Петр Пильский
В Латвию!
1. В пути
2. Рига
3. Первые впечатления
В Латвию!, Пильский Петр Мосеевич, Год: 1927
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Наконец, вы говорите себе:
— Довольно!
Вы садитесь в поезд и едете. Куда? — Вы этого еще не знали полчаса тому назад. Да и не все ли равно? В каждой неостывшей душе вместе с первым порывом весеннего ветра пробуждается томительная жажда бродяжничества.
Когда-то, в России, это было так легко, — путешествовать, менять места, в течение одних суток переноситься с пасмурного севера на пылающий юг, колесить по проселочным дорогам по Волге и Днепру, спускаться к нефтяным вышкам Баку, плавать по Черному морю, высаживаясь где попало, в белом Севастополе, в веселой, нарядной Одессе, в кипучем порту Новороссийска. Теперь это трудней. Но — ничего!
Вы берете билет, занимаете место в вагоне, в последний раз осматриваете перрон, бросаете взгляд на утоливший вас город, три раза плюете на все свои дела, глупые счеты, с ужасом вспоминаете телефонное дерганье и катите, куда вас толкает Бог, судьба, ваш собственный каприз и лежащий в жилетном кармане билет.
— До свиданья!
Сразу в душу входит чувство радостного освобождения. Вы спускаете вагонное окно и начинаете дышать свежим, летящим воздухом, который режет паровоз. Впрочем, окно придется скоро закрыть. Вместе с пылью в вагон врывается и оседает сланцевый дым и на пальцах, на лице, на платье вы ощущаете, как он жирен и слоист. В вагоне душно. Это путешествие не дает отдыха. Но его, все равно и не было бы. Из Ревеля в Ригу поезд отходит в 6 ч. вечера. Спать рано. В душном вагонном томлении не хочется ни читать, ни думать. Так проходит время. В обреченном безделии бежит час, другой и третий. Становится прохладней. Слегка клонит ко сну. Но стоит ли ложиться, когда вас разбудят в Валке для проверки билетов и таможенного осмотра? И вы бодрствуете.
Темная летняя ночь спустилась на проплывающие поля и черные лески. Мелькают станции. По временам поезд замедляет ход. Встают, проблескивают и пропадают затерянные огни далеких, закинутых домиков, и снова стук колес и тьма. Но вот — Валк. Быстрый обход забирает ваши документы, потом вагоны запираются. Это — предвестие таможенного контроля. Но и он проходит легко, без ненужных придирок и тягостной подозрительности. Да и что мы можем везти с собой недозволенного и запрещенного?
Наконец, можно заснуть. Вы смотрите на часы:
— Три.
В семь с минутами вы будете в Риге. — ‘Разве это сон?’
Поезд приходит минута в минуту. О, аккуратность! По широченному перрону обширного рижского вокзала (он гораздо больше нашего ревельского) вы идете мимо парикмахерской, мимо киоска, где меняют деньги, мимо книжно-газетного прилавка, мимо буфета к выходу и перед вами сразу открывается просторная вокзальная площадь с зеленью убегающих аллей.
Пять лет тому назад я жил в Риге, успел узнать ее, потом был здесь в позапрошлом году. Она та же и не та. Совершенно несравнимы мои впечатления. 1922 и 1925 гг. В мой первый приезд Рига казалась уснувшей, полуживой, недвижной. На всем лежала печать омертвения. Не было уличной суеты, вяло текла жизнь, пустовали рестораны и кафе. Рижане взирали на Ревель с завистью. В тот год он кипел в своих судорожных, беззаботно-развеселых днях. Это был рог вексельного изобилия, деньги валялись на улице, вертелась и скакала угарная жизнь и мнилось, будто этому эфемерному празднику не будет никакого конца.
Тихая Рига рядом с бульварным завертевшимся Ревелем стояла печально и понуро.
Потом как-то все сразу изменилось. Ревель привели в чувство, облагоразумили, он стал степенным и экономным и из всех даров судьбы больше всего возлюбил скромную добродетель и мир семейного очага: на рестораны уже не хватало. Тогда настал черед Риги. И она развернулась. В свой второй приезд я ее не узнал. Поражала энергия. Площади и улицы были полны народа и экипажей. Текли рубли, сверкали витрины, франтили дамы, лилось вино. Тут сразу же нужна оговорка: во второй раз я был здесь в дни торжественного приема, устроенного в честь главы Эстонской Республики1. Меня могли обмануть праздничные настроения. Это была не совсем обычная Рига. Много раз потом в моей душе вставали сомнения: не ошибся ли я? Отчасти — да. Слишком уж она была в те дни приподнята, разряжена, расцвечена.
Так, борясь, противореча друг другу, не укладываясь в стройный вывод, жили во мне эти два впечатления, эти два разных города, две различных Риги, хмурая и взволнованная, будничная и торжественная.
Теперь я приехал сюда в третий раз, приехал летом в пору запустения, я увидел третью Ригу, я, наконец, получил верные итоги, частное, , среднеарифметическое, без преувеличений, но и без скептических минусов. Конечно, Рига — нарядна. Это — хороший европейский город. В зелени парков, в зелени своих аллей и скверов, развернув живописный массив своих многоэтажных домов, со своими широкими улицами, широкими тротуарами, блеском магазинов Рига производит впечатление мягкости, неторопливой сдержанности, даже элегантности. Ревель поражает своей величественной стариной. На нем опочила красота древности. В Риге она заслонена. Старый город скрыт. Рижские главные улицы несут на себе отсветы и дыхание Европы. По своему рисунку, общему пейзажу, характеру зданий, внешнему убранству и колориту Рига кажется современней Ревеля.
Было жарко. Мы оставили вещи на вокзале. После душной ночи хотелось размяться. Солнечное утро блистало над городом. Не торопясь, мы шли к центру. Было 9 часов, но деловое возбуждение давало себя знать во всем: в открытых магазинах, в разбросанных группах горячо беседующих людей, в быстро мчащихся трамваях. С первых же шагов чувствовалось, что Рига живет нервно, напряженно, суетясь, будто что-то догоняя, ловя и хватая. Невольно бросалась в глаза приятная комфортабельность домов и кафе и красивых автомобилей. Пестрели на воротах объявления о сдающихся комнатах, — позавидуйте в этом отношении Риге, мои утесненные бесквартирьем милые ревельцы, получившие в нежданный сюрприз, новый квартирный закон.
В тот же день я сидел у моего знакомого адвоката и слушал, как он рассказывал мне о своем житье-бытье.
Вообразите: он снимает пяти-комнатную квартиру и платит за нее, — тоже покомнатно, — 500 рублей за каждую, т. е. что-то около 3000 за все это большое помещение, где у него не только свой очаг, свой дом, но и бюро. И это вовсе не счастливое наследие, совсем не льгота, дарованная прежней квартирной таксировкой: мой адвокат поселился здесь всего три года тому назад. Вообще здесь нет никакого квартирного кризиса. И сами квартиры гораздо лучше наших, — с высокими потолками, большими окнами, большей жилой площадью, почти всегда с ванной, с хорошей парадной лестницей и швейцаром.
Очень любопытна и во многих отношениях удобна система нового автоматического телефона. Он работает без всякой помощи ‘телефонных барышень’. На аппарате — металлический, вращающийся кружок, а на нем, как на циферблате, расположены цифры, — слева — вверх, направо — вниз, начиная с ‘0’, после которого идут ‘9’, ‘8’, ‘7’ и т. д. до ‘2’. В нижней четверти этого вращающегося круга металлический преградитель в виде большого когтя. Все телефоны, присоединенные к этой автоматической сети, начинают свои номера с цифры ‘2’, и вы последовательно поворачиваете круг, вдевая свой палец в отверстие соответствующей цифры, и поворачиваете круг до преградителя. Пример: вам нужно вызвать No 29864. От цифры ‘2’ вы поворачиваете круг в первый раз, затем новый поворот производится от цифры ‘9’, следующий — от ‘8’ и т. д. Ни к кому не обращаясь, вы не слышите никаких голосов, не натолкнетесь ни на одну ошибку, здесь не может быть ни перекрестных соединений, ни многоголосного гула, ни внезапных прерываний.
Система очень удобна. Увы, на земле нет совершенства, — даже этот почти идеальный аппарат имеет все же свои отрицательные стороны, и если кто-нибудь, в порыве разговорного увлечения, занял в вашей квартире телефон, — конечно! Нет силы в мире, способной разъединить говорящих, и тут вы не без сожаления вспомните прежнюю телефонную барышню, которую можно было попросить о разъединении, ибо вы все-таки являетесь полноправным собственником вашего аппарата.
Есть и другое неудобство: скажите ‘прощай’ вашему отдыху, вашему сну, вашему нежеланию беседовать! От этих неприятностей новая система вас никак не защищает. Правда, и теперь вы можете, как и прежде снять трубку, — но, во-первых, она тотчас же начинает гудеть, а, во-вторых, от этого аппарат изнашивается и портится.
Словом, при многих достоинствах и тут есть недостатки, выгоды ведут за собой ущерб, абсолютного совершенства нет.
Так понемногу, так постепенно вы входите в жизнь Риги.
И сразу же вас поражает сравнительная дороговизна. Конечно, это совсем не ‘безумные’ цены, и все же невольно вспоминаешь о Ревеле, благословляя его дешевизну. Правда, не во всем. Гораздо дороже здесь и обеды, и папиросы, и портные, и аптекарские товары. Зато дешевле белье, и обувь, и повсюду продающиеся ягоды, — сейчас особенно клубника.
Зато как радуют книжные магазины! То, что я искал в течение нескольких лет у нас в Ревеле, было обретено мною без всяких затруднений здесь, и это относится не только к нашей эмигрантской литературе, но и к трудно доходящим и редким советским изданиям, — особенно ценно было получить журналы.
И в этот млеющий день июля я ходил по изнывавшему от жары городу, я заходил в кафе (все очень дорого), я посещал магазины (есть прекрасные), я любовался парками, я наблюдал улицы, их толпу и движение, я садился в широкие вместительные, огромные автобусы (проезд дешев), я следил сумасшедший бег автомобилей. Куда несутся они? Что гонит их? Зачем этот нью-йоркский спех? Меж тем не проходит, буквально, дня без автомобильной катастрофы. И это на рижских, на просторных, раздольных улицах! Здесь давят всех: дежурную старушку и зазевавшегося фланера, улепетывающего велосипедиста и несчастного, отверженного извозчика.
А они, в самом деле, отвержены и забыты. Нельзя брать меньше, чем берут они: конец обходится в каких-то 35 рублей. Это — грош. И, все-таки, им приходится больше стоять, чем ездить.
В тот же самый день моего приезда я сидел на углу улицы Свободы и ул. Меркеля, на которой находится здание Русской Драмы, — сидел на стуле, — потому что мне чистили обувь, — и следил за выражением лица рядом стоящего извозчика. Видимо, он стоял уже очень долго. Его сильная, красивая лошадь как-то осунулась и понурилась, его блестящий экипаж с кожаным сиденьем говорил о своей давней неприкосновенности, и на лице извозчика я прочел смертельную тоску приговоренного человека.
Вы спросите: что я сделал?
Я встал, потом, вздохнув, пожалел извозчика, — и взял такси.
П. Трубников [П. М. Пильский]. В Латвию! // Наша газета2. 1927. No 103, 26 июля.
1 Встреча государственных деятелей Эстонии и Латвии проходила в Риге с 9 по 11 мая 1925 г., П. Пильский был официальным членом эстонской делегации, он также был единственным представителем эстонской русскоязычной прессы того времени. К тексту
2 ‘Наша газета’ издавалась в Таллинне с 20 марта 1927 по 6 января1928 гг., состав редакции: П. О. Шутякова, М. А. Курчинский и О. В. Кошкина. К тексту
Подготовка текстов — Аурика Меймре, 2002 — 2003.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2001.