‘Донские ведомости‘, 1919. No 209. 12/25 сентября. С . 1-2[1]
<,В нынешние светлые лунные ночи…>,
<,В нынешние светлые лунные ночи…>,
В нынешние светлые лунные ночи…, Крюков Федор Дмитриевич, Год: 1919
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В нынешние светлые лунные ночи на берегах родного Дона, закутанных золотистой дымкой, перекликаются не только ружейным и пулемётным огнем воюющие, но и обыкновенными человеческими голосами. Драгоценное свойство юности — всегда, во всяком положении, как бы ни было оно тяжело и мрачно, находить предмет своеобразного развлечения.
— Бросьте воевать! — доносится с ‘того’ берега, когда-то своего, близко знакомого, а теперь обвеянного зловещей загадочностью.
— А вы покажите — на примере! — отвечает наш берег.
— Что вы, черти, не дадите воды из Дону напиться? воду гнилую тут пьём.
— Погодите, мы вас не так напоим еще!
— За кого воюете? Подумайте: за генералов!
— А вы за кого?
— Мы за Ленина.
— И Троцкого? Вашему Ленину Мамонтов последние волосенки выдергивает…
По существу, детское зубоскальство — вся эта словесная перепалка двух берегов. Но если вдуматься глубже, в ней трепещет тот же трогательный вопрос, который волнует всех — и старых, и малых, многосведущих и тёмных, простых и умудренных людей: за кого, или точнее, за что идет эта кровавая бессмысленная бойня, кому от нее выгода, кто стал благополучнее, счастливее, какое улучшение и облегчение внесла она в жизнь, какой новой истиной осветила и возвысила человечество?..
‘Мы — за Ленина’… Вот — конечный итог, к которому долгим и кровавым путем ‘расширения и углубления революции’ пришли пустоголовые люди, обратившие в ремесло грабительскую войну. Ни одного клочка, ни одного обрывка не осталось от тех высокопарных вещаний о свободе, братстве, равенстве, красовавшихся когда-то на красных знаменах. Свергнув старые кумиры, российская революция к конечному этапу своему осталась при едином болванчике, изображающем плешивую фигурку с отвисшим брюшком, — при Ленине. Не очень почетное знамя…
Но если спросят нас с ‘того’ берега, за что мы воюем, — мы попросту, по-человечески скажем им, врагам нашим, но и нашим братьям, связанным с нами узами единого языка и истории, и единой горестной судьбы: мы воюем за свой родной край, за целость его, за бытие казачества, за право жить тем бытовым укладом, который унаследовали мы от славных своих предков и которому все — от генерала до рядового казака — мы одинаково преданы всем сердцем. За честь родины мы бьемся, имя которой Ленин и Троцкий опозорили, которую они предали и продали, на место которой поставили якобы ‘весь мир’, а в сущности — шайку международных проходимцев жидовского происхождения[2].
За родину… В ней для нас все самое дорогое, заветное и святое: и политая трудовым потом родная нива, и родительские могилки, колокольный звон родной церкви, старая дедовская песня и плач матери, провожающей родимого сынка на службу родному краю, кизечный дымок наших куреней и каждая тропинка в своей леваде… Все убогое и бедное в родине — многоценнее нам тех самохвальных заявлений о коммунистическом рае для всего мира, которые протрубили вы раньше и от которых дошли до паскудного истукана под фальшивой кличкой — ‘Ленин’.
За родину мы бьемся. За нее, единую, великую и святую, готовы сложить головы в смертном бою.
[1] Заметка в газете странно озаглавлена: ‘Ф.Д. Крюков’ и подписана: ‘Ф. Крюков’, а также сопровождается следующим предисловием: В Усть—Медведицкую дружину зачислен известный Донской писатель и секретарь Войскового Круга Федор Дмитриевич Крюков. В газете ‘Сполох’, издающейся в той же станице, им помещена следующая статья: [далее следует текст].
[2] Наличие у статьи странного заголовка — в виде имени писателя и ссылка на зачисление его в дружину (см. примечание выше) свидетельствуют о том, что статья редактировалась не Крюковым. В это время, с конца марта по конец октября, редактором ‘Донских ведомостей’, как значится на последних страницах каждого номера, был Вр[ем]. и[сп]. об[яз]. редактора профессор Н. Асеев. Поэтому добавление к расхожему в белогвардейской риторике штампу ‘шайка международных проходимцев’ лежит, видимо, на его совести или на совести кого-то из его сотрудников. Юдофобские настроения не характерны для писателя Федора Крюкова. (См. например, его рассказ ‘Четверо’, где с теплотой и нежным юмором описан Арон Перес, бывший кутаисский приказчик, попавший на Южный фронт 1-й мировой войны.) В рассказах Спутники’ (1911) и ‘Неопалимая купина’ (1913) Ф. Д. Крюков исследует психологию обывателя-антисемита и погромщика: в первом случае это казачий подъесаул Чекомасов, во втором — черносотенец, мнящий себя патриотом школьный учитель истории Мамалыга. В 1915 г. Крюков участвовал в столичном литературном сборнике ‘Щит’, посвященном теме гонений на евреев, поместив в нем статью о погибшей на фронте медицинской сестре Софье Ольшвангер. (См. ‘Сестра Ольшвангер’. // Щит. Литературный сборник. Под редакцией Л.?Андреева, М.?Горького и Ф.?Сологуба. Петроград, 1915). Пафос этой статьи лучше всего передают такие строки: ‘Чтобы принести жизнь свою в жертву родине в годину тяжких испытаний, Софье Ольшвангер пришлось пройти через ряд рогаток и препятствий, которыми так обилен тернистый путь сынов и дочерей ее племени. Еврейка. Общины, носящие Красный Крест, не зачисляют в свои кадры евреев. Только настойчивое ходатайство покойного кн. Варлама Геловани помогло Софье Ольшвангер, опытной земской фельдшерице, войти сестрой милосердия в комплект 3-го лазарета Государственной думы. Единственное, может быть, счастье, которым подарила ее родина, скупая на ласку и привет к ней, дочери обделенного правами народа! И за то она должна была принять чистую жертву бедной падчерицы своей — ее прекрасную жизнь: и маленький холмик каменистой земли среди величавых гор, за Мерденеком, — в Ольтинском направлении, — будет в ряду славных русских могил…’ (Ф.? Крюков. Казацкие мотивы. М., 1993. С. 425).
Оригинал здесь