Алексей Будищев
Алексей Будищев
В лесной избе
В лесной избе
—————————————————-
В лесной избе, Будищев Алексей Николаевич, Год: 1912
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Когда наступила зима, Башкирцев и Ставронская долго ломали головы над насущным для них вопросом:
‘Где бы теперь им встречаться?’
Летом они могли устраивать свои уединенные тайные встречи где угодно, не дразня любопытства соседей и не возбуждая ревности мужа Ставронской. Томная и теплая глубина леса, где, перекликаясь, стонут печальные кукушки, гостеприимная черемуховая рощица в поймах, вся точно осыпанная серебряными трелями соловьев, широкие бархатные межи, сладко изнывающие в летнем зное среди высоких ржей, — все было к их услугам. Все, радуя влюбленных, охотно отправляло обязанности ‘дома свиданий’.
А зимой? Ужели во имя благоразумия им надо было отказаться от этих встреч? Но за три месяца их любви сердца обоих еще не пресытились обладанием, даже как будто распалились сильнее, и жизнь без этих встреч и для нее, и для него показалась бы адом.
Нужно было во что бы то ни стало измыслить возможность встреч и рассеять грозный призрак разлуки. Необходимо было встречаться. Но как? Где? Эти вопросы день и ночь стояли перед Башкирцевым.
Потягиваясь по утрам в постели, ежедневно думала и Ставронская: ‘Где? Как?’
— Если бы я обладала сокровищами всего мира, — говорила она во время мимолетной встречи Башкирцеву, — я охотно отдала бы три четверти за мудрый совет. Где? Как? Зачем судьба послала нам такое препятствие?
Нервный и горячий Башкирцев, гневно дергая свой тонкий ус и прикусывая губу, воскликнул:
— О, я готов раздробить из пистолета пустую голову этой судьбы!
Делая свои глаза влажными, тоскующими и отдающимися, она прошептала, прикладывая палец к губам:
— С-с-с… нас могут услышать! Будь осторожнее!
Несмотря на весь пыл ее страсти, она всегда помнила, что надо быть осторожной.
Однако, Башкирцев нашел средство не прерывать встреч. Любовь зла, как дикая кошка, и хитра, как лисица, и это ее изобретательность выручила Башкирцева. Хитрый ларчик открылся чрезвычайно просто. В двух с половиной верстах от усадьбы Ставронского, в пяти верстах от усадьбы Башкирцева, среди глухого леса, на поляне, стояла давно заброшенная изба, в которой некогда жил полесовщик. На эту-то лесную избу однажды, во время головоломных поисков, и наткнулась мысль Башкирцева. Отчего бы, в самом деле, и не превратить эту заброшенную избу в крохотный домик любви? С милой рай и в шалаше. Разве это не правда?
В долгие и мутные зимние сумерки Башкирцев собственноручно проконопатил стены избы, привел в исправность ее окна, оглядел печь, устлал ее пол коврами, накрыл лавки медвежьей полостью. А Ставронская в неделю великолепно научилась бегать на лыжах. Чтобы перенестись из спальни мужа в крохотный домик любви, ей было достаточно двадцати минут. Для лыж же Башкирцева, подстегиваемых недопитыми желаниями, пять верст были короче пяти аршин. Путь между двумя остывшими постелями одной и той же спальни куда длиннее.
И здесь, в этой избе, происходили их встречи.
Когда в широком жерле печи весело трещал еловый хворост, наполняя всю избу теплым запахом бора, ее невзрачные стены занавешивались розовою сказкою, горячей и искрометной, увлекающей в головокружительные водовороты. И часы казались мгновениями. А мгновения — вечностью. Пока не опустошались сердца. Кто изобрел любовь: Бог или дьявол? Если Бог, так почему она так близка к преступлению? Если дьявол, так отчего в ней так много солнца, света и тепла?
Однажды, в серые зимние сумерки, точно бредящие призрачными и вкрадчивыми привидениями, они встретились здесь, как всегда, жаждущие друг друга, счастливые, розовые от любви и мороза. Было холодно. Но раскалившаяся печь трещала так весело, и огромные, разложенные вдоль стен охапки бурого ельника, приготовленного на запас чуть ли не на неделю, благоухали так пряно и возбуждающе, что не хотелось уходить из этого милого уголка. Широкие розовые блики, как тени сказочных птиц скользившие по потолку, по стенам и коврам, до неузнаваемости охорашивали все окружающее и сменяли в такой волшебной игре выражения милого лица, что Башкирцев положительно точно охмелел. Да и Ставронская позабыла о благоразумии. Ведь в двух с половиной верстах от этой лесной сказки ее ждал муж, дети, весь ее дом. Вся ее обыденная, несказочная жизнь. Оба они, наконец, опомнились, наскоро оделись и вышли на крыльцо, чтоб, вздев на ноги лыжи, отправиться каждый к себе!
Но на крыльце оба они содрогнулись от неожиданности и испуга. В лесу ревела буря, жестокая зимняя буря, все застилающая собою, непроницаемой млечной пеленой, похожею на бельма слепца. Сквозь эти страшные бельма нельзя было разглядеть ничего сколько-нибудь определенного. Решительно ничего. Звезды, небо, лес, бугры и долины, все, что здесь еще так недавно замечал глаз, все — точно было смыто сейчас страшной волною. Одна белесая муть, непроницаемая, скользкая, противная и колеблющаяся, ревела вокруг на разные голоса, как взбесившееся море. Она то грозно и негодующе ревела, то победно трубила в медные трубы, то жалобно и угнетенно всхлипывала, то в отчаянии рыдала, изнемогая от мучений, то жаловалась, то проклинала, то нагло подхихикивала, как подлый бес.
И кругом была только одна эта муть, и казалось, что ей нет конца. Однако, Башкирцев и Ставронская, вздев лыжи, попробовали все-таки пробиться через этот вязкий слизень, провозгласивший себя победителем неба и земли. Ставронская чувствовала, что идти домой необходимо. Но после десятка шагов они вновь возвратились к крыльцу избы, убежденные в бесполезности их попытки. Совершенно ясно стало обоим, что в этом страшном бельме, истребившем вокруг все и вся, они тотчас же собьются с дороги и погибнут. Погибнут почти наверное. И они возвратились в избу.
Он, смеясь, сказал, вдруг развеселившись среди благовонного смолистого тепла:
— Ну что же, переночуем здесь! Это будет превесело и оригинально!
И подбросил в печь охапку хвороста.
А ее лицо стало бледно и сосредоточенно.
Еще неопределенные, но тяжкие опасения коснулись ее сердца, как острием бритвы.
— Нет, невозможно нам переночевать здесь, — сказала она через мгновение, — никак невозможно. Попробуем переждать часок, может быть буря утихнет?
Он, все еще любуясь ею, переспросил:
— Почему невозможно?
Она вздохнула:
— Так.
Но и через час, спустившись с крыльца и скользя на лыжах, она побоялась продолжать путь. Вокруг ревела все та же дикая пурга, застилая все окрестности. Волей-неволей они вернулись вновь в избу. Отогревшись, он беззаботно запел что-то радостное и ликующее. А ее лицо стало еще озабоченнее.
— Ты о чем? — опять справился он.
— Так, — уклончиво протянула она.
И ее беспокойство все возрастало и возрастало. Красивые губы складывались круче и тверже. Строже нахмуривались брови. Три-четыре раза, после напрасных пережиданий, она заставляла Башкирцева, совместно с нею, возобновлять попытки пробиться через чертово бельмо, чтобы вернуться по домам. И совершенно отчаявшись в этом, она все-таки вынуждена была вернуться в избу, обессиленная от пережитых ощущений, немощно опираясь на его руку. Устало опустившись на медвежью полость, она снова тяжко задумалась. Грядущие события ей уже давно стали совершенно ясны. И сдвигая обеспокоенно брови, она еще раз окидывала их мыслью.
Конечно, в этой избе замерзнуть невозможно. Печь слитком раскалена и хворосту сколько хочешь.
Здесь даже невозможно простудиться. Но вот что их ждет. Они уснут здесь оба, утомленные всем пережитым, и утром их найдет в этой избе ее муж. Непременно, непременно найдет. Он наверное и сейчас не спит и, собрав вокруг себя всю дворню, с фонарями и факелами, он воспользуется малейшею переменою погоды. Может быть, он двинулся уже из усадьбы?
Может быть, он близко? Нянюшка из окна детской видела направление ее бега, когда она скользила сюда на своих лыжах.
Муж накроет, накроет их здесь. И в загоревшемся скандале сгорит все дотла. Сгорит вся та ее обыденная несказочная жизнь. Дом, усадьба, драгоценности, дети, привычки, ее гардероб, связи, безделушки, положение и знакомство. Все! Ее бросило в ужас и отчаяние.
Она тихо заплакала. Удивленный, он близко-близко припал к ней.
И нежно спросил:
— О чем ты?
После нескольких минут колебания она решилась. Ей было до дурноты страшно. Может быть, ее муж рыщет возле них в нескольких шагах? И она рассказала Башкирцеву все, лаская его руки, заглядывая в глубину его глаз, умоляя его помочь ей в ее отчаянии.
Он гордо объявил:
— Но я не боюсь скандала. Тогда ты переедешь в мой дом.
Она тяжко вздохнула.
— Я говорила тебе уже сколько раз. Этот Рубикон для меня непереходим!
— Так что ж ты хочешь? — воскликнул он, полный желания утешить ее. Она сказала, чего она желает. Ей надо остаться здесь одной. Ему нужно возвратиться в свой дом. Здесь ей совсем не страшно. Волков в окрестных лесах нет уже давно, и в избе так уютно, тепло. Ей не будет угрожать здесь ни малейшая опасность.
— А если я собьюсь с дороги и замерзну? — воскликнул снова он.
— Ты сильный и смелый, — решительным тоном ответила она, — ты не собьешься с дороги! И я буду молиться за тебя! Помоги мне, спаси от ужасов!
Он любил ее, и звук ее голоса будил в нем силу и решительность, как волшебная флейта. Через несколько минут он, радостно и легкомысленно сияя глазами, заговорил:
— Голубка! Я и правда совсем не хочу рисковать подвести тебя под черные сюрпризы. Я великолепно доберусь до дома. Надо только идти на Головлев хутор. До Головлева хутора всего полторы версты. И там во время метелей звонят в церковный колокол…
Уже оживившись, она поддакивала ему:
— О, да! О, да! Сильный, любимый мой! Да! Да! Да! Я знаю, ты не захочешь моего позора!
Он трижды поцеловал ее в губы, зачарованный до ребячьего легкомыслия. Она набожно перекрестила его на крыльце. Когда его фигура утонула среди гневного бельма, она крикнула ему как благостное напутствие:
— О-го-го! Милый!
— Го-го! — откликнулся его голос еще беспечно.
Но когда через мгновение она повторила свой ободрительный возглас, он не ответил.
Может быть, теперь ему уже стало страшно, но как найдешь обратный путь среди беспросветного хаоса?
После некоторого раздумья, она возвратилась в избу, заперла дверь на крюк и тотчас же стала истреблять ковры и полости, как страшные улики, поодиночке заталкивая их в печь. А затем села поближе к огню и задумалась, крепко сдвигая красивые губы.
Муж нашел ее через два часа, при мутном блеске рассвета, живу и здоровехоньку. Целовал он ее и плакал от счастья.
Башкирцева же нашли только через три дня, за десять верст от лесной избы, в казенных дачах, на куче валежника.
Источник текста: Сборник рассказов ‘С гор вода’. 1912 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.