В ночь на Ивана сновиденье, Шекспир Вильям, Год: 1595

Драматургия
Время на прочтение: 52 минут(ы)
Скачать в PDF

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,
ВЫПРАВЛЕННЫЙ И ПОПОЛНЕННЫЙ ПО, НАЙДЕННОМУ Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру IN FOLIO 1632 года.

ЧАСТЬ 9.

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦНА 2 РУБ. СЕРЕБ.

МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ МАРТЫНОВА И КОМП.
1879.

БУРЯ.
ВЕНЕЦІЯНСКІЙ КУПЕЦЪ.
ВЪ НОЧЬ НА ИВАНА СНОВИДНЬЕ.
ТИТЪ АНДРОНИКЪ.
ПЕРИКЛЪ.

ВЪ НОЧЬ НА ИВАНА СНОВИДНЬЕ.

ДЙСТВУЮЩIE.

Тезей, герцогъ Аинъ.
Эгей, отецъ Герміи.
Лизандръ, Деметрій, влюбленные въ Гермію.
Филостратъ, распорядитель празднествами Тезея.
Пигва, плотникъ.
Смычка, столяръ.
Клубъ, ткачъ.
Дудка, чинильщикъ раздувальныхъ мховъ.
Рыльце, мдникъ.
Худышка, портной.
Ипполита, королева Амазонокъ, невста Тезея.
Гермія, дочь Эгея, влюбленная въ Лизандра.
Елена, влюбленная въ Деметрія.
Оберонъ, царь эльфовъ.
Титанія, царица эльфовъ.
Пукъ, или Робинъ-добрякъ, эльфъ.
Цвтокъ горошка, Паутинка, Моль, Горчичное смячко, эльфы
Пирамъ, Тизба, Стна, Лунный свтъ, Левъ, лица интермедіи разыгрываемые Кловнами.

Эльфы, сопровождающіе Оберона и Титанію, Придворные Тезея и Ипполиты.

Мсто дйствія: Аины и близкій къ нимъ лсъ.

ДЙСТВІЕ I.

СЦЕНА I.

Аины. Комната во дворц Тезея.

Входятъ Тезей, Ипполита, Филостратъ и Свита.

ТЕЗЕЙ. Часъ нашего брака, прекрасная Ипполита, быстро близится, четыре благодатные дня приведутъ новый мсяцъ, но какъ же все-таки медленно, кажется мн, убываетъ этотъ старый! Задерживаетъ онъ исполненіе моихъ желаній, какъ мачиха, или вдовица, долго истощающая доходы молодаго человка.
ИППОЛ. Четыре дня быстро поглотятся ночами, четыре ночи быстро прогрезятъ время, и тогда луна, вновь серебряной дугой на неб выгнувшаяся, узритъ ночь торжества нашего.
ТЕЗЕЙ. Ступай, Филостратъ, понудь молодежь Аинъ къ забавамъ, пробуди въ ней живой, рзвый духъ веселья, отошли мрачность къ похороннымъ процессіямъ, не товарищъ блдная ликованью нашему. (Филостратъ уходитъ.) Высваталъ я тебя, Ипполита, мечемъ моимъ, добылъ любовь твою, оскорбляя тебя, — хочу другаго строя для нашего брака — пировъ, празднествъ, торжествъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: und with revelling…. По Колльеру: and with revelry….}

Входятъ Эгей, Гермія, Лизандръ и Деметрій,

ЭГЕЙ. Всякаго счастія Тезею, славному нашему герцогу!
ТЕЗЕЙ. Благодарю, любезный Эгей, что скажешь ты намъ новаго?
ЭГЕЙ. Исполненный печали, пришелъ я къ теб съ жалобой на мою дочь, на мою Гермію.— Подойди, Деметрій.— Вотъ этотъ человкъ, государь, иметъ мое согласіе на бракъ съ ней.— Подойди, Лизандръ, а вотъ этотъ, мой добрый герцогъ, околдовалъ дитя мое. Ты, ты, Лизандръ, ты давалъ ей стихи, обмнялся съ моей дочерью залогами любви, воспвалъ при лунномъ свт подъ ея окномъ, лживымъ голосомъ, лживую любовь, вкрался въ ея расположеніе запястьями изъ твоихъ волосъ, перстеньками, побрякушками, вздорными бездлками, букетами, сластями, всесильными этими надъ нжной юностью посланниками коварно похитилъ ты сердце моей дочери, и повиновеніе, которымъ она обязана отцу своему, превратилъ въ упрямую непокорность {Въ прежнихъ изданіяхъ: То stubborn harschness… По Колльеру: To stubborn hardness…}.— Прошу по этому, добрый Герцогъ, позволь мн, если она тутъ же, въ твоемъ присутствіи, не согласится выйдти за Деметрія, воспользоваться старымъ аинскимъ правомъ. Такъ какъ она моя, то я и могу располагать ею, и располагаю я такъ: пойдетъ она за этого человка, или на смерть, согласно нашему закону, случай этотъ предвидвшему,
ТЕЗЕЙ. Что скажешь ты, Гермія? Образумься, прекрасная два. Твой отецъ долженъ быть для тебя богомъ, творецъ онъ красоты твоей, для него ты тоже, что восковая, имъ слпленная Фигура, которую онъ воленъ и оставить въ цлости и уничтожить. Деметрій достойный молодой человкъ.
ГЕРМІ. Достойный и Лизандръ.
ТЕЗЕЙ. Такъ, но согласіе твоего отца длаетъ перваго предпочтительнй.
ГЕРМІ. Зачмъ же отецъ не смотритъ моими глазами.
ТЕЗЕЙ. Скорй ты должна смотрть глазами его благоразумія.
ГЕРМІ. Простите мн, Герцогъ. Я не знаю какая сила даетъ мн смлость, и на сколько врежу я моей скромности, высказывая въ такомъ присутствіи мои помыслы. Прошу ваше высочество сказать мн, что самое худшее можетъ ожидать меня, если откажусь выйдти за Деметрія.
ТЕЗЕЙ. Смерть, или отлученіе навсегда отъ общества мущинъ. И потому, прекрасная Гермія, подумай, сообрази свою юность, убдись хорошенько въ состояніи ли твоя кровь, если не уступишь желанію отца, вынести одежду отшельницы, заключеніе на вки въ мрачный монастырь, жизнь жалкой жрицы, воспвающей вялые гимны холодной, безплодной лун. Трижды блаженны обуздывающія свою кровь до возможности совершить такое двственное странствованіе, но земнымъ образомъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: But earthlier happy…. По Колльеру: But earthly happier…} — счастливе роза сорванная, той, которая, увядая на двственномъ стебл, ростетъ, живетъ и умираетъ въ одиночномъ блаженств.
ГЕРМІ. Скорй соглашусь я, мой повелитель, роста, жить и умереть такъ, чмъ уступлю мою двственность человку, нежеланное ярмо котораго противно мн.
ТЕЗЕЙ. Даю теб время одуматься, въ слдующее же новолуніе — въ день моего соединенія съ моей возлюбленной на вчное сожительство, — въ этотъ самый день будь готова, если не согласишься выйдти за Деметрія, или умереть за твое непослушаніе отцу, или принести на алтарь Діаны обтъ вчной двственности и одиночества.
ДЕМЕТ. Уступи, прекрасная Гермія, поступись и ты, Лизандръ, своей вздорной претензіей моему неоспоримому нраву.
ЛИЗАН. Ты, Деметрій, пріобрлъ любовь отца, оставь же мн Гермію, женись на немъ.
ЭГЕЙ. Да, упрямый Лизандръ, пріобрлъ онъ любовь мою, и все мое моя любовь передаетъ ему, моя она, и вс мои права на нее передаю я Деметрію.
ЛИЗАН. Я, мой повелитель, родомъ ни сколько не хуже его, такъ же богатъ, люблю же сильнй его, во всхъ отношеніяхъ, если я и не выше, такъ равенъ Деметрію, но что важне хвастовства этого — любимъ я прекрасной Герміей. Почему жь не пользоваться мн моимъ преимуществомъ? Деметрій, утверждаю это въ его присутствіи, ухаживалъ за Еленой, дочерью Надара, плнилъ ея сердце, и она, бдная, любитъ его, любитъ до обожанія, боготворитъ престуно-непостояннаго.
ТЕЗЕЙ. Признаюсь, слышалъ я это, хотлъ объ этомъ поговорить съ Деметріемъ, но, обремененный собственными своими длами, забылъ.— Идемъ, Деметрій, иди и ты, Эгей, идите оба за мной, для обоихъ есть у меня кой какія секретныя наставленія.— А ты, прекрасная Гермія, постарайся согласить свои склонности съ волей твоего отца, если не хочешь, чтобъ законъ Аинъ, смягчить который мы не въ силахъ, осудилъ тебя на смерть, или на вчное одиночество.— Идемъ, Ипполита, ты какъ, моя милая?— Деметрій и ты, Эгей, за мной: мн нужно переговорить съ вами кой о чемъ, касающемся нашей свадьбы, за тмъ кой о чемъ, касающемся и васъ самихъ.
ЭГЕЙ. Слдуемъ за вами по долгу и по желанію. (Уходитъ съ Тезеемъ, Ипполитой, Деметріемъ и Свитой.)
ЛИЗАН. Ну что, моя любовь? Что такъ блдна? Отчего увяли такъ быстро розы ланитъ твоихъ?
ГЕРМІ. Отъ недостатка врно дождя, которымъ всегда могла бы оросить ихъ и буря глазъ моихъ.
ЛИЗАН. Увы! никогда, ни въ исторіи, ни въ разсказахъ, не читалъ и не слыхалъ я, чтобы теченіе истинной любви когда либо бывало покойно, то возмущается различіемъ рожденія,—
ГЕРМІ. Горе, когда слишкомъ высокое плнится слишкомъ низкимъ!
ЛИЗАН. То различіемъ лтъ,—
ГЕРМІ. Бда, когда слишкомъ старое свяжется съ юнымъ!
ЛИЗАН. То зависимостью отъ выбора другихъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: upon the choice of friends… По Колльеру: upon the choice of men…},—
ГЕРМІ. Адъ! выборъ любви глазами другихъ!
ЛИЗАН. Выбрали и счастливо — осаждаютъ война, смерть, болзни, и длаютъ ее мгновенной какъ звукъ, быстрой какъ тнь, краткой какъ всякій сонъ, мимолетной какъ молнія, въ черную ночь открывающая небо и землю, снова, прежде чмъ успешь сказать: смотри! пастью мрака поглощаемыя. Такъ быстро угасаетъ и все свтлое.
ГЕРМІ. Встрчали истинно любящіе препятствія всегда — предопредленіе это стало судьбы, научимся же, встрченнымъ нами, терпнію, потому что препятствіе это вдь обычное, такъ же при любви неизбжное, какъ мечты и вздохи, желанія и слезы, всегдашніе бдной спутники.
ЛИЗАН. Вполн это убдительно, и потому слушай, Гермія. У меня есть тетка, вдова съ большимъ состояніемъ, и бездтная, домъ ея въ семи миляхъ отъ Аинъ, и любитъ она меня какъ единственнаго сына. Тамъ, милая Гермія, могу я обвнчаться съ тобой, тамъ строгій законъ Аинъ безсиленъ. Любишь меня — оставь тихонько завтра ночью домъ твоего отца, въ рощ, на одну только милю отъ города отдаленной, тамъ, гд я однажды встртилъ тебя, когда ты вмст съ Еленой праздновала утро мая, буду я ждать тебя.
ГЕРМІ. О мой милый Лизандръ! клянусь теб крпчайшимъ лукомъ Купидона, лучшей съ золотымъ остріемъ стрлой его, безхитростностью голубей Венеры, тмъ что связываетъ души и счастливитъ любовь, огнемъ сжигавшимъ царицу Карагена {Дидону.}, когда узрла лживаго Троянца подъ парусами, всми клятвами когда-либо мущинами нарушенными, многочисленнйшими когда либо женщинами произнесенныхъ — буду завтра въ назначенномъ тобой мст непремнно.
ЛИЗАН. Сдержи же свое общаніе, моя дорогая. А вотъ, смотри, и Елена.

Входить Елена.

ГЕРМІ. Здравствуй, прекрасная Елена! Куда?
ЕЛЕНА. Прекрасная, говоришь ты? Возьми назадъ это слово. Твою красоту любитъ Деметрій. О счастливая красавица! твои глаза — путеводныя звзды, и сладостные звуки твоего языка пріятне ему, чмъ псни жаворонка пастуху, когда зазеленютъ нивы, зацвтетъ боярышникъ! Болзни вдь заразительны, о еслибъ и красота была такова же! Заразилась бы я твоей, прекрасная Гермія, не покинула бы я тебя, пока мои уши не заразились бы твоимъ голосомъ, мои глаза — твоими, мой языкъ — обаятельной гармоніей твоего. Будь и весь міръ моимъ, весь, за исключеніемъ Деметрія, отдала бы я его за преобразованіе въ тебя. О, научи меня смотрть какъ ты, чародйству, которымъ овладла ты сердцемъ Деметрія.
ГЕРМІ. Я негодую на него, а онъ все меня любитъ.
ЕЛЕНА. О, еслибъ твое негодованіе передало эту силу моимъ улыбкамъ!
ГЕРМІ. Я кляну его, а онъ отвчаетъ мн любовью.
ЕЛЕНА. О, еслибъ мои мольбы вызвали такое ко мн расположеніе!
ГЕРМІ. Чмъ боле я ненавижу его, тмъ боле онъ меня преслдуетъ.
ЕЛЕНА. Чмъ боле люблю я его, тмъ боле ненавидитъ онъ меня.
ГЕРМІ. Его вина, милая Елена, нисколько не моя {Въ прежнихъ изданіяхъ: His folly, Helena, is no fault of mine..’ По Колльеру: His fault, fair Helena, is none of mine…}.
ЕЛЕНА. Не твоя, но твоей красоты, зачмъ же не моя это вина!
ГЕРМІ. Утшься, не увидитъ онъ боле лица моего, Лизандръ и я бжимъ отсюда.— Пока я не видала Лизандра, Аины казались мн раемъ: какъ же могущь мой возлюбленный, когда и рай обратилъ онъ въ адъ!
ЛИЗАН. Мы откроемъ теб, Елена, все. Завтра ночью, когда Фебея узритъ серебристый ликъ свой въ водномъ зеркал и уберетъ луга влажными перлами, въ часъ, всегда скрывающій бгство влюбленныхъ, покинемъ мы Аины.
ГЕРМІ. И въ той самой рощ, въ которой мы съ тобой такъ часто, на лож изъ первинокъ, передавали другъ другу сладостныя мечты наши, сойдемся мы съ Лизандромъ для того, чтобы отвратить наши взоры отъ Аинъ, искать новыхъ друзей въ чуждомъ намъ обществ. Прощай, милая подруга дтства, моли за насъ, и да даруетъ теб счастіе твоего Деметрія,— Сдержи же свое слово, Лизандръ, поморимъ еще до глубокой только завтрешней полночи наши взоры воздержаніемъ отъ сладостной пищи любви. (Уходить.)
ЛИЗАН. Сдержу, моя Гермія.— Прощай, Елена, какъ ты вздыхаешь по немъ, такъ да вздыхаетъ и Деметрій по теб! (Уходить.)
ЕЛЕНА. Ахъ, на сколько иныя бываютъ счастливе другихъ! Въ Аинахъ я такъ же хороша, какъ и она, но чтожь изъ этого? Не такъ думаетъ Деметрій, не хочетъ онъ знать того, что, кром его, знаютъ вс. И какъ заблуждается онъ, бредя глазами Герміи, такъ заблуждаюсь и я, бредя его доблестями. Любовь и самому дрянному и самому ничтожному можетъ придавать и красу и достоинство. Любовь смотритъ не глазами, а сердцемъ, потому слпымъ и изображаютъ крылатаго Купидона. Чужда любовь всякаго разсужденія: съ крыльями, и безъ глазъ — эмблема она безоглядной опрометчивости. Потому что она такъ часто въ выбор ошибается ее и называютъ ребенкомъ. Какъ шаловливыя дти часто измняютъ въ играхъ божб своей, такъ и ребенокъ-любовь безпрестанно измняетъ своимъ клятвамъ: такъ и Деметрій, пока не увидалъ глазъ Герміи, осыпалъ меня градомъ клятвъ, что мой онъ исключительно, но только что теплота Герміи коснулась этого града, растаялъ онъ, палъ клятвеннымъ дождемъ. Пойду, скажу ему о замышляемомъ Герміей побг: онъ погонится за ней, завтра ночью, въ лсъ, поблагодаритъ онъ меня за это сообщеніе — будетъ и это большой мн наградой {Въ прежнихъ изданіяхъ: it is а dear expense… По Колльеру: it dear recompense…}, облегчу покрайней мр мое мученіе тмъ, что буду съ нимъ тамъ, съ нимъ и возвращусь оттуда. (Уходитъ)

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Комната въ хижинъ.

Входятъ Смычка, Клубъ, Дудка, Рыльце, Пигва и Худышка.

ПИГВА. Вс ли наши въ сбор?
КЛУБЪ. Лучше теб всхъ насъ вообще, по одиночк, согласно списку перекликать.
ПИГВА. Вотъ роспись именъ каждаго, въ цлыхъ Аинахъ, признаннаго способнымъ играть въ нашей интермедіи передъ герцогомъ и герцогиней въ день ихъ брака, ночью.
КЛУБЪ. Прежде, добрйшій Питеръ Пигва, скажи о чемъ піеса трактуетъ, потомъ, прочти имена актеровъ, и за тмъ приступи къ распредленію ролей {Въ прежнихъ изданіяхъ: and so grown to а point… По Колльеру, and so go on to appoint…}.
ПИГВА. Піеса наша, видите ли, плачевнйшая комедія и жесточайшая смерть Пирама и Тисби.
КЛУБЪ. Славнйшая штука, поврьте, и превеселая.— Теперь, добрйшій Питеръ Пигва, перекликай твоихъ актеровъ по росписи. Раздавайтесь, господа.
ПИГВА. Откликайтесь но вызову.— Никъ Клубъ, ткачъ.
КЛУБЪ. Здсь. Объяви, какая мн роль назначается, и продолжай.
ПИГВА. Теб, Никъ Клубъ, назначается роль Пирама.
КЛУБЪ. А что такое Пирамъ? любовникъ, или тиранъ?
ПИГВА. Любовникъ, отличнйшимъ образомъ изъ любви себя убивающій.
КЛУБЪ. Потребуетъ нсколькихъ слезъ надлежащее исполненіе этого. Буду играть эту роль я — берегите глаза, слушатели, подвигну камни {Въ прежнихъ изданіяхъ: I will move storms… По Колльеру. I will move stones…}, буду соболзнователенъ нкоторымъ образомъ.— Дальше — главнымъ однакожь образомъ силенъ я въ тиранахъ, рдкостно сыгралъ бы я Еракла, или роль раздирающую, все разгромляющую.
‘И ярыя скалы,
Страшнымъ напоромъ,
Расторгнутъ запоры
Темничныхъ дверей.
И ибъ въ колесниц,
Сіяя къ дали,
Создастъ и разрушитъ
Неразумье судьбы’.
Лихо отхваталъ вдь?— Именуй теперь остальныхъ актеровъ.— Это манера Еракловская, тиранская манера, любовничья соболзновательнй.
ПИГВА. Франсисъ Дудка, чинильщикъ раздувальныхъ мховъ.
ДУДКА. Здсь, Питеръ Пигва.
ПИГВА. Ты долженъ взять на себя роль Тисби.
ДУДКА. А что такое Тисби? странствующій рыцарь?
ПИГВА. Госпожа это, которую долженъ любить Пирамъ.
ДУДКА. Нтъ, сдлай милость, не заставляй меня играть женщину, пробивается ужь вдь борода у меня.
ПИГВА. Ничего это, сыграешь ее въ маск, говорить же можешь какъ хочешь пискливо.
КЛУБЪ. А можно спрятать лице подъ маску, позволь мн сыграть и Тисби. Я буду говорить чудовищно тонкимъ голоскомъ: ‘Тиспа, Тиспа,— Ахъ Пирамъ, дражайшій мой возлюбленный, дражайшая твоя Тисба! и дражайшая твоя возлюбленная!’
ПИГВА. Нтъ, нтъ, ты долженъ играть Пирама, а ты, Дудка Тисби.
КЛУБЪ. Ладно, продолжай.
ПИГВА. Робинъ Худышка, портной.
ХУДЫШ. Здсь, Питеръ Пигва.
ПИГВА. Ты, Робинъ Худышка, ты долженъ играть мать Тисби.— Томъ Рыльце, мдникъ.
РЫЛЬЦ. Здсь, Питеръ Пигва.
ПИГВА. Ты будешь отцемъ Пирама, а я самъ — буду отцемъ Тисби, Смычка, столяръ, ты возьмешь роль льва, — вотъ кажется и вся піеса обставлена.
СМЫЧК. Роль-то льва у васъ написана? прошу, если написана, сообщить ее мн, потому что я страшно трудно заучиваю.
ПИГВА. Можешь сыграть ее и не уча, потому что надо ревть только.
КЛУБЪ. Позволь мн сыграть и льва. Зареву я такъ, что всхъ заохочу слушать меня, зареву такъ, что и Герцогъ скажетъ: пусть пореветъ еще, пусть пореветъ еще.
ПИГВА. И заревешь слишкомъ страшно — испугаешь Герцогиню и всхъ барынь, такъ что завизжатъ он, а этого достаточно чтобы всхъ насъ перевшали.
ВС. Перевшаетъ это насъ всхъ, всхъ сыновъ матерей нашихъ.
КЛУБЪ. Согласенъ, друзья, что перепугаемъ барынь до того, что потеряютъ голову, не посовстятся он, конечно, и перевшать насъ, но я возвысю мой голосъ до такой лишь степени, что зареву такъ пріятно, какъ любой сосущій еще голубенокъ, зареву соловьемъ.
ПИГВА. Не можешь ты играть никакой другой роли, кром Пирама, потому что Пирамъ человкъ пріятной наружности, человкъ, какъ только можно въ лтній день, красивый, самый ловкій, самый любезный человкъ, поэтому поневол ты долженъ играть Пирама.
КЛУБЪ. Хорошо предприниму его. Какую жь надть мн для представленія его бороду?
ПИГВА. Какую хочешь.
КЛУБЪ. Отваляю его и съ соломенно-цвтной, и съ темно-оранжевой, и съ багрово-красной, и съ бородой цвта французской головы, цвта совершенно желтаго.
ПИГВА. Да вдь многія французскія головы совсмъ безволосы — пришлось бы теб играть стало и безъ бороды.— Ну, господа, вотъ ваши роли, и я прошу, убждаю, умоляю васъ вызубрить ихъ къ завтрешней ночи, и сойтись со мной въ дворцовомъ лсу, въ одной мил за городомъ, при мсячномъ сіяніи, тамъ сдлаемъ мы репетицію, потому что сойдись мы въ город, не избавились бы отъ толпы любопытныхъ, и замыселъ нашъ открылся бы. Я составлю между тмъ перечень всего недостаточнаго нашего представленія. Прошу не обманите жь меня.
КЛУБЪ. Явимся, тамъ репетовать намъ и непристойнй и отважнй.
ПИГВА. Постарайтесь, отличитесь, прощайте. Сходка у герцогскаго дуба.
КЛУБЪ. Достаточно. Была не была. (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ II.

СЦЕНА. 1.

Л’ВС БЛИЗЬ Аинъ.

Входятъ Фея съ одной стороны, Пукъ съ другой.

ПУКЪ. Что, Фея, новаго? Куда?
ФЕЯ. Черезъ горы, черезъ долы,
Сквозь кустарники, лса,
Черезъ тыны, чрезъ заборы,
Сквозь огонь и воды
Я порхаю всюду,
И быстре, чмъ луна
Въ своей надземной сфер.
Я служу цариц Фей:
Ея волшебные круги 1)
На лугахъ я орошаю.
Видишь буковицъ ряды —
Это все ея пажи,
Въ ихъ чашечкахъ златыхъ 2)
Видишь пятна:
То рубины — Фей дары,
Родники благоуханья.
1) Круги образуемые на лугахъ боле густой и высокой травой, происхожденіе которыхъ приписывалось ночнымъ хороводамъ фей.
2) Въ прежнихъ изданіяхъ: The cowslips tall her pensioners be, In their gold coats spots you see… По Колльеру: The cowslips all her pensioners he, In their gold cups spots you see…
Мн надо отыскать здсь нсколько капель росы и привсить по перлу къ уху каждой буквицы. Прощай, невжественнйшій изъ духовъ, спшу. Наша царица и вс наши эльфы явятся сюда сейчасъ же.
ПУКЪ. И нашъ царь празднуетъ эту ночь здсь. Берегись, не показывайся царица ему на глаза, потому что страшно онъ раздраженъ и разгнванъ тмъ, что въ ея свит прекрасный, у Индійскаго царя похищенный, мальчикъ, такого милаго малютки никогда еще у нея не бывало, ревнивому Оберону хотлось бы, чтобъ онъ былъ его пажемъ, бродилъ съ нимъ по лсамъ дремучимъ, она же низачто его не уступаетъ, увнчиваетъ его цвтами и не налюбуется имъ. Изъ-за этого они, гд бы теперь ни встртились: въ рощ ли, на лугу ли, у чистаго ли источника, при сіяньи ли свтлыхъ звздъ,— поднимаютъ всякій разъ такую ссору, что вс ихъ эльфы заползаютъ, прячутся отъ страха въ желудковыя чашечки.
ФЕЯ. Не обманываетъ меня твоя наружность, весь твой видъ, ты хитрый, плутоватый духъ, Проказникомъ-Робиномъ называемый. Это вдь ты пугаешь деревенскихъ двушекъ, снимаешь съ молока сливки, работаешь подъ часъ ручною мельницей, мшаешь обливающейся потомъ хозяйк сбить масло, не даешь подъ часъ забродить напитку, сбиваешь ночныхъ странниковъ съ пути и потшаешься ихъ досадой, за того жь, кто называетъ тебя Гобгоблиномъ и милйшимъ Пукомъ, ты работаешь, доставляешь ему во всемъ удачу. Ты вдь онъ?
ПУКЪ. Не ошиблась ты, Фея, веселый я этотъ скиталецъ ночи. Я потшаю Оберона, заставляю его улыбаться, когда, подражая ржанію юной кобылицы, надуваю жирнаго, горохомъ отъвшагося жеребца, иногда забираюсь я въ вид печенаго яблока въ кружку кумушки и, вздумаетъ она пить, толкаюсь въ ея губы, и разливается пиво по ея изсохшей груди, и мудрйшая изъ тетушекъ, разсказывая горестнйшую изъ повстей, принимаетъ меня иногда за треножную скамейку, я же выскользаю изъ-подъ ея сдилища, и летитъ она вверхъ тормашками, и кричитъ: ай! ай! и душится кашлемъ, и подпираетъ бока вся компанія, и помираетъ со смху, и чихаетъ и клянется, что ничего смшне не видывала.— Убирайся однакожь, идетъ Оберонъ.
ФЕЯ. Идетъ и моя царица.— Ахъ, еслибъ только поскоре онъ убрался!

СЦЕНА 2.

Входятъ съ одной стороны Оберонъ съ своей свитой, съ другой Титанія съ своей.

ОБЕР. Плохая встрча при мсячномъ свт съ тобой, гордая Титанія.
ТИТА. Ревнивый Оберонъ тутъ! Бгите Феи отсюда, отреклась я и отъ ложа и отъ общества его.
ОБЕР. Стой, безумная своевольница. Не мужъ я разв твой
ТИТА. Если такъ, должно быть жена я твоя, но я знаю, когда ты тайкомъ покидалъ страну Фей, и въ образ Корина просиживалъ цлые дни, наигрывая на соломенной свирли, стихами напвая свою любовь влюбленной Филлид. Зачмъ явился ты сюда изъ дальнйшихъ предловъ Индіи? ради вдь бракосочетанья съ Тезеемъ твоей дебелой, на котурнахъ щеголяющей Амазонки, твоей воинственной возлюбленной, чтобъ даровать ихъ ложу и радость и счастіе явился ты сюда.
ОБЕР. Какъ не стыдно теб, Титанія, корить меня моимъ расположеніемъ къ Ипполит, знавши что знаю я твою страсть къ Тезею? Не увела ты его звздною ночью отъ Перигеніи, имъ похищенной? не заставила его нарушить клятвы свои прекрасной Эгле, Аріадн, Антіоп?
ТИТА. Все это выдумки ревности. Съ самой середины лта, ни на холмахъ, ни въ долинахъ, ни на лугахъ, ни въ лсахъ, ни близь ручьевъ по каменистому ложу бгущихъ, ни близь окаймленныхъ тростниками рчекъ, ни на омываемой волнами окраин моря ни разу не удалось намъ водить, подъ свистъ втра, нашихъ хороводовъ безъ того, чтобъ ты своей вздорливостью не разстроилъ нашей забавы. Оттого втры, какъ бы въ отместку за то что напрасно намъ насвистывали, высосали изъ моря заразительные туманы, которые, павъ на землю, такъ надмили каждую рченку, что вс он выступили изъ береговъ своихъ, оттого напрасно тянулъ волъ ярмо свое, напрасно обливался земледлъ потомъ: сгнили хлба еще зеленые, не доживъ до бороды, пусты загоны на залитыхъ лугахъ, и воронье утучняется падежемъ стадъ, затянулись иломъ борозды, для деревенскихъ игръ прорытыя {Nine mens morris — кватраты нужные для этой игры обозначались бороздами.}, не видно и тропокъ по роскошной зелени извивавшихся, потому что никто ужь ихъ не протаптываетъ, лишены смертные и зимнихъ забавъ: ни одна ночь не благословляется ни пснями, ни играми. Оттого мсяцъ, властитель водъ, блдный отъ гнва, и пропиталъ весь воздухъ сыростью, чтобъ не было недостатка въ простудныхъ недугахъ, измняются отъ этой безурядицы и самыя времена года: убленные инеемъ морозы падаютъ на лоно цвтущей алой розы, а подбородокъ и льдистое темя старой зимы украшается, какъ бы въ насмшку, благоухающимъ внкомъ лтнихъ распуколекъ. Весна, лто, плодоносная осень, суровая зима обмниваются обычнымъ своимъ нарядомъ, и изумленный міръ, по тому что родитъ каждое, не знаетъ которое какое. И нея эта вереница золъ порождена нашимъ раздоромъ, мы родители, родоначальники ихъ.
ОБЕРО. Такъ поправь же все, все вдь отъ тебя. Зачмъ перечитъ Титанія своему Оберону? Вдь только крохотнаго подмненнаго мальчугана прошу я себ въ пажи.
ТИТАН. Не приставай, и за всю твою волшебную страну {Въ прежнихъ изданіяхъ: The fairy land… По Колльеру: Thy fairy land…} не отдамъ я теб этого малютки. Мать его была моею жрицей, и какъ часто ночью, въ благовонномъ воздух Индіи, бывала она моей собесдницей, сиживала со мной на желтомъ песк Нептуна и слдила за плывшими по волнамъ торговцами, смялись мы, видя какъ паруса отъ сладострастнаго воздуха чреватли и длались такими пузастыми, и она, подражая имъ — она была уже въ то время давно беременна {Въ прежнихъ изданіяхъ: then rich with… По Колльеру: then ripe with…} юнымъ пажемъ моимъ, — уплывала по земл, тихо и красиво покачиваясь, за разными для меня бездлушками, и возвращалась, какъ бы изъ далекаго плаванія съ богатымъ товаромъ. Но она, бывши смертной, умерла, родивъ этого ребенка, и изъ любви къ ней вырощу я этого ребенка, изъ любви къ ней не разстанусь съ нимъ.
ОБЕР. Долго намрена ты въ этомъ лсу оставаться?
ТИТА. Можетъ быть до конца брачныхъ торжествъ Тезея. Хочешь мирно водить съ нами хороводы, потшиться нашими, при лунномъ свт, забавами — или съ нами, не хочешь — избгай меня, и я буду бгать мстъ тобою посщаемыхъ.
ОБЕР. Отдай мн мальчика, и я пойду съ тобой.
ТИТА. Ни за волшебное твое царство. Уйдемъ отсюда, Феи, останусь доле — совсмъ мы разбранимся (Уходитъ съ своей свитой.)
ОБЕР. Хорошо, ступай, но не выберешься ты изъ этого лса, пока не помучу тебя за это оскорбленье. Ко мн, любезный Пукъ. Помнишь какъ я, сидя однажды на мысу, слушалъ какъ несшаяся на спин дельфина сирена распвала такъ сладостно-благозвучно, что и бурлившее море стихло отъ звуковъ ея голоса, и не одна звздочка стремглавъ вылетала изъ своей сферы чтобъ послушать ея пніе?
ПУКЪ. Помню.
ОБЕР. Въ это самое время я видлъ — но ты не могъ, — между хладнымъ мсяцемъ и землей летлъ во всеоружьи Купидонъ, онъ цлилъ въ прекрасную Весталку, царившую на Запад {Намекъ на Елизавету.}, и пустилъ свою стрлу съ такой силой, что пронзила бы, казалось, и сто тысячь сердецъ, но я видлъ, огненная стрла юнаго Купидона потухла въ цломудренныхъ лучахъ влажнаго мсяца, и царственная жрица прошла, въ двственномъ раздумьи, нисколько не пораненная. Замтилъ однакожь я куда стрла Купидона упала: упала она на маленькій западный цвтокъ — прежде молочно-блый, теперь отъ любовной раны пурпурный, ‘Любовью въ праздности’ {Viola tricolor.} называютъ его двы. Добудь мн этотъ цвтокъ, траву его я какъ-то теб показывалъ. Сокъ ея, если имъ помазать смженныя сномъ вки, влюбляетъ и мущину и женщину до безумія въ первое живое существо, которое за тмъ увидитъ. Сыщи мн цвтокъ этотъ, и возвратись съ нимъ сюда прежде чмъ левіафанъ успетъ проплыть и одну только милю.
ПУКЪ. Опояшу и весь земной шаръ минутъ въ сорокъ. (Уходите.)
ОБЕР. Будетъ у меня сокъ травы этой, улучу минуту, когда Титанія заснетъ, и намажу имъ ея вки, первое что она, проснувшись, увидитъ — будь это левъ, медвдь, иль волкъ, иль волъ, иль любопытная мартышка, иль суетливая обезьяна, — она начнетъ преслдовать страстною любовью, и я, прежде чмъ сниму эти чары съ глазъ ея — что могу сдлать другой травой,— заставлю ее уступить мн пажа своего. Но это кто идетъ сюда? Я незримъ, подслушаю разговоръ ихъ.

Входитъ Деметрій и за ними Елена.

ДЕМЕТ. Не люблю я тебя, и потому не преслдуй меня. Гд же Лизандръ и прекрасная Гермія? Убью я его, она же меня убиваетъ. Ты сказала, что скрылись они въ этотъ лсъ, и я въ немъ, и дикъ, какъ эта дичь, оттого что не мору отыскать мою Гермію. Оставь меня! уходи, не слдуй за мною.
ЕЛЕНА. Ты самъ, жестокосердый магнитъ, притягиваешь меня къ себ, и не желзо притягиваешь ты, потому что сердце мое врно какъ сталь, утрать свою силу притягивать, и я лишусь возможности за тобой слдовать.
ДЕМЕТ. Обольщаю я тебя? Говорю что ты прекрасна? Не говорю, напротивъ, сущую правду — что не люблю, и не могу любить тебя?
ЕЛЕНА. Именно по этому и люблю я тебя еще больше. Собаченка я твоя, видишь ли, Деметрій, чмъ боле ты будешь бить меня, тмъ боле буду я къ теб ластиться, обращайся со мной, какъ съ своей собаченной: толкай меня ногами, бей меня, пренебрегай мной, губи меня, но только позволь мн, недостойной, за тобой слдовать. Какого еще худшаго въ твоей любви мста могу я просить у тебя? И твое обращеніе со мной, какъ съ твоей собакой, будетъ величайшимъ для меня счастіемъ.
ДЕМЕТ. Не пытай чрезъ мру ненависть мою. Боленъ я, когда тебя вижу.
ЕЛЕНА. А я больна, когда тебя не вижу.
ДЕМЕТ. Вредишь ты страшно доброй своей слав, выходя за городъ, отдаваясь въ руки человка нисколько тебя не любящаго, довряя благопріятству ночи и сквернымъ внушеніямъ пустынности богатое сокровище твоей двственности.
ЕЛЕНА. Твоя добродтель моя охрана его. Ріо не ночь, когда вижу я лице твое, потому и теперь совсмъ для меня не ночь, и этотъ лсъ нисколько не пустыня, потому что ты весь вдь міръ для меня, кто же можетъ сказать что я одна, когда здсь весь міръ на меня смотритъ?
ДЕМЕТ. Убгу отъ тебя, скроюсь въ кустахъ, оставлю тебя въ добычу зврямъ.
ЕЛЕНА. И у свирпйшаго изъ зврей не такое, какъ у тебя, сердце. Убги, если хочешь, извратится тогда только преданіе: Аполлонъ бжитъ, а Дафна гонитъ его, голубка преслдуетъ ястреба, смиренная лань старается поймать тигра. Безполезная торопливость, когда трусость преслдуетъ, а храбрость бжитъ.
ДЕМЕТ. Не хочу я боле тебя слушать, оставь меня, послдуешь за мной — врь, сдлаю тебя въ лсу несчастной.
ЕЛЕНА. Ты и такъ, и въ храм, и въ город, и въ пол длаешь меня несчастной. Стыдись, Деметрій! обиды твои позорятъ полъ мой, не можемъ мы добиваться любви оружіемъ, какъ мущины, за нами должны ухаживать, мы же не созданы для ухаживанья. Иду за тобой, и сдлаю и адъ раемъ смертью отъ руки такъ страстно любимой. (Уходитъ за нимъ.)
ОБЕРО. Утшься, Нимфа, прежде чмъ онъ оставитъ этотъ лсъ, ты побжишь отъ него, а онъ примется преслдовать тебя своей любовью.

ПУКЪ возвращается.

Ну что, странникъ, добылъ ты цвтокъ?
ПУКЪ. Вотъ онъ.
ОБЕРО. Давай. Знаю я бережокъ, поросшій дикимъ тминомъ, буквицей и колеблющейся Фіалкой, осненный, почти какъ шатромъ, благоухающей каприфолью, пахучими розами и красивымъ шиповникомъ: тамъ Титанія просыпаетъ часть ночи, убаюканная играми и хороводными пснями, тамъ змя сбрасываетъ съ себя пеструю свою шкурку, одежду достаточно просторную и для Эльфа, сокомъ этого цвтка увлажу я ея глаза и преисполнится она противнйшихъ Фантазій. Возьми и ты частицу его, отыщи въ лсу юношу, пренебрегающаго любовью прекрасной аинской двы, и помажь имъ его глаза, но только когда первое, что онъ за тмъ долженъ увидть, будетъ она. Смотри же, постарайся устроить, чтобы онъ влюбился въ Нее еще сильнй, чмъ она въ него, и возвращайся ко мн еще до первыхъ птуховъ.
ПУКЪ. Будь покоенъ, слуга твой все исполнитъ какъ надо.

СЦЕНА 3.

Другая часть лса.

Входитъ Титанія съ своей свитой.

ТИТАН. Ну, хороводъ, и волшебную теперь псню, за тмъ, на треть минуты удалитесь: одн убивать червячковъ въ распуколькахъ розъ, другія — воевать съ летучими мышами изъ за кожистыхъ ихъ крыльевъ на рубашечки для маленькихъ моихъ эльфовъ, третьи — отгонять шумливую сову, всю ночь кричащую, дивуясь красивымъ нашимъ эльфамъ. Усыпите жь меня пніемъ, и за тмъ за свои обязанности. Дайте отдохнуть мн.

Пніе.

1 ФЕЯ. Съ раздвоеннымъ языкомъ зми вы пестрыя,
И вы, ежи иглистые, сюда не являйтеся,
Мдяницы, ящеры вредить не покушайтеся,
Къ цариц нашей не подбирайтеся.
ХОРЪ. Слей же, Филомелла, ты мелодію свою
Съ нашимъ баюшки баю:
Баю, баю, баюшки баю.
Чтобъ ни зло, ни колдовство, ни чары.
Къ цариц нашей никогда не подбирались,
Спи жь себ покойно, баюшки баю.
2 ФЕЯ. Пауки-ткачи, сюда вы не являйтеся,
Дальше, дальше длинно-ногіе отсюда,
Черные жуки не приближайтеся,
Черви, улитки никакъ вы не тревожьте ее.
ХОРЪ. Слей же, Филомелла, ты мелодію свою и т. д.
1 ФЕЯ. Теперь проворне отсюда, здсь все теперь прекрасно, одна однакожь пусть останется и сторожитъ въ сторонк. (Феи уходятъ. Титанія спитъ.)

Входитъ Оберонъ.

ОБЕРО. (Выжимая сокъ цвтка на вки Титаніи). Что проснувшись увидишь, въ то страстно влюбися, люби и томися по томъ, будь это бобръ, иль котъ, медвдь, или барсъ, или кабанъ щетинистый — представится онъ теб, когда проснешься, твоимъ возлюбленнымъ, проснись, какъ только приблизится что нибудь гадкое. (Уходитъ.)

Входятъ Лизандръ и Гермія.

ЛИЗАН. Дорогая моя, утомило тебя это блужданіе по лсу, сбился я, признаюсь, съ дороги. Отдохнемъ, Гермія, если только хочешь, дождемся здсь отраднаго разсвта.
ГЕРМІ. Будь по твоему, Лизандръ, отыщи себ ложе, а я на этомъ бугорк успокою мою голову.
ЛИЗАН. Одна кочка будетъ для насъ обоихъ подушкой, одно сердце, одно ложе, дв груди и одна врность.
ГЕРМІ. Нтъ, добрый Лизандръ, прошу тебя, мой милый, лягъ пока подальше, не ложись такъ близко.
ЛИЗАН. О, пойми это, моя милая, въ самомъ невинномъ смысл, любовь понимаетъ довріемъ любви {Въ прежнихъ изданіяхъ: in loves conference… По Колльеру: in love’s confidence…}. Я разумю, что мое сердце такъ связано съ твоимъ, что можемъ принять ихъ за одно, что дв наши груди такъ скованы клятвою, что хотя ихъ и дв — врность все-таки одна. Потому, не отказывай мн въ лож подл тебя, врь, Гермія, это ложе ложью не осквернится {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ: lie — лежать и lie — лгать.}.
ГЕРМІ. Отлично играешь ты, Лизандръ, словами. Прокляла бы я страшно и мой нравъ и мою гордость, еслибъ Гермія хотла сказать что лжетъ Лизандръ. Но, милый мой, изъ любви и любезности, лягъ подальше, такое, требуемое скромностью, разлученіе, можно сказать весьма прилично для добродтельнаго юноши и двы. Лягъ вонъ тамъ, и покойной ночи, мой добрый другъ. Да не измнится твоя любовь до конца дорогой твоей жизни.
ЛИЗАН. Аминь, аминь, говорю я, на прекрасную эту молитву, кончайся жизнь, когда кончится моя врность! Лягу здсь, да даруетъ теб сонъ полнйшее успокоеніе!
ГЕРМІ. Половина этого желанія да сомкнетъ вки пожелавшаго! (Они засыпаютъ.)

Входитъ Пукъ.

ПУКЪ. Весь лсъ обошелъ, и не нашелъ Аинянина, на глазахъ котораго долженъ испытать любовную силу цвтка этого.— Ночь и безмолвіе!— Это кто? Аинская на немъ одежда — это онъ, какъ говорилъ мой повелитель, пренебрегаетъ аинскою двой.— Вотъ и она, спитъ какъ убитая на сырой и грязной земл. Бдная! и прилечь-то подл этого безчувственнаго, этого безсердечнаго она не посмла. Постой-же, неучъ, выжму на твои глаза всю силу этихъ чаръ. Пробудится — любовь, не допускай боле сна до вкъ его. Проснись же когда уйду, спшу къ Оберону. (Уходитъ.)

Вбгаетъ Деметрій, а за нимъ Елена.

ЕЛЕНА. Остановись, лучше ужь убей, милый Деметрій.
ДЕМЕТ. Отстань, не приставай такъ.
ЕЛЕНА. И ты въ такую темь оставишь меня? не длай этого.
ДЕМЕТ. Оставайся здсь на свой страхъ, хочу идти одинъ. (Убгаетъ.)
ЕЛЕНА. Совсмъ выбилась я изъ силъ отъ безумнаго этого преслдованія, чмъ боле умоляю, тмъ мене успваю. Счастлива Гермія, гд бы она ни покоилась, благодатные, чарующіе глаза у ней. Отчего они у нея такіе свтлые? Не отъ слезъ же соленыхъ, еслибъ отъ нихъ — мои орошались ими гораздо чаще. Нтъ, нтъ, гадка я, какъ медвдица, потому что и встрчавшіяся мн животныя бросались отъ страха въ сторону, потому и не удивительно, что и Деметрій бжитъ отъ меня, какъ отъ чудища. Какъ же лживо и коварно мое зеркало, убдившее меня, что могу поспорить красотой съ Герміей?— Это кто?— Лизандръ! на земл? Мертвъ, или спитъ? не вижу я ни крови, ни раны!— Лизандръ, живъ ты, проснись.
ЛИЗАН. (Просыпаясь). И пойду я для тебя и въ огонь. Прозрачна ты, Елена! Являетъ природа свое могущество, давая мн возможность и сквозь твою грудь видть твое сердце. Гд же Деметрій? О, какъ стоить гадкое это слово, его именующее, гибели отъ меча моего!,
ЕЛЕНА. Не говори этого, Лизандръ, не говори. Что же теб, что любитъ онъ твою Гермію? что же теб? Вдь Гермія любитъ все-таки тебя: будь же этимъ доволенъ.
ЛИЗАН. Доволенъ Герміей? Нтъ: жалки мн скучныя мгновенія съ ней проведенныя. Не Гермію, Елену люблю я теперь. Кто жь не промняетъ ворону на голубку? Воля человка управляется его разумомъ, а разумъ говоритъ мн что ты гораздо достойне. Все растущее до поры не зрло, такъ и я, слишкомъ юный, былъ до сихъ поръ недозрвшимъ еще до разума, но теперь достигъ я полнаго человческаго развитія, разумъ сдлался руководителемъ моей воли, и ведетъ меня къ твоимъ очамъ, въ которыхъ вижу дивныя повсти любви, въ богатйшей книг любви написанныя.
ЕЛЕНА. Зачмъ родилась я для такой злой насмшки? Чмъ заслужила я такое отъ тебя презрніе? Не довольно ль, слишкомъ не довольно ль и того, что никогда не могла, никогда и не смогу заслужить ласковаго взгляда Деметрія, а ты издваешься еще надъ моимъ безсиліемъ? Обижаешь ты меня, жестоко обижаешь, такимъ презрительнымъ ухаживаніемъ. Прощай, признаюсь, я думала, что гораздо ты благородне. Неужли же женщина, за то, что однимъ отвергнута, другимъ должна оскорбляться! (Уходитъ.)
ЛИЗАН. Она не видала Герміи.— Спи же, спи здсь, Гермія, и никогда уже къ Лизандру не приближайся! Какъ пресыщеніе сластями порождаетъ страшное въ желудк къ нимъ отвращеніе, или какъ покинутыя ереси, особенно для обманутыхъ ими, становятся ненавистны, такъ и ты, мое пресыщеніе, моя ересь, будь ненавистна всмъ, и мн всхъ боле! Напрягитесь же вс мои силы на любовь и преданность Елен: буду рабомъ ея! (Уходить.)
ГЕРМІ. (Просыпаясь). Помоги, помоги мн, Лизандръ! Оторви змю, подползшую къ моей груди! О, сжалься!— ахъ, какой это страшный сонъ!— Посмотри, Лизандръ, какъ я дрожу отъ страха. Мн казалось, что змя выдаетъ мое сердце, а ты, глядя на жестокое ея прожорство, сидишь и посмиваешься.— Лизандръ! какъ, нтъ его? Лизандръ! мой повелитель! не слышитъ? Ушелъ? Ни звука, ни слова? Ахъ, гд же ты? Отзовись, если слышишь, отзовись, молю любовью! Я лишаюсь почти чувствъ отъ страха. Нтъ?— вижу теперь, что нтъ тебя по близости, умру, или сейчасъ же найду тебя. (Уходить.)

ДЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Тамъ же. Царица Фей спитъ.

Входять Пигва, Смычка, Клубъ, Дудка, Рыльце и Худышка.

КЛУБЪ. Вс ли сошлись мы?
ПИГВА. Вс, вс, и славное же это мсто для нашей репетиціи. Эта зеленая лужайка будетъ нашей сценой, этотъ боярышникъ нашей уборной, и мы произведемъ все точно такъ, какъ произведемъ потомъ передъ Герцогомъ.
КЛУБЪ. Питеръ Пигва.
ПИГВА. Что, неугомонный Клубъ?
КЛУБЪ. Въ этой комедіи Пирама и Тисби, есть кое что такое, что никакъ не поправится. Во первыхъ, Пирамъ долженъ выхватить мечъ чтобъ убить себя — этого барыни не выдержатъ. Что ты на это скажешь?
РЫЛЬЦ. Это, клянусь Пресвятой, дйствительно страхъ какъ страшно.
ХУДЫШ. Я думаю, убійство-то намъ надо, когда все кончится, выпустить.
КЛУБЪ. Никакъ, придумалъ я какъ все поправить. Напишите прологъ, и пусть прологъ-то и намекнетъ, что мы мечами нашими никакого вреда не причинимъ, что Пирамъ убьется не въ самомъ дл, а для большаго еще успокоенія, скажите имъ, что я, Пирамъ, не Пирамъ, а ткачъ Клубъ. Это избавитъ ихъ отъ всякаго страха.
ПИГВА. Хорошо, составимъ такой прологъ, напишемъ его шести и восьмистопными.
КЛУБЪ. Нтъ, прибавьте еще дв, пусть будетъ восьми и восьмистопный.
РЫЛЬЦ. А не испугаются ли барыни и льва-то?
ХУДЫШ. Боюсь этого — увидите.
КЛУБЪ. Надо намъ, господа, хорошенько поразсудить объ этомъ: ввести — Боже упаси!— льва въ среду барынь, дло страшное, потому что нтъ хищной птицы ужасне льва, живаго, потому и должны мы взять это въ разсчетъ.
РЫЛЬЦ. Такъ другой прологъ пусть скажетъ, что не левъ онъ.
КЛУБЪ. Нтъ, надо сказать его имя, надо чтобъ половина его лица была видна изъ львиной шеи, и что бы самъ онъ произнесъ, если не что-нибудь иное для тогожь недостатка, такъ вотъ что: ‘Госпожи, или прекрасныя госпожи, я пожелалъ бы, или потребовалъ, или попросилъ бы васъ не пугаться, не трепетать, отвчаю моей жизнью за вашу. Если вы думаете, что я явился сюда львомъ — горе мн, нтъ, не такая я штука, такой же я человкъ какъ и вс’, и за симъ пусть онъ назоветъ себя, скажетъ на прямки, что столяръ онъ Смычка.
ПИГВА. Прекрасно, такъ мы и сдлаемъ. Но есть еще дв премудреныя вещи: первая — какъ ввести мсячный свтъ въ комнату, вы вдь знаете, что Пирамъ и Тизби при мсячномъ свт встрчаются.
СМЫЧК. А ночь-то представленія нашей комедіи будетъ мсячная?
КЛУБЪ. Календарь, календарь! отыскать мсячная ли.
ПИГВА. Мсячная.
КЛУБЪ. Такъ вы оставьте только окно большой комнаты, въ которой будетъ наше представленіе, открытымъ, и мсяцу можно будетъ свтить въ окошко.
ПИГВА. Такъ, а не то, пусть кто нибудь войдетъ съ вязанкой терновника и съ фонаремъ, и скажетъ, что онъ пришелъ для заявленія, или представленія роли мсячнаго свта. Но за симъ, есть еще другая штука: намъ нужна въ большой комнат стна, потому что Пирамъ и Тизби, какъ говорится въ исторіи, разговариваютъ сквозь трещину стны.
СМЫЧК. Ну стну-то вы никакъ ужь не втащите.— Что ты на это, Клубъ, скажешь?
КЛУБЪ. Стну тоже кто нибудь представитъ, обмажьте его только немного известкой, глиной или штукатуркой, для обозначенія стны, и пусть онъ держитъ пальцы вотъ такъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: some plaster, or some loum… or let him hold his fingers… По Колльеру: some plaster or some lime… and let him hold his fingers…}: черезъ эту щель и будутъ Пирамъ и Тизби шептаться.
ПИГВА. Уладимъ это, и все улажено. Ну, сядемъ же вс матерью рожденные, и приступимъ къ репетиціи. Пирамъ, теб начинать. Проговоришь свою роль, ступай въ эти кусты, тоже длай каждый соотвтственно своей рол.

Входитъ Пукъ и остается въ глубин сцены.

ПУКЪ. Это что за олухи расходились такъ близко къ ложу прекрасной царицы? Вотъ теб на, готовится представленіе. Буду зрителемъ и актеромъ, если окажется нужнымъ.
ПИГВА. Говори же, Пирамъ.— Тизби приблизься.
ПИРАМ. О Тизби, чуждое цвтовъ благоуханье —
ПИГВА. Чудное, чудное.
ПИРАМ.— Чудное цвтовъ благоуханье,
Мн такъ же сладостно твое дыханье.
Но слышу голосъ я, ты здсь побудь покуда,
Я жь сейчасъ вернусь къ теб оттуда. (Уходитъ.)
ПУКЪ. Удивительнйшій это изъ всхъ Пирамовъ! (Уходитъ за нимъ.)
ТИЗБА. Моя теперь очередь?
ПИГВА. Разумется твоя, ты долженъ понять, что онъ уходитъ, чтобъ узнать какой онъ тамъ слышалъ голосъ, и сейчасъ же вернется.
ТИЗБА. Лучезарнйшій Пирамъ, лилейной близною
Поспоритъ что и съ алой розы красотою,
Бойкій юноша, къ тому жь милйшій изъ людей,
И врный, какъ врнйшій изъ коней,
Который никогда усталости не знаетъ,
Сойдуся у могилы Нина я съ тобой.
ПИГВА. У могилы Нина? что ты, любезный?— Теб не слдуетъ еще говорить это, этимъ ты отвчаешь Пираму. Ты говоришь всю твою роль сподрядъ, и реплики, и все. Входи Пирамъ, твоя реплика ужь сказана, она вдь усталости не знаетъ.

Входятъ Пукъ и Клубъ съ ослиной головой на плечахъ.

ТИЗБА. О!— И врный, какъ врнйшій изъ коней,
Который никогда усталости не знаетъ.
ПИРАМ. Лишь для тебя Пирамъ, о Тизби, быть такимъ желаетъ.
ПИГВА. О, чудовищно! ужасно! Нечистое грозитъ намъ здсь навожденіе. Молитесь, господа! бжимъ, господа! помогите! (Убгаютъ въ страх.)
ПУКЪ. Я за вами, погоняю я васъ по топямъ, по чащамъ, по кустарникамъ. Буду поочередно то лошадью, то собакой, то боровомъ, то безголовымъ медвдемъ, то огнемъ, буду ржать, лаять, хрюкать, ревть и жечь, какъ лошадь, собака, боровъ, медвдь, огонь. (Уходитъ.)
КЛУБЪ. Зачмъ же это они такъ бросились отсюда? штука это, чтобъ попугать меня.

Возвращается Рыльце.

РЫЛЬЦ. О Клубъ, превращенъ ты! что это я на плечахъ у тебя вижу? (Уходитъ.)
КЛУБЪ. Что же видишь ты? видишь ослиную голову на своихъ собственныхъ? видишь вдь?

Возвращается Пигва.

ПИГВА. Помоги, помоги теб, Клубъ, Господи! преобразованъ ты. (Уходитъ въ ужас.)
КЛУБЪ. Понимаю я ихъ хитрость: хотятъ они одурачить меня, напугать, если удастся, но не тронусь я отсюда, что бы они тамъ ни длали. Буду здсь похаживать, затяну псню, чтобы слышали, что нисколько не испугался я. (Поетъ.)
И черный дроздъ съ оранжевымъ носкомъ,
И срый дроздъ съ пріятнымъ голоскомъ,
И королекъ съ коротенькимъ перомъ —
ТИТАН. (Пробуждаясь.) Какой это ангелъ нарушаетъ мой сонъ на лож изъ цвтовъ.
КЛУБЪ. (Поетъ):
И воробчикъ, и щегленокъ,
И голосистый жаворонокъ,
А пестрая кукушка,
На дерзкій крикъ которой
Не каждый скажетъ мужъ: ты врешь 1),—
1) Намекъ на созвучіе крика кукушки съ словомъ cuckoo, cuckold — рогоносецъ.
потому что, въ самомъ дл, кто жь свяжется съ такой глупой птицей? кто станетъ обличать птицу во лжи, сколько бы она тамъ ку-ку! ни кричала?
ТИТАН. Прошу тебя, прекрасный смертный, спой еще что-нибудь, ухо мое влюбилось въ твой голосъ, глазъ порабощенъ твоимъ образомъ, могущество твоихъ прелестей заставляетъ меня, противъ воли, при первомъ же взгляд, сказать, поклясться теб, что люблю я тебя.
КЛУБЪ. Кажется, сударыня, никакого на это резона у васъ не имется, впрочемъ, сказать правду, резонъ и любовь рдко вдь, въ настоящее время, уживаются. Тмъ прискорбне, что какой-нибудь честный сосдъ не сдружить ихъ. Умю, видите ли, я и потрунить при случа.
ТИТАН. Ты такъ же и уменъ, какъ прекрасенъ.
КЛУБЪ. Ну нтъ, не такъ, ни то, ни другое, хвати у меня ума и на столько, чтобъ выбраться изъ этого лса, было бы его вполн для моего обихода достаточно.
ТИТАН. О, не желай изъ этого лса выбраться. Ты хочешь, не хочешь, въ немъ останешься. Я духъ, и не изъ простыхъ, лто вчно въ моихъ владніяхъ, а я люблю тебя: останься же со мной, я дамъ теб эльфовъ въ услуженіе, и примутся они отыскивать для тебя брилліанты въ глубяхъ, будутъ нтъ пока ты спишь на сжатыхъ цвтахъ, я же такъ очищу смертную твою оболочку, что будешь порхать какъ духъ воздушный.— Цвтокъ-горошка! Паутинка! Моль! Горчичкое-смячко!

Входятъ Цвтокъ-Горошка, Паутинка, Моль и Горчичное-смячко: четыре Эльфа.

1. эльф. Я здсь.
2. эльф. И я.
3. эльф. И я.
4. эльф. И я.
ВС. Куда летть намъ?
ТИТАН. Будьте добры и любезны съ этимъ господиномъ, прыгайте, скачите вкругъ его на его прогулкахъ, кормите его абрикосами и княженицей, пурпурнымъ виноградомъ, зелеными фигами и шелковицей, похищайте для него у дикихъ пчелъ медовые ихъ мшечки, вырывайте вощанныя ихъ ножки на свчи, зажигайте ихъ огненными глазами свтляковъ и свтите ими моему милому при его отход ко сну и при пробужденіи, отрывайте росписныя крылушки бабочекъ и отввайте ими лучи мсяца отъ сомкнутыхъ вкъ его. Привтствуйте же его, эльфы.
1. эльф. Привтъ теб, смертный!
2. эльф. И мой!
3. эльф. И мой!
4. эльф. И мой!
КЛУБЪ. Отъ души, многоуважаемые, благодарю васъ. Ваше имя, почтенйшій?
1. эльф. Паутинка.
КЛУБЪ. Очень радъ покороче съ вами, любезный господинъ Паутинка, познакомиться. Поржу если палецъ — осмлюсь прямо къ вамъ прибгнуть.— А ваше, достолюбезнйшій?
2. эльф. Цвтокъ-горошка.
КЛУБЪ. Прошу васъ за меня замолвить у госпожи Кожуры, вашей матушки, и у господина Стручка, вашего батюшки, добрйшій господинъ Цвтокъ-горошка. Очень радъ и съ вами покороче познакомиться.— Прошу и вашу милость сказать мн ваше имя.
3. эльф. Горчичное-смячко.
КЛУБЪ. Знаю я, любезнйшій господинъ Горчичное смячко, благодушіе ваше отлично, гнусный этотъ исполино-образный ростбифъ пожралъ не мало господъ вашего рода. Врьте, родство ваше не разъ выжимало слезы изъ глазъ моихъ. Очень радъ покороче познакомиться и съ вами, добрйшій господинъ Горчичное-смячко.
ТИТАН. Служите жь ему: ведите его въ мою бесдку. Луна смотритъ какъ-то слезливо, а плачетъ она — плачетъ и каждый маленькій цвточекъ, сокрушаясь о какомъ-либо вынужденномъ цломудріи. Окуйте языкъ моего милаго, и ведите его безмолвно. (Уходятъ.)

СЦЕНА 2.

ДРУГАЯ ЧАСТЬ ЛСА.

Входитъ Оберонъ.

ОБЕРО. Какъ хочется узнать проснулась ли Титанія, и кто первый, въ кого до безумія должна она влюбиться, глазамъ ея представился.—

Входитъ Пукъ.

Но вотъ и мой посланный.— Ну что, духъ проказливый? что дется теперь въ волшебномъ этомъ лс?
ПУКЪ. Влюбилась царица въ чудище. Близехонько къ ея, ей посвященной бесдк, когда она крпко спала въ ней, собралась ватага оборванцевъ, паршивыхъ ремесленниковъ, изъ насущнаго хлба въ аинскихъ лавченкахъ работающихъ, для репетиціи комедіи, которую они задумали представить въ день брака великаго Тезея. Безмозглйшій изъ болвановъ неотесанной этой сволочи, представлявшій въ ихъ піес Пирама, вошелъ, кончивъ свою тираду, въ кусты, и я, воспользовавшись этимъ случаемъ, обратилъ его голову въ ослиную. Тотчасъ за тмъ ему надобно было отвчать Тизб, и онъ выступилъ опять на сцену. Тутъ, какъ дикіе гуси, завидвшіе подползающаго птицлова, или какъ рыжеголовыя галки отъ выстрла вдругъ съ крикомъ вспархиваютъ, раздляются и безумно разскаютъ воздухъ, такъ точно полетли отъ него, увидивъ его, и его товарищи, сшибая другъ друга съ ногъ, крича: разбой, призывая изъ Аинъ къ себ на помощь. Потерявъ голову, такъ у нихъ слабую, отъ страха такъ сильнаго, они вооружили противъ себя и бездушные даже предметы, тернъ, шиповникъ дерутъ одежду ихъ: у одного отрываютъ рукавъ, съ другаго срываютъ шапку, все что-нибудь да отхватываетъ у все-уступающихъ. Такъ я и угналъ ихъ отсюда безумнымъ страхомъ, удержавъ здсь только драгоцннаго, превращеннаго Пирама, а тутъ — такъ ужь это случилось,— проснулась и Титанія, и тотчасъ же въ осла влюбилась.
ОБЕРО. Все вышло лучше, чмъ ожидалъ. А вки Аинянина увлажилъ ты любовнымъ сокомъ, какъ я веллъ теб?
ПУКЪ. Я нашелъ его спящимъ — и это сдлано, не въ далек отъ него лежала и Аинянка, проснется онъ — непремнно ее увидитъ.

Входятъ Деметрій и Гермія.

ОБЕРО. Отойдемъ, это тотъ самый Аинянинъ.
ПУКЪ. Женщина-то та, но мущина не тотъ. (Отходятъ.)
ДЕМЕТ. О зачмъ же отталкиваешь ты того, кто такъ тебя любитъ? Говори такъ зло со злымъ врагомъ твоимъ.
ГЕРМІ. Я только браню тебя, когда какъ ты заслуживаешь, можетъ быть, и худшаго еще, потому что ты, боюсь, далъ мн поводъ и къ проклятіямъ. Убилъ ты Лизандра, когда онъ спалъ — погрузившись въ кровь но колни, погрузись еще глубже — убей и меня. И солнце не было такъ врно дню, какъ онъ мн. Ушелъ ли бы онъ отъ спящей Герміи? Скорй поврю, что можно и весь земной шаръ пробуравить, и что мсяцъ проскользнетъ сквозь это отверстіе къ антиподамъ, чтобъ досадить брату своему, солнцу полуденному. Непремнно убилъ ты Лизандра, такъ смотритъ только убійца, такъ мертвенно, такъ свирпо.
ДЕМЕТ. Такъ смотритъ убитый, и такъ смотрю я, насквозь твоей безпощадной жестокостью пронзенный, ты же, убійца, смотришь такъ же свтло и ясно, какъ вонъ та Венера въ блестящей своей сфер.
ГЕРМІ. Не поможетъ это моему Лизандру, гд онъ? О, добрый Деметрій, возвратишь ты мн его?
ДЕМЕТ. Скорй отдалъ бы трупъ его моимъ собакамъ.
ГЕРМІ. Прочь же отъ меня, собака! прочь, песъ! Ты вытсняешь меня изъ предловъ двственнаго терпнія. Такъ убилъ ты его? Будь же навсегда вычеркнутъ изъ списка людей! О! хоть разъ скажи правду, скажи правду для меня: не смя взглянуть на бодрствующаго, ты убилъ его спящаго? О! какой подвигъ! Не способны на такой же и змя и ехидна? И ехидна свершила его, потому что языкомъ раздвоенне твоего, змя, никогда еще ехидна не жалила.
ДЕМЕТ. Ты истощаешь гнвъ свой потокомъ заблужденья {Въ прежнихъ изданіяхъ: on a mispris’d тоod!.. По Колльеру: on a mispris’d flood…}, не истиненъ я въ крови Лизандра, да и не умеръ онъ, на сколько мн извстно.
ГЕРМІ. Скажи же, молю, здоровъ онъ?
ДЕМЕТ. Какая же будетъ мн, еслибъ могъ, тогда зато награда?
ГЕРМІ. Право никогда боле меня не видть.— Ненавистно мн твое присутствіе, живъ, или мертвъ онъ — не надодай мн боле. (Уходитъ.)
ДЕМЕТ. Гнаться за ней, когда она въ такомъ бшеномъ настроеніи, безполезно, и потому отдохну здсь немного. Тягость горя становится еще тягостне отъ долга несостоятельнаго сна горю, можетъ быть, теперь онъ хоть сколько нибудь и уплатитъ, если пожду здсь его къ тому расположенія. (Ложится и засыпаетъ.)
ОБЕРО. (Выходя впередъ). Что ты надлалъ? ты ршительно ошибся, и выжалъ любовный сокъ на глаза истинно любящаго, твоя ошибка неминуемо обратитъ любовь истинную въ лживую, а лживой не сдлаетъ истинной.
ПУКЪ. Судьба пересилила, ея вдь дло, что на одного неизмннаго милліонъ измняетъ, нарушая клятву за клятвой.
ОБЕРО. Обги, быстре втра, весь лсъ, и отыщи Елену Афинскую. Совсмъ отъ любви больная, она блднехонька: вздохи любви согнали кровь съ ея лица. Приведи ее сюда какимъ нибудь обманомъ, а я очарую между тмъ его глаза къ ея приходу.
ПУКЪ. Бгу, бгу, смотри лечу быстре и стрлы, пущенной Татариномъ. (Уходите.)
ОБЕРО. (Выжимая сокъ цвтка на глаза Деметрія). Цвтокъ багряно-цвтный, стрлой Купидона пораненный, проникни въ его очи! Увидитъ онъ свою возлюбленную, да блеститъ она для него такъ же ярко, какъ Венера на неб. Проснешься, и будетъ она подл — проси себ у ней лкарства.

Пукъ возвращается.

ПУКЪ. Властелинъ волшебной нашей страны, Елена близко, а съ ней и юноша, заставившій меня ошибиться, онъ молитъ ее, чтобъ полюбила его. Полюбуемся мы безумной ихъ комедіей? О, какъ же глупы смертные-то!
ОБЕРО. Отойдемъ въ сторону, говоръ ихъ разбудитъ Деметрія.
ПУКЪ. И тогда разомъ двое примутся за ней ухаживать, отличная будетъ это потха, ничто мн такъ не нравится, какъ путаница. (Они отходятъ въ сторону.)

Входятъ Лизандръ и Елена.

ЛИЗАН. Зачмъ думать, что я въ насмшку добиваюсь любви твоей? Проявляется когда-нибудь насмшка, презрніе слезами? Смотри, когда клянусь я теб въ любви — я плачу, а клятвы, такъ рождающіяся, самимъ уже рожденіемъ своимъ заявляютъ свою искренность. Какъ же можетъ, имющее такое ручательство искренности, во мн казаться теб презрніемъ?
ЕЛЕНА. Ты все боле и боле выдаешь свое коварство. Какая дьявольски-святая ошибка, когда правда убиваетъ правду!— Герміи клятвы эти, хочешь покинуть ее?— Взвсь клятву клятвой, и ничего ты не вывсишь, положи клятвы ей въ одну чашку, а клятвы мн — въ другую, окажутся вс одного вса: вс такъ же вскими, какъ сказки.
ЛИЗАН. Я былъ безъ ума, когда клялся ей.
ЕЛЕНА. Безъ него ты, по моему мннью, и теперь, покидая ее.
ЛИЗАН. Деметрій любитъ ее, а тебя онъ не любитъ.
ДЕМЕТ. (Просыпаясь). О Елена, богиня, нимфа, совершенство, божество! Съ чмъ сравняю я, моя любовь, очи твои? Мутенъ передъ ними и кристалъ. О, какъ обольстительно зрлы твои губки, дв эти цлующіяся вишенки! И чистая, замерзшая близна, овваемый восточными втрами снгъ высокаго Тавра обращается въ ворона, когда ты поднимешь руку свою. О, дай же мн поцловать этотъ образчикъ чистйшей близны {Въ прежнихъ изданіяхъ: This princess of pure white. По Колльеру: This impress of pure white…}, эту печать блаженства.
ЕЛЕНА. О, гнусность! о, адъ! вижу, для потхи, сговорились вы, оскорблять меня. Мало вамъ ненавидть — знаю вдь, что ненавидите вы меня, — надо еще издваться надо мной? Еслибъ вы были люди, а по виду люди вы — не обращались бы вы такъ съ порядочной женщиной, не увряли бы, не клялись бы въ любви, не преувеличивали бы моихъ достоинствъ тогда какъ, уврена, ненавидите меня. Соперничали вы любовью къ Герміи, соперничаете теперь насмшками надъ Еленой. Какой прекрасный подвигъ, какое доблестное дло вызвать насмшками слезы на глаза бдной двушки! Ни одинъ благородный человкъ не оскорбитъ такъ двушки, не выведетъ бдной изъ терпнія, и для одной только потхи.
ЛИЗАН. Жестокъ ты, Деметрій, не будь такимъ, вдь ты Гермію любишь, это ты знаешь, знаю и я, и отъ всей души, отъ всего сердца уступаю я теб мою часть въ любви Герміи, уступи и ты мн свою въ любви Елены, которую люблю, и буду любить до смерти.
ЕЛЕНА. Никогда еще столько пустаго дыханія насмшниками не тратилось.
ДЕМЕТ. Владй, Лизандръ, своей Герміей, не нужна она мн, если я когда нибудь любилъ ее, любовь эта прошла. Сердце мое было только благоразумнымъ у ней гостемъ, и теперь возвратилось къ Елен, домой, чтобъ никогда ужь не отлучаться.
ЛИЗАН. Неправда это, Елена.
ДЕМЕТ. Не отрицай любви, которой самъ не знаешь, или дорого за то поплатишься.— Смотри, твоя возлюбленная идетъ сюда, вотъ кто теб дорогъ.

Входитъ Гермія.

ГЕРМІ. Темная ночь, отнимающая у глазъ ихъ способность, усиливаетъ воспріимчивость уха, ослабляя зрніе, удвоиваетъ она, въ награду, слухъ. Не глазами отыскала я тебя, Лизандръ, ухо, благодарю его, привело меня на звукъ твоего голоса. Но зачмъ же ты такъ безжалостно оставилъ меня?
ЛИЗАН. Къ чему оставаться тому, кого любовь нудитъ идти?
ГЕРМІ. Какая жь любовь могла заставить Лизандра уйдти отъ меня?
ЛИЗАН. Любовь Лизандра, не позволявшая ему оставаться, прекрасная Елена, озлащающая ночь боле всхъ этихъ огненныхъ кружечковъ, этихъ очей неба. Зачмъ ищешь ты меня? не заставило это тебя догадаться, что ненависть, которую къ теб питаю, заставила меня такъ тебя покинуть?
ГЕРМІ. Ты говоришь не то, что думаешь, не можетъ это быть.
ЕЛЕНА. Скажите, и она съ ними въ заговор! Вижу теперь, вы вс, чтобъ насмяться надо мной, сговорились разыграть лживую эту комедію. Коварная Гермія! безсовстнйшая изъ двъ! и ты въ заговор, согласилась такъ гнусно, вмст съ ними, издваться надо мной? Неужели и вс мечты, которыя мы другъ съ другомъ длили, и сестринскіе обты, и часы которые въ двоемъ проводили, часы, заставлявшіе насъ бранить быстроногое время за разлученіе насъ — неужели все это забыто?— и школьная дружба, и невинность дтства? Какъ дв искусныя богини нашими иглами создавали мы, Гермія, об одинъ цвтокъ, об по одному узору, сидя на одной подушк, об напвая одну и ту же псню, однимъ и тмъ же тономъ, какъ будто наши руки, сердца, голоса и помышленія принадлежали одному тлу. Такъ росли мы, какъ двойная вишенка, какъ будто раздленная, но и при самомъ раздленіи соединенная, какъ дв любящіяся ягодки {Въ прежнихъ изданіяхъ: Two lovely berries… По Колльеру: Two oving berries…} на одномъ стебельк были мы два тла, но съ однимъ сердцемъ, какъ два геральдическіе щита однимъ шлемомъ увнчанные и одному только принадлежащіе. И ты хочешь разорвать старую любовь нашу, соединившись съ мущинами, чтобъ насмяться надъ бднымъ твоимъ другомъ? Не дружественно, не женственно это: весь нашъ полъ вознегодуетъ на тебя за это, какъ я, хотя одна только я и оскорблена.
ГЕРМІ. Удивляетъ меня гнвная рчь твоя. Не я надъ тобой, а ты, кажется, издваешься надо мной.
ЕЛЕНА. Не подстрекнула ты Лизандра, въ насмшку преслдовать меня, превозносить мои глаза, мое лице? Не заставила другаго своего возлюбленнаго, только что ногой меня отталкивавшаго, величать меня богиней, нимфой, божественной, несравненной, безцнной, небесной? Почему говоритъ онъ это той, которую ненавидитъ? почему и Лизандръ отрекается отъ своей любви къ теб, такъ сильной, и навязываетъ ее мн? потому что ты научила, съ твоего это согласія. Если я и не такъ, какъ ты прекрасна, не такъ обоятельна, не такъ счастлива, страшно, напротивъ, несчастна, потому что люблю, и не любима, состраданіе, а не насмшку должно бы вызывать это.
ГЕРМІ. Не понимаю, что ты хочешь сказать этимъ.
ЕЛЕНА. О продолжай, прикидывайся огорченной, длай мн за спиной гримасы, перемигивайся съ ними, поддерживай прелестную эту забаву — продлка эта, такъ ловко сыгранная, перейдетъ въ потомство. Еслибъ въ васъ была хоть искра состраданія, благородства, приличія, вы не сдлали бы меня предметомъ такой потхи.— Прощайте — отчасти я и сама въ этомъ виновата, но смерть, или отсутствіе все поправятъ.
ЛИЗАН. Постой, милая Елена, выслушай мое оправданіе, любовь моя, жизнь моя, душа моя, прекрасная Елена!
ЕЛЕНА. Превосходно!
ГЕРМІ. Милый, не издвайся такъ надъ ней.
ДЕМЕТ. Не упроситъ она — заставлю я.
ЛИЗАН. Не заставить теб, какъ и ей не упросить, угрозы твои такъ же безсильны, какъ и ея просьбы.— Елена, я люблю тебя, клянусь жизнію люблю, клянусь тмъ, чего готовъ и лишиться, чтобъ доказать, что лжетъ тотъ, кто скажетъ что не люблю тебя.
ДЕМЕТ. Говорю, что я люблю тебя боле, чмъ онъ можетъ.
ЛИЗАН. Говоришь, обнажи же мечъ, и докажи.
ДЕМЕТ. Сейчасъ, идемъ —
ГЕРМІ. (Удерживая Лизандра). Лизандръ, къ чему все это?
ЛИЗАН. Прочь, Эфіопка!
ДЕМЕТ. Полно, полно, для виду только вырываешься ты, прикидываешься только, что хочешь идти за мной, и не пойдешь. Трусишка ты.
ЛИЗАН. Отцпись, кошка, репейникъ, пусти, дрянь, или отшвырну тебя, какъ змю.
ГЕРМІ. Отчего сталъ ты такъ суровъ со мной? отчего такъ измнился ты, мой милый?
ЛИЗАН. Твой милый? прочь, чумазая Татарка, прочь! Прочь, противное лкарство! прочь, ядъ отвратительный!
ГЕРМІ. Шутишь ты?
ЕЛЕНА. Шутитъ, какъ и ты.
ЛИЗАН. Сдержу мое теб слово, Деметрій.
ДЕМЕТ. Хотлъ бы посильне доказательства, потому что, вижу, и слабыя узы удерживаютъ тебя, не врю я твоему слову.
ЛИЗАН. Что же, хочешь чтобъ я прибилъ ее, поранилъ, убилъ? Хоть я и ненавижу ее — такого однакожь зла не причиню я ей.
ГЕРМІ. Какое жь еще зло можетъ быть для меня сильне твоей ненависти? Ненавидишь! за что же? О, боги! что съ тобою, милый мой {Въ прежнихъ изданіяхъ: What news, my love?… По Колльеру: What means my love?…}? Разв я не Гермія? Разв не Лизандрты? Я и теперь, какъ была, прекрасна. Въ эту ночь ты еще любилъ меня, и въ эту же самую ночь бросилъ — зачмъ же бросилъ ты меня? О, не допускайте этого, боги! и не шутка это?
ЛИЗАН. Нисколько, клянусь жизнію, и съ тмъ чтобъ никогда уже за тмъ тебя не видть. Оставь по этому вс надежды, вопросы и сомннья, убдись, что ничего не можетъ быть несомннне, не шутя ненавижу я тебя, и люблю Елену.
ГЕРМІ. О горе! коварная! цвтокъ червивый! воровка любви моей! зачмъ подкралась ты ночью, и похитила у меня сердце моего возлюбленнаго?
ЕЛЕНА. Превосходно! Нтъ у тебя ни скромности, ни двственной застнчивости, ни искры стыдливости? Хочется теб жесткіе вырвать изъ смиренныхъ устъ моихъ укоры? Стыдись, стыдись, притворщица, куколка!
ГЕРМІ. Куколка! почему же? А, вотъ оно что. Теперь понимаю, сопоставила она нашъ ростъ, указала ему на свой, и ростомъ, высокимъ своимъ ростомъ плнила его. Выросла ты такъ въ его расположеніи, потому что я такая карлица, такая маленькая? Но какъ бы ни была я мала, раскрашенное ты майское дерево {Для празднованія перваго мая торжественно привозили, между прочимъ, изъ лса дерево, обвитое цвтами и травами, а иногда и раскрашенное, врывали его, убравъ флагами и лентами, и плясали вокругъ его.}, какъ бы ни была мала я, все-таки не на столько мала я, чтобъ не достать ногтями до глазъ твоихъ.
ЕЛЕНА. Прошу васъ, господа, хоть вы и издваетесь надо мной, не допускайте ее до драки. Я нисколько не зла, нисколько не сварлива, вполн, по робости, двушка, не дозволяйте ей бить меня. Вы, можетъ быть, думаете что такъ какъ она нсколько пониже меня, такъ я и слажу съ ней.
ГЕРМІ. Пониже! слышите, опять.
ЕЛЕНА. Милая Гермія, не будь такъ жестока со мной. Я всегда любила тебя, Гермія, всегда хранила твои тайны, никогда не измняла теб, только въ этотъ разъ, изъ любви къ Деметрію, сказала ему о вашемъ бгств въ этотъ лсъ. Онъ бросился за вами, а я, изъ любви, за нимъ. Но онъ гналъ меня отсюда, грозилъ прибить, растоптать — нтъ, убить даже, и теперь, если вы меня отпустите, понесу я мое безуміе назадъ въ Аины, не буду боле слдить за вами. Отпустите меня, вы видите какъ простодушна, какъ глупа я.
ГЕРМІ. Ступай. Кто же тебя удерживаетъ?
ЕЛЕНА. Глупое мое сердце, которое здсь оставляю.
ГЕРМІ. Съ Лизандромъ?
ЕЛЕНА. Съ Деметріемъ.
ЛИЗАН. Не бойся, не тронетъ она тебя, Елена.
ДЕМЕТ. Нтъ, любезный, не тронетъ она ее, хотя бы и ты былъ за одно съ ней.
ЕЛЕНА. Ахъ, въ сердцахъ она ужасно задорна и сварлива она и въ школ была драчуньей, хоть и мала, а страшно горяча она.
ГЕРМІ. Опять мала? все только мала да низка. Зачмъ позволяете вы ей такъ надо мной издваться? Пустите меня къ ней.
ЛИЗАН. Прочь, карлица, наименьшее произведеніе спорыша {Polygonum aviculare — полагали, что растеніе это уничтожало ростъ дтей и животныхъ.}, четка, желудь.
ДЕМЕТ. Слишкомъ ужь ты, пренебрегающей твоими услугами, услужливъ. Оставь ее въ поко, не говори о Елен, не защищай ее, потому что обнаружишь хоть тнь любви къ ней — поплатишься за то.
ЛИЗАН. Не удерживаетъ она теперь меня, за мной теперь, если посмешь, посмотримъ кто, ты или я, иметъ боле права на Елену.
ДЕМЕТ. За тобой? нтъ, рядомъ пойду съ тобой я. (Уходятъ.)
ГЕРМІ. Все это твое, сударыня, дло. Нтъ, не уходи же.
ЕЛЕНА. Не довряю я теб, не хочу доле оставаться въ противномъ твоемъ обществ. Твои руки проворне моихъ на драку, мои ноги длинне для бгства. (Убгаетъ.)
ГЕРМІ. Не знаю что и сказать отъ удивленья. (Убгаетъ на Еленой.)
ОБЕРО. (Выходя впередъ). Это плоды твоей небрежности. Вчные промахи, а можетъ и сознательное мошенничество.
ПУКЪ. Поврь царь призраковъ, ошибся я. Ты вдь сказалъ, что по аинской узнаю его одежд, и не виноватъ я въ ошибк, потому что вки Аинянина и помазалъ, и радъ даже ей, потому что ссора ихъ — потха.
ОБЕРО. Ты видишь, любовники ищутъ мста для единоборства, спши же, усугуби тнь ночи, заволоки сейчасъ же звздное небо густйшимъ, чернымъ какъ Ахеронъ, туманомъ, и разведи разъяренныхъ соперниковъ такъ, чтобъ не могли сойтись. Дразня злыми насмшками то Деметрія голосомъ Лизандра, то Лизандра голосомъ Деметрія, отвлекай ихъ другъ отъ друга до тхъ поръ, пока свинцовыя ноги и нетопыриныя крылья не наведутъ на ихъ вки сна, смерть передразнивающаго, тогда выжми на глаза Лизандра это растеніе, сокъ котораго иметъ силу уничтожать всякій обманъ зрнія и возвращать глазамъ обычную ихъ способность видть. Проснутся они, вся эта путаница покажется имъ сномъ, безплотнымъ видніемъ, и возвратятся влюбленные назадъ въ Аины, заключивъ союзъ до смерти нерушимый. А я, между тмъ, какъ ты этимъ займешься, пойду къ цариц, выпрошу у ней индійскаго ея мальчика, и уничтожу за тмъ чары, приковавшіе взоры ея къ чудовищу, и воцарится миръ между всми.
ПУКЪ. Все это надо намъ, чародйный мой повелитель, поскорй покончить, потому что быстрые драконы ночи разскаютъ ужь облака, и вонъ, свтитъ ужь предтеча Авроры, съ приближеніемъ которой вс тни, тамъ и сямъ бродящія, толпами бгутъ домой на кладбища, вс проклятые духи, схороненныхъ на перекресткахъ {Души самоубійцъ, хоронившихся на перекресткахъ, и утопленниковъ, осуждались, по тогдашнимъ понятіямъ, на столтнее скитаніе.} и въ водахъ, улеглись уже на червивыя свои ложа, изъ боязни, чтобы день не узрлъ ихъ позора, добровольно изгнали они себя отъ свта и обркли себя на вки черномазой ночи.
ОБЕРО. Но мы духи другаго рода. Я часто игрывалъ съ любимцемъ утра, могу, какъ лсничій, бродить по рощамъ даже до мгновенія, когда восточные врата, совершенно огненно-красные, разверзаясь бросаютъ прекрасные благословенные лучи свои на Нептуна и золотятъ его соляно-зеленыя волны. Но все таки поспшимъ, не медли, покончимъ все до разсвта. (Уходите).
ПУКЪ. И туда и сюда, и туда и сюда,
Примусь ихъ водить и туда и сюда.
Въ поляхъ, городахъ боятся меня:
Води жь ихъ, Гоблинъ, и туда и сюда.
Вотъ одинъ ужь идетъ сюда.

Входитъ Лизандръ.

ЛИЗАН. Гд же ты, задорный Деметрій? откликнись.
ПУКЪ. Здсь, негодяй, мечъ обнаженъ, готовъ я. Ты-то гд же?
ЛИЗАН. Буду мигомъ съ тобой.
ПУКЪ. Такъ спши же на мсто поровне за мной. (Лизандръ уходитъ, какъ бы слдуя за голосомъ.)

Входитъ Деметрій.

ДЕМЕТ. Отзовись еще разъ, Лизандръ. Скрылся, бглецъ, трусишка? Откликнись же! Въ куст какомъ нибудь? Гд прячешь свою ты голову?
ПУКЪ. Трусъ, до звздъ расхваставшійся, кустамъ повщаешь ты, что хочешь драться, и не являешься. Выходи, негодяй, выходи, мальчишка, отдую я тебя розгой, обнажить мечъ на тебя — осрамиться.
ДЕМЕТ. А, ты тутъ?
ПУКЪ. За мной, не мсто здсь пытать наше мужество. (Уходятъ.)
Лизандръ возвращается.
ЛИЗАН. Онъ все впереди, и все вызываетъ, достигъ до мста, откуда звалъ — его и слдъ простылъ. Легче меня, негодяй, на ногу. Какъ ни быстро гнался я за нимъ, бжалъ онъ отъ меня еще быстре, и вотъ, я попалъ на какую то страшно неровную дорогу,— отдохну здсь, Приходи свтлый день скоре! (Ложится). Займись только сринькой свтъ твой и отыщу я Деметрія, и отомщу ему. (Засыпаетъ.)

Пукъ и Деметрій возвращаются.

ПУКЪ. У! у! у! Чтожь нейдешь ты, трусишка?
ДЕМЕТ. Подожди меня, если только отважишься, ты все бжишь отъ меня, все мняешь мста, ни на одномъ не смешь остановиться, и взглянуть мн въ лице. Гд теперь ты?
ПУКЪ. Ступай сюда, здсь я.
ДЕМЕТ. Не пойду, смешься ты надо мной. Но дорого поплатишься ты мн за то, если только удастся мн увидать лице твое при дневномъ свт. Ступай теперь своей дорогой. Усталость заставляетъ меня измрить мой ростъ холодной этой постелью.— Съ разсвтомъ жди меня. (Ложится и засыпаетъ.)

Входитъ Елена.

ЕЛЕНА. О, ночь! о, скучная, длинная, утомительная ночь, сократи часы свои, засвтись востокъ отрадой, чтобъ при дневномъ свт могла я возвратиться въ Аины, оставить тхъ, которымъ такъ я, бдная, противна. Сонъ, иногда смыкающій вжды печали, похить меня на время у меня самой. (Ложится и засыпаетъ.)
ПУКЪ. Покуда тутъ еще трое, нужна еще одна, по двое каждаго пола составятъ четыре. А, вотъ идетъ и она, раздраженная, печальная. Плутоватъ же Купидонъ, когда до такого, бдныхъ женщинъ, безумія доводитъ.

Входите Гермія.

ГЕРМІ. Никогда не утомлялась я такъ, никогда не бывала въ такомъ гор, измокшая отъ росы, исцарапанная терновникомъ, не могу я ни идти, ни ползти дале, ноги не повинуются желанію. Отдохну здсь до разсвта. Сохраните же, небеса, Лизандра, если сразятся они! (Ложится и засыпаете.)
ПУКЪ. Спите жь крпко на земл, а твои, нжный любовникъ, глаза уврачую я этимъ средствомъ. (Выжимаетъ сокъ растенія на глаза Лизандра.) Проснешься — будешь по прежнему восхищаться очами прежней своей возлюбленной, оправдается съ твоимъ пробужденіемъ и извстная деревенская поговорка, что всякому свое: будетъ у Джака Джени, и все пойдетъ своимъ путемъ, будетъ у человка опять его кобылица, и все будетъ прекрасно. (Уходитъ.)

ДЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Тамъ же.

Входятъ Титанія и Клубъ, сопровождаемые Эльфами и Оберонъ, остающійся въ глубин незримый.

ТИТАН. Иди сюда, сядь на это цвтистое ложе, поглажу твои прелестныя ланиты, уберу розами твою гладкую, мягкую голову, разцлую, моя радость, твои прекрасныя, длинныя уши.
КЛУБЪ. Гд Цвтокъ-горошка?
Ц. ГОР. Здсь.
КЛУБЪ. Поскреби мн голову, Цвтокъ-горошка. А гд же госпожа Паутинка?
ПАУТИ. Здсь.
КЛУБЪ. Госпожа Паутинка, любезнйшая госпожа, возьмите ваше оружіе, и убейте мн вонъ ту красно-бедренную пчелку, что на верхушку волчца присла, и принесите мн, моя добрйшая, медовый ея мшечекъ. Да слишкомъ-то въ этомъ дл вы, моя милйшая, не горячитесь, смотрите чтобъ мшечекъ не разорвался. Очень было-бы мн прискорбно, еслибъ вы, синьора, медовымъ-то мшечкомъ окатились.— Гд же господинъ Горчичное-смечко?
Г. СИМ. Здсь.
КЛУБЪ. Вашу лапку, господинъ Горчичное-смечко. Да, прошу, оставьте ваши церемоніи, добрйшій господинъ.
Г. СИМ. Что вамъ угодно?
КЛУБЪ. Да ничего, добрйшій господинъ, помогите только госпож Паутинк поскресть мн голову. Надо мн, мой почтеннйшій, сходить къ брадобрю, потому что, кажется, лице мое удивительно ужь стало волосисто, а я такой чувствительный оселъ, что защекочи только волосъ, и скребись непремнно.
ТИТАН. Не хочешь ли, мой милый, музыки послушать?
КЛУБЪ. Для музыки у меня ухо достаточно порядочное. Валяйте щипцы и кости {Деревенская музыка.}!
ТИТАН. Или, скажи, чего бы хотлось теб, мое сокровище, покушать?
КЛУБЪ. Ну, четверикъ овса, пожалуй, и не былъ бы лишнимъ, хорошаго, сухаго овса пожустрилъ бы я. Сдается, сильно позываетъ меня и на вязанку сна, съ хорошимъ, съ пахучимъ сномъ ничто въ мір не сравнится.
ТИТАН. Проворный мой Эльфъ добудетъ теб свжихъ, изъ гнзда блки, орховъ.
КЛУБЪ. Предпочелъ бы горсть, или дв, сухого гороху. Но, прошу, прикажите вашимъ служителямъ, ни чмъ меня не тревожить, потому что вдругъ склонность ко сну напала.
ТИТАН. Спи же, а я обовью тебя моими руками. Эльфы, удалитесь, оставьте насъ на время {Въ прежнихъ изданіяхъ: and be all ways… По Колльеру: and be a while away…}. Такъ обвиваетъ павелика благовонный козій листъ, такъ женскій плющь убираетъ кольцами шереховатые пальцы вяза. О, какъ люблю я тебя! какъ очарована я тобой! (Засыпаютъ.)

Входитъ Пукъ.

ОБЕРО. (Выходя впереди). Сюда, любезный Робинъ. Видишь прелестную эту картину? Начинаю ужь я жалть, что повергъ ее въ такое безуміе. Встртивъ ее не за долго передъ этимъ за лсомъ, собирающую благовонныя травы для противнаго этого дуралея, я накинулся на нее, принялся бранить — опоясала она шерстистые его виски внкомъ изъ свжихъ, душистыхъ цвтовъ, и та самая роса, которая по временамъ поднимается на распуколькахъ обыкновенно круглыми восточными перлами, дрожала теперь въ глазкахъ цвтовъ, какъ слезы, свое собственное униженіе оплакивающіе. Когда я вдоволь набранился, и она смиренно начала молить о снисхожденіи, я потреби валъ у ней ея подмненнаго мальчика, и она тотчасъ же уступила мн его, велла своему Эльфу отнести его въ мою бесдку въ волшебной стран моей. Теперь, добывъ мальчугана, уничтожу я гадкій недугъ глазъ ея, и ты, любезный Пукъ, сними волшебную голову съ афинскаго этого мужлана, чтобы онъ, проснувшись, когда проснутся и другіе, могъ, какъ и они, возвратившись въ Аины, принять вс событія этой ночи за продлку тревожнаго сна. Но прежде разочарую я царицу Эльфъ. (Касается глазъ ея растеніемъ.) Будь тмъ, чмъ была, видъ, какъ прежде видла: такъ благодатно дйствуетъ распуколька Діаны {Dian’s bud — Vitex agnus caslus. Полагали, что растеніе это длаетъ мужа и жену цломудренными.} противъ цвтка Купидона. Проснись же, моя Титанія, моя милая царица.
ТИТАН. Мой Оберонъ! какой сонъ я видла! Снилось мн, что въ осла я влюбилась.
ОБЕРО. Вонъ лежитъ твоя любовь.
ТИТАН. Какъ же могло это случиться? О, какъ противно мн теперь лице его!
ОБЕРО. Успокойся.— Сними съ него, Робинъ, голову.— Давай, Титанія, музыки, усыпи чувства этихъ пятерыхъ крпче, чмъ сонъ обыкновенный.
ТИТАН. Музыки, музыки! усыпляющей музыки!
ПУКЪ. Проснешься — смотри своими собственными дурацкими глазами.
ОБЕРО. Игрг.й, музыка! Давай же, царица, руки, поколышемъ землю, на которой спятъ оип. Мы теперь въ дружб, и завтра, въ полночь, торжественно попляшемъ въ дом герцога Тезея, и благословимъ его прекраснйшимъ потомствомъ. Вмст съ Тезеемъ, въ полномъ вс веселіи, соединятся бракомъ и эти дв четы врныхъ любовниковъ.
ПУКЪ. Остановись, мой повелитель, утренняго слышу я жаворонка.
ОБЕРО. Такъ понесемся, царица, въ мрачномъ безмолвіи за тнью ночною, облетимъ мы земной шаръ быстре луны.
ТИТАН. Летимъ, на полет ты разскажешь какъ это случилось, что найдена я спящей между этихъ смертныхъ на земл. (Уходятъ. За сценой трубные звуки.)

Входятъ Тезей, Ипполита, Эгей и Свита.

ТЕЗЕЙ. Такъ какъ вс обряды выполнены, и день ужь занялся, ступай кто-нибудь, и отыщи лсничаго, угостимъ мою возлюбленную музыкой моихъ собакъ.— Спустить ихъ въ западной долин. Ну же, проворнй, отыщите, говорю, лсничаго.— А мы, прекрасная царица, взберемся на вершину холма, и оттуда послушаемъ гармоническое смшеніе собачьихъ голосовъ съ эхомъ.
ИППОЛ. Была я однажды съ Геркулесомъ и Калмомъ, когда они Спартанскими собаками травили въ Критскомъ лсу медвдя, никогда не слыхивала я еще такой чудесной гонки, не только лсъ, но и небеса, и ручьи, и все вокругъ, казалось, обратилось въ одно взаимное тявканье. Никогда не слыхала я такой музыкальной разноголосицы, такого пріятнаго гама.
ТЕЗЕЙ. И мои собаки Спартанской породы, такъ же широкорылы и пятнисты, съ такими же длинными, утреннюю росу сметающими ушами, съ выгнутыми ногами и съ подгрудниками, какъ у быковъ ессаліи. На угонку он не такъ быстры, но голоса ихъ подобраны, какъ колокольчики. Никогда тявканье боле благозвучное ни атуканьемъ, ни рогами не вызывалось ни на Крит, ни въ Спарт, ни въ ессаліи. Суди сама, когда услышишь — Это что! Это что за нимфы?
ЭГЕЙ. Это, мой повелитель, моя дочь спитъ здсь, а это Лизандръ, это Деметрій, это Елена, стараго Надара Елена. Удивляюсь, какъ они вс здсь вмст очутились.
ТЕЗЕЙ. Наврное для выполненія майскихъ обрядовъ встали они такъ рано, и узнавъ о нашемъ намреніи, явились сюда, чтобы украсить торжество наше.— Скажи, однакожь, Эгей, вдь нынче должна Гермія объявить свой выборъ?
ЭГЕЙ. Нынче, мой повелитель.
ТЕЗЕЙ. Скажи же охотникамъ, чтобъ они звуками своихъ роговъ разбудили ихъ.

За сценой звуки роговъ и крики. Деметрій, Лизандръ, Гермія и Елена просыпаются и вскакиваютъ.

ТЕЗЕЙ. Добраго утра, друзья. Валентиновъ день прошелъ ужь {Полагали что птицы въ Валентиновъ день начинаютъ спариваться.}, начинаютъ птицы этого лса только теперь спариваться?
ЛИЗАН. Прости, государь. (Становится съ прочими передъ нимъ на колни.)
ТЕЗЕЙ. Прошу васъ всхъ, встаньте. Знаю я, два вы соперничествующіе врага, какъ же явилось на свтъ такое чудесное согласіе, что непріязненность такъ далека отъ ревности, что спитъ себ подл ненависти, не страшась враждебности?
ЛИЗАН. Отвчу теб, государь, изумленный, полу-спя и полубодрствуя, но клянусь, сказать врно, какъ я здсь очутился, не могу еще, кажется — потому что хотлось бы сказать теб сущую правду, — да, такъ, припоминаю теперь,— я пришелъ сюда съ Герміей, хотли мы бжать изъ Аинъ туда, гд были бы въ безопасности отъ Аинскаго закона.
ЭГЕЙ. Довольно, довольно, мой повелитель, достаточно итого. Прошу законной кары, законной кары. Они хотли скрыться, хотли такимъ образомъ лишить тебя, Деметрій, жены, а меня — моего согласія, чтобы она была женой твоей.
Депкъ Прекрасная Елена сказала мн, мой повелитель, объ ихъ намреніи бжать, бжать въ этотъ лсъ, и я, въ бшенств, погнался за ними сюда, а прекрасная Елена, изъ любви ко мн, за мной. И здсь, мой повелитель, по какой-то невдомой сил — а какая-то сила была тутъ,— моя любовь къ Герміи растаяла, какъ снгъ, сдлалась какъ бы воспоминаніемъ о какой нибудь ничтожной игрушк, которой въ дтств бредилъ: теперь вся моя любовь, вс ощущенія моего сердца, предметъ и радость глазъ моихъ, одна только Елена. Я любилъ ее прежде, чмъ увидалъ Гермію, и какъ въ болзни, почувствовалъ отвращеніе къ этой пищ, теперь, какъ къ выздороввшему, естественный вкусъ мой возвратился, теперь я желаю ея, люблю ее, жажду ея, и вчно буду ей вренъ.
ТЕЗЕЙ. Прекрасные любовники, счастлива ваша встрча. Вы посл подробне все намъ разскажете. Эгей, не исполню я твоего желанія, потому что дв эти четы, вмст съ нами, сейчасъ же соединятся въ храм навки, охоту же, такъ какъ утро ужь на исход, мы отложимъ.— Идемъ вс къ Аины, Торжественно будетъ празднество трехъ и трехъ.— Идемъ, Ипполита. (Уходитъ съ Ипполитой, Эгеемъ и свитой).
ДЕМЕТ. Все это такъ смутно и неясно, какъ далекія горы, въ облака обратившіяся.
ГЕРМІ. Мн кажется, что вижу все раздленными глазами — все двоится.
ЕЛЕНА. То же и со мной. Кажется, что нашла я Деметрія, какъ брилліантъ: мой онъ, и не мой.
ДЕМЕТ. Уврены вы, что мы проснулись? Мн кажется, что спимъ еще, грезимъ.— Былъ здсь Герцогъ, и веллъ намъ идти за собой въ самомъ дл?
ГЕРМІ. Былъ, а съ нимъ и отецъ мой.
ЕЛЕНА. И Ипполита.
ЛИЗАН. И веллъ намъ идти за нимъ въ храмъ.
ДЕМЕТ. Такъ проснулись мы, идемъ за нимъ, дорогой разскажемъ другъ другу, что намъ снилось. (Уходятъ.)
КЛУБЪ. (Просыпаясь). Придетъ моя очередь — позовите, и отвчу,— мн вдь за словами: наипрекраснйшій Пирамъ, говорить приходится.— Эй, вы!— Питеръ Пигва! Дудка, раздувальныхъ мховъ починщикъ! Мдникъ Рыльце! Худышка!— Каковы! улизнули, оставивъ меня здсь спящимъ.— А какой это чудеснйшій сонъ я видлъ. Видлъ я сонъ — и сказать какой это былъ сонъ не подъ силу уму человческому. Оселъ, кто вздумаетъ объяснять сонъ этотъ. Мн казалось, что я былъ — нтъ человка, который могъ бы сказать чмъ. Мн казалось, что я былъ, и казалось мн что у меня была — но будетъ пестрымъ тотъ шутомъ, кто осмлится сказать, что у меня, какъ мн казалось, было. Глазъ человка не слыхалъ, ухо человка не видло, рука человка не способна расчухать, его языкъ — понять, сердце — повдать, что это былъ за сонъ такой.— Заставлю Пигву сдлать изъ этого сна балладу, назовется она: Сномъ Клуба, потому что никакого клуба въ ней нту, испою я ее передъ Герцогомъ въ самомъ конц нашей комедіи, а не то, для большей пріятности, спою ее, когда будетъ умирать Тизби {Въ прежнихъ изданіяхъ: I shall sing it at her death… По Колльеру: I shall sing it at Thiabe’s death…}. (Уходитъ.)

СЦЕНА 2.

Аины. Комната въ дом Пигвы.

Входятъ Пигва, Дудка, Рыльце и Худышка.

ПИГВА. Послали вы въ домъ Клуба? возвратился онъ домой?
ХУДЫШ. Никакого о немъ слуха. Восхищенъ онъ наврное.
ДУДКА. А не воротится онъ — прощай наша комедія, не пойдетъ вдь она — не можетъ?
ПИГВА. Никакимъ образомъ. Во всхъ Аинахъ, кром его, нтъ вдь человка способнаго отхватать Пирама.
ДУДКА. Нтъ, онъ, просто на просто, изъ всхъ воинскихъ ремесленниковъ самый досужій.
ПИГВА. Да и изъ себя, онъ самый красивый, и самый настоящій онъ, по пріятству голоса, любовникъ.
ДУДКА. Образчикъ, слдовало бы теб сказать, любовникъ, упаси Боже, пустйшая это вещь.

Входитъ Смычка.

СМЫЧК. Герцогъ, господа, идетъ изъ храма, тамъ повнчаны и еще два или три господина и дв или три госпожи. Еслибъ наша штука пошла — были бъ мы вс люди.
ДУДКА. О, славный мой Клубъ! Такъ-то вотъ онъ и лишился шести пенсовъ въ день на всю свою жизнь, потому что не избгъ бы вдь онъ никакъ шести пенсовъ въ день: не далъ бы ему Герцогъ за изображеніе Пирама шести пенсовъ въ день — повсьте меня, и онъ заслужилъ бы ихъ, шесть пенсовъ въ день за Пирама, или ничего.

Входитъ Клубъ.

КЛУБЪ. Гд вы, мои молодчики? где же вы, мои сердечные?
ПИГВА. Клубъ!— О, день доблестнйшій! о, часъ счастливйшій!
КЛУБЪ. Господа, чудеса могу и разсказать, но не спрашивайте что, потому что, скажу вамъ — не настоящій я Аинянинъ. Разскажу вамъ досконально какъ что было.
ПИГВА. Такъ разсказывай же, любезный Клубъ.
КЛУБЪ. О себ ни слова. Все что хочу разсказать вамъ, это то, что Герцогъ пообдалъ. Заберите жь вс ваши наряды, хорошія тесемки къ вашимъ бородамъ, новыя ленты къ танцовальнымъ вашимъ башмакамъ, и отправляйтесь сейчасъ же во дворецъ, да загляни каждый въ свою ролю, дло въ томъ, что представленіе наше удостоено предпочтенія. Ко всякомъ случа, смотрите чтобъ на Тисби блье было чистое, а тотъ кто будетъ играть льва — не обгрызъ ногтей своихъ, потому что имъ надо быть львиными когтями. И еще, дражайшіе мои актеры, не шьте ни луку, ни чесноку, потому что надо, чтобъ дыханіе наше было пріятно, и такимъ образомъ, увренъ, услышимъ скажутъ они: пріятнйшая это комедія! Ни слова боле, идемъ, идемъ! (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ V.

СЦЕНА

Тамъ же. Комната во дворц Тезея.

Входятъ Тезей, Ипполита, Филостратъ, Вельможи и Свита.

ИППОЛ. Очень все странно, милый Тезей, что влюбленныя четы намъ разсказали.
ТЕЗЕЙ. Боле странно, чмъ истинно. Никогда не врилъ я ни старымъ сказкамъ, ни продлкамъ волшебства. У влюбленныхъ и сумасшедшихъ такой кипучій мозгъ, такая творческая фантазія, что видятъ и то, чего холодный разсудокъ никогда и представить себ не можетъ. Сумасшедшій, влюбленный и поэтъ, воплощенное воображеніе: одинъ видитъ такую тьму демоновъ, что и пространный адъ не совмститъ ихъ — это безумный, влюбленный, столько же помшанный, видитъ красоту Елены въ лиц цыганки, глазъ поэта, вращаясь въ изящномъ бреду, взираетъ то съ неба на землю, то съ земли на небо, и, какъ воображеніе даетъ тло предметамъ невдомымъ, такъ и перо поэта даетъ воздушному ничто и мсто и имя. Таковы продлки воображенія, которое, если придумаетъ намъ какую радость, сочинитъ и встника этой радости, возбудитъ ночью страхъ — какъ легко и кустъ принимается за медвдя!
ИППОЛ. Но все что они разсказали о событіяхъ этой ночи, объ одновременномъ извращеніи ихъ расположеній, не игра только воображенія, боле напротивъ, дйствительно, во всякомъ случа, странно и удивительно.

Входятъ Лизандръ, Деметрій, Гермія и Елена.

ТЕЗЕЙ. Вотъ и наши влюбленные, веселые, радостные.— Веселье, любезные друзья, веселье и вчно юная любовь да не покидаютъ сердецъ вашихъ!
ЛИЗАН. Еще боле васъ, каждаго царственнаго вашего шага, вашего стола, вашего ложа!
ТЕЗЕЙ. Какими же теперь масками, какими плясками помогутъ намъ скоротать трехчасную вчность между ужиномъ и отходомъ ко сну? Гд же обычный нашъ распорядитель увеселеній? Какія приготовилъ онъ намъ забавы? Не дадутъ ли намъ какого-нибудь представленія, чтобъ облегчить тоску мучительныхъ часовъ? Позвать Филострата.
ФИЛОС. Я здсь, могучій Тезей.
ТЕЗЕЙ. Скажи, какія у тебя для этого вечера увеселенія? Какія маски, какая музыка? Чмъ, если не какой либо потхой, обманемъ мы лнивое время?
ФИЛОС. Вотъ списокъ забавъ готовыхъ, выбери, мой повелитель, какую теб будетъ угодно видть прежде. (Подаетъ списокъ.)
ЛИЗАН. (Читаетъ). ‘Битва съ Центаврами, будетъ подъ звуки арфы, пропта аинскимъ евнухомъ’.
ТЕЗЕЙ. Не надо, разсказалъ ужь я ее, моей возлюбленной, во славу моего родственника Геркулеса.
ЛИЗАН. ‘Буйство пьяныхъ Вакханокъ, въ бшенств, раздирающихъ пвца ракійскаго’.
ТЕЗЕЙ. Старо, играно, когда я изъ ивъ въ послдній разъ съ побдой возвратился.
ЛИЗАН. ‘Трижды три Музы, оплакивающія смерть учености, недавно въ нищет умершей’.
ТЕЗЕЙ. Какая нибудь это сатира, колкая и щекотливая, совсмъ для брачнаго торжества неприличная.
ЛИЗАН. ‘Скучно-короткая сцена юнаго Пирама съ его возлюбленной Тизбой, весьма трагическая забава’.
ТЕЗЕЙ. Забавна и трагична? Скучна и коротка? Да это горячій ледъ и кипучій снгъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and wondrouss trange snow. По Колльеру: and wandrous seething snow…}. Какъ согласить это разногласіе?
ФИЛОС. Во всей этой піес какія-нибудь десять словъ, и потому не знаю я піесы короче, но и эти десять словъ, мой повелитель, длаютъ ее слишкомъ длинной, и потому она скучна, нтъ въ ней ни слова на своемъ мст, ни актера хоть сколько нибудь подходящаго къ своей рол. А трагична она, государь, Дйствительно, потому что въ ней Пирамъ убиваетъ себя, что, когда я быль на репетиція, признаюсь, унлажило глаза мои, по боле веселыхъ слезъ и самый громкій хохотъ никогда не вызывалъ еще.
ТЕЗЕЙ. Кто жь актеры?
ФИЛОС. Люди, здсь, въ Аинахъ, мозолистыми руками работающіе. Никогда, досел, умомъ не работавшіе еще, надсадили они этой піесой не пріученную память свою, для брачнаго торжества твоего.
ТЕЗЕЙ. И мы посмотримъ ее.
ФИЛОС. Нтъ, мой повелитель, недостойна она васъ, я прослушалъ ее всю: пошлость, величайшая пошлость, потшитъ разв только ихъ намреніе, потому Что заучили они ее съ страшнымъ трудомъ и усиліями, чтобъ угодить теб.
ТЕЗЕЙ. Хочу посмотрть ее, не можетъ ничто, предлагаемое простодушіемъ и усердіемъ, быть недостойнымъ. Ступай, позови ихъ, а вы, мои милыя, садитесь. (Филостратъ уходитъ.)
ИППОЛ. Не люблю я смотрть на выбивающуюся изъ силъ неспособность, на гибель стараній усердія.
ТЕЗЕЙ. Ничего этого, ты тутъ, моя милая, не увидишь.
ИППОЛ. Да вдь онъ сказалъ, что ничего они въ этомъ дл не смыслятъ.
ТЕЗЕЙ. Тмъ щедре будемъ мы на благодарность за ничто, снисходительность къ ихъ промахамъ будетъ нашей забавой, вдь то, что бдному усердью не удается, оцнивается благородной внимательностью но силамъ, а не по достоинству. Въ разныхъ мстахъ великіе ученые задумывали привтствовать пріздъ мой заране приготовленной рчью, и я, когда съ первыхъ же словъ они блднли, начинали дрожать, останавливаться въ середин предложенія, понижать отъ страха испытанный уже голосъ, и наконецъ, совсмъ не попривтствовавъ еще меня, умолкали, — поврь, моя милая, находилъ привтъ въ этотъ молчаніи, понималъ скромность робкаго усердія такъ же, какъ и трескотню нахально смлаго краснорчія. Любовь и нисколько на языкъ не бойкое простодушіе и меньшимъ говорятъ мн по этому боле.

Входитъ Филостратъ.

ФИЛОС. Прологъ, когда теб угодно, государь, готовъ.
ТЕЗЕЙ. Пусть выступаетъ. (Трубы.)

Входитъ ПИГВА, какъ Прологъ.

ПРОЛО. Не угодимъ мы, такъ это по сильному нашему желанью. Чтобъ вы подумали, что являемся мы не для того, чтобъ неугодить вамъ, а по сильному нашему желанію. Показать вамъ наше умнье, вотъ истинное начало нашего конца. Поймите жь, являемся мы въ назолъ вамъ. Мы не явились бы только вамъ въ угоду, единственно для вашего удовольствія, не для того мы здсь. Чтобъ вы пожалли, что вы тутъ, актеры готовы, и по ихъ игр узнаете вы все, что, вроятно, узнаете {Въ Пролог намренно перепутаны знаки препинанія, при правильномъ размщеніи ихъ, онъ читался бы такъ: Не угодимъ мы, такъ это по сильному нашему желанію, чтобъ вы подумали, что являемся мы не для того чтобъ неугодить, а по сильному нашему желанію показать вамъ наше умнье. Вотъ истинное начало нашего конца. Поймите жь, являемся мы — въ назолъ вамъ мы не явились бы, — только вамъ въ угоду, единственно для нашего удовольствія. Не для того мы здсь, чтобъ вы пожалли что мы тутъ. Актеры готовы и т, д.}.
ТЕЗЕЙ. Не затрудняется малый этотъ знаками препинанія.
ЛИЗАН. Промчалъ свой прологъ, какъ необузданный жеребенокъ, не знаетъ онъ ни запятыхъ, ни точекъ. Славное, государь, доказательство, что говорить только — недостаточно еще, что надо еще говорить со смысломъ.
ИППОЛ. Въ самомъ дл, онъ сыгралъ свой прологъ, какъ ребенокъ на свирли, звукъ есть, а толку нтъ.
ТЕЗЕЙ. Рчь его походила ка спутанную цпь, ничего не расторгнуто, а все въ безпорядк.— Что же за симъ?

Входятъ Пирамъ и Тизба, Стна, Мсячный-свтъ и Левъ.

ПРОЛО. Многоуважаемые, дивитесь вы, можетъ быть, этому зрлищу, дивитесь же, пока истина не объяснитъ вамъ всего.— Этотъ малый, если вамъ угодно знать, Пирамъ, а эта прекрасная дама Тизби, это врно. Этотъ, глиной и известью обмазанный, представляетъ стну, ту гнусную стну, которая раздляетъ этихъ любовниковъ и сквозь трещину которой бдняжки пошептать радехоньки, что никого удивлять не должно. Этотъ, съ Фонаремъ, собакой и вязанкой терновника, представляетъ мсячный свтъ, потому что, если вамъ угодно знать, эти два любовника не сочли предосудительнымъ сойтись при мсячномъ свт у могилы Нини {Вмсто Нини.}. Этотъ же страшный зврь, левъ по прозванью, пугнулъ, или врне устрашилъ врную Тизби, когда она первая, ночью возвращалась, и на бгу обронила она свое покрывало, и гнусный левъ окровавилъ его кровавой своей пастью. Вскор за тмъ идетъ Пирамъ, юноша красивый и рослый, и находитъ покрывало своей врной Тизбй умерщвленной, и клинкомъ, жестокопреступнымъ клинкомъ, храбро протыкаетъ онъ кипуче-жестокую грудь свою, и Тизби, поджидавшая подъ снью шелковицы, выхватываетъ кинжалъ свой, и умираетъ. Все остальное, когда выдутъ, разскажутъ подробно Левъ, Мсячный-свтъ, Стна и двое влюбленныхъ. (Уходитъ съ Пирамомъ, Тизбой, Львомъ и Мсячнымъ-свтомъ.)
ТЕЗЕЙ. Вотъ удивлюсь, какъ Левъ-то заговоритъ.
ДЕМЕТ. Чему жь дивиться, государь? Почему жь одному льву и не заговорить, когда говорятъ такъ много ословъ?
СТНА. Въ сей самой штук, я, прозвищемъ Рыльце, представляю, выходитъ, стну, и такую стну, въ которой, хотлось бы мн чтобъ вы думали, есть щель, дыра или трещина, сквозь которую любовники, Пирамъ и Тизби, часто, по секрету, шептались. Эта глина, известь и этотъ камень показываютъ, что я именно эта самая стна, а вотъ, справа и слва, и та самая расщелина, сквозь которую боязливые любовники должны шептаться.
ТЕЗЕЙ. Хотите чтобъ глина и волосъ говорили лучше этого?
ДЕМЕТ. Остроумнйшая это, государь, изъ всхъ мной слышанныхъ стнъ {Непереводимая тутъ игра значеніями слова partition — партитура и cтна, перегородка.}.
ТЕЗЕЙ. Пирамъ подходитъ къ стн: молчаніе!

Входитъ Пирамъ.

ПИРАМ. О ночь свирпо-зоркая! О ночь цвта такъ чернаго! О ночь, всегда, когда нтъ дня, бывающая! О ночь, о ночь, увы, увы, увы, боюсь, забыто моей Тизби общанье!— Ты, о стна, о милая, о любезная стна, между землей ея отца и моей стоящая, ты стна, о стна, о милая, о любезная стна, покажи мн свою трещину, чтобъ глаза мои могли сквозь нее перемигиваться. (Стна выставляетъ растопыренные пальцы). Благодарю, стна угодливая. Юпитеръ да хранить тебя за это! Но что я зрю? Нтъ Тизби зрю. О злостная стна, сквозь кою не зрю я блаженства, твои да будутъ прокляты каменья за такой обманъ меня!
ТЕЗЕЙ. Стна то, обидвшись, отвтитъ, пожалуй, такимъ же проклятіемъ.
КЛУБЪ. Нтъ, государь, никакъ ей этого не подобаетъ. Но ‘за такой обманъ меня’, должна отвчать Тизби, ей теперь входить, и мн искать ее глазами сквозь стну.— Увидите, все точнехонько такъ, какъ я сказалъ, и будетъ.— Вотъ и идетъ она.

Входитъ Тизба.

ТИЗБА. О стна, какъ часто слышала ты мои стенанія о томъ, что раздляешь ты меня и прекраснаго моего Пирама, сколько разъ вишневыя мои губки цловали твои камни, твои камни, глиной я волосомъ въ теб связанные.
ПИРАМ. Вижу я голосъ, подойду теперь къ щели, попытаю не услышуль лица моей Тизби. Тизби!
ТИЗБА. Моя любовь! Моя вдь ты любовь, полагаю?
ПИРАМ. Полагай, что хочешь, возлюбленный я твой, и вренъ, какъ Лимандеръ {Вмсто Леандрь.}, я всегда.
ТИЗБА. Какъ Елена {Вмсто Геро.} я, пока судьбы не умертвятъ меня.
ПИРАМ. И Шафалъ Прокрусу {Вмсто Цефаль и Прокрисъ.} такъ вренъ не бывалъ.
ТИЗБА. Какъ Прокрусу Шафалъ — такъ я теб.
ПИРАМ. О поцлуй же меня сквозь щель этой гнусной стны.
ТИЗБА. Цлую щель стны, а не уста твои.
ПИРАМ. Хочешь сейчасъ же сойтись со мной у могилы Нини?
ТИЗБА. Живая, или мертвая, приду немедленно.
СТНА. Вотъ я, стна, и сыграла свою роль, и сыгравъ ее, такъ вотъ стна и уходитъ. (Уходитъ съ Пирамомъ и Тизбой.)
ТЕЗЕЙ. Нтъ теперь стны между двумя сосдями.
ДЕМЕТ. Не бываетъ ее, государь, и тогда, когда есть у ней уши.
ИППОЛ. Такой безтолочи никогда я еще не слыхивала.
ТЕЗЕЙ. И лучшія изъ представленій этого рода — китайскія тни, и худшія не хуже, если приправитъ ихъ воображеніе.
ИППОЛ. Такъ будетъ это ужь дло вашего, а не ихнева.
ТЕЗЕЙ. Не подумаемъ мы о нихъ хуже, чмъ они сами о себ думаютъ — можно принять и ихъ за отличнйшихъ актеровъ. Но вотъ, выходятъ два благородные звря, человкъ и левъ.

Входятъ Левъ и Мсячный-свтъ.

ЛЕВЪ. Вы, дамы, вы, чьи нжныя сердца пугаются и малйшей чудовищной мышки, но полу ползающей, вы, можетъ быть, и задрожите и затрепещете, когда левъ свирпый начнетъ, въ дикомъ бшенств, ревть. Такъ знайте же, что я, нкій Смычка, столяръ, львиная шкура {Въ прежнихъ изданіяхъ: А lion fell nor… По Колльеру: А lion’s fell, nor…} — нисколько даже и не львица, потому что, приди я сюда, какъ левъ, въ свирпств — плохо пришлось бы мн.
ТЕЗЕЙ. Прелюбезный зврь, и очень добросовстный.
ДЕМЕТ. Лучшій изъ всхъ, когда-либо мной виднныхъ.
ЛИЗАН. Левъ этотъ настоящая, по храбрости, лисица.
ТЕЗЕЙ. И гусь по благоразумію.
ДЕМЕТ. Нисколько, мой повелитель, потому что не выноситъ храбрость его благоразумія, а лисица часто уноситъ гуся.
ТЕЗЕЙ. Я увренъ, что и благоразуміе его не выноситъ его храбрости, потому что гусь не уноситъ лисицы. Но предоставимъ все это его благоразумію, и послушаемъ, что скажетъ мсяцъ.
МС. СВ. Фонарь сей рогатый представляетъ мсяцъ —
ДЕМЕТ. Были-бъ тогда рога на голов его.
ТЕЗЕЙ. Не молодой вдь это мсяцъ, рога-то и незримы въ его окружности.
МС. СВ. Фонарь сей рогатый представляетъ мсяцъ, самъ же я изображаю человка въ мсяц.
ТЕЗЕЙ. Величайшая это изъ ошибокъ всего остальнаго, человка-то слдовало бы посадить въ фонарь. Какъ же иначе будетъ онъ человкомъ въ мсяц?
ДЕМЕТ. Боится онъ свчи въ немъ, видите, какъ ужь нагорла.
ИППОЛ. Наскучилъ мн этотъ мсяцъ. Не дождусь перемны его.
ТЕЗЕЙ. Судя по слабому свту его благоразумія, надо полагать, что онъ ужь въ ущерб, но изъ вжливости и по справедливости должны мы подождать ея.
ЛИЗАН. Продолжай же, мсяцъ.
МС. СВ. Все, что мн надлежитъ сказать вамъ, это то, что фонарь сей — мсяцъ, я — человкъ въ мсяц, эта вязанка терновника — моя вязанка, и эта собака — моя собака.
ДЕМЕТ. Всему этому слдовало бъ быть въ фонар, потому что все это вдь въ мсяц. Но, молчаніе, вотъ идетъ Тизба.

Входитъ Тизба.

ТИЗБА. Это стараго Нини могила. Гд же мой возлюбленный?
ЛЕВЪ. О!— (Реветъ. Тизба убгаетъ.)
ДЕМЕТ. Проревлъ отлично, левъ.
ТЕЗЕЙ. Отлично убжала Тизба.
ИППОЛ. Отлично свтилъ мсяцъ. Право, съ большой свтитъ мсяцъ ловкостью. (Левъ разрываете мантилью Тизбы и уходитъ.)
ТЕЗЕЙ. Отлично разтерзалъ левъ.
ДЕМЕТ. А вотъ и Пирамъ идетъ.
ЛИЗАН. И левъ изчезаетъ.

Входитъ Пирамъ.

ПИРАМ. Благодарю тебя, любезнйшій мсяцъ, за солнечные лучи твои, благодарю тебя, мсяцъ, за то, что свтишь такъ ярко, потому что при благодатныхъ, золотыхъ, сверкающихъ лучахъ твоихъ, надюсь насытиться лицезрніемъ врнйшей моей Тизби. Но стой!— О ужасъ! Зри, рыцарь бдный, какое страшное тутъ горе! Очи, зрите ль? Возможно ли сіе? О, милый мой утенокъ! сокровище мое! твоя прекрасная мантилья вся въ крови! Приближтесь же, о Фуріи свирпы! Парки, вы придите, о, придите! перержьте нить и пряжу, погубите, сокрушите, поршите, умертвите!
ТЕЗЕЙ. Такое отчаяніе и смерть дорогаго друга, почти что могли бы тронуть.
ИППОЛ. Досадно, а жаль мн этого человка.
ПИРАМ. О, зачмъ же, природа, львовъ ты сотворила, когда левъ гнусный сокровище мое здсь обезцвтилъ? Превосходитъ — нтъ, нтъ,— превосходила она всхъ дамъ, когда либо жившихъ, любившихъ, плнявшихъ и такъ весело взиравшихъ. Придите же слезы, и губите, вонъ, мечъ, и рази Пирама прямо въ лвый бокъ, въ тотъ самый лвый бокъ, въ который сердце бьется.— Такъ умираю я, такъ, такъ, такъ. (Колетъ себя въ грудь столько же разъ.) Теперь я мертвъ, теперь отлетлъ я, душа моя ужь въ небесахъ. Языкъ, угасни! Мсяцъ, бги! (Мсячный-свтъ уходитъ.) Теперь спите, мои кости, спите, спите, спите!
ДЕМЕТ. Какія тутъ кости — одно онъ очко, потому что одинокъ.
ЛЯЗАН. Мене онъ очка, потому что мертвъ, ничто онъ.
ТЕЗЕЙ. Съ помощью хирурга можетъ еще выздоровть, и оказаться осломъ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова die — игральныя кости и умирать, и созвучіемъ словъ асе — очко и ass — оселъ.}.
ИППОЛ. Какъ же мсяцъ-то ушелъ прежде, чмъ Тизба возвратилась и нашла своего возлюбленнаго?
ТЕЗЕЙ. Найдетъ его при звздномъ свт. Вотъ и она, ея отчаяніе кончитъ піесу.

Входитъ Тизба.

ИППОЛ. Изъ за такого Пирама, нечего, я думаю, долго отчаеваться. Надюсь не будетъ оно слишкомъ длинно.
ДЕМЕТ. Пылинка покажетъ на всахъ кто лучше: Пирамъ, или Тизба, онъ, Боже сохрани, какъ мущина, она, Боже упаси, какъ женщина.
ЛИЗАН. Она ужь узрла его прекрасными своими очами.
ДЕМЕТ. И стенаетъ videlicet {Вотъ.} такъ —
ТИЗБА. Спитъ, моя любовь? Какъ, умеръ голубенокъ мой? О Пирамъ, возстань! Говори же, говори. Онмлъ совершенно? Умеръ, умеръ? Могила закроетъ стало прелестныя твои очи. Лилейныя эти губы, алый этотъ носикъ, желтыя эти, какъ буквица, ланиты увяли, увяли, любовники, стенайте! Какъ порей были зелены глаза его.— Придите же, придите же ко мн вы, три сестры, съ молочно-блдными руками, обагрите ихъ кровью, перерзали вдь вы своими ножницами шелковую нить его. Языкъ, ни слова!— Приди жь мой врный мечъ, приди жь клинокъ, и грудь мою ты обагри, и прощайте, други.— Такъ вотъ Тизба и кончаетъ. Прощайте, прощайте, прощайте! (Умираетъ.)
ТЕЗЕЙ. Левъ и Мсячный-свтъ оставлены хоронить усопшихъ.
ДЕМЕТ. И Стна еще.
КЛУБЪ. Нтъ, увряю васъ, стны, раздлявшей отцевъ ихъ, нтъ ужь.— Угодно вамъ теперь: посмотрть эпилогъ, или прослушать Бергомаско {Пляска жителей Бергама.} двухъ изъ нашей компаніи.
ТЕЗЕЙ. Никакого, прошу, эпилога, не нуждается ваша піеса въ извиненіяхъ. И не извиняйтесь, когда вс актеры перемерли, не къ чему и некого вдь бранить. Вотъ, еслибъ, написавшій эту піесу, игралъ Пирама и на подвязк Тизбы повсился, славная была бы это трагедія, такова, впрочемъ, и эта, и замчательно сыграна.— Давайте жь Бергомаско, а эпилогъ вашъ оставьте.

(Пляска Кловновъ.)

Желзный языкъ полуночи возвстилъ ужь двнадцать.— Влюбленные, въ постели, насталъ уже волшебный часъ духовъ,— Боюсь, проспимъ мы слдующее утро, какъ прободрствовали эту ночь. Пошлая эта піеса отлично обманула медленный ходъ ночи.— Въ постели, любезные друзья.— Дв недли будемъ мы еще такъ праздновать, коротать ночи пирами и новыми увеселеніями. (Уходитъ.)

СЦЕНА 2.

Входитъ Пукъ съ метлой на плеч.

ПУКЪ. Теперь реветъ голодный левъ, и волкъ на мсяцъ воетъ, между тмъ какъ пахарь, тяжкой изнуренный работой, храпитъ себ. Теперь тлютъ на очагахъ догарающія головни, между тмъ какъ сова зловщимъ своимъ крикомъ напоминаетъ бдному больному о саван. Время теперь ночи, когда широко разверзаются могилы и выпускаютъ жильцевъ своихъ бродить но церковнымъ дорожкамъ, но мы. Эльфы, за тройкой Гекаты отъ солнца бгущіе, за мракомъ, какъ сонъ, слдующіе — мы ликуемъ теперь.— Ни одна мышь не потревожитъ освященнаго этого жилища. Меня послали впередъ, съ метлой, выместь пыль за двери.

Входятъ Оберонъ и Титанія съ ихъ Свитами,

ОБЕРО. Мерцающимъ свтомъ
Огней угасающихъ
Озарися весь домъ,
Эльфы и духи, скачите
Живо, какъ птички
Съ куста на кустокъ.
Пойте-же это за мной.
ТИТАН. Повторите жь каждое слово его псни гармоническою ноткой, взявшись за руки, чародйно распвая, благословимъ мы это мсто.

(Пніе и пляска.)

ОБЕРО. Теперь, пока не разсвло еще, разсйтесь вс Эльфы по дому, мы же — къ ложамъ новобрачныхъ, и благословимъ ихъ: я все что на нихъ зародится, будетъ всегда счастливо, вс три четы будутъ всегда врны любви своей, и пятенъ, рукой природы образуемыхъ, на ихъ потомств не будетъ, не будетъ у дтей ихъ ни родинокъ, ни заячьей губы, ни трещинъ, ни другихъ противныхъ знаковъ, которые такъ въ день рожденья пугаютъ. Росой полевой освященные, разсйтесь же, Эльфы, по всмъ комнатамъ и каждую благословите, чтобы вчно во всемъ этомъ дворц царилъ благодатный миръ, а владлецъ его благоденствовалъ. Спшите жь, не медлите, и къ разсвту вс ко мн сберитесь. (Уходитъ съ Титаніей и Эльфами.)
ПУКЪ. Если мы духи, не угодили вамъ, такъ представьте только себ — и все будетъ поправлено, — что все время, пока это видніе было, вы здсь спали. Будьте же, многоуважаемые, къ этому вздору, какъ ко сну, снисходительны, и не браните его, простите — мы исправимся. И какъ честный Пукъ — выпадетъ намъ на долю незаслуженное счастіе и теперь избжать языка змй {Свиста.},— врьте мн, мы скоро все загладимъ, не то назовите Пука лжецомъ, Итакъ, доброй всмъ вамъ ночи. Осчастливте жь, если друзья мы, руками, и Робинъ отплатитъ исправленьемъ. (Уходитъ.)
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Сон в Иванову ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  2. Сон в летнюю ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  3. Сон в летнюю ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  4. Сон в Иванову ночь, Шекспир Вильям, Год: 1893
  5. Сон в летнюю ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  6. Сон в летнюю ночь, Шекспир Вильям, Год: 1595
  7. Конец венчает дело, Шекспир Вильям, Год: 1609
  8. Трагедия о Юлии Цезаре, Шекспир Вильям, Год: 1598
Электронная библиотека