Прости, мои народ!
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/konoplyannikova.jpg)
В. ШУЛЯТИКОВ.
Москва.
В. И. Шулятиков. Прости, мои народ!, Шулятиков Владимир Михайлович, Год: 1988
Время на прочтение: 7 минут(ы)
‘Учительская газета’, 7 ноября 1988
OCR Бычков М. Н.
Время есть время, и сегодня имя учительницы Зинаиды Васильевны Коноплянниковой мало кому известно. А между тем дело ее до сих пор хранится в архивах, доставшихся нам в наследство от царского строя. Молодая учительница принадлежала к той славной плеяде русских педагогов, которые относились к учительскому делу прежде всего как к общественной, революционизирующей народ деятельности. Нелегкими были судьбы этих истинно народных учителей: яростные поиски истины, метания, тюремные одиночки, голод и лишения… И над всем этим — возвышенность устремлений, готовность к самопожертвованию, одухотворенность революционными идеалами. Сегодня мы начинаем серию публикаций о судьбах педагогов, чьи жизни неразрывно слились с судьбой страны — ее борьбой, ее страданиями, ее победами.
Второго сентября 1906 года нижегородский губернатор доносил в департамент полиции: ‘На собрании общества вспомоществования учителей и учительниц Нижегородской губернии 29 минувшего августа в помещении губернской земской управы одним из учителей было сделано предложение почтить вставанием память госпожи Коноплянннковой — бывшей учительницы. Общество предложение это приняло и почтило вставанием. Пришлось запретить собрания названного общества’.
На уроках истории в рассказах о декабрьском Московском вооруженном восстании 1905 года обычно упоминается имя полковника Мина и почти никогда — Зинаиды Коноплянниковой, хотя именно она завершила один из эпизодов этой трагедии.
Зинаида Васильевна Коноплянникова родилась в Петербурге 14 (2) ноября 1878 года в семье унтер-офицера и крестьянки. В 1896 году поступила в учительскую семинарию, которую успешно окончила, получив звание учительницы начального народного училища.
Ее отправили в Лифляндскую губернию (Эстонию). С горячим желанием учить простых людей, отдавать им свои знания приехала она в глухой уголок Прибалтийского края в государственную школу.
‘Местность, где мне пришлось учительствовать, была невзрачная: с трех сторон лес, с четвертой — озеро Пеинус… Нищета среди местных жителей была поразительная. Александром II, если не ошибаюсь, они были освобождены без земли. Вся земля оставалась в руках остзейских баронов и казны. Жили они тем, что давало озеро, то есть занимались рыбной ловлей. Выросшая сама в нищете, я не удивлялась их бедности, меня поразило одно: как можно жить так, жить без борьбы за лучшее будущее, как можно жить без единственного светлого луча в будущем, без единого проблеска на темном горизонте?
Но вне стен школы я не могла работать вследствие незнания местного эстонского языка. В стенах же школы мне было слишком тяжело, тяжело не физически, но морально. Все занятия нужно было вести на русском языке. Тяжело было видеть, как малютка ученик такими жалкими, беспомощными глазами смотрел на меня. ‘Отчего в этих стенах я не могу говорить на своем родном языке?’ — читала я в этих грустных глазах. Тяжело было слышать, как 17—18-летние юноши старших классов, не зная своей собственной народной истории, богатой фантами и событиями, повествовали мне о том, как дрались Ольговичи и Рюриковичи в удельный период…’.
ОСЕНЬЮ 1900 года Зинаида Васильевна перешла в школу села Гостилицы Петергофского уезда под Петербургом.
‘Условия здесь были таковы: перед школой жил жандарм, позади школы урядник, на соседней горе поп, рядом с ним псаломщик, и все четверо писали на меня доносы. Заведу ли беседы и чтения для народа невинного характера, псаломщик доносит инспектору, что ‘учительница занимается сторонними школьными занятиями, беседами и толкованиями’, поп пишет по своему ведомству, что учительница секты насаждает, толстовщину распространяет, юношество развращает.
Займусь ли народными спектаклями, выступают на сцену со своими доносами урядник и жандарм… По доносам меня вызывали то инспектор, то училищный совет, то губернатор. Два с половиной года поучительствовала я в этом богоспасаемом селе, наконец, меня училищный совет выкинул из учительства. Под влиянием пройденных мной жизненных перипетий я убедилась в следующем: я не могу делиться с народом и теми скудными знаниями, какими я сама обладаю, не могу открывать ему глаза на его положение, не могу указывать ему на настоящие причины его бедствий’.
Доведенная до отчаяния местным начальством, в январе 1902 года Зинаида Васильевна покинула Гостилицы. В обращении в Петергофский уездный училищный совет она писала:
‘Не думайте, что мне очень нравится сидеть в Гостилицах. Два с половиной года работала я в них из-за принципа, что порядочный человек должен работать там, где труднее, два с половиной года просидела в таком местечке, где школа являлась единственным лучом в этом поистине темном царстве, два с половиной года боролась с этим царством тьмы и чиновного произвола…’
Еще в Гостилицах она занималась пропагандистской деятельностью. Сохранились протоколы допросов некоторых местных жителей, среди которых Зинаида распространяла нелегальную литературу, проводила беседы на политические темы.
ИЗ ПОКАЗАНИЙ крестьянина Михаила Ширина: ‘Коноплянникова, прибыв в село Гостилицы, начала пропаганду среди нас не сразу. Сначала она старалась свести знакомство с нами и поближе сойтись вообще с населением. Такому сближению ее с народом главным образом послужили устраиваемые ею спектакли. Особенно усилилась ее деятельность в этом направлении в течение 1902 года. В это время ближайшими ее знакомыми и сотрудниками по части распространения запрещенных книг и листков являлись я, Эрнест Каппель, арендатор водяной мельницы, чиновник Вальтер, учитель села Мишелово Дмитрии Малов, Николай Новожилов, Николай Волков… Отношения Коноплянннковой к Каппелю были так близки, что в селе стали говорить, что они жених и невеста, но мне хорошо было известно, что любовных отношений между ними не было’.
А вот и настоящая драма, встающая за строками архивных документов.
ИЗ ПОКАЗАНИЙ Эрнеста Каппеля: ‘…Коноплянникова производила на меня сильное впечатление тем, что она живо, с любовью и энергией относилась к делу школьного обучения, и я после нескольких встреч и разговоров с нею стал к ней неравнодушен, почти что влюбился. Коноплянникова отвечала мне так же — симпатией, ввиду чего я и решил жениться на Коиоплянниковой. Когда я ей об этом сказал — это было летом 1901 года, она отказала мне, так как цель ее жизни — служение народу, в жертву коему она готова принести себя’.
Попробуйте представить душевное состояние юной учительницы, читающей показания Каппеля следователю, данные спустя еще один месяц: ‘Давая предыдущее свое показание, я все-таки еще не отрешился окончательно от своих социалистических убеждений, а потому рассказал обстоятельства дела, скрыв некоторые подробности. Теперь я, просидев в заключении и прочитав довольно много книг по общественному вопросу, изменил свои взгляды и нахожу, что те взгляды, которым я начал сочувствовать под влиянием Коноплянниковой, доказывавшей необходимость борьбы с существующим политическим строем России, — не выдерживают критики и в результате не дают тех благ для народа, о которых так много шумят пропагандисты этих взглядов. Нахожу, что они даже вредны, так как вносят беспорядок и нарушают обычное течение общественной жизни’.
27 апреля 1903 года Коноплянникова была арестована. При обыске у нее обнаружили революционные издания, рукописи и принадлежности множительного аппарата, талонную книжку Санкт-Петербургского комитета РСДРП.
В ДОКУМЕНТАХ департамента полиции сохранилось описание Коноплянниковой: ‘рост 2 аршина 2 1/4 вершка, лет 24, впечатление, производимое наружностью, хорошее, волосы черные, прямые, глаза серые большие, зрение хорошее, лоб большой высокий, нос небольшой, прямой, лицо круглое, цвет кожи смуглый, характер голоса спокойный’.
В этом же деле полиция констатирует: ‘Бывшая учительница земской школы в селе Гостилицы Петергофского уезда принадлежала к РСДРП, вела революционную пропаганду среди населения Петергофского уезда. Вообще Коноплянникова представляет из себя тип вполне убежденной, энергичной и решительной революционерки’.
В середине октября Коноплянникову перевели в Трубецкой бастион Петропавловской крепости в одиночную камеру. Там отметила она свое 25-летие.
Через год Зинаида была отдана под надзор полиции в Харькове. Очутившись на свободе, она тайно выехала за границу, стае профессиональным революционером. Путь каждого русского революционера прослеживается по документам департамента полиции. Коноплянникова снова попадает в поле зрения охранки в 1905 году.
‘Прибыла в город Саратов 25 августа, посетила книжный магазин Мешкова, что на Московской улице. В Саратове встречалась с Дмитрием Константиновичем Гороховым… Арестована 12 сентября на вокзале Московско-Брестской железной дороги в городе Смоленске под фамилией Левиной Надежды Семеновны… При обыске обнаружены взрывчатые вещества… 14 сентября доставлена в Москву и заключена в губернскую тюрьму’.
Зинаида была в отчаянии, отказывалась назвать настоящее имя, давать показания на допросах, отрицала все, что бы ни говорил следователь. Освобождение пришло неожиданно: царский манифест от 17 октября 1905 года повелевал освободить всех арестованных, находящихся под следствием. Произошла ошибка: генерал-губернатор распорядился об этом, не поставив в известность градоначальника и охранное отделение. Уже 19 октября в Петербург была послана телеграмма: ‘Вчера в числе прочих лиц содержавшихся в губернской тюрьме освобождена Зинаида Коноплянникова. Меры к розыску ее и учреждению наблюдения приняты’. Но — до трагического августа 1906 года напасть на ее след не удалось.
И вот прозвучал выстрел в полковника Мина, палача Красной Пресни. Ее задержали там же, на вокзале в Новом Петергофе. Кроме браунинга у нее оказалась и бомба. Она могла бы ею воспользоваться: возможно, это позволило бы скрыться и избежать ареста. Но при покушении, считала Зинаида, не должны были погибнуть случайные люди и даже члены его семьи. Поэтому, понимая, на что идет, она подошла к Мину почти вплотную и выполнила приговор народа.
Так в Новом Петергофе 1 августа 1906 года четырьмя выстрелами из браунинга был застрелен Георгий Александрович Мин — командир Семеновского полка, только в январе про изведенный в генерал-майоры. До декабря 1905 года он был известен лишь в среде военных после декабрьского же вооруженного восстания имя его об летело всю Россию. В его послужном списке отмечено: ‘Командовал а городе Москве отрядом при подавлении вооруженного мятежа на Пресне и в районе Прохоровских Мануфактур и Сахарного завода с 17 по 22 декабря 1905 года’. Своей жестокостью в эти дни первой русской революции он и проела вился.
Позже, на суде Коноплянникова объяснила мотивы своего поступка: ‘…Всем памятны декабрьские дни я Москве, где Мин и Риман действовали так, как будто это была неприятельская страна. …Много об этих днях говорилось и писалось в газетах и журналах, есть специально по этому поводу написанные книги. Сотнями считали убитых в Москве. За что, спрашивается, убивали московский народ?.. Я убила Мина как убийцу тех невинных, кровью которых орошены улицы Москвы’.
СЛЕДСТВИЕМ было позднее установлено, что Зинаида поселилась вблизи дачи, снимаемой Мином, под именем Софьи Ивановны Ларионовой. Обедала у сына крестьянина Петра Матвеевича Мосоляйне, дом которого находился напротив дачи Мина. У Коноплянниковой была возможность исполнить приговор в деревне или по дороге на станцию. Но тогда смерть полковника, возможно, захотели бы объяснить обычным грабежом. И Коноплянникова, рискуя собою, совершает покушение на глазах у многих людей.
Следствие и суд прошли быстро. Заседание проходило в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, от защитника Коноплянникова отказалась. В ночь с 28 на 29 Коноплянникову заковали в кандалы и отправили под усиленной охраной в Шлиссельбургскую крепость. Там в 9 часов 26 минут утра и была казнена молодая учительница. Она бесстрашно приняла смерть. С презрением отбросила обязательный атрибут казни — холщовый мешок, надеваемый на головы осужденных. Сама взошла на эшафот, сама накинула на шею петлю, не допуская к себе палача.
‘Коноплянникова держала себя до последней минуты с полным самообладанием, последней своей воли не заявила, от напутствия священника отказалась’, — доносил вице-губернатор министру внутренних дел. Речь Коноплянниковой на суде была опубликована отдельной брошюрой издательства ‘Трудовик’.
Ее последние слова: ‘Я умру с одной мыслью: прости, прости, мой народ! Я так мало могла тебе дать — только одну свою жизнь. Умру же я с полной верой в то, что наступят …те дни недалекие, когда трон, пошатнувшись падет, и над русской равниной широкою ярко солнце свободы взойдет’.
К Зинаиде Васильевне Коноплянниковой можно в полной мере отнести слова В. И. Ленина: ‘Они проявили величайшее самопожертвование и своим героическим террористическим методом борьбы вызвали удивление всего мира. Несомненно, они, эти жертвы, пали не напрасно, несомненно, они способствовали — и прямо и косвенно — последующему революционному воспитанию русского народа’