В когтях шайтана
В когтях шайтана
Черкесская быль.
Юрия Кази-Бека.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
VI.
VI.
* * *
—————————————————————
В когтях шайтана, Кази-Бек Юрий, Год: 1894
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Жили-были в одном из горских аулов три славные джигита: Сафар, Гази и Булат, в дружбе и согласии с самых детских лет. Лишь только они вошли в года, тесно показалось им в ауле, йод постоянным присмотром и в подчинении отцов. И вот однажды они ушли от родных и поселились далеко от своей родины, в Мызговском ауле, в своем доме, вполне независимыми. Долго жили храбрые джигиты, что называется, душа в душу. Ни одно облачко не омрачало их повседневной разгульной жизни. Казалось, ни у одного из них сердце не билось чаще без того, чтобы оно не забилось так же и у другого. Ни один из них не изведывал любви, а дружба их все росла и росла. Если случалось где видеть Сафара (он был несколько постарше) или кого другого из них, то можно было бы голову отдать под заклад, что тут же где-нибудь неподалеку находятся и остальные два друга. Они ни ели, ни спали, ни ездили один без другого. Но вот однажды вдруг все разом переменилось: друзья почувствовали тайно друг к другу ненависть и даже вражду. Они влюбились, сами того не замечая, в одну и ту же девушку. Лейла, дочь богатого узденя, была красива, как горная лань. Сафар затаил свое чувство и старался не обнаруживать его. Гази со страстью неопытного сердца отдавался чувству без рассуждения, Булат — восторженно и пылко. Оба они но очереди признались Сафару в своем чувстве. Признание друзей, как громом, поразило влюбленного не менее их Сафара. Гази и Булат были немного моложе его. Он их любил, как родных братьев, и вдруг, к ужасу своему, стал замечать, как его дружба к ним уступила место злобе и ненависти. Он ничего нс говорил друзьям и каждый день, делая над собою невероятные усилия, как бы хладнокровно беседовал с ними о любимой девушке.
Чаще и чаще стала беспокоить его тревога, кому из них троих должна принадлежать Лейла. Но открыто поспорить из-за обладания Лейлой, значило покрыть себя срамом на весь аул: вдруг, три такие храбрые джигита поссорились за женщину [Абыкквасз тучкква тольтокльбжир хаге, — говорят черкесы, т. е. женщина послана небом для услады мужчины, но ссориться из-за нее не стоит, как бы она красива ни была и как бы очи ее ни светились блеском закаленной стали], — этого никогда еще не бывало. Что же делать? Одно средство — кинуть жребий, но опять-таки и это невозможно. Сафар отлично знал своих друзей: они скорей откажутся жить, чем уступить кому бы то ни было Лейлу.
— О, Аллах Керим! Бисмилляхи-лязим, — взывал Сафар, — дай силы мне, и рука да не обагрится кровью братьев.
Но страсть всецело охватила его существо. Дотоле неизведанное чувство терзало и мучило его. Он любил и ненавидел свои страдания и, несмотря на его постоянные молитвы и взывания к Аллаху, какой-то голос неотступно шептал ему: ‘Убей, убей их, и тогда ты будешь владеть ею’.
Однажды, по возвращении с удачного набега, откуда друзья привезли немало добра, они сели обедать. Был полдень. Стояла жаркая пора. Солнце жгло невыносимо. Аул безмолвствовал. На улицах было пусто, только изредка попадалась на них закутанная с ног до головы женщина, возвращавшаяся с речки с кувшином на плечах. Друзья, раньше, когда сердца их бились спокойно, всегда обедали весело и долго разговаривали, то теперь этого уж не было — дорогу перешла им женщина [Поговорка. Женщина, увидя еще издали мужчину, должна остановиться и обождать, пока он ни пройдет]. Молча садились они за стол, молча и вставали из-за него.
Сафар. якобы ради счастливого окончания похода, пил до исступления, так что даже Гази и Булат испуганно переглядывались. Но Сафар ничего нс замечал и не сознавал, он уничтожал громадную баш [кружка, сделанная из глины] за баш. Лицо его покрылось румянцем, жилы на шее надулись и сделались сине-багрового цвета. Он расстегнул ворот бешмета: ему сделалось душно. Еще никогда Сафар столько не пил.
— Простите, братья мои! — вдруг сказал он, вставая, — Я чересчур много выпил и пойду освежиться на улицу.
С этими словами, не глядя ни на кого, Сафар быстро вышел из сакли.
‘Она, или смерть’, — думал оп, выходя из аула и направляясь в горы. ‘Я не могу уступить ее им… я должен владеть ею… я — и никто больше, а потому они не должны жить’.
Крепкая буза, выпитая не в меру, не давала ему опомниться. Он подошел, сам того не замечая, к пропасти, и только тут остановился и замер.
‘Вот здесь ты их можешь погубить и навсегда избавиться от соперников’, — зашептал ему опять тот же неотступно следовавший за ним голос.
Сафар в изнеможения опустился па землю. В голове его был страшный шум. Лицо, по-прежнему, пылало от внутреннего волнения, в членах немощь и лихорадочная дрожь. Сафар чувствовал, будто бы какая-то тяжесть спускалась на него и давила, давила… Глаза невольно смыкались…
Гази и Булат остались одни.
— Что эго сегодня Сафар так много пил? — проговорил Гази после долгого молчания.
— Аллах его ведает. С некоторых пор я отказываюсь понимать его: или он нездоров, или же, просто, он что-то от нас скрывает, — ответил Булат.
Ответ этот заставил задуматься Гази.
‘Конечно, у него, наверно, есть что-нибудь на сердце, чего он не хочет нам поведать’, — мелькнуло у Гази.
И в сакле снова наступила тишина. Может быть, друзья еще долго просидели бы, молча, углубись в свои невеселые думы, если бы их молчание не было нарушено голосом вошедшего муллы.
— Мир да будет над вами, друзья! — сказал он, входя.
Молодые люди, по обычаю, поднялись.
— Благословен приход твой, наш учитель! — проговорил Гази, приглашая старика садиться.
— Спасибо, друзья!
— А я возвращался из дома покойника, — начал снова он, — и, проходя мимо вашей сакли, зашел к вам.
— А кто же умер? — решился спросить Булат.
— Кто? — переспросил мулла. — А вы разве не знали? Эх, вы, джигиты, совсем позабыли о женщинах, а, ведь, умерла одна из самых красивых девушек нашего аула.
— Кто? — вскричали оба джигита разом.
Старик удивленно взглянул на юношей: в вопросе их было что-то большее, чем простое любопытство.
— Умерла дочь Ибрагима, красавица Лейла! — ответил оп.
Наступило уже время молитвы, а Сафар все еще не возвращался. Гази и Булат, примиренные теперь смертью женщины, чуть было не ставшей причиною нх несчастия, пошли отыскивать его. Не найдя Сафара около дома, они направились по улице. Им попался навстречу верховой, который, на их вопрос, не видел ли он их друга, отрицательно покачал головой. Подойдя к горам, они увидели следы человеческих ног и решили, что это непременно следы Сафара, и, действительно, они нашли его там…
— Да, да, — говорил Сафар, — если хотите, друзья, поровну разделиться, то пусть каждый из вас перелезет через эту пропасть.
— А как же?
— Давайте ваши пояса от кинжалов и шашек, мы их протянем через пропасть, пусть хоть Булат перепрыгнет на ту сторону и привяжет два конца, а мы тут.
— Что же дальше? — спросил Гази.
И лицо его, как показалось Сафару, улыбнулось.
Булат перепрыгнул и привязал концы.
— Что же теперь? — крикнул он.
Страшно стало от этого крика Сафару.
‘Сейчас решится их участь, что делать? Скорей, Лейла твоя!’ — шепнул ему прежний голос.
— Вот что. друзья! Ты, Гази, начинай лезть с этой стороны, а ты, Булат, — с той, и кто скорее будет на противоположной стороне, тот м победитель.
Друзья бросились и повисли над пропастью. Выхватил Сафар свой кинжал и разрезал ремни… В одно время раздались два душу раздирающие крика, и все мгновенно смолкло. Сафар, бледнее смерти, стоял над пропастью, судорожно сжимая рукоять кинжала. Они погибли. Он избавился навсегда от соперников, но почему же нет спокойствия ему? Вдруг послышались стоны и раздался голос как будто из пропасти:
‘Сафар, Сафар, что ты сделал? Ты убил нас, Аллах не простит тебе этого, и мы не оставим тебя. Всюду, где бы ни был ты, мы будем с тобою. Ты погубил нас, но мы останемся такими же друзьями’.
Сафар задрожал всем телом.
‘Не бойся’, — шептал ему коварный голос, — ‘они мертвы и не встанут. Ступай и сватайся за Лейлу. Тебя ждет блаженство’.
Сафар быстро бросился бежать. Ноги его дрожали, руки тряслись. Дома он застал обедки от обеда. Он тяжело опустился на тахту.
‘Ступай сватать Леиилу’, — шептал ему опять голос.
Дрожащими руками стал Сафар наряжаться и отправился к невесте. Старый Ибрагим принял радушно джигита. Сафар прямо приступил к делу.
— Я пришел к тебе, Ибрагим, сватать твою дочь. Отдай ее за меня, сказал оп…
К удивлению и даже страху Сафара, старик тотчас же согласился и повел джигита в отделение дочери. Лейла с милою улыбкой встретила юношу. Тихая ласка светилась в ее главах, и в тревожную душу Сифара пролился луч спокойствия. Он упал к ногам красавицы.
Сафара удивляло одно, почему никто не спрашивает его об отсутствующих друзьях, которых привыкли видеть всегда с ним. Это его удивляло и тревожило, даже и тогда, когда Лейла стала его женой. Тайные муки не давали ему покоя. Душа болела сознанием совершенного преступления. Гибели друзей он не мог забыть, как ни старался этого сделать. Голос их еще звучал у него в ушах. По ночам страх его душил. Он часто вскакивал с постели, бросался вон из комнаты и до утра бродил по аулу и его окрестностям . Жизнь стала Сафару невыносимой. Он не мог оставаться один, но и на людях ему казалось, что всякий знает о его преступлении. В таком положении он находился до тех нор, когда ему однажды счастливая Лейла заявила, что скоро будет матерью. Радость охватила Сафара. ‘О, Аллах всемогущий, пожалей меня! Я страдаю, как невольник, прости мне грех мой’. Он переменился, его нельзя было узнать: постарел и осунулся, и силы стали не прежними.
Со страхом и тревогой ожидал Сафар счастливой минуты. И вот, однажды, из комнаты Лейлы раздался крик, и, к удивлению Сафара, не один, а два. Он с нетерпением ожидал позволения жены войти к ней и, получив его, быстро вошел.
Страшный крик раздался из груди Сафара, когда он увидел новорожденных. Их было двое: оба мальчики. И, о ужас! В них Сафари узнал своих друзей. Новорожденные протягивали к нему свои ручонки и что-то лепетали на своем непонятном языке. Сафару показалось, что он куда-то проваливается и летит в бездонную пропасть. Еще издали, с глазами полными ужаса, он увидел лица обоих друзей. Они были встревожены. Но вдруг Сафар услышал знакомый голос и почувствовал, как сильная рука схватила его.
— Сафар, Сафар, проснись! Это мы — твои друзья.
Сафар чуть приоткрыл глаза. Он был мокр от холодного пота, градом катившегося по его помертвелому лицу. Он лежал на краю пропасти… Открыв, наконец, совсем глаза, он увидел, на каком опасном месте он спал, и быстро вскочил на ноги.
— Гази! Булат! — вскричал ои. — Братья мои, вы живы!
И глухие рыдания мызговского джигита огласили пустынные горы.
— О, всемогущий и всемилостивейший Аллах! Ты спас меня, ты послал мне страшный урок!
Увидев затем удивленный взгляд друзей, Сафар спросил о причине их изумления.
— Да ты весь седой, Сафар! — вскричал, наконец, Гази, смотря на друга с искренним сожалением.
Сафар подробно рассказал свои сон.
— Отныне, друзья, я ваш навсегда. Никогда никто не смутит меня, и будем мы друзьями навеки.
Они обнялись и поклялись снова на вечную дружбу.
Еще до сих пор поются про них песни. Они сложили свои буйные головы за Кубанью в битве с врагами своей родины. Память о них не умрет, пока будет существовать хоть один горец. Им поставлен памятник на Воробьиной дороге с арабской надписью: ‘В память славы трех джигитов, здесь поставлен камень. Пусть он свидетельствует потомкам о том, что было’…
Источник текста: журнал ‘Нива’, 1894, No 36. С. 854—855.