V. Хромает, Ашкинази Михаил Александрович, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 19 минут(ы)

А. ЖЕЛАНСКЙ.

СКАМЬЯ И КАЕДРА.
Разсказы изъ гимназической жизни Семидесятыхъ годовъ.

МОСКВА.
Типо-литографія Высоч. утв. Т-ва И. Н. Кушнеревъ и К^о, Пименовская ул., собственный домъ.
1892.

V. Хромаетъ.

— Мн бы хотлось видть класснаго наставника перваго класса, обратился Александръ ерапонтычъ къ господину, къ которому направилъ его гимназическій сторожъ, пояснивъ, что это надзиратель.

— Вы родитель? васъ вызвали по повстк? полюбопытствовалъ Красовицкій.

— Нтъ, зачмъ же! удивился Александръ ерапонтычъ или, такъ какъ его фамилія гораздо короче и благозвучне имени-отчества, то его удобне называть по фамиліи: удивился Гурьевъ. Меня никто не вызывалъ, я по своему почину завернулъ сюда, къ г. Калиновскому дло у меня есть.

— Я прикажу доложить объ васъ, сказалъ Красовицкій, потрудитесь обождать г. Калиновскаго въ пріемной.

— Слушаю-съ, весело молвилъ Гурьевъ какъ бы по военному, но тутъ не слышалось ничего подобострастнаго, наоборотъ, въ этой, повидимому, уничижительной фраз сквозило, такъ сказать, дыханіе собственнаго достоинства, это была причуда барина, спокойнаго за свою барственность, за ея мощь и увреннаго въ томъ, что всякое небарское слово, которое сорвется у него съ устъ, блистательно будетъ ею ассимилировано.

Потолковать съ Калиновскимъ Гурьевъ надумалъ по случаю двоекъ, которыми вдругъ изукрасились вдомости его сынишки Володи, ученика перваго класса. Это было чревато переэкзаменовкой и даже, быть-можетъ, ‘зимовкой’ на другой годъ въ томъ же класс, что одинаково было нежелательно чадолюбивому Гурьеву. Изъ-за переэкзаменовки у Володи пропало бы лто. Вмсто живительнаго отдыха — изволь-ка гнуть и безъ того натруженную за зиму спину. Потеря года тоже, какъ сказано, представлялась Гурьеву бдой, но только не съ той стороны, чтобъ онъ уготовлялъ для своего Володеньки въ будущемъ Богъ-всть какое высокое положеніе и горлъ нетерпніемъ скорй провести его на высоту. Нтъ, онъ не забгалъ впередъ въ этомъ смысл, и у него и въ помысл не было обуздывать естественныя володины влеченія. Дло все въ томъ, что Гурьевъ смотрлъ на гимназію какъ на ‘неизбжное зло’, гимназическое ученье ни во что не ставилъ и полагалъ, что всего здоровй испить эту чашу залпомъ, а не глотками.

Взирая на гимназію какъ на ‘неизбжное зло’, Гурьевъ не понималъ, какъ это другіе родители могутъ смотрть на это иначе и презрительно относился къ тмъ, которые отдавали своихъ дтей въ приготовительный классъ.

— Это жестоко! это безбожно! возмущался онъ. Когда ребенокъ заболваетъ, вы же не кладете его въ больницу, гд лчатъ огуломъ, а оставляете дома. Какъ же васъ посл этого не возмущаетъ огульное ученье, которое такъ же грубо и малоуспшно, какъ и огульное лченье! Запречь несчастнаго ребенка въ лямку въ такомъ нжномъ возраст! Ввести его въ разношерстую среду, когда онъ еще не въ силахъ противостоять вреднымъ вліяніямъ — о, какъ это жестоко, какъ безбожно! Нтъ, своего сына я отдамъ въ третій классъ или даже въ четвертый, не раньше.

Тмъ не мене Володя угодилъ въ первый классъ, а не въ третій. Исторія этого противорчія такова.

Сперва Гурьевъ ршилъ лично готовить Володю въ третій классъ и, дйствительно, усердно принялся заниматься съ сыномъ. Въ сущности у него совершенно не было свободнаго времени, такъ что для занятій съ Володей приходилось урывать отъ часовъ, посвященныхъ отдыху. Приравнять же эти занятія къ отдыху онъ никакъ не могъ, потому что непонятливость Володи разстраивала ему нервы. Бить сынишку онъ, конечно, не билъ, но по столу кулакомъ стучалъ предостаточно, отчего у Володи, какъ это было ему слишкомъ ясно, душа въ пятки уходила. Несчастный мальчикъ сбивался спанталыку при малйшихъ покрикиваніяхъ. Гурьевъ крпился, душилъ въ себ досаду, но совладать съ собой не могъ. Анна Ивановна, супруга Гурьева, говорила, что часы, когда онъ занимается съ Володей, сокращаютъ ей жизнь — и по ученик, и по учител у ней болитъ сердце, особенно по ученик.

Больше всего портила крови отцу и сыну математика. Гурьевъ, какъ на грхъ, мнилъ себя знатокомъ этого предмета, хотя, собственно говоря, кром сомнительно-замысловатыхъ задачъ, ни въ чемъ не обнаруживалъ знакомства съ этой областью. Онъ охотно огорошивалъ Володю вопросами, въ род: ‘что тяжеле, фунтъ пуха или фунтъ дроби?’ или: ‘одна палка о двухъ концахъ, дв — о четырехъ, а полторы палки о сколькихъ концахъ?’ Однажды, за урокомъ по математик, Гурьевъ до того разгорячился, что принялся было испытывать володинымъ локтемъ крпость стола. Тогда Анна Ивановна, возмущенная этимъ поступкомъ, объявила мужу: одно изъ двухъ — или пускай онъ перестанетъ неистовствовать или пускай беретъ репетитора, коли ужъ самъ негоденъ въ наставники.

— Взять репетитора на три года, чтобъ онъ искалчилъ мн мальчика — ни за что на свт! возразилъ Гурьевъ. Никакому жалкому гимназистишк Володю я не поручу!

— Зачмъ же непремнно на три года! подчеркнула супруга. Володя не Богъ-всть какой принцъ, и ожидаетъ его впереди не Богъ-всть что. Вс отдаютъ своихъ дтей въ первый классъ, и я своего тоже отдамъ въ первый.

Супругъ отвчалъ на это, что вс ему не указъ — у него свои соображенія и взгляды, въ правоту которыхъ онъ вритъ, и что давно бы пора вытурить изъ дому, изъ краснаго угла, княгиню Марью Алексвну, водворившуюся тамъ по милости лебезящей передъ ней Анны Ивановны.

Посл того Гурьевъ еще недли дв-три занимался съ сыномъ. Но занятія шли вяло, они Гурьеву, очевидно, прискучили, тмъ боле, что ему возбранено было кричатъ, а ему стоило неимоврныхъ усилій удерживаться отъ крика, который его ршительно облегчалъ. И вотъ, при прозрачномъ попустительств Гурьева, съ одной стороны, и по невинному какъ бы почину Анны Ивановны, щадившей самолюбіе мужа, съ другой — къ Волод взятъ былъ репетиторъ.

Съ Гурьева точно десять пудовъ свалилось, и онъ всмъ и каждому сталъ говорить, что заниматься съ собственными дтьми такъ же трудно, какъ врачу лчить своихъ дтей. Желательно, правда, самому учить, но невозможно, силъ не хватаетъ, нтъ этого казеннаго равнодушія, нтъ должнаго спокойствія, и теряется всякій глазомръ, поневол запасешься учителемъ или законопатишь мальчика въ школу.

— Но къ чему равнодушіе? возражали ему, операцію, что ли, производите вы надъ сыномъ? ржете его, что ли?

— Да, если хотите, это операція. Грамматика — это операція. Это все равно, что растягивать члены, предупреждая ихъ нормальный ростъ. Да вотъ, чтобъ недалеко ходить — недавно я встртилъ своего гимназическаго учителя и при вид его почувствовалъ то же самое, что чувствую, когда встрчаю доктора, который три раза вырзывалъ у меня дикое мясо!

Репетиторъ попался Гурьевымъ плохенькій. За нимъ требовался глазъ да глазъ, потому что онъ способенъ былъ въ пылу урока увлечься кускомъ яичнаго мыла, подразнивавшимъ его изъ мыльницы, лежавшей на умывальномъ столик въ володиной комнат и заняться пусканіемъ мыльныхъ пузырей. Что онъ безусловный невжа — Гурьевы на этотъ счетъ скоро прозрли. Особенно не вз любила юнаго репетитора Анна Ивановна. Она считала своимъ долгомъ слдить за нимъ, для чего съ шитьемъ или вышиваньемъ, какъ бы невзначай, заглядывала къ Волод, когда тотъ къ нему приходилъ, и оставалась уже до конца урока. Репетитора стсняло присутствіе мамаши, которая вмшивалась, по его мннію, не въ свое дло, понукая Володю и разжевывая ему по мр силъ то, что ему натверживалось. Разъ какъ-то при Волод она позволила себ замтить репетитору, что онъ неврно ршилъ задачу. Юноша вспыхнулъ и заявилъ, что онъ больше въ ея присутствіи заниматься не станетъ. Вслдъ за тмъ онъ вылетлъ.

На другой день за утреннимъ чаемъ между супругами произошла сцена — не очень крупная, а такъ, среднихъ размровъ. Супруга говорила, что она никакихъ репетиторовъ больше знать не хочетъ, потому что все это — невжды, одинъ къ одному, за ними нуженъ глазъ, а муженекъ даже отъ этой обязанности увиливаетъ, не говоря уже о томъ, что самому учить ребенка ему, видите ли, страхъ какъ хлопотно, ей же это положительно кровь портитъ, да и притомъ у нея и безъ того довольно заботъ. Чмъ рисковать будущностью ихъ первенца, она поступитъ такъ, какъ вс, т.-е., отдастъ его въ первый классъ. Гурьевъ по обыкновенію попрекнулъ Анну Ивановну ея колнопреклоненіемъ передъ княгиней Марьей Алексвной и затмъ, придравшись къ тому, что ей въ тягость присматривать за репетиторомъ, воскликнулъ:

— Это, матушка, не резонъ! Ты все на меня взваливаешь, точно у меня и безъ того голова подчасъ кругомъ не идетъ. Я твою тактику хорошо понимаю, теб бы вс непріятности, вс тяготы — все, все на меня навалить… Но дло-то, вдь, не во мн, дло въ Волод. Вообрази, я подлецъ, я лежебока, я невжда — что-жъ, ты такъ и дашь пропасть мальчику! Нечего сказать, любишь ты его посл этого!

— Ну да, мудрить ты охотникъ, болтать, жалкія слова говорить, ужасы нагромождать — это по твоей части, а вотъ дло длать — такъ ты, дйствительно, къ этому неспособенъ, стояла на своемъ Анна Ивановна.

Ее такъ и подмывало всплакнуть, но она пересилила себя, чтобы не доставить мужу случая сказать то, что онъ всегда говорилъ, когда она источала слезы за чаемъ: ‘Не плачь, чай будетъ соленый!’ За завтракомъ супруги какъ-будто помирились, но въ теченіе остатка дня на бокахъ Гурьева отдавалось отъ утренней перепалки, ни пообдать толкомъ, ни выспаться посл обда не удалось ему въ этотъ день.

Слдить за репетиторомъ у Гурьева не было досуга, или, быть-можетъ, онъ не пожелалъ вдать это впику жен. Такъ или иначе, но Володя опредленъ былъ въ первый классъ.

— Что длать, что длать! утшалъ себя той порою Гурьевъ, все равно это неизбжное зло, въ которое если не втравишься своевременно, такъ ужъ потомъ поздно будетъ. Продержи я мальчика два-три года дома и затмъ запри его въ гимназію — да онъ, бдняга, задохся бы съ вольнаго воздуха въ этомъ болот! Притомъ первый классъ все-таки не то, что приготовительный.

Вотъ и вся исторія этого противорчія.

II.

Пріемная, куда провели Гурьева, была очень строгая комната. На окнахъ висли портьеры безъ занавсей. Мебель была деревянная, ясеневая. На одной изъ выкрашенныхъ масляной краскою стнъ висло распредленіе часовъ пріема у гг. классныхъ наставниковъ. Изъ сосдней комнаты, учительской, несся оживленный говоръ. Бесда шла, сколько могъ понять Гурьевъ, о чемъ-то, нимало не касающемся учебнаго дла, едва ли не о вчерашней пульк. А это раздражало Гурьева, потому что не соотвтствовало его настроенію. Онъ, вдь, явился сюда не съ прогулки, не отъ нечего длать, а съ тмъ, чтобы потолковать о своемъ сын, подлиться своимъ педагогическимъ опытомъ съ гг. учителями, преподать имъ нсколько полезныхъ указаній по вопросу о томъ, какъ имъ учить Володю и воспринять полезныя же указанія отъ нихъ, буде таковыя послдуютъ.

Посл почти двадцати-минутнаго ожиданія показался наконецъ Калиновскій.

— Что прикажете? отнесся онъ къ Гурьеву, поднявшемуся при его появленіи.

— Я пришелъ къ вамъ посовтоваться относительно моего сына, ученика перваго класса Владиміра Гурьева.

— Владиміръ Гурьевъ… гм…

Калиновскій досталъ изъ кармана записную книжку и поглядлъ въ нее.

— Владиміръ Гурьевъ — да, знаю. Что же вамъ собственно требуется?

Калиновскій какъ-будто смотрлъ на Гурьева, но Александръ ерапонтычъ чувствовалъ, что онъ его не видитъ. Онъ смотрлъ на него такимъ расплывчатымъ взглядомъ, въ которомъ тотъ безслдно утопалъ, какъ утопаетъ пылинка въ солнечномъ столб. Такъ, впрочемъ, многіе изъ властныхъ людей глядятъ на просителей. Садиться его Калиновскій тоже, повидимому, не собирался пригласить. ‘Однако, съ родителями не церемонятся въ этомъ миломъ учрежденіи!’ пронеслось у Гурьева.

— Будьте добры, присядьте, пожалуйста, дабы и я имлъ возможность приссть, сказалъ онъ наконецъ Калиновскому, пожимая плечами.

— Сдлайте одолженіе, невозмутимо молвилъ Калиновскій.

Они присли.

— Я хотлъ поговорить съ вами на счетъ двоекъ, которыми пестрятъ вдомости моего сынишки. Главнымъ образомъ онъ хромаетъ по русскому языку — у васъ — и по математик, по остальнымъ предметамъ онъ идетъ сносно.

— Если вы желаете взять репетитора, сказалъ Калиновскій, то я могу порекомендовать вамъ ученика седьмого класса Бльковскаго.

— Нтъ, это не подойдетъ, возразилъ Гурьевъ. Я, надо вамъ знать, не принадлежу къ числу тхъ родителей, которымъ ни до чего нтъ дла — было бы лишь благополучно у сына въ дневник. Притомъ, какъ хотите, я не врю, чтобы, при содйствіи репетитора, можно было достигнуть даже этого вншняго благополучія. Намъ съ вами надо столковаться. Вы мн объясните, чего, по вашему мннію, не хватаетъ моему Владиміру, а я вамъ помогу замазать эти изъяны и выясню, точно ли это изъяны, потому что, смю думать, я лучше знаю своего сына, чмъ вы, т.-е., вы въ столь короткое время еще не успли достаточно узнать его. И право, этакъ мы гораздо цлесообразнй и благороднй ршимъ нашу общую задачу, чмъ вы — рекомендованіемъ мн репетитора, а я малодушнымъ согласіемъ на ваше предложеніе!

Калиновскій еще разъ поглядлъ въ свою книжечку и наморщилъ лобъ, очевидно, силясь что-то припомнить.

— Владиміръ Гурьевъ… не могу сказать, мальчикъ довольно старательный, но малоразвитой…

— Вотъ ужъ нтъ, вотъ ужъ нтъ! заступился за своего первенца Гурьевъ, наоборотъ, очень развитой, очень способный мальчикъ. Своими вопросами онъ подчасъ любого умника втупикъ поставитъ. Нтъ, его неразвитость чисто кажущаяся. Онъ тяжело соображаетъ — вотъ въ чемъ суть, и притомъ у него своя логика. Часто я наблюдалъ: задашь ему задачу, онъ повозится надъ ней, охотно соглашаюсь, дольше другого, но ршитъ и почти всегда своеобразнымъ путемъ. Опять не скрою: вмсто прямыхъ путей онъ — есть тотъ грхъ — выбираетъ окольные, боле тернистые… Что подлаете — у него своя логика! Но это, смю думать, не преступленіе? Своеобразность, вдь, не порокъ? Такъ ли я говорю или нтъ?

— Да, конечно, промямлилъ Калиновскій.

— Вотъ видите. Теперь-то я васъ и прошу. Не забывайте, что у Владиміра подчасъ бываетъ своя логика и считайтесь съ этимъ. Не въ томъ же заключается ваша задача, чтобы подгонять дтей подъ одинъ уровень! Напримръ, такая вещь. Мой Владиміръ, я это замтилъ, при ариметическихъ выкладкахъ не можетъ обойтись безъ пальцевъ. Сперва я это искоренялъ, потомъ увидлъ, что онъ органически не можетъ считать иначе и пересталъ преслдовать его. Пускай его считаетъ, какъ хочетъ, тмъ боле, что все равно — запрещай, не запрещай — а онъ этого не оставитъ, всегда суметъ обойти: въ карманъ пальцы засунетъ или, хотя и на виду, незамтно ими перебираетъ, гд тутъ услдить! Со временемъ онъ это броситъ, какъ и я бросилъ: да, эту черту онъ унаслдовалъ отъ меня. Зачмъ же, стало-быть, насильствовать! Или еще такое обстоятельство. На-дняхъ Володя получилъ у васъ ‘единицу за прилежаніе’ — вашимъ языкомъ говоря, а по-нашему — за отсутствіе прилежанія, за нерадніе. Задано было выучить наизусть и переписать какое-то тамъ стихотвореніе. Выучить — онъ выучилъ, но не переписалъ. Вы усмотрли тутъ нерадніе. Но что вы скажете, если узнаете настоящую причину! Вообразите, Владиміръ потому не переписалъ, что слишкомъ увлекся заучиваніемъ стихотворенія наизусть — онъ страсть какъ любитъ стихи — и забылъ вовсе, что еще надо переписывать. Вотъ оно какого свойства это зловредное нерадніе! Мальчика поощрить бы, а ему единицу закатываютъ! И все оттого, что нтъ настоящей вдумчивости, нтъ никакого вниманія къ особенностямъ ученика. Мои требованія таковы: побольше вниманія къ особенностямъ учащагося, поменьше единообразія, и репетиторы, эти членовредители, сами собой сгинутъ!

На эту длинную тираду Калиновскій сказалъ въ отвтъ слдующее:

— Будьте уврены, что мы длаемъ все возможное, чтобы облегчить ученикамъ трудности усвоенія курса, даже когда не встрчаемъ со стороны родителей никакого содйствія, а чуть намъ малйшую поддержку оказываютъ… отъ васъ, какъ видно изъ вашихъ словъ, мы можемъ ожидать значительной поддержки… да мы готовы изъ кожи вонъ лзть! Репетитора, какъ я теперь вижу, вамъ, дйствительно, не нужно. Затмъ, что касается двоекъ, то вамъ нечего безпокоиться. Впереди еще дв четверти. Вашъ сынъ суметъ еще показать товаръ лицомъ, и мы успемъ внимательнй присмотрться къ нему. Мы не гонители своеобразнаго. Если только выяснится, что особенности вашего сына не представляютъ собой ничего слишкомъ исключительнаго по своей угловатости — вы понимаете, исключительная угловатость въ общежитіи не можетъ быть терпима — то все уладится какъ нельзя лучше.

Раздался звонокъ. Калиновскій поспшилъ въ учительскую.

Гурьевъ отправился къ себ, не совсмъ удовлетворенный вышеописанной бесдою. Оно конечно, посл того какъ онъ хитростью добился отъ Калиновскаго приглашенія приссть, господинъ этотъ изволилъ сосредоточить на немъ дотол расплывчатый взглядъ, но на этомъ его любезность и прикончилась. Сказать, чтобы въ сосредоточенномъ наконецъ-то взгляд Калиновскаго выразился хотя бы малйшій интересъ къ тому, что ему внушали — нтъ, Гурьевъ этого не сказалъ-бы.

И это его раздражало.

III.

Съ мсяцъ посл бесды Гурьева съ Калиновскимъ въ вдомостяхъ у Володи обстояло довольно благополучно. Но тамъ опять повалили двойки, и Гурьевъ, несмотря на насмшки Анны Ивановны, подтрунивавшей надъ его склонностью морочить людямъ голову, ршилъ снова повидаться съ Калиновскимъ, но не въ гимназіи, а нанести ему визитъ на домъ.

У себя на дому Калиновскій принялъ Гурьева куда любезне, чмъ въ прошлый разъ.

— Я снова на счетъ своего Владиміра, сказалъ Гурьевъ, усвшись на диван въ кабинет хозяина. Хромаетъ онъ — хоть ты что! Репетитора я къ нему не возьму, а самому вникать не всегда время есть: хоть бери изъ гимназіи, право!

— Печально… печально, что у васъ нтъ времени вникать самому, посочувствовалъ Калиновскій, а между тмъ это было бы самое полезное для мальчика.

— Но что прикажете длать! Не бросать же мн службы изъ-за этого!

Помолчали.

— Притомъ я думаю, продолжалъ Гурьевъ, что гимназіи на то и существуютъ, чтобы родители, которые почему-либо не могутъ воспитывать дтей дома или въ другихъ, мене казенныхъ, такъ сказать, заведеніяхъ, со спокойной совстью отдавали ихъ туда. Я, какъ родитель, имю право быть безграмотнымъ и полунищимъ и въ то же время имю право требовать отъ гимназіи, чтобы она воспитывала моего сына безо всякой поддержки съ моей, стороны и безо всякихъ репетиторовъ, держать которыхъ у меня нтъ средствъ. Вотъ что я думаю. Къ тому-жъ, репетиторы — вдь, это язва, вы меня въ томъ не разубдите. Приставь я теперь къ Владиміру репетитора — пиши пропало: не развяжешься и во вкъ. Володя и въ восьмомъ класс тогда шагу ступить не суметъ безъ репетитора. Нтъ, подальше отъ этой чумы! Гимназія должна сразу поставить ученика такъ, чтобъ онъ безо всякихъ костылей двигался впередъ да еще, пожалуй, малограмотную семью за собой велъ. Неужели вы несогласны съ этимъ?

— Согласенъ и несогласенъ, вяло молвилъ Калиновскій.

Онъ, очевидно, много кое-чего нашелъ бы сказать по этому поводу, да колебался, стоитъ ли игра свчъ. Однако мысль его, взбудараженная Гурьевымъ, сама собой развертывалась и воодушевляла его. И, спустя нсколько времени, онъ оживленно замтилъ:

— Вроятно, учительство, т.-е., занятія съ дтьми, дло не очень пріятное и благодарное, если родители, даже самые образованные, спшатъ отдавать своихъ дтей въ школу вмсто того, чтобъ самимъ учить ихъ елико возможно. Отдаютъ обыкновенно въ первый классъ. А кто изъ родителей совсмъ уже не чадолюбивъ, тотъ подкидываетъ своего птенца даже не въ первый, а въ приготовительный классъ, если притомъ и на восьми-десятирублеваго репетитора скупится или неохота возиться съ этимъ.

— Подкидываетъ… какое странное слово!

— Да, подкидываетъ, сказалъ и не возьму обратно.

— Но позвольте, я вамъ подкидываю своего птенца, ужъ если вы такъ дорожите этимъ словомъ, а вы намъ подкидывеете свои нужды, безъ нашихъ услугъ вы тоже не обойдетесь. Я вотъ слыхалъ, вы о какомъ-то наслдств хлопочете. Размежуемся лучше полюбовно.

— Размежеваніе — я противъ этого не спорю. Но вотъ что я все-таки осмливаюсь думать. Мало-мальски образованный и способный человкъ, отдающій сына въ приготовительный или первый классъ и на томъ и успокоивающійся, длаетъ въ сущности то же самое, что и женщина, подбрасывающая ребенка въ пріютъ. Но тутъ — я говорю о женщин — есть по крайней мр оправданіе: нищета или стыдъ. А тамъ? что мшаетъ родителямъ учить дтей? Разумется, когда нищета или невжество мшаетъ — это понятно. Но, вдь, бываетъ же такъ, что одному мшаетъ наука, другому искусство, третьему свтская жизнь и т. д. Особенно интересно, когда наука мшаетъ или, напримръ, филантропическая дятельность. То, что, повидимому, должно способствовать — это самое, изволите видть, мшаетъ! А ужъ если наука мшаетъ, то что же говорить о свтской жизни, о служб и т. д.! Да, ребятишекъ въ гимназіи не отдаютъ, а подкидываютъ, и изъ десятка подкидышей выживаетъ одинъ — въ смысл пріуроченности къ жизни, понятно. Вотъ каковы дла на бломъ свт! Раздленіе труда — вещь безспорно полезная, но въ данномъ случа, т.-е., въ дл воспитанія, примненіе его начинается слишкомъ рано. Родители слишкомъ рано освобождаются отъ обязанностей воспитательнаго свойства по отношенію къ своимъ дтямъ. Къ намъ въ гимназію поступаетъ сырье, которому не мшало бы еще пообтесаться на мст. И дальше учителю у насъ нечего ждать помощи отъ родителей…

— Послушать васъ — такъ придешь къ заключенію, что не вы для насъ, а мы для васъ существуемъ, вставилъ Гурьевъ, воспользовавшись ближайшей паузой.

— Ни малйшей помощи! твердилъ свое Калиновскій. Учитель принужденъ замнять ученику отца съ матерью, долженъ выкармливать его духовной пищей, какъ мать или кормилица выкормила матеріальной. Учитель — это вковчная кормилица. Всякій годъ ему поручаются новыя брошенныя родителями дти, которымъ нужна духовная пища. Теперь вы и посудите. Если учитель, у котораго всего одинъ питомецъ, долженъ въ сущности развиваться и рости вмст съ нимъ, то войдите въ положеніе учителя, у котораго на рукахъ десятки питомцевъ! И все это дти разнаго возраста, отъ разныхъ родителей, съ различными способностями и наклонностями. Съ индивидуальностью каждаго изъ нихъ надо считаться. Поэтому, учителю надо обладать гибкимъ темпераментомъ, тонкимъ психотическимъ чутьемъ — словомъ, надо быть своего рода каучуковымъ человкомъ. Если, напримръ, десять учениковъ совершатъ одинъ и тотъ же поступокъ, онъ долженъ отнестись къ этому различно, быть-можетъ даже, съ десяти точекъ посмотрть на это. И очень понятно почему. У десяти учениковъ, происходящихъ отъ разныхъ родителей, съ различными наклонностями, могутъ быть въ данномъ случа десять разныхъ побужденій. Или: у десяти учениковъ, отвчающихъ вамъ одинъ и тотъ же урокъ, можетъ быть десять логикъ, которыя надо распутать. Вотъ вы, помнится, прошлый разъ говорили, что у вашего сына своеобразная логика. Помните, вы меня убждали, что онъ при счет органически не можетъ обойтись безъ пальцевъ и объяснили, что это наслдственная черта. По-вашему, на это надо смотрть сквозь пальцы: это, дескать, само-собой уничтожится. Но, помилуйте, такъ ли это? Наоборотъ, мн кажется, если вы не хотите, чтобы вашъ сынъ всю свою жизнь топтался на одномъ мст — для ршенія жизненныхъ задачъ пальцевъ, вдь, не хватитъ — да, такъ если вы не хотите этого, всми силами искореняйте въ немъ эту слабость! Да вы прямо обязаны налегать на этотъ пунктъ, потому что ‘по-пальцамъ’ онъ унаслдовалъ отъ васъ. И мы должны искоренять подобныя свойства. Видите, какія задачи лежатъ на вковчной кормилиц, выкармливающей брошенныхъ дтей, т.-е., на учител! Но скажите мн, ради Бога, лежатъ ли эти задачи въ границахъ слабыхъ человческихъ силъ?

— Я ужъ вижу, куда вы клоните, отвчалъ Гурьевъ, вы защищаете самый вредный принципъ — единообразіе.

— А по-моему, ухватился Калиновскій, единообразіе, сколько бы противъ него ни кипятились — наше единственное спасеніе. Или разрывайся на части, или замкнись въ броню единообразія!

— Что жъ, разрывайтесь на части, хладнокровно мовилъ Гурьевъ, не мы для васъ, а вы для насъ существуете.

— Ну, я бы вамъ не посовтовалъ возбуждать этотъ вопросъ. Кто для кого существуетъ? Честное слово, это праздный вопросъ, Киф Мокіевичу подъстать. ‘Живи для другихъ’ относится въ равной степени и къ каждому изъ ‘другихъ’. Иначе надо признать законность такого порядка вещей, при которомъ одни жили бы для другихъ, а послдніе благосклонно предоставляли бы первымъ право жить для нихъ. Нелпо задаваться вопросомъ, кто для кого существуетъ. Съ такимъ же точно правомъ можно спрашивать, правая ли пристяжная для лвой существуетъ или лвая для правой. Об он, надо думать, существуютъ другъ для друга и для коренника, который, въ свою очередь, существуетъ для нихъ. Та пристяжная, которую чичиковскій Селифанъ поощрялъ кнутомъ и языкомъ, вроятно, разсуждала, что другая пристяжная существуетъ для нея… Если родители жалуются на насъ и кричатъ, что не они для насъ, а мы для нихъ существуемъ — ясно, что они подъ шумокъ охотно взвалили бы на насъ цликомъ обузу воспитанія и обученія своихъ чадъ, и ждали бы, сложа ручки, отъ насъ всякихъ усовершенствованій въ учебномъ дл. Но люди существуютъ другъ для друга, и всякій — неоплатный должникъ другого. Мы существуемъ для васъ и должны изъ кожи лзть вонъ, смягчая крайности школьныхъ порядковъ. Вы же, въ свою очередь, существуете для насъ — мы не неодушевленные предметы! Вы уже потому существуете для насъ, что существуете для своихъ дтей, которыхъ намъ поручаете. А разъ это такъ, пускай родители не предъявляютъ къ намъ требованій, превышающихъ наши силы, пускай они придутъ къ намъ на помощь, пускай заботятся объ улучшеніи школьнаго дла. Тогда между обществомъ и школой установятся наконецъ правильныя отношенія. А пока родители подкидываютъ своихъ ребятишекъ въ гимназіи и ждутъ, сложа ручки, чтобы оттуда выходили законченные экземпляры, развитые, съ индивидуальнымъ душкомъ, люди… А выходятъ… Да вотъ вамъ примръ. Въ прошломъ году окончилъ съ серебряной медалью нкій Карасевичъ, вс восемь лтъ онъ въ первыхъ ученикахъ состоялъ. По правиламъ въ аттестатъ медалисту мы должны вписать, въ какой отрасли онъ можетъ считаться ‘подающимъ надежны’. Собрался педагогическій совтъ, разбираемъ, къ какой наук иметъ влеченіе Карасевичъ. Директоръ говоритъ — къ древнимъ языкамъ: Карасевичъ, видите ли, у него ‘Правила для поступленія въ лейпцигскую филологическую семинарію’ взялъ. Пфафъ говоритъ — нтъ, не замтно, чтобъ къ древнимъ языкамъ. Къ словесности? Добронравовъ отзывается — не замтно. Такъ мы ни на чемъ и не остановились. Не помню ужъ, что вписали Карасевичу въ аттестатъ. Извстно только, что онъ по какимъ-то домашнимъ соображеніямъ поступилъ на факультетъ восточныхъ языковъ… Нтъ, смшно предъявлять серьезныя требованія къ машинному производству образованныхъ людей! Я знавалъ одного родителя, который трагически восклицалъ: ‘Классицизмъ погубилъ моего Николая!’ Какая чушь! Онъ ближе былъ бы къ истин, если бы восклицалъ: ‘Моего Николая погубила школа, съ которой я, хотя самъ прошелъ черозъ гимназію и университетъ, не помогъ ему справиться, и для усовершенствованія которой не ударилъ пальца о палецъ’. Да, отсутствіе здоровой связи между обществомъ и школой обходится обществу не дешево: учителя стоятъ родителей… и, вмсто дльныхъ и развитыхъ людей, гимназіи выпускаютъ невждъ и лнтяевъ.

— Такъ вотъ какія у васъ понятія! заговорилъ Гурьевъ. По-вашему, въ томъ, что Владиміръ мой хромаетъ, и учителя плоховаты — во всемъ этомъ виноватъ я, Александръ ерапонтычъ Гурьевъ.

— Виноваты вс — и за себя и за своихъ папенекъ и ддушекъ, и часть вины по разверстк падаетъ и на васъ. И это налагаетъ на васъ обязанность смягчать это зло, разъ вы съ нимъ вынуждены считаться.

— Что вы мн говорите, что гимназія — неизбжное зло, точно я этого самъ не понимаю! нсколькодаже обиженнымъ голосомъ сказалъ Гурьевъ (вдь, кому же — ему внушаютъ такіе ‘трюизмы’: это именно слово мелькнуло у него).

— А если понимаете, то не можете не считалъ себя до извстной степени виновнымъ въ его существованіи. На зеркало, стало-быть, неча пенять. Не могу удержаться отъ искушенія: приподыму завсу съ этого зеркала. Наши учителя — они у насъ отчасти набираются изъ поддонковъ интеллигенціи. Все живое и даровитое берется за боле благодарный трудъ. Въ учителя идутъ по недоразумнію или съ отчаянія, не найдя себ мста на земл. Дрессировальщики, люди безъ любви къ длу, ремесленники и невжды — вотъ что подчасъ наши учителя… Мюссе гд-то говоритъ, не помню, гд именно: ‘Il faut tre ignorant comme un matre d’cole, pour croire’ etc. ‘Невжественъ какъ учитель’ — это и къ нашимъ учителямъ до нкоторой степени примнимо… Ремесло свое они бросаютъ охотно, перекочевываютъ въ акцизъ, въ таможню, гд легче служба, гд больше дадутъ. И столь же охотно подкидываютъ въ гимназію своихъ дтей, какъ и всякіе другіе родители, благо она не беретъ платы за ученье съ дтей гг. преподавателей. И лишь въ кои-то вки среди этихъ ремесленниковъ промелькнетъ, такъ называемая, ‘свтлая личность’. Не много ихъ у насъ — свтлыхъ личностей-то, откровенно говоря: только на смена, да и на смена-то, пожалуй, не хватитъ. И не красна, какъ поглядишь, ихъ доля. Нтъ другого боле темнаго, непоказнаго, трудно учитываемаго труда, какъ учительство. Это совсмъ не то, что вылчить человка, построить ему домъ, защитить его на суд. Тутъ за всякимъ изъ этихъ актовъ слдуетъ то или иное удовлетвореніе въ наглядной форм. Учителю же никакого удовлетворенія нечего и неоткуда ждать. Три четверти учениковъ онъ растеряетъ на полпути, четверть, скажемъ, доведетъ до порога университета, но кто изъ нихъ вспомнитъ объ этомъ чернорабочемъ! Какъ хотите, учитель — чернорабочій и учительство — низшая профессія. Изъ медицинскаго персонала учитель соотвтствуетъ фельдшеру или оспопрививателю, но не врачу — такъ, по крайней мр, на него смотрятъ въ обществ. Учитель точно ‘банки ставитъ и кровь отворяетъ’. Увряю васъ, на самаго лучшаго преподавателя такъ смотрятъ. Всякому стыдно сознаться, что онъ своимъ умственнымъ развитіемъ, или даже крупицей его, обязанъ учителю, все равно какъ просвщенному человку немножко совстно сознаться, что онъ лчился и вылчился у фельдшера. А почему на учителя такъ смотрятъ? Едва ли не потому, что онъ возится съ дтьми, а не со взрослыми, и это накладываетъ на него отпечатокъ какой-то… мизерности. Его точно считаютъ придурковатымъ, какъ того взрослаго бородатаго мужчину, который съ наслажденіемъ играетъ съ малолтками въ бабки. Затмъ, еще то, что онъ учитъ чему-то такому, о чемъ посл пропадаетъ всякое воспоминаніе, какъ о материнскомъ молок. Учителю надо обладать прямо необыкновенными душевными качествами, чтобы разсять это невыгодное для него впечатлніе. Послдній газетный писака, послдній крикунъ въ нашихъ говорильняхъ суметъ шутя снискать себ такую популярность, которой учителю не добиться и во вкъ. Нтъ, это по истин низшее существо въ соціальномъ стро! Тяжелая профессія, однообразная, притупляющая человка — не даромъ ея такъ чуждаются! Много надо учителю таить въ себ безкорыстной любви къ длу, чтобы не покласть рукъ!

— Однако, веселую картину вы нарисовали, нечего сказать! Учителя всегда будутъ плохи — таковы внутреннія условія учительскаго труда.

— Учителя во всякомъ случа будутъ соотвтствовать родителямъ. Если ихъ заботливость о юной Россіи ограничивается лишь рукоприкладствомъ къ ученическимъ дневникамъ, пускай они не плачутся на учителей — они ихъ стоятъ. Я лично, какъ родитель — коли дло пошло на откровенность — тоже стою учителей нашей гимназіи и въ томъ числ самого себя. У меня въ третьемъ класс есть сынокъ, помогать которому у меня тоже нтъ времени, а онъ прихрамываетъ. Право, я охотне бросилъ бы гимназію и занялся бы воспитаніемъ своего сына, развивался бы съ нимъ, помогалъ бы нашимъ ремесленникамъ учить его, чмъ заниматься съ чужими дтьми. Особенной склонности къ учительству я не питаю, да и здоровье только теряешь на нашей тяжелой служб. А при своемъ Петруш воспитывалъ бы одного, двухъ мальчиковъ, моему птенцу сверстниковъ — то-то была бы идеальная школа! Художественное ателье въ нкоторомъ род, а не фабрика! И изъ моего Петра, можетъ, и вышелъ бы дльный учитель, который не норовилъ бы улизнуть изъ гимназіи въ таможню, его, можетъ, и не сжили бы со свту всяческія гимназическія дрязги и подсиживанія, какъ это теперь сплошь да рядомъ бываетъ. Однако простите, я разошелся, размечтался, меня понесло противъ всхъ приличій. Я весь къ вашимъ услугамъ — приказывайте.

— Посл нашего разговора мн, пожалуй, не о чемъ и просить васъ, уклонился Гурьевъ. Вашъ собственный сынъ прихрамываетъ, но вамъ трудно поставить его на ноги, и вы какъ бы примиряетесь съ этой печальной необходимостью. Стало-быть, и мн, кром платоническаго сочувствія, отъ васъ ничего не перепадетъ.

— Ну, не всякое лыко въ строку, попятился назадъ Калиновскій. Я хотлъ бы быть и хорошимъ преподавателемъ, и хорошимъ отцомъ.

— Нтъ, мы не столкуемся, теперь я вижу ясно, что не найду въ гимназіи и тни того, чему она, казалось бы, должна служить.

Гурьевъ замолчалъ, но чувствовалъ, что застрять на этомъ ему не годится. Калиновскій выложилъ все, что у него было, уперся въ стну и почиваетъ въ пріятномъ изнеможеніи на лаврахъ, хотя и подмокшихъ. Чтобы съ честью выйти изъ этого словопренія и Гурьеву надлежало договориться до геркулесовыхъ столбовъ своихъ умствованій. И вотъ, онъ счелъ умстнымъ придраться къ замчаніямъ Калиновскаго объ условіяхъ учительскаго труда и разработать его мысли до портиковъ.

— Да, на гимназіи смло можно махнуть рукой, меланхолически продолжалъ онъ. Учителя всегда будутъ плохи, и чмъ дальше, тмъ хуже. Единообразіе вчно будетъ властвовать въ этихъ дрессировальняхъ. По крайней мр мы не можемъ теперь, при нашихъ понятіяхъ, представить себ школу безъ единообразія и безъ дрессировальщиковъ. Какую школу готовитъ намъ будущее, разгадать которое мы безсильны? Поневол обратишься назадъ и скажешь, что Аркадія не впереди, а наоборотъ, позади! Къ чему же стремиться, чего желать! Не лучше ли сложить ручки и плюнуть на всякія перемны!

Гурьевъ еще что-то хотлъ добавить, но во время вглядлся въ Калиновскаго, у котораго на губахъ порхала блаженная разслабленная улыбка, и понялъ, что онъ со всхъ четырехъ сторонъ окруженъ теперь собственною особою, онъ нжился въ соку самодовольства и умиленія по поводу своего краснорчія, и уже никакими возбудительными словами нельзя было растормошить его угаснувшую мысль. ‘Еще одна такая побда, и я останусь безъ войска, безъ рчей!’ могъ бы онъ сказать про себя.

Они еще немного потолковали, и Гурьевъ убрался, крайне обозленный и въ то же время пришибленный. Онъ шелъ поучать, громить, припирать человка къ стн, а вмсто того встртилъ откровенное, разлзающееся по швамъ, безсиліе, наглядно отразившее его собственную немощь. Ему было противно.

IV.

Дома, на двор, Гурьеву попался Володя. Стащивъ изъ буфета нсколько макаронъ и вооружившись перочиннымъ ножичкомъ, онъ выкапывалъ канавки и ‘прокладывалъ’ макароны, какъ трубы, воображая, что онъ устраиваетъ канализацію. Это было его любимое занятіе.

‘Инженеръ!’ мелькнуло у Гурьева. И этого птенца къ канализаціи надо непремнно провести черезъ неправильные глаголы и ut finale! Но что значатъ неправильные глаголы, что это за препятствіе для него, въ сравненіи съ тлетворнымъ, окружающимъ его, безсиліемъ! Изомнутся естественныя влеченія, увянутъ способности. И воспоминанія о дтской забав, пожалуй, милй будутъ прокладки заправскихъ трубъ…

Въ кабинет Гурьева встртила его супруга.

— Ну что, много взялъ! подразнила его Анна Ивановна, много толку вышло изъ вашего разговора!

— Увидишь, душа моя, по вдомостямъ увидишь. Я теб скажу, что такого умнаго и симпатичнаго человка я давно не встрчалъ, затараторилъ онъ, заговаривая жен зубы фальшивымъ восторгомъ. Умница! Говорятъ, поэму пишетъ, подъ заглавіемъ: ‘Продолженіе Героя нашего времени’.

— Что за чушь — продолженіе… какое тамъ продолженіе! Должно-быть, недалекій господинъ. Во всякомъ случа мн его отъ души жалко. Я тебя, милый мой, насквозь вижу. Теб бы только воздухъ сотрясать. То ты меня разговорами донималъ, а теперь свжій человкъ на очереди — къ нему позадишься, если онъ тебя отвадить не суметъ. У насъ, вдь, вотъ какъ: дло вопіетъ, а мы его разговорами заглушаемъ, и чмъ сильнй вопіетъ, тмъ звонче разговоры. Болтунишка! Впрочемъ, утшься, пока ты языкъ чесалъ, я дло сдлала. Грузинцевы взяли къ своему Вас репетитора, и я условилась, что Володя будетъ къ нимъ каждый день ходить и готовить уроки вмст съ Васей. Ты, вдь, не хочешь брать репетитора и самъ за мальчикомъ слдить не можешь — только языкомъ болтаешь. Лучшаго, по-моему, ничего не придумаешь. Кланяйся и благодари.

Сама судьба вступилась! Конечно, то обстоятельство, что Володя начнетъ ходить къ Грузинцевымъ, вопроса не ршало. Но разршеніе его вопроса о томъ, нельзя ли какъ-нибудь, не пошевеливъ пальцемъ, облегчить Волод путь черезъ ‘неизбжное зло’, помочь ему безнаказанно отмахать этотъ тернистый конецъ, на протяженіи котораго такъ легко исковеркать свои естественныя наклонности и навки опустошить душу — разршеніе этого, вопроса по крайней мр откладывалось на неопредленное время. И право, взбудараженный, запутавшійся въ мысляхъ, Гурьевъ и этому сейчасъ былъ радъ.

А. ЖЕЛАНСКЙ.

СКАМЬЯ И КАЕДРА.Разсказы изъ гимназической жизни Семидесятыхъ годовъ.

V. Хромаетъ.

Читайте также:

СКАМЬЯ И КАЕДРА.
Разсказы изъ гимназической жизни Семидесятыхъ годовъ.