В ПАМЯТЬ ЛЮДЯМ 14 ДЕКАБРЯ 18251
В ПАМЯТЬ ЛЮДЯМ 14 ДЕКАБРЯ 18251
(ПОСВЯЩЕНО РУССКОМУ ВОЙСКУ)
… Не станет брат противу брата,
И не удастся палачом
Вам сделать русского солдата2.
1
2
3
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
В память людям 14 декабря 1825, Огарев Николай Платонович, Год: 1869
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения
Том первый.
Государственное издательство политической литературы, 1952
Мы хотим говорить совершенно прямодушно. Давно никто не обращал речи к русскому войску, а между тем в его устройстве свершилось много перемен. Военное министерство Д. Милютина употребило много стараний, чтобы вывести войско из того жалкого, гадкого, угнетенного положения, в котором оно находилось в прошлом, в солдатики игравшем царствовании3. А вывело ли оно войско из этого положения в самом деле — дело сомнительное. Забота о солдатской пище увеличилась, сроки службы уменьшились, но рекрутство для народа осталось точно так же тяжело, это доказывается тем же, если не усиленным, старанием народа избегнуть от рекрутчины. Естественно рождается вопрос: можно ли на самом деле резко отделить потребности народа и потребности солдат? Потребности мужика-пахаря и потребности того же мужика-пахаря, насильственно отданного в солдаты? Или, напротив того, это насилие — для того и для другого, для остающихся в деревне и для поступивших в войско,— составляет кровную обиду? Говорят, что солдаты нужны для войны с иностранцами, которой ни одному русскому не нужно и не хочется? А между тем, какое пресловутое министерство ни будь, оно все же станет набирать огромное число солдат и усовершенствовать разного рода ружья и пушки — совсем не для того, чтобы итти на иностранцев, с которыми начать войну, в сущности, правительство боится, а для того, чтоб иметь под рукой, с усовершенствованным оружием, солдат,— которых можно бы заставить стрелять в мужиков, потому что мужики в таком положении, что спокойно остаться не могут и встанут на всех своих притеснителей.
Неужели же правительство думает, что солдаты пойдут стрелять в мужиков? Неужели офицеры станут заставлять солдат стрелять в мужиков?
Мы хотим им напомнить дело других годов, дело начала русской свободы, сказавшейся в русском войске, дело офицеров, их предшественников,— дело людей 14 Декабря 1825 года.
Мы тем больше хотим напомнить его современным молодым русским офицерам, чтоб показать им, что уже в то время их предшественники, хотя и из дворянства, стремились не к поддержанию, а к уничтожению правительства, от которого действительной свободы для народа ждать нечего, и стремились к уничтожению всякой сословности, при существовании которой уничтожение народного рабства невозможно.
На основании этих двух мыслей, т. е. уничтожении монархического правительства и заменении его правительством, выборным от всего народа, и на уничтожении всяких сословий и заменении их единым народом,— на основании этих двух мыслей была писана ‘Русская правда’ Пестеля, проект русской республики, к сожалению или совсем пропавший, зарытый в землю, или уничтоженный правительством.
Пестель был один из самых великих деятелей того времени. Это был человек огромного ума и железного нрава. Павел Пестель, полковник вятского пехотного полка, был одним из основателей тайного общества ‘Союза спасения или истинных и верных сынов отечества’, которое составилось, с целью ниспровергнуть настоящий порядок вещей, в 1817 году. Для основания этого общества он соединился в этом году с полковником генерального штаба А. Н. Муравьевым, капитаном Н. М. Муравьевым, полковником князем Трубецким, Матвеем и Сергеем Муравьевыми-Апостолами и капитаном Семеновского полка Якушкиным. Эти люди уже прежде начали составление тайного общества, но Пестель внес в это общество решительную цель ниспровержения правительства (хотя бы это ниспровержение требовало кинжала иль яда), внес ясную положительность устройства и свое огромное влияние на офицеров и на солдат.
Хотя в то время существовали и многие тайные общества, но им стало ясно, что только соединение в одно — даст им силу. Поэтому они и соединились. Под влиянием Новикова и Пестеля взошел в общество первый проект Республики. Иные после от него отстали, не веря в формы, кроме монархических, конституционных, но многие не отстали и до конца жизни продолжали республиканское движение. Вскоре после 1817 года общество переименовалось в ‘Общество народного благоденствия’, которое разделилось на несколько отделов, каждый имел своего председателя и управление, в Петербурге два: одно под председательством Семенова и Бурцова, другое под председательством Оболенского, Толстого и Токарева, в Москве под председательством Александра Муравьева и князя Шаховского. Пестель оставался в Тульчине, проповедуя республиканские убеждения в Южном обществе, которого председателями были сам Пестель, генерал Юшневский и еще человек, с ними совершенно согласный,— Сергей Муравьев-Апостол, впоследствии, т. е. после 14 Декабря, Муравьев-Апостол еще поднял знамя бунта и вывел южные полки на схватку с правительственными полками. Это был один из самых преданных людей делу и самых сильных людей общества. Но всех ближе к Пестелю стоял в Южном обществе Юшневский, с которым Пестель советовался о всех своих намерениях и мнениях. Юшневский умер на каторге в Сибири, внезапно упавши мертвым перед гробом своего друга князя Вадковского.
Мы не раз могли заметить в приговорах следственной комиссии по делу 14 Декабря, что она распоряжалась совершенно произвольно, и, например, почему Пестеля повесили, а Юшневского только сослали на каторгу — для этого объяснительной причины не найдется. Хотела ли комиссия казнить кого-нибудь во что б ни стало или хотела умалить личность генерал-интенданта Юшневского — императорским снисхождением ссылки на каторгу вместо виселицы — это уже лежит просто на совести всех этих Чернышевых, Левашевых, Бенкендорфов и разных других жандармов следственной комиссии и самого высочайшего жандарма — Николая Павловича.
Но мы здесь не станем заниматься следственной комиссией и ее клеветами. Мы лучше займемся самыми убеждениями общества. Поэтому мы обратим еще раз внимание читателей на действия Пестеля и Южного общества.
В 1825 году Пестель открыл два новых общества: одно общество ‘Соединенных славян’, другое — в Варшаве — ‘Польское патриотическое общество’. Первое ему удалось открыть через посредство подпоручика Бестужева-Рюмина, сблизившегося с двумя артиллеристскими офицерами, братьями Борисовыми, которые основали общество ‘Соединенных славян’ в 1823 году. В их обществе было 36 человек, которых цель была создать из славянских племен федеративную республику. Бестужев-Рюмин сообщил им уставы тайного общества Пестеля, и ‘Общество славян’ немедленно присягнуло на присоединение по этим уставам.
С Польским обществом Пестель не так скоро сблизился, потому что не дошел до определенного означения его цели. Крыжановский говорил, что никогда у поляка не поднималась рука на своего государя. Яблоновский пришел, однако, к тому заключению, что никакие обещания со стороны великого князя не помешают произвести революцию в Варшаве. Пестель остался недовольным. ‘Мы можем достичь своей свободы без вашего пособия,— говорил он Яблоновскому,— вам не следует упускать такого случая к восстановлению вашей народной самостоятельности. Но прежде всего нам надо знать, какое правительство вы хотите учредить в своем отечестве после революции?’ На это Яблоновский отвечал, что их главная цель — восстановление границ Польши, бывших прежде второго деления. Пестель не видел затруднения в решении этого вопроса, потому что ‘оно должно быть совершенно предоставлено самому литовскому народу, имеющему право присоединиться или не присоединиться по усмотрению’. Сверх того, Яблоновский защищал необходимость конституционного монархического правительства, между тем как Пестель имел в виду правительство республиканское, которого образцом ставил Североамериканские союзные области.
Мы здесь нарочно распространились об убеждениях Пестеля, чтобы показать читателям, что уже в то время, т. е. в 1820-х годах, когда сила барства и чиновничества преобладала в большинстве так называемого образованного общества и в правительстве,— уже в то время в войске образовалось меньшинство, отрицавшее барство и чиновничество, проповедовавшее раскрепощение и свободу народа, разрушение правительства и образование союза самостоятельных русских областей (конфедерацию). Этот взгляд на вещи для меньшинства того времени, в сущности, не был только подражанием Северной Америке, это был естественный умственный вывод из общего наблюдения поземельного положения и народных отношений в России. Все люди, уважавшие народ, хотя бы сами происходили из барства и чиновничества, должны были начать с отречения от этого барства и чиновничества и с принятия за основание нового устройства — бессословности. Все люди^ понимавшие поземельное положение России, должны были видеть необходимость свободного народного деления на области и их свободного образования в союзы. Все люди, знавшие барство и правительство, должны были понимать, что барство и правительство никогда не допустят ни до какого свободного народного устройства, и потому эти люди должны были для достижения своей цели ставить средством — уничтожение барства и правительства. Эти основные мысли господствовали в меньшинстве 1820-х годов. Эти основные мысли не только для народа, но и для людей сколько-нибудь себя уважающих, попавших в войско неволею или случаем, остаются завещанием Пестеля и его сообщников.
Может быть, в те времена действительное понимание народа, безвозворотное сближение с народом были менее ясны и более трудны. Поэтому люди 14 Декабря — и это мы видим равно изо всех им враждебных и не враждебных документов — знали, что успех их предприятия сомнителен, и ставили одною из главных своих целей: заявить свою мысль всенародно, заявить пример, одним словом — начать с тем, что они погибнут, но дело уже никогда не погибнет. И оно действительно не погибло. В наше время действительное понимание народа яснее, безвозворотное сближение с народом легче и неизбежнее. Мы убеждены, что молодые офицеры примут наши слова к сердцу и сумеют объяснить их солдатам.
Кроме самого донесения следственной комиссии, в доказательство, что общество ставило одною из главных своих целей ‘заявить свою мысль всенародно, заявить пример’,— мы приведем слова одного из декабристов {‘Aus den Memoiren eines russischen Dekabristen’. Leipzig, Verlag von Herzel. 18694. [‘Из мемуаров русского декабриста’, Лейпдиг, изд. Герцель, 1869 (нем.).— Ред.]}: ‘Пестель, Рылеев, Муравьев-Апостол, Юшневский, Бестужев и другие употребили деланные им последние допросы для того, чтобы высказать совершенно откровенно свои убеждения и указать как можно жестче на все правительственные злоупотребления и на всю несправедливость господствующего устройства’.
Эти слова могут напомнить читателям самую сущность движения людей 14 Декабря и то, что всякое начало требует действительно одного средства: ничего не бояться и ни перед чем не останавливаться.
Рылеев (несмотря на все клеветы, распространенные в последнее время каким-то штукарем в ‘Русском вестнике’ катково-леонтьевском) 5, Рылеев был один из тех людей, которые ничего не боялись и ни перед чем не останавливались. Это видно из всех писаний и всех его действий.
Известно мне — погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителен народа,
Судьба меня уж обрекла.
Но где ж, скажи, и как была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной,—
Я это чувствую, я знаю,
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!6
‘Знаешь-ли ты,— говорит ему Михаил Бестужев, которому Рылеев в первый раз читал эти стихи,— какое предсказание написал ты самому себе и нам с тобою?..’ — ‘Верь мне,— отвечает ему Рылеев,— что каждый день убеждает меня в необходимости моих действий, в будущей погибели, которою мы должны купить нашу первую попытку для свободы России, и вместе с тем в необходимости примера для пробуждения спящих россиян’ 7.
Этот отрывок из воспоминаний Н. Бестужева нам еще раз доказывает, что одною из главных целей людей 14 Декабря было: заявить свою мысль всенародно, заявить пример, одним словом — начать. Они погибли, но дело не погибло. Может быть, и продолжение его со всеми новыми общественными, народными требованиями еще раз вызовет благородные жертвы. Все, что мы можем сказать: будьте готовы, друзья!
Рылеев воспитывался в кадетском корпусе и потом служил в артиллерии, но вышел в отставку для того, чтобы поступить на юридическое поприще, где имя его вскоре сделалось известно, как имя защитника народа. Его первое свидание с Пестелем окончательно привело его к точке зрения необходимости совершенного переворота существующего порядка вещей в России. С тех пор он сделался самым деятельным членом Северного общества и был главным учредителем восстания 14 Декабря.
Мы не станем говорить о его семейных отношениях, где он является совершенно человечным, но вес же человеком, который ни за что на свете не уступит личным отношениям своих убеждений и обречения самого себя на гибель за свободу народа.
Если мы что одно имеем сказать против личности Рылеева — это то, что он увлекся общим тому времени мистицизмом, особенно во время тюремного заключения и под влиянием замечательно благородной личности протоиерея Казанского собора Мысловского, о котором нам еще придется говорить. Надо здесь заметить, что тогда почти все увлеклись мистицизмом. Перед казнью все причащались, кроме Пестеля, который остался верен своему здравому уму. Официальные донесения и даже неофициальные воспоминания стараются уверить, что это потому, что Пестель был лютеранин, мы убеждены, что это потому, что Пестель был сильный человек.
Северное общество решилось, после смерти императора Александра, воспользоваться так называемым междуцарствием, где Константин и Николай играли в великодушие: Константин отказывался от престола, и Николай отказывался от престола. На собрании у кн. Евгения Оболенского положено было членам общества соединить возмущенное войско на Сенатской площади, поручить начальство кн. Трубецкому, если не подъедет во-время из Москвы более опытный военачальник, настроить войско на поддержание прав Константина, и окончательно, в случае успеха, объявить престол упраздненным и водворить временное правительство из пяти членов, в число которых пригласить Мордвинова и Сперанского. Это правительство, с помощью государственного совета и сената, должно было продолжаться до съезда выборных людей от всей земли, которые положили бы основание новому управлению. Заключение собрания у кн. Оболенского определило, что, каков бы ни был исход восстания, ни в каком случае нельзя не воспользоваться смущением, которое произведет в народе день двойной присяги. При достаточности войска, в тот день следовало занять Зимний дворец, главные присутственные места, Опекунский совет, Приказ, Казенную палату — вообще все банки и почтамт. Если же возмущенных войск оказалось бы недостаточно для успеха предприятия, то отступить с ними к Новогородским военным поселениям, на которые можно опереться. Иные возражали на собрании у Ев. Оболенского, говоря, что неудача предприятия заранее предвидима и несомненна. Но большинство членов осталось того мнения, что ‘положим, что неудача предприятия предвидима, но чтобы начать — надо действовать, начало и пример принесут свои плоды’. Это опять были слова Рылеева.
Два дня до восстания, от рассвета до поздней ночи, Рылеев и Николай и Александр Бестужевы ходили по городу, останавливали встречавшихся солдат, останавливались перед каждым часовым и объясняли им, что они обмануты, что от них скрыт манифест покойного царя, в котором дана свобода крестьянам и убавлен срок солдатской службы. ‘Нельзя представить жадности, с какою слушали нас солдаты,— пишет Н. Бестужев,— нельзя изъяснить быстроты, с какою разнеслись наши слова по войскам’. Все были уверены, что можно опереться на верности войска первой присяге, т. е. Константину. Смотря на дело по прошествии 43 лет, мы не можем не думать, что если бы эти сильные люди знали короче русский народ, то простое объяснение, помимо всякой присяги, что дана свобода народу и уничтожено рекрутство, подействовало бы на войско сильнее, чем все присяги на свете. Нам кажется, что введение присяг в восстание было ложным элементом, было ошибкою, вследствие которой проданным людям ловко было оторвать большую часть войска от восстания призраком ненужной в то время законности престолонаследствия.
Накануне 14 Декабря Рылеев и Пущин объявили заговорщикам на совещании, что завтрашний день при принятии присяги должно поднимать войска, на которые есть надежда, и, как бы ни были малы силы, с которыми выйдут на площадь, итти с ними немедленно во дворец.— Надобно нанесть первый удар,— говорил Николаю Бестужеву Рылеев, ‘а там замешательство даст новый случай к действию. Итак, брат ли твой Михаил, или Арбузов, или Сутгоф — первый, кто придет на площадь, отправится тотчас во дворец’.— ‘Мы не думаем,— продолжал он,— чтобы успели кончить все действия занятием дворца, но довольно того, ежели Николай и царская фамилия уедет оттуда и замешательство оставит его партию без головы. Тогда вся гвардия пристанет к нам и самые нерешительные должны будут склониться на нашу сторону. Повторю, что успех революции заключается в одном слове: дерзайте’.
Много было надежд на подполковника Моллера…
14 Декабря, день провозглашения отречения Константина и присяги Николаю, дело началось не так успешно, как желалось, хотя и были обстоятельства благоприятные… Например, казалось благоприятным, что в этот день в Зимнем дворце на карауле стоит 2 батальон Финляндского егерского полка под командой подполковника Моллера, считавшегося членом общества, считалось благоприятным, что умы солдат действительно взволнованы, что умы в народе действительно взволнованы… А тут оказались неблагоприятные обстоятельства… Например:
1) В этот день в Южном обществе был арестован (по доносам Шервуда и Майбороды) Пестель, следственно, единство действий Южного и Северного обществ было потрясено до корня.
2) В Петербурге Трубецкой не явился для распоряжения возмущенными войсками, следственно, единство действий Северного общества во время самого бунта 14 Декабря было разрушено.
3) Сам Моллер отклонился от участия в деле. Тем не менее уже медлить было некогда, и — по приведенным словам Рылеева — надо было начать во что б ни стало, примера ради. Объясним прямее — ради примера, который показал бы, что и в русском дворянстве найдутся люди с силой самоотрицания, что и в русском войске найдутся люди с силой цареизгнания, что и русский народ имеет силу восстания и переворота, в чем, впрочем, никто не сомневался, кроме людей, которым было выгодно сомневаться в этой силе народа русского.
Утром 14 Декабря, в 7-м часу утра, были собраны к командирам полков офицеры и было им объявлено завещание Александра, отречение Константина и новый манифест Николая. Офицеры, принадлежавшие к обществу, отказались от присяги, солдаты, состоявшие под их начальством, пошли за ними.
14 Декабря утром также собирались у Рылеева, Каховский (отставной поручик гвардии) и Александр Бестужев (штабс-ротмистр гвардейского драгунского полка, адъютант герцога Александра Виртембергского) поехали к своим полкам. Сам Рылеев (который тогда был секретарем Северо-Американской компании) решился ехать в Финляндский и лейб-Гренадерский полки.— ‘Я стану в ряды солдат с сумою через плечо и с ружьем в руках’,— говорил он Николаю Бестужеву.— ‘Как — во фраке?’ — спросил его Бестужев.— ‘Да! а может быть, надену и русский кафтан, чтобы сроднить солдата с поселянином в первом действии их взаимной свободы’,— отвечал Рылеев. Николай Бестужев (капитан 8-го флотского экипажа) поехал в гвардейский экипаж.
Около 10 часов утра, у монумента Петра I, стояла в каре часть Московского полка под командою кн. Щепина-Ростовского. Щепин стоял усталый, опершись на саблю, он целое утро перед этим в казармах боролся против принесения присяги, тяжело ранил своего бригадного и своего батальонного командиров и, наконец, с знаменем в руках вывел свой отряд на площадь, за ним последовал отряд Михаила Бестужева и некоторые другие. Оба капитана стояли друг возле друга и ожидали помощи. Пущин, который был уже два года в отставке, распоряжался солдатами, хотя был в штатском платье, и солдаты повиновались ему дружно. Трубецкого нигде не нашли. Розен занял с батальоном Финляндского полка середину Исакиевского моста, чтобы помешать враждебным полкам итти на площадь, три других отряда стали за ним, перестали слушаться своих офицеров и кричали, что офицер, который впереди, уже знает что делать. Часов около двух подоспевал к площади гвардейский экипаж под командою М. А. Бестужева. Это было в то самое время, когда каре Московского полка дал залп по приближавшейся конно-гвардии, которая тотчас и рассыпалась. ‘Наших бьют’,— закричал Бестужев, и гвардейский экипаж ринулся за ним и тотчас присоединился к каре Московского полка. К сожалению, впопыхах Бестужев забыл взять несколько пушек, но тогда еще поджидали на помощь конно-гвардей-скую артиллерию.
Через некоторое время подоспели на помощь три роты лейб-гренадеров под командою поручика Сутгофа, полкового адъютанта Панова и подпоручика Кожевникова, которые вывели их из казарм, и скорым маршем через Неву отправились в Зимний дворец. Но там даже не было уже и 2-го батальона Финляндского егерского полка, а стоял гвардейский саперный батальон под командою полковника Геруа. Лейб-гренадеры были принуждены воротиться на площадь. Дорогою они встретили Николая Павловича, который закричал: ‘Куда? Если вы за меня — так направо, если нет — так ступайте налево’. ‘Налево!’ — закричал один голос в отряде, и все ринулись на Исакиевскую площадь, где присоединились к каре Московского полка.
Вообще преданность новому государю была не велика. Лейб-егерский батальон, под командою наипреданнейшего полковника Бусе, шел через Синий мост. ‘Налево!’ — закричал капитан Якубович, один из ревностнейших декабристов, и весь батальон поворотил за ним, чтобы присоединиться к возмущенным, оставив своего царепреданного полковника.
Вообще возмущенного войска было больше 2 000 человек и было бы достаточно для присоединения к себе наибольшего количества войска и огромного количества народа, который все время не отставал от возмущенного войска, если бы действительно был на месте распорядитель. Но, как мы сказали, Трубецкой не явился, единства в распоряжениях не было, и все действовали наобум. Около четырех часов, т. е. в сумерки, Николай Павлович, по совету генерала Толля, выставил со всех сторон артиллерию и стал палить картечью. Восставшее войско должно было уступить — и тут уже все как-то не удавалось. Кюхельбекер стрелял по Михаилу Павловичу — пистолет осекся. Мороз прохватывал с утра стоявших солдат, картечь била и по ним и по народу, кровь текла по снегу…
Что же прибавить к этому? — Да только то, друзья, что в другой раз надо распоряжаться определеннее. Сами народные требования стали определеннее. Солдаты, очевидно, не откажутся от народного восстания, но взять основательно в руки распоряжение — необходимо. Неужели же между офицерами нет людей более способных, чем все эти казенные генералы? Этого нельзя себе представить. ‘Налево!’ — закричал капитан Якубович, и весь отряд повернул за ним. Для войска надо только дерзать и уметь устроить общее распоряжение.
Мы не станем рассказывать подробности об арестах людей 14 Декабря, о казенном следствии над ними, об уголовном суде и пр. Все эти нравы до такой степени сохранились до нашего времени, несмотря ни на какие снаружи лакированные судебные реформы, что мы тут не найдем ничего удивительного. Все это известно, как будто наизусть, все это, при всяких реформах сверху, неискоренимо, потому что все тот же помещичий характер императорства и все тот же холопский характер генеральства, чиновничества и барства,— все тот же общий характер государства исчезнуть не может при оных реформах. Переменять положение обстоятельств могут только реформы, равно административные и судебные, основанные на свободном народном выборе, без всякого вмешательства помещичьей власти императорства и холопствующей власти всякого рода управлений. Из времени же 14 Декабря мы только выпишем отдельный случай, ярко изобличающий людей и отношения.
Помянем хотя бы допрос, лично сделанный императором Николаем Ивану Якушкину (отставному капитану гвардейского Семеновского полка) в самой следственной комиссии. Допрос действительно замечательный.
— Вы нарушили вашу присягу?
— Виноват, государь.
— Что вас ожидает на том свете? — проклятие. Мнение людей вы можете презирать, но что вас ожидает на том свете, должно вас ужаснуть. Впрочем, я не хочу вас окончательно губить: я пришлю к вам священника. Что ж вы мне ничего не отвечаете?
— Что вам угодно, государь, от меня?
— Я, кажется, говорю вам довольно ясно: если вы не хотите губить ваше семейство и чтобы с вами обращались не как с свиньей, то вы должны во всем признаться.
— Я дал слово не называть никого, все же, что знал про себя, я уже сказал его превосходительству,— отвечал Якушкин, указывая на генерала Левашева (члена следственной комиссии), стоявшего поодаль в почтительном расстоянии.
— Что вы мне с его превосходительством и с вашим мерзким честным словом? — закричал Николай.
— Назвать, государь, никого не могу.
Император отскочил шага три назад и, указывая рукой на Якушкина, сказал: ‘Заковать его так, чтобы он пошевелиться не мог’.
Этот маленький разговор может служить программою всего, что у нас обычно делали и делают следственные комиссии: тюрьма служит пыткою, религия служит пыткою, все служит пыткою, даже тюремные булки {В Алексеевском равелине Якушкина накормили отравленной булкой, чтоб лучше выведать признание.}, а затем следует наказание, которое есть престо мщение.
Общественность имеет и свои, не правительственные убеждения. Являются отдельные личности, которые, несмотря на опасность, стараются сохранить их. Таким образом, протоиерей Казанского собора Мысловский, назначенный правительством пытать религией — пытаемых тюрьмою, Мысловский сделался корреспондентом между заключенными и их семействами, и впоследствии (25 июля 1826 года), когда уже была совершена казнь над Пестелем, Рылеевым, Сергеем Муравьевым-Апостолом, Бестужевым-Рюминым и Каховским, Мысловский отпустил на парад, где служил митрополит, икону казанской божьей матери с другим священником, а сам остался в Соборе и, в черном облачении, служил панихиду по пяти усопшим: Павле, Кондратии, Сергее, Михайле, Михайле… 8
Кстати, мы не можем не выписать несколько строк о казни. ‘Прощаясь в последний раз, они все пожали друг другу руки. На них надели белые рубашки, колпаки на лица и завязали им руки. С. Муравьев и Пестель нашли и после этого возможность еще раз пожать друг другу руку. Наконец, их поставили на помост и каждому накинули петлю. В это время священник, сошедши с помоста, обернулся и с ужасом увидел висевших Бестужева и Пестеля и троих, которые оборвались и упали на помост. С. Муравьев жестоко разбился, он переломил себе ногу и мог только выговорить: — Бедная Россия! и повесить-то у нас не умеют! — Каховский выругался по-русски, Рылеев не сказал ни слова. Неудача казни произошла оттого, что за полчаса перед тем шел небольшой дождь, веревки намокли, палач не притянул довольно петли, и они, когда он опустил доску, на которой стояли осужденные, соскользнули с их шеи. Генерал Чернышев, бывший распорядителем казни, не потерял голову: он велел тотчас же поднять упавших и вновь их повесить. Казненные недолго оставались на виселице. Их сняли и отнесли в какой-то погреб, куда едва пропустили Мысловского’ (Из записок Якушкина).
Эта картина ярко изображает личности и вешаемых и вешателей.
Мы также выпишем из записок Якушкина приговор, совершенный над ним самим: ‘Шпага, которую должно было переломить надо мной, — пишет он,— была плохо подпилена, фурлейт ударил меня ею со всего размаха по голове, но она не переломилась. Я упал.— Если ты повторишь еще раз такой удар,— сказал я фурлейту,— так ты убьешь меня до смерти.— В эту минуту я взглянул на Кутузова, который был на лошади в нескольких шагах от меня, и я видел, что он смеялся’.
Недаром декабрист Лунин (полковник Гродненского гусарского полка), когда у него на каторге вывалились все зубы, кроме одного, говорил, что у него ‘остался только один зуб против правительства’.
Эта благородная ненависть, сохранившаяся у людей на каторге и до могилы, родилась, конечно, под влиянием западного мира, что— уже доказывает нам деятельность Радищева в прошлом столетии, но она родилась не только под влиянием западного мира, она родилась под влиянием собственных необходимостей. Народ был взволнован и пугачевщиной прошлого столетия, указавшей ему в туманной дали свободу, войной 12-го года, стоившей ему стольких жертв и обещавшей ему в не менее туманной дали — свободу. Эта свобода не приходила, надо же было, чтобы лучшие люди того времени приняли ее дело к сердцу, чтобы они заявили ее дело примером, чтобы они вывели его на площадь во всеоружии, чтобы они погибли, но дело уже никогда бы не погибло.
И оно не погибло, оно развилось. Народные вопросы уяснились, и уяснились самостоятельно, под влиянием самой обыденной жизни. Общинный склад стал на твердую почву, ему, чтобы самому себе вполне уяснить свои требования, нужна свобода.
Большинство дворянства и чиновничества боится народа и боится своего правительства.
Правительство боится народа и надувает реформами, не приводящими к свободе.
Кто же вступится за дело свободы, как не молодое поколение?
Куда поведут молодые офицеры своих молодых рекрутов — по приказам ли правительства или по пути народных требований?
По пути народных требований, отвечаем мы — и верим.
1 Статья издана в виде брошюры-листовки, стр. 1—24, вышедшей в Женеве без даты. Печатается по тексту брошюры. Подпись ‘Н. Огарев’.
Вопрос о датировке этой работы трудно разрешим. В одном из писем Герцена дается следующий отзыв о рукописи, присланной Огаревым: ‘Получил твою брошюру. Она хороша, проста и хорошо сгруппирована Я думал, что ты больше поднимешь значение всего заговора и поправишь ошибку молодого поколения, не знающего своих дедов, а у тебя просто — narration <,рассказ>,. Помнишь мое письмо к Алекс. II и мою статью о Каразине (ее конец)? Да еще в статье о Базарове? Эту бы сторону надобно еще вываять. Далее, статейка мала. Вместо приложения можно бы прибавить текст. N<,atalie>, перевела страниц 50 Розена на французский’ (Л. И. Герцен, Полное собрание сочинений и писем, т. XXII, 1925, стр. 145—146).
М. К. Лемке ошибочно датировал это письмо 19 сентября 1868 г. Письмо это по ряду причин не могло быть написано в 1868 г. Укажем важнейшую: упомянутый здесь Розен — декабрист, записки которого впервые были напечатаны в извлечениях по-немецки в конце 1869 г. в Лейпциге. Именно с этого издания только и могла переводить Н. А. Тучкова-Огарева на французский, так как полный русский текст записок был издан впервые в 1870 г., уже после смерти Герцена. Чтобы исчерпать этот вопрос, скажем, что именно на издание 1869 г. ссылается в тексте брошюры и сам Огарев (см. ниже, примечание 4).
Брошюра Огарева отпечатана, по всей видимости, в сентябре 1869 г. В агентурных донесениях в III отделение от марта 1870 г. о брошюре говорится, как о новом произведении революционной пропаганды.
В ‘Колоколе’ (так называемом ‘нечаевском’), выходившем в апреле — мае 1870 г., брошюра ‘В память людям 14 декабря 1825’ объявлена среди продающихся изданий, выпущенных в последнее время (см. объявления в No 3, 5 и 6). Список изданий открывается ‘Манифестом Коммунистической партии’, выпущенным в сентябре 1869 г., и завершается посвященной памяти Герцена брошюрой Огарева ‘Будущность’, вышедшей из печати в апреле 1870 г. Брошюра Огарева о декабристах является очень большой библиографической редкостью.
2 Эпиграф взят Огаревым из его поэмы ‘Тюрьма’.
3 Речь идет о реформе армии, проводимой в 1862 г. Милютиным Дмитрием Алексеевичем (1816—1912), военным министром. Она началась сокращением срока службы с 25 до 16 лет, отменой шпицрутенов в войсках и ‘кошек’ во флоте. Один из ближайших сотрудников Милютина по проведению военной реформы — H. H. Обручев в 1861 г. принимал серьезное участие в деятельности революционных обществ начиная с ‘Великорусса’ и кончая ‘Землей и волей’.
4 Огарев ссылается на книгу А. Е. Розена, вышедшую, как уже указывалось, в конце 1869 г. на немецком языке (в извлечениях) и полностью на русском языке в следующем году. В обоих случаях книга напечатана анонимно (см. ‘Записки декабриста’. С приложением восьми видов и одного плана. Три части в одной книге. Лейпциг 1870, стр. 636). Ряд материалов из этих ‘Записок’ используется Огаревым в брошюре, в частности рассказ Розена о переговорах Пестеля с поляками (Яблоновским и др.).
5 Речь идет о напечатанных в ‘Русском вестнике’ воспоминаниях Н. И. Греча, клеветнических по отношению к Рылееву, а также о статье реакционного писателя Д. Кропотова ‘Несколько сведений о Рылееве’, где Кропотов стремился представить Рылеева как противника революции.
6 Заключительные строки из ‘Исповеди Наливайки’ Рылеева, 5-я строка приведена Огаревым неточно. Следует:
Но где, скажи, когда была…
7 Воспоминания Н. А. Бестужева о Рылееве впервые были опубликованы в ‘Полярной звезде’ Герцена (2-й выпуск 7-й книги на 1862 г.).
8 В текст очерка вкралась описка: имя пятого казненного декабриста Петр (Каховский), а не Михаил.