В мире собственников, Голсуорси Джон, Год: 1906 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 246 минут(ы)

ВЪ МР СОБСТВЕННИКОВЪ.

Романъ Джона Гэлсуорси.

Съ англійскаго.

I.
‘Дома’ у старика Джоліона.

Т избранники, которые удостоены были приглашенія на фамильное празднество Форсайтовъ, могли наблюдать привлекательное зрлище — блестящее собраніе семьи, представительницы верховъ средняго класса. Но обладающій даромъ психологическаго анализа,— талантъ, не имющій никакой денежной цнности и поэтому совершенно игнорируемый Форсайтами,— нашелъ бы въ такомъ собраніи любопытный матеріалъ для размышленія надъ нкоторыми темными сторонами человческой природы. Тутъ собрались члены одной семьи, между которыми едва ли существовало чувство, заслуживавшее названія взаимной симпатіи, и между тмъ принадлежность къ одной семь создавала между ними таинственную и крпкую связь, благодаря которой семья можетъ представлять грозную общественную единицу и сама, въ свою очередь, являться воспроизведеніемъ общества въ миніатюр. Наблюдателю-психологу такое семейное собраніе должно было бы напомнить отдаленныя времена человческой исторіи, темные пути соціальнаго прогресса, патріархальную жизнь, скопленіе дикихъ ордъ, возвышеніе и паденіе націй… Семья представляла могучее дерево, которое теперь, достигнувъ полнаго расцвта, раскинуло свои мощныя втви во вс стороны.

Блестящее семейное собраніе, состоявшееся въ дом старика Джоліона Форсайта, было созвано по случаю помолвки его внучки, миссъ Джюнъ Форсайтъ, выходящей замужъ за мистера Филиппа Бозиннея. Присутствовали почти вс члены этой огромной семьи: дамы,— въ ослпительныхъ свтлыхъ вечернихъ туалетахъ, мужчины — во фракахъ самаго безукоризненнаго покроя. Даже престарлая тетушка Эннъ была тутъ. Въ послднее время она почти не вызжала изъ дому и не покидала зеленой гостиной въ дом своего брата Тимоея, гд ее вс привыкли видть постоянно сидящей въ кресл, съ книгой или вязаніемъ въ рукахъ, и окруженной портретами трехъ поколній Форсайтовъ.

Но таковъ былъ обычай: во всхъ торжественныхъ случаяхъ вс Форсайты всегда собирались вмст, свадьба, родины, крестины непремнно влекли за собой такія семейныя сборища. Если умиралъ кто-нибудь изъ Форсайтовъ… Впрочемъ, Форсайты не умирали! Они изгнали смерть изъ своихъ понятій. Умирать было противно ихъ принципамъ. Сильные и здоровые, они жили долго и цплялись за жизнь, какъ за свою неотъемлемую собственность, принимая вс предосторожности противъ ея возможнаго прекращенія.

Въ этотъ день, смшиваясь съ толпою другихъ гостей въ дом старика Джоліона, Форсайты какъ-то боле обыкновеннаго были проникнуты сознаніемъ своей принадлежности къ одной семь. Они старались обращаться другъ съ другомъ съ особенною предупредительностью и радушнымъ вниманіемъ, словно чувствуя потребность сплотиться въ виду какой-то общей опасности, угрожающей основамъ ихъ благополучія.

Въ сторон отъ другихъ, около рояля, стоялъ очень высокій и очень толстый человкъ. На ослпительной блой манишк, покрывавшей его мощную грудь, сверкалъ дорогой рубинъ. Его широкое, гладко выбритое лицо, съ блдно голубыми глазами, сохраняло выраженіе высокомрнаго спокойствія. Это былъ Свизинъ Форсайтъ, одинъ изъ братьевъ стараго Джоліона. Другой братъ Джемсъ, очень худой и высокій, со скучающимъ видомъ вертлъ въ рукахъ какую-то фарфоровую вещицу. Его единственный сынъ Сомсъ, темноволосый, слегка плшивый, на бритомъ лиц котораго блуждала какая-то брезгливая гримаса, разговаривалъ съ дамой въ коричневомъ плать, а кузенъ Сомса, ‘большой Джорджъ’, какъ его называли, съ сардонической улыбкой оглядывалъ толпу, наполнявшую залу. На другомъ конц сидли рядомъ три тетушки Форсайтъ: дв незамужнія, Эннъ и Эстеръ, третья, тетушка Джюлей, вдова Септимуса Смолля, умершаго нсколько лтъ тому назадъ. Вс три сестры жили вмст въ дом своего брата Тимоея.

Въ центр комнаты стоялъ хозяинъ дома, старый Джоліонъ. Высокій и прямой, несмотря на свои восемьдесятъ лтъ, онъ выглядлъ настоящимъ патріархомъ со своею гривой совершенно блыхъ волосъ, окаймлявшихъ выпуклый лобъ, и большими, ниспадавшими сдыми усами. Но его маленькіе, умные, темносрые глаза сохраняли живость молодости и во всей его мощной фигур чувствовалась какая-то особенная скрытая сила, невольно заставлявшая другихъ признавать его превосходство. Взоры всхъ обращались къ нему, и, казалось, онъ былъ олицетвореніемъ той непоколебимой твердости, которая легла въ основу благополучія Форсайтовъ и создала ихъ значеніе.

Однако внимательный наблюдатель могъ бы подмтить въ этотъ день на лицахъ всхъ Форсайтовъ нсколько озабоченное выраженіе. Вс были какъ будто смущены, обезпокоены чмъ-то, и эта неловкость и смущеніе отражались въ ихъ взорахъ, обращенныхъ на человка, ради котораго они собрались сюда. Правда, Филиппъ Бозинней, женихъ Джюнъ, не имлъ никакого состоянія. Но вдь двушки изъ семьи Форсайтовъ не разъ уже заключали такіе неравные браки, и это одно не могло бы возстановить Форсайтовъ противъ молодого Бозиннея. Пожалуй, никто изъ нихъ не могъ бы выразить вполн опредленно, что собственно не нравится имъ въ этомъ молодомъ человк. Но въ немъ они чувствовали какой-то невысказанный протестъ противъ всего того, чему они привыкли врить и поклоняться. Этотъ молодой архитекторъ смущалъ ихъ своимъ полнымъ пренебреженіемъ къ свтскому этикету. Разсказывали, что онъ сдлалъ свой обязательный визитъ тетушкамъ Эннъ, Джюлей и Эстеръ, въ мягкой, срой фетровой шляп. И шляпа-то была старая, помятая!… ‘Подумайте, моя дорогая, какъ это странно! Тетушка Эстеръ,— она немного близорука,— приняла въ темнот эту шляпу за срую кошку, свернувшуюся на стул, и хотла спугнуть ее… Она была поражена, когда ‘кошка’ не двинулась съ мста’…

Кузенъ Джорджъ, услышавъ этотъ разсказъ, расхохотался.

— Настоящій корсаръ!— воскликнулъ онъ.

Почему-то всмъ понравилось это названіе, и когда говорили о Бозинне, то всегда употребляли эту кличку, подъ которой онъ былъ теперь извстенъ всмъ Форсайтамъ.

Тетушки, впрочемъ, сочли нужнымъ сдлать замчаніе Джюнъ по поводу шляпы ея жениха.

— Теб бы слдовало обратить на это вниманіе, дорогая,— сказали он.

— Вздоръ!— воскликнула своенравная Джюнъ.— Филь никогда не замчаетъ, что у него на голов!

Ну, разв могъ успокоить кого-нибудь такой отвтъ? Разв можно было допустить, чтобы женихъ Джюнъ,— женихъ всми признанной наслдницы стараго Джоліона,— до такой степени пренебрегалъ свтскими приличіями? Положимъ, онъ былъ архитекторъ, происходилъ изъ круга, чуждаго Форсайтомъ, онъ былъ ‘человкомъ безъ чековой книжки’, но разв это давало ему право такъ поступать?

Такъ разсуждали вс Форсайты, но волновавшія ихъ недоброжелательныя чувства въ отношеніи жениха Джюнъ не помшали имъ, конечно, принять приглашеніе стараго Джоліона. Торжественный раутъ въ дом стараго Джоліона носилъ характеръ выдающагося событія. Старикъ давно уже не устраивалъ семейныхъ собраній, съ тхъ поръ, какъ умерла его жена. Но теперь, боле чмъ когда-либо, членамъ семьи надлежало показать свою сплоченность. Къ тому же надо было ршить вопросъ относительно свадебныхъ подарковъ. И это усиливало чувство неловкости, испытываемое Форсайтами въ дом Джоліона. А тутъ еще эта непріятная исторія со шляпой! Было отчего прійти въ смущеніе семь, придававшей такое исключительное значеніе вншности.

Самъ Бозинней, впрочемъ, совершенно не замчалъ чувствъ, которыя онъ возбуждалъ въ семь Форсайтовъ. Онъ въ первый разъ видлъ ее въ полномъ сбор, и это зрлище, повидимому, забавляло его. Его курчавые волосы были взъерошены и, казалось также были удивлены происходящимъ. Джорджъ, взглянувъ на него, сказалъ своему брату Евстафію:

— Онъ какъ будто надъ нами смется — этотъ великолпный корсаръ!

Этотъ ‘странный молодой человкъ’, какъ его называла мистриссъ Смолль,— былъ средняго роста и крпкаго сложенія. Его блдное, смуглое лицо, съ очень выдающимися скулами, впалыми щеками и темными усами, обращало на себя вниманіе. Высокій лобъ, нсколько отходящій назадъ, съ очень выпуклыми надбровными дугами, напоминалъ голову льва, выглядывавшаго изъ клтки зоологическаго сада. Его темнокаріе глаза по временамъ имли какое-то разсянное, блуждающее выраженіе.

Кучеръ стараго Джоліона, возившій Джюнъ и ея жениха въ театръ, сказалъ дворецкому:

— Мн какъ-то неловко съ нимъ. Онъ смотритъ на меня по временамъ, точно ‘полуручной’ леопардъ!…

И въ дом стараго Джоліона вс Форсайты съ любопытствомъ разглядывали Бозиннея, словно рдкаго звря.

Джюнъ стояла возл него, отражая своимъ вызывающимъ видомъ любопытные взоры, обращенные на ея жениха. Ея маленькая головка, съ безстрашными голубыми глазами, энергичнымъ ртомъ и яркимъ румянцемъ, какъ будто сгибалась подъ тяжестью пышныхъ золотисто-рыжихъ волосъ. Недалеко отъ нея стояла высокая, стройная женщина съ очень красивымъ матовоблднымъ лицомъ, на которую заглядывались вс мужчины. Кто-то изъ семьи Форсайтовъ сравнилъ ее съ языческой богиней. Иногда ея большіе, черные глаза съ томнымъ выраженіемъ разсянно блуждали по комнат и на мягкихъ, чувственныхъ губахъ скользила едва замтная улыбка, Бозинней первый обратилъ на нее вниманіе и спросилъ у своей невсты, кто она такая? Джюнъ взяла его подъ руку и подвела къ заинтересовавшей его красавиц.

— Это Иренъ — мой лучшій товарищъ,— сказала она.— Будьте вы оба друзьями!

Точно повинуясь команд маленькой Джюнъ, оба улыбнулись, Сомсъ Форсайтъ, молча смотрвшій на эту сцену, тотчасъ же подошелъ къ нимъ и обратился къ Джюнъ:

— Представь, пожалуйста, и меня,— сказалъ онъ.

Онъ всегда старался держаться въ обществ поблизости Иренъ, которая была его женой. Но даже тогда, когда онъ былъ отдленъ отъ нея требованіями свтскаго этикета, его взоры всегда были прикованы къ ней и въ нихъ выражалась какая-то странная тоска и напряженное вниманіе.

Его отецъ, Джемсъ Форсайтъ, продолжалъ стоять у окна, разсматривая фабричное клеймо на фарфоровой бездлушк.

— Удивляюсь, какъ это Джоліонъ допустилъ эту помолвку,— замтилъ онъ тетушк Эннъ, сидвшей поблизости.— Говорятъ мало шансовъ на то, чтобы они могли пожениться раньше нсколькихъ лтъ. Вдь у Бозиннея нтъ ровнешенько ничего! (Джемсъ какъ-то особенно растягивалъ букву ‘о’ въ разговор). Когда Винифредъ выходила замужъ за Дэрти, то я заставилъ его вложить вс свои деньги, до одного пенни, въ дло. И это было хорошо. А то, по ныншнимъ временамъ, они могли бы остаться безъ гроша.

Тетушка Эннъ сидла въ бархатномъ кресл. Сдые локоны окружали ея старческое лицо. Эта прическа не измнялась уже въ теченіе многихъ десятилтій и уничтожала у Форсайтовъ всякое представленіе о времени, когда они смотрли на нее. Она ничего не отвчала Джемсу, такъ какъ берегла свой старческій голосъ, но взглядъ, брошенный ею, былъ краснорчиве всякихъ словъ.

— Что-жъ,— отвтилъ Джемсъ, очевидно понявшій его значеніе — Я ничего не могъ подлать! У Иренъ не было денегъ, но Сомсъ такъ настаивалъ!… Онъ даже исхудалъ, ухаживая за нею…

Потомъ вдругъ, поставивъ фарфоровую вещицу на столъ, онъ неожиданно прибавилъ:

— Впрочемъ, я думаю, что это было къ лучшему.

Тетушка Эннъ не спросила у него, что значатъ эти странныя слова. Она и такъ знала это. Такъ какъ у Иренъ нтъ ни гроша, то это можетъ удержать ее отъ безумныхъ поступковъ. Говорятъ вдь, что она настаивала на отдльной спальн, но Сомсъ, конечно…

Джемсъ прервалъ ея размышленія.

— Гд же Тимоей?— спросилъ онъ.— Разв онъ не пріхалъ съ другими?

Нжная улыбка разжала губы тетушки Эннъ, и она сказала тихо:

— Нтъ, онъ счелъ благоразумне остаться дома. Вдь кругомъ свирпствуетъ дифтеритъ, а онъ такъ подверженъ болзнямъ…

— О, онъ хорошо заботится о себ!— замтилъ Джемсъ.— Я вотъ не могу такъ заботиться о своемъ здоровь.

Трудно было сказать, что преобладало въ этомъ замчаніи — насмшка, зависть или восхищеніе?

Тимоей, въ самомъ дл, показывался рдко. Онъ былъ младшимъ въ семь. Издатель по профессіи, онъ нсколько лтъ тому назадъ, предвидя застой, который, по всеобщему убжденію, долженъ былъ непремнно наступить въ издательскомъ дл (но который не наступилъ), изъ предосторожности продалъ свое дло въ полномъ ходу и помстилъ свои деньги въ врныя бумаги. Благодаря такому странному поступку, онъ занялъ изолированное положеніе въ семь Форсайтовъ, такъ какъ никогда ни одинъ изъ Форсайтовъ не согласился бы получать меньше четырехъ процентовъ на свой капиталъ. Тимоей превратился въ какой-то миъ, воплощающій идею прочности Форсайтовскаго міра. Онъ никогда въ своей жизни не сдлалъ ни одного неосторожнаго поступка, не женился и не обременилъ себя многочисленной семьей.

Джемсъ снова взялъ въ руки фарфоровую вазочку и резюмировалъ свои мысли словами:

— Это не настоящій старинный уорчестерскій фарфоръ… Вроятно, старый Джоліонъ что-нибудь разсказывалъ вамъ объ этомъ молодомъ человк? Но все, что я слышалъ, только подтверждаетъ, что у него нтъ ничего,— ни дла, ни доходовъ, ни знакомствъ, о которыхъ стоило бы упоминать! Впрочемъ, я вдь ничего не знаю… никто ничего мн не говоритъ!

Тетушка Эннъ не сказала ни слова, но по ея старческому сморщенному личику пробжала какая-то тнь, и тонкіе пальцы ея рукъ странно задрожали. Она была самая старшая изъ всхъ Форсайтовъ и поэтому занимала среди нихъ особое положеніе. Вс они какъ-то робли передъ нею и, случалось, даже прямо избгали ея присутствія, когда имъ казалось, что она, молча, осуждаетъ ихъ поступки.

Но Джемсъ чувствовалъ потребность высказать свои взгляды, поэтому онъ слъ возл нея и, вытянувъ свои длинныя ноги, продолжалъ:

— Джоліонъ всегда поступалъ по-своему. Дтей у него нтъ…— Джемсъ запнулся, вспомнивъ, что у Джоліона былъ сынъ, отецъ Джюнъ, бросившій жену и ребенка и бжавшій съ иностранной гувернанткой.— Ну, да все равно,— прибавилъ онъ торопливо.— Онъ можетъ позволить себ такъ поступать, если ему это нравится… Однако, что же онъ намренъ дать Джюнъ? Полагаю, что онъ можетъ давать ей, по крайней мр, тысячу фунтовъ въ годъ… Вдь ему некому оставить свои деньги…

Размышленія Джемса были прерваны появленіемъ какого-то необычайно подвижного человка съ гладко выбритымъ лицомъ и безъ единаго волоска на голов.

— Николасъ,— сказалъ Джемсъ, протягивая ему руку.— Какъ поживаешь?

Николасъ Форсайтъ, обладатель очень большого состоянія, нажитаго вполн законнымъ образомъ, помимо тхъ коммерческихъ компаній, гд онъ состоялъ директоромъ, съ живостью обернулся и вложилъ свои холодные, тонкіе пальцы въ такую же холодную руку Джемса.

— Очень худо,— сказалъ онъ, насупившись.— Всю недлю чувствовалъ себя плохо. Спать не могу. Докторъ не знаетъ, что со мной. Онъ очень умный парень, этотъ докторъ, иначе я бы не сталъ приглашать его. Но я ничего не имю отъ него, кром счетовъ.

— Докторъ!— воскликнулъ Джемсъ.— Знаю я этихъ докторовъ! У меня въ дом перебывали вс лондонскіе доктора, которыхъ я призывалъ для кого-нибудь изъ насъ. Никакого удовольствія это не доставляетъ. Отъ нихъ ничего не добьешься. Вотъ, посмотри на Свизина. Какую пользу они ему принесли? Онъ сталъ еще толще. Онъ просто — чудовищный! Они ничего не могутъ сдлать, чтобы уменьшить его всъ. Посмотри на него!

Свизинъ Форсайтъ, громадный, четырехугольный, съ широкою, огромною грудью, выпяченною впередъ, на которой сверкалъ рубинъ, какъ разъ направлялся къ нимъ въ эту минуту.

— Эге!— сказалъ онъ.— Какъ вы поживаете оба?

Онъ говорилъ важно, растягивая слова.

Оба брата переглянулись.

— Мы только что говорили,— сказалъ Джемсъ,— что ты нисколько не сталъ тоньше.

Свизинъ уставился на говорившаго своими блдными, круглыми глазами.

— Тоньше? Съ какой стати? Это вы похожи на тонкую бумажную полоску…

И онъ еще сильне выпятилъ грудь, такъ какъ больше всего заботился о томъ, чтобы имть внушительный видъ.

Тетушка Эннъ окинула взоромъ братьевъ. Во взгляд ея была строгость и вмст съ этимъ какая-то снисходительность къ нимъ. Братья, въ свою очередь, взглянули на нее. Голова у нея слегка тряслась. Удивительная женщина! Восемьдесятъ шесть лтъ — и вдь она никогда не была крпкаго здоровья! Свизинъ и Джемсъ,— длинный и широкій,— были близнецами. Имъ было по семидесяти пяти лтъ. Николасъ былъ совсмъ еще младенецъ,— ему даже не было семидесяти! Вс были крпкаго здоровья и выводъ, къ которому они пришли при взгляд на Эннъ, естественно долженъ былъ подйствовать на нихъ успокоительно. Изъ всхъ видовъ собственности они все же больше всего дорожили своимъ здоровьемъ!

— Я здоровъ,— сказалъ Джемсъ,— но мои нервы расходились, малйшій пустякъ волнуетъ меня. Думаю създить въ Батъ.

— Батъ?— воскликнулъ Николасъ.— Я пробовалъ здить въ Харрогэтъ. Толку никакого. Мн нуженъ морской воздухъ. Ничего не можетъ быть лучше Ярмута. Когда я бываю тамъ, я сплю…

— У меня печень въ плохомъ состояніи,— медленно произнесъ Свизинъ.— Сильныя боли вотъ тутъ…— Онъ приложилъ руку къ правому боку.

— Недостатокъ движенія,— замтилъ Джемсъ и снова завертлъ въ рукахъ фарфоровую вазочку.— У меня тоже были боли въ правомъ боку…

Свизинъ покраснлъ, какъ индйскій птухъ.

— Я двигаюсь достаточно,— сказалъ онъ сердито.— Я никогда не пользуюсь лифтомъ въ клуб…

— Не знаю, не знаю,— поспшилъ возразить Джемсъ.— Я вообще ничего не знаю, ни про кого. Никто ничего мн не говоритъ…

Свизинъ пристально посмотрлъ на него и спросилъ:

— А что ты длалъ, когда у тебя боллъ бокъ?…

— Я принималъ смсь изъ…

— Какъ поживаете, дядя?

Передъ нимъ стояла Джюнъ. Ея маленькая фигурка казалась еще меньше въ сосдств съ ея огромными дядюшками, но выраженіе лица у нея было очень ршительное, когда она смотрла на шнъ.

Джемсъ, только что начавшій съ оживленіемъ объяснять Свизину составъ лкарства, сразу омрачился.

— А ты какъ поживаешь?— спросилъ онъ, нагибаясь къ Джюнъ.— Говорятъ, ты узжаешь завтра въ Уэльсъ, къ роднымъ твоего жениха?… Теперь тамъ дождливая погода…— онъ опять поставилъ фарфоровую вазочку на столъ и прибавилъ:— Это не настоящій уорчестерскій старинный фарфоръ. Вотъ тотъ сервизъ, который я подарилъ твоей матери, когда она выходила замужъ, то была подлинная вещь!

Джюнъ пожала руки дядюшкамъ и повернулась къ тетушк Эннъ, старое лицо которой озарилось ласковой улыбкой. Она съ нжностью поцловала молодую двушку въ щеку и сказала:

— Итакъ, милая, ты узжаешь на цлый мсяцъ?

Тетушка Эннъ провожала глазами ея маленькую фигурку, когда Джюнъ направилась дальше и смшалась съ толпою гостей. Начинался разъздъ. Тетушка Эннъ смотрла на подходившихъ къ Джюнъ гостей, раскланивавшихся съ ней, и что-то усиленно перебирала своими дрожащими пальцами.

‘Да, да,— думала она въ это время.— Вс были добры къ ней. Вс явились къ ней, чтобы поздравить ее. Она должна быть счастлива’.

Среди толпы людей, наполнявшихъ залу, было не боле двадцати процентовъ Форсайтовъ. Большинство гостей было изъ биржевого, адвокатскаго и докторскаго міра. Тутъ были представители всхъ профессій, допускаемыхъ въ высшихъ слояхъ средняго круга. Но тетушка Эннъ видла только Форсайтовъ. Это былъ ея міръ, ея семья и она не знала другой. Она знала вс ихъ маленькія тайны, болзни, увлеченія, знала, какъ они женятся, какъ живутъ, какъ наживаютъ деньги. Все это было ея собственностью, ея наслажденіемъ, ея жизнью. За этимъ уже начинался для нея міръ какихъ-то смутныхъ, туманныхъ фактовъ, и людей, не имющихъ въ ея глазахъ никакой цны. Но свой міръ она хотла бы сохранить до конца.

Мысли ея унеслись въ прошлое. Она вспомнила отца Джюнъ, молодого Джоліона, который убжалъ съ иностранною гувернанткой. Какой это былъ ударъ для его отца и для всхъ Форсайтовъ! Такой былъ славный, многообщающій юноша! Да, это было печально! Но, къ счастью, обошлось безъ публичнаго скандала. Жена Джо не согласилась на разводъ. Давно это было! Когда мать Джюнъ умерла, восемь лтъ тому назадъ, то Джо женился на этой женщин. Говорятъ, у нихъ двое дтей… Да, онъ уже не иметъ права присутствовать здсь! Онъ нанесъ чувствительный ударъ ея фамильной гордости, лишилъ ея удовольствія видть его, обнять его… А какъ она гордилась имъ когда-то! Такой многообщающій юноша!… Мысли эти подымали со дна ее стараго сердца горечь, и ея глаза наполнялись слезами. Она достала тонкій батистовый платокъ и приложила къ глазамъ.

— Здравствуйте, тетушка Эннъ,— произнесъ чей-то голосъ около нея.

Это былъ Сомсъ Форсайтъ, широкоплечій и весь какой-то плоскій, съ плоскимъ же гладко-выбритымъ лицомъ, смотрвшій на нее съ своею обычною брезгливою гримасой.

— А что вы думаете объ этой помолвк?— спросилъ онъ.

Тетушка Энпъ ласково взглянула на него. Посл бгства молодого Джоліона, который былъ ея любимцемъ, Сомсъ былъ единственнымъ изъ всхъ ея племянниковъ, которымъ она гордилась, такъ какъ онъ больше, чмъ другіе, казался ей истиннымъ Форсайтомъ, и она видла въ немъ врнаго хранителя традицій семьи.

— Онъ очень милъ, этотъ молодой человкъ,— сказала она.— Но я все-таки сомнваюсь, подходящая ли это партія для нашей дорогой Джюнъ?

— Она сдлаетъ его ручнымъ,— отвтилъ Сомсъ, внимательно разглядывая золоченый канделябръ. Онъ украдкой помуслилъ палецъ и потеръ имъ выпуклыя украшенія канделябра.— Это настоящій старинный золотой лакъ,— прибавилъ онъ,— теперь вы не достанете такого лака нигд. Если будетъ когда-нибудь аукціонъ у старика Джоліона, то эта вещь пойдетъ за хорошую цну. Я бы не задумался пріобрсти ее. Такой старинный лакъ никогда не теряетъ своей цны.

Онъ говорилъ это съ видомъ знатока, и тетушка Эннъ съ гордостью посмотрла на него.

— Ты знаешь толкъ въ этихъ вещахъ,— сказала она.— Ну, а какъ поживаетъ дорогая Иренъ?

Самодовольная улыбка мигомъ исчезла съ лица Сомса.

— Хорошо,— отвтилъ онъ.— Жалуется на безсонницу, но спитъ она гораздо лучше меня, во всякомъ случа.

Онъ поглядлъ на жену, разговаривавшую съ Бозиннеемъ, въ дверяхъ.

Тетушка Эннъ вздохнула.

— Можетъ быть, было бы лучше, еслибъ она рже видлась съ Джюнъ. Вдь у нея такой ршительный характеръ, у нашей милой Джюнъ!— замтила она.

Сомсъ вспыхнулъ. Его плоскія щеки покраснли, но краска скоро сбжала съ лица и сосредоточилась лишь на лбу, между глазами, точно указывая на волнующія его мысли.

— Не знаю, что ей такъ нравится въ этой маленькой попрыгунь!— возразилъ онъ съ раздраженіемъ, но, спохватившись, что они не одни, тотчасъ же снова занялся канделябромъ.

— Мн говорили, что Джоліонъ покупаетъ другой домъ,— послышался голосъ Джемса, разговаривавшаго со Свизиномъ.— Должно быть, у него много денегъ, такъ много, что онъ не знаетъ куда двать ихъ. Говорятъ, это на площади Монпелье, около Сомса… Но они ничего не сообщали мн объ этомъ. Иренъ никогда ничего мн не говоритъ…

— Прекрасное положеніе,— замтилъ Свизинъ.— Это вдь въ двухъ минутахъ зды отъ меня. А изъ своего дома я могу въ восемь минутъ дохать до клуба.

Вс Форсайты придавали громадное значеніе положенію своихъ домовъ, какъ будто отъ этого въ большой степени завислъ ихъ успхъ въ жизни.

Родоначальникъ Форсайтовъ происходилъ изъ фермерской семьи въ Дорсетшайр. Онъ былъ каменщикомъ по ремеслу и мало-по-малу сдлался строительнымъ подрядчикомъ. Подъ конецъ своей жизни онъ переселился въ Лондонъ, гд и занимался постройками до самой смерти. Посл него осталось состояніе въ тридцать тысячъ фунтовъ, которые онъ раздлилъ между своими десятью дтьми. Старикъ Джоліонъ говорилъ про него, что это былъ грубый, непреклонный человкь, ‘безъ всякаго лоска’. Вообще второе поколніе Форсайтовъ не очень-то гордилось такимъ предкомъ. Единственная аристократическая черта, которую они находили въ немъ, была его привычка пить мадеру.

Тетушка Эстеръ, считавшаяся авторитетомъ въ томъ, что касалось исторіи семьи, такъ описывала его, когда ее спрашивали:

— Я не помню, чтобы онъ когда-либо чмъ-нибудь занимался. По крайней мр, въ мое время онъ уже ничего не длалъ. Онъ имлъ дома, душа моя! Волосы у него были такого цвта, какъ у дядюшки Свизина. Онъ былъ коренастый человкъ. Высокъ ли ростомъ? Нтъ… не очень,— около пяти футовъ. Лицо было у него пестрое, красное. Я помню, онъ постоянно пилъ мадеру. Впрочемъ, спросите тетушку Эннъ… Кто былъ его отецъ? Онъ прежде обрабатывалъ землю, тамъ, въ Дорсетшайр, у моря…

Джемсъ однажды здилъ туда. Ему захотлось посмотрть мсто, откуда произошелъ ихъ родъ. Тамъ онъ нашелъ дв старыя фермы. Глубокія колеи виднлись на дорог, ведущей къ берегу ручья, гд находилась мельница. Маленькая, сренькая церковь, окруженная каменною оградой, и крошечная, такая же сренькая часовенка. Вода, отработавъ на мельниц, разливалась множествомъ мелкихъ ручейковъ, а вокругъ бродили свиньи. Казалось, будто весь ландшафтъ подернутъ былъ какой-то туманной дымкой. Здсь-то жили первоначальные Форсайты, быть можетъ, многія сотни лтъ. И каждое воскресенье они ходили по этой тропинк, смотря на море и глубоко ступая ногами въ грязь…

Были ли у Джемса какія-нибудь надежды на наслдство, когда онъ похалъ на родину Форсайтовъ, или онъ думалъ найти тамъ что-нибудь, заслуживающее упоминанія въ ихъ родословной — этого никто не зналъ. Во всякомъ случа онъ вернулся домой разочарованный, хотя и старался не показывать вида.

— Пустяки,— сказалъ онъ,— заниматься не стоитъ. Обыкновенная деревушка, древняя, какъ эти холмы.

Древность ея была своего рода утшеніемъ для него. Но старый Джоліонъ, чувствовавшій порою потребность быть искреннимъ, говорилъ о своихъ предкахъ: ‘Крестьяне-землевладльцы. Полагаю — не важное кушанье’. И онъ повторялъ эти слова ‘крестьяне-землевладльцы’, какъ будто это доставляло ему утшеніе.

Однако Форсайты пробились въ жизни и создали себ то, что называется ‘положеніемъ’. Они владли всевозможными акціями, консолидированными бумагами, участвовали въ разныхъ предпріятіяхъ и, кажется, больше всего на свт боялись,— за исключеніемъ одного только Тимоея,— помщать свои деньги въ предпріятія и бумаги, которыя приносили бы имъ меньше четырехъ процентовъ. Они покупали картины и оказывали поддержку такимъ благотворительнымъ учрежденіямъ, которыя могли оказаться полезными на случай болзни кого-нибудь изъ ихъ слугъ. Отъ своего отца они унаслдовали любовь къ постройкамъ. Первоначально они, должно быть, принадлежали къ какой-нибудь примитивной сект, но теперь уже, силою вещей, сдлались членами англиканской церкви и заставляли своихъ женъ и дтей посщать аккуратно наиболе фешенебельные храмы въ столиц. Конечно, они бы очень удивились и огорчились, еслибъ кто-нибудь заподозрилъ ихъ христіанскія убжденія. Нкоторые изъ нихъ даже имли платныя мста въ церкви, и это была наиболе практическія формы, въ которой выражались ихъ симпатіи къ ученію Христа. Ихъ резиденціи, отстоящія другъ отъ друга на опредленномъ разстояніи, были расположены вокругъ парка, точно стражи, стерегущіе Лондонъ, къ которому были прикованы вс ихъ желанія.

Джемсъ, очень интересовавшійся новой покупкой старика Джоліона, сталъ разспрашивать его. Онъ находилъ, что Джоліонъ далъ слишкомъ высокую цну за домъ.

Старый Джоліонъ поморщился.

— Я торговалъ этотъ домъ раньше,— сказалъ поспшно Джемсъ.— Но такую цну я не хотлъ дать. Спроси Сомса, онъ хорошо знаетъ этотъ домъ. Онъ теб скажетъ, что ты заплатилъ слишкомъ дорого.

— Меня ничуть не интересуетъ его мнніе,— замтилъ сердито старикъ.

— Ну, конечно, это твое дло… Прощай! Мы демъ кататься въ Хрлингэмъ… Я слышалъ, что Джюнъ узжаетъ въ Уэльсъ завтра? Ты будешь чувствовать себя одинокимъ безъ нея. Не прідешь ли ты къ намъ пообдать?

Старый Джоліонъ отказался. Но онъ пошелъ все-таки проводить Джемса и смотрлъ, какъ его жена, величественная женщина, съ каштановыми волосами, садилась въ коляску рядомъ съ Иренъ. На передней скамейк помстились оба супруга, отецъ и сынъ, въ какой-то странной, выжидательной поз. Слегка покачиваясь на пружинныхъ подушкахъ коляски, они сидли молча, обливаемые солнечными лучами и не глядя по сторонамъ. Старый Джоліонъ задумавшись смотрлъ на коляску, пока она не скрылась за поворотомъ.

Въ коляск мистриссъ Джемсъ первая прервала молчаніе, какъ только они отъхали.

— Видали ли вы когда-нибудь такую пеструю коллекцію всякаго сорта людей?— воскликнула она.

Сомсъ искоса посмотрлъ на нее и слегка кивнулъ головой. Но онъ тотчасъ же поймалъ на лету загадочный взглядъ Иренъ. Можно почти наврняка предположить, что такое замчаніе высказали вс Форсайты, покидая домъ старика Джодіона.

Послдними изъ гостей вышли четвертый и пятый братья Форсайтъ, Николасъ и Роджеръ. Они пошли пшкомъ черезъ паркъ къ станціи подземной желзной дороги. Какъ и вс Форсайты, достигшіе извстнаго положенія и возраста, они здили только въ собственныхъ экипажахъ и никогда не брали извозчиковъ.

День былъ ясный, солнечный. Деревья парка ярко зеленли, но братья, повидимому, не замчали пышнаго расцвта лтней природы, хотя это, безъ сомннія, доставляло имъ смутное удовольствіе. Они шли медленно, бесдуя другъ съ другомъ.

— Да,— сказалъ Роджеръ.— Она все же красивая женщина — жена Сомса! Я слышалъ, они не очень-то ладятъ другъ съ другомъ?

— У нея не было денегъ,— замтилъ Николасъ.

Онъ самъ взялъ за женой изрядный кушъ, и это было въ то благословенное время, когда еще не прошелъ въ парламент законъ о женской собственности. Онъ, слдовательно, могъ сдлать полезное употребленіе изъ денегъ своей жены.

— Кто былъ ея отецъ?

— Геронъ… Какой-то профессоръ, говорили мн.

Роджеръ покачалъ головой.

— Ну, у такихъ денегъ не бываетъ!

— Говорятъ, отецъ ея матери торговалъ цементомъ…

Лицо Роджера прояснилось.

— ..только онъ обанкротился,— прибавилъ Николасъ.

— Ай! ай!— сказалъ Роджеръ.— Сомсу будетъ много хлопотъ съ нею. Помяни мое слово. Она причинитъ ему не мало заботъ. У нея такой странный взглядъ.

Николасъ провелъ языкомъ по губамъ.

— А все-таки она красігва!— воскликнулъ онъ, отходя въ сторону, чтобы пропустить метельщика улицы.

— Какъ это онъ овладлъ ею? Должно быть, ея наряды обходятся ему дорого!— замтилъ Роджеръ.

— Эннъ разсказывала мн, что онъ буквально съ ума сходилъ по ней. Она пять разъ отказывала ему. Джемсъ совсмъ изнервничался за это время.

— А?… Бдняга Джемсъ! Ему и такъ немало хлопотъ доставляетъ Дэрти.

Роджеръ оживился. Щеки у него слегка покраснли отъ движенія и онъ чаще обыкновеннаго размахивалъ своимъ зонтикомъ. Николасъ тоже имлъ довольный видъ.

— По мн, она слишкомъ блдна… но все же замчательно красива!— замтилъ онъ.

Роджеръ ничего не возражалъ.

— Я нахожу, что у нея очень изящная наружность.

Это была высшая похвала въ устахъ Форсайтовъ.

— Молодой Бозинней никогда ничего не добьется… Мн говорили про него, что у него артистическая натура. Онъ мечтаетъ объ усовершенствованіи англійской архитектуры. Ну, а на этомъ денегъ не наживешь! Хотлось бы мн слышать мнніе Тимоея объ этомъ!

Они вышли на станцію.

— Въ какомъ класс ты здишь? Я всегда зжу во второмъ.

— Для меня второго класса не существуетъ,— отвчалъ Николасъ.— Никогда вдь нельзя знать, что тамъ можно захватить…

Онъ взялъ билетъ перваго класса въ Ноттинъ-Хилль Гэгъ, а Роджеръ — второго въ Южный Кенсингтопъ. Поздъ подошелъ, и оба брата разстались. Каждый вошелъ въ купэ своего класса, причемъ каждый чувствовалъ себя обиженнымъ, что другой не захотлъ измнить своимъ привычкамъ, ради удовольствія побыть съ нимъ подольше. Роджеръ выразилъ это неудовольствіе мысленнымъ восклицаніемъ: ‘какъ всегда упрямъ этотъ плутъ Никъ!’

Николасъ, въ свою очередь, подумалъ: ‘Всегда былъ неуслужливъ этотъ Роджеръ’.

Форсайты не отличались сантиментальностью. Разв у нихъ могло найтись время для чувства, въ этомъ огромномъ Лондон, который они завоевали и который всецло поглотилъ ихъ?

II.
Старый Джоліонъ отправляется въ оперу.

На слдующій день, около пяти часовъ дня, старый Джоліонъ сидлъ одинъ у стола за чашкой кофе и съ сигарой во рту. Онъ чувствовалъ себя утомленнымъ и задремалъ раньше, чмъ сигара была выкурена. Она выпала изъ пальцевъ его руки, костлявой, со вздувшимися синими жилами, и медленно догорала на полу. Маленькій, довольно мрачный рабочій кабинетъ, съ цвтными стеклами въ окнахъ, былъ уставленъ тяжелою мебелью краснаго дерева, обитой зеленымъ бархатомъ и съ богатой рзьбой. Старый Джоліонъ любилъ говорить, смотря на эту мебель: ‘Не удивлюсь, если за нее дадутъ когда-нибудь большую цну!’

Пріятно было думать, что и посл смерти онъ можетъ получить больше денегъ за купленныя имъ вещи, нежели самъ заплатилъ за нихъ!

Его огромная голова, съ совершенно блыми волосами, покоившаяся на высокой спикн кресла, напоминала картины Рембрандта. Только густые сдые усы нсколько портили впечатлніе, придавая отчасти военное выраженіе его наружности. Старые часы, съ которыми онъ не разставался со времени своей свадьбы, пятьдесятъ лтъ тому назадъ, мрно отбивали минуты его жизни, отходившіе въ вчность. Старый Джоліонъ не любилъ этой комнаты. Онъ даже рдко заходилъ сюда, разв только за тмъ, чтобы взять сигары, хранившіяся въ японскомъ кабинетик, возл этой комнаты. И вотъ теперь комната какъ будто мстила ему за такое пренебреженіе. Онъ спалъ и во время его сна еще рзче выступали морщины и впадины на вискахъ. Его щеки обвисли, скулы выдались, и все его лицо какъ будто признавалось въ томъ, что онъ уже очень старъ!

Но вотъ онъ проснулся… Джюнъ ухала! Джемсъ сказалъ ему, что онъ почувствуетъ себя одинокимъ. Джемсъ всегда ухитряется сказать что-нибудь непріятное!… Старый Джоліонъ съ удовольствіемъ подумалъ о томъ, что онъ купилъ домъ, на который имлъ виды Джемсъ. Подломъ ему! Онъ всегда боится переплатить! Этотъ парень думаетъ только о деньгахъ… Однако, ужъ и вправду не переплатилъ ли онъ за этотъ домъ?… Да… Онъ долженъ сознаться, что ему теперь понадобятся вс его деньги изъ-за этой выходки Джюнъ. Не слдовало ему допускать такой помолвки! Джюнъ познакомилась съ Бозиннеемъ у Бейнсовъ (Бейнсъ и Бильдебой — архитекторы). Кажется, Бейнсъ приходятся ему сродни. Посл этого Джюнъ буквально бгала за нимъ всюду. А ужъ если она заберетъ себ что-нибудь въ голову, эта двочка, то всегда поставитъ на своемъ! Она вдь любитъ возиться съ разными несостоятельными людьми. У этого молодца нтъ ни гроша, но она захотла во что бы то ни стало сдлаться его невстой. Такой непрактичный, безразсудный юноша, какъ этотъ Бозинней! Онъ непремнно создастъ себ милліонъ затрудненій.

Джюнъ пришла въ одно прекрасное утро къ своему старику дду и своей обычной манерой, безъ всякаго предупрежденія, объявила ему о своемъ ршеніи. Затмъ, точно въ утшеніе, прибавила:

— Ахъ, онъ великолпенъ! Знаешь, онъ часто въ теченіе цлой недли питался только однимъ какао!…

— Что-жъ онъ хочетъ, чтобъ и ты питалась только какао?

— О, нтъ! Онъ уже вышелъ на дорогу теперь.

Старый Джоліонъ вынулъ сигару изо рта, расправилъ сдые усы, концы которыхъ были запачканы кофе, и взглянулъ на свою внучку,— на это маленькое существо, такъ завладвшее его сердцемъ! Онъ, конечно, лучше ея понималъ, какая это ‘дорога’. Но Джюнъ, положивъ руки къ нему на колни, прижалась головкой къ его груди и мурлыкала, точно котенокъ. Тогда онъ, сбросивъ съ сигары пепелъ, проговорилъ съ какимъ-то отчаяніемъ.:

— Ну, вотъ, ты всегда такова! Ты непремнно должна поставить на своемъ. Смотри же, если теб придется плохо,— а это непремнно будетъ!— то я умываю руки.

И онъ, дйствительно, больше не вмшивался. Но все же поставилъ условіемъ, что она выйдетъ замужъ за Бозиннея только тогда, когда онъ будетъ зарабатывать по крайней мр четыреста фунтовъ въ годъ.

— Я вдь не могу дать теб много,— сказалъ онъ. Эти слова Джюнъ уже не разъ слышала отъ него.— Но, быть можетъ, этотъ господинъ,— какъ его зовутъ?— позаботится о какао и для тебя?

Онъ уже рдко видлъ Джюнъ посл того, какъ ‘это’ началось… Пренепріятное дло! Не могъ же онъ дать ей столько денегъ, чтобы этотъ парень, о которомъ онъ ровно ничего не зналъ, могъ проводить время въ праздности. Видывалъ онъ уже такія дла въ своей жизни! Ничего хорошаго изъ этого не выходило никогда. А хуже всего было то, что у него не было никакой надежды поколебать ея ршеніе. Она всегда была упряма, какъ мулъ, съ самаго дтства! Онъ не могъ даже представить себ, чмъ все это кончится. Они должны по одежк протягивать ножки. Но и онъ не уступитъ, пока Бозинней не будетъ имть доходъ, равный его доходу. Что Джюнъ наживетъ горе съ этимъ парнемъ,— это было для него ясно, какъ Божій день. Онъ имлъ не больше понятія о деньгахъ, чмъ корова. Что же касается поздки Джюнъ въ Уэльсъ, къ его теткамъ, то старый Джоліонъ въ глубин души надялся, что он похожи на старыхъ кошекъ…

Старый Джоліонъ задумчиво уставился въ стну. И вдругъ вспомнилъ… Нтъ, какова идея? Этотъ щенокъ Сомсъ будетъ давать ему совты? Скажите, пожалуйста! Онъ всегда вздергиваетъ носъ, точно нюхаетъ воздухъ. Точь-въ-точь его отецъ, всегда разнюхивающій, гд бы повыгодне устроить сдлку! И этотъ молодой плутъ пошелъ по его стопамъ!…

Старый Джоліонъ всталъ и, пройдя въ кабинетъ, досталъ свжія сигары, методически засовывая ихъ въ свой портсигаръ. Онъ думалъ, что эти сигары недурны, но разв теперь можно имть хорошія сигары! Что можетъ сравниться съ сигарами Гансона и Бриджера? Вотъ это были сигары!…

И мысль его невольно унеслась къ тмъ чуднымъ вечерамъ отдаленнаго прошлаго, когда онъ, посл обда, сиживалъ на террас, въ парк Ричмондъ, куря сигары, въ обществ своихъ пріятелей, Николаса Треффри и Тракейра и Джека Герринга и Торнуорси. Какъ были хороши сигары тогда!… Бдный старина Никъ! Умеръ давно. И Герингъ умеръ и Тракейръ. Торнуорси теперь совсмъ дряхлый старикъ! Весь трясется. И неудивительно, вдь онъ такъ много пилъ!…

Изъ всей этой компаніи прежнихъ дней уцллъ только онъ одинъ. Не считая Свизина, впрочемъ. Но Свизинъ былъ такъ толстъ, что онъ все равно никуда не годился.

Трудно поврить, чтобы это было такъ давно. Джоліонъ еще не чувствовалъ себя старикомъ. Мысль о старости была самой непріятной мыслью для него. Несмотря на свою блую голову, на свое одиночество, онъ не могъ примириться съ мыслью о старости. Онъ вспоминалъ прогулки со своимъ сыномъ Джо. Какія чудныя были сигары, которыя онъ курилъ тогда! И какая прекрасная была погода! Теперь такой погоды не бываетъ…

Когда Джюнъ была пятилтнею крошкой, онъ бралъ ее каждое воскресенье въ зоологическій садъ, подальше отъ двухъ почтенныхъ женщинъ — ея матери и бабушки. Ему доставляло такое удовольствіе видть, какъ она радуется, глядя на медвдей! Онъ насаживалъ булку на кончикъ своего зонтика и просовывалъ его въ клтку, къ медвдямъ. Какъ хороши были сигары, которыя онъ курилъ тогда!…

Да, съ сигарой у него было связано много воспоминаній. Онъ всегда считался знатокомъ сигаръ и дйствительно былъ имъ. Тонкое обоняніе и вкусъ, до нкоторой степени, способствовали его богатству. Фирма Форсайтъ и Треффри славилась въ Сити своими операціями на восток. Чай, поставляемый ею, отличался особеннымъ ароматомъ. Онъ доставлялся на спеціальныхъ судахъ, грузился въ спеціальныхъ портахъ. Джоліонъ былъ экспертомъ въ этой торговл. Да, люди умли работать тогда! Теперешняя молодежь даже понятія не иметъ о такой работ. Джоліонъ изучалъ вс детали своего дла, зналъ все и иногда по цлымъ ночамъ работалъ надъ этимъ. И притомъ онъ всегда самъ выбиралъ своихъ агентовъ и хвалился тмъ, что уметъ выбирать людей. Въ этомъ заключалась тайна его успха. Но разв такая карьера годилась для человка его способностей? Онъ давно уже бросилъ это дло, которое пришло теперь въ упадокъ, но всегда вспоминалъ объ этомъ времени съ болью въ сердц. Наврное онъ могъ бы добиться многаго и на другомъ пути. Онъ могъ бы быть великолпнымъ адвокатомъ! Онъ подумывалъ также о томъ, чтобы выступить кандидатомъ въ парламентъ. Какъ часто Николасъ Треффри говаривалъ ему: ‘Джо, ты бы могъ достигнуть многаго, еслибъ до такой степени не заботился о себ!’ Милый, старый Никъ, такой добрякъ, но въ то же время такой бунтовщикъ! Онъ-то о себ совсмъ не заботился… Вотъ и умеръ!

Старый Джоліонъ пересчиталъ сигары и положилъ портсигаръ во внутренній карманъ, затмъ, застегнувшись на вс пуговицы, вышелъ изъ кабинета. Онъ поднялся по лстниц въ свою комнату, тяжело переступая съ ноги на ногу и держась за перила. Да, домъ слишкомъ великъ!

Посл свадьбы Джюнъ, если только она выйдетъ замужъ за этого молодого человка,— а она, вроятно, сдлаетъ это!— онъ выдетъ отсюда и переселится въ меблированныя комнаты. Зачмъ содержать и кормить безъ пользы такое огромное количество слугъ?

Онъ позвонилъ. Вошелъ камердинеръ, плотный человкъ съ добродушнымъ лицомъ, окаймленнымъ бородкой и отличавшійся чрезвычайной молчаливостью. Джоліонъ сказалъ ему, что онъ будетъ обдать въ клуб и веллъ подать экипажъ къ половин седьмого.

Клубъ, куда Джоліонъ пріхалъ къ семи часамъ, видывалъ лучшіе дни. Прежде его политическій характеръ былъ выраженъ гораздо рзче, но туда собирались исключительно только люди, принадлежащіе къ верхамъ средняго класса. Давно уже говорили, что клубъ доживаетъ послдніе дни, что уже-началось распаденіе, между тмъ онъ продолжалъ существовать и даже обнаруживалъ удивительную жизнеспособность.

— Зачмъ это ты торчишь въ этомъ клуб?— спрашивалъ Свизинъ своего брата.— Отчего ты не вступишь въ ‘Полиглотъ’? Могу тебя уврить, что ты во всемъ Лондон не получишь такого хорошаго вина, какъ тамошнее шампанское, причемъ ты платишь меньше двадцати шиллинговъ за бутылку. Знаешь,— прибавлялъ онъ, понизивъ голосъ,— этого вина осталось только пять тысячъ дюжинъ бутылокъ. Я пью это вино каждый вечеръ…

— Я подумаю,— отвчалъ Джоліонъ. Но когда начиналъ думать объ этомъ, то передъ нимъ тотчасъ же вставалъ вопросъ о пяти гинеяхъ вступительной платы. Притомъ же, пройдетъ четыре или пять лтъ, прежде чмъ онъ привыкнетъ къ новой обстановк. И онъ продолжалъ думать…

Онъ былъ уже слишкомъ старъ, чтобы быть либераломъ, и давно уже пересталъ врить въ политическія доктрины своего клуба. Онъ даже довольно презрительно отзывался о нихъ, но ему все-таки доставляло странное удовольствіе то, что онъ состоялъ членомъ клуба, принципы котораго такъ расходились съ его собственными взглядами. Надо сказать правду, что онъ всегда относился съ нкоторымъ презрніемъ къ своему клубу. Онъ вступилъ въ него, много лтъ тому назадъ, когда другой клубъ ‘Hotch-Potch’ отказалъ ему въ пріем, потому что онъ занимался торговой профессіей. Какъ будто другіе члены этого клуба были сколько-нибудь лучше его? Но въ глубин души онъ все-таки презиралъ тотъ клубъ, который принялъ его. Члены его клуба были ничего незначущими людьми, большинство было изъ Сити, маклера, ходатаи по дламъ, оцпщики на торгахъ и т. п. Въ сущности старый Джоліонъ придавалъ очень мало значенія тому классу, къ которому принадлежалъ. Онъ очень добросовстно соблюдалъ вс обычаи своего класса, соціальные и другіе, но втайн ко всему этому относился съ презрніемъ. Годы сгладили воспоминаніе о его пораженіи въ клуб ‘Hotch-Potch’. Онъ уже философски относился къ этому факту, объясняя свой провалъ небрежностью Джека Герринга, предлагавшаго его. Вдь остальные члены не могли знать, кто онъ такой! И онъ думалъ объ этомъ клуб уже безъ всякаго раздраженія. Они же приняли его сына Джо сразу! Должно быть, онъ до сихъ поръ состоитъ членомъ этого клуба, судя по тому письму, которое онъ получилъ отъ него восемь лтъ тому назадъ.

Джоліонъ уже нсколько мсяцевъ не былъ въ своемъ клуб. Домъ былъ подновленъ и заново выкрашенъ. Отдлка курительной комнаты, однако, не понравилась Джоліону, но зато онъ одобрилъ столовую.

Онъ заказалъ обдъ и услся въ углу, быть можетъ затмъ самымъ столомъ, за которымъ сиживалъ двадцать пять лтъ тому назадъ, со своимъ сыномъ Джо, когда бралъ его въ театръ Дрюри-Ленъ, во время каникулъ. Вдь въ этомъ клуб, начиная отъ его радикальныхъ принциповъ, почти все оставалось безъ перемнъ!

Юный Джо очень любилъ театръ, и старый Джоліонъ вспомнилъ оживленное личико мальчика, сидвшаго противъ него и старавшагося скрыть свое радостное волненіе подъ видомъ полнаго равнодушія.

Подъ вліяніемъ этихъ воспоминаній Джоліонъ выбралъ такое меню, которое всегда выбиралъ его сынъ: супъ, жареную рыбу, котлеты и тортъ. Ахъ, еслибъ Джо сидлъ противъ него въ настоящую минуту!

Они уже не видлись другъ съ другомъ въ теченіе цлыхъ пятнадцати лтъ. И не разъ за это время старому Джоліону приходило на умъ, что, быть можетъ, и онъ не совсмъ правъ въ отношеніи сына. Джо былъ еще очень молодъ, когда неудачная любовь заставила его искать утшенія въ брак, Джоліонъ долженъ былъ бы воспротивиться этому, но онъ самъ хотлъ, чтобъ Джо поскоре женился, зная его какъ очень увлекающагося юношу. И вотъ черезъ четыре года произошелъ крахъ! Ни воспитаніе, ни принципы не дозволили отцу принять сторону сына въ этой исторіи, но сердце его обливалось кровью. Впрочемъ, что за дло традиціямъ до страдающихъ сердецъ! Однако, у него оставалась Джюнъ, крошечное существо, съ пламенющими волосами, которая всецло овладла его сердцемъ. Онъ чувствовалъ теперь, что и здсь ему предстоитъ разлука. Въ этомъ заключается трагизмъ жизни.

Онъ простился съ сыномъ и съ тхъ поръ не видался съ нимъ. Онъ хотлъ продолжать выплачивать ему уменьшенную субсидію, но Джо отказался отъ нея наотрзъ. Этотъ отказъ былъ особенно чувствителенъ для Джоліона, такъ какъ подчеркивалъ полный разрывъ…

Обдъ показался Джоліону безвкуснымъ, а шампанское горькимъ и рзкимъ на вкусъ. Разв такое шампанское онъ пилъ въ прежніе годы! Принимаясь за кофе, онъ подумалъ, что могъ бы отправиться въ оперу. Въ ‘Times’,— другимъ газетамъ онъ не доврялъ,— онъ прочелъ, что идетъ Фиделіо. Хорошо, что не одна изъ новомодныхъ нмецкихъ пантомимъ, сочиненныхъ Вагнеромъ!

Прозжая по улицамъ въ извозчичьемъ кэб, старый Джоліонъ почему-то обратилъ вниманіе на господствующее въ нихъ оживленіе.

‘Отели тутъ должны длать хорошія дла,— подумалъ онъ.— Нсколько лтъ тому назадъ здсь еще не было ни одного большого отеля’. Джоліонъ съ удовольствіемъ вспомнилъ, что у него есть собственность въ этихъ мстахъ. Земля должна была сильно вздорожать теперь… Но тотчасъ же мысли его унеслись въ другую сторону. Онъ обладалъ способностью отвлеченнаго мышленія, столь несвойственною остальнымъ Форсайтамъ, смотрвшимъ на все исключительно съ практической точки зрнія. И въ этомъ заключалось его превосходство надъ ними.

Онъ споткнулся, выходя изъ экипажа, заплатилъ извозчику ровно столько, сколько слдовало по такс, и направился къ касс, театра, держа въ рукахъ свой кошелекъ. Кассиръ, выглядывавшій въ окошечко, точно старый песъ изъ своей будки, воскликнулъ съ удивленіемъ, увидвъ Джоліона:

— Какъ, это вы, мистеръ Джоліонъ Форсайтъ?… Цлые годы не видлъ васъ! Боже мой, какъ измнились времена! Вы и вашъ братъ и этотъ оцнщикъ, мистеръ Тракейръ и мистеръ Николасъ Треффри, вдь вы прежде аккуратно бывали здсь каждый сезонъ… Ну, какъ вы поживаете, сэръ? Что длать, мы не молодемъ!…

Глаза стараго Джоліона потемнли отъ удовольствія. Въ самомъ дл, онъ не былъ забытъ! И онъ бодро вошелъ въ партеръ, направляясь къ своему мсту при звукахъ начавшейся увертюры.

Положивъ на колни шляпу, онъ методически снялъ перчатки, слегка пахнувшіе кожей, вслдствіе постояннаго сосдства съ портсигаромъ въ его карман, онъ досталъ бинокль и обвелъ глазами театральный залъ. Боле остро, чмъ когда-либо, онъ почувствовалъ въ эту минуту, что для него все уже кончено. Куда двались вс прекрасныя женщины, которыхъ бывало такъ много въ этомъ зал въ былыя времена? Куда испарились его прежнія чувства, которыя онъ испытывалъ на этомъ самомъ мст, ожидая съ замираніемъ сердца выхода знаменитаго пвца или пвицы? Гд то ощущеніе полноты жизни, которое наполняло его въ такія минуты?…

Какія чудныя оперы онъ слушалъ здсь, бывало! Теперь не даютъ такихъ оперъ. Вагнеръ все заполонилъ, все уничтожилъ! Не оставилъ ни мелодій, ни голосовъ, чтобы пть ихъ! Чудные, прежніе пвцы! Гд они?… Джоліонъ смотрлъ на давно знакомыя ему старыя сценическія дйствія, испытывая какое-то особенно тоскливое чувство въ сердц.

Никакого признака дряхлости, разрушенія еще не было замтно въ его наружности. Онъ держался почти такъ же прямо, какъ прежде, въ т времена, когда онъ ежедневно посщалъ оперу. Онъ не могъ пожаловаться ни на зрніе, ни на слухъ. Отчего же онъ испытывалъ теперь такое странное чувство разочарованія во всемъ и утомленія?

Онъ всегда умлъ наслаждаться жизнью, умлъ извлекать пріятное изъ всего. Но наслажденіями пользовался умренно, чтобы не растратить своихъ силъ. А теперь его покинули и его способность наслаждаться и его философія и осталось только тяжелое сознаніе, что все кончено. Даже знакомые звуки его любимыхъ арій не могли разсять его тоски!

Если-бъ Джо былъ съ нимъ! Парню, должно быть, уже около сорока лтъ. Пятнадцать лтъ онъ не видалъ своего сына. Однако Джо уже пересталъ быть паріей въ обществ. Онъ женился. И старый Джоліонъ не могъ иначе выразить одобреніе его поступку, какъ пославъ ему чекъ на 500 фунтовъ. Но чекъ былъ возвращенъ ему въ письм изъ клуба ‘Hotch-Potch’. Джо писалъ:

‘Мой дорогой отецъ. Твой великодушный подарокъ былъ мн пріятенъ, какъ доказательство того, что ты не думаешь обо мн дурно. Но я возвращаю его теб. Если же ты найдешь возможнымъ положить эту сумму на имя нашего мальчугана, который носитъ нашу съ тобой христіанскую фамилію и наше имя (мы зовемъ его Джолли),— то я буду очень радъ.

‘Отъ всей души надюсь, что ты такъ же здоровъ, какъ всегда.— Любящій тебя сынъ Джо’.

Въ этомъ письм цликомъ вылился Джо. Онъ всегда былъ ласковый мальчикъ. Старый Джоліонъ послалъ ему слдующій отвть:

‘Мой дорогой Джо. Сумма (500 фунтовъ) записана въ моихъ книгахъ на имя Джоліона Форсайта и на нее будутъ причитаться пять процентовъ. Надюсь, что у тебя все благополучно. Я здоровъ, какъ прежде.— Твой любящій отецъ Джоліонъ Форсайтъ.’

И каждый годъ онъ прибавлялъ къ этой сумм сотню фунтовъ и проценты. Сумма возрастала и къ будущему году она уже должна будетъ достигнуть полторы тысячи фунтовъ. Трудно даже представить себ, какое удовольствіе доставлялъ старику этотъ ежегодный подсчетъ. Но переписка съ сыномъ на этомъ кончилась.

Однако въ душ у него оставалось какое-то чувство неловкости. Несмотря на любовь къ сыну, несмотря на привычку, присущую людямъ его класса и являющуюся частью слдствіемъ постояннаго устройства сдлокъ и дловыхъ сношеній,— судить о поступкахъ по результатамъ, скоре нежели съ точки зрнія принциповъ, старый Джоліонъ все-таки не могъ освоиться съ мыслью, что его сынъ преуспваетъ, вопреки всему, что говорится по этому поводу въ проповдяхъ и что изображается въ большинств повстей и драмъ, которыя онъ когда-либо читалъ или видлъ. Онъ особенно отчетливо почувствовалъ это, когда получилъ обратно чекъ. Въ самомъ дл, отчего его сынъ не пропалъ, не разорился окончательно, какъ это можно было ожидать? Онъ слышалъ,— на самомъ дл, онъ постарался собрать объ этомъ свднія,— что Джо нанимаетъ въ Вистеріа Авеню маленькій домикъ съ садомъ и что онъ вмст со своею женой бываетъ въ обществ,— воображаю, какое это общество?— У нихъ двое дтей: мальчикъ Джолли (старый Джоліонъ находилъ циничнымъ такое прозвище при данныхъ обстоятельствахъ, а цинизмъ всегдатвнушалъ ему страхъ и отвращеніе. Вдь ‘Jolly’ означаетъ: радость) — и двочка, по имени Холли, родившаяся уже посл брака.. Но никто не могъ ему съ достоврностью сказать, какъ обстоятъ дла его сына. Джо капитализировалъ доходъ, который онъ наслдовалъ посл своего дда съ материнской стороны и поступилъ на службу въ страховую контору Ллойда. Кром того, онъ рисовалъ картины, акварели. Старый Джоліопъ зналъ ихъ и даже украдкой покупалъ, если случайно он попадались ему на глаза, въ витрин какого-нибудь магазина, на томъ берегу Темзы. Онъ находилъ ихъ плохими и не вшалъ ихъ на стну, изъ-за подписи сына, имющейся на нихъ, но всегда тщательно запиралъ ихъ въ комодъ.

Въ то время, какъ онъ сидлъ и слушалъ оперу, имъ вдругъ овладло сильнйшее желаніе увидть сына. Онъ вспоминалъ его маленькимъ мальчикомъ, когда онъ прыгалъ у него на колняхъ въ коричневомъ платьиц, вспоминалъ, какъ онъ училъ его здить верхомъ, какъ онъ впервые повелъ его въ школу… Какой это былъ прелестный малчуганъ! Въ Итон онъ пріобрлъ т изящныя манеры,— пожалуй, даже съ излишкомъ!— которыя, какъ это было извстно старику, можно было пріобрсти только въ такихъ заведеніяхъ, что всегда стоило дорого. Но Джо былъ всегда общительнымъ малымъ, даже посл того какъ вышелъ изъ Кэмбриджа, онъ не чуждался своего круга, хотя, конечно, онъ былъ впереди его благодаря полученнымъ преимуществамъ. Старый Джоліонъ никогда не мнялъ своего отношенія къ общественнымъ школамъ, доступнымъ для всхъ, питая смшанное чувство восхищенія и неодобренія въ отношеніи такой системы обученія, которая приспособлена только для высшихъ классовъ въ стран и которой онъ самъ лишенъ былъ возможности воспользоваться въ свое время… Теперь, когда Джюнъ покидаетъ его, какъ хорошо было бы снова имть своего сына возл себя! Чувствуя себя виновнымъ въ измн традиціямъ своей семьи, своего класса, своимъ принципамъ, старый Джоліонъ уставился глазами на пвца. Какой ничтожный артистъ! Разв такъ пли прежде?…

Опера кончилась. Какъ однако легко угодить теперь публик!…

Выйдя на улицу, гд толпился народъ, Джоліонъ перехватилъ у какого-то боле молодого, но боле толстаго джентльмена, извозчика, которымъ тотъ уже собирался завладть. Усвшись въ экипажъ, Джоліонъ крикнулъ извозчику названіе улицы. Но извозчикъ повезъ его не той дорогой, которой онъ привыкъ здить. Джоліонъ, не любившій перемнъ, высунулъ голову изъ дверецъ кареты, чтобы приказать кучеру повернуть въ другую улицу и вдругъ увидлъ передъ собой освщенное зданіе клуба ‘Hotch-Potch’. Страстное желаніе увидть сына, преслдовавшее его цлый вечеръ, овладло имъ съ новою силой. Онъ остановилъ экипажъ и вышелъ изъ него.

Въ ум его тотчасъ же созрло ршеніе: онъ пойдетъ и спроситъ, состоитъ ли Джо членомъ клуба до сигъ поръ?

Джоліонъ вошелъ въ переднюю. Тамъ все оставалось въ томъ же вид, какъ тогда, когда онъ приходилъ сюда обдать съ Джекомъ Геррингомъ. Въ этомъ клуб былъ лучшій поваръ въ Лондон!..

Осмотрвшись кругомъ строгимъ, властнымъ взглядомъ, заставлявшимъ обыкновенно слугъ съ особенною предупредительностью исполнять его приказанія, старый Джоліонъ спросилъ:

— Мистеръ Джоліонъ Форсайтъ все еще состоитъ здсь членомъ?

— Да, сэръ. Онъ здсь, въ клуб, въ данный моментъ. Какъ прикажете доложить?

Старый Джоліонъ былъ захваченъ врасплохъ.

— Его отецъ,— отвчалъ онъ съ удареніемъ.

Джо уже надлъ шляпу и собирался уходить, когда въ дверяхъ столкнулся съ привратникомъ, сказавшимъ ему о приход отца. Джо уже былъ не молодъ, въ волосахъ появилась сдина, и лицо, очень напоминавшее лицо отца, выражало утомленіе. Онъ поблднлъ, увидвъ отца. Это свиданіе, посл столькихъ лтъ, потрясло обоихъ. Но ничего не могло быть ужасне сцены, поэтому они встртились и пожали другъ другу руку, не промолвивъ ни слова. Затмъ старый Джоліонъ сказалъ съ чуть замтною дрожью въ голос:

— Ну какъ ты поживаешь, сынокъ?

— Какъ ты поживаешь, отецъ?— спросилъ сынъ.

— Если теб по дорог, то я могу подвезти тебя.

И они вышли изъ клуба, какъ будто встрчались тутъ каждый день и имли обыкновеніе подвозить другъ друга.

Джоліонъ нашелъ, что его сынъ выросъ. ‘Во всякомъ случа онъ сильно возмужалъ’, подумалъ старикъ.— Къ естественной привтливости, составлявшей отличительное качество Джо, присоединилась какая-то насмшливость, какъ будто обстоятельства его жизни принудили его къ этому. Онъ несомннно сохранилъ характерныя черты Форсайта, но выраженіе было другое, боле вдумчивое, боле сосредоточенное. Очевидно, эти пятнадцать лтъ не прошли для него даромъ и заставили его многое передумать.

Видъ отца произвелъ на Джо тяжелое впечатлніе. Онъ показался ему такимъ постарвшимъ, такимъ утомленнымъ! Но это впечатлніе сгладилось, когда онъ сидлъ рядомъ съ нимъ въ. экипаж и отецъ смотрлъ на него своимъ прежнимъ прямымъ и спокойнымъ взглядомъ.

— Ты хорошо выглядишь, отецъ,— сказалъ Джо.

— Такъ себ,— отвчалъ старикъ.

Онъ чувствовалъ въ душ тревогу и потребность узнать, наконецъ, все, что касается сына.

— Джо,— сказалъ онъ,— мн бы хотлось знать, какъ твои дла? Ты, вроятно, въ долгу?

Онъ такъ прямо и спросилъ его, полагая, что ему будетъ легче высказаться такимъ образомъ.

— Нтъ,— возразилъ Джо, и голосъ его звучалъ иронически.— Я не въ долгу.

Джоліонъ чувствовалъ, что онъ сердится, и поэтому притронулся къ его рук. Конечно, въ томъ, что онъ сдлалъ, заключался извстный рискъ, но онъ не раскаивался въ этомъ. Джо никогда не былъ грубъ съ нимъ. Они дохали молча до дома Джоліона. Старикъ пригласилъ Джо войти, но тотъ покачалъ головой.

— Джюнъ нтъ дома,— торопливо прибавилъ Джоліонъ.— Она ухала въ гости. Я думаю, ты слышалъ, что она помолвлена?

— Уже,— прошепталъ Джо.

Старый Джоліонъ вышелъ спотыкаясь изъ экипажа, и въ первый разъ въ жизни, расплачиваясь съ извозчикомъ, далъ ему вмсто шиллинга соверенъ.

Осторожно повернувъ ключъ въ замк, старикъ толкнулъ дверь и вошелъ въ переднюю, поманивъ за собою сына. Джо видлъ, какъ его отецъ степенно повсилъ свое пальто на вшалку, и выраженіе его лица почему-то напомнило ему школьника, собирающагося воровать вишни съ дерева.

Дверь въ столовую, слабо освщенную однимъ газовымъ рожкомъ, была открыта. На чайномъ поднос стояла спиртовая лампочка, а возл нея, на стол, разлеглась кошка. Джоліонъ съ раздраженіемъ согналъ ее и даже пустилъ ей вдогонку свою шляпу. Ему надо было дать какой-нибудь исходъ своему волненію. Онъ подошелъ къ дверямъ въ переднюю и оттуда еще разъ прикрикнулъ на кошку, какъ вдругъ, по странной случайности, въ дверяхъ показался камердинеръ.

— Вы можете ложиться спать,— торопливо сказалъ ему Джоліонъ.— Я все сдлаю самъ.

Когда онъ вернулся въ столовую, то опять увидлъ передъ собой кошку, которая съ торжествующимъ видомъ, поднявъ хвостъ кверху, шла впереди его, точно хотла этимъ показать, что она отлично понимаетъ вс его маневры.

Джо не могъ удержать улыбки. Онъ вообще склоненъ былъ къ ироніи, и въ этотъ вечеръ въ особенности все складывалось такъ, чтобы вызвать въ немъ ироническое чувство. Онъ только что узналъ о помолвк своей дочери. Но разв онъ могъ разсчитывать на другое? Разв онъ занималъ какое-нибудь мсто въ ея жизни?

— Какова Джюнъ теперь?— спросилъ онъ.

— Она — крошка. Говорятъ, будто она похожа на меня. Но это пустяки. Она больше похожа на твою мать. Такіе же глаза и волосы.

— А!… Что она, хорошенькая?

Старикъ Джоліонъ былъ недаромъ Форсайтъ. Ни одинъ Форсайтъ не способенъ былъ щедро расточатъ похвалы и въ особенности открыто хвалить то, что вызывало въ немъ искреннее восхищеніе.

— Она недурна,— отвтилъ Джоліонъ.— Подбородокъ у нея нашъ, Форсайтовскій… Какъ будетъ пустынно здсь, когда ея не будетъ, Джо!

Джо посмотрлъ на отца, и у него снова сжалось сердце.

— Что же ты будешь длать съ собой, отецъ?— спросилъ онъ.— Вдь она, должно быть, влюблена въ него по уши…

— Что я буду длать съ собой?— повторилъ Джоліонъ съ раздраженіемъ.— Тяжело будетъ жить здсь одному. Я не знаю, какъ это кончится. Я бы хотлъ…— Онъ вдругъ прервалъ себя и прибавилъ:— Главный вопросъ заключается въ томъ, что длать съ этимъ домомъ?

Джо оглянулъ комнату. Она была большая и мрачная, украшенная огромными картинами, изображающими nature morte, Джо еще ребенкомъ помнилъ эти картины. Домъ, дйствительно, былъ великъ, но Джо ршительно не могъ себ представить своего отца въ другой обстановк.

Въ огромномъ кресл, прислонивъ свою блую голову, съ высокимъ лбомъ, къ спинк кресла, сидлъ передъ нимъ его отецъ, глава семьи, представитель класса и принциповъ умренности, порядка и любви къ собственности. И онъ былъ такой же одинокій старикъ, какъ и многіе другіе старики въ этомъ огромномъ Лондон! Онъ былъ такимъ же игралищемъ тхъ самыхъ таинственныхъ великихъ силъ, которымъ нтъ никакого дла до семьи, класса, принциповъ и которыя все приводятъ къ неизбжному концу.

Такія мысли проносились въ голов Джо. Бдный, старый отецъ! Такъ ради него же онъ всю жизнь соблюдалъ такую умренность во всемъ, копилъ? Чтобы остаться одинокимъ и старться все больше и больше!…

Старый Джоліонъ тоже взглянулъ на сына. Ему такъ хотлось обо многомъ поговорить съ нимъ. Ему хотлось разсказать ему, какія онъ длаетъ дла теперь. Вдь ему такъ и не удалось убдить Джюнъ, что было бы выгодно помстить деньги въ извстныхъ бумагахъ. Она ничего не смыслитъ въ этомъ. Ему хотлось сообщить сыну свой взглядъ на акціи новой угольной компаніи, на американскія бумаги и т. п. Чашка чаю развязала ему языкъ. Онъ, наконецъ, заговорилъ. Новая эра открывалась для него. Онъ имлъ теперь возможность высказывать свои взгляды, свои соображенія, онъ могъ говорить о своихъ планахъ округленія собственности, увковченія того, что должно было продолжать существовать и посл того, какъ его не станетъ. Джо умлъ слушать, это было его большимъ достоинствомъ. Онъ не спускалъ взоровъ съ отца, изрдка задавая ему вопросы или вставляя свои замчанія.

Былъ уже насъ ночи, когда Джоліонъ кончилъ говорить. Бой часовъ напомнилъ ему его привычки. Онъ встрепенулся, досталъ свои карманные часы и, взглянувъ на нихъ, сказалъ съ удивленіемъ:

— Я долженъ идти спать, Джо!

Джо всталъ и помогъ своему отцу приподняться. Джоліонъ выглядлъ еще боле постарвшимъ и утомленнымъ.

— Прощай, сынокъ, заботься о своемъ здоровьи,— сказалъ старикъ, стараясь не глядть на Джо.

Еще мгновеніе — и Джо уже былъ на улиц. Обычная улыбка блуждала у него на устахъ, но на душ было тяжело. Никогда, за вс эти пятнадцать лтъ, жизнь не представлялась ему такой сложной, какъ въ данную минуту.

III.
Обдъ у Свизина.

Въ свтло-голубой столовой Свизина, окнами обращенной въ садъ, былъ накрытъ столъ на двнадцать человкъ.

Огромная люстра, украшенная хрустальными призмами, свшивалась съ потолка, точно гигантскій сталактитъ. Свтъ отъ нея отражался тысячами огней въ большихъ зеркалахъ, на мраморныхъ доскахъ буфетовъ и золоченыхъ спинкахъ высокихъ стульевъ. Тутъ все было красиво, и роскошное убранство столовой говорило не только о богатств, но и объ изящномъ вкус хозяина. Свизинъ, наживъ огромное состояніе, могъ дать волю своей любви къ роскоши и своимъ аристократическимъ наклонностямъ. Роскошь привлекала его, какъ муху привлекаетъ сахаръ, и его умъ, ровно ничмъ не занятый теперь, постоянно находился подъ вліяніемъ двухъ противоположныхъ чувствъ: колебанія въ удовлетвореніи своихъ стремленій къ роскоши и пріятнаго сознанія, что онъ можетъ позволить себ все, что захочетъ. Глядя на все, что его окружаетъ, онъ думалъ также, что человкъ, одаренный такими тонкими вкусами, никогда не долженъ былъ грязнить свой умъ и душу торговой профессіей.

Онъ стоялъ, облокотившись на буфетъ, и наблюдалъ за лакеемъ, который глубже засовывалъ въ холодильники со льдомъ бутылки шампанскаго. На его огромной, выпяченной груди, облаченной въ блый жилетъ, сверкали большія запонки изъ оникса въ золотой оправ. Высокій воротникъ сильно стснялъ его движенія, но онъ ни за что на свт не ршился бы уменьшить его величину. Онъ стоялъ неподвижно, видимо, что-то обдумывая, и взоры его переходили отъ одного прибора къ другому.

‘Джоліонъ, пожалуй, выпьетъ стаканчикъ, другой,— размышлялъ Свизинъ.— Больше онъ пить не станетъ, онъ такъ заботится о своемъ здоровь. Джемсъ совсмъ не можетъ пить, а Николасъ… Ну, онъ, пожалуй, вмст съ Фанни будутъ приливать воду къ своему вину. Сомсъ не идетъ въ счетъ,— эти молодые племянники (Сомсу было 38 лтъ) совсмъ не умютъ пить. А Бозинней?…’

При воспоминаніи объ этомъ чужомъ человк, попавшемъ въ семью Форсайтовъ, Свизинъ испытывалъ какое-то неловкое чувство. Но разв можно было урезонить Джюнъ? Она молода и притомъ влюблена!… Свизинъ перебиралъ въ ум всхъ своихъ гостей, и вдругъ на его лиц появилось какое-то масляное выраженіе. Мистриссъ Сомсъ?… О, она уметъ пить и понимаетъ толкъ въ вин! Угощать ее хорошимъ виномъ доставляетъ истинное удовольствіе. Прелестная женщина и такая симпатичная!… Даже одна мысль о ней дйствовала на него, какъ стаканъ хорошаго шампанскаго. Какъ пріятно будетъ подливать хорошее вино этой молодой женщин, такой красивой, изящной, умющей такъ хорошо одваться! Какое удовольствіе разговаривать съ ней!… И первый разъ въ этотъ вечеръ онъ нарушилъ неподвижность своей осанки и, съ трудомъ повернувъ шею, стиснутую высокимъ воротникомъ, проговорилъ, обращаясь къ лакею:

— Адольфъ, поставьте возл этого прибора еще бутылку.

Онъ еще разъ оглянулъ столъ. Благодаря послднему докторскому предписанію, онъ теперь чувствуетъ себя совсмъ хорошо и, конечно, будетъ пить за обдомъ. Изъ предосторожности онъ даже не завтракалъ сегодня. Давно онъ не чувствовалъ себя такимъ бодрымъ! Отдувая нижнюю губу, онъ сдлалъ послднія распоряженія и вышелъ въ пріемную, гд услся на кончикъ стула, разставивъ колни, въ выжидательной поз. Его огромное тло словно застыло въ какомъ-то странномъ состояніи первоначальной неподвижности, но онъ былъ готовъ каждую минуту вскочить при первомъ звонк. Онъ уже давно не давалъ парадныхъ обдовъ. Сначала его угнетала мысль, что надо будетъ устроить парадный обдъ въ честь Джюнъ и ея помолвки — у Форсайтовъ свято соблюдался обычай праздновать такимъ образомъ вс семейныя событія,— но потомъ онъ почувствовалъ пріятное волненіе, когда принялся за составленіе меню и разсылку приглашеній. Теперь онъ сидлъ, съ часами въ рукахъ, жирный, огромный и лоснящійся, словно масляный шаръ. Въ этотъ моментъ въ голов его не было ни единой мысли.

Длинный, сухощавый человкъ, съ подстриженными бакенбардами,— нкогда служившій у Свизина, а теперь ставшій огородникомъ, и снова приглашенный имъ въ качеств мажордома для этого торжественнаго случая,— широко раскрылъ двери и доложилъ:

— Мистриссъ Чессманъ, мистриссъ Септимусъ Смоллъ.

Вошли дв дамы. Одна изъ нихъ, одтая въ красное, съ такими же красными пятнами на щекахъ и суровыми, необыкновенно блестящими глазами, прямо подошла къ Свизину, протягивая ему свои руки въ красныхъ перчаткахъ.

— А, Свизинъ, мы давненько не видались!— сказала она.— Какъ поживаете? Ай, ай, мой милый, вы все толстете?

Въ глазахъ Свизина промелькнуло что-то похожее на гнвъ. Дйствительно, онъ былъ сердитъ. Толстть — онъ находилъ вульгарнымъ, а говорить объ этомъ — еще больше. Ему не нравилось такое обращеніе съ нимъ. Вдь у него была только выпуклая грудь и ничего больше! Онъ обернулся къ своей сестр и, взявъ ее за руку, сказалъ, очевидно, желая предупредить и ея слова:

— Хорошо, хорошо! Пойдемъ, Диполей.

Его сестра, самая высокая и крупная изъ всхъ четырехъ сестеръ, съ добродушнымъ, круглымъ лицомъ, имла репутацію женщины, всегда говорящей не то, что нужно. Но съ упорствомъ, свойственнымъ всмъ членамъ ея семьи, она всегда настаивала на своемъ и прибавляла къ одной слланной безтактности другую. Она очень любила говорить, и если ее не удерживали, то она могла говорить часами, безъ малйшаго оживленія и съ удивительною монотонностью разсказывая о томъ, какъ часто судьба преслдовала ее, и не замчая совершенно, что ея слушатели, въ данномъ случа, больше симпатизировали судьб, нежели ей, несмотря на то, что имъ было извстно ея доброе сердце. Она была неоцненна, когда надо было ухаживать за больными. Она пріобрла эту привычку, долгіе годы ухаживая за своимъ больнымъ мужемъ. Но она, казалось, потеряла всякую способность веселиться и радоваться въ жизни, и ея вчно грустное настроеніе вошло даже въ пословицу. Однако, сильная и здоровая, какъ вс Форсайты, она дожила до семидесяти четырехъ лтъ, несмотря на вс свои огорченія, и имла очень бодрый и внушительный видъ. Въ этотъ вечеръ она была особенно величественна, въ черномъ плать, съ небольшимъ трехугольнымъ вырзомъ у шеи и отдлкой цвта ‘mauve’.

— Эннъ спрашивала про тебя,— сказала она Свизину тономъ упрека.— Вдь ты у насъ не былъ цлый годъ!

Свизинъ посмотрлъ на нее и, засунувъ большіе пальцы за жилетъ, замтилъ:

— Эннъ слабетъ, она начала сильно трястись. Ей бы надо позвать доктора…

— Мистеръ и мистриссъ Николасъ Форсайтъ!— послышался возгласъ у двери.

Николасъ Форсайтъ, поднявъ свои прямые, густые брови, съ улыбкой на лиц, поздоровался съ братомъ. Сегодня онъ былъ доволенъ. Ему удалось, наконецъ, осуществить свой планъ, который долженъ былъ удвоить доходъ, получаемый съ его золотыхъ рудниковъ на Цейлон. Планъ этотъ заключался въ томъ, чтобы на работу въ этихъ рудникахъ брали мужчинъ одного изъ племенъ Верхней Индіи. Вдь въ конц-концовъ вс они рало или поздно должны умереть, такъ не все ли равно, умрутъ ли они отъ дряхлости въ своей стран, или жизнь ихъ сократится подъ вліяніемъ сырости въ рудникахъ? А между тмъ такая перемна въ ихъ образ жизни и переселеніе ихъ въ рудники должны принести огромныя выгоды Британской имперіи, что гораздо важне ихъ жалкаго существованія!

Николасъ пользовался репутаціей ловкаго дльца. Онъ недавно вернулся посл лченія въ Ярмут и чувствовалъ, что прибавилъ себ десять лтъ жизни, поэтому былъ въ прекрасномъ расположеніи духа.

— Вотъ мы снова вс вмст!— воскликнулъ онъ.

Его жена, истощенная женщина, шла за нимъ, весело улыбаясь и здороваясь съ родственниками.

— Мистеръ и мистриссъ Джемсъ Форсайтъ! Мистеръ и мистриссъ Сомсъ Форсайтъ!

Свизинъ встрепенулся и поспшилъ навстрчу.

— Здравствуй, Джемсъ! Здравствуй, Эмили! Какъ поживаешь, Сомсъ? Какъ ваше здоровье?

Онъ крпко пожалъ руку Иренъ, и глаза его засвтились удовольствіемъ. Какая красивая женщина! Немного блдна, но какіе у нея глаза, зубы! Слишкомъ она хороша для этого дурака Сомса!

У Иренъ были очень темные глаза и свтлые волосы. Этотъ контрастъ, почему-то считающійся доказательствомъ слабости характера, всегда приковывалъ къ ней взоры мужчинъ, а матовая близна ея лица и шеи, на которую спускались волны золотистыхъ волосъ, придавала всей ея наружности особенную оригинальность.

Сомсъ стоялъ позади своей жены и не спускалъ съ нея взоровъ. Свизинъ попрежнему держалъ часы въ рукахъ и началъ обнаруживать сильное нетерпніе. Стрлка уже перешла за восемь часовъ, а онъ сегодня не завтракалъ!

— Это такъ не похоже на Джоліона, что онъ опаздываетъ,— замтилъ онъ Иренъ съ нескрываемымъ раздраженіемъ.— Вроятно, это Джюнъ задерживаетъ его.

— Влюбленные всегда запаздываютъ,— отвчала Иренъ.

Свизинъ посмотрлъ на нее, и щеки его покраснли.

— Нтъ никакой надобности влюбляться. Все это модныя глупости!— проговорилъ онъ рзко, и въ его раздраженіи смутно чувствовалась первобытная запальчивость отдаленныхъ поколній.

— Какъ вамъ нравится моя новая звзда, дядя Свизинъ?— мягко спросила Иренъ.

Свизинъ посмотрлъ на брошку. Онъ зналъ толкъ въ камняхъ и любилъ ихъ, поэтому вопросъ Иренъ пришелся очень кстати, чтобы отвлечь его вниманіе.

— Кто подарилъ вамъ эту звзду?— спросилъ Свизинъ.

— Сомсъ.

Лицо Иренъ было спокойно и нельзя было уловить на немъ ни малйшихъ слдовъ волненія, но во взгляд безцвтныхъ глазъ Свизина промелькнуло такое выраженіе, какъ будто онъ угадывалъ что-то.

— Я думаю, что вы скучаете дома,— сказалъ онъ вдругъ.— Если вы захотите когда-нибудь пріхать ко мн пообдать, то я васъ угощу такимъ виномъ, какого вы не получите нигд въ Лондон!

— Миссъ Джюнъ Форсайтъ, мистеръ Джоліонъ Форсайтъ!… Мистеръ Бозинней!

Свизинъ махнулъ рукой и громовымъ голосомъ провозгласилъ:

— Теперь идемъ обдать!

Свизинъ взялъ подъ руку Иренъ, замтивъ ей, что онъ еще ни разу не разговаривалъ съ него съ той поры, какъ она вышла замужъ. Съ другой стороны онъ посадилъ возл нея Бозиннея и рядомъ съ нимъ Джюнъ. На семейныхъ обдахъ Форсайтовъ не было въ обыча подавать закуску. Самые молодые члены семьи увряли втихомолку, что это объясняется дороговизной устрицъ. Но такъ или иначе, а только никто изъ Форсайтовъ не нарушалъ установленнаго обычая. Поэтому и у Свизина не была подана закуска, и когда вс разслись, то сейчасъ же стали обносить супъ. Вс занялись дой и, казалось, не обращали никакого вниманія другъ на друга. Лишь изрдка слышались отдльныя замчанія, врод слдующихъ:

— Тому опять стало хуже. Не знаю, что съ нимъ!

— Эннъ, вроятно, уже не спускается внизъ по утрамъ?

— Какъ зовутъ твоего доктора, Фанни? Стббсъ? Онъ шарлатанъ!

— Что Винифредъ? У нея слишкомъ много дтей! Четверо, кажется? Она стала худа, какъ палка!

— Сколько вы платите за этотъ хересъ, Свизинъ? Я нахожу его черезчуръ сухимъ…

Посл шампанскаго, однако, языки развязались и столовая наполнилась гуломъ, когда подано было традиціонное для всхъ Форсайтовскихъ семейныхъ торжествъ блюдо — баранье сдло. Ни одинъ изъ Форсайтовъ никогда не отступалъ отъ этого обычая, и это кушанье неизмнно фигурировало на всхъ семейныхъ парадныхъ обдахъ. И неизмнно всегда возникалъ споръ относительно того, какіе бараны считаются лучшими? Старый Джоліонъ особенно хвалилъ дортмурскихъ барановъ, Джемсъ валлійскихъ, а Николасъ доказывалъ, что лучше новозеландскихъ барановъ нигд не найдешь. Роджеръ, считавшійся оригиналомъ въ семь, покупалъ нмецкую баранину, что ему ставили въ упрекъ. Одинъ только Тимоей не принималъ участія въ этихъ спорахъ, такъ какъ онъ всегда съ опасеніемъ лъ это жаркое, боясь, что оно повредитъ его здоровью. Такая приверженность къ извстнаго рода пищ составляла любопытную семейную черту Форсайтовъ, не любившихъ ни въ чемъ измнять своимъ привычкамъ. Только боле молодые члены семьи втайн протестовали противъ этого. Они предпочли бы новомодныя кушанья, не столь основательныя и питательныя, какъ баранье сдло, но боле удовлетворяющія фантазію. Въ особенности женщины ненавидли это традиціонное блюдо, такъ какъ всю ихъ замужнюю жизнь имъ приходилось сть его на семейныхъ обдахъ.

Во время спора о достоинствахъ барановъ различныхъ мстностей, Сомсъ, не принимавшій въ немъ участія, не спускалъ глазъ съ Бозиннея. У него были тайные виды на молодого архитектора. У Бозиннея было умное лицо и онъ держалъ себя непринужденно. Сомсъ нашелъ изящнымъ покрой его платья, но только оно казалось немного тснымъ для него, какъ будто было сшито нсколько лтъ тому назадъ, когда онъ былъ худе.

Сомсъ видлъ, какъ онъ нагнулся къ Иренъ и что-то сказалъ ей. Красивое лицо Иренъ просіяло, когда она отвтила ему. Сомсъ часто видлъ у нея такое выраженіе, когда она говорила съ другими, и никогда, когда она говорила съ нимъ! Ему очень хотлось уловить ихъ разговоръ, но тетка Джюлей помшала. Сомсъ разсянно слушалъ ее, слдя взоромъ за Бозиннеемъ и Иренъ, которая улыбалась, видимо заинтересованная. Она всегда имла довольный видъ, когда разговаривала съ другими! Вдругъ она взглянула въ его сторону, и улыбка сразу исчезла съ ея лица. Когда тетушка Джюлей на мгновеніе прервала свою монотонную болтовню, то ему показалось, будто Иренъ сказала: ‘Оставьте надежды, вы, входящіе сюда!’ Но въ этотъ моментъ съ нею заговорилъ Свизинъ, и она обернулась къ нему. Сомсъ украдкой наблюдалъ за Бозиннеемъ, на лиц котораго блуждала странная улыбка, точно онъ думать о чемъ-то пріятномъ. Такъ обыкновенно улыбаются дти, когда они бываютъ довольны чмъ-нибудь. Но вотъ онъ обратился къ Джюнъ, и Сомсъ, въ свою очередь, сардонически улыбнулся. Онъ не любилъ Джюнъ и видлъ, что она чмъ-то недовольна. Еслибъ онъ слышалъ, о чемъ она только что говорила съ его отцомъ, сидвшимъ возл нея, то понялъ бы, отчего она недовольна.

— Я прогулялась вдоль рки, возвращаясь домой,— сказала она Джемсу.— И знаете ли, дядя, я нашла тамъ чудное мсто для постройки дома.

Джемсъ, всегда очень тщательно разжевывавшій пищу, на мгновеніе пріостановился.

— Гд это?— спросилъ онъ.

Джюнъ отвтила.

— Но ты не знаешь, что стоитъ тамъ земля? Вообще, я думаю, ты ничего въ этомъ не смыслишь,— замтилъ онъ.

— Напротивъ,— возразила Джюнъ.— Я разспросила обо всемъ.

Ея маленькое личико, обрамленное внцомъ ярко-рыжихъ волосъ, имло очень ршительное выраженіе.

Джемсъ вопросительно посмотрлъ на нее.

— Что? Ужъ не собираешься ли ты покупать землю?— воскликнулъ онъ, роняя вилку.

Джюнъ была довольна, что заинтересовала его. Она втайн леляла планъ внушить своимъ дядюшкамъ мысль воспользоваться ея женихомъ, какъ архитекторомъ, и поручить ему постройку загородныхъ домовъ для своихъ семействъ.

— Нтъ, я пока не собираюсь. Но я подумала, что было бы чудесно, еслибъ кто-нибудь изъ васъ построилъ тамъ виллу.

Джемсъ искоса посмотрлъ на нее и, кладя въ ротъ кусокъ бараньяго мяса, проговорилъ:

— Земля тамъ должна быть очень дорога.

Джюнъ ошиблась, принявъ за личный интересъ то легкое волненіе, которое каждый изъ Форсайтовъ всегда испытывалъ, когда имъ овладвало опасеніе, что что-нибудь, подходящее для него, можетъ попасть въ другія руки. Но Джюнъ не хотла примириться съ неудачей и продолжала настаивать:

— Дядя Джемсъ, вы непремнно должны похать и посмотрть. Отчего вы не живете за городомъ? Это было бы такъ полезно для вашего здоровья!

— Что это ты выдумала?— проговорилъ онъ возбужденно.— Чтобы я покупалъ землю, строилъ дома?… Да вдь я не получу и четырехъ процентовъ на свои деньги!

— Что за бда! Зато вы будете дышать свжимъ воздухомъ.

— Свжій воздухъ!— воскликнулъ Джемсъ.— Что же я буду длать съ этимъ свжимъ воздухомъ?

— Мн казалось, каждый долженъ любить свжій воздухъ,— возразила она угрюмо.

— Ты понятія не имешь о цн денегъ,— замтилъ ей Джемсъ, вытирая ротъ салфеткой.

— Да! И надюсь никогда не имть понятія объ этомъ,— сказала съ удареніемъ бдная Джюнъ.

‘Отчего вс ея родственники такъ богаты, а Филь (ея женихъ) никогда не знаетъ, что принесетъ ему завтрашній день? думала съ огорченіемъ Джюнъ. Что бы стоило имъ сдлать для него что-нибудь? Но они вс такіе эгоисты!…’ Джюнъ повернулась къ своему жениху, точно ища у него утшенія, но онъ былъ занятъ разговоромъ съ Иренъ. Джюнъ почувствовала холодъ въ сердц и глаза ея потемнли, какъ у стараго Джоліона, когда онъ сердился.

Но Джемсъ былъ тоже недоволенъ. Онъ испытывалъ такое чувство, какъ будто кто-то намревался посягнуть на его право помщать свои деньги не иначе, какъ за пять процентовъ. Въ самомъ дл, какъ старый Джоліонъ избаловалъ эту двочку! Никто изъ дочерей Джемса не осмлился бы сказать что-нибудь подобное! Но Джемсъ всегда былъ щедръ въ отношеніи своихъ дтей, и это сознаніе доставляло ему внутреннее удовлетвореніе. Успокоенный, онъ принялся сть землянику, обильно поливъ ее сливками.

Неудивительно, что слова Джюнъ такъ взволновали его. Всю свою жизнь онъ привыкъ все переводить на деньги. А тутъ вдругъ эта двочка говоритъ ему прямо въ лицо, что она надется никогда не имть понятія о цн денегъ! Конечно, это была глупость, иначе ея слова встревожили бы его. Куда идетъ міръ? Но тутъ онъ вдругъ вспомнилъ исторію Джо, и это успокоило его. Что можно ожидать отъ дочери, имющей такого отца?

Любовная исторія Джо придала его мыслямъ другое направленіе. Правда ли то, что говорятъ о Сомс и Иренъ?… Какъ во всхъ уважающихъ себя семьяхъ, такъ и у Форсайтовъ семейныя тайны обсуждались только въ извстномъ, тсномъ кругу, гд и происходила оцнка отдльныхъ членовъ семьи. Это была своего рода семейная биржа. На этой бирж было извстно, что Иренъ сожалетъ о своемъ брак. Ее осуждали за это. Вдь она должна была бы знать, чего она хочетъ! Разсудительныя женщины не длаютъ такихъ ошибокъ… Джемсъ съ досадой вспомнилъ, что она живетъ въ хорошемъ дом (пожалуй, онъ немного малъ!), занимающемъ прекрасное мстоположеніе. У нихъ нтъ дтей и они не испытываютъ никакихъ денежныхъ затрудненій. Сомсъ не любитъ говорить о своихъ длахъ, но наврное они у него процвтаютъ, онъ вдь состоитъ членомъ хорошо извстной фирмы стряпчихъ ‘Форсайтъ, Бюктардъ и Форсайтъ’, длающей такія прекрасныя дла. Сомсъ былъ смтливымъ малымъ. Онъ не упускалъ ни одной выгодной сдлки и недавно произвелъ очень удачную операцію съ чуть-чуть просроченными ипотеками. Молодчина!… Не было никакихъ основаній для Иренъ быть недовольной своимъ замужествомъ. А между тмъ, говорятъ, она потребовала отдльной спальни! Джемсу хорошо извстно, чмъ это кончается обыкновенно! Если бы Сомсъ выпивалъ…

Джемсъ посмотрлъ на свою невстку холоднымъ, подозрительнымъ взглядомъ. Ему бы хотлось высказаться, но онъ боялся ея, и она возбуждала въ немъ досаду. Въ самомъ дл, съ какой стати она причиняетъ ему такія непріятности? по всей вроятности, тутъ ничего серьезнаго нтъ. Вдь женщины такія странныя существа! Он всегда все преувеличиваютъ, такъ что не знаешь просто чему врить!… Впрочемъ, ему никогда никто ничего не говоритъ, онъ ничего не знаетъ, и обо всемъ ему приходится догадываться!… Онъ снова, украдкой, посмотрлъ на Иренъ и затмъ перевелъ взглядъ на Сомса, который разговаривалъ съ теткой Джюлей, но не спускалъ глазъ съ Бозиннея.

‘Онъ очень увлеченъ ею, я это знаю,— подумалъ Джемсъ, глядя на сына.— Какіе подарки онъ длаетъ ей!’

И нерасположеніе Иренъ къ ея мужу показалось ему особенно безразсуднымъ съ ея стороны. Какъ жаль, что она такая! Вообще она очень мила и даже нравилась Джемсу. Въ послднее время она очень подружилась съ Джюнъ, и это было неполезно для нея. Да, вн всякаго сомннія, такая дружба могла только принести ей вредъ! У нея появились собственныя мннія. Въ самомъ дл, чего ей еще нужно? У нея есть прекрасный домъ и все, что она только пожелаетъ… Джемсъ полагалъ, что ей не слдовало предоставлять свободу въ выбор друзей. Это было опасно.

Самостоятельная Джюнъ, дйствительно, подчинила себ слабовольную Иренъ, которая и повдала ей свои огорченія. Она вынудила Иренъ сознаться въ своемъ разочарованіи и со свойственной ей ршительностью объявила Иренъ, что она не должна подчиняться чужой вол и должна потребовать разлуки. Однако на вс ея убжденія Иренъ отвчала упорнымъ молчаніемъ. Ее приводила въ содроганіе одна мысль о борьб, и она совершенно была неспособна къ хладнокровному ршенію. Она сказала Джюнъ, что мужъ никогда не отпуститъ ея отъ себя.

— Не обращай на него вниманія!— объявилагДжюнъ.— Пусть онъ длаетъ, что хочетъ, а ты не уступай.

Джюнъ такъ негодовала на Сомса, что даже проговорилась объ этомъ дяд Тимоею. Джемсъ пришелъ въ ужасъ, когда услышалъ объ этомъ. Что если и въ самомъ дл Иренъ вобьетъ себ въ голову такія глупости и захочетъ оставить Сомса? Эта мысль была для него невыносима. Какой скандалъ должно будетъ вызвать такое событіе въ его семь! Какіе пойдутъ толки, разговоры! Джемсу казалось, что онъ уже слышитъ, какъ заработали языки. И надо же, чтобы это случилось въ его семь съ однимъ изъ его дтей!… Что она иметъ… Какіе-нибудь жалкіе пятьдесятъ фунтовъ въ годъ, не больше! Джемсъ съ презрніемъ подумалъ, объ умершемъ Герон, который ничего не оставилъ своей дочери. Насупившись, смотрлъ, онъ на свой стаканъ, вытянувъ подъ столомъ свои длинныя ноги, и такъ задумался, что даже не замтилъ, какъ дамы встали изъ-за стола и вышли изъ комнаты. Надо поговорить съ Сомсомъ, предостеречь его. Нельзя оставлять такъ это дло!

‘Наврное эта двчонка играетъ тутъ роль. Самой Иренъ никогда бы это не пришло въ голову!’ — подумалъ онъ, глядя съ неудовольствіемъ на дверь, гд скрылась Джюнъ. Голосъ Свизина вывелъ его изъ раздумья.

— Я заплатилъ за это 400 фунтовъ. Это настоящій шедевръ современнаго итальянскаго искусства.

— Четыреста фунтовъ? Это много денегъ!— послышался зычный голосъ Николая. Братья разговаривали о групп изъ итальянскаго мрамора, стоящей на низкомъ мраморномъ пьедестал.

— Очень изящная работа,— прибавилъ Свизинъ.

Старый Джоліонъ вмшался:

— Ты заплатилъ четыреста фунтовъ за это?

Свизинъ съ трудомъ повернулъ шею и сказалъ съ удареніемъ:

— Да, четыреста фунтовъ англійскихъ денегъ, ни однимъ пенни меньше! И я нисколько не жалю объ этомъ! Это не простое, англійское художественное произведеніе, а современное итальянское.

Сомсъ слегка улыбнулся угломъ рта и поглядлъ на Бозиннея. Онъ замтилъ презрительную гримаску на его лиц, полускрытомъ клубами табачнаго дыма. Теперь онъ, дйствительно, былъ похожъ на морского разбойника.

— Работы тутъ много,— замтилъ Джемсъ, разглядывая тонкую мраморную рзьбу. Величина группы произвела на него внушительное впечатлніе, и онъ сказалъ: — Пожалуй, въ аукціонномъ зал за нее дадутъ хорошую цну.

— Этотъ бдняга иностранецъ, сработавшій эту группу, спросилъ съ меня пятьсотъ,— продолжалъ Свизинъ,— я далъ ему четыреста. А она стоитъ, по крайней мр, восемьсотъ… У него былъ такой голодный видъ, у этого художника!..

— Ахъ,— воскликнулъ Николасъ,— я вообще не понимаю, какъ они живутъ, эти бдняги, артисты и художники! Напримръ, молодой Флажолетти, котораго Фанни и мои двочки постоянно приглашаютъ къ намъ играть на скрипк. Если онъ заработаетъ въ годъ сто фунтовъ, то слава Богу!

Джемсъ покачалъ головой.

— До, да,— сказалъ онъ.— Я тоже не могу понять, чмъ они живутъ!

Старый Джоліонъ, съ сигарой во рту, подробно осмотрлъ группу и, наконецъ, сказалъ:

— Я бы не далъ за нее и двухсотъ фунтовъ.

Сомсъ замтилъ, что его отецъ и Николасъ тревожно переглянулись, а Бозинней продолжалъ дымить папироской.

‘Хотлъ бы я знать, что онъ думаетъ объ этомъ?’ подумалъ Сомсъ, смотря на Бозиннея.— Самъ онъ отлично понималъ, что эта группа не имла ничего общаго съ современнымъ итальянскимъ искусствомъ, и, конечно, знатоки ничего за нее не дадутъ.

Онъ съ интересомъ ждалъ, что отвтить Свизинъ на слова Джоліона.

— Ты никогда не зналъ толку въ статуяхъ, мой милый,— возразилъ Свизинъ.— У тебя есть твои картины, и довольно съ тебя.

Старый Джоліонъ ничего не отвтилъ на это и отошелъ, пыхтя сигарой. Разв стоило возражать такому человку, какъ Свизинъ? Онъ упрямъ, какъ мулъ. Въ статуяхъ онъ столько же понимаетъ, сколько свинья въ апельсинахъ.

— Штукатурная работа,— пробормоталъ онъ.

Свизинъ разслышалъ это. Онъ физически не могъ вскочить и поэтому ограничился только тмъ, что ударилъ кулакомъ по столу.

— Штукатурная работа!— воскликнулъ онъ.— Хотлъ бы я посмотрть, есть ли у тебя въ дом что-нибудь, столь же заслуживающее вниманія, какъ это!

Джемсъ спасъ положеніе.

— А вы что скажете, мистеръ Бозинней?— обратился онъ къ архитектору.— Вдь вы должны знать толкъ въ статуяхъ и т. п. вещахъ!

Взоры всхъ обратились на Бозиннея. Вс съ напряженіемъ ждали его отвта. Сомсъ, молчавшій все время, обратился къ нему съ вопросомъ:

— Да, Бозинней, что вы скажете на это?

Бозинней холодно замтилъ:

— Это произведеніе замчательное въ одномъ отношеніи.

Эти слова предназначались для Свизина, который съ торжествомъ взглянулъ на стараго Джоліона. Только Сомсъ не удовлетворился такимъ отвтомъ.

— Замчательное? Чмъ?

— Своей наивностью,— отвтилъ Бозинней.

Никто больше не сказалъ ни слова, и только Синнипъ не зналъ, какъ ему принять слова Бозиннея: была ли то похвала, или порицаніе?

IV.
Проектъ постройки дома.

Сомсъ Форсайтъ вышелъ изъ парадной двери въ скверъ, находящійся возл его дома, и, оглянувшись назадъ, нашелъ, что домъ дйствительно нуждается въ новой окраск.

Это было спустя три дня посл обда у дяди Свизина. Сомсъ оставилъ жену, сидящую на соф, со сложенными на колняхъ руками. Она какъ будто ждала, чтобы онъ поскоре ушелъ. Въ самомъ дл, вдь это повторялось каждый день!

Онъ никакъ не могъ понять, чмъ она можетъ быть недовольна? Въ чемъ она можетъ обвинять его? Разв онъ пьянствуетъ? Или играетъ въ карты? Разв она можетъ упрекнуть его въ томъ, что онъ запутался въ долгахъ? Разв онъ бранится, буйствуетъ, не бываетъ по ночамъ дома? Или его пріятели ведутъ себя слишкомъ шумно?… Ничего подобнаго!

Глубокое, сдержанное отвращеніе, которое онъ постоянно чувствовалъ въ своей жен, было для него непонятно и сильнйшимъ образомъ раздражало его. Онъ не могъ объяснить себ ея отвращенія. Вдь то, что она ошиблась и не любила его, пробовала любить и не могла, не было достаточнымъ основаніемъ для ея страннаго поведенія съ нимъ. Сомсъ не былъ бы истиннымъ Форсайтомъ, еслибъ онъ искалъ въ другой области причинъ, объясняющихъ психическое состояніе его жены. Какъ Форсайтъ, онъ долженъ былъ всю вину взвалить на нее за ихъ неудачный бракъ.

Никогда онъ не встрчалъ женщины, которая до такой степени умла понравиться всмъ съ перваго взгляда! Куда бы они ни отправились вмст, Сомсъ видлъ, что она, точно магнитъ, притягиваетъ къ себ взоры всхъ мужчинъ, ихъ манеры, взгляды, голоса выдавали то впечатлніе, которое она на нихъ производила, но ея поведеніе было вн всякаго упрека. Она несомннно принадлежала къ тмъ женщинамъ, часто встрчающимся въ англо-саксонской рас, которыя рождены для того, чтобы любить и быть любимыми. Такія женщины не могутъ жить безъ любви, а это никогда не приходило въ голову Сомсу. Она была его неотъемлемою собственностью, и ея привлекательность увеличивала, въ его глазахъ, цнность ея, какъ собственности. Но у него мелькала мысль, что она могла бы также давать, не только получать, а между тмъ она ничего ему не давала! ‘Такъ зачмъ же она вышла за меня замужъ?’ постоянно спрашивалъ онъ себя. Онъ совсмъ забылъ, какъ онъ ухаживалъ за ней, какъ онъ полтора года велъ атаку, стараясь всячески угождать ей, развлекать ее, и періодически предлагалъ ей свою руку и сердце. Его постоянное присутствіе возл нея удерживало въ отдаленіи всхъ ея другихъ поклонниковъ. Онъ забывалъ, какъ онъ ловко воспользовался ея упадкомъ духа, когда ею особенно остро овладло отвращеніе къ окружающей обстановк. И вотъ подъ вліяніемъ овладвшаго ею унынія она дала ему свое согласіе. Если онъ и помнилъ теперь что-нибудь, то лишь своенравное обращеніе съ нимъ этой златокудрой, темноглазой двушки. Онъ забылъ тотъ странный, пассивный и тоскующій взглядъ, который былъ у нея, когда она, наконецъ, уступила его настояніямъ и дала свое согласіе…

Сомсъ угрюмо шелъ по тневой сторон улицы. Его мысли были невеселаго свойства. Въ сотый разъ ему приходило въ голову, что надо ремонтировать домъ, если только онъ не ршится наконецъ выстроить себ загородную виллу. Но онъ никакъ не могъ ршиться. Правда, его доходъ увеличивается и достигаетъ уже трехъ тысячъ фунтовъ въ годъ. Но его капиталъ, помщенный въ дл, вовсе не такъ великъ, какъ думаетъ его отецъ. Впрочемъ, его отецъ всегда имлъ привычку преувеличивать состояніе своихъ дтей! ‘Я бы могъ, пожалуй, истратить восемь тысячъ фунтовъ безъ особеннаго затрудненія, даже не прибгая къ займу’, подумалъ Сомсъ.

Онъ остановился у витрины художественнаго магазина, такъ какъ былъ любителемъ картинъ. У него въ дом была спеціально отведена маленькая комната для всякаго рода художественныхъ эскизовъ, для которыхъ уже не находилось мста на стнахъ другихъ комнатъ. Возвращаясь домой изъ Сити, онъ по дорог заходилъ въ магазины, покупалъ какой-нибудь эскизъ и приносилъ его домой. А по воскресеньямъ онъ иногда часами просиживалъ въ этой комнат, разсматривалъ свои картины, изслдовалъ подписи и иногда заносилъ что-то въ свою записную книжку. Большею частью онъ покупалъ пейзажи. Такого рода живописи онъ отдавалъ ршительное предпочтеніе. Въ этомъ, быть можетъ, сказывалось тайное возмущеніе противъ Лондона, его огромныхъ домовъ и безконечныхъ улицъ, среди которыхъ протекла его жизнь и жизнь всхъ людей его класса. Тутъ было несознанное стремленіе къ природ. Иногда, впрочемъ, онъ бралъ съ собой одну или дв изъ этихъ картинъ и завозилъ ихъ въ аукціонный залъ, по дорог въ Сити.

Онъ очень рдко показывалъ кому-нибудь эти картины, хранящіяся въ отдльной комнат. Даже Иренъ, къ художественному мннію которой онъ, втайн, относился съ уваженіемъ, не видла ихъ. Раза два, по домашнимъ дламъ, она входила въ эту комнату. Но она ни разу не попросила Сомса показать ей картины, и это обижало его. Онъ ненавидлъ ея гордость и въ глубин души боялся ея.

На полированномъ стекл витрины появилось его отраженіе. Его гладкіе, лоснящіеся волосы почти не отличались отъ цвта его шляпы, его гладко выбритыя губы, плотный подбородокъ, слегка подернутый синевой отъ бритья, блдныя щеки придавали его лицу выраженіе холоднаго достоинства, когда онъ стоялъ на тротуар, въ своемъ наглухо застегнутомъ пальто безукоризненнаго покроя. Только его срые, холодные глаза, съ залегшею между бровями морщиной и напряженнымъ взглядомъ, выдавали его тайную слабость и тревожное состояніе.

Онъ посмотрлъ на картины, прочелъ имена художниковъ, прикинулъ въ ум ихъ стоимость и отошелъ отъ окна. На этотъ разъ онъ не испытывалъ того удовлетворенія, которое доставляли ему обыкновенно такое разсматриваніе картинъ и ихъ оцнка.

Да, онъ могъ бы прожить еще годъ въ своемъ дом, не длая ремонта, если ршится, наконецъ, строить. Теперь времена самыя подходящія для этого. Давно уже деньги не были такъ дороги… Онъ примтилъ очень хорошенькое мстечко для дома, въ Робенъ Хилл, когда здилъ туда для осмотра земли Николля, помщаемой подъ закладную. Это всего въ двадцати миляхъ отъ Гайдъ Парка. Тамъ земля несомннно должна возрасти въ цн, и, конечно, онъ всегда можетъ выручить за нее больше, чмъ самъ заплатить. Такимъ образомъ, домъ, построенный въ настоящемъ, хорошемъ стил, былъ бы очень выгоднымъ помщеніемъ капитала. Какъ истинный Форсайтъ, онъ думалъ въ этотъ моментъ только о матеріальной выгод, о существенныхъ преимуществахъ того или другого поступка. Иныя соображенія, боле духовнаго характера, выступали лишь тогда на сцену, когда жажда матеріальной выгоды была вполн удовлетворена. Убдившись, что онъ нисколько не потеряетъ, если ршится на постройку загороднаго дома, Сомсъ далъ волю своему внутреннему чувству. Увезти Иренъ изъ Лондона, подальше отъ всхъ, отъ ея друзей, отъ людей, внушающихъ ей разныя идеи,— это было главное! Она слишкомъ дружна съ Джюнъ, а Джюнъ его терпть не можетъ. Впрочемъ, и онъ отвчалъ ей тмъ же. Вдь у нить одна и та же кровь текла въ жилахъ!

Въ самомъ дл, какая это хорошая мысль — увезти Иренъ изъ города! Домъ понравится ей. Она съ удовольствіемъ займется его украшеніемъ. Вдь у нея артистическая натура!

Конечно, надо построить домъ въ хорошемъ стил, для того, чтобы онъ никогда не потерялъ своей цны. Онъ долженъ быть оригинальнымъ, врод, напримръ, дома Паркса, съ башней. Но Парксъ жаловался, что его архитекторъ разоряетъ его. Кого же взять? Съ этими людьми никогда ничего не знаешь заране! Если у нихъ есть уже имя, то они вводятъ васъ въ огромные расходы и всегда очень требовательны… Но взять простого, неизвстнаго архитектора было бы рискованно…

Мысль Сомса остановилась на Бозинне. Посл обда у Свизина онъ навелъ о немъ справки. Правда, результатъ былъ скудный, но все же утшительный.

— Онъ принадлежитъ къ новой школ.

— Свдущій?

— Насколько только возможно. Пожалуй… немного фантазеръ.

Однако Сомсъ такъ и не могъ узнать, какіе дома построилъ Бозинней и чмъ онъ занимается теперь. Все же ему казалось, что Бозинней можетъ ему пригодиться. И чмъ больше онъ думалъ объ этомъ, тмъ больше нравилась ему эта идея. Вообще у Форсайтовъ былъ очень развитъ инстинктъ поощренія родственниковъ, и Бозинней, вступая въ ихъ крутъ, пріобрталъ это преимущество. Сомсъ доставить ему возможность развернуть свои таланты, такъ какъ домъ Сомса Форсайта не можетъ быть простымъ, обыкновеннымъ зданіемъ. Мысль о томъ, что онъ дастъ работу молодому человку, доставляла удовольствіе Сомсу. Какъ и всякій Форсайтъ, онъ готовъ былъ оказать услугу, если это ничего ему не стоило.

Контора Бозиннея находилась поблизости, и это дастъ Сомсу возможность самому слдить за планами, что было очень удобно. Конечно, Иренъ не станетъ возражать противъ переселенія изъ Лондона, когда узнаетъ, что это дастъ хорошій заработокъ жениху ея любимой подруги. Вдь отъ этого даже зависитъ свадьба Джюнъ! Не захочетъ же Иренъ помшать этому. Джюнъ, разумется, будетъ очень довольна, и это тоже представляетъ своего рода выгоду.

Бозинней произвелъ на него впечатлніе человка умнаго и свдущаго, но, повидимому, совершенно не знающаго толка въ деньгахъ. Впрочемъ, это было хорошо. Съ нимъ, значитъ, легче будетъ поладить.

Вечеромъ, возвращаясь изъ Сити, онъ прямо отправился въ контору Бозиннея. Архитекторъ былъ дома и, покуривая трубку, безъ сюртука, просматривалъ какіе-то планы.

Отъ предложеннаго питья Сомсъ отказался и прямо приступилъ къ длу.

— Если вамъ нечего длать въ воскресенье,— сказалъ онъ,— то подемъ со мною въ Робенъ-Хилль. Вы мн скажете свое мнніе относительно мста для постройки дома.

— Вы хотите строиться?

— Можетъ быть. Только не говорите объ этомъ ни слова. Я хочу знать ваше мнніе.

Сомсъ внимательно разглядывалъ комнату.

— Немного высоко,— сказалъ онъ.

— Для меня хорошо пока,— отвчалъ архитекторъ.— Вы привыкли къ показной сторон.

Онъ выколотилъ трубку, но продолжалъ ее держать въ зубахъ пустую, какъ будто ему такъ было легче разговаривать.

— Что вы платите за это помщеніе?— спросилъ Сомсъ.

— Пятьдесятъ фунтовъ. Это слишкомъ много.

— Полагаю, что это дорого,— сказалъ Сомсъ, которому понравился отвтъ Бозиннея.

Въ слдующее воскресенье онъ захалъ за Бозиннеемъ въ одиннадцать часовъ, какъ условился. Пріхавъ по желзной дорог въ Робенъ-Хилль, они, однако, не нашли тамъ извозчика, и имъ пришлось итти пшкомъ.

День былъ жаркій. Солнце ярко свтило на безоблачномъ неб, обливая ихъ своими лучами, когда они шли по узкой тропинк, ведущей на вершину холма. Сомсъ искоса поглядывалъ на Бозиннея, отмчая небрежность его одежды. Изъ кармановъ у него торчали свертки бумагъ, а подъ мышкой онъ держалъ палку довольно страннаго вида. Ни одна изъ этихъ подробностей не ускользнула отъ вниманія Сомса. Только ученый или… пожалуй… ‘корсаръ’ могъ позволить себ такъ небрежно относиться къ своему вншнему облику. Сомсъ, какъ и вс Форсайты, придавалъ огромное значеніе безукоризненной вншности, но въ данномъ случа онъ готовъ былъ примириться съ небрежной манерой одваться, такъ какъ у Бозиннея она могла быть доказательствомъ учености и вообще такихъ качествъ, которыя могли быть полезны Сомсу. Что за дло ему до того, какъ одвается Бозинней, если только онъ уметъ строить дома?

— Я уже говорилъ вамъ,— сказалъ Сомсъ,— что я хочу, чтобы этотъ домъ былъ сюрпризомъ, поэтому я и просилъ васъ молчать объ этомъ. Я вообще не люблю говоритъ о своихъ длахъ, пока они не кончены.

Бозинней кивнулъ головой.

— Попробуйте только посвятить женщинъ въ ваши планы, и все у васъ пойдетъ прахомъ,— продолжалъ Сомсъ.

— Ахъ!— воскликнулъ Бозинней.— Женщина — это дьяволъ!

Сомсъ давно это чувствовалъ, но никогда не ршался высказать это словами.

— О! О!— проговорилъ онъ съ удивленіемъ.— Значитъ, и вы тоже…

Онъ запнулся, но тотчасъ же прибавилъ, давая волю накопившемуся въ немъ раздраженію:

— Джюнъ всегда была съ темпераментомъ, всегда…

— Что за бда, если она — ангелъ!— возразилъ Бозинней.

Сомсъ ничего не сказалъ, и они молча пошли дальше. Теперь ему нужно было показать выбранное имъ мсто, но онъ колебался.

— Тамъ живетъ агентъ, въ этомъ коттэдж,— сказалъ онъ Бозиннею, указывая на крышу домика, виднвшуюся изъ-за деревьевъ.— Пойдемъ къ нему. Мы у него позавтракаемъ и потомъ уже займемся дломъ.

Онъ пошелъ впереди, по направленію къ коттэджу. Высокій, плотный человкъ, съ сильною просдью вышелъ къ нему навстрчу. Это былъ агентъ, по имени Оливеръ. Во время завтрака, къ которому Сомсъ едва прикоснулся, агентъ внимательно разглядывалъ Бозиннея. Наконецъ, Бозинней всталъ и, обращаясь къ Сомсу, сказалъ:

— Вамъ надо поговорить о длахъ, а я пойду осмотрю мстность.

Не дожидаясь отвта, онъ вышелъ. Сомсъ около часа толковалъ съ агентомъ, обсуждалъ ипотеки, планы, такъ какъ онъ былъ оцнщикомъ земель въ этой мстности, и, наконецъ, перешелъ къ вопросу объ участк, который онъ хотлъ пріобрсти для постройки дома.

— Вамъ слдуетъ сбавить цну. Вдь я первый буду строиться здсь,— сказалъ онъ.

Агентъ покачалъ головой.

— Участокъ, который вы выбрали, самый дешевый, сэръ. На вершин склона участки стоятъ дороже.

— Имйте въ виду, что я еще ничего не ршилъ,— сказалъ Сомсъ.— Очень возможно, что я не буду строиться. Рента очень высока.

— Да, мистеръ Форсайтъ, я буду очень-очень огорченъ, если вы откажетесь отъ этой мысли. Вы сдлаете большую ошибку. Вы не найдете ни одного клочка земли вблизи Лондона за такую цну, принимая во вниманіе вс обстоятельства и чудный видъ, открывающійся отсюда…

Сомсъ и агентъ посмотрли другъ на друга. Наврное, каждый изъ нихъ подумалъ про себя въ эту минуту: ‘Я уважаю, тебя, какъ дльца, но не врю ни одному твоему слову!’

Сомсъ первый прервалъ молчаніе:

— Я еще ничего не ршилъ,— сказалъ онъ, собираясь уходить.— Участокъ, вроятно, будетъ продаваться.

Съ этими словами онъ взялъ зонтикъ и протянулъ свою холодную руку агенту. Чуть дотронувшись до его руки, онъ тотчасъ же отдернулъ свою.

Сомсъ глубоко задумался, идя по дорог. Его инстинктъ дльца подсказывалъ ему, что агентъ былъ правъ. Да, это было дешево. И самое пріятное было то, что агентъ вовсе не думалъ этого въ дйствительности, такъ что Сомсъ могъ внутренно торжествовать свою побду надъ нимъ.

‘Дешево или нтъ,— ршилъ онъ, наконецъ,— но этотъ участокъ долженъ быть моимъ’.

Воздухъ былъ напоенъ ароматомъ травы и лса. Изъ-подъ ногъ Сомса нсколько разъ вспархивали птички, разноцвтныя бабочки носились въ воздух. Гд-то въ чащ кустарника ворковали голуби. Теплый втерокъ колыхалъ втви деревьевъ и издалека доносился звонъ церковныхъ колоколовъ. Но Сомсъ, казалось, совершенно не замчалъ ничего. Онъ шелъ, вперивъ глаза въ землю, и слегка шевелилъ губами, точно смакуя лакомый кусочекъ. Наконецъ, онъ достигъ заповднаго мста и оглянулся: Бозиннея нигд не было видно. Подождавъ немного, Сомсъ прошелъ черезъ рощу къ краю холма. Онъ хотлъ крикнуть, позвать Бозиннея, но ему какъ-то страшно было услышать звукъ собственнаго голоса. Мстность была глухая, уединенная, и тишина нарушалась только пніемъ жаворонковъ да шелестомъ травы, когда пробгали кролики, чтобы спрятаться въ своихъ норкахъ.

Сомсъ невольно замедлилъ свои шаги, поддаваясь очарованію окружающей его природы. Онъ прислушивался къ пнію птицъ, слдилъ взоромъ за полетомъ бабочекъ, начиная забывать о цли, приведшей его сюда. Но вдругъ онъ вспомнилъ и уже готовъ былъ повернуть назадъ, когда увидлъ Бозиннея.

Архитекторъ растянулся на трав подъ развсистымъ дубомъ росшимъ на самомъ краю обрыва. Онъ такъ замечтался, что Сомсъ долженъ былъ схватить его за плечо, для того чтобы заставить очнуться.

— Алло! Форсайтъ,— вскричалъ онъ весело.— Я нашелъ мсто, для вашего дома. Посмотрите-ка сюда!

Сомсъ осмотрлся и холодно сказалъ:

— Вы очень остроумны. Но это мсто обойдется мн вдвое дороже.

— Что за бда! Зато какой видъ отсюда!

Дйствительно, видъ былъ великолпный. Внизу, у подножія холма, разстилались поля и луга съ разсянными по нимъ тамъ и сямъ группами деревьевъ. По краямъ луговъ темнли низкія заросли кустарниковъ, а справа сверкала среди зелени серебристая лента рчки, теряющаяся вдали, на горизонт. Небо было ярко-голубое, а солнце такое горячее, что, казалось, тутъ должно было господствовать вчное лто.

Сомсъ смотрлъ и чувствовалъ, какъ странное волненіе, помимо его воли, овладваетъ имъ. Жить здсь, имть возможность постоянно любоваться этимъ видомъ, показывать его друзьямъ, говорить о немъ, словомъ — обладать имъ! Кровь прилила къ его щекамъ. Онъ посмотрлъ на Бозиннея. Солнце прямо ударяло ему въ лицо, но молодой архитекторъ стоялъ, точно зачарованный, и не замчалъ этого. Онъ весь былъ поглощенъ созерцаніемъ красоты природы и какъ будто забылъ о присутствіи Сомса, который съ непріязненнымъ чувствомъ разсматривалъ его лицо съ выдающимися скулами и мечтательными глазами, устремленными вдаль.

Налетвшій втерокъ, заставившій всколыхнуться золотистое поле ржи внизу холма, нарушилъ очарованіе.

— Я бы могъ построить вамъ домъ здсь,— сказалъ, наконецъ, Бозинней.

— Осмлюсь сказать,— сухо возразилъ Сомсъ,— что не вы будете платить за него.

— За восемь тысячъ фунтовъ я бы могъ построитъ вамъ дворецъ.

Сомсъ поблднлъ. Въ немъ происходила борьба. Онъ потупилъ глаза и упрямо произнесъ:

— Не могу согласиться.

И медленно, своею обычной крадущеюся походкой, Сомсъ направился къ выбранному имъ раньше мсту. Бозинней пошелъ за нимъ. Поговоривъ нсколько времени о разныхъ подробностяхъ проектируемаго дома, Сомсъ оставилъ Бозиннея и вернулся къ агенту.

Бозинней ждалъ его съ полчаса, а затмъ они вмст отправились къ станціи. Когда они сли въ поздъ, то Сомсъ процдилъ сквозь зубы, не глядя на Бозиннея:

— Да… я все-таки взялъ тотъ участокъ, на который вы мн указали.

Онъ больше не прибавилъ ни слова. Бозинней тоже молчалъ. Но Сомсъ всю дорогу мучился надъ вопросомъ: какимъ образомъ этотъ человкъ, на котораго онъ, по привычк, своего класса, смотрлъ съ нкоторымъ презрніемъ, могъ до такой степени подчинить его своему вліянію, что даже заставилъ его перемнить разъ принятое ршеніе?

V.
Супружеская жизнь Форсайта.

Подобно огромному большинству просвщенныхъ людей своего класса и своего поколнія, знающихъ толкъ въ художественныхъ произведеніяхъ и стил модернъ, Сомсъ Форсайтъ жилъ въ дом, убранство котораго вполн отвчало всмъ требованіямъ современнаго вкуса. Съ вншней стороны домъ производилъ благопріятное впечатлніе. Большія окна, широко открывающіяся наружу, были убраны цвтами, подвшенными въ ящикахъ, а позади дома находился маленькій дворикъ, выложенный зелеными изразцами и обнесенный затйливой оградой, гд постители и обитатели дома подъ защитой пестраго, японскаго навса, совершенно скрывающаго ихъ отъ глазъ любопытныхъ, могли проводить время, распивая чай и разсматривая коллекціи серебряныхъ ящичковъ филигранной работы, которыми такъ гордился хозаинъ дома.

Внутреннее убранство дома во вкус Первой Имперіи и Вильяма Морриса могло удовлетворить самымъ изысканнымъ требованіямъ. Расположеніе комнатъ было удобное, въ дом было множество уголковъ, напоминающихъ птичьи гнздышки, гд вмсто яичекъ были всюду разбросаны изящныя маленькія серебряныя вещицы, и взоры ласкало красивое сочетаніе красокъ и художественной отдлки мебели и всей обстановки дома. Казалось, въ этомъ комфортабельномъ жилищ жизнь должна была бы протекать спокойно и пріятно. Но слишкомъ большое духовное несоотвтствіе между хозяиномъ и хозяйкой дома создавало постоянный скрытый конфликтъ между ними. Каждый, побывавшій въ обществ Сомса Форсайта и его жены, невольно чувствовалъ это, хотя конфликтъ ничмъ не выражался вншнимъ образомъ. Иренъ была изящна отъ природы и оставалась бы такою даже на необитаемомъ остров. Но изящество ея супруга было чисто вншнимъ лоскомъ, который онъ считалъ необходимымъ для своего успха въ жизни. Онъ строго слдилъ за модой, никогда не позволялъ себ ни малйшаго отступленія отъ нея, ни малйшей небрежности въ костюм. Его нельзя было представить себ иначе, какъ безукоризненно одтымъ, въ высокомъ воротничк, заключающемъ шею, какъ въ тискахъ, и выступающемъ надъ галстукомъ ровно на одну восьмую дюйма. Ни въ чемъ и никогда онъ не отступалъ отъ свтскихъ обычаевъ и длалъ только то, что было принято въ свт. Въ устройств своего дома онъ также руководствовался модой и свтскими вкусами, поэтому неудивительно, что домъ его былъ похожъ на сотни другихъ домовъ, хозяева которыхъ обладали столь же возвышенными стремленіями.

— Какой очаровательный, маленькій домъ у Сомсъ Форсайта! Убранъ съ такимъ вкусомъ и вполн элегантный,— таково было общее мнніе о дом Форсайта.

Это было вечеромъ, спустя недлю посл поздки въ Робенъ-Хилль. Сомсъ и Иренъ сидли за обдомъ, который сервированъ былъ на изящномъ стол изъ розоваго дерева, не покрытомъ скатертью, что считалось особенно элегантнымъ. Но счастливая парочка, сидвшая за этимъ столомъ, не обмолвилась между собой ни однимъ словомъ.

Сомсъ любилъ говорить во время обда о своихъ длахъ, разсказывать о своихъ покупкахъ, и пока онъ говорилъ, его не смущало молчаніе Иренъ. Но въ этотъ вечеръ онъ чувствовалъ себя не въ настроеніи говорить. Его тяготило принятое имъ ршеніе строить загородный домъ и ему очень хотлось сказать объ этомъ Иренъ. Однако онъ не могъ побдить въ себ волненіе, вызываемое мыслью о предстоящемъ разговор съ ней, и это въ высшей степени раздражало его. Въ сущности, какое она иметъ право такъ обращаться съ нимъ? Разв мужъ и жена не должны составлять единое, нераздльное? Вдь она ни разу даже не взглянула на него, пока они сидли тутъ вдвоемъ! О чемъ она думаетъ все время? Сомсъ искоса поглядывалъ на нее, испытывая страстное желаніе проникнуть въ ея мысли.

Какъ тяжело для человка, такъ работающаго, какъ онъ, наживающаго деньги для нея,— да, для нея!— сидть тутъ, рядомъ съ нею, и съ болью въ сердц замчать ея тоскующій взглядъ, какъ будто стны комнаты готовы сомкнуться вокругъ нея навки! Это было больше, чмъ могъ выдержать Сомсъ.

Мягкій свтъ лампы, подъ розовымъ абажуромъ, падалъ на ея обнаженныя руки и шею. Сомсъ любилъ, чтобы она была декольтирована за обдомъ, даже когда они обдали только вдвоемъ. Она покорно подчинялась этому требованію, и видъ ея, въ нарядномъ вечернемъ туалет, за домашнимъ обдомъ, какъ-то особенно льстилъ его самолюбію и вызывалъ у него сознаніе собственнаго превосходства надъ другими людьми его класса, жены которыхъ являлись къ обду въ обычномъ домашнемъ костюм.

Былъ ли у кого-нибудь боле красиво убранный обденный столъ, съ изящными серебряными приборами, сверкающимъ хрусталемъ нжно-розоваго цвта и букетами розъ? Была ли у кого-нибудь боле прелестная жена, чмъ эта женщина, освщенная розовымъ свтомъ лампы, еще боле подчеркивающимъ удивительный контрастъ между ея нжной кожей, золотистыми волосами и большими темными глазами? Однако Сомсъ, глядя на нее, испытывалъ раздраженіе, доходящее почти до отчаянія, потому что чувствовалъ, что она не принадлежитъ ему такъ, какъ должна была бы принадлежать, что онъ не можетъ проникнуть въ тайники ея сердца!

Все кругомъ составляло его собственность: картины, вещи, серебро, дома, капиталы. Но въ душ у него постоянно существовало скрытое сознаніе, что Иренъ, которая также составляла его собственность, не принадлежала ему. Онъ это чувствовалъ на каждомъ шагу въ своемъ дом, но его дловой темпераментъ протестовалъ противъ тайнаго голоса души, предостерегавшаго его, что она не создана для него. Онъ женился на ней, побдилъ ея сопротивленіе, сдлалъ ее своей, и ему казалось противнымъ самому основному изъ всхъ законовъ,— закону собственности,— что онъ владетъ только ея тломъ, хотя и въ этомъ онъ уже начиналъ сомнваться. Если-бъ кто-нибудь прямо спросилъ его, жаждетъ ли онъ обладать ея душой, то этотъ вопросъ показался бы ему глупымъ и сантиментальнымъ. Но на самомъ дл, онъ именно жаждалъ этого и чувствовалъ, что никогда не добьется.

Иренъ всегда была молчалива, пассивна, но всегда отдалялась отъ него, какъ будто опасаясь, что какимъ-нибудь словомъ, движеніемъ или знакомъ она можетъ заставить его вообразить, что онъ ей нравится. И Сомсъ спрашивалъ себя: неужели такъ всегда будетъ?

Сомсъ очень любилъ читать романы и, какъ большинство читателей этого рода литературы, изъ нихъ заимствовалъ свой взглядъ на жизнь. Чтеніе романовъ внушило ему убжденіе, что любовь жены является лишь вопросомъ времени: мужу всегда удается внушить это чувство своей жен. Такъ, по крайней мр, говорилось въ тхъ книгахъ, которыя онъ любилъ читать. Даже въ романахъ съ трагическимъ концомъ (онъ не особенно любилъ ихъ), жена всегда умирала со словами горькаго сожалнія на устахъ, а если умиралъ мужъ (такой конецъ особенно не нравился Сомсу), то она бросалась на его трупъ съ рыданіями глубокаго раскаянія.

Сомсъ часто возилъ Иренъ въ театръ, но всегда инстинктивно выбиралъ современныя пьесы, гд выводилась на сцену проблема супружеской жизни, на самомъ дл отличающаяся отъ этой проблемы въ дйствительной жизни. Вс эти пьесы кончались одинаково, хотя бы и существовалъ любовникъ. Сомсъ даже часто симпатизировалъ любовнику, боле нежели мужу. Въ современныхъ пьесахъ большею частью выводился типъ супруга, съ очень твердымъ характеромъ, скоре даже грубаго, но очень основательнаго человка, который въ конц-концовъ всегда оказывался побдителемъ. И страннымъ образомъ, Сомсъ не симпатизировалъ такому сорту людей, быть можетъ, изъ чувства противорчія, такъ какъ въ немъ самомъ былъ заложенъ природой скрытый запасъ грубости. Однако онъ ясно сознавалъ, какъ велика необходимость для него быть такимъ супругомъ-побдителемъ, хотя бы и съ примсью грубости!

Въ этотъ вечеръ Иренъ была какъ-то исключительно молчалива. Сомсу казалось, что онъ еще никогда не замчалъ у нея такого выраженія и такъ какъ все необычное обыкновенно вызываетъ безпокойство, то въ этотъ вечеръ Сомсъ былъ особенно встревоженъ. Онъ быстро сълъ сладкое и торопилъ горничную, сметавшую серебряною щеткой крошки со стола. Когда она вышла, онъ налилъ въ стаканъ вина и спросилъ Иренъ

— Былъ кто-нибудь днемъ сегодня?

— Джюнъ.

— Что ей было нужно?

Форсайты не представляли себ, что люди могутъ ходить другъ къ другу безъ всякаго спеціальнаго дла.

— Вроятно она приходила поговорить о своемъ жених,— замтилъ онъ.

Иренъ ничего не отвтила.

— Мн кажется,— продолжалъ онъ,— что она боле влюблена въ него, нежели онъ въ нее. Она всюду бгаетъ за нимъ.

Иренъ взглянула на него такъ, что ему стало неловко.

— Къ чему вы это говорите!— воскликнула она.

— Отчего же нтъ? Вдь каждый можетъ это замтить.

— Нтъ. А если бы и такъ, то нехорошо говорить объ этомъ!

Сдержанность покинула Сомса.

— Какая вы прекрасная жена, нечего сказать!— воскликнулъ онъ. Втайн онъ былъ удивленъ горячностью ея возраженія. Это было такъ непохоже на нее.

— Вы помшались на Джюнъ,— прибавилъ онъ нсколько боле спокойнымъ тономъ.— Но попомните мои слова: теперь, когда она тащитъ за собой на буксир своего ‘морского разбойника’, вы ей ни на что не нужны! Вы сами скоро убдитесь въ этомъ. Впрочемъ, вы скоро не будете съ нею видться такъ часто, какъ теперь, потому что мы будемъ жить за городомъ.

Онъ былъ радъ, что сообщилъ ей это въ порыв раздраженія. Онъ ждалъ рзкаго отпора съ ея стороны, но она молчала. Это его встревожило еще боле.

— Васъ это, кажется, не интересуетъ?— замтилъ онъ принужденно.

— Я уже знала объ этомъ.

Онъ сурово посмотрлъ на нее.

— Кто же сказалъ вамъ?

— Джюнъ.

— А ей откуда это извстно?

Иренъ ничего не отвтила. Смущенный и недовольный, Сомсъ продолжалъ:

— Для Бозиннея это очень хорошо. Это выдвинетъ его. Полагаю, она сообщила вамъ все?

— Да.

Пауза.

— Мн кажется, вы не хотите узжать?— снова спросилъ Сомсъ.— Разумется!… Я не знаю, чего вы хотите. Но вы никогда не казались довольной здсь,— проговорилъ Сомсъ съ раздраженіемъ.

— Разв мое желаніе тутъ играло какую-нибудь роль,— замтила она и, взявъ вазу съ розами, вышла изъ комнаты.

Сомсъ остался сидть за столомъ. Разв для этого онъ подписалъ такой контрактъ? Разв для этого онъ готовъ истратить десятокъ тысячъ фунтовъ? Слова Бозиннея вспомнились ему: ‘Женщина — это дьяволъ’.

Но мало по-малу онъ успокоился. Могло быть хуже. Она могла бы вспылить. Въ сущности это было хорошо, что Джюнъ разсказала ей. Безъ сомннія, она выпытала все у Бозиннея. Сомсъ долженъ былъ ожидать этого.

Онъ закурилъ папиросу. Во всякомъ случа, Иренъ не сдлала ему никакой сцены. Она обошла этотъ вопросъ,— такъ она поступала, всегда,— была холодна, но не выказала гнва.

Сомсъ задумался. Въ его воображеніи рисовался будущій домъ. Иренъ сидитъ, въ сумеркахъ, подъ большимъ японскимъ зонтомъ, съ вязаньемъ въ рукахъ. Теплая, ароматная ночь…

Дйствительно, сегодня днемъ Джюнъ влетла къ Иренъ, съ сіяющими глазами и вскричала:

— Сомсъ — славный малый! Это великолпно для Филя, настоящее дло для него!

Замтивъ удивленіе на сумрачномъ лиц Иренъ, Джюнъ сказала:

— Я вдь говорю о вашемъ новомъ дом, въ Робенъ-Хилл… Какъ?… Ты ничего не знаешь?

Иренъ, въ самомъ дл, ничего не знала.

— О! Вроятно, я не должна была говорить теб объ этомъ!— воскликнула Джюнъ и съ раздраженіемъ прибавила:— У тебя такой видъ, какъ будто ты недовольна. Разв ты не понимаешь, что это именно то, о чемъ я такъ молила, чего такъ добивалась для чего! Теперь у него есть возможность пробиться впередъ. Вс увидятъ, что онъ можетъ сдлать…

И она выложила Иренъ вс подробности, которыя вывдала отъ Бозиннея.

Со времени своей помолвки Джюнъ какъ-то совсмъ перестала интересоваться судьбой своей подруги. Она такъ была наполнена собой теперь, что, оставаясь съ Иренъ, исключительно только разговаривала о себ, о своихъ планахъ и надеждахъ. Несмотря на все свое расположеніе къ Иренъ и состраданіе, которое она ей внушала, Джюнъ не могла подавить въ глубин души чувства презрительнаго сожалнія къ женщин, поступившей такъ необдуманно и сдлавшей такую роковую, такую огромную и смшную ошибку въ жизни!

— Ему предоставлена полная свобода относительно постройки и относительно декоративной части…— Джюнъ весело разсмялась и, поднявъ руку, хлопнула по кисейной занавси окна.— Знаешь, я вдь пробовала настроить дядю Джемса…— Она запнулась, почувствовавъ внезапное нежеланіе говорить объ этомъ Иренъ. Впрочемъ, Иренъ была такъ неразговорчива и угрюма сегодня, что Джюнъ не захотлось оставаться съ нею дольше, и она ушла. Выйдя во дворъ, она оглянулась и увидла, что Иренъ стоитъ, въ дверяхъ. Джюнъ кивнула ей головой, но въ отвтъ на это Иренъ поднесла руку къ глазамъ и, медленно повернувшись, закрыла дверь.

Сомсъ прошелъ изъ столовой въ гостиную и посмотрлъ на Иренъ изъ окна. Она сидла на террас, скрытая тнью японскаго зонта, но Сомсъ видлъ, какъ колыхалось отъ дыханія кружево на ея блыхъ плечахъ. И ему казалось, что за этою неподвижностью скрывается горячность чувства, создающая вокругъ нея особенную атмосферу теплоты, ощущаемую каждымъ, приближающимся къ ней… Гд-то, въ самыхъ тайникахъ ея души, скрывается пламя, согрвающее ее!…

Сомсъ медленно отошелъ отъ окна и вышелъ изъ комнаты, незамченный ею.

VI.
Джемсъ заявляетъ о себ.

Незадолго до окончательнаго ршенія Сомса построить загородный домъ, слухъ объ этомъ уже проникъ въ семью Форсайтовъ. Сомсъ тутъ былъ не причемъ. Онъ не хотлъ никому говорить объ этомъ. Но Джюнъ, отъ избытка радостныхъ чувствъ, сказала мистриссъ Смолль, разршивъ ей, впрочемъ, сказать объ этомъ только тетушк Эннъ. Пусть она порадуется, бдняжка!

Тетушка Эннъ уже нсколько дней почти не вставала съ постели. Когда мистриссъ Смолль разсказала ей, то она улыбнулась и проговорила своимъ слабымъ старческимъ голосомъ:

— Для нашей милой Джюнъ это очень хорошо. Но я надюсь, что они будутъ осторожны. Вдь строить домъ довольно опасно.

Легкое облачко пробжало по лицу старушки. Вс эти дни, когда она лежала одна, ее ни на минуту не оставляла мысль о завщаніи. Теперь она снова задумалась объ этомъ, и лицо ея приняло нахмуренное выраженіе.

Ея горничная Смизеръ, служившая ей уже больше тридцати лтъ, ежедневно, съ величайшею пунктуальностью совершала туалетъ старушки, подавала ей сдые локоны — эту неизбжную принадлежность туалета всякой пожилой женщины, уважающей себя,— и помогала ей накалывать ихъ.

Тетушки Джюлей и Эстеръ также ежедневно должны были являться къ ней и сообщать ей о здоровья Тимоея и вс Форсайтовскія новости: о томъ, какія извстія получены отъ Николая? Удалось ли Джюнъ уговорить старика Джоліона поторопиться со свадьбой теперь, когда Бозинней будетъ строить домъ для Сомса, подтверждается ли слухъ о беременности жены Роджера, хорошо ли сдлана операція Арчи, что сдлалъ Свизинъ со своимъ домомъ въ Вогморъ-стрит, арендаторъ котораго потерялъ свои деньги и былъ съ нимъ очень дерзокъ? и т. д. и т. д. Но больше всего ея интересовали Иренъ и Сомсъ, и она хотла знать, настаиваетъ ли Иренъ попрежнему на уничтоженіи общей супружеской спальни? И каждый день, выслушавъ вс эти доклады, тетушка Эннъ неизмнно говорила своей горничной:

— Я сойду сегодня внизъ, Смизеръ, около двухъ часовъ. Мн нужно будетъ опираться на вашу руку, посл того какъ я вс эти дни пролежала въ постели!

Сообщивъ тетушк Эннъ о намреніи Сомса строить домъ, мистриссъ Смолль разсказала объ этомъ, подъ строгимъ секретомъ, мистриссъ Николасъ. Та, въ свою очередь, передала эту новость Винифредъ Дэрти, въ томъ расчет, что она, какъ сестра Сомса, можетъ подтвердить, правда ли это? Само собою разумется, что Винифредъ спросила объ этомъ отца, Джемсъ очень взволновался.

— Никто ничего не говоритъ мн,— воскликнулъ онъ, по своему обыкновенію, но вмсто того, чтобы прямо обратиться къ Сомсу, молчаливость котораго пугала его, онъ схватилъ свой зонтикъ и отправился къ Тимоею.

Мистриссъ Смолль и Эстеръ, которой уже было все извстно (ей можно было сказать, она вдь неболтлива!) — съ горячностью обсуждали эту новость, когда пришелъ Джемсъ.

— Какъ хорошо было со стороны ‘милаго Сомса’,— говорили он,— подумать о мистер Бозинне для этой работы, хотя, безъ сомннія, это рискованно. Какъ это Джорджъ назвалъ его? Морской разбойникъ? Какъ смшно! Джорджъ всегда придумаетъ что-нибудь остроумное!… Во всякомъ случа, хорошо, что все это не выходитъ за предлы семьи. Вдь мистера Бозиннея тоже надо считать принадлежащимъ къ семь, полагали он, хотя это и казалось имъ нсколько страннымъ!…

Джемсъ прервалъ ихъ разглагольствованія:

— Никто ничего про него не знаетъ!— воскликнулъ онъ.— Я не понимаю Сомса. Поручать такое дло этому молодому человку!… Наврное Иренъ постаралась объ этомъ! Я поговорю съ…

— Сомсъ сказалъ мистеру Бозиннею, что онъ не желаетъ, чтобы это было извстно кому-нибудь,— прервала его тетушка Джюлей.— Онъ не хочетъ, чтобы объ этомъ говорили. Я уврена, что Тимоей очень разсердится, если узнаетъ…

Джемсъ заложилъ руку за ухо, представляясь, что не разслышалъ ея словъ:

— Что такое ты говоришь? Я совсмъ оглохъ, не слышу, что говорятъ… Эмили нездорова. Приходится отложить свой отъздъ въ Уэльсъ. Всегда что-нибудь да случается у насъ!…

И узнавъ что ему было нужно, онъ схватилъ свою шляпу и ршилъ прямо отправиться къ Сомсу.

Онъ шелъ быстро, наклонивъ голову и раздумывая о томъ, не слдуетъ ли ему выселить одного изъ своихъ арендаторовъ, очень неаккуратнаго плательщика, рискуя, что мсто останется незанятымъ до Рождества,— или же еще подождать? Джемсъ такъ былъ поглощенъ своими мыслями, что не замтилъ, какъ къ нему подошелъ Сомсъ, который возвращался домой изъ конторы и, увидвъ на другой сторон улицы отца, пошелъ къ нему навстрчу.

— А, это ты?— сказалъ Джемсъ, когда Сомсъ притронулся къ его рук.— Твоя мать нездорова. Я какъ разъ шелъ къ теб, но думалъ, что встрчу тебя на дорог…

Вншнія отношенія между сыномъ и отцомъ отличались холодностью, какъ это было принято у Форсайтовъ, презиравшихъ всякія проявленія чувства. Но нельзя сказать, чтобы они совсмъ не были привязаны другъ къ другу. Быть можетъ, тутъ играла роль чисто коммерческая точка зрнія. Какъ бы то ни было, но они несомннно заботились о благосостояніи другъ друга и довольны были, когда встрчались. Но никогда они ничего не повряли другъ другу и не обнаруживали въ присутствіи другъ друга какихъ бы то ни было глубокихъ чувствъ. И все же между ними существовала та крпкая, скрытая связь, которая не поддается никакому анализу. Для Джемса ‘семья’ имла огромное значеніе и была особенно дорога. Въ этомъ отношеніи онъ сохранилъ больше всхъ другихъ членовъ форсайтовской семьи примитивность чувствъ. Онъ любилъ семейный очагъ, любилъ семейныя сплетни, воркотню. Вс свои ршенія онъ заимствовалъ изъ выработанныхъ коллективнымъ семейнымъ умомъ взглядовъ и, черезъ посредство этой семьи, взглядовъ тысячъ другихъ такихъ же семей. Годъ за годомъ онъ посщалъ семейныя собранія у Тимоея, слушалъ семейные толки и возвращался домой освженный, укрпленный, испытывая невыразимое чувство благосостоянія и спокойствія.

Но не одинъ только инстинктъ самосохраненія заставлялъ его искать убжища въ семь. Несмотря на холодную вншность, онъ крпко былъ привязанъ къ собственнымъ дтямъ и съ ужасомъ думалъ о томъ, что они могутъ очутиться въ свт одинокими, безъ всякаго семейнаго покровительства, лишенными репутаціи, денегъ, здоровья. Эти мысли кошмаромъ преслдовали его, и онъ испытывалъ особенную потребность укрыться подъ семейное крыло. Больше всего онъ боялся, чтобы его дти не ушли изъ семьи, не нарушили ея традицій. Когда его старый другъ Джонъ Стритъ, уступая желаніямъ сына, позволилъ ему записаться волонтеромъ, то Джемсъ искренно удивлялся его поступку. Всякую неудачу, постигавшую кого-нибудь изъ членовъ его семьи, Джемсъ всегда принималъ очень близко къ сердцу. Онъ помогъ своему зятю Дэрти выпутаться изъ финансоваго кризиса, явившагося результатомъ неудачныхъ спекуляцій съ акціями одной компаніи, но его такъ угнетала мысль, что безъ этой помощи имя Дэрти могло бы очутиться въ списк банкротовъ, что онъ чуть не заболлъ и долженъ былъ лчиться въ Баденъ-Баден, чтобы привести въ порядокъ свои нервы. Вообще, онъ былъ очень крпкаго здоровья, но очень мнительный и готовъ былъ думать, что умираетъ, если у него болло ухо. Всякую болзнь жены и дтей онъ принималъ очень близко къ сердцу и полагалъ, что Провидніе нарочно посылаетъ ему такое испытаніе, чтобы нарушить его душевный покой.

Въ тотъ день, когда онъ встртилъ Сомса на улиц, онъ былъ особенно разстроенъ. Жена его была больна, никто ему не сочувствовалъ, сестра Эннъ… она видимо приближалась къ могил, врядъ ли проживетъ лто! Онъ три раза зазжалъ къ ней, и она не могла принять его. А тутъ еще новая фантазія Сомса! Что касается Иренъ, то его также безпокоила мысль, чмъ все это кончится?

Онъ вошелъ въ домъ Сомса, чувствуя себя глубоко несчастнымъ.

Иренъ была уже одта къ обду и сидла въ гостиной. Джемсъ невольно былъ пораженъ богатствомъ и изяществомъ ея костюма и почему-то въ особенности обратилъ вниманіе на кружева, которыми былъ отдланъ лифъ.

— Откуда вы берете это?— спросилъ онъ недовольнымъ тономъ,— Я ни разу не видлъ такихъ кружевъ у моихъ дочерей. Впрочемъ, это не настоящія кружева…

Иренъ подошла къ нему совсмъ близко, для того чтобы онъ могъ убдиться, что кружева настоящія. Но никогда ни одинъ Форсайтъ не призналъ бы себя побжденнымъ. Поэтому Джемсъ хотлъ возразить ей, но, какъ-то невольно подчиняясь обаянію ея красоты, ограничился только простымъ замчаніемъ, что она, по всей вроятности, тратитъ не мало денегъ на свои наряды.

Звукъ гонга, приглашавшаго къ обду, прервалъ его размышленія. Иренъ взяла его подъ руку и повела въ столовую. Она посадила его возл себя, съ лвой стороны. Мягкій свтъ, падавшій сверху, не мшалъ ему, а Иренъ такъ мило разговаривала съ нимъ, разспрашивая про его дла. Какое-то незнакомое ему ощущеніе благосостоянія охватило его. Никогда онъ ничего подобнаго не испытывалъ дома! Ему казалось, что онъ никогда не пилъ дома такого шампанскаго, и былъ очень удивленъ, узнавъ, что ту же самую марку онъ всегда употреблялъ за своимъ столомъ. Подъ вліяніемъ ласковаго обращенія Иренъ, ея внимательнаго отношенія къ нему, онъ таялъ, словно сплый плодъ на солнц. Онъ чувствовалъ, что не можетъ противиться ея обаянію.

— Какая масса хорошихъ вещей у васъ!— сказалъ онъ и съ удовольствіемъ замтилъ, что на стн, противъ него, виситъ картина, которую онъ подарилъ имъ.

— Я и не подозрвалъ, что она такъ хороша!— воскликнулъ онъ.

Посл обда Иренъ снова взяла его подъ руку, и они прошли въ гостиную.

— Вотъ это я называю славнымъ обдомъ!— сказалъ онъ, очень довольный.— Ничего тяжелаго и не слишкомъ много французской кухни. Но я не могу получить такой обдъ дома. Я плачу своему повару шестьдесятъ фунтовъ въ годъ и никогда не имю такого обда!

Джемсъ еще не сдлалъ ни малйшаго намека на цль своего визита и даже ничего не сказалъ Сомсу и не спросилъ его о его проект постройки дома, когда Сомсъ, подъ предлогомъ неотложныхъ длъ, извинился передъ отцомъ и ушелъ въ свой кабинетъ.

Джемсъ остался одинъ со своею невсткой.

Находясь еще подъ вліяніемъ вкуснаго обда, хорошаго вина и превосходнаго ликра, Джемсъ былъ расположенъ къ снисхотельности. Въ самомъ дл, она премилая, эта маленькая Иренъ! Она уметъ слушать и какъ будто даже понимаетъ, что ей говорятъ. И разговаривая съ ней, Джемсъ съ особеннымъ интересомъ всматривался въ ея лицо, въ ея изящную фигуру, когда она сидла противъ него, небрежно откинувшись на высокую спинку кресла.

Джемсъ вдругъ сдлался молчаливымъ. Онъ не помнилъ, бывалъ ли онъ когда-нибудь наедин съ Иренъ раньше, и теперь, смотря на нее, онъ испытывалъ странное чувство, точно очутился передъ чмъ-то непонятнымъ и чуждымъ ему.

О чемъ она думаетъ, откинувшись на спинку кресла, въ такой небрежной поз?

Когда онъ снова заговорилъ съ нею, то голосъ его звучалъ рзко, словно онъ только что проснулся и вернулся изъ міра грезъ къ дйствительности.

— Что вы тутъ длаете цлыми днями?— спросилъ онъ.— Вы никогда не заглядываете къ намъ.

Она что-то сказала въ свое оправданіе, по Джемсъ не смотрлъ на нее. Онъ не хотлъ допустить мысли, что она избгаетъ семью своего мужа. Это было бы черезчуръ.

— Полагаю, что у васъ нтъ времени для насъ,— сказалъ онъ.— Вдь вы вчно находитесь съ Джюнъ. Думаю, что вы ей полезны, покровительствуете ей и ея жениху и вообще руководите ими. Мн говорятъ, что она теперь никогда не бываетъ дома. Вашему дяд Джоліону не очень-то нравится это, я думаю! Вдь онъ теперь постоянно одинъ. Мн разсказывали, что она всюду ходитъ по пятамъ за этимъ молодымъ Бозиннеемъ… Вроятно, онъ приходитъ къ вамъ, сюда, каждый день? Скажите же мн, что вы о немъ думаете? Какъ вы полагаете, знаетъ онъ самъ, чего онъ хочетъ? Мн онъ представляется ничтожествомъ.

Иренъ густо покраснла. Джемсъ подозрительно наблюдалъ за ней.

— Можетъ быть, вы совершенно не понимаете мистера Бозиннея,— замтила она.

— Не понимаю?— вскричалъ Джемсъ.— Это отчего? Вы, вроятно, видите въ немъ артистическую натуру? Говорятъ, онъуменъ. Но они вс воображаютъ, что они умные!.. Впрочемъ, вы больше знаете о немъ, чмъ я,— прибавилъ онъ и снова окинулъ ее подозрительнымъ взглядомъ.

— Онъ составляетъ проектъ дома для Сомса,— сказала она мягко, видимо стараясь сгладить впечатлніе.

— Вотъ объ этомъ-то я и хотлъ поговорить,— продолжалъ Джемсъ.— Не понимаю, съ какой стати Сомсъ обратился къ этому молодому человку! Отчего онъ не взялъ первокласснаго архитектора?

— Быть можетъ, мистеръ Бозинней тоже первоклассный…

Джемсъ сдлалъ рзкое движеніе.

— Ну вотъ! Вы, молодежь, всегда держитесь другъ за друга. Вы вс думаете, что вы лучше знаете!

Онъ стоялъ передъ нею, долговязый и тощій, съ поднятой рукой, указывая на нее пальцемъ, словно бросая обвиненіе ея красот.

— Я могу сказать только одно: что вс эти артистическія натуры, или какъ они тамъ себя называютъ,— это люди, на которыхъ полагаться нельзя. И я вамъ совтую держаться отъ него подальше.

Иренъ улыбнулась, но въ этой улыбк заключался почти вызовъ. Предупредительность, съ которою она обращалась съ Джемсомъ, исчезла. Она видимо старалась сдержать свой гнвъ и крпко сжала руки. Ея темные глаза смотрли на Джемса, но взглядъ ихъ былъ непроницаемъ.

Джемсъ угрюмо потупилъ глаза и прибавилъ:

— Я только высказалъ вамъ свое мнніе… Очень печально, что у васъ нтъ ребенка, о которомъ вы должны были бы думать и заботиться!

На лиц Иренъ появилось какое-то скорбное выраженіе, и она вся точно застыла, въ напряженной поз. Даже Джемсъ замтилъ это и испугался произведеннаго впечатлнія. Какъ большинство не особенно мужественныхъ людей, онъ самъ перешелъ въ наступленіе, чтобы оправдать себя, и быстро заговорилъ:

— Отчего вы все сидите дома? Отчего вы не подете съ нами въ Хрлингэмъ? Или не пойдете въ театръ? Вдь, въ ваши годы, вы должны всмъ интересоваться! Вы такая еще молодая женщина.

Но скорбное выраженіе не сходило съ лица Иренъ. Джемсъ началъ раздражаться.

— Ну хорошо, я ничего не знаю, никто ничего мн не говоритъ!— сказалъ онъ.— Сомсъ долженъ умть самъ заботиться о себ. Если ужъ онъ самъ не суметъ, то пусть не надется на меня… Это все!

Кусая кончикъ своего указательнаго пальца, Джемсъ бросилъ холодный и сердитый взглядъ на свою невстку. Но онъ удивился, что и ея глаза, темные и глубокіе, устремлены на него, и невольно запнулся.

— А теперь, я долженъ итти,— сказалъ онъ, посл короткой паузы. Онъ былъ, какъ будто, нсколько удивленъ, что его не просили остаться. Протянувъ руку Иренъ, онъ позволилъ ей проводить себя до дверей на улицу. Онъ сказалъ ей, что пойдетъ пшкомъ и просилъ передать его привтъ Сомсу. Если она хочетъ немного поразвлечься, то онъ повезетъ ее кататься въ Ричмондъ, какъ-нибудь, на-дняхъ…

Придя домой, Джемсъ разбудилъ свою супругу, только что уснувшую посл 24-хчасоваго бодрствованія, и разбудилъ ее только для того, чтобы сказать ей, что, по его мннію, супружескія дла Сомса въ плохомъ состояніи. Онъ поговорилъ объ этомъ еще съ полчаса и, наконецъ, сказавъ жен, что онъ, вроятно, не заснетъ всю ночь,_: повернулся на другой бокъ и моментально уснулъ.

Сомсъ, вернувшись въ комнату, гд находилась Иренъ, остановился на порог и молча слдилъ за тмъ, какъ она разбирала письма, принесенныя послдней почтой. Она стояла спиной къ нему, занятая своимъ дломъ. Вдругъ она бросила письма и остановилась, точно прислушиваясь къ чему-то, затмъ быстро вышла на лстницу, но черезъ минуту вернулась съ котенкомъ на рукахъ. Сомсъ видлъ, какъ она нагнула свое лицо къ котенку, который, нжно мурлыкая, прижимался къ ея ше… Отчего она никогда не смотритъ такъ ласково на него, своего мужа?..

Вдругъ Иренъ замтила его, и лицо ея тотчасъ же омрачилось.

— Для меня есть письма?— спросилъ онъ.

— Да. Три письма.

Онъ отодвинулся, чтобы дать ей пройти. Не прибавивъ больше ни слова, она вышла изъ комнаты…

VII.
Проступокъ стараго Джоліона.

Старый Джоліонъ направлялся домой, но вдругъ измнялъ свое намреніе и, позвавъ извозчика, веллъ ему хать въ Вистаріа Авеню. Очевидно, онъ принялъ какое-то ршеніе.

Всю эту недлю Джюнъ почти не была дома. Съ тхъ поръ, какъ она сдлалась невстой Бозиннея, она очень рдко проводила время со старикомъ Джоліономъ, и онъ никогда но просилъ ея оставаться и побыть съ нимъ. Вообще это не было въ его привычкахъ, просить о чемъ-нибудь. Джюнъ теперь была совершенно поглощена мыслью о Бозинне и его длахъ и оставляла своего дда одинокимъ, въ его большомъ дом, гд, кром слугъ, не было никого, и гд ему не съ кмъ было сказать слово. Клубъ стараго Джоліона былъ закрытъ по случаю ремонта, комиссіи, въ которыхъ онъ участвовалъ, разошлись на вакаціи, и старику было совершенно нечего длать въ город. Джюнъ настаивала на томъ, чтобы онъ ухалъ, но сама не хотла узжать изъ Лондона, такъ какъ тамъ былъ Бозинней.

Старый Джоліонъ терпть не могъ здить одинъ. Да и куда бы онъ могъ ухать? Море вредно дйствовало на его печень, и притомъ онъ ненавидлъ отели. Роджеръ здилъ въ водолчебницу. Но онъ-то, въ его годы, не станетъ же заниматься этимъ! Вс эти модные способы лченія не что иное, какъ обманъ!

Онъ старался скрыть самъ отъ себя уныніе, которое овладвало имъ. Между тмъ, морщины на его лбу становились глубже день это дня, и глаза смотрли печальне съ каждымъ днемъ. Такъ странно было видть отпечатокъ грусти въ лиц, которое всегда оставалось величаво строгимъ и спокойнымъ…

Извозчикъ повезъ(стараго Джоліона черезъ кварталъ Сентъ-Джонсъ, и онъ съ любопытствомъ разсматривалъ маленькіе домики, скрывавшіеся за зеленью акацій. Это былъ округъ, куда ни одинъ изъ Форсайтовъ почти никогда не заглядывалъ, а если и появлялся тамъ, то всегда испытывалъ чувство любопытства, смшанное съ неодобреніемъ.

Извозчикъ остановился у маленькаго домика. Потемнвшая краска указывала, что домъ давно не подновлялся. Онъ окруженъ былъ палисадникомъ и вообще своимъ видомъ напоминалъ деревню.

Старый Джоліонъ вошелъ въ калитку. Онъ держался необыкновенно прямо, нсколько закинувъ назадъ свою массивную голову въ огромной шляп, изъ-подъ которой выбивались кудри сдыхъ волосъ. Онъ былъ спокоенъ, но глаза его имли ршительное и вмст сердитое выраженіе. Вотъ до чего онъ былъ доведенъ!

— Мистриссъ Джоліонъ Форсайтъ дома?

— О, да, сэръ. Какъ о васъ доложить, сэръ?

Старый Джоліонъ не могъ удержаться, чтобы не улыбнуться молоденькой служанк, говоря свое имя. Она почему-то напомнила ему смшного маленькаго лягушонка.

Онъ послдовалъ за ней черезъ темную переднюю въ маленькую гостиную, съ ситцевою мебелью, гд служанка усадила его въ кресло.

— Они вс въ саду,— сказала она ему.— Будьте такъ добры, присядьте, а я пойду, скажу имъ.

Старый Джоліонъ слъ въ кресло, обитое ситцемъ, и принялся разсматривать комнату. Все тутъ, какъ казалось ему, носило на себ отпечатокъ скудости, стараній свести концы съ концами. Насколько онъ могъ судить, тутъ не было ни одной вещи, которая стоила бы пяти фунтовъ. Стны, когда-то выкрашенныя, теперь были украшены акварелями. Поперекъ потолка извивалась длинная трещина. Конечно, наемъ такого жалкаго домишка стоилъ недорого, пожалуй, мене ста фунтовъ въ годъ, но стараго Джоліона боле всего огорчала мысль, что одинъ изъ Форсайтовъ,— его собственный сынъ!— вынужденъ былъ жить въ такомъ дом…

Служанка вернулась. Не угодно ли ему будетъ пройти въ садъ?

Старый Джоліонъ вышелъ черезъ стеклянную дверь. Спускаясь со ступенекъ, онъ замтилъ, что вся краска облзла съ нихъ.

Молодой Джоліонъ, его жена, двое дтей и собака Бальтазаръ находились, вс вмст, подъ грушевымъ деревомъ. Старый Джоліонъ направился къ нимъ. Безъ сомннія, это былъ самый мужественный поступокъ въ его жизни, но ни одинъ мускулъ на его лиц не шевельнулся, ни одно движеніе не выдало его. Его глубоко сидящіе глаза смотрли въ упоръ на непріятеля, и въ эти нсколько минутъ онъ въ совершенств продемонстрировалъ всю ту безсознательную силу, все то равновсіе и жизнеспособность, которыя сдлали изъ него и ему подобныхъ людей его класса сердцевину британской націи. Въ управленіи своими длами, лишенномъ всякаго хвастовства, въ игнорированіи всего остального, эти люди воплощали основной индивидуализмъ, зародившійся въ британц вслдствіе естественной изоляціи жизни его страны.

Бальтазаръ подошелъ къ нему и началъ безцеремонно обнюхивать его. Очевидно, у этой собаки, представлявшей помсь пуделя съ фоксъ-террьеромъ, было тонкое чутье, и она сразу поняла, что передъ нею не совсмъ обыкновенный поститель.

Когда кончились привтствія и стараго Джоліона усадили въ плетеное кресло, то оба внука размстились у него на колняхъ и молча разглядывали его. До сихъ поръ они еще ни разу не видали такого старика.

Дти совсмъ не были похожи другъ на друга, и это несходство какъ бы подчеркивало разныя обстоятельства ихъ рожденія. Джолли, старшій,— дитя грха,— круглолицый, съ волосами соломеннаго цвта, съ ямочкой на подбородк и глазами Форсайта, казался веселымъ, привтливымъ мальчуганомъ, а маленькая Холли,— дитя брака,— была тиха и застнчива. Ея большіе, срые, материнскіе, глаза имли всегда задумчивое выраженіе.

Даже здсь, въ саду, стараго Джоліона не покидало впечатлніе скудости всего окружающаго. Плетеное кресло затрещало подъ его тяжестью. Цвточныя клумбы показались ему жалкими, а подъ почернвшею стной сада старый Джоліонъ увидалъ продланный кошками ходъ.

Пока ддушка и внуки знакомились другъ съ другомъ и дти, со свойственною имъ пытливостью, разглядывали старика Джоліона, его сынъ не сводилъ глазъ со своей жены. Онъ замтилъ, какъ сгустилась краска на ея тонкомъ, овальномъ личик. Ея волнистые волосы, обрамлявшіе высокій лобъ, уже начали сдть, какъ и волосы ея мужа, и эта преждевременная сдина придавала какую-то особенную трогательность яркимъ краскамъ ея щекъ и меланхолическому выраженію ея большихъ срыхъ глазъ. Молодой Джоліонъ, однако, подмтилъ нчто новое въ ея взгляд, то, что она всегда скрывала отъ него, какую-то скрытую досаду, тоску и тревогу. Ея глаза, подъ прямыми какъ стрлы бровями, смотрли печально, и она молчала.

Джолли, уже окончательно освоившійся со своимъ новымъ знакомцемъ, одинъ поддерживалъ разговоръ. Онъ торопливо разсказывалъ своему дду про вс свои игрушки, но, какъ истый Форсайтъ, хотя ему еще не было девяти лтъ, онъ не упомянулъ ни однимъ словомъ о томъ, что было ближе всего его сердцу: объ оловянныхъ солдатикахъ, которыхъ отецъ общалъ купить ему. Вообще, это было не въ привычкахъ Форсайтовъ говорить о томъ, что ихъ больше всего занимало.

Солнечные лучи, проникавшіе сквозь листву грушеваго дерева, освщали маленькую группу представителей трехъ поколній Форсайтовъ, соединившихся въ этотъ день подъ этимъ старымъ деревомъ, давно уже переставшимъ приносить плоды. Морщинистое лицо стараго Джоліона закраснлось. Онъ держалъ за руки обоихъ дтей, карабкавшихся къ нему на колни, а возл него улегся Бальтазаръ, очевидно, уже причислившій его къ членамъ семьи.

Вдругъ мистриссъ Джоліонъ поднялась съ мста и, пробормотавъ какія-то извиненія, вышла изъ комнаты. Почти вслдъ за нею вышелъ и ея мужъ, подъ какимъ-то предлогомъ. Старый Джоліонъ остался одинъ, съ дтьми.

И вотъ, въ немъ началъ постепенно совершаться одинъ изъ тхъ переворотовъ, которые природа, со свойственною ей тонкою ироніей, часто производитъ въ глубинахъ человческой души. Онъ снова почувствовалъ ту беззавтную нжность къ маленькимъ существамъ, только что начинающимъ жить, которая всегда таилась въ его душ и заставила его однажды совершенно позабыть своего сына и отдать свое сердце Джюнъ. А теперь онъ уже готовъ былъ позабыть Джюнъ ради этихъ двухъ маленькихъ созданій, сидвшихъ у него на колняхъ. Въ его груди всегда горло пламя молодости, и все, что было молодо, привлекало его. Маленькія, кругленькія ножки и ручки, такія безпомощныя и нуждающіяся въ попеченіи, маленькія, кругленькія личики, взиравшія на него порою съ такою смшною серьезностью или расплывающіяся въ веселую улыбку, тонкій голосокъ и звонкій, захлебывающійся смхъ,— все это неудержимо влекло его къ себ. Ему доставляло удовольствіе чувствовать на своихъ колняхъ мягкіе, дтскіе члены, испытывать ощущеніе маленькихъ хватающихъ ручекъ, цпляющихся за него, изъ глазахъ его появилась нжность, голосъ сталъ мягкимъ, мягкими стали его жилистыя руки, и смягчилось сердце. А для этихъ маленькихъ существъ, прыгающихъ у него на колняхъ, онъ сразу превратился въ добраго, стараго ддушку. Возл него они чувствовали себя въ безопасности, съ нимъ они могли болтать,, играть и смяться, и скоро безпечное дтское веселье, которому отдался и старый Джоліонъ, озарило, точно солнечное сіяніе, все пространство подъ старымъ грушевымъ деревомъ.

Но въ комнат, куда послдовалъ молодой Джоліонъ за своею десной, царило совсмъ иное настроеніе.

Онъ нашелъ свою жену сидящей въ кресл, передъ туалетнымъ столикомъ. Она закрыла лицо руками и плечи ея вздрагивали отъ сдерживаемыхъ рыданій. Онъ никогда не понималъ этой ея страсти — изъ всего создавать для себя страданіе. Много уже разъ онъ бывалъ свидтелемъ такихъ припадковъ отчаянія и самъ не зналъ, какъ онъ все-таки пережилъ ихъ, потому что онъ никогда не думалъ, что они преходящи и что еще не пробилъ послдній часъ ихъ совмстной жизни. Конечно, и сегодня ночью она, наврное, будетъ обнимать его и восклицать:— Джо, какъ я заставляю страдать тебя!— какъ она это продлывала ужо сотни разъ…

Джо, незамтно взялъ со стола свою бритву и изъ предосторожности сунулъ ее въ карманъ.

‘Я не могу здсь оставаться. Надо итти туда’, подумалъ онъ и, не говоря ни слова, вышелъ въ садъ.

Старый Джоліонъ держалъ Холли на колняхъ. Она завладла его часами и, смшно наморщивъ бровки, разсматривала ихъ, а Джолли, въ это время, весь красный отъ усилій, старался доказать своему дду, что онъ уметъ стоять на голов. Собака Бальтазаръ присутствовала тутъ же, но глаза ея были устремлены на кэксъ, лежащій на стол.

Странное, злобное желаніе вдругъ овладло молодымъ Джоліономъ. Ему захотлось вмшаться и положить конецъ всеобщему веселью.

Съ какой стати его отецъ явился сюда и такъ взволновалъ его жену? Это понятно, посл столькихъ лтъ! Онъ долженъ былъ знать это и предупредить ихъ, а не являться такъ внезапно. Но разв какой-нибудь Форсайтъ способенъ подумать о томъ, что его поведеніе можетъ взволновать кого-нибудь?— И мысленно Джо обвинялъ своего отца…

Онъ сурово обратился къ дтямъ и веллъ имъ итти въ столовую и пить свой чай. Очень удивленныя, такъ какъ отецъ никогда не разговаривалъ съ ними такимъ тономъ, дти повиновались ему. Холли сползла съ колнъ ддушки и, взявъ за руку брата, пошла къ дому.

Молодой Джоліонъ налилъ чай отцу.

— Моя жена нсколько нездорова сегодня,— сказалъ онъ, но онъ отлично видлъ, что его отецъ понялъ, отчего она внезапно ушла, и почти ненавидлъ его за то, что онъ сидитъ здсь, какъ ни въ чемъ не бывало.

— У васъ тутъ славный, маленькій домикъ,— сказалъ старый Джоліонъ, смотря на сына проницательнымъ взглядомъ.— Полагаю, что ты заключилъ арендный договоръ?

Джо кивнулъ головой.

— Только мн не нравится сосдство,— прибавилъ старикъ.— Какія-то ветхія лачуги…

— Да. Тутъ Все приходитъ въ разрушеніе,— согласился сынъ.

Наступило молчаніе, нарушаемое только собакой, которая скребла лапами песокъ.

Вдругъ старый Джоліонъ проговорилъ:

— Пожалуй, мн не слдовало бы приходить сюда, Джо. Но я чувствовалъ себя такимъ одинокимъ!..

При этихъ словахъ, Джо поднялся съ мста и положилъ руку на плечо отца.

Въ сосднемъ дом кто-то продолжалъ наигрывать на разстроенномъ роял ‘La donna &egrave, mobile’. Маленькій садъ находился въ тни, такъ какъ солнце освщало теперь лишь край стны, на которой взгромоздилась кошка, устремившая свои желтые глаза на Бальтазара. Издалека доносился заглушенный шумъ уличнаго движенія. Густая сть ползучихъ растеній, покрывавшая ршетку вокругъ сада, закрывала все отъ глазъ. Видно было только небо, домикъ, да грушевое дерево, раскинувшее свои втви, вверху еще освщенныя солнцемъ.

Нсколько времени отецъ и сынъ сидли такъ, изрдка перекидываясь словами. Наконецъ, старый Джоліонъ всталъ, чтобы итти домой. Но между ними ни слова не было сказано, о томъ, что онъ придетъ опять.

Невесело было на душ стараго Джоліона! Онъ смотрлъ кругомъ и думалъ: ‘какое печальное, жалкое мсто!’ И тутъ онъ невольно вспомнилъ свой большой, пустынный домъ въ Стэнгопъ-Гэт,— эту вполн подходящую резиденцію для Форсайта,— съ его огромной билліардной комнатой и гостиной, куда никто не заглядывалъ по цлымъ недлямъ!

Эта женщина, лицо которой ему даже нравилось, была слишкомъ чувствительна, обладала слишкомъ тонкими нервами. Онъ зналъ, что изъ-за этого Джо пришлось не мало вынести. А эти прелестныя дти!.. Ахъ, какъ глупо, какъ глупо!..

Старый Джоліонъ пошелъ пшкомъ, черезъ Эджуэръ-Родъ, мимо цлаго ряда маленькихъ домиковъ, внушавшихъ ему мысли о разныхъ темныхъ исторіяхъ, которыя могли тутъ происходить. Вроятно, ничего подобнаго тутъ не было, но каждый Форсайтъ непремнно дорожилъ своими предубжденіями, какого бы рода они ни были.

Общество,— а на самомъ дл, лишь болтовня старыхъ бабъ и пустоголовыхъ франтовъ — заставило его произнести приговоръ надъ своею плотью и кровью! Кучка старыхъ бабъ!.. Онъ со злостью стукнулъ зонтикомъ по земл, точно хотлъ вонзить его конецъ въ жалкое тло тхъ, кто осмлился подвергнуть остракизму его сына и лишилъ его внука, въ которомъ онъ могъ бы снова жить!..

Онъ гнвно стучалъ зонтикомъ. А между тмъ вдь онъ же самъ, въ теченіе пятнадцати лтъ, слдовалъ велніямъ этого общества, и только сегодня измнилъ имъ!

Онъ думалъ о Джюнъ, объ ея умершей матери, и вся эта печальная исторія снова вставала передъ его глазами, вызывая прежнюю горечь въ его душ. Какое злополучное дло!..

Старый Джоліонъ потратилъ много времени на возвращеніе домой. Со свойственнымъ ему упорствомъ, онъ непремнно хотлъ итти пшкомъ, и такъ какъ очень усталъ, то подвигался медленно.

Вымывъ руки внизу, онъ прямо прошелъ въ, столовую, чтобы тамъ подождать обда. Это была единственная комната, которою онъ пользовался въ отсутствіи Джюнъ, потому что она казалась ему мене неуютной, чмъ другія. Но онъ не зналъ, что ему длать. Вечерняя почта еще не пришла, а ‘Times’ онъ уже давно прочелъ.

Комната не выходила на улицу и потому въ ней господствовала тишина. Старый Джоліонъ не любилъ собакъ и не держалъ ихъ, но теперь онъ обрадовался бы и собак. Его взоръ разсянно блуждалъ по комнат и остановился на картин, изображающей группу голландскихъ рыбачьихъ лодокъ при закат солнца. Это была лучшая картина въ его коллекціи, и онъ гордился ею. Но видъ ея не доставилъ ему никакого удовольствія въ эту минуту. Онъ закрылъ глаза… Онъ былъ такъ одинокъ! Правда, онъ не долженъ былъ жаловаться, онъ зналъ это, но не могъ удержаться. Такова была его судьба! Онъ никогда не имлъ счастья!..

Вошелъ буфетчикъ, чтобы накрыть на столъ. Полагая, что его господинъ задремалъ, онъ безшумно двигался по комнат.

Но старый Джоліонъ только притворился спящимъ, и слдилъ украдкой за всми его движеніями. Онъ всегда считалъ его раболпнымъ, низкимъ человкомъ, которому въ сущности ни до чего нтъ дла. Исполнивъ свою обязанность, онъ отправится къ своему прерванному занятію, къ молитв, къ женщин или, Богъ знаетъ, къ чему! Все остальное ему безразлично. Тунеядецъ!.. И какой жирный!!. Разв онъ сколько-нибудь заботится о своемъ господин!..

Но тутъ, помимо воли, старый Джоліонъ пустился въ философскія размышленія, что длало его такъ непохожимъ на остальныхъ Форсайтовъ.

Въ сущности, съ какой стати этотъ наемный слуга будетъ думать о своемъ господин, интересоваться его душевнымъ состояніемъ? Вдь ему платятъ деньги не за это. Съ какой же стати ожидать этого? Въ этомъ мір нечего ждать безкорыстныхъ привязанностей. Все покупается за деньги. Какъ будетъ въ будущемъ,— онъ не знаетъ! И снова старый Джоліонъ закрылъ глаза…

Буфетчикъ продолжалъ свою работу, осторожно вынимая разные предметы изъ буфета и ставя ихъ на столъ. Онъ повернулся спиной къ старику и тотъ могъ свободно наблюдать за нимъ. Старый Джоліонъ видлъ, какъ онъ тщательно перетиралъ серебро кускомъ замши, чтобы оно лучше блестло, какъ онъ внимательно разглядывалъ вино въ графинахъ, не стало ли оно мутнымъ. Когда все было готово, онъ осмотрлъ столъ и затмъ нсколько минутъ наблюдалъ своего господина, и во взор его выражалась досада.

Тихими, кошачьими шагами онъ вышелъ изъ комнаты, чтобы позвонить въ колоколъ. Ему отданъ былъ приказъ: ‘Обдъ въ семь часовъ!’ Что за бда, что его господинъ заснулъ! Колоколъ разбудитъ его. Вдь для спанья существуетъ ночь! Къ тому же буфетчикъ долженъ былъ подумать и о себ. Въ половин восьмого его ждутъ въ его клуб…

Въ отвтъ на звонъ колокола тотчасъ же явился мальчикъ слуга, съ серебряной миской ръ рукахъ. Буфетчикъ взялъ у него изъ рукъ эту миску и поставилъ ее на столъ, затмъ онъ сталъ у двери и, возвысивъ голосъ, точно ему нужно было возвститъ объ этомъ большому обществу, торжественнымъ тономъ доложилъ:

— Обдъ поданъ, сэръ.

Старый Джоліонъ медленно всталъ съ кресла и переслъ къ столу…

VIII.
Планы постройки дома.

Каждый Форсайтъ непремнно былъ окруженъ своею, собственною оболочкой, т.-е., другими словами, его нельзя было представить себ безъ окружающей его среды, сложившейся изъ извстныхъ обстоятельствъ жизни, изъ собственности, семьи и знакомыхъ и всюду сопровождающей его. Безъ этой вншней оболочки его нельзя было бы отличить среди другихъ людей, въ этомъ мір, гд находятся тысячи такихъ же Форсайтовъ. Безъ нея онъ представлялъ бы такую, же аномалію, каръ и повсть безъ всякаго сюжета.

Въ глазахъ Форсайтовъ Бозинней былъ именно такимъ человкомъ ‘безъ вншней оболочки’, однимъ изъ тхъ рдкихъ и несчастныхъ людей, которые проходятъ жизнь, окруженные обстоятельствами, собственностью, знакомствами и семьями, совершенно для нихъ чуждыми. Его квартира въ Сланъ Стрит съ дощечкой, на которой значилось: ‘Филиппъ Бейнсъ Бозинней, архитекторъ’, была не такою, какую могъ бы занимать Форсайта. У него не было гостиной, отдльной отъ его конторы, а только большой чуланъ, куда прятались разные предметы первой необходимости: постель, удобное кресло, трубки, спиртовка, романы и туфли. Дловой кабинетъ его быль обставленъ обычнымъ образомъ: круглый дубовый столъ, открытыя полки, складной умывальникъ и огромная конторка, покрытая чертежами и рисунками. Джюнъ два раза была здсь въ гостяхъ у своего жениха въ сопровожденіи его тетки.

Предполагалось, что спальня находится позади его кабинета.

Судя по свдніямъ, собраннымъ семьей его невсты, доходъ Бозиннея заключался въ двадцати фунтахъ жалованья, получаемыхъ имъ за консультаціи, кром небольшого единовременнаго вознагражденія, и въ 150 фунтахъ ежегодной пенсіи, которая выплачивалось ему по завщанію его отца. Свднія относительно этого послдняго были не столь утшительны. Отецъ Бозиннея былъ докторомъ въ Линкольншайр, съ байроническими наклонностями. Въ своемъ округ онъ пользовался извстностью. Дядя Бозиннея Бейнсъ, настоящій Форсайтъ, если не по имени, то по инстинкту, отзывался о немъ очень неодобрительно.

‘— Это былъ большой чудакъ!— говорилъ Бейнсъ.— Онъ всегда отзывался о своихъ трехъ старшихъ сыновьяхъ, какъ о ‘добрыхъ малыхъ, но такихъ тупыхъ’! Между тмъ они прекрасно пошли по служб въ Индіи. Ему же нравился только Филиппъ. Онъ, однажды, самымъ забавнымъ образомъ совтовалъ мн: ‘Мой милый, никогда не разсказывайте своей жен, что вы думаете!’ Но ужъ, конечно, не я буду слдовать такому совту!.. Эксцентричный человкъ! Онъ, напримръ, говорилъ Филю ‘Будешь ли ты жить, какъ джентльменъ, сынокъ, или нтъ,— но ты наврное умрешь джентльменомъ’. Онъ завщалъ набальзамировать себя, облачить во фракъ и атласный галстукъ съ брилліантовой булавкой. Такой былъ оригиналъ, увряю васъ!..’

О самомъ Бозинне Бейнсъ отзывался съ нкоторою теплотой и отчасти съ состраданіемъ: ‘Онъ наслдовалъ черты байронизма отъ своего отца. Посмотрите, напримръ, какъ онъ поступилъ, отказавшись отъ шансовъ на успхъ, которые онъ могъ имть въ моей контор! Но онъ покинулъ ее, привязалъ свой дорожный мшокъ на спину и отправился на полгода изучать иностранную архитектуру. Подумайте только: иностранную! На что онъ надется? И вотъ теперь, онъ,— умный и способный малый,— не заработаетъ даже и ста фунтовъ въ годъ! Что же касается его помолвки, то это самое лучшее, что могло случиться въ его жизни. Въ этомъ отношеніи онъ надежный человкъ. Онъ одинъ изъ тхъ людей, которые могутъ бодрствовать всю ночь и лежать въ постели весь день, потому что у нихъ отсутствуетъ понятіе о порядк. Но порочности въ немъ вы не найдете ни одного унца!.. Старый Форсайтъ, вдь, богатый человкъ…

Бейнсъ всячески старался понравиться Джюнъ, и она часто бывала въ его дом въ этотъ періодъ.

— Постройка дома для мистера Сомса,— какой это дловой человкъ!— самое настоящее дло для Филиппа,— говорилъ Бейнсъ, обращаясь къ Джюнъ.— Вамъ придется теперь рже видть его, милая барышня. Онъ будетъ очень занятъ. Но молодой человкъ долженъ проложить себ дорогу. Когда я былъ въ его лтахъ, то я долженъ былъ работать день и ночь. Моя жена постоянно говаривала мн:— Бобби, Бобби, не работай слишкомъ много! Подумай о своемъ здоровь! Но я никогда не щадилъ себя…

Джюнъ жаловалась, что ея женихъ совсмъ не находитъ времени бывать въ дом ея дда. Въ первый же разъ, когда онъ, наконецъ, снова появился въ Стэнгопъ-Гэт, они даже и четверти часа не пробыли вмст. Явилась мистриссъ Септимусъ Смолль, которая какъ-то всегда ухитрялась появляться некстати. Бозинней тотчасъ же всталъ и скрылся, какъ было раньше условлено, въ маленькомъ кабинет, гд онъ долженъ былъ ждать ея отъзда.

— Моя дорогая,— сказала тетушка Джюлей,— какъ онъ худъ! Я часто замчала, что помолвленные худютъ, но ты все-таки должна обратить вниманіе на это. Пусть онъ попробуетъ употреблять мясной экстрактъ Барроу. Твоему дяд Свизину этотъ экстрактъ принесъ большую пользу.

Джюнъ, раздраженная несвоевременнымъ визитомъ, на который она смотрла, какъ на личное оскорбленіе, сердито возразила ей:

— Онъ худъ, потому что много работаетъ. Люди трудящіеся никогда не толстютъ.

Тетушка Джюлей надулась. Она сама всегда была худощава, но единственное удовольствіе, которое она извлекала изъ этого, было то, что она страстно желала потолстть.

— Мн кажется,— замтила она жалобно,— что ты напрасно позволяешь называть его ‘корсаромъ’. Это можетъ показаться страннымъ теперь, когда онъ будетъ строить домъ для Сомса. Надюсь, что онъ приложитъ вс свои старанія, чтобы угодить Сомсу. Для него это очень важно,— вдь у Сомса такой хорошій вкусъ!..

— Вкусъ!— презрительно замтила Джюнъ.— Я ни во что не цню его вкусъ или вкусъ кого-нибудь изъ членовъ семьи!

Тетушка Джюлей растерялась.

— У твоего дяди Свизина всегда былъ очень изысканный вкусъ,— возразила, она.— А домъ у Сомса? Съ какимъ вкусомъ онъ отдланъ! Нтъ, ты не можешь думать того, что ты говоришь, и не должна говоритъ это!..

— Гм! Онъ хорошъ только потому, что въ немъ находится Иренъ,— сказала упрямая Джюнъ.

Желая ее задобрить, тетушка спросила:— Ну, а какъ думаетъ милая Иренъ? Понравится ли ей жить въ деревн?

Джюнъ пристально посмотрла на нее и надменно отвтила:— Отчего же нтъ? Почему бы ей не понравилось это? Тетушка начала волноваться.

— Я не знаю… Я думала, что ей, пожалуй, будетъ непріятно покидать своихъ друзей. Твой дядя Джемсъ говоритъ, что она какъ-то ничмъ не интересуется въ жизни. Мы думаемъ, — т.-е. Тимоей думаетъ,— что ей слдуетъ больше вызжать… Вроятно, ты будешь чувствовать ея отсутствіе…

Джюнъ заломила руки за голову и воскликнула:

— Ахъ!.. Я бы хотла, чтобы дядя Тимоей не разсуждалъ о томъ, что его не касается!

Тутъ тетушка Джюлей не выдержала. Она выпрямилась во весь свой высокій ростъ и проговорила:

— Тимоей никогда не разговариваетъ о томъ, что его не касается!..

Но Джюнъ уже пожалла о своей выходк. Она подбжала къ мистриссъ Смоллъ и поцловала ее.

— Милая тетичка,— сказала она,— мн очень жаль, но я бы хотла, чтобы они оставили Иренъ въ поко!..

Тетушка Джюлей не нашлась ничего отвтить и поэтому молчала. Она стала собираться домой, застегнула на груди свою черную шелковую мантилью и взяла въ руки свой зеленый мшочекъ.

— Ну, а какъ поживаетъ твой ддушка?— спросила она Джюнъ уже въ передней.— Вроятно, онъ чувствуетъ себя очень одинокимъ теперь, когда ты все свое время отдаешь мистеру Бозиннею?..

Она нагнулась, крпко поцловала Джюнъ и мелкими шажками вышла на улицу.

Глаза Джюнъ наполнились слезами. Прибжавъ въ комнату, гд сидлъ Бозинней и рисовалъ какихъ-то птицъ на конверт, она бросилась на стулъ рядомъ с,ъ нимъ и воскликнула:

— Филь, какъ все это ужасно!

Сердце у нея было такое же пламенное, какъ и цвтъ ея волосъ.

Въ слдующее воскресенье утромъ, когда Сомсъ занятъ былъ бритьемъ, ему принесли записку. Бозинней былъ внизу и ждалъ его. Открывъ дверь въ комнату жены, Сомсъ сказалъ:

— Тамъ, внизу, Бозинней. Пожалуйста, пойдите и займите его, пока я кончу бриться. Я черезъ минуту сойду внизъ. Онъ, вроятно, пришелъ поговорить со мной насчетъ, плановъ дома.

Иренъ посмотрла на него и, ничего не говоря, быстро закончила свой туалетъ и вышла.

Сомсъ никакъ не могъ допытаться у нея, какъ она относится къ его проекту постройки загороднаго дома. Впрочемъ, она ни разу не высказалась противъ этого. А то, что Бозинней получаетъ работу, повидимому, было ей пріятно.

Сомсъ могъ видть изъ окна своей туалетной комнаты Иренъ и Бозиннея, очень весело разговаривающихъ другъ съ другомъ…

Торопясь поскоре окончить бритье, онъ два раза порзалъ, себ подбородокъ. Веселый смхъ доносился къ нему въ окно. ‘Какъ видно имъ не скучно вдвоемъ’, подумалъ онъ.

Сомсъ угадалъ врно: Бозинней пришелъ за нимъ. Онъ хотлъ показать Сомсу приготовленные имъ планы.

Взявъ шляпу, Сомсъ вышелъ вмст съ нимъ.

Планы были разложены на дубовомъ стол въ комнат архитектора. Сомсъ долго разсматривалъ ихъ съ непроницаемымъ видомъ, не говоря ни слова. Наконецъ, онъ поднялъ голову и сказалъ тономъ недоумнія:

— Странный домъ!

Домъ былъ прямоугольный, двухъэтажный и окружалъ дворъ, со стеклянной, крышей, поддерживаемой восемью колоннами, въ вышину дома. Вокругъ двора, на уровн второго этажа, была устроена галлерея.

Конечно, въ глазахъ Форсайта это былъ странный домъ.

— Сколько тутъ мста теряется понапрасну,— прибавилъ Сомсъ.

Бозинней началъ прохаживаться но комнат, но выраженіе его лица не нравилось Сомсу.

— Принципъ этого дома заключается въ томъ, чтобы обитатель его могъ имть достаточно пространства для дыханія… какъ подобаетъ джентльмену,— сказалъ Бозинней.

Сомсъ провелъ пальцами по чертежу, точно провряя его линіи, и отвтилъ:

— Да! Я это вижу.

Странное выраженіе появилось на лиц Бозиннея и глаза его заблестли.

— Я попробовалъ составить вамъ планъ такого дома, который бы обладалъ своего рода собственнымъ достоинствомъ,— сказалъ онъ съ жаромъ.— Если онъ вамъ не нравится, такъ и скажите! Кто же заботится о собственномъ достоинств дома, если можно урзать лишнюю комнату въ немъ?— Бозинней указалъ пальцемъ на лвую часть чертежа.— Вотъ это помщеніе предназначается для вашихъ картинъ. Отъ двора оно отдлено портьерами. Отдерните ихъ и пространство сразу увеличивается… А вотъ эта оранжерея, въ центр, выходитъ на дв стороны: къ комнат, гд находятся ваши картины, и ко двору. Вотъ эта стна стеклянная. Отсюда вы Получаете свтъ съ юго-востока, а со стороны двора — съ свера. Въ архитектур,— продолжалъ Бозинней, глядя на Сомса, но, какъ будто, не видя его, что доставляло Сомсу непріятное ощущеніе,— въ архитектур, какъ и въ жизни, безъ правильности не можетъ быть собственнаго достоинства. Вамъ скажутъ, что это старомодно. И вдь, въ самомъ дл, намъ никогда не придетъ въ голову осуществлять этотъ главный принципъ жизни въ нашихъ постройкахъ. Мы нагромождаемъ на наши дома всякаго рода декоративныя украшенія, придумываемъ ни на что ненужныя вещи, углы и т. п. для развлеченія взоровъ. А между тмъ, наоборотъ, глазъ долженъ отдыхать на правильныхъ линіяхъ, и он-то и должны производить впечатлніе. Главное — это правильность, чувство самоуваженія немыслимо безъ этого…

Сомсъ съ безсознательной ироніей взглянулъ на галстукъ Бозиннея, который былъ повязанъ набоку. Кром того Бозинней былъ небритый и платье его находилось въ довольно большомъ безпорядк. Должно быть, чувство правильности, которое онъ проповдывалъ съ такимъ жаромъ, было поглощено у него архитектурой!

— Не будетъ этотъ домъ похожъ на баракъ?— освдомился Сомсъ.

Бозинней не сразу удостоилъ его отвтомъ.

— Я знаю, чего вы хотите,— сказалъ онъ.— Вамъ нуженъ одинъ изъ такихъ домовъ, какіе строитъ Литтльмастеръ. Хорошенькій, удобный домикъ, гд слуги помщаются на чердак, а парадная дверь находится внизу, такъ что вамъ снова надо подниматься наверхъ… Ну что жъ, обратитесь къ Литтльмастеру. Вы найдете въ немъ отмннаго малаго. Я-то знаю его всю свою жизнь!

Сомсъ встревожился. Въ сущности планъ Бозиннея ему очень понравился, но онъ, чисто инстинктивно, скрылъ свое удовольствіе. Вообще, онъ никогда не говорилъ комплиментовъ и презиралъ людей, щедрыхъ на похвалы. Теперь онъ очутился въ затруднительномъ положеніи: ему надо было или похвалить, или потерять хорошее дло. Вдь Бозинней былъ именно такой субъектъ, который могъ взять и разорвать чертежи и наотрзъ отказаться строить для него. Настоящій взрослый ребенокъ!

Однако это свойство Бозиннея и производило впечатлніе на Сомса, который самъ никогда не былъ способенъ на такія дтскія выходки.

— Ладно!— сказалъ онъ, наконецъ, запинаясь.— Идея, безъ сомннія, оригинальна…

Въ сущности Сомсъ питалъ такое недовріе и даже ненависть къ слову ‘оригинальный’, что въ его устахъ такое замчаніе не могло сойти за похвалу. Но Бозиннею оно, повидимому, понравилось. Конечно, такому, какъ онъ, именно это и должно было понравиться! Успхъ сдланнаго имъ замчанія подйствовалъ на Сомса ободряющимъ образомъ.

— Это… обширное зданіе,— сказалъ Сомсъ.

— Свта, воздуха, пространства — всего вволю! Вы не можете жить, какъ джентльменъ, въ домикахъ Литтльмастера. Онъ вдь строитъ для фабрикантовъ,— возразилъ Бозинней.

Сомсъ сдлалъ жестъ отрицанія. Теперь, когда его причислили къ джентльменамъ, онъ ни за какія деньги не согласился бы быть поставленнымъ рядомъ съ фабрикантами. Но врожденное недовріе къ общимъ принципамъ снова взяло верхъ. Какая польза толковать о регулярности линій, да о самоуваженіи дома? Ему казалось, что домъ долженъ быть холоденъ.

— Иренъ не выноситъ холода,— замтилъ онъ.

— А!— воскликнулъ насмшливо Бозинней.— Ваша жена не выноситъ холода? Ну что жъ! Мы позаботимся о томъ, чтобы ей не было холодно. Посмотрите!— онъ указалъ Сомсу на какіе-то знаки въ чертеж.— Вотъ тутъ будутъ проходить трубы съ горячей водой. Они будутъ заключаться въ алюминіевыхъ футлярахъ. Вы можете достать такіе футляры очень красивыхъ рисунковъ.

— Все это прекрасно,— возразилъ Сомсъ, подозрительно поглядывая на знаки,— но во что же это обойдется?

Бозинней досталъ изъ кармана листокъ бумаги.

— Этотъ домъ, само собою, разумется, слдовало бы построить цликомъ изъ камня, но такъ какъ я полагалъ, что вы на это не согласитесь, то я сдлаю изъ камня только облицовку. И вотъ, въ такомъ вид, со всми металлическими работами, домъ обойдется вамъ къ восемь тысячъ пятьсотъ.

— Восемь тысячъ, пятьсотъ!— воскликнулъ Сомсъ.— Вдь я же вамъ сказалъ крайнюю цну: восемь тысячъ!

— Ни копейки меньше,— холодно отвтилъ Бозинней.— Дешевле сдлать нельзя. Или соглашайтесь на эту цну, или откажитесь отъ плана.

Пожалуй, Бозинней избралъ правильный путь, поставивъ такимъ образомъ вопросъ. Сомсъ былъ смущенъ. Разсудокъ побуждалъ его отказаться, а между тмъ планъ ему понравился. Домъ имлъ внушительный видъ, онъ былъ удобенъ, помщеніе для слугъ было превосходное, пространства было много. Сомсъ несомннно выиграетъ въ кредит, живя въ такомъ дом, такъ непохожемъ на другіе дома и такъ хорошо устроенномъ.

Сомсъ продолжалъ внимательно разсматривать планъ, Бозинней же отправился въ спальню, чтобы побриться и пріодться. Когда онъ былъ готовъ, они пошли пшкомъ въ Монпелье скверъ. Дорогою оба молчали, до Сомсъ украдкой поглядывалъ да своего спутника.

Въ самомъ дл, онъ былъ недуренъ собой… когда пріоднется.

Иренъ разсматривала свои цвты, когда Сомсъ вернулся съ Бозиннеемъ. Она предложила послать за Джюнъ.

— Нтъ, нтъ!— запротестовалъ Сомсъ.— Намъ надо говорить:о длахъ.

За завтракомъ онъ былъ необыкновенно внимателенъ къ Бозиннею и съ особеннымъ радушіемъ угощалъ его. Сомсъ былъ доволенъ, Что Бозинней веселъ и разговорчивъ. Онъ оставилъ его въ столовой съ Иренъ и но привычк отправился къ своимъ картинамъ. Сомсъ сошелъ внизъ только къ чаю и нашелъ обоихъ въ гостиной, оживленно болтающими ‘о какихъ-то пустякахъ’, какъ онъ мысленно выразился.

Незамченный ими, онъ стоялъ въ дверяхъ и наблюдалъ, поздравляя себя съ оборотомъ дла. Въ самомъ дл, это очень хорошо, что они такъ поладили между собой. Бозинней ее окончательно примиритъ съ этимъ загороднымъ домомъ.

Спокойно обдумавъ все среди своихъ картинъ, Сомсъ ршилъ согласиться на лишніе пятьсотъ фунтовъ, если ужъ это необходимо. Но онъ все же надялся, что, проведя такъ пріятно время, Бозинней будетъ склоненъ къ уступкамъ. Вдь въ сущности это отъ него зависитъ. Столько есть способовъ удешевить постройку безъ всякаго ущерба для вншности зданія.

Сомсъ подождалъ начинать разговоръ объ этомъ, пока Иренъ не налила чаю. Солнечный лучъ, пробивавшійся сквозь кружево занавси, игралъ въ ея золотистыхъ волосахъ, щеки ея слегка закраснлись и выраженіе глазъ стало мягче. Быть можетъ, этотъ же солнечный лучъ придалъ блескъ и восхищенное выраженіе глазамъ Бозиннея и сгустилъ краску его щекъ!..

Сомсъ, ненавидвшій солнечный свтъ, тотчасъ же задернулъ шторы. Затмъ, онъ принялъ изъ рукъ жены чашку чая и сказалъ, холодне, чмъ намревался:

— Не можете ли вы постараться сдлать это за восемь тысячъ? Вдь есть множество мелочей, которыя вы могли бы измнитъ.

Бозинней отпилъ глотокъ изъ чашки, поставилъ ее на столъ и произнесъ ршительно:

— Ни одной!

Сомсъ догадался, что своими словами он задлъ какую-то черту личнаго тщеславія въ немъ.

— Ну что жъ,— возразилъ онъ съ угрюмой покорностью.— Вамъ надо тутъ предоставить свободу, я думаю.

Черезъ минуту Бозинней началъ прощаться, Сомсъ пошелъ проводить его. Онъ замтилъ, что архитекторъ находится въ какомъ-то странномъ, возбужденномъ настроеніи. Посмотрвъ ему вслдъ, какъ онъ шелъ своею раскачивающеюся походкой по тротуару, точно собираясь летть куда-то, Сомсъ вернулся, нахмуренный, въ гостиную. Иренъ убирала ноты. Повинуясь какому-то чувству непонятнаго любопытства, Сомсъ спросилъ ее:

— Прекрасно. Что же вы думаете объ этомъ морскомъ разбойник?

Онъ остановился возл нея и, уставившись глазами въ коверъ, внимательно разсматривалъ узоръ, ожидая ея отвта.

Ему пришлось ждать довольно долго.

— Я не знаю,— сказала она, наконецъ.

— Находите вы, что онъ недуренъ собой?

Иренъ улыбнулась. Сомсу показалось, что она надъ нимъ смется.

— Дай. Очень,— отвчала она.

IX.
Смерть тетушки Эннъ.

Наступило такое утро, въ конц сентября, когда тетушка Эннъ уже не въ состояніи была взять изъ рукъ своей горничной Смизеръ знаки своего личнаго достоинства — свои букли. Бросивъ взглядъ на лицо старушки, докторъ поспшно вышелъ изъ комнаты и объявилъ домашнимъ, что миссъ Форсайтъ скончалась во время сна.

На ея сестеръ, Джюлей и Эстеръ, это подйствовало, какъ внезапный ударъ. Он никогда не представляли себ такого конца. Пожалуй, он вообще не думали о томъ, что конецъ долженъ наступить. Втайн имъ казалось непонятнымъ, что Эннъ могла такъ покинуть ихъ, безъ единаго слова прощанія, безъ всякой борьбы. Это было такъ непохоже на нее!

Но, можетъ быть, ихъ больше всего удручала мысль, что одинъ изъ членовъ семьи Форсайтовъ удалился изъ жизни? Они вс такъ крпко держались за жизнь!

Он цлый часъ совщались о томъ, какъ сказать объ этомъ Тимоею. Если бы можно было скрыть отъ него! Или постепенно сообщить ему?..

И долго он простояли у дверей Тимоея, шепчась другъ съ другомъ, а когда тяжелая минута миновала, он опять стали шептаться…

Он боялись, что Тимоей сильне почувствуетъ этотъ ударъ съ теченіемъ времени. Онъ принялъ его лучше, чмъ он ожидали. Но, конечно, онъ не встанетъ съ постели!..

Он разстались, тихо плача.

Тетушка Джюлей была совершенно сражена ударомъ. Ея морщинистое лицо распухло отъ слезъ. Она не представляла себ жизни безъ своей сестры Эннъ. Вдь она прожила съ нею 73 года и только ненадолго разлучалась во время своего кратковременнаго супружества, о которомъ она теперь потеряла даже всякое реальное представленіе. Она нсколько разъ подходила къ комоду, выдвигала ящикъ и доставала оттуда чистый носовой платокъ. Слезы у нея лились ручьями. Ея чувствительное сердце не могло перенести мысли, что Эннъ лежитъ теперь холодная, застывшая…

Тетушка Эстеръ, спокойная и терпливая, всегда представлявшая резервуаръ семейной энергіи, сидла въ гостиной, гд были спущены сторы. Она тоже всплакнула сначала, но плакала спокойно, и слезы не оставили на ней видимыхъ слдовъ. Ея руководящій принципъ: сохраненіе энергіи, не покидалъ ея и въ гор. Она сидла грустная и неподвижная, въ своемъ черномъ шелковомъ плать, безсильно опустивъ руки, которыя всегда бывали заняты какимъ-нибудь дломъ. Казалось, он и теперь не хотли оставаться праздными. Но къ чему? Разв что- нибудь можетъ вернуть Эннъ къ жизни? Зачмъ же безпокоитъ себя понапрасну!…

Къ пяти часамъ пришли трое изъ братьевъ: Джоліонъ, Джемсъ и Свизинъ. Николасъ былъ въ Ярмут, а у Роджера былъ сильный припадокъ подагры. У всхъ было такое ощущеніе, какъ будто они что-то не сдлали, что имъ слдовало сдлать. Отчего имъ раньше не дали знать о положеніи Эннъ? Джемсъ сказалъ:

— Я зналъ, что такъ будетъ! Я говорилъ вамъ, что она не переживетъ лта!

Тетушка Эстеръ ничего не отвтила. Былъ уже почти октябрь мсяцъ на двор, но что пользы возражать Джемсу! Есть люди, которые никогда не бываютъ довольны.

Она послала сказать Джюлей, что пришли братья. Мистриссъ Смолль тотчасъ же сошла внизъ. Она тщательно умыла свое распухшее лицо, и хоть она бросила негодующій взглядъ на свтлые брюки Свизина (онъ пришелъ прямо изъ клуба, куда ему была послана записка), но выраженіе ея лица было даже боле веселое, чмъ обыкновенно, такъ какъ и тутъ ей не могло измнить ея инстинктивное стремленіе поступать безтактно.

Вс пятеро отправились взглянуть на умершую. Лицо умершей, такое же блое, какъ и покровъ, на которомъ она лежала, выражало суровое спокойствіе. Глаза были закрыты, и еще рзче, чмъ при жизни, выступали кости ея лица, обтянутыя сухой, какъ пергаментъ, кожей. Но высокій лобъ, со впалыми висками, казалось, попрежнему былъ крпостью непобдимаго духа, уступившаго лишь подъ натискомъ смерти, но не признающаго себя побжденнымъ…

Свизинъ только взглянулъ на умершую и тотчасъ же вышелъ изъ комнаты. Онъ говорилъ потомъ, что видъ ея причинилъ ему дурноту. Его тяжелые шаги раздавались по всему дому, когда онъ спускался по лстниц. Онъ торопливо схватилъ шляпу и слъ въ экипажъ, не давъ никакихъ указаній кучеру. Пріхавъ домой, онъ весь вечеръ просидлъ въ кресл, не двигаясь.

Онъ ничего не могъ сть за обдомъ, кром куропатки, которую запилъ большимъ бокаломъ шампанскаго…

Старый Джоліонъ стоялъ, сложивъ руки, въ ногахъ, у кровати умершей. Онъ, одинъ изъ всхъ, находившихся съ нимъ въ комнат, вспомнилъ при этомъ смерть своей матери, и хотя онъ смотрлъ на умершую, но думалъ не о ней. Эннъ была стара. Смерть, наконецъ, пришла къ ней. Она придетъ ко всмъ!.. Лицо стараго Джоліона было совершенно неподвижно, и взоры его унеслись куда-то очень далеко…

Тетушка Эстеръ стояла возл него. Она теперь не плакала. Казалось, источникъ слезъ у нея совсмъ изсякъ. Ея натура не допускала такой непроизводительной траты энергіи, и поэтому она, крпко стиснувъ руки, старалась смотрть не на Эннъ, а по сторонамъ и не думать о случившемся.

Изъ всхъ братьевъ и сестеръ, Джемсъ выказалъ наибольшее огорченіе. Слезы лились по его худому лицу, изборожденному морщинами. Кому же онъ будетъ поврять теперь вс свои огорченія? Съ Джюлей говорить не стоило, а Эстеръ была coвершенно безполезна. Онъ никогда не думалъ, что эта смерть такъ взволнуетъ его. Онъ теперь не успокоится много недль…

Тетушка Эстеръ направилась къ выходу, а за нею пошла и тетушка Джюлей. Он даже столкнулись въ дверяхъ. Старый Джоліонъ очнулся отъ своей задумчивости, отъ своихъ воспоминаній о далекомъ, далекомъ прошломъ. Онъ вышелъ, и Джемсъ остался одинъ у постели умершей. Осмотрвшись украдкой и замтивъ, что никто больше не наблюдаетъ за нимъ, онъ нагнулся, поцловалъ въ лобъ умершую и торопливо вышелъ. Встртивъ въ передней Смизеръ, онъ спросилъ ее насчетъ похоронъ и, убдившись, что она ничего не знаетъ, высказалъ опасеніе, что все будетъ не такъ, какъ слдуетъ. Онъ посовтовалъ ей послать за Сомсомъ, вдь онъ знаетъ прекрасно эти дла! Не мшало бы также послать за докторомъ. Ничего не будетъ удивительнаго, если его сестры расхвораются! Поэтому-то онъ и совтуетъ заблаговременно обратиться къ врачу. Если бы его сестра Эннъ обратилась во-время къ доктору Бланку, то была бы жива до сихъ поръ… Въ конц-концовъ онъ попросилъ Смизеръ принести ему рюмку вина и бисквитъ, такъ какъ онъ еще не. завтракалъ!

Дни передъ похоронами прошли спокойно. Давно уже было извстно, что тетушка Эннъ завщаетъ свое небольшое состояніе своему брату Тимоею. Поэтому и повода къ волненію не было никакого. Сомсъ руководилъ похоронною церемоніей и разсылалъ приглашенія. Онъ же принималъ приглашенныхъ, такъ какъ Тимоей ршилъ не вставать съ постели, пока все не кончится.

Утро въ день похоронъ было пасмурное, холодное. Къ половин десятаго уже начали собираться члены семьи Форсайтовъ. Первымъ пріхалъ Джемсъ со своимъ зятемъ Дэрти, затмъ Роджеръ, все еще хромавшій, вслдствіе боли въ ног. Онъ явился со своими тремя сыновьями: Роджеромъ, Евстафіемъ и Томасомъ, а четвертый, Джорджъ, пріхалъ нсколько поздне. Онъ и Сомсъ питали антипатію другъ къ другу.

Въ десять часовъ уже вс мужчины, принадлежащіе къ семь Форсайтовъ, были въ сбор: двадцать пять человкъ. Отсутствовали только Тимоей и молодой Джоліонъ. Вс были въ глубокомъ траур, и черный цвтъ ихъ одеждъ рзко выдлялся на пурпурномъ фон гостиной. Одинъ Бозинней составлялъ исключеніе: онъ былъ въ срыхъ брюкахъ и безъ перчатокъ, и поэтому многіе изъ молодыхъ членовъ семьи бросали на него украдкой взоры, исполненные тайной зависти и возмущенія.

Погребальная колесница медленно двинулась, за нею слдовали коляски, въ которыхъ размстились члены семьи, экипажъ доктора и, на приличномъ разстояніи, кэбы со служебнымъ персоналомъ семьи.

Въ коляскахъ велись отрывистые разговоры. Старый Джоліонъ и Николасъ бесдовали о своихъ завщаніяхъ, и только Джемсъ и Свизинъ, хавшіе вмст, упорно молчали. Джемсъ попробовалъ было сказать о томъ, что онъ хочетъ присмотрть для себя мсто на кладбищ и спросилъ Свизина, какія онъ сдлалъ распоряженія на этотъ счетъ. Но Свизинъ съ ужасомъ отвтилъ: ‘Не говори мн объ этомъ!’ — и Джемсъ больше не возобновлялъ разговора.

Джорджъ замтилъ, что ‘старушк уже пора было умирать!’ Онъ вообще не считалъ возможнымъ жить дольше семидесяти лтъ. Молодой Николасъ мягко возразилъ ему, что это правило, повидимому, не примнимо къ Форсайтамъ. Джорджъ, однако, отвтилъ, что онъ намренъ лишить себя жизни посл шестидесяти лтъ. Молодой Николасъ, улыбаясь и дергая свою маленькую бородку, высказалъ предположеніе, что его отецъ не согласился бы съ такою теоріей. Онъ нажилъ много денегъ какъ разъ посл шестидесяти лтъ! Пожалуй, семьдесятъ лтъ можно считать крайнимъ срокомъ, а посл того, по мннію Джорджа, надо было уходить со сцены жизни и оставлять деньги своимъ дтямъ…

Гробъ внесли въ часовню и туда же вошли попарно вс провожатые. Вс они были связаны съ покойной узами родства, и ихъ собраніе около гроба представляло трогательное и вмст странное зрлище въ этомъ огромномъ Лондон, гд жизнь представляетъ такое безконечное многообразіе, гд существуетъ столько разнообразныхъ призваній, такое безчисленное множество удовольствій, обязанностей и гд такъ много скопилось жестокости и такъ развитъ крайній индивидуализмъ. Семья собралась вмст, чтобы восторжествовать надъ всмъ этимъ, чтобы показать свое единеніе, сплоченность и еще разъ блестящимъ образомъ иллюстрировать тотъ законъ собственности, который легъ въ основу ихъ семейнаго дерева, такъ широко раскинувшаго свои втви во вс стороны. Это духъ умершей побудилъ ихъ къ такой демонстраціи единства, составляющаго ихъ силу. Конечнымъ торжествомъ тетушки Эннъ было именно то, что она, умирая, видла дерево въ полномъ расцвт. Она знала его молодымъ, видла, какъ оно росло и крпло, и, прежде чмъ ея старые глаза могли бы увидть что-нибудь другое, она умерла! Конечно, если бы она была жива, она бы напрягла вс свои силы, чтобы удержать своими дрожащими руками крпость и молодость въ этомъ семейномъ дерев, и, кто знаетъ, можетъ быть, это бы ей удалось. Но природа побдила пресловутую стойкость Форсайтовъ. И вотъ они собрались теперь вс вмст на послдній торжественный и внушительный семейный парадъ, прежде чмъ семья эта разсыплется. Взоры ихъ были обращены въ земл, которая должна была поглотить главную носительницу семейныхъ традицій и семейнаго духа, но многіе изъ нихъ, поднявъ глаза, уже видли таинственные знаки на стн часовни, начертанные невидимою рукой и возвщавшіе имъ, что слабютъ семейныя традиціи и то, что составляло силу и сплоченность Форсайтовъ, постепенно таетъ, какъ воскъ подъ лучами горячаго солнца…

Похоронная служба кончилась, и траурная процессія двинулась къ могил. Вдали виднлся Лондонъ, окутанный срою мглой, съ милліономъ зданій, образующихъ огромную сть собственности, а тутъ, на кладбищ, представители міра собственниковъ. Форсайты, собрались у гроба старйшаго члена ихъ семьи. Странной и невыносимой казалась имъ мысль, что одинъ изъ Форсайтовъ могъ умереть! И всмъ хотлось поскоре уйти отсюда, вернуться къ своимъ дламъ, забыть…

Было холодно. Втеръ дулъ Между могилами, и точно какая-то медленно разрушающая сила все охватывала леденящимъ днханіемъ, увеличивая гнетущее настроеніе Форсайтовъ. Разбившись на группы, они стремились какъ можно скоре покинуть кладбище и ссть въ свои экипажи, ожидавшіе ихъ у выхода. Свизинъ объявилъ, что онъ подетъ завтракать къ Тимоею и предложилъ взять кого-нибудь въ свой экипажъ. Но Свизинъ былъ слишкомъ толстъ и слишкомъ много занималъ мста въ экипаж, поэтому никто не воспользовался его предложеніемъ. Одна за другой отъзжали коляски отъ воротъ кладбища. Старый Джоліонъ посадилъ къ себ своихъ трехъ племянниковъ, такъ какъ онъ чувствовалъ потребность видть передъ собою молодыя лица.

Сомсъ еще оставался,— ему надо было сдлать кое-какія распоряженія на кладбищ,— и вышелъ вмст съ Бозиннеемъ. Они пошли пшкомъ, позавтракали вмст въ ресторан и провели время въ обсужденіи различныхъ подробностей, касающихся постройки дома. Потомъ Бозинней распрощался съ Сомсомъ и отправился навстить свою невсту.

Сомсъ вернулся домой въ прекрасномъ расположеніи духа. За обдомъ онъ разсказалъ Иренъ, что провелъ время съ Бозиннеемъ, который оказался пріятнымъ собесдникомъ. Сомсъ прошелся пшкомъ отъ самаго кладбища, и эта прогулка несомннно принесла пользу его печени,— онъ послднее время велъ слишкомъ сидячую жизнь! Вообще онъ былъ доволенъ своимъ днемъ и, если бы не смерть тетушки Эннъ, то онъ предложилъ бы Иренъ похать въ театръ. Но теперь имъ поневол приходится провести этотъ вечеръ дома.

— Морской разбойникъ неоднократно спрашивалъ о васъ,— вдругъ сказалъ онъ и затмъ, такъ же внезапно, всталъ и поцловалъ ее въ плечо, движимый безсознательнымъ и необъяснимымъ желаніемъ подтвердить свое право собственности.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.
Домъ строится.

Зима была мягкая въ этомъ году. Такъ какъ въ торговыхъ оборотахъ наступило затишье и Сомсъ уже заране обдумалъ все, что касалось постройки, то домъ въ Робенъ-Хилл былъ уже готовъ вчерн къ концу апрля.

Сомсъ нсколько разъ въ недлю здилъ туда, такъ какъ теперь уже онъ могъ до нкоторой степени видть, на что имъ истрачены деньги. Онъ проводилъ цлые часы среди строительнаго мусора, молча и осторожно двигаясь между грудами кирпичей и стараясь не запачкать своего платья. Онъ обходилъ колонны центральнаго двора, внимательно разглядывая ихъ и точно желая опредлить дйствительное качество матеріала, изъ котораго он были сдланы.

Онъ условился съ Бозиннеемъ, что тридцатаго апрля придетъ къ нему, чтобы просмотрть счета, и за пять минутъ до назначеннаго времени онъ уже входилъ въ палашу, которую архитекторъ раскинулъ для себя возл развсистаго стараго дуба.

Счета уже были приготовлены заране и разложены на стол. Сомсъ нагнулся надъ ними и сталъ внимательно изучать ихъ,. Наконецъ, онъ поднялъ голову и сказалъ:

— Я не могу понять. Вдь тутъ перерасходъ почти въ семьсотъ фунтовъ. Какъ это можетъ быть?.. Если вы будете строже относиться къ строительнымъ мастерамъ, то издержки наврное сократятся,— прибавилъ онъ поспшно.— Они вдь надуваютъ васъ да каждомъ шагу. Сбавляйте на кругъ десять процентовъ съ представляемыхъ вамъ счетовъ. Я не имлъ въ виду перерасходованія на такую сумму.

Бозинней покачалъ головой.

— Я сократилъ все, что можно,— сказалъ онъ.

Сомсъ гнвнымъ движеніемъ толкнулъ столъ, такъ что вс счета разлетлись на полъ.

— Тогда я вамъ скажу вотъ что: вы порядочно напутали!

— Я много разъ предупреждалъ васъ,— рзко отвтилъ Бозинней,— что будутъ экстренные расходы.

— Знаю,— проворчалъ Сомсъ.— Я бы не сталъ возражать, если, бы это былъ десятокъ-другой фунтовъ. Но разв мн могло прійти въ голову, что подъ экстренными расходами вы подразумвали семьсотъ фунтовъ!

Это немаловажное разногласіе, возникшее между Сомсомъ и Бозиннеемъ, было неизбжнымъ послдствіемъ духовнаго несходства, существовавшаго между ними. Архитекторъ былъ горячо преданъ своей иде. Онъ хотлъ построить домъ, соотвтствующій тому идеалу, который онъ создалъ себ. Домъ Сомса былъ настоящимъ его дтищемъ, и онъ волновался и нервничалъ, когда ему ставили препятствія, когда онъ долженъ былъ ограничивать свою фантазію и изыскивать способы удешевленія. Но съ другой стороны Сомсъ, убжденный въ томъ, что за деньги можно получить самое лучшее, не могъ поврить, чтобы вещь, стоящая тринадцать шиллинговъ, не могла бытъ куплена за двнадцать при извстномъ умніи.

— Я жалю, что взялся за постройку, вашего дома!— сказалъ вдругъ Бозинней.— Вы являетесь сюда и не даете мн ни минуты покоя. Вы хотите получитъ вдвойн за свои деньги и теперь, когда я вамъ выстроилъ такой домъ, которому нтъ равнаго во всемъ графств, вы не хотите платить за него! Если вы отказываетесь, то я, конечно, найду, возможность уплатитъ разницу въ смт, но будь я проклятъ, если я когда-либо, стану для васъ работать!…

Къ Сомсу вернулось его спокойствіе. Онъ зналъ, что у Бозиннея нтъ капитала, поэтому его слова о томъ, что онъ уплатитъ разницу, показались ему пустымъ хвастовствомъ. А главное, онъ уже сроднился съ мыслью о дом, ему хотлось видть его оконченнымъ, и теперь, именно, было очень важно, чтобы Бозинней не бросилъ работу. Притомъ же надо было имть въ виду Иренъ. Она стала какая-то странная послднее время! Сомсъ былъ увренъ, что она только изъ расположенія къ Бозиннею отнеслась снисходительно къ иде этого дома. Ссора съ Бозивнеемъ могла бы привести къ открытому разрыву съ ней.

— Зачмъ такъ выходить изъ себя?— сказалъ ему Сомсъ.— Если я хочу добиться, въ чемъ тутъ дло, то вамъ нечего такъ возмущаться. Само собою разумется, что когда вы мн говорите: ‘Это будетъ стоить столько-то’, то у меня можетъ явиться желаніе узнать, наконецъ, истинное положеніе вещей!

— Слушайте!— возразилъ ему Бозинней, и Сомсъ былъ вмст возмущенъ и удивленъ тмъ раздраженіемъ, которое слышалось въ тон его голоса.— Я вамъ сдлалъ эту работу баснословно дешево. За такой трудъ и такую затрату времени вы бы заплатили Литтльмастеру или какому-нибудь другому дураку вчетверо больше. Въ сущности вы хотли имть первокласснаго архитектора за четверть цны. Ну вы и получили его!

Сомсъ видлъ, что онъ говоритъ то, что думаетъ въ данную минуту. Несмотря на свое возмущеніе, Сомсъ все-таки испугался послдствій ссоры съ нимъ. Его домъ останется недоконченнымъ, его жена окончательно возстанетъ противъ него, и онъ станетъ посмшищемъ для всхъ!..

— Оставимъ это,— сказалъ онъ угрюмо,— Лучше посмотримъ, на что были израсходованы деньги.

— Хорошо,— согласился Бозинней.— Только, пожалуйста, поторопимся съ этимъ. Я долженъ вернуться домой во-время, чтобы отвезти Джюнъ въ театръ.

— Вроятно, бы зайдете къ намъ, чтобы встртиться съ нею?— Онъ всегда вдь заходилъ къ нимъ!..

Ночью былъ дождь, настоящій весенній дождь. Отъ влажной земли поднимался пряный ароматъ полевыхъ травъ. Теплый втерокъ слегка шевелилъ втви стараго дуба, покрытыя золотистыми почками, и воздухъ былъ наполненъ веселымъ чириканіемъ птичекъ. Въ такой весенній день человкъ часто испытываетъ странное томленіе, желаніе оставаться неподвижнымъ и смотрть, какъ шевелятся листья и колышется трава… Ему хочется раскрыть свои объятія и привтствовать… кого? Онъ самъ не знаетъ! Земля, сбросившая свой холодный, зимній покровъ, какъ будто приглашала прильнуть къ ней и прижать свои уста къ ея груди…

Именно въ такой теплый, весенній день, располагающій къ нг, Сомсъ добился, наконедъ, согласія Иренъ. Сидя возл нея, на ствол упавшаго дерева, онъ въ сотый разъ общалъ ей, что если бракъ ихъ окажется неудачнымъ, то онъ вернетъ ей свободу. Да, она будетъ такъ свободна, какъ будто никогда не была замужемъ!

— Вы клянетесь, что сдлаете это?— спросила она. И вотъ, нсколько дней тому назадъ она напомнила ему объ этой клятв. ‘Глупости!— возразилъ онъ.— Никогда я не могъ дать подобной клятвы!’ Однако теперь, въ эту минуту, онъ внезапно вспомнилъ эту клятву. Но чего не общаетъ мужчина женщин, въ которую влюбленъ! Чтобы овладть Иренъ, Сомсъ готовъ былъ дать какую угодно клятву. Да и теперь онъ готовъ былъ бы снова поклясться, если бы только могъ тронуть ее этимъ. Но никто не можетъ растрогать ея. Это женщина съ холоднымъ сердцемъ!..

Теплый, мягкій весенній втерокъ наввалъ на него воспоминанія объ его ухаживаніи за Иренъ. Это было весной 1881 года. Онъ былъ въ гостяхъ у своего школьнаго товарища и кліента, Джорджа Меверседжа изъ Бренксома, который, имя въ виду эксплуатацію своихъ сосновыхъ лсовъ, по сосдству съ Бурнемутомъ, предложилъ Сомсу организовать компанію, необходимую для этого дла. Но желая польстить Сомсу, онъ устроилъ въ его честь музыкальное утро. Сомсъ, не питавшій особенной любви къ музык, скучалъ на этомъ утр до тхъ поръ, пока его взоръ не остановился случайно на прелестномъ личик молодой двушки въ траур, державшейся поодаль отъ другихъ. Ея золотистые волосы, закрученные на затылк, сверкали, точно блестящій металлическій узелъ, надъ чернымъ, высокимъ воротничкомъ ея платья. И по мр того, какъ Сомсъ вглядывался въ нее, наслаждаясь видомъ ея красоты, имъ овладвало странное чувство, которое многими романистами и старыми дамами называется любовью съ перваго взгляда. Наблюдая украдкой за поразившей его красавицей, онъ съ нетерпніемъ ждалъ, когда кончится музыка, чтобы спросить хозяйку:

— Кто эта двушка съ желтыми волосами и темными глазами?

— Эта?.. Иренъ Геронъ. Ея отецъ, профессоръ Геронъ, умеръ въ этомъ году. Она живетъ со своею мачехой. Она славная, красивая двушка, но денегъ ни гроша!

— Пожалуйста, представьте меня,— попросилъ Сомсъ.

Онъ не нашелся, о чемъ говоритъ съ нею, но и она оказалась неразговорчивой. Тмъ не мене, онъ ушелъ съ твердымъ ршеніемъ снова видться съ нею. Судьба ему покровительствовала, и онъ скоро встртилъ ее на набережной вмст съ мачехой, которая имла привычку прогуливаться тамъ съ двнадцати до часу. Сомсъ тотчасъ же постарался познакомиться съ этой госпожей и очень скоро распозналъ въ ней союзницу, которая была ему нужна. Его тонкое коммерческое чутье тотчасъ же заставило его угадать то, что содержаніе Иренъ стоило гораздо дороже пятидесяти фунтовъ въ годъ, которые она получала: посл смерти отца. Кром того, ея мачеха, еще молодая женщина, мечтала, повидимому, о вторичномъ замужеств, и странная, обаятельная красота ея падчерицы стояла ей поперекъ дороги. Все это, конечно, благопріятствовало планамъ Сомса, осуществленія которыхъ онъ добивался со свойственнымъ ему упорствомъ.

Однако Сомсъ ухалъ изъ Бурнемута, не сдлавъ ршительнаго шага, но черезъ мсяцъ вернулся и тогда заговорилъ, но не съ двушкой, а съ ея мачехой. Онъ сказалъ, что ршилъ ждать, и ждать ему пришлось довольно долго. Между тмъ красота Иренъ расцвтала, блескъ глазъ увеличивался и въ нихъ какъ будто отражался внутренній огонь. Во время каждаго посщенія Сомсъ неизмнно предлагалъ Иренъ свою руку и сердце. И такъ же неизмнно она отказывала ему. Онъ узжалъ назадъ въ Лондонъ, глубоко опечаленный, но упорство его не ослабвало. Онъ всячески старался уяснить себ тайныя причины ея сопротивленія, и только однажды ему показалось, что онъ начинаетъ понимать. Это было во время одного танцовальнаго вечера, какіе часто устраиваются въ морскихъ курортахъ. Сомсъ сидлъ рядомъ съ Иренъ въ амбразур окна. Онъ только что протанцовалъ съ нею вальсъ, и этого было достаточно, чтобы привести же славнйшее волненіе вс его чувства. Она взглянула на него, медленно обмахиваясь веромъ, и онъ совершенно потерялъ голову. Схвативъ кисть ея руки, онъ жадно прижался къ ней губами. И до настоящей минуты онъ не могъ забыть ни ея дрожи, ни того взгляда физическаго отвращенія, который она бросила на него!..

Однако, черезъ годъ посл этого она уступила. Что побудило ее къ этому, онъ не узналъ никогда. Отъ мистриссъ Геронъ, женщины, обладавшей нкоторымъ дипломатическимъ талантомъ, онъ не могъ добиться истины. Однажды, уже посл того, какъ они были женаты, онъ спросилъ Иренъ: ‘Отчего вы постоянно отказывали мн?’ Она ничего не отвтила. Она была загадкой для него съ перваго дня, какъ онъ ее увидлъ, и осталась загадкой до сихъ поръ…

Бозинней ждалъ Сомса у дверей. И на его лиц появилось какое-то странное, напряженное и вмст счастливое выраженіе, точно онъ видлъ въ весеннемъ неб общаніе блаженства и чуялъ грядущее счастье въ весеннемъ воздух. Сомсъ вопросительно смотрлъ на него и ждалъ. Въ самомъ дл, что вызываетъ у него на лиц такую счастливую улыбку? Отчего онъ смотритъ такъ, какъ будто ожидаетъ чего-то? И еще разъ Сомсъ испыталъ недоумніе въ присутствіи этого человка, котораго онъ никакъ не могъ понять…

Сомсъ вошелъ въ домъ.

— Единственный подходящій цвтъ для этихъ изразцовъ,— говорилъ Бозинней,— по-моему, красный, съ чуть замтнымъ сроватымъ оттнкомъ, Для того, чтобы получалось впечатлніе прозрачности. Я бы хотлъ знать мнніе Иренъ… Я заказалъ пурпурныя кожаныя портьеры для дверей, ведущихъ въ этотъ дворъ. Если ваши глаза раздражаетъ отдлка цвта слоновой кости въ вашей гостиной, то благодаря этимъ портьерамъ впечатлніе сглаживается. Вообще, вы должны стремиться въ убранств своего дома къ тому, что я называю очарованіемъ…

— Вы хотите сказать, что оно должно соотвтствовать очарованію моей жены?— замтилъ Сомсъ.

Бозинней уклонился отъ отвта.

— Здсь, въ центр двора,— продолжалъ онъ,— должна быть группа растеній, лучше всего ирисовъ.

Сомсъ надменно улыбнулся.

— Я загляну въ цвточный магазинъ какъ-нибудь. Посмотрю, что подходитъ,— сказалъ онъ.

Они мало разговаривали по дорог на станцію, но Сомсъ вдругъ спросилъ:

— Мн кажется, вы находите Иренъ артистической натурой?

— Да!— Рзкій тонъ этого отвта какъ будто заключалъ въ себ намекъ: ‘если вы желаете разбирать ея характеръ, то длайте это лучше съ кмъ-нибудь другимъ’.

Скрытое раздраженіе, которое Сомсъ чувствовалъ весь день, все возрастало. Но онъ больше не говорилъ ни слова и только у самой станціи спросилъ:

— Когда вы думаете кончить?

— Къ концу іюня, если вы дйствительно хотите, чтобы я взялъ на себя и декоративную часть.

Сомсъ кивнулъ головой:

— Вы понимаете, что домъ этотъ стоитъ мн гораздо больше, чмъ я думалъ. Я даже могъ бы сказать вамъ, что не хочу продолжать его, но только у меня нтъ привычки бросать то, на что я ршился.

Бозинней не отвчалъ ничего. Сомсъ сердито посмотрлъ на него, и въ этотъ моментъ, несмотря да свой презрительный видъ, на свою важность, онъ все-таки напоминалъ ему разсерженнаго бульдога…

Когда Джюнъ пріхала въ этотъ день, въ семъ часовъ вечера, къ Иренъ, то горничная сказала ей, что въ гостиной дожидается ‘мистеръ Бозинней’. Она прибавила, что ‘мистриссъ’ одвается и сойдетъ внизъ черезъ минуту. Она доложитъ ‘мистриссъ’, что пришла миссъ Джюнъ.

Джюнъ удержала ее.

— Хорошо, Вильсонъ,— сказала она.— Нтъ надобности торопить мистриссъ Сомсъ. Я сама туда пойду.

Она сняла пальто. Вильсонъ посмотрла на нее взглядомъ человка, понимающаго въ немъ дло, и даже не открыла ей дверей въ гостиную, а прямо побжала внизъ.

Джюнъ остановилась на мгновеніе передъ маленькимъ, стариннымъ, оправленнымъ въ серебро зеркаломъ, стоявшемъ на дубовомъ комод., Она была въ бломъ плать, съ полукруглымъ вырзомъ у шеи. Маленькая головка, казалось, сгибалась подъ тяжестью пышныхъ рыжихъ волосъ, но тонкое молодое личико, какъ всегда, имло весьма энергичное выраженіе.

Джюнъ тихонько открыла дверь въ гостиную. Ей хотлось поразить Бозиннея неожиданностью своего прихода.

Комната была наполнена тонкимъ ароматомъ цвтущій азалій. Джюнъ съ наслажденіемъ вдохнула этотъ ароматъ цвтовъ и вдругъ, совсмъ близко, но не въ комнат, услышала голосъ Бозиннея, говорившій:

— Ахъ! Мн такъ о многомъ надо бы поговорить съ вами и теперь у насъ не будетъ времени…

— Почему вы не хотите говорить за обдомъ?— спросила Иренъ.

— Ахъ! Разв можно разговаривать при…

Первою мыслью Джюнъ было уйти, но вмсто этого она подошла къ большому окну, выходящему на маленькій дворикъ. Это оттуда врывался въ комнату запахъ азалій, и она увидла Иренъ и своего жениха, которые, уткнувшись лицомъ въ цвты, разговаривали, стоя къ ней спиной.

Молча, съ пылающими щеками и гнвными глазами, двушка наблюдала ихъ.

— Прізжайте въ воскресенье, одна… Мы можемъ вмст пройтись по дому…

Джюнъ поймала взглядъ Иренъ, брошенный на него изъ-за цвтовъ. Это не былъ взглядъ кокетки, нтъ! Въ немъ заключалось нчто худшее для наблюдающей двушки. Это былъ взглядъ женщины, боящейся выдать себя…

— Я общала похать кататься съ дядей…

— Съ толстякомъ? Ну, что же, пусть онъ привезетъ васъ туда. Вдь это только десять миль, и лошадямъ его будетъ полезно…

— Бдный дядя Свизинъ!..

Запахъ азалій сильне пахнулъ въ лицо Джюнъ, и она внезапно почувствовала дурноту и головокруженіе.

— Сдлайте это, умоляю васъ, сдлайте это!

— Но зачмъ?

— Я долженъ видть васъ тамъ!.. Я думалъ, вы захотите помочь мн!

— Хорошо. Я это сдлаю…

Джюнъ показалось, что отвтъ былъ сказанъ живымъ, слегка дрожащимъ голосомъ, который донесся до нея вмст съ ароматомъ цвтовъ… Она ршительно шагнула впередъ я пока, залась въ окн.

— Какъ душно здсь!— сказала она.— Я не выношу этого запаха!

Ея глаза блистали гнвомъ и безстрашно смотрли имъ въ лицо.

— Вы разговаривали о дом? Я еще не видала его, вы знаете?… Но похать ли намъ туда всмъ вмст, въ ближайшее воскресенье?

Внезапная блдность покрыла лицо Иренъ.

— Я поду кататься съ дядей Свизиномъ.

— Съ дядей Свизиномъ? Эка важность! Его можно по боку…

— Это не въ моихъ привычкахъ!

Послышались шаги, и Джюнъ увидала Сомса, приближавшагося къ нимъ.

— Ну что жъ, если вы вс готовы,— сказала Иренъ, со странною улыбкой смотря на нихъ,— то и обдъ также готовъ!..

II.
Испытанія Джюнъ.

Обдъ начался въ молчаніи. Вс какъ-то странно поглядывали другъ на друга.

Супъ былъ съденъ. Подана рыба. И ее также ли молча.

Наконецъ, Бозинней попробовалъ нарушить всеобщее молчаніе.

— Сегодня первый весенній день,— сказалъ онъ.

— Да,— мягко подтвердила Иренъ…….

— Весна!— воскликнула Джюнъ.— Такая духота!..

Никто не возражалъ ей.

Рыба была унесена. Вильсонъ принесла шампанское.

— Пожалуй, оно покажется вамъ слишкомъ сухимъ,— замтилъ Сомсъ.

Подали котлеты, очень искусно сервированныя и разукрашенныя. Джюнъ отказалась отъ нихъ.

Молчаніе.

— Вы бы лучше съли котлетку, Джюнъ,— сказалъ ей Сомсъ.— Больше, вдь, ничего нтъ…

Но Джюнъ отказалась наотрзъ. Котлеты были унесены.

— Филь, слышали ли вы, какъ поетъ мой черный дроздъ?— спросила Иренъ.

— Какъ же! У него очень звонкій голосъ теперь. Когда я подходилъ, то уже на площади слышалъ его,—сказалъ Бозинней.

— Онъ такой прелестный!

Подали молодыхъ цыплятъ.

— Не угодно ли салату, сэръ?

Блюдо было обнесено, но Сомсъ продолжалъ говорить:

— Въ ныншнемъ году спаржа очень не важная… Бозинней, рюмочку хересу, за здоровье невсты? Джюнъ, вы ничего не. пьете!

— Вы вдь знаете, что я ничего не пью. Вино — отвратительная вещь,— замтила Джюнъ.

Подали шарлотку съ яблоками на серебряномъ блюд. Иренъ, улыбаясь, сказала:

— Азаліи въ ныншнемъ году прямо великолпны!

— Удивительны! Такой чудный ароматъ!— проговорилъ Бозинней.

— Какъ вы можете любить этотъ ароматъ?— возразила Джюнъ съ удареніемъ на слов ‘вы’.— Дайте мн сахару, Вильсонъ,

Ей подали сахаръ. Сомсъ замтилъ:

— Шарлотка — вкусное блюдо.

Шарлотку унесли. Снова водворилось молчаніе.

Иренъ кивнула горничной и сказала:

— Унесите цвты, Вильсонъ. Миссъ Джюнъ не можетъ выносить ихъ запаха.

— Нтъ, оставьте ихъ!— воспротивилась Джюнъ.

Принесли на маленькихъ серебряныхъ тарелочкахъ французскія оливки и русскую икру. Сомсъ замтилъ:

— Отчего у насъ нтъ испанскихъ оливокъ?— Никто не отвтилъ ему.

Оливки были унесены. Протягивая бокалъ, Джюнъ сказала:

— Дайте мн, пожалуйста, воды!— Ей подали.

Принесли серебряный подносъ со сливами изъ Германіи. Наступила опять длинная пауза. Вс занялись дой.

Бозинней началъ отсчитывать косточки:

— Въ этомъ году — въ будущемъ — когда-нибудь…

— Никогда!— закончила тихо Иренъ.— Сегодня былъ великолпный закатъ. Небо совершенно пурпурнаго цвта. Такая красота!..

— А подъ этимъ тьма,— прибавилъ Бозинней.

Ихъ глаза встртились… Джюнъ презрительно воскликнула:

— Лондонскій закатъ!..

Подали египетскія папироски въ серебряномъ ящичк. Беря одну изъ нихъ, Сомсъ спросилъ:

— Когда начинается пьеса?

И опять никто не отвтилъ ему.

Подали турецкій кофе въ эмалированныхъ чашечкахъ. Иренъ, спокойно улыбаясь, сказала:

— Если бы…

— Если бы что?— быстро спросила Джюнъ.

— Если бы всегда была весна!..

Подали бренди, почти безцвтный и старый. Сомсъ обратился къ Бозиннею,

— Выпейте рюмочку, Бозинней.

Бозинней налилъ рюмку и выпилъ. Вс встали.

— Позвать кэбъ?— спросилъ Сомсъ.

— Нтъ,— отвчала Джюнъ.— Мое пальто, Вильсонъ!

Ей принесли пальто. Иренъ стояла у окна и смотрла.

— Такой чудный вечеръ,— сказала она.— Все небо въ звздахъ!..

— Желаю вамъ весело провести время,— прибавилъ Сомсъ.

— Благодарю, прощайте,— отозвалась Джюнъ изъ дверей.— Идемъ, Филь…

— Я иду!— сказалъ Бозинней.

Насмшливо улыбаясь, Сомсъ крикнулъ имъ вслдъ:

— Желаю вамъ счастья!

— Спокойной ночи!— крикнулъ Бозинней.

— Спокойной ночи!— отвтила мягко Иренъ.

Джюнъ заставила своего жениха похать съ нею на верхушк омнибуса, говоря, что ей нехватаетъ воздуха. Она сидла молча, подставляя лицо вечернему втерку.

Кучеръ нсколько разъ оборачивался къ нимъ, желая вставить какое-нибудь замчаніе. Они были такая прелестная парочка, и возница съ умиленіемъ поглядывалъ на нихъ. Вліяніе весны сказывалось и на немъ, и онъ чувствовалъ приливъ молодыхъ силъ. Прищелкивая языкомъ, онъ ударялъ бичомъ въ воздух и понукалъ своихъ лошадей, которыя словно почуя весну, весело постукивали копытами.

Весь городъ какъ-то сразу оживился, деревья, покрытыя молодыми листочками, какъ будто протягивали свои втви навстрчу втерку, словно онъ долженъ былъ принести имъ подарокъ. Лица людей казались блдными при свт только что зажженныхъ электрическихъ фонарей, а по багряно-красному небу, освщенному послдними лучами заката, медленно ползли большія блыя облака.

Мужчины, въ вечернихъ костюмахъ, сбросивъ пальто, весело взбгали по лстниц клубовъ, рабочіе, не торопясь, шли по улиц, а женщины,— т женщины, которыя еще бываютъ одинокими въ этотъ ранній вечерній часъ,— медленно двигались въ людскомъ поток, полныя ожиданій, тая надежду на хорошій ужинъ, съ хорошимъ виномъ и мечтая о несбыточномъ, о безкорыстныхъ поцлуяхъ, о любви…

Вся эта безчисленная, движущаяся по улицамъ толпа, освященная лучами электрическаго свта, была охвачена дыханіемъ весны. Подъ ея вліяніемъ вс эти клубмены въ разстегнутыхъ пальто, изящные свтскіе люди сбросили свой обычный, надменный видъ, отпечатокъ касты сталъ мене замтнымъ, и во всей ихъ наружности теперь, въ ихъ смх или молчаніи, въ ихъ походк, во всемъ — можно было подмтить т общія черты, которыя одинаково обнаруживаются у всего человчества, подъ вліяніемъ возбуждающаго дйствія весенняго воздуха и пробужденія окружающей природы.

Бозинней и Джюнъ въ молчаніи вошли въ театръ и сли на свои мста наверху. Пьеса уже началась, и полутемный залъ, съ правильными пестрыми рядами живыхъ существъ, смотрвшихъ въ одну сторону, напоминалъ огромную клумбу цвтовъ, обратившихъ свои головки къ солнцу.

Джюнъ первый разъ въ жизни сидла въ верхнихъ мстахъ. Съ пятнадцатилтняго возраста она всегда сопровождала своего дда въ театръ, но старый Джоліонъ имлъ привычку занимать лучшія мста внизу. Онъ зазжалъ въ театръ по дорог изъ Сити и, купивъ билеты, пряталъ ихъ въ карманъ, гд лежалъ его портсигаръ и старыя лайковыя перчатки. Но придя домой онъ отдавалъ Джюнъ билеты, чтобы она сохраняла ихъ. Обычные постители театра привыкли видть на этихъ мстахъ величественную фигуру старика, съ гривой сдыхъ волосъ, и рядомъ съ нимъ изящную головку двушки съ рыжими волосами. И всегда, возвращаясь домой, старый Джоліонъ говорилъ о главномъ актер:

— Ну, онъ никуда не годится. Если бы ты видла Бобсона!..

Джюнъ сулила себ такъ много удовольствія отъ этого вечера, проведеннаго съ Бозиннеемъ въ театр, безъ всякихъ провожатыхъ и украдкой, такъ какъ дома не подозрвали объ этомъ и думали, что она проводитъ вечеръ у Иренъ. Джюнъ надялась, что этотъ невинный обманъ доставитъ удовольствіе и ея жениху и что, наконецъ, разсется странная, холодная натянутость, возникшая между ними послднее время, и ихъ отношенія снова станутъ такими же безоблачными, такими же простыми, какими они были до этой зимы. Она пришла сюда съ намреніемъ сказать своему жениху что-нибудь опредленное, ршительное и теперь сидла, молча, вперивъ взоры на сцену, но ничего не видя и крпко стиснувъ руки. Ревнивыя подозрнія все сильне и сильне терзали ея душу.

Догадывался ли Бозинней, или нтъ о томъ, что творилось въ ея душ,— неизвстно. Онъ не показывалъ этого.

Занавсъ опустился. Первый актъ кончился.

— Здсь ужасно жарко!— воскликнула Джюнъ.— Я бы хотла выйти!..

Она сильно поблднла. Всми своими напряженными нервами она знала, чувствовала, что ему неловко, что онъ смущенъ…

Позади театра находился открытый балконъ, выходящій на улицу. Они вышли туда. Джюнъ облокотилась на перила и стояла молча, ожидая, чтобы онъ началъ говорить. Но, наконецъ, она не выдержала.

— Я бы хотла сказать вамъ кое-что, Филь,— сказала она,

— Да?

Что-то въ тон его голоса заставило ее вспыхнуть, и она быстро заговорила:

— Вы не даете мн возможности теперь быть ласковой съ вами! Давно уже вы не ищете моего общества!..

Бозинней пристально смотрлъ на улицу и ничего не отвчалъ. Джюнъ съ возрастающимъ волненіемъ воскликнула:

— Вы знаете, что я готова была все сдлать для васъ!.. Что я хотла быть всмъ для васъ!..

Съ улицы доносился глухой шумъ, въ который ворвался звонъ колокольчика, возвщавшій о поднятіи занавса. Но Джюнъ не шевелилась. Отчаянная борьба происходила въ ея душ. Слдуетъ ли ей все поставить на карту? Слдуетъ ли ей бросить прямой вызовъ тому вліянію, тому влеченію, которое отвлекло его отъ нея? Не въ ея натур было отступать, и поэтому она сказала:

— Филь, возьмите меня съ собой въ воскресенье осмотрть домъ!

Она улыбалась, мучительно стараясь не показать вида, что она наблюдаетъ за нимъ, слдитъ за выраженіемъ его лица. Она видла его смущеніе, нершительность, читала тревогу на его внезапно покраснвшемъ лиц. Онъ отвчалъ:

— Только не въ это воскресенье, дорогая моя. Когда-нибудь, въ другой разъ.

— Но отчего же не въ это воскресенье? Разв я помшаю вамъ?

Онъ съ видимымъ усиліемъ проговорилъ:

— У меня есть обязательства…

— Вы подете съ…

Его глаза блеснули гнвомъ. Онъ пожалъ плечами и сухо отвтилъ,

— У меня есть на этотъ день обязательства, которыя помшаюгь мн хать съ вами.

Джюнъ до крови закусила, губы и, не сказавъ боле ни слова, отправилась на свое мсто, глотая слезы гнва и отчаянія, которыя хлынули изъ ея глазъ. По счастью, въ зал было совсмъ темно и освщена только сцена, такъ, что, казалось бы, никто не могъ замтить ея огорченія. Но ни одинъ изъ членовъ семьи Форсайтовъ не можетъ быть увренъ, что за нимъ не наблюдаютъ другіе Форсайты. Такъ и теперь. Въ третьемъ ряду сидли Эфимія, вторая дочь Николаса, и ея замужняя сестра, мистриссъ Твитименъ. Он видли Джюнъ и ея жениха, наблюдали за ними и потомъ разсказали у Тимоея обо всемъ, что успли замтить.

— Гд же они сидли? Въ первыхъ рядахъ?.. Въ мстахъ за креслами?.. Теперь это въ мод, среди молодежи!.. Неужели на балкон?..

Слова ихъ произвели впечатлніе.

— Да, моя милая, я не думаю, чтобы изъ этого вышло что- нибудь хорошее!.. Никогда еще малютка Джюнъ не имла такого взволнованнаго, негодующаго вида! Он, заливаясь отъ смха, разсказывали, какъ она столкнула мужскую шляпу, возвращаясь на свое мсто, въ середин акта. И какой, видъ былъ у этого, господина!.. Мистриссъ Смолль всплеснула руками:— Столкнула шляпу? Не можетъ быть!..— Кивая головой, Эфимія продолжала хохотать. Она долго не могла успокоиться, такъ что пришлось даже дать ей понюхать соли.

Но бдняжк Джюнъ было не до смха въ этотъ вечеръ. Никогда она не чувствовала себя такой несчастной! Она употребляла неимоврныя усилія чтобы подавить въ душ возмущеніе, гордость, ревнивыя подозрнія…

Она разсталась съ Бозиннеемъ у дверей своего дома. Больше она не возобновляла съ нимъ разговора. Ее роддерживала мысль, что она должна, во что бы то ни стало, вернуть своего жениха, и только когда затихъ шумъ его удаляющихся шаговъ, она поняла, какъ велико ея несчастье.

Безмолвный слуга открылъ ей двери. Ей очень хотлось проскользнуть незамченной въ свою комнату, но старый Джоліонъ, услышавъ ея приходъ, вышелъ къ ней навстрчу.

— Поди сюда,— позвалъ онъ ее изъ дверей столовой.— Выпей молока. Его подогрвали для тебя… Ты поздно возвращаешься!.. Гд же ты была?

Джюнъ остановилась у камина, поставивъ одну ногу на ртетку и держась рукой за каменную плиту. Она едва сдерживалась и потому не думала о своихъ словахъ.

— Мы обдали у Сомса,— сказала она.

— Гм!.. У собственника! Была его жена и… Бозинней?

— Да.

Старый Джоліонъ смотрлъ на свою внучку такимъ взоромъ, отъ котораго трудно было что-нибудь скрыть. Она же не глядла на него, но когда она подняла голову, то онъ уже обратилъ свой взоръ въ другую сторону. Онъ видлъ достаточно, даже слишкомъ много, пожалуй! Взявъ чашку съ молокомъ, приготовленнымъ для нея, онъ поставилъ ее на столъ и проворчалъ:

— Теб не слдуетъ такъ долго оставаться, это вредно для твоего здоровья. Ты ни на что не годишься потомъ!..

Его лицо было скрыто газетой, которую онъ шумно развернулъ передъ собой. Но когда Джюнъ подошла проститься съ нимъ, то онъ сказалъ ей:

— Спокойной ночи, моя крошка!— такимъ нжнымъ и трогательнымъ голосомъ, что она поспшила выйти изъ комнаты, чтобы не разрыдаться. Но наверху, въ своей комнат, она уже не могла сдерживаться и дала волю накопившимся слезамъ. Она плакала долго-долго…

Когда дверь закрылась за ней, старый Джоліонъ бросилъ газету, и долго неподвижно сидлъ въ кресл, смотря на догоравшій огонь въ камин. Лицо его имло озабоченное выраженіе, и губы шептали:

— Негодяй! Я такъ и зналъ, что онъ причинитъ ей горе!..

Сомннія и подозрнія возникали въ его ум, и онъ чувствовалъ себя не въ силахъ совладать съ ними,— измнить теченіе вещей. Горечь поднималась въ его душ. Неужели этотъ парень обманываетъ ее? Старому Джоліону хотлось прижать его къ стн и напрямикъ сказать ему:— Смотрите вы, милостивый государь! Вы хотите посмяться надъ моей внучкой?..— Но разв онъ можетъ такъ обратиться къ нему? Вдь онъ ничего не знаетъ Наврное! Онъ только подозрваетъ, что Бозинней слишкомъ много времени проводитъ въ дом на Монпелье-Скверъ, у Сомсовъ!

‘Онъ не похожъ на бездльника,— размышлялъ старикъ.— У него славное лицо, но онъ странный субъектъ. Я не понимаю его, Никогда не пойму! Говорятъ, онъ работаетъ, какъ негръ, но что толку въ этомъ? Я не вижу хорошихъ результатовъ. Онъ непрактиченъ, у него нтъ никакой системы въ дйствіяхъ. Когда онъ приходить сюда, то сидитъ мрачный, молчаливый. Если я спрашиваю его:— Какого вина налитъ вамъ?— Онъ отвчаетъ:— Благодарю васъ, все равно! Если я предложу ему сигару, то онъ выкуриваетъ ее такъ, какъ будто ему дали дешевую нмецкую сигару! Онъ точно ничего не замчаетъ. Я никогда не видлъ, чтобы онъ бросалъ на Джюнъ такіе взгляды, какіе долженъ былъ бы бросать влюбленный женихъ. А между тмъ, онъ вдь не ищетъ денегъ. Стоитъ ей сдлать знакъ, и онъ тотчасъ же вернетъ ей ея слово. Но она никогда не сдлаетъ этого, никогда!.. Она будетъ цпляться за него. Она такъ же упорна и настойчива, какъ судьба! Никогда она не выпуститъ его!..’

Глубоко вздыхая, онъ снова принялся за газету, будто надясь найти какое-нибудь утшеніе на ея столбцахъ.

А тамъ, наверху, Джюнъ сидла у открытаго окна, подставляя свое пылающее личико весеннему втерку, дуновеніе котораго должно было охладить ея щеки, разжигая въ до же время пламя ревности въ ея сердц…

III.
Поздка со Свизиномъ.

День былъ солнечный и напоенный ароматами травы и цвтовъ, когда Свизинъ вышелъ изъ дверей своего дома и посмотрлъ на своихъ лошадей, запряженныхъ въ щегольской фаэтонъ.

Онъ чувствовалъ себя въ такомъ веселомъ, бодромъ настроеніи, что готовъ былъ запть, какъ птица, въ эту минуту. Посл долгихъ колебаній онъ ршилъ, наконецъ, надть синій элегантный костюмъ и не надвать пальто. Правда, онъ три раза посылалъ своего лакея Адольфа удостовриться, что нтъ никакихъ признаковъ втра, и тогда сошелъ внизъ, плотно застегнувъ на вс пуговицы свой синій сюртукъ.

Онъ стоялъ у подъзда, натягивая лайковыя перчатки, огромный и величественный. Его густые блые волосы были слегка напомажены и издавали запахъ опопонакса. Въ рукахъ у него была сигара, крпкій ароматъ которой далеко распространялся въ воздух. Онъ курилъ только извстный сортъ сигаръ, спеціально выписываемый для него, и платилъ 140 шиллинговъ за сотню. Старый Джоліонъ, однако, не одобрялъ этихъ сигаръ и однажды даже сказалъ, что человкъ долженъ обладать лошадинымъ организмомъ, чтобы курить ихъ!..

— Адольфъ!

— Что угодно, сэръ?

— Принеси мой новый плэдъ.

Его огорчала мысль, что его лакей не иметъ фешенебельнаго вида. Наврное мистриссъ Сомсъ замтитъ это!

— Откиньте верхъ у фаэтона. Я повезу кататься… даму!

Хорошенькая женщина непремнно захочетъ показать всмъ свой нарядный костюмъ. Ему доставляла какое-то особенное наслажденіе мысль, что онъ будетъ сидть въ фаэтон рядомъ съ хорошенькой дамочкой, и вс будутъ любоваться ею. Для него какъ будто возвращались прежніе счастливые дни!

Какъ давно онъ не возилъ кататься женщинъ! Въ послдній, разъ, насколько онъ припоминаетъ, онъ пригласилъ кататься сестру Джюлей. Боже мой, что это было за катаніе! Она все время нервничала, боялась, взвизгивала, и, наконецъ, онъ высадилъ ее на дорог. Посл такого опыта, онъ уже больше не приглашалъ никого.

Прежде чмъ ссть въ экипажъ, Свизинъ подошелъ къ лошадямъ и осмотрлъ ихъ. Въ сущности онъ вовсе не былъ знатокомъ лошадей и довольствовался тмъ, что платилъ своему кучеру 60 фунтовъ въ годъ. Но почему-то за нимъ сложилась репутація знатока, и онъ очень гордился ею. Онъ всегда здилъ на срыхъ лошадяхъ, и въ клуб кто-то назвалъ ихъ ‘Форсайтовской четверкой’. Это очень льстило его самолюбію, хотя онъ никогда не управлялъ четверкой лошадей, да и не стремился къ этому. Форсайтовская четверка!— Эти слова такъ пріятно звучали въ его ушахъ, когда онъ смотрлъ на своихъ лошадей, и гордость наполняла его душу.

Если бы Свизинъ явился въ Лондонъ двадцатью годами поздне, то, разумется, онъ сдлался бы биржевымъ маклеромъ. Въ сущности онъ былъ созданъ именно для этой профессіи. Но когда ему надо было выбирать карьеру, маклерство еще не находилось въ такой высокой чести въ высшихъ слояхъ средняго класса, и поэтому ему ничего не оставалось другого, какъ заняться продажей земельныхъ участковъ съ аукціона, что было очень выгоднымъ дломъ.

Усвшись въ экипажъ, онъ взялъ поданныя ему вожжи и, слегка щурясь отъ яркаго солнца, осмотрлся кругомъ. Адольфъ уже занялъ мсто на подножкахъ, позади экипажа, а грумъ держалъ подъ уздцы лошадей, готовый отпустить ихъ по первому сигналу Свизина. Сигналъ былъ данъ, и экипажъ быстро покатился по улиц и въ нсколько минутъ уже былъ у дверей дома Сомса.

Иренъ была готова и не заставила себя ждать, Свизинъ потомъ разсказывалъ Тимоею, что она вспрыгнула въ экипажъ ‘легкая и воздушная, точно… гм!.. точно Тальони!’ Она не заявляла никакихъ претензій, не нервничала,— при этомъ Свизинъ бросилъ взглядъ на свою сестру Джюлей, смутившій ее,— не закутывала свою голову плотною вуалью, на которую всегда садится пыль. Костюмъ ея былъ верхомъ изящества…

— Какъ она была одта?— спросила тетушка Эстеръ, всегда интересовавшаяся костюмами.— Изъ чего было сдлано ея платье?

— Почемъ я знаю!— сказалъ Свизинъ и вдругъ замолчалъ. Взглядъ его сталъ неподвижнымъ, такъ что тетушка Эстеръ испугалась. Ужъ не напалъ ли на него столбнякъ?

Она, конечно, не могла встряхнуть его сама и поэтому съ тоскою думала: ‘Хоть бы кто-нибудь пришелъ сюда! Меня пугаетъ его неподвижность…’ Но вдругъ Свизинъ очнулся и, посмотрвъ на нее, медленно проговорилъ:

— Разв я могу знать, изъ чего было сдлано ея платье?..

Посадивъ Иренъ въ свой экипажъ, Свизинъ скоро увидлъ, что она довольна. Когда онъ говорилъ съ нею, она такъ мило улыбалась ему, и ея темные глаза блестли, отражая весеннее солнце.

Въ субботу утромъ Сомсъ засталъ свою жену за письменнымъ столомъ. Она писала записку дяд Свизину, чтобы отложить катаніе.— Съ какой стати?— спросилъ ее мужъ. Ему вовсе не нравилось такое обращеніе съ его родными!

— Хорошо,— сказала Иренъ и разорвала записку, пристально посмотрвъ на мужа. Затмъ она принялась писать другую записку. Нечаянно взглянувъ на нее, Сомсъ увидлъ, что она была адресована Бозиннею.

— О чемъ вы пишете ему?— спросилъ онъ.

Иренъ снова пристально поглядла на него и отвтила:

— Это относится къ его просьб, обращенной ко мн.

— Порученіе? Гм!— сказалъ Сомсъ.— Ну, если вы станете этимъ заниматься, то причините себ не мало хлопотъ…

Свизинъ былъ крайне удивленъ желаніемъ Иренъ похать съ нимъ въ Робинъ-Холль. Дорога была дальняя для его лошадей и кром того пришлось измнить часъ обда. Но тмъ не мене ему тоже хотлось посмотрть новый домъ. Вдь это былъ домъ одного изъ Форсайтовъ! А все, что касалось Форсайта, близко касалось его. Притомъ же его интересовало владніе Сомсаеще и по той причин, что Сомсъ, какъ и онъ раньше, былъ оцнщикомъ по продаж земель. Въ конц-концовъ и разстояніе ужъ не такъ было велико…

Свизинъ находилъ Иренъ очаровательной женщиной.

— У нея есть стиль. Она создана для королей! И такъ спокойна всегда!..— не переставалъ онъ восхищаться ею.

— Она, кажется, совсмъ побдила тебя,— замтила Эстеръ, сидвшая въ углу комнаты.

Свизинъ нахохлился, какъ индйскій птухъ.

— Это что такое?— воскликнулъ онъ.— Если я вижу хорошенькую женщину, то и говорю это! Я не вижу кругомъ ни одного молодого человка, который былъ бы достоинъ ея. Можетъ быть, вы знаете? Такъ укажите…

Свизинъ, не привыкшій такъ долго оставаться на свжемъ воздух, началъ дремать, не дозжая Робинъ-Холля. Онъ съ трудомъ удерживалъ глаза раскрытыми и нсколько разъ клевалъ носомъ.

Бозинней, очевидно, ждалъ ихъ прізда, такъ какъ онъ тотчасъ же вышелъ къ нимъ навстрчу.

Вс трое дошли въ домъ. Свизинъ шелъ впереди, опираясь на палку съ золотымъ набалдашникомъ, поданную ему Адольфомъ, и стараясь не показывать вида, что его колни одеревенли отъ долгаго сидячаго положенія. Кром того, Адольфъ накинулъ ему на плечи мховой плащъ, чтобы оградить его отъ сырости недостроеннаго дома.

Лстница очень понравилась ему. Настоящій бароккскій стиль. Надо только украсить ее статуями. Когда же онъ увидлъ внутренній дворъ, то остановился между колоннами съ недоумвающимъ видомъ. Что это такое? Вестибюль, или какъ они тамъ называютъ это? Но увидвъ надъ собой голубое небо, сквозь стеклянную крышу, онъ вдругъ воскликнулъ:

— А, это билліардный залъ!

Ему объяснили, что это дворъ, выложенный изразцами, въ центр котораго будетъ находиться группа растеній.

— Какъ!— воскликнулъ онъ, обращаясь къ Иренъ.— Вы хотите испортить это мсто? Послушайтесь моего совта и велите поставить тутъ билліардъ.

Иренъ улыбнулась. Она подняла блую газовую вуаль, окутывавшую ее точно дымкой, и ея блестящіе черные глаза весело смотрли на Свизина. Онъ находилъ ее прелестне, чмъ когда-либо. Конечно, она послдуетъ его совту, онъ былъ въ этомъ увренъ!

Онъ ничего не могъ, возразить относительно другихъ комнатъ, найдя ихъ достаточно обширными, но совершенно не могъ скрыть своего восторга при вид погреба для вина, куда Бозинней. проводилъ его по каменной лстниц, идя впереди со свчей.

— О! Тутъ мста, пожалуй, хватитъ для 600 или 700 дюжинъ бутылокъ!— воскликнулъ онъ.— Славный, маленькій погребокъ!

Бозинней предложилъ посмотрть на домъ издали.

— Вонъ тамъ, внизу, хорошенькій лсокъ, откуда прекрасно видно домъ.

Но Свизинъ запротестовалъ^—.

— Нтъ,— сказалъ онъ.— Я не пойду. Отсюда видъ также очень хорошъ. Нтъ ли у васъ чего-нибудь врод стула?

Бозинней тотчасъ же принесъ ему стулъ изъ своей палатки.

— Ступайте внизъ, вы двое,— сказалъ онъ ласково,— а я тутъ посижу и полюбуюсь видомъ.

Онъ слъ подъ развсистымъ дубомъ, опершись одною рукой на палку, а другой на колно. Въ сущности онъ былъ доволенъ, что его оставили одного, и еще разъ ласково замахалъ имъ шляпой, когда они спустились внизъ, къ полю. Воздухъ былъ такой бальзаминный и солнце не слишкомъ пекло. Правда, видъ былъ замчательный… Но вскор все уплыло изъ его глазъ, голова сначала склонилась на одинъ бокъ, потомъ на другой, и, наконецъ, онъ уснулъ…

Однако и спящій, онъ сидлъ неподвижно, точно стражъ, надзирающій надъ всмъ пространствомъ, или каменное изваяніе, созданное рукой какого-нибудь художника въ языческія времена. Онъ не шевелился, но духъ его отправился странствовать вслдъ за двумя молодыми людьми, чтобы подсмотрть, что они будутъ длать въ рощ, среди цвтовъ и сосенъ, верхушки которыхъ были позолочены солнцемъ. Тропинка была такъ узка, что имъ пришлось постоянно соприкасаться другъ съ другомъ. Странствующій духъ спящаго Форсайта видлъ, какъ ярко блестли черные глаза Иренъ и какъ она упивалась ароматнымъ воздухомъ лса. Вотъ она нагнулась надъ хорошенькой волосатой гусеницей, какъ будто разсматривая ее, а молодой человкъ остановился возл нея и такъ странно, такъ сурово смотрлъ…

Они пошли дальше, черезъ открытое пространство, гд рубили лсъ. Свалившійся огромный стволъ придавилъ хорошенькіе, голубые колокольчики, виднвшіеся въ трав. Они перелзли черезъ стволъ и дошли до границы лса. Кругомъ было тихо и пустынно и только вдали куковала кукушка.

Они стояли долго молча, и что-то странное было въ этомъ молчаніи…

Вотъ они повернули обратно и, какъ виновные, шли, потупивъ голову, молча… Кругомъ пли птицы, трава издавала одуряющій запахъ, но они продолжали молчать…

Упавшій стволъ опять преградилъ имъ дорогу. И вдругъ бодрствующій духъ спящаго Форсайта увидлъ, что она стоитъ на ствол, и молодой человкъ такъ странно смотритъ на нее… Она улыбается… падаетъ… Нтъ! Онъ прижалъ ее къ своей груди… Она откинула голову, точно избгая его губъ, его поцлуя…

— Вы должны знать, что я люблю васъ!— вскричалъ онъ…

Свизинъ проснулся. Онъ чувствовалъ себя нехорошо. Во рту у него былъ дурной вкусъ… Гд это онъ находится?

Онъ озирался кругомъ.

‘Чортъ возьми, да онъ, кажется, спалъ?.. И ему снилось, что его угощали супомъ съ перечною мятой. Оттого и дурной вкусъ во рту…’

‘Гд же эта молодежь? Куда они ушли?’ Онъ ощущалъ мурашки въ лвой ног.

— Адольфъ!— крикнулъ онъ. Негодяй, наврное уснулъ гд-нибудь!

Свизинъ поднялся со стула и, подойдя къ спуску, сталъ напряженно смотрть внизъ, гд разстилался лугъ. Но тутъ онъ увидлъ ихъ…

Иренъ шла впереди, а этотъ молодой человкъ шелъ за нею, точно провинившаяся собачонка. Подломъ ему! Что за фантазія была уводить ее такъ далеко? Вдь съ этой лужайки внизу открывается чудесный видъ на домъ!..

И они, наконецъ, увидали монументальную фигуру дядюшки, стоящаго наверху. Онъ махнулъ имъ рукой, чтобы они шли скоре… Что это? Они остановились и говорятъ, говорятъ безъ конца!.. Должно быть, она сдлала ему выговоръ… по поводу дома! И ничего нтъ удивительнаго! Что это за домъ?.. Свизинъ ршительно не могъ понять красоты такого дома.

Неподвижный, тусклый взглядъ Свизина былъ устремленъ на приближающуюся молодую пару. Бозинней имлъ какой-то странный, растерянный видъ…

— Никакого толка не будетъ изъ этого!— сказалъ Свизинъ сурово, кивнувъ въ сторону дома.— Это слишкомъ въ новомъ дух.

Бозинней разсянно посмотрлъ на него, какъ будто не слыша его словъ. Впослдствіи Свизинъ говорилъ Эстеръ, что Бозинней произвелъ на него впечатлніе очень страннаго субъекта.— Совсмъ неотесанный малый!.. Что за удивительная манера смотрть въ упоръ на людей!..

Упоминаніе о ча разсяло дурное расположеніе Свизина. Онъ не любилъ чай,— его братъ Джоліонъ нажился посредствомъ торговли чаемъ,— но теперь онъ ощущалъ сильнйшую жажду и готовъ былъ пить, что угодно. Ему хотлось также разсказать Иренъ про вкусъ, который онъ ощущалъ во рту,— она такъ уметъ симпатизировать ему!— но это показалось ему неприличнымъ, и поэтому онъ молчалъ…

Широкая улыбка расплылась на его лиц, когда онъ увидлъ бутылку шампанскаго, которую откупоривалъ Адольфъ.

— Вы точно Монте-Кристо! сказалъ онъ Бозиннею.

Этотъ знаменитый романъ, который онъ читалъ когда-то, произвелъ на него неизгладимое впечатлніе.

Но какъ ни была сильна его жажда, онъ все-таки не сразу поднесъ стаканъ къ своимъ губамъ, а прежде поднялъ его къ глазамъ и посмотрлъ вино на свтъ. Ни въ какомъ случа онъ не сталъ бы пить дрянное вино! Сдлавъ маленькій глотокъ, онъ поднесъ вино къ носу и, наконецъ, проговорилъ одобрительно:

— Винцо недурное, хотя, разумется, не чета моему Гейденку!

Въ этотъ именно моментъ, какъ онъ потомъ говорилъ Тимоею, у него мелькнула мысль, ‘что молодой архитекторъ можетъ быть неравнодушенъ къ мистриссъ Сомсъ’. Это внезапное открытіе сильнйшимъ образомъ заинтересовало его.

— Онъ точно собака слдовалъ за нею,— разсказывалъ онъ своей сестр, мистриссъ Септимусъ Смолль.— Эдакій шутъ!.. Да я и не удивляюсь. Она такая обаятельная женщина! И держитъ себя безукоризненно… Впрочемъ, я не былъ увренъ въ этомъ, пока не увидалъ, что онъ потихоньку взялъ ея носовой платокъ.

— И не отдалъ его ей?— спросила мистриссъ Септимусъ Смолль съ загорвшимися отъ любопытства глазами.

— Отдалъ?.. Вотъ еще! Я видлъ, какъ онъ прижималъ его къ губамъ, когда думалъ? что я не смотрю на него.

Мистриссъ Септимусъ Смолль была такъ поражена, что даже не въ силахъ была вымолвить ни слова.

— Но она ничуть не поощряла его?— сказалъ Свизинъ и вдругъ вспомнилъ, что когда они садились въ фаэтонъ, то Иренъ во второй разъ протянула руку Бозиннею, и онъ удержалъ ее въ своей рук. Свизинъ тронулъ лошадей. Ему хотлось, чтобы Иренъ только на него обращала вниманіе, а она даже не отвтила на его вопросъ, и онъ не могъ разсмотрть ея лица, потому что она сидла возл него съ опущенною головой… Впрочемъ, въ конц-концовъ, она стала внимательной къ нему попрежнему и терпливо выслушивала вс его жалобы на новаго повара въ клуб, на свои домашнія затрудненія, на банкротство одного изъ своихъ арендаторовъ, на глухоту и на боль въ правомъ боку, и т. д. и т. д. Она слушала спокойно, глядя въ пространство задумчивыми глазами, и онъ былъ увренъ, что она сочувствуетъ ему и жалетъ его… а онъ, сидя рядомъ съ хорошенькой женщиной, въ дорогомъ экипаж, запряженномъ парою красивыхъ срыхъ лошадей, чувствовалъ себя настоящимъ аристократомъ и былъ доволенъ.

Но катаніе чуть-чуть не окончилось приключеніемъ. Лошади Свизина, столкнувшись съ телжкой, запряженной осликомъ, и поваливъ ее, испугались и понесли. Фаэтонъ бросало изъ стороны въ сторону, и люди, встрчавшіеся по дорог, съ испугомъ смотрли на Свизина и его спутницу. Свизинъ, красный какъ ракъ, изо всхъ силъ натягивалъ вожжи. Иренъ сидла на видъ совершенно спокойно и только крпко держалась рукой за край экипажа.

— Съ нами ничего не можетъ случиться, дядя Свизинъ?— спросила она.

— Пустяки. Лошади немного испугались…

— Я еще ни разу не испытывала этого!

— Не бда! Только сидите смирно!

Она улыбнулась. Свизинъ посмотрлъ на нее. На лиц ея не выражалось ни малйшей тревоги.

— Только не двигайтесь!— повторилъ онъ.— И не бойтесь!.. Я ужъ васъ доставлю домой.

И, не смотря на то, что все его вниманіе было поглощено лошадьми, которыхъ онъ старался сдержать, Свизинъ былъ пораженъ ея отвтомъ. Она какимъ-то страннымъ, словно не своимъ голосомъ проговорила:

— Мн все равно. Я ничего не имю противъ того, чтобы никогда не вернуться домой!..

Фаэтонъ такъ подскочилъ, что восклицаніе удивленія застряло въ горл Свизина. Но лошади замедлили шагъ, начался подъемъ, и, наконецъ, он сами остановились.

— Знаешь ли,— разсказывалъ потомъ Свизинъ Тимоею,— когда лошади понесли и я подобралъ вожжи, стараясь удержать ихъ, то она была такъ же хладнокровна, какъ и я. Чортъ возьми! Ей какъ будто было ршительно безразлично, сломитъ она себ шею или нтъ!.. Да! Она сказала: ‘Мн все равно, хотя бы и никогда не возвращаться домой!’ — Свизинъ оперся на свою палку и въ упоръ поглядлъ на мистриссъ Септимусъ Смолль, слушавшую его съ интересомъ.— И я ничуть не удивляюсь этому!— прибавилъ онъ.— Съ такой дубиной, какъ этотъ Сомсъ…

О Бозинне Свизинъ совсмъ не думалъ. Онъ нисколько не интересовался, что длалъ Бозинней, когда остался одинъ, бродилъ ли онъ, какъ собаченка, съ которою его сравнивалъ Свизинъ, прижималъ ли къ губамъ носовой платокъ Иренъ, вдыхая его тонкій ароматъ, или же съ невыносимою тоскою въ сердц смотрлъ на дорогу, готовый огласить своими рыданіями березовый лсъ?.. Свизинъ совершенно забылъ о немъ, какъ только переступилъ порогъ дома Тимоея.

IV.
Джемсъ отправляется на рекогносцировку.

Незнакомые съ нравами и обычаями Форсайтовской семейной биржи, конечно, не могли предугадать того волненія, которое вызвала поздка Иренъ въ Робинъ-Холль. То, что разсказалъ Свизинъ Тимоею, было передано потомъ Джюнъ съ легкимъ злорадствомъ и отчасти съ искреннимъ желаніемъ ей добра.

— Подумай только, какъ это ужасно, моя дорогая!— воскликнула тетушка Джюлей.— Вдь она сказала, что не хочетъ возвращаться домой! Что бы это означало?

Джюнъ выслушала этотъ разсказъ съ пылающими щеками и вдругъ, не говоря ни слова, сухо попрощалась съ тетушками и вышла.

— Какъ всегда груба!— замтила мистриссъ Септимусъ Смолль тетушк Эстеръ, когда Джюнъ вышла.

Однако для всхъ было ясно, что разсказъ этотъ взволновалъ Джюнъ. Очевидно, тутъ что-то таится! Странно! Вдь она и Иренъ были такъ дружны!

Перешептываніямъ и намекамъ не было конца. Вспоминали разсказъ Эфиміи о томъ, какъ она видла въ театр Джюнъ съ ея женихомъ. Мистеръ Бозинней постоянно бываетъ у Сомсовъ? О, да! Но вдь у него есть дла… постройка дома!

Въ сущности, однако, ничего особеннаго не случилось, и волненіе Форсайтовской семейной биржи можно было объяснить только ея чрезмрной чувствительностью ко всему, что касалось Форсайтовъ. Довольно было одного намека, простого выраженія сожалнія или сомннія, для того чтобы начали вибрировать вс фибры общей семейной души. Никто не желалъ, чтобы изъ этого произошло что-нибудь дурное для кого-нибудь изъ Форсайтовъ. Вс эти намеки, сомннія высказывались съ самыми лучшими намреніями, и каждый при этомъ чувствовалъ ту связь, которая скрпляетъ ихъ всхъ, какъ членовъ одной семьи.

Впрочемъ, многіе изъ боле молодого поколнія Форсайтовъ не одобряли этого и готовы были заявить, что они не желаютъ, никакого семейнаго вмшательства въ свои дла. Но семья была сильне ихъ. Она окружала ихъ невидимою, но прочною стью, и они не могли помшать тому, что на семейной бирж было всегда и все извстно про всхъ и все подвергалось обсужденію.

Одинъ изъ самыхъ молодыхъ Форсайтовъ, сынъ Роджера, сдлалъ попытку эмансипировать новое поколніе и даже зашелъ такъ далеко, что ршился неуважительно отозваться о Тимое, какъ о ‘старомъ кот’. Но онъ же и поплатился за свою дерзость! Слова эти, переходя изъ устъ въ уста, достигли ушей тетушки Джюлей, и она съ возмущеніемъ передала ихъ матери Роджера, который и былъ привлеченъ къ отвту.

Вдь, въ сущности, страдали отъ этого вмшательства семьи въ свои дла только т, кто поступалъ дурно, какъ, напримръ, Джорджъ, проигравшій вс свои деньги въ билліардъ, или этотъ самый Роджеръ, чуть не женившейся на двушк, съ которой находился въ незаконной связи! Понятно, что такіе факты не могли не возбуждать семейныхъ разговоровъ. Что же касается Иренъ, то хотя этого не говорили прямо, но вс думали, что, она находится въ опасности…

Вс эти семейные пересуды не только доставляли удовольствіе членамъ семьи, но они придавали особенное оживленіе семейнымъ собраніямъ въ дом Тимоея, внося интересъ и разнообразіе въ жизнь трехъ обитательницъ этого дома. Иначе имъ было бы такъ скучно жить, этимъ тремъ старухамъ. А Тимоей! Его домъ былъ нейтральнымъ, какъ тысячи другихъ такихъ домовъ въ Сити. Тамъ собирался семейный совть, происходили засданія семейной биржи, повышались и понижались фонды членовъ семьи и выносились семейныя ршенія. Тимоей самъ уже не участвовалъ въ жизненныхъ битвахъ и могъ находить, смыслъ своего существованія только въ наблюденіи жизни другихъ. Не будь этихъ семейныхъ собесдованій, домъ его казался бы слишкомъ пустыннымъ и скучнымъ. Толки, сплетни, разсказы вносили оживленіе. Тимоей любилъ слушать ихъ, и въ его дом сходились вс нити, привязывающія каждаго Форсайта. Тимоей былъ одинокъ, и неизвстно, томился ли онъ своимъ одиночествомъ, но появленіе на свтъ новаго члена семьи Форсайтовъ всегда приводило его въ сильнйшее волненіе. Юное, поколніе могло презрительно усмхаться и пожимать плечами, но никто не чувствовалъ себя въ силахъ совершенно освободиться отъ этой семейной опеки. Только любовь могла совершить это.

Молодой Джоліонъ первый произвелъ брешь въ семейной оград. Онъ вырвался на свободу, чтобы сорвать дикій цвтокъ любви, росшій за оградой, переступать которую запрещали ему семейныя традиціи. Семья давно оправилась отъ этого удара, и теперь слухи о подготовляющейся новой семейной драм въ ея ндрахъ, конечно, должны были вызвать волненіе. Особенно Джемсъ былъ взволнованъ этими странными слухами, касающимися Иренъ и Бозиннея. Любовь въ его глазахъ не играла никакой роли. Онъ давно уже позабылъ, какъ самъ былъ влюбленъ въ свою теперешнюю жену, Эмилію, какъ ухаживалъ за нею, забылъ и т чудные, свтлые дни, которые онъ прожилъ съ. нею въ маленькомъ домик, составлявшемъ тогда его собственность. Но, разумется, онъ не забылъ этого домика,— ни одинъ изъ Форсайтовъ не забываетъ дома, который принадлежалъ ему когда-либо,— тмъ боле, что домъ этотъ онъ продалъ съ большою выгодой вскор посл этого.

Да! Любовь была забыта. Годы сгладили всякое воспоминаніе о ней. И вдругъ, эти слухи, касающіеся жены его сына, снова вызвали передъ нимъ этотъ давно забытый призракъ. Но теперь онъ порождалъ въ его душ, какъ всякій выходецъ изъ другого міра, какой-то совершенно необъяснимый ужасъ. Невольно вспоминались ему разныя семейныя трагедіи, о которыхъ разсказывалось въ вечернихъ газетахъ. Но разв это могло произойти въ его семь, въ семь Форсайта!.. Онъ отгонялъ отъ себя эту мысль. Правда, иной разъ и онъ говорилъ съ усмшкой: ‘Да, да, я знаю. Ее видли съ молодымъ Дайсономъ въ Монте-Карло!’ Но истинное значеніе такого факта совершенно ускользало отъ него. Онъ не допускалъ возможности семейнаго скандала. Сплетни и разговоры никогда вдь не выходили за предлы семейнаго круга, да и тамъ дло ограничивалось лишь намеками, полусловами… Но теперь эти слухи, дошедшіе до него и лично его затрогивавшіе, потрясли его до глубины души. Возможность скандала вдругъ встала передъ его глазами. Мысль эта приводила его въ содроганіе. Что можно было сдлать? Поговорить съ Сомсомъ? Но это, пожалуй, только ухудшитъ дло. Вдь у него нтъ никакихъ фактовъ, на которые онъ бы могъ опереться.

Всему виной эта несчастная идея Сомса строить за городомъ свой домъ. Зачмъ это понадобилось ему? А ужъ если ему пришла такая фантазія, то отчего онъ не обратился къ какому-нибудь первоклассному архитектору, а взялъ молодого Бозиннея, о которомъ никто ничего не знаетъ? Джемсъ предупреждалъ его. Теперь, какъ онъ слышалъ, домъ этотъ обошелся Сомсу гораздо дороже, чмъ онъ предполагалъ вначал.

Вдругъ у него явилось непреодолимое желаніе пойти и убдиться собственными глазами. Ршивъ это, онъ почувствовалъ облегченіе. Во всякомъ случа, это будетъ лучше, чмъ оставаться въ бездятельности. Притомъ же ему очень хотлось посмотрть на домъ Сомса. Ему казалось, что, взглянувъ на этотъ домъ, построенный человкомъ, возбуждающимъ подозрнія подобнаго рода, онъ заглянетъ въ самую суть вещей и пойметъ происхожденіе этого страннаго слуха. Поэтому, не говоря никому ни слова, онъ отправился въ Робинъ-Холль по желзной дорог и, дохавъ до станціи, пошелъ дальше пшкомъ. Онъ три раза спрашивалъ дорогу у встрчныхъ жителей, все боясь, что ему указываютъ не надлежащій путь. Онъ успокоился только, когда увидлъ между деревьями крышу новаго дома.

День былъ облачный и очень душный. Въ воздух не чувствовалось ни малйшаго движенія, и молочно-блый небесный сводъ какъ будто опустился совсмъ низко надъ землей и давилъ на нее. Въ такіе дни британскіе рабочіе работаютъ вяло, и поэтому въ строящемся дом не слышно было ни веселой болтовни, ни шутокъ, которыя обыкновенно раздавались тамъ, оживляя работу. Казалось даже, молотки каменщиковъ стучали какъ-то лниво, и человческихъ голосовъ почти не было слышно.

Джемсъ, осторожно пробираясь между, кучами щебня и строительнаго мусора, подошелъ къ дому со стороны портика. Тутъ онъ остановился и поднялъ глаза. Онъ простоялъ такъ нсколько минутъ, о чемъ-то размышляя, и въ этомъ положеніи засталъ его Бозинней. Джемсъ посмотрлъ на него, и ему показалось, что лицо его выражаетъ скрытую насмшку и досаду.

— Какъ поживаете, мистеръ Форсайтъ? Подите же сюда и посмотрите сами на домъ,— сказалъ ему Бозинней.

Джемсъ, пріхавшій только съ этою цлью, вдругъ ощутилъ неловкость. Онъ протянулъ руку Бозиннею, избгая смотрть на него.

Бозивней прошелъ впередъ, иронически улыбаясь. Въ его любезности было что-то подозрительное, какъ показалось Джемсу.

— Я бы хотлъ сначала обойти кругомъ и посмотрть, что вы длаете,— сказалъ онъ Бозиннею.

Вокругъ юго-восточной и юго-западной стороны дома была уже выведена каменная терраса. Джемсъ пошелъ по ней.

— Ну, а что стоитъ такая терраса?— спросилъ онъ, увидя, что она поворачиваетъ за уголъ.

— А какъ бы вы думали?— въ свою очередь спросилъ Бозинней.

— Почемъ я знаю!— отвтилъ смущенный Джемсъ.— Можетъ быть, двсти или триста фунтовъ…

— Именно!

Джемсъ бросилъ на него сердитый, недоумвающій взглядъ, но архитекторъ какъ будто не замтилъ этого.

У входа въ садъ Джемсъ остановился и посмотрлъ на открывающійся передъ нимъ видъ.

— Это бы надо срубить,— сказалъ онъ, указывая на старый, развсистый дубъ, нсколько заслоняющій видъ на окрестности.

— Вы такъ думаете?.. Вы полагаете, конечно, что за свои деньги вы недостаточно пользуетесь видомъ, который открывается отсюда, такъ какъ дерево отчасти заслоняетъ его?— замтили Бозинней.

Джемсъ искоса поглядлъ на него. Что за странный молодой человкъ!

— Я не понимаю, на что вамъ нужно это дерево?— возразилъ онъ, нсколько смущеннымъ и недовольнымъ тономъ.

— Я срублю его завтра,— отвтилъ Бозинней.

Джемсъ испугался.

— Пожалуйста, не говорите, что это я вамъ сказалъ, что дерево должно быть срублено!— воскликнулъ онъ.— Я вдь ничего не знаю!…

— Да?

— Откуда же я могу знать? Вдь это меня не касается! Длайте на свою отвтственность.

— Все же, вы позволите мн упомянуть о васъ?

— Съ какой стати? Зачмъ вамъ это нужно? Оставьте это дерево въ поко. Вдь, въ конц-концовъ, это не ваше дерево!..

Джемсъ былъ сильно взволнованъ и красенъ. Онъ вынулъ шелковый носовой платокъ и вытеръ потъ съ лица. Войдя съ Бозинеемъ въ домъ, онъ такъ же, какъ и Свизинъ, былъ пораженъ видомъ внутренняго двора.

— Вы должны были истратить изрядною сумму денегъ на такую постройку,— сказалъ онъ, осмотрвъ галлерею и колоннаду.— Скажите мн, напримръ, во что обошлась постановка этихъ колоннъ!

— Я не могу сразу назвать сумму,— отвтилъ Бозинней въ раздумьи.— Но, конечно, это стоило дорого…

— Я такъ и думалъ! Я такъ и думалъ!..— повторилъ Джемсъ, но, поймавъ взглядъ архитектора, запнулся и, хотя ему бы хотлось знать истинную стоимость каждой вещи, онъ все же подавилъ свое любопытство. Бозинней же, повидимому, хотлъ непремнно все показать Джемсу, заставить его обратить, вниманіе на каждую мелочь. Джемсъ долженъ былъ во второй разъ обойти весь домъ. Онъ замтилъ, что Бозинней съ нетерпніемъ ждалъ отъ него вопросовъ, и поэтому насторожился. Этотъ молодой архитекторъ ршительно смущалъ его. Кром того, онъ чувствовалъ сильную усталость, такъ какъ хотя онъ и былъ очень бодръ, но все же ему было семьдесятъ пять лтъ!

Осмотръ дома не удовлетворилъ его. Онъ не узналъ ничего новаго и не разршилъ своихъ сомнній. Только его недовріе и нелюбовь къ молодому архитектору усилились посл этого посщенія, такъ какъ, несмотря на всю изысканную вжливостьБозиннея, Джемсу все-таки казалось, что онъ надъ нимъ смется. Конечно, онъ оказался хитре, чмъ это можно было предполагать. Джемсъ не могъ отрицать, что у него была пріятная наружность, но Джемсу не нравилось выраженіе его лица, какъ будто онъ ни на что не обращалъ вниманія и ни до чего ему нтъ дла. Глаза у него были какіе-то странные, и онъ часто начиналъ улыбаться, когда, меньше всего можно было ожидать этого. Разсказывая потомъ своей жен объ этой поздк въ Робинъ-Холль, Джемсъ сказалъ, что выраженіе глазъ Бозиннея напомнило ему голоднаго кота. Въ его манерахъ была какая-то кошачья мягкость, въ которой чувствовалось ожесточеніе и насмшка…

Осмотрвъ въ дом все, что только можно было осмотрть, Джемсъ, наконецъ, направился къ выходу, съ непріятнымъ сознаніемъ въ душ, что онъ понапрасну потратилъ время, деньги и силы и ничего не добился. Тогда, вооружившись истинно Форсайтовскимъ мужествомъ, онъ посмотрлъ въ упоръ на Бозиннея и рзко спросилъ:

— Вы, кажется, часто видите мою невстку? Что же она думаетъ объ этомъ дом? Впрочемъ, она, вроятно, его не видала?

Онъ сказалъ это, хотя ему все было извстно относительно посщенія Иренъ. Впрочемъ, въ этомъ посщеніи ничего вдь не было особеннаго, кром сказанныхъ ею словъ, что она не хотла бы возвращаться домой! Но задавая свой вопросъ Бозиннею, онъ думалъ припереть его къ стн и заставить высказаться.

Бозинней отвтилъ не сразу, но его пристальный взглядъ смущалъ Джемса.

— Она видла этотъ домъ,— сказалъ онъ, наконецъ.— Но я не знаю, что она о немъ думаетъ.

Однако Джемсъ не удовлетворился этимъ отвтомъ. Онъ былъ взволнованъ, и ему хотлось все-таки вывдать что-нибудь отъ архитектора.

— Ахъ! Она видла? Значитъ, Сомсъ привозилъ ее сюда?

Бозинней усмхнулся.

— Нтъ!— отвчалъ онъ.

— Какъ? Она прізжала сюда одна?

— Нтъ.

— Такъ кто же привозилъ ее?

— Не знаю, долженъ ли я разсказывать вамъ объ этомъ…

Джемсъ зналъ, что Иренъ здила со Свизиномъ, и поэтому отвтъ Бозиннея показался ему непонятнымъ.

— Какъ!— пробормоталъ онъ въ смущеніи.— Вы, значитъ, знаете!— Но тутъ же почувствовавъ, что вступилъ на скользкій путь, онъ спохватился и прибавилъ:

— Хорошо. Если вы не хотите говорить… Мн кажется, вы не хотите?.. Впрочемъ, мн вдь никто никогда ничего не говоритъ!

Бозинней прервалъ его.

— Кстати,— обратился онъ къ Джемсу,— быть можетъ, еще кто-нибудь изъ вашей семьи хочетъ пріхать сюда? Такъ вы скажите мн. Я бы желалъ быть тутъ въ это время.

— Еще кто-нибудь?— спросилъ изумленный Джемсъ.— Кто же? Я, право, не знаю… Прощайте.

Не глядя на Бозиннея, онъ протянулъ ему руку и, взявъ зонтикъ, спустился съ террасы. Когда онъ оглянулся назадъ, до увидалъ, что Бозинней медленно слдуетъ за нимъ вдоль стны, ‘крадучись, словно котъ’, разсказывалъ онъ потомъ. Онъ даже не обратилъ никакого вниманія на то, что Бозинней, остановившись у угла дома, еще разъ приподнялъ свою шляпу и поклонился ему.

Потерявъ изъ виду Бозиннея, Джемсъ замедлилъ свой шагъ. Онъ какъ-то совсмъ упалъ духомъ. Голодный и усталый, онъ шелъ очеть тихо, согнувшись боле обыкновеннаго, и если Бозинней видлъ его, то наврное почувствовалъ угрызеніе совсти за то, что такъ обошелся съ нимъ!..

V.
Сомсъ и Бозинней вступаютъ въ переписку другъ съ другомъ.

Джемсъ ничего не сказалъ своему сыну о своемъ посщеніи его дома, но такъ какъ ему нужно было побывать у Тимоея и посовтоваться съ нимъ насчетъ одного распоряженія санитарныхъ властей, то онъ воспользовался случаемъ и разсказалъ все своему брату.

Домъ, по словамъ Джемса, не былъ плохимъ. Изъ него можно было бы сдлать кое-что. Вообще этотъ молодой архитекторъ видимо знаетъ толкъ. Но во что все это обойдется Сомсу? Вотъ вопросъ!

Эфинія Форсайтъ, случайно находившаяся въ комнат во время этого разговора,— она пришла за книгой,— сказала мимоходомъ:

— Я видла вчера Иренъ въ магазинахъ. Она встртилась съ Бозиннеемъ въ отдл колоніальныхъ товаровъ и очень долго разговаривала съ нимъ.

Она такъ просто и лишь вскользь упомянула о факт, который, въ сущности, произвелъ на нее сильное впечатлніе. Она зашла въ магазинъ и такъ какъ ей нужно было сдлать покупку въ шелковомъ отдленіи, то она прошла черезъ колоніальное отдленіе и невольно обратила вниманіе на очень изящно одтую даму, стоявшую къ ней спиной и точно ожидавшую кого-то. Эфимія, видвшая только ея изящную, граціозную фигуру, ршила въ своемъ ум, что такая фигура рдко бываетъ у добродтельныхъ женщинъ, да вся ея поза говорила за то, что она тутъ назначила свиданіе. Подозрнія Эфиміи вскор подтвердились. Она увидла, что изъ отдленія аптекарскихъ товаровъ вышелъ какой-то молодой человкъ и поспшно подошелъ къ молодой дам, какъ видно поджидавшей его. Она обернулась, и Эфимія увидла, что это была Иренъ. Молодой человкъ былъ Бозинней. Заинтересованная этой встрчей, Эфимія подошла къ прилавку и стала разсматривать коробку съ финиками. Такимъ образомъ она была свидтельницей ихъ свиданія, въ ранній утренній часъ, въ большомъ магазин.

Иренъ была прелестна, хотя немного блдна. Бозинней, котораго Эфимія находила весьма интереснымъ, показался ей очень взволнованнымъ. Онъ какъ будто о чемъ-то просилъ Иренъ. Во всякомъ случа разговоръ ихъ имлъ такой серьезный характеръ и они были такъ поглощены имъ, что ничего не замчали кругомъ и порядочно-таки мшали покупателямъ. Одинъ какой-то старый генералъ, проходя въ сигарное отдленіе, случайно замтилъ Иренъ и остановился, выпучивъ на нее глаза. Онъ даже снялъ шляпу и поклонился ей. Такой смшной!..

Но больше всего поразило Эфимію поведеніе самой Иренъ. Она ни разу даже не взглянула на Бозиннея и только, когда онъ собрался уходить, она посмотрла ему вслдъ. И какой это былъ взглядъ! Эфимія не переставала думать объ этомъ. Столько было тоски въ этомъ взгляд и какое-то странное выраженіе, какъ будто душа Иренъ устремилась за только что ушедшимъ Бозиннеемъ и ей хотлось вернуть назадъ какія-то сказанныя ею слова.

Эфимія не могла долго оставаться, такъ какъ мать ея ждала внизу въ экипаж. Но она была очень заинтересована, очень! Она кивнула мистриссъ Сомсъ, для того чтобы она знала, что Эфимія видла ее, и прошла въ шелковое отдленіе.

Джемсъ былъ очень недоволенъ этимъ новымъ подтвержденіемъ своихъ тяжелыхъ подозрній, и поэтому, когда Эфимія сказала о своей встрч, то онъ сухо замтилъ ей:

— Они, вроятно, вмст выбирали обои для новаго дома…

Эфимія улыбнулась.

— Въ колоніальномъ отдленіи?— возразила она иронически и, взявъ книгу, вышла изъ комнаты.

Джемсъ ушелъ тотчасъ же посл нея и отправился къ сыну. Онъ засталъ его сидящимъ у письменнаго стола и приводящимъ въ порядокъ какія-то бумаги. Коротко поздоровавшись съ отцомъ, Сомсъ протянулъ ему письмо и сказалъ:

— Это, вроятно, заинтересуетъ тебя.

Джемсъ развернулъ его и прочелъ:

Дорогой Форсайтъ.

‘Постройка вашего дома закончена и вмст съ этимъ кончились мои обязанности, какъ архитектора. Если же вы хотите, чтобы я занялся дале декоративною частью, какъ объ этомъ вы просили меня, то я долженъ предупредить васъ, что соглашусь лишь въ томъ случа, если мн будетъ обезпечена полная свобода дйствій. Вы всегда являлись на постройку съ какимъ-нибудь новымъ предложеніемъ, идущимъ совершенно вразрзъ съ моею схемой. У меня есть три вашихъ письма, въ каждомъ изъ нихъ вы мн предлагаете такую вещь, которая никогда бы не пришла мн въ голову. А вчера прізжалъ вашъ отецъ, и онъ тоже сдлалъ дальнйшія, столь же цнныя замчанія. Поэтому, я еще разъ прошу васъ, подумайте хорошенько, будетъ ли для васъ удобно, чтобы я взялся декорировать вашъ домъ, или мн лучше уйти. Послднее я бы предпочелъ.

‘Но опять-таки, я прошу васъ понять, что если я буду руководить отдлкой дома, то не допущу ни чьего вмшательства. Я всегда исполняю тщательно то, за что берусь, но я долженъ имть полную свободу дйствій.

Преданный вамъ Филиппъ Бозинней’.

Что заставило Бозиннея написать это письмо — неизвстно, но весьма возможно, что побудительною причиной было возмущеніе, постепенно накипавшее въ его душ и вызываемое его положеніемъ относительно Сомса, т.-е. положеніемъ, которое обыкновенно занимаетъ художникъ по отношенію къ собственнику, считающему себя въ прав вмшиваться въ искусство.

— Что же ты отвтилъ ему?— спросилъ Джемсъ.

— Я еще не ршилъ,— сказалъ Сомсъ.

Сомсъ имлъ репутацію очень основательнаго человка. ‘Спросите молодого Форсайта. Онъ всегда даетъ хорошій совтъ’, говорили про него, и онъ очень гордился этимъ. Его обычная молчаливость способствовала укрпленію такой репутаціи. Люди состоятельные (а другіе никогда не обращались къ Сомсу за совтомъ) склонны были видть въ такой молчаливости признакъ солидности и осторожности. Впрочемъ, на Сомса дйствительно можно было положиться. Традиціи, привычки, воспитаніе, унаслдованныя наклонности и врожденная осторожность, вмст съ извстною формой профессіональной честности и отвращеніемъ ко всякаго рода риску, исключали возможность съ его стороны такихъ поступковъ, которые могли бы возбудить порицаніе здравомыслящихъ людей. Онъ шелъ осторожно даже по гладкому полу и поэтому не подвергался опасности паденія. Въ сущности онъ былъ главой извстной фирмы стряпчихъ въ Сити, такъ какъ, хотя отецъ его и бывалъ каждый день, но въ дйствительности онъ только сидлъ въ кресл, вытянувъ свои длинныя ноги, изрдка внося небольшую путаницу въ дла, уже ршенныя раньше. Другой компаньонъ фирмы былъ совсмъ ничтожный человкъ, и за совтомъ никто къ нему не обращался.

Сомсъ посмотрлъ на часы. Онъ долженъ былъ отправиться на общее собраніе акціонеровъ новой утольной компаніи, въ которой участвовалъ старый Джоліонъ. Сомсъ надялся увидть его тамъ и поговорить о Бозинне. Онъ еще не ршилъ, какъ ему поступить, и во всякомъ случа не хотлъ отвчать на это письмо, не повидавшись съ дядей Джоліономъ.

Собраніе акціонеровъ поглотило на время вниманіе Сомса. Но какъ только оно кончилось, то мысль Сомса снова вернулась къ молодому архитектору. Удивительно, что даже дла не могли отвлечь его отъ этихъ мыслей! Конечно, въ поздк Иренъ въ Робинъ-Холль не было ничего особеннаго. Разв только то, что она ничего не сказала объ этомъ своему мужу. Но вдь она вообще никогда ничего не говорила ему! Она только стала еще молчаливе, еще раздражительне, чмъ обыкновенно. Еслибъ домъ былъ достроенъ и они могли бы поскоре перехать туда! Сомсъ страстно желалъ этого. Лондонъ совсмъ не годится для его жены, онъ ршительно разстраиваетъ ей нервы. Вопросъ объ отдльной комнат снова выплылъ наружу…

— Можете вы удлить мн одну минутку для разговора, дядя?

Сомсъ и самъ хорошенько не зналъ, чего онъ ждетъ отъ этого разговора. Старый Джоліонъ пользовался особеннымъ уваженіемъ среди Форсайтовъ, но между нимъ и Сомсомъ всегда существовалъ скрытый антагонизмъ, отражавшійся въ ихъ обращеніи другъ съ другомъ. Старый Джоліонъ считалъ Сомса ничтожествомъ и всегда съ болью сердца думалъ о томъ, что Сомсъ, къ которому онъ относился довольно презрительно, успшно прокладываетъ себ дорогу въ жизни, тогда какъ его собственный сынъ!..

Но старый Джоліонъ, несмотря на то, что занималъ особое мсто въ семь, все-таки не стоялъ вн ея круга, и семейные толки доходили до него. Зловщіе, хотя и неопредленные слухи, касающіеся Бозиннея, достигли его ушей, и гордость его была уязвлена. Однако страннымъ образомъ его раздраженіе обратилось не на Иренъ, а на Сомса. Мысль, что жена его племянника могла отбить жениха у Джюнъ, было особенно унизительна для него. Не могъ разв Сомсъ уберечь свою жену? Впрочемъ, разв можно съ него спрашивать! Вдь онъ ничего не понимаетъ! Старый Джоліонъ не старался скрыть отъ себя опасности, вдь Иренъ была дйствительно обаятельной женщиной!

Когда Сомсъ подошелъ къ нему, то у него тотчасъ же явилось предчувствіе, что онъ заговоритъ съ нимъ объ этомъ. Нсколько минутъ они шли молча. Наконецъ, Сомсъ протянулъ ему письмо Бозиннея и сказалъ: ‘Видите, что онъ пишетъ мн. Я бы хотлъ, чтобы вы знали. Я потратилъ на этотъ домъ больше, чмъ разсчитывалъ, и мн бы хотлось выяснить положеніе длъ’.

Старый Джоліонъ неохотно взялъ письмо.

— То, что онъ говоритъ, достаточно ясно,— сказалъ онъ.

— Онъ хочетъ, чтобы я предоставилъ ему ‘свободу дйствій’,— возразилъ Сомсъ.

Старикъ съ неудовольствіемъ посмотрлъ на него.

— Если ты ему не довряешь, то зачмъ же ты обращался къ нему,— сказалъ онъ, и въ тон его голоса слышалось подавленное раздраженіе противъ Сомса, семейныя дла котораго впутывались въ его жизнь.

— Теперь уже поздно говорить объ этомъ!— сказалъ Сомсъ.— Дло въ томъ, что я желалъ бы дать ему хорошенько понять, что если я предоставлю ему свободу дйствій, то все же я не хочу, чтобы онъ переходилъ границы. Мн кажется, что если бы вы поговорили съ нимъ объ этомъ, то это имло бы больше вса въ его глазахъ.

— Нтъ,— рзко отвтилъ старый Джоліонъ.— Мн до этого нтъ никакого дла.

Эти фразы, которыми объяснялись дядя и племянникъ, имли другой, невысказанный смыслъ, и они оба сознавали это.

— Хорошо,— замтилъ Сомсъ.— Но я полагалъ, что ради Джюнъ я долженъ все сказать вамъ. Я хочу, чтобъ вы знали, что я не потерплю никакой глупости!..

— Что мн за дло до этого?— повторилъ старикъ.

— О! Я не знаю…— Онъ не договорилъ, смущенный взглядомъ, брошеннымъ на него старымъ Джоліономъ и только прибавилъ:— Не говорите потомъ, что я скрылъ отъ васъ.

— Скрылъ? Я не понимаю, что ты хочешь сказать этимъ!— воскликнулъ старый Джоліонъ съ раздраженіемъ.— Ты приходишь надодать мн пустяками. Я ничего не хочу слышать о твоихъ длахъ! Самъ улаживай ихъ!

— Хорошо. Я такъ и сдлаю,— сказалъ Сомсъ, и они разстались.

Вечеромъ Бозинней получилъ отъ Сомса слдующее письмо:

‘Дорогой Бозинней. Я получилъ ваше письмо, которое нсколько удивило меня. Мн кажется, я всегда предоставлялъ вамъ свободу дйствій, такъ какъ не помню, чтобы какое-нибудь мнніе, которое имлъ несчастье высказать вамъ относительно дома, было бы принято вами во вниманіе. Но предоставляя вамъ, согласно вашему желанію, свободу дйствій, я все-таки хочу, чтобы вы поняли, что стоимость дома, вполн законченнаго и отдланнаго, включая и ваше вознагражденіе (согласно условію), не должна превышать 12,000 фунтовъ. Это, какъ вамъ извстно, значительно превышаетъ первоначально назначенную мною сумму. Вашъ Сомсъ Форсайтъ’.

Бозинней отвчалъ: ‘Дорогой Форсайтъ. Если вы думаете, что въ такомъ щекотливомъ вопрос, какъ отдлка дома, я могу связать себя точной и опредленной цифрой, то вы ошибаетесь. Я вижу, что вы тяготитесь нашимъ соглашеніемъ и поэтому лучше отказываюсь. Вашъ Бозинней’.

Сомсъ долго раздумывалъ, какъ поступить ему, и наконецъ поздно вечеромъ, когда Иренъ легла спать, онъ написалъ Бозиннею:

‘Дорогой Бозинней. Я думаю, что для насъ обоихъ одинаково было бы нежелательно оставлять вещи, въ такомъ неопредленномъ положеніи. Я вовсе не хотлъ сказать, что если вы перерасходуете десять, двадцать, даже пятьдесятъ фунтовъ, то это вызоветъ какія-либо затрудненія между нами. Въ виду этого, я предлагаю вамъ подумать. У васъ будетъ свобода дйствій въ границахъ, указанныхъ въ этомъ письм, и я надюсь, что вы закончите отдлку дома. Конечно, я знаю, что въ такомъ дл трудно опредлить заране точную сумму. Вашъ Форсайтъ’.

Отвтъ Бозиннея былъ полученъ на слдующій день:

‘Дорогой Форсайтъ. Очень хорошо. Филиппъ Бозинней’.

VI.
Старый Джоліонъ отправляется въ зоологическій садъ.

Перемна, которую старый Джоліонъ замчалъ въ своей внучк, сильно тревожила его. Джюнъ похудла и какъ-то ушла въ себя. Когда онъ заговаривалъ съ нею, она не отвчала ему, точно мысли ея были гд-то далеко. А иногда у нея былъ такой видъ, будто она сейчасъ готова разрыдаться. И всему виной былъ этотъ Бозинней! Но Джюнъ ничего не говорила своему дду, и онъ могъ только догадываться.

Старый Джоліонъ теперь все чаще оставался одинъ. Онъ сидлъ часами въ печальномъ раздумьи, съ потухшею сигарой во рту и непрочитанной газетой въ рукахъ. Прежде Джюнъ всегда была съ нимъ. Съ трехлтняго возраста она не покидала его и вносила столько свта въ его жизнь! Вдь онъ такъ любилъ ее! Онъ чувствовалъ, что какія-то невидимыя силы становятся между нимъ и Джюнъ, и, не взирая на классовыя и семейныя традиціи, надъ его головой скопляются тучи. Какое-то странное, непонятное ему: самому раздраженіе поднималось въ его душ и заставляло его уходить изъ дому и искать общества своего сына и его дтей.

Онъ назначилъ имъ свиданіе въ зоологическомъ саду и даже ради этого отложилъ засданіе правленія новой угольной компаніи, къ великому неудовольствію другихъ директоровъ.

Старый Джоліонъ такъ хотлъ поскоре увидть своихъ внуковъ, что все время негодовалъ на медленность, возницы, который везъ его въ зоологическій садъ. Дйствительно, молодой Джоліонъ былъ уже тамъ и какъ только завидлъ отца съ вершины каменной террасы, окружающей медвжью яму, то немедленно спустился къ нему, ведя за руку своихъ дтей.

Они пошли вс вмст по направленію въ помщенію львовъ. Дти тотчасъ же оставили отца и повисли на рукахъ дда. Они окончательно завладли имъ!

Молодой Джоліонъ шелъ сзади. Ему было пріятно видть своего отца рядомъ со своими дтьми, до слезы невольно навертывались на его глаза. Это было такъ непривычно для Форсайта!

Въ этотъ день въ зоологическомъ саду быль настоящій създъ Форсайтовъ, т.-е. людей, принадлежащихъ къ зажиточному среднему классу, хорошо одтыхъ и имющихъ собственные экипажи. Входная плата была увеличена, и поэтому они могли не опасаться наплыва простой публики. Дамы въ изящныхъ костюмахъ, безукоризненно одтые джентльмены, ведя за руку такихъ же расфранченныхъ дтей, толпились въ помщеніи хищныхъ зврей, такъ какъ наступилъ часъ кормленія, и всмъ хотлось видть, какъ тигры и львы будутъ раздирать когтями кровавые куски мяса. Но молодой Джоліонъ смотрлъ не на зврей, а на людей того класса, къ которому онъ раньше принадлежалъ. Его связь съ этимъ классомъ была давно порвана, и это давало ему возможность оставаться въ роли сторонняго и, какъ ему казалось, безпристрастнаго наблюдателя. Но, онъ самъ не зналъ почему, видъ этихъ людей всегда усиливалъ его природную склонность къ сарказму. И теперь онъ съ чуть замтною саркастическою улыбкой прислушивался къ обрывкамъ фразъ и разговорамъ публики, долетавшимъ до его ушей, совершенно предоставивъ своему отцу заниматься съ внуками, которые засыпали старика своими безконечными дтскими вопросами.

Только на возвратомъ пути старый Джоліонъ заговорилъ со своимъ сыномъ о томъ, мто у него лежало на сердц.

— Я не знаю, что мн длать, Джо!— сказалъ онъ.— Если такъ будетъ продолжаться,, то это можетъ плохо кончиться для нея. Я бы хотлъ, чтобы она посовтовалась съ докторомъ, но она ни за это не соглашается. Она совсмъ не похожа на меня. Это вылитая твоя мать, Джо. Упрямая, какъ мулъ! Если, она не хочетъ, то ее никакъ не уговоришь. Ни за что!

Джо улыбнулся, и его взглядъ скользнулъ по лицу отца и остановился на его подбородк, выражавшемъ упрямство.

‘Вы — пара’, подумалъ онъ, но ничего не сказалъ.

— И потомъ,— продолжалъ старый Джоліонъ,— этотъ Бозинней!… Я бы хотлъ вывдать, что онъ думаетъ! Но я не могу… Почему бы теб не поговорить съ нимъ?

— Что же онъ сдлалъ?.. Можетъ быть, лучше, чтобы это кончилось поскоре, если они сами не могутъ наладить свои отношенія,— замтилъ Джо.

Старый Джоліонъ посмотрлъ на своего сына. Теперь, когда вопросъ коснулся взаимныхъ отношеній половъ, онъ вдругъпочувствовалъ недовріе къ сыну.

‘Наврное Джо иметъ весьма свободные взгляды на этотъ счегь!’

— Я не знаю, что ты подразумваешь,— сказалъ старикъ недовольнымъ тономъ.— Пожалуй, я не очень удивлюсь, если даже окажется, это ты симпатизируешь этому господину!.. Но во всякомъ случа онъ ведетъ себя довольно скверно, и я непремнно скажу ему это, какъ только встрчусь съ нимъ!

Этми словами онъ превратилъ разговоръ.

Разв можно было говоритъ съ сыномъ объ этомъ предмет? Разв Джо не продлалъ то же самое (быть можетъ, даже худшее!) пятнадцать лтъ тому назадъ? Разв онъ не былъ виновенъ въ такой же измн?

Джо молчалъ. Онъ читалъ въ мысляхъ отца. Лишившись своего прежняго положенія и возможности разсматривать вещи съ высоты, не обращая вниманія на ихъ сложность, Джо развилъ въ себ тонкое пониманіе и чувствительность. Пятнадцать лтъ тому назадъ онъ доказалъ, что его взглядъ на любовь не сходится со взглядами Форсайтовъ. Въ этомъ отношеніи пропасть между нимъ и отцомъ но могла быть перейдена.

— Я думаю, что онъ влюбился въ какую-нибудь другую женщину,— холодно замтилъ Джо.

Старый Джоліонъ бросилъ на него подозрительный взглядъ.

— Не знаю… Такъ говорятъ!— отвтилъ онъ.

— Это, вроятно, правда,— неожиданно сказалъ Джо.— Должно быть, вамъ сказали также, кто ‘она’?

— Да,— отвтилъ старикъ.— Это жена Сомса.

Джо ничего не сказалъ. Обстоятельства его собственной жизни длали его неспособнымъ удивляться ничему подобному. Онъ только взглянулъ на отца съ чуть замтной улыбкой. Но старый Джоліонъ, повидимому, былъ занятъ своими мыслями и не смотрлъ на сына.

— Она и Джюнъ были такими друзьями!— прошепталъ онъ.

— Бдненькая Джюнъ!— сказалъ нжно Джо. Онъ не видлъ своей дочери уже много лтъ, и она все еще представлялась ему трехлтнимъ ребенкомъ, какимъ онъ оставилъ ее.

Вдругъ старый Джоліонъ остановился.

— Я не врю тутъ ни одному слову,— сказалъ онъ.— Это все сплетни старыхъ бабъ!.. Позови-ка извозчика, Джо. Я смертельно усталъ.

Они стояли на углу улицы, дожидаясь свободнаго извозчика, а въ это время мимо нихъ прозжали разные экипажи, увозящіе элегантную публику изъ зоологическаго сада. Упряжь, ливреи, все это блестло въ лучахъ майскаго солнца, и казалось, каждый экипажъ гордо катился мимо пшеходовъ, точно желая имъ дать понять разницу, существующую между ними и избранными, возсдающими на пружинныхъ подушкахъ. Среди этихъ экипажей одинъ, запряженный парой гндыхъ лошадей, обратилъ на себя особенное вниманіе молодого Джоліона. Это былъ кабріолетъ, раскачивающійся на высокихъ рессорахъ, такъ что сидящіе въ немъ качались точно въ колыбели. И вдругъ молодой Джоліонъ узналъ въ господин, занимавшемъ заднее сидніе, своего дядю Джемса. Онъ узналъ его, несмотря на то, что бакенбарды Джемса стали совсмъ блыми. Рядомъ съ Джемсомъ сидлъ его зять Дэрти, женатый на его дочери Винифредъ, которая находилась тутъ же, вмст со своею старшею незамужнею сестрой Рашелью.

Этотъ высокій кабріолетъ съ сидящими въ немъ безукоризненно одтыми джентльменами и нарядными дамами показался молодому Джоліону самымъ типичнымъ экипажемъ Форсайтовъ. Его дядя и другіе члены семьи возсдали на своихъ высокихъ сидньяхъ, какъ на трон, обозрвая съ его высоты остальную толпу.

Старый Джоліонъ не замтилъ ихъ. Его вниманіе отвлекла маленькая Холли, которая устала и прижималась къ нему. Но сидвшіе въ кабріолет обратили вниманіе на маленькую группу. Головы дамъ тотчасъ же наклонились, и он, что-то шепча другъ другу, прикрывались зонтиками. Только Джемсъ продолжалъ смотрть въ ихъ сторону съ наивнымъ удивленіемъ. Скоро, однако, экипажъ скрылся среди массы другихъ экипажей вдали.

Молодой Джоліонъ видлъ, что онъ былъ узнанъ. Даже Уинифредъ, повидимому, узнала его, хотя ей было не боле пятнадцати лтъ въ то время, когда онъ лишилъ себя права считаться Форсайтомъ.

Какъ мало измнились они! Лошади, люди, экипажи носили на себ тотъ же отпечатокъ увренности въ себ, самодовольства и чванливой гордости, что и пятнадцать лтъ тому назадъ. Никакія перемны не могли произойти во вншнемъ вид Форсайтовъ, потому что духъ Форсайтовъ оставался тотъ же.

Когда кабріолетъ скрылся изъ виду, молодой Джоліонъ сказалъ, обращаясь къ отцу:

— Только что прохалъ дядя Джемсъ со своими дамами.

Старый Джоліонъ поблднлъ.

— Твой дядя видлъ насъ?— спросилъ онъ торопливо.

— Да.

— Гм!.. Съ чего это онъ выдумалъ кататься по этимъ улицамъ!..

Пустой кэбъ прохалъ мимо нихъ. Старый Джоліонъ остановилъ его.

— Я скоро опять навщу васъ, сынокъ,— сказалъ онъ, садясь въ экипажъ.— Не придавай значенія тому, что я сказалъ теб про молодого Бозиннея. Я вдь не врю этому ни слова!

Поцловавъ дтей, уцпившихся за него и не желавшихъ его отпускать, старикъ нжно отстранилъ ихъ и влзъ въ экипажъ.

Джо взялъ на руки уставшую Холли и долго стоялъ на углу, смотря вслдъ удалявшемуся экипажу.

VII.
У Тимоея.

Если бы старый Джоліонъ, говоря о Бозинне, сказалъ: ‘Я не хочу этому врить!’, то это боле отвчало бы истин.

Онъ дйствительно старался этому не врить!

Встрча съ Джемсомъ была особенно непріятна ему въ эту минуту. Мысль, что Джемсъ, вмст со своими дамами, видлъ его въ обществ сына, не только вызвала досаду въ его душ, но и вновь пробудила тайное враждебное чувство къ брату. Корни такого чувства, не составляющаго большой рдкости между братьями, зачастую надо искать въ соперничеств и несогласіяхъ въ отдаленномъ дтств. Дальнйшая жизнь, порою, вмсто того, чтобы уничтожить ихъ, еще больше укрпляетъ и углубляетъ эти корни, и въ свое время изъ нихъ можетъ развиться растеніе, приносящее горькіе плоды.

Однако, до сихъ поръ, между шестью братьями Форсайтовъ непріятныя чувства вызывались только тайною завистью и опасеніемъ, что другіе братья могутъ оказаться богаче. Къ этому чувству примшивалось также и любопытство, такъ какъ братья не знали съ точностью доходовъ другъ друга, и каждый считалъ другого богаче! Только Тимоей составлялъ исключеніе: онъ помстилъ свои деньги въ врныя бумаги, и доходы его были у всхъ на виду.

Старый Джоліонъ никогда не чувствовалъ большой симпатіи къ своему брату Джемсу и теперь въ особенности готовъ былъ негодовать на него за то, что Джюнъ страдаетъ и виновницей этихъ страданій является жена его сына! Вообще его выводила изъ себя мысль, что семья Джемса точно вмшивается въ его семейныя дла, становится ему поперекъ дороги…

Онъ ршилъ, не откладывая, отправиться къ Тимоею и поговорить съ нимъ. Быть можетъ, онъ узнаетъ отъ Тимоея что-нибудь, или онъ сдлаетъ какой-нибудь намекъ…

Подъхавъ къ дому Тимоея, онъ увидлъ кабріолетъ Джемса, стоявшій у тротуара.

‘Такъ! Они, значитъ, опередили его и теперь, вроятно, сплетничаютъ, болтаютъ о томъ, что видли его!..— Но дале онъ замтилъ срыхъ лошадей Свизина.— Значитъ, и онъ былъ тутъ! Настоящій семейный създъ!’

Старый Джоліонъ остановился на мгновеніе въ передней. Онъ положилъ свою шляпу на тотъ самый стулъ, на которомъ когда-то лежала срая шляпа Бозиннея, принятая тетушкой Эстеръ по близорукости., за кошку. Проведя рукой по лицу, точно желая уничтожить всякіе слды волненія, старый Джоліонъ поднялся по лстниц.

Гостиная была полна, когда онъ вошелъ. Впрочемъ, она была такъ заставлена мебелью, что никогда не казалась пустой. Теперь въ ней находились: об сестры, мистриссъ Смолль и Эстеръ, Свизинъ, Джемсъ, Рашель, Винифредъ, Эфимія, принесшая тетушк Эстеръ книгу, которую она брала читать, и ея ближайшая подруга Фрэнсисъ, дочь Роджера, единственная изъ Форсайтовъ, занимающаяся музыкой и сочиняющая романсы.

Такое собраніе не представляло ничего необыкновеннаго въ дом Тимоея. Вся семья Форсайтовъ была преисполнена уваженія къ тетушк Эннъ, какъ къ представительниц рода и блюстительниц его традицій, и теперь, когда она умерла, вс считали своимъ долгомъ почаще сходиться въ дом, гд она жила и гд, какъ будто, виталъ ея духъ.

Свизинъ пріхалъ первый. Онъ сидлъ не двигаясь въ красномъ атласномъ кресл съ золоченой спинкой, точно гигантское каменное изваяніе, и боле чмъ когда-нибудь напоминалъ первобытныхъ Форсайтовъ. Его разговоръ, какъ всегда, вращался около Иренъ, которая занимала его мысли. Онъ, не теряя времени, повдалъ тетушкамъ Эстеръ и Джюлей свое отношеніе, къ извстному слуху.

— Нтъ!— сказалъ онъ.— Хорошенькая женщина не обходится безъ флирта, но дале этого онъ ничему не вритъ! И вообще объ этомъ лучше не говорить! У нея слишкомъ много здраваго смысла, слишкомъ много пониманія того, къ чему ее обязываетъ ея положеніе и отношенія къ семь. Главное, чтобы не было никакого…— онъ чуть не сказалъ: ‘скандала!’ — Но даже самая мысль объ этомъ была такъ ужасна, что онъ не ршился выговорить это слово.

И въ самомъ дл, разв Форсайты не были обязаны всячески избгать всего, что могло бы набросить тнь на семью, многіе члены которой пробили себ дорогу сами и достигли извстнаго положенія? Свизинъ, пожалуй, больше всхъ другихъ Форсайтовъ обладалъ чувствомъ семейной гордости. Хотя онъ зналъ, кто были его предки, но въ глубин души онъ таилъ надежду, что въ жилахъ его все-таки течетъ благородная кровь.

— Должна быть!— сказалъ онъ однажды молодому Джоліону, когда тотъ еще не порвалъ связи съ семьей.— Посмотри на насъ, какъ мы вс выдвинулись въ жизни! У насъ должна быть примсь благородной крови…

Свизинъ очень любилъ молодого Джоліона. Мальчикъ находился въ хорошей компаніи въ колледж. У него были товарищи, молодые повсы изъ аристократическаго круга. У него были прекрасныя манеры. Какъ жаль, что онъ бжалъ да еще съ иностранной гувернанткой! Если ужъ такъ надо было, то разв онъ не могъ выбрать кого-нибудь, кто бы придалъ блескъ фамиліи Форсайтовъ. А то — иностранная гувернантка!.. Что же онъ такое теперь? Страховщикъ въ контор Ллойда? Говорятъ даже, будто онъ рисуетъ картины на продажу. Богъ мой! Вдь онъ бы могъ даже получить мсто въ парламент, могъ бы занять выдающееся положеніе въ стран, какъ сэръ Форсайтъ, фамилія котораго писалась не черезъ ‘y’ (Forsyte), а черезъ i (Forsite)!

Повинуясь импульсу, нердко возникающему у членовъ такой большой семьи, пробившей себ дорогу къ богатству, Свизинъ отправился въ отдленіе Геральдики и тамъ старался уврить чиновниковъ, что онъ происходитъ изъ семьи хорошо извстныхъ Форсайтовъ (черезъ i), гербъ которыхъ доказываетъ аристократическое происхожденіе. Свизинъ твердо надялся, что ему удалось убдить чиновниковъ, и поэтому онъ былъ преисполненъ надменной гордости, тмъ боле, что онъ самъ себя уврилъ въ справедливости своихъ предположеній. Онъ даже зашелъ такъ далеко, что заимствовалъ кое-какія украшенія гербоваго щита аристократическихъ Форсайтовъ (черезъ i) и веллъ выгравировать ихъ на своемъ экипаж и пуговицахъ ливреи своего кучера, а также на почтовой бумаг, которую всегда употреблялъ для писемъ. Впрочемъ, ему сказали, что онъ могъ бы получить гербъ, если бы заплатилъ за него, и это еще боле укрпило въ немъ увренность, что въ его жилахъ течетъ кровь джентльмена.

Теперь, сидя въ кресл, со своимъ обычнымъ важнымъ и надменнымъ видомъ, онъ говорилъ объ Иренъ. Онъ не можетъ сказать, чтобы въ ея обращеніи съ этимъ ‘морскимъ разбойникомъ’, Бозиннеемъ,— или какъ тамъ его зовутъ?— было что-нибудь особенное и чтобы оно отличалось отъ обращенія съ нимъ, Свизиномъ. Скоре Свизинъ готовъ былъ бы предположить…— Но тутъ онъ запнулся. Приходъ Фрэнсисъ и Эфиміи заставилъ его прекратить этотъ разговоръ, такъ какъ онъ находилъ неприличнымъ обсуждать такую тему въ присутствіи молодыхъ двушекъ. Свизинъ всегда хвастался своими либеральными взглядами на женщинъ. Онъ ничего не имлъ противъ того, чтобы он рисовали картины, сочиняли романсы и даже книги, въ особенности, если это можетъ принести деньги. Но ихъ надо оберегать отъ соприкосновенія со зломъ. Вдь это не мужчины!..

‘Малютка Фрэнси’,— какъ ее называли въ семь Форсайтовъ,— пользовалась симпатіями Свизина. Она была жива и остроумна, и сочиняла псенки и вальсы, приносившіе ей доходъ. Въ свтскихъ и дамскихъ журналахъ восхваляли ея талантъ и предсказывали, что она пойдетъ далеко. Само собою разумется, что это наполняло гордостью коллективную душу Форсайтовъ.

Съ инстинктомъ настоящаго Форсайта, Фрэнси всегда умла знакомиться съ людьми, которые могли быть ей полезны, могли о ней написать, или поговорить о ней въ свтскомъ обществ. Вообще она старалась поддерживать сношенія со свтскимъ кругомъ и всегда зорко слдила за тмъ, чтобы, не продешевить себя какъ-нибудь. Въ семейномъ кругу Форсайтовъ она пользовалась уваженіемъ. Иногда только ея музыкальныя увлеченія внушали опасенія Форсайтамъ. Въ ея семь, гд культъ собственности стоялъ такъ высоко, все оцнивалось съ точки зрнія доходности. Псенки и вальсы Фрэнси оплачивались хорошо, но когда она бросала все и со страстью принималась за серьезную музыку, то это пугало ея близкихъ. Вдь серьезныя произведенія не могли найти покупщиковъ!

Роджеръ, который гордился тмъ, что его дочь такъ умна, часто намекалъ на то, что ея талантъ приноситъ ей изрядныя карманный денежки. Однако, несмотря на то, что Форсайты цнили искусство лишь съ точки зрнія приносимой имъ выгоды, нкоторые изъ нихъ,— напр., тетушка Эстеръ,— выражали сожалніе, что музыка Фрэнси, такъ же какъ и ея стихи, были ‘не классическаго’ содержанія. Впрочемъ, тетушка Эстеръ вообще находила, что какъ современная музыка, такъ и современная поэзія носятъ слищкомъ легкомысленный характеръ. Конечно, это очень хорошо, что ‘милая Фрэнси’ зарабатываетъ деньги, въ то время какъ другія молодыя двушки только тратятъ ихъ въ магазинахъ! И об тетушки, Джюлей и Эстеръ, съ удовольствіемъ въ сотый разъ выслушивали разсказъ о томъ, какъ ‘милой Фрэнси удалось повысить цну своихъ музыкальныхъ произведеній’.

— Какъ это ты могла, душа моя?— замтила мистриссъ Септимусъ Смолль.— У меня бы никогда не хватило смлости!

Фрэнси весело улыбнулась.

— Я всегда предпочитаю имть дло съ мужчинами,— сказала она.— Женщины слишкомъ строги.

— О, нтъ!— воскликнула тетушка Джюлей.— Ты ошибаешься. Я уврена, что мы вовсе не строги!..

Эфимія звонко расхохоталась. Она была очень смшлива, и за это Свизинъ въ особенности терпть ее не могъ. Онъ вообще не любилъ, чтобы смялись около него, когда онъ самъ не видитъ никакого повода къ веселью. Поэтому, чтобы прекратить раздражавшій его смхъ Эфиміи, онъ обратился къ Фрэнси съ замчаніемъ насчетъ погоды. Эфимія отлично поняла его маневръ. Она знала, что онъ нкогда отказался быть ея крестнымъ отцомъ и поэтому также не чувствовала къ нему симпатіи. Она обратилась къ тетушк Эстеръ и начала разсказывать ей, что видла Иренъ въ магазинахъ.

— А Сомсъ былъ съ нею?— спросила тетушка Эстеръ, которой мистриссъ Септимусъ Смоллъ еще не успла ничего разсказать.

— Сомсъ?.. Нтъ, его не было..

— Неужели она была одна?

— О, нтъ! Съ нею былъ мистеръ Бозинней… Она была такъ великолпно одта!

Свизинъ, услышавъ имя Иренъ, строго поглядлъ на Эфимію, которая ршительно не умла одваться.

— Наврное она была одта изящно, какъ ‘лэди’,— замтилъ онъ ей сердито, сдлавъ удареніе на слов ‘лэди’.— На нее всегда пріятно посмотрть!

Въ этотъ моментъ доложили о приход Джемса съ дочерьми. Дэрти не пришелъ съ ними. Подъ предлогомъ, что ему надо быть у дантиста, онъ оставилъ ихъ у мраморной арки, и какъ только они скрылись изъ вида, онъ тотчасъ же кликнулъ извозчика и отправился въ свой клубъ въ Пикадилли.

Теперь онъ сидлъ на своемъ обычномъ мст, у окна, откуда могъ видть всхъ прохожихъ, и разсказывалъ своимъ пріятелямъ, что жена его потащила съ собой длать визиты. Но это не входило въ его интересы. Нтъ, чортъ возьми! Весь день онъ здилъ съ нею по разнымъ выставкамъ. Съ него довольно! Онъ усталъ, какъ собака, и бжалъ сюда. Каждый иметъ право жить, какъ онъ хочетъ!..

Взглянувъ нечаянно въ боковое окно, онъ вдругъ увидалъ Сомса, переходящаго улицу. Сомсъ также принадлежалъ къ этому клубу и направлялся сюда. Въ одинъ мигъ Дэрти былъ на ногахъ и, схвативъ свой стаканъ, скрылся въ карточную комнату, куда, какъ онъ зналъ, Сомсъ никогда не заглядывалъ. Тамъ онъ просидлъ въ полномъ уединеніи и въ полутьм, до половины седьмого, такъ какъ дольше этого часа Сомсъ никогда не оставался въ клуб.

Дэрти нсколько разъ порывался выйти изъ своего заточенія и присоединиться къ товарищамъ, но голосъ благоразумія удерживалъ его. Въ самомъ дл, его финансы были очень плохи, а ‘старикъ’ (Джемсъ) сталъ очень несговорчивъ посл этого злосчастнаго дла съ акціями, чуть не окончившагося его банкротствомъ. Поэтому онъ и не хотлъ теперь рисковать ссорой съ женой. Если же Сомсъ увидитъ его въ клуб, то Винифредъ непремнно узнаетъ, что онъ не былъ у дантиста. Дэрти не зналъ ни одной семьи, гд бы ‘все’ такъ становилась извстно, какъ въ семь Форсайтовъ! Онъ не зналъ, какъ это происходило, но только ни одинъ шагъ не, могъ быть скрытъ отъ зоркаго ока Форсайтовъ.

Онъ угрюмо задумался, кусая ногти. Если онъ не выиграетъ пари на скачкахъ, то гд достать денегъ? И снова мысли его вернулись къ Форсайтамъ. Онъ чувствовалъ раздраженіе противъ нихъ. Какова семейка! У нихъ у всхъ есть деньги, но попробуйте-ка добыть у нихъ что-нибудь? Во всякомъ случа, это очень трудно. И ни одного спортсмена нтъ среди нихъ, за исключеніемъ Джорджа! А Сомсъ? Съ нимъ сдлается припадокъ, если вы попросите у него взаймы хоть десять пенсовъ, или онъ взглянетъ на васъ съ такою улыбкой, какъ будто вы совсмъ погибшій человкъ, только потому, что вы нуждаетесь въ деньгахъ.

А его жена? при воспоминаніи объ Иренъ у Дэрти какъ-то невольно замаслились глаза. Само собою разумется, онъ всегда старался быть любезнымъ съ нею. Каждый на его мст поступалъ бы такъ, имя такую хорошенькую родственницу. Но она? Дэрти тутъ употребилъ мысленно крпкое словцо. Она никогда не обращала на него вниманія или такъ взглядывала на него, какъ будто онъ былъ не умытъ! А, между тмъ, онъ никогда бы не поручился за нее. Онъ хорошо знаетъ женщинъ! Съ такой фигурой и такими глазами женщина не можетъ оставаться неприступной, и Сомсу, вроятно, скоро придется убдиться въ этомъ, если правда то, что говорятъ о Бозинне…

Въ это время старый Джоліонъ входилъ въ удобную гостиную Тимоея. Для него оставалось свободное кресло, и онъ тотчасъ же занялъ его. Его приходъ повидимому прервалъ какой-то разговоръ, такъ какъ наступило неловкое молчаніе. Тетушка Джюлей, со свойственнымъ ей добродушіемъ, захотла прійти на помощь всмъ и тотчасъ же обратилась къ брату:

— Да, Джоліонъ, мы только что говорили о томъ, что ты давно не былъ здсь. Но удивительнаго тутъ нтъ ничего. Вдь ты же очень занятъ? Джемсъ только что говорилъ, что теперь у васъ у всхъ очень много дла…

— Онъ это сказалъ?— спросилъ старый Джоліонъ, сурово взглянувъ на Джемса.— Было бы вдвое меньше дла, если бы каждый занимался только тмъ, что его касается…

Джемсъ, сидвшій на низенькомъ стул, такъ что его костлявыя колни были высоко подняты, сдлалъ невольно рзкое движеніе и задлъ ногой кошку, которая улеглась около него.

— Тутъ есть кошки,— сказалъ онъ недовольнымъ тономъ, зарзавъ на стул.

— Даже очень много!— замтилъ съ удареніемъ старый Джоліонъ.— Я какъ разъ наступилъ на одну изъ нихъ…

Послдовало неловкое молчаніе. Тогда мистриссъ Смоллъ, сложивъ свои маленькія ручки, обвела всхъ кругомъ спокойнымъ взглядомъ и спросила съ трогательнымъ выраженіемъ:

— А какъ поживаетъ наша дорогая Джюнъ?

Въ строгихъ и серьезныхъ глазахъ стараго Джоліона мелькнула насмшка. Что за удивительная старуха, эта Джюлей! Всегда она ухитряется сказать что-нибудь некстати.

— Худо,— сказалъ онъ.— Лондонъ вреденъ для ея здоровья. Слишкомъ много людей кругомъ, слишкомъ много болтовни и пересудовъ.

Говоря эти слова, онъ смотрлъ въ упоръ на Джемса. Никто ничего не возразилъ ему.

Вс чувствовали, что слишкомъ опасно длать дальнйшій шагъ въ этомъ направленіи или высказывать какое-нибудь замчаніе, поэтому вс молчали. Только одинъ Свизинъ ршился нарушить это молчаніе. Онъ вовсе не желалъ поддаваться тягостному чувству, которое овладло всми въ этой комнат, гд собрались члены его семьи. Поэтому онъ всталъ и началъ демонстративно прощаться со всми, подавая каждому отдльно руку. ‘Передай отъ меня Тимоею, что онъ слишкомъ бережетъ себя!— сказалъ онъ одной изъ сестеръ, а затмъ, обращаясь къ Фрэнси, которую находилъ забавной, прибавилъ:— Я тебя повезу кататься на-дняхъ’.— Но тутъ онъ вспомнилъ о другомъ катаніи, которое какъ разъ породило столько толковъ, и это на мгновеніе смутило его. Ршивъ однако, что не стоитъ обращать на это вниманія, онъ съ прежнею самоувренностью сказалъ старому Джоліону:

— Ты бы не долженъ выходить безъ пальто. Ты вдь можешь схватить ревматизмъ…— Съ этими словами онъ повернулся и, толкнувъ по дорог кошку, вышелъ изъ комнаты.

Когда его огромная фигура исчезла въ дверяхъ, то вс невольно переглянулись. Каждый при этомъ вспомнилъ ту поздку, которая находилась въ связи съ зловщимъ слухомъ, смущающимъ покой семьи.

Ефимія заговорила первая.

— Какъ я рада,— сказала она смясь,— что дядя Свизинъ не приглашаетъ меня кататься!

Мистриссъ Септимусъ Смолль вмшалась, желая сгладить неловкое впечатлніе, произведенное словами Свизина.

— Онъ любитъ брать съ собою только элегантно одтыхъ дамъ, моя милая!— замтила она.— Я никогда не забуду катанія съ нимъ. Это было настоящее испытаніе для меня!— Ея круглое, красное лицо покраснло и даже въ глазахъ показались слезы, потому что она вспомнила въ этотъ момента, какъ она каталась нкогда со своимъ покойнымъ мужемъ.

Молчаніе стараго Джоліона, его серьезный видъ дйствовали на всхъ подавляющимъ образомъ. Онъ самъ былъ недоволенъ впечатлніемъ, которое произвели его слова, такъ какъ это впечатлніе какъ бы подчеркивало тотъ слухъ, который онъ желалъ бы опровергнуть. И это сердило его. Въ особенности его раздражалъ Джемсъ и онъ хотлъ сорвать на немъ свою злобу. Однако, вспомнивъ, что онъ пришелъ именно съ тою цлью, чтобы поговорить съ Тимоеемъ, старый Джоліонъ спросилъ о немъ. Но тетушка Джюлей, точно боясь, что ея младшему брату угрожаетъ опасность, тотчасъ же вмшалась и заговорила съ Джоліономъ, предлагая ему чаю. Видя, что онъ ничего не добьется, старый Джоліонъ всталъ и началъ прощаться.

— У меня нтъ времени ни на распиваніе чая, ни на скандалы и проч.— сказалъ онъ сердито, снова глядя въ упоръ на Джемса.— Я долженъ итти домой. Прощайте!..

Онъ вышелъ. На улиц, когда онъ услся въ кэбъ, его гнвъ испарился, и онъ чувствовалъ только глубокую грусть. Онъ убдился, что слухъ, которому онъ ни за что не хотлъ врить, былъ справедливъ. Джюнъ была покинута и ради жены Сомса, сына этого дурака Джемса! Онъ чувствовалъ теперь, что это правда, хотя старался убдить себя въ противномъ, и въ глубин его Души почему-то все сильне разгоралась досада на Джемса и его сына.

Посл ухода стараго Джоліона разговоръ долго не возобновлялся. Вс чувствовали себя неловко, отлично понимая, на что онъ намекалъ, говоря о скандал, и вс были недовольны. Джемсъ сидлъ насупившись, сильно разстроенный. Фрэнси обратилась къ нему:

— Не правда ли, дядя Джемсъ, дядя Джоліонъ очень измнился въ этомъ году? Какъ вы думаете, тетя Эстеръ?

Тетушка Эстеръ торопливо проговорила:

— Я не знаю… не замтила. Спроси тетю Джюлей.

Однако остальные согласились съ замчаніемъ Фрэнси.

Джемсъ угрюмо подтвердилъ:

— Да, онъ теперь и вполовину не такой, какъ былъ раньше.

— Я давно это замчаю,— продолжала Фрэнси.— Онъ страшно состарился.

Тетушка Джюлей покачала головой.

— Бдный милый Джоліонъ!— сказала она.— Кто-нибудь долженъ бы позаботиться о немъ!

Снова наступило молчаніе, и затмъ вс сразу встали и начали прощаться, точно опасаясь оставаться дольше.

Мистриссъ Септимусъ Смолль, Эстеръ и кошка остались одн въ гостиной, но стукъ затворяемой гд-то вдали двери, далъ имъ знать о приближеніи Тимоея…

Въ этотъ же вечеръ, когда тетушка Эстеръ уже лежала въ постели, дверь въ ея комнату вдругъ отворилась. Вошла мистриссъ Смолль, въ красномъ ночномъ колпак и со свчей въ рук.

— Эстеръ!— сказала она,— Эстеръ!.. Меня разстраиваетъ мысль о бдномъ миломъ Джоліон! Я не могу успокоиться. Какъ ты думаешь, что можно сдлать для него?

Тетушка Эстеръ зашуршала одяломъ и проговорила:

— Сдлать?.. Почемъ я знаю!..

И какъ это ни странно, но этотъ отвть удовлетворилъ тетушку Джюлей. Она на цыпочкахъ вышла изъ комнаты, стараясь производить какъ можно меньше шума, чтобы не мшать ‘милой Эстеръ’. Но и тутъ она ухитрилась нечаянно такъ хлопнуть дверью, что стукъ разнесся по всему дому…

У себя въ комнат тетушка Джюлей долго стояла у окна и смотрла въ щель, между оконными занавсками, на деревья парка, освщенныя луной. Она не ршалась раздернуть занавски, опасаясь, что кто-нибудь увидитъ ее. Мысли ея постоянно возвращались къ брату Джоліону, ‘такому старому и одинокому’, и она думала о томъ, какъ бы она могла быть ему полезна и какъ бы онъ привязался къ ней, если бы она была возл него.

VIII.
Вечеръ у Роджера.

Домъ Роджера сверкалъ огнями. Изъ гостиной, соединенной съ залой, была вынесена вся мебель въ верхній этажъ и замнена легкими стульями, для того, чтобы мста было больше. Въ самомъ отдаленномъ углу, окруженный пальмами, стоялъ рояль и на пюпитр лежали раскрытыя ноты: Кенсингтонскій вальсъ, соч. Фрэнси. Ея отецъ ни за что не соглашался пригласить оркестръ. Онъ находилъ лишнимъ такой расходъ и баста! Фрэнси пришлось удовольствоваться приглашеніемъ одного молодого человка, который, игралъ на корнетъ-а-пистон, чтобы было хоть что-нибудь похожее на оркестръ. Они постарались такъ установить пальмы, что сразу даже нельзя было замтить, былъ ли тамъ одинъ музыкантъ или нсколько.

Фрэнси пришлось преодолть немало затрудненій, для того чтобы устраиваемый ею вечеръ носилъ вполн фешенебельный характеръ. Не легко было достигнуть этого, принимая во вниманіе врожденную бережливость, характеризующую каждаго Форсайта. Фрэнси должна была считаться съ этимъ, и поэтому ей понадобилось немало искусства и изобртательности, чтобы все устроить какъ слдуетъ.

Наконецъ, вс приготовленія были окончены. Фрэнси, въ изящномъ бальномъ туалет, расхаживала по комнатамъ и отдавала послднія приказанія. Ей нужно было объяснить нанятому на этотъ день буфетчику (ея отецъ держалъ только женскую прислугу), что ‘мистеръ Форсайтъ’ приказалъ держать наготов дюжину бутылокъ шампанскаго. Она надялась, что этого хватитъ, потому что большинство дамъ будутъ пить воду, а если не хватитъ… то пусть онъ подастъ другое вино и вообще какъ-нибудь устраивается такъ, чтобы вина хватило. Ей было очень непріятно все это говорить буфетчику. Это было такъ унизительно! Но что было длать съ отцомъ? Она отлично знала, что ея отецъ, ставившій ей препятствія на каждомъ шагу и возмущавшійся танцами, явится на ея вечеръ съ такимъ видомъ, какъ будто бы онъ былъ его устроителемъ. И, конечно, онъ поведетъ къ ужину самую хорошенькую женщину, а въ два часа, въ самый разгаръ веселья, онъ потихоньку подойдетъ въ музыкантамъ и велитъ имъ сыграть гимнъ и уходить…

Нтъ! Фрэнси твердо надялась, что онъ скоро устанетъ и отправился спать. Такъ будетъ лучше.

Нкоторыя изъ ея пріятельницъ съ утра явились помогать ей. Обдъ въ этотъ день не готовили дома. Мужчины отправились обдать въ клубъ, а молодыя двушки закусили второпяхъ въ одной изъ комнатокъ наверху, куда служанка принесла имъ чай и холодныхъ цыплятъ.

Ровно въ девять часовъ пріхала мистриссъ Септимусъ Смолль. Она извинилась за Тимоея, который, конечно, не явился. Но ни слова не сказала про тетушку Эстеръ, которая, вдругъ, въ послднюю минуту, объявила, что не можетъ выносить шума и поэтому не подетъ.

Фрэнси приняла ее чрезвычайно радушно, такъ будто очень обрадовалась ей. Она тотчасъ же повела ее въ гостиную и, усадивъ на одинъ изъ бальныхъ стульевъ, ушла. Тетушка Джюлей нсколько минутъ сидла одна въ ярко освщенной зал, такъ какъ кром нея еще никто изъ приглашенныхъ не явился, пока Фрэнси не послала къ ней своихъ подругъ, преданно помогавшихъ ей. Он по очереди подходили къ мистриссъ Смолль и разговаривали съ ней, но каждая при этомъ украдкой поглядывала на дверь, не появится ли кто-нибудь изъ приглашенныхъ мужчинъ?

Наконецъ, явились сыновья Николаса со своими пріятелями, а за ними еще нсколько молодыхъ людей, поклонниковъ Фрэнси. Гостиная стала наполняться. Явились дамы и двицы въ изящныхъ бальныхъ туалетахъ, мужчины въ безукоризненнаго покроя фракахъ. Обычная картина всхъ баловъ подобнаго рода.

Ровно въ десять часовъ пріхалъ Джемсъ съ женой и тремя дочерьми. Самая младшая, Сисиль, въ первый разъ выхала на балъ. Дэрти не было съ ними, его не захотли взять съ собой, потому что на предшествующемъ балу у Роджера онъ выпилъ слишкомъ много шампанскаго. Черезъ нсколько минутъ посл нихъ пріхали Сомсъ и Иренъ.

Танцы уже начались. Пробравшись въ залу, позади танцующихъ, Сомсъ остановился у стны. Пары за парами проносились мимо него и до него доносились обрывки фразъ, которыми обмнивались танцующіе. Становилось душно. Воздухъ былъ напоенъ бальными испареніями, ароматомъ цвтовъ и духовъ. Молчаливый, съ блдною, слегка презрительной усмшкой, онъ наблюдалъ мняющуюся картину бала. Но порою улыбка исчезала и на лиц появлялось мрачное выраженіе, когда глаза его устремлялись въ одну подвижную точку въ зал…

Сомсъ не танцовалъ ни съ кмъ. Нкоторые танцовали со своими женами, но Сомсъ никогда не позволялъ себ этого, какъ идущаго вразрзъ съ хорошимъ тономъ. Было ли это для него лишеніемъ или нтъ — этого никто не зналъ. Иренъ нсколько разъ проносилась мимо него, танцуя съ другими мужчинами, и Сомсу надоло слушать замчанія почтенныхъ дамъ, говорившихъ ему съ кислосладкою улыбкой:

— Какъ прелестно танцуетъ ваша жена, мистеръ Форсайтъ! Просто наслажденіе смотрть на нее!

И ему надоло отвчать съ обычною презрительною усмшкой:

— Вы находите?..

Около него какая-то молодая парочка занималась флиртомъ. Немного поодаль Фрэнси кокетничала съ однимъ изъ своихъ поклонниковъ, они разговаривали о любви. Стоя вблизи дверей, Сомсъ слышалъ, какъ въ другой комнат Роджеръ отдавалъ приказанія служанк насчетъ ужина. Все здсь было далеко не перваго сорта, и это раздражало Сомса. Онъ не любилъ такой мщанской обстановки. Къ чему онъ пріхалъ сюда? Когда онъ спросилъ Иренъ, нуждается ли она въ немъ здсь, то она отвчала ему со своею обычною небрежною улыбкой, доводящей его до изступленія: ‘О, нтъ!..’ Зачмъ же онъ похалъ? Онъ даже видитъ ее только мелькомъ…

Сомсъ увидлъ Джорджа, который подходилъ къ нему. Сомсъ не любилъ этого повсу и съ удовольствіемъ бы избжалъ его, но было уже поздно. Задорно улыбаясь, Джорджъ спросилъ его:

— А видли вы ‘морского разбойника’? Онъ въ боевомъ вооруженіи: подрзалъ волосы и принарядился…

Сомсъ коротко отвтилъ, что онъ его не видлъ, и, покинувъ свой наблюдательный постъ, прошелъ черезъ залу, воспользовавшись перерывомъ между танцами. Онъ вышелъ на балконъ и, облокотившись на перила, смотрлъ на улицу.

Подъхала коляска съ запоздавшими гостями. Около парадной двери Сомсъ увидлъ группу людей стоящихъ и смотрящихъна освщенныя окна и двери. Это было обычное явленіе въ Лондон. Если гд-нибудь происходило веселое собраніе, неслись звуки музыки и въ окнахъ мелькали танцующія пары, то всегда на тротуар, можно было видть такія группы молчаливыхъ, угрюмыхъ наблюдателей чужого веселья, терпливо выстаивающихъ иногда цлыми часами. Сомсъ видлъ ихъ блдныя лица, освщенныя свтомъ электрическихъ фонарей, и въ душ его закипало раздраженіе. Съ какой стати они стоятъ и смотрятъ? Отчего полицейскій, величавая фигура котораго виднлась возл дверей, не прогонитъ ихъ?.. Но полицейскій не обращалъ на нихъ вниманія. Онъ стоялъ на красной ковровой дорожк, спускающейся изъ дверей на тротуаръ, и на его лиц было то же самое наблюдательное выраженіе, которое виднлось на ихъ лицахъ.

Сомсъ отвернулся и, скрывшись отъ глазъ въ амбразур окна, заглянулъ въ залу. Онъ увидлъ вновь прибывшихъ гостей. Это были Джюнъ и ея ддушка. Что это значитъ? Отчего они явились такъ поздно? Они стояли въ дверяхъ. Видъ у обоихъ былъ утомленный. Какъ это дядя Джоліонъ ршился выхать такъ поздно? Въ самомъ дл, отчего Джюнъ не захала за Иренъ, какъ она длала всегда? Он могли бы вмст отправиться на балъ. Тутъ ему вдругъ пришло въ голову, что онъ давно уже не видлъ Джюнъ въ своемъ дом…

Сомсъ съ какимъ-то страннымъ злорадствомъ наблюдалъ за Джюнъ. Онъ замтилъ, что она вдругъ поблднла, и онъ даже подумалъ, что ей дурно. Потомъ краска залила ея лицо. Заинтересовавшись, Сомсъ повернулся, чтобы посмотрть, куда Джюнъ устремила свой неподвижный, пристальный взглядъ. И онъ увидлъ свою жену, выходящую подъ руку съ Бозиннеемъ изъ зимняго сада, устроеннаго въ конц залы. Ея глаза смотрли на него, и она какъ будто отвчала на какой-то его вопросъ. И онъ также не спускалъ съ нея своихъ взоровъ…

Сомсъ снова взглянулъ на Джюнъ. Она стояла подъ руку съ ддомъ. Сомсъ видлъ, что она что-то сказала ему, какъ будто о чемъ-то просила его. Сомсъ замтилъ нсколько удивленный взглядъ стараго Джоліона, и затмъ они вмст вышли изъ залы.

Музыка снова заиграла вальсъ. Сомсъ продолжалъ стоять неподвижно въ своемъ укромномъ уголк, въ углубленіи окна, и смотрлъ въ залу. Улыбки уже не было на его лиц. Почти около него прошла его жена съ Бозиннеемъ. Она прошла такъ близко, что онъ даже ощутилъ запахъ гарденіи въ ея волосахъ. Онъ видлъ, какъ она порывисто дышала, видлъ ея полураскрытыя губы, томность въ глазахъ и совершенно новое для него выраженіе ея лица. Она танцовала съ Бозиннеемъ, и Сомсу казалось, что они все ближе и ближе прижимались другъ къ другу. Она то поднимала, то опускала свои черные, нжные глаза, взглядывая на Бозиннея…

Сомсъ поблднлъ и, отвернувшись, снова сталъ смотрть на улицу. Темные силуэты терпливыхъ наблюдателей попрежнему виднлись на тротуар и попрежнему полицейскій стоялъ величественно и неподвижно…

Къ подъзду подъхала коляска. Изъ дверей вышли двое, мужчина и женщина, и сли въ нее. Лакей захлопнулъ дверцы, и скоро коляска скрылась изъ вида.

Въ этотъ вечеръ Джюнъ и ея ддушка обдали дома въ обычный часъ. Джюнъ была въ домашнемъ плать и старый Джоліонъ былъ также одтъ по домашнему. За утреннимъ кофе она говорила о танцовальномъ вечер у дяди Роджера и сказала, что ей бы хотлось похать туда. Она высказала сожалніе, что раньше не подумала объ этомъ и ни съ кмъ не сговорилась, чтобы хать вмст. А теперь было уже слишкомъ поздно.

Старый Джоліонъ посмотрлъ на нее проницательными глазами. Она всегда прежде здила съ Иренъ на такіе вечера! И онъ умышленно спросилъ ее:

— Отчего ты не задешь за Иренъ, душа моя?

Но Джюнъ не желала хать съ Иренъ. Она сказала, что подетъ лишь въ томъ случа, если… если ддушка согласится похать съ ней. О, на самое короткое время!…

Она бросила на него умоляющій взглядъ, и онъ, ворча, согласился. Вообще, онъ не понималъ, зачмъ ей это нужно, и зачмъ ей такъ хочется хать на этотъ глупый вечеръ. Наврное все тамъ будетъ мизерно, и плохо, онъ готовъ держать пари. Да и сама Джюнъ вовсе не годится для такого нелпаго времяпрепровожденія. Ей нуженъ морской воздухъ, тишина. Сейчасъ же посл общаго собранія акціонеровъ золотопромышленной компаній онъ подетъ съ нею на берегъ моря. Что?.. Она не хочетъ узжать? Очевидно, она хочетъ свалиться съ ногъ!.. И, сердито посмотрвъ на нее, старикъ молча допилъ свой кофе и ушелъ.

Джюнъ, тотчасъ же посл этого, вышла изъ дому и долго безъ дли бродила по жар. Сердце у нея усиленно билось, лицо горло. Она купила для себя цвтовъ и несла ихъ домой, думая о томъ, что ей надо постараться быть какъ можно красиве вечеромъ. Вдь ‘онъ’ тамъ будетъ! Она знала, что Бозиннею послано приглашеніе. Она выкажетъ ему полное равнодушіе… Но въ глубин сердца она ршила во что бы то ни стало вернуть его къ себ сегодня вечеромъ. Она возвратилась домой съ пылающими щеками, оживленно разговаривала съ ддушкой во время завтрака, и старикъ былъ введенъ въ обманъ. Когда же она поднялась наверхъ, въ свою комнату, то вдругъ почувствовала, что рыданія душатъ ее. Она зарылась головой въ подушки, чтобы никто не слышалъ ея вздоховъ, и когда, наконецъ, она успокоилась и взглянула въ зеркало, то увидала, что лицо у нея покраснло, глаза распухли отъ слезъ и подъ глазами появилисьтемные круги. Она просидла въ темной комнат до самаго обда.

За столомъ и она и старый Джоліонъ молчали. Въ душ Джюнъ происходила борьба. Она выглядла такой блдной и измученной, что старый Джоліонъ ршилъ не хать съ нею на балъ. Когда онъ сказалъ ей объ этомъ, то она не сдлала никакого возраженія. Она ушла въ свою комнату и продолжала сидть въ темнот. И вдругъ, въ десять часовъ, она позвонила горничную и сказала ей:

— Принесите мн горячей воды и подите, скажите мистеру Форсайту, что я вполн отдохнула. Если же онъ чувствуетъ себя уставшимъ, то я могу похать на балъ одна.

Замтивъ недоумвающій взглядъ горничной, она повторила повелительнымъ тономъ:

— Ступайте и сейчасъ же принесите мн горячей воды.

Ея бальный нарядъ былъ уже раньше приготовленъ. Она одлась и причесалась очень тщательно и, взявъ въ руки цвты, сошла внизъ.

Она слышала, какъ старый Джоліонъ ходилъ по комнат, одваясь. Онъ былъ изумленъ и недоволенъ. Вдь уже было больше десяти часовъ, значитъ, они попадутъ туда только къ одиннадцати! Но выраженіе ея лица, которое онъ видлъ у нея за обдомъ, преслдовало его, и онъ не ршился перечить ей.

Джюнъ дожидалась его въ передней. Не говоря ни слова другъ съ другомъ, они сли въ коляску.

Обоимъ показалось, что перездъ длился цлую вчность.

Когда Джюнъ вошла, въ залу, то въ душ ея уже созрло ршеніе. Она скрыла подъ маской равнодушія мучительное волненіе и тревогу, раздиравшія ея сердце. Ей было стыдно, что она ‘бгаетъ за нимъ’, и въ то же время она, боялась, что не увидитъ его, что онъ не пріхалъ, и ей не удастся выполнить своего ршенія — вернуть его во что бы то ни стало!

Видъ бальной залы, освщеніе, звуки веселой музыки, все это подйствовало на нее возбуждающимъ образомъ. Она любила танцовать и танцовала такъ легко, точно воздушный маленькій эльфъ. Наврное ‘онъ’ пригласитъ ее танцовать, и тогда… тогда все опять будете попрежнему!

Она оглянулась, ища глазами, и вдругъ увидала Иренъ подъ руку съ Бозиннеемъ. Выраженіе лица Бозиннея поразило ее, но никто, никто не замтилъ ея страшной тоски, даже ея ддушка, стоявшій около нея…

Она притронулась къ его рук и сказала чуть слышнымъ голосомъ:

— Ддушка, подемъ домой. Мн дурно…

Не говоря ни слова, онъ увелъ ее, ворча себ подъ носъ, что онъ зналъ, что такъ будетъ! Однако Джюнъ онъ не сдлалъ никакого замчанія и, только когда они уже сидли въ коляск, онъ ласково спросилъ ее:

— Что съ тобой, моя крошка?

Но она не могла отвтить. Все ея худенькое, маленькое тло вздрагивало отъ сдерживаемыхъ рыданій. Онъ испугался. Завтра же онъ позоветъ доктора! Она должна полчиться. Такъ нельзя!

Совладавъ со своимъ волненіемъ, Джюнъ взяла его руку и, крпко сжавъ ее своими маленькими, дрожащими ручками, уткнулась въ уголъ, закутанная шалью. Онъ видлъ только ей глаза, мрачные, устремленные въ темноту и чувствовалъ пожатіе ея маленькихъ ручекъ…

IX.
Вечеръ въ Ричмонд.

Другіе глаза, кром глазъ Джюнъ и Сомса, видли ‘обоихъ’,— какъ ихъ называла Эфимія,— когда они выходили изъ зимняго сада, и другіе глаза подмтили это выраженіе на лиц Бозиннея. Отъ вниманія Форсайтовъ ничто не могло ускользнуть, и сначала то, что они увидли, возбудило ихъ любопытство, но потомъ они почувствовали, что лучше имъ не замчать этого. Очевидно, это и было причиной такого поздняго появленія Джюнъ на бал и ея быстраго исчезновенія. Она не танцовала и даже не поздоровалась со своимъ женихомъ. Говорили, что она больна, и, конечно, тутъ нтъ ничего удивительнаго!..

Перебросившись такими замчаніями, Форсайты вдругъ почувствовали неловкость и съ виновнымъ видомъ посмотрли другъ на друга. Они не имли ни малйшаго желанія содйствовать скандалу. Боже сохрани! И, точно по уговору, вс замолчали. Точно по молчаливому соглашенію. Постороннимъ не было сказано ни слова.

Вскор посл бала сдлалось извстно, что Джюнъ ухала со своимъ ддомъ на морской берегъ. Форсайты напряженно ждали дальнйшаго развитія событій.

Одинъ вопросъ занималъ всхъ: какъ далеко зашли ‘эти оба’? И вообще: какъ далеко они могутъ зайти? Вс были убждены, что ничего серьезнаго не можетъ выйти изъ этого, такъ какъ ни у той, ни у другого нтъ денегъ. Это не больше, какъ флиртъ и самъ собой кончится, какъ вс такого рода увлеченія, въ соотвтствующее время.

Сестра Сомса, Винифредъ Дэрти, имла боле широкіе взгляды на матримоніальныя отношенія, нежели другіе Форсайты. Отчего бы не позабавиться малютк? (Она называла Иренъ малюткой, хотя та была выше ея ростомъ. Но объ Иренъ вс Форсайты отзывались въ такомъ снисходительно пренебрежительномъ тон. Вдь у нея не было никакого состоянія, и Сомсъ, взявъ ее, далъ ей богатство и положеніе!) Винифредъ признавала, что Сомсъ скученъ. Что же касается Бозиннея, то она находила, что въ немъ есть извстный ‘шикъ’. Только такой повса, какъ этотъ Джорджъ, могъ сравнить его съ ‘морскимъ разбойникомъ’.

Однако другіе были несогласны съ Винифредъ. Никакого ‘шика’ не находили въ немъ. Правда, онъ былъ недуренъ собой, но разв можно находить шикарнымъ человка, носящаго такую шляпу, такъ мало обращающаго вниманія на свой костюмъ и смотрящаго на всхъ такими странными, блуждающими глазами. Высказанное Винифредъ мнніе было приписано ея экстравагантности и пристрастію, ко всему новому.

юнь мсяцъ близился къ концу. Розы цвли во всхъ садахъ и наполняли своимъ ароматомъ воздухъ. Вс парки были переполнены гуляющими, и непрерывные ряды экипажей тянулись вдоль рки по набережной. Почти каждая боле или мене зажиточная семья устраивала поздку за городъ, и конечно, Форсайты не могли составить исключенія. Винифредъ проектировала поздку въ Ричмондъ и, движимая, бытъ можетъ, чувствомъ неопредленной симпатіи, а отчасти и желаніемъ ‘видть собственными глазами’, она написала Иренъ слдующую записку:

‘Дорогая Иренъ. Я слышала, что Сомсъ узжаетъ въ Генлей завтра на сутки и подумала, что не худо было бы намъ устроить поздку въ Ричмондъ. Не возьметесь ли вы пригласить мистера, Бозиннея, а я позову молодого Флиппарда. Эмили (они называли свою мать по имени, такъ какъ это считалось особеннымъ тикомъ) соглашается дать намъ свою коляску. Я заду за вами и за вашимъ молодымъ человкомъ въ семь часовъ. Любящая васъ сестра Винифредъ Дэрти’.

Однако планъ Винифредъ чуть не разстроился. Прежде всего молодой Флиппардъ отказался хать, онъ былъ слишкомъ занятъ. Винифредъ потребовала тогда, чтобы ея мужъ халъ съ ними. Дэрти былъ въ самомъ мрачномъ настроеніи. Онъ проигралъ свою ставку на скачкахъ наканун, и вечеромъ съ горя напился. Но когда на другой день Винифредъ сказала ему о поздк въ Ричмондъ, то онъ сейчасъ же согласился. Въ глубин души онъ восхищался Иренъ и даже не прочь былъ поухаживать за нею. Поздка вчетверомъ, въ экипаж Джемса, даже улыбалась ему. Однако въ шестомъ часу Эмили Форсайтъ прислала сказать своей дочери, что она не можетъ дать экипажъ, такъ какъ одна изъ лошадей кашляетъ.

Это было очень непріятно. Винифредъ тотчасъ же отправила записку Иренъ, въ которой сообщала о случившемся и предлагала хать въ кабріолетахъ и встртиться у ресторана ‘Корона и Скипетръ’, въ три четверти восьмого.

Винифредъ сообщила объ этомъ Дэрти, который былъ сначала очень доволенъ. Онъ почему-то вообразилъ, что подетъ вдвоемъ съ Иренъ. Но когда Винифредъ ему сказала, что они встртятся въ ресторан и что онъ подетъ съ нею, то физіономія у него вытянулась и онъ мысленно выругался.

Дорогой они почти не разговаривали и только разъ или два обмнялись замчаніями.

Дэрти сказалъ:

— Да! У мистера Сомса вытянется носъ, когда онъ узнаетъ, что его жена здила кататься съ Бозиннеемъ въ кабріолет!

— Не говори глупостей, Монти!— сказала ему Винифредъ.

— Ого! Ты вдь совсмъ не знаешь женщинъ, моя красавица,— возразилъ ей мужъ.

Бозинней и Иренъ пріхали раньше ихъ. Они стояли у большого, раскрытаго настежь окна и смотрли на рку. Наблюдательный Дэрти замтилъ, что они стояли очень близко другъ къ другу и не говорили ни слова. Бозинней, по мннію Дэрти, имлъ видъ голоднаго человка. Предоставивъ Винифредъ заниматься съ ними, Дэрти взялся заказать обдъ. Это было какъ разъ по его чести. И дйствительно, онъ въ этомъ отношеніи выказалъ большую изобртательность.

За обдомъ онъ былъ любезенъ и разговорчивъ, какъ никогда. Онъ почти не сводилъ съ Иренъ дерзкаго и восхищеннаго взгляда, но долженъ былъ сознаться въ душ, что она была холодна съ нимъ. Онъ надялся, что ему удастся что-нибудь подмтить, но она держала себя безукоризненно. Ито же касается Бозиннея, то онъ былъ угрюмъ, ‘какъ медвдь’. Винифредъ съ трудомъ вытягивала изъ него слова. Онъ ничего не лъ и только пилъ ликеръ. И чмъ дальше, тмъ блдне становилось его лицо и глаза загорались какимъ-то мрачнымъ огнемъ.

Дэрти находилъ это очень забавнымъ. Онъ не былъ глупъ и могъ быть подчасъ остроуменъ. Онъ говорилъ одинъ за всхъ, разсказывалъ рискованные анекдоты и предложилъ въ шутливой форм тостъ за здоровье Иренъ. Но никто не поддержалъ, его, и Винифредъ сказала ему:

— Не будь же такимъ клоуномъ, Монти!

Посл обда она предложила пойти на террасу для публики, откуда открывался видъ на рку.

— Я люблю смотрть на простонародныя любовныя парочки,— сказала она.

Дйствительно, тутъ было много гуляющихъ. Въ воздух стоялъ гулъ отъ множества голосовъ, то грубыхъ и громкихъ, то нжныхъ, словно повряющихъ какую-то тайну.

Винифредъ, со свойственною Форсайтамъ прозорливостью, сумла отыскать свободное мстечко въ этой толп, наполнявшей террасу. Они сли на скамью подъ деревомъ, широко раскинувшимъ надъ ними свои мощныя втви. Дэрти слъ на конц скамейки. Возл него сидла Иренъ, около нея Бозинней и около Бозиннея Винифредъ. Но четверо лишь съ трудомъ могли помститься на скамейк, и поэтому Дэрти ощущалъ около себя руку Иренъ. Это занимало его и онъ старался еще тсне прижаться къ ней. Онъ думалъ при этомъ:

‘Съ какой стати этотъ морской разбойникъ будетъ только одинъ владть ею! Она слишкомъ хороша для этого!..’

Куря сигару и длая видъ, что онъ ничего не замчаетъ, Дэрти слдилъ за Бозиннеемъ. Бозинней сидлъ, скрестивъ руки и устремивъ неподвижный взоръ въ пространство. Лицо его выражало глубокое страданіе. Дэрти посмотрлъ на Иренъ. Она была въ тни, и онъ не могъ разглядть ея лица, но онъ чувствовалъ, что отъ нея исходитъ какое-то странное, таинственное очарованіе. И онъ подумалъ:

‘Охъ, эти женщины!’

Лучи заката погасли, и изъ-за деревьевъ показался молодой мсяцъ. Рку окутала тьма. На террас воцарилось молчаніе.

Дэрти прижался къ Иренъ. Онъ почувствовалъ, какъ она вздрогнула, и въ глазахъ ея появилось гнвное выраженіе. Она попробовала отъ него отодвинуться, но это нисколько его не смутило, и онъ даже улыбнулся. Надо признать, что этотъ ‘свтскій человкъ’, (какимъ считалъ себя Дэрти въ кругу Форсайтовъ) выпилъ лишнее за обдомъ. Онъ смотрлъ на Иренъ глазами сатира и думалъ:

‘Какой толкъ въ этомъ Бозинне! У него такой жалкій видъ!’

И Дэрти съ самодовольнымъ видомъ покручивалъ свои волнистые усы, все тсне прижимаясь къ Иренъ.

Наконецъ, она встала, и вс остальные послдовали за ней. Дэрти однако не отставалъ отъ нея. Онъ ршилъ во что бы то ни стало узнать, что она за женщина? Голова у него слегка кружилась отъ выпитаго вина, но это только придавало ему смлости. Пусть этотъ ‘голодный архитекторъ’ детъ съ его женой! Онъ же подетъ съ Иренъ. И Дэрти заране предвкушалъ удовольствіе отъ этой продолжительной поздки вдвоемъ, въ теплую лтнюю ночь.

Его планъ былъ очень простъ. Онъ ршилъ дйствовать смло, не отставая ни на шагъ отъ Иренъ и тотчасъ же, вслдъ за нею, ссть въ кабріолетъ и ухать, прежде чмъ его жена и Бозинней успютъ сказать хоть слово. Но Иренъ, словно предчувствуя, не сла въ кабріолетъ, а отошла къ лошадямъ, какъ будто желая приласкать ихъ. Дэрти не ожидалъ этого маневра и такъ какъ онъ не слишкомъ крпко держался на ногахъ, то и не осмлился пойти за ней. Къ его величайшей досад, Бозинней тотчасъ же очутился возл нея. Она повернулась и что-то быстро, вполголоса, проговорила ему. Слова: ‘этотъ господинъ’ долетли до слуха Дэрти. Впрочемъ, и это не подйствовало на Дэрти. Съ упрямствомъ пьянаго человка онъ хотлъ непремнно настоять на своемъ.

Винифредъ уже сидла въ экипаж, а Дэрти продолжалъ стоять у другого кабріолета, дожидаясь Иренъ. Вдругъ кто-то оттолкнулъ его съ такою силой, что онъ едва устоялъ на ногахъ.

Бозинней прошепталъ ему въ ухо:

— Я отвезу Иренъ домой! Понимаете?..

Дэрти увидлъ блдное отъ волненія лицо архитектора и его глаза, сверкавшіе точно у дикой кошки.

— Эге!— проговорилъ заикаясь Дэрти.— Это еще что за новости! Вы подете съ моей женой!..

— Прочь!— прошиплъ Бозинней.— Или я вышвырну васъ на дорогу!

Дэрти отступилъ. Какъ онъ ни былъ пьянъ, но онъ понялъ, что Бозинней не шутитъ, и что онъ можетъ выполнить свое намреніе. Иренъ проворно вскочила въ экипажъ и ея платье слегка коснулось ногъ Дэрти, когда она садилась. Вслдъ за нею слъ Бозинней и приказалъ кучеру хать.

Дэрти въ первое мгновеніе былъ совершенно ошеломленъ. Все совершилось такъ быстро, что онъ даже не усплъ опомниться. Видя, что ему ничего не остается другого, онъ вскарабкался въ кабріолетъ, гд сидла его жена.

— Позжайте скоре!— крикнулъ онъ кучеру.— И не теряйте изъ вида тотъ экипажъ!..

Дорогой онъ далъ волю своему негодованію.

— Хорошую штуку ты устроила,— сказалъ онъ своей жен,— допустивъ этого молодчика везти Иренъ домой! Не могла ты, что ли, удержать его какъ-нибудь. Онъ влюбленъ до безумія, это каждый дуракъ можетъ замтить!

На вс возраженія жены онъ отвчалъ патетическими возгласами, призывалъ въ свидтели Всемогущаго Бога, обвинялъ всхъ, ея отца, братьевъ, Иренъ, Бозиннея, бранилъ ее, свою жену, всхъ Форсайтовъ, и даже собственныхъ дтей, и проклиналъ день своей свадьбы. Винифредъ спокойно выслушивала его упреки, предоставивъ ему изливать свой гнвъ и раздраженіе въ этомъ поток словъ. Очевидно, она уже привыкла къ такимъ выходкамъ. Дйствительно, онъ, наконецъ, успокоился и весь остальной путь угрюмо молчалъ, не спуская глазъ съ хавшаго впереди кабріолета.

По счастью, онъ не могъ слышать страстной мольбы Бозиннея. Онъ не подозрвалъ, что его собственное поведеніе прорвало плотину долго сдерживаемой страсти. Онъ не могъ видть, какъ Дрожала Иренъ, какъ ея черные, грустные глаза наполнились слезами, не слышалъ ея тихихъ рыданій и его неустанныхъ просьбъ, и въ темнот не могъ замтить, какъ онъ покорно, весь дрожа, склонился надъ ея рукой…

Кучеръ, послушный приказанію Дэрти, повернулъ на площадь Монпелье, вслдъ за кабріолетомъ Бозиннея. Дэрти видлъ, что Бозинней выпрыгнулъ изъ экипажа, вслдъ за Иренъ. Она быстро прошла впередъ, не поднимая головы. Очевидно, у нея былъ ключъ отъ парадной двери, такъ какъ она тотчасъ де исчезла. Дэрти ршительно не могъ бы сказать, говорила ли она что-нибудь Бозиннею, или нтъ…

Бозинней прошелъ мимо нихъ. И Дэрти и Винифредъ, обладавшіе прекраснымъ зрніемъ, отлично замтили при свт фонаря его лицо, страшно блдное отъ волненія.

— Спокойной ночи, мистеръ Бозинней!— крикнула ему Винифредъ. Бозинней остановился, пораженный, потомъ торопливо снялъ шляпу и ушелъ. Онъ очевидно совсмъ забылъ объ ихъ существованіи!

— Что?— сказалъ Дэрти, обращаясь къ жен.— Видла ты выраженіе его лица, а?.. Что я говорилъ? Хорошая шутка, нечего сказать!

Было такъ ясно, что между Иренъ и Бозиннеемъ произошло какое-то ршительное объясненіе, что Винифредъ не нашлась что возразить своему мужу. Она только сказала:

— Я думаю, лучше молчать объ этомъ. Что за польза поднимать изъ-за этого шумъ!

Къ удивленію, Дэрти вполн согласился съ нею. Впрочемъ, онъ руководствовался тутъ чисто личными соображеніями, находя для себя невыгоднымъ увеличивать тревоги Джемса, всегда принимавшаго близкіо къ сердцу все, что касалось семьи.

— Совершенно справедливо!— замтилъ онъ.— Пустъ Сомсъ вдаетъ свои дла самъ! Это его право…

Супруги Дэрти подъхали къ своему дому, который, нанималъ для нихъ отецъ Винифредъ, Джемсъ. Дэрти чувствовалъ сильное утомленіе и помышлялъ объ отдых. Была уже полночь. Среди запоздалыхъ прохожихъ не было ни одного Форсайта, и никто не слдилъ за Бозиннеемъ, какъ онъ бродилъ по пустынной площади, нсколько разъ возвращаясь къ одному и тому же мсту. Никто не видлъ, какъ онъ стоялъ у забора и съ тоскою смотрлъ на темныя окна дома, куда скрылась ‘она’, составлявшая теперь для него все на свт: и свтъ, и смыслъ жизни!..

X.
Характеристика Форсайтовъ.

Въ природ Форсайта не сознавать, что онъ — ‘Форсайтъ’, но молодой Джоліонъ составлялъ исключеніе. Онъ всегда сознавалъ это. Онъ зналъ это даже до своего ршительнаго шага, превратившаго его въ изтанника своей касты. И это сознаніе никогда но покидало его. Свою принадлежность къ Форсайтамъ онъ чувствовалъ и въ своемъ новомъ союз и во всхъ своихъ поступкахъ и обращеніи съ женой, которая не была ‘Форсайтомъ’.

Онъ отлично сознавалъ, что если бы онъ не обладалъ въ значительной степени пониманіемъ того, что ему нужно, и упорствомъ въ сохраненіи того, за что онъ заплатилъ большую цну,— другими словами: если бы у него не было ‘чувства собственности’, то онъ бы никогда не удержалъ той женщины, для которой всмъ пожертвовалъ, и, пожалуй, даже не пожелалъ бы удерживать ее! Если бы не это свойство Форсайта крпко держать въ своихъ рукахъ то, что имъ захвачено, то никогда бы ему не вынырнуть, вмст со своею собственностью, изъ всхъ финансовыхъ затрудненій и мелкихъ непріятностей. Но онъ остался Форсайтомъ и въ своихъ занятіяхъ, въ своемъ рисованіи акварелей. Онъ всегда ощущалъ при этомъ нкоторую неловкость, которую вызывало у него сознаніе, что онъ не извлекаетъ изъ этого занятія большихъ выгодъ.

Пониманіе истинной натуры Форсайта заставило его отнестись со смшаннымъ чувствомъ отвращенія и симпатіи къ письму, которое онъ получилъ отъ своего отца.

Старый Джоліонъ писалъ ему изъ морского курорта, гд онъ находился вмст съ Джюнъ:

‘Мой дорогой Джо. Мы живемъ здсь уже дв недли и наслаждаемся хорошей погодой. Морской воздухъ дйствуетъ укрпляющимъ образомъ, но моя печень не въ порядк и я буду радъ вернуться въ городъ. Я ничего не могу сказать про Джюнъ. Ея здоровье и настроеніе остаются безъ перемны. Она ничего не говоритъ, но ясно, что она попрежнему считаетъ себя помолвленной и не хочетъ порвать съ Бозиннеемъ, хотя разв можно считать эту помолвку дйствительной? Я очень сомнваюсь, слдуетъ ли ей возвращаться въ Лондонъ при существующемъ положенія длъ. Но она такъ своевольна, что, пожалуй, захочетъ непремнно вернуться. Я думаю, что слдовало бы кому- нибудь поговорить съ Бозиннеемъ и узнать его намренія. Я не ршаюсь самъ говорить съ нимъ, потому что боюсь выйти изъ себя и поколотить его. Поэтому я подумалъ о теб. Ты встрчаешься съ нимъ въ клуб и могъ бы поговорить съ нимъ и узнать, что онъ думаетъ, наконецъ! Но, конечно, ты не выдавай Джюнъ. Я буду очень радъ, если получу отъ тебя какія-нибудь свднія. Это положеніе длъ ужасно разстраиваетъ меня и не даетъ мн спать по ночамъ. Поцлуй Джолли и Холли. Любящій тебя отецъ’.

Молодой Джоліонъ такъ серьезно задумался надъ этимъ письмомъ, что даже его жена замтила его озабоченность и спросила:

— Что случилось?

Онъ отвчалъ:

— Ничего.

Вообще онъ никогда дома не упоминалъ о Джюнъ. Онъ боялся встревожить жену, мало ли ей что могло прійти въ голову!

Поэтому онъ постарался придать себ обычный безпечный видъ, но это, повидимому, не обмануло мистриссъ Джоліонъ, такъ какъ она вышла изъ комнаты, крпко стиснувъ губы и бросивъ на него одинъ изъ своихъ загадочныхъ взглядовъ.

Молодой Джоліонъ отправился въ клубъ, съ письмомъ въ карман. Но онъ ршительно не зналъ, какъ ему поступить. Порученіе отца было ему не по вкусу. Вывдывать ‘намренія’ кого бы то ни было — не въ его привычкахъ! Притомъ же его собственное ненормальное положеніе въ семь еще усиливало неловкость, которую онъ чувствовалъ.

Какъ это было похоже на Форсайтовъ, на всхъ людей, которыхъ они знали и съ которыми смшивались! Они навязывали свои правила и подводили все подъ одну мрку, и свои дловые принципы вносили даже въ свои частныя отношенія!

Но, съ другой стороны, вдь было такъ естественно, что его отецъ боялся выйти изъ себя, и что онъ готовъ былъ броситься съ кулаками на Бозиннея! Было такъ естественно, что онъ желалъ, наконецъ, узнать его намренія!

Отказать было трудно. Но молодой Джоліонъ все-таки думалъ, что неумстно было поручать ему такое дло. Однако длать было нечего и надо было исполнить желаніе отца. Впрочемъ, молодой Джоліонъ недаромъ былъ Форсайтомъ. Онъ не очень заботился о средствахъ достиженія цли, если только вс приличія были соблюдены.

Онъ пріхалъ въ клубъ въ три часа и первое лицо, которое онъ увидлъ тамъ, былъ Бозинней. Архитекторъ сидлъ въ углу и смотрлъ въ окно.

Молодой Джоліонъ занялъ мсто недалеко отъ него и началъ обдумывать свое положеніе. Онъ украдкой посматривалъ на Бозиннея, погруженнаго въ размышленія. Молодой Джоліонъ очень мало зналъ Бозиннея и теперь, въ первый разъ, присматривался къ нему. Бозинней отличался отъ всхъ другихъ членовъ клуба какъ наружностью, такъ и своими манерами и своимъ костюмомъ. Молодой Джоліонъ, каково бы ни было его настроеніе и вншнія обстоятельства, всегда сохранялъ присущую каждому Форсайту сдержанность и вполн приличную вншность. Бозинней же обращалъ на себя вниманіе своимъ небрежнымъ костюмомъ, своимъ изнуреннымъ видомъ и угрюмымъ выраженіемъ лица. Что-то такое въ его лиц и во всей его поз особенно тронуло молодого Джоліона, знавшаго по опыту, что такое — страданіе. Бозинней имлъ видъ страдающаго человка.

Молодой Джоліонъ, подойдя къ нему, слегка притронулся къ его рук. Бозинней вздрогнулъ, но не выказалъ ни малйшаго удивленія.

— Я не видлъ васъ давно,— сказалъ молодой Джоліонъ.— Какъ идетъ постройка дома моего кузена?

— Домъ будетъ оконченъ черезъ недлю,— отвчалъ Бозинней.

— Поздравляю!

— Благодарю… Хотя я не знаю, стоитъ ли поздравлять съ этимъ.

— Какъ?— удивленно спросилъ молодой Джоліонъ.— Я думалъ, что вы будете рады, что наконецъ довели до конца свое дло. Но, можетъ быть, вы испытываете такое же чувство, какое испытываю я, когда мн приходится разставаться со своею картиной? Я какъ будто разстаюсь со своимъ ребенкомъ.

Онъ ласково посмотрлъ на Бозиннея.

— Да,— сказалъ Бозинней боле сердечнымъ тономъ.— Дйствительно, это такъ. Вы разстаетесь со своимъ произведеніемъ: и всему наступаетъ конецъ… Я и не зналъ, что вы рисуете!

— Только акварели… Но я не могу сказать, что я врю въ свою работу.

— Не врите? Такъ какъ же вы можете работать? Какая польза въ работ, если вы въ нее не врите?

— Вы правы, конечно. Но если вы меня спросите, какъ я могу длать такую работу, въ которую я не врю, то я отвчу вамъ: я могу, потому, что я — Форсайтъ!

— Форсайтъ?— воскликнулъ удивленно Бозинней.— Я никогда не думалъ, что Форсайтъ — нарицательное имя.

— Форсайтъ — весьма распространенный видъ,— возразилъ молодой Джоліолъ.— Сотни Форсайтовъ находятся среди членовъ этого клуба, сотни, вонъ тамъ, идутъ и дутъ по улицамъ. Вы встрчаете ихъ повсюду!

— Какъ же вы отличаете ихъ, смю спросить?

— По ихъ чувству собственности. Форсайтъ смотритъ на вещи съ практической стороны,— я бы сказалъ: съ точки зрнія здраваго смысла. А практическій взглядъ на вещи основывается главнымъ образомъ на чувств собственности. Форсайтъ, замтьте, никогда не отдаетъ себя другому.

— Вы шутите?

Молодой Джоліонъ слегка прищурилъ глаза.

— Нтъ, я не шучу,— сказалъ онъ.— Вдь я самъ Форсайтъ. Но я не чистокровный Форсайтъ. И тмъ не мене, вы такъ же отличаетесь отъ меня, какъ я отъ дяди Джемса, типичнаго Форсайта. У него чувство собственности развито до крайней степени, тогда какъ у васъ, въ практическомъ смысл, нтъ этого чувства. Если бы я не находился между вами, то мы бы казались различными народами. Я представляю недостающее звено. Мы, вс,— рабы собственности и вопросъ только въ степени. Но тотъ, кого я называю ‘Форсайтомъ’, боле рабъ собственности, нежели всякій другой… И онъ крпко держитъ эту собственность, какова бы она ни была, будь то жена, домъ, деньги, репутація… Собственность — это его фабричное клеймо… Я бы не прочь, пожалуй, прочитать лекцію о собственности и качествахъ Форсайта. Это маленькое животное,— сказалъ бы я,— не выноситъ смшного положенія своихъ сородичей, но совершенно не замчаетъ смха такихъ странныхъ созданій, какъ вы или я, и это не вліяетъ на его поведеніе. Наслдственно предрасположенное къ близорукости, оно узнаетъ только особей и жилища своего вида и среди нихъ проводитъ свою жизнь, спокойно конкурируя только другъ съ другомъ.

— Вы говорите о Форсайтахъ, какъ будто они составляютъ добрую половину Англіи?— замтилъ Бозинней.

— Да, они и составляютъ,— возразилъ молодой Джоліонъ.— Они составляютъ ея лучшую половину, надежную, ту, съ которой надо считаться. Это ихъ богатство и надежность сдлали возможнымъ все въ стран. Это они сдлали возможнымъ ваше искусство, литературу, науку, даже религію! Безъ Форсайтовъ,— которые сами не врятъ ни въ одну изъ этихъ вещей, но все это пускаютъ въ оборотъ,— далеко ли мы бы ушли? Дорогой сэръ, Форсайты являются посредниками, коммерческими людьми, столпами общества, краеугольнымъ камнемъ всякихъ конвенцій. Словомъ, безъ Форсайтовъ ничего этого не могло бы существовать!

— Не знаю, понялъ ли я вашу мысль,— замтилъ Бозинней,— но мн кажется, что въ такомъ случа и въ моей профессіи много Форсайтовъ, какъ вы ихъ называете?

— Конечно. Огромное большинство архитекторовъ, художниковъ или писателей не имютъ никакихъ принциповъ, какъ и вс Форсайты. Искусство, литература, религія, все это существуетъ лишь благодаря нсколькимъ чудакамъ, дйствительно врящимъ въ такія вещи, и множеству Форсайтовъ, которые извлекаютъ изъ этого коммерческую пользу. Не мене трехъ четвертей нашихъ академиковъ, семь восьмыхъ нашихъ беллетристовъ,— Форсайты! Огромное количество ихъ можно найти въ періодической печати. О наук я не могу говорить. Но въ области религіи они представлены великолпно! Въ Палат Общинъ ихъ, можетъ быть, больше, чмъ гд бы то ни было, а наша аристократія сама говоритъ за себя… Но вы не думайте, что я смюсь. Опасно итти противъ большинства, да еще какого большинства!— Молодой Джоліонъ пристально посмотрлъ на Бозиннея.— Опасно посягать на ихъ собственность, какова бы она ни была: домъ, картина… женщина…

Они посмотрли другъ на друга. Молодой Джоліонъ, сдлавъ то, чего не длалъ ни одинъ Форсайтъ, никогда бы не позволившій себ такой откровенности, снова замкнулся въ свою раковину. Бозинней первый прервалъ молчаніе.

— Вы считаете свою семью типичными Форсайтами?— спросилъ онъ.

— Моя семья не отличается крайностями,— отвчалъ молодой Джоліонъ.— У нея есть свои особенности, какъ у всякой другой семьи, но она обладаетъ въ значительной степени двумя качествами, составляющими отличительный признакъ Форсайта, это — способность никогда и ничему не отдаваться душою и тломъ, и чувство собственности.

Бозинней улыбнулся.

— Ну, а что вы скажете о толстяк?— спросилъ онъ.

— Вы подразумваете Свизина? Въ немъ есть много первобытнаго. Городъ и тотъ средній классъ, къ которому онъ принадлежитъ, еще не вполн передлали его. Вковая фермерская работа и грубая сила образовали т наслоенія, которыя сохраняются въ немъ до сихъ поръ.

Бозинней какъ будто о чемъ-то задумался, потомъ вдругъ проговорилъ:

— Вы хорошо поняли своего кузена Сомса. Онъ-то никогда не всадитъ себ пулю ‘въ лобъ’!

Молодой Джоліонъ проницательно посмотрлъ на него.

— Вы правы,— сказалъ онъ.— Онъ этого не сдлаетъ, и вотъ почему съ нимъ надо считаться. Обращайте вниманіе на канавы, ограждающія владнія Форсайтовъ. Не слдуетъ пренебрегать Форсайтами, не годится игнорировать ихъ!..

— Но вы же сами это сдлали!

— Вы забываете,— возразилъ молодой Джоліонъ съ какою-то странною гордостью,— что я могъ удержаться на поверхности. Я вдь самъ — Форсайтъ. Мы вс находимся во власти великихъ силъ. Человкъ, отходящій отъ стны, которая служила ему защитой… Вы знаете, впрочемъ, что я хочу сказать. Я бы не каждому посовтовалъ итти моей дорогой,— прибавилъ онъ, понизивъ голосъ.— Это зависитъ…

Кровь бросилась въ лицо Бозиннею, но быстро отхлынула прочь, и онъ сталъ такъ же блденъ, какъ раньше. Засмявшись, онъ посмотрлъ прямо въ глаза молодому Джоліону.

— Благодарю васъ,— сказалъ онъ.— Это чертовски мило съ вашей стороны. Но помните, что вы вдь не одинъ умете держаться!..

Бозинней всталъ. Молодой Джоліонъ долго слдилъ за нимъ глазами, когда онъ шелъ по улиц. Онъ вспоминалъ давно прошедшіе дни, когда онъ также сидлъ здсь, слдя за стрлкой часовъ и тоскуя. Онъ вспомнилъ долгіе часы мучительной неизвстности и страстное томленіе, которое онъ переживалъ тогда, и въ его памяти воскресло прошлое съ мучительной ясностью. Видъ Бозиннея, его разстроенное лицо, его блдность, безпокойные глаза, поминутно взглядывающіе на часы, все это наполнило его душу жалостью, къ которой примшивалось странное, почти непреодолимое чувство зависти.

Какъ хорошо были знакомы ему вс эти признаки.! Пойдетъ ли онъ навстрчу своей судьб? Что это за женщина, которая влечетъ его къ себ, и чья магнетическая сила настолько велика, что ничто не можетъ противостоять ей, ни честь, ни принципы, ни личный интересъ, и отъ которой нтъ иного спасенія, кром бгства?

Бгство? Но зачмъ бжать Бозиннею? Человкъ только тогда долженъ бжать, когда онъ находится въ опасности разстроить чей-нибудь очагъ и домъ, когда есть дти, когда онъ попираетъ ногами идеалы и что-нибудь разрушаетъ! Но вдь тутъ, насколько это было извстно молодому Джоліону, все это было уже разрушено раньше. Вдь онъ самъ не бжалъ, когда находился въ такихъ же условіяхъ, да и не бжалъ бы теперь! И онъ пошелъ дальше Бозиннея, онъ разрушилъ свой собственный, несчастливый семейный очагъ, а не чужой! Невольно онъ вспомнилъ старинную поговорку: ‘Судьба человка заключена въ его собственномъ сердц!..’

Мысли его перешли отъ Бозиннея къ женщин, которую онъ не зналъ, до исторію которой слышалъ въ общихъ чертахъ. Несчастный бракъ! Ничего опредленнаго, ни дурного обращенія, ни дурныхъ поступковъ, но что-то неизъяснимое, неуловимое, раздляющее обоихъ супруговъ, уничтожающее всякую близость между ними, изъ года въ годъ, изо дня въ день, пока смерть не положитъ этому конецъ!

Но время давно уже сгладило горечь пережитаго, и молодой Джоліонъ могъ обсудить вопросъ и съ другой стороны. Могъ ли такой человкъ, какъ Сомсъ, пропитанный предразсудками и убжденіями своего класса, найти въ себ достаточно внутренней силы и пониманія, чтобы прекратить такое сожительство? Вдь для этого онъ долженъ былъ бы обладать достаточной силой воображенія, чтобы заглянуть въ будущее, по ту сторону всхъ этихъ мелкихъ непріятностей, сплетенъ, насмшекъ и пересудовъ, всегда сопровождающихъ супружескіе разрывы! Онъ долженъ былъ бы возвыситься надъ этимъ, преодолть тоску, которую можетъ причинить ему разлука, и пренебречь добродтельнымъ негодованіемъ другихъ. Но немногіе мужчины, и тмъ боле немногіе изъ тхъ, кто принадлежитъ къ классу Сомса, были бы на это способны. Впрочемъ, вообще между теоріей и практикой существуетъ огромная разница. Многіе, а также вроятно и Сомсъ, готовы высказывать рыцарскіе взгляды тогда, когда ‘это’ лично ихъ не касается…

Однако молодой Джоліонъ тотчасъ же упрекнулъ себя въ пристрастіи. Онъ испилъ до дна горькую чашу несчастнаго брака, прошелъ черезъ вс испытанія, но даетъ ли это ему право судитъ о поступкахъ тхъ, кто еще не бывалъ на пол битвы? Вдь большинство считаетъ такой бракъ, какъ бракъ Сомса и Иренъ, вполн удачнымъ. У него деньги, у нея красота,— значитъ, тутъ можетъ состояться компромиссъ. Нтъ никакихъ причинъ, почему бы имъ не нести это ярмо дале, даже если они ненавидятъ другъ друга? Они могутъ итти каждый своею дорогой, лишь бы были соблюдены приличія и уважалась бы святость брачныхъ узъ и общаго семейнаго очага. Половина всхъ браковъ у высшихъ классовъ существуетъ на такихъ условіяхъ, лишь бы ни церковь, ни общество не были оскорблены поведеніемъ супруговъ. Разумется, для этого приходится пожертвовать кое-какими личными чувствами. Но преимущества прочнаго семейнаго очага слишкомъ очевидны и осязательны и въ сохраненіи status quo нтъ риска. Наоборотъ: разрушеніе домашняго очага всегда представляетъ опасный опытъ, и притомъ слишкомъ эгоистичный…

Молодой Джоліонъ глубоко вздохнулъ.

‘Въ сущности тутъ все основано на чувств собственности!, но, разумется, не вс хотятъ признать это,— ршилъ онъ, направляясь домой.— Предпочитаютъ говорить о ‘святости брачныхъ узъ’, но святость брака зависитъ отъ святости семьи, а святость семьи отъ святости собственности. И вдь вс эти люди называютъ себя послдователями Того, у Кого никогда не было никакой собственности! Разв это не смшно?.. Впрочемъ, Сомсъ, пожалуй, хорошо длаетъ, настаивая на своемъ прав и поддерживая такимъ образомъ священный принципъ собственности, который всмъ намъ приноситъ выгоду, за исключеніемъ тхъ, кто страдаетъ отъ этого…’

Онъ досталъ изъ кармана письмо отца и, разорвавъ на мелкіе кусочки, задумчиво смотрлъ, какъ втеръ разносилъ ихъ. Дома онъ не засталъ никого, жена его ушла, взявъ съ собой Джолли и Холли. Молодой Джоліонъ прошелъ въ садъ и слъ подъ грушевымъ деревомъ, которое давно уже перестало приносить плоды…

XI.
Сомсъ желаетъ быть великодушнымъ.

На другой день посл поздки въ Ричмондъ Сомсъ вернулся ломой съ утреннимъ поздомъ. Онъ прямо похалъ въ Сити, однако, найдя, что дла идутъ вяло, ршилъ въ три часа итти домой. Иренъ не ждала его и хотя у него не было прямого желанія подсматривать за ней, но все же было не лишнее иногда являться домой такимъ неожиданнымъ образомъ.

Переодвшись, онъ сошелъ въ гостиную. Иренъ сидла ничего не длая, въ углу, на диванчик. Это было ея всегдашнее мсто. У нея были темные круги подъ глазами, какъ будто она провела безсонную ночь.

Сомсъ спросилъ:

— Почему вы здсь? Разв вы ждете кого-нибудь?

— Да… хотя не наврное,— отвчала она.

— Кого же?

— Мистеръ Бозинней сказалъ, что онъ, можетъ быть, зайдетъ.

— Бозинней? Онъ долженъ быть на работ.

Иренъ ничего не отвтила.

— Ну такъ вотъ что!— сказалъ Сомсъ.— Я хочу, похать съ вами на склады, а оттуда мы пройдемся по парку.

— Я не хочу выходить. У меня болитъ голова,— возразила Иренъ.

— Всегда такъ!— замтилъ съ неудовольствіемъ Сомсъ.— Стоитъ мн пожелать, чтобы вы что-нибудь сдлали, какъ у васъ сейчасъ же разбаливается голова! Это будетъ полезно для васъ, если вы выйдете на воздухъ и, посидите подъ доревьями.

Онъ подождалъ нсколько минутъ, но такъ какъ Иренъ упорно молчала, то онъ снова заговорилъ:

— Я не знаю, какъ вы смотрите на обязанности жены! Я никогда этого не зналъ!— воскликнулъ онъ.

Сомсъ не ожидалъ, что она отвтитъ ему, но она тихо проговорила:

— Я старалась исполнять ваши желанія… Но не моя вина, что я не могу вложить свое сердце въ это!

— Чья же вина?— спросилъ онъ угрюмо.

— Прежде чмъ мы поженились, вы общали мн, что отпустите меня, если нашъ бракъ окажется неудачнымъ. Что же, находите вы его удачнымъ?

Сомсъ разсердился.

— Неудаченъ!— воскликнулъ онъ съ раздраженіемъ.— Онъ былъ бы удачнымъ, если бы вы вели себя какъ слдуетъ.

— Я пробовала,— прошептала Иренъ.— Отпустите меня!

Сомсъ отвернулся. Втайн онъ былъ испуганъ ея словами, но не хотлъ показать этого и, чтобы скрыть свою тревогу, гнвно воскликнулъ:

— Отпустить васъ? Вы не понимаете сами, что вы говорите!.. Отпустить?.. Да разв я могу? Вдь мы же обвнчаны съ вами… или нтъ?.. Ну, а тогда о чемъ же вы говорите? Ради Бога., не будемъ толковать объ этихъ глупостяхъ!.. Берите вашу шляпку и пойдемъ со мною въ паркъ.

— Такъ вы не хотите отпустить меня?

Онъ чувствовалъ, что она смотритъ на него странными, молящими глазами.

— Отпустить васъ!— еще разъ воскликнулъ онъ.— Да что же вы будете длать съ собой? Вдь у васъ нтъ денегъ!

— Я ужъ какъ-нибудь устроюсь.

Онъ прошелся въ волненіи по комнат, потомъ остановился передъ нею и сказалъ, отчеканивая каждое слово:

— Слушайте! Разъ навсегда говорю вамъ: больше я не желаю слышать отъ васъ подобныхъ вещей! Ступайте и надньте вашу шляпку.

Она не шевельнулась.

— Повидимому, вы не хотите пропустить Бозиннея, если онъ придетъ!— воскликнулъ Сомсъ.

Иренъ медленно поднялась и вышла изъ комнаты. Черезъ нсколько минутъ она вернулась въ шляпк.

Сомсъ давно уже не прогуливался съ нею въ парк. Это было въ первые два сезона посл ихъ свадьбы. Тогда эти прогулки составляли для него величайшее наслажденіе. Онъ втайн гордился красотою Иренъ, и ему хотлось, чтобы весь Лондонъ видлъ ее. Но онъ тщательно скрывалъ это чувство и сидлъ возл нея, какъ всегда, безукоризненно одтый и неподвижный, съ обычною брезгливою усмшкой на губахъ, изрдка прикладывая руку въ шляп и раскланиваясь съ знакомыми.

И теперь онъ былъ также безукоризненно одтъ и тоже брезгливая улыбка блуждала на его устахъ, но куда двались т чувства, которыя онъ испытывалъ тогда въ своемъ сердц?

Въ парк было пусто. Часъ гулянья, когда паркъ наполнялся нарядной публикой, уже прошелъ. Т гуляющіе, которыхъ теперь можно было встртить, уже не принадлежали въ избраннымъ классамъ. Сомсъ выбралъ скамейку подъ тнистымъ деревомъ. Иренъ сидла возл него, блдная, молчаливая, какъ будто отбывала какое-нибудь тайное наказаніе. Раза два она кивнула ему на какія-то сдланныя имъ замчанія и отвтила ‘да’ съ усталою улыбкой.

Вдоль изгороди быстрыми шагами шелъ какой-то человкъ. Онъ почти бжалъ, и прохожіе съ изумленіемъ озирались на него.

— Взгляните на этого осла!— сказалъ Сомсъ, обращаясь къ Иренъ.— Онъ, должно быть, съ ума сошелъ, что идетъ такими быстрыми шагами по такой жар!

Вдругъ этотъ человкъ обернулся. Иренъ сдлала невольное движеніе.

— Ага! Это вашъ пріятель, ‘морской разбойникъ’!— сказалъ Сомсъ.

Однако онъ не всталъ и продолжалъ сидть такъ же спокойно, какъ прежде, и все съ тою же брезгливою усмшкой смотрлъ впередъ.

‘Поклонится ли она ему?’ подумалъ онъ.

Но она не шевелилась. Бозинней, дойдя до конца изгороди, повернулъ назадъ и началъ пробираться между стульями, поставленными вдоль аллеи, длая такія движенія, какъ пойнтеръ, идущій по слду. Вдругъ онъ увидлъ ихъ и остановился какъ вкопанный, а затмъ приподнялъ шляпу. Сомсъ отвтилъ ему.

Бозинней имлъ видъ человка, утомленнаго какой-нибудь тяжелой физической работой. Крупныя капли пота покрывали его лобъ.

— Что вы длали въ парк?— спросилъ его Сомсъ.— Мы думали, что вы презираете такого рода легкомысленное времяпрепровожденіе?..

Бозинней повидимому не разслышалъ его вопроса и обратился къ Иренъ:

— Я былъ у васъ… Я надялся, что вы дома!

Кто-то изъ знакомыхъ подошелъ въ это время къ Сомсу и, хлопнувъ его по плечу, заговорилъ съ нимъ, такъ что Сомсъ не могъ разслышать отвта Иренъ. Но у него тотчасъ же созрло ршеніе.

— Мы какъ разъ возвращаемся домой,— сказалъ онъ Бозиннею.— Пообдайте съ нами.

Въ этомъ приглашеніи заключалась своего рода бравада. Онъ, какъ будто, хотлъ дать ему понять: ‘Вы меня обмануть не можете, но вы видите — я довряю вамъ и я не боюсь васъ!’

Они отправились домой вмст. Иренъ шла между ними. На улиц, гд была изрядная толкотня, Сомсъ прошелъ впередъ. Онъ даже не прислушивался къ ихъ разговору. Онъ хотлъ до конца оставаться врнымъ принятому ршенію и какъ игрокъ говорилъ себ: ‘Я не долженъ пренебрегать этой картой. Мн выбирать не изъ чего!’ Потому онъ медленно одвался и даже нарочно дольше оставался въ своей туалетной комнат, хотя слышалъ, что Иренъ ужа сошла внизъ. Затмъ онъ нарочно съ шумомъ закрылъ двери, для того, чтобы они знали, что онъ вышелъ. Когда онъ вошелъ въ гостиную, они стояли у камина, но разговаривали ли они или нтъ, онъ этого не могъ сказать.

И весь вечеръ Сомсъ добросовстно игралъ свою роль и даже боле дружественно обращался со своимъ гостемъ, нежели когда-либо. Когда Бозинней уходилъ, онъ сказалъ ему:

— Вы должны прійти къ намъ какъ можно скоре. Иренъ любитъ разговаривать съ вами о дом.

И опять въ тон его голоса прозвучалъ словно какой-то вызовъ. Но рука его была холодна, какъ ледъ. Не желая нарушать своего ршенія, онъ даже отвернулся, чтобы не видть ихъ прощанія, и старался не глядть на Иренъ, когда она протянула руку архитектору. Свтъ висячей лампы падалъ на ея золотистые волосы, когда она грустно улыбнулась Бозиннею, который смотрлъ на нее глазами преданной собаки… И Сомсъ, отправляясь спать, ршилъ, что Бозинней влюбленъ въ его жену…

Ночь была жаркая и душная. Сомсъ не могъ уснуть и долго лежалъ, прислушиваясь къ дыханію спящей Иренъ. Она могла спать, а онъ не могъ! И лежа въ темнот, онъ старался укрпить себя въ своемъ ршеніи играть роль невозмутимаго и доврчиваго супруга.

Передъ разсвтомъ онъ тихонько всталъ съ кровати и вышелъ въ свою туалетную комнату. Тамъ было открыто окно, и онъ высунулся въ него. Ему было душно.

Онъ вспомнилъ другую такую ночь, столь же горячую и душную, четыре года тому, назадъ. Это было наканун его свадьбы. Вс мельчайшія подробности припомнились ему. Вспомнилось ему, какъ онъ такъ же, какъ теперь, долго смотрлъ на пустынную улицу и какъ вдругъ, словно повинуясь какому-то непреодолимому импульсу, онъ одлся, сбжалъ внизъ и быстро пошелъ туда, гд она жила. И долго-долго простоялъ онъ тогда передъ маленькимъ срымъ домикомъ, такимъ безмолвнымъ и спокойнымъ, какъ лицо мертвеца…

Внезапная мысль пронизала его мозгъ. А что, если и онъ, этотъ человкъ, влюбленный въ его жену, тоже, быть можетъ, бродитъ тутъ и не спускаетъ страстныхъ, тоскующихъ взоровъ съ его дома,— дома, гд ‘она’ живетъ?

Сомсъ высунулся изъ окна, насколько могъ. Деревья сквера были окутаны сроватой мглой. Фонари еще горли, распространяя блдноватый свтъ, но нигд ни души не было видно. Кругомъ было тихо.

И вдругъ, среди этой мертвой тишины, онъ услыхалъ странный, мучительный и протяжный крикъ или стонъ. Сомсъ вздрогнулъ и прислушался. Крикъ повторился опять и опять.

— Ахъ, вдь это только павлины!— сказалъ онъ себ.— Это они кричатъ тамъ, около пруда…

XII.
Джюнъ длаетъ рискованный шагъ.

Старый Джоліонъ стоялъ въ узенькой пріемной въ Бродстэрсъ, пропитанной запахомъ рыбы и клеенки, какъ вс хорошіе меблированные дома на морскомъ берегу. На стул, кожаная обивка котораго была продрана въ одномъ мст, лежала дорожная сумка, куда старый Джоліонъ укладывалъ какія-то бумаги. Онъ засунулъ туда же ‘Times’ и бутылочку одеколона. Сегодня было назначено засданіе совта новой угольной компаніи, а онъ никогда не пропускалъ такихъ собраній, потому что, если бы онъ сталъ ихъ пропускать, то это означало бы, что онъ состарился, чего не могъ допустить его гордый Форсайтовскій духъ.

Но старый Джоліонъ былъ чмъ-то недоволенъ и по временамъ глаза его гнвно сверкали, точно глаза школьника, побжденнаго товарищами. Однако онъ сдерживалъ себя, стараясь подавить раздраженіе, вызываемое въ немъ теперешними условіями его жизни.

Онъ получилъ отъ своего сына письмо, наполненное общими мстами, при помощи которыхъ Джо старался отвтить на прямо поставленный вопросъ. ‘Я видлъ Бозиннея,— писалъ онъ.— Онъ не преступникъ. Чмъ больше я вижу людей, тмъ боле прихожу къ убжденію, что они никогда не бываютъ просто хороши или дурны. Они бываютъ только трогательны или комичны. Впрочемъ, вы, вроятно, не согласны со мной!..’

Дйствительно, старый Джоліонъ не былъ согласенъ съ такими взглядами. Онъ не могъ быть согласенъ и находилъ циничнымъ со стороны Джо высказывать такіе взгляды. Старый Джоліонъ еще не достигъ такого возраста, когда, съ исчезновеніемъ всхъ иллюзій и надеждъ, даже у Форсайта можетъ явиться желаніе нарушить свою сдержанность и, измнивъ тмъ принципамъ, которые онъ оберегалъ всю жизнь (самъ не вря въ нихъ), высказать такія мысли, которыя онъ никогда бы раньше не могъ ршиться сказать.

Старый Джоліонъ зналъ, что онъ старъ, но онъ чувствовалъ себя молодымъ, и это смущало его. Его смущала также мысль, что онъ, всегда такой осторожный въ своихъ поступкахъ, не могъ уберечь ни своего сына, ни своей внучки отъ постигшаго ихъ несчастія. Онъ ничего не могъ сказать противъ Джо. Кто же могъ бы сказать что-нибудь противъ него, такого славнаго парня? Но положеніе его было очень печальное, да и положеніе Джюнъ было не изъ хорошихъ. Тутъ было что-то роковое, но такой человкъ, какъ старый Джоліонъ, не могъ съ этимъ примириться.

Въ сущности, когда онъ написалъ своему сыну, онъ не особенно надялся на результатъ. На балу у Роджера онъ слишкомъ ясно увидлъ положеніе длъ и у него уже не оставалось никакихъ сомнній. Имя примръ собственнаго сына передъ глазами, онъ лучше могъ судить, чмъ всякій другой Форсайтъ, какъ велика сила этого чувства, называемаго любовью. До помолвки Джюнъ, когда она и Иренъ были неразлучны, онъ часто видалъ Иренъ, и отъ него не укрылось то впечатлніе, которое она производила на мужчинъ. Она не занималась флиртомъ, она даже не была кокеткой, но она была опасна. Онъ не могъ объяснить почему, но зналъ, что это такъ. Опасна — и длу конецъ! Онъ не хотлъ больше говорить объ этомъ. Не все ли равно! Ему хотлось только спасти положеніе Джюнъ и миръ ея души. И онъ надялся въ глубин сердца, что она все же будетъ утшеніемъ его старости.

Въ письм сына заключалась такая фраза: ‘Я пришелъ къ заключенію, что онъ захваченъ потокомъ’. Старый Джоліонъ съ неудовольствіемъ вспомнилъ объ этой фраз. Какой потокъ? Что это за новая манера выражаться?..

Джюнъ вышла изъ столовой, чтобы помочь ему надть лтнее пальто. Но по ея костюму и ршительному выраженію лица онъ догадался, что его ожидаетъ.

— Я ду съ вами,— сказала она.

— Глупости, душа моя. Я вдь проду прямо въ Сити. Не могу же я позволить, чтобы ты болталась тамъ!..

— Мн надо видть старую мистриссъ Смичъ.

— А! Одну изъ неисправныхъ плательщицъ, которымъ ты покровительствуешь!— проворчалъ онъ. Онъ не врилъ этому предлогу, но не противился больше. Съ такой упрямицей ничего не подлаешь!

Онъ посадилъ ее въ коляску, которая дожидалась его на вокзал, а самъ взялъ извозчика и отправился въ Сити.

Джюнъ, дйствительно, захала къ мистриссъ Смичъ, но пробыла у нея не боле полчаса. Джонъ ршила во что бы то ни стало узнать что-нибудь о Бозинне. Она больше не могла переносить неизвстности и поэтому у нея созрлъ планъ похать сначала къ его тетк, мистриссъ Бейнсъ, а если отъ нея нельзя будетъ добиться ничего, то прохать прямо къ Иренъ. Но у Джюнъ не было яснаго представленія о томъ, что она можетъ выиграть отъ всхъ этихъ посщеній?

Мистриссъ Бейнсъ, тетка Бозиннея, была въ кухн, когда ей доложили о прізд Джюнъ. Она тотчасъ же побжала въ спальню, поправила свой костюмъ и, доставъ изъ футляра два толстыхъ золотыхъ браслета, надла ихъ. Затмъ она немного припудрила щеки и осмотрлась въ зеркало со всхъ сторонъ.

Она ожидала визита Джюнъ уже нсколько недль тому назадъ. До нея дошли слухи, что между женихомъ и невстою не все идетъ какъ слдуетъ. Между тмъ, никто изъ нихъ не являлся къ ней. Она звала Бозиннея обдать нсколько разъ, но онъ неизмнно отвчалъ: ‘Слишкомъ занятъ!’

Она встртила Джюнъ съ большимъ восторгомъ и сердечными изліяніями, на что она была большая мастерица. Однако въ глубин души она немного боялась Джюнъ. Несмотря на свою молодость и на свой маленькій ростъ, Джюнъ умла держать себя къ особеннымъ достоинствомъ. Ея безстрашные глаза и прямодушіе внушали къ ней почтеніе. Мистриссъ Бейнсъ чувствовала какую-то неловкость въ ея присутствіи и старалась скрыть это въ поток любезностей, которыми она осыпала Джюнъ, Она спросила о здоровьи ея дда.

— Удивительный человкъ! Выглядитъ такимъ молодымъ и бодрымъ! Сколько ему лтъ? Восемьдесятъ одинъ? Никогда бы она не подумала этого!.. Они были, на берегу моря? Это очень хорошо. Вроятно, Джюнъ имла извстія о Фил ежедневно?

Задавая этотъ вопросъ, мистриссъ Бейнсъ пытливо взглянула на Джюнъ своими свтло-срыми глазами. Но Джюнъ выдержала этотъ взглядъ и отвчала спокойно:

— Нтъ, онъ не пишетъ никогда!

Мистриссъ Бейнсъ какъ-то невольно потупила глаза. Впрочемъ, она тотчасъ же оправилась.

— О, да!— воскликнула она.— Это такъ похоже на Филя! Онъ всегда былъ такой!

— Въ самомъ дл?— спросила Джюнъ.

Ея вопросъ и тонъ, которымъ она произнесла эти слова, на мгновеніе смутили мистриссъ Бейнсъ. Конечно, она постаралась скрыть это смущеніе и, оправляя свою юбку, сказала спокойно:

— Разв вы этого не знали, моя милая? Онъ самый безразсудный человкъ на свт. На его поступки нельзя обращать вниманія!

Джюнъ внезапно увидла, что она тутъ только напрасно теряетъ время. Даже если бы она совершенно прямо поставила вопросъ, то и тогда врядъ ли она бы добилась отвта отъ этой женщины!

— Вы видите его?— спросила она, красня.

— Да,— отвчала мистриссъ Бейнсъ.— Я не помню, когда онъ былъ здсь послдній разъ… Дйствительно, въ послднее время мы рдко видлись съ нимъ. Онъ очень занять постройкой дома вашего кузена. Впрочемъ, я слышала, что домъ скоро будетъ оконченъ. Надо будетъ устроить маленькій обдъ въ честь этого событія. Прізжайте и останьтесь у насъ.

— Благодарю васъ.

Произнося эти слова, Джюнъ еще разъ подумала, что она только теряетъ время. ‘Эта женщина ничего мн не скажетъ!’ — ршила она.

Когда она встала, собираясь итти, то съ мистриссъ Бейнсъ произошла перемна. Она почувствовала страхъ. Очевидно, что-то произошло, очень дурное. Но она все же не ршилась спросить эту маленькую двушку, стоящую передъ ней. съ такимъ ршительнымъ выраженіемъ лица и мрачными, горящими глазами.

Мистриссъ Бейнсъ была взволнована до глубины души. Еще сегодня утромъ мужъ говорилъ ей:

— Знаешь ли, вдь старый Форсайтъ, по всей вроятности, иметъ боле ста тысячъ фунтовъ капитала!

А теперь эта двушка, его наслдница, можетъ ускользнуть, и бракъ ея съ Бозиннеемъ можетъ разстроиться! Ей бы такъ хотлось спросить объ этомъ Джюдъ, но она не посмла, и Джюнъ ушла.

Джюнъ пошла быстрыми шагами вдоль сквера. Въ душ ея кипла буря. Она ненавидла теперь эту женщину, которую въ счастливые дни своей любви она считала такой доброй и симпатичной. Неужели всегда такъ будетъ, и она ничего ни отъ кого не добьется? Неужели эта неизвстность будетъ продолжаться?

Она ршила прямо пойти къ Филю и спросить его, что онъ думаетъ? Она имла на это право теперь!

Повернувъ въ улицу, гд жилъ Бозинней, она дошла до его дома и, не раздумывая больше, быстро взбжала по лстниц. Сердце ея сильно колотилось въ груди.

На площадк третьяго этажа она остановилась и стала прислушиваться. На лстниц было тихо. Она поднялась въ послдній этажъ и остановилась передъ дверью, на которой была прибита его дощечка. И вдругъ ея ршимость испарилась. Ея поведеніе представилось ей въ иномъ свт. Кровь ударила ей въ голову и ладони ея маленькихъ рукъ стали влажными подъ тонкими шелковыми перчатками.

Она облокотилась на перила, чтобы собраться съ мужествомъ, но все же не вернулась назадъ. Дверь его квартиры была передъ нею, и она съ тоскою смотрла на нее. Неужели она вернется?.. Нтъ! Не все ли ей равно, что подумаютъ о ней люди?.. Да они и не узнаютъ никогда объ этомъ! Никто не узнаетъ! Вдь никто не поможетъ ей и она сама должна пройти черезъ это испытаніе.

Сдлавъ надъ собой усиліе, она подошла къ двери и позвонила. Никто не отворилъ, и стыдъ и страхъ, которые она чувствовала передъ этимъ, внезапно исчезли. Она позвонила еще разъ и еще, какъ будто надялась получить какой-нибудь отвтъ изъ этой пустой, запертой комнаты,— отвтъ, который вознаградилъ бы ее за стыдъ и страхъ, только что испытанные ею. Но дверь не открылась… Она бросила звонить и, усвшись на лстниц, закрыла лицо руками.

Немного успокоившись, она сошла внизъ и вышла на улицу. У нея было такое ощущеніе, какъ будто она перенесла тяжелую болзнь и не имла другого желанія, какъ только вернуться домой какъ можно скоре!.. Ей казалось, будто люди, попадавшіеся ей навстрчу, знали, гд она была и что она длала. И вдругъ на противоположной сторон она увидала Бозиннея, идущаго домой по направленію отъ площади Монпелье, гд жила Иренъ…

Первымъ движеніемъ Джюнъ было перейти улицу, ему навстрчу. Но онъ увидлъ ее и, приподнявъ шляпу, прошелъ мимо. Прозжавшій мимо омнибусъ заслонилъ Бозиннея. Когда онъ прохалъ, Джюнъ увидала, что Бозинней продолжаетъ спокойно итти дале по противоположной сторон улицы…

Джюнъ остановилась и неподвижно смотрла ему вслдъ…

XIII.
Новый домъ Сомса.

Въ одной изъ верхнихъ комнатъ ресторана Френча сидли Джемсъ и Сомсъ Форсайты. Джемсъ предпочиталъ завтракать въ этомъ ресторан, гд была настоящая англійская кухня, сытная и тяжелая. Онъ не любилъ французскихъ выдумокъ, хотя ему и приходилось подчиняться требованіямъ хорошаго тона и дома и въ ресторанахъ заказывать французское меню. Но иногда онъ доставлялъ себ это удовольствіе и отправлялся въ недорогой англійскій ресторанъ, въ Сити, гд ему подавали домашній хлбъ и простыя англійскія кушанья.

Усвшись за столикомъ, вмст съ Сомсомъ, Джемсъ съ большимъ аппетитомъ сълъ тарелку супа и затмъ, прожевывая хлбъ, спросилъ сына:

— Ну, а когда же ты подешь въ Робинъ-Холль? Ты возьмешь съ собой Иренъ? Теб слдуетъ взять ее… Я полагаю, что теб слдуетъ теперь самому присмотрть за окончательной отдлкой дома.

Сомсъ, не глядя на отца, отвтилъ:

— Она не подетъ.

— Какъ? Не подетъ? Что это значитъ? Разв она не будетъ жить въ этомъ дом?

Сомсъ молчалъ.

— Не понимаю, что теперь сдлалось съ женщинами!— проворчалъ Джемсъ.— У меня никогда не было никакихъ затрудненій съ ними. Ты даешь ей слишкомъ много свободы. Она избалована…

Сомсъ взглянулъ на отца и неожиданно проговорилъ:

— Я не желаю ничего слышать противъ нея.

Джемсъ замолчалъ и принялся додать завтракъ. Выпивъ рюмку портвейну, онъ снова заговорилъ:

— Твоя мать лежитъ въ постели и ты можешь воспользоваться ея коляской. Я думаю, что Иренъ любитъ кататься. Возьми ее съ собой. Этотъ молодой архитекторъ вдь будетъ тамъ? Онъ покажетъ вамъ все.

Сомсъ кивнулъ головой.

— Я былъ бы не прочь и самъ взглянуть, что онъ тамъ понадлалъ,— продолжалъ Джемсъ.— Пожалуй, я тоже проду туда и захвачу васъ тамъ.

— Я поду по желзной дорог,— возразилъ Сомсъ.— Если вамъ хочется, то вы можете прокатиться туда. Можетъ быть, Иренъ согласится похать съ вами, я не знаю.

Джемсъ позвонилъ и заплатилъ по счету. Они вышли вмст. Сомсъ отправился на желзнодорожную станцію, а Джемсъ слъ въ омнибусъ.

Дорогой онъ ршился воспользоваться случаемъ и поговорить съ Иренъ. Одно слово, сказанное во-время, можетъ многое предупредить. Теперь, когда она будетъ жить вн города, ей представляется возможность исправить все…

Пріхавъ домой, Джемсъ тотчасъ же веллъ запрячь лошадей и даже приказалъ одться груму. Онъ хотлъ этимъ оказать любезность Иренъ, которой должна нравиться пышность.

Когда горничная открыла ему дверь, то онъ услышалъ пніе Иренъ и поторопился сказать объ этомъ горничной, такъ какъ опасался, что она не впуститъ его, сказавъ, что мистриссъ Сомсъ нтъ дома.

Да, мистриссъ Сомсъ была дома, но горничная не знала, принимаетъ ли она? Однако Джемсъ съ необычайной живостью, удивительной даже для его длинной тощей фигуры, предупредилъ ея намреніе доложить о немъ и направился прямо въ гостиную, гд за роялемъ сидла Иренъ, положивъ руки на клавиши и очевидно прислушиваясь къ голосамъ въ передней.

Она сухо поздоровалась съ нимъ, но онъ, не теряя надежды завоевать ея симпатіи, быстро проговорилъ:

— Ваша свекровь лежитъ въ постели… Я взялъ ея коляску и пріхалъ за вами. Будьте милая двочка, надньте шляпку и подемъ со мною кататься. Вамъ это полезно.

Иренъ посмотрла на него, какъ будто хотла отказаться, но потомъ передумала.

— Куда же мы подемъ?— спросила ока.

— Подемъ въ Робинъ-Холль. Лошадямъ нужно упражненіе. А мн хочется посмотрть, что тамъ длается.

Онъ проговорилъ эти слова скороговоркой, чтобы не дать ей опомниться. Она дйствительно на мгновеніе пріостановилась, но потомъ опять передумала и сла въ коляску.

Они прохали больше полдороги, когда Джемсъ, наконецъ, ршился заговорить съ ней.

— Сомсъ очень привязанъ къ вамъ,— сказалъ онъ.— Онъ не позволяетъ ни слова сказать противъ васъ. Отчего вы не покажете ему больше расположенія?

Иренъ вспыхнула и тихо отвтила:

— Я не могу показывать того, чего у меня нтъ.

Джемсъ строго посмотрлъ на нее. Она хала съ нимъ, въ его коляск, на его лошадяхъ и онъ былъ господиномъ положенія. Она не могла ни высадить его, ни сдлать ему сцены публично.

— Я не понимаю, что вы думаете!— воскликнулъ онъ.— Сомсъ такой хорошій мужъ!

Иренъ отвчала такъ тихо, что шумъ уличнаго движенія почти заглушалъ ея голосъ. Джемсъ только разслышалъ слова:

— Вдь не вы замужемъ за нимъ!

— Что это значитъ?— сказалъ онъ сердито.— Онъ даетъ вамъ все, что вы только пожелаете. Онъ всегда готовъ доставить вамъ удовольствіе и теперь построилъ даже для васъ домъ за городомъ. Вдь у васъ же нтъ ничего!

— Да.

Это было сказано тихо. Джемсъ снова посмотрлъ на нее, но не могъ уловить выраженія ея лица. Она какъ будто готова была заплакать, а между тмъ!..

— Но вдь мы вс старались быть ласковыми съ вами!— проворчалъ онъ..

Губы Иренъ дрогнули и, къ великому смущенію Джемса, одинокая слеза медленно скатилась по ея щек. Онъ почувствовалъ, какъ ему что-то сдавило горло.

— Мы вс расположены къ вамъ,— проговорилъ онъ съ трудомъ.— Если бы только…— онъ хотлъ сказать: ‘если бы вы лучше вели себя’, но измнилъ свое намреніе и прибавилъ:— если бы вы постарались быть для него лучшей женой.

Иренъ не отвчала и въ ея молчаніи было что-то такое, что окончательно сбивало съ толку Джемса. Онъ не зналъ, какъ говорить съ ней, но чувствовалъ, что послднее слово остается не за цимъ. Однако онъ не могъ долго вытерпть, это молчаніе тяготило его, и онъ снова заговорилъ.

— Думаю, что Бозинней теперь обвнчается съ Джюнъ,— замтилъ онъ неожиданно.

Лицо Иренъ измнилось.

— Я не знаю,— сказала она.— Вы бы спросили у нея.

— Она пишетъ вамъ?

— Нтъ.

— Какъ такъ? Я думалъ, что вы такіе большіе друзья!

Иренъ прямо посмотрла на него.

— Еще разъ говорю вамъ: вы бы лучше спросили у нея,— сказала она.

— Хорошо,— пробормоталъ Джемсъ, смущенный ея взглядомъ.— Хотя это очень странно, что я не могу получить прямого отвта на мой прямой вопросъ, но что же длать?

Онъ нсколько Бремени молчалъ, недовольный, но опять не выдержалъ и съ раздраженіемъ проговорилъ:

— Во всякомъ случа, я предупреждаю васъ. Вы не хотите заглянуть впередъ. Сомсъ ничего не говорить, но я знаю, что онъ не долго выдержитъ такое положеніе вещей. Винить вамъ будетъ некого и, что гораздо важне, симпатіи будутъ не на вашей сторон.

Иренъ съ улыбкой наклонила голову и сказала:

— Я очень вамъ обязана.

Джемсъ растерялся. Онъ совершенно не зналъ, что отвтить ей. Но къ его великому облегченію лошади уже подъхали къ дому и остановились.

Въ огромной передней было холодно и тихо, точно въ могил, такъ что Джемсъ вздрогнулъ. Онъ поскоре отдернулъ тяжелыя кожаныя портьеры между колоннами и не могъ удержаться отъ восклицанія удивленія. Отдлка внутренняго двора была великолпна. Стеклянныя рамы наверху были открыты въ центральной части и теплый воздухъ проникалъ внутрь двора, выложеннаго темно-красными изразцами и съ группой большихъ цвтущихъ ирисовъ посредин. Ему въ особенности понравились пурпуровыя кожаныя занавси, драпирующія огромный блый изразцовый каминъ. Онъ стоялъ, заложивъ за спину руки, и разсматривалъ вверху архитектурную работу на колоннахъ и рисунокъ фризъ, окружающихъ стны цвта слоновой кости, очевидно тутъ не пожалли трудовъ. Это былъ настоящій аристократическій домъ! Джемсъ отдернулъ другую портьеру, и передъ нимъ открылась картинная галлерея, задняя стна которой представляла большое окно. Полъ былъ изъ темнаго дуба, а стны отдланы подъ слоновую кость. Онъ прошелъ въ домъ, открывая двери и заглядывая въ комнаты. Везд было все тщательно прибрано и готово для жилья.

Джемсъ обернулся, желая что-то сказать Иренъ, и увидлъ, что она стоитъ у входа въ садъ вмст съ мужемъ и Бозиннеемъ. Хотя Джемсъ и не обладалъ особенною проницательностью, но сейчасъ же догадался, что вышла какая-то непріятность. Онъ подошелъ къ нимъ, нсколько обезпокоенный этимъ и не зная, что произошло между ними, хотлъ по возможности уладить недоразумніе. Поэтому онъ любезно протянулъ руку Бозиннею и спросилъ развязнымъ тономъ:

— Какъ поживаете, мистеръ Бозипней?.. Должно быть, вы много-таки поистратили денегъ на такую отдлку!

Сомсъ повернулся къ нему спиной и отошелъ. Джемсъ взглянулъ на нахмуренное лицо Бозиннея, на Иренъ и въ смущеніи пробормоталъ:

— Да что же случилось? Никто ничего не говоритъ мн!..

Онъ пошелъ вслдъ за сыномъ. До него долетлъ короткій смхъ Бозиннея и слова: ‘Ну, слава Богу! Вы выглядите такъ…’ Къ сожалнію, остального онъ не разслышалъ. Но оглянувшись, онъ замтилъ, что Иренъ очень близко подошла къ архитектору и что лицо у нея такое, какого онъ еще никогда не видалъ у нея…

Джемсъ поспшилъ къ сыну, который проходилъ по картинной галлере.

— Что же случилось?— спросилъ онъ его.

Сомсъ посмотрлъ на него съ обычнымъ надменнымъ спокойствіемъ, но Джемсъ видлъ, что онъ взбшенъ.

— Нашъ пріятель,— сказалъ, наконецъ, Сомсъ,— опятъ превысилъ свои инструкціи. Это все. Тмъ хуже для него!

Онъ быстрыми шагами направился къ двери, но Джемсъ поспшилъ опередить его. Онъ видлъ издали, какъ Иренъ приложила палецъ къ губамъ, замтилъ, что она что-то сказала при этомъ, и поторопился громко заговорить, прежде чмъ они замтили его.

— Приближается буря. Надо хать домой,— сказалъ онъ.— Боюсь, что мы не можемъ предложить вамъ мсто въ коляск, мистеръ Бозинней… Вы не подете?.. Ну, такъ до свиданія!

Онъ протянулъ руку, но Бозинней сдлалъ видъ, что не замчаетъ ея и смясь проговорилъ:

— До свиданія, мистеръ Форсайтъ. Смотрите, чтобы васъ не захватила по дорог буря!

— Не понимаю…— началъ Джемсъ, но запнулся, взглянувъ на лице Иренъ. Онъ подсадилъ ее въ коляску, увренный теперь, что между обоими состоялось какое-то тайное соглашеніе.

Ничто на свт не можетъ такъ взволновать Форсайта, какъ открытіе, что вещь, на которую онъ ршилъ потратить опредленную сумму, обойдется ему гораздо дороже. Посл своего послдняго письма Бозиннею, гд онъ указалъ ему сумму, Сомсъ больше не думалъ объ этомъ, и ни на одну минуту не допускалъ мысли, что Бозинней снова выйдетъ изъ предловъ смты, достаточно широко составленной, по мннію Сомса. Поэтому, когда Бозинней сказалъ ему, что онъ перерасходовалъ еще 400 фунтовъ противъ назначенной имъ суммы: 12.000 фунтовъ, то Сомсъ вышелъ изъ себя. Онъ первоначально разсчитывалъ, что домъ обойдется ему но больше 10.000 фунтовъ, и часто строго осуждалъ себя за то, что допустилъ такія излишества. Но теперь онъ уже не уступитъ! Какъ могъ Бозинней считать его такимъ осломъ! Вся злоба противъ него и тайная ревность, накопившіяся въ сердц Сомеа, вылились теперь наружу и сосредоточились, какъ въ фокус, на этомъ новомъ проступк Бозиннея. Роль доврчиваго и великодушнаго супруга, взятая имъ на себя, чтобы сохранить свою собственность — жену, была забыта Сомсомъ. Какъ только онъ въ состояніи былъ говорить, онъ сказалъ Бозиннею шипящимъ отъ гнва голосомъ:

— А! Вы полагаете, что это такъ пройдетъ вамъ? Вы очень ошибаетесь, милостивый государь!

Онъ еще самъ не зналъ хорошенько, какъ онъ поступитъ, но, просмотрвъ посл обда свою переписку съ Бозиннеемъ, пришелъ къ заключенію, что Бозинней долженъ будетъ отвтить за сдланный имъ перерасходъ въ 400 фунтовъ или, по крайней мр, въ 350 фунтовъ.

Иренъ сидла на своемъ обычномъ мст, на соф, и пришивала кружево къ воротнику, когда вошелъ ея мужъ. Онъ подошелъ къ каминному зеркалу и, смотрясь въ него, сказалъ:

— Вашъ пріятель, ‘морской разбойникъ’, останется въ дуракахъ! Ему придется заплатить за это.

Иренъ презрительно взглянула на него и отвчала:

— Я не знаю, о чемъ вы, говорите.

— Вы скоро узнаете. Сущіе пустяки, не стоящіе вашего вниманія — 400 фунтовъ!

— Не хотите ли вы сказать, что вы заставите его заплатить за этотъ ненавистный домъ?

— Конечно!

— Но вы знаете, что у него ничего нтъ?

— Да.

— Значитъ, вы хуже, чмъ я думала о васъ.

Сомсъ повернулся быстрымъ движеніемъ и безсознательно сжалъ въ рукахъ китайскую фарфоровую чашечку. Онъ видлъ, какъ порывисто дышала Иренъ и какъ потемнли у нея глаза отъ сдерживаемаго гнва. Онъ спросилъ по наружности спокойно:

— Вы занимаетесь флиртомъ съ Бозиннеемъ?

— Нтъ,— отвчала Иренъ.

Его взглядъ встртился съ ея взглядомъ, и онъ невольно опустилъ глаза. Онъ не зналъ, врить ли ей или нтъ, но зналъ, что сдлалъ ошибку, спросивъ ее объ этомъ. Онъ никогда не зналъ и никогда не будетъ знать, что она думаетъ! Видъ ея непроницаемаго лица, воспоминаніе о множеств вечеровъ, когда она сидла такъ же на соф, кроткая и пассивная,— но такая замкнутая, такая невдомая, неразгаданная для него!— приводилъ его въ бшенство.

— Вы точно каменная!— воскликнулъ онъ, и такъ сильно сжалъ чашку, которую держалъ въ рукахъ, что она разлетлась вдребезги. Куски со звономъ упали на каминную ршетку.

— Вы забываете, что это только чашка!— замтила Иренъ съ улыбкой.

Сомсъ схватилъ ее за руку.

— Хорошая трпка — это единственное средство образумить васъ!— прошиплъ онъ, но тотчасъ же опомнился, бросилъ ея руку и выбжалъ изъ комнаты.

XIV.
Ночь на лстниц.

Поднимаясь по лстниц, въ свою комнату въ этотъ вечеръ, Сомсъ чувствовалъ, что зашелъ слишкомъ далеко въ своей вспыльчивости и готовъ былъ принести Иренъ извиненія за свои слова.

Онъ потушилъ огонь въ коридор, но, подойдя къ двери спальни, остановился, обдумывая, что онъ скажетъ Иренъ въ свое оправданіе. Онъ не хотлъ ей показать, что онъ взволнованъ.

Но дверь не открывалась, какъ онъ ни дергалъ за ручку. Очевидно Иренъ ее заперла почему-либо и забыла потомъ отодвинутъ задвижку.

Сомсъ прошелъ черезъ туалетную комнату, откуда дверь вела также въ спальню. Но и эта дверь оказалась запертой. Тутъ онъ замтилъ, что ему приготовлена его походная постель, которую онъ иногда употреблялъ, и на ней положенъ его ночной костюмъ. Онъ понялъ, что Иренъ заперлась отъ него!

Подойдя снова къ двери, онъ съ силою: задергалъ ручку, крича:

— Откройте дверь! Слышите! Откройте дверь!..

Отвта не было.

— Вы слышите! Впустите меня! Я требую этого!..

Онъ разслышалъ какой-то шелестъ и прерывистое, тяжелое дыханіе, точно дыханіе человка, находящагося въ смертельной опасности.

Было что-то страшное въ этомъ молчаніи, въ этой запертой двери. Сомсъ прошелъ назадъ къ другой двери и навалился на нее со всею силой, пробуя разломать ее. Но дверь была новая и крпкая. Она была сдлана по его заказу передъ ихъ свадьбой. Ярость душила его. Онъ хотлъ вышибить дверь ногой, по мысль о слугахъ остановила его. И онъ вдругъ почувствовалъ, что побжденъ!..

Онъ сошелъ внизъ, въ гостиную, и взялъ книгу. Но онъ смотрлъ на страницы и не видлъ буквъ, не понималъ ничего. Передъ его глазами была Иренъ. Ея золотистые волосы разсыпались по голымъ плечамъ, а большіе черные глаза смотрли на него неподвижно, какъ глаза загнаннаго животнаго. Только теперь передъ нимъ сталъ выясняться ея поступокъ, и онъ понялъ его значеніе.

Но онъ не могъ сидть спокойно и снова подошелъ къ двери. Онъ слышалъ ея движенія въ комнат и позвалъ ее:

— Иренъ! Иренъ!

Отвта не было. Въ комнат наступила тишина.

Простоявъ нсколько минутъ со сложенными руками, онъ на цыпочкахъ пробрался къ другой двери и опять съ силой навалился на нее. Она затрещала, но не поддалась. Сомсъ слъ на лстниц и закрылъ лицо руками.

Онъ долго сидлъ такъ въ темнот. Сквозь верхнее окно проникалъ лунный свтъ, слабо освщавшій ступени лстницы. Сомсъ смотрлъ въ темноту и старался философски отнестись къ своему положенію. Что жъ, посл того, какъ она заперла свою дверь, она больше не иметъ на него правъ, какъ жена, и онъ будетъ утшаться съ другими женщинами!..

Однако онъ чувствовалъ, что это были только теоретическіе планы. Онъ никогда не питалъ особеннаго пристрастія къ такого рода похожденіямъ и теперь даже потерялъ привычку. Врядъ ли онъ даже могъ бы вернуть ее. Онъ зналъ, что только одна женщина можетъ удовлетворить его чувственность,— его жена, неприступная и испуганная, скрывающаяся тамъ, за этой запертой дверью!

Это убжденіе съ ужасною силой овладло имъ, когда онъ сидлъ на лстниц, въ темнот, и вся его философія разлетлась въ прахъ. Ея поведеніе было безнравственнымъ, неизвинительнымъ, достойнымъ самаго худшаго наказанія! Онъ желалъ только ее одну, а она не давалась ему…

Значитъ, она его дйствительно ненавидитъ! Онъ никогда не врилъ этому. Ему казалось это невозможнымъ. Онъ терялъ голову. Если она, всегда такая кроткая и уступчивая, прибгла къ такому средству, то что же еще ожидаетъ его?

Можетъ быть, у нея была любовная интрига съ Бозиннеемъ?.. Онъ не врилъ этому, не хотлъ этого допустить! Это не могло быть причиной ея поведенія!

Онъ ни на одно мгновеніе не могъ представить себ, что его супружескія отношенія станутъ достояніемъ гласности. Слдовательно, если у него нтъ доказательствъ ея измны, то онъ не долженъ вритъ этому, такъ какъ вдь онъ не хочетъ самъ наказывать себя, сдлать публичнымъ свое несчастье. Но въ глубин сердца онъ все-таки думалъ, что она ему измнила!.. Бозинней былъ влюбленъ въ нее! Сомсъ ненавидлъ его отъ всей души и ршилъ не щадить его. Сомсъ не заплатитъ ни одного пенни больше 12.050 фунтовъ,— крайняя сумма, на которую онъ согласился въ своихъ письмахъ. Пусть же платитъ Бозинней, да онъ еще взыщетъ съ него судебныя издержки! Онъ передастъ это дло въ руки лучшихъ адвокатовъ. Онъ разоритъ этого бездльника!.. И вдругъ, точно между этими мыслями была какая-нибудь связь, онъ подумалъ, что вдь и у Иренъ нтъ ни гроша. Они оба нищіе! Эта мысль доставляла ему, даже странное удовлетвореніе.

Слабый шумъ раздался за стной. Сомсъ догадался, что это Иронъ легла на кровать. Ага! Пріятныхъ сновидній! Если бы она даже широко раскрыла двери, то онъ бы не вошелъ къ ней теперь!..

Но его судорожно искривленныя губы дрогнули, и онъ закрылъ лицо руками…

На слдующій день Сомсъ стоялъ въ столовой и мрачно смотрлъ въ окно. На углу площади, подъ широкимъ платаномъ, стояла женщина и вертла шарманку. Она выглядла печальной, такъ какъ была утомлена, а изъ большихъ домовъ, возл которыхъ она играла, никто не бросилъ ей ни одного мдяка!..

Женщина подошла къ самому дому Сомса и снова принялась вертть ручку шарманки. Она играла вальсъ, тотъ самый, который Сомсъ слышалъ на балу у Роджера, когда Иренъ танцовала съ Бозиннеемъ. Сомсъ живо припомнилъ этотъ вечеръ и даже запахъ гарденій, которыя были въ ея волосахъ. Онъ вспомнилъ, какъ она пронеслась мимо него въ этомъ вальс, какъ играли лучи свта въ ея золотистыхъ волосахъ и какъ блестли ея глаза, смотрвшіе на Бозиннея!..

Сомсъ отошелъ на мгновеніе отъ окна, закурилъ папироску и снова заглянулъ въ окно. Звуки шарманки притягивали его. И вдругъ онъ увидалъ Иренъ. Она, была одта въ нжно-розовую блузку съ широкими рукавами, которую онъ еще не видалъ у нея. Поровнявшись съ женщиной, игравшей на шарманк, она остановилась, достала кошелекъ и дала ей деньги. Сомсъ отошелъ въ уголъ, откуда ему была видна передняя.

Иренъ открыла дверь своимъ ключомъ. Войдя въ переднюю, она сняла шляпку и остановилась передъ зеркаломъ. Ея деки пылали, точно солнце нажгло ихъ, полуоткрытыя губы улыбались. Она протянула руки, точно собираясь обнять кого-то, и тихо, засмялась, но смхъ ея былъ скоре похожъ на стонъ.

Сомсъ вышелъ изъ своего угла.

— Очень хорошо!— сказалъ онъ.

Она сразу какъ-то поникла, точно подстрленная птичка. Съежившись, она хотла проскользнуть мимо него, но онъ загородилъ ей дорогу.

— Куда такъ спшить?— спросилъ онъ, уставясь на нее глазами.

Онъ едва узнавалъ ее. Волосы у нея растрепались, и она вся была точно въ огн. Непривычный румянецъ покрывалъ ея щеки И глаза горли. Все казалось ему страннымъ, даже цвтъ блузки, которая была на ней.

Она подняла руку и поправила волосы, тяжело дыша, точно она бжала.

— Мн не нравится эта блузка,— сказалъ онъ медленно.— Она слишкомъ мягкая, безформенная…— Онъ протянулъ палецъ, точно хотлъ тронуть ее, но она отпрянула.

— Не прикасайтесь ко мн!— крикнула она.

Одъ схватилъ ея руку словно тисками. Она съ силою вырвалась отъ него.

— Гд вы были?— спросилъ онъ.

— На небесахъ!.. Только не въ этомъ дом!..

И съ этими словами она бросилась бжать по лстниц.

Съ улицы доносились, все т же знакомые звуки вальса. Сомсъ стоялъ неподвижно. Что-то помшало послдовать за ней…

Можетъ быть, онъ въ этотъ моментъ увидлъ своими духовными очами Бозиннея, глаза котораго такъ же блестли, какъ глаза Иренъ, и лицо такъ же пылало, и который теперь мысленно переживалъ ту блаженную минуту, когда она, дрожащая отъ волненія, упала къ нему на грудь…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.
Мужъ и жена.

Грубость не была, свойственна Форсайтамъ. Они были слишкомъ осторожными и въ общемъ слишкомъ мягкими людьми. А Сомсъ, кром того, обладалъ самымъ обыкновеннымъ чувствомъ гордости, недостаточнымъ для совершенія дйствительно великодушнаго поступка, но все же не допускающимъ тривіально грубыхъ актовъ, которые Сомсъ могъ совершить разв только подъ вліяніемъ сильнйшаго аффекта. Притомъ же истинный Форсайтъ всегда боится быть смшнымъ, а Сомсъ не видлъ выхода изъ своего положенія, такъ какъ не могъ же онъ побоями заставить свою жену признать свои права. Поэтому онъ, не говоря больше ни слова, покорился неизбжности и въ теченіе лта и осени продолжалъ, какъ ни въ чемъ не бывало, вести прежній образ жизни, ходилъ въ контору, разсматривалъ свои картины и приглашалъ друзей къ обду.

Онъ оставался въ город, такъ какъ Иренъ отказалась наотрзъ узжать. Домъ въ Робинъ-Холл, теперь уже совсмъ законченный, оставался безъ владльцевъ. Сомсъ возбудилъ противъ Бозиннея искъ, требуя съ него уплаты 350 фунтовъ, которые онъ передержалъ противъ заране условленной суммы.

Адвокатская фирма, которой Бозинней поручилъ вести свое дло, намревалась построить свою защиту на одной фраз изъ письма Сомса, говорившей о ‘свобод дйствій въ условіяхъ, указанныхъ письмомъ’. Одно исключало другое и устанавливать рамки, предоставляя въ то же время свободу дйствій, было явною нелпостью, поэтому Бозинней могъ не обратить вниманія на вторую часть фразы, которая, во всякомъ случа, давала возможность различныхъ толкованій. Сомсъ, узнавъ объ этомъ, обратился къ одному изъ самыхъ извстныхъ адвокатовъ въ Лондон, Уотербуку, который, продержавъ у себя бумаги шесть недль, высказалъ мнніе, что все будетъ зависть отъ свидтельскихъ показаній во время суда, такъ какъ различное толкованіе этой фразы было вполн возможно. Уотербукъ совтовалъ сдлать попытку и добыть отъ архитектора признаніе, что онъ понималъ, что не долженъ былъ тратить больше 12-ти съ половиною тысячъ.

Это было въ октябр, когда полученъ былъ отвтъ адвоката. Сомсъ прочелъ его, сидя въ столовой, въ ожиданіи обда. Погода была чудесная, несмотря на позднюю осень. Сомсъ задумчиво смотрлъ въ садъ, гд деревья еще были покрыты пышною листвой, точно былъ августъ, а не октябрь.

Страстное желаніе раздавить Бозиннея, отмстить ему не покидало Сомса. Онъ не видлъ архитектура со времени послдняго разговора съ нимъ, но его лицо со впалыми щеками и горящими глазами энтузіаста не выходило у него изъ памяти. Сомсъ какъ будто постоянно чувствовалъ его присутствіе въ своемъ дом и въ каждой приходящей мужской фигур, въ темные вечера, онъ непремнно видлъ Бозиннея. Это было настоящее наважденіе, отъ котораго Сомсъ никакъ не могъ отдлаться.

Онъ былъ увренъ, что Иренъ встрчается съ Бозиннеемъ,— но гд и какъ — онъ не зналъ, да и не спрашивалъ, втайн боясь узнать слишкомъ много. Иногда, когда онъ спрашивалъ свою жену, гд она была,— что естественно долженъ былъ длать всякій Форсайтъ,— онъ подмчалъ на ея лиц очень странное выраженіе, совершенно ему незнакомое. Она замчательно владла собой, но все же отъ него не ускользнула какая-то перемна въ ней, которую однако онъ не могъ уловить вполн.

Иренъ тоже взяла привычку не завтракать дома, и когда Сомсъ, возвращаясь изъ Сити, спрашивалъ горничную, завтракала ли барыня дома, то большею частью получалъ отвтъ: ‘Нтъ, сэръ’.

Онъ, конечно, не одобрилъ такого поведенія и высказалъ ей это. Но она не обратила никакого вниманія на его слова. Его изумляло и сердило такое спокойное игнорированіе его желанія. Она точно торжествовала надъ нимъ побду.

Прервавъ свои размышленія надъ письмомъ адвоката, Сомсъ всталъ и пошелъ наверхъ въ ея комнату. Днемъ она не запирала дверей. Сомсъ находилъ, что она поступаетъ правильно, соблюдая приличія ради слугъ.

Она причесывалась, когда онъ вошелъ, услышавъ его шаги, она повернулась къ нему и съ горячностью сказала:

— Что вамъ нужно? Прошу васъ оставьте мою комнату!

— Я желаю знать, какъ долго будетъ продолжаться такое положеніе вещей. Я уже довольно терплъ!— сказалъ онъ.

— Пожалуйста, уходите изъ моей комнаты!

— Хотите вы обращаться со мной, какъ со своимъ мужемъ?

— Нтъ!

— Тогда я приму мры, чтобы заставить васъ.

— Принимайте!

Онъ смотрлъ на нее, пораженный ея спокойствіемъ. Она стиснула губы. Ея распущенные, золотистые волосы разсыпались по ея обнажннымъ плечамъ. Ему бросился въ глаза рзкій контрастъ между этими золотыми волнами и черными глазами, сверкавшими ненавистью, страхомъ и какимъ-то тайнымъ торжествомъ.

— Теперь прошу васъ, оставьте мою комнату!— повторила она.

Онъ повернулся и вышелъ, не говоря больше ни слова.

Сомсъ отлично зналъ, что онъ никакихъ мръ не предприметъ и ясно видлъ, что и она также знаетъ это и знаетъ, что онъ испуганъ.

Онъ имлъ привычку разсказывать ей за обдомъ обо всемъ, что длалъ въ теченіе дня, о своихъ длахъ и кліентахъ, о новыхъ картинахъ, которыя онъ видлъ и которыя хотлъ бы пріобрсти. Эта привычка была такъ сильна, что онъ даже теперь оставался ей вренъ и продолжалъ говорить за обдомъ, какъ-будто это помогало ему скрывать отъ самого себя свою сердечную боль.

Часто, когда они оставались одни, онъ длалъ попытку поцловать ее, когда она говорила ему покойной ночи. У него была все-таки смутная надежда, что когда-нибудь она впуститъ его къ себ. Притомъ же онъ, какъ мужъ, считалъ себя въ прав цловать ее. Даже если она его ненавидла, то все же она не имла права пренебрегать этимъ стариннымъ обычаемъ!

Но за что же оца ненавидитъ его? Даже теперь онъ не могъ этому врить окончательно. Ему казалось это страннымъ и неправдоподобнымъ. Однако самъ онъ ненавидлъ Бозиннея, этого проходимца, нищаго, ночного бродягу! Мысленно Сомсъ почему-то всегда представлялъ себ Бозиннея шатающимся по улиц ночью. Должно быть, его дла плохи. Молодой Бркитъ, архитекторъ, разсказывалъ Сомсу, что онъ видлъ Бозиннея выходящаго изъ третьеразряднаго ресторана и замтилъ у него очень истощенный видъ.

Въ теченіе долгихъ часовъ, когда Сомсъ лежалъ безъ сна по ночамъ, обдумывая свое положеніе, онъ ршительно не видлъ никакого выхода, разв только она сама наконецъ одумается и вернется къ лучшимъ чувствамъ. И ни разу, во время этихъ безсонныхъ ночей, ему не приходила въ голову мысль о томъ, что, можетъ быть, лучше было бы разойтись съ нею…

Въ конц сентября вс Форсайты начали съзжаться въ Лондонъ, возвращаясь изъ разныхъ курортовъ, морскихъ купаній и другихъ мстечекъ, гд они проводили конецъ лта. Въ первое же воскресенье, посл возвращенія Форсайтовъ, большинство членовъ этой семьи собрались у Тимоея, и въ числ новостей, которыми они стремились подлиться другъ съ другомъ, было сообщено, что Иренъ и Сомсъ не вызжали изъ города.

Этотъ самъ по себ ничтожный фактъ получилъ значеніе, благодаря разсказу мистриссъ Мэкъ-Эндеръ, которая во время велосипедной экскурсіи съ молодымъ Филиппардомъ въ Ричмондъ Паркъ, встртила по дорог Иренъ и Бозиннея, выходившихъ изъ рощи.

Мистриссъ Мэкъ-Эндеръ не принадлежала къ семь Форсайтовъ, но, какъ ближайшій другъ Винифредъ Дэрти, она вращалась въ ихъ кругу, знала всхъ Форсайтовъ и всюду была пріятной гостьей, такъ какъ у нея всегда имлся цлый запасъ самыхъ свжихъ новостей. Въ этотъ вечеръ какъ разъ она обдала у Тимоея (хотя Тимоей самъ никогда не присутствовалъ на такихъ обдахъ), вмст со своею пріятельницей Винифредъ и ея мужемъ. Кром того была приглашена Фрэнси, потому что ее считали принадлежащей къ артистическому кругу, а мистриссъ Мэкъ-Эндеръ соприкасалась съ этимъ кругомъ, потому что писала статьи о модахъ, печатающіяся въ одномъ женскомъ журнал. Для Фрэнси, чтобы ей было съ кмъ заниматься флиртомъ, приглашались обыкновенно двое молодыхъ людей, дальнихъ родственниковъ, которые, хотя и были очень молчаливы, но пользовались репутаціей свтскихъ франтовъ, посвященныхъ во все, что длается въ избранномъ обществ.

За обдомъ, когда присутствовала мистриссъ Мэкъ-Эндеръ, разговоръ всегда принималъ оживленный и общій характеръ. Тетушка Джюлей и тетушка Эстеръ находили его очень интереснымъ и всегда говорили другъ другу: ‘Если бы только милый Тимоей захотлъ познакомиться съ ней! Наврное это бы развлекло его!’ Просто удивительно, какъ много знаетъ эта женщина! Она могла сообщить, кто была героиня послдней модной повсти изъ великосвтской жизни, написанной моднымъ писателемъ, она знала вс подробности исторіи съ сыномъ сэра Чарльза Фиста въ Монте Карло,— словомъ, она знала все и про всхъ! Но кром того, она принимала участіе въ обсужденіи вопроса о судьб младшаго сына Николаса, котораго мать хотла отдать во флотъ, а отецъ сдлать счетоводомъ, и могла высказать по этому поводу весьма цнное мнніе. Она была ршительно противъ флота. Не обладая особенно блестящими способностями и связями, трудно сдлать карьеру во флот! Счетоводъ иметъ гораздо больше шансовъ пробиться впередъ, но только онъ долженъ имть дло съ солидной фирмой.

Иногда мистриссъ Мэкъ-Эндеръ посвящала мистриссъ Смоллъ и тетушку Эстеръ въ тайны биржевой игры. Конечно, ни та, ни другая не стали бы этимъ заниматься. У нихъ не было денегъ, чтобы помщать ихъ на бирж, но тмъ не мене одна мысль объ этомъ приводила ихъ въ волненіе, и он долго посл того просматривали биржевую хронику и слдили за повышеніемъ и пониженіемъ акцій. Случалось, что он не находили въ хроник акцій той компаніи, на которую имъ указывала мистриссъ Мэкъ-Эндеръ, совтуя туда помстить деньги, тогда он съ нетерпніемъ ждали прихода Джемса или Свизина и дрожащимъ отъ любопытства голосомъ спрашивали, какъ стоятъ дла этой компаніи, такъ какъ он не находятъ ея акцій въ биржевой хроник.

Если при этомъ разговор присутствовалъ Роджеръ, то онъ непремнно вмшивался въ него и говорилъ имъ: ‘Вы хотите обжечь себ пальцы, помщая свои деньги въ такія бумаги, о которыхъ вы ничего толкомъ не знаете? Кто вамъ это посовтовалъ?’ Но узнавъ, кто посовтовалъ, онъ иногда самъ наводилъ справки въ Сити и покупалъ эти акціи за свой собственный счетъ.

Это было какъ разъ въ середин обда, когда подано было традиціонное блюдо форсайтовскихъ фамильныхъ обдовъ — баранье сдло, когда мистриссъ Мэкъ-Эндеръ, обведя всхъ присутствующихъ веселымъ взглядомъ, воскликнула: ‘А кого вы думаете я встртила сегодня въ Ричмондъ Парк? Никогда вамъ не догадаться!.. Мистриссъ Сомсъ и мистера Бозиннея!.. Должно быть, они здили осматривать домъ…’

Винифредъ Дэрти кашлянула, но никто не вымолвилъ ни слова. Это было именно то свидтельское показаніе, котораго вс безсознательно ждали, чтобы подтвердить свои подозрнія.

Надо отдать справедливость мистриссъ Мэкъ-Эндеръ, что она, ничего не знала о разрыв между Сомсомъ и архитекторомъ, такъ какъ была въ отсутствіи, узжала въ Швейцарію. Поэтому она и не могла понять сразу впечатлнія, которое произвели ея слова на всхъ. Слегка покраснвъ, она посматривала на окружающихъ своими проницательными черными глазками, стараясь угадать ихъ мысли. Возл нея сидли два молодыхъ человка, Джолль и ессе Гейманъ, которые были такъ похожи другъ на друга и такъ неразлучны, что ихъ называли Аяксами. Они никогда не разговаривали и занимались только ничего недланіемъ, хотя про нихъ говорили, что они готовятся къ какому-то важному экзамену. Ихъ никто никогда не видлъ порознь, они всегда были одты по самой послдней мод и всегда прогуливались въ одни и т же часы, въ однихъ и тхъ же мстахъ, повидимому совершенно довольные собой и другъ другомъ.

И вдругъ эти молодые люди, молчавшіе все время обда, точно движимые внутреннимъ побужденіемъ и по взаимному соглашенію, повернулись къ мистриссъ Мэкъ-Эндеръ, когда за столомъ наступило неловкое молчаніе, и задали ей однимъ и тмъ же голосомъ, одинъ и тотъ же ничего не значущій вопросъ, который однако долженъ былъ вывести ее изъ затрудненія. Но мистриссъ Мэкъ-Эндеръ такъ была поражена этимъ неожиданнымъ обращеніемъ къ ней, что даже положила свою вилку, а горничная Смизеръ, замтивъ это, поспшила взять у нея тарелку. Впрочемъ, мистриссъ Мэкъ-Эндеръ не растерялась и попросила себ другой кусокъ баранины.

Посл обда, когда вс перешли въ гостиную, мистриссъ Мэкъ-Эндеръ сла рядомъ съ мистриссъ Смоллъ, твердо ршивъ вывдать отъ нея все. Поэтому она и обратилась къ ней со словами:

— Какая прелестная женщина мистриссъ Сомсъ! Такая симпатичная! Сомсъ дйствительно счастливчикъ!..

Мистриссъ Мэкъ-Эндеръ вообще не любила обаятельныхъ женщинъ, а къ Иренъ даже питала спеціальную антипатію и удивлялась, ‘что въ ней находятъ мужчины?’ Но это, разумется, не могло ей помшать покривить душой, если такъ нужно было для ея цлей.

Однако, увлекаемая своимъ любопытствомъ, она совсмъ не приняла въ расчетъ въ данномъ случа спеціальное свойство Форсайтовъ, которые не любили обсуждать съ посторонними свои семейныя затрудненія. Мистриссъ Септимусъ Смоллъ выпрямилась такъ, что даже затрещалъ ея корсетъ, и съ достоинствомъ проговорила:

— Моя милая, это такой предметъ, о которомъ мы не разговариваемъ!..

II.
Ночь въ парк.

Мистриссъ Смолль, какъ это всегда съ ней случалось, сказала именно то, что ей но слдовало говорить, если она не желала возбуждать любопытства мистриссъ Мэкъ-Эндеръ. Та была очень заинтригована ея заявленіемъ, и можно было наврное сказать, что теперь она употребитъ вс усилія, чтобы узнать всю подноготную. Но, съ другой стороны, разв тетушка Джюлей могла отвтить иначе? По молчаливому соглашенію Форсайты даже между собой не касались этого щекотливаго предмета. Сомсъ охарактеризовалъ такое положеніе вещей какъ ‘подземное’, и это слово, пожалуй, было наиболе подходящимъ, такъ какъ оно указывало, что на поверхность ничто не выступаетъ. Однако черезъ недлю посл того, какъ Мэкъ-Эндеръ встртила Иренъ и Бозиннея въ Ричмондъ Парк, всмъ Форсайтамъ, за исключеніемъ Тимоея, отъ котораго ‘это’ тщательно скрывалось, было уже извстно, что ‘эти двое’ дошли до крайнихъ предловъ. И тмъ не мене вс молчали объ этомъ, думая каждый про себя, что Сомсъ, пожалуй, долженъ былъ бы предпринять какіе-нибудь шаги, но какіе — этого никто не могъ бы сказать. Безъ открытаго скандала, который никто изъ нихъ, конечно, не посовтовалъ бы Сомсу, они не видли исхода. Поэтому единственно благоразумнымъ было ничего не говорить Сомсу и ничего не говорить другъ другу, вообще обходить ‘это’ молчаніемъ. Само собою разумется, что вс ршили про себя показывать Иренъ холодность, но она такъ рдко показывалась теперь гд бы то ни было, что и это ршеніе оставалось боле или мене платоническимъ. Нельзя же было, въ самомъ дл, искать ея общества нарочно, для того чтобы показать ей холодность!

Джемсъ только въ интимной бесд съ женой, въ супружеской спальн, ршался высказывать, какое огорченіе причиняетъ ему несчастный бракъ его сына.

— Не могу выразить, до какой степени все это мучаетъ меня. Будетъ скандалъ и это дурно отразится на его репутаціи. Я ничего не говорю Сомсу, конечно… но, можетъ быть, тутъ ничего нтъ? Какъ ты думаешь? Про нее говорятъ, что она артистическая натура… Что?.. Ты разсуждаешь, какъ тетушка Джюлей… Положимъ, я ничего не знаю, но я ожидаю худшаго!.. Вотъ что значитъ не имть дтей! Я съ самаго начала зналъ, что такъ будетъ. Они никогда не говорили мн, что не хотятъ имть дтей. Вообще никто мн не говоритъ ничего!..

Стоя на колняхъ у кровати и читая ‘Отче нашъ’ передъ отходомъ ко сну, Джемсъ, длинный и худой, въ блой ночной рубашк, нагнувъ впередъ голову и выгнувъ спину, дйствительно напоминалъ какую-то огромную блую птицу.

Мысли его все время вертлись около возможности скандала. Онъ, такъ же какъ и старый Джоліонъ, въ глубин сердца взваливалъ вину на ‘вмшательство’ семьи. Старый Джоліонъ обвинялъ семью Джемса въ томъ, что семейныя дла его сына перепутались съ жизнью его внучки, а Джемсъ теперь обвинялъ стараго Джоліона и его близкихъ въ томъ, что они ввели въ семью никому неизвстнаго архитектора! Джемсъ даже мысленно не называлъ Бозиннея прозвищемъ, даннымъ ему этимъ повсой Джорджемъ, такъ какъ вдь Бозинней былъ въ самомъ дл архитекторъ, а не ‘морской разбойникъ’.

Джемсъ всегда чувствовалъ большое почтеніе къ своему старшему брату Джоліону и уважалъ его совты, но теперь онъ находилъ, что старый Джоліонъ оказался не на высот. Не обладая его силою характера, Джемсъ боле огорчался, нежели сердился на всю эту исторію. Чтобы отвлечься отъ печальныхъ мыслей, Джемсъ отправлялся къ своей замужней дочери Винифредъ Дэрти и забиралъ ея дтей съ собой, на прогулку въ Кенсингтонскій садъ или возилъ ихъ кататься въ своей коляск. Но даже веселая дтская болтовня не всегда могла разсять его печальныхъ мыслей. Въ особенности он осаждали его, когда, онъ шелъ домой по парку. Сады и паркъ не были только его достояніемъ. Тамъ постоянно толпились люди, принадлежащіе къ самымъ разнообразнымъ классамъ общества, Форсайты и бродяги, дти и влюбленные — вс искали въ этихъ мстахъ отдыха отъ дневного труда и отъ шума уличной жизни. Передъ закатомъ солнца, въ хорошую погоду, пары за парами входили въ различныя ворота парка и разсыпались по дорожкамъ, усыпаннымъ пескомъ. Нкоторыя парочки тотчасъ же отправлялись искать укромнаго уголка, въ тни деревьевъ или среди кустовъ, мечтая только о томъ, чтобы побыть наедин другъ съ другомъ…

Несмотря на строго неодобрительное отношеніе лондонскаго собранія Форсайтовъ — городского совта, къ любви, которую онъ находилъ опасной для благоденствія общины, въ парк, подъ покровомъ начинающихся сумерекъ, всегда сходились влюбленные, и тайный пиръ любви происходилъ вопреки бодрствующему оку властей. Сомсъ, возвращаясь пшкомъ отъ Тимоея, гд онъ обдалъ одинъ въ этотъ день, слышалъ въ кустахъ заглушенный смхъ и поцлуи. Вечеръ былъ необыкновенно теплый, несмотря на октябрь, и поэтому неудивительно, что въ парк жизнь била ключомъ.

Сомсъ шелъ, погруженный въ размышленія о предстоящемъ судебномъ разбирательств, и эти звуки любви, долетавшіе къ нему изъ темныхъ аллей, всякій разъ заставляли его вздрагивать, и кровь сильне приливала къ его сердцу. Его раздражало это и онъ даже ршилъ написать открытое письмо въ ‘Times’, чтобы обратить вниманіе кого слдуетъ на состояніе парковъ. Впрочемъ, онъ, конечно, не исполнилъ этого ршенія, такъ какъ одна мысль увидть свое имя напечатаннымъ повергала его въ ужасъ. Но мало-по-малу весь этотъ шопотъ, раздающійся въ темнот, полуясныя фигуры и тни, начали дйствовать и на него, точно какое-то вредное возбуждающее средство. Онъ покинулъ аллею вдоль рки и углубился внутрь парка, тамъ, гд деревья были гуще и тни глубже. Онъ шелъ извилистыми дорожками, бросая испытующій взглядъ въ темные уголки и нарочно приближаясь къ скамейкамъ, гд сидли обнявшись влюбленныя парочки, вскакивавшія при его приближеніи. Наконецъ, онъ остановился у подъема, откуда видна была рка Серпантинъ и тамъ, у рки, онъ увидалъ темный силуэтъ парочки, сидвшей на скамь, вблизи фонаря. Женщина спрятала голову на груди мужчины, и оба сидли неподвижно, точно представляя изъ себя изваянную эмблему страсти, безмолвную и безстыдную.

Видъ этой парочки почему-то настолько поразилъ Сомса, что онъ спрятался поглубже въ тнь деревьевъ.

Что онъ искалъ тутъ въ парк? Хлба, чтобъ насытить свой голодъ, свта, чтобы освтить окружающую его темноту? Кто знаетъ, Не думалъ ли онъ найти здсь то, что положило бы конецъ его личной ‘подземной’ трагедіи? Вдь среди этихъ парочекъ, неясные силуэты которыхъ онъ замчалъ въ темнот, могли находиться ‘онъ’ и ‘она’!

Нтъ, жена Сомса Форсайта, конечно, не могла сидть въ парк, обнявшись, словно какая-нибудь простая двка! Такая мысль была недопустима, и Сомсъ старался успокоиться. И все же онъ продолжалъ блуждать въ парк, между деревьями, словно ища чего-то! Вдругъ шопотомъ произнесенныя слова: ‘Если бы всегда такъ было!..’ заставили снова кровь прихлынуть къ его сердцу. Онъ остановился и притаившись ждалъ, когда пройдетъ мимо него эта парочка. Сердце такъ сильно колотилось у него въ груди, что его біеніе отдавалось въ ушахъ…

Мимо прошла худенькая, молоденькая двушка въ поношенномъ плать, вроятно приказчица изъ какого-нибудь магазина. Она повисла на рук своего возлюбленнаго, крпко прижимаясь къ нему…

И со всхъ сторонъ къ Сомсу доносился шопотъ любви, везд, онъ видлъ влюбленныхъ, льнувшихъ другъ къ другу…

Внезапное отвращеніе овладло имъ. Онъ бросилъ свои поиски неизвстнаго и, выйдя изъ тни деревьевъ, пошелъ прямо домой.

III.
Свиданіе въ ботаническомъ саду.

Молодой Джоліонъ, не находившійся въ такихъ благопріятныхъ условіяхъ, какъ вс Форсайты вообще, испытывалъ иной разъ большія затрудненія въ деньгахъ. Тогда онъ брался за кисть и принимался рисовать акварели. Для его рисунковъ ему нужна была природа, но такъ какъ онъ не могъ никуда похать за неимніемъ средствъ, то и отправлялся, захвативъ свои краски, въ Ботаническій садъ. Тамъ онъ выбиралъ подходящее мстечко, возл какой-нибудь пальмы и, поставивъ свой складной стулъ, проводилъ иногда цлые часы, длая эскизы. Одинъ художественный критикъ, видвшій его работу, похвалилъ ее, но сказалъ ему, что онъ никогда не обратитъ на себя вниманія публики, если будетъ такъ разбрасываться. Онъ долженъ взять какой-нибудь опредленный сюжетъ, напр., ‘Лондонъ ночью’ или ‘Хрустальный дворецъ’ весной, и выпустить цлую серію картинъ. Это будетъ правильне, и публика сразу будетъ знать, на что она смотритъ. Художественный критикъ особенно настаивалъ на этомъ и находилъ это тмъ боле необходимымъ, что, по его мннію, стиль молодого Джоліона былъ лишенъ оригинальности.

— Ты видишь, моя милая?— сказалъ молодой Джоліонъ, оборачиваясь къ жен, которая слушала этотъ разговоръ.

— Нтъ, не вижу!— отвчала она своимъ отрывистымъ тономъ и съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ.— Твой стиль обладаетъ оригинальностью!

Критикъ посмотрлъ на нее и почтительно улыбнулся, но больше ничего не сказалъ. Онъ, какъ и вс, зналъ ихъ исторію.

Однако все же его слова принесли плоды. Они противорчили всему тому, во что врилъ молодой Джоліонъ и что онъ теоретически признавалъ хорошимъ въ искусств, но какой-то странный, глубокій инстинктъ побуждалъ его послдовать этому совту. Въ одинъ прекрасный день онъ ршилъ сдлать серію акварельныхъ эскизовъ Лондона. Когда черезъ годъ посл этого онъ закончилъ эти эскизы и продалъ ихъ по хорошей цн, то, со свойственною ему способностью къ анализу, увидлъ въ этом новое доказательство того, что онъ все-таки былъ ‘Форсайтомъ’ и что имъ руководилъ въ данномъ случа, инстинктъ настоящаго Форсайта.

Онъ ршилъ начать свои эскизы съ Ботаническаго сада, гд уже много разъ до этого работалъ. Тамъ онъ отыскалъ укромное мстечко, возл маленькаго искусственнаго пруда, теперь усыпаннаго красными и желтыми осенними листьями, падающими съ деревьевъ, тутъ было тихо и изъ гуляющихъ рдко кто заглядывалъ сюда, но однажды, придя сюда въ половин октября, молодой Джоліонъ увидлъ занятой скамью въ двадцати шагахъ отъ того мста, гд онъ работалъ.

Какая-то дама, въ бархатной кофточк сидла тамъ, опустивъ глаза въ землю. По счастью, между нею и молодымъ Джоліономъ стояло большое лавровое дерево. Скрывшись за нимъ, молодой Джоліонъ, не любившій, чтобы кто-нибудь смотрлъ на его работу, началъ приготовлять свою палитру. Однако, онъ не могъ все-таки удержаться, чтобы не бросить украдкой взглядъ на незнакомку. Онъ, какъ и его отецъ старый Джоліонъ, любили красивыя лица, а она была прелестна. Притомъ же что-то въ ея лиц напомнило ему его жену, словно какая-то скрытая борьба происходила въ ней и была ей не подъ силу. Видъ этой женщины почому-то взволновалъ его. Кто была она? И что она длала здсь одна?

Какихъ-то два юныхъ джентльмена прошли мимо нея по дорог къ площадк лаунъ-тенниса, и молодой Джоліонъ съ неудовольствіемъ замтилъ, что они съ восхищеніемъ смотрли на нее. Какой-то старикъ, съ виду ученый, три раза прошелъ мимо нея, явно заинтересованный ея наружностью. Еще два-три человка, проходившіе мимо, окинули ее такими же восхищенными и любопытными взглядами. Все это почему-то раздражало молодого Джоліона. Онъ видлъ, однако, что она ни на кого не смотритъ, но онъ былъ увренъ, что каждый непремнно взглянетъ на нее.

Но кого же ждетъ она, сидя здсь, молчаливая и задумчивая? Шумъ падающихъ осеннихъ листьевъ раза два заставлялъ ее оглядываться, и вдругъ онъ замтилъ, что ея лицо оживилось. Молодой Джоліонъ почти съ завистью посмотрлъ въ ту сторону, куда она устремила свой взглядъ, и увидлъ Бозиннея, идущаго къ ней.

Удивленный и заинтересованный, молодой Джоліонъ былъ невольнымъ свидтелемъ ихъ свиданія. Онъ видлъ въ какомъ долгомъ пожатіи сомкнулись ихъ руки, какъ они сидли, прижавшись другъ къ другу рядомъ, выдавая свою близость, несмотря на всю свою вншнюю осторожность. Онъ слышалъ ихъ торопливый шопотъ, но не могъ слышать словъ.

Какъ все это было ему извстно! Онъ самъ прошелъ черезъ эту каторгу. Онъ испыталъ долгіе часы ожиданій, сладостныя минуты бглыхъ встрчъ, мучительныя сомннія и нершительность. И ему достаточно было взглянуть на лица обоихъ, чтобы понять, что это не былъ салонный флиртъ, которымъ развлекаются мужчины и женщины свтскаго общества или временное, мимолетное влеченіе, продолжающееся одинъ сезонъ — не боле. Нтъ, это было, повидимому, настоящее чувство, захватывающее всего человка. Молодой Джоліонъ понялъ это, потому что самъ испыталъ такое чувство, которое не останавливается ли передъ чмъ и разрушаетъ вс преграды…

Бозинней очевидно молилъ ее о чемъ-то, а она сидла, потупивъ взоръ, спокойная, кроткая, но такая пассивная! Она сама не въ состояніи была сдлать ни одного шага. Отдавая ему всю себя и готовая умереть за него, она все-таки, пожалуй, никогда бы не убжала съ нимъ. Но было ли у него самого настолько силъ, чтобы взять ее съ собой? Молодому Джоліону послышалось, что онъ сказалъ ей: ‘Но, дорогая, вдь это же погубитъ васъ!..’.

Чириканіе какой-то птички въ кустахъ смшивалось съ ихъ шопотомъ и, наконецъ, шопотъ этотъ прекратился и наступило долгое молчаніе. ‘Что будетъ, когда Сомсъ вмшается?— думалъ молодой Джоліонъ.— Вс думаютъ, что она обманываетъ своего мужа! Нтъ, она просто утоляетъ свой любовный голодъ, ея природа мститъ за себя! Да поможетъ ей небо, потому что и онъ, ея мужъ, будетъ мстить за себя!..’.

Молодой Джоліонъ скоро услыхалъ шелестъ шелковыхъ юбокъ и, выглянувъ изъ-за лавроваго дерева, увидалъ, что они идутъ по алле, крпко держась за руки…

Въ конц іюля старый Джоліонъ повезъ свою внучку въ горы, и это принесло большую пользу Джюнъ. Здоровье ея поправилось, и она стала веселе. Въ отеляхъ, переполненныхъ англичанами, Джюнъ обращала на себя вниманіе, какъ внучка такого почтеннаго и очевидно богатаго джентльмена, какъ Форсайтъ. Старый Джоліонъ терпть не могъ иностранцевъ и всхъ ихъ называлъ ‘нмцами’, поэтому онъ всегда выбиралъ такіе отели, гд преимущественно останавливались его соотечественники. Джюнъ также не любила смшиваться съ толпой и не легко сходилась съ людьми. Но въ отел, въ долин Роны, гд они находились, она очень подружилась съ молодой француженкой, умиравшей отъ чахотки. Дружб этой не суждено было долго продолжаться, такъ какъ француженка скоро умерла, и Джюнъ приняла такъ близко къ сердцу ея смерть, что старый Джоліонъ испугался и поспшилъ увезти Джюнъ въ Парижъ. Красоты города и всякія произведенія искусства вывели Джюнъ изъ ея апатичнаго состоянія, и когда старый Джоліонъ вернулся съ нею въ Лондонъ, въ октябр, то онъ уже надялся, что ему удалось излчить ее. Однако, какъ только она очутилась опять въ прежней обстановк, то стала такой же мрачной и молчаливой, какъ была раньше. Она подолгу просиживала по вечерамъ одна, въ гостиной, облокотившись на руку и устремивъ неподвижный взглядъ въ пространство, вся залитая электрическимъ свтомъ, отражавшимся въ огромныхъ зеркалахъ и освщавшимъ дорогія бездлушки, разставленныя на этажеркахъ. Старый Джоліонъ любилъ хорошія вещи, но, какъ истинный Форсайтъ, онъ никогда не забывалъ цны, которую заплатилъ за нихъ, и былъ очень доволенъ, когда оказывалось, что теперь эти вещицы стоятъ дороже.

Вернувшись въ Лондонъ, Джюнъ тотчасъ же отправилась къ Тимоею. Она старалась убдить себя, что это ея домъ, надо же было поразвлечь ихъ разсказами о ея путешествіи! Но на самомъ дл вовсе не этотъ великодушный порывъ руководилъ ею, когда она отправлялась туда. Она знала, что только тамъ въ случайномъ разговор или мимолетномъ замчаніи, сдланномъ вскользь, она можетъ узнать что-нибудь о Бозинне.

Ее приняли чрезвычайно радушно, разспрашивали о здоровья ея ддушки. Вдь его не видали съ мая мсяца! Дядя Тимоей чувствуетъ себя нехорошо. Глупый трубочистъ спустилъ сажу въ каминъ въ его спальн и это сильно взволновало его, Джюнъ знаетъ, конечно, какъ вредно отражается всякое волненіе на его здоровья!

Джюнъ сидла нсколько времени, страшась и въ то же время страстно желая, чтобы они заговорили о Бозинне. Но къ удивленію мистриссъ Септимусъ Смолль на этотъ разъ не сказала ни слова и даже не спросила Джюнъ. Съ отчаянія Джюнъ наконецъ сама спросила ее, въ город ли Иренъ и Сомсъ? Она пріхала такъ недавно, что еще никого не успла повидать.

Ей отвтила тетушка Эстеръ. Да, они въ город и вообще не узжали никуда. Какія-то затрудненія возникли по поводу дома. Милая Джюнъ, вроятно, слышала объ этомъ! Но пусть она лучше разспроситъ тетушку Джюлей.

Джюнъ повернулась къ мистриссъ Смолль, которая сидла, выпрямившись въ кресл и сложивъ свои ручки на колняхъ. Она промолчала въ отвтъ на вопросительный взглядъ Джюнъ и тотчасъ же спросила о томъ, не зябла ли она по ночамъ въ отеляхъ и надвала ли на ночь теплые чулки? Джюнъ отвтила: нтъ, и встала, чтобы уйти. Она ненавидла глупые вопросы.

Но молчаніе мистриссъ Смоллъ было въ глазахъ Джюнъ гораздо краснорчиве всего, что она могла бы сказать ей. Однако черезъ полчаса посл этого она уже вывдала отъ мистриссъ Бейнсъ, тетки Бозиннея, то Сомсъ возбудилъ противъ него искъ.

Странно: это извстіе, вмсто того чтобы взволновать ее, произвело на нее успокоительное дйствіе, какъ будто въ этихъ новыхъ затрудненіяхъ Бозиннея она увидла для себя лучъ надежды. Она узнала, что дло будетъ разбираться въ теченіе мсяца и почти нтъ никакихъ шансовъ, чтобы Бозинней выигралъ его.

— Что онъ будетъ длать, я ума не приложу!— говорила лэди Бейнсъ.— Это ужасно для него. Вы вдь знаете, у него никакихъ денегъ нтъ. Онъ очень нуждается. А мы ему не можемъ помочь, я въ этомъ уврена! Говорятъ, что ростовщики не даютъ денегъ безъ обезпеченія, а у него никакого обезпеченія нтъ, ничего нтъ!..

Лэди Бейнсъ,— мужъ ея получилъ титулъ за постройку музея искусствъ, доставившаго столько новыхъ должностей для чиновниковъ и такъ мало удовольствія рабочимъ классамъ, для которыхъ онъ собственно и предназначался,— пытливо посмотрла на Джюнъ, юное личико которой, такое мрачное и серьезное, вдругъ порозовло и она даже улыбнулась. Воспоминаніе объ этой внезапной перемн, объ этой улыбк, освтившей лицо молодой двушки, точно лучъ солнца, выглянувшій изъ-за тучъ, долго сохранялось въ памяти лэди Бейнсъ и иногда неожиданно выплывало передъ ней, когда она думала о совершенно постороннихъ вещахъ.

Это было какъ разъ въ тотъ день, когда молодой Джоліонъ видлъ въ Ботаническомъ саду Иренъ и Бозиннея. Въ этотъ же день старый Джоліонъ зашелъ въ контору фирмы стряпчихъ ‘Форсайтъ, Бюстардъ и Форсайтъ’ въ Сити, которая вела его дла. Бюстардъ, самый дловой изъ нихъ, былъ погруженъ въ свои бумаги и сидлъ въ другой комнат, такъ что старый Джоліонъ нашелъ въ пріемной только Джемса, мрачно разсматривающаго бумаги по тяжебному длу своего сына и Бозиннея.

Джемсъ былъ слишкомъ опытенъ въ такого рода длахъ, поэтому исходъ этой тяжбы не могъ тревожить его. Его безпокоила другая мысль: если Бозинней станетъ банкротомъ, то вдь Сомсу все равно придется за все расплачиваться. Но за этимъ, вполн осязательнымъ безпокойствомъ, скрывалась другая, тревожная мысль, неясная, неопредленная боязнь скандала, преслдовавшая его точно кошмаръ и заставлявшая его видть въ этой тяжб лишь вншній, видимый признакъ того, что грозило его семь.

Онъ поднялъ голову, когда вошелъ старый Джоліонъ, и проговорилъ: ‘Какъ поживаешь, Джоліонъ? Не видалъ тебя цлые вка! Мн говорили, что ты здилъ въ Швейцарію… Этотъ Бозинней-таки попалъ въ кашу!.. Я зналъ, что этимъ кончится!..’.

Джемсъ взволнованно посмотрлъ на брата, указывая ему на бумаги. Старый Джоліонъ молча просмотрлъ ихъ. Пока онъ читалъ, Джемсъ стоялъ неподвижно, уставивъ глаза въ полъ, и кусалъ ногти.

Старый Джоліонъ бросилъ бумаги на столъ и пренебрежительно замтилъ: ‘Не понимаю, что за охота Сомсу подымать шумъ изъ-за нсколькихъ сотъ фунтовъ. Я думалъ, что онъ человкъ состоятельный!..’.

Джемсъ сердито оттопырилъ губу. Онъ не могъ выносить, чтобы о его сын отзывались подобнымъ образомъ.

— Тутъ дло не въ деньгахъ…— началъ онъ, но, встртивъ суровый, пристальный взглядъ брата, остановился.

Нсколько минутъ продолжалось молчаніе.

— Я пришелъ за своимъ завщаніемъ,— сказалъ, наконецъ, старый Джоліонъ, поглаживая свой усъ.

Любопыство Джемса сразу было задто. Пожалуй, ничто въ жизни не могло такъ сильно затронуть его, какъ вопросъ о завщаніи. Вдь это было верховное выраженіе власти человка надъ его собственностью, послдній обзоръ всего того, что принадлежитъ ему, и оцнка его стоимости! Джемсъ былъ глубоко заинтересованъ, но не показывалъ вида. Онъ позвонилъ:

— Принесите завщаніе мистера Джоліона,— приказалъ онъ темноволосому клерку.

— Ты хочешь сдлать какія-нибудь измненія?— обратился онъ къ брату, и въ мозгу его невольно мелькнулъ вопросъ, кто изъ нихъ богаче?

Старый Джоліонъ, ничего не отвчая, положилъ бумагу въ боковой карманъ.

— Мн говорили, ты сдлалъ выгодныя покупки въ послднее время?— спросилъ Джемсъ.

— Я не знаю, откуда ты берешь свои свднія!— рзко возразилъ старый Джоліонъ.— Когда будетъ разбирательство этого дла? Въ будущемъ мсяц?.. Не знаю, что у васъ у всхъ въ голов! Вы бы должны сами заниматься собственными длами, но если хотите послушаться моего совта, то возьмите этотъ искъ обратно… Прощай.

Холодное рукопожатіе, и они разстались.

Старый Джоліонъ отправился въ контору новой угольной компаніи и тамъ, въ пустой комнат, гд бываютъ засданія комиссіи, развернулъ завщаніе и принялся читать его. Завщаніе было составлено для него Джемсомъ въ прежніе счастливые дни и казалось провидло вс случайности. Но какъ видно взгляды стараго Джоліона измнились съ тхъ поръ. Онъ долго сидлъ и думалъ, потомъ взялъ листокъ бумаги и написалъ на немъ карандашомъ очень длинную замтку. Кончивъ, онъ положилъ въ карманъ свое завщаніе и исписанный имъ листъ бумаги и вышелъ изъ конторы. Позвавъ кэбъ, онъ веллъ везти себя въ контору другой фирмы стряпчихъ. Глава этой фирмы Херрингъ давно умеръ, и его племянникъ, котораго хорошо зналъ старый Джоліонъ, велъ теперь дла. Старый Джоліонъ долго пробесдовалъ съ нимъ, запершись въ его кабинет.

Экипажъ дожидался его у подъзда. Старый Джоліонъ веллъ везти себя въ Вистаріа авеню, гд жилъ его сынъ.

Онъ испытывалъ какое-то странное чувство удовлетворенія, точно и въ самомъ дл одержалъ побду надъ Джемсомъ и всми этими ‘собственниками’! Пусть они больше не суются въ его дла! Вообще онъ намренъ взять отъ нихъ довренность и поручить какъ свое завщаніе, такъ и веденіе своихъ длъ молодому Херрингу. И не только свои личныя дла, но и дла своихъ компаній! Если бы Сомсъ былъ дйствительно дловымъ человкомъ, то онъ бы ни за что не сталъ бы рисковать потерей, изъ-за своего поведенія, тысячи фунтовъ или около этого въ годъ! Старый Джоліонъ злобно усмхнулся. Онъ чувствовалъ, что его теперешній поступокъ носилъ характеръ возстановленія справедливости, и мысль эта доставляла ему удовольствіе.

Медленно, но врно жизнь подтачивала его философію. Величественное зданіе пошатнулось и точно старое дерево, внутри котораго начался разрушительный процессъ, оно готово было рушиться. Семья, во глав которой онъ такъ долго и гордо стоялъ, потеряла равновсіе…

Новыя распоряженія, которыя сдлалъ старый Джоліонъ относительно своей собственности, представлялись ему теперь смутно въ вид какой-то кары, направленной на семью и общество, представителями которыхъ онъ считалъ Джемса и его сына. Онъ возстановлялъ въ правахъ молодого Джоліона, и это удовлетворяло его тайной жажд возмездія за все то вмшательство и неодобреніе, которое тяготло надъ его единственнымъ сыномъ въ теченіе пятнадцати лтъ, и все то горе, которое онъ вынесъ изъ-за этого. Для него это было единственнымъ способомъ еще разъ подтвердить господство своей воли и заставить Джемса, Сомса и всю эту массу Форсайтовъ признать, что онъ — господинъ Своихъ поступковъ! Ему пріятно было думать, что теперь его сынъ будетъ богаче Сомса, этого ‘собственника’! И въ эту минуту ему было особенно пріятно видть Джо, такъ какъ онъ дйствительно любилъ своего сына.

Ни Джо, ни его жены не оказалось дома. Молодой Джоліонъ еще не вернулся изъ Ботаническаго сада, служанка, однако, сказала ему, что они скоро придутъ.

— Они всегда возвращаются къ чаю, сэръ, чтобы поиграть съ дтьми,— прибавила она.

Старый Джоліонъ заявилъ ей, что подождетъ ихъ возвращенія. Онъ слъ въ гостиной и теперь, когда лтніе чехлы съ мебели были сняты, ея убогость еще сильне бросилась ему въ глаза. Ему такъ хотлось поскоре видть дтей, чувствовать ихъ возл себя. Но онъ не послалъ за ними. Онъ пришелъ для важнаго дла и, пока не покончитъ съ нимъ, не станетъ играть съ дтьми. Его забавляла мысль, что только однимъ росчеркомъ пера онъ измнитъ все и снова наложитъ отпечатокъ своей касты,— такъ явно отсутствующій теперь,— на все, что окружаетъ его сына. Онъ мысленно представлялъ себ, какъ онъ наполнитъ эти комнаты, или какія-нибудь другія, въ боле помстительномъ дом, различными произведеніями искусства, какъ онъ пошлетъ маленькаго Джолли въ Гарроу и Оксфордъ (онъ боле уже не доврялъ Итонской школ и Кэмбриджу, такъ какъ его сынъ тамъ учился) и какъ онъ пригласитъ для Холли самаго лучшаго учителя музыки, потому что у этого ребенка были замчательныя музыкальныя способности!..

Онъ сидлъ въ старомъ, потертомъ кресл, и въ его воображеніи вставалъ рядъ картинъ, заставлявшихъ кровь сильне приливать къ его сердцу. Какое-то радостное волненіе наполняло его душу. Онъ подошелъ къ окну и посмотрлъ на старое грушевое дерево, теперь лишенное листьевъ и простиравшее надъ маленькимъ садикомъ свои обнаженныя втви. Собака Бальтазаръ бгала по саду и обнюхивала кусты, а иногда становилась на заднія лапы и передними опиралась въ стну сада, словно высматривая что-то.

Старый Джоліонъ стоялъ и думалъ. Думалъ о томъ, что ему не осталось другого удовольствія, какъ только давать. Но какъ пріятно давать тому, кто составляетъ часть его собственнаго существа, его плоть и кровь! Давать чужимъ не доставило бы ему такого удовольствія и было бы измной всмъ его индивидуалистическимъ убжденіямъ и дйствіямъ въ жизни, всмъ его понятіямъ о собственности и тому, что онъ,— какъ сотни и тысячи Форсайтовъ до него и посл него,— создавалъ свою собственность, округлялъ ее и крпко держалъ ее въ рукахъ.

Онъ вспоминалъ всю горечь, которую ему принесли эти пятнадцать лтъ, и теперь заране упивался сладостью приближающейся минуты.

Молодой Джоліонъ, наконецъ, пришелъ, довольный своею работой и освженный долговременнымъ пребываніемъ на открытомъ воздух. Услышавъ, что его отецъ здсь, онъ торопливо спросилъ, дома ли мистриссъ Форсайтъ, и у него вырвался вздохъ облегченія, когда онъ узналъ, что жена его еще не возвращалась.

Со свойственною ему ршительностью старый Джоліонъ прямо приступилъ къ длу:

— Я измнилъ свои распоряженія, Джо, сказалъ онъ.— Ты можешь уже не стсняться больше. Я назначаю теб тысячу фунтовъ въ годъ теперь же. Джюнъ получитъ 50 тысячъ посл моей смерти, а ты — остальное… Смотри, твоя собака портитъ садъ! Я бы не сталъ ее держать на твоемъ мст!..

Бальтазаръ сидлъ на лужайк и внимательно разглядывалъ свой хвостъ. Молодой Джоліонъ посмотрлъ на него, но ничего не видлъ, потому что глаза у него заволокло слезой.

— Это будетъ около сотни тысячъ, сынокъ,— продолжалъ старый Джоліонъ.— Я подумалъ, что будетъ лучше, если ты теперь же узнаешь объ этомъ. Мн ужъ недолго остается жить, въ мои годы, и больше я къ этому вопросу не буду возвращаться… Какъ поживаетъ твоя жена?.. Передай ей мой привтъ.

Молодой Джоліонъ обнялъ отца, но никто изъ нихъ больше не проронилъ ни слова.

Когда отецъ ушелъ, Джо долго стоялъ и смотрлъ въ окно. Онъ никакъ не могъ собрать своихъ мыслей, но такъ какъ онъ былъ Форсайтъ, то чувство собственности, подавленное въ теченіе этихъ пятнадцати лтъ, мало-по-малу воскресло въ его душ. Онъ уже мечталъ о путешествіяхъ, о костюмахъ для жены, о воспитаніи дтей, о покупк пони для своего мальчика и о тысяч вещей, о которыхъ никогда не думалъ раньше…

И вдругъ воспоминаніе о только что виднномъ, о Бозинне и его возлюбленной, пронизало его, точно молнія, и все его прошлое,— страстное, мучительное, чудное прошлое, которое нельзя было купить ни за какія деньги, и нельзя было забыть никогда,— снова встало передъ его глазами! Онъ вспомнилъ жгучія сладостныя минуты, пережитыя имъ, и сердце его забилось сильне…

Когда его жена вернулась, то онъ, повинуясь внезапному порыву, крпко обнялъ ее и долго такъ стоялъ, закрывъ глаза и крпко прижимая ее къ себ. А она подняла на него свои глаза и долго смотрла на него своимъ восхищеннымъ, обожающимъ и загадочнымъ взглядомъ…

IV.
Погоня въ туман.

Утромъ, посл той ночи, когда Сомсъ подтвердилъ свои права и поступилъ, какъ мужчина, онъ завтракалъ одинъ въ столовой.

Онъ завтракалъ при газовомъ освщеніи, такъ какъ ноябрьскій туманъ окуталъ весь городъ и въ окна столовой едва можно было различить деревья сквера.

Сомсъ старался сохранить хладнокровіе, но временами онъ испытывалъ такое ощущеніе, какъ будто ему трудно было проглотить кусокъ. Правъ ли онъ былъ поступать такъ, какъ онъ поступилъ прошлою ночью? Правъ ли онъ былъ, что необузданно поддался чувству неудовлетворенной страсти и сломилъ сопротивленіе женщины, заставившей его такъ долго томиться, совершилъ надъ нею насиліе? Вдь она была его законная жена, его неотъемлемая собственность!.. Но онъ не могъ успокоиться и его преслдовало воспоминаніе о выраженіи ея глазъ, когда онъ, желая приласкать ее, старался отнять ея руки, которыми она прикрывала свое лицо. Онъ не могъ забыть ея страшныхъ, сдавленныхъ рыданій, и звукъ этихъ рыданій до сихъ поръ раздавался въ его ушахъ. И странное, невыносимое чувство раскаянія и стыда снова овладвало имъ, то самое, которое онъ испыталъ и въ тотъ моментъ, когда молча и украдкой вышелъ изъ комнаты, освщенной единственною свчкой, оставивъ ее, рыдающую, на постели…

Однако, онъ самъ былъ нсколько изумленъ своимъ поступкомъ. Для него самого было неожиданностью то, что онъ сдлалъ. За два дня передъ этимъ онъ обдалъ у Винифредъ, и ему пришлось вести къ столу мистриссъ Мэкъ-Эндеръ. Посмотрвъ на него своими проницательными зеленоватыми глазами, она вдругъ сказала: ‘Итакъ, ваша жена очень дружна съ мистеромъ Бозиннеемъ?’

Онъ даже не удостоилъ ея отвтомъ, но тмъ не мене ея слова глубоко запали ему въ душу. Они возбудили въ немъ жгучую ревность, которая, вслдствіе особенныхъ свойствъ этого чувства, перешла въ еще боле жгучее желаніе. Безъ этихъ словъ мистриссъ Мэкъ-Эндеръ онъ, пожалуй, никогда бы не сдлалъ того, что онъ сдлалъ. Безъ этихъ словъ и безъ случайнаго обстоятельства, что дверь комнаты жены осталась на этотъ раз не запертой! Эта случайность дала ему возможность захватить ее врасплохъ, когда она спала…

Спасительный сонъ помогъ ему забыться, но утромъ, вмст съ пробужденіемъ, вернулись къ нему вс его сомннія. Впрочемъ, онъ утшалъ себя мыслью, что никто ничего не узнаетъ, такъ какъ она, конечно, не станетъ разсказывать объ этомъ.

Однако, когда онъ снова по привычк погрузился въ чтеніе дловыхъ документовъ и писемъ, то вс ночныя кошмарныя мысли и сомннія отступили на задній планъ. Ночной инцидент постепенно терялъ въ его глазахъ то значеніе, которое онъ придалъ ему сначала. Вдь только въ книгахъ женщины подымаютъ шумъ изъ-за этого! Но здравомыслящіе свтскіе люди, способные къ хладнокровному сужденію, конечно, иначе отнесутся къ этому длу. Сомсъ припомнилъ нкоторые факты, заслужившіе одобреніе судей въ процессахъ о развод, и въ конц-концовъ пришелъ къ заключенію, что онъ поступилъ такъ, какъ было нужно, чтобы поддержать святость брака и предупредить съ ея стороны нарушеніе долга, если… если она продолжаетъ видться съ Бозиннеемъ, и если… Нтъ, онъ ршительно не могъ сожалть о своемъ поступк!..

Теперь, когда, но его мннію, первый шагъ къ примиренію былъ уже сдланъ, остальное будетъ сравнительно… сравнительно…

Онъ не докончилъ своей мысли и отошелъ къ окну. Нервы его не могли успокоиться. Въ его ушахъ все еще раздавался звукъ сдавленныхъ, мучительныхъ рыданій. Онъ не могъ отдлаться отъ этого воспоминанія…

Улица была погружена въ туманъ, когда Сомсъ вышелъ изъ дому, закутанный въ мховое пальто. Добравшись до ближайшей станціи подземной желзной дороги, онъ похалъ въ Сити.

Купэ перваго класса, въ которомъ халъ Сомсъ, было наполнено дльцами, тоже отправлявшимися въ Сити. Но Сомсъ не вступалъ съ ними въ разговоры, а, забившись въ уголъ, развернулъ ‘Times’ и погрузился въ чтеніе. И все же, читая дневныя новости, онъ видлъ передъ собой заплаканное лицо Иренъ и слышалъ звукъ ея рыданій…

Въ Сити, впрочемъ, его увлекъ обычный водоворотъ дловой жизни. Кром того, ему надо было переговорить со своимъ адвокатомъ, такъ какъ на другой день утромъ было назначено разбирательство его тяжбы съ Бозиннеемъ.

Въ теченіе дня туманъ сгустился еще больше. Прохожіе бродили ощупью, точно окутанные пеленой, и, не обращая вниманія другъ на друга, спшили укрыться въ безопасное мсто. Экипажи и лошади принимали въ туман странныя очертанія и преувеличенные размры, а возницы на своихъ высокихъ сидніяхъ казались какими-то призрачными, сверхъестественными существами. Свтъ фонарей не могъ пронизать туманной мглы и, падая, словно расплывался въ ней, не достигая тротуаровъ.

Движеніе по подземной желзной дорог, конечно, было безопасне, нежели зда въ экипаж, и поэтому вагоны ея были переполнены пассажирами, возвращающимися изъ Сити. Каждый тутъ спшилъ поскоре добраться домой и съ нкоторымъ сожалніемъ смотрлъ на человка, стоящаго у дверей и, повидимому, не собирающагося хать. Кто онъ былъ? Кого онъ ждалъ? Впрочемъ, никому не было никакого дла до этого одинокаго ожидающаго человка. Только полисменъ, дежурившій поблизости, иногда съ любопытствомъ поглядывалъ на него, на его покраснвшія отъ холода щеки, виднвшіяся изъ-за края поднятаго воротника. Незнакомецъ иногда поднималъ руку къ лицу, точно желая согнать съ него тревогу и укрпить свою ршимость. Полисменъ не сомнвался, что это былъ влюбленный, ожидающій свою возлюбленную, для котораго туманъ и холодъ — все было нипочемъ, лишь бы она пришла! Безумецъ!..

Сомсъ вернулся домой также по подземной желзной дорог и со станціи взялъ кэбъ. Онъ былъ дома въ пять часовъ.

Его жена еще не вернулась. Она вышла четверть часа тому назадъ. Въ такое, время и въ такой туманъ!.. Что бы это могло означать?..

Съ тревогою въ душ Сомсъ слъ у камина въ столовой и попробовалъ читать вечернія газеты. Онъ нарочно открылъ двери и прислушивался къ малйшему шуму. Но чтеніе мало помогло. Его мысли блуждали, и онъ съ трудомъ могъ сосредоточить вниманіе на вечернихъ извстіяхъ.

Она вернулась около семи часовъ.

Подъ вліяніемъ тревоги, которую онъ испытывалъ по случаю ея страннаго ухода изъ дому, несмотря на туманъ и темноту, ночной инцидентъ какъ-то затушевался въ его памяти. Но теперь, когда она вернулась, воспоминанія о ея разрывающихъ сердце рыданіяхъ воскресли съ новою силой, и онъ не ршался встртиться съ нею лицомъ къ лицу.

Онъ видлъ, какъ она поднималась по лстниц, въ сромъ мховомъ пальто съ поднятымъ воротникомъ, почти скрывавшемъ ея лицо, которое притомъ было закрыто густою вуалью. Она не обернулась и не взглянула на него. Она шла такъ тихо, точно боялась произвести шумъ и обратить на себя вниманіе…

Горничная Вильсонъ пришла накрывать на столъ и доложила ему, что мистриссъ Форсайтъ не сойдетъ внизъ, она велла подать себ обдъ въ свою комнату.

Сомсъ не пошелъ переодться къ обду. Въ первый разъ въ своей жизни онъ слъ за столъ, не перемнивъ манжетокъ и воротничка. Онъ какъ-то даже не замчалъ этого. Приказавъ Вильсонъ освтить свою комнату, гд хранились картины, онъ пошелъ туда.

Было уже поздно, когда онъ отправился спать.

Въ этотъ туманный день Джорджъ Форсайтъ, большой повса, самый остроумный изъ всхъ Форсайтовъ и ярый спортсменъ, сидлъ дома и читалъ романъ. Со времени кризиса, который произошелъ въ его финансовыхъ длахъ, его отецъ, Роджеръ Форсайтъ, взялъ съ него слово, что онъ не будетъ больше вести безпутный образъ жизни.

Однако, даже въ такой туманный день, Джорджъ Форсайтъ, не могъ усидть дома. Въ пять часовъ онъ все-таки вышелъ и ршилъ отправиться по подземной желзной дорог (вс въ этотъ день здили по этой дорог), въ ресторанъ, чтобы тамъ пообдать и поиграть въ билліардъ.

На платформ Джорджъ, обладавшій очень острымъ зрніемъ, обратилъ вниманіе на одного пассажира, который, выйдя изъ купэ перваго класса, шатаясь, направился къ выходу.

— Ого, мой милый!— сказалъ, про себя Джорджъ.— Ха! Да это ‘морской разбойникъ’!..

Тотчасъ же измнивъ ршеніе, Джорджъ пошелъ слдомъ за нимъ, принимая его за пьянаго.

Бозинней вдругъ повернулся и снова, бросился на платформу, чтобы вскочить въ купэ, изъ котораго онъ только что вышелъ. Но было уже поздно. Поздъ двинулся, и сторожъ, поймавъ Бозиннея за воротникъ, удержалъ его. Острые глаза Джорджа замтили въ окн уходящаго позда даму въ сромъ мховомъ пальто. Это была мистриссъ Сомсъ!..

Приключеніе становилось интереснымъ. Джорджъ пошелъ по пятамъ за Бозиннеемъ, стараясь не упускать его изъ виду. И по мр того, какъ онъ шелъ за нимъ, его первоначальныя чувства измнялись. Уже не одно только любопытство и желаніе поразвлечься, заставляло его слдить за Бозиннеемъ. Онъ чувствовалъ теперь жалость. Бдный ‘морской разбойникъ’ не былъ пьянъ, но очевидно находился подъ вліяніемъ сильнйшаго душевнаго потрясенія. Онъ говорилъ самъ съ собой, и Джорджъ могъ разобрать восклицаніе: ‘О, Господи!’. Онъ видимо не сознавалъ, что онъ длаетъ, куда идетъ. По временамъ онъ останавливался, точно въ нершительности, вперялъ куда-то взоръ, потомъ снова, шатаясь, брелъ впередъ. И вотъ, Джорджъ, искавшій только забавы и случая позубоскалить, почувствовалъ вдругъ глубокое состраданіе къ этому человку и ршилъ, что пойдетъ за нимъ, чтобы не случилось несчастья.

Очевидно, онъ получилъ какой-то ударъ,— разсуждалъ Джорджъ.— Что такое могла ему сказать мистриссъ Сомсъ, тамъ, въ вагон, гд они сидли вдвоемъ? Джорджъ все-таки усплъ замтить, что и она была чмъ-то сильно разстроена, и ему стало жалко ея. Она сидитъ теперь, забившись въ уголъ вагона, одна со своимъ горемъ!..

Бозинней пошелъ прямо по прозжей дорог. Тьма сгустилась и уже въ нсколькихъ шагахъ ничего нельзя было разглядть. Голоса, свистки, слышавшіеся со всхъ сторонъ, сбивали съ толку и заставляли терять направленіе. Въ туман внезапно вырисовывалась какая-нибудь гигантская призрачная тнь, которая надвигалась, и слышался стукъ колесъ, а временами во мгл доказывалась свтящаяся точка, производившая странное, почти жуткое впечатлніе среди этого моря тумана.

Бозинней быстро шелъ, не обращая вниманія на опасности, грозившія на каждомъ шагу въ этомъ непроницаемомъ, густомъ мрак, обволакивавшемъ пеленой вс предметы, и такъ же быстро шелъ, почти объ руку съ нимъ, Джорджъ. ‘Если этотъ парень вздумаетъ попасть подъ колеса омнибуса, то онъ суметъ во-время схватить его за шиворотъ!’ думалъ Джорджъ.

Бозинней двигался не ощупью, какъ другіе, а точно на проломъ, какъ будто спасаясь отъ погони и натыкаясь на разные предметы.

На спортивную душу Джорджа это выслживаніе целовка въ туман, среди милліона опасностей, дйствовало необыкновенно возбуждающимъ образомъ. Погоня увлекала его.

Но тутъ произошло нчто, навсегда запечатлвшее этотъ эпизодъ въ памяти Джорджа. Онъ узналъ, что сказала мистриссъ Сомсъ Бозиннею, когда они хали вмст по подземной желзной дорог. Изъ отрывочныхъ словъ и восклицаній Бозиннея Джорджъ понялъ, что Сомсъ силою осуществилъ свои супружескія права, свое право собственности надъ своею женой, такъ жаждавшей отъ него освободиться! Теперь Джорджу все стало ясно, и это открытіе страннымъ образомъ взволновало его. Онъ угадывалъ чувства Бозиннея, почти физическое страданіе, которое онъ долженъ былъ испытывать при мысли объ этомъ поступк мужа-собственника. ‘Да, да, это тяжело,— шепталъ про себя Джорджъ.— Я понимаю теперь, что бдняга совсмъ потерялъ голову!..’

Бозинней пробрался на Трафальгарскую площадь. Тамъ стояла скамейка, около одного изъ каменныхъ львовъ, принимавшихъ странныя очертанія въ туман. Бозинней слъ на нее, молчаливый, неподвижный, а Джорджъ, не покидавшій его и охваченный братскимъ состраданіемъ къ нему, сталъ позади терпливо ждать. Чувство деликатности не позволяло ему вмшиваться въ эту трагедію души, и онъ смиренно стоялъ, поднявъ воротникъ, почти закрывавшій его лицо, за исключеніемъ глазъ, къ обычному сардоническому выраженію которыхъ примшивалось теперь состраданіе. Мимо нихъ проходили люди, возвращавшіеся домой или въ свои клубы, окутанные, точно въ коконы, въ оболочку тумана, и, внезапно вынырнувъ изъ мрака, тотчасъ же исчезали въ немъ. Джорджъ смотрлъ на эти движущіеся призраки, и у него являлось желаніе остановить ихъ и крикнуть имъ: ‘Эй вы, посмотрите! Вы не часто увидите такое зрлище. Вотъ сидитъ бдняга, которому его любовница разсказала хорошенькую исторійку про своего мужа…’

Однако ожиданіе стало надодать ему: ‘Въ конц-концовъ бдняга преодолетъ свое страданіе,— думалъ онъ.— Вдь онъ не первый и не послдній, съ кмъ это случилось въ нашемъ маленькомъ город…’

Но Бозинней вдругъ вышелъ изъ своего апатичнаго состоянія и снова заговорилъ. Слова ненависти и злобы вырывались у него. Повинуясь внезапному импульсу, Джорджъ тронулъ его за плечо.

Бозинней быстро повернулся.

— Кто вы такой? Что вамъ нужно?— вскричалъ онъ.

Конечно, при обыкновенномъ освщеніи, въ обыкновенной обстановк, Джорджъ Форсайтъ нисколько бы не смутился подобнымъ вопросомъ. Но среди этой мглы, гд все казалось такимъ нереальнымъ и призрачнымъ, Джорджъ Форсайтъ испытывалъ странное, ему самому непонятное смущеніе, и что-то врод угрызеній совсти. Онъ не ршился отвтить Бозиннею и только подумалъ: ‘Если я увижу полицейскаго, я передамъ его ему. Онъ вдь не владетъ собою больше!..’

Не получая отвта, Бозинней вскочилъ и опять погрузился въ туманъ, а Джорджъ опять послдовалъ за нимъ, но уже соблюдая нкоторое разстояніе…

‘Это такъ не можетъ продолжаться’, думалъ Джорджъ. ‘Просто чудо, что еще съ нимъ не случилось несчастья до сихъ поръ!..’

Бозинней пошелъ еще быстре, но Джорджъ замтилъ, что онъ уже не безцльно бродитъ въ туман. Онъ явно направлялся въ извстную сторону.

‘Онъ идетъ къ Сомсу!’ — промелькнуло въ мысляхъ Джорджа. Эта идея понравилась ему. Онъ не любилъ своего кузена.

Вдругъ онъ ощутилъ лошадиную морду какъ разъ около своего плеча и различилъ туманныя очертанія кэба, который чуть не нахалъ на него. Само собою разумется, что онъ вовсе не желалъ быть убитымъ ни ради кого на свт! Онъ отскочилъ къ ршетк какого-то сада, не спуская однако глазъ съ призрачной тни человка, за которымъ слдилъ. Инстинктъ городского жителя подсказалъ ему, что онъ находится въ Пикадилли, и это успокоило его. Тутъ онъ былъ, какъ дома, и могъ найти дорогу даже съ завязанными глазами.

Мысли его опять вернулись къ Бозиннею, за которымъ онъ слдилъ, и вдругъ въ душ его воскресло далекое воспоминаніе юности, казалось уже погребенное подъ спудомъ разныхъ любовныхъ похожденій, весьма сомнительнаго качества, и онъ вспомнилъ съ мучительною ясностью лунную лтнюю ночь, запахъ свжаго сна, бесдку, гд онъ услышалъ изъ устъ женщины, которую любилъ, что онъ не былъ ея единственнымъ обладателемъ… Лондонскій туманъ, Пикадилли — все исчезло на мгновеніе, и онъ опять былъ юнъ и лежалъ съ тоскою въ душ и разбитымъ сердцемъ, на лужайк, прильнувъ пылающимъ лицомъ къ пахучей, росистой трав, возл длинныхъ тней, отбрасываемыхъ тополями, освщенными луной…

Ему страстно захотлось въ эту минуту взять Бозиннея подъ руку и сказать ему: ‘Пойдемъ, дружище! Время все излчиваетъ. Пойдемъ, выпьемъ и забудемъ!’

Вдругъ онъ услышалъ голосъ прямо надъ собой и тотчасъ, же отпрянулъ. Изъ темноты вынырнулъ омнибусъ и снова погрузился въ темноту. Тутъ Джорджъ замтилъ, что онъ потерялъ Бозиннея. Онъ бросился впередъ, назадъ, въ сторону, везд высматривая его, и страхъ сжималъ его сердце, тотъ смутный, давящій страхъ, который какъ будто носится на крыльяхъ тумана… Потъ выступилъ у него на лбу, сердце шибко колотилось въ груди. Наконецъ, онъ остановился и долго стоялъ, прислушиваясь…

— И вотъ тогда я потерялъ его!— разсказывалъ онъ въ тотъ же вечеръ Дэрти, съ которымъ игралъ партію на билліард въ кафе-ресторан, гд встртилъ его.

Дэрти покручивалъ свой черный усъ. Онъ только что сдлалъ ловкій ударъ и былъ Доволенъ.

— А кто была она?— спросилъ онъ.

Джорджъ поглядлъ на его пухлое, желтоватое лицо, и злобная усмшка засвтилась въ его глазахъ.

‘Ну нтъ, голубчикъ мой, этого я теб не скажу!’ подумалъ Джорджъ. Онъ хотя и много проводилъ времени съ Дэрти, но относился къ нему пренебрежительно.

— Вроятно, какая-нибудь кокотка или что-нибудь въ этомъ род,— сказалъ спокойно Джорджъ, натирая мломъ свой кій.

— Кокотка?— воскликнулъ Дэрти. Онъ употребилъ при этомъ другое, боле выразительное слово.— Я убжденъ, что нашъ пріятель Со…— началъ онъ, но Джорджъ рзко прервалъ его:— Ты думаешь?— сказалъ онъ.— Въ такомъ случа, ты впадаешь въ большую ошибку!

Джорджъ старался уже боле не упоминать объ этой исторіи и только около одиннадцати вечера, выглянувъ въ окно на совершенно пустынную улицу, гд лишь мстами слабый свтъ фонарей прорзывалъ глубокій мракъ, Джорджъ сказалъ:

— Я все не могу забыть этого бднягу, ‘морского разбойника’. Какъ-то онъ бродитъ теперь во мрак?.. Если только онъ уже не представляетъ изъ себя трупъ!— прибавилъ онъ съ грустью.

— Трупъ!— воскликнулъ Дэрти, который вдругъ вспомнилъ о своемъ столкновеніи съ нимъ въ Ричмонд.— Какіе пустяки! Я готовъ пари держать, что онъ просто подвыпилъ!

Джорджъ съ яростью взглянулъ на него:

— Молчи!— крикнулъ онъ.— Вдь я же теб говорилъ, что онъ не былъ пьянъ, онъ былъ пораженъ въ самое сердце!..

V.
Судъ.

На другой день утромъ, когда было назначено разбирательство его дла, Сомсъ вынужденъ былъ уйти изъ дому, не повидавшись съ Иренъ. Впрочемъ, такъ было лучше, потому что онъ до сихъ поръ еще не ршилъ, какъ будетъ вести себя съ нею, что онъ будетъ длать и какъ будетъ поступать — онъ самъ, не зналъ.

Сомсъ долженъ былъ явиться въ судъ въ половин десятаго утра, на тотъ случай, если бы не состоялось разбирательство перваго дла (его дло было вторымъ на очереди), о нарушеніи общанія жениться. Однако это ожиданіе не оправдалось, два самыхъ знаменитыхъ адвоката выступали съ той и съ другой стороны, и поэтому судебное разбирательство приняло характеръ настоящаго турнира наиболе искусившихся въ такого рода процессахъ, выдающихся юристовъ. Такимъ образомъ, очередь Сомса должна была наступить только посл завтрака.

Былъ сдланъ перерывъ, и Сомсъ отправился въ буфетъ, гд онъ встртилъ своего отца.

— Когда начнется разбирательство твоего дла?— спросилъ его Джемсъ.— Я думаю, что оно будетъ сейчасъ посл завтрака. Наврное Бозинней будетъ защищаться. Вдь если онъ проиграетъ, то будетъ банкротомъ!

Откусивъ кусокъ сэндвича и запивъ его рюмкою вина, Джемсъ прибавилъ:

— Твоя мать желаетъ, чтобы ты съ Иренъ пріхалъ къ намъ обдать сегодня.

Сомсъ холодно усмхнулся и взглянулъ на отца. Если бы кто-нибудь могъ подмтить тотъ бглый взглядъ, которымъ обмнялись отецъ и сынъ въ эту минуту, то увидлъ бы, что они отлично понимаютъ другъ друга. Но никто изъ нихъ не сказалъ ни слова.

Джемсъ расплатился въ буфет и вышелъ.

Онъ занялъ свое мсто на скамь, непосредственно позади адвокатовъ, такъ какъ намревался уйти тотчасъ же, какъ только окончится разбирательство дла. Онъ не хотлъ встрчаться съ Бозиннеемъ, чувствуя, что эта встрча будетъ непріятна обоимъ. Однако Бозиннея не было въ зал, и это нсколько взволновало Джемса. ‘Что это значитъ?’ подумалъ онъ.

Два ряда стульевъ непосредственно передъ Джемсомъ были заняты адвокатами въ парикахъ, длавшими какія-то отмтки въ своихъ записныхъ книжкахъ или разговаривавшими между собой. Но это были меньшія свтила правосудія, поэтому Джемсъ не обращалъ на нихъ вниманія. Его взоры были прикованы къ Уотербку, знаменитому адвокату, которому Сомсъ поручилъ свое дло. Какъ и многіе Форсайты, занимавшіе низшую отрасль этой профессіи, Джемсъ питалъ глубокое почтеніе къ юридическимъ знаменитостямъ, и умнье вести перекрестный допросъ всегда приводило его въ восхищеніе. Уотербкъ именно славился этимъ. Лицо Джемса нсколько прояснилось, когда онъ увидлъ его и замтилъ, что только одинъ Сомсъ иметъ такого дорогого защитника.

Уотербкъ изложилъ факты, которые, по его словамъ, не могли возбудить никакого оспариванія въ суд. Онъ особенно подчеркнулъ то, что его кліентъ, мистеръ Сомсъ Форсайтъ,— джентльменъ и человкъ состоятельный. Онъ, конечно, послдній сталъ бы оспаривать какія-либо законныя претензіи, предъявленныя къ нему. Но поведеніе архитектора, которому онъ поручилъ постройку своего дома и который уже израсходовалъ 12,000 фунтовъ — сумму, значительно превышающую первоначальную смту — заставило его, съ точки зрнія принципа и въ интересахъ другихъ, возбудить настоящее дло. Тотъ же пунктъ, на которомъ архитекторъ строитъ свою защиту, не заслуживаетъ серьезнаго вниманія. Уотербкъ прочелъ переписку между его кліентомъ и архитекторомъ и прибавилъ, что его кліентъ готовъ подтвердитъ подъ присягой, что онъ никогда не давалъ разршенія — и даже въ мысляхъ у него не было дать такое разршеніе!— на израсходованіе больше 12,000 и пятидесяти фунтовъ,— крайняя сумма, на которую онъ указалъ въ своемъ письм.

Затмъ позванъ былъ Сомсъ для дачи показаній. Онъ держалъ себя необыкновенно спокойно и хладнокровно, отвчая на вопросы коротко и сухо. Его блдное, гладко выбритое лицо сохраняло обычное надменное выраженіе, и одтъ онъ былъ, какъ всегда, безукоризненно. Джемсъ съ восхищеніемъ смотрлъ на него и въ душ гордился имъ. Онъ думалъ о томъ, что, пожалуй, онъ самъ, при подобныхъ обстоятельствахъ, сталъ бы давать боле пространные отвты. Однако, повидимому, такая односложность отвтовъ, какую проявилъ Сомсъ, была боле умстна въ данномъ случа.

Наступила очередь защиты Бозиннея. Джемсъ удвоилъ вниманіе и снова сталъ искать глазами архитектора. Его адвокатъ, молодой Чэнкери, чувствовалъ себя очень неловко, вслдствіе отсутствія своего кліента. Онъ говорилъ поэтому взволнованно и нервно, и высказалъ опасеніе, что съ его кліентомъ случилось несчастіе. Онъ непремнно долженъ былъ явиться самъ и дать показанія суду, но мистера Бозиннея не оказалось ни дома, ни въ его контор (адвокатъ отлично зналъ, что квартира Бозиннея и его контора были одно и то же, но счелъ за лучшее не говорить объ этомъ), куда онъ посылалъ за нимъ. Это отсутствіе, по мннію адвоката, не предвщаетъ ничего хорошаго, Такъ какъ онъ зналъ, что его кліентъ очень желалъ лично присутствовать на суд. Не имя полномочія отъ своего кліента просить объ отсрочк дла, онъ вынужденъ исполнить свой долгъ. Свою защиту онъ, главнымъ образомъ, основывалъ на выраженіи ‘свобода дйствій’, смыслъ котораго не можетъ быть ни ограниченъ, ни измненъ никакими послдующими словоизверженіями. Мистеръ Форсайтъ, на самомъ дл, не имлъ въ виду отклонить отвтственность за исполненныя его архитекторомъ работы, и это подтверждается его письмами. Затмъ адвокатъ распространился о великолпной работ архитектора, которая была сдлана, чтобы удовлетворить изысканный вкусъ знатока, богатаго человка и собственника. Въ этомъ пункт адвокатъ чувствовалъ твердую почву подъ ногами и поэтому много и краснорчиво говорилъ объ искусств, обращаясь къ судь, какъ къ любителю искусства и защитнику художниковъ, когда, ‘случайно’, они оказываются въ желзныхъ тискахъ капитала.— Каково же будетъ положеніе артистическихъ профессій,— воскликнулъ онъ,— если такіе собственники, какъ мистеръ Форсайтъ, будутъ отказываться отъ обязательствъ, которыя являются результатомъ данныхъ ими же полномочій!..

Тутъ онъ снова обратился къ суду съ просьбой вызвать его кліента, такъ какъ, быть можетъ, онъ пришелъ въ послдній моментъ разбирательства и уже находится въ зал.

Судебный приставъ три раза позвалъ Бозиннея, и этотъ призывъ, на который никто не откликнулся, какъ-то особенно печально прозвучалъ въ зал и на галлереяхъ для публики. На Джемса это произвело странное впечатлніе: точно звали собаку, потерявшуюся на улиц! Мысль о пропавшемъ человк не давала ему покоя и медленно подтачивала его собственное чувство благосостоянія и покоя. Онъ и самъ не могъ сказать, почему это обстоятельство вызывало у него такое тягостное чувство.

Онъ посмотрлъ на часы: безъ четверти три. Черезъ четверть часа все будетъ кончено. Куда же могъ запропаститься Бозинней?

Приговоръ, очень пространно мотивированный, былъ произнесенъ не въ пользу Бозиннея. Онъ долженъ будетъ заплатить требуемую съ него сумму и судебныя издержки.

Джемсъ вздохнулъ и всталъ. Пробравшись между скамьями, онъ быстро вышелъ изъ суда, не дожидаясь своего сына. Позвавъ кэбъ, онъ веллъ прямо везти себя къ Тимоею, гд нашелъ Свизина, который сидлъ съ мистриссъ Септимусъ Смоллъ и тетушкой Эстеръ. Джемсъ подробно разсказалъ имъ о суд, поглощая булки и чай во время разговора.

— Сомсъ прекрасно держалъ себя на суд,— сказалъ онъ.— У него есть голова на плечахъ… Конечно, старому Джоліону это не понравится. Для Бозиннея же такое дло можетъ имть дурныя послдствія. Не удивляюсь, если онъ станетъ банкротомъ…— Потомъ вдругъ посл минутнаго молчанія, Джемсъ прибавилъ, смотря встревоженными глазами на огонь въ камин:— Его тамъ не было, на суд… Почему?

Послышались чьи-то шаги, и въ глубин комнаты показалась высокая фигура плотнаго, здороваго человка съ красноватымъ лицомъ. Онъ прошелъ черезъ гостиную и недовольнымъ тономъ сказалъ Джемсу, который сдлалъ движеніе, чтобы подойти къ нему:

— Хорошо, хорошо, Джемсъ! Но я не могу… не могу останавливаться!— Онъ повернулся и вышелъ.

Это былъ Тимоей.

Джемсъ безпокойно зарзалъ на кресл:

— Я зналъ, что тутъ что-нибудь да есть…— проговорилъ онъ. Потомъ вдругъ запнулся, словно увидлъ передъ собою какой-то зловщій призракъ, и долго такъ сидлъ молча, глядя да огонь, догорающій въ камин…

VI.
Важныя извстія.

Сомсъ не прямо пошелъ домой, выйдя изъ суда. Ему не хотлось въ этотъ день итти въ Сити и, побуждаемый желаніемъ услышать слова сочувствія и поздравленія съ побдой, онъ тоже ршилъ отправиться въ домъ Тимоея, гд онъ могъ разсчитывать найти и то и другое.

Его отецъ только что ушелъ, тетушки Эстеръ и Джюлей, уже знавшія вс подробности, горячо поздравили его. Он были уврены, что онъ голоденъ и велли горничной принести еще булокъ и пирожковъ, потому что Джемсъ уничтожилъ все, что было. Об старушки хлопотали и суетились возл Сомса. Он заставили его растянуться на соф и выпить рюмочку бренди для подкрпленія силъ.

Свизинъ находился тутъ же. На этотъ разъ онъ оставался дольше обыкновеннаго у своихъ сестеръ, и когда увидлъ, какъ он ухаживаютъ за племянникомъ, то разсердился. У Свизина была печень не въ порядк, и поэтому онъ не могъ безъ раздраженія видть, какъ другіе пьютъ бренди. Онъ всталъ и тотчасъ же ушелъ, сказавъ Сомсу на прощаніе:

— А какъ здоровье твоей жены? Передай ей отъ меня, что если она скучаетъ и не прочь спокойно пообдать со мной, то я ее угощу такимъ шампанскимъ, какое она не везд найдетъ…

Свизинъ посмотрлъ на Сомса съ высоты своего гигантскаго роста и, выпятивъ, по обыкновенію, свою грудь, махнулъ въ знакъ привта сестрамъ своею пухлою желтой рукой и медленно выплылъ изъ комнаты.

Мистриссъ Смоллъ и тетушка Эстеръ пришли въ ужасъ отъ выходки Свизина. Этотъ Свизинъ! Какой онъ странный!..

Они сгорали нетерпніемъ разспросить Сомса, какъ Иренъ приняла извстіе о суд, по чувствовали, что не должны этого длать. Втайн он об разсчитывали, что онъ самъ скажетъ что-нибудь такое, что наброситъ свтъ на этотъ жгучій вопросъ, смущающій ихъ покой. Имъ трудно было выносить молчаніе. Вдь объ ‘этомъ’ извстно даже Тимоею, и волненіе, которое онъ испыталъ по этому поводу, очень вредно отразилось на его здоровьи. И кром того — Джюнъ! Какъ она поступитъ? Все это чрезвычайно тревожило ихъ.

Об сестры не могли забыть визита стараго Джоліона, посл котораго онъ больше ни разу не былъ у нихъ. Он не могли позабыть чувства, которое он испытывали тогда, что семья уже далеко не то, чмъ она была прежде, что она уже начала распадаться!.. Вроятно, это чувство испытывали и другіе присутствующіе члены этой нкогда сплоченной семьи.

Однако Сомсъ не имлъ, повидимому, никакого желанія разршать ихъ недоумнія. Онъ сидлъ развалившись и толковалъ о новой школ искусства, которую, онъ открылъ. Это были, по его словамъ, люди будущаго. Онъ нисколько не удивится, если потомъ за ихъ картины будутъ платить бшеныя деньги. Онъ тоже намтилъ для себя дв прелестныя вещицы художника Корота. Если ему уступятъ ихъ по разумной цн, то онъ непремнно ихъ возьметъ. За нихъ, впослдствіи, можно будетъ выручить большія деньги.

Тетушка Эстеръ и мистриссъ Смоллъ всегда интересовались подобными вещами и искренно преклонялись передъ умомъ Сомса, который всегда умлъ устраивать выгодныя комбинаціи съ картинами. Но тутъ он воспользовались его рчами о картинахъ, чтобы спросить его, какіе у него планы на будущее, теперь, когда онъ выигралъ дло? Думаетъ ли онъ ухать изъ Лондона и переселиться за городъ? И вообще, что онъ думаетъ длать?

Сомсъ отвчалъ, что онъ не знаетъ. Онъ полагаетъ, что скоро передетъ, но когда — неизвстно. Онъ всталъ, поцловалъ своихъ тетокъ и собрался уходить. Но тутъ съ тетушкой Джюлей произошла внезапная перемна. На лиц ея выразилась сильная внутренняя борьба. Она приподнялась и, собравъ все свое мужество, проговорила:

— Я давно хотла сказать теб, мой дорогой… И это могутъ подтвердить другіе, что я…

Тетушка Эстеръ прервала ее:

— Помни, Джулія,— шепнула она ей,— что ты это длаешь на свою отвтственность!

Мистриссъ Смолль продолжала, какъ будто не слыша, что ей говоритъ сестра:

— Я думаю, что теб слдуетъ знать это, дорогой мой, что мистриссъ Мэкъ-Эндеръ видла Иренъ, гуляющую съ Бозиннеемъ въ Ричмондъ-Парк…

Тетушка Эстеръ привстала, но затмъ опять погрузилась въ кресло, задыхаясь отъ волненія. Она боялась взглянуть на Сомса и со страхомъ ждала отвта. Въ самомъ дл, Джюлей не должна была бы при ней говорить это!

Сомсъ наморщилъ брови и поднялъ руку къ глазамъ, какъ будто разсматривая свои ногти. Наконецъ, онъ процдилъ сквозь зубы:

— Мистриссъ Мэкъ-Эндеръ — кошка!

И, не дожидаясь дальнйшихъ возраженій, вышелъ изъ комнаты.

Отправляясь въ домъ Тимоея, Сомсъ обдумалъ, какъ онъ поступитъ, когда, вернется домой. Онъ пойдетъ къ Иренъ и скажетъ:

— Я выигралъ дло, и больше не будемъ говоритъ объ этомъ. Я не хочу поступать сурово съ Бозиннеемъ. Я посмотрю, нельзя ли намъ прійти къ какому-нибудь соглашенію. Я не буду притснять его. А теперь — перевернемъ страницу. Мы отдадимъ этотъ домъ внаемъ и удемъ изъ лондонскихъ тумановъ. Передемъ тотчасъ же въ Робинъ-Холль. Я никогда, никогда не хотлъ поступать съ вами грубо. Подадимъ другъ другу руки… И…— Можетъ быть, даже она позволитъ ему поцловать себя и забудетъ!..

Но когда онъ вышелъ отъ Тимоея, вс его прежнія намренія разсялись, какъ дымъ. Въ душ его снова забушевали ревность и подозрнія, не дававшія ему покоя въ теченіе многихъ мсяцевъ. Нтъ, онъ положитъ этому конецъ! Онъ не позволитъ ей волочить свое имя по грязи! Если она не хочетъ и не можетъ любить его, какъ этого требуетъ отъ нея ея долгъ и его право, то все же она не сметъ обманывать его съ другимъ. Онъ обвинитъ ее въ этомъ, пригрозитъ ей разводомъ. Это заставитъ ее одуматься. Она никогда не ршится на это. А вдругъ… что, если она ршится?..

Сомсъ даже остановился. Эта мысль до сихъ поръ не приходила ему въ голову. Что, если она это сдлаетъ?.. Если она сознается ему?.. Какъ онъ поступитъ тогда? Вдь онъ вынужденъ будетъ начать дло о развод!

Разводъ! Это слово, которое вдругъ получило реальное значеніе для него, парализовало его энергію. Оно находилось въ слишкомъ большомъ противорчіи со всми принципами, которыми онъ до сихъ поръ руководствовался въ жизни. Его неспособность къ компромиссамъ лишала его возможности найти выходъ. Онъ находился въ положеніи капитана тонущаго корабля, которому надо собственными руками выбросить за бортъ свой самый драгоцнный грузъ. Но не въ характер Сомса было отказываться отъ своей собственности! Да и это повредило бы его репутаціи. Онъ не могъ отказаться отъ своего дома въ Робинъ-Холл, который стоилъ ему столько денегъ и на которомъ онъ основывалъ столько надеждъ. А она? Она больше не будетъ принадлежать ему, даже по имени! Она уйдетъ изъ его жизни, и онъ больше не увидитъ ея никогда… никогда!

Всю дорогу домой онъ не могъ отдлаться отъ мысли, что больше не увидитъ ея.

Но, можетъ быть, ей не въ чемъ сознаваться ему? Очень возможно, что не въ чемъ! Было ли благоразумно съ его стороны заходить такъ далеко? Было ли благоразумно ставить себя въ такое положеніе, когда приходится отказываться отъ своихъ, собственныхъ словъ? Только что вынесенный приговоръ долженъ разорить Бозиннея. Разорившійся человкъ, конечно, способенъ на отчаянные поступки. Но что онъ можетъ сдлать? По всей вроятности, онъ удетъ въ чужіе края,— вдь разорившіеся люди всегда такъ поступаютъ! Но что будутъ длать ‘они’ — если ихъ въ самомъ дл двое!— безъ денегъ? Не лучше ли выждать, какой оборотъ примутъ событія? Если понадобится, то за ней будутъ слдить,— онъ это устроитъ. Мучительная ревность съ такою силой овладла имъ, что онъ готовъ былъ заплакать. Онъ долженъ былъ ршить, какъ поступить, прежде чмъ прідетъ домой, но когда кэбъ остановился у дверей его дома, онъ все еще не ршилъ ничего.

Онъ вошелъ, блдный, съ трепетомъ въ душ, боясь встртиться съ ней, и въ то же время сгорая желаніемъ увидть ее, И совершенно не зная, какъ онъ поступитъ и что онъ скажетъ!..

Горничная Вильсонъ была въ передней и на вопросъ Сомса, отвтила, что мистриссъ Форсайтъ ухала, взявъ съ собой чемоданъ и мшокъ.

— Что такое?— воскликнулъ онъ.— Что вы говорите?— Но вдругъ, вспомнивъ, что онъ не долженъ выдавать своего волненія, спросилъ:— Гд записка, которую она оставила?

Онъ съ ужасомъ замтилъ удивленный взглядъ горничной.

— Мистриссъ Форсайтъ не оставила никакой записки,— отвтила она.

— Никакой записки?.. Очень хорошо, благодарю васъ!.. Больше ничего не надо… Я не буду обдать дома…

Горничная ушла, оставивъ его въ передней, гд онъ стоялъ въ мховомъ пальто, машинально разсматривая визитныя карточки въ фарфоровой ваз, стоявшей на старомъ дубовомъ рзномъ комод.

Что это за люди? Ему казалось, что онъ никого изъ нихъ не знаетъ. Изъ памяти его выскочили вс эти знакомыя имена и тамъ раздавались только слова горничной: ‘никакой записки… Чемоданъ и мшокъ…’ Какъ это возможно, чтобы она не оставила никакой записки?

И онъ, не снимая мхового пальто, побжалъ наверхъ, шагая черезъ дв ступени, точно новобрачный, возвратившійся домой и спшащій поскоре увидть свою молодую жену.

Въ комнат Иренъ все было въ совершенномъ порядк. Въ воздух еще носился тонкій ароматъ духовъ. На широкой постели, покрытой лиловымъ шелковымъ одяломъ, лежалъ мшокъ, который она сдлала и вышила собственными руками и куда она имла обыкновеніе складывать свои вещи, нужныя ей при отход ко сну. Ея туфельки стояли возл кровати, точно дожидаясь своей хозяйки.

На столик онъ увидалъ серебряныя дорожныя туалетныя принадлежности, которыя онъ подарилъ ей. Она всегда держала ихъ въ дорожномъ мшк. Что же это значитъ! Какой мшокъ она взяла съ собой? Онъ готовъ уже былъ позвонить и спроситъ объ этомъ Вильсонъ, но во-время вспомнилъ, что онъ долженъ длать видъ, будто ему извстно, гд находится Иренъ.

Затворивъ дверь, онъ слъ и попробовалъ обдумать свое положеніе. Но не могъ собрать своихъ мыслей. И вдругъ слезы хлынули изъ его глазъ…

Онъ сбросилъ пальто и посмотрлъ на себя въ зеркало. Онъ былъ страшно блденъ и глаза лихорадочно горли. Онъ налилъ воды и умылъ лицо.

Серебряная щетка еще сохраняла запахъ ея волосъ и, ощутивъ его, Сомсъ снова почувствовалъ приступъ мучительной ревности.

Путаясь въ своемъ длинномъ мховомъ пальто, онъ сбжалъ съ лстницы. Дорогой онъ придумалъ исторію, на тотъ случай, если не найдетъ ея у Бозиннея. А если найдетъ? И опять онъ не зналъ какъ поступить! Онъ подошелъ къ дому, гд жилъ Бозинней, не ршивъ вопроса, что онъ сдлаетъ, если найдетъ ее тамъ.

Часъ занятій въ контор уже прошелъ и поэтому наружная дверь была заперта. Привратница, открывшая ее, не могла сказать, былъ ли Бозинней наверху или нтъ. Она не видала его уже два или три дня. Она больше не убирала у него комнатъ. У него никто теперь не служитъ, онъ…

Сомсъ прервалъ ея разглагольствованія, сказавъ, что онъ самъ пойдетъ и посмотритъ.

Верхняя площадка не была освщена, и дверь въ квартиру Бозиннея была заперта. На звонокъ Сомса никто не откликнулся. Онъ не могъ разслышать ни одного звука въ квартир. Онъ спустился внизъ, весь дрожа, несмотря на свои мха и ощущая какой-то странный холодъ въ сердц. Позвавъ кэбъ, онъ веллъ везти себя въ Паркъ Лэнъ, гд жилъ его отецъ.

Онъ старался вспомнить, когда онъ далъ Иренъ чекъ, въ послдній разъ. У нея не можетъ быть больше трехъ или четырехъ фунтовъ. Но у нея есть драгоцнности. Сомсъ съ болью въ сердц подумалъ, что она можетъ выручить за нихъ изрядную сумму, достаточную чтобы похать за границу и прожить нсколько мсяцевъ. Онъ даже пробовалъ разсчитать, сколько это будетъ, но въ это время кэбъ остановился.

Слуга, вышедшій къ нему, спросилъ, пріхала ли мистриссъ Сомсъ, такъ какъ его господинъ сказалъ ему, что ихъ обоихъ ожидаютъ къ обду.

Сомсъ отвчалъ:

— Нтъ, Вормсонъ, мистриссъ Сомсъ простудилась.

Вормсонъ выразилъ сожалніе.

Сомсу показалось, что онъ окинулъ его подозрительнымъ взглядомъ. Вспомнивъ, что онъ не переодвался къ обду, Сомсъ спросилъ:

— Кто-нибудь есть изъ постороннихъ?

— Нтъ,— отвчалъ слуга.— Только мистеръ и мистриссъ Дэрти, сэръ.

Сомсу опять показалось, что слуга смотритъ на него съ любопытствомъ, и онъ съ раздраженіемъ спросилъ его:

— Чего вы такъ смотрите на меня? Что случилось, а?

Слуга покраснлъ и, вшая его пальто, пробормоталъ:

— Нтъ, сэръ, ничего, сэръ!.. и торопливо вышелъ.

Сомсъ поднялся наверхъ. Онъ прошелъ мимо гостиной, не заглядывая туда, и прямо направился въ спальню своихъ родителей.

Онъ увидлъ отца, который стоялъ согнувшись, безъ сюртука, и съ самымъ серьезнымъ видомъ застегивалъ своей жен корсетъ. Видно было, что онъ очень старался, застегивая верхніе крючки, онъ оттопырилъ губы и сосредоточенно смотрлъ. Сомсъ остановился въ дверяхъ. Сердце у него сильно колотилось въ груди. Оттого ли, что онъ слишкомъ быстро поднялся по лстниц, или по какой-либо другой причин? Его… его вдь никогда не просили о такой услуг!..

Онъ услышалъ голосъ отца, который спрашивалъ:

— Кто тамъ?.. Что вамъ нужно?

И голосъ матери, обращавшейся къ горничной:

— Подите сюда, Фелиція, и застегните мн крючки. Вашему господину не справиться съ этимъ!

Сомсъ проговорилъ хриплымъ голосомъ:

— Это я — Сомсъ!

Онъ замтилъ удивленіе и радость на лиц матери, воскликнувшей:

— Это ты, мой дорогой мальчикъ!

Отецъ же посмотрлъ на него съ тревогой и спросилъ:

— Что это значитъ, Сомсъ? Отчего ты прошелъ наверхъ? Ты, можетъ быть, чувствуешь себя нехорошо?

Сомсъ отвчалъ механически:

— Нтъ, я совсмъ здоровъ.

Онъ смотрлъ на нихъ и думалъ, какъ онъ сообщитъ имъ свои извстія.

Джемсъ, всегда легко волнующійся, сказалъ ему:

— Ты плохо выглядишь! Надюсь, что ты не простудился. Не удивляюсь, если это у тебя печень пошаливаетъ! Твоя мать дастъ теб…

Эмили вмшалась и спокойно спросила:

— Ты привезъ Иренъ?

Сомсъ покачалъ головой.

— Нтъ,— проговорилъ онъ, заикаясь.— Она… она… покинула меня!

Эмили, стоявшая и смотрвшая на себя въ зеркало, бросилась отъ него къ сыну и обняла его.

— Мой милый, милый мальчикъ!— шептала она, цлуя его цъ лобъ.

Джемсъ также подошелъ къ сыну. Его лицо выражало сильнйшую тревогу.

— Покинула тебя, говоришь ты?— прошепталъ онъ.— Что это значитъ? Ты никогда не говорилъ мн, что она хочетъ тебя бросить.

— Какъ я могъ сказать это?— отвчалъ Сомсъ угрюмо.— Что же теперь длать?

Джемсъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнат большими шагами. Необыкновенно тощій и долговязый, онъ удивительно напоминалъ аиста въ сюртук. Онъ ходилъ и ворчалъ:— Что теперь длать? Почемъ я знаю, что теперь длать?.. Съ какой стати спрашивать меня! Никто не говорятъ мн ничего, а затмъ приходятъ и спрашиваютъ меня, что длать? Хотлъ бы я знать, что я-то могу посовтовать? Вотъ твоя мать,— что же она ничего не говоритъ?.. Я же могу только сказать теб, что ты долженъ похать за ней…

Сомсъ улыбнулся, но еще никогда его обычная, надменная улыбка не казалась такою жалкой, какъ въ эту минуту!

— Я не знаю, куда она отправилась,— сказалъ онъ.

— Не знаешь куда?— воскликнулъ Джемсъ.— Что ты хочешь этимъ сказать? Какъ ты полагаешь, куда она можетъ уйти?.. Она ушла къ этому молодому архитектору, къ Бозиннею, вотъ куда!.. Я зналъ, что такъ будетъ!..

Сомсъ молчалъ. Онъ чувствовалъ только ласковое пожатіе руки матери, но все это происходило какъ бы во сн. Онъ точно лишился способности мыслить и тупо смотрлъ на красное лицо отца, которое подергивалось, точно онъ собирался заплакать.

— Это будетъ скандалъ, я всегда это говорилъ!.. Ты и твоя мать, должны же вы знать, что длать!— взволнованно восклицалъ Джемсъ. Голосъ его звучалъ хрипло, точно ему сдавили горло.

— Хорошо, Джемсъ, пойдемъ теперь,— спокойно сказала ему Жена.— Сомсъ сдлаетъ все, что можетъ.

— Я не могу помочь теб, дружокъ. Я становлюсь старъ,— проговорилъ Джемсъ отрывисто.— Но ты не дйствуй торопливо… хорошенько обдумай!..

— Сомсъ сдлаетъ все, что можно, чтобы вернуть ее,— повторила его мать.— Не будемъ говорить объ этомъ. Все устроится, я уврена.

— Я не знаю, какъ это можетъ устроиться,— возразилъ Джемсъ.— Но если она не ушла съ Бозиннеемъ, то мой совтъ не слушать ея, а пойти за ней и вернуть ее назадъ.

Сомсъ опять почувствовалъ, что мать ласково гладитъ его руку, точно желая ободрить его. И онъ, словно произнося формулу священной клятвы, прошепталъ сквозь зубы:

— Я сдлаю это!

Вс трое сошли внизъ, въ гостиную. Тамъ уже были въ сбор вс дочери и Дэрти. Если бъ была еще Иренъ, то семья оказалась бы въ полномъ состав.

Джемсъ тотчасъ же погрузился въ свое кресло. Онъ холодно поздоровался съ зятемъ, котораго вмст и презиралъ и боялся, какъ человка, постоянно нуждающагося въ деньгахъ, и до самаго обда не сказалъ больше ни слова. Сомсъ также молчалъ. Только одна Эмили поддерживала разговоръ, обнаруживая большое самообладаніе. Она даже никогда не была боле разговорчива и боле спокойна, чмъ въ этотъ вечеръ!

О бгств Иренъ ршено было не говорить, и дальнйшихъ обсужденій вопроса — какъ поступить Сомсу, не было. Не было никакого сомннія, что вс члены семьи, за малыми исключеніями, примкнули бы къ совту Джемса: ‘Не слушать ея, послдовать за ней и вернуть ее!’. Такой взглядъ, конечно, раздлили бы и вс существующіе въ Лондон Форсайты, оберегающіе свою собственность и боящіеся скандала.

Несмотря на вс усилія Эмили поддерживать разговоръ, обдъ прошелъ довольно уныло. Дэрти былъ мраченъ и только пилъ вино, сестры же вообще рдко разговаривали другъ съ другомъ. Джемсъ спросилъ, гд находится Джюнъ и что она длаетъ? Никто не могъ отвтить ему. Онъ угрюмо замолчалъ и только оживился, когда Винифредъ разсказала про маленькаго Публіуса, что у него былъ фальшивый пенни и онъ отдалъ его нищему.

— Этакій умный мальчуганъ!— воскликнулъ Джемсъ. Не знаю, что изъ него будетъ, когда онъ вырастетъ!.. Этакій маленькій плутишка!..

Но это длилось одно мгновеніе. Шампанское и доисторическій портвейнъ, которымъ такъ гордился, Джемсъ, не внесли оживленія. Въ десять часовъ Сомсъ распростился и ушелъ. Его два раза спрашивали объ Иренъ, и онъ отвчалъ, что она нездорова, но больше его нервы не могли выдержать. Его мать особенно нжно поцловала его, и онъ крпко пожалъ ея руку, въ первый разъ ощущая теплоту въ своемъ сердц.

Онъ пошелъ пшкомъ. Холодный втеръ дулъ ему прямо въ лицо, печально завывая въ пустынныхъ улицахъ. Небо было ясное, покрытое звздами. Зима приближалась. Но Сомсъ ничего не замчалъ: ли падающихъ съ шумомъ листьевъ, ни осенняго завыванія втра, ни женщинъ, въ потертыхъ мховыхъ одеждахъ, смотрящихъ жадными глазами на прохожихъ мужчинъ, ни бродягъ, выглядывающихъ изъ-за угла и посинвшихъ отъ холода. Это была привычная ночная картина Лондона. Сомсъ смотрлъ на нее и не видлъ ея. Онъ весь былъ поглощенъ мыслями о дом, и руки его сильно дрожали, когда онъ, войдя въ переднюю, началъ просматривать письма, принесенныя съ послднею почтой.

Отъ Иренъ ни слова!

Онъ вошелъ въ столовую. Въ камин горлъ огонь. Кресло было придвинуто къ огню и приготовлены туфли. Онъ простоялъ дв минуты, точно раздумывая, потомъ погасилъ огонь и пошелъ наверхъ. Въ туалетной комнат тоже былъ разведенъ огонь, но въ комнат Иренъ было темно и холодно. Онъ все-таки вошелъ туда.

Онъ зажегъ вс свчи и нкоторое время ходилъ взадъ и впередъ, по комнат. Онъ никакъ не могъ привыкнуть къ мысли,, что она въ самомъ дл бросила его. Онъ началъ открывать ящики комодовъ и шкафовъ, словно ожидая тамъ найти разгадку своей тяжелой брачной жизни.

Въ шкафу висли ея платья. Сомсъ любилъ видть ея народной и всегда настаивалъ, чтобы она хорошо одвалась. Онъ осмотрлъ ихъ и убдился, что она взяла лишь два или три и то самыя простыя. Онъ выдвигалъ ящикъ за ящикомъ, наполненные бльемъ и шелковыми вещами, и видлъ, что ничего не тронуто.

Но, можетъ быть, это не боле, какъ капризная выходка съ ея стороны? Можетъ быть, она просто ухала на берегъ моря для перемны. Если такъ и она дйствительно вернется къ нему, то онъ больше никогда не поступитъ съ нею такъ, какъ поступилъ въ ту роковую ночь, никогда не рискнетъ больше поступать такъ, несмотря на то, что это былъ ея долгъ, какъ жены, и что она принадлежитъ ему! И все-таки онъ никогда больше не дозволитъ себ этого!.. Она очевидно была не въ своемъ ум, такъ обращаясь съ нимъ, своимъ мужемъ!..

Онъ открылъ ящикъ, гд она хранила свои драгоцнности. Онъ оказался незапертымъ и въ шкатулк торчалъ ключъ. Это его удивило въ первую минуту, но онъ ршилъ, что ящикъ долженъ быть пустъ. И однако тамъ все находилось въ цлости, вс вещи, которыя онъ когда-либо дарилъ ей, даже ея маленькіе часики, и въ томъ углу, гд они лежали, онъ увидлъ маленькую трехугольную записочку, на которой рукою Иренъ было написано: ‘Сомсу Форсайтъ. Полагаю, что я не взяла ничего изъ того, что вы или ваши родные давали мн!’

И это было все! Онъ смотрлъ на брошки и браслеты изъ жемчуга и брилліантовъ, на хорошенькіе плоскіе золотые часы съ большимъ брилліантомъ, усянномъ сапфирами, на цпочки и кольца, такъ аккуратно разложенныя по своимъ мстамъ, и слезы капали изъ его глазъ на вс эти красивыя вещицы.

Только теперь ему стало ясно, истинное значеніе всего. Этотъ простой поступокъ Иренъ, точно раскрылъ ему глаза. Онъ впервые понялъ, что она презираетъ его, что она вс эти годы презирала его, что они расходились ршительно во всемъ, точно жили въ разныхъ мстахъ земного шара, что между ними никогда не было ничего общаго и что для него нтъ никакой надежды и никогда ея не было!.. Онъ понялъ также, что она страдала, и что ее таюке надо было жалть!..

Въ этотъ единственный моментъ своей жизни онъ пересталъ бытъ Форсайтомъ, забылъ себя, свои интересы, свою собственность и былъ способенъ совершить самый безкорыстный и самый непрактичный поступокъ…

Но такія минуты длятся недолго…

Сомсъ всталъ, вытеръ слезы и, заперевъ шкатулку съ драгоцнностями, медленно отнесъ, ее дрожащими руками въ другую комнату…

VII.
Иренъ и Джюнъ.

Старый Джоліонъ былъ очень изумленъ тмъ, что Джюнъ съ такимъ напряженнымъ вниманіемъ прочитывала ежедневно газеты, утромъ и вечеромъ. Но у нея была затаенная цль. Она ждала суда по длу Бозиннея и Сомса и на этомъ основывала вс свои надежды. И какъ только она прочла въ ‘Times’, когда назначено разбирательство этого дла, то немедленно привела въ исполненіе свое ршеніе, со свойственною ей смлостью я быстротой.

Колебанія были не въ натур Джюнъ. Какъ игрокъ, она бросала на карту все, не думая о проигрыш. Она была уврена, что Бозинней проиграетъ дло, и на этой увренности она построила свой планъ дйствій.

Въ половин одиннадцатаго утра она уже сидла въ суд, въ галлере для публики и ждала. Отсутствіе Бозиннея не обезпокоило ея. Она инстинктивно чувствовала, что онъ не станетъ защищаться. Какъ только былъ вынесенъ приговоръ, она тотчасъ же вышла и, взявъ кэбъ, отправилась на его квартиру.

Она вошла въ подъздъ. Дверь на улицу была открыта, и ея никто не замтилъ. Поднявшись на самый верхъ, она остановилась у дверей его квартиры и позвонила. Отвта не было. Нсколько минутъ она колебалась, не пойти ли ей внизъ и не попросить ли привратника, чтобы онъ пустилъ ее подождать Бозиннея. Но потомъ она ршила остаться на площадк и терпливо ждать его возвращенія, въ твердой увренности, что никто другой не заглянетъ сюда.

Прошло четверть часа. Холодъ пронизывалъ Джюнъ, но она не сдавалась. Вдругъ она вспомнила, что Бозинней имлъ обыкновеніе оставлять ключъ отъ своей квартиры подъ цыповкой у дверей. Она посмотрла и, дйствительно, нашла тамъ ключъ. Сначала она не ршалась имъ воспользоваться, до, наконецъ, отперла дверь и вошла. Впрочемъ, она оставила дверь открытой, на случай, если бы кто-нибудь пришелъ, для того, чтобы каждый могъ видть, что она зашла по длу.

Это была не та Джюнъ, дрожащая и колеблющаяся, которая пять мсяцевъ тому назадъ стояла у этой двери. Страданіе наложило на нее свою печать и ея сила воли окрпла еще боле. Она давно обдумала этотъ шагъ до мельчайшихъ подробностей, и если пришла сюда, то ужъ, конечно, не для того, чтобы испытать пораженіе. Если и теперь ей не удастся, то уже никто ей не поможетъ больше!

Она не могла спокойно оставаться на мст. Ея маленькая фигурка металась по комнат, точно зврокъ, заключенный въ клтку. Она замтила слои пыли везд, какъ будто комната не прибиралась уже цлыми недлями, и Джюнъ увидла въ этомъ несомннный признакъ, что онъ, изъ экономіи, вынужденъ былъ отказаться отъ прислуги.

Она заглянула въ спальню. Постель была кое-какъ постлана, повидимому, неумлой рукой мужчины. Напряженно прислушиваясь, не раздадутся ли гд-нибудь шаги, она заглянула въ шкафъ. Нсколько рубашекъ и воротничковъ и пара грязныхъ сапогъ,— вотъ все, что она нашла тамъ. Нигд никакихъ признаковъ одежды.

Джюнъ снова вернулась въ пріемную и тогда только ей бросилось въ глаза отсутствіе разныхъ вещицъ, которыя она видла: часы — память его матери, подзорная труба, висвшая надъ диваномъ, дв, дйствительно, цпныя гравюры изъ Гарроу, гд обучался его отецъ въ школ и, наконецъ, японскій сервизъ, который она сама подарила ему. Все исчезло. И вмст со злобою, которая поднималась въ ея душ противъ несправедливости свта, поступающаго съ него подобнымъ образомъ, у нея укрплялась надежда на счастливый исходъ, и она видла въ этомъ исчезновеніи всхъ боле или мене цнныхъ вещей, хорошее предзнаменованіе для себя.

Какъ разъ въ тотъ моментъ, когда она стояла и задумчиво смотрла на пустое мсто, гд раньше находился японскій сервизъ, подаренный ею, она вдругъ почувствовала, что кто-то наблюдаетъ за нею. Она обернулась и увидала Иренъ, стоящую на порог…

Нсколько мгновеній он об молча смотрли другъ на друга. Потомъ Джюнъ протянула ей руку, но Иренъ не взяла ея. Тогда Джюнъ заложила руки за спину. Глаза ея сверкнули гнвомъ, и она ждала, что скажетъ Иренъ, разглядывая съ ревнивою подозрительностью и любопытствомъ ея фигуру, платье и лицо.

Иренъ была одта въ длинное срое мховое пальто, съ дорожной шапочкой на голов, изъ-подъ которой выбивались волны ея золотистыхъ волосъ. Личико ея, окруженное пушистымъ мховымъ воротникомъ, казалось нжнымъ и маленькимъ, какъ у ребенка. Въ противоположность Джюнъ, имвшей яркій цвтъ лица, она была очень блдна и подъ глазами у нея были темные круги. Въ рук она держала букетикъ фіалокъ.

Она взглянула на Джюнъ, и въ ея большихъ темныхъ глазахъ, устремленныхъ на молодую двушку, было что-то такое, что заставило Джюнъ, несмотря на весь ея гнвъ, испытать прежнее обаяніе, которое оказывала на нее Иренъ.

Джюнъ заговорила первая.

— Зачмъ вы пришли?!— Но чувствуя, что И ей также можетъ быть заданъ подобный же вопросъ, Джюнъ прибавила:— Это ужасное дло!.. Я пришла, чтобы сказать ему, что онъ проигралъ его.

Иренъ ничего не отвчала и продолжала пристально смотрть на свою бывшую подругу.

Джюнъ вскричала:

— Что вы стоите такъ, какъ будто окаменли?

Иренъ горько усмхнулась.

— Я бы хотла окаменть!— сказала она.

— Стойте!— крикнула Джюнъ и отвернулась.— Я не хочу ничего слышать, не хочу знать, зачмъ вы пришли сюда! Не хочу слышать!..

И она, точно бшеная, забгала по комнат.

— Я первая пришла сюда,— сказала она.— Мы не можемъ вдвоемъ оставаться здсь!..

По лицу Иренъ пробжала улыбка и исчезла. Но она продолжала стоять неподвижно, и Джюнъ почувствовала въ ней какую-то отчаянную ршимость, что-то такое, съ чмъ трудно и опасно бороться…

Иренъ сбросила свою дорожную шапочку и, сжавъ голову обими руками, откинула назадъ золотистую массу своихъ волосъ.

— Вы не имете права здсь находиться!— крикнула Джюнъ.

— Я не имю права находиться нигд,— мягко отвтила Иренъ.

— Что это значитъ?

— Я оставила Сомса… Вы всегда совтовали мн это!

Джюнъ зажала уши руками.

— Не говорите мн!— воскликнула она.— Я не хочу слушать, не хочу знать ничего!.. Съ вами невозможно бороться!.. Зачмъ вы стоите? Зачмъ вы не уходите?..

У Иренъ зашевелились губы, и она прошептала:

— Куда же я пойду?

Джюнъ стояла, отвернувшись къ окну. Она видла часы на улиц. Было около четырехъ, онъ каждую минуту могъ прійти! Она посмотрла черезъ плечо на Иренъ, и лицо ея запылало гнвомъ. Иренъ не двигалась и только мяла въ рукахъ букетикъ фіалокъ.

Слезы ярости и разочарованія хлынули изъ глазъ Джюнъ.

— Какъ вы могли прійти?— сказала она.— Вы были фальшивымъ другомъ для меня!

Иренъ снова улыбнулась, и Джюнъ поняла, что она сдлала ложный ходъ.

— Зачмъ, зачмъ вы пришли?— рыдая, говорила она.— Вы сгубили мою жизнь, теперь хотите погубить и его!..

Губы Иренъ судорожно искривились и глаза ея съ такою тоской посмотрли на Джюнъ, что та невольно вскрикнула, среди своихъ рыданій:

— О, нтъ!.. нтъ!..

Но Иренъ, низко нагнувъ голову и прижавъ къ губамъ измятый букетикъ фіалокъ, вышла изъ комнаты.

Джюнъ подбжала къ дверямъ. Она прислушалась къ ея удаляющимся шагамъ на лстниц и вдругъ закричала:

— Вернись, Иренъ!.. Вернись!.

Но шаговъ уже не было слышно…

Взволнованная, съ истерзаннымъ сердцемъ, двушка осталась стоять на площадк. Отчего Иренъ ушла, оставивъ ее госпожею положенія? Что это означало? Дйствительно ли она отказывалась отъ него?.. Или?..

Мучительная неизвстность давила ее. Бозинней такъ и не пришелъ!..

Около шести часовъ вечера, въ этотъ день, старый Джоліонъ вернулся отъ своего сына. Теперь онъ тамъ бывалъ ежедневно и проводилъ въ его семь по нсколько часовъ.

Дома онъ справился, гд Джюнъ, и узнавъ, что она только что вернулась, послалъ за нею.

Онъ ршилъ сказать ей, что помирился съ ея отцомъ. Что прошло, то прошло! Онъ больше не хочетъ жить одинъ, Или почти одинъ, въ этомъ большомъ дом. Онъ намренъ сдать его и пріобрсти другой домъ за городомъ для своего сына, гд бы они вс могли жить. Если Джюнъ это не понравится, то онъ будетъ выдавать ей субсидію, и она можетъ жить одна. Врядъ ли это составитъ для нея какую-нибудь разницу! Вдь она уже давно отошла отъ него и не показываетъ ему никакой привязанности!..

Но когда Джюнъ вошла и онъ увидлъ ея печальное, жалкое личико, то сердце его растаяло. Она заняла свое прежнее мсто на ручк кресла возл него и прижалась къ нему. И его старое сердце наполнилось грустью. Онъ видлъ, что крылья этого птенчика надломаны, и то, что онъ сказалъ ей, уже не имло ничего общаго съ тмъ, что онъ намревался говорить, когда чувствовалъ себя обиженнымъ ея невниманіемъ и покинутымъ. Онъ теперь точно оправдывался передъ нею въ томъ, что уклонился съ прямого пути. Онъ, какъ будто, нуждается въ извиненіяхъ. Его волновала мысль, что заявляя о своихъ намреніяхъ Джюнъ, онъ какъ бы подаетъ ей дурной примръ. Но еще трудне было ему коснуться щекотливаго пункта относительно того, что она можетъ жить одна, если ей не нравится его идея.

— Въ случа, если бы ты увидала, что не можешь поладить съ ними, моя голубка, то я все устрою,— сказалъ онъ.— Ты можешь имть, что пожелаешь. Мы можемъ найти въ Лондон хорошенькую квартирку, и я буду постоянно здить къ теб… Но дтки Джо,— прибавилъ онъ съ чувствомъ,— такіе прелестные малыши!..

И вдругъ посреди этого серьезнаго и трогательнаго разговора съ внучкой, онъ улыбнулся и, лукаво подмигнувъ, сказалъ:

— Воображаю, какъ это подйствуетъ на слабые нервы Тимоея! Я не я буду, если тамъ не произойдетъ переполоха!..

Но Джюнъ еще не сказала ни слова. Онъ не могъ видть выраженія ея лица, по чувствовалъ ея теплую щечку около своей щеки и зналъ уже, что ему нечего особенно тревожиться относительно того, какъ она приняла это извстіе. Онъ набрался храбрости и сказалъ:

— Теб наврное понравится твой отецъ. Онъ славный малый! Никогда съ нимъ не было никакихъ хлопотъ и ладить съ нимъ легко. Ты увидишь, что у него артистическая натура…

И старый Джоліонъ разсказалъ ей объ аквареляхъ, которыя спрятаны у него въ спальн. Теперь, когда его сынъ долженъ былъ сдлаться собственникомъ, эти картинки уже не казались, ему больше такими жалкими, какъ прежде.

— Что же касается твоей мачехи (ему нсколько трудно было выговоритъ это слово), то она очень утонченная натура, но очень любитъ Джо! А дти,— снова повторилъ онъ съ нжностью,— это такія очаровательныя малютки!..

Въ этихъ словахъ вылился весь запасъ нжности, вся его любовь къ маленькимъ дтямъ, къ юнымъ, безпомощнымъ и слабымъ созданіямъ, которыя заставили его нкогда отвернуться отъ сына, ради маленькой Джюнъ. А теперь, когда снова повернулось колесо жизни, это же самое чувство отнимало его у Джюнъ!

Но его все-таки начало смущать молчаніе Джюнъ, и онъ нетерпливо спросилъ ее:

— Ну что же ты скажешь, милая?

Джюнъ сползла на полъ и, облокотившись на его колни, начала говорить. Онъ великолпно придумалъ, и она не предвидла никакихъ затрудненій. Что же касается того, что подумаютъ другіе, то это нисколько не интересовало ея!

Старый Джоліонъ ликовалъ. Гм!.. Пускай думаютъ! Конечно, посл столькихъ лтъ они могли бы оставить его въ поко. Но они, конечно, этого не сдлаютъ!.. Тмъ не мене онъ все-таки былъ не совсмъ доволенъ такимъ отношеніемъ Джюнъ къ мннію семьи. Она такъ еще молода, что не должна была бы, относиться съ такимъ пренебреженіемъ къ мннію людей!..

Но онъ этого не сказалъ ей. Впрочемъ, онъ и самъ не могъ разобраться въ своихъ чувствахъ и ему трудно было бы формулировать ихъ.

— Нтъ,— продолжала Джюнъ.— Она нисколько не заботится о ихъ мнніи! Но есть одна вещь, о которой она бы хотла попросить его…— Она прижалась щекой къ его колнямъ, поднявъ на него глаза, и старый Джоліонъ понялъ, что теперь, будетъ серьезный разговоръ…— Если онъ хочетъ купить загородный домъ, то отчего бы не купить ему этотъ великолпный домъ Сомса въ Робинъ-Холл? Домъ былъ оконченъ и очень красивъ, но никто не будетъ жить въ немъ теперь. А они были бы такъ счастливы тамъ, вс вмст!

Старый Джоліонъ встревожился. Разв этотъ ‘собственникъ’ не будетъ жить въ своемъ дом? Онъ иначе не называлъ Сомса теперь.

— Нтъ,— отвчала Джюнъ.— Онъ не будетъ тамъ жить.

Но откуда ей это извстно? Джюнъ не могла сказать этого дду, но она знала, знала это наврно! Обстоятельства измнились… И когда она говорила это, то въ ушахъ ея раздавались слова. Иренъ: ‘Я оставила Сомса… Куда же я пойду?’.

Однако Джюнъ не разсказала этого. Если бы только ея ддушка согласился и, такимъ образомъ, уладилъ бы это несчастное дло!.. Филь!.. Вдь это было бы для всхъ, самое лучшее, для всхъ! И все бы тогда устроилось!

Джюнъ прижалась губами ко лбу своего дда и крпко поцловала его.

Однако старый Джоліонъ не отвчалъ на ея ласку. На его лиц появилось серьезное, озабоченное выраженіе, какъ всегда, когда онъ думалъ о длахъ. Онъ спросилъ Джюнъ:

— Что это все означаетъ? Ужъ не видла ли она Бозиннея?

— Нтъ,— отвчала Джюнъ.— Но я была на его квартир.

— Была у него? Съ кмъ?

Джюнъ пристально посмотрла ему въ глаза.

— Я пошла туда одна,— отвчала она.— Онъ проигралъ это дло. Мн все равно, правильно ли было ршеніе суда, или нтъ, но я хочу помочь ему. И я помогу….

Старый Джоліонъ опять спросилъ:

— Ты видла его?

Онъ смотрлъ на нее испытующимъ взглядомъ, какъ будто хотлъ проникнуть ей въ душу.

— Нтъ, его тамъ не было,— отвчала Джюнъ.— Я ждала, но онъ не пришелъ.

Старый Джоліонъ почувствовалъ облегченіе. Джюнъ поднялась съ колнъ и теперь стояла передъ нимъ такая маленькая, такая юная, но во взгляд ея, устремленномъ на него, свтилась незаурядная смлость и непоколебимая ршительность, и онъ не могъ долго выдержатъ этого взгляда. Онъ почувствовалъ, что побжденъ ею, что вожжи выскользнули изъ его рукъ, что онъ усталъ и состарлся, и это сознаніе какъ-то придавило его.

— Ахъ!— сказалъ онъ со вздохомъ.— Я предвижу, что ты навлечешь на себя большія затрудненія когда-нибудь. Ты всегда все хочешь длать по-своему!..

И онъ съ грустью смотрлъ на это неукротимое юное существо, обладавшее именно тмъ качествомъ, которымъ онъ всегда безсознательно восхищался въ людяхъ.

— Знаешь ли ты, что скажутъ про тебя?— спросилъ онъ.

Джюнъ густо покраснла.

— Мн все равно, что бы ни сказали про меня!— воскликнула она и даже топнула ногой.

— Мн кажется,— замтилъ старый Джоліонъ,— что ты хочешь ‘его’ получить, хотя бы даже мертваго!..

Джюнъ молчала.

— Что же касается покупки этого дома, то ты сама не знаешь о чемъ ты говоришь!— сказалъ онъ, немного погодя.

Но Джюнъ отлично знала. Она знала, что онъ можетъ получитъ этотъ домъ, если захочетъ. Надо лишъ заплатить за него то, что онъ стоитъ.

— Что онъ стоитъ? Ты ничего не понимаешь! Я не пойду къ Сомсу, я не хочу имть никакого дла съ нимъ!— воскликнулъ старый Джоліонъ.

— Незачмъ итти къ нему. Вы можете поговоритъ съ дядей Джемсомъ. Если вы не можете купить домъ, то не можете ли вы заплатитъ по иску? Я знаю, что онъ страшно стсненъ въ денежныхъ длахъ. Я видла это. Вы можете взять изъ моихъ денегъ…

Старый Джоліонъ прищурилъ глаза.

— Изъ твоихъ денегъ?— повторилъ онъ.— Великолпно. Но что же ты-то будешь длать безъ денегъ?

Однако втайн мысль сдлаться собственникомъ этого дома, вырвать его у Джемса и его сына, даже нравилась ему. Онъ слышалъ, какъ много говорили на Форсайтовской семейной бирж объ этомъ дом, возбуждавшемъ всеобщее вниманіе. Его находили черезчуръ художественно изысканнымъ, но вс соглашались, что домъ очень хорошъ. Какъ было бы пріятно, если бы этотъ домъ перешелъ въ собственность Джо! Это было бы справедливою местью всмъ тмъ, кто осмливался смотрть на его сына, какъ на отверженнаго, на нищаго, не имющаго ни гроша!..

Онъ посмотритъ! Конечно, онъ не станетъ платить за этотъ домъ баснословныя деньги, но если можно будетъ пріобрсти его за разумную цну, то пожалуй…

Но въ глубин души онъ уже зналъ, что не въ состояніи будетъ отказать Джюнъ, хотя и сказалъ ей, что онъ не будетъ связывать себя общаніемъ и подумаетъ.

VIII.
Конецъ Бозиннея.

Старый Джоліонъ не любилъ поспшныхъ ршеній, но по лицу Джюнъ онъ видлъ, что она не дастъ ему покоя, пока не ршится этотъ вопросъ о дом. На другой день утромъ, онаспросила его, къ которому часу заказать коляску?

— Коляску? Зачмъ?— Онъ сдлалъ изумленное лицо.— Я вовсе не намренъ вызжать.

— Если вы опоздаете, то уже не застанете дядю Джемса дома,— сказала Джюнъ.— Онъ отправится въ Сити.

— Джемсъ? А зачмъ онъ мн?

— Относительно дома!— сказала она, съ удареніемъ.

Видя, что дальнйшее притворство ни къ чему не поведетъ, старый Джоліонъ отвтилъ:

— Я еще не ршилъ…

— Вы должны! Вы должны! О, ддушка, подумайте обо мн!..

— Подумать о теб? Я всегда думаю о теб,— ворчалъ старикъ.— Но ты-то сама о себ не думаешь, не думаешь, во что ты впутываешься!.. Хорошо, вели заложить коляску къ десяти часамъ.

Джемсъ разговаривалъ въ столовой съ Сомсомъ, который зашелъ къ отцу передъ завтракомъ. Когда онъ узналъ, кто пріхалъ, то съ волненіемъ замтилъ:

— Что ему нужно?.. Пожалуйста, Сомсъ, не дйствуй слишкомъ поспшно,— обратился онъ къ сыну.— Прежде всего надо найти ее. Я пойду къ Стейнеру. У него прекрасные сыщики, и ужъ если онъ не разыщетъ ея, то никто не разыщетъ!..

И вдругъ какое-то странное чувство нжности овладло его сердцемъ.

— Бдное, маленькое созданіе!— прошепталъ онъ.— Что у нея было въ голов тогда!..

Онъ вышелъ къ брату. Старый Джоліонъ не поднялся къ нему навстрчу, а только протянулъ ему руку, и они обмнялись обычнымъ рукопожатіемъ Форсайтовъ.

— Какъ доживаешь? Мы рдко тебя видимъ теперь,— сказалъ Джемсъ.

Оставивъ безъ вниманія это замчаніе, старый Джоліонъ спросилъ его о здоровь жены и затмъ прямо перешелъ къ длу.

— Я хотлъ поговорить съ тобою по поводу Бозиннея,— сказалъ онъ Джемсу.— Мн говорили, что новый домъ, это нчто врод благо слона?

— Ничего не знаю про ‘благо слона’,— возразилъ Джемсъ.— Я знаю только, что Бозинней проигралъ дло и, по всей вроятности, будетъ банкротомъ.

— Не удивлюсь!— сказалъ старый Джоліонъ.— Ну, а ‘собственникъ’, Сомсъ, вдь онъ тогда ничего не получитъ!.. Мнпришло въ голову, что если онъ тамъ не будетъ жить…— замтивъ удивленный и подозрительный взглядъ Джемса, старый Джоліонъ быстро прибавилъ:— Я ничего не знаю. Думаю, что тутъ дло не обошлось безъ Иренъ, но это меня не касается. Но я имю, въ виду покупку для себя дома за городомъ, недалеко отъ, Лондона, и если этотъ домъ окажется подходящимъ для меня, то я, пожалуй, куплю его за соотвтствующую цну.

Джемсъ слушалъ съ изумленіемъ, въ то же время испытывая подозрительную боязнь, что подъ этимъ что-то кроется. Онъ до сихъ поръ еще питалъ почтеніе къ дловитости и уму своего старшаго брата. Но онъ не зналъ, что извстно старому Джоліону относительно супружеской исторіи Сомса, и это безпокоило его. Вдь если Джюнъ окончательно порвала съ женихомъ, то съ какой стати старый Джоліонъ будетъ помогать ему выпутываться изъ затрудненій. Во всякомъ случа Джемсъ былъ очень заинтригованъ поведеніемъ стараго Джоліона, но, не желая этого показывать ему, заговорилъ о другомъ:

— Я слышалъ, что ты измнилъ свое завщаніе въ пользу своего сына,— сказалъ онъ.

Онъ ничего не слышалъ. Онъ только сопоставилъ два факта: то, что онъ видлъ стараго Джоліона съ его сыномъ и внуками, и то, что онъ взялъ свое завщаніе отъ фирмы стряпчихъ ‘Форсайтъ, Бюстардъ и Форсайтъ’. Выстрлъ попалъ въ цль.

— Кто теб сказалъ это?— спросилъ старый Джоліонъ.

— Право, не знаю… Не помню. Я вообще забываю имена… Во всякомъ случа, я слышалъ это… Сомсъ много денегъ истратилъ на этотъ домъ. Онъ не разстанется съ нимъ, иначе, какъ за хорошую цну.

— Ну, если онъ хочетъ запросить за него фантастическую сумму, то очень ошибется. Я не для того пріобрлъ деньги, чтобы выбрасывать ихъ. Пусть онъ попробуетъ продать его съ торговъ и тогда увидитъ, что получитъ за него. Какъ я слышалъ, этотъ домъ годится далеко не для каждаго.

Въ душ Джемсъ былъ вполн согласенъ съ братомъ: и поэтому сказалъ:

— Да, это настоящее жилище джентльмена. Впрочемъ, Сомсъ здсь. Можетъ бытъ, ты самъ поговоришь съ нимъ?

— Нтъ,— возразилъ старый Джоліонъ,— я еще не ршилъ окончательно. Мы увидимъ…

Джемсъ былъ нсколько озадаченъ. Онъ всегда чувствовалъ почву подъ своими ногами, когда дло шло о коммерческой сдлк, потому что тогда онъ имлъ дло съ фактами. Но всякіе прелиминарные переговоры волновали его, потому что онъ не зналъ, какъ далеко онъ можетъ зайти.

— Хорошо,— сказалъ онъ.— Я тутъ ничего не знаю. Сомсъ ничего не говорилъ мн. Я думаю, что онъ оставить домъ себ. Впрочемъ, вопросъ тутъ въ цн.

— О,— воскликнулъ старый Джоліонъ.— Я, конечно, не жду отъ него одолженія.

Онъ надлъ шляпу, собираясь уходить, но въ это время дверь отворилась, и вошелъ Сомсъ.

— Тамъ внизу, полицейскій желаетъ видть дядю Джоліона,— сказалъ онъ, чуть-чуть улыбнувшись.

— Полицейскій?— засуетился Джемсъ.— Я ничего объ этомъ не знаю. Зачмъ онъ пришелъ?.. Впрочемъ, ты, можетъ быть, знаешь?— онъ подозрительно посмотрлъ на брата.— Пойди и поговори съ нимъ.

Въ прихожей стоялъ полицейскій инспекторъ и тупо смотрлъ на прекрасную старинную мебель, купленную Джемсомъ ца какомъ-то аукціон.

Джемсъ вернулся съ Сомсомъ въ столовую и остался ждать, пока старый Джоліонъ разговаривалъ съ полицейскимъ.

— Что ему надо?— ворчалъ онъ съ безпокойствомъ. Да и Сомсу было какъ-то не по себ, хотя онъ и старался не показывать этого.

Черезъ десять минутъ старый Джоліонъ вернулся. Видъ у него былъ разстроенный. Джемсъ съ удивленіемъ смотрлъ на него. Онъ никогда не видалъ такимъ своего брата!

— Бозинней попалъ подъ колеса омнибуса во время тумана и былъ убитъ на мст,— медленно проговорилъ онъ и, поглядвъ исподлобья на своего брата и племянника, прибавилъ съ разстановкой:— Говорятъ… о самоубійств!

— О самоубійств?— воскликнулъ Джемсъ.— Зачмъ ему понадобилось бы убивать себя?

Старый Джоліонъ серьезно отвтилъ:

— Это извстно только Богу… если не извстно твоему сыну и теб!

Джемсъ не нашелся ничего возразить. Для него, какъ для каждаго Форсайта, идея такого окончательнаго добровольнаго отказа отъ своей собственности, была невыносима. Рдко, пожалуй даже никогда, ни одинъ изъ Форсайтовъ не могъ бы выполнить такой актъ, а между тмъ, какъ часто они бывали близки къ этому!

Вдругъ Джемсъ вспомнилъ:

— Да вдь я читалъ это вчера въ газетахъ! Тамъ стояло: ‘Неизвстный, погибшій во время тумана…’

Джемсъ растерянно смотрлъ на обоихъ. Онъ ни за что не хотлъ допустить мысли о самоубійств, какъ въ своихъ интересахъ, такъ и въ интересахъ своего сына и каждаго изъ Форсайтовъ. Онъ со всею энергіей Форсайта отвергалъ такое предположеніе. Это, должно быть, несчастный случай! Иначе не можетъ бытъ!

Старый Джоліонъ очнулся отъ своей задумчивости.

— Смерть была мгновенна,— сказалъ онъ.— Онъ пролежалъ вчера цлый день въ покойницкой больницы. Тамъ никого не нашлось, кто бы могъ удостоврить его личность. Я сейчасъ иду туда. Хорошо было бы, если бы и вы оба пошли со мной.

Старый Джоліонъ похалъ въ закрытой коляск. Во-первыхъ, ему не хотлось смотрть на уличное оживленіе въ такую минуту, а во-вторыхъ, онъ находилъ неудобнымъ, чтобы кто-нибудь видлъ Форсайтовъ рядомъ съ полицейскимъ чиномъ.

Дорогой полицейскій инспекторъ говорилъ своему спутнику:

— Туманъ уже не былъ такъ густъ въ то время. Кучеръ омнибуса увряетъ, что джентльменъ могъ видть опасность, но онъ точно нарочно шелъ прямо подъ лошадей. Повидимому, онъ сильно нуждался въ послднее время. Мы нашли у него много квитанцій изъ кассы ссудъ. На текущемъ счету въ банк у него уже ничего не было. А затмъ это дло…

Онъ говорилъ это, и его холодные голубые глаза искоса поглядывали на всхъ трехъ Форсайтовъ, сидвшихъ въ экипаж.

Старый Джоліонъ былъ погруженъ въ свои думы и какъ будто даже не слышалъ, что говорилъ полицейскій, но Джемсъ чувствовалъ, что вс его сомннія и опасенія воскресаютъ подъ вліяніемъ его словъ. Нтъ, такого рода подозрніе не должно быть допущено! Джемсъ поглядлъ на своего сына, но тотъ сидлъ угрюмый, молчаливый, точно не замчая его взгляда. Что же касается стараго Джоліона, то онъ думалъ о томъ, какъ бы сдлать такъ, чтобы имя Джюнъ не было замшано въ это дло. Джемсъ иметъ возл себя сына, который можетъ оказать, ему поддержку. Отчего бы ему не послать за Джо?

Онъ вынулъ визитную карточку и написалъ на ней: ‘Прізжай немедленно. Посылаю за тобой экипажъ’.

Выйдя изъ экипажа, онъ далъ эту карточку кучеру и веллъ ему тотчасъ же хать за мистеромъ Джоліономъ Форсайтъ.

— Вотъ покойницкая,— сказалъ имъ полицейскій.

Въ совершенно пустой комнат, съ выбленными стнами, на чистомъ полу, освщенномъ солнцемъ, лежало какое-то тло, накрытое простыней. Полицейскій взялъ за конецъ эту простыню и откинулъ ее. Мертвое, неподвижное лицо и невидящіе глаза смотрли на нихъ, точно бросая имъ вызовъ, и вс три Форсайта почувствовали тайное волненіе, страхъ и глубокую жадость. Они стояли, потупивъ взоры, безмолвные, лицомъ къ лицу ее смертью…

Полицейскій инспекторъ мягко спросилъ:

— Вы удостовряете личность этого джентльмена, сэръ?

Старый Джоліонъ молча кивнулъ головой. Онъ взглянулъ на длинную, тощую фигуру брата, стоявшаго согнувшись, съ сильно покраснвшимъ лицомъ, и на его сына, молчаливаго и блднаго, и все, что онъ чувствовалъ противъ нихъ въ своей душ, разсялось, какъ дымъ… Какъ все это ничтожно передъ Смертью!.. Онъ сочувственно посмотрлъ на Сомса, который что-то шепнулъ полицейскому и вышелъ, и на Джемса, который смущенно вытиралъ потъ, выступившій у него на лбу, и, склонившись на мгновеніе надъ трупомъ, поднялся и тоже торопливо вышелъ изъ комнаты.

Старый Джоліонъ остался одинъ и неподвижно смотрлъ на мертваго. Кто можетъ сказать, о чемъ онъ думалъ? О томъ ли, что и онъ когда-то былъ такъ же молодъ, какъ и этотъ бдняга, безвременно погибшій? О томъ ли, что и онъ когда-то началъ ту долгую жизненную борьбу, которая теперь уже кончилась Для этого юнаго существа, еще только начинавшаго жить? Или о своей внучк съ ея погибшими надеждами?.. О той другой женщин?.. О странной и горькой ироніи такого конца?..

Но, можетъ бытъ, присущая ему философія внушала ему мысль, что такъ лучше для всхъ, даже для этого бднаго юноши?..

Кто-то притронулся къ его рук. Старый Джоліонъ смахнулъ слезу и, обернувшись, сказалъ:

— Я лучше уйду… Приходи ко мн, какъ только будетъ можно, Джо!

Низко склонивъ свою мощную голову, онъ вышелъ изъ комнаты.

Теперь настала очередь молодого Джоліона стоять возл мертваго Бозиннея, раздумывая объ этой трагедіи жизни, о тхъ силахъ, которыя тутъ дйствовали, низвергая все на своемъ пути, и которыя, вырвавъ жертву, повергли въ прахъ всхъ, кто стоялъ около нея… Молодому Джоліону казалось даже, что вс Форсайты лежатъ тутъ сраженные, около мертваго тла Бозиннея…

Онъ обратился къ полицейскому инспектору съ просьбой разсказать, какъ это случилось, и тотъ очень охотно исполнилъ эту просьбу.

— Я не врю въ самоубійство и въ простой случай, сэръ,— сказалъ онъ.— Мн кажется, что этотъ несчастный молодой человкъ находился подъ впечатлніемъ сильнаго душевнаго потрясенія и ничего не замчалъ кругомъ. Быть можетъ, вы бы могли набросить нкоторый свтъ на это происшествіе…

Полицейскій досталъ изъ кармана маленькій пакетикъ и бережно развернулъ его. Это былъ дамскій носовой платокъ, заколотый булавкой изъ потускнвшаго венеціанскаго золота. Запахъ фіалокъ ударилъ въ носъ молодому Джоліону.

— Это мы нашли въ его боковомъ карман,— сказалъ инспекторъ.— Мтка, какъ видите, вырзана.

Молодой Джоліонъ съ трудомъ проговорилъ:

— Нтъ, врядъ ли я могу вамъ помочь.

Но его глазамъ въ эту минуту живо представилось лицо женщины въ ботаническомъ саду, такъ просвтлвшее съ приходомъ Бозиннея!.. О ней, объ этой женщин съ темными глазами и золотистыми волосами онъ больше думалъ, чмъ о своей дочери. Онъ не могъ забытъ ея нжнаго, кроткаго и пассивнаго личика, когда она сидла и ждала этого юношу, лежащаго теперь мертвымъ на полу покойницкой! Бытъ можетъ, и теперь она гд, нибудь сидитъ, освщенная солнцемъ, и ждетъ его…

Съ грустными мыслями вышелъ молодой Джоліонъ изъ покойницкой больницы и направился къ дому отца. Онъ думалъ о томъ, что эта смерть наноситъ ударъ мощному стволу, который представляетъ семью Форсайтовъ. Дерево еще будетъ стоять нкоторое время и втви его будутъ зеленть, но стволъ уже будетъ мертвъ, сраженный тмъ же ударомъ, который сразилъ и Бозиннея. Молодыя деревца около него пустятъ корни и каждое заживетъ собственною жизнью. Они закроютъ отъ глазъ мертвый стволъ нкогда могучаго дерева. Это будетъ другой, молодой и здоровый лсъ Форсайтовъ, пригодный для строительства, но старый стволъ рушится…

Само собою разумется, что мысль о самоубійств будетъ энергично опровергнута его семьей. Такое подозрніе, слишкомъ компрометирующаго свойства, не можетъ быть допустимо, думалъ Джо. Это будетъ разсматриваться какъ несчастный случай, какъ перстъ судьбы… Въ душ, пожалуй, они увидятъ въ этомъ вмшательство Провиднія, справедливое возмездіе… Разв Бозинней не посягнулъ на самое безцнное достояніе Форсайтовъ, на ихъ карманъ и на семейный очагъ? И вотъ они будутъ говорить ‘объ этомъ несчастномъ случа’ съ Бозиннеемъ… Или, пожалуй, не будутъ говорить вовсе, молчаніе будетъ лучше!

Молодой Джоліонъ не врилъ въ самоубійство. Ни одинъ, такъ безумно влюбленный, какъ Бозинней, не совершитъ самоубійства вслдствіе недостатка денегъ. Да и Бозинней вовсе былъ не изъ тхъ людей, которые придаютъ такое большое значеніе деньгамъ въ жизни. Окончательно отвергнувъ мысль о самоубійств, молодой Джоліонъ вспомнилъ лицо Бозиннея. Онъ, какъ живой, стоялъ передъ нимъ, и мысль, что несчастный случай подкосилъ его жизнь въ самомъ расцвт его страсти, была очень тяжела для молодого Джоліона. Затмъ вдругъ ему представился домъ Сомса, какимъ онъ былъ теперь и какимъ онъ будетъ всегда. Яркій свтъ молніи, на мгновеніе озарившій его, исчезъ и вмсто этого показалось лицо скелета…

Старый Джоліонъ былъ одинъ въ столовой. Онъ въ своемъ глубокомъ кресл казался такимъ постарвшимъ и осунувшимся. Взоръ его блуждалъ по стнамъ, увшаннымъ его любимыми картинами, и передъ его глазами проходила вся его жизнь со всми ея надеждами, достиженіями и выполненіями…

— Ахъ, Джо!— сказалъ онъ, увидвъ входящаго сына.— Это ты?.. Я уже сообщилъ объ этомъ бдняжк Джюнъ. Но это не все! Не пойдешь ли ты къ Сомсу? Хотя она сама навлекла на себя это горе, но я не могу не думать о ней, одинокой, несчастной…

Онъ крпко сжалъ свои худыя руки, на которыхъ рзко выступали вздувшіяся синія жилы…

IX.
Возвращеніе Иренъ.

Сомсъ, выйдя изъ покойницкой, гд оставались его отецъ и старый Джоліонъ, долго и безцльно бродилъ по улицамъ.

Трагическая смерть Бозиннея измнила положеніе вещей. Сомсу не надо было торопиться дйствовать и онъ могъ никому не сообщать о бгств своей жены, пока не окончится слдствіе по поводу смерти архитектора.

Въ это утро онъ всталъ рано, самъ получилъ утреннюю почту и просмотрлъ вс письма. Но отъ Иренъ ничего не было. Онъ сказалъ горничной Вильсонъ, что ея госпожа ухала на берегъ моря и что онъ, вроятно, самъ подетъ туда въ субботу или понедльникъ. Это была отсрочка, которую онъ давалъ себ, чтобы не оставить ни одного камня нетронутымъ и отыскать ее во что бы то ни стало!

Но смерть Бозиннея все перевернула. Эта удивительная, неожиданная смерть, о которой онъ не могъ думать, не испытывая жгучей боли въ сердц и не чувствуя въ то же время какого-то страннаго облегченія,— привела въ разстройств вс его мысли. Онъ не зналъ, какъ ему провести день. Онъ ходилъ по улиц, вглядываясь въ каждую прохожую, терзаемый тоской и страхомъ…

Скитаясь, такимъ образомъ, по улицамъ Лондона, онъ невольно думалъ о томъ, чьи скитанія уже кончились и кто уже больше не будетъ появляться въ его дом, не будетъ больше, какъ кошмаръ, преслдовать его!..

Онъ слышалъ, какъ газетчики объявляли, что личность неизвстнаго, погибшаго во время тумана, уже выяснена, и купилъ газеты, чтобъ узнать, что тамъ напечатано. Съ какимъ удовольствіемъ онъ прекратилъ бы вс эти разговоры, если бы могъ!

Онъ пошелъ, наконецъ, въ Сити и, возвращаясь домой въ половин пятаго, встртилъ Джорджа Форсайта, который спросилъ его, протягивая вечернюю газету:

— Читали вы про этого бднягу Бозиннея?

Сомсъ сухо отвтилъ:

— Да.

Джорджъ пристально посмотрлъ на него. Онъ никогда не любилъ Сомса и теперь считалъ его отвтственнымъ за смерть Бозиннея. Сомсъ погубилъ его, погубилъ его своимъ актомъ подтвержденія супружеской собственности, который заставилъ Бозиннея потерять голову и, ничего не видя, не сознавая, бгать по улиц въ этотъ роковой туманный вечеръ!..

‘Этотъ бдняга совершенно обезумлъ тогда отъ ревности,— думалъ Джорджъ.— Онъ такъ былъ поглощенъ этимъ чувствомъ, что, очевидно, совсмъ не слыхалъ приближенія рокового омнибуса’…

Да, Сомсъ виноватъ въ этомъ! И это мнніе Сомсъ ясно прочелъ въ глазахъ Джорджа.

— Говорятъ о самоубійств. Но это вздоръ!— замтилъ онъ.

— Несчастный случай!— пробормоталъ Сомсъ.

Джорджъ скомкалъ газету и засунулъ ее къ себ въ карманъ. Но онъ никакъ не могъ удержаться, чтобы не дать послдняго щелчка Сомсу.

— Гм!— сказалъ онъ.— А дома у васъ все благополучно? Можетъ быть, имется въ виду маленькій Сомсикъ?..

Лицо Сомса поблло. Онъ ничего не отвтилъ и прошелъ мимо, даже не взглянувъ на Джорджа.

Придя домой и отперевъ дверь своимъ ключомъ, первое, что замтилъ Сомсъ, былъ зонтикъ Иренъ, съ ручкой, оправленной въ золото. Онъ лежалъ на старинномъ дубовомъ комод. Сомсъ сбросилъ мховое пальто и побжалъ въ гостиную.

Тамъ были спущены занавси. Въ камин горлъ яркій огонь и при его свт, въ углу, на соф, онъ увидалъ Иренъ, сидвшую на своемъ обычномъ мст.

Онъ тихо заперъ дверь и подошелъ къ ней. Она не двигалась И какъ будто даже не замчала его.

— Такъ вы вернулись, вы вернулись?— проговорилъ онъ.— Отчего вы тутъ сидите въ темнот?

Онъ взглянулъ на ея лицо, такое блдное и неподвижное, какъ будто кровь больше не притекала къ нему. Ея черные глаза, огромные и глубокіе, смотрли въ одну точку. Въ своемъ сромъ мховомъ пальто, прижавшись къ подушк дивана, она въ самомъ дл напоминала птичку въ плну, забившуюся въ уголъ клтки. Вся ея фигура согнулась, точно надломленная, исчезли прежняя гибкость, стройность, какъ будто она уже боле не нуждалась въ этомъ, не хотла быть ни красивой, ни стройной, ни гибкой…

— Итакъ вы вернулись!— повторилъ онъ опять. Но она не двигалась и ничего не говорила. Только отблески пламени отражались на ея блдномъ, неподвижномъ лиц.

Вдругъ она сдлала попытку встать, но онъ помшалъ ей, и только тогда она поняла, что онъ стоитъ передъ нею. Она вернулась домой, какъ смертельно раненое животное, не зная куда дваться, что длать! Онъ посмотрлъ на ея фигуру, съежившуюся въ углу дивана, и ему все стало ясно. Онъ зналъ теперь, что Бозинней былъ ея любовникомъ, что она уже знаетъ о его смерти. Быть можетъ, она такъ же, какъ и онъ, прочла объ этомъ въ газет, купленной на улиц…

Она вернулась по собственной вол въ ту самую клтку, изъ которой вырвалась на свободу. Понявъ все страшное значеніе этого факта, онъ готовъ былъ крикнуть ей:— Убери прочь изъ моего дома твое ненавистное тло, которое я такъ люблю! Скрой отъ глазъ моихъ твое жалкое блое личико, такое жестокое и такое нжное, чтобы я не уничтожилъ его! Уйди отъ меня и никогда больше не показывайся мн на глаза…

И вотъ, ему показалось, что подъ вліяніемъ этихъ невыговоренныхъ словъ, она встала и пошла, точно человкъ, двигающійся во сн и не сознающій своихъ поступковъ. Ему казалось, что она уйдетъ теперь изъ его дома, туда, въ темноту и холодъ, не думая о немъ, не сознавая даже, его присутствія!..

Въ полномъ противорчіи съ тмъ, что онъ только что думалъ и что онъ хотлъ сказать ей, онъ крикнулъ:

— Нтъ! Оставайтесь!

И отойдя отъ нея, онъ слъ на свое обычное мсто у камина. Ни онъ, ни она не нарушали молчанія. Сомсъ думалъ:

‘Зачмъ все это? Зачмъ я такъ страдаю? Что я сдлалъ? Это не моя вина!..’

Онъ смотрлъ на нее, и ему невольно представилась раненая и умирающая птичка, печальные глазки которой смотрятъ кроткимъ, невидящимъ взглядомъ на того, кто убилъ, и въ то же время прощаются со всми радостями жизни, съ солнцемъ, съ воздухомъ и съ подругой или другомъ…

Такъ сидли они долго, въ молчаніи, озаренные свтомъ пылающихъ дровъ въ камин.

Но Сомсъ почувствовалъ, что онъ больше не можетъ выносить этого молчанія. У него сдавило горло. Онъ всталъ и стремительно вышелъ въ садъ безъ шапки и пальто.

На садовой ршетк сидла голодная, несчастная кошка. Увидвъ Сомса, она вскочила къ нему, изгибая спину и мурлыча. А Сомсъ думалъ: ‘Страданіе! Когда же оно кончится, мое страданіе?..’

Онъ шелъ, не чувствуя холода, ни ночной сырости. Издалека, въ холодномъ прозрачномъ воздух, доносился къ нему звонъ колоколовъ, и ему казалось, что это звонятъ въ той церкви, въ которой онъ внчался съ Иренъ… Онъ чувствовалъ потребность напиться, чтобы забыть обо всемъ, или чтобы съ нимъ сдлался припадокъ слпой ярости. Если бъ онъ могъ вырваться изъ этой паутины, которую онъ въ первый разъ въ своей жизни ощутилъ вокругъ себя! Если бъ онъ могъ покориться ршенію: ‘Разведись съ ней! Выгони ее! Она забыла тебя — забудь ее!’ Если бъ онъ могъ послушаться внутренняго голоса, говорившаго ему: ‘Отпусти ее,— она довольно страдала!’ Если бъ онъ могъ уступить желанію, нашептывавшему ему: ‘Сдлай изъ нея свою рабу, она въ твоей власти!’ Если бъ онъ могъ дйствовать подъ вліяніемъ импульса или сказать себ: ‘Это ничего не значитъ!’ Забыть себя, все, что она сдлала…

Но онъ ничего не могъ забытъ, не могъ ни на что ршиться… И вдругъ ему пришло въ голову, что если бы не Бозинней, а онъ самъ лежалъ мертвымъ, и она, вмсто того, чтобы забиться въ уголъ, какъ подстрленная птица…

Рыданіе вырвалось изъ его груди…

Вдругъ онъ увидалъ, что дверь его дома отворилась. Какой-то человкъ стоялъ у подъзда.

— Что вамъ надо, сэръ?— спросилъ онъ, подходя.

Поститель обернулся. Это былъ молодой Джоліонъ.

— Дверь была открыта,— извинился онъ.— Могу я видть вашу супругу? У меня есть къ ней порученіе…

Сомсъ искоса поглядлъ на него и проговорилъ угрюмо:

— Моя жена не можетъ никого видть.

— Мн надо ее видть только на одну минуту,— настаивалъ молодой Джоліонъ.

Сомсъ загородилъ ему дорогу и повторилъ:

— Она не можетъ видть никого!

И вдругъ на порог гостиной показалась Иренъ. Ея глаза смотрли дико и горли, губы были полуоткрыты, и она протягивала руки. Но это длилось только мгновеніе. Свтъ померкъ въ ея глазахъ, она опустила руки и стояла въ дверяхъ, точно каменная статуя…

Звукъ, похожій на рычаніе, вырвался изъ горла Сомса.

— Это мой домъ!— хрипло проговорилъ онъ.— Я самъ устраиваю свои дла. Я сказалъ вамъ, что насъ нтъ дома и повторяю это еще разъ!

И передъ лицомъ молодого Джоліона онъ захлопнулъ двери…

Перев. Э. Пименова.

‘Русская Мысль’, NoNo 1—5, 1910

ВЪ МР СОБСТВЕННИКОВЪ.

I.‘Дома’ у старика Джоліона.

II.Старый Джоліонъ отправляется въ оперу.

III.Обдъ у Свизина.

IV.Проектъ постройки дома.

V.Супружеская жизнь Форсайта.

VI.Джемсъ заявляетъ о себ.

VII.Проступокъ стараго Джоліона.

VIII.Планы постройки дома.

IX.Смерть тетушки Эннъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.Домъ строится.

II.Испытанія Джюнъ.

III.Поздка со Свизиномъ.

IV.Джемсъ отправляется на рекогносцировку.

V.Сомсъ и Бозинней вступаютъ въ переписку другъ съ другомъ.

VI.Старый Джоліонъ отправляется въ зоологическій садъ.

VII.У Тимоея.

VIII.Вечеръ у Роджера.

IX.Вечеръ въ Ричмонд.

X.Характеристика Форсайтовъ.

XI.Сомсъ желаетъ быть великодушнымъ.

XII.Джюнъ длаетъ рискованный шагъ.

XIII.Новый домъ Сомса.

XIV.Ночь на лстниц.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.Мужъ и жена.

II.Ночь въ парк.

III.Свиданіе въ ботаническомъ саду.

IV.Погоня въ туман.

V.Судъ.

VI.Важныя извстія.

VII.Иренъ и Джюнъ.

VIII.Конецъ Бозиннея.

IX.Возвращеніе Иренъ.

Читайте также:

I.
‘Дома’ у старика Джоліона.

II.
Старый Джоліонъ отправляется въ оперу.

III.
Обдъ у Свизина.

IV.
Проектъ постройки дома.

V.
Супружеская жизнь Форсайта.

VI.
Джемсъ заявляетъ о себ.

VII.
Проступокъ стараго Джоліона.

VIII.
Планы постройки дома.

IX.
Смерть тетушки Эннъ.

I.
Домъ строится.

II.
Испытанія Джюнъ.

III.
Поздка со Свизиномъ.

IV.
Джемсъ отправляется на рекогносцировку.

V.
Сомсъ и Бозинней вступаютъ въ переписку другъ съ другомъ.

VI.
Старый Джоліонъ отправляется въ зоологическій садъ.

VII.
У Тимоея.

VIII.
Вечеръ у Роджера.

IX.
Вечеръ въ Ричмонд.

X.
Характеристика Форсайтовъ.

XI.
Сомсъ желаетъ быть великодушнымъ.

XII.
Джюнъ длаетъ рискованный шагъ.

XIII.
Новый домъ Сомса.

XIV.
Ночь на лстниц.

I.
Мужъ и жена.

II.
Ночь въ парк.

III.
Свиданіе въ ботаническомъ саду.

IV.
Погоня въ туман.

V.
Судъ.

VI.
Важныя извстія.

VII.
Иренъ и Джюнъ.

VIII.
Конецъ Бозиннея.

IX.
Возвращеніе Иренъ.