В былые времена
В былые времена
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
В былые времена, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1939
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Весна там, у нас, в России. Покой. Тишина. Обилие. Ни волнений, ни войн. Малые огорчения, впрочем воспринимавшиеся моей теткой как некие бедствия. Серый день, идет дождь — и уж тетка моя, Василиса Михайловна, покачивает головой и со слезою в голосе говорит:
— Ну, что уж… Дождик!.. А я-то хотела сегодня в Кусково съездить, дачу проветрить… Да настурции надо сажать, куртины обравнять. Все заботы, заботы… Ох-хо-хо.
У тетки моей, Василисы Михайловны, были черные сердитые глазки. И были глазки эти у нее на мокром месте. Бывало, как что не по ней — то она и в слезы. Ну, тогда все кругом приходят в волнение — Василиса Михайловна не в духах… В доме все оробело, притихло. Говорят шепотом…
А какое горе? Узнала Василиса Михайловна, что племянник Миша в карты играл. В трынку! И где это он выучился?!
А тут еще Дуняшка забыла Василисе Михайловне вату подать. А нынче Сергей Тимофеич должен приехать. А когда он приезжает — Василиса Михайловна уши ватой затыкает, чтоб его не слушать. Потому что Сергей Тимофеич, хотя и миллионер, но говорит слишком много. Сядет перед ней и начнет: ‘ту-ту-ту-ту…’ без остановки. И то не так, и это не так — голова кругом идет. А сам всех невест прогулял — дурак! Хоть и богач, но никчемушный.
А то приедут дочери. Василиса Михайловна их без памяти любит, и потому они ее тоже всегда до слез доводят. Вот внучат не привезли. А Василиса Михайловна внучат любит еще больше, чем дочерей… А когда привезут — снова нагоняй выходит: и почему одеты внучата не так, и обуты не так, и почему Коля в носу пальцем ковыряет — платка нет… И снова слезы.
А муж дочери Александры, инспектор гимназии,— ‘высокий, на козла похож’, как явится к Василисе Михайловне, так за портсигар, и закурит. Это что же такое! А у ней во всем доме пепельницы нет!.. И так папиросу за папиросой курит, ничего не говоря. А папиросу тушит в горшке с геранями и окурки торчком ставит… Ну как тут не заплакать! Тетка тоже молчит — только слезы на глазах. А как уйдет — истерика. Отворяются форточки, курятся ‘монашки’, в висках стучит, и голова разламывается от этого противного табачища…
В доме у Василисы Михайловны — чисто. Пузатые комодики красного дерева, кресла, у окон цветы, на подставках в корзинах, ковры. На стене портреты супруга ее, Никиты Иваныча. Большой портрет — Никита Иванович в сюртуке, большой палец правой руки на пуговице держит. Лицо серьезное, несколько испуганное,— художник глаза подчернил слишком.
Никита Иванович — не кто-нибудь был, а потомственный почетный гражданин! И в Пенделке имел шерстомойку и щетинное заведение. На людях никогда Никита Иванович рюмки не выпил. Но в конторе дома его на Рогожской улице — у него был шкапик. А в шкапике бутылки разные — вино и прочие напитки — от простуды, для здоровья…
И дядя, Никита Иванович, и тетка Василиса Михайловна меня любили. И уж на праздниках я обязательно бывал у них утром.
Впрочем, когда речь заходила о моей живописи, они помалкивали. Вроде как бы не слышали. Это меня обижало, и разговор у нас не клеился. Но спасибо приятелю по школе мастерской Саврасова, Мельникову, сыну писателя,— он меня надоумил: ‘Скажи им, что ты на архитектуру перешел’.
Я и сказал. Сказал на Пасхе, когда христосовался. Тетка пристально посмотрела на меня и расцвела.
— Вот это дело!
И спросила:
— А мать-то согласна?
— Согласна,— говорю я.
— То-то,— одобрила тетка.— А то она все музыку любит и рисование. Несерьезное все…
Боже! Какое покойное бытие.
Помню — разразилась война болгар с турками. Какой она казалась мне далекой.
Правда, газеты писали — жаркие бои, победы, Осман-паша, а в Школе преподаватель истории говорил про турецкие зверства, мы ужасалась, но тотчас же как-то забывали — горе как-то не овладевало тогда нашими юными душами…
Разумеется, тетка Василиса Михайловна не могла читать газет! И уж если попадется ей — то уж глаза у нее на целый день от слез красные, распухшие.
И вдруг брат мой, Сергей, уехал, никому не сказав, на войну волонтером. Вот взбудоражились все родные и тетка!
Сергею было восемнадцать лет — он купил пистолет, патроны и уехал.
Все же у матери разрешения спросил, она ответила, как всегда: ‘Как хочешь’.
Впрочем, повоевать Сергею не удалось. Ген. Рейенг {Правильно: Рейсиг.} в солдаты его не взял и просил рисовать в альбом войну. Сергей рисовал кавалерию, выступающую в бой, погребение убитых, солдат — пехотинцев в кепках, а впереди — песенники.
И вернулся с войны, получив за свое художество сто рублей и привезя с собой много альбомов с рисунками карандашом…
Куда девались эти альбомы с прекрасными рисунками — я не помню.
Удивил меня несколько брат тем, что сказал как-то, что на войне гораздо лучше, чем здесь, среди нас. Я этому удивился и понять не мог.
А как хороша была природа наша!
Летом я часто уезжал из Москвы и бродил по окрестным лесам. Какие утра и зори вечерние, реки, ручьи, холмы!.. Мне казалось, что я нахожусь в раю.
И люди, которых я встречал, крестьяне,— были простые, добрые и гостеприимные… Было — или мнилось?
Все мы, ученики Школы живописи, ваяния и зодчества мастерской профессора Саврасова, нуждались. Денег было мало. Но, помню, это не огорчало нас, хоть мы почему-то и стремились писать тогда грустные места. А наши приятели-жанристы — Волохов, Яковлев, Мельников, Янов — картины на мрачные сюжеты…
Один только я пробовал писать свет солнца, сильные краски, бодрые сюжеты природы. Да и то уже перед окончанием Школы, т.е. девятнадцати лет. А раньше — тоже писал печальные картины.
С братом Сергеем случилась даже неприятность: он написал крестьянина — просто мужика в тулупе. Мужик в волостном правлении раздевается, снимает тулуп. А сбоку двое режут прутья. Картина называлась — ‘Перед поркой’…
Жандармский полковник вызывал Сергея к себе и сказал: ‘Хорошо пишете, молодой человек, но полегче, а то вам попадет…’
После того — стоило Сергею показаться у тетки, чтобы у нее тотчас же появлялись на глазах слезы.
В былые времена — Впервые: Возрождение. 1939. 21 апреля. Печатается по газетному тексту.
…разразилась война болгар с турками — болгары, сербы, румыны, черногорцы и македонские греки издавна находились под турецким владычеством. В 1876 г. болгары, сербы и черногорцы восстали против турок. Возмущение было жестоко подавлено. На помощь братьям-славянам пришла Россия. 12 апреля 1877 г., после неудачных переговоров с турецким султаном, император Александр II объявил войну Турции.
Осман-паша — см. выше, прим. к с. 352.
Генерал Рейенг — имеется в виду генерал Рейсиг А.К.