В. Г. Короленко
В. П. Буренин. — Театр
Том первый. Спб. 1904
ПРИМЕЧАНИЯ
В. П. Буренин. — Театр, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1904
Время на прочтение: 6 минут(ы)
В. Г. Короленко. Собрание сочинений в десяти томах.
Том восьмой. Литературно-критические статьи и воспоминания. Исторические очерки
М., ГИХЛ, 1955
Подготовка текста и примечания С. В. Короленко
Нет сомнения, что автор этой книги — человек с литературным дарованием. Но что такое, собственно, литературное дарование? Это есть способность легко и свободно придавать литературную форму своим мыслям, чувствам и настроениям, независимо еще от их содержания. Случается очень часто, что люди с глубоким содержанием наделены этой способностью лишь в слабой степени, и тогда они мучительно ищут своей формы. И бывает наоборот, нередко собственно литературные способности даны судьбой людям с очень незначительным содержанием. Тогда форма ищет для себя содержания, по большей части, разумеется, чужого.
Господин Буренин чрезвычайно легко ‘владеет пером’. Ему одинаково свободно даются и стихи, и проза, и в своих фельетонах, доставивших ему своеобразную известность, он мешает и то, и другое. Но если бы кто-нибудь задался целью отыскать в этой огромной (количественно) работе какую-нибудь руководящую нить, попытался бы определить,— за что собственно г. Буренин воюет в литературе в течение трех десятков лет,— то такой изыскатель оказался бы в чрезвычайном затруднении. В конце концов пришлось бы признать, что г. Бурении ратует всегда за… г. Буренина и самое большее еще — за газету, в которой работает г. Буренин и которая сама стоит лишь за себя, ставя паруса по воле господствующих ветров… В молодости г. Буренин исполнял свою задачу довольно весело, иной раз не без остроумия пересмеивая своих противников и отыскивая смешные стороны в самых разнообразных направлениях, тем легче, что все они были ему одинаково чужды. С течением времени он перешел к сплошным ругательствам, выделявшимся уже не остроумием, а беззастенчивой грубостью. На расстоянии целых фельетонов он заменял прежний веселый шарж простым кривлянием, коверкая от чьего-нибудь имени русский язык и заставляя злополучных наборщиков набирать ‘шкажал’ вместо ‘сказал’, или ‘прифшкакивать’ вместо ‘привскакивать’. Повидимому, есть еще немало людей, которым это кажется забавным и остроумным. Несомненно, однако, что с литературной точки зрения это была элементарнейшая пошлость, совершенно недостойная уважающей себя печати… Вообще, если бы понадобилось охарактеризовать выдающуюся черту литературной деятельности г. Буренина, то пришлось бы сказать кратко: г. Буренин всю свою жизнь ругался. В молодости ругался порой не без остроумия, в старости — с какой-то угрюмою злобой, порой переходящей в неистовство…
Впрочем, мы не будем более останавливаться на этом предмете, во-первых, потому, что предмет этот в деталях довольно неопрятный, а во-вторых, еще и потому, что, собственно, разбираемая книга давала бы к этому лишь косвенный повод.
‘Театр’ г. Буренина представляет в его литературной работе некоторое приятное исключение. Здесь он является в совершенно приличном виде, как будто и ему самому опротивело, наконец, ‘шкаживать’ и ‘прившкакивать’, ругаться и производить литературные дебоши.
Однако, как известно, исключения только подтверждают правило: за содержанием своих приличных произведений г. Буренину так же приходится отправляться в люди, как и за содержанием своей ‘сатиры’. Его сатира — шарж и пародия. Его ‘театр’ — переводы и пересказы. Из шести пьес разбираемой книги, только одна принадлежит самому г. Буренину. Это — ‘Забава Путятишна’. Содержание ее заимствовано из былин, причем г. Буренину принадлежит довольно ловкая сценическая компановка былинного сюжета, красивые стихи и разные изящные, на французский лад, разговоры былинных персонажей. Все это, разумеется, так же далеко от суровой поэзии былинного эпоса, как виньетка на конфектной коробке Эйнема далека от васнецовоких богатырей. Почему-то при чтении этой ‘Забавы Буренишны’ нам представлялись все время не киевский двор, не Ставры, Добрыни и Ильи Муромцы,— а обстановка какого-нибудь домашнего аристократического спектакля. ‘Княжна Зизи была превосходной Забавой, а почтенный князь NN., с его величавой наружностью, дал образцового Илью Муромца. Молодой барон X. был превосходен в роли заезжего веницейского рыцаря, а милые Коко и Вово (из ‘Плодов просвещения’) не портили ролей Чурилы и Алеши Поповича’.
Одна черта этой ‘комедии’ г. Буренина привлекла наше внимание: в последних действиях на сцену выступают ‘кабацкие голи’. Они вместе с Ильей совершают на сцене разные великие подвиги, и за это князь (Красное солнышко) сажает их вместе с веницейскими рыцарями и прочими благородными персонажами за свой ‘княженецкий стол’. При этом голи, чтобы потешить князя, затягивают песню:
Как у нас у голей-голюшки
Ничего нет, кроме волюшки.
Хор: Ой, жги, жги, говори!
Ничего нет, кроме волюшки.
Армяки на нас дырявые,
Да в нас, голях, души правые…
И хор опять подтверждает: ‘Ой, жги, жги, говори! Да в вас, голях, души правые’…
Признаемся, при этом нам стало немного страшно за благополучное окончание аристократического спектакля. Ведь ‘голи’,— думалось нам,— это ‘босяки’ того времени. И тотчас же из-за г. Буренина, приличного сочинителя красивых стихов, в нашем воображении вырисовалась угрюмая физиономия ‘неприличного’ Буренина, Буренина-критика с его, многим еще памятными, грубейшими ругательствами по адресу г. Горького за его голей-босяков, у которых, к великому гневу критика, тоже ‘ничего нет, кроме волюшки’ и порой все-таки оказываются ‘души правые’. Ну, да разумеется — это дело другое: г. Горький пишет то, что действительно думает о людях и о жизни, а ведь ‘голи’ г. Буренина это только переодетые в известном ‘стиле’ Вово и Коко.
Вообще, не следует только брать ‘в сурьез’ разные мнения г. Буренина,— и все, право, выходит очень мило. Кто, например, не помнит известной полемики, когда г. Буренин доказывал, что пора стихотворных переводов и даже самых стихов миновала и что даже чужие иностранные стихи лучше переводятся своей прозой. При этом покойный Надсон отстаивал противоположное мнение. Господин Буренин-критик ругался тогда так отвратительно, как никогда не ругался ранее. Можно было думать, что мнение о преимуществе прозаической передачи и негодности стихов и есть то ‘святая святых’, для защиты которого г. Буренин выехал во всеоружии на литературную арену…
Но вот в ‘театре’ г. Буренина мы находим стихотворную драму ‘Ожерелье Афродиты’ с следующим примечанием: ‘Сюжет и некоторые сцены взяты из романа ‘Aphrodite’ P. Louys’. Итак, г. Буренин, ставящий вне законов литературного приличия всякого, кто защищает перевод стихами иностранных стихов,— сам занимается переложением в стихи ‘сюжета и некоторых сцен’ иностранного прозаического романа. Но и это противоречие разрешается довольно благополучно одним соображением: охота же принимать серьезно те или другие ‘мнения’ г. Буренина! Тогда нужно было обругать Надсона и других поэтов, и г. Буренин высказал одно мнение. А теперь собственная склонность к стихотворной форме ищет подходящего чужого содержания и находит его в прозаическом романе P. Louys’a. Все совершенно понятно и просто.
Кроме упомянутых уже пьес, в книге есть еще перевод ‘Потонувшего колокола’, ‘Женщины с кинжалом’ (Шнитцлера) и две ‘Старые комедии любви’. Подзаголовок к этим последним пьесам гласит, что они взяты ‘из Victor Mistifiguerros el Rojo’. Мы незнакомы с испанской литературой и, признаемся, подумали, что этот Виктор Мистифигерос легко может оказаться Виктором Бурениным или хоть Алексисом Жасминовым, и что, таким образом, здесь мы все-таки встретимся с оригинальным творчеством. Но тотчас же разочаровались: одна комедия (‘Мадонна Беатриче’) опять заимствована из Боккаччио, а другая (‘Фьяметта’) носит пометку: ‘Orlando furioso’ {Неистовый Роланд (итал.).}, песнь XXVIII…
Таким образом, выходит, что г. Виктор Буренин заимствует на этот раз у Виктора Мистифигероса, заимствующего, в свою очередь, у Боккаччио и Ариоста. Впрочем, если бы этот Мистифигерос оказался действительно мистификацией, если бы даже у Боккаччио и Ариосто не оказалось ничего подобного,— то и тогда обе пьесы г. Буренина не могли бы считаться оригинальными: это опять переложение в хорошие стихи игривых анекдотов в испанско-итальянском стиле, за которые кому-нибудь другому ой как досталось бы от г. Буренина-критика, он ведь любит иной раз прикинуться блюстителем строжайшей нравственности…
Нам не хотелось бы раздражать г. Буренина этим правдивым отзывом. Не хотелось бы, во-первых, потому, что раздраженный г. Буренин представляет зрелище далеко не эстетическое, часто даже прямо оскорбительное для человеческого достоинства… А во-вторых, еще и потому, что ‘театр’ г, Буренина нравится нам гораздо более, чем его ‘Мертвые ноги’ и тому подобные ‘произведения’. Поэтому не в укор, а лишь в некое назидание позволим себе привести еще одно соображение. В драме ‘Ожерелье Афродиты’ главная героиня Геро — гетера и галилеянка. И, к удивлению, г. Буренин не останавливается на этот раз перед тем, что характеру еврейки приданы автором (Louys’ом) черты значительной глубины и возвышенности. Она не верит ни в себя, ни в любовь художника Олимпия. Чтобы поверить — она заставляет Олимпия, рискуя жизнью, похитить ожерелье со статуи Афродиты. Когда он это сделал, она берет на себя его вину и умирает, счастливая и просветленная. В патетической сцене этой смерти она ‘склоняется на грудь к Олимпию и говорит постепенно замирающим голосом’:
Мой возлюбленный, мой брат…
Ночь сошла… В покое
Дремлет мой зеленый сад,
И струится аромат
Нарда и алоэ…
Я цветами убрала
Одр благоуханный…
Я курильницы зажгла… и т. д.
Нам хотелось бы, чтобы г. Буренин представил себе более или менее живо, что какой-нибудь ‘критик’, обладающий беззастенчивым стилем и склонностью к передразниванию, вроде г. Алексиса Жасминова,— принимается ‘разделывать’ это произведение ну хоть следующим образом:
Мой важлюбленный, мой брат…
Ночь шашла… В пакое
Шпит уш мой желевый шад…
Бррр… Не правда ли, какая гадость?.. А между тем — ведь это прием, который должен быть хорошо знаком г. Буренину из собственной его многолетней практики.
Ну, так вот: можем пожелать г. Буренину, стихотворцу-переводчику, почаще и подольше разлучаться с г. Бурениным-критиком и с г. Алексисом Жасминовым и углубляться в тьму веков (к персонажам, с которыми он еще не успел рассориться), чтобы перелагать хотя бы чужие приличные сюжеты в свои хорошие стихи. ‘Театр’ г. Буренина есть несомненно литература… К тому же хоть на время этих экскурсий в нижнем этаже ‘Нового времени’ стало бы, пожалуй, несколько опрятнее…
1904
Рецензия впервые напечатана в журнале ‘Русское богатство’ за 1904 год, кн. I, в отделе ‘Новые книги’ и без изменений включена автором в девятый том полного собрания сочинений, изд. А. Ф. Маркса, 1914 г.
Буренин Виктор Петрович (1841—1926) — поэт, драматург и публицист. До 70-х годов фельетоны Буренина имели налет либерализма, направлены были иногда против консервативной печати. В это время Буренин сотрудничал в ‘Отечественных записках’, ‘Вестнике Европы’, ‘Библиотеке для чтения’. После 70-х годов Буренин резко изменил свою позицию, вошел в состав редакции ‘Нового времени’, и с 80-х годов его творчество было целиком отдано борьбе против прогрессивных элементов в литературе и общественной жизни России.
Буренину принадлежат ‘Литературные очерки’ (газета ‘Новое время’ 20 июля 1879 года No 1217), в которых он подверг грубой критике первое художественное произведение В. Г. Короленко ‘Эпизоды из жизни искателя’, напечатанное в журнале ‘Слово’, кн. 7, за 1879 год. Свою статью Буренин использовал для нападок на революционно настроенную молодежь 70-х годов.
В письме к матери и сестрам от 30 июля 1879 года Короленко, находившийся тогда в административной ссылке в г. Глазове, Вятской губернии, писал: ‘Вчера прочитал в Новом времени рецензию Буренина… Правду сказать, меня она задела так мало, что, право, мне самому удивительно’.
В том же письме Владимир Галактионович просил прислать ему оттиск рассказа ‘Эпизоды из жизни искателя’ для сличения отдельных мест с рецензией Буренина, чтобы не приходилось ‘…недоумевать, откуда Буренин выдернул такие выражения, каких у меня вовсе не было. Якуб превращен в лакея, являются какие-то ‘стихотворения, смягченные (?!) цифрами’ и т. д., которых совершенно нет в моей статье’. По признанию Короленко, его интересовал не столько сам отзыв о его рассказе, ‘…сколько та сторона, которая так безобразно развернулась в рецензии Буренина’. Здесь писатель имел в виду клеветнические и враждебные высказывания критика о передовой молодежи.