В. Лебрен. Лев Толстой (Человек, писатель и реформатор), Толстой Лев Николаевич, Год: 1978 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Виктор Александрович Лебрен

Лев Толстой

(часть первая)

Date: сентябрь 2010

Изд: ‘Лев Толстой (Человек, писатель и реформатор)’, 2005.

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

0x01 graphic

Виктор Лебрен. Лев Толстой (человек, писатель, реформатор). Издательство Лино Габриэлли. 402 стр., 21 см.. тираж 1000 экз. Выход из печати: декабрь 1978.

Воспоминания Виктора Лебрена, друга и секретаря Льва Николаевича Толстого.

В оригинале книга написана на языке эсперанто и издана к 150-летию со дня рождения Л.Н. Толстого в Риме (Италия). Отпечатана в типографии Алдо Ротатори. Рим. Италия.

Издается с разрешения Лины Габриелли, которая является первым издателем этой книги, директором типографии и издательства ‘Плеяды’ и правопреемником В. Лебрена.

Перевод с языка эсперанто Б.А. Зозули.

О Лебрене читайте мемуарный очерк Валентина Булгакова: В. А. Лебрен (1966).

LEO TOLSTOJ

La homo, la verkisto kaj la reformisto

Rememoroj originale verkitaj en Esperanto de Victor Lebrun, amiko kaj sekretario, kun 20 leteroj de Tolstoj mem al la atoro.

La libro estas eldonita okaze de la 150-a datreveno de la naskio de la genia rusa verkisto.

by Edizioni Gabrielli

Eldonis Lina Gabrielli — Ascoli Piceno — Italujo

Presis Aldo Rotatori — Roma — Italujo

От переводчика

Уважаемые читатели, эта книга была написана на языке эсперанто. Автор, Лебрен Виктор Анатольевич (так, по крайней мере, представлено его отчество в Полном собрании сочинений Л.Н. Толстого, т. 72 и в дневниках Софьи Андреевны Толстой), француз, годы жизни 1882 — 1978, предполагал написать свои воспоминания о Льве Николаевиче на трех языках: эсперанто, французском и русском, которым он хорошо владел, т.к. жил и учился в России с 1887 по 1927 г. Насколько мне известно, вышла книга только на языке эсперанто в 1978 г. к 150-летию со дня рождения Толстого. С некоторыми сокращениями эта книга была переведена на польский и издана в Польше в 80-х годах. Материал, подготовленный для издания на французском и русском языках, по имеющимся сведениям, утерян, т.к. сын В.А. Лебрена после смерти отца уничтожил все бумаги. Каковы истоки этой драмы, я не знаю.

В книге приведены на языке эсперанто 12 писем Л.Н. Толстого, из которых в Полном собрании сочинений Л.Н. Толстого (ПСС, 90 томов) мне удалось отыскать только четыре (возможно я ошибся, и специалисты меня поправят). Оставшиеся восемь — будут интересны всем, кто исследует творчество Л.Н. Толстого. В отделе рукописей ГМТ (Государственного музея Л.Н. Толстого) хранится 50 000 писем к Толстому, из них около 9000 на иностранных языках. В ПСС (Полном собрании сочинений, 90 томов) опубликовано 9500 ответных писем Л.Н. Толстого.

Т.к. приводимые в книге письма отсутствуют в ПСС, то я вынужден был привести их в двойном переводе русский — эсперанто (перев. В.А. Лебрена), эсперанто — русский (перев. Б.А. Зозули). Прошу извинить, что мне не удалось передать эпистолярный стиль Льва Николаевича, который весьма своеобразен и очень сильно отличается от стиля его литературных произведений.

В.А. Лебрен также автор книги: ‘Толстой — воспоминания и думы’, изд. ‘Посредник’, М. 1914.

Полагаю, что данная книга будет интересна не только поклонникам творчества Л.Н. Толстого, но и всем, кто интересуется историей нашей страны.

Борис А. Зозуля

Почему появилась эта книга?

В течение 50 лет, в общем-то, в невыносимых условиях, вопреки всякой цензуре и различным таможенном препятствиям, писал я эту книгу.

Три главнейших причины заставили меня начать эту работу и дали мне силы закончить её.

Первая — в течение своей жизни, а я уже далеко не молод, я находил счастье в необычном. Это счастье, в большинстве случаев, достижимо для каждого. Следовательно, не нужно экономить силы, чтобы получить его.

Вторая — этому счастью меня научили произведения Льва Толстого, и, главным образом, огромное письменное наследие Мастера — выбирать для будущих поколении базовые произведения, уточнять точку зрения, с которой необходимо изучить их, чтобы вся важность этих произведений была очевидна. Необходимо также показать, как шаг за шагом Мастер, с годами достигнувший уважения, ведёт своих самых юных читателей.

Третья — великий писатель, лично, в последние десять лет своей жизни уделял мне столько внимания и заботы, и это было для меня важной духовной поддержкой, что я, в конце моей жизни, желаю воздать его памяти, хотя бы частично, за ту неоценимую услугу, которой он одарил меня в течение многих лет. Я не хочу скрывать это. Я хотел бы увековечить память о Льве Толстом также, как это сделали Ксенофонт и Платон о Сократе. Я хотел бы это сделать потому, что этот незабвенный художник был для человечества не менее значим, чем великий мудрец для маленькой Эллады. Определённые, значимые моменты его жизни достойны бережного сохранения в памяти людей. Поэтому я очень прошу читателей, которым эта книга сослужила хорошую службу, сделать всё возможное, чтобы сохранить её для будущих поколений.

Виктор Лебрен

Жан Ростан

Ville d’Avrey

9-го февраля 1955

В. Лебрену

Le Puy S-te Reparade (B du R)

Дорогой господин Лебрен,

этим почтовым отправлением я посылаю Вам ценнейшую рукопись, с которой Вы любезно ознакомили меня.

Я прочёл её с большим интересом с первой до последней страницы, т.к. я горячий почитатель Льва Толстого и всего, что помогает глубже понять эту бессмертную личность.

Мне кажется, что с этой точки зрения, ваше произведение имеет большое значение. Признаюсь Вам, что ещё более чем биологическая сущность любого великого человека, меня интересуют биография и психология, эмоциональное значение которых не могут обмануть.

По прочтении этих страниц появляется чувство, что сердцем приближаешься к Толстому, видишь его повседневную жизнь, слышишь его речь и еще глубже понимаешь его внутреннюю драму, его моральные и семейные конфликты, и появляется чувство глубокой благодарности к автору, сумевшему так воссоздать перед нами высоту и трагедию личности писателя-апостола.

Я не сомневаюсь, что Ваша книга найдёт издателя. Только лишь финансовые проблемы могут помешать её публикации.

Извините за задержку с ответом, дорогой господин Лебрен. Уверяю Вас: очень хочу, чтобы эта книга была полностью издана.

Жан Ростан ⁽¹⁾

Ascoli Piceno. 24 мая 1977 г.

Via L. Mercantini, 14.

Teiefono 0736/61639

63100 Ascoli Piceno (Italujo)

В прошлом году в Меджигорце (Польша), где я отдыхала в кругу эсперантистов, я познакомилась с доктором Тыбурцюсом Тыблевски. И однажды пополудни, когда мы сидели в кафе с ним и ещё двумя друзьями — Джовани Барбиери и Иреной Саншер, доктор рассказал мне о Вас и Вашем достойном издания произведении, уже переведённом им на польский язык, стараясь заинтересовать меня им. К этой теме мы снова возвратились вечером. Тогда я попросила его переслать рукопись мне. Однако, по различным причинам, доктор смог получить оригинал из Краковского издательства только через месяц. Ваши воспоминания о Толстом так захватили меня, что я не могла не издать их. Мне кажется, что я являюсь орудием некоего мистического существа, которое обязало меня исполнить роль, которую другие прежде не сделали или не сделают.

Итак, веление судьбы! Такая случайность представляется мне не в первый раз.

По правде говоря, оригинал, который я получила, в некоторых местах был плохо отпечатан. Эсперантист Джованни Барбиери специально приехал ко мне из провинции Пьемонт, чтобы оказать помощь в перепечатке многих страниц. Не всегда я была согласна с Вами в некоторых моментах из второй части, но я оставила всё без изменений, т.к. это Ваше произведение, а я — всего лишь издатель.

Я уверяю Вас, что скоро Ваша книга выйдет из печати, а я буду рада познакомиться с Вами лично.

С дружеским и сердечным приветом.

Искренне Ваша

Lina Gabrielli

К читателю

Вы держите в руках ценную книгу. Она — результат многих случайностей. Межчеловеческие узы символизируют интернациональное сотрудничество. Главные фигуры в этой цепи — француз Виктор Лебрен и русский Лев Толстой, чей великий дух оказал влияние и предопределил в дальнейшем поступки автора, о чём Вы прочтете в этой книге, которая, несомненно, оставит глубокий след в Вашей памяти.

Кроме основательного, хотя и случайного, общения французского юноши с великим русским писателем, со всеми вытекающими отсюда последствиями, следует цепь случайностей, которые я считаю необычными.

В 1971 году, будучи в научной командировке на юге Франции, в Aix-en-Provence я услышал имя Lebrun. На следующий день, находясь под сильным впечатлением оттого, что речь шла о секретаре самого Льва Толстого, я, благодаря помощи профессора Marcel Jullien, поехал в Le Puy Sainte Reparade. Мы приблизились к странному полуразрушенному домику, обитатель которого выглянул в окно первого этажа. С радостно вскинутыми руками он воскликнул: ‘Привет, друзья!’ Лицо его было покрыто загаром. Длинные седые волосы девяностолетнего старца, ниспадавшие до плеч, невольно наводили на мысль: так должен выглядеть сам Толстой. Но в течение многих часов общения я понял, что сравнение было не только внешним, т. к. личность Лебрена вызвала во мне глубокие переживания — столь сильные, что их хватило моему воображению на много лет. Своими радостными восклицаниями, когда он соглашался, своим страстным шепотом, когда он хотел в чём-то убедить, бледностью своего лица, которая проступала, когда он вместе с Marcel Jullien пробовал представить судьбу человечества с помощью математических вычислений и, к сожалению, доказывал обратное.

В конце нашего визита мы заговорили о неизданной еще книге ‘Воспоминания’, которую Лебрен писал одновременно на эсперанто, французском и русском. С первых же моментов, чувствуя важность происходящего, причиной которого являлись и возраст хозяина, и использование международного языка эсперанто, которым он свободно владел, я тотчас попросил пишущую машинку, решив попытаться издать эти воспоминания в переводе на польский.

Последовали годы попыток. Фрагменты этих воспоминаний появились на эсперанто и на польском языке. В течение последующих лет их могли прочитать в журналах: ‘Esperanto’, ‘Pola Esperantisto’, Heroldo de Esperanto’, ‘Panoramo’, ‘Kulturaj Kajeroj’, ‘Literatura Foiro’, а также на польском.

В этот период между автором и мной продолжалась нерегулярная переписка, в которой либо выражалась радость частичной удачи, либо безнадежность из-за того, что издательства отвергли какие-то материалы. В письмах я находил тогда утешительные слова и обещания могучего Виктора: ‘Я ещё попытаюсь дожить’.

Наконец в 1976 пришло письмо от ‘Wydawnictwo Literackie’ (‘Литературное Издательство’) из Кракова: ‘Мы с удовольствием сообщаем Вам, что издательская коллегия постановила включить предложенные переводы воспоминаний Виктора Лебрена в план издания…’

В том же году осенью я встретил в Меджигорце (известное место регулярных встреч эсперантистов) основательницу издательства ‘Плеяды’. Мы рассмотрели вопрос о том, как реализовать то, что так настойчиво подсовывала нам судьба. Месяцем позже она написала Лебрену: ‘Ваши воспоминания о Толстом так захватили меня, что я не могла их не издать’.

Так в конце всей этой длинной цепочки появилась итальянка Лина Габриэлли, которая сама, будучи писательницей, также издаёт книги других авторов.

‘Как я заплачу печатникам?’ — задаёт она вопрос, но тем не менее обещает автору издать его книгу.

Так в плеяду наших писателей вошёл Виктор Лебрен, который пообещал и дожил до 95 лет — единственный в мире ещё живой свидетель, рассказавший нам на эсперанто события и мысли Льва Николаевича Толстого, умершего 67 лет назад.

Лебрен признался, что он написал свою книгу в благодарность великому писателю. Среди многочисленных воспоминаний о Толстом книга Лебрена — документ уникальный. Вы держите в руках действительно ценную книгу.

Тыбурцюс Тыблевски

Jelenia Gora, июнь 1977

Часть первая

Мастер и ученик

‘Это — Толстой, это — человек, который магической силой своего слова, своей мысли, своей воли властвовал над душой своего века. Это — выразитель дум и надежд не одного поколения, не одной страны, даже не одной культуры, но всего человечества нашего времени’.

/Валерий Брюсов, речь на похоронах Толстого⁽²⁾/

Глава 1

Встреча

‘Дух существует там, где он хочет’.

Чтобы рассказать, как на извилистой дороге жизни произошла встреча моего зарождающегося разума с великим интеллектом Льва Толстого, я должен возвратиться в далёкое прошлое. Более чем на три четверти столетия, во времена моего раннего детства.

Мой отец сразу после окончания Высшей Политехнической школы в Париже был приглашён как инженер на работу в Россию, в одну из первых французских железнодорожных компаний. Это случилось в конце семидесятых годов 19-го столетия.

Мне едва исполнилось пять лет когда моя мать привезла меня в самое сердце Туркестана. Отец работал там руководителем отделения Закаспийской железной дороги, строительство которой только начиналось. Он недавно переселился на будущую станцию ‘Каракуль’, на грани-

це с пустыней, в барханах которой терялась река Зеравшан, древний приток большой Амударьи.

Мы поселились здесь на берегу реки в тополиной роще. Лагерь наш состоял из трех круглых войлочных туркменских кибиток и одного большого зелёного цвета бухарского шатра, подбитого ярко-красным шёлком.

Отец сразу купил мне большого толстого осла и деревянное бухарское седло, инкрустированное фальшивой бирюзой. Он нанял мне бухарца, местного магометанина, который должен был всегда заботливо сопровождать меня также верхом на осле. Но к моей великой радости этот Санчо Панса был очень ленив, а я, напротив, весьма независим и боек. Случилось так, что я очень быстро привык совершать длительные путешествия верхом в полном одиночестве в этой совершенно незнакомой мне, но очень интересной стране, которой ещё не коснулась европейская цивилизация.

Таким образом, к моему счастью, я очень рано научился читать эту великую книгу жизни.

В то время как в Европе бедные дети страдали в детских садиках и школах первой ступени, умное животное давало мне возможность совершенно свободно изучать интереснейшие достопримечательности и полную страсти живую естественную реальность.

Эта страна была только что завоёвана русской армией, и древняя бухарская ‘цивилизация’ была ещё не тронута европейцами. Согласно мирному дoгoвopу, Бухарское ханство ещё управлялось эмиром, который являлся наместником русского царя. Все социальные слои неукоснительно соблюдали магометанство. Алкоголь не употреблялся. Жители не знали воровства, ещё отсутствовали запоры и замки. Мечети с их баснословно дорогими коврами день и ночь оставались открытыми. Я мог на много дней забыть у большой оживлённой дороги свои дорогостоящие игрушки, совершенно ни чем не рискуя.

Ирригация полей, которые возделывались на протяжении тысячелетий в этом очень сухом климате, была со-

вершенна. Река, зимой широкая и быстрая, весной вычерпывалась до последней капли для орошения, и её песчаное ложе превращалось в оживленную дорогу. Тяжело гружённые одно- и двугорбые верблюды, обязательно ведомые ослами, длинными караванами следовали по ней. Они приходили по этой дороге издалека, из стран ещё более удивительных. Из Ирана, Афганистана и даже сказочной Индии.

Туркестан в то время был также страной изобилия. Зеравшан или Политемет, как называл эту реку Страбон (в переводе с персидского — дающая золото) несла свои воды с далёких гор, щедро орошая большие оазисы, самые густо населённые и самые богатые в Средней Азии. Река дарила богатство более ценное, чем золото. Кроме зерновых культур, на бескрайних полях, плоских как стол, выращивали хлопок, кунжут для получения масла, сорго, скрывавшее всадника на лошади, удивительные дыни и арбузы, и невообразимо сладкий белый виноград. Однажды нам привезли на осле только два огромных арбуза, каждый весом по 16 килограммов!…

В некоторых местах косили люцерну до двадцати раз в году, а на самых богатых почвах урожай снимали нередко два раза в год. На очень сухих, но безграничных пастбищах гуляли бесчисленные стада овец, а цены были столь низкими, что по европейским меркам приближались почти к нулю. ‘Большой батман’ (128 килограммов) прекрасного винограда стоил 20 золотых копеек. Пара фазанов, которых местные жители ловили петлями, стоила 5 (пять) копеек золотом! А широкая Амударья почти бесплатно дарила огромных осетров и вкуснейшую чёрную икру.

На вторую зиму мы переселились в большую саклю с толстыми стенами из глины и ровной крышей. Сакля стояла на краю деревни. Когда закончилась укладка рельсов и началось железнодорожное движение, мы переехали на станцию Фараб. Там уже были построены из обожжённого кирпича вокзал и дома.

И вот здесь, в один из жарких летних дней, после полудня, в ослепительно белый дом начальника отделения дороги пришёл странствующий книгоноша. Несомненно это был первый продавец книг, появившийся за Каспием. На его плече, на широком ремне висела большая овальная корзина, сплетённая из ивовых прутьев. Корзина была полна брошюр, очень любимых в то время песенников и дешёвых примитивных христианских изданий.

Отец был на работе, и мать выбрала для меня несколько книг, в том числе ‘Хрестоматию’ Польсена (Poulsen) и ‘Первую’ и ‘Вторую книгу для чтения’ графа Льва Толстого. Книги были в желтом переплёте. А ещё — ‘Священное писание’ в голубой обложке с серебряными старославянскими буквами на титульном листе.

В сущности меня никто не учил читать. Я сам совершенно самостоятельно выучился читать ещё в Париже с помощью кубиков с французскими буквами. Мать подарила их на день рождения, когда мне исполнилось три года. А затем я упражнялся в чтении с помощью многочисленных вывесок парижских магазинов. Я останавливал моих родителей прямо посреди улицы и просил расшифровать удивительное сходство букв на моих кубиках и вывесках парижских магазинов. Я непременно пытался их прочесть. Потом мне подарили русскую книгу с картинками зверей и описанием на русском языке. И вот теперь, когда пришёл книгоноша, я уже умел читать на французском и русском языках.

Я унёс книги в мою комнату и начал читать ‘Священное писание’. В начале было интересно, особенно, как Моисей вывел еврейский народ из Египта. Но когда появилось чудо в пустыне, когда Моисей сотворил родник, ударив посохом по скале, я презрительно отложил книгу и больше никогда не брал в руки подобные издания.

Я просмотрел жёлтую книгу Толстого. Внезапно небольшая сказка привлекла моё внимание.

Странник в пустыне, убегая от взбесившегося верблюда, падает в колодец. Он ухватился за куст и повис на

нём. Бешенный зверь стоит над колодцем. Внизу, на дне спрятавшийся дракон ожидает его падения. А в это время путник видит, как две мыши, белая и чёрная, поочередно грызут корень куста, за который он уцепился!…

Я не мог продолжать чтение. У меня захватило дух. От ужаса я похолодел. Белая и чёрная!… Я тотчас понял, что это за мыши…

Это жизненные обстоятельства человека. Каждый миг приближает нас к смерти. От нахлынувших чувств я не мог дальше читать.

Задумавшись, я машинально листал жёлтую брошюру. Но в конце книги новое название привлекло моё внимание: ‘Отчего зло на свете?’⁽³⁾ Да, … почему и зачем существует оно в мире? Безжалостное, торжествующее, ужасное! Почему? Я остро сознавал, что оно существует.

С большим интересом я углубился в чтение.

Жил в лесу отшельник, и звери не боялись его. Однажды вечером он лёг под деревом. К дереву прилетели ворон и голубь, пришёл олень, приползла змея. И звери заговорили между собой. Они спрашивали друг у друга, почему существует в мире зло?

Ворон сказал: ‘Всё зло в мире существует от голода. Когда я наемся досыта, усядусь на ветке, закаркаю, и всё тогда мне покажется прекрасным и радостным. Но когда я голоден день или два, всё становится для меня отвратительным. Я не могу больше смотреть на деревья, на солнце, в голубое небо. Не могу найти себе места и покоя. Да, зло, всякое зло происходит от голода.

— Ну, нет! — сказал голубь, — по-моему, всё зло от любви. Если бы мы жили в одиночестве, по одному, что заботило бы нас? Одна голова — не страдает. А даже, если и страдает, то страдает только одна. Но мы должны жить парами, и когда я полюблю свою пару, нет для меня покоя. Всегда я думаю только о ней: ‘Не голодна ли она? Не холодно ли ей? А когда она, хотя бы на короткое время, покидает меня, я становлюсь совершенно несчастным. Что будет, если её схватит ястреб? Или она попадет

в силки? Я лечу искать её, и вот смотрите, в какое несчастье сам попадаю. Если она попадёт в несчастье, то ничто уже не может тебя утешить. Ты не можешь уже ни есть ни пить. Ты живёшь только, чтобы искать или оплакивать свою подругу, и сам рискуешь погибнуть. Многие так заканчивают свою жизнь. О да, зло в мире, всякое зло только от любви!…

Из-за любви!… Как стрела пронзило моё сердце это слово, и эта картина — голубь, страдающий о своей голубке! Я перестал читать. Я застыл от боли!…

И в ту ночь мне приснился сон (так как только во сне это может случиться). Представилось мне состояние моей страдающей детской души, пробуждающейся в реальность. Какая удивительно впечатляющая картина. В этот миг было только одно существо, которое я любил больше всего на свете. Это была моя мать. В эту ночь она приснилась мне дряхлой старой женщиной. Нежные правильные черты были искажены временем. Круглое, кроткое лицо было худым, покрыто морщинами. На голове — колючки белых волос. Беззубый рот, запавшие щёки, заострившийся горбатый нос. Во сне я увидел её такой, какой она стала потом, спустя пятьдесят лет, перед смертью, когда ей было уже девяносто. И видя этот сон, я оросил подушку горючими слезами…

Моё дошкольное образование

Вскоре отец сделал мне два подарка, которые оказали на меня сильное влияние.

Для огромного огорода, который отец всегда возделывал, чтобы бесплатно снабжать своих слуг овощами, он привёз из Парижа довольно большой ящик семян. Когда мы вместе вынимали из ящика бесчисленные различные пакеты, он почти из каждого давал мне щепотку семян. Я высеял их все на одну грядку, которую отец отвёл мне в середине огорода. Подражая садовнику, я обрабатывал землю граблями и, открыв кран, поливал грядку.

Когда через несколько дней я прибежал посмотреть результат, бесчисленные молодые побеги уже высоко поднимались над землёй, покрытой корочкой образовавшейся после высыхания от полива. Я был поражён. Эта мощная, напряжённая сила жизни, это различие и красота семян, и вот теперь появившиеся из них растения, стали для меня не чем-то мистическим, а реальным и незабываемым откровением. Всей душой я понял и почувствовал растительное царство, всю его созидающую мощь. С этого утра я на всю жизнь горячо полюбил работу в саду и огороде. Эта работа вдохновляла меня, и в конце лета я охотно занимался сбором урожая, получением семян овощей и цветов. Навсегда сохранил я это увлечение, и оно очень помогало мне в жизни.

Второй подарок, который сделал мне отец, — это книги и журналы. Зимой отец выписал на моё имя два детских журнала. ‘Задушевный разговор’ был великолепным еженедельным русским журналом. Он издавался в трех вариантах: для самых маленьких, для среднего возраста и для старшего. Он не содержал ни тени религии и политики. Издатели были талантливы. Второй журнал — ‘Почтовый ящик’, где дети сами обменивались письмами между собой, оживляя тематику журнала.

Из Франции отец выписал мне ‘Каникулы и учёба’ (‘Education et Rekreation’). В нём великий Ж. Верн публиковал свои первые произведения.

Я никогда не забуду мои первые книги. Это были: ‘Научные игры’ (Les rekreation scientifiques) Тиссандье (Tissandier) и три главных произведения Ж. Верна ‘Дети капитана Гранта’, ‘Двадцать тысяч лье под водой’, ‘Таинственный остров’. На русском отец выписал мне ‘Сказки кота Мурлыки’ профессора Вагнера. В предисловии талантливый автор выражал большое сомнение в подлинности европейского ‘прогресса’. Это предисловие было единственное, что отец прочитал мне вслух за все семнадцать лет нашей совместной жизни. Видимо оно ему очень понравилось.

Он всегда сожалел, что не может найти для меня ‘Историю сельского жителя’ Эркман-Шатриана.

Такое естественное воспитание, без так называемого ‘систематического образования’, длилось ещё пять лет. Конечно, мало-помалу я начал просматривать журналы моих родственников. Они были многочисленны. Каждую зиму отец составлял список книг и журналов, которые он хотел выписать и отправлял его во Францию. Он получал ‘Альманах Гашетта^{4)‘, ‘Научный год’, журналы ‘Астрономия’, ‘Вокруг света’, в которых самые известные исследователи и путешественники описывали свои экспедиции, ‘Обозрение двух континентов’, ‘Голубое ревю’ и другие. Моя мать получала ‘Хороший журнал’, в котором впервые был напечатан роман Виктора Гюго ‘Отверженные’.

В нашей семье никогда не было ежедневной политической газеты, но отец выписывал великолепно иллюстрированную ‘Ниву’ и ‘Неделю’.

В качестве секретаря отец нанял молодого поляка с длиннющими усами и бородкой ‘а ля Наполеон III’. Он только что окончил реальное училище в Белостоке. Его звали Владимир Владимирович Искандербек-Булгарин. Он был симпатичный и жаждал совершенствоваться во французском. Однажды он подарил мне ‘Робинзона Крузо’ в великолепном переводе на русский Анненской и объявил родителям, что меня пора готовить для поступления в реальное училище. Так началось для меня ‘систематическое образование’ в течение полутора часов ежедневно. Мне только что исполнилось девять лет, и я очень хорошо умел читать на русском и французском. Через полтора года я был готов к экзаменам, и мой учитель повёз меня в Тифлис (ныне Тбилиси, столица Грузии), чтобы отдать в учебное заведение. Мы уже приблизились к столице Кавказа. Как вдруг узнали, что в Азии вспыхнула эпидемия холеры, и нас в целях карантина арестуют на сорок дней. Потому мы решили возвратиться домой. Так холера подарила мне ещё один год свободы.

Должен сказать, что судьба была ко мне благосклонна с первых дней моей жизни и поныне. Когда я оглядываюсь на свое прошлое, то моя благодарность судьбе — подлинно безгранична. Я очень благодарен отцу за ту полную и, надо сказать, удивительную свободу, в которой он взрастил меня, и еще за его исключительную любезность. За долгие семнадцать лет нашей совместной жизни он ни разу не повысил голос. И уважение было обоюдным. Я глубоко уважал его и слушался. А ещё я благодарен моему ослу за его незаменимые ‘наглядные’ уроки, которые умное животное преподавало мне в продолжение шести лет. Ещё спасибо холере, которая на целый год уберегла меня от пребывания в местах огромных мучений, которые почему-то называются детскими пансионатами.

Таким образом, прежде чем меня успели запихнуть в пансионат, я имел время сформироваться и окрепнуть до такой степени, что отвратительная машина, штампующая личность, не смогла убить во мне сентиментальное сердце, честность и свободу суждений. Именно это обстоятельство было причиной безграничного счастья в течение всей моей жизни.

Так в Туркестане, между Каспийским морем и Самаркандом прошли девять незабываемых лет моей жизни.

Но для моего отца эти последние годы были омрачены преследованием католиков. Закаспийская железная дорога считалась ‘военным объектом’. Едва строительство приблизилось к концу, как мой отец стал получать секретные указания постепенно увольнять всех католиков. Когда они были замещены православными, стали увольнять тех, кто был женат на католичках. Мой отец был совершенно чужд какой-либо религии, но официально он считался католиком. Всеми силами он пытался замедлить процесс этой ‘чистки’. И когда ему предложили поехать на строительство Великой Транссибирской дороги, он разумно согласился.

И вот после сорокапятидневного путешествия на большом пароходе ‘Москва’ мы через Чёрное море, Суэцкий канал, мимо Индии и Японии попали во Владивосток. Там мой отец должен был определить меня в ‘классический’ лицей, единственный в городе.

На Дальнем Востоке

Здесь на берегу величественного Тихого океана и в удивительно светлом Уссурийском крае я прожил шесть лет.

Мой отец работал на строительстве железной дороги. Сначала в этих местах. Затем во Владивостоке был начальником уже построенной дистанции пути. В последний год он руководил техническим отделом строящейся Маньчжурской железной дороги.

Чем ближе было окончание обучения, тем более реальной становилась перспектива вступить на трудную дорогу самостоятельной жизни, которая казалась мне бессмысленной, ужасной, неприемлемой! С каждым годом я становился всё более печальным и озабоченным, а моё положение казалось всё более безнадежным. Обычный, приемлемый для всех образ жизни, который предлагали мне окружающие, не мог удовлетворить умного, сознательно воспринимающего жизнь человека.

Я находился в таком предельном, почти предсуицидном, душевно подавленном состоянии, когда вдруг судьба улыбнулась мне: я вспомнил некогда прочитанное у Льва Толстого. С этого момента великий писатель завладел моими мыслями навсегда.

Это случилось ранней весной 1899, сразу после смерти отца.

С детства я много и внимательно читал. Во Владивостокском лицее у меня был друг, старшеклассник, для которого я иногда писал сочинения, если тема была мне интересна. (Я восхищался красотой русского языка и писал сочинения для своего друга только на отлично.) Мои друг часто посещал библиотеку лицея, очень богатую произ-

ведениями русских писателей. У него была привычка читать все книги, стоящие на полках по алфавиту. А я перенял его манеру. После толстых книг Лажечникова и Лескова я начал читать полное собрание сочинений Л. Толстого. Но смерть близкого и дорогого для меня человека прервала мои занятия.

Только через три дня после похорон я смог чуть-чуть успокоиться. Однажды после полудня я, отдыхая в своей комнате, взял очередную книгу. Это был 13-й том собрания сочинений Льва Толстого, изданный в Москве. Предыдущие 12 томов были уже мною прочитаны. Я полюбил автора за неподражаемые, незабываемые характеры героев ‘Войны и мира’, за прекрасное описание природы, сельских работ и сцен охоты в ‘Анне Карениной’ (я сам много охотился в сибирской тайге) и особенно за его ‘Педагогические тетради’, которые в удушающей атмосфере царского лицея были для меня лучом света. Я взял тринадцатый том, но сразу читать не мог. Я только перелистывал книгу. Последние главы книги ‘О жизни’… Однако?… Какое странное название. А где же первые главы?…

Я просмотрел главу… ‘Страх смерти’. Но это же прямо касается меня! Я начал читать, и удивление моё было безгранично. Автор говорит о том,