ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
В. П. Свенцицкий и Л. Н. Толстой, Чертков С., Год: 2010
Время на прочтение: 8 минут(ы)
—————————————————————
Наш современник. 2010. N 11. С. 238-242.
—————————————————————
Богослов, публицист, прозаик и драматург Валентин Павлович Свенцицкий (1881—1931), в отличие от своих друзей И. А. Беневского и В. Г. Кристи, а также близких по духу М. А. Новосёлова и П. А. Флоренского, никогда не был увлечён учением Л. Н. Толстого. Наоборот, последовательно критиковал его религию с позиции вселенского христианства. Дал ей подробную характеристику в лекциях, прочитанных весною 1907 г. в Вольном богословском университете при Московском религиозно-философском обществе памяти Вл. Соловьёва, одним из основателей которого являлся. По итогам выступлений были опубликованы три статьи: ‘Лев Толстой и Вл. Соловьёв’, ‘Религия ‘здравого смысла» и ‘Положительное значение Льва Толстого’ 1.
В них Свенцицкий указал, что Толстой не в силах дать ответ на все центральные религиозные вопросы: о происхождении мира и зла, о религиозном смысле материи и страданий, не решает он и вопросы о существе Бога и смысле жизни, напротив, утверждает, что это ‘принципиально невозможно для человеческого разума’. Таким образом, ‘именно со стороны логической внешнее ‘опрощение’ создаёт затруднения гораздо более страшные для ума, чем то, что оно отбрасывает как слишком трудное’. Свенцицкий пророчески предупреждал: ‘Через несколько лет… в широкие массы хлынет обильная атеистическая литература… перед сознанием народа будут поставлены новые, неведомые ему вопросы и будут предложены новые, чуждые ему и страшные для него решения’. И этому не сможет противостоять ‘упрощённое’ христианство Толстого, поскольку ‘ни на один из главнейших вопросов религиозного сознания не даёт настоящего ответа’.
Вскрыв внутренние противоречия, из которых состоит ‘разумная религия Толстого’, Свенцицкий на его примере показал, ‘во что превращается христианство, лишённое Христа’, обличал подмену величайшей религии беспочвенным моральным построением. Хотя Толстой ‘любит настоящего Бога… но учит бездушному идолу, отвлечённой идее блага… невольно создавая толстовцев-идолопоклонников’. Их мораль Свенцицкий не считал христианской, ‘которая вся проникнута началом действенной любви’. Логика непротивленства приводит к абсурду: ‘Насилием придётся признать всякое активное проявление любви, всякое публичное высказывание своего мнения, и человеческая жизнь превратится в мёртвую, бездушную нирвану’. Отсюда следовал неумолимый вывод: ‘Отрицание насилия в общей форме не может быть провозглашено как безусловное требование христианства’.
Тем не менее, для Свенцицкого Толстой — ‘громадное мировое явление’, ‘величайший русский мыслитель’, восставший против неправды жизни ‘оскотинившихся людей’ и дающий ‘чрезвычайно много в религиозном отношении’. Несмотря на всё несходство мировоззрений, перечитывая его сочинения, чувствовал общность религиозного опыта: ‘Он передаёт такую глубину переживаний, до которой сам я дойти бы не мог… передаёт мне свою любовь, настоящую любовь… помогает мне ощутить высший смысл жизни с совершенно исключительной силой’. Но чтобы вместе с ним воистину всё это пережить, ‘необходимо самое строгое отношение, самая беспощадная критика его теоретических, головных схем’.
Полагая, что ‘существенная сторона в его учении — несоответствие переживаний с теми теоретическими рамками, в которые они заключены 2, — очень важна и для полного разграничения Толстого и толстовства’, Свенцицкий посвятил их сравнению значительную часть лекций. Он доказывал: ‘Пренебрежение к философии, ‘упрощение’ Истины у Толстого искуплено внутренней силой морального и религиозного чувства — в толстовстве это превращается в культ невежества. …За непротивлением Толстого стоит пламенная душа его самого, пылкая, страстная, способная на гигантский протест, способная изумлять Европу беспощадностью, безумной дерзостью своего вызова. …В толстовстве остаётся одно непротивленство, одно бессильное, ненужное, жалкое отрицание культуры’. Это общественное явление Свенцицкий считал отрицательным результатом деятельности Толстого, ‘накипью’, ‘собранием уродливых сторон его духовной личности’, от которого ему ‘с ужасом придётся отвернуться’. Категорически не соглашался с мнением, что ‘при свободе печати Толстой, по крайней мере на некоторое время, займёт всё внимание большинства русского народа’, поскольку был глубоко убеждён: ‘Толстой в своей вере не народен, и потому, когда народ его действительно узнает, он за ним не пойдёт’ 3. И это сбылось.
Среди исторических заслуг Толстого в области религиозного сознания Свенцицкий выделял основную: ‘В XX веке образованный и гениальный человек заявил… что одна только религия может дать действительное знание… потребовал отчёта у так называемых передовых людей, чему они учат и что они знают… с небывалой силой поставил перед сознанием культурного человечества во всей глубине и неизбежности религиозную проблему. Заслуга Толстого не в том, как он её решил, а в той силе, с которой он её поставил’.
Свенцицкий считал, что в Толстом-моралисте раскрывается главная мощь его гения, и ‘здесь он подлинный Божий пророк’: своими вопросами ‘зачем люди живут? как они живут?’ он сорвал разукрашенные одежды с человеческой совести, встряхнул загипнотизированное самодовольное сознание атеистов.
Указывал Свенцицкий и на значение Толстого в судьбах Церкви. По его мнению, он не разрушил христианской догматики, поскольку со слитками самой сути религиозно-философского содержания религии не так-то легко покончить с помощью простого здравого смысла. Но ‘застывшая религиозная жизнь, превращающая догмат из живых подвижных творческих начал в мёртвые и сухие, почти бессодержательные слова… получила от Толстого мощный толчок’. Что же касается практики жизни, то ‘Толстой, отвернувшийся от Церкви в значительной степени благодаря её позорному современному состоянию, выстрадал себе право безжалостно обличать и духовенство, и называющих себя христианами. Пусть он не прав в своей критике церковного учения, но он страшно прав в своих обличениях её безобразной жизни’.
Тогдашняя государственная власть сочла это ‘богохулением и кощунством’. За напечатание статьи ‘Положительное значение Льва Толстого’ Московский комитет по делам печати просил прокурора возбудить судебное преследование против редактора-издателя журнала ‘Живая Жизнь’, а московский генерал-губернатор наложил на издание арест. Лишь спустя несколько месяцев дело было прекращено после трезвого суждения члена Главного управления по делам печати М. Никольского: ‘Быть может, в этом взгляде ревнители православного учения найдут нечто критическое, но ни один человек, если он только не фанатик, не найдёт и тени богохульства’ 4.
Считая литературу ‘великим средством для общения людей’ 5, Свенцицкий высоко ценил художественное творчество Толстого, отмечал его среди немногих русских писателей-‘идеалистов’, кто ‘без всякой лжи и умалчивания раскрывал… человеческую душу со всей её сложностью… в романах и повестях передал всю ту громадную работу, которую совершил их дух’, для кого ‘творчество было их подлинной жизнью’ 6. По мнению Свенцицкого, Толстой-художник дал синтез всего того, что в впоследствии говорил Толстой-мыслитель, и сделал это с не меньшей силой, но не обличая, а, как в случае со смертной казнью, показывая весь её внутренний ужас. Полностью разделяя здесь его взгляды, Свенцицкий утверждал, что в одном абзаце из ‘Войны и мира’, описывающем перемену в Пьере Безухове после сцены расстрела, ‘итог всего сказанного Толстым о смертной казни за всю жизнь’ 7.
К сожалению, так и не состоялось личное знакомство двух писателей-проповедников (именно так величали их современники 8). Свои мотивы Свенцицкий изложил в очерке ‘В Ясной Поляне’, нежелание же Толстого завязать общение со слишком молодым для серьёзного разговора (по его понятию) последователем В. С. Соловьёва объяснялось следующими причинами.
Д. П. Маковицкий в дневнике 9 августа 1909 записал: ‘Дмитрий Васильевич говорил про Свенцицкого… речи которого на религиозную тему он слышал, что сам он не верит. Л. Н.: Ужасно: религия — тема для сочинений, — добавил задумчиво’ 9. Давая столь несправедливую характеристику, Д. В. Никитин основывался на романе-исповеди Свенцицкого ‘Антихрист (Записки странного человека)’, как и многие читатели, отождествляя автора с персонажем (это подтолкнуло Свенцицкого снабдить 2-е издание поясняющим послесловием). Толстой же с книгой не ознакомился: присланный 25 декабря 1907 экземпляр 1-го издания с дарственной надписью ‘Льву Николаевичу Толстому в знак братской любви и глубокой благодарности’ (хранится в библиотеке Ясной Поляны) поручил прочесть Маковицкому 10, а написать ответное письмо, несмотря на уговоры секретаря, отказался после того, как узнал, насколько резко автор отзывался о его учении. 14 января 1908 от вопроса И. А. Беневского об ‘Антихристе’ Толстой отделался общими фразами 11.
Толстовская тема затрагивалась Свенцицким во многих художественных произведениях. Так, главный герой его автобиографической драмы ‘Пастор Реллинг’ (1909) произносит речь, посвящённую юбилею некоего ‘мыслителя, художника, богослова, публициста’, которому у него ‘есть душевная потребность отдать дань уважения’. Пастор говорит о нём ‘как о пророке свободной правды и обличителе всякой лжи… выразителе мировой совести’, преклоняясь ‘перед силой его правдивости’, напоминает, что ‘великий человек, мировой гений, страдалец и праведник… как сказочный богатырь, сорвал подлую маску с изолгавшихся людей’. Речь насыщена аллюзиями на трактат ‘О жизни’ (1888) и другие работы Толстого, а завершается мощнейшим пассажем: ‘И что бы он ни говорил, что бы ни писал, хотя это было десятки лет тому назад, из его могилы, как властный удар колокола, несётся один великий завет: не лгите, не лгите, не лгите!’ 12
По словам критика, гвоздём пьесы Свенцицкого ‘Интеллигенция’ (1912) был финал, напоминающий предсмертный уход Толстого из дома 13. Прослеживаются в ней и другие параллели: например, в разговоре о потере образованным обществом самой способности веровать и необходимости слиться с верой народной также есть скрытые толстовские цитаты, а один из персонажей, споря, восклицает: ‘Лучше разврат… чем домовых бояться да пудовые свечи ставить’ 14. Любопытно, что схожего мнения придерживался и Толстой: ‘Если мальчик ходит по скверным местам и кутит, то больше шансов, что он выберется, чем если он берётся рассуждать о Боге’ 15.
Уже будучи иереем и проповедником Добровольческой армии, о. Валентин назвал Толстого ‘одним из самых опасных врагов Христианской Церкви’ и указал тому две причины: абсолютная искренность в ошибках и переплетение антихристианских его заблуждений в области теоретической и нравственной с подлинно христианскими писаниями. ‘В результате истина покоряет сердце, а вместе с истиной неподготовленными людьми жадно воспринимается лживое, ‘упрощённое’ Евангелие от Толстого, опустошающее душу, отрывающее верующих от Христианской Церкви’. Толстовские же ученики, которым ‘он не мог передать своего сердца, своей совести, своего гения’, но передал учение, отвергающее Божественность Христа и Церковь с её таинствами, — искажают христианство по духу, по внутреннему живому смыслу, ‘как искажают живого человека восковые фигуры в музеях’. Они ‘вынули из Христа Его Божественную силу… подменили Его сожигающую огнём проповедь сантиментальными словами о ‘непротивлении злу’ и великое дело — спасение мира на Голгофе — свели к простому убийству хорошего человека за то, что он проповедовал целомудрие и вегетарианство!’ Отец Валентин справедливо указывал, что ‘Христос, который изображается как толстовец… распятый и затем, как все… сгнивший, — это не наш, не христианский, не православный Христос’ 16.
Отношение Толстого к войне о. Валентин определял как ‘упрямое ослепление’, доказывая: ‘Нельзя же ‘отписываться’: если не поднял оружия — значит, не убил! Нет, убил — если не защитил! Убил как соучастник. Убил своим попустительством. На войне решается вопрос… чью кровь пролить: злодея или невинного. Христианину приходится на войне выбирать из двух зол меньшее. И если он скажет: ‘Не могу убивать ни правого, ни виноватого’, — в лучшем случае это будет самообман, в худшем — сознательное лицемерие’ 17.
Впоследствии эти идеи легли в основу работы И. А. Ильина ‘О сопротивлении злу силою’ (1925), где он поставил тот же вопрос и пришёл к тому же итогу, что и Свенцицкий в статьях ‘Христианское отношение к власти и насилию’ (1906) и ‘Война и Церковь’ (1919). Тождественны здесь и ход рассуждения, и основные формулировки, и критика сентиментального непротивленчества, и заключительные выводы. В частности, исследуя генезис толстовства, о. Валентин писал: ‘Живое чувство любви встречает на пути своего возрастания непреоборимые препятствия в злой, греховной нашей природе и в злой, греховной окружающей нас среде, представляющей из себя ‘собирательное зло’, накапливавшееся веками’ 18. Эти темы подробно освещаются Ильиным в главах ‘О границах любви’ и ‘О связанности людей в добре и зле’. Их названия красноречиво свидетельствуют о сходном смысле, а при обстоятельном анализе выясняется, что это лишь детальное раскрытие тезисов Свенцицкого 19.
Духовная разница между двумя мыслителями определялась тем, что один так до смерти и остался ‘взыскующим града’ 20, а другой уже в молодости его нашёл 21. Диалектика же восприятия ‘паладином Церкви’ 22 личности отлучённого от неё великого писателя укладывается в простую формулу: ‘С Толстым можно не соглашаться, но его нельзя не уважать, нельзя не любить’ 23. Вот это и было главным в отношении к нему Свенцицкого — братская, христианская любовь. И с наибольшей силой она выразилась в цикле очерков ‘Венок на могилу Толстого’. Это воспоминания о посещении Ясной Поляны, беседах с Александрой Львовной, Маковицким, Шмидт и описание реакции общества на события осени 1910. Уникальные свидетельства, осмысление последних поступков Толстого и анализ его роли в нашей жизни особенно актуальны в преддверии 100-летней годовщины упокоения.
1 Свенцицкий В. Собр. соч. Т. 2. М., 2010. С. 324-360.
2 Спустя 5 лет это наблюдение теми же словами повторил Н. А. Бердяев, и хотя прекрасно знал о статьях Свенцицкого, утверждал, что работа Д. С. Мережковского ‘остаётся единственной для оценки религии Толстого’ (Л. Н. Толстой: pro et contra. СПб., 2000. С. 244).
3 Свенцицкий В. Собр. соч. Т. 2. М., 2010. С. 418.
4 Цит. по: Колеров М. Не мир, но меч. СПб., 1996. С. 273-274.
5 Свенцицкий В. Они больше не верят… // Московская газета-копейка. 1911. 13 февраля. N 35.
6 Свенцицкий В. Собр. соч. Т. 2. М., 2010. С. 124.
7 Свенцицкий В. Лев Толстой и смертная казнь // Новая Земля. 1910. N 10. С. 4-5.
8 Напр.: Лисовский А. Смерть Ивана Ильича // Русское богатство. 1888. N 1. С. 181, Свенцицкий В. Собр. соч. Т. 1. М., 2008. С. 67.
9 Литературное наследство. Т. 90. Кн. 4. С. 35.
10 Там же. Кн. 2. С. 599.
11 Гусев Н. Два года с Толстым. М., 1973. С. 70, 85.
12 Свенцицкий В. Собр. соч. Т. 1. М., 2008. С. 282-285.
13 В. Ю. Б. // Новое время. Иллюстр. прилож. 1912. 7 апреля. N 955. С. 10.
14 Свенцицкий В. Собр. соч. Т. 1. М., 2008. С. 417.
15 Гусев Н. Два года с Толстым. М., 1973. С. 70.
16 Свенцицкий В., прот. Проповеди, статьи, письма / Сост., С. В. Чертков. М., 2010. С. 408, 433- 435.
17 Валентин Свенцицкий, свящ. Общее положение России и задачи Добровольческой армии // Белая гвардия. 2008. N 10. С. 183.
18 Свенцицкий В., прот. Диалоги. М., 2010. С. 408-409.
19 Подр. см.: Чертков С. В. П. Свенцицкий, его последователи и эпигоны (И. А. Ильин, Д. С. Мережковский, Н. А. Бердяев) // Философия и культура. 2010. N 5. С. 102-114.
20 Кони А. Избранное. М., 1989. С. 206, Вересаев В. Художник жизни (О Льве Толстом) // Красная новь. 1921. N 4. С. 239.
21 ‘В литературе не принято объявлять себя нашедшими истину, традиция требует от всякого роли идущего к истине. …Мы нашли, потому что мы христиане. Святой Град открылся нам… и никогда уже более мы не уйдём из него искать новый. В этом смысле нам ведомо счастье, радость, покой, которых не знают взыскующие’ (Свенцицкий В. Собр. соч. Т. 2. М., 2010. С. 134-135).
22 Выражение Н. Н. Русова из статьи ‘О. Валентин Свенцицкий’ (Накануне. 1922. 3 сентября. N 124).
23 Свенцицкий В. Собр. соч. Т. 2. М., 2010. С. 338.