В цирке
В цирке
Рассказ о трех зверушках
Посвящается В.Я.Шишкову
В цирке, Гребенщиков Георгий Дмитриевич, Год: 1914
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Был канун Воздвижения Животворящего Креста.
Мишка с Катькой рысцой бежали от дверей иллюзиона. Стало уже темно и холодно, и никто не подавал. Все толкали их и гнали, а городовой два раза наступил Мишке на босую ногу. Мишка прихрамывал и бежал впереди, а Катька за ним, спрятавши озябшие ручонки у тощей груди под дырявым вязаным платком. Они бежали между тротуарами и домами, так как на тротуаре были высунувшиеся гвозди, и босой Мишка ночью бегать по ним опасался. Кроме того, по узкому тротуару в иллюзион шло много публики: пришлось бы с него часто прыгать и ушибать подошвы и коленки. Особенно часто при прыганье с тротуаров падала и ушибалась маленькая Катька.
Мишка не жалел сестренку, когда она падала и ушибалась, но не хотел, чтобы она плакала ночью на улице и отставала от него. В кармане давно изношенного господского пиджака Мишка придерживал рукою семь копеек, настрелянных с утра. У Катьки в руке была расплывшаяся от тепла и пота карамелька, брошенная ей какой-то нарумяненной девицей.
Они бежали и, тяжело дыша, перебрасывались редкими словами.
— Замерзла? — спрашивал Мишка у сестры.
— Ага! — равнодушно отвечала та.
— Беги скорей — согреешься! — советовал Мишка и припускал бегу.
— Я бегу… — мирно соглашалась Катька и тут же напоминала брату:
— Челнышко-то поди уж плибезал тепель домой…
Мишка вспомнил сожителя и друга, черного щенка, но перебивал свою мысль о нем и спрашивал у Катьки:
— А есть-то шибко хочешь?
— Ага! — просительно протягивала Катька, — и вспоминала поданную утром какой-то доброю кухаркой шаньгу, которую они тогда же съели на крыльце чужого дома.
На углу мелькнули окна знакомой булочной. Брат с сестрой постояли у крыльца, поджидая господ, но скоро Мишка забежал в булочную и долго нюхал там вкусный запах свежего печенья и колбас. Затянул было свое обычное прошение перед торговцем, но, услыхав сердитый окрик, переменил плаксивый тон на важный и, подав пятак, сказал:
— На две — черного и на три — полуслойку!
Он не хотел тратить так много денег, но перед спесью торговца решил блеснуть своим богатством.
И, пока торговец вешал полфунта ржаного хлеба, Мишка вызывающе звенел оставшимися в кармане двумя копейками.
Катька ожидала на крыльце и с протянутой ручонкой трижды безуспешно подбегала к мимо проходившим господам.
Когда Мишка вышел из булочной, они снова пустились бегом пустынной улицей на площадь, среди которой серело неуклюжее и старое досчатое здание необитаемого цирка. Они пробежали широкие двери, тесовую башенку с крыльцом, обогнули круглый корпус цирка, и Мишка, скрипнув короткой расколотой доской, приподнял ее и зашептал сестренке:
— Лезь скорее!..
Катька быстро поползла на брюхе под стену и в жуткой темноте услышала ласковое повизгивание встретившего их Чернышки.
Мишка, затворив доской дыру, радостно приветствовал щенка:
— А-а, Черный, Черный!.. На, на!..
И старательно прятал от собаки только что приобретенный хлеб и ощупью стал пробираться в темноте между рядов для публики, в глубь пустого полуразрушенного здания. Катька шла за ним, держась за полу пиджака, и зажмуривала оба глаза, чтобы не бояться.
Чернышки уже не было у ног. Он знал дорогу лучше ребятишек и где-то впереди гремел нагроможденными скамьями, быстро и неосторожно пробирался через них.
Вот и барьер, обитый кумачом, и Мишка нащупывает залоснившуюся материю, вот столб с гвоздем, а вот и лесенка на балкончик для оркестра. Чернышка уже там шуршит сухой травою, собранною Мишкой для постели еще летом тут же возле цирка.
Мишка, взбежав на лесенку, сейчас же сел на сено и поджав под себя холодные, сырые ноги. Катька села рядом и потянула на себя старый и грязный, случайно найденный на улице половик. Чернышка суетился возле, чуя хлеб, дергал ноздрею и просительно лизал лица товарищей мокрым, теплым языком.
— Ну-у, подожди! — шептал Мишка, разламывая черный хлеб на три равные части.
Полуслойку он положили в растрепанную шапку, которую надел себе на голову. Чернышка быстро слизнул хлеб и снова стал обнюхивать ребят, жевавших хлеб сосредоточенно и долго, в прикуску с разделенной пополам Катькиной карамелькою.
Полуслойка была разделена также на три равные части, и, тотчас после ужина, вся семья, укутавшись половиком, тесной кучкою уснула в уголке балкона.
Над старым, пустым цирком гудел осенний ветер и где-то на крыше тормошил отскочившие от стропил тесницы. Пустая тьма изредка прорезывалась быстрым полетом летучей мыши и гулко потрясалась деловитым воркованием голубей.
Засыпая, Мишка часто видел сны, то светлые и веселые, то темные и страшные. И теперь, в который раз, он видит толстого и богатого барина, который на просьбу Мишки о копеечке останавливается, лезет в глубокий карман своих брюк и достает большой бумажник с деньгами. Он широко улыбается и дает Мишке сто, а Катьке пятьдесят рублей. Радостные, они быстро прячут деньги и бегут, бегут куда-то далеко за город, в поле, в лес… Но толстый барин также бежит за ними, потеет, злится и кричит:
— Держите, воры!..
Тогда за Мишкой и Катькой бегут уже городовые, торговцы, извозчики, какие-то веселые господа… и даже их Чернышка изменяет им и гонится, настигает и над самым ухом оглушительно орет:
— Гав!.. Гав-гав!..
Мишка проснулся и сообразил, что мимо цирка пробежали хулиганы. Чернышка продолжал еще урчать и лаять, а Мишка тащил его за шерсть к себе, зажимал ему рот и в страхе слушал гул пустой, встревоженной тьмы цирка.
Потом долго не мог уснуть, кутал в половик озябшую, но крепко спавшую сестренку, обнявшись со щенком, сидел в углу и через напуганный незрелый мозг пропуская неровные, разорванные думы, такие пестрые и разные, как товар и люди на базаре.
И когда среди этих дум попадал на память об отце, то начинал вслух озлобленно ругаться:
— Не отец, а кобель, сукин сын!.. — И темный цирк подхватывал его слова, переносил из угла в угол, шурша ими под высокой крышею и тревожил голубей. — Кабы отец был, так мать бы нашу не зарезал… Пьянчуга, хулиган проклятый!..
И Мишка представлял себе отца с выпученными кровавыми глазами, с корявым, сиплым голосом и вертлявой, всегда всклоченной и рыжей бороденкой.
— Засадили таки, подлеца, в острог… Мало тебе, ворначино!.. В каторгу тебя бы, на цепь!.. Маманьку-то вон как мучил…
К глазам Мишки подступала вдруг щекочущая теплота, он тянул к ним грязные ручонки и начинал тягуче странно ныть…
Темный цирк подхватывал придушенные ноты, плодил их в пустоте и глухим хором приносил обратно к Мишке. Мишка вдруг пугался, будил сестренку, и они вместе начинали громко, продолжительно реветь.
Чернышка лизал им лица, жалостливо повизгивал, а потом садился на крючковатый хвост, вытягивал кверху морду и, покрывая голоса товарищей, присоединял к ним свой визгливо-хриплый вой…
Старый цирк стонал и ухал, будто в нем справляли шабаш разгулявшиеся ведьмы…
Под утро, когда в щели крыши проникли струи бледного рассвета, брат с сестрой уснули.
Мишка сверх половика укрылся сеном, но голая рука его, обнявшая Катьку, была шершавою от выступившей гусиной кожи. Катька спала, уставив кверху заплаканное, с засохшими ручьями грязных слез лицо. Чернышка, встряхнув часть блох на товарищей, спозаранку убежал на промысел в знакомый двор с питательной помойной ямой.
Брат с сестрой спали долго, пока со всех церквей не понеслись колокольные удары.
День был осенний, серый и холодный. Бушевал ветер, потрясая старым тесом крыши, и в щели цирка пронзительно и зло насвистывал, как будто дразнил пустоту и вызывал ее на поединок.
Мишка, проснувшись, быстро вскочил и разбудил сестру. Они хотели сразу же побежать к церкви, чтобы там встречать господ и просить у них копейки, но, проходя через арену, Мишка увидел вернувшегося Чернышку и, обрадовавшись, схватил его за лапы и учинил борьбу. Катька невзначай упала на них и, захохотав, ребята заигрались. Чтобы согреться, стали бегать по барьеру, прыгать и кувыркаться. Долго лазили по галерее, прячась друг от друга и догоняя Чернышку. А потом, когда Чернышка снова убежал из цирка, а Мишка представлял толстобрюхих и скупых купцов, а Катька ноющего о копейках Мишку, который ставит в спину толстобрюхим кукиш с маслом… Когда Катька представила не так, Мишка показал, как надо, и она долго хохотала рассыпчатым смешком, пока не зашлась давнишним кашлем.
Уставши бегать и ломаться, Мишка сел на барьер и, положив локти на колени, деловито сплюнул.
Но Катька вдруг задумалась и, сморщив лобик, протянула:
— Я е-есть хочу-у…
Мишка сдвинул на затылок шапку и почесал себе темя.
— Гм… Есть и я хочу, поправде!.. — раздумчиво взглянувши в землю, проговорил он и полез в карман, где брякнули вчерашние две копейки.
Он встал, размашисто шагнул сухой ногою на барьер арены и вдруг испуганно прислушался. У главного входа кто-то застучал топорами и стал отдирать прибитые гвоздями доски. Слышались мужские голоса: сдержанные и выразительные, как у господ, и отрывистые, грубые, как у простых рабочих.
Мишка дернул Катьку и, перемахнув через арену, юркнул в темный угол цирка за кучу нагроможденных скамей. Катька задрожала и закуксилась от страха, но Мишка дернул ее за белокурую косенку, и она умолкла.
Мишка напряженно глядел из-за скамеек в щелку, как со скрипом отворились двери, и в них вошли какие-то господа и простые люди.
Ребята страшно боялись, как бы не прибежал и не выдал их своим лаем Чернышка.
Впереди шел человек в засаленном бешмете и говорил нарядным господам с бритыми усами:
— Ничего не бойтесь!.. Не обвалится… Цирк выстроен хозяйственно… Будете спасибо говорить… Действительно, не ремонтирован два года…
— Дороговато назначаете! — говорил один из бритых.
— Сойдемся!.. Вот, пожалуйте посмотреть места, вон там конюшни… Уборные… Все сделано хозяйственно… У меня его снимали даже под театр… Заезжали тут артисты разные…
— Холодно тут будет… Кругом щели… — сказал низенький бритый господин, — Цирк, знаете, работает раздевши…
Человек в бешмете вспыхнул:
— В две недели я вам сделаю его, как баньку… Крышу глиной заровняю, здесь проконопачу… Сделаю завалинки… Поверьте совести, останетесь довольны… Вот поглядите — у меня и стулья, и скамейки для местов… Вот, пожалуйте…
Человек в бешмете шел прямо туда, где спрятались ребята, и Мишка, оцепенев, потерял способность что-либо соображать. Он глядел прямо в глаза хозяина и медленно клонился ниже, как будто хотел уйти сквозь землю и исчезнуть. Хозяин, ничего не видя, шел прямо к ним и когда совсем приблизился, Катька вдруг испуганно заплакала. Хозяин в недоумении отступил, а Мишка выскочил из засады и пустился убегать. Но в дверях его схватил какой-то парень и подвел к хозяину, который держал за вязаный платок потемневшую от крика Катьку. Человек в бешмете, стиснув зубы и прикусив усы, другой рукою схватил за ухо Мишку и, задыхаясь, стал допрашивать.
— Вы зачем сюда попали, а? Зачем, я спрашиваю, а?
Ребятишки громко плакали, и Мишка в свой крик отрывисто вплетал:
— Мы… дяденька… тут только ночевали… У нас, дяденька… Нет ни отца, ни матери… Пожалей, дяденька… Мы больше не будем…
— А вот я те пожалею, дрянь паршивая!.. Я те в участок сдам, ты у меня увидишь, как в чужие здания лазить!..
Мишка, ужимаясь от боли и вытягиваясь кверху за корявою рукой человека в бешмете, визгливо лепетал:
— Мы, дяденька, все лето жили — ничего не тронули… Мы, дяденька, сироты… Мы собачку черненькую… выкормили… Она, дяденька, все тут караулила…
Бритые господа морщились и, отвернувши лица от неприятной сцены, опасливо шли глубже в цирк и осматривали недостатки здания.
— Ишь, квартиру нашли бесплатную!.. — рычал хозяин, наслаждаясь экзекуцией. — Погань эдакая! Да я хоть близко здесь увижу вас — все уши оборву!..
А Мишка вытягивался и лепетал:
— Отпусти, дяденька, Христа ради… Мы не будем больше, дяденька…
Человек в бешмете рванул за ухо Мишку в последний раз и толкнул Катьку.
— Эй, Федор, вытолкни их к чертовой матери!
С ехидным смехом подошел приземистый работник и стал коленкою толкать ребят из цирка.
Цирк был тут же снят артистами на всю зиму и задешево.
‘Лучше дешево отдать, чем этакая сволочь будет жить в нем! Еще сожгут!’ — соображал хозяин про себя.
С Воздвижения Чернышка ночевал в цирке один. Напрасно вечером он подбегал к дыре и нюхал воздух, ожидая сотоварищей. Мишка с Катькой не приходили. А вскоре начался ремонт, и прежде всего была заделана дыра, в которую пролезали ребята и Чернышка на ночлег. Вечером в тот день Чернышка долго рыл в знакомом месте землю, чтобы попасть на обжитой ночлег. Но земля внизу уже застыла, и Чернышка, безуспешно поработав, жалобно заскулил, повертелся возле цирка и, опустивши крючковатый хвост, не торопясь пошел искать своих друзей и теплого угла.