В новый мир, Алтаев Ал., Год: 1905

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Въ новый міръ.

Историческая повcсть.

Ал. Алтаевъ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Товарищества ‘Общественная Польза’, Б. Подъяч., 39.
1905.

0x01 graphic

1.
Мечтатели.

Въ женскомъ лиссабонскомъ монастыр Всхъ Святыхъ только что окончилась обдня, и монахини, а за ними и монастырскія пансіонерки стали чинно выходить изъ церкви. Это было въ свтлый весенній день 1474 года.
У самой церковной паперти за кустами колючаго рузгуса стояли два синьора въ черныхъ плащахъ и черныхъ беретахъ. Простота одежды указывала на то, что они были иностранцы: лиссабонцы любили-таки принарядиться.
Когда съ молодыми синьорами поравнялась послдняя пара пансіонерокъ, одинъ изъ нихъ толкнулъ другого локтемъ и шепнулъ:
— Ты видлъ, Бартоломео, замтилъ?
— Она на тебя смотритъ, Кристовалъ,— отвчалъ другой.также шепотомъ.
Одна изъ пансіонерокъ, дйствительно, выглянула изъ-подъ покрывала, губы ея дрогнули, и плутовская улыбка открыла два ряда блыхъ, какъ фарфоръ, зубовъ. Въ ея большихъ черныхъ глазахъ, остановившихся на мгновеніе на рыжеволосомъ Кристовал, свтилось глубокое обожаніе.
— Филиппа! услышала за своею спиною двушка злобное шипнье одной изъ старшихъ сестеръ-монахинь,— ты ведешь, себя не какъ дочь благороднаго дона Бартоломео Перестрелло, а какъ уличная двчонка! Сегодня ты будешь стоять три часа у стны! И еще двсти поклоновъ во время вечерни на колняхъ посреди церкви…
Христофоръ Колумбъ, или, какъ называли его въ этой стран, Кристоваль Колонъ, не слышалъ словъ старухи, но видлъ ея злое лицо и слезы въ кроткихъ глазахъ Филиппы. Двушка опустила голову и ускорила шаги, громко стуча о камешки дорожки своими грубыми башмаками. Когда пансіонерки и монахини ушли, Христофоръ увидлъ на песк у своихъ ногъ маленькую записку. Онъ быстро поднялъ ее и развернулъ съ волненіемъ. У Христофора не было тайнъ отъ брата, и онъ прочелъ вполголоса безсвязное посланіе, написанное дтскимъ почеркомъ Филиппы:
‘Вы такъ богомольны, вы такъ усердно молитесь у образа Богоматери, что мн кажется, будто вы святой. Меня зовутъ донья Филиппа Моньицъ-Перестрелло. Мой отецъ — кавалеръ морской службы — умеръ… Моя мать помстила меня сюда потому, что надялась постричь меня въ монахини. Но я ни за что не хочу постричься… Монастырь — это тюрьма. О, спасите меня, спасите! Филиппа’.
Прослушавъ это посланіе, Бартоломео расхохотался. Христофоръ закрылъ ему ротъ рукою.
— Ты съ ума сошелъ, сказалъ онъ спокойно,— старухи услышатъ, и тогда все пропало.
— Да что же ты думаешь предпринять?
Христофоръ усмхнулся и спокойно положилъ письмо въ боковой карманъ.
— Отъ меня ничего не уйдетъ, сказалъ онъ,— Идемъ-ка домой.
Братья Колумбы направились къ монастырскимъ воротамъ. Бартоломео замтилъ, что Христофоръ очень озабоченъ.
Вернувшись въ скромную квартиру, состоявшую всего изъ двухъ комнатъ, Христофоръ и Бартоломео принялись за свои обычныя занятія. Въ то время какъ Бартоломео погрузился въ какія-то вычисленія, Христофоръ, вооружившись перомъ и циркулемъ, чертилъ карту, заказанную ему кмъ-то изъ лиссабонскихъ моряковъ. Еще живя въ дом у своего отца, ткача Доменико Колумба, на родин въ Гену, Христофоръ имлъ хорошій заработокъ, благодаря своему искусству черченія. Доменико Колумбъ далъ всмъ дтямъ весьма скудное образованіе. Четырнадцати лтъ Христофоръ уже служилъ юнгой на генуэзскомъ корабл, въ Лиссабонъ Христофоръ пріхалъ годъ тому назадъ уже морскимъ офицеромъ. Благоразумный ткачъ Доменико Колумбъ и жена его Сусанна не понимали бурной натуры Христофора. Положимъ, и Бартоломео не отличался любовью къ ремеслу отца, но страсть къ морю не была въ немъ такъ сильна, какъ въ брат.
Доменико сначала помстилъ сына въ остерію {Кабачокъ.}, которую держалъ нсколько лтъ въ Савонн, но сынъ плохо торговалъ виномъ, и отецъ перевелъ его въ свою ткацкую мастерскую. Бдняга и тутъ жестоко ошибся. Хотя вс родные, дды и прадды Колумбовъ, были ткачами испоконъ вка, Христофоръ никуда не годился для этой работы: онъ такъ-же небрежно относился къ чесанью шерсти, какъ и къ продаж вина, былъ разсянъ, непонятливъ и изводилъ отца своею лнью. Вмсто того, чтобы работать за станкомъ, онъ длалъ какіе-то нелпые чертежи кораблей, или бгалъ на набережную, гд колыхались блые паруса судовъ. Съ какою завистью смотрлъ онъ_ на нихъ! Все было напрасно,— слезы матери, уговоры и угрозы отца. Наконецъ, Доменико махнулъ на сына рукою. Христофоръ, а за нимъ и Бартоломео, оба поступили на корабли юнгами. У Доменико остались еще два сына, Джіованни и Джакомо, и онъ ршилъ имъ передать свое дло: ткацкую мастерскую и остерію. Маленькая дочь Бланкетта отлично справлялась въ дом, помогая матери въ хозяйств. Когда братья ухали въ Лиссабонъ, Блан.кетта давно уже была замужемъ, Джіованни умеръ, а Джакомо почувствовалъ такое же отвращеніе къ ткацкому станку, какъ и старшіе братья. Его манила тишина обители, и онъ сдлался монахомъ. Старикъ остался вдвоемъ съ женою, покинутый на старости лтъ дтьми, обремененный долгами. Тяжелое положеніе отца невыносимо мучило Христофора. Онъ винилъ себя, что не могъ быть его поддержкой, что бродячая натура влекла его въ неразгаданную даль. Образъ хилаго, покинутаго старика стоялъ передъ его глазами въ то время, какъ буря рвала паруса на корабляхъ, на которыхъ онъ возилъ вино изъ Хіоса, во время жестокихъ схватокъ съ пиратами, въ то время, наконецъ, какъ онъ мчался въ Лиссабонъ, привлеченный успхами мореплаванія въ Португаліи. Съ давнихъ поръ португальцы славились своими успхами на мор. Они вели обширную морскую торговлю, ихъ моряки прошли вдоль всего западнаго берега Африки, вплоть до мыса Доброй Надежды. На этомъ пространств португальцы заняли рядъ африканскихъ острововъ и основали колоніи по берегамъ Африки для торговли съ туземцами. Въ эту эпоху море представляло много заманчиваго для отважныхъ юношей. Извстная доля пиратства заключалась даже въ самомъ благонамренномъ коммерческомъ предпріятіи. Корабли одного государства беззастнчиво нападали на корабли другого и съ спокойной совстью предавались грабежу и насилію. До Христофора Колумба постоянно долетали всти о морскихъ разбояхъ и битвахъ, къ нимъ примшивались чудесные разсказы о португальцахъ и ихъ опасныхъ вылазкахъ на африканскомъ берегу, близь экватора. До него долетла и всть о смерти великаго генія Португаліи, принца Генриха Мореплавателя, и о послднихъ подвигахъ капитановъ принца на великомъ западномъ океан. Сынъ португальскаго короля оаньо, инфантъ {Инфантъ — сынъ короля, принцъ въ Испаніи и Португаліи.} Генрихъ, страстно любя науки, покинулъ дворъ и поселился въ южной пасти Португаліи, близъ мыса св. Винцента. Выбранное имъ мсто находилось недалеко отъ африканскаго берега. Въ это время всхъ охватила жажда открыть морской путь въ Индію. О богатств Индіи разсказывали удивительныя сказки. Инфантъ Генрихъ былъ увренъ, что, объхавъ Африку, можно достигнуть юго-западной Азіи. Существовало древнее преданіе о томъ, какъ нкогда финикіане объхали всю Африку, но боялись несносной жары подъ экваторомъ, боялись разсказовъ о дикихъ звряхъ, нападающихъ на корабли, объ огненныхъ потокахъ, объ илистой вод, густой, какъ студень, въ которой будто бы вязли суда.

0x01 graphic

Несмотря на вс эти страхи, Генрихъ снарядилъ на свой счетъ нсколько кораблей и отправилъ ихъ въ поиски за неизвстными землями. Но первые мореходы скоро вернулись, напуганные нелпыми сказками. Впрочемъ, нашлись-таки два отважныхъ рыцаря, ршившіеся во чтобы-то ни стало сдлать открытіе новыхъ странъ. Буря разбила ихъ суда и выбросила отважныхъ мореплавателей на маленькій островокъ Порто-Санто. На этомъ крошечномъ клочк земли Генрихъ основалъ колонію, веллъ насадить на немъ различныя европейскія растенія и переселить туда многихъ европейскихъ животныхъ.
Въ 1420 году мореходы того же принца Генриха вновь открыли забытый и потерянный въ-теченіе цлаго столтія островъ Мадейру, на которомъ была основана колонія, и Азорскіе острова, основали колонію на Канарскихъ островахъ, извстныхъ уже древнимъ подъ именемъ ‘Счастливыхъ острововъ’.
Мореплаватели не ходили еще тогда южне Канарскихъ острововъ, ихъ пугалъ мысъ, далеко вдающійся въ море на запад. Около мыса были страшные водовороты. Этотъ мысъ долго считался границею міра и назывался мысомъ Нономъ, впослдствіи онъ былъ переименованъ въ мысъ Боядоръ. Около 1440 года португальцы достигли рки Сенегала. Близь устья Сенегала находится Зеленый Мысъ, а передъ нимъ лежатъ десять острововъ Зеленаго Мыса, открытые въ 1460 году.
Въ теченіе многихъ вковъ Востокъ составлялъ мечту ученыхъ и конечную цль торговыхъ людей. Востокъ представлялся земнымъ раемъ: тамъ были въ изобиліи металлы, жемчугъ, пряности, великолпныя растенія, гигантскія и разнообразныя животныя.
Въ тринадцатомъ вк итальянскій путешественникъ Марко Поло постилъ Китай, и его чудесные разсказы объ этой стран передавались во времена Христофора Колумба изъ устъ въ уста.
Инфантъ Генрихъ мореходецъ основалъ обсерваторію {Зданіе, устроенное для физическихъ и астрономическихъ наблюденій.} въ юго-западной части Португаліи и сгруппировалъ вокругъ себя искусныхъ мореплавателей, онъ положилъ основаніе величію и сил небольшого португальскаго королевства.
Въ Лиссабон жило множество моряковъ и купцовъ различныхъ народностей, среди которыхъ было не мало генуэзцевъ. Немудрено, что разсказывая на родин о славной Португаліи, они соблазнили этими разсказами сначала Бартоломео Колумба, а потомъ и Христофора. Благодаря своему умнью чертить карты и планы, братья нашли здсь врный заработокъ. Но не заработокъ, конечно, удерживалъ въ Лиссабон мятежную душу Христофора,— столица Португаліи была для него окномъ въ далекія невдомыя страны за океаномъ. Онъ мечталъ о нихъ постоянно, даже теперь, вернувшись изъ монастыря Всхъ Святыхъ и углубившись въ работу. Наконецъ, Христофоръ бросилъ циркуль, и глубокій вздохъ вырвался изъ его груди.
— Какой чортъ заставляетъ меня здсь сидть!— крикнулъ онъ раздраженно,— пожалуй, все, о чемъ разсказывали наши родичи въ Гену и Савонн,— басни, и мн порою даже кажется, что разсказы объ инфант Генрих — тоже басни! Впрочемъ, его уже нтъ въ живыхъ… Вотъ уже годъ, какъ я сижу въ Лиссабон и ни шагу не сдлалъ дальше стнъ женскаго монастыря! Неужели же я пріхалъ сюда только для того, чтобы чертить карты? Этимъ бы я могъ заниматься и дома.
Бартоломео попробовалъ пошутить:
— Да, но ты бы не видлъ тамъ прелестной Филиппы Перестрелло!
Христофоръ улыбнулся, но сейчасъ же лицо его затуманилось грустью.
— Бдный отецъ… прошепталъ онъ,— я все думаю о немъ… въ прошлый разъ мы выслали ему нсколько червонцевъ… Но какъ этого мало! Вдь онъ разоренъ… Толкнула-же его злая судьба заняться покупкою и перепродажею земельныхъ участковъ… Говорятъ, Бартоломео, онъ потерплъ большіе убытки… былъ обманутъ… Я все скрывалъ это отъ тебя… оказывается, онъ не заплатилъ за одинъ участокъ, и теперь его ждетъ судъ…

0x01 graphic

Бартоломео вскочилъ и въ волненіи забгалъ по комнат.
— Ужасная новость! Бдный старикъ! Какъ велика сумма долга?
— Я не знаю,— уныло отвчалъ Христофоръ,— но думаю, что если мы съ тобою станемъ работать нсколько дольше, чмъ обыкновенно, то скоро въ состояніи будемъ заплатить за него долгъ. Но, подумай, братъ, разв въ этомъ платеж есть хоть капля смысла? Сегодня мы ему поможемъ, а завтра случится то же. Старикъ безпомощенъ, брошенъ,— вотъ въ чемъ бда. Самое лучшее было бы жить возл него, но… но… я не могу.
Онъ уныло помолчалъ и продолжалъ глухимъ, безнадежнымъ голосомъ:
— По настоящему, кто-нибудь изъ насъ долженъ былъ бы вернуться на родину, но мы оба этого сдлать не въ силахъ. Мы чего-то тщетно ждемъ, горимъ отъ напряженнаго ожиданія. Если я уду изъ Лиссабона, мн кажется, я навсегда распрощусь съ завтною мечтою найти новый путь въ Индію. О, Бартоломео, это свыше моихъ силъ!
Онъ закрылъ лицо руками, но, когда посл нсколькихъ тяжелыхъ минутъ отнялъ ихъ, глаза его смотрли спокойно, а голосъ звучалъ твердо.
— Быть можетъ, мое ршеніе и жестоко, быть можетъ, отецъ умретъ тамъ, въ темниц, а мы погибнемъ въ пучин морской… Но, оставаясь здсь для выполненія великой цли, я не буду винить себя, и ты, мой Бартоломео, тоже не долженъ ни въ чемъ упрекать себя. Каждый человкъ родился для того, чтобы выполнить ту или иную задачу. Я же глубоко врю, что на мою долю выпала громадная задача Бартоломео!
Онъ всталъ, выпрямился, а глаза его гордо загорлись. Протянутая рука указывала на окно, откуда синло море.
— Смотри! закричалъ онъ,— море должно быть для насъ дороже отца, дороже родины! О, Индія, ты дашь мн возможность разбогатть, чтобы твое золото пошло на борьбу съ проклятыми турецкими пиратами! Твое золото будетъ священно: оно освободитъ Гробъ Господенъ изъ рукъ неврныхъ.
Быстрымъ движеніемъ онъ разстегнулъ воротъ своей рубашки и показалъ брату на груди широкій темный рубецъ.
— Этотъ знакъ — рану положили мн на грудь, сказалъ онъ торжественно,— какъ священный залогъ ненависти къ пиратамъ. И я отомщу имъ. Рана моя ноетъ и проситъ этого, братъ!
Христофоръ весь дрожалъ отъ негодованія, слова его были рзки, но не надо забывать, что въ то время вся южная Европа страдала и отъ турокъ, и въ особенности отъ разныхъ пиратовъ. Они постоянно длали набги на христіанскія земли, жгли, грабили, убивали и уводили въ рабство христіанъ. Вся Европа была охвачена непримиримою ненавистью къ туркамъ, и эта ненависть, естественно, приняла религіозный характеръ. Бороться съ турками, отдать на эту борьбу всю свою жизнь — казалось дломъ чести, вполн угоднымъ Богу.
— Я соберу громадное войско на золото, собранное въ Индіи,— звучалъ голосъ Христофора,— это войско будетъ больше, чмъ армія самыхъ сильныхъ государей, и оно двинется на неврныхъ. Гробъ Господенъ я принесу, какъ священный даръ, Гену или тому государству, которое поможетъ мн совершить походъ въ Индію
— Я не отстану отъ тебя!— горячо подхватилъ Бартоломео.
Братья вздрогнули отъ удара колокола. Этотъ гулкій ударъ оторвалъ ихъ отъ міра мечтаній и вернулъ къ дйствительности. Христофоръ вскочилъ и сталъ искать шляпу.
— Ты туда?— спросилъ Бартоломео.
Христофоръ кивнулъ головою и улыбнулся. Должно быть, онъ вспомнилъ о маленькой монастырской затворниц.
Онъ быстро вышелъ изъ дому и повернулъ къ холму, на которомъ стоялъ монастырь Всхъ Святыхъ. За вечерней онъ не видлъ Филиппу Перестрелло на ея обычномъ мст въ хор пвчихъ, откуда серебристыми переливами звучалъ ея свжій голосокъ. Въ волнахъ кадильнаго дыма онъ замтилъ ея стройную фигуру на колняхъ посреди церкви, склоненную къ полу головою. Она горько плакала. Бдная маленькая Филиппа, какою жалкою показалась она Христофору въ этой согбенной поз рядомъ съ наказавшей ее монахиней!
Взволнованный покинулъ Христофоръ Колумбъ монастырскую церковь. Онъ ршилъ спасти Филиппу, во что-бы то ни стало вырвать ее изъ этой тюрьмы.
На другой день Христофоръ въ сопровожденіи Бартоломео подходилъ къ небольшому старому дому, окруженному садомъ съ паттіо {Паттіо — внутренняя вымощенная часть двора, гд проводятъ обыкновенно время жители Пиренейскаго полуострова. Она обсажена растеніями и окружена галлереями.}, гд донна Изабелла, вдова извстнаго моряка Перестрелло, любила проводить свободное время. Онъ засталъ хозяйку въ обществ дочери, миловидной двушки. Дочь играла на мандолин, а мать, наслаждаясь вечернею прохладою, слушала нжную мелодію. Музыка растрогала ее, мечтательный взглядъ ея погасшихъ глазъ устремился въ голубое небо, гд ряли мелкія перистыя облака въ румянц заходящаго солнца. Она думала о муж, котораго небесныя силы наврное успокоили въ царств вчнаго свта, такъ какъ онъ былъ добрый католикъ.
Приходъ трехъ гостей прервалъ ея мечтанія. Молоденькая Марія Перестрелло выронила изъ рукъ своихъ мандолину и испуганно уставилась на двухъ незнакомцевъ, которыхъ привелъ съ собою ея женихъ, морской офицеръ Педро Карреа.
— Простите меня, донна Изабелла,— началъ донъ Педро,— за то, что я такъ безцеремонно ввожу въ вашъ домъ этихъ молодыхъ синьоровъ, но они — мои друзья, и, на правахъ сына, я позволилъ себ представить ихъ вамъ. Надюсь, мои друзья сдлаются и вашими друзьями.
Посл такой любезной рчи донна Изабелла отвчала съ неменьшей любезностью:
— Дорогой донъ Педро, я думаю, что вы не можете привести въ домъ вашей невсты недостойныхъ людей.
Она церемонно раскланялась съ пришедшими и, хлопнувъ въ ладоши, велла старому едва волочащему ноги слуг принести прохладительнаго питья и фруктовъ, такъ называемую ‘меріэнду’ или угощеніе. Снова зазвенла мандолина, и подъ ея несложный напвъ полилась тихая бесда. Братья-Колумбы удивлялись, какъ просто и легко имъ удалось познакомиться съ семьею Филиппы. Еще наканун вечеромъ они ломали голову, какъ проникнуть въ домъ къ донн Изабелл, которая жила очень уединенно и замкнуто посл смерти своего мужа, морехода инфанта Генриха. Утромъ счастливый случай привелъ къ нимъ одного изъ заказчиковъ морскихъ картъ — дона Педро Карреа. Это былъ молодой блестящій морякъ, котораго, какъ было слышно, правительство въ скоромъ времени назначало губернаторомъ острова Порто-Санто. Въ разговор Педро Карреа упомянулъ имя своей невсты — сестры Филиппы Перестрелло. Это сообщеніе развязало языкъ Христофору, и онъ тутъ же безъ утайки разсказалъ дону Педро свою исторію въ монастыр Всхъ Святыхъ. Молодой офицеръ разсмялся и общалъ Христофору устроить его женитьбу на Филипп.
Сидя на галлере паттіо, донъ Педро разсыпался передъ Изабеллой Перестрелло въ похвалахъ генуэзскимъ братьямъ, въ особенности онъ расхваливалъ Христофора Колумба. Увлекшись безкорыстною ролью свата, донъ Педро не щадилъ красокъ для похвалы Христофору и безъ стсненія искажалъ истину.
— Этотъ храбрый рыцарь изъ знаменитаго рода въ Гену, говорилъ онъ,— это — герой, убившій на своемъ вку боле тысячи пиратовъ и взявшій въ плнъ десять турецкихъ галеръ. На груди онъ носитъ вчную память о проклятыхъ неврныхъ,— рану отъ кинжала врага. Онъ поклялся отомстить неврнымъ. Его знаетъ самъ король. Когда я получу должность губернатора,— я сдлаю его своею правою рукою и выхлопочу ему потомъ назначеніе губернаторомъ въ одну изъ колоній,— на это я уже получилъ общаніе…
Тщетно братья длали знаки дону Педро, стараясь остановить потокъ этой краснорчивой фантазіи. Донна Изабелла кивала головою, съ уваженіемъ смотря на молодого человка такихъ высокихъ дарованій, которому женихъ ея дочери сулилъ блестящую карьеру. А донъ Педро продолжалъ еще горяче:
— Но кто первый оцнилъ его, спросите вы? Вашъ мужъ, благородный донъ Бартоломео Перестрелло!
Пышная фигура донны Изабеллы подскочила отъ изумленія, а донья Марія замерла, и об женщины вскричали въ одинъ голосъ:
— Онъ зналъ моего мужа?
— Онъ зналъ отца?
— Да, вашего мужа, вашего отца!
— Вы знали моего мужа?— спросила вдова умиленнымъ голосомъ.
Христофоръ смущенно отвчалъ:
— Да… я… я зналъ вашего мужа…
Этимъ заявленіемъ онъ безповоротно попалъ въ ловушку выдумокъ дона Педро, но за то побдилъ сердце донны Изабеллы.
— Мало того,— продолжалъ торжественно донъ Педро,— одинъ разъ онъ спасъ вашего мужа отъ руки пирата во время путешествія по океану подъ флагомъ инфанта Генриха…
— Само небо послало васъ къ намъ!— со слезами воскликнула вдова.
Христофоръ совершенно растерялся и ждалъ, чего еще нагородитъ этотъ повса Карреа.
— Въ тотъ день вашъ мужъ сказалъ ему,— продолжалъ морякъ, лукаво подмигнувъ братьямъ Колумбамъ:— ‘Кристовалъ, если я умру, не забудь моей семьи. Оберегай ее. Ты — мой другъ, и лучшее, что я могу теб пожелать, это — получить руку одной изъ моихъ дочерей’.
При этихъ словахъ Марія опустила глаза и метнула укоризненный взглядъ на жениха.
— О, благородный молодой человкъ!— говорила донна Изабелла, заливаясь слезами,— какъ мн благодарить васъ? Но… но… Марія уже помолвлена…
— У васъ есть еще дочь… раздался торжественный голосъ дона Педро.
Донна Изабелла смущенно пролепетала:
— Филиппа? Она еще въ монастыр…
Тутъ насталъ уже чередъ краснорчію Христофора. Онъ описалъ тяжелую жизнь Филиппы, разсказалъ, какъ они любятъ другъ друга. Посл нсколькихъ возраженій и глубокихъ вздоховъ, вдова объявила, что благословляетъ на бракъ съ генуэзцемъ Филиппу, свое послднее сокровище, которое она хотла посвятить въ даръ Богу.
Чудная южная ночь спустилась надъ паттіо Перестрелло. Въ лунныхъ лучахъ тни старыхъ потрескавшихся колоннъ галлереи выросли и поползли по вымощенному двору прихотливо-чудовищными змями. Еще чудовищне казались тни отъ втвей винограда, обвивавшаго эти колонны. Донна Изабелла, простирая руки впередъ, говорила растроганнымъ голосомъ:
— И такъ, до свиданія, дорогія мои дти! Само небо досылаетъ мн еще одного сына!
Маленькая калитка хлопнула, трое молодыхъ людей вышли на улицу, гд заливались бшенымъ лаемъ лиссабонскія собаки.

II.
Море зоветъ.

Дв веселыя свадьбы сестеръ Перестрелло промелькнули одна за другой и, согласно общанію, донъ Педро Карреа увезъ съ собою своего новаго родственника на островъ Порто-Санто, гд у Филиппы было маленькое имніе.
Это былъ прелестный цвтущій уголокъ земли. Въ небольшомъ домик, гд поселилась молодая чета Колумбовъ, царила уютность и чистота, тнистый садъ окружалъ домикъ со всхъ сторонъ, среди зелени пальмъ, агавъ и чудовищныхъ кедровъ образовались прелестныя бесдки изъ плюща и ліанъ. А вдали синла безпредльная морская гладь.
Филиппа безъ устали хозяйничала подъ руководствомъ своей матери, которая перехала къ ней на Порто-Санто. Казалось, въ маленькомъ домик царило безпредльное счастье. Но Филиппа скоро стала замчать, какъ затуманивается дымкою грусти лицо ея мужа и какъ онъ молчитъ по цлымъ часамъ, глядя въ ту сторону, гд синетъ море. Иногда онъ уходилъ на берегъ и бродилъ тамъ одиноко до глубокой ночи. Своимъ простымъ сердцемъ Филиппа не могла понять того, что творилось въ мятежной душ ея мужа. Иногда онъ не спалъ ночи напролетъ, а когда небо покрывалось тучами, и втеръ уныло гудлъ въ труб, онъ уходилъ изъ дому и терялся въ тяжелой мгл ненастья. Это были страшные часы для Филиппы. Она съ ужасомъ вглядывалась во мракъ, гд бушевала непогода. При свт молніи она видла въ саду хаосъ разрушенія: поломанныя деревья валялись среди огромныхъ лужъ, курятникъ былъ разнесенъ въ щепки, а вдали ревло, какъ безумное, дикое свирпое море. И Филиппа, дрожа, опускалась на колни передъ грубымъ изваяніемъ Мадонны, покровительницы всхъ страждущихъ, и плакала, и молилась, чтобы миновала гроза. Когда, наконецъ, возвращался домой Христофоръ Колумбъ, она бросалась ему на шею съ рыданіемъ и просила не оставлять ее одну.
Эти припадки дтскаго страха смшили Колумба.
— Трусишка!— говорилъ онъ,— ты бы посмотрла, какъ славно разбушевался океанъ! Я былъ на берегу, видлъ громадные валы, вдыхалъ запахъ моря, и мн казалось, что я снова на корабл, среди необъятнаго водяного пространства!
Онъ тяжело вздыхалъ, Филиппа чувствовала, какъ отъ него шелъ ненавистный ей іодистый запахъ водорослей, которыя приносила буря. И она съ грустью сознавала, какъ различны они съ мужемъ по складу души: онъ — такой бурный, мятежный, какъ море, она — тихая и мирная, какъ земля.
Только одна донна Изабелла ничего не замчала.
— Знаю, отчего вы такъ скучаете, дорогой Кристовалъ,— съ улыбкой говорила она.— Мой мужъ былъ такой же! Молодымъ синьорамъ нуженъ блескъ, почести, шумная жизнь… Но, погодите! Педро подетъ въ Лиссабонъ и представитъ васъ ко двору, и Филиппочка будетъ придворною дамой!
Когда родился у Колумба первенецъ, Діэго, Колумбъ на время оживился, но скоро его охватила прежняя тоска. Это была тоска по морю. Онъ сталъ снова цлыми днями пропадать на берегу, не отрывая глазъ отъ горизонта.
Разъ, бродя по берегу посл бури, онъ увидлъ на прибрежныхъ галькахъ, въ полос бурыхъ водорослей, довольно большой кусокъ дерева, прибитый сюда западными втрами. На немъ были вырзаны странныя изображенія людей съ перьями на голов и съ длинными волосами. Дрожь пробжала по тлу Колумба, и онъ воскликнулъ въ сильнйшемъ волненіи:
— Этотъ кусокъ дерева побывалъ въ волшебной, незнакомой намъ стран! Онъ изъ Индіи!
Колумбъ вбжалъ въ домъ съ разввающимися рыжими волосами и блуждающимъ взглядомъ, потерявъ шляпу и потрясая въ воздух кускомъ гнилого дерева, и Филипп казалось, что онъ сошелъ съума. Отъ крика Колумба Діэго, котораго она кормила грудью, проснулся и громко заплакалъ.
— Ты скоро уморишь мн ребенка!— съ укоромъ сказала Филиппа,— ты сумасшедшій! Если-бы я это знала, то никогда не вышла бы за тебя замужъ!
Въ этотъ день супруги поссорились. Колумбъ, казалось, не обращалъ вниманія на гнвъ жены и продолжалъ внимательно разглядывать свою странную находку.
Чтобы ихъ примирить, донна Изабелла подошла къ зятю и заговорила заискивающимъ голосомъ:
— А знаете, Кристоваль, вдь такъ тосковалъ по морю и мой покойникъ. Онъ много писалъ, чертилъ при жизни, и знаете, у меня остались на память вс его планы и записки. Но куда они мн? У меня нтъ сыновей-моряковъ, а Педро теперь интересуется гораздо больше землей, чмъ моремъ. Я покажу вамъ эти карты, быть можетъ, он васъ развлекутъ.
Она принесла зятю множество чертежей и записныхъ книжекъ своего мужа. Колумбъ сначала отнесся къ нимъ съ большимъ пренебреженіемъ, но чмъ больше онъ разбирался въ принесенныхъ запискахъ и картахъ, тмъ боле оживлялось его лицо, а глаза такъ и сіяли.
— Чортъ возьми!— услышала изъ сосдней комнаты Филиппа голосъ мужа,— да вдь онъ стремился къ тому же, къ чему стремлюсь я! Это — предполагаемый путь въ Индію!
Съ этими словами онъ вбжалъ въ комнату къ Филтт. Молодая женщина съ упрекомъ крикнула матери:
— Ахъ, зачмъ вы дали ему эти проклятые чертежи и планы?
По своему Филиппа была права. Съ этихъ поръ Христофоръ Колумбъ сталъ еще боле чуждаться Филиппы. Дни и ночи проводилъ онъ за вычисленіями и чертежами, а когда къ нему обращался съ вопросомъ кто-нибудь изъ домашнихъ, онъ точно пробуждался отъ сна.
Природа пышно цвла и благоухала вокругъ домика Филиппы, маленькій Діэго оглашалъ садъ веселымъ смхомъ, но Колумбъ не замчалъ ни пнія птицъ, ни весны, ни смха своего первенца, ему, казалось, теперь не было дла даже до Филиппы. Идея поработила его. Онъ не замчалъ даже, какъ часто въ ихъ саду скользила тнь старой сморщенной ворожеи и какъ Филиппа по утрамъ давала ему умываться изъ какого-то особеннаго кувшина, надясь, что завороженная вода сниметъ съ него чары.
Колумбъ вытащилъ вс книги, вс записки, которыя велъ еще на родин, вспомнилъ все, что зналъ, и обдумывалъ задачу всей своей жизни.
Земля должна быть шарообразна. Это была смлая мысль для того времени, но за нее говорило множество доказательствъ. Съ запада лежалъ новый путь на востокъ.
— Съ запада на востокъ!— твердилъ постоянно Колумбъ и улыбался.
Въ конц XIII вка Марко Поло, а потомъ Петръ д’Айльи и Мандевиль высказывали т же предположенія, у древнихъ ученыхъ — Аристотеля, Птоломея и Сенеки встрчались также намеки на существованіе странъ, находящихся на запад, пророчество Исаіи {Исаія, 24, 16.} говорило: ‘Съ концовъ міра слышимъ мы пснопнія’… ‘Я создамъ новое небо и новую землю’ {Исаія. 65, 17.}.
‘Конецъ міра’ Колумбъ видлъ на Пиренейскомъ полуостров.
Кром этихъ сомнительныхъ намековъ, Колумбъ врилъ мннію знаменитаго въ то время ученаго старца, флорентинскаго математика Тосканелли. Неизвстно когда именно, но нсколько ране описываемаго нами времени, португальскій король Альфонсъ V черезъ посредство одного монаха пожелалъ достоврно узнать, что могли значить слухи, шедшіе изъ Италіи отъ Тосканелли, слухи о кратчайшемъ западномъ пути въ Индію. Такой же запросъ получилъ Тосканелли почти одновременно отъ Колумба. Онъ тотчасъ же послалъ два отвта. Въ своихъ письмахъ Тосканелли восхвалялъ богатства и роскошь востока и прилагалъ карту, которая служила иллюстраціей къ его сообщенію объ азіатскомъ берег, лежащемъ противъ Испаніи. И Колумбу казалось, что онъ созданъ для выполненія великой задачи найти новый путь на востокъ.
Былъ тихій весенній вечеръ. Земля, только-что освободившаяся отъ зимнихъ дождей, ликовала: пышно цвли розы въ саду, и плоская крыша дома Колумбовъ казалась цвтущимъ палисадникомъ. Маленькій Діэго игралъ на песк подъ причудливой агавой. Въ тни бесдки шелъ нескончаемый разговоръ. Старый слуга, вывезенный донной Изабеллой изъ Лиссабона, поминутно приносилъ подъ снь зеленаго плюща прохладительное питье, Филиппа болтала безъ умолку съ сестрою Маріей, пріхавшей съ мужемъ къ ней въ гости, Педро Карреа слушалъ разсказы двухъ моряковъ, которыхъ привезъ съ собою. Одинъ изъ нихъ, молодой, захлебываясь, съ жаромъ говорилъ:
— Охотно врю, донъ Кристовалъ, что вы видли на берегу кусокъ дерева съ вырзаннымъ рисункомъ! Такія бревна приплываютъ къ намъ на Азорскіе острова очень часто. Да что я! Помните, донъ Родриго, т громадныя деревья невиданныхъ породъ, о которыхъ намъ разсказывали старые моряки эскадры инфанта Генриха?
Старикъ кивнулъ головою и, наклонившись къ самому уху Колумба, таинственно зашепталъ:
— Одинъ лоцманъ нашелъ трупъ человка, который принесла ему буря. Этотъ человкъ былъ совсмъ непохожъ на насъ.
Колумбъ вскочилъ. Глаза его горли.
— Все говоритъ мн о справедливости моихъ предположеній! Волны приносятъ намъ трупы, какъ будто напоминая, что мы должны воспользоваться благами востока для Святого Гроба Господня!
— Знаменитйшій ученый Тосканелли, извстный всему міру,— продолжалъ онъ еще горяче,— говоритъ, что двсти городовъ лежитъ тамъ, въ той волшебной, стран, гд мраморные мосты переброшены черезъ единственную рку, гд торговля готова удовлетворить алчныхъ купцовъ со всего міра, гд золото лежитъ плитами, какъ у насъ камни, гд жемчугомъ играютъ дти, какъ у насъ ракушками, а пряности… о, пряности совсмъ не цнятся, потому что весь воздухъ въ этой стран напоенъ корицей, шафраномъ и другими душистыми прекрасными растеніями!
— Но труденъ путь въ эту страну,— качая головою, проговорилъ старый морякъ.
— Тмъ лучше! И это во славу гроба Господня!— перебилъ Колумбъ.— Правда, ужасы ожидаютъ смлаго путника: ему встртится море горгонъ и ужасныхъ химеръ, море Тьмы… Ужасы ожидаютъ путника: онъ можетъ очутиться во власти отвратительныхъ людей съ песьими головами и съ хвостами, у которыхъ по одному глазу во лбу… Ему могутъ встртиться острова амазонокъ, воинственныхъ и страшныхъ двъ, но что всего страшне,— это призрачныя двы — рыбы-сирены, съ голосами, нжне эоловой арфы… Он заманиваютъ путника въ водовороты, горе тому, кто заслушается ихъ пнія: устоять противъ его очарованія невозможно…
Онъ замолчалъ, услышавъ рыданія. Филиппа вскочила, вся блдная, дрожащая, и бормотала съ ужасомъ, заливаясь слезами:
— И ты… и ты подешь туда, Кристовалъ?
Колумбъ сначала нахмурился, а потомъ расхохотался.
— Да вдь для того и существуютъ карты!— крикнулъ онъ жен.— Зная о существованіи сиренъ, амазонокъ на остров Антиліи, я могу объхать эти страшныя мста!
Колумбъ твердо врилъ во вс сказки, въ которыя врили и его современники.
Филиппа не слушала возраженій и со слезами ушла къ себ въ комнату. Колумбъ отправился утшать жену, а донна Изабелла съ укоризною сказала дону Педро Карреа:
— Какъ я жалю, что послушалась вашего совта и отдала руку бдной Филиппы этому мятежному человку!
Наступило неловкое молчаніе. Гости не знали, какъ начать разговоръ. Но Колумбъ скоро пришелъ, какъ ни въ чемъ ни бывало, и спокойно обратился къ старому моряку:
— Донъ Родриго, когда вы думаете отправиться обратно на Азорскіе острова?
— Завтра, синьоръ.
— Я ду съ вами,— выпалилъ неожиданно Колумбъ,— мн надо расширить поле своихъ наблюденій и проврить то, что вы мн разсказывали.
При этихъ словахъ донна Изабелла всплеснула руками и назвала зятя сумасшедшимъ и убійцей жены. Колумбъ молча пожалъ плечами.
Это было начало семейной драмы. Филиппа весь вечеръ просидла запершись въ спальн, вся въ слезахъ, а Колумбъ съ ожесточеніемъ разбирался въ чертежахъ и картахъ и толковалъ съ прізжими моряками. Онъ убдился, что вс уговоры его безполезны: Филиппа,
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека