Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
ВЪ ЛИВАДІИ.
ВЪ ЛИВАДІИ.
В Ливадии, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Увеселительный садъ Ливадія. Разношерстнаго народу — гибель. Молчановъ съ русскими ‘псельниками’ привлекъ и нсколько чуекъ въ сапогахъ ‘бутылками’. Мелькаютъ глянцевые козыри картузовъ приказчиковъ ‘съ берегу’, артельщиковъ съ биржи. Девятый часъ въ начал, а потому еще чинно. Пьяныхъ не видать. Пароходъ подвозитъ публику. На верхнемъ балкон ресторана стоятъ длиннополыя ‘пальты’, жилетки ‘травками’, часовыя цпочки черезъ шею. Одинъ, молодой, завитъ ‘въ буклю’ и жирно напомаженъ, другой, постарше, съ расчесанной бородой. Они смотрятъ на выходящій съ парохода народъ.
— Главная статья въ томъ, что четыре гривенника съ дармовымъ проздомъ отъ Лтняго сада,— вотъ оно сюда народъ и претъ, потому лестно,— говоритъ молодой.— Вишь ты, головъ-то внизу сколько! Видимо не видимо! А что, дяденька, ежели на парей идти и бросать отсюда чмъ ни есть начать, на мужскія головы больше попадать будешь или на женскія?— обращается онъ къ солидному товарищу.
— Тише ты! Нишкни! Вишь что выдумалъ!— останавливаетъ его тотъ.
— Да я ничего, я только къ слову…
— То-то. Безобразить не слдъ. Здсь все на солидарности основано: купецъ основательный съ сожительницей, офицеръ, который ежели поскромне. На что вонъ мамзель и та безъ безобразіевъ, а солидарно гуляетъ — Это, дяденька, Меркулъ Захарычъ, пока вс въ свжести, такъ точно… А погоди, ужо въ голову вступитъ, такъ сейчасъ и альбомы начнутся. Стоитъ только одному колно отмочить, а тамъ и пошло! Здсь въ буфет за десять серебра во какую отпущаютъ, двухъ-спальную… Опрокинулъ пятокъ, ну и шабашъ!
‘Пальты’ сходятъ внизъ.
— Чуйка?..
— Что чай! Теплая сырость и больше ничего! А насчетъ собачекъ подождать надо. Ужо загвоздимъ по парочк, а теперь рано. Вонъ пойдемъ на прудъ посмотримъ. Поди карасей держутъ?
— Просто, надо статься, для замоканія бочекъ выкопали. Пьяныхъ хорошо отливать.
‘Пальты’ подошли, посмотрли въ прудъ, поспорили, можетъ ли въ немъ водиться лещъ и судачина, и отошли звая.
— А что, дяденька, разв по пунштику дербалызнуть?— снова предлагаетъ молодой.
— Крпись, Вуколка, крпись! Вишь тебя подмываетъ!
— Нтъ, я такъ къ слову… Потому равнодушно ужъ очень на людей смотришь, никакой веселости нтъ.
Встрчается знакомое семейство: ‘самъ’, ‘сама’ и ихъ дочка… На самой двуличневая косынка на голов, въ ушахъ длинныя серьги. Племянникъ и дядя раскланиваются.
— Семенъ Парамонычъ! Какими судьбами?.. Господи!— восклицаютъ они.
— Грызли, грызли у себя въ Ямской орхи, инда одурь взяла. Что-жъ, думаемъ вдь и мы люди. Взяли, да и похали. Вотъ теперь и осматриваемъ. Ничего, заведеніе знатное!
— Ну, а дамамъ какъ? Нравится вамъ, Дарья Семеновна?— задаетъ двушк вопросъ пальто, завитое ‘въ буклю’.
— Чудесно! А то у насъ въ Ямской одно развлеченіе — Волково кладбище. А здсь ужъ даже и сравненія нтъ.— отвчаетъ та.
— Чашку щиколаду выкушаете, такъ еще будетъ занимательне. Семенъ Парамонычъ, дозвольте вашу дамскую напію щиколадомъ угостить? Сегодня щебенку выгодно продали.
— Вали! Ну, а мы-то какъ-же?
— Мы по благости по рюмочк. Такъ чего-нибудь слабенькаго. Вотъ и столикъ. Пожалуйте! Молодцы! Прислужающіе! Дв чашки щиколаду да троичку хересовъ…— приказываетъ молодое пальто.— На закуску огурчикъ…
— Что хереса! Нацди лучше православнаго по стаканчику, да разруби букивротецъ на троихъ,— останавливаетъ лакея отецъ семейства.
— Ловко-ли будетъ съ водки-то начинать, Семенъ Парамонычъ?— ломается завитой ‘въ буклю’.— Вы съ дамскимъ сословіемъ, кругомъ спокойно… Къ тому-же вдь одной посудой не ограничимся.
— А ты не считай! Черезъ это люди сохнутъ! Прислужающій! Тащи по стаканчику!
Лакей мелькаетъ фальдами и бжитъ въ буфетъ. Молодое пальто подсаживается къ двушк. Та складываетъ губы бантикомъ.
— Изволили смориться въ дилижан?
— Мы на пароход.
— А не пужались?
— Чего-же тутъ пужаться? Я съ тятенькой, и маменькой. Пароходъ не качаетъ. Вотъ ежели съ хмльными да на лодк хать…
— У хмльнаго человка-съ своя звзда-съ. А вотъ ежели кто отъ родителевъ за непочтеніе анафему получилъ, съ тмъ страшно. Тридцать девять разъ продетъ, а на сороковой наврное опрокинется. Только и спасеніе для того человка 77 пауковъ убить. За это анафема наполовину снимается.
— Ахъ страсти! А что, можно эту самую анафему видть?
— Я видалъ. У насъ на берегу одинъ крючникъ въ лошадиномъ ведр ее закрестилъ. Зеленая такая и изъ себя какъ-бы калачъ… Въ банк у него сидла. Кормилъ ее булкой — не жретъ.
— Пищитъ?
— Нтъ, какъ-бы мычаніе… Потомъ убилъ. Вдь она въ нутро человка вндряется.
Лакей приноситъ водку.
— Пожалуйте!— предлагаетъ отецъ семейства и берется за стаканчикъ.
‘Пальты’ глотаютъ.