————————————————————
В депутации у С. Ю. Витте, Пантелеев Лонгин Фёдорович, Год: 1915
Время на прочтение: 5 минут(ы)
По инициативе ‘Союза Союзов’ 18 октября 1905 г. вечером было собрание в Вольном экономическом обществе. Благодаря блокаде Технологического института в ночь с 17 по 18 октября, а также уличным столкновениям 18 числа, настроение собравшихся было до крайности приподнятое в резко оппозиционном направлении. Сравнительно небольшой зал общества был переполнен. Председателем собрания был избран В. А. Мякотин, это был выбор исключительно удачный. Никогда, ни ранее, ни после, я не видал председателя, который бы так умело и с таким авторитетом руководил собранием, где температура настроения возрастала с каждой минутой, поддерживаемая речами ораторов, причем каждый последующий из них, быть может бессознательно, все выше и выше подымал ноту.
В эту-то накаленную атмосферу вдруг является представитель полиции и в категорической форме, ссылаясь на распоряжение высшего начальства, требует от собравшихся, чтобы они немедленно разошлись. Для подкрепления этого требования вооруженный отряд расположился вблизи дома Вольного экономического общества. В эту критическую минуту В. А. Мякотин мастерски сумел поставить представителя полицейской власти в надлежащие рамки и в то же время удержать собрание от каких-нибудь эксцессов. После некоторых переговоров кончилось тем, что и полицейский чин благополучно удалился, и собрание не менее благополучно продолжало свое заседание и довело его до конца.
Практической задачей, рада чего собрались, был вопрос о немедленной и полной амнистии. В этих видах было внесено предложение избрать депутацию к председателю совета министров. Но сказывалось и другое, более радикальное течение, которое не находило уместным вступать в какие-нибудь переговоры с представителями власти, однако никакого конкретного предложения с этой стороны не было заявлено. Потому около одиннадцати часов была избрана депутация к Витте, в состав ее вошли: Вик. Ант. Плансон, Ф. Из. Родичев, Г. А. Фальборк, Л. Ю. Явейн и я.
Было уже за половину двенадцатого часа, когда мы добрались до Витте, — он тогда еще жил в своем доме на Каменноостровском проспекте. Несмотря на позднее время, мы были сейчас же приняты. Извинившись, что вышел к нам в халате, Витте затем проговорил:
— Уже отдано распоряжение, чтобы полиция не препятствовала продолжению вашего собрания, но почему вы, господа, предварительно, как того требует закон, не сообщили о нем полиции?
— Даже с точки зрения закона о собраниях, — возразил Ф. Из. Родичев, — не говоря уже о манифесте семнадцатого октября, мы не обязаны были уведомлять полицию, раз собрание состоялось по именным повесткам.
По предварительному между нами соглашению оратором от депутации должен был выступить В. А. Плансон. Но едва он успел проговорить, что цель депутации не вопрос о собрании, а поручение от собрания насчет необходимости немедленного провозглашения полной амнистии, как Витте прервал его и повел длинную речь об общем положении, а больше всего о разнузданности и анархии, которые царят в Петербурге.
— То, что теперь происходит на улицах Петербурга, — сказал Витте, — нигде не мыслимо, даже Рузвельт не дозволил бы ничего подобного в Америке.
Не зная, как долго будет ораторствовать Витте, и вместе с тем соображая то нетерпение, с которым собрание ожидает результата наших переговоров, я наконец решил остановить неудержимый поток Витте.
— Извините, граф, что, будучи у вас в первый раз, беру на себя смелость прервать вас. Позвольте просить вас дать нашему товарищу докончить, что он имеет вам сказать, а затем мы с полным вниманием готовы вас выслушать.
Витте сейчас же остановился. В. А. Плансон в сжатых, но хорошо выраженных словах изложил существо миссии, которая была на нас возложена собранием. Когда он кончил, я взял слово:
— В городе циркулируют слухи, что якобы правительство предполагает дать амнистию, но хочет приурочить ее к какому-то высокоторжественному дню. Позвольте, граф, обратить ваше внимание, что теперь не такое время, чтобы обнародование государственного акта исключительной важности можно было откладывать до подходящей календарной даты.
— О нет, — возразил Витте, — ничего подобного.
— И еще скажу, — продолжал я, — даже с точки зрения интересов самого правительства в настоящий момент политический преступник несравненно более опасен в тюрьме, чем на свободе.
Кажется, Ф. И. Родичев указал Витте на разительное противоречие: с одной стороны, провозглашаются всякие свободы, а с другой — остаются в тюрьмах и ссылке те люди, вся вина которых только в том и заключалась, что они все свои силы отдали на борьбу за эти свободы.
Витте не дал определенного ответа, не сказал, что вопрос об амнистии уже решен в том или другом направлении, он только, как бы мимоходом, проговорил:
— Сегодня в заседании совета министров обсуждался вопрос об амнистии. Одни находили ее желательной, другие даже необходимой, однако встречаются еще технические затруднения, которые надо вырешить. Завтра вопрос об амнистии будет вновь обсуждаться.
Этот неопределенный ответ вызвал меня на замечание:
— Граф, я старше по летам всех моих товарищей и в то же время менее всех принимаю участие в текущей жизни, простите, но я откровенно скажу, — ваш ответ совсем убил меня.
— Очень жаль, — ответил Витте.
В течение нашей беседы Витте не раз выдвигал, что нужно иметь доверие к правительству и его намерениям. На это было ему замечено Родичевым, что в обществе широко распространено сомнение насчет устойчивости самого акта 17 октября, все опасаются, что бюрократия при реализации провозглашенных начал постарается свести их к нулю. Тут Витте, отчеканивая каждое слово, сказал:
— Могу вас уверить, господа, что… государь разрешил вопрос о форме правления для себя и для народа бесповоротно. Отныне самодержавия в России нет и больше быть не может [Эти слова Витте были напечатаны за подписью всех пяти лиц, участвовавших в депутации, в ‘Молве’ 7 января 1906 г. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)].
— Вы говорите, граф, — отозвался на эти слова Ф. Из. Родичев, — имейте доверие. Да как же нам верить, когда, например, полиция отбирала у крестьян речь государя, обращенную к депутации 6 июня, и речь Трубецкого, несмотря на уполномочие государя повторить всем и каждому его слова…
Витте не дал договорить Ф. Из. Родичеву.
— Верю, верю, это так правдоподобно, что нельзя не верить.
Не помню, кем было указано на несовместимость манифеста 17 октября и одновременного существования диктатуры генерала Трепова.
— Общество совершенно несправедливо в отношении генерала Трепова, — с живостью возразил Витте, — генерал Трепов во всех советах всегда поддерживает самые либеральные начала и меры. Впрочем… — И тут Витте взял со стола какое-то письмо и прочел его нам. То было письмо генерала Трепова, в котором он (помнится, ссылаясь на свою ‘непопулярность’) просил об увольнении его от обязанностей генерал-губернатора и заведования полицией.
Отставка Трепова состоялась, однако, не тотчас, и он еще успел издать свой знаменитый приказ с словами ‘патронов не жалеть’. Трепов, как известно, занял пост дворцового коменданта, что сохраняло за ним возможность самого широкого влияния в области внутренней политики.
Перед самым нашим уходом Витте еще раз повторил о необходимости иметь доверие к правительству
— Граф, — отвечал ему Ф. Из. Родичев, — дайте же нам возможность верить.
Несколько недоумевающим тоном Витте отозвался:
— Как же я могу дать вам веру?
Высочайший указ об амнистии состоялся 21 октября. Амнистия явилась с довольно существенными ограничениями.
Спустя некоторое время, должно быть в январе 1906 г., в ‘Новом времени’ появилось интервью с Витте. В нем передавались, между прочим, такие слова Витте: ‘Государь император и до сих пор остается царем с неограниченной властью’, ‘манифест 17 октября ничего нового в основные законы не внес’ и ‘государь император по-прежнему остается владыкой самодержавным’. Витте никакого гласного возражения против неверной, по меньшей мере неточной, передачи его слов в ‘Новом времени’ не заявил. Так за короткое время радикально изменились его взгляды на существо государственного акта, столь тесно связанного с его именем. Вернее сказать, тут проявилась присущая Витте способность быстро приспособляться к изменившимся условиям, — способность, в конце концов доведшая его до ухаживания за Распутиным.
В начале мая 1906 г. я был на заседании Государственного совета. Во время перерыва в кулуарах показалась грузная фигура Витте, он заметил меня, подошел и поздоровался.
— Что это вы с палочкой?
— Да я недавно сломал ногу и пока из предосторожности не оставляю палочку.
— В ваши годы надо быть осторожнее, — заметил Витте.
Я спросил его, будет ли он сегодня говорить, — на очереди стоял вопрос об амнистии.
— Право, не знаю, я еще не решил.
Однако он выступил и произнес крайне двусмысленную речь.
Больше с Витте я не встречался.
Источник текста: Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. — М.: ГИХЛ, 1958. — 848 с.