и это не встревожило его. Чтобы она ни чувствовала, но не такая она была двушка, чтобы бросаться на шею человку, она была горда и онъ долженъ выказать смиреніе… до поры до времени.

— Вы хотите мн что-то сказать, Гарольдъ?

Съ какимъ трудомъ выговорила она его имя, ему хотлось обнять ее, но онъ не посмлъ. Онъ долженъ быть остороженъ.

— Да,— отвчалъ онъ:— вы выслушаете меня, Мебель, неправда ли?

— Я сказала вамъ, что выслушаю. Надюсь, что ваши объясненія заставятъ меня думать о васъ иначе.

Онъ не понялъ, что она собственно хочетъ этимъ сказать, но нашелъ слова ея не особенно любезными.

— Я надялся,— сказалъ онъ,— что вы не считаете меня дурнымъ человкомъ.

И такъ какъ она ничего не отвчала, то сразу приступилъ къ объясненію. Онъ былъ холоднымъ любовникомъ на сцен, но практика выработала въ немъ, по-крайней мр, краснорчіе и, хром того, онъ говорилъ теперь совсмъ въ серьезъ и въ его голос слышалась искренняя страсть и сдержанная сила, которыя могли бы въ иное время тронуть ее.

Теперь же она дала ему договорить только потому, что чувствовала себя не въ силахъ перебить его, не потерявъ самообладанія. Она чувствовала, что онъ человкъ съ сильной волей и была тмъ благодарне судьб за то, что была обезпечена отъ его вліянія.

Онъ кончилъ, а она все молчала и ему стало наконецъ неловко. Но вотъ она взглянула на него и хотя глаза ея горли, но не страстью, которую онъ надялся въ нихъ прочесть.

— И это все, что вы имете мн сказать?— горько произнесла она.— Знаете ли, я ожидала совсмъ не того.

— Я сказалъ, что чувствовалъ. Быть можетъ, можно было быть краснорчиве. Во всякомъ случа, скажите мн, чего вы ожидали отъ меня, и я вамъ скажу.

— Да, я скажу, я ждала объясненія.

— Объясненія!— повторилъ онъ, недоумвая,— но чего же?

— Неужели вы не помните ничего такого, за что вы нашли бы нужнымъ повиниться, еслибы я случайно о томъ узнала? Видите, Гарольдъ, я вамъ облегчаю вс пути. Подумайте… вспомните хорошенько.

Каффинъ совершенно позабылъ о томъ непріятномъ эпизод, а потому добросовстно отвчалъ:

— Честное слово, не помню. Я не хвалюсь, что лучше моихъ ближнихъ, но съ тхъ поръ, какъ я сталъ о васъ думать, я не глядлъ ни на одну женщину. Если вы слышали какую-нибудь глупую сплетню, то не врьте ей.

Мабель засмялась, но не весело.

— О! это совсмъ не то, право, Гарольдъ мн не до ревности, особливо теперь. Гарольдъ, Долли мн все разсказала и… о письм,— прибавила она, такъ какъ онъ все еще какъ будто не понималъ, въ чемъ дло.

Теперь онъ понялъ и отступилъ точно затмъ, чтобы отклониться отъ удара. Все! слово это на минуту какъ бы оглушило его, онъ-то думалъ, что употребилъ вс средства, чтобы заставить двочку молчать объ этомъ злосчастномъ письм, и вотъ теперь Мабель узнала все!

Но онъ почти тотчасъ же опомнился, понимая, что теперь не время терять голову.

— Полагаю, что я долженъ, въ свою очередь, просить объясненія,— развязно произнесъ онъ:— я, должно быть, очень провинился, но, представьте,— ршительно не помню, какъ и въ чемъ.

— Хорошо, я вамъ объясню. Я знаю, что вы пришли и застали бдную двочку въ тотъ моментъ, какъ она сдирала почтовую марку съ какого-то стараго моего конверта и имли жестокость уврить ее, что она воровка. Можете ли вы это отрицать?

‘Съ какого-то стараго конверта!’ худшее изъ опасеній Каффина разсялось при этихъ словахъ. Она не знаетъ, что въ конверт было непрочитанное письмо, она не догадывается… да и какъ бы она могла догадаться, когда сама Долли этого не знаетъ,— откуда пришло письмо. Онъ можетъ ее задобрить.

— Отрицать!— повторилъ онъ:— конечно, нтъ, я припоминаю, что подшутилъ надъ ней въ этомъ род. Но неужели можно сердиться за простую шутку?

— Шутку,— повторила она съ негодованіемъ.— Такими шутками вы никого не развеселите, кром самого себя. Вы намренно запугали ее, и такъ успли въ этомъ, что она была несчастна и боялась, что ее посадятъ въ тюрьму, много дней и недль сряду. Вы напугали ее тюрьмой, Гарольдъ, вы научили ее бояться отца родного и всхъ насъ… Это перескажетъ, кахихъ мукъ натерплась моя бдная Долли! И вы смете называть это шуткой!

— Я никакъ не ожидалъ, что она пойметъ все это буквально,— сказалъ онъ.

— О, Гарольдъ, вы не такой глупецъ, только жестокій глупецъ хотъ бы не понять, что онъ сдлалъ. И вы видли ее съ тхъ поръ столько разъ, вы должны были замтить, какъ она перемнялась, и все-таки не пожалли ее! Неужели вы въ самомъ дл не понимаете, что вы сдлали? Неужели вы часто шутите такимъ образомъ съ дтьми?

— Полноте, Мабель,— проговорилъ Каффинъ, съ замшательствомъ,— вы очень жестоки ко мн.

— А вы не были жестоки съ моей дорогой Долли?— спросила Мабель.— Что она вамъ сдлала? Какъ могли вы найти удовольствіе въ томъ, чтобы мучить ее? Разв вы ненавидите всхъ дтей… или только одну Долли?

Онъ сдлалъ нетерпливый жестъ.— О! если вы намрены задавать мн такіе вопросы… Конечно, я не думаю ненавидть вашу бдную сестренку. Говорю вамъ, что сожалю, очень сожалю, что она приняла это такъ серьезно. И… и если я могу чмъ-нибудь загладить… приказывайте…

— Загладить, разумется, конфектами, или шоколадомъ, такъ, не правда ли?— замтила Мабель.— Шоколадомъ вознаградить дитя за то, что она долгіе дни чуждалась всхъ, кто ее любитъ? Она мучилась до болзни и мы ничмъ не могли помочь ей, еще немного и вы бы ее убили. Быть можетъ, тогда вашъ юмористическій умъ былъ бы удовлетворенъ? Еслибы не одинъ добрый человкъ, почти чужой, который съумлъ разгадать то, что мы вс слпо проглядли, а именно, что какой-то негодяй напугалъ ее, мы бы никогда не узнали всей истины, или бы, узнали ее слишкомъ поздно!

— Понимаю теперь,— сказалъ Каффинъ,— я такъ и думалъ, что это чьи-нибудь интриги, кому-то понадобилось, для какихъ-то личныхъ цлей, очернить меня въ вашихъ глазахъ, Мабель. Если вы слушаете клеветниковъ, то, конечно, я не стану оправдываться.

— О! я назову вамъ его имя,— сказала она,— и тогда даже вы согласитесь, что у него не было иныхъ мотивовъ, кром природной доброты. Я сомнваюсь даже въ томъ, чтобы онъ когда-либо встрчался съ вами. Это Маркъ Ашбёрнъ, тотъ самый, который написалъ ‘Иллюзію’ (выраженіе ея лица смягчилось, когда она произнесла его имя, и Каффинъ замтилъ это). Если вы думаете, что онъ способенъ васъ оклеветать… Но къ чему говорить объ этомъ? Вы сами сознались. Никакая клевета ничего не прибавитъ и не убавитъ.

— Если вы такого дурного обо мн мннія,— проговорилъ Каффинъ, поблднвъ какъ смерть,— то мы не можемъ встрчаться даже какъ простые знакомые.

— Да, это и мое желаніе.

— Неужели вы хотите сказать, что все кончено между нами? Мабель! неужели это такъ?

— Я не знала, что между нами было что-то такое, что могло кончиться, какъ вы говорите. Но, разумется, дружескія отношенія стали теперь невозможны. Мы, конечно, будемъ видться. Я не скажу объ этомъ даже мамаш, а слдовательно нашъ домъ останется открыть для васъ. Но если вы принудите меня защищать себя или Долли, то вамъ откажутъ отъ дома.

Ея равнодушное презрніе только сильне раздражило его желаніе восторжествовать надъ ней. Онъ такъ былъ увренъ въ своей побд сегодня утромъ, и вотъ теперь она отошла отъ него такъ далеко.

— Нтъ, это не можетъ такъ кончиться,— рзко произнесъ онъ:— я не позволю вамъ сдлать изъ мухи слона, Мабель, потому что вамъ такъ вздумалось. Вы не имете права судить меня, потому что ребенокъ наговорилъ про меня.

— Я сужу по дйствію вашихъ словъ. Я и сама очень хорошо знаю, что у васъ злой языкъ, вы вполн способны мучить ребенка.

— Вашъ языкъ золъ, Мабель! но вы смягчитесь, я надюсь. Мабель, я люблю васъ, хотите вы этого или нтъ, и вы не можете такъ меня бросить. Слышите! Вы меня прежде обнадеживали! Я заставлю васъ перемнить мнніе о себ. Нтъ… я безумецъ, что говорю это… я только прошу простить меня и дозволить надяться!

Онъ подошелъ къ ней и хотлъ взять ее за руки, но она отвела ихъ за спину.— Не смйте подходить ко мн! Я думала, что достаточно показала вамъ, какъ я о васъ думаю! Позволить вамъ надяться! Неужели вы думаете, что я могу доврять человку, способному на такую сознательную жестокость, какую вы проявили въ вашемъ поступк съ Долли? Нтъ, вамъ нечего надяться. Что до прощенія, то даже и этого я пока не въ состояніи вамъ общать. Со временемъ, можетъ быть, когда Долли совсмъ объ этомъ позабудетъ, можетъ быть, и я тогда прощу, но не раньше, поняли вы теперь? Довольно съ васъ?

Каффинъ продолжалъ неподвижно стоять и лицо его было мрачно и злобно, а глаза устремлены на коверъ подъ его ногами. Онъ коротко и злобно разсмялся.— Хорошо,— сказалъ онъ,— полагаю, что съ меня довольно. Вы были такъ добры, что не поскупились на разъясненія. Желаю, ради вашего спокойствія, чтобы судьба не послала мн случай отблагодарить васъ за это.

— Я также этого желаю. Вы, конечно, воспользуетесь имъ.

— Благодарю за хорошее обо мн мнніе. Постараюсь оправдать его, когда придетъ время,— пригрозилъ онъ, уходя.

Она мужественно выдержала свиданіе. Но теперь, когда дверь за нимъ затворилась, упала, вся дрожа, на низенькое кресло и залилась слезами, которыя еще не успли просохнуть, когда пришла Долли.

— Онъ ушелъ?— спросила она и, взглянувъ въ лицо сестры, прибавила поспшно:

— Мабель! Гарольдъ обидлъ тебя?

— Нтъ, милочка, нтъ,— отвчала Мабель, обнявъ Долли за талію.— Очень глупо, что я плачу, Гарольдъ больше не тронетъ ни тебя, ни меня.

——

Тмъ временемъ Гарольдъ яростно шагалъ по улиц, весь пылая гнвомъ и жаждой мести, какъ вдругъ, неподалеку отъ своей квартиры, наткнулся на какого-то прохожаго, и, вглядлась въ него, узналъ въ немъ своего дядюшку, м-ра Антони Гомпеджа. Онъ не былъ расположенъ разговаривать о постороннихъ вещахъ и еслибы его уважаемый дядюшка стоялъ къ нему спиной, а не лицомъ, то онъ прошелъ бы мимо, не окликнувъ его. Но теперь этого нельзя было сдлать и онъ любезно и почтительно поздоровался съ нимъ.

— Неужели вы заходили ко мн? какое счастіе, что я какъ разъ вернулся во время, еще минутка, я бы разошелся съ вами. Войдите, дядюшка, позавтракаемъ вмст.

— Нтъ, голубчикъ, я не могу долго оставаться. Я былъ по сосдству съ тобой по одному длу и заглянулъ въ теб. Мн не хочется опять подниматься по лстниц, да и пора на желзную дорогу. Я ждалъ тебя въ твоей роскошной квартир, думалъ, что ты скоро воротишься. Но не хочешь ли проводить меня, если никуда не торопишься.

— Помилуйте, дядюшка, я очень радъ,— сказалъ Каффинъ, внутренно бсясь, но онъ поставилъ себ за правило ухаживать за дядей и на этотъ разъ увидлъ, что не даромъ потерялъ время. Дорогой дядя спросилъ его:

— Кстати, ты знаешься съ писателями, Гарольдъ, не встрчалъ ли ты нкоего Марка Ашбёрна?

— Разъ встртился съ нимъ,— отвчалъ Каффинъ и брови его наморщились.— Онъ написалъ ‘Иллюзію’?

— Да, чортъ бы его побралъ!— отвчалъ дядя съ горячностью и разсказалъ о своей обид.— Быть можетъ, въ мои годы и не слдовало бы признаваться въ этомъ, но я ненавижу этого человка!

— Неужели?— переспросилъ Каффинъ со смхомъ:— такое странное совпаденіе обстоятельствъ: я также ненавижу его.

— У него совсть нечиста,— продолжалъ дядя,— за нимъ водятся гршки.

(Какъ и за всми нами,— подумалъ племянникъ).— Но что же заставляетъ васъ такъ думать?— прибавилъ онъ вслухъ и съ интересомъ ждалъ отвта.

— Я прочиталъ это на его лиц, у молодого человка съ чистой совстью никогда не бываетъ такого взгляда, какимъ онъ поглядлъ на меня, когда я вошелъ. Онъ совсмъ помертвлъ отъ страха, сэръ, буквально помертвлъ.

— Только-то?— сказалъ Каффинъ, слегка разочарованный.— Знаете, это ничего не значитъ. Онъ могъ испугаться васъ посл того, что вы разсказали. Онъ, можетъ быть, изъ тхъ нервныхъ людей, которые вздрагиваютъ отъ всякаго пустяка, а вы къ тому же пришли обругать его, какъ сами говорите.

— Не болтай пустяковъ,— перебилъ нетерпливо старикъ:— онъ нисколько не нервенъ, онъ самый хладнокровный и нахальный негодяй, какого я только встрчалъ, когда ему нечего бояться. У него совсть не чиста, сэръ, совсть не чиста. Помнишь картину, на которой представлена станція желзной дороги и лицо фальшиваго монетчика, когда полицейскіе арестуютъ его въ дверяхъ вагона? Ну вотъ, у молодого Ашбёрна было такое же выраженіе, когда я заговорилъ съ нимъ.

— А что именно вы ему сказали?— настаивалъ Каффинъ.— Продолжайте, добрый дядюшка, какъ мы говоримъ на сцен, вы сильно меня заинтересовали.

— Право, я не помню, что именно сказалъ, я былъ очень раздраженъ, помню это. Кажется, я спросилъ у него настоящее имя автора книги.

Каффину опять пришлось разочароваться.

— Ну понятно, что онъ испугался, онъ зналъ, что вывелъ васъ въ ней. Такъ, по крайней мр, вы говорите. Я не читалъ книги.

— Не то, не то… повторяю теб,— упорно стоялъ на своемъ старикъ.— Тебя тамъ не было, а я былъ. Неужели ты думаешь, что я глупе тебя. Не таковъ онъ гусь, чтобы испугаться этого. Когда онъ узналъ, зачмъ я пришелъ, онъ сейчасъ-же успокоился. Нтъ, нтъ, онъ укралъ что-нибудь или поддлалъ чужую подпись, поврь моему слову… и я надюсь, что доживу до того, какъ онъ будетъ пойманъ и изобличенъ.

— Желаю, отъ души, чтобы это сбылось, но, знаете ли, дядюшка, все это довольно, фантастично!

— Хорошо, хорошо, увидимъ. Тутъ я съ тобой прощусь. Если опять встртишься съ этимъ негодяемъ, то припомни, что я теб сказалъ.

‘Да, да, непремнно,— думалъ Каффинъ, возвращаясь домой одинъ.— Я долженъ поближе познакомиться съ моимъ милымъ Ашбёрномъ и если въ его прошломъ есть что-либо двусмысленное, то доставлю себ за удовольствіе. вывести его на свжую воду. Лишь бы только все это не были дядюшкины фантазіи! Лишь бы за нимъ, въ самомъ дл, водились гршки’!

XX.

Переговоры съ непріятелемъ.

М-ръ Фладгэтъ былъ однимъ изъ тхъ, домовитыхъ холостяковъ, которымъ никогда не бываетъ уютно въ меблированныхъ комнатахъ и квартирахъ и которые при первой же возможности заводятъ собственное хозяйство. Онъ нанималъ большой, старомодный домъ по сосдству съ Россель-скверомъ и часто давалъ сытные, хотя и не притязательные, обды. На его воскресныхъ обдахъ въ особенности всегда можно было встртить одну или дв изъ второстепенныхъ знаменитостей и на одинъ изъ такихъ обдовъ былъ приглашенъ и Маркъ, какъ это естественно слдовало посл успха ‘Иллюзіи’.

Онъ очутился въ обществ лицъ, знакомыхъ ему по фотографіямъ, и услышалъ имена, ставшія уже общественнымъ достояніемъ. Были между ними и такія, которыя когда-то гремли, а теперь уже начинали забываться, другіе же, въ настоящее время мало извстныя, долженствовали прославиться и, наконецъ, немногія, и отнюдь не мене одаренныя чмъ остальныя, которымъ не суждено было никогда подастъ въ знаменитости. Было два или три созвздія значительной величины, окруженныя какъ бы ‘млечнымъ путемъ’ изъ меньшихъ звздъ, и въ числ ихъ адвокатура, профессора и сцена насчитывали боле или мене представителей.

Маркъ, какъ начинающая знаменитость, которой предстоитъ оправдать свой первый успхъ, занималъ мсто среднее между звздами первой и второй величины, М-ръ Фладгэтъ познакомилъ его со многими выдающимися людьми, собравшимися у него, и вс они привтливо поощряли Марка.

Въ ту минуту какъ онъ отошелъ на минуту отъ главнаго центра бесды, его хозяинъ, порхавшій отъ одного кружка гостей къ другому, неспшилъ перехватить его, говоря: — м-ръ Эр. Ашбёрнъ, я желаю васъ познакомить съ однимъ очень умнымъ молодымъ человкомъ… я знаю его съ дтства… онъ поступалъ на сцену и собирается показать всхъ насъ со временемъ. Онъ вамъ понравится. Пойдемте, я васъ представлю другъ другу. Ему очень хочется съ вами познакомиться.— И Маркъ послдовалъ за нимъ черезъ всю комнату, очутился лицомъ въ лицу съ той парой холодныхъ глазъ, которые пронизали его, когда онъ быль съ визитомъ у Физерстоновъ, и нашелъ портретъ Мабель Лангтонъ. М-ръ Фладгэтъ уже исчезъ и оставилъ ихъ двоихъ въ углу гостиной. Сообщенія Долли о террор, въ какомъ держалъ ее этотъ человкъ, только усилили антипатію и предубжденіе Марка, овладвшія имъ еще при первомъ свиданіи, онъ чувствовалъ себя неловко и сердился, что судьба опять свела ихъ, но уклониться не было никакой возможности, а самъ Каффинъ былъ вполн развязенъ и спокоенъ.

— Мн кажется, мы уже встрчались… въ Гресвеноръ-Плес, началъ онъ,— но вы, вроятно, позабыли.

— Нтъ,— отвчалъ Маркъ,— я васъ хорошо помню, и кром того,— прибавилъ онъ съ выраженіемъ, которое Каффинъ долженъ быль принять къ свденію,— я много слышалъ о васъ въ послднее время отъ Лангтоновъ… т.-е. отъ миссъ Лангтонъ.

— Ахъ!— сказалъ Каффинъ,— многіе люди были бы этимъ польщены, но когда человкъ иметъ несчастіе, какъ я, не нравиться такой увлекающейся молодой двиц, какъ миссъ Лангтонъ, то чмъ меньше она говоритъ о немъ, тмъ лучше.

— Считаю необходимымъ заявить,— холодно возразить Маркъ,— что въ томъ частномъ дл, какое до васъ касалось, я составилъ себ мнніе, каково бы оно ни было, совершенно самостоятельно.

— И не желаете измнять его? Это очень понятно, и такъ какъ слова миссъ Лангтонъ послужили поводомъ къ тому, чтобы у васъ составилось обо мн извстное мнніе, я могу себ представить, какого она рода. И прошу васъ, въ видахъ справедливости, выслушать теперь и мою защиту. Вы находите, конечно, это очень смшнымъ?

— А думаю, что намъ лучше оставить этотъ предметъ и не возвращаться къ нему боле.

— Видите ли, я не могу такъ легко къ этому отнестись, какъ вы, потому что тутъ замшана моя часть, а такъ какъ вы, какъ я слышалъ, были поводомъ, хотя, конечно, съ наилучшими намреніями… къ изображенію меня какимъ-то интриганомъ и негодяемъ, то, надюсь, что вы дадите мн случай оправдаться. Я просилъ Фладгета свели васъ вмст именно затмъ, что не могу быть спокойнымъ, пока знаю, какого вы обо мн мннія. Я не надюсь склонить миссъ Лангтонъ къ снисходительности… она женщина. Но я надюсь, что вы не откажетесь выслушать меня.

Маркъ почувствовалъ, что его предубжденіе уже разсялось, Каффинъ совсмъ не похожъ быль на человка, изобличеннаго въ тайной тиранніи. Кром того, было нчто лестное въ его очевидномъ желаніи возстановить себя въ добромъ мнніи Марка, ему, разумется, слдуетъ выслушать об стороны, прежде чмъ произнести сужденіе. Быть можетъ, въ сущности, они преувеличили все дло.

— Очень хорошо,— сказалъ онъ наконецъ,— я буду очень радъ, если дло окажется не такимъ серьезнымъ, какъ казалось. Я готовъ васъ выслушать.

‘Какой высоконравственный судья,— подумалъ Каффинъ съ яростью,— чортъ бы побралъ его снисходительность’.

— Я былъ увренъ, что вы дадите мн возможность оправдаться,— сказалъ онъ,— но теперь это неудобно. Сейчасъ сядутъ за столъ, мы поговоримъ посл обда.

За обдомъ разговоръ былъ очень живъ и мы на минуту не умолкалъ, хотя и не былъ такъ блестящъ, какъ бы этого можно было ожидать отъ такого собранія. Вообще всего больше и лучше говорили т люди, которымъ еще предстояло составить себ имя, великіе же люди довольствовались тмъ, что слушали другихъ.

Каффинъ помстился въ нкоторомъ разстояніи отъ Марка и когда, посл обда, его попросили ссть за фортепіано, стоявшее въ углу комнаты, куда они перешли курить сигары и пить кофе, то прошло нкоторое время прежде нежели разговоръ ихъ возобновился.

Каффинъ являлся въ наилучшемъ свт, когда сидлъ за фортепіано и распвалъ отрывки различныхъ оперныхъ арій, улыбаясь, оглядывался, на публику, чтобы видть, нравится ли ей его исполненіе. Послднее не отличалось точностью, такъ какъ онъ никогда не трудился изучить музыку, какъ, впрочемъ, и все остальное, что могло прійтись по вкусу нетребовательной публик. Его голосъ не былъ также очень великъ, но въ небольшой комнат казался пріятнымъ и непринужденнымъ. Его не скоро выпустили изъ-за фортепіано.

Послднія предубжденія Марка разсялись: ему показалось невозможнымъ, чтобы человкъ съ такимъ пріятнымъ голосомъ и вообще такой симпатичный, какъ его считало большинство присутствующихъ, могъ находить удовольствіе въ запугиваніи ребенка. Поэтому, когда Каффинъ, улучивъ свободную минуту, заговорилъ съ Маркомъ объ этомъ, то ему нетрудно было убдить его, что все дло возникло по надоразумнію, вслдствіе непонятой и, быть можетъ, не совсмъ удачной шути его съ Долли.

— Бда въ томъ,— уврялъ его Каффинъ,— что я совсмъ не понимаю дтей и вообразилъ, что Долли настолько уже большая двочка, что можетъ понять шутку.

Ему удалось произвести на Марка такое впечатлніе, что тому показалось, что онъ разыгралъ изъ себя дурака. Онъ совершенно утратилъ сознаніе своего превосходства подъ вліяніемъ полу-юмористическихъ, полу-горькихъ упрековъ Каффина и старался теперь уже о томъ, чтобы загладить свое участіе въ этомъ дл.— Быть можетъ, я поторопился и худо истолковалъ то, что слышалъ,— произнесъ онъ тономъ извиненія,— но посл того, что вы мн сказали…

— Вотъ и прекрасно,— перебилъ Каффинъ,— не будемъ больше объ этомъ говорить. Вы меня теперь поняли, а это все, чего я желалъ. (‘Быть можетъ, ты и великій геній, пріятель,— думалъ онъ,— но тебя не трудно провести за носъ!’). Слушайте, побывайте у меня какъ нибудь на-дняхъ… мы доставите мн большое удовольствіе. Я нанялъ квартиру къ Кремликъ-Род, Безуотерь, No 72.

Маркъ слегка перемнился въ лиц, услышавъ этотъ адресъ. То былъ какъ разъ адресъ Гольройда. Въ этомъ ничего не было для него опаснаго, однако, онъ не могъ удержаться отъ суеврнаго страха, при такомъ совпаденіи обстоятельствъ.

Каффинъ немедленно замтилъ дйствіе своихъ словъ.

— Вы знаете Кремликъ-Родъ,— спросилъ онъ?

Что-то неопредленное заставило Марка объяснить волненіе, выказанное имъ.

— Да,— отвчалъ онъ…— одинъ старинный мой пріятель жилъ въ этомъ самомъ дом. Онъ погибъ въ мор, такъ что, когда вы назвали это мсто, то я…

— Понимаю,— отвчалъ Каффинъ.— Вашего пріятеля звали Виценть Гольройдъ?

— Вы знали его?— вскричалъ Маркъ,— вы?

(‘Попалъ наконецъ, на слдъ, какъ говорится въ романахъ!— подумалъ Каффинъ.— Начинаю думать, что дорогой дядюшка не ошибся. И если у него есть секретъ, то девять противъ десяти, что Гольройдъ зналъ, или знаетъ его!’).

— О, да! я зналъ бднаго Гольройда,— сказалъ онъ: — я потому и нанялъ его квартиру. Какая жалость, что онъ такъ погибъ, не правда ли? Должно быть, это былъ большой дли васъ ударь? Вы, кажется, до сихъ поръ еще не оправились отъ него?

— Нтъ,— пролепеталъ Мирта,— нтъ… да очень огорченъ. Я… я не зналъ, что вы тоже его пріятель!— вы… вы коротко были съ нимъ знакомы?

— Очень коротко, я думаю, что у него не было отъ меня секретовъ.

Точно молнія сверкнула въ ум Марка мысль:— что, если Гольройдъ доврилъ о своихъ литературныхъ проектахъ Каффину? Но онъ въ то же мгновеніе припомнилъ, что Гольройдъ положительно заявилъ, что ни одной душ не говорилъ о своей книг до того самаго послднюю вечера, когда они гуляли по Роттенъ-Роу. Каффинъ солгалъ, но съ цлью, и такъ какъ результатъ подтвердилъ его подозрнія, онъ перевелъ разговоръ на другое и его забавляла очевидная радость Марка.

Въ конц вечера м-ръ Фладгэтъ подошелъ къ нимъ и дружески положилъ руку на плечо Коффина.

— Позвольте мн датъ вамъ одинъ совтъ,— смясь, сказалъ онъ,— не говорите съ м-ромъ Ашбёрномь объ его книг.

— Не позволю себ такой дерзости,— отвчалъ Каффинъ.— Но неужели васъ такъ разстраиваютъ, замчанія невждъ, Ашбёрнъ?

— Не то, не то,— перебилъ м-ръ Фладгэъ:— это все происходитъ отъ его убійственной скромности. Я со страхомъ думаю, какъ мы поведемъ разговоръ о второмъ изданіи его книги. Право, мн кажется, что онъ желалъ бы никогда больше о ней не слыхать.

Маркъ покраснлъ.

— О, нтъ,— сказалъ онъ съ нервнымъ смхомъ,— я уже не такъ застнчивъ.

— Да, вы теперь уже нсколько обстрлялись. Но (это такая забавная исторія, что вы долины позволить мн, м-ръ Ашбёрнъ, разсказать ее, тмъ боле, что она дваетъ вамъ честь), представьте, онъ такъ боялся, чтобы въ немъ не узнали автора ‘Иллюзіи’, что отдалъ переписать романъ другому лицу. Думалъ провести меня такимъ образомъ, но это ему не удалось. Нтъ, нтъ, я его сейчасъ вывелъ за свжую воду, не правда ли, м-ръ Ашбёрнъ?

— Мн, однако, пора идти,— объявилъ Маркъ, опасаясь дальнйшихъ разоблаченій и слишкомъ взволнованный, чтобы сообразить, что они не могутъ никакъ его скомпрометировать. Но дло въ томъ, что присутствіе Каффина возбуждало въ немъ смутныя опасенія, отъ которыхъ онъ не могъ отдлаться.

Добродушный м-ръ Фладгэть испугался, что оскорбилъ его.

— Я надюсь, что вы не разсердились за то, что я разсказалъ про рукопись?— спросилъ онъ, провожая Марка до дверей.

— Нтъ, нтъ, нисколько. Покойной ночи.

И Маркъ ушелъ, поблагодаривъ за пріятный вечеръ.

Дйствительно ли онъ провелъ пріятный вечеръ?— спросилъ онъ себя, возвращаясь домой. Съ нимъ вс были любезны, онъ находился въ обществ людей, вниманіе которыхъ уже само по себ могло считаться отличіемъ, а, между тмъ, онъ испытывалъ какую-то неловкость, хотя и не могъ въ точности опредлить ея причины. Наконецъ, онъ ршилъ, что ему непріятно открытіе, что имя Гольройда все еще можетъ приводитъ его въ смущеніе, что это слабость, отъ которой ему слдуетъ отдлаться.

XXI.

Hапалъ на слдъ.

Быль воскресный день и Каффинъ сидть за завтракомъ къ своей новой квартир въ Безуотеръ. Онъ былъ мраченъ. Ему не везло послднее время. Его великолпные коммерческіе прожекты лопнули, какъ мыльный пузырь, потому что его довренный другъ и предполагаемый партнеръ выказалъ признаки помшательства и былъ отданъ на попеченіе врачей. Самъ Каффинь надлалъ пропасть долговъ, а отецъ его на-отрзъ отказался ихъ уплатить. Каффинь долженъ былъ снова обратиться къ театральному агенту, но до сихъ поръ не получилъ еще выгоднаго для себя ангажемента.

Мабель не простила ему. Онъ встрчался съ ней нсколько разъ у Физерстоновъ,— и хотя она не выказывала ему наружной холодности, но онъ чувствовалъ, что между ними образовалась пропасть, которую нельзя перешагнуть. И этимъ онъ былъ обязанъ Марку Ашбёрну. Каффинъ былъ не такого рода человкъ, чтобы забыть это.

Маркъ совсмъ перестань его теперь опасаться, потому то Каффинъ съумлъ усыпить его тревогу и вкрался въ его довренность. Мысль о томъ, что Маркъ скрываетъ какую-то тайну, по всей вроятности, не совсмъ для него почетную, не давала ему покоя. Онъ ршилъ проникнуть эту тайну и случай ему помогъ.

Хозяйка меблированныхъ комнатъ, которыя онъ занималъ и въ которыхъ до него жилъ Гольройдъ, объявила ему, что ‘утонувшій джентльменъ’ оставилъ ей на сохраненіе кучу разныхъ бумагъ и что она не знаетъ теперь, что ей съ ними длать. Она попросила Каффина разобрать эти бумаги.

Каффинъ согласился, хотя и не особенно надялся найти что-либо подходящее. Однако, разбирая груду бумагъ, въ которой оказались латинскія и греческія стихотворенія, черновые наброски различныхъ статей, старые университетскіе лекціи и юридическія брошюры, памятники былой студенческой и адвокатской жизни Гольройда,— онъ нашелъ нсколько рукописныхъ тетрадей, скрепленныхъ металлическими гвоздиками.

— Это что-то не похоже на юридическую матерію,— сказалъ онъ самому себ. ‘Волшебныя чары’, романъ Винцента Бошана. Бошанъ, кажется, его второе имя. Такъ, онъ писалъ романы, бдняга!

Онъ сталъ перелистывать найденный романъ: — Бошель Марстонъ… гд это я читалъ недавно это имя? Дункембъ… тоже извстное мн имя. Вотъ штука. Неужели онъ былъ изданъ?

Каффинъ внимательно прочиталъ найденный романъ, затмъ взялъ съ полки ‘Иллюзію’ Кирилла Эрнстона. Сличивъ оба произведенія, онъ всталъ и въ волненіи прошелся взадъ и впередъ по комнат.

— Такъ вотъ въ чемъ секретъ?— проговорилъ онъ самому себ.— Еслибы я былъ только въ этомъ увренъ? Это до того хорошо, что даже невроятно! Можетъ быть, они вмст сотрудничали? Но почему бы, въ такомъ случа, ему такъ пугаться одного имени Гольройда? Почему онъ переписалъ рукопись? Изъ скромности или почему-нибудь другому? И почему въ такомъ случа на обертк красуется одно только имя и нашъ другъ присвоилъ себ всю честь сочиненія? Дядюшка правъ, тутъ что-то нечисто! Любезный м-ръ Маркъ Ашбёрнъ, мн надо по душ то вами побесдовать и вытянуть изъ васъ всю правду.

Онъ слъ и написалъ радушнйшую записку Марку, прося его, если онъ свободенъ, пріхать отобдать къ нему сегодня и терпливо сталъ ждать отвта. Получивъ согласіе, на свое приглашеніе, онъ предупредилъ хозяйку, что у него обдаетъ пріятель, котораго онъ хочетъ хорошенько угостить, а потому, чтобъ она изготовила обдъ на славу.

XXII.

Травля.

Каффинъ не безъ волненія поджидалъ прихода Марка Ашбёрна. Онъ сознавалъ, что, можетъ быть, стоитъ на порог того покоя, гд скрыта тайна жизни послдняго, и что, можетъ быть, сегодня же вечеромъ онъ получитъ ключъ отъ этого покоя. Онъ былъ слишкомъ остороженъ, чтобы дланъ поспшные выводы, и хотлъ, прежде чмъ дйствовать практически удостовриться въ нкоторыхъ фактахъ.

Тмъ временемъ, ничего не подозрвающій Маркъ готовился очень пріятно провести время. Написавъ отвтъ на записку Каффина, онъ встртился съ Лангтонами, возвращавшимися изъ церкви, и они пригласили его на завтракъ. Долли стала во всмъ прежней Долли и позабыла о страхахъ, портившихъ ея невинную, ребяческую жизнь, а Мабель давала постоянно чувствовать Марку свою благодарность за его участіе въ этой счастливой перемн. Все это привело его въ самое радужное настроеніе и, даже поднимаясь по столь знакомой ему лстниц и войдя въ прежнее помщеніе Гольройда, онъ ничего особеннаго не ощутилъ, тмъ боле, что комнаты были отдланы совсмъ за-ново.

Обдъ былъ на славу и Каффинъ любезно угощалъ гостя, все время думая: не начать ли травлю? но почему-то удерживался.

Наконецъ, поданъ былъ кофе и они развалились въ покойныхъ креслахъ съ сигарами въ зубахъ, Каффинъ нашелъ моментъ удобнымъ.

— Мн хочется,— сказалъ онъ,— поговорить съ вами о вашей книг. О, я знаю, что вы этого не любите изъ ложной скромности, но мн это все равно. Мн не часто приходится обдать съ знаменитыми писателями и если вы не хотли, чтобы съ вами говорили о вашей книг, то не должны были ее писать.

Маркъ къ этому времени уже достаточно быль обстрлянъ и такъ привыкъ къ Каффину, что совсмъ не испугался его словъ.

— Что же вы хотите мн сказать?— спокойно спросилъ онъ.

— Во-первыхъ, что я ее прочиталъ и не могу вамъ выразить, какъ она меня поразила.

— Мн очень пріятно, что она вамъ понравилась,— сказалъ Маркъ.

— Понравилась,— повторилъ Каффинъ,— любезный другъ, скажите, что она очаровала меня. Давно уже не случалось мн читать ничего подобнаго. Сколько въ этой книг мысли, чувства, страсти. Я завидую вамъ, что вы могли написать такую вещь. (‘Надюсь, что это его пройметъ’, подумалъ онъ).

— О, что касается этого…— сказалъ Маркъ, пожавъ плечами и не договоривъ, но нисколько, какъ замтилъ Каффинъ, не сконфузился.

— Помните ли вы, — продолжалъ Каффинъ,— когда впервые вамъ пришла въ голову, главная мысль вашего романа?

Но и тутъ сорвалось. Маркъ давно уже нашелъ нужнымъ сфабриковать подробный разсказъ о томъ, когда и какимъ образомъ онъ задумалъ свой романъ.

— Хорошо, я вамъ разскажу это,— сказалъ онъ.— Вы увидите, какъ странно иногда слагаются такія вещи. Какъ я гулялъ въ Палесъ-Гарденсъ и…

Тутъ онъ совершенно развязно разсказалъ исторію того, какъ онъ задумалъ ‘Иллюзію’, и Каффинъ все время внутренно бсился.

‘Ахъ ты, безсовстный шарлатанъ!— думалъ онъ,— каково же сидитъ, разсказываетъ эти вещи м_н_!’

Когда Маркъ кончилъ, онъ замтилъ,

— Это очень интересно, вы позволите мн при случа разсказать его другимъ?

— Разумется, голубчикъ,— сказалъ Маркъ, снисходительно махнувъ рукой.

(‘Надо зайти въ нему съ другой стороной,— подумалъ Каффинъ:— онъ хитре, чмъ я думалъ’).

— Я вамъ сообщу, какое странное замчаніе я слышалъ на дняхъ. Я разговаривалъ съ миссисъ Бисмутъ… вдь вы ее знаете, кажется? Она пишетъ повсти и драмы и читаетъ тьму тмьущую романовъ… ну, такъ вотъ она смазала, что ваша книга производитъ на нее такое впечатлніе, какъ будто бы ее ее писали два человка, а не одинъ, въ ней она нашла два разныхъ слога.

(‘Теперь я допытаюсь, въ чемъ штука’, подумалъ онъ).

— Васъ это, кажется, забавляетъ?— прибавилъ онъ посл небольшой паузы.

Маркъ въ самомъ дл забавлялся. Онъ разсмялся:

— Миссисъ Бисмутъ прелестная женщина,— сказалъ онъ,— но пусть бы она почитала побольше или поменьше романовъ, прежде чмъ судить о слог. Вы можете передать ей отъ меня, что въ моей книг множество слоговъ, но за то одна общая мысль. Гд у васъ спички?

(‘Не могу выпытать его,— думалъ Каффинъ:— какой онъ ловкій актеръ! И однако, еслибы я показалъ ему рукопись Гольройда? онъ бы другое заплъ! почеркъ Голройда ясенъ, какъ божій день. Но надо еще попытаться’).

Онъ подошелъ въ камину, чтобы закурить сигару и для этого снялъ абажуръ съ одной изъ свчей и такъ подвинулъ ее, чтобы свтъ падалъ на лицо пріятеля, а затмъ, вертя въ рукахъ незакуренную папироску, внезапно проговорилъ:

— Кстати: что такое Фладгэтъ толковалъ на прошлый разъ о томъ, что кто другой писалъ за васъ книгу?

На этотъ разъ ударъ былъ мтко направленъ. Маркъ сильно поблднлъ и привсталъ-было съ кресла, но опять откинулся въ него, рзко проговоривъ:

— Фладгэтъ говорилъ это? Что онъ хотть сказать, чортъ бы его побралъ!.. Кто этотъ другой?

— Ну, да вдь это было при васъ. Какой-то переписчикъ, кому вы дали переписать рукопись.— Кровь усиленно прилила въ щекамъ Марка. ‘Какой онъ нервный глупецъ, однако’!

— Охъ… да, охъ, этотъ переписчикъ!— сказалъ онъ:— помню теперь. Да, я до нелпости старался въ то время сохранить свое инкогнито и… и кром того, мн хотлось помочь одному бдняку, снискивавшему свое пропитаніе перепиской, и вотъ, понимаете…

— Понимаю,— отвчалъ Каффинъ.— Какъ его зовутъ?

— Какъ его зовутъ?— повторилъ Маркъ, не приготовившійся къ такому вопросу, а потому сразу не нашёлся.— Постойте, я, кажется, позабылъ. Помню, что его имя начинается съ Б… Броунъ, Брюнъ, что-то въ этомъ род. Право, не помню. Дло въ томъ,— прибгнулъ онъ въ отчаяніи къ самымъ живописнымъ подробностямъ,— когда я его впервые увидлъ, бднякъ былъ въ ужасномъ состояніи, весь, понимаете, въ лохмотьяхъ, ну, я и подумалъ, что сдлаю доброе дло, давъ ему работу.

— Понимаю, понимаю,— повторилъ Каффинъ.— Что, у него хорошій почеркъ? Я бы тоже могъ доставить ему работу, поручивъ переписывавъ роли.

— О, онъ для этого не годится!— теребилъ Маркъ не безъ тревоги:— у него былъ очень плохой почеркъ.

— Что жъ такое, для добраго вдь дла, понимаете,— настаивалъ Каффинъ, внутренно наслаждаясь:— чортъ побери, Ашбёрнъ, почему я не могу быть такимъ же сострадательнымъ человкомъ, какъ вы? Гд живетъ этотъ человкъ?

— Онъ… онъ эмигрировалъ. Вамъ трудненько было бы разъискать его.

— Конечно, я въ этомъ увренъ.

Маркъ всталъ и подошелъ въ окну, чтобы освжиться. Онъ нкоторое время молча глядлъ въ темную улицу. Когда это ему надоло, онъ вернулся на свое мсто.

— Вдь вы были большимъ другомъ Гольройда, Ашбёрнъ, не правда ли?— снова приступилъ къ допросу Каффинъ.— Не слыхали ли вы о томъ, что онъ занятъ однимъ большимъ сочиненіемъ? Говорилъ ли онъ вамъ, что онъ пишетъ книгу?

— Никогда,— сказалъ Маркъ,— а… вамъ разв говорилъ?

— Нтъ, тоже не говорилъ, но… вы, конечно, лучше его знали, чмъ я, и, быть можетъ, посметесь надъ моими словами, но мн всегда казалось, что онъ пишетъ романъ.

— Романъ!— повторилъ Маркъ. — Гольройдь? Извините, дорогой Каффинъ, но въ самомъ дл я не могу не разсмяться. Ваша мысль довольно забавна.

И онъ принялся громко хохоталъ, пока Каффинъ не замтилъ, съ нкоторымъ раздраженіемъ:

— Конечно, вы знали его ближе, но все же я не думаю, что сказалъ такую нелпость.

Коффина бсило, что Маркъ можетъ думать, что проведетъ его, и ему захотлось поглубже запуститъ въ него булавку и поглядть, какъ того станетъ корчить.

— Онъ былъ совсмъ не такого рода человкъ, чтобы писать романы,— сказалъ Маркъ, насмявшись до-сыта:— бдняга, отъ бы самъ посмялся надъ этой мыслью, какъ я я.

— Но вашъ успхъ былъ бы ему пріятенъ, неправда ли,— спросилъ Каффинъ.

Замчаніе это попало въ цль, какъ того и хотлъ его авторъ. На минуту у Марка занялся духъ, онъ могъ только вздохнутъ и на этотъ разъ отъ души, Коффинъ прикинулся, что принялъ этотъ вздохъ за выраженіе недоврья.

— Неужели вы сомнваетесь въ этомъ?— спросилъ онъ.— Я увренъ, что Гольройдъ былъ бы такъ же доволенъ, какъ еслибы самъ написалъ эту книгу. Еслибы онъ вернулся назадъ, то вы увидли бы, что я правъ. Какая бы это была встрча, еслибы только она могла состояться.

— Безполезно говорить объ этою,— отвчалъ Маркъ довольно рзко.— Гольройдъ умеръ, бдняга, схороненъ на дн индійскаго океана. Мы никогда его больше не увидимъ.

— Кто знаетъ,— настаивалъ Каффинъ, зорко слдя за Маркомъ,— такія вещи бывали. Онъ можетъ еще вернуться и поздравить васъ съ успхомъ.

— Что вы хотите сказать? Онъ утонулъ, говорю я вамъ, мертвые не возвращаются.

— М_е_р_т_в_ы_е — да,— многозначительно замтилъ Каффинъ.

— Вы не хотите сказанъ, что это… что онъ ж_и_в_ъ!

— А что, еслибы я сказалъ, что да?— спросилъ Каффинъ.— Желалъ бы я знать, какъ вы это примете?

Еслибы него еще оставались какія-нибудь сомннія, то впечатлніе, произведенное на Марка его словами, разсяло бы ихъ. Онъ, задыхаясь, упалъ на свое мсто и поблднлъ, какъ смерть. Потомъ, съ очевиднымъ усиліемъ, приподнялся, опираясь на ручки креселъ, и голосъ его былъ глухъ и прерывистъ, когда онъ наконецъ заговорилъ:

— Что такое? вы что-нибудь слышали? нечему вы сразу не скажете? Скоре, скоре, говорите въ чемъ дло? Не играйте мною, прошу васъ.

Каффинъ почувствовалъ дикую радость, которую съ трудовъ подавилъ, но не могъ отказать себ въ удовольствіи помучить Марка еще немножко.

— Не волнуйтесь такъ, другъ мой,— спокойно оказалъ онъ:— мн не слдовало заговаривать съ вами объ этомъ.

— Я вовсе не волнуюсь,— отвчалъ Маркъ,— я совсмъ спокоенъ… видите… говорите все, что вамъ извстно. Онъ… онъ могъ, значитъ… Вы слышали о немъ? я могу перенести это.

— Нтъ, нтъ,— успокоилъ Каффинъ,— вы ошибаетесь, вы не должны питать лживыхъ надеждъ, Ашбёрнъ. Я ничего не слыхалъ о немъ. Вы сами знаете, что его не было ни въ одной изъ спасательныхъ лодокъ, нтъ никакой надежды на то, чтобы онъ былъ въ живыхъ.

Въ его разсчеты вовсе не входило слишкомъ напугать Марка и сразу дать ему понять, что онъ проникъ его тайну. Опытъ удался ему, онъ зналъ теперь все, что е у нужно, и этого было съ него пока довольно.

Лицо Марка сначала выразило успокоеніе, но затмъ снова омрачилось, когда онъ проговорилъ, почти шопотомъ:

— Я думалъ, что… но зачмъ же вы толковали про мертвыхъ, которые не умерли, и про то, что они иногда возвращаются?

— Не сердитесь, пожалуйста. Я не зналъ, что вы такъ его любите, иначе не сдлалъ бы этого. Помните, какой-то авторъ гд-то говорить о томъ, какую холодную встрчу нашли бы мертвецы, еслибы были такъ неразумны, что вернулась бы назадъ. Я не помню въ точности словъ, но смыслъ тотъ. Ну, вотъ я и подумалъ, знаете ли, что еслибы бдный Гольройдъ вернулся, то обрадовался ли бы кто-нибудь ему, а такъ какъ вы были самымъ короткимъ его пріятелемъ, то я попробовалъ, какъ бы вы это приняли? Сознаюсь, что это было легкомысленно. Я никакъ не ожидалъ, что вы такъ близко примету это къ сердцу. Вдь вы поблли, какъ полотно, и дрожали съ ногъ до головы. Я, право, очень сожалю.

— Это было не по-пріятельски съ вашей стороны,— сказалъ Маркъ, приходя въ себя.—Очень тяжело для человка, если ему подадутъ надежду, что его пріятель, котораго онъ считалъ умершимъ, живъ, и потомъ вдругъ… ни не должны удивляться, что это такъ потрясло меня.

— Я и не удивляюсь,— отвчалъ Каффинъ,— я вполн это понимаю. Но, значитъ, онъ еще не совсмъ забытъ. Онъ нашелъ въ васъ друга, который все еще помнить его… хотя со времени его смерти прошло уже полгода. Многіе ли изъ насъ могутъ на это разсчитывать? Вы, значитъ, очень любили его?

— Да, очень,— съ тяжелымъ вздохомъ произнесъ эту ложь Маркъ,— Я никого не могу больше такъ любить, какъ его.

(‘Какъ онъ славно, однако, притворяется,— подумалъ Каффинъ: — мн будетъ очень занимательно его дразнить’ ).

— Можетъ быть,— предложилъ онъ,— для васъ было бы пріятно поговорить о немъ съ человкомъ, который его такъ же коротко зналъ, какъ и вы, хотя и не былъ такъ близокъ.

— Благодарю,— отвчалъ Маркъ,— со-временемъ, пожалуй, но еще не теперь.

— Хорошо, я не буду больше тревожить васъ, пока вы сами объ этомъ не заговорите, а теперь, скажите, вы простили меня?

— Да, да, но мн пора идти,— объявилъ Маркъ.

Ужасъ, испытанный имъ въ теченіе этихъ нсколькихъ минутъ, когда онъ думалъ, что съ него готовятся сорвать маску, все еще не вполн прошелъ и, идя домой, онъ жестоко казнился за то, что подвергъ себя такой страшной опасности, пока наконецъ не сообразилъ, что въ сущности ничего серьезнаго не случилось.

Что касается Каффина, то посл того, какъ самыя дикія мечты его о мести, осуществились, и онъ убдился, что онъ держитъ въ своихъ рукахъ средство отплатить Марку Ашбёрну сторицей, онъ почувствовалъ всю сладость своей власти надъ нимъ и единственнымъ терніемъ въ ней было то, что онъ еще не зналъ, какъ ему лучше воспользоваться своимъ открытіемъ. Въ настоящее время онъ ршилъ оставить пока Марка въ поко и выждатъ боле благопріятной минуты для приведенія въ исполненіе своихъ мстительныхъ плановъ.

XXIII.

Отвтъ Мабель.

Лто протекало и надежды Марка на счастье осуществились настолько, насколько могутъ осуществиться подобныя надежды. Онъ часто видался съ Мабель и она очевидно къ нему благоволила. Она выжидала момента его появленія на гуляньяхъ и въ гостиныхъ и ловила себя на томъ, что припоминаетъ въ его отсутствіе его слова и взгляды.

Маркъ все еще возился съ своими ‘Звонкими колоколами’, потому что намревался поразить ими міръ. Денежныя дла его процвтали, такъ какъ дядя сдержалъ общаніе и вполн обезпечилъ его. Съ семьей своей онъ примирился и хотя отношенія между ними, за исключеніемъ, разумется, Трикси, были очень натянутыя, и скоре оффиціальныя, нежели дружескія, но открытой ссоры не было. Трикси, съ своей стороны, сообщила Марку пока по секрету, что намревается выйти замужъ за одного молодого живописца и познакомила Марка съ его будущимъ зятемъ. Маркъ не нашелъ основанія особенно неодобрительно отнестись къ ея выбору, хотя про себя и подумалъ, что будущій мукъ сестры — простоватый малый и черезъ-чуръ фамиліарный въ обращенія. Вскор затмъ онъ отравился въ Шварцвальдъ, вмст съ Каффиномъ, уговорившимъ Марка ему сопутствовать. Каффинъ думалъ, что ему будетъ забавно и интересно имть постоянно подъ рукою свою жертву, но на дл вышло нсколько иначе. Во-первыхъ, Маркъ до того позабылъ свои страхи, что оставался глухъ ко всякимъ, самымъ злымъ, намекамъ на Гольройда. Онъ постоянно думалъ о Мабель и мысль о ней до того поглощала его, что невозможно было привлечь его вниманіе къ чему-нибудь другому. Во-вторыхъ, мало-по-малу въ чувствахъ къ нему Каффина произошла удивительная перемна. Ненависть смшалась въ немъ съ чмъ-то, похожимъ на дружелюбіе. Время и перемна мста сдлали свое, а, кром того, Маркъ такъ явно восхищался имъ и считалъ ею умнйшимъ и пріятнйшимъ собесдникомъ, что это обезоружило Каффина. Вдь извстно что самые дурные люди становятся въ нашихъ глазахъ мене дурны, когда мы откроемъ, что они очень высокаго о насъ мннія. Ко всему этому примшалось и еще одно, очень важное, обстоятельство. Во время своею путешествія по Шварцвальду, Каффинъ, столкнулся съ Джильдой Физерстонъ и вполн убдился, что эта молодая особа къ нему неравнодушна. Это примирило его съ пренебреженіемъ Мабели и открыло передъ нимъ такую заманчивую перспективу, что онъ окончательно махнулъ рукой на прошлое и ко времени возвращенія въ Англію ршилъ предоставить Марку быть счастливымъ, какъ ему хочется.

Маркъ одинъ вернулся въ Лондонъ, такъ какъ Каффинъ вмст съ Физерстонами похалъ гостить въ ихъ помстье. Тотчасъ по прізд въ Лондонъ, Маркъ отправился съ визитомъ къ Лангтонамъ. Мабель даже удивилась тому, какъ она обрадовалась Марку. Она поджидала его и съ удовольствіемъ думала о предстоящемъ свиданіи, но не думала, что сердце ея такъ бшено запрыгаетъ въ груди отъ радости при встрч съ глазами Марка, съ нескрываемымъ восторгомъ обращенными на нее. ‘Неужели онъ мн такъ милъ?’ спросила она сама себя и должна была сознаться, что — да.

Маркъ могъ теперь свободно располагать своимъ временемъ, такъ какъ отказался отъ должности учителя въ школ св. Петра, хотя м-ръ Шельфордъ крпко убждалъ его не полагаться на одни литературныя занятія и держать про запасъ еще другую какую-нибудь профессію.

— Наступитъ день,— говорилъ онъ,— когда ваше вдохновеніе истощится и тогда вы останетесь не причемъ. Почему вы не держите юридическаго экзамена?

— Потому что не хочу быть связаннымъ,— отвчалъ Маркъ.— Мн нужно побольше бывать въ свт и наблюдать нравы и людей. Я хочу наслаждаться жизнью.

— Смотрите, не просчитайтесь,— замтилъ м-ръ Шельфордъ.

— Я знаю, что вы въ меня не врите,— сказалъ Маркъ.— Вы, думаете, что я ничего не напишу лучше ‘Иллюзіи’. Ну, а я врю въ свои силы. Я надюсь, что моего вдохновенія хватитъ на всю жизнь. Право же я очень сильно работаю. У меня уже почти готовы два романа.

— Смотрите, не испишитесь. Публика не прощаетъ неудачи,— твердилъ недоврчивый Шельфордъ.

Вскор посл этого разговора Маркъ отвезъ свой романъ ‘Звонкіе колокола’ Чильтону и Фладгэту и назначилъ за него такую цну, которая самому ему казалась чрезмрной. Дня черезъ два или три, онъ получилъ записку отъ издателей, въ которой его просили побывать въ контор и въ назначенное время онъ засталъ въ ней обоихъ партнеровъ, дожидавшихся его. М-ръ Чильтонъ былъ длинный, худой человкъ, занимавшійся исключительно финансовой стороной дла.

— Мы согласны принять ваши условія съ нкоторыми измненіями,— сказалъ онъ.

— Какъ вы думаете: будетъ имть моя книга успхъ?— спросилъ Маркъ, не въ силахъ скрыть своей тревоги.

— Всякая книга автора ‘Иллюзіи’ заслуживаетъ вниманія,— отвчалъ м-ръ Чильтонъ.

— Но вамъ она нравится?— настаивалъ Маркъ.

М-ръ Чильтонъ кашлянулъ.

— Я не могу выразить вамъ никакого мннія. Я не судья въ этихъ вещахъ. Фладгэтъ прочиталъ книгу, онъ вамъ скажетъ, что о ней думаетъ.

Но м-ръ Фладгэть молчалъ и какъ Марку ни хотлось узнать его мнніе, но онъ былъ слишкомъ самолюбивъ, чтобы настаивать. Какъ бы то ни было, а издатели потребовали значительной сбавки требуемой имъ суммы и въ поясненіе м-ръ Фладгэтъ ршился наконецъ допуститъ, что не считаетъ ‘Звонкіе колокола’ произведеніемъ, достойнымъ перваго романа Марка, и не совтуетъ выпускать его въ свчъ раньше весны.

— Понимаю,— сказалъ обиженный Маркъ,— вы не думаете, чтобы книга имла успхъ.

— О!— отвчалъ м-ръ Фладгэтъ, неопредленно махая рукой:— я не говорю этого, случай играетъ большую роль въ этихъ длахъ. Но сознаюсь, что въ ней нтъ тхъ качествъ, которыя очаровали меня въ ‘Иллюзіи’. Мн сдается, что это боле юное произведеніе, но оно можетъ понравиться толп, хотя, разумется написано совсмъ въ другомъ род.

Маркъ ушелъ отъ издателей, повся носъ, но скоро уврилъ себя, что издатель вдь не есть непогршимый судья литературнаго достоинства книги и кром того фирм выгодно унижать ея значеніе, пока идутъ переговоры о гонорар. Тмъ не мене онъ не могъ вполн разсять свою тревогу. Тмъ временемъ наступить день рожденія Долли и онъ былъ приглашенъ на этотъ семейный праздникъ. У Долли было пропасть гостей, двочекъ и мальчиковъ, и они совсмъ завладли Маркомъ. Дло дошло до того, что подъ конецъ Маркъ превращенъ былъ въ слона и долженъ былъ возить на спин расходившихся ребятъ. Сначала Марку была какъ будто и обидна такая роль и онъ былъ радъ, что Мабель не видитъ его униженія, по затмъ онъ до того увлекся игрой и вошелъ въ свою роль, что совершенно забылъ о своемъ достоинств въ тотъ моментъ, какъ Мабель появилась въ дтской. Каффинъ (вернувшійся отъ Физерстоновъ) стоялъ въ дверяхъ позади нея и глядлъ съ улыбкой состраданія на эту сцену. Но Мабель не нашла въ ней ничего смшного и напротивъ подумала, что такая готовность со стороны Марка жертвовать собой для чужого веселья, длаетъ величайшую честь его характеру.

— Не вставайте, Ашбёрнъ, прелестно видть васъ въ такомъ вид,— сказалъ Каффинъ.— Не каждый день удастся созерцать знаменитаго автора, ползающаго на четверенькахъ.

— Я и не могу встать, если бы и хотлъ,— отвчалъ Маркъ.

Въ самомъ дл маленькій, по очень шустрый мальчикъ сидлъ въ эту минуту на спин у Марка и, воображая, что длаетъ дло, усердно колотилъ по ней половой щеткой.

— Какой стыдъ!— закричала Мабель.— Томми, дрянной мальчикъ, ты ушибешь м-ра Ашбёрна.

— Я думаю, что я теперь такъ прирученъ, что меня уже можно перевезти на корабль,— замтилъ Маркъ.

— Да, въ самомъ дл,— сострадательно отвчала Мабель.— Томми, пусти слона, ты его уже приручилъ.

— У Джембо были связаны ноги,— протестовалъ маленькій мальчикъ, наклонный къ реализму.

— Это врядъ ли необходимо, мистеръ Томми,— убждалъ Маркъ,— право же я достаточно сталъ ручнымъ, поглядите, какіе у меня кроткіе глаза.

— Довольно играть!— съ ршимостью объявила Мабель.— М-ръ Ашбёрнъ, ваше пребываніе въ слонахъ окончено. Вы возвращаетесь въ среду людей. Томми, иди сюда и застегни мн перчатку, будь хорошій мальчикъ. Какъ вамъ жарко, м-ръ Ашбёрнъ. Пойдемте на верхъ вс. М-ръ Каффинъ прочтетъ намъ что-нибудь, а мы послушаемъ.

Миссисъ Лангтонъ попросила Каффина занять дтей.— Я не хочу, чтобы они слишкомъ много танцовали,— говорила она. Ихъ нужно простыть до ужина.

— Хорошо, я ихъ простужу,— подумалъ Каффинъ, подаваясь одному изъ своихъ странныхъ припадковъ тайной злости. И согласно этому побужденію, онъ продекламировалъ имъ маленькую поэмку, въ которой бдное дитя умираетъ съ голоду на чердак, мечтая о богатыхъ и счастливыхъ дтяхъ, которымъ сытно, тепло и весело. Эта поэма произвела очень тяжелое впечатлніе на всхъ дтей, а нкоторыя, боле чувствительныя даже расплакались. Посл этого, онъ разсказалъ исторію о привидніяхъ до того страшную, что многія дти плохо спали ночь подъ ея вліяніемъ.

Мабель слушала съ пылающимъ негодованіемъ. Она хотла-было его остановить, но въ комнату входили одинъ за другимъ взрослые гости и она побоялась, какъ бы не вышло чего-нибудь похожаго на сцену. Но по окончаніи представленія не преминула высказать Каффину то, что о немъ думала.

— О, дти любятъ, чтобы у нихъ мурашки бгали отъ страху,— отвтилъ, пожавъ плечами, Каффинъ: — это одно изъ дтскихъ наслажденій.

— Но вовсе нездоровое,— отвчала она.— Впрочемъ я знаю, у васъ свои собственныя теоріи на счетъ того, какъ надо забавлять дтей.

Въ ней проснулось отвращеніе въ его прежней предательской выходк.

Онъ холодно и зорко взглянулъ на нее и линіи вокругъ его рта стянулись.

— Вы еще мн не простили,— проговорилъ онъ.

— Я не могу забыть,— отвтила она тихо.

— У насъ обоихъ хорошая память,— возразилъ онъ съ короткимъ смхомъ и приподнялъ портьеру, пропуская ее въ дверь.

Посл ужина, Маркъ пригласилъ Мабель на вальсъ и попросилъ позволенія не танцовать, а посидть съ ней и поговорить. Она согласилась и услась съ нимъ въ маленькой оранжере, помщавшейся въ конц амфилады комнатъ.

— Когда мы вернемся въ гостиную,— сказала Мабель,— я представлю васъ миссисъ Торрингтонъ, она большая поклонница вашей книги. Но вдь вы, правда, не любите, чтобы о ней говорили.

— Я бы отъ души желалъ никогда больше ни слова о ней не слышать,— произнесъ Маркъ угрюмо.— Я… я прошу васъ извинить меня, это похоже какъ бы на неблагодарность. Но… еслибы вы знали… если бы только вы знали…

Онъ былъ какъ разъ въ томъ мрачномъ настроеніи, когда скелетъ, спрятанный въ его буфет, выходилъ наружу и глядлъ ему въ лицо. Какое право имлъ онъ, съ такой гнусной тайной на душ, допускать самыя простыя, дружескія отношенія съ такой высоко благородной двушкой? Что бы она ему сказала, если бы знала? И на минуту имъ овладло безумное желаніе все ей разсказать.

— Скажите, что васъ мучитъ,— какъ бы отвтила она на его мысль. Но услыхавъ свою тайную мысль, выраженную въ словахъ, онъ отрезвился. Она станетъ, она должна будетъ презирать его. И поэтому онъ высказалъ ей только часть правды.

— Я усталъ быть прикованнымъ къ книг,— пылко проговорилъ онъ.— Да, я прикованъ къ книг! Я самъ сталъ книгой. Каждый, съ кмъ я сталкиваюсь, видитъ во мн не человка, а автора, котораго надо критиковать, и разбираетъ, такимъ ли онъ является на дл, какъ въ книг.

Хотя это была только половина правды, по тмъ не мене боле искренняя, чмъ это бываетъ въ подобныхъ случаяхъ.

— Ваша книга — часть васъ самихъ,— отвчала Мабель:— право даже нелпо съ вашей стороны такъ ревниво относиться къ ней.

— А между тмъ я къ ней ревную, не всхъ конечно, но когда я съ вами, то это терзаетъ меня. Когда вы со мной любезны, я говорю себ: она бы такъ не говорила, она бы такъ не поступала, если бы я не былъ авторомъ ‘Иллюзіи’. Она цнитъ книгу, только книгу.

— Какъ это несправедливо,— отвчала Мабель.

Она не могла объяснить себ этого въ немъ извращеннымъ тщеславіемъ. Онъ очевидно слишкомъ низко цнилъ свое произведеніе и популярность раздражала его. Она могла только сожалть о немъ.

— Но я вижу доказательство этому въ другихъ людяхъ,— продолжалъ Маркъ,— въ людяхъ, которые сначала не знаютъ, что я ‘Кириллъ Эрнстонъ’. Еще на дняхъ кто-то даже извинялся передъ мной за то, что не обращалъ на меня никакого вниманія — ‘пока не зналъ, кто я’. Я конечно не жалуюсь на это, я не такой идіотъ, но это меня заставляетъ вообще сомнваться въ отношеніи во мн людей. И это сомнніе мн всего тяжеле, когда я думаю о васъ.

Глава его съ мольбой глядли на нее, онъ повидимому желалъ, но не смлъ сказать больше. Сердце Мабель забилось сильне, такое самоуничиженіе передъ нею человка, котораго она такъ высоко ставила, было необыкновенно лестно. Объяснится ли онъ до конца или подождетъ? Ей бы хотлось, чтобы онъ еще подождалъ немного. И она молчала, боясь, можетъ быть, сказать слишкомъ много.

— Но я знаю, что это такъ будетъ,— продолжалъ Маркъ, — книга будетъ забыта при первой же литературной новинк и меня забудутъ вмст съ ней. Вы будете видть меня все рже и рже, пока наконецъ, встртясь на улиц, не узнаете и станете ломать голову, кто я такой и гд вы меня видли.

— Не думаю, чтобы я дала вамъ право говорить это,— сказала она, оскорбленная его тономъ,— вы должны знать, что ничего такого не можетъ быть.

— Скажите мн…— и голосъ его задрожалъ…— если бы… если бы я не написалъ этой книги, которая имла счастіе вамъ понравиться… если бы я встртился съ вами просто, какъ Маркъ Ашбёрнъ, въ жизнь не написавшій ни одной строчки, были ли бы вы ко мн такъ же добры, какъ теперь… съ такимъ же ли вы относились бы во мн интересомъ? Постарайтесь отвтить мн… Вы не знаете, какъ это для меня важно!

Мабель попыталась-было перевести разговоръ на безличную почву.

— Разумется,— сказала она,— очень часто интересуешься человкомъ, который что-либо произвелъ, но за то если встртишь его и онъ не понравится, это становится еще непріятне отъ того, что въ немъ разочаровался. Я думаю, что это нкотораго рода реакція.

— Скажите мн,— умолялъ Маркъ,— неужели и со мной это было.

— Если бы это было,— мягко произнесла она,— неужели я бы вамъ это сказала?

Что-то въ ея голос придало Марку смлости.

— Значитъ, вы меня немножко любите?— воскликнулъ онъ.— Мабель, я могу теперь высказаться. Я полюбилъ васъ съ первой минуты, какъ увидлъ въ старой деревенской церкви. Я не хотлъ вамъ говорить этого до поры, до времени. Но не могу дольше молчать. Я не могу больше безъ васъ жить! Мабель, хотите быть моей женой?

Она доврчиво протянула ему об руки, говоря:

— Да, Маркъ.

Они больше ни слова не говорили, онъ держалъ ея руки въ своихъ, едва смя врить въ осуществленіе своей мечты, когда чьи-то легкіе шаги послышались въ дверяхъ. То былъ Каффинъ, который поспшилъ поправить стеклышко въ глазу, чтобы скрыть, что вздрогнулъ при вид ихъ.

— Меня просила одна дама поискать здсь ея вера,— сказалъ онъ.— Очень жалю, что помшалъ вамъ, Ашбёрнъ, веръ за вами, передайте мн его, пожалуйста.

Маркъ повиновался, чувствуя, что этотъ прозаическій перерывъ разрушилъ все очарованіе. Къ счастію это случилось уже тогда, когда дло было сдлано.

Когда они уходили отъ Лангтоновъ, Каффинъ хлопнулъ Марка по плечу, проговоривъ съ натянутымъ смхомъ:

— Какой вы счастливый смертный! все вамъ досталось на долю: слава, богатство и прелестная двушка, смотрите, берегитесь, боги вдь завистливы!

ХXIV.

Свадебные визиты.

М-ръ Лангтонъ, узнавъ, что Маркъ Ашбёрнъ желаетъ стать его зятемъ, очень прозаически взглянулъ на это дло.

— Я бы желалъ,— сказалъ онъ,— чтобы у васъ было боле обезпеченное положеніе, я знаю, что вы написали книгу, имвшую очень большой успхъ, но надо удостовриться еще въ томъ, что и дальнйшія ваши произведенія встртятъ такой же лестный пріемъ у публики, а до тхъ поръ, извините, я не могу дать вамъ никакого положительнаго отвта.

И этого ршенія м-ръ Лангтонъ держался довольно твердо, не смотря на то, что въ душ былъ пораженъ суммой, вырученной Маркомъ за свой второй романъ и представлявшей порядочный годовой доходъ.

Но тутъ выступилъ на сцену дядюшка Соломонъ и это круто повернуло все дло. Онъ былъ польщенъ и тмъ, что племянникъ взялъ его въ повренные, и тмъ, что онъ такъ ‘высоко мтилъ’. Эти соображенія заставили его предложить свое посредничество. Средство было отчаянное и Маркъ сомнвался въ томъ впечатлніи, какое произведетъ появленіе на сцен его дядюшки, но результатъ вышелъ неожиданно благопріятный. М-ръ Лайтовлеръ былъ слишкомъ осторожный человкъ, чтобы связать себя опредленными общаніями, но онъ далъ понять, что онъ ‘горячій человкъ’, и что Маркъ его любимый племянникъ, для котораго онъ уже много сдлалъ и сдлаетъ еще больше, если тотъ будетъ хорошо себя вести. Посл свиданія, на которомъ это было заявлено, м-ръ Лангтонъ сталъ думать, что въ сущности Маркъ Ашбёрнъ былъ уже не такая плохая партія для его дочери и что она могла бы хуже выбрать. Миссисъ Лангтонъ съ самаго начала благоволила въ Марку, насколько ей позволяла ея лнивая и равнодушная натура, а тотъ фактъ, что у него есть ‘надежды’, заставилъ ее окончательно стать на его сторону. Конечно, онъ не былъ ‘блестящая’ партія, но все же боле выгодный женихъ, нежели вс т молодые люди, которые возбуждали въ послднее время ея материнскія опасенія. Кром того по завщанію своего ддушки, Мабель, придя въ возрастъ, должна была получить такое состояніе, которое во всякомъ случа обезпечивало ее отъ нужды.

Вс эти соображенія возъимли свое дйствіе и м-ръ Лангтонъ, видя, какъ сильно дочь его влюблена, далъ свое согласіе и даже дозволилъ себя убдить, что нтъ причины откладывать свадьбу и можно съиграть ее весною. Онъ поставилъ только два условія: первое, чтобы Маркъ застраховалъ свою жизнь, какъ водится, и чтобы онъ отказался отъ своего псевдонима и чтобы на слдующемъ изданіи ‘Иллюзіи’ и на всхъ его дальнйшихъ произведеніяхъ стояло его настоящее имя.

— Я не люблю никакихъ инкогнито,— говорилъ онъ,— если вы пріобрли себ славное имя, то мн кажется вполн законно, чтобы ваша жена и дти пользовались имъ.

Маркъ охотно согласился на то и на другое.

М-ръ Гомпеджъ, какъ можно себ представить, не былъ доволенъ этой помолвкой. Онъ написалъ письмо, гд торжественно предостерегалъ Мабель и ея отца и такъ какъ письмо его не имло никакого дйствія, замкнулся въ оскорбленное молчаніе. Если Гарольдъ Каффинъ и былъ настолько вжливъ, чтобы поддакивать дядюшк, когда находился въ его обществ, то вообще относился съ полнымъ равнодушіемъ къ удач Марка. Онъ дружелюбно встрчался съ Мабель и терпливо выслушивалъ похвалы ея матери своему будущему зятю. Со времени его осенняго пребыванія въ помсть Физерстоновъ, въ его положеніи произошли такія перемны, которыя вполн объясняли его філософское отношеніе въ длу: онъ такъ сьумлъ обойти богатаго купца, что тотъ, не смотря на предостереженія жены, предложилъ молодому актеру бросать сцену и занять освободившееся мсто прикащика въ собственной роскошной торговой контор м-ра Физерстона въ Сити.

Представленіе Мабели семейству Марка не было особенно удачно, Маркъ сожаллъ, что не предупредилъ своихъ домашнихъ о предстоящемъ визит, когда звонилъ у дверей родительскаго дома и увидлъ въ окно растерянныя лица. Ихъ заставили очень долго ждать въ сырой и холодной гостиной, гд красовались разныя безобразія ихъ фарфора, стекла и воска, пока наконецъ Маркъ не заходилъ въ нетерпніи по комнат, а у Мабель, не смотря на всю ея любовь, не сжалось болзненно сердце. Она знала, что родители Марка люди не богатые, но не ожидала ничего подобнаго этой безобразной комнат. Когда миссисъ Ашбёрнъ, находившая, что для такого случая не мшало принарядиться, появилась въ дверяхъ, то видъ ея тоже не могъ смягчить впечатлнія, произведеннаго ея гостиной. Она не то, чтобы была вульгарна, но жестка, ограниченна и не умна, какъ нашла Мабель. Дло въ томъ, что мысль, что ее захватили врасплохъ, окончательно лишила миссисъ Ашбёрнъ способности радушно встртить гостей, а при взгляд на хорошенькое платье Мабель, она немедленно ршила, что ея будущая невстка расточительна и ‘суетна’ и что между ними не можетъ быть ничего общаго. Въ послднемъ она вроятно не ошиблась, такъ какъ вс усилія Мабель поддержать разговоръ не увнчались успхомъ. Марта, отчасти по застнчивости, отчасти же по недоброжелательству, молчала все время, какъ убитая. Одна Трикси, которой невста Марка сразу понравилась, была любезна, но это не могло загладить неласковости ея матери и сестры. Маркъ, раздосадованный и пристыженный, чувствовалъ себя совсмъ парализированнымъ ихъ вліяніемъ.

На обратномъ пути, онъ былъ необыкновенно молчаливъ отъ мысли, что свиданіе съ его родными произвело тяжелое впечатлніе на Мабель. И то обстоятельство, что Мабель ничего о немъ не говорила, только подтверждало его опасенія.

Наконецъ онъ заговорилъ:

— Ну что, Мабель,— сказалъ онъ, заглядывая ей въ глаза съ робкой улыбкой,— вдь я правъ былъ, когда предупреждалъ тебя, что матушка немного… строга.

— Да,— отвчала Мабель откровенно,— мы съ ней не сошлись. Но, можетъ быть, со временемъ… а хотя бы и нтъ, то вдь у меня остаешься ты.

И она положила ему руку на рукавъ пальто, взглянувъ на него такъ доврчиво и радостно, что хотя совсть у него и была нечиста, но опасенія разсялись.

XXV.

Ударъ грома при ясномъ неб.

Время проходило, наступила Святая, очень ранняя въ этомъ году, и тоже прошла. Вс приготовленія къ свадьб были окончены, и Маркъ сталъ дышать свободне по мр приближенія къ счастливому концу.

Въ одинъ холодный день, въ конц марта, Маркъ шелъ черезъ паркъ изъ своей квартиры на Малахову террасу съ запиской, которую Мабель поручила ему передать Трикси и принести отвтъ. Хотя Мабель и не сошлась съ остальными членами его семьи, но очень подружилась съ младшей сестрой Марка, единственной, которая, казалось ей, понимаетъ Марка и цнитъ его какъ слдуетъ. Маркъ чувствовалъ себя особенно хорошо и весело. По дорог онъ прошелъ мимо уличной пвицы, старой женщины, въ жалкомъ рубищ, съ рзкими чертами лица, нкогда прекрасными и блестящими черными глазами, она пла какую-то давно всми позабытую псню остатками нкогда большого голоса. Счастливый Маркъ не могъ не пожалть ее, и сунувъ ей въ руку серебряную монету, почувствовалъ суеврную радость, услышавъ ея благословенія и пожеланія всяческаго благополучія… точно она могла имть вліяніе на его судьбу.

На Малаховой террас онъ не засталъ никого, кром Трикси, которая объявила, что на его имя пришло письмо, и побжала за нимъ.

Маркъ терпливо дожидался въ маленькой пріемной, гд во времена оны готовилъ свои уроки и гд выкурилъ первую сигару въ свои первые каникулы, пріхавъ изъ Кембриджа. Онъ улыбался, вспоминая о томъ, съ какою гордостью курилъ онъ эту сигару и какъ его потомъ тошнило. Онъ продолжалъ улыбаться, когда вернулась Трикси.

— Кто у тебя знакомый въ Индіи, Маркъ?— спросила она съ любопытствомъ:— можетъ быть, это какой-нибудь поклонникъ твоей книги? Я надюсь, что оно не спшное, а если и такъ, то не наша вина, что оно… Маркъ!— вскрикнула она, взглянувъ на него,— теб дурно?

— Нтъ,— отвчалъ Маркъ, становясь спиной къ свту, торопливо комкая письмо и суя его въ карманъ не распечатаннымъ, посл перваго взгляда на адресъ.— Конечно, нтъ, съ какой стати мн будетъ дурно?

— Можетъ быть, письмо это непріятное?— приставала Трикси,— можетъ быть, это денежный счетъ?

— Не заботься объ этомъ письм. Что ключи отъ буфета у тебя? Мн бы хотлось выпить рюмку вина.

— Мама оставила по счастью ключи въ буфет. Хочешь хересу или портвейну, Маркъ?

— Водки, если есть,— съ усиліемъ проговорилъ онъ.

— Водки! о, Маркъ! неужели ты пьешь водку по утру? — спросила она съ тревожнымъ предположеніемъ, что, быть можетъ, вс писатели обязательно пьютъ водку.

— Нтъ, нтъ, не говори глупостей, я хочу теперь выпить водки, потому что озябъ и боюсь простудиться. Вотъ теперь я опять сталъ человкомъ,— прибавилъ онъ со вздохомъ облегченія, обязательнымъ, какъ ему казалось, для человка, вылившаго въ ротъ рюмку алкоголя. Я больше не чувствую никакого озноба.

— Смотри, не заболй,— съ тревогой сказала она.— Ну, хорошо, значитъ, мы увидимся теперь уже въ церкви во вторникъ, ахъ, Маркъ! Я надюсь, что ты будешь очень, очень счастливъ!

Маркъ не отвчалъ и отвернулъ лицо.

— До свиданья,— сказала она,— не забудь моего порученія!

— Постой, что за порученіе? Ахъ, да! помню, передать твой поклонъ и что ты постараешься сдлать то, о чемъ она просила, такъ?

— Такъ, и еще скажи, что я сегодня получила отъ него

Онъ дико засмялся и повернувъ къ ней лицо, причемъ она увидла, какъ онъ былъ блденъ и разстроенъ, сказалъ:

— Ахъ, ты получила письмо, Трикси? ну и я также, и я также!

И прежде, чмъ она успла пристать къ нему съ разспросами, повернулся и ушелъ.

Сначала онъ шелъ по улиц и никакъ не могъ хорошенько собраться съ мыслями: онъ не прочиталъ письма, съ него довольно было марки и почерка на конверт. Ударъ грянулъ изъ яснаго неба, вещь, представлявшаяся ему какимъ-то кошмаромъ, осуществилась, море выкинуло обратно свою жертву! Онъ шелъ дале, та же женщина въ томъ же оборванномъ плать пла ту же самую псню и онъ горько засмялся надъ тмъ, какая перемна произошла въ его жизни въ такое короткое время. Но онъ долженъ же прочитать письмо. Гольройдъ живъ! это онъ знаетъ. Но узналъ ли онъ объ его предательств? Быть можетъ, въ этомъ письм содержатся горькіе упреки. Онъ не успокоится, пока не прочитаетъ письма, и однако не ршался читать его на улиц. Онъ подумалъ, что прочтетъ его въ Кенсингтонскомъ саду, въ какомъ-нибудь укромномъ уголк. Но прежде нежели онъ усплъ это сдлать, судьба наслала на него человка, котораго онъ мене всхъ желалъ бы видть въ настоящую минуту, а именно: Гарольда Каффина.

XXVI.

Маркъ узнаетъ худшее.

Уклониться отъ Каффина нечего было и думать, а потому Маркъ пошелъ ему на-встрчу, стараясь казаться какъ можно спокойне. Но отъ зоркихъ глазъ Каффина не могло укрыться, что Маркъ — самъ не свой. Каффинъ догадался, то то-то случилось и ршилъ допытаться, въ чемъ дло. Маркъ скоро увидлъ, что ему не отдлаться отъ пріятеля, и проговорился, что получилъ важное письмо, которое желалъ бы прочитать на свобод.

— Боже мой, отчего вы давно не сказали мн этого,— закричалъ Каффинъ,— конечно, я не буду вамъ мшать, дружище. Читайте свое письмо, а я пока погуляю не вдалек и подожду, пока вы кончите.

Посл этого Марку ничего не оставалось, какъ вынуть письмо изъ кармана и распечатать его дрожащими руками. Каффинъ, отходя отъ Марка, усплъ, однако, замтить и почтовую марку, и почеркъ адреса, и сейчасъ же догадался откуда письмо.

‘Понимаю, въ чемъ дло,— подумалъ онъ.— Какъ-то онъ теперь выпутается? Желалъ бы я знать, признается онъ мн или нтъ’.

Маркъ тмъ временемъ читалъ письмо. Гольройдъ писалъ ему о своемъ чудесномъ избавленіи отъ смерти, о томъ, что его отецъ умеръ, что онъ самъ было вздумалъ управлять своими плантаціями, но убдился, что игра не стоитъ свчъ и продалъ свое помстье, хотя и не особенно выгодно, но все же за такую сумму, которая обезпечиваетъ ему безбдное существованіе. Письмо кончалось извщеніемъ о скоромъ его прибытіи въ Англію на пароход ‘Коромандель’ и просьбой выхать ему на встрчу въ Плимутъ.

Маркъ, дочитавъ письмо, вздохнулъ нсколько свободне. Конечно, ужасно было думать, что человкъ, съ которымъ онъ поступилъ такъ гнусно, живъ, но все же утшительно то, что онъ ничего не знаетъ. Кром того, если даже онъ выхалъ изъ Остъ-Индіи вмст за письмомъ, то прибудетъ въ Англію не раньше, какъ черезъ дв недли, а тогда онъ уже будетъ женатъ на Мабель. А затмъ будь, что будетъ, хотя бы свтопреставленіе.

Онъ былъ почти спокоенъ, когда всталъ и пошелъ на встрчу Каффину. Только руки его все еще дрожали и онъ уронилъ конвертъ, въ который хотлъ положить обратно письмо. Каффинъ обязательно поднялъ конвертъ и подалъ ему.

— Ашбёрнъ, дружище,— сказалъ онъ, идя рядомъ съ нимъ,— надюсь, что вы не сочтете нахальствомъ съ моей стороны, если я вамъ скажу, что кажется узналъ почеркъ этого письма и… отчего вы не хотите мн сказать, отъ кого оно?

Маркъ предпочелъ бы ничего пока не говорить, по теперь нашелъ, что лучше уже сказать, чтобы не возбудить никакихъ подозрній. Спутникъ его обрадовался и очень громко выразилъ это.

— Какое счастіе! кто могъ бы этого ожидать, когда, помните, мы говорили о томъ, что мертвые никогда не возвращаются. Милый добрякъ Винцентъ! И вы говорите, что онъ скоро будетъ въ Англіи?

— Недли черезъ дв,— отвчалъ Маркъ,— онъ хочетъ, чтобы я его встртилъ въ Плимут.

— Отлично! но почему вы думаете, что онъ прідетъ именно черезъ дв недли, вы смотрли на число, выставленное на письм? нтъ! дайте-ка сюда. Вотъ поглядите, письмо-то вдь было пять недль въ дорог, да, что! оно уже дв недли какъ пришло въ Англію!

— Оно залежалось у моихъ родныхъ,— сказалъ Маркъ, въ первую минуту не сообразивъ всей важности этого открытія.

— Да, но разв вы не понимаете, что Гольройдъ можетъ прибыть на дняхъ, можетъ быть, уже находится теперь въ Плимут!

— Боже мой!— застоналъ Маркъ, забывъ всякое самообладаніе и чувствуя, что земля колеблется у него подъ ногами.

Каффинъ съ любопытствомъ наблюдалъ за нимъ, и это зрлище его очень забавляло.

— Отлично, неправда ли, вы не ожидали этого?

— Отлично!— пролепеталъ Маркъ.

— Что же вы намрены предпринять?

— Ничего, я буду ждать его прибытія.

— Однако, вы довольно хладнокровно относитесь къ нечаянно обртенному другу, котораго вс считали умершимъ и который вдругъ оказался живъ.

— Неужели вы не понимаете, что именно въ настоящую минуту… нь виду того, что я… словомъ, даже самый дорогой другъ можетъ…

— Можетъ помшать! Ахъ, да! какой я недогадливый. Правда, онъ очень можетъ помшать, но какъ же быть! Потолкуемъ.

— Къ чему толковать?— безнадежно заявилъ Маркъ.

— Не лучше ли вамъ хать въ Плимутъ?

— Нтъ, я не поду, какъ могу я теперь хать?

— Ну да, я знаю, свадьба и все такое. Но вдь вы могли бы объяснить, что вынуждены отлучиться по дламъ на одинъ-то день.

— Къ чему? онъ явится ко мн немедленно, какъ прідетъ въ Лондонъ.

— Ну, нтъ, дружище,— сказалъ Каффинъ,— онъ прежде всего отправится къ Лангтонамъ. Разв вы не знаете, что онъ тамъ свой человкъ?

— Я слыхалъ отъ него, что онъ съ ними знакомъ,— сказалъ несчастный Маркъ, въ ум котораго пронеслась страшная мысль, что Гольройдъ узнаетъ все, благодаря какому-нибудь невинному замчанію Мабель.— Я не зналъ, что они такъ коротки.

— Пустите меня вмсто себя въ Плимутъ. Я встрчу Гольройда.

— Нтъ, ужъ лучше я самъ поду,— отвчалъ Маркъ.— Я долженъ первый увидть его.

— Но что же вы ему скажете?

— Ужъ это мое дло,— отрзалъ Маркъ.

— О! извините, я хотлъ только сказать, что если вы желаете безъ помхи жениться, то можете заразъ отдлаться на время отъ Гольройда,— а вдь вы хотите отъ него отдлаться, вамъ нечего стыдиться этого, я бы самъ этого хотлъ на вашемъ мст,— и оказать мн услугу. Скажите ему, что вы дете заграницу черезъ день или два — вдь это правда, вы подете провести медовый мсяцъ въ Швейцарію — и намекните ему, что Лангтоны тоже путешествуютъ на континент. Тогда онъ согласится сопутствовать мн на озера, куда меня посылаютъ доктора, и куда мн страшно не хочется хать одному. И ему будетъ полезенъ горный воздухъ и такой веселый спутникъ, какъ я. А потомъ онъ и самъ посмется надъ такимъ невиннымъ обманомъ.

Но Маркъ покончилъ съ обманами, какъ уврялъ себя.

— Я знаю самъ, что скажу ему,— съ твердостью произнесъ онъ, намреваясь покаяться во всемъ передъ Гольройдомъ. Но Каффинъ, при всей своей проницательности, не понялъ его.

— Хорошо, я принимаю это за согласіе и завтра пробуду еще въ город на всякій случай.

На этомъ они и разстались.

‘Не лучше ли было бы сказать ему, что я все знаю?— подумалъ Каффинъ, оставшись одинъ.— Впрочемъ, нтъ, не надо запугивать. Онъ и безъ того сдлаетъ такъ, какъ я хочу’.

Маркъ отправился къ Лангтонамь обдать. Посл обда онъ сказалъ Мабель по секрету, что вынужденъ ухать изъ Лондона на день или два по очень важному длу. Что ему очень не хотлось хать — было такъ очевидно, что она поняла, что только крайняя необходимость могла заставить его ухать въ такое время и не стала допрашивать его о причинахъ. Она слишкомъ въ него врила.

Но, прощаясь съ нимъ, проговорила.

— Вдь только на два дня, Маркъ, неправда ли?

— Только на два дня,— отвчалъ онъ.

— И скоро мы съ тобой соединимся на вки,— тихо сказала она съ счастливой ноткой въ голос.— Такъ и быть, отпускаю тебя на два дня, Маркъ!

‘Но до истеченія этихъ двухъ дней, она, можетъ быть, совсмъ отречется отъ него’, подумалъ онъ и мысль эта сдлала для него особенно тягостной предстоящую разлуку. Онъ ушелъ и провелъ безсонную ночь, думалъ объ унизительномъ дл, которое ему предстояло. Его единственный шансъ теперь не лишиться Мабель, это — признаться Гольройду въ своемъ вроломств, онъ предложитъ ему своевременное возстановленіе всхъ его литературныхъ правъ. Онъ будетъ такъ горячо умолять его о прощеніи, что пріятель долженъ будетъ простить или, по крайней мр, на время пощадить его. Онъ выпьетъ всю чашу униженія, если только это поможетъ ему сохранить Мабель. Онъ готовъ на все, только бы не лишиться ея. Еслибы онъ теперь лишился ея, когда счастіе было такъ близко, то наврное съума бы сошелъ.

Былъ холодный, туманный день, когда онъ выхалъ изъ Паддингтона, и онъ дрожалъ подъ плэдомъ, сидя въ вагон, ему казались просто нестерпимыми встрчи и разставанья пассажировъ на различныхъ станціяхъ и ихъ веселая болтовня. Онъ радъ былъ бы столкновенію поздовъ, которое положило бы внезапный конецъ его мукамъ. Онъ радъ былъ бы всякой катастроф, которая стерла бы его съ лица земли и вмст съ его виной. Но никакого столкновенія не произошло и (хотя объ этомъ, пожалуй, и безполезно упоминать) земля не соскочила съ своей орбиты для его удовольствія. Поздъ благополучно доставилъ Марка на плимутскую платформу, и онъ долженъ былъ выпутываться изъ бды, какъ знаетъ. Наведя справки, Маркъ узналъ, что ‘Коромандель’ не прибылъ еще, но что его ожидаютъ сегодня вечеромъ. Посл этого Маркъ вернулся въ гостинницу, гд остановился и пообдалъ или, врне сказать, пытался обдать въ большомъ кафе у ярко пылавшаго камина, пламя котораго не могло согрть его сердце, и затмъ пошелъ курить въ курительную комнату, гд никого не было, кром него и гд онъ могъ сколько душ угодно глядть на кожаныя скамейки и мраморные столы, окружавшіе его, въ то время какъ до слуха его глухо долетали звуки музыки и апплодисментовъ изъ театра, помщавшагося рядомъ, и эти звуки разнообразились стукомъ шаровъ въ билліардной зал, находившейся въ конц корридора. Вошелъ слуга и объявилъ, что его спрашиваютъ, и выйдя въ сни, Маркъ увидлъ человка, съ виду похожаго на матроса, который подалъ ему карточку, а на ней значилось, что пароходъ отходить въ шесть часовъ утра отъ Мильбейской пристани и что къ этому времени ‘Коромандель’ наврное уже прибудетъ въ гавань Плимута. Маркъ легъ спать въ своемъ нумер съ такимъ чувствомъ, съ какимъ приговоренный къ смерти ложится въ своей кель. Онъ боялся, что опять не будетъ спать всю ночь. Однако, сонъ постилъ его на этотъ разъ, благодатный и безъ всякихъ видній, какъ это иногда бываетъ въ такихъ отчаянныхъ случаяхъ. Но, засыпая, онъ съ ужасомъ думалъ, что сонъ только быстре перенесетъ его къ завтрашнему дню.

XXVII.

На палуб ‘Короманделя’.

Было еще совсмъ темно, когда на слдующее утро стукъ сапогами въ дверь пробудилъ Марка къ тяжкому сознанію предстоявшей ему непріятной обязанности. Онъ одлся при свчахъ, спустился по безлюдной лстниц, зашелъ въ кофейную за шляпой и пальто, которые тамъ оставилъ, и вышелъ на улицу. Тмъ временемъ уже разсвло и небо было мрачно сраго цвта, съ проблесками на горизонт бурныхъ, желтыхъ полосъ. Улицы были пустынны и изрдка разв попадался какой-нибудь ремесленникъ, спшившій на работу. На пристани стояла кучка людей, очевидно прибывшихъ сюда затмъ же, зачмъ и Маркъ, но гораздо боле веселыхъ. Ихъ веселость непріятно подйствовала на него и онъ сталъ поодаль, у двухъ небольшихъ пароходиковъ.

Пришелъ корабельный агентъ, и Маркъ слъ на одинъ изъ пароходиковъ, который и отвезъ его на ‘Коромандель’. Подходя къ кораблю, Маркъ поглядлъ, не увидитъ ли Гольройда въ числ пассажировъ, стоявшихъ на палуб, но его тамъ не было. Поднявшись на палубу, онъ послдовалъ за толпой внизъ, въ столовую, гд буфетчикъ накрывалъ завтракъ, но и тамъ Гольройда не оказалось. Маркъ насилу пробрался сквозь суетившуюся вокругъ него толпу людей и подошелъ въ буфетчику. Да, на корабл находился джентльменъ, по имени Гольройдъ, онъ, кажется, здоровъ, насколько буфетчикъ могъ судить, хотя казался очень больнымъ, когда слъ на корабль, теперь онъ въ своей кают, собираетъ багажъ, чтобы высадиться на берегъ, но онъ сейчасъ былъ на палуб. Полу-довольный, полу-недовольный этой отсрочкой, Маркъ вышелъ изъ столовой, поднялся на палубу и простоялъ нсколько минутъ, разсянно глядя на происходившую вокругъ него суету, какъ вдругъ услышалъ за спиной хорошо знакомый голосъ, радостно кричавшій: — Маркъ, дружище, такъ ты все-таки пріхалъ, я боялся, что ты найдешь, что не стоитъ труда безпокоиться. Не могу выразить, какъ я радъ тебя видть!..— и Маркъ съ виноватымъ лицомъ повернулся въ человку, котораго обидлъ.

‘Очевидно, онъ ничего не знаетъ, иначе, не встртилъ бы меня такъ’, подумалъ Маркъ и судорожно сжалъ протянутую, ему руку, лицо его было бло, какъ бумага, губы дрожали и онъ не могъ говорить.

Такое неожиданное волненіе съ его стороны тронуло Гольройда, и онъ ласково потрепалъ его по плечу.

— Понимаю, дружище, ты думалъ, что я утонулъ? Ну вотъ, однако, мы опять встртились, и поврь, что я этому еще больше радъ, чмъ ты.

— Я не ожидалъ больше видть тебя,— проговорилъ Маркъ, когда обрлъ даръ слова,— и теперь просто не врю своимъ глазамъ.

— Однако, я самъ своей персоной стою передъ тобой, какъ былъ, такъ и остался.

Въ сущности онъ очень перемнился, обросъ бородой, загорвшее, подъ вліяніемъ цейлонскаго солнца, лицо было худо, морщинисто, утратило прежнее мечтательное выраженіе, и когда онъ не улыбался, то казался угрюме и ршительне, чмъ былъ прежде, да и въ манерахъ его Маркъ нашелъ какую-то непривычную твердость и ршимость.

На пароход, знакомые, которыхъ пріобрлъ Гольройдъ во время пути, не позволили Марку переговорить съ нимъ по душ, и даже тогда, когда они высадились на берегъ и прошли черезъ таможенное чистилище, Маркъ не воспользовался случаемъ объясниться. Онъ зналъ, что рано или поздно долженъ будетъ говорить, но не спшилъ съ этимъ.

— Гд ты думаешь остановиться?— спросилъ онъ Гольройда на лондонской станціи въ ожиданіи позда, такъ какъ настоялъ, чтобы они тотчасъ же хали въ Лондонъ, не отдыхая въ Плимут, какъ это предлагалъ Маркъ.

— Не знаю самъ, вроятно, въ ближайшей гостинниц.

— Нтъ, не зди въ гостинницу, остановись лучше у меня,— предложилъ Маркъ.

Онъ думалъ, что такимъ образомъ ему легче будетъ приступить въ своей исповди.

— Благодарю,— отвчалъ Гольройдъ съ признательностью,— ты очень добръ, милйшій, что предлагаешь мн это. Хорошо, я остановлюсь у тебя, но… есть одинъ домъ, куда мн надо немедленно отправиться по прізд въ Лондонъ, ты вдь не разсердишься, если я на часокъ-другой оставлю тебя.

Маркъ вспомнилъ, что говорилъ Каффинъ.

— Завтра успешь,— нервно замтилъ онъ.

— Нтъ,— нетерпливо отвтилъ Гольройдъ: я не могу ждать. Не смю. Я и то пропустилъ слишкомъ много времени… ты поймешь это, Маркъ, когда я объясню теб, въ чемъ дло. Я не могу успокоиться, пока не узнаю, есть ли хоть какой-нибудь шансъ для меня на счастье, или же я опоздалъ и долженъ проститься съ своей мечтой.

Въ письм, попавшемъ въ руки Каффина, Гольройдъ признавался Мабель въ любви, которую такъ долго скрывалъ. Онъ просилъ ее не ршаться слишкомъ поспшно. Объявлялъ, что будетъ ждать отвта и не будетъ торопить ее. Быть можетъ, ему самому хотлось какъ можно доле сохранять надежду, чтобы сдлать сносне время своего изгнанія. Но затмъ онъ заболлъ и долго прохворалъ, а затмъ умеръ его отецъ, и ему пришлось хлопотать сначала о наилучшемъ устройств своего помстья, а затмъ о наивыгоднйшей его продаж. Теперь онъ халъ, чтобы узнать ея ршеніе.

— Не можешь ли ты сказать мн ея имя?— спросилъ Маркъ въ смертельномъ страх отъ того, что онъ предчувствовалъ.

— Разв я теб никогда не говорилъ о Лангтонахъ? Кажется мн, что говорилъ. Ну, такъ это миссъ Лангтонъ. Ее зовутъ Мабель,— съ нжностью произнесъ онъ имя любимой двушки.— Со временемъ, если все окончится благополучно, я надюсь тебя съ нею познакомить. Впрочемъ, твоя фамилія ей знакома. У ней братишка учится въ школ св. Петра, я теб этого не говорилъ?

— Никогда,— отвчалъ Маркъ.

Онъ находилъ, что судьба слишкомъ къ нему жестока, до этой минуты онъ честно хотлъ во всемъ сознаться, онъ думалъ вымолить себ прощеніе, именно ссылаясь на свою близкую женитьбу. Но могъ ли онъ это сдлать теперь? какую жалость встртитъ онъ въ соперник? Онъ погибъ, если будетъ такъ глупъ, что дастъ Гольройду оружіе противъ себя, онъ погибъ во всякомъ случа потому, что не долго можетъ утаить это оружіе отъ него, еще цлыхъ четыре дня до свадьбы — времени слишкомъ довольно для того, чтобы мину взорвало! Что ему длать? Какъ обмануть, какъ отдлаться отъ Гольройда, пока онъ не усплъ повредить ему? Онъ вспомнилъ о предложеніи Каффина. Нельзя ли воспользоваться желаніемъ Каффина найти дорожнаго спутника? Если Каффину хочется хать на озера съ Гольройдомъ, то почему не предоставить ему этого? Это средство довольно безнадежное, но единственное, которое у него оставалось. Если оно не удастся — онъ пропалъ. Если удастся, то во всякомъ случа Мабель будетъ его женой. Ршеніе было принято въ ту же минуту, и онъ приступилъ въ его выполненію съ такой ловкостью, что самъ горестно удивится тому, съ какимъ совершенствомъ можетъ разыгрывать Іуду предателя.

— Естати,— сказалъ онъ,— мн сейчасъ пришло въ голову слдующее. Гарольдъ Каффинъ — мой большой пріятель. Я знаю, что онъ будетъ радъ видть тебя и онъ можетъ сказать теб то, что ты желаешь узнать о Лангтонахъ. Я часто слышу отъ него про нихъ. Если хочешь, я пошлю ему телеграмму, съ просьбой встртить насъ на моей квартир!

— Отличная мысль!— вскричалъ Гольройдъ.— Каффинъ наврное все знаетъ. Пошли ему телеграмму.

— Постой здсь и стереги поздъ,— сказалъ Маркъ, поспшая на телеграфъ въ то время, какъ Гольройдъ подумалъ, какимъ заботливымъ и внимательнымъ сталъ его прежній эгоистъ-пріятель. Маркъ послалъ телеграмму, оканчивавшуюся словами:— Онъ ничего еще не знаетъ. Я предоставляю вамъ видться съ нимъ.

Когда Маркъ вернулся, то увидлъ, что Гольройдъ занялъ свободное отдленіе въ позд, готовившемся отъхать, и слъ въ вагонъ съ тяжелымъ предчувствіемъ всей трудности такого продолжительнаго путешествія вдвоемъ съ Гольройдомъ. Онъ попытался избжать разговора, закрывшись листомъ мстной газеты, въ надежд, что при первой же остановк къ нимъ подсядутъ еще пассажиры. Онъ читалъ газету, пока одинъ параграфъ, извлеченный изъ лондонскихъ газетъ, не привлекъ его вниманія. ‘Мы слышали,— говорилось въ этомъ параграф,— что новый романъ автора ‘Иллюзіи’ м-ра Кирилла Эрнстона (или, врне сказать, м-ра Марка Ашбёрна, какъ онъ самъ объявилъ) выйдетъ въ начал весны и что это новое произведеніе затмить прежнее’. То была обычная реклама, хотя Маркъ принялъ ее за серьезное предсказаніе и въ другое время она наполнила бы его преждевременнымъ торжествомъ. Но теперь онъ въ ужас подумалъ: что если и въ газет Гольройда стоить то же самое? Или вдругъ онъ пожелаетъ заглянуть въ газету Марка? Во избжаніе послдняго онъ скомкалъ газету и вышвырнулъ ее въ окно. Но попалъ изъ огня въ полымя, потому что Гольройдъ принялъ это за знакъ, что его спутникъ готовъ разговаривать, и положилъ газету, которую длалъ видъ, что читаетъ.

— Маркъ,— началъ онъ съ легкимъ колебаніемъ, и тотъ тотчасъ же догадался по звуку его голоса, что сейчасъ наступить то, чего онъ боялся пуще всего, онъ не зналъ, что онъ отвтитъ, зналъ только, что будетъ врать и врать жестоко. Маркъ,— повторилъ Гольройдъ,— мн не хотлось теб надодать, и я ждалъ, что ты самъ заговоришь объ этомъ, но такъ какъ ты молчишь, то… не знаешь ли, какая судьба постигла мои романъ? Не бойся сказать мн правду.

— Я… я не могу сказать этого теб!— отвтилъ Маркъ, глядя въ окно.

— Но вдь я и не жду ничего хорошаго, я никогда и не возлагалъ особенныхъ надеждъ, и если былъ честолюбивъ, то не для себя, а для нея. Скажи все безъ утайки.

— Помнишь… что случилось съ первымъ томомъ ‘Французской революціи’?— началъ Маркъ.

— Продолжай,— замтилъ Гольройдъ.

— Книга… твоя книга, хочу я сказать (Маркъ забылъ ея первое заглавіе) сгорла.

— Гд? въ редакціи? они тебя объ этомъ извстили? Но прочитали ли они ее?

Маркъ чувствовалъ, что почва колеблется подъ его ногами.

— Нтъ… не въ редакціи.. у меня на квартир.

— Значитъ, ее вернули изъ редакціи?

— Да, вернули и безъ всякихъ объясненій. А квартирная служанка вообразила, что это ненужная бумага и растопила ею каминъ.

Маркъ Ашбёрнъ лгалъ по вдохновенію, какъ съ нимъ это всегда бывало до послдней минуты онъ все воображалъ, что сознается въ правд, и теперь ненавидлъ себя за это новое предательство, но оно пока спасло его и онъ за него уцпился.

— Я думалъ, что ты съумешь сберечь мою книгу,— сказалъ Гольройдъ: — еслибы ты… но, нтъ, я не хочу упрекать тебя. Я вижу, что ты и безъ того сильно этимъ разстроенъ. И кром того, не все ли равно… книгу забраковали… служанка только ускорила ея участь. Карлейль вновь написалъ свою книгу, но я, конечно, не Карлейль! Не будемъ больше говорить объ этомъ, дружище.

Маркъ почувствовалъ такія угрызенія совсти, что готовъ былъ во всемъ сознаться. Но Гольройдъ отвернулся и глядлъ въ окно, а лицо его было такъ мрачно, что Маркъ не посмлъ раскрыть ротъ. Онъ чувствовалъ, что теперь все зависитъ отъ Каффина. Исподтишка поглядывая на Гольройда, онъ думалъ, какими жестокими упреками разразятся эти твердо сжатыя губы, какъ презрительно и злобно засверкаютъ эти печальные, добрые глаза и опять пожелалъ, чтобы крушеніе позда спасло его отъ той гадкой путаницы, въ какую онъ залзъ. Путешествіе, наконецъ, окончилось и они похали на квартиру Марка. Винцентъ былъ молчаливъ. Несмотря на свое философское поведеніе, въ душ ему было очень горько. Онъ возвращался домой съ надеждой на литературную карьеру и ему тяжело показалось въ первую минуту отказаться отъ нея. Былъ уже довольно поздній часъ дня, когда они пріхали на квартиру Марка, гд ихъ встртилъ Каффинъ, онъ радостно привтствовалъ Гольройда и его радушіе нсколько развеселило послдняго. Такъ пріятно бываетъ, когда васъ не забыли и такъ рдко приходится это видть. Когда Винцентъ пошелъ въ спальню переодться, Каффинъ повернулся къ Марку. На его лиц выражалрсь лукавство не безъ примси нкотораго восхищенія.

— Я получилъ вашу телеграмму,— сказалъ онъ.— Итакъ вы… вы ршаетесь, наконецъ, разстаться съ нимъ.

— Я думалъ о томъ, что вы говорили, и… и онъ мн сказалъ нчто такое, благодаря чему ему было бы особенно тягостно, да и для меня также, еслибы онъ остался.

— Вы, значитъ, ничего ему не говорили?

— Ничего.

— Значитъ, я увезу его съ собой на озера, предоставьте мн дйствовать.

Былъ ли Маркъ удивленъ такимъ усердіемъ Гарольда Каффина? Если и былъ, то оно было слишкомъ для него выгодно, чтобы онъ сталъ допытываться до его причины. Каффинъ былъ его пріятель и догадался, что возвращеніе Гольройда было да него неудобно. По всей вроятности, онъ зналъ о безнадежной любви Винцента къ Мабель и кром того ему не хотлось хать одному на озера. Такихъ мотивовъ было вполн достаточно. Вскор Гольройдъ пришелъ къ нимъ въ гостиную. Каффинъ посл новыхъ изъясненій въ испытываемой имъ радости отъ того, Что онъ снова видитъ Гольройда, и заботливыхъ разспросовъ объ его здоровь, сразу приступилъ въ своей цли и сталъ звать Гольройда съ собой на озера.

— Лондонъ — убійственный городъ въ это время года,— говорилъ онъ — а вы смотрите не особенно здоровымъ человкомъ. Горный воздухъ принесетъ вамъ много пользы, подемте завтра со мной, у васъ багажъ не распакованъ, и мы отлично проведемъ, время.

— Я въ этомъ увренъ,— отвчалъ Гольройдъ,— и еслибы меня ничто не удерживало въ Лондон… но я еще не видалъ Лангтоновъ, знаете… и… кстати не можете ли вы мн сказать, гд они теперь. Они, вроятно, еще не ухали?

— Вотъ вы мн и попались!— засмялся Каффинъ:— если Лангтоны — единственное препятствіе къ вашему отъзду, то вы можете ухать по той причин, что и они находятся гд-то за границей.

— Всмъ семействомъ?

— Да, даже отецъ ухалъ.

— Вы не знаете, скоро они вернутся?

— Не знаю, вроятно, посл свадьбы Мабель.

Маркъ затаилъ дыханіе, что-то скажетъ дальше Каффинъ. Винцентъ измнился въ лиц.

— Значитъ, Мабель… миссъ Лангтонъ выходитъ замужъ?— спросилъ онъ до странности покойнымъ тономъ.

— Именно, и въ своемъ род длаетъ блестящую партію, женихъ ея не богатъ, но талантливый литераторъ, имющій уже нкоторую извстность, какъ разъ подходящій человкъ для такой двушки, какъ она. Вы разв объ этомъ не слышали?

— Нтъ,— отвчалъ Гольройдъ, не безъ неловкости. Онъ стоялъ отвернувшись отъ обоихъ пріятелей и опершись локтемъ на каминъ.— Не знаете, какъ его фамилія?

— Право, позабылъ, Ашбёрнъ, не помните ли вы?

— Я!— закричалъ Маркъ, вздрагивая:— нтъ… я… не знаю.

— Ну,— продолжалъ Каффинъ,— это невозможно. Говорятъ однако, что она чертовски въ него влюблена. Не могу представить себ гордячку миссъ Мабель чертовски влюбленной въ кого-нибудь. Но такъ говорятъ. Ну, что-жъ, Гольройдъ, возвращаясь къ нашему разговору, имете вы еще какія-нибудь причины оставаться въ Лондон?

— Никакихъ,— отвчалъ Гольройдъ съ горькой нотой въ голос.

— Значитъ, вы дете со мной? Я узжаю завтра поутру. Это для васъ удобно?

— Вы очень любезны, что приглашаете меня, но я не хотлъ бы такъ скоро бросить Ашбёрна. Онъ былъ такъ добръ, что пріхалъ ко мн на встрчу, такъ я говорю, Маркъ?

Каффинъ не могъ не улыбнуться.

— Да разв онъ вамъ не говорилъ, что самъ узжаетъ заграницу черезъ день или два?

Винцентъ оглянулся на Марка. Тотъ стоялъ какъ олицетвореніе замшательства и стыда.

— Я вижу,— проговорилъ Винцентъ измнившимся голосомъ,— что могу только помшать своимъ присутствіемъ.

Маркъ ничего не сказалъ… Онъ не могъ ничего сказать.

— Хорошо, Каффинъ, я поду съ вами. На озера, такъ на озера, мн все равно, гд ни провести то короткое время, что я пробуду въ Англіи.

— Разв вы не совсмъ вернулись?— освдомился Каффинъ.

— Совсмъ? нтъ… и не думалъ,— отвтилъ съ горечью Гольройдъ.— Жизнь въ жаркомъ климат разстроила мое здоровье, какъ видите, и я долженъ вернуться обратно.

— На Цейлонъ?— вскричаль Маркъ, въ которомъ вдругъ ожила надежда. ‘Неужели возможно, что эта грозная туча пронесется мимо, не только на время, но и навсегда’?

— Куда-нибудь, не все ли равно,— отвчалъ Гольройдъ.

XXVIII.

Злая минута.

На одномъ пункт, между Базелемъ и Шафгаузеномъ, Рейнъ, описавъ нсколько извилинъ по низкимъ, зеленымъ долинамъ, окаймленнымъ тополями, вдругъ съуживается въ тсный, крутой каналъ, изъ котораго изливается съ пной и непрерывнымъ музыкальнымъ рокотомъ.

На утесахъ, образующихъ этотъ каналъ, и соединенныхъ диковиннымъ, стариннымъ мостомъ, стоятъ два города-близнеца: Большой и Малый Лауфингенъ. Касательно ихъ взаимныхъ достоинствъ не можетъ быть никакого сомннія, такъ какъ Малый Лауфингенъ (принадлежитъ Бадену) весь состоитъ изъ одной узкой улицы, оканчивающейся массивными воротами, между тмъ, какъ Большой Лауфингенъ, стоящій на швейцарской территорія, можетъ похвалиться цлыми двумя, да еще съ половиной, улицами, кром того, иметъ площадь, величиной съ лондонскій задній дворъ, церковь съ красивымъ куполомъ и часами въ голубой съ золотомъ оправ и, наконецъ, развалины бывшей нкогда австрійской крпости, украшающія вершину холма, съ обвалившихися сводами и съ развсистымъ деревомъ не крыш единственной, уцлвшей, срой башни. Большой Лауфингенъ былъ когда-то очень оживленномъ мстомъ: онъ былъ почтовымъ городомъ, и вс дилижансы въ немъ останавливались. Наполеонъ проходилъ черезъ него по дорог въ Москву, и на крыш старой башни, стоящей за ворогами города, и по сію пору можно видть уродливый металлическій профиль, весь изборожденный пулями французскихъ рекрутовъ, которые избирали его мишенью во время привала, по необходимости или въ насмшку,— неизвстно. Въ настоящее время, это — тихое и сонное мстечко, и туристы, спшащіе къ Шафгаузенскому водопаду, рдко въ немъ останавливаются надолго. Сюда-то привезъ Маркъ Ашбёрнъ свою жену Мабель, во время ихъ свадебнаго путешествія. Мстечко это, съ которымъ онъ случайно познакомился во время поздки съ Каффиномъ, понравилось ему тогда. Мысли его были постоянно заняты Мабель, и онъ находилъ мечтательное удовольствіе въ предположеніи, что онъ когда-нибудь прідетъ сюда вмст съ нею. Тогда это казалось несбыточной мечтой, но вотъ прошло нсколько мсяцевъ, и мечта сбылась. Онъ снова былъ въ Лауфниген и съ нимъ вмст Мабель.

Продолжительный кошмаръ, тяготвшій надъ нимъ передъ женитьбой, наконецъ, разсялся. Даже въ церкви онъ еще не чувствовалъ себя безопаснымъ, до того сильно было въ немъ предчувствіе бды. Но ничего не произошло, слова, сдлавшія Мабель его женой, были произнесены, и ни люди, ни ангелы не вмшались. А теперь прошла уже цлая недля, и ничто, казалось, не грозило извн его благополучію, нкоторое время онъ ршительно закрывалъ глаза на все, кром настоящаго, и чувствовалъ себя безмрно счастливымъ. Но постоянно старый призракъ оживалъ и начиналъ грызть. Душа его замирала при мысли о томъ, какъ непрочно его счастіе. Если только Гольройдъ не ухалъ изъ Англіи, какъ говорилъ, то непремнно узнаетъ, какъ его обманули насчетъ замужества Мабель, и это приведетъ къ открытію всего, что съ нимъ связано.

Въ то время, какъ начинается настоящая глава, онъ былъ въ особенно удрученномъ состояніи духа, и стоя на мосту вмст съ Мабель, любовался видомъ.

— Какая прелесть!— сказала Мабель, поворачиваясь сіяющимъ личикомъ къ Марку.— Я такъ рада, что мы пріхали именно сюда. Мн такъ здсь нравится.

— Что скажешь, Мабель, еслибы мы прожили здсь больше мсяца, все лто, напримръ?

— Это было бы восхитительна во многихъ отношеніяхъ, но ты знаешь, Маркъ, что намъ необходимо вернуться домой въ конц мсяца, нашъ домъ будетъ готовъ, и тебя ждетъ работа, ты вдь тутъ не написалъ ни строчки, ты такъ ужасно лнишься.

— Я… я пошутилъ,— сказалъ онъ (хотя выраженіе его лица было вовсе не шутливое),— мы будемъ наслаждаться, пока мы тутъ, а когда придетъ конецъ, мы будемъ вспоминать о томъ, какъ мы были счастливы!

— Когда придетъ конецъ здшнему счастію, мы наши новую счастливую жизнь въ нашемъ маленькомъ домик, Маркъ. Я нисколько не боюсь за будущее. А ты?

Онъ охватилъ рукой ее за тонкую талію и крпко пожалъ къ своему сердцу съ жаромъ, въ которомъ было столько же отчаянія, сколько и любви,

— Разв я могу бояться будущаго, пока ты со мной, моя дорогая? Меня терзаетъ только порою страхъ потерять тебя.

— Глупый мальчикъ!— сказала Мабель съ нжнымъ смхомъ, глядя въ его печальное лицо.— Вотъ никакъ не ожидала, что ты можешь быть такъ сантименталенъ. Я совсмъ здорова и вовсе не стараюсь умирать, пока нужна теб.

Онъ боялся лишиться ее по причин, горчайшей самой смерти, и крпко сжавъ ея маленькія ручки, страстно принялся цловать ихъ.

— Я боюсь,— замтила немного спустя Мабель,— что тебе что-то безпокоитъ. Ужъ не новая ли книга? Можетъ быть, теб поскоре хочется узнать, что о ней пишутъ?

— Я ждалъ писемъ все это время,— отвчать Маркъ (онъ дйствительно ждалъ извстій отъ Каффина и начиналъ приходить въ отчаяніе отъ того, что ихъ нтъ).

— Поздъ изъ Базеля пришелъ какъ разъ въ то время, какъ мы пришли сюда. Вотъ, посмотри, идетъ почтальонъ. Я тоже безпокоюсь, что такъ давно нтъ писемъ, изъ дома. Боюсь, не заболла ли Долли.

Когда они вернулись въ отель, Марку подали, телеграмму, при вид которой онъ испугался, самъ не зная почему.

Мабель немедленно заключила худшее, и поблднла:

— Знаю, что въ ней. Долли больна… прочитай и скажи мн самъ… мн страшно.

Маркъ раскрылъ телеграмму и прочиталъ:— ‘Отъ г. Каффина. Гольройдъ, по собственному побужденію, ршилъ немедленно оставить Англію. Ухалъ вчера’. Это могло обозначая только одно. Винцентъ ухалъ обратно въ Индію, какъ говорилъ. Наконецъ-то опасность миновалась! онъ смялъ телеграмму и, бросивъ ее, повернулся къ Мабели съ сіяющимъ лицомъ!

— Не безпокойся, душа моя. Это дловая телеграмма, которой я ждалъ, и она сообщила мн хорошія всти. Я теперь буду совсмъ спокоенъ. Не пойдешь ли еще погулять, если ты не устала?

Мабель рада была на все согласиться, въ восторг, кто Маркъ снова сталъ похожъ на прежняго Марка. Они прошли по узкой улиц Малаго Лауфингена въ ворота и отправились по большой дорог, усаженной большими деревьями, а съ нее свернули на узкую тропинку, которая вела черезъ рощи къ селеніямъ, разсяннымъ тамъ и сямъ на дальнихъ зеленыхъ скатахъ.

Маркъ чувствовалъ себя невыразимо счастливымъ во время этой прогулки, мрачная завса, облекавшая природу, разсялась. Мабель шла рядомъ съ нимъ, и онъ не боялся больше, что ее у него отнимутъ. Онъ слушалъ теперь ея веселые планы о будущемъ, безъ внутренняго предчувствія, что все это разсется по втру прахомъ. Его былая беззаботная веселость вернулась къ нему въ то время, какъ они сидли за завтракомъ въ длинной, низкой комнат стараго деревяннаго трактира, и Мабель тоже забыла своя опасенія относительно Долли и заразилась веселостью Марка.

Солнце уже сло, когда они вернулись въ городскимъ воротамъ и увидли сквозь ихъ своды узкую улицу съ ея неправильными очертаніями, рзко выдлявшимися на свтло-зеленомъ вечернемъ неб.

— Я не очень утомилъ тебя?— спросилъ Маркъ, когда они подошли въ полосатому пограничному столбу у входа на мостъ.

— Нисколько,— отвчала она,— прогулка была такая прелестная. Ахъ!— вскрикнула она вдругъ,— я думала, что кром насъ нтъ англичанъ въ Лауфинген. Маркъ, погляди, это наврное соотечественникъ?

— Гд?— спросилъ Маркъ.

Становилось уже темно, и онъ увидлъ прежде всего толстаго человка съ выпяченной съ значительнымъ видомъ губой, которой зажигалъ масляный фонарь на мосту.

— Вонъ, прямо противъ насъ,— отвтила Мабель.

И даже на этомъ разстояніи онъ узналъ человка, котораго надялся боле никогда не видть. Онъ стоялъ къ нимъ спиной, и Маркъ отлично призналъ и фигуру, и платье. То былъ Винцентъ Гольройдъ.

Въ одно мгновеніе веселое спокойствіе, испытываемое изъ нсколько секундъ тому назадъ, отошло далеко, далеко. Онъ остановился въ смертельной нершительности. Что ему дла? Если Гольройдъ увидитъ ихъ вмст, онъ съ первыхъ же словъ все откроетъ Мабель. Однако, онъ непремнно увидитъ ихъ спастись некуда, нтъ другой дороги, чтобы миновать мостъ. Во всякомъ случа,— подумалъ онъ,— пусть слова, которая его погубятъ, будутъ высказаны въ его отсутствіе, онъ не можетъ столь тутъ и видть, какъ перемнится лицо Мабель, когда она узнаетъ позорную истину. Онъ настолько совладалъ съ своими нервами, чтобы выдумать предлогъ ее оставить. Онъ забылъ купить табаку въ лавк, мимо которой они проходили, сказалъ онъ, онъ сейчасъ вернется и нагонитъ ее, если она пойдетъ, не торопясь. И, повернувъ въ другую сторону, предоставилъ ей одной встртить Винцента Гольройда.

XXIX.

Въ Уокстуотер.

Въ маленькой частной гостиной стариннаго, оштукатуреннаго зданія, не то мызы, не то деревенскаго трактира, извстнаго туристамъ подъ названіемъ ‘Столбовой гостинницы’, въ Уэкстуотер сидли разъ вечеромъ Гольройдъ и Каффинъ, недлю спустя посл прізда ихъ на озёра. Оба были молчаливы, но молчаніе это отнюдь не было выраженіемъ безусловнаго взаимнаго пониманія, какъ это ясно вытекало изъ принужденныхъ замчаній, которыми они время отъ времени безуспшно старались прервать его. За это время оба порядкомъ успли надость другъ другу, и та слабая пріязнь, какая была между ними, совсмъ исчезла при ближайшемъ знакомств. Днемъ они держались порознь по молчаливому соглашенію, такъ какъ природной лни Каффина было вполн достаточно, чтобы удержать его отъ сопутствованія Винценту въ его дальнихъ прогулкахъ по горамъ, которыми онъ старался заглушить тоску, грызшую его, но, вечеромъ, такъ какъ гостинница была пуста въ это время года, они необходимо должна были оставаться въ обществ другъ друга и находили это достаточно несноснымъ.

Каждый день Гольройдъ ршалъ, что положитъ этому конецъ при первой же возможности, такъ какъ что-то невыразимое въ манерахъ Каффина все боле и боле его раздражало. Между тмъ, только политика удерживала Каффина отъ откровеннаго разрыва. И вотъ, въ то время какъ Гольройдъ разсянно глядлъ въ огонь, гд трещали дрова, Каффинъ лниво перевертывалъ смятые листы книги, куда вносятъ имена постителей, и гд красовались обычныя краснорчивыя свидтельства возбуждающаго вліянія природы на умъ человческій. Дойдя до послдней страницы, гд, вмст съ похвалой живописности горъ, строго порицалось соленое масло отеля, онъ, звая, захлопнулъ книгу.

— Я буду живо чувствовать, какого шумнаго веселья я лишился, тогда вернусь обратно въ городъ,— замтилъ онъ.

Гольройдъ ничего не отвтилъ, и такъ какъ Каффинъ косвенно желалъ уязвить его, то молчаніе еще сильне раздосадовало его.

— Не постигаю, почему они не несутъ мн газеты,— раздражительно проговорилъ онъ.— Я приказалъ аккуратно каждый день приносить ее мн, но никакъ не могу добиться, чтобы они это длали. Я думаю, что даже и вы должны интересоваться тмъ, что происходить за предлами этой счастливой долины?

— Не могу сказать, чтобы очень интересовался этимъ,— отвчалъ Гольройдъ,— я теперь привыкъ обходиться безъ газетъ.

— Охъ!— сказалъ Каффинъ съ легкой ироніей,— у васъ одинъ изъ тхъ умовъ, которые могутъ быть превращаемы въ карманныя царства, въ случа надобности. Но у меня нтъ такого ума. Я — жалкое созданіе, и сознаюсь, что люблю знать, кто изъ моихъ друзей умеръ, прославился или женился… Въ особенности послднее. Знаете ли, Гольройдъ, я пойду и справлюсь насчетъ газеты. Вы не будете въ претензіи, если я васъ оставлю?

— Нисколько, мн здсь отлично.

— Мн не хочется оставить васъ безъ всякой пищи для вашего мощнаго ума,— замнилъ онъ и вышелъ изъ комнаты.

Но почти тотчасъ же вернулся съ какимъ то журналомъ въ рукахъ.

— Сейчасъ вспомнилъ, что у меня въ карман пальто есть старый М. Rewiew, быть можетъ, вы его уже читали, но я на всякій случай принесъ его вамъ.

— Очень вамъ благодаренъ,— отвчалъ Винцентъ гораздо привтливе, чмъ говорилъ съ нимъ въ послднее время.

Онъ очень его не взлюбиль, но такое вниманіе съ его стороны пробудило въ немъ раскаяніе.

— Можетъ быть, вы заглянете въ него,— продолжалъ Каффинъ,— вотъ возьмите.

— Благодарю,— отвчалъ Гольройдъ, не раскрывая журнала.— Я загляну въ него потомъ.

‘Чортъ знаетъ, что бы далъ, чтобы видть, какъ онъ станетъ его читать!’ подумалъ Каффинъ, выходя за дверь. Но это было бы неосторожно съ моей стороны. Я вовсе не желаю, чтобы онъ зналъ, какую роль я игралъ во воемъ этомъ.

И ушелъ въ кухню, гд сейчасъ же перезнакомился и передружился со всми окрестными фермерами и трактирщиками, собравшимися въ ней, посл дневной охоты на лисицъ въ горахъ. Винцентъ сидлъ у огня и чувствовалъ легкій ознобъ. Онъ простудился, гуляя въ горахъ подъ дождемъ, и теперь ему было лнь двинуться съ мста. Онъ раскрылъ журналъ, принееенннй ему Каффиномъ и лниво сталъ перелистывать его, какъ вдругъ статья объ одной новой книг приковала, его вниманіе. Онъ поспшно прочиталъ, ее отъ начала до конца. Что его грезить онъ, или съ ума сходитъ? Какимъ, образомъ въ этой книг, съ инымъ заглавіемъ и другого автора, онъ узнаетъ свое собственное произведеніе? Онъ увренъ въ этомъ. Эта книга, ‘Иллюзія’ совсмъ тождественна и по содержанію, и по характерамъ дйствующихъ лицъ, даже имена т же самыя съ той рукописью, которую онъ доврилъ Марку Ашбёрну и считалъ безнадежно забракованной. Если это была дйствительно его книга, то одна изъ завтнйшихъ его надеждъ не обманула его, его произведеніе съ жаромъ хвалили, критикъ говорилъ о томъ, что оно встртило полный успхъ …неужели еще не нее кончено для него въ жизни?

Ослпленный этимъ открытіемъ, Винцентъ въ первую минуту не обратилъ вниманія на детали. Онъ былъ слишкомъ взволнованъ, чтобы спокойно размышлять, и ршилъ одно:— что не успокоится до тхъ поръ, пока не разузнаетъ, въ чемь дло. Очевидно, находясь здсь, онъ ничего не узнаетъ, а. потому доложилъ немедленно ухать въ городъ. Онъ тамъ увидится съ Маркомъ, если тотъ все еще въ Лондон, и отъ него получитъ вс необходимыя свденія, какъ ему дйствовать… даже и теперь Винценту не приходило въ голову, что его другъ съигралъ съ нимъ такую вроломную штуку. Не довриться ли ему Каффину передъ отъздомъ? Но нтъ, ему не хотлось этого:— онъ думать, что Каффинъ не интересуется этими вещами (и въ этомъ частномъ случа, какъ мы знаемъ, былъ несправедливъ къ Каффину), онъ ршилъ ничего ему не говорить, кром самаго необходимаго.

Онъ позвонилъ и приказалъ, чтобы завтра, рано поутру запрягли кабріолетъ — отвезти его на желзную дорогу. Уложивъ свои вещи, онъ легъ спать, но не могъ уснуть и фантазировалъ насчетъ блестящаго будущаго, ожидающаго его.

Когда Каффинъ достаточно наговорился съ охотниками, онъ вернулся въ гостиную и былъ непріятно удивленъ тмъ, что Гельройдъ ушелъ уже спать и оставилъ журналъ на стол.

‘Я завтра узнаю, читалъ ли онъ статью, сказалъ самому себ Каффинъ, и если не читалъ, то возьму на себя просвтить его’. Но такъ какъ онъ имлъ привычку поздно вставалъ, то и проспалъ отъздъ Винцента и, сойдя вниз къ завтраку нашелъ на своемъ поднос записку отъ него: ‘Я вынужденъ ухать немедленно по важному длу. Пытался разбудить васъ, чтобы объяснить вамъ, въ чемъ дло, но напрасно. Я бы не ухалъ такъ поспшно, если бы не крайняя необходимость. Но, полагаю, что вы безъ меня не соскучитесь’.

Каффинъ быль сильно разочарованъ, такъ какъ заране предвкушалъ удовольствіе наблюдать, какъ приметъ Винцентъ свое открытіе: однако, утшился, ‘въ сущности, думалъ онъ, не все ли равно, только одно дло могло заставить его ухать такъ внезапно. Чего онъ еще не знаетъ теперь, то узнаетъ очень скоро. Но что онъ сдлаетъ, когда все узнаетъ? Не удивлюсь, если онъ прямо отправится къ Марку. Право, мн жаль этого бднаго Марка! Онъ когда-то съигралъ со мной плохую шутку, но я почти простилъ ему, и если бы не Мабель, то я думаю, что посадилъ бы милаго Винцента на корабль въ полномъ невденіи всего, что случилось, до такой степени надолъ мн этотъ милыйВинцентъ! Но я долженъ сквитаться съ прелестной Мабель и, когда она узнаетъ, что связала жизнь свою съ шарлатаномъ,— то, полагаю,— это нсколько разстроитъ ее, въ особенности, если я скажу ей, что этимъ она мн обязана! Право жаль, что я не могу присутствовать на первомъ представленіи этой комедіи. Она будетъ наврное восхитительна. Мн жаль этого злополучнаго Марка, право жаль… пріятно думать, что ему я не сдлалъ никакого зла, онъ отнялъ у меня Мабель, а я помогъ ему получить ее. Я такъ и скажу ему, если онъ вздумаетъ упрекать меня’.

Тмъ временемъ, Винцентъ халъ въ кабріолет на станцію желзной дороги. Ночью выпалъ снгъ, и горы, возвышавшіяся по ту сторону озера, казались еще величественне и грозне, ихъ обнаженныя мста рзкими, темными контурами вырзывались на синеватомъ снг, лежавшемъ въ углубленіяхъ, а пики сверкали серебристымъ блескомъ на блдно-голубомъ неб. Воздухъ быль свжъ и чистъ. Винцентъ чувствовалъ, какъ онъ бодрить его. Онъ пріхалъ на станцію какъ разъ во-время, къ отходу позда въ Лондонъ, и на первой же большой станціи купилъ ‘Иллюзію’ (ему попалось первое изданіе) и сталъ читать съ болзненнымъ любопытствомъ, такъ какъ боялся, что ошибся, но, прочитавъ нсколько страницъ, убдился, что это его себсгвенвая книга. Тамъ и сямъ, правда, попадались: ему мста, которыхъ онъ не помнилъ, чтобы написалъ, и даже постояно противорчившихъ общему духу сочиненія, что это его наконецъ разсердило. При этомъ онъ замтитъ то, о чемъ не было упомянуто въ критической стать, а именно: — что книга издана какъ разъ той самой фирмой, которой онъ послалъ свою рукопись.

Но вдь Маркъ говорилъ ему, что Чильтонъ и Фладгетъ отвергли ее? Какъ примирить это съ исторіей о томъ, что рукопись случайно сгорла, посл того какъ была возвращена изъ редакціи? И почему заглавіе измнено?— и кто такой этотъ Кириллъ Эрнстонъ, осмлившійся передлывать его книгу? Онъ какъ будто помнитъ это имя. Кажется, самъ Маркъ подписался такъ подъ статьей въ какомъ-то изъ журналовъ? Страшныя подозрнія закопошились у него въ мозгу, но онъ старался отогнать ихъ.

По прізд въ Лондонъ, онъ немедленно отправился въ Кенснгтонъ-Паркъ-Гарденсъ, но никого тамъ не засталъ. Домъ былъ запертъ, и ему сообщили, что все семейство Лангтоновъ путешествуетъ за-границей. Марка онъ тоже не нашелъ на его прежней квартир, гд ему сказали, что онъ совсмъ сдалъ ее и ухалъ куда-то въ чужіе края.

Винцентъ ршился отправиться въ редакцію.

М-ръ Фладгэть самъ сошелъ къ нему въ маленькую пріемную, гд когда-то дожидался Маркъ.

— Вы желали меня видть?— спросилъ онъ.

— Вы издали книгу, подъ заглавіемъ ‘Иллюзія’, могу я узнать, кто ея авторъ, настоящее ли его имя Кириллъ Эрнстонъ, или это псевдонимъ.— Брови м-ра Фладгэта сдвинулись, и вертикальная складка между ними рзче обозначилась.

— Нсколько дней тому назадъ, я бы не считалъ себя вправ отвтить вамъ на этотъ вопросъ, но теперь… я полагаю, что вы желали бы видть м-ра Эрнстона?

— О, да,— отвчалъ Винцентъ.

— Ну-съ такъ вамъ нтъ больше надобности справляться насчетъ его личности въ редакціи. Вотъ новое изданіе его книги, на заглавномъ лист вы найдете то, что вамъ требуется.

Рука Винцента дрожала, когда она бралъ книгу. Онъ раскрылъ ее и понялъ все. Его худшія подозрнія оправдались.

— Такъ это Маркъ,— проговорилъ онъ вполголоса.

— Ахъ! такъ вы знаете его?— спросилъ, улыбаясь м-ръ Фладгэтъ.

— Я былъ его стариннйшимъ пріятелемъ,— все еще вполголоса произнесъ Винцентъ.

— И подозрвали, кто это онъ?— продолжалъ издатель, не особенно наблюдательный человкъ.

— Онъ принялъ вс мры, чтобы провести меня.

— Да, онъ хорошо хранилъ свою тайну. Но теперь ршился обнаружить ее. Блестящій молодой человкъ. Очень радъ, что вы его старинный пріятель.

— Да, имю это счастіе,— мрачно ухмыльнулся Винцентъ.

— И желали бы, натурально, поздравить его съ успхомъ?

— Желалъ бы высказать ему то, что я о немъ думаю.

— Прекрасно, у меня есть гд-то его адресъ. Я еще на-дняхъ получилъ отъ него письмо… куда я его положилъ… да, вотъ оно. ‘Гостинница Рейнскій водопадъ, Большой-Лауфингенъ, Швейцарія’, если вы немедленно напишете своему другу, то письмо ваше застанетъ его тамъ.

Винцентъ взялъ адресъ и немедленно самъ пустился въ путь.

Оставивъ багажъ на станціи, онъ пошелъ пшкомъ въ гостинницу Рейнскій водопадъ, чтобы справиться о Марк. Переходя черезъ мостъ, онъ быль пораженъ красотой окружающей природы и остановился полюбоваться видомъ. Его вывелъ изъ этого созерцанія тихій и дрожащій голосъ, назвавшій его по имени, и при звукахъ котораго вся кровь бросилась ему въ лицо. Онъ обернулся и увидлъ Мабель Лангтонъ.

— Винцентъ!— вскрикнула она,— неужели это вы?— вы вернулись къ намъ… или я брежу?

Онъ встртилъ ее наконецъ и въ такомъ мст, гд ничего не ожидалъ кром горя и ссоры… она не забыла его, веселый блескъ ея главъ говорилъ ему это, и великая, радостная надежда ожила въ его сердц.

Въ ея присутствіи онъ позабылъ о своихъ неудачахъ, позабылъ о цли своего прізда сюда, все прошлое показалось ему мелкимъ и ничтожнымъ, самая слава представилась чистйшими пустяками. Онъ взялъ ея маленькія, затянутыя въ перчатки, ручки и стоялъ, любуясь милымъ личикомъ, неотступно мерещившимся ему во время долгаго изгнанія.

— Слава Богу!— пробормоталъ онъ,— на этотъ разъ это не грёза!

XXX.

На краю обрыва.

Оставивъ жену подъ предлогомъ, что забылъ купить табаку, Маркъ убжалъ, повинуясь слпому инстинкту самосохраненія: онъ пошелъ на другой конецъ крутой улицы, гд, только-что передъ тмъ былъ съ Мабель и тамъ остановился въ нершительности. Вдругъ онъ увидлъ нсколько грубыхъ ступенекъ, возл каменнаго фонтана, и взошелъ по нимъ, крпко держась за деревянныя перила! Они вели къ нсколькимъ купальнямъ, забаррикадированнымъ еловыми кольями. Выше имлось еще нсколько ступенекъ, и, взойдя по нимъ, онъ очутился на небольшой площадк передъ первобытнаго вида церковью. Тутъ онъ остановился, чтобы передохнуть и обдумать, если можно, свое положеніе. Но онъ недолго оставался здсь: неизвстность показалась ему до того мучительной, что онъ ршился сойти лучше внизъ.

Посл первыхъ восклицаній удивленія отъ неожиданной встрчи, Винцентъ долженъ былъ объяснить, въ отвтъ на торопливые вопросы Мабель, какимъ образомъ онъ спасся отъ кораблекрушенія. И когда онъ удовлетворилъ ее, она съ упрекомъ замтила:

— Но почему же вы заставили насъ думать, что вы утонули? Вы должны были знать, что это огорчитъ насъ. Это на васъ не похоже, Винцентъ.

— Но я писалъ, неужели вы не получили моего письма, Мабель?

— Вы, значитъ, писали? Ну, я этому рада. Но письма вашего, я не получила. Я и не воображала, что есть хотя малйшая надежда васъ снова увидть, пока не увидла здсь. Я почти не ршалась заговорить съ вами. Но какимъ образомъ вы сюда попали? Вы мн еще этого не сказали.

— Я пріхалъ наказать одного негодяя,— коротко отвтилъ онъ,— но совсмъ было позабылъ объ этомъ. Но оставимъ это, Мабель, разскажите мн про себя, вы не знаете, какъ я жаждать узнать хоть что-нибудь о васъ.

— Что же мн вамъ сказать?— отвчала Мабель, улыбаясь.— Съ чего прикажете начать, Винцентъ?

— Какимъ образомъ вы здсь, и совсмъ одна?.. Ваши родители остались въ гостинниц? Увижу я ихъ сегодня вечеромъ?

— Моихъ родителей здсь нтъ,— отвчала Мабель, немного удивись, но это заставило Винцента вообразить, что она путешествуетъ съ знакомыми. ‘Не съ будущими ли свекромъ и свекровью’? ревниво подумалъ онъ.

— Мабель,— серьезно произнесъ онъ,— мн говорили, что вы помолвлены, правда ли это?

Она все еще не привыкла къ своему новому положенію и конфузилась титула замужней женщины.

— Я была помолвлена, но теперь больше, нтъ. Разв вы не читали объ этомъ въ газетахъ, Винцентъ?

Но вмсто того, чтобы понять ея слова какъ слдуетъ, онъ увидлъ въ нихъ удостовреніе, что худшія его опасенія неосновательны. Онъ пріхалъ не слишкомъ поздно. Она свободна — для него еще есть надежда. Но даже и тутъ онъ не осмлился выразить свою радость.

— Неужели вы хотите сказать,— проговорилъ онъ, и его голосъ не выдалъ его волненіе,— что ваша свадьба разошлась?

— Разошлась?— повторила она съ удивленіемъ въ голос. О! Винцентъ, какія вы ужасныя вещи говорите! Я думала вы меня понимаете, а вы совсмъ ничего не поняли. Я не помолвлена больше потому… потому что это моя свадебная поздка.

Если Винцентъ до сихъ поръ не понималъ, то теперь вполн понялъ. Все кончено, на-вки, невозвратно. Съ минуту или дв онъ не могъ говорить.

— Позвольте поздравить васъ, Мабель, и пожелать ваять всего лучшаго.

— Благодарю васъ, Винцентъ,— сказала Мабель безъ особаго жара, такъ какъ нашла поздравленіе Винцента слишкомъ холоднымъ и условнымъ для такого стариннаго друга дома.

— Вы счастливы?— тревожно спросилъ онъ.

— Счастливе, чмъ я считала это возможнымъ,— мягко отвчала она.— Когда вы познакомитесь съ моимъ мужемъ и увидите какъ онъ добръ, то поймете это. Я уврена, что вы полюбите Марка.

Винцентъ, не смотря на все свое самообладаніе, замтно вздрогнулъ.

— Марка?— вскричалъ — онъ. Вы сказали Марка? Неужели такъ зовутъ вашего мужа?— неужели… его зовутъ М_а_р_к_ъ Ашбёрнъ?

— Какъ, это васъ удивляетъ!— замтила Мабель. Но, въ самомъ дл, какъ это глупо съ моей стороны, я совсмъ забыла, что вы съ нимъ пріятели, неправда ли?

Гнвъ снова проснулся въ Гольройд и съ такой смертельной силой, что обратилъ его сердце въ камень.

— Я думалъ, что онъ позабылъ объ этомъ,— холодно отвтилъ онъ.

— Я уврена, что онъ будетъ очень радъ васъ увидть, вамъ, вроятно, пріятно будетъ узнать, что онъ сталъ знаменитъ. Вы такъ давно въ отсутствіи, что, можетъ быть, не слышали о прекрасной книг, которую онъ написалъ: ‘Иллюзія’.

— Я читалъ ее,— коротко сказалъ Винцентъ,— но зналъ, что это онъ написалъ.

— Онъ написалъ ее. Если бы не она, то мы, можетъ быть, никогда бы и не познакомились. Онъ долженъ былъ въ этомъ сознаться, хотя склоненъ бранить свою книгу и утверждать, что ее захвалили.

— Ахъ! онъ это говоритъ! Что-жъ, а его понимаю,— замтилъ Винцентъ.

Особая интонація въ его голос непріятно поразила Мабеіь.

— Быть можетъ, вы съ нимъ согласны?— ревниво замтила она.

Гольройдъ рзко засмялся.

— Нтъ, отнюдь, я послдній человкъ, который съ нимъ въ этомъ согласится. Я только хотлъ сказать, что понимаю, съ какой точки зрнія смотритъ вашъ супругъ. Самъ я прочелъ эту книгу съ большимъ интересомъ, увряю васъ.

— Вы говорите это такъ, что мн трудно поврить. Я боюсь, что книга недостаточно для васъ практична, Винцентъ. Цейлонъ, кажется, немножко ожесточилъ васъ.

— Весьма вроятно.

Наступило краткое молчаніе, во время котораго Мабель думала, что Гольройдъ очень перемнился… и не къ лучшему, а Гольройдъ думалъ, долго ли еще ему придется выносить это. Онъ боялся самого себя, боялся взрыва, который слишкомъ внезапно откроетъ ей истину. Она должна рано иди поздно все узнать, но не теперь, не здсь.

Ему удалось окончательно совладать съ собой, когда Мабель, тревожно поглядывавшая на мостъ, пошла на встрчу кому-то съ радостнымъ возгласомъ. Онъ слышалъ, какъ она торопливо что-то объясняла и затмъ вернулась, въ сопровожденіи Марка Ашбёрна.

Встрча Мабель сказала злополучному Марку, что ударъ еще не разразился. Винцентъ, очевидно, ршить не щадить ихъ обоихъ. Ну, пусть казнитъ, только поскорй.

Онъ пошелъ къ человку, въ которомъ видлъ палача, стараясь право держать голову, но ее невольно клонило къ земл, и онъ былъ радъ, что сумерки скрываютъ его лицо.

— Вотъ и Маркъ,— сказала Мабель,— онъ самъ скажетъ вамъ, что не забылъ васъ.

Но Маркъ ничего не сказалъ и даже не протянулъ руки. Онъ молча стоялъ, дожидаясь, чтобы Винцентъ заговорилъ. Но тотъ тоже молчалъ, пристально глядя на него. Такъ вотъ, какъ они встртились. Въ послднее время онъ часто представлялъ себ эту встрчу, но дйствительно она произошла совсмъ не такъ. И Мабель все еще ничего не подозрваетъ. Въ этомъ положеніи было что-то мрачно-комическое, и Винцентъ, съ злой ироніей, въ которой впослдствіи раскаивался, нашелъ его даже забавнымъ.

— Я старался объяснить вашей жен,— сказать онъ, наконецъ,— что я такъ долго былъ въ отсутствіи, что не могъ надяться, что вы помните о нашемъ прежнемъ знакомств

Маркъ что-то отвчалъ, а что самъ не зналъ.

— Но,— продолжалъ Винцентъ,— я могу поздравить васъ съ успхомъ вашей книги. Я бы сдлалъ это въ прошлый разъ, когда мы видлись съ вами, но я тогда не зналъ, что вы ея авторъ. Ваша скромность не дозволила вамъ въ этомъ сознаться, и я только теперь это узналъ.

Маркъ ничего не сказалъ, хотя и пошевелилъ сухими губами.

— Когда вы встртились въ прошлый разъ?— переспросила Мабель, въ удивленія.— Значить, ты зналъ, что Винцентъ живъ, Маркъ? Почему же ты мн не сказалъ?

— Онъ не думалъ, что это можетъ интересовалъ васъ,— замтилъ Винцентъ.

— Ахъ, да! ты не зналъ, что Винцентъ былъ для насъ почти какъ родной. Какъ жаль, однако, что ты мн не сказалъ.

Мужчины стояли и молчали, а Мабель была огорчена непривтливостью Винцента.

— Знаешь, Маркъ, вдь мы совсмъ случайно встртились съ Винцентомъ, онъ разыскиваетъ какого-то человка, который… я забыла, Винцентъ, что вы такое сказали.

— Ничего особеннаго. Я вообще назвалъ его негодяемъ. И таковъ онъ есть.

— Я надюсь, что вы узнали это, прежде нежели лнъ усплъ навредятъ важь?

— Къ несчастію, нтъ. Когда я это открылъ, то было уже поздно.

— Не будемъ больше объ этомъ говорить,— замтила Мібелъ,— если вы не можете подробно разсказать намъ, въ чемъ дло.

Винцентъ колебался.

— Это длинная исторія, здсь не мсто ее разсказывать, но, быть можетъ, вы найдете ее интересной съ литературной точки зрнія,— внезапно обратился онъ къ Марку.

— Разскажите ее,— отвчалъ тотъ, не поднимая головы.

— Нтъ, въ другой разъ. Въ короткихъ словахъ, Мабель, я доврился человку, а онъ обманулъ меня. Неправда ли это не ново?

— А какъ же вы думаете съ нимъ поступить?

— Ахъ!— отвчалъ Винцентъ, я много объ этомъ думалъ. Я боялся, что не съумю совладать съ собой. Но наказать его я все-таки накажу. И если вс, кто его любитъ и въ него вритъ отвернутся отъ него, то онъ будетъ достойно наказанъ!

Онъ снова обратился къ Марку.— Согласны ли вы со мной?

Маркъ провелъ языкомъ по сухимъ губамъ прежде нежели отвтить.

— Я думаю, что вамъ легко будетъ его наказать,— отвтилъ онъ.

— А что… онъ женатъ?— спросила Мабель.

— О, да,— отвчалъ Винцентъ, и мн говорили, что жена въ него все еще вритъ.

— И вы хотите разуврить ее?

— Она должна узнать правду. Это и будетъ ему наказаніемъ.

— Но это будетъ ужасно для нея, бдняжки,— произнесла Мабель съ состраданіемъ въ голос.— Что если правда убьетъ ее?

— Лучше умереть, нежели любить лгуна. Что-бы ни случилось, виноватъ ея мужъ, а не я. Вдь справедливо, Ашбёрнъ, неправда ли?

— Совершенно справедливо,— отвчалъ Маркъ.

— Можетъ быть, и справедливо, но очень жестоко,— съ негодованіемъ закричала Мабель.— Я не думала, чтобы вы могли быть оба такъ жестоки.. Конечно, я не знаю, что этотъ человкъ сдлалъ, можетъ бытъ, я сама была бы такъ же справедлива, если бы знала. Но я умоляю васъ, Винцентъ, пожалйте его жену. Она, по крайней мр, ничего вамъ не сдлала. Нельзя ли возстановить ваши права и даже наказать человка, но пощадить его жену?

— Если-бы это было можно, то неужели, вы думаете, я бы не сдлалъ этого,— страстно вскричалъ онъ.— Моя ли вина, что этотъ человкъ сдлалъ мн такое зло, какого нельзя, исправить, что же мн длалъ?

— Нечего длать,— согласилась неохотно Мабель,— но я бы желала, чтобы жен не пришлось страдать. Подумать только, каково, это потерять довріе къ мужу.— И говоря это, она доврчиво везла Марка подъ руку.

Наступило новое молчаніе и, такъ какъ теперь уже выяснилось окончательно, что свиданіе не изъ радостныхъ, то Мабель поторопилась доложить ему конецъ.

— Прощайте, Винцентъ,— сказала она.— Надюсь, что вы не такъ жестоки, какъ ваши слова.

— Не знаю,— отвчалъ онъ,— въ настоящую минуту я чувствую себя довольно жестокимъ. Продайте, Мабель. Кстати, Ашбёрнъ,— прибавилъ онъ, понижая голосъ,— мн надо съ вами переговорить.

— Знаю,— пробормоталъ Маркъ.— Вы теперь намрены или посл?

— Нтъ, не теперь, но приходите посл. Гд бы намъ встртиться? Я не знаю здшней мстности. Здсь? нтъ, вонъ на той маленькой террас, около фонтана. Тамъ будетъ покойне. Будьте тамъ въ девять часовъ. Я сообщу вашему мужу подробности этой исторіи, Мабель,— прибавилъ онъ громко, и мы ршимъ, что длать. Вы отпустите его ко мн на полчаса?

— О, да,— весело отвчала Мабель.

Она подумала, что они легче придутъ въ соглашенію. Маркъ поглядлъ на Винцента, но лица его было непроницаемо, и онъ опять проговорилъ вполголоса:

— Ничего не говорите, пока я вамъ не скажу. И если вы не будете на назначенномъ мст въ девять часовъ, то я самъ приду за вами.

— О, я буду,— отвчалъ Маркъ.

И они разстались.

Когда Мабель и Маркъ возвращались домой, она внезапно спросила:

— Вроятно, ты сообщалъ Винцевту, когда видлъ его въ прошлый ракъ, что женишься на мн?

— Разв онъ теб не говорилъ?— отвчать онъ, даже тутъ уклоняясь отъ прямого отвта.

Значитъ, Винцентъ зналъ. Онъ намренно держался въ сторон отъ нихъ. Онъ сдлалъ видъ, будто не знаетъ, что она замужемъ, тогда они встртились. Этимъ онъ, конечно, желать выразить, что недоволенъ ея замужествомъ. До сихъ поръ ей этого и въ голову не приходило, очевидно, Цейлонъ очень измнилъ его въ худшему.

Они обдали одни въ большой столовой, такъ какъ сезонъ еще не наступалъ и постителей совсмъ не было. Директоръ гостинницы, маленькій, болтливый нмецъ все время занималъ ихъ разговоромъ на ломаномъ англійскомъ язык, и хотя Маркъ въ обыкновенное время считалъ этого нмца настоящимъ бичемъ, но сегодня былъ радъ, что онъ избавляетъ его отъ труда говоритъ самому.

— Ты не будешь слишкомъ долго въ отсутствіи?— спросила Мабель, когда онъ собрался уходить.— И сдлаешь все, что можешь, для этой бдной женщины.

— Да, да,— отвчалъ онъ уже въ дверяхъ,— прощай, Мабель.

Когда онъ дошелъ до арки моста, противуположной той, подъ которой Мабель встртила Винцента, онъ машинально остановился и посмотрлъ вокругъ. Оба города были безмолвны, только звукъ водопада нарушалъ тишину, да и къ нему ухо очень скоро привыкало. На обоихъ берегахъ, дома блдно мерцали подъ низкимъ небомъ, гд зеленоватый мсяцъ пробивался сквозь завсу сердитыхъ, темныхъ облаковъ. Пока онъ тамъ стоялъ, часы пробили девять. Винцентъ ждалъ на террасс, неумолимый и безжалостный.

Маркъ сдлалъ было движеніе, чтобы выйдти изъ-подъ арка, но остановился. Безполезно идти, онъ не въ силахъ видть Гольройда. Онъ нагнулся черезъ перила моста къ вод, въ которой отражались окна немногихъ домовъ, освщенныхъ огнями. Не тутъ ли искать ему спасенія?

Изъ того уголка, въ которомъ онъ стоялъ, онъ могъ видть часть гостинницы и одно окно въ ихъ комнат. Оно было освщено, Мабель сидла тамъ и ждала его. Если онъ пойдетъ назадъ, онъ долженъ будетъ ей все разсказать!

Такъ или иначе, она одинаково потеряна для него теперь. Его жизнь принесетъ ей только горе и униженіе. По крайней мр онъ освободитъ ее отъ себя!

И Винцентъ не такъ дурно будетъ о немъ думать и говорить, а если и нтъ, то не все ли равно?

Онъ ршался умереть. Оглянувшись на окно Мабель и бросивъ послдній взоръ, полный отчаянія, онъ съ трепетомъ проговорилъ: ‘Прости меня!’ — точно она могла слышать и, сбросивъ съ головы шляпу, вскочилъ на широкій парапетъ.

XXXI.

На террасс.

Винцентъ вышелъ изъ Gasthaus zur Post,— старомодной гостинницы на окраин Малаго Лауфингена, въ которой остановился на ночь,— за нсколько минуть до девяти часовъ, и пошелъ по улиц, окончательно ршивъ, какъ ему слдуетъ поступить, хотя ему такъ же непріятно было идти на это свиданіе, какъ и самому Марку. Онъ увидлъ Марка издали, какъ тотъ оглядывался кругомъ, точно затмъ, чтобы видть, не слдитъ ли кто за нимъ, затмъ сбросилъ шляпу, словно къ чему-то приготовлялся. Винцентъ сейчасъ догадался въ чемъ дло, и ему пришло даже въ голову: не будетъ ли это наилучшимъ выходомъ изъ затрудненія. Ему стоитъ только помолчать нсколько секундъ. Но такое безчеловчіе было для него невозможно. Инстинктивно ринулся онъ впередъ, и охвативъ Марка руками въ ту минуту, какъ тотъ вскочилъ на парапетъ, стащилъ его назадъ.

— Трусъ!— закричалъ онъ:— безумецъ. Такъ-то ты приходишь на свиданіе? Посл можешь поступить какъ теб угодно, а теперь пойдемъ со мной.

Насколько трагиченъ бываетъ такой поступокъ, какъ — Марка, когда удается, настолько онъ ставитъ въ нелпое положеніе человка, которому помшали. Маркъ въ первую минуту подумалъ, что его удерживаетъ нмецкій полисменъ, и какъ ни былъ онъ готовъ къ смерти, онъ съ ужасомъ подумалъ объ унизительной и сложной полицейской процедур, ожидающей его. Для него было почти облегченіемъ увидть, что онъ въ рукахъ своего злйшаго врага!

Онъ не пытался сопротивляться или бжать. Быть можетъ, жизнь показалась сносне теперь, когда онъ только-что было съ ней разстался. Онъ покорно пошелъ за Винцентомъ, который все еще крпко держалъ его за руку, и они дошли до террассы, не проронивъ ни слова.

— Полагаю, что мн нечего говорить вамъ, зачмъ я желалъ васъ видть?— началъ Винцентъ.

— Нтъ,— отвчалъ Маркъ: — я знаю.

— Судя по вашимъ дйствіямъ на мосту можно было бы подумать, что вы желаете уклоняться отъ свиданія… но почему же? Я вдь говорилъ вамъ, что желаю сохранить въ тайн свое авторство, и вы были такъ добры, что прикрыли его своимъ именемъ. Немногіе пріятели были бы такъ услужливы.

— Вы имете право трунить надо мной,— сказалъ пытаемый Маркъ,— но я прошу васъ… будьте добре, если можете. Оставьте насмшки и попреки и убейте меня сразу наповалъ. Неужели вы думаете я не знаю, что я такое?

— Попреки не великодушны, я знаю,— возразилъ Винценты — что касается того, чтобы ‘убить васъ наповалъ’, какъ вы выражаетесь, то я это сдлаю въ свое время. А теперь желаю узнать, какъ это все случилось. Вамъ тяжело объ этомъ говорить… мн очень жаль… но вы врядъ ли имете право быть столь чувствительнымъ.

— О! я никакихъ правъ не имю,— горько отвтилъ Маркъ.

— Я постараюсь не злоупотреблять своими,— боле спокойно произнесъ Винцентъ:— но я не понимаю, къ чему вы это сдлали… вы могли сами писать книги, зачмъ вамъ понадобилась моя.

— Сейчасъ я вамъ все разскажу,— сказалъ Маркъ:— я совсмъ не хотлъ присвоивать себ вашей книги, мои собственные романы были мн возвращены. Я зналъ, что нтъ никакихъ шансовъ, чтобы они были приняты или чтобы нашелся издатель, который бы согласился ихъ прочитать. Я чувствовалъ, что мн нуженъ только толчекъ. И вотъ тутъ какъ разъ Фладгетъ забралъ себ въ голову, что я авторъ вашей рукописи. Я говорилъ ему, что нтъ, но онъ не захотлъ мн поврить, а тутъ… клянусь вамъ Гольройдъ, я думалъ, что васъ нтъ боле въ живыхъ.

— Однако я писалъ Мабель… теперь я знаю, что она не получила моего письма… почему?

— Я не знаю,— отвчалъ Маркъ.— Боже мой, Гольройдъ! неужели вы подозрваете меня и в_ъ э_т_о_м_ъ?

— Неужели вы выше такихъ подозрній?— спросилъ Винцентъ:— это было бы въ порядк вещей.

— Хорошо, я заслуживаю этого, но врьте или не врьте, а я въ глаза не видлъ никакого письма отъ васъ, кром того, что вы мн написали.

— Какой это былъ, должно былъ, пріятный сюрпризъ для васъ? И однако вы не потерялись… вы довели свое дло до конца… вы женились на ней… вы, именно вы! теперь уже этого не перемнишь.

— Я женился на ней, да! Но до крайней мр она любитъ меня, одного меня, Гольройдъ! Каковъ я ни есть, она любитъ меня!

— Вамъ незачмъ мн это говорить,— перебилъ Гольройдъ: — я самъ это вижу, вы и тутъ оказались умне меня.

— Что вы хотите сказать?— спросилъ Маркъ.

— Знаете ли вы, что такое была эта книга для меня?— продолжалъ Гольройдъ, не удостоивая его отвтомъ.— Я вложилъ въ нее все лучшее, что во мн было, я думалъ, что быть можетъ современемъ черезъ ея посредство я найду доступъ въ сердцу, которое надялся тронуть: и вотъ возвратившись, я нахожу, что вы не только завоевали сердце, но даже захватили и книгу.

— Что касается книги, то она будетъ вамъ возвращена.

— Я думалъ это сдлать, когда пріхалъ сюда, я думалъ заставить васъ признать свои права, чего бы вамъ ни стоило такое признаніе… Но теперь я знаю, что долженъ отказаться отъ этого… Я отказываюсь отъ всхъ правъ на эту книгу, вы присвоили ихъ себ, пусть такъ и остается. Я ни словомъ не обмолвлюсь на счетъ ее. Вы можете быть спокойны, потому что вы мужъ Мабель.

Маркъ не въ силахъ былъ принять такого рода прощенія, вся его гордость возмутилась.

— Неужели вы думаете, что я соглашусь принять ваше прощеніе,— закричалъ онъ.— Мн оно не нужно. Если вы будете молчать, то я заговорю.

Винцентъ не ожидалъ такого сопротивленія со стороны Марка, и этотъ взрывъ, очевидно искренній, показывалъ, что онъ не столь презрненъ, какъ онъ думалъ.

Голосъ и манеры Гольройда были мене презрительны, когда онъ опять заговорилъ.

— Безполезно возставать противъ этого, Ашбёрнъ, слишкомъ поздно измнять что либо въ этомъ дл. Вы д_о_л_ж_н_ы согласиться.

— Неужели я долженъ еще дольше обманывать ее,— простоналъ Маркъ:— я съ ума сойду.

— И не подумаете,— отвтилъ Винцентъ, снова разсердившись:— я лучше васъ знаю, дня черезъ два вы и думать объ этомъ забудете, вдь собирались же вы обманывать ее и дольше, когда надялись, что я уду обратно въ Индію.

Маркъ почувствовалъ, что Гольройдъ говоритъ правду и прикусилъ языкъ.

— Еще одно только,— пролепеталъ онъ:— я долженъ это сдлать… когда они… когда они напечатали вашу книгу, они заплатили мн… я не трогалъ этихъ денегъ и принесъ ихъ сегодня вамъ… возьмите ихъ!

И онъ протянулъ пачку билетовъ.

Винцентъ надменно оттолкнулъ ихъ.

— Извините,— сказалъ онъ: — они не мои, вы не можете думать, что я соглашусь ихъ принять при существующихъ обстоятельствахъ. Длайте съ ними, что хотите.

— Такъ вотъ же, что я съ ними сдлаю,— запальчиво отвчалъ Маркъ, и разорвавъ билеты, бросилъ ихъ въ рку.

— Напрасно,— холодно замтилъ Гольройдъ:— лучше было отдать бднымъ, а впрочемъ, какъ знаете.

Онъ собрался уходить, но Маркъ остановилъ его жестомъ:

— Неужели вы такъ уйдете, и голосъ его задрожалъ. Еслибы вы знали, что я испытываю, быть можетъ вы бы меня пожалли. Простите меня!

— Нтъ, не могу,— отвчалъ Гольройдъ.

— Значитъ, мы должны отнын встрчаться, какъ чужіе.

— Нтъ, если мы встртимся, то какъ простые знакомые, ради Мабель. Но это будетъ только декорація. Неужели вы не видите, что я желаю остаться одинъ,— прибавилъ онъ съ внезапнымъ раздраженіемъ.

— Будь по вашему,— сказалъ Маркъ и ушелъ.

— Какъ ты долго пробылъ съ Гольройдомъ,— сказала Мабель, когда онъ вернулся къ жен.— Я знаю впрочемъ, что Винцентъ можетъ быть очень интересенъ, когда захочетъ.

— Очень,— согласился Маркъ и подалъ ей записку отъ Гольройда:

‘Я узжаю въ Италію завтра рано по утру,— читала она,— и быть можетъ долго еще не увижусь съ вами. Я разсказалъ вашему мужу мою исторію, но взвсивъ вс обстоятельства, нашелъ, что лучше сохранить это между нами, и просилъ его даже вамъ ничего, не говорить. Но человкъ, обидвшій меня, не будетъ наказанъ, ради васъ’.

— Ты значитъ убдилъ его,— сказала она, благодарно взглядывая на Марка:— ахъ! какъ я рада! какъ ты добръ и какъ должно быть былъ краснорчивъ, что заставилъ его отказаться отъ преслдованія этого человка! Итакъ, Винцентъ узжаетъ… знаешь, я боюсь, что я этому рада!

Маркъ ничего не отвчалъ, да и что бы онъ сказалъ?

XXXII.

Сорвалось.

Въ начал мая, какъ-то вечеромъ, Гарольдъ Каффинъ дожидался позда изъ Дувра, который долженъ былъ привезти обратно Марка и Мабель съ континента. Это щепетильное вниманіе съ его стороны было результатомъ непріятной неизвстности, въ которой онъ находился съ того самаго утра, какъ прочиталъ прощальную записку Винцента въ Уэстуотер. Онъ, подобно Лонгфелло, ‘пустилъ свою стрлу въ пространство’, но мене удачно, чмъ поэтъ, въ томъ отношеніи, что вовсе не былъ увренъ, что его скромное оружіе задло ‘сердце друга’. Теперь онъ готовился это узнать. Онъ не хотлъ показываться ему на глаза, онъ издали поглядитъ и сейчасъ увидитъ то, что ему нужно. Поздъ подошелъ, и толпа носильщиковъ окружила его, поднялась суета, сопровождающая прибытіе позда, и даже хладнокровное сердце Каффина забилось сильне.

Онъ увидлъ, что Чампіонъ дожидался на платформ и не спускалъ съ него глазъ, вотъ онъ подошелъ къ одному вагону, это должно быть онъ снялъ шляпу передъ Маркомъ, выслушишивая его приказанія, Каффинъ не могъ еще видть лица Марка, потому что послдній стоялъ къ нему спиной, но вотъ онъ увидлъ лицо Мабель, вышедшей на платформу. Она весело улыбнулась на почтительный поклонъ лакея. Каффинъ почувствовалъ себя неловко, потому что въ ея улыбк не было ничего принужденнаго, въ глазахъ, обращенныхъ на Марка, не было замтно ни смущенія, ни печали. Она просто радовалась, что опять дома. А у Марка тоже было такое лицо, какъ будто бы у него и не было на душ тяжкой заботы. Что-жъ это такое? Нтъ, надо подойти къ нимъ и узнать въ чемъ дло.

Маркъ нисколько не смутился, увидя Каффина, а Мабель не могла быть сурова ни съ кмъ въ эту счастливую минуту, когда она вернулась домой и открыто радовалась этому. Каффинъ почувствовалъ горькое разочарованіе.

Онъ чуть не задохся отъ злости, когда Маркъ совершенно развязно и не дожидаясь, чтобы Каффинъ первый заговорилъ объ этомъ предмет, сказалъ:

— Кстати, Каффинъ, съ чего вы вообразили, что бдный Винцентъ отправился въ Индію? Вы ошиблись. Винцентъ путешествуетъ по континенту. Мы столкнулись съ нимъ въ Лауфинген.

Каффинъ зорко поглядлъ на кроткое, спокойное личико Мабель и затмъ уставился въ лицо Марка, на которомъ не видно было ни смущенія, ни раскаянія.

— Столкнулся съ вами?— повторилъ онъ:— значитъ, онъ не ожидалъ васъ встртить тамъ?

Мабель отвчала:

— Онъ совершенно случайно остановился въ Лауфинген, онъ халъ въ Италію.

Каффинъ и тугъ еще не отсталъ. Онъ сдлалъ послднюю пробу.

— Разумется,— отвчалъ онъ:— я забылъ, что вашъ мужъ такъ старательно скрывалъ отъ него свою женитьбу, не правда ли, Маркъ? Когда вы уговаривали его хать со мной въ Уэстуотеръ, онъ и не подозрвалъ, какое торжество готовится.

— Нтъ, мой милый,— отвчалъ Маркъ, съ непритворнымъ смхомъ:— онъ и не подозрвалъ… Душа моя,— обратился онъ къ Мабель: — тебя это не должно смущать. Мы это длю ради него самого, бдняжки. Я когда-нибудь разскажу теб нашъ маленькій заговоръ. Хорошо вамъ сваливать все на меня одного.— сказалъ онъ Каффину:— но вы тутъ больше трудились, нежели я, вдь это была ваша идея, помните!

— О!— отвчалъ Каффинъ:— если вамъ угодно представить все дло въ такомъ свт…

Онъ совсмъ потерялъ терпніе… что-то такое произошло, чего онъ никакъ не могъ понять.

Дло въ томъ, что Маркъ чувствовалъ теперь, что можетъ спокойно глядть въ глаза цлому свту, увренность, что никто не можетъ уличить его, сдлала изъ него совершеннаго актера. Онъ давно уже составилъ въ голов планъ, какъ онъ встртится съ Каффиномъ, и былъ въ восторг отъ своего самообладанія и находчивости въ настоящемъ случа.

——

Въ одно прекрасное майское утро, вскор посл возвращенія съ континента, Мабель сидла въ своей комнат въ небольшомъ домик, нанятомъ ими въ Камденъ-Гилл. Она писала письмо за столомъ у открытаго окна, какъ вдругъ дверь, отворилась, и Маркъ вбжалъ, очевидно взволнованный, хотя и старался подавить свое волненіе.

— Я теб кое-что принесъ,— сказалъ онъ и положилъ передъ нею три ярко-синихъ томика, заглавіе ‘Звонкіе Колокола’ разбгалось серебристымъ дождемъ отъ одного угла книги до другого, перевитое золотыми колокольчиками и гіацинтами, общій эффектъ былъ боле рзокъ, нежели пріятенъ, и Мабель готовилась воскликнуть:

— Боже, какой ужасный переплетъ они придумали для твоей книги!— когда Маркъ сообщилъ не безъ самодовольства, что онъ самъ выбиралъ обертку.

— Въ наше время,— объяснялъ онъ,— необходимо бросать пыль въ глаза людямъ, а не то они не станутъ тебя читать.

Внутренно Мабель не могла не подивиться, что онъ соглашается прибгать къ такимъ уловкамъ или считаетъ ихъ для себя нужными.

— Погляди на заглавный листъ,— сказалъ онъ, открывая первый томъ, и прочиталъ посвященіе: ‘Моей жен’.— Я думалъ, что это принесетъ мн счастіе. А теперь, душа моя, знаешь ли, что ты сдлать? Ты отложишь въ сторону эти несносныя письма, сядешь вотъ тутъ и прочтешь нсколько главъ, а потомъ скажешь мн свое мнніе.

До сихъ поръ онъ ни за что не хотлъ показать ей своей книги ни въ рукописи, ни въ корректурахъ, подъ вліяніемъ весьма сложныхъ мотивовъ, гд играло роль и тщеславіе, и недовріе къ самому себ.

Мабель засмялась съ ласковой гордостью надъ его тревогой:

— Вотъ что значить выдти замужъ за великаго писателя!— сказала она:— уходи, я сейчасъ же примусь за чтеніе и скажу теб свое мнніе за завтракомъ.

— Нтъ,— деспотически заявилъ Маркъ:— я останусь тутъ, а то ты меня надуешь.

— Но я не могу этого дозволить,— протестовала она:— представь, что мн надо будетъ надувать тебя, представь, что меня ждетъ великое разочарованіе!.. Нтъ, нтъ, глупенькій Маркъ! вдь я шучу, я вовсе не боюсь разочароваться… хотя, право, мн пріятне было бы читать въ одиночеств.

Маркъ настаивалъ, онъ думалъ, что, наконецъ-то, будетъ возстановленъ въ своихъ собственныхъ глазахъ, онъ не могъ доле дожидаться своего торжества. Когда онъ увидитъ собственными глазами, какой эффектъ производитъ его талантъ на Мабель, когда онъ прочитаетъ восторгъ и удивленіе на ея лиц, онъ будетъ знать, что онъ больше не обманщикъ!

Есть много способовъ пытать самого себя, но быть можетъ, не многіе сравнятся съ той пыткой, какой подвергается человкъ, отдавшій произведеніе своего ума на судъ другого, мнніемъ котораго онъ дорожитъ, и наблюдающій за впечатлніемъ, какое оно на него производитъ. Тмъ не мене Маркъ подвергъ себя этой пытк, главнымъ образомъ, потому, что въ душ не сомнвался на счетъ результата. Онъ слъ въ качающееся кресло напротивъ Мабель и попытался читать газету. Постепенно въ то время, какъ она безмолвно читала, сердце его начало сильне биться, и онъ нервно сталъ качаться на кресл, между тмъ какъ глаза его переходили отъ столбцовъ газета въ хорошенькимъ ручкамъ, державшимъ книгу, которая закрывала лицо Мабель. Руки бываютъ иногда очень краснорчивы, и у Мабель въ особенности можно было иногда многое угадать по движенію рукъ. Но теперь он ему ничего не говорили. Время отъ времени онъ видлъ, какъ он переворачивали страницы ршительно почти безпечно, и какъ будто бы безъ всякаго интереса, хотя начало было очень оживленное. По его разсчету, она читала теперь то мсто, гд онъ подпустилъ блестящаго юмору, она такъ чуты къ юмору, почему же она не смется?

— Ты дочитала до того мста, гд викарій появляется во время игры въ тенниссъ?— спросилъ онъ, наконецъ.

Она на минуту отложила книгу, и онъ увидлъ ея глаза: они были спокойны и не выражали одобренія, даже ротъ не улыбался.

— Я уже дальше этого мста,— отвтила она.— Я читаю третью главу.

Вторая глаза заключала самыя блестящія и эффектныя изъ его тирадъ… и он не заставили ее даже улыбнуться! Онъ утшилъ себя мыслью, что здоровый юморъ никогда не нравится женщинамъ. Третья глава начиналась съ юмористическаго анекдота, почти неприличнаго, но такого, по его мннію, забавнаго, что ему жаль было его выкинуть. Теперь же его взяло опасеніе.

— Я боюсь,— нершительно проговорилъ онъ,— что теб будетъ не по вкусу анекдотъ про епископа?

— Да, признаться сказать, онъ мн не нравится,— отвта Мабель изъ-за книги.

Тутъ пожалуй кстати будетъ замтить, что книга не была глупой въ настоящемъ смысл этого слова. Марка, каковъ бы онъ тамъ ни былъ, никакъ нельзя было назвать дуракомъ, и у него было, что называется, бойкое перо. Но есть извстная пошлость ума, до того неуловимая, что въ жизни ее не такъ легко замтишь, и только въ печати она ярко выступаетъ впередъ. Все дрянное и мелкое въ натур Марка отложилось, быть можетъ, слабо, но все же замтно, на страницахъ ‘Звонкихъ Колоколовъ’. Мабель чувствовала, какъ сердце у нея сжимается все больнй и больнй по мр того, какъ она читала. Къ чему это онъ, и притомъ намренно, такъ понизилъ уровень своего литературнаго дарованія? Куда двались мощь и мастерство, нжность и достоинство первой книги? И въ ней тоже были промахи противъ вкуса, но здсь, кром промаховъ, почти ничего нтъ! И какой дурной тонъ, и чмъ дальше, тмъ хуже!

Маркъ давно уже переслъ такъ, чтобы видть ея лицо, ея тонкія брови были слегка сдвинуты, длинныя рсницы опущены, а губы крпко сжаты, какъ бы отъ боли. Какъ бы то ни было, лицо ея не ободряло его. Она замтила, что за лицомъ ея крпко наблюдаютъ, а это врядъ ли можетъ придать прелесть чтенію, и, наконецъ, ея терпніе истощилось, она закрыла книгу съ легкимъ вздохомъ.

— Ну что?— съ отчаяніемъ спросилъ Маркъ. Ему казалось, что его судьба зависитъ отъ ея отвта.

— Я… я еще такъ мало прочитала,— сказала она:— дай мн сначала дочитать до конца.

— Скажи мн, какъ теб показалось начало?

— Ты н_е_п_р_е_м__н_н_о этого хочешь?

— Да,— пытался засмяться Маркъ:— выведи меня изъ томленія.

Она слишкомъ сильно любила его, чтобы отдлаться льстивымъ или уклончивымъ отвтомъ, ей была дорога его слава, и она не могла безъ протеста видть, что онъ роняетъ ее.

— О, Маркъ,— закричала она, крпко сжимая руки:— ты самъ долженъ чувствовать, что это не лучшее твое произведеніе… ты написалъ такую великую книгу… я знаю, милый, что ты и еще напишешь… но эта книга недостойна тебя, недостойна ‘Иллюзіи’.

Онъ самъ слишкомъ хорошо зналъ, что то лучшее его произведеніе, и что не въ его силахъ написать лучше. Если свтъ согласится съ нею, то онъ въ самомъ дл неудачникъ. Онъ усплъ, однако, убдить себя, что онъ не простой обманщикъ, что у него тоже есть талантъ, да еще почище таланта пріятеля. И вдругъ это убжденіе пошатнулось.

Онъ повернулся къ ней съ блднымъ лицомъ и глазами, гд сверкали гнвъ и обида.

— Конечно, первая книга всегда бываетъ лучшая,— горько произнесъ онъ:— это обычный приговоръ. Еслибы ‘Звонкіе Колокола’ появились раньше, а ‘Иллюзія’ позже, то ты испытала бы такое же разочарованіе при второй книг. Я не ожидалъ, что первая ты поднимешь этотъ старый, глупый крикъ, Мабель! Я думалъ, что всегда найду у своей жены поддержку и одобреніе… и кажется, ошибся.

Мабень закусила губы, и глаза ея наполнялись слезами.

— Ты просилъ меня сказать, что я о ней думаю,— тихо проговорила она:— неужели ты думаешь, мн легко было высказать свое мнніе. Если ты еще разъ спросишь меня, я буду знать, какъ надо отвчать теб.

Онъ сразу спохватился о томъ, что надлалъ, и поспшить выразить свое раскаяніе. Она простила и не выразила, какъ глубоко была оскорблена имъ, но съ этого дня поэзія отлетла изъ ея жизни, и послдняя обратилась въ прозу. О ‘Звонкихъ Колоколахъ’ она больше никогда не заговаривала, и онъ не зналъ даже, дочитала она его книгу до конца или нтъ.

Разъ въ субботу по утру они кончили завтракъ, и Маркъ не спша разрзывалъ еженедльные журналы, какъ вдругъ вздрогнулъ: ‘Звонкіе Колокола’ удостоились длинной критической статьи. Критикъ не былъ однимъ изъ тхъ падшихъ ангеловъ литературы, которые радуются каждому новобранцу, увеличивающему собою ряды неудачниковъ на литературномъ поприщ. Онъ милостиво упоминалъ объ ‘Иллюзіи’ и видно было, что онъ неохотно порицалъ новое произведеніе того же автора, но все же порицалъ безусловно и приглашалъ автора вернуться ‘къ боле возвышеннымъ и художественнымъ цлямъ’ его первой книги. Рука Марка дрожала, когда онъ читалъ эту сталью, и прочитавъ ее, онъ такъ долго молчалъ, что Мабель взглянула на него изъ-за письменнаго стола, за которымъ писала письма, и спросила, нтъ ли критической статьи объ его книг.

— Критической статьи?— сказалъ Маркъ изъ-за газетнаго листа, гд напечатана была эта статья:— помилуй, всего дв недли, какъ книга вышла.

— Знаю,— отвчала Мабель,— но я думала, что посл ‘Иллюзіи’…

— Всякой книг свой чередъ,— перебилъ Маркъ, захватилъ вс журналы и спасся бгствомъ въ свой кабинетъ, гд онъ строчилъ исторіи, для которыхъ еще не придумалъ подходящаго конца.

Въ журналахъ попалась еще другая статья о ‘Звонкихъ Колоколахъ’, и на этотъ разъ критикъ безъ церемоніи называлъ автора золотымъ идоломъ на глиняныхъ ногахъ, и безпощадно перечисливъ вс недостатки его новаго произведенія, заключитъ: ‘Можно подумать, что автору надоли похвалы, которыми встрчена была его первая замчательная (хотя, очевидно, случайно) книга, и онъ избралъ самый врный путь охладить этотъ восторгъ. Во всякомъ случа, мы можемъ заврить его, что еще одно такое нелпое и бездарное сочиненіе — и вс неудобства популярности и славы будутъ отъ него устранены’.

Маркъ смялъ газету и съ бшенствомъ швырнулъ ее на другой конецъ комнаты. Это заговоръ, они хотятъ убить его изъ-за угла, какіе наглецы и трусы! Онъ уничтожилъ об газеты, чтобы он не попались Мабель въ руки, которая увидитъ подтвержденіе своихъ словъ и потеряетъ вру въ него.

Однако, добрые люди позаботились прислать ему новые нумера и не только ему, а и Мабель тоже, съ подчеркнутыми краснымъ карандашемъ наиболе рзкими мстами. Она поглядла на число и вспомнила тотъ день, когда Маркъ обманулъ ее за завтракомъ. Она пришла къ нему въ кабинетъ съ статьей въ рукахъ, и положивъ руку ему на плечо, сказала съ мягкимъ упрекомъ въ любящихъ глазахъ:

— Кто-то прислалъ мн эти газеты, я знаю, что ты уже прочиталъ эту статью, но зачмъ ты скрылъ ее отъ меня? Зачмъ далъ другимъ сообщить мн ее? Никогда больше не скрывай отъ меня ничего, даже ради моего спокойствія… Позволь мн раздлять съ тобой и горе, и огорченія… и все… все.— Она поцловала его въ лобъ и ушла.

‘Почему, думала Мабель, онъ не находитъ въ себ силы презирать критику, если самъ доволенъ своимъ произведеніемъ, какъ это ясно изъ всего’. Ей противно было думать, что онъ хотлъ ее обмануть, и она знала, что онъ это сдлалъ вовсе не изъ боязни ее огорчить. Увы! ей приходилось сознаться, что герой ея очень и очень обыкновенный человкъ.

Однако, ‘Иллюзія’ свидтельствовала о благородств его натуры, и если повседневная жизнь и не подтверждала этого, то все же онъ былъ Маркъ Ашбёрнъ, и она любила его. Э_т_о_г_о н_и_ч_т_о не могло измнить.

——

Нсколько недль спустя Гольройдъ вернулся изъ Италіи, и однимъ изъ первыхъ людей, встрченныхъ имъ, быль Гарольдъ Каффинъ. Это было въ Сити, гд у Винцента было дло, и онъ пытался было пройти мимо Гарольда, молча кивнувъ ему головой. Онъ никакъ не мотъ понять его поведенія въ Узстуотер, и все еще сердился на него. Но Каффинъ не могъ дозволить, чтобы его такимъ образомъ отталкивали, онъ остановилъ Винцента съ изъявленіями самой пламенной дружба, журя его за то, что онъ такъ внезапно покинулъ его на озерахъ. Онъ ршилъ выпытать причину этого быстраго отъзда у Винцента, но тотъ изъ какого-то смутнаго чувства недоврія былъ на-сторож. Каффинъ ничего не могъ изъ него вытянуть, какъ ни старался. Онъ заговорилъ объ ‘Иллюзіи’, но Винцентъ и бровью не повелъ!

— Я полагаю, что вы слышали,— прибавилъ Каффинъ,— что миссисъ Физерстонъ удостоила сдлать изъ этой книги комедію, и она будетъ разыграна у нея въ дом въ конц сезона, передъ избранной толпой мучениковъ.

Гольройдъ не слыхалъ объ этомъ.

— Меня тоже уловили въ сти,— продолжалъ Каффинъ,— я буду играть роль поэта Юліана, такъ кажется его зовутъ. Это мое послднее появленіе на сцен до тхъ поръ, пока я не выступлю въ роли Бенедикта… но это васъ не интересуетъ и пока еще содержится въ секрет.

Гольройдъ не былъ любопытенъ и не задавалъ вопросовъ.

— Кто будетъ играть героиню Божель, какъ вы думаете?— продолжалъ Каффинъ.— Жена автора! Романично, не правда ли? Приходите-ка поглядть на насъ, дружище!

— Можетъ быть!— машинально отвтилъ Винцентъ и оставилъ его въ такомъ же недоумніи, въ какомъ онъ пребывалъ и раньше.

XXXIII.

Гарольдъ Каффинъ длаетъ открытый намекъ.

Мабель ршила не принимать Каффина и убдить миссисъ Лангтонъ тоже отказать ему отъ дома. Она сообщила объ этомъ ршеніи Марку, объясняя его тмъ, что боится новыхъ злобныхъ выходокъ Гарольда и больше всего ради Долли. Маркъ не питался уговорить ее измнить это ршеніе, во-первыхъ, потому, что не надялся на успхъ, а во-вторыхъ, потому, что не боялся больше Каффина и не видлъ причины его щадить.

Мабель не видлась съ Гарольдомъ посл первой встрчи на желзной дорог до тхъ поръ, пока не встртилась съ имъ на обд у миссисъ Физерстонъ въ вечеръ первой репетиціи, на которую получилъ приглашеніе и Винцентъ. Каффинъ тотчасъ же замтилъ перемну въ ея обращеніи и спросилъ что это значитъ? Мабель предложила ему обратиться за объясненіемъ къ ея мужу.

Когда Маркъ сообщилъ ему о ршеніи Мабель, Каффинъ побллъ отъ злости и нкоторое время молчалъ.

— Ну а вы какъ же на это смотрите?— спросилъ онъ наконецъ Марка.

У Марка пересохло въ горл. Какъ странно! потому что въ сущности ему нечего бояться этого человка.

— Да что-жъ я тутъ могу сказать, желанія моей жены для женя, вы сами знаете, законъ.

Въ глазахъ Каффина мелькнула угроза, отъ которой Марку стало не по себ.

— Но вы, вроятно, постараетесь переубдить ее на этотъ счетъ?— развязно замтилъ Каффинъ.

Въ его тон звучитъ, какъ будто угроза. Если такъ, подумалъ Маркъ, то онъ, вроятно, думаетъ, что его услуги въ дл съ Винцентомъ даютъ ему права надъ нимъ, Маркомъ. Хорошо же, онъ докажетъ ему противное.

— Было бы безполезно стараться переубдить ее, но, говоря откровенно, я… я и не нахожу нужнымъ это длать. Мы, конечно, были пріятелями и такъ дале, но, знаете ли… эта исторія съ письмомъ, которое вы заставили Долли сжечь… Право я чувствую, что не могу больше относиться къ вамъ по прежнему.

Каффинъ придвинулся со стуломъ ближе къ Марку, и закинувъ одну руку на спинку стула, пристально поглядлъ въ лица Марку.

— Уврены ли вы, что имете право быть такимъ строгимъ къ другимъ?

Еслибы Маркъ могъ справиться со своими нервами, то, бытъ можетъ, отпарировалъ бы ударъ, который въ сущности могъ бытъ лишь испытаніемъ. Но неожиданность удара выбила его изъ позиціи, хотя онъ и думалъ, что ему нечего больше бояться никакихъ сюрпризовъ. Мертвенная блдность его лица показала Каффину, что онъ попалъ мтко, и дьявольская радость засвтилась въ его глазахъ, когда онъ, наклонившись къ нему, ласково дотронулся до его руки.

— Ахъ вы, отчаянный лицемръ!— очень мягко произнесъ онъ.— Я вдь все знаю. Слышите ли?

— Что такое?— пролепеталъ Маркъ, пытаясь обороняться.— Что вы хотите сказать, скажите, на что вы намекаете?

— Не волнуйтесь,— отвчалъ Каффинъ,— вы привлечете на насъ вниманіе публики.

— Въ чемъ вы меня подозрваете?— спросилъ несчастный Маркъ.

— О, мой милйшій, я васъ не подозрваю, я знаю,— отвчалъ Каффинъ.— Вамъ не пристало разыгрывать моралиста относительно меня. Повторяю, вамъ, что я знаю, какимъ образомъ вы добились славы, денегъ и даже руки прелестной Мабель. Посредствомъ такой низкой штуки, что я самъ, хотя и не хвастаюсь особенной щепетильностью на этотъ счетъ, а постыдился бы замарать себя ею. Быть можетъ, я уговорилъ ребенка сжечь письмо… но не помню, чтобы когда-нибудь укралъ трудъ. Я былъ осломъ въ свое время, но не такимъ, чтобы напялить на себя львиную шкуру.

Маркъ сидлъ безмолвный и пораженный ужасомъ. Его схороненная тайна выплыла наружу… все погибло. Онъ могъ только съ отчаяніемъ проговорить:

— Разв Гольройдъ сказалъ вамъ?

Каффинъ узналъ все, что ему нужно было знать.

— Оставимъ это,— сказалъ онъ:— съ васъ довольно, что я знаю. Все ли вы чувствуете благородное отвращеніе отъ моего знакомства? Не можете ли вы снисходительне отнестись въ моимъ погршностямъ? Дйствительно ли вы запрете дверь своего дома у меня подъ носомъ?

Маркъ только поглядлъ на него.

— Ну не глупо ли съ вашей стороны,— продолжалъ Каффинъ,— важничать со мной. Я помогъ вамъ жениться на Мабель. Право, я почти полюбилъ васъ, вы такъ славно обдлали все это дльце, что я готовъ былъ восхищаться вами, и вотъ вы вдругъ хотите сдлать меня своимъ врагомъ, благоразумно ли это съ вашей стороны?

— Что вы хотите, чтобы я сдлалъ?— спросилъ Маркъ, защищая рукой глаза отъ свта.

— Вотъ вы опять заговорили, какъ разсудительный человкъ!— отвчалъ Каффинъ.— Вы, полагаю, имете вліяніе на жену, ну, такъ убдите ее измнить свое ршеніе.

— Нтъ,— сказалъ Маркъ,— я не позволю вамъ играть со мной, какъ кошка съ мышкой. Длайте, какъ знаете, я отказываюсь.

Отчаяніе скоре, чмъ другое какое чувство, заставило его это сказать. Онъ зналъ, что Мабель ни за что не согласится и не могъ сказать ей причину, почему онъ ее объ этомъ просятъ.

— Хорошо,— проговорилъ Каффинъ:— такъ какъ вы не оставляете мн другого выбора, то я вамъ удружу. Если я потону, то и васъ съ собой утоплю.

Маркъ всталъ съ мста, на которое слъ съ такимъ легкимъ сердцемъ. Черная невзгода повисла надъ нимъ. Кризисъ, который было отдалился отъ него въ Лауфинген, снова наступилъ, и на этотъ разъ ничто не могло спасти его. Онъ вышелъ на лстницу, чтобы освжиться, и увидлъ поднимавшагося по ней Винцента.

— Стойте!— сказалъ онъ.— Мн надо переговорить съ вами. Идите сюда!— и почти втолкнулъ его въ библіотеку, которая была пуста и гд горла лампа.

— Вотъ мы и сквитались съ вами!— запальчиво произнесъ онъ.

Винцентъ удивленно поглядлъ на него.

— Все ваше великодушіе было одно притворство. Вы сказали Каффину.

Винцентъ разсердился почти не меньше самого Марка.

— Вы обо всхъ судите по себ!— отвчалъ онъ.— Если вамъ пріятно думать, что я нарушилъ свое слово, то думайте, я не намренъ разуврять васъ.

Никто бы, кто взглянулъ ему въ лицо, не поврилъ бы, что видитъ предателя. И самъ Маркъ понялъ, что ошибся, и почувствовалъ себя еще несчастне.

— Простите меня!— пролепеталъ онъ.— Но Каффинъ все узналъ и… кто же могъ ему это сказать?

— Если кто-нибудь выдалъ ему васъ, то, вроятно, это вы сами. Онъ упоминалъ обо мн?

— Да.

— Хорошо. Подождите меня здсь. Я узнаю въ чемъ дло и приду вамъ сказать.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Дло хуже, чмъ я думалъ,— сообщилъ онъ, вернувшись минуть черезъ десять.— У Каффина въ рукахъ есть какія-то мои бумаги, ужъ Богъ его знаетъ, откуда онъ ихъ добылъ, онъ пригрозилъ мн, что уничтожитъ ихъ, но не въ этомъ сила. Надо опередить его у издателей.

— Да,— согласился — Маркъ, это необходимо. Я завтра же отправлюсь къ Фладгэту и все объясню ему. Ничего другого мн больше не остается.

— Не длайте ничего безъ меня,— уговаривалъ Винцентъ.

Но отчаяніе сдлало Марка упрямымъ.

— Я жалю, что раньше не разсказалъ всего. Вы мн помшали, но теперь больше не помшаете.

— Послушайте,— сказалъ Винцентъ.— Предоставьте мн разсказать по своему все дло.

Маркъ горько засмялся.— Какъ бы вы ни разсказали эту исторію, хуже или лучше для меня, я не буду противорчить.

— Помните же, что общали. А теперь не можете ли увезти Мабель домой.

— Хорошо, мы удемъ, а вы прізжайте завтра.

— Завтра, непремнно, но, смотрите, ничего ей не говорите до моего прізда.

Они вернулись въ бальную залу, гд имъ попалась на-встрчу миссисъ Физерстонъ.

— Не видли ли вы м-ра Каффина?— спросилъ у нея Маркъ.

— Джильда говоритъ, что онъ танцовалъ съ Мабель и затмъ увелъ ее на балконъ, потому что тамъ прохладне.

Когда она отошла отъ нихъ, Маркъ повернулся къ Винценту.

— Слышите ли вы это? Мабель вмст съ нимъ теперь… намъ не придется посвящать ее въ тайну… Она все узнаетъ отъ него. Я не могу больше здсь оставаться!

— Скажите, куда вы хотите идти! Ради Бога, не длайте ничего сгоряча!— закричалъ Винцентъ и схватилъ Марка за руку.

— Пустите меня!— закричалъ тотъ и вырвался.

XXXIV.

Каффинъ взрываетъ мину.

— Могу я васъ побезпокоить и спросить ваше мнніе о нкоторыхъ подробностяхъ сцены въ будуар третьяго акта?— сказалъ Каффинъ Мабель,— вы общали помочь мн.

Это предназначалось для слушателей. Сама же Мабель отлично знала, о чемъ онъ хочетъ съ нею говорить, и сама хотла высказать ему разъ навсегда, что она о немъ думаетъ, а потому покорно послдовала за нимъ на балконъ.

— Позвольте спросить васъ, правда ли, что вы намрены отказать мн отъ дома и убдить миссисъ Лангтонъ сдлать то же самое?

— Правда,— отвчала она тихо.

— Но вы понимаете ли какой будетъ результатъ этого?— продолжалъ онъ.— Миссисъ Физерстонъ скоро узнаетъ, что два дружескихъ ей дома заперли передо мной двери и наврное спроситъ о причин. Что же вы ей скажете?

— То, что я о васъ думаю.

Оні закусилъ губы.

— Вы очень любезны, признаюсь, но откуда въ васъ эта злость? Почему вамъ такъ хочется погубить такого ничтожнаго человка, какъ я.

— Разв я зла? Не думаю. Вы должны знать, что я вовсе не желаю вашей погибели, но не могу не желать, чтобы бракъ вашъ съ Джильдой разстроился.

— Ахъ!— мягко произнесъ онъ,— смю спросить, почему?

— Потому, что вы недостойны любви порядочной двушки. Потому, что вы сдлаете ее несчастной женщиной, Гарольдъ, потому, что вы женитесь на Джильд изъ-за денегъ и изъ-за положенія, а не по любви, потому, что вы неспособны никого любить, вотъ почему.

— Вы несправедливы,— сказалъ онъ, наклоняясь въ ней.— Вы забываете, что я любилъ васъ. Я любилъ васъ, какъ никого больше любить не буду. Что касается Джильды, то я не скрою, что вовсе не влюбленъ въ нее. Она хороша въ своемъ род, но не въ моемъ вкус. Но она принесетъ мн деньги и положеніе, и, кром того, она длаетъ мн честь быть въ самомъ дл въ меня влюбленной. По какому нраву вы хотите вмшаться въ наши дла и поссорить насъ?

— Ни по какому,— говорю вамъ. Но вдь я и не вмшиваюсь. Все, чего я хочу, это обезпечить Долли отъ вашихъ преслдованій. И если меня про васъ спросятъ, то я скажу правду, ради Джильды, вотъ и все.

— Мабель, не будьте такъ злопамятны. Пожалйте меня. Я… я общаю никогда не подходить близко къ Долли.

— Я вамъ не врю.

— Мабель! испытайте меня еще разъ. Я право васъ не обману!— молилъ Каффинъ.

— Нтъ, я сказала и не перемню сказаннаго.

— Вотъ какъ! Ну-съ, когда такъ, то я вамъ скажу, что вы напрасно такъ сожалете о Джильд Физерстонъ за то, что она любитъ такого недостойнаго человка, какъ я. Вы бы лучше самое себя пожалли! Если я не помшалъ вамъ выдти замужъ за Марка, то только потому, что зналъ, что этимъ лучше и врне всего отомщу вамъ!

Она поспшно встала:— Довольно,— сказала она,— вы должно быть съ ума сошли, что осмливаетесь говорить мн это… Пустите…

Онъ схватилъ ее за руку повыше перчатки и крпко сжалъ, наклонивъ свое лицо къ ея лицу и съ жестокимъ выраженіемъ въ глазахъ поглядлъ въ ея глаза.

— Вы не уйдете, пока не выслушаете всего,— проговорилъ онъ сквозь зубы.— Вы вышли замужъ за самаго обыкновеннаго мошенника, за наглаго обманщика… понимаете? Я давно это зналъ… я могъ бы давно уже изобличить его, еслибы хотть! Нсколько строкъ въ газетахъ, и вся эта исторія завтра же сдлается общимъ достояніемъ… такой выйдетъ литературный скандалъ, какого давно уже не бывало въ Лондон. И клянусь вамъ, Мабель, что если вы выведете меня изъ терпнія, я это сдлаю. Спросите у своего мужа: есть или нтъ у него тайна въ его прошломъ, спросите его…

Онъ сказалъ бы и больше, но она внезапно вырвалась и ушла съ балкона.

— Трусъ!— презрительно закричала она:— и не Долли, меня вы не испугаете.

Онъ не ожидалъ этого, разсчитывая на немедленную покорность, которая позволятъ ему предъявить свои требованія.

— Я вовсе не желаю пугать васъ, я хочу только доказать вамъ, что со мною нельзя шутить.

Онъ хотлъ подойти въ ней ближе, но вдругъ остановлю.

— Кто-то идетъ сюда,— сказалъ онъ вполголоса,— это миссись Физерстонъ, Мабель, вы не будете столь безумны, чтобы разсказать ей.

— Увидите!— отвчала Мабель и уже стояла около хозяйки дома съ сверкающими глазами и раскраснвшимся отъ гнвъ лицомъ.

— Миссисъ Физерстонъ,— сказала она, почта ухватившись а нее въ своемъ волненіи,— уведите меня куда нибудь подальше отъ этого человка!

Каффина не было видно, онъ опять ушелъ на балконъ, такъ что пожилая леди была нсколько удивлена этимъ воззваніемъ, тмъ боле, что не совсмъ хорошо поняла въ чемъ дло.

— Конечно, вы пойдете со мной, если желаете,— отвчала она,— но вдь съ вами никого нтъ. Я думала найти здсь м-ръ Каффина. Гд онъ?

— Тамъ, на балкон,— сказала Мабель,— не мудрено, что ему стыдно показаться.

Тутъ Каффинъ счелъ нужнымъ появиться.

— Не знаю, чего бы я сталъ бояться,— проговорилъ онъ съ принужденной развязностью.— Неужели вамъ угодно разгласятъ нашу маленькую ссору, миссисъ Ашбёрнъ? Стоитъ ли это?

— Это вовсе не ссора,— закричала Мабель:— онъ увряетъ, что Маркъ обманщикъ, что онъ знаетъ какую-то его тайну!— запальчиво обратилась она къ миссисъ Физерстонъ. Онъ грозить мн.

— Дорогой намъ м-ръ Ашбёрнъ, котораго мы вс тамъ хорошо знаемъ, обманщикъ. Вы смли сказать это Мабель?— закричала миссисъ Физерстонъ,— да вы должно быть съ ума сошли, совсмъ съума сошли.

— Дорогая миссись Физерстонъ, увряю васъ, что я въ здравомъ ум и твердой памяти,— возразилъ Каффинъ.— Дло въ томъ, что все это время вс были введены въ заблужденіе, и вы первая…

Любопытство и тревога заговорили въ миссисъ Физерстонъ. Она очень носилась съ молодымъ романистомъ, и ея имя теперь гласно связано съ его именемъ, если что нибудь неладно въ его прошломъ, то ей слдуетъ, конечно, это узнать.

— Душа моя,— обратилась она къ Мабель, беря ее за руки,— вы знаете, что я ни одному слову не врю… все это какое-нибудь странное недоразумніе. Я уврена, что все это разъяснится. Позвольте мн переговорить наедин съ м-ромъ Каффиномъ!

— Я вполн готовъ.

— Нтъ!— сказала поспшно Мабель,— если ему есть что сказать, пусть говоритъ при мн, я не позволю нападать на Марка изъ-за угла. Да вотъ и онъ самъ,— закричала она, идя на-встрчу мужу.— Ну, Гарольдъ, если у васъ есть что сказать противъ Марка, то говорите это прямо ему въ лицо.

Появленіе Марка было вовсе не случайно. Онъ давно уже стоялъ незамченный за дверью и ждалъ, пока ждать дале стало невозможно. Онъ взглянулъ на Каффина, повидимому, смло и хладнокровно, но рука, которую держала Мабель, была холодна и не отвчала за ея пожатіе!

Каффинъ не могъ и пожелать лучшаго случая.

— Увряю васъ, что все это очень для меня непріятно,— сказалъ онъ,— но вы видите, что я вынужденъ говорить. Я долженъ прежде всего спросить м-ра Ашбёрна: разв не правда, что книга ‘Иллюзія’, которая такъ прославила его, совсмъ не его и отъ начала до конца написана другимъ. Осмлится ли онъ отрицать это?

Маркъ ничего не сказалъ. Мабель чуть не расхохоталась, услышавъ этотъ дурацкій вопросъ… понятно, что Маркъ не удостаиваетъ отвчать. Но вдругъ она взглянула ему въ лицо, и ея сердце упало. Многія мелочи, которымъ она не придавала раньше никакого значенія, теперь получали все еще смутный, но уже грозный смыслъ… она не хочетъ сомнваться въ немъ… но только… почему у него такое лицо, если это неправда?

— Дорогой м-ръ Ашбёрнъ,— сказала миссисъ Физерстонъ, мы заране знаемъ каковъ будетъ вашъ отвтъ, но я думаю… я полагаю… вамъ нужно отвтить.

Онъ повернулъ блдное лицо и растерянные глаза въ et сторону и затмъ вырвалъ руку изъ рукъ Мабель:— Что вы хотите, чтобы я вамъ сказалъ?— грубо спросилъ онъ.— Я не могу отрицать… это не моя книга… она отъ начала до конца написана другимъ.

Въ то время какъ онъ произносилъ эти слова, вошелъ Винцентъ Гольройдъ.

Миссисъ Физерстонъ двинулась-было къ нему:

— О, м-ръ Гольройдъ,— сказала она съ принужденной уликой:— извините, сюда нельзя входить,— мы толкуемъ о нашихъ… объ измненіяхъ въ нашей маленькой піес… это государственный секретъ, знаете.

Каффинъ злобно улыбнулся:

— М-ръ Гольройдъ иметъ полное право присутствовать на нашемъ совщаніи,— объявилъ онъ:— м-ръ Гольройдъ написалъ ‘Иллюзію’.

‘Я оказываю ему этимъ услугу, подумалъ онъ, посл этого онъ будетъ на моей сторон’.

Зловщее молчаніе воцарилось посл этихъ словъ. Первая опомнилась Мабель:— она подошла въ Марку, который молча стоялъ передъ своимъ обвинителемъ.

— Маркъ,— произнесла она раздирающимъ душу шопотомъ,— ты слышишь… скажи имъ… вдь это неправда… о! Я не могу этому поврить… но только… говори же.

У Гольройда сердце повернулось отъ жалости.

Прежде нежели Маркъ усплъ что нибудь отвтить, если только собирался отвчать, Винцентъ предупредилъ его:

— Миссисъ Ашбёрнъ,— сказалъ онъ:— вы правы, что врите въ его честь. Я сейчасъ вамъ все объясню. Я написалъ книгу, прежде нежели ухалъ на Цейлонъ. Я еще не оставилъ тогда адвокатской профессіи и потому желалъ сохранить въ тайн то, что я написалъ романъ. Поэтому я доврилъ свою рукопись моему короткому пріятелю, м-ру Ашбёрну, и просилъ его озаботиться объ ея напечатаніи, но лишь подъ непремннымъ условіемъ, что настоящее имя автора останется тайной для всхъ. Я зналъ, что самъ м-ръ Ашбёрнъ пишетъ романы, и не думалъ, что это можетъ ему повредить. Какъ вамъ извстно, я пробылъ въ отсутствіи боле, нежели этого ожидалъ. Когда я вернулся въ Англію, я узналъ, что книга напечатана и заслужила такой успхъ, о которомъ мы съ м-ромъ Ашбёрномъ никогда и не гадали. Онъ… онъ очень желалъ, чтобы я снялъ съ него отвтственность и выяснилъ въ чемъ дло, но мн еще было не совсмъ это удобно… Я просилъ его повременить. Но въ послднее время мы только что собирались уладить это обстоятельство, какъ м-ръ Каффинъ предупредилъ насъ. Вотъ и все.

Во время объясненія Гольройда, Каффинъ внутренно бсился при мысли, что его жертва, можетъ быть, ускользнетъ отъ него.

Съ снисходительной, хотя и принужденной усмшкой онъ сказать, обращаясь къ Винценту:

— Съ вашей стороны очень великодушно и благородно объяснять это такимъ образомъ, но неужели вы думаете, что мы этому повримъ.

На минуту это замчаніе произвело сенсацію, но она изгладилась при дальнйшихъ словахъ Винцента. Его худое, блдное лицо вспыхнуло гнвомъ.

— Никто не ожидаетъ, чтобы вы врили такимъ вещамъ, какъ честь и дружба!— презрительно проговорилъ онъ.— Миссисъ Физерстонъ,— прибавилъ онъ, обращаясь къ хозяйк дома:— простите, если я огорчу васъ, но этотъ человкъ не заслуживаетъ нашего доврія.

Въ тайн миссисъ Фиверстонъ была слишкомъ довольна посрамленіемъ Каффина, но, не показывая вида, сухо произнесла:

— Пожалуйста, не стсняйтесь, м-ръ Гольройдъ.

И тутъ Винцентъ далъ волю своему негодованію и съ дкой ироніей изложилъ все поведеніе Каффина, исторію о сожженномъ письм, о его жестокости съ Долли и запугиваньи бднаго ребенка.

— Вотъ каковъ джентльменъ, вздумавшій изобличать м-ра Ашбёрна,— заключилъ онъ.

Побда была одержана. Лицо Каффина помертвло. Онъ никакъ не предвидлъ такой неблагодарности, и это разстроило вс его планы.

Никто не видлъ, какъ вошла въ комнату Джильда. Но она уже нкоторое время стояла у окна съ красными глазами и разгорвшимся лицомъ, когда наконецъ мать замтила ее и, бросившись къ ней, сказала:

— Хорошихъ исторій мы наслушались сегодня вечеромъ. Вотъ каковъ юный джентльменъ, котораго ты собиралась подарить мн въ зятья, Джильда? Но ты, конечно, ни слову не вришь?

— Врю всему и хуже того!— съ рыданіемъ проговорила она.

Каффинъ обратился къ ней.

— И вы тоже, Джильда!— патетически произнесъ онъ.

— Вы могли бы, быть можетъ, обманывать меня и посл этого,— отвчала она:— но я слышала весь вашъ разговоръ съ Мабель.

— То есть, скажите лучше, вы подслушивали.

— Да подслушивала,— отвчала она,— и всю жизнь буду радоваться этому! Я достаточно наслушалась, чтобы не попасться въ ваши когти.

— Вы слышали?— вмшался въ свою очередь м-ръ Физерстонъ, который давно уже, привлеченный оживленнымъ разговоромъ въ маленькомъ салон, вошелъ туда вмст съ м-ромъ Лангтономъ и былъ свидтелемъ объясненія.

— Кстати, я люблю самъ сжигать ненужныя письма, а потому считаю, что въ моей контор не мсто для такого талантливаго молодого человка, какъ вы.

— Значитъ прикажете убираться?— спросилъ Каффинъ.

— Такъ точно. Намъ лучше разстаться, какъ мн это ни жаль.

— Не боле чмъ мн во всякомъ случа!— сказалъ Каффинъ съ короткимъ смхомъ. Прощайте миссисъ Физерстонъ, вамъ, конечно, не жаль случившагося. Ваша Джильда будетъ теперь герцогиней.

И онъ вышелъ изъ дома.

‘Месть сладка,— съ горечью думалъ Каффинъ,— но я слишкомъ долго медлилъ и она перебродила’.

— Однако, душа мои,— сказалъ м-ръ Физерстонъ своей жен:— мы совсмъ позабыли остальныхъ своихъ гостей. Не пора ли вернуться къ нимъ?

— Иду,— отвчала она,— я должна какъ можно скоре и какъ можно приличне отдлаться отъ нихъ. Эта злосчастная исторія совсмъ разстроила меня..

Повинуясь взгляду Мабель, Винцентъ, въ то время какъ вс, находившіеся въ комнат послдовали за миссисъ Физерстонъ въ большую залу, не вышелъ за хозяйкой и остался вмст съ Мабель.

— Когда вы намрены довести это до всеобщаго свденія?— спросила она, и въ голос ея звучала такая непривычная холодность, что сердце у него сжалось: Неужели она угадала его хитрость? Неужели, все погибло?!

— Такъ скоро, какъ только можно,— мягко отвчалъ онъ.— Мы увидимся завтра съ издателями и все уладимъ:

— И затмъ наступитъ ваше торжество,— горько сказала она.— Надюсь, что вы способны имъ наслаждаться?

— Мабель,— внушительно произнесъ онъ.— Гарольдъ Каффинъ вынудилъ меня высказаться сегодня. Я… я еще не думалъ предъявлять своихъ правъ на эту книгу.

— Зачмъ вы давно этого не сдлали? зачмъ вы взвалили такое бремя на плечи Марку. О!— это было очень эгоистично съ вашей стороны, Винцентъ.

— Я хотлъ устроить все наилучшимъ образомъ,— пролепеталъ онъ и самъ удивился, какимъ жалкимъ касалось это извиненіе.

— Наилучшимъ образомъ для васъ, но не для Марка. Подумали ли вы въ какое фальшивое положеніе вы ставите Марка? Что съ нимъ теперь будетъ? Можетъ быть его романы и нашли бы издателей, но посл всего, что случилось, врядъ ли. Да и наврное найдутся люди, которые будутъ думать и говорить, какъ Гарольдъ Каффинъ. И всему этому вы причиной, Винцентъ!

— Вы несправедливы ко мн, Мабель, поврьте, что я не такъ виноватъ, и для меня есть оправданіе,— проговорилъ онъ.

— Можетъ быть есть еще, чего я не знаю,— перебила она, тронутая его словами,— можетъ быть, вы что нибудь скрыли отъ меня?

— Нтъ, я все сказалъ вамъ.

— Въ такомъ случа, гд же несправедливость? Но если вы считаете себя правымъ, то намъ лучше не говорить объ этомъ больше.,

— Да, лучше,— согласился онъ.

Когда онъ остался наедин съ самимъ собой въ эту ночь, то готовъ былъ горько разсмяться надъ тмъ, какъ была принята его преданность. Вс его жертвы окончились тмъ, что Мабель презирала его за эгоизмъ. Онъ навсегда лишился ея уваженія.

Еслибы онъ предвидлъ это, то, быть можетъ, и не ршился бы на такую, жертву, какъ ни велика и ни безкорыстна была его любовь. Но дло было сдлано, и онъ спасъ Мабель. Лучше, чтобы она презирала его, нежели мужа, и была несчастна, пытался онъ утшать себя.

Но альтруизмъ такого рода доставляетъ холодное и жалкое утшеніе. Люди: время отъ времени длаютъ добро безкорыстно, хотя терпятъ несправедливыя толкованія, но имъ все же позволительно бываетъ хоть мечтать о томъ, что какой-нибудь случай откроетъ истину. Винцентъ не могъ питать и такой надежды, и жизнь стала для него еще безотрадне, чмъ была до сихъ поръ.

XXXV.

Результаты взрыва.

Миссисъ Физерстонх не пыталась удерживать Марка и Мабель, когда они вскор посл только-что разсказанной сцены собрались хать домой, и холодно, хотя снисходительно, простилась съ нимъ

Въ карет Маркъ сидлъ нкоторое время молча, дожидаясь, чтобы Мабель первая заговорила. Ему пришлось ждать недолго, она нжно положила свою руку на его руку, и взглянувъ на нее, онъ увидлъ, что глаза ея мокры и блестящи.

— Маркъ,— сказала она,— я любила тебя, а не книгу, я теперь, когда я знаю, чего она теб стоила… о, мой милый, милый, неужели ты думаешь, что я буду меньше любить тебя?

Онъ не могъ отвчать словами, но прижалъ ее къ себ, и такъ они и сидли плечо о плечо и рука въ руку, нова не дохали до дому.

На другой день, гг. Чильтонъ и Фладгэтъ били увдомлены о фактахъ, касающихся авторства ‘Иллюзіи’, причемъ оба выразили понятную досаду, что стали жертвой мистификаціи, какъ они полагали, и м-ръ Фладгэтъ въ особенности, онъ такъ всегда гордился проницательностью, съ какой сразу изловилъ Марка, и любилъ разсказывать эту исторію, не стсняясь теперь въ выраженіи своего неудовольствія.

Но въ публик эта новость произвела далеко не такую сенсацію, какъ того можно было бы ожидать. Готорнъ, въ предисловіи въ ‘Scarlet Setter’, указалъ на крайнюю незначительность литературныхъ явленій и цлей вн того тснаго кружка людей, которые признаютъ ихъ важными и законными, и пусть это служитъ урокомъ людямъ, мечтающимъ о литературной слав. Еслибы Винцентъ нуждался въ этомъ урок, то получилъ бы его теперь. Никакихъ новыхъ лавровъ онъ не стяжалъ, а старые уже увяли. Люди начинали нсколько стыдиться своего прежняго восхищенія ‘Иллюзіей’, или же перенесли его на новый предметъ, и ничто не могло оживить этихъ восторговъ, ни даже открытіе ихъ законнаго виновника. Іаковъ перебилъ у него первородство, и для Исака не осталось даже и подогртаго благословенія.

Люди, носившіеся съ Маркомъ, теперь бсились и, главнымъ образомъ, на Гольройда. Самые недоброжелательные намекали, что оба нечисты въ этомъ дл, иначе къ чему бы весь этотъ секретъ.

Что касается Марка, то открытіе, что не онъ авторъ ‘Иллюзіи’ принесло ему ни много, нимало, какъ настоящее крушеніе общественное и финансовое. Оно вызвало было временный спросъ на ‘Звонкіе Колокола’, но посл того, что произошло, у самыхъ некомпетентныхъ людей откуда-то явилось настолько прозорливости, чтобы видть ясно, какъ эта книга ниже предыдущей. Журналы обрушились на нее съ новой и на этотъ разъ уже ничмъ неумряемой силой. Карьера Марка, какъ романиста, была окончена. Ни одинъ издатель не хотлъ даже читать его рукописей.

Мабель на тысячу ладовъ испытывала, насколько ея мужъ упалъ въ общественномъ мнніи. Онъ уже не являлся притягательной силой въ обществ и на вечерахъ, и подобно всмъ прочимъ простымъ смертнымъ, простаивалъ по цлымъ часамъ въ углу, никмъ незамченный.

М-ръ Лангтонъ, какъ мы былъ онъ глубоко задтъ мистификаціей, стоившей ему дочери, не былъ человкомъ, способнымъ сдлать изъ своего разочарованія предметъ для сплетенъ и пересудовъ. Онъ и жену удерживалъ отъ элегическихъ причитаній о судьб ея бдной дочери и при публик обращался съ Маркомъ такъ же, какъ и прежде. Но въ тхъ случаяхъ, когда они обдали en famille, и Маркъ оставался одинъ съ своихъ тестемъ за дессертомъ, тотъ и не пробовалъ скрывать отъ него, какъ онъ низко о немъ думаетъ, и читалъ Марку нравоученія и нотаціи на счетъ его будущаго, отъ которыхъ Маркъ чувствовалъ себя безмрно униженнымъ и изнывалъ въ безсильной ярости.

На Малаховой террасс, чувства, возбужденныя открытіемъ самозванства Марка, были далеко не горестныя. Въ сущности даже, за исключеніемъ одной Трикси, всхъ пріятно было узнать, что онъ такой же простой смертный, какъ вс они, тмъ боле, что его слава не принесла имъ никакого барыша. М-ръ Ашбёрнъ пересталъ чувствовать себя филиномъ, произведшимъ на свтъ орла, а жена его считала, что лишній соблазнъ и искушенія устранены теперь съ пути ея сына. Бутбертъ объявилъ своего старшаго брата дуракомъ, а Марта съ удовольствіемъ думала о томъ, какъ-то приняла это открытіе ея невстка! Одна Трикси была огорчена и разочарована, но и для нея ударъ смягчался тмъ, что осенью должна была быть ея свадьба съ Джекомъ, у котораго быкъ теперь достаточный доходъ, чтобы, содержать жену.

Нсколько дней прошло со времени объявленія въ газетахъ извстія объ ‘Иллюзіи’, а дядюшка Соломонъ не подавалъ признаковъ жизни… и Маркъ вывелъ худшія заключенія изъ этого молчанія. Опасенія его, въ несчастію, оправдались, дядюшка Соломонъ такъ разсердился, что его хватилъ параличъ.

Марку дозволили свидться съ нимъ, такъ какъ онъ умолялъ объ этомъ, и онъ почувствовалъ жестокія угрызенія совсти при вид жалкаго состоянія, въ какое привелъ онъ старика своимъ образомъ дйствій.

‘Неужели же послдствія одного безумнаго и низкаго поступка никогда не перестанутъ тяготть надъ нимъ’? съ горестью думать онъ, стоя у постели больного. Дядюшка Соломонъ пытался было что-то выразить, но безуспшно, и наконецъ заплакалъ, увидя всю тщету своихъ усилій. Маркъ нсколько разъ прізжалъ къ нему во время его болзни, и все съ тмъ же результатомъ. Хотлъ ли онъ примиряться съ племянникомъ, или выразить ему свое негодованіе, оставалось загадкой до самаго конца. Посл его смерти оказалось завщаніе, въ которомъ онъ, за исключеніемъ небольшой суммы, завщанной племянниц, жившей съ нимъ, отказывалъ все свое состояніе за основаніе стипендіи имени Лайтовлера въ школ сиротъ странствующихъ коммерсантовъ. Фамиліи Ашбёрнъ завщаны была разныя бездлицы, но Марку не было отказано ни гроша, ‘потому что онъ захотлъ идти собственной дорогой въ жизни и сдлалъ безполезными вс издержки мои на его образованіе’, было сказано въ завщаніи.

Но Маркъ и не ожидалъ ничего другого и задолго до того времени, какъ его ожиданія оправдались, нашелъ нужнымъ серьезно озаботиться о своей будущности. Литература, какъ уже было сказано, ему не улыбнулась, да и, но правд сказать, она ему опротивла.

У Мабель было свое хорошее состояніе, но самоуваженіе не позволяло ему жить на счетъ жены. Онъ отправился въ школу св. Петра, заслышавъ, что старикъ м-ръ Шельфордъ собирается покинуть свой наставническій постъ въ этомъ училищ.

М-ръ Шельфордъ въ шляп и пальто диктовалъ еженедльныя отмтки своему помощнику, когда вошелъ Маркъ. Онъ очевидно зналъ всю исторію ‘Иллюзіи’, потому что первыми ею словами, когда они остались вдвоемъ, было:

— Итакъ, все это время вы были лишь ширмой?

— Да,— отвчалъ Маркъ мрачно.

— Ну что жъ, не бда,— продолжалъ ласково старый джеимьменъ,— вы дали неосмотритольяо слово и сдержали его, какъ это ни было дли васъ непріятно. А что же вы думаете теперь длать?

Маркъ объяснялъ свои планы, причемъ такъ мямлилъ, что у м-ра Шельфорда ротъ задвигался отъ нетерпнія, и глаза замигали, такъ что Маркъ нашелъ, что онъ очень состарлся въ послднее время.

— Почему бы вамъ не попытать счастіе въ адвокатской карьер, у васъ есть вс данныя для того, лтъ черезъ десять вы составите себ имя и состояніе.

Маркъ горько засмялся.

— А чмъ я буду жить до тхъ поръ? У меня за душой всего какихъ-нибудь двсти фунтовъ и этого не хватать мн на годъ, чтобы уплатятъ за пошлины и нанять помщеніе.

— Ахъ, вотъ что! Понимаю,— сказалъ старый джентльменъ,— понимаю. Но все-таки я бы на вашемъ мст попытался, кто знаютъ, вы можете найти себ работу, или вашъ тесть вамъ поможетъ. А не то, почему бы вамъ не набрать себ учениковъ? Меня кстати на-дняхъ просили рекомендовать репетитора для двухъ юныхъ негодяевъ, вынужденныхъ поступитъ на гражданскую службу. Кром того… можетъ быть, это будетъ слишкомъ дерзко съ моей стороны, но… я сдлалъ кое-какія сбереженія впродолженіе своей жизни и у меня нтъ наслдниковъ. Не знаю почему, но вы внушаете мн участіе, Ашбёрнъ. Быть можетъ, мн хочется, чтобы и обо мн кто-нибудь пожаллъ, когда я отправлюсь на тотъ свтъ… словомъ сказать, позвольте мн предложить ламъ денегъ взаймы, пока вы не пробьетесь.

Маркъ былъ глубоко тронутъ и крпко пожалъ руку м-ра Шельфорда.

Оли вмст вышли изъ школы, и м-ръ Шельфордъ дружески взялъ Марка подъ руку. Маркъ, какъ мы уже говорили, имлъ даръ привлекать сердца людей, вовсе этого не заслуживая и нисколько объ этомъ не стараясь, и старый джентльменъ чувствовалъ, что онъ какъ будто бы нашелъ сына.

Съ этого дня онъ сталъ частымъ постителемъ домика въ Кампденъ-Гилл, гд нашелъ у Мабель то уваженіе и ту нжную заботливость, о которыхъ уже пересталъ было и мечтать въ здшней жизни.

Маркъ послдовалъ его совту, тесть одобрилъ его планъ и дозволилъ ему пользоваться его адвокатской квартирой во время долгихъ вакацій. Туда приходили и ученики, которые не ушли общей участи, и очаровались Маркомъ, къ вящей польз обихъ сторонъ.

Дла Марка опять было наладились, и онъ уже сталъ забывать — мы знаемъ, какъ онъ легко забывалъ все непріятное — о томъ, что случилось, ему и въ голову не приходило, что туча, удалившаяся съ его горизонта, можетъ снова надвинуться, и новая буря — снова смять его.

XXXVI.

Окончательная побда.

Дло было въ январ мсяц, вскор посл того, какъ открылась судебная сессія. Маркъ съ легкимъ сердцемъ поднимался по лстниц въ свое новое помщеніе. Сегодня былъ его дебютъ, и онъ чувствовалъ, что съ честью вышелъ изъ испытанія. Его тесть присутствовалъ случайно къ томъ засданіи, гд говорилъ Маркъ, и, по тону его голоса и измнившейся манер, Маркъ вывелъ заключеніе, что онъ остался доволенъ. Теперь, думалъ Маркъ, онъ отправится прямо къ Мабель и сообщитъ ей, что фортуна снова ему улыбнулась. Но, войдя въ свою квартиру, онъ нашелъ въ ней постителя, съ нетерпніемъ дожидавшагося его. То былъ Колинъ. Маркъ не особенно удивился его приходу. Въ послднее время м-ръ Лангтонъ, желавшій, какъ можно дальше запрятать семейный секретъ, просилъ Марка быть репетиторомъ Колина, готовившагося въ экзаменамъ.

— Какъ вы долго не приходили,— сказалъ Колинъ.

— Но сегодня не вашъ день,— отвчалъ Маркъ,— я не могу съ вами заниматься, дружище.

— Я знаю, я пришелъ не за этимъ.

— Вы опять попали въ бду, должно быть, шалунъ вы этакій! и хотите, чтобы я васъ выругалъ?— засмялся Маркъ.

— Нтъ, не то,— отвчалъ Колинъ и затмъ съ отсутствіемъ всякой дипломатіи, какъ и подобаетъ подростку, выпалилъ:— зачмъ вы заставляете Мабель обижать бднаго Винцента?

Маркъ только-что было началъ снимать сюртукъ пріостановился:

— Еслибы даже я это я сдлалъ, то все-таки это не ваше дло, но кто сказалъ вамъ, что я это длаю?

— Никто. Я самъ вижу. Мабель сказала мамаш, что не будетъ прізжать обдать, когда у насъ обдаетъ Винцентъ, а разъ, когда съ нимъ встртилась, почти ни слова съ нимъ не сказала. А теперь, когда онъ такъ боленъ, она не хочетъ его навстить. Онъ самъ мн сказалъ, что безполезно ее просить, что она ни за что не согласится! Она прежде любила его, это, должно быть, вы ее сбили съ толку, и это просто срамъ. Мн все равно, хоть сердитесь, хоть нтъ! Винцентъ можетъ умереть! И Мабель наврное тогда пожалетъ о своемъ поведеніи.

Все это было совершенно ново для Марка. Мабель старательно избгала всякихъ намековъ на Винцента, и Марку совсмъ въ голову не приходило размышлять о томъ, въ какомъ свт представились Мабель объясненія Гольройда. Поэтому каждое слово Колина было ему ножемъ вострымъ… онъ никогда не совтывалъ Мабель избгать Винцента, и ршилъ узнать, почему она это длала.

— Дайте мн его адресъ,— сказалъ онъ, потому что даже не зналъ, гд живетъ Гольройдъ, и тотчасъ посл ухода Колина отправился къ нему.

Онъ не врилъ, чтобы Винцентъ былъ такъ боленъ, вроятно, все это преувеличено, но все же онъ не могъ бы успокоиться, лично въ томъ не удостоврившись. Его мучила совсть за его продолжительное невниманіе.

Карета Лангтона стояла у двери, когда онъ пріхалъ, и входя въ гостиную второго этажа, онъ услышалъ ясный голосъ Долли и пріостановился за ширмой, закрывавшей дверь. Она читала Винценту, лежавшему въ кресл, сказку Андерсена ‘Тнь’, выборъ палъ на нее совсмъ случайно.

Маркъ услышалъ не то печальное, не то циничное заключеніе, стоя невидимый за ширмами:

‘Принцесса и Тнь вышли на балконъ, чтобы показаться народу и выслушать его привтствія. Но ученый не слышалъ всхъ этихъ радостныхъ кликовъ. Онъ былъ уже камнемъ’.

— Какъ гадко поступила эта скверная Тнь!— съ негодованіемъ сказала Долли, дочитавъ скажу.— О, Винцентъ, неужели вамъ не жаль бднаго ученаго?

— Мн гораздо боле жаль Тнь, Долли,— отвчалъ онъ.

Долли конечно потребовала бы объясненія, еслибы не появился Маркъ.

Онъ пробормоталъ сконфуженно что-то такое, долженствовавшее объяснить его приходъ.

— Я уже думалъ, что никогда васъ больше же увижу,— сказалъ Винцентъ.— Долли, теб пора домой, моя милочка, уже поздно. Ты прідешь по мн завтра и прочитаешь мн еще сказку?

— Если мамаша позволитъ,— отвчала Долли:— и знаете, что я вамъ скажу, я привезу съ собой Фрикса. Я знаю, вамъ надо развлеченіе, а это такая забавная собачка.

Когда Маркъ вернулся, усадивъ Долли въ карету, Винцентъ сказалъ:

— Вамъ врно что-нибудь отъ меня нужно, Ашбёрнъ?

— Да,— отвчалъ Маркъ,— я знаю, что не имю права безпокоить васъ. Я знаю, что вы не можете простить меня.

— Я самъ когда-то думалъ такъ, но ошибся. Я давно простилъ васъ. Чмъ могу служить вамъ?

— Я впервые услышалъ, что моя жена дурно къ вамъ относится въ послднее время. Я пріхалъ узнать въ чемъ дло.

Винцентъ вспыхнулъ и тяжело задышалъ:

— Къ чему снова поднимать эти тяжелые вопросы. Оставимъ ихъ.

— Простите, что я васъ потревожилъ. Я спрошу у самой Мабель.

— Не длайте этого,— энергично возсталъ Винцентъ:— вы могли бы пощадить меня. Неужели вы не догадываетесь, въ чемъ дло. Ну, такъ я вамъ скажу — это можетъ быть вамъ полезно. Да, вы всему причиной, Ашбёрнъ, ложь, которую я сказалъ въ тотъ вечеръ, принесла свои плоды, какъ всякая ложь, и плоды эти оказались для меня очень, горьки. Спросите самого себя: какого мннія должна быть ваша жена о человк, какимъ я себя выставилъ въ ея глазахъ?

— Великій Боже!— проговорилъ Маркъ, впервые сообразившій все.

— Видите ли, теперь я умираю съ сознаніемъ, что никогда больше не увижу ее, и что когда меня не будетъ, она ни разу не пожалетъ обо мн и даже постарается поскорй выкинуть изъ головы воспоминаніе обо мн. Я не жалуюсь, это для ея же пользы, и я доволенъ. Не думайте, что я говорю это вамъ въ упрекъ. Нтъ, но вы можете опять какъ-нибудь скомпрометировать ея спокойствіе или поколебать довріе къ себ, и вы вспомните тогда, чего стоило другому человку выручить васъ, и воздержитесь отъ соблазна.

— Винцентъ! это не можетъ быть,— вскричалъ Маркъ прерывистымъ голосомъ,— неужели вы въ опасности.

— Такъ мн сказалъ мой докторъ. Я готовъ… Но довольно объ этомъ. Не выводите заключенія изъ того, что и вамъ сказалъ, что я потерялъ къ вамъ всякое довріе, напротивъ того, вы скоро убдитесь въ противномъ… Вы уже уходите!— прибавилъ онъ, видя, что Маркъ поспшно всталъ.— Прізжайте еще, если можно, и… если мы больше не увидимся, то вы не забудьте то, что я вамъ сказалъ.

— Нтъ, не забуду,— вотъ все, что могъ сказать Маркъ, уходя. Онъ не могъ доле выносить выраженіе доврія и уваженія, съ какимъ снова смотрлъ на него другъ.

Идя домой, онъ былъ преслдуемъ тмъ, что видлъ и слышалъ. Винцентъ умираетъ, и послднія минуты его отравлены холодностью Мабель. Маркъ не можетъ допустить этого… она, должна увидться съ нимъ… должна исправить свою несправедливость… онъ убдитъ ее смягчиться!..

И однако какимъ образомъ она исправитъ это, если не открыть ей глаза? Мало-по-малу онъ пришелъ въ заключенію, что въ жизни его наступилъ окончательный кризисъ, какъ разъ тогда, когда онъ думалъ, что теперь все улажено. ‘Миръ, миръ!’ твердилъ онъ себ. А это было только перемиріе. Неужели послдствія его позорнаго поступка будутъ вчно преслдовать его? Что ему теперь длать?

До сихъ поръ онъ настолько стыдился и раскаявался въ своемъ прошломъ поведеніи, насколько это было совмстно съ его характеромъ, но его успокаивала мысль, что все заглажено, и и что въ сущности онъ одинъ отъ всего этого пострадалъ и наказанъ.

Теперь этого утшенія больше не существовало: онъ зналъ, чмъ была Мабель для Винцента, и каково ему умирать непонятымъ ею. Долженъ ли Маркъ принимать эту послднюю жертву? Все сильне и сильне убждался онъ, что стоитъ теперь на распутьи двухъ дорогъ: онъ можетъ умолчать и предоставить пріятелю сойти въ могилу непонятымъ, но вся его прошлая низость поблднетъ передъ этой послдней низостью, если онъ на этотъ разъ свихнется и пойдетъ по боле торной дорожк, то, конечно, будетъ безопасенъ отъ всякихъ изобличеній, но за то душа его покроется такимъ позоромъ, котораго уже ничмъ не смыть, онъ навки потеряетъ и уваженіе къ самому себ, и спокойствіе духа. И однако, если онъ выберетъ противоположный путь, путь правый,— куда онъ его приведетъ?

И въ такой борьб съ самимъ собой пришелъ онъ домой и засталъ Мабель одну у камина.

Долго убждалъ онъ ее примириться съ Винцентомъ и създить навстить его, и на ея ршительный отказъ сознался ей во всемъ, безсвязно, съ перерывами, съ нервной дрожью разсказалъ онъ ей всю исторію собственнаго позора и самоотверженія Гольройда. Онъ не щадилъ себя, даже не пытался оправдываться. Если его покаяніе было позднее, за то безусловное.

Она молча выслушала его, безъ звука, безъ слезъ, и когда онъ кончилъ, продолжала сидть, какъ каменная. Это всего боле испугало Марка, и онъ не выдержалъ ея неподвижности.

— Скажи мн что-нибудь, Мабель!— въ отчаяніи закричать онъ,— ради Бога, скажи мн что-нибудь.

Она встала, опираясь на кресло дрожащей рукой, и даже при неясномъ свт горящихъ дровъ въ камин можно было разглядть ея смертельную блдность.

— Свези меня сначала къ нему, а потомъ я поговорю съ тобою,— сказала она, и голосъ ея звучалъ чуждо, точно голосъ какой-то другой женщины.

— Въ Винценту?— переспросилъ онъ, совсмъ оглушенный внутренней болью, какую испытывалъ.— Не сегодня вечеромъ, Мабель. Подожди до завтра!

— Сейчасъ, сію минуту, и если ты не повезешь меня, я одна поду.

Онъ пошелъ нанять кэбъ, и когда вернулся, Мабель уже стояла въ мховомъ пальто у раскрытыхъ дверей.

— Вели ему хать какъ можно скорй,— лихорадочно проговорила она, когда онъ ее усаживалъ въ экипажъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Винцентъ полудремалъ, когда его пробудилъ шумъ шаговъ во лстниц, и зачмъ онъ услышалъ легкій стукъ въ дверь.

— Я не сплю,— сказалъ онъ, думая, что это сидлка.

— Винцентъ,— произнесъ тихій, дрожащій голосъ,— это я — Мабель!

Хотя онъ и не былъ подготовленъ къ ея посщенію, но не удивился ему.

— Итанъ, вы пришли,— сказалъ онъ:— я очень радъ, вы значитъ не такъ худо обо мн думаете, какъ прежде думали.

Она подошла къ нему, и опустясь на колни, взяла его об руки въ свои:

— Винцентъ,— съ рыданіемъ проговорила она,— не говорите такъ… я все знаю, все, что вы выстрадали… онъ все мн разсказалъ, наконецъ.

Винцентъ съ безконечнымъ состраданіемъ взглянулъ въ ея опечаленное личико:

— Бдное дитя, значитъ вы все узнали,— я тщетно старался спасти васъ отъ этого. Что же теперь вамъ сказать?

— Скажите,— что прощаете меня.

— Неужели вы не знаете, что своимъ приходомъ вы все загладили, Мабель! Но не въ томъ дло, Мабель! что вы намрены теперь длать?

— Ахъ! оставимъ это,— устало махнула она рукой.

— Мабель, умирающіе имютъ свои привилегіи, я долженъ спросить васъ, что вы сказали Марку?

— Ничего, что же я могла ему сказать? Онъ долженъ самъ знать, что у него больше нтъ жены.

— Мабель, вы не бросили его!

— Нтъ еще… онъ привезъ меня сюда… онъ здсь, кажется…. Вы меня сердите этими вопросами.

— Отвчайте мн: мы намрены его бросить?

Она встала съ колнъ.

— Что же мн длать,— спросила она,— теперь, когда я все знаю. Маркъ, котораго я любила, больше не существуетъ, да и никогда не существовалъ. У меня есть мужъ только по имени. Онъ низокъ, фальшивъ и лживъ, а я считала его честнымъ, благороднымъ и великодушнымъ.

— Вы слишкомъ строги,— перебилъ Винцентъ,— онъ вовсе не такъ дуренъ, какъ вы говорите, онъ слабъ… а не безчестенъ. Еслибы онъ былъ безчестенъ, онъ бы никогда не сознался вамъ. Подумайте, Мабель, вдь это было и благородно, и великодушно съ его стороны. Я прошу васъ, умоляю васъ простить его. Помните, что его судьба въ вашихъ рукахъ…

Она молчала, но лицо ея показывало, что она не убждена.

— Вы думаете, что вы больше его не любите,— продолжалъ онъ:— но вы ошибаетесь, Мабель. Вы не изъ тхъ, которымъ легко разлюбить. Не бросайте его, не покрывайте его позоромъ передъ людьми! простите, простите, ради меня. Общайте мн это.

Она открыла лицо, которое было закрыла руками:

— Ради васъ, да, общаю простить,— ради васъ.

— Благодарю васъ,— сказалъ Винцентъ слабымъ голосомъ.— Вы меня сдлали счастливе. Я бы желалъ повидать Марка, но усталъ. Теперь я засну.

Марксъ ждалъ ее въ маленькой темной гостиной.

— Подемъ домой,— сказала она ему, и они такъ же молча ухали, какъ и пріхали. Но не дозжая до дому, Маркъ спросилъ дрожащимъ голосомъ:

— Мабель, неужели ты мн ничего не скажешь?

Она встртила его умоляющій взглядъ взоромъ, гд не было упрека, а лишь глубокая и безнадежная печаль.

— Да,— сказала она:— не будемъ больше никогда говорить объ этомъ… о томъ, что ты мн разсказалъ сегодня вечеромъ, и постарайся, если можешь, заставить меня забыть.

——

Люди, знающіе Марка теперь, склонны завидовать его счастію. Его литературныя неудачи начинаютъ забываться, эта тнь скандала разсялась, когда по смерти Винцента Гольройда стало извстно, что въ своемъ завщаніи онъ поручалъ Марку Ашбёрну изданіе своего посмертнаго сочиненія. Порученіе это было принято Маркомъ со смиреніемъ и выполнено съ полной добросовстностью.

Имя его начинаетъ длаться извстнымъ въ юридическихъ кружкахъ. Его не считаютъ глубокимъ законовдомъ, но онъ — солидный адвокатъ, имющій даръ убждать и очаровывать присяжныхъ.

Общество почти простило аффронтъ, понесенный имъ, и снова готово заключить его въ свои объятія, а домашняя жизнь Марка всмъ представляется идеаломъ благополучія. У него прелестная жена и только одинъ ребенокъ, которому мать посщаетъ всю свою жизнь.

Еслибы его исторія была лучше извстна людямъ, то они, конечно, сказали бы, что онъ отдлался гораздо легче, чемъ того заслуживалъ.

И совсмъ тмъ наказаніе все еще тяготетъ надъ нимъ и вовсе не легкое. Справедливо, что вншнее благосостояніе завоевано имъ, справедливо, что извн ничто ему больше не угрожаетъ, про Гарольда Каффина что-то не слыхать въ послднее время, да притомъ, живой или мертвый, онъ не можетъ больше стать между Маркомъ и его женой, потому что она знаетъ худшее, что онъ могъ бы ей сказать.

Но существуютъ тайныя кары, которыя врядъ ли предпочтительне открытому униженію. Любовь Марка къ жен, вслдствіе самой своей силы, обрекаетъ его на вчное мученіе. Пропасть, раскрывшаяся между ними, все еще не сравнялась, порой ему кажется даже, что никогда и не сравняется, хотя ничто въ обращеніи Мабель не даетъ ему поводовъ къ отчаянію. Но его постоянно мучить мысль, что ея мягкость не что иное, какъ снисходительность, ея ласковость — одно состраданіе, а преданность — одно лишь исполненіе долга… Это мучительныя мысли, которыхъ не можетъ заглушить ни упорная работа, ни постоянное возбужденіе.

Займетъ ли онъ когда снова прежнее мсто къ сердц свое! жены — вопросъ, который можетъ ршить только время. ‘Le dnigrement de ceux que nous aimons,— говоритъ авторъ ‘Madame Bovary’,— toujours nous en dtache quelque peu. Il ne faut pas toucher aux idoles: la dorure en reste aux mains {Уваженіе тхъ, кого мы любимъ, всегда насъ отъ нихъ боле или мене отталкиваетъ. Не слдуетъ трогать идоловъ: позолота пристаетъ къ рукамъ.}. А идолъ Мабели потерялъ не только свою позолоту, но даже и свой божественный характеръ.

И, однако, она любитъ его, хотя иною уже любовью: любить больше даже, чмъ онъ сметъ надяться. Пустоту въ ея душ наполнилъ сынъ, ея маленькій Винцентъ, котораго она постарается охранить противъ соблазновъ, оказавшихся непреоборимыми для его отца.

Вторая книга Винцента Гольройда была встрчена съ искреннимъ восхищеніемъ, но не произвела такого необыкновеннаго фурора, какъ ‘Иллюзія’. Въ ней нтъ той силы и той свжести, какъ въ ‘Иллюзіи’, и мстами ощущается упадокъ энергіи и болзненное состояніе ея автора. Но, конечно, она не уронила его славы, и многими, компетентными судьями въ этого рода длахъ даже предпочитается первому его произведенію.

Во всякомъ случа, есть одно существо, которое не можетъ читать эту книгу, безъ чувства страстной жалости въ человку, въ произведеніи котораго каждая страница говоритъ о натур, способной въ безкорыстной и рыцарской любви, до конца оставшейся невознагражденной.

А. Э.

‘Встникъ Европы’, NoNo 9—12, 1885

Читайте также: