С. Арефинъ
С. Арефинъ
‘Въ буерак’
‘Въ буерак’
(Быль нашихъ дней).
1919 г.
— Есть еще порохъ въ пороховницахъ, не изсякла казацкая сила.
Н. В. ГОГОЛЬ
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VI.
——
С. Арефинъ
‘В буераке’, Арефин Сергей Яковлевич, Год: 1919
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Испуганнымъ, разочарованнымъ, сомнвающимся, падающимъ духомъ я хочу разсказать свжую быль о пережитомъ семнадцатилтнимъ мальчикомъ въ только что истекшемъ 1918 году.
Въ ночь на субботу святой недли въ Усть:Медвдиц поднялась тревожная частая стрльба, суматоха.
Красные, занимавшіе станину, бгали по улицамъ испуганные, ошеломленные, не могли понять, откуда грозитъ опасность, я трусили.
Сергй Зерщиковъ ночью еще порывался нсколько разъ пойти посмотрть, что происходитъ, но не пустили домашніе.
Утромъ въ станицу вошли усть-хоперскіе казаки.
Сергй выскочилъ на улицу, увидалъ за угломъ коноводовъ съ лошадьми, пробгавшихъ, пригибаясь, по улиц казаковъ съ винтовками и шашками, услышалъ ясно доносившійся изъ-подъ горы отъ переправы трескъ винтовочнымъ выстрловъ, крикъ перекликавшихся казаковъ, громкій возбужденный говоръ кучки сосдей, и радостное праздничное чувство возбужденія охватило его. Онъ увязался за казаками и вмст съ ними побжалъ до станичнаго правленія.
Несмотря на ранній часъ, тамъ уже было много народу и своихъ, усть-медвдицкихъ, и чужихъ казаковъ, прошли торопливо нсколько офицеровъ, скрывавшихся отъ большевиковъ гд-то по хуторамъ, пріхали развдчики съ встями о томъ, что длается на той сторон.
Къ Сергю подошелъ знакомый реалистъ и спросилъ:
— Ты пойдешь заноситься?.. Партизановъ набираютъ… въ погоню… на ту сторону. Пойдемъ?
— Пойдемъ.— сказалъ Сергй.
Они протолкались въ правленіе, записались въ отрядъ. Имъ дали старыя бердянки, разбили на маленькія группы. Полковникъ Голубинцевъ указалъ задачу.,
— Ну, ребята, копаться некогда. Надо ковать желзо, иска горячо,— сказалъ партизанамъ командиръ ихъ группы.
Не заходя домой, Сергй вмст съ другими партизанами пошелъ къ перевозу.
Дулъ сильный втеръ, досчаникъ качало и сносило внизъ, грести было трудно. Партизаны съ опаской поглядывали на лвый берегъ, такой пустынный и сумрачно загадочный сейчасъ. Высадились благополучно и черезъ пески пошли къ Александровской станиц вслдъ за ушедшими въ томъ исправленіи красноармейцами.
Отрядикъ былъ маленькій — человкъ въ 25, въ большинств учащихся: реалистовъ, семинаристовъ. Молодежь, впервые шедшая въ дло, нервничала, старалась не показать виду, что не волнуется, и все жалась ближе къ старшимъ, нсколькимъ офицерамъ и казакамъ, бывшимъ въ отряд.
Не успли пройти нсколько верстъ, какъ впереди зачернлась толпа людей пшихъ и конныхъ.
Издали трудно было разобрать, кто это, свои или красные? Сейчасъ всего можно было ожидать въ захваченномъ гражданской войной кра. Каждый буеракъ, {Мстн. оврагъ. С. А.} каждая группа кустовъ, хучугуры песку, стогъ сна, постройки хутора — все могло грозить засадой, обстрломъ, смертью… Фигуры людей, шедшихъ плотной кучей по дорог на Усть-Медвдицу, возбуждали тревогу. Невольно хотлось приссть за закрытіе, выждать, выяснить намренія подходившихъ.
Шедшій впереди сотникъ пріостановилъ отрядъ и сталъ вглядываться въ приближавшихся.
— Какъ будто наши?
— Наши, наши, г-нъ сотникъ,— отозвался одинъ изъ казаковъ — Красныхъ казаки гонятъ въ станицу.
— Опоздали мы, кажись — усмхнулся другой.
— Наши и есть! Молодцы — сказалъ сотникъ.
Эти простыя слова отогнали щемящую тоскливою треногу. Партизаны почувствовали себя увренно и бодро.
Стало ясно видно, что пшую группу конвоируютъ конные казаки. Одинъ изъ нихъ отдлился и рысью подъхалъ къ партизанамъ.
— Здорово дневали!— просто и такъ обыденно привтствовалъ онъ, окружавшій его отрядъ.— Куда? не за красными ли?
— Да, вслдъ гонимъ… выбили ихъ нынче ночью изъ станицы.
— Слыхали… мы на Подъольховскомъ сами съ ними справимся. Ведемъ въ штабъ теперь…
Онъ передалъ подробности разоруженія бжавшихъ черезъ хуторъ красныхъ и добавилъ, что больше ихъ тутъ нту.
— Придется ворочаться въ штабъ, сказалъ сотникъ.— Намъ тугъ нечего длать.
Оградъ подождалъ подходившихъ плнныхъ и вмст съ ними повернулъ въ станицу…
Такъ началъ свою боевую страду партизанъ есаула Алексева отряда, ученикъ 1-го класса Устъ-Медвдицкой учительской семинаріи Сергй Зерщиковъ.
Много горя пришлось хлебнуть, много переходовъ сдлать, то въ погон за красными, то отходя подъ натискомъ ихъ наваливающейся силы.
Начинали съ голыми почти руками. Въ первое дло подъ Кепинскую пошли,— изъ 40 человкъ у троихъ только винтовки были. Потомъ уже на фронт оружіемъ раздобылись, патроновъ накопили.
Мироновъ съ красными на Усть-Meдвдицу наступалъ, изъ Березокъ по станиц артиллеріей бить началъ. Штабъ и войска оставили Усть-Медвдицу, ршили не подвергать станицу опасности обстрла и уличнаго боя. Послдними ушли изъ нея партизаны, на ‘пирамидахъ’ остановились.
Получили потомъ задачу: вмст съ клгскими знаками наступать на станицу отъ Бобровскаго. Трудный участокъ достался партизанамъ: по надъ Дономъ — буеракамъ и по склонамъ итти довелось. Сильнымъ огнемъ встртили ихъ красные. Ворвались все же партизаны вмст съ клтскими въ станицу Бгутъ, ‘на ура’ берутъ. Прошли съ боемъ по Воскресенской, выскочили къ переправ, краснымъ путь отрзали.
Ушли все же красные, до Армады откатились.
Получилъ Мироновъ подкрпленія, навалился опять на Усть-Медвдицу. Напряглись казаки, перешли въ наступленіе — отбросили красныхъ за Александровскую станицу.
Досталась партизанамъ задача итти на красныхъ съ Козлова хутора на Шашкинъ, дйствовать въ тылъ. Развдали партизаны расположеніе красныхъ, повели дло такъ, чтобы орудій у нихъ захватить. Ввязались въ дло, сбили красныхъ, кинулись къ тому мсту, гд орудія у нихъ должны были быть, а орудія передвинуты оказались. Какая — то женщина шпіонка ночью изъ Александровской на Шашкинъ ходила, донесла.
Нарвались партизаны на засаду съ пулеметами. Напали, отбили нсколько пулеметовъ, погнали было красныхъ. Да измна въ это время произошла: сдались краснымъ сосди, чтошли рядомъ съ партизанами,— распопинскіе казаки.
Оторвались партизаны отъ своихъ, почти въ кольц очутились Навалились на нихъ красные, артиллеріей стали обстрливать. Дрогнули партизаны — мало ихъ оставалось, большія потери понесли отъ огня — и стали отходить съ боемъ.
Отходитъ вмст съ другими и Сергй Зершиковъ и видитъ: упалъ рядомъ съ нимъ партизанъ, подъ пулеметную струю угодилъ, итти не можетъ. Оттащилъ его Сергй въ лощинку къ пулеметной подвод, что отбили передъ тмъ у красныхъ, перевязывать сталъ. Три пули въ животъ да олна въ теку пришлась.
Только что перевязалъ его Сергй, казакъ подходитъ — разрывной пулей пальцы оторваны.
— Перевяжи, сдлай милость,— говорить.
Перевязалъ и его.
Обрубилъ шашкой казакъ гужи, слъ на лошадь. Видитъ. Сергй, узжать хочетъ казакъ — говоритъ ему:
— Возьми раненаго съ собой — итти вдь не можетъ.
Отказался казакъ.
— Куда мн его — говорить: маштакъ такой… и одного, гляди, не довезетъ!
Ударилъ по лошади и ускакалъ.
Подошелъ къ Сергю штабсъ-капитанъ Виноградовъ, рука у него перебита.
— Перевяжите меня — проситъ.
Стали искать бинтъ, завозились и не замтили, какъ отстали отъ своихъ. Окружили ихъ тугъ красногвардейцы и захватили Сергя и штабсъ-капитана въ плнъ.
Погнали красные плнныхъ на Шашкинъ. Ведутъ по дорог мимо мельницы, а тамъ много красноармейцевъ собралось, побду празднуютъ, бахвалятся.
— Мы де… Мы покажемъ буржуямъ…
Распопинцы среди нихъ стоять,— веселые такіе. Красные папиросами ихъ угощаютъ, по плечу похлопываютъ, смются.
Еще плнныхъ партизанъ тутъ подвели человкъ девять. Увидали красные партизанъ, ругаться стали. Чмъ — дальше, тмъ больше зврютъ, глаза кровью наливаются.
— Перебить ихъ,— такъ ихъ разъ — этакъ,— кадеты проклятые!— кричатъ,— за буржуевъ стояли! противъ трудового народа пошли!
Подскочили, погоны посрывали, бить стали прикладами. Все въ самое чувствительное мсто норовятъ ударить. Разстрлять на мст собрались было, да случился тутъ кто-го изъ ихъ штаба, удержалъ, веллъ въ хуторъ для допроса отвести. Послушались красноармейцы, отвели въ хуторъ, заперли въ сара вмст съ распопинцами.
Стали плнныхъ по одиночк на допросъ водить. Распопинцы веселые съ допроса приходить, шушукаются промежъ себя о чемъ-то, партизаны избитые возвращаются — прикладами всю дорогу до штаба красноармейцы гоняютъ — у рдкаго лицо не въ крови.
Дошла очередь до Сергя. Еле до штаба дошелъ,— бьютъ красноармейцы во всю мочь прикладами, издваются:
— Покажемъ теб, какъ противъ трудового народа воевать!
Привели въ штабъ къ самому Миронову.
— Гд служилъ? спрашиваетъ.
— Въ Алексевскомъ партизанскомъ отряд.
— Давно?
— Съ начала образованія отряда.
Справился Мироновъ по бумагамъ — у штабсъ-капитана Виноградова отобраны были,— не усплъ уничтожитъ.
— Врно,— говоритъ: во всхъ бояхъ со мною былъ…
Кончились допросы, вывели красноармейцы партизанъ за хуторъ, подвели къ большой ямъ, выстроили въ рядъ около нея, а въ ям нсколько труповъ партизанъ убитыхъ лежатъ, обобранные до тла, и трупъ сестры милосердія, что въ ихъ отряд была — Анны Демьяновны.
Подвели тутъ красноармейцы къ ям старика казака изъ хутора Шашкина, поставили на самомъ краю. Поблднли старикъ, колни подгибаются, однако не подаетъ виду, храбро держится.
— Злоди вы,— говоритъ красноармейцамъ, — не будетъ вамъ на томъ свт прощенья!
Ругаются красноармейцы по-матерному и помолиться не дали старику,— выстрломъ въ упоръ прикончили.
— Вотъ теб за шпіонство! говорятъ
Упалъ старикъ навзничь въ яму, не охнулъ даже.
Стоятъ партизаны, ждутъ смерти. Однако не стали ихъ разстрливать красноармейцы, дали имъ лопаты. Засыпали они братскую могилу: отвели ихъ красноармейцы обратно въ сарай.
Налегли тутъ казаки, сбили красныхъ. Стали отходить красноармейцы и партизанъ погнали за собою.
Всю дорогу прикладами били — только лнивый не билъ, — сильно избили, падали нкоторые, кто послабй. Тяжело было итти — жара, пыль, избитое тло ноетъ, пить хочется… Издваются красноармейцы, приваловъ не длаютъ, воды не даютъ напиться…
У Глазуновки попали было красноармейцы въ кольцо казаковъ, стали партизаны надяться, что отобьютъ ихъ свои. Да прорвались красноармейцы, погнали дальше плнниковъ. Догнали до хутора Левина и заперли снова въ сарай…
Повалились партизаны на землю отъ усталости…
…Пришелъ въ сарай командиръ красноармейской старосельской роты, переписалъ партизанъ, нарядилъ конвой и веллъ вести плнныхъ въ Армаду.
Погнали старосельцы партизанъ еще зле, бьютъ прикладами, штыкомъ кое-кого пырнули.
Идутъ партизаны, терпятъ. Рвется грудь отъ тоски, а длать нечего: сильный конвой ведетъ, а ихъ десять мальчиковъ безоружныхъ да штабсъ-капитанъ съ перебитой рукой.
Отошелъ конвой отъ хутора и сталъ сворачивать съ дороги въ буеракъ.
Догадались партизаны
На разстрлъ ведутъ!
Прощаться другъ съ другомъ стали.
Штабсъ-капитанъ блдный весь — сквозь запекшуюся кровь, кровоподтеки и синяки блдность видна — идетъ бодро, партизанъ уговариваетъ:
— Умремъ молодцами, господа. Разъ умирать, вдь!..
Заведи красноармейцы въ буеракъ, раздваться велли:
— Чего жъ одежду зря портить?!. Намъ сгодится!
Кой-кто изъ партизанъ сами сняли шинели, съ кого красные съ руганью стащили.
— Буржуйская сволочь! еще упирается’
Разстегнули пояса, блузы сняли.
— Сапоги сымай — командуютъ:— До гола раздвайтесь!
Раздлись портизаны до блья, блье не стали снимать.
— Хоть въ бль умереть дайте.. Зври вы что ль?!.
Поглядли красноармейцы на блье, мало корысти въ немъ: черное, заношенное, потомъ пропиталось, давно въ поход не смняли рубахъ партизаны, нечмъ особенно оживиться — разршили остаться въ бль.
— Чортъ съ вами,— говорятъ.
Выстроили партизанъ въ рядъ поперекъ буерака, отойдя шаговъ пять, цлиться стали.
Скомандовалъ кто-то по-пхотному:
— Прямо мишенямъ пальба взводомъ..
Звякнули винтовки, прямо въ лицо дула смотрятъ.
— Взво о дъ…
Долго цлились красные и тугъ издвку свою не бросили.
— Отставить!— командуетъ тотъ же красноармеецъ, а самъ улыбается. Весело ему.
Опустили красноармейцы ружья, смются.
— Взводъ…
Опять приложились.
— Отставить!
Хохочутъ красноармейцы, веселой имъ шутка показалась.
— Взв-одъ…
Надоло кому-то изъ нихъ.
— Чего дурака то ломать!! кончай скорй — говоритъ.
— Долго еще тутъ съ ними валандаться будемъ?!
Раздалась роковая команда:
— Пли!
Нестройно защелкали, затрещали винтовки, попадали партизаны.
Не попала въ Сергя Зерщикова ни олна пуля, обожгло лишь лицо. Устоялъ онъ на ногахъ, зажмурился только невольно отъ ожога. Слышитъ — кричатъ красноармейцы:
— Стрляй, товарищъ, скорй!.. Убжалъ, убжалъ!..
Повернулъ голову Сергй, посмотрлъ вслдъ побжавшимъ красноармейцамъ, увидалъ: штабсъ-капитанъ Виноградовъ раненый,— кровь изъ него хлещетъ — взбирается по скату буерака, спшитъ. Здоровой рукой за землю, за корни солодика цпляется, другая перебитая, какъ плеть виситъ.
Шагнулъ было къ нему Сергй, да подскочили тутъ и къ Сергю красноармейцы, штыкомъ въ грудь съ разбгу ударилъ его одинъ.
Покачнулся Сергй, сталь падать,— другіе на штыки подхватили. Бьютъ, до земли не допускаютъ,— въ грудь все норовятъ ударить.
Не потерялъ сознанія Сергй.
— Надо упасть, какъ будто мертвый, соображаетъ:— не добьютъ, можетъ,— бросятъ!..
Упалъ онъ на землю, перевернулся, раскинулъ руки. Вся грудь кровью изъ ранъ залилась и изъ горла кровь пошла… Затаилъ дыханіе Сергй, сцпилъ зубы крпко — крпко, удержалъ во рту кровь. Сильнй изъ груди пошла.
Бросили его красноармейцы, отошли къ другимъ добивать тхъ, кто шевелился еще, подавалъ признаки жизни…
Не удержалъ Сергй дыханія, съ хрипомъ оно изъ груди вырвалось, кровь изо рта пошла.
Услыхали красноармейцы:
— А, живъ еще?
Подошли нсколько человкъ, опять стали бить штыками въ грудь…
Въ это время на дорог недалеко отъ буерака выстрлы затрещали.
— Текай, товарищи!— крикнулъ кто-то:— Добивай скорійше!
Ударилъ красноармеецъ Сергя въ грудь со всей мочи, насквозь пробилъ надъ самымъ сердцемъ. Штыкъ концомъ въ землю ушелъ, хрустнуло даже… Дернулъ его красноармеецъ назадъ, выругался и побжалъ вслдъ за другими.
Тихо стало въ буерак. И выстрлы стихли. На бугр сусликъ засвисталъ. Птичка какая-то съ печальнымъ чивиканьемъ низко-низко пролетла надъ буеракомъ.
Приподнялъ голову Сергй, оглядлся. Пусто въ овраг,— никого нтъ изъ красноармейцевъ. Въ нсколькихъ шаі.хъ товарищи партизаны лежатъ убитые — не шелохнется никто. На скат оврага штабсъ-капитанъ упалъ, лицомъ внизъ уткнулся, руки въ землю впились.
Оглядлъ Сергй себя, кровь изъ ранъ хлещетъ, всю грудь залило. Попробовалъ приподняться, опять упалъ — силы не хватило.
Сложили руки на груди, прижалъ ихъ крпко, крпко къ ранамъ, кровь чтобы унять, и остался тамъ, гд упалъ, лежитъ — смерти дожидается…
Часа два пролежалъ Сергй, не двигаясь. Смеркаться, стало.
Стонъ вблизи послышался. Очнулся одинъ изъ партизанъ. Знакомый чей-то голосъ. Окликнулъ Сергй:
— Кто стонетъ?
— Я: Валеріанъ,— чуть слышно отзывается товарищъ Сергя Валеріанъ Фроловъ, партизанъ.
Сталъ спрашивать Сергй:
— Куда раненъ?
— Въ бокъ… Разрывной пулей…
И опять застоналъ Валеріанъ.
— Охъ, тяжело… тяжело мн какъ!.. Уйдемъ отсюда!
— Некуда, братъ, итти!
— Оттащи меня отсюда, — проситъ Валеріанъ, какъ въ забытьи, бредитъ:— уйдемъ скоре! Тутъ крови много… много крови…
— Какъ же уйдемъ? Я тоже двинуться не могу.
Валеріанъ заплакалъ даже.
— Уйдемъ! Я не могу больше. Пойдемъ пожалуйста!..
Заворочался было Валеріанъ, застоналъ опять, бормотать что-то началъ. Ничего не могъ сдлать Сергй. И жалко ему Валеріана и двинуться самъ не можетъ, силъ нтъ. Съ полчаса стоналъ Валеріанъ, бредилъ все, просилъ увести его, потомъ затихъ… Умеръ…
Смерклось совсмъ,— втеръ поднялся, холодно стало. Дрожь, мелкая, мучительная дрожь охватила все тло, зубы стали стучать, чмъ дальше, тмъ сильнй и сильнй.
Не въ моготу стало лежать, сталъ Сергй передвигаться на спин поближе къ убитымъ, защиту отъ втра хоть какую-нибудь найти хотлъ. Упрется затылкомъ, ногами зацпится,— подвинется чуть-чуть, отдохнетъ, снова упрется, снова подвинется.
Долго ползъ онъ такъ, добрался до Валеріана,— прямо въ лужицу крови, что изъ раны Валеріана вытекала, угодилъ. Дальше передвигаться силъ не стало. Легъ онъ головой на откинутую руку Валеріана, прижалъ руки къ груди покрпче. Закрыло его немного тло Валеріана отъ втра, потеплло какъ будто,— согрлся Сергй.
Полежалъ немного, чувствуетъ: ощупываетъ кто-то его, рукой лицо трогаетъ. Еще одинъ раненый пришелъ въ себя. Реалистъ. Георгій Поповъ, оказалось, лежитъ недалеко рядомъ.— протянутой рукой достать можно.
Заговорилъ съ нимъ Сергй.— Поповъ на холодъ жалуется. Указалъ ему Сергй:
— Гд мы раздвались, одежда должна быть. Когда добивали насъ, выстрлы были, красные на утекъ пошли, — врядъ, всю захватить успли.
Выслушалъ это, Поповъ сталъ пробовать подняться. Катался, качался — всталъ на ноги, пошелъ по буераку, нашелъ шинель, вернулся почти падая къ старому мсту, легъ, укрылся. Отъ усилій и и потери крови въ забытье впалъ.
Сталъ Сергй просить:
— Ложись ближе ко мн, дай и мн укрыться…
Не обращаетъ вниманія Поповъ на его слово, ворчитъ что-то про себя — не разобрать словъ — бредитъ, видно…
Хотлъ Сергй подползти. къ нему, чтобы рядомъ лечь, шевельнулся, отнялъ руки отъ груди,— кровь сильнй пошла. Легъ опять, руки къ груди прижалъ.
— Можетъ такъ пролежу,— думаетъ: — Не надо двигаться… а то послднія силы уйдутъ… И забылся…
Подъ утро свтать ужъ стало,— пришелъ въ себя. Дрожь опять колотитъ.
Протянулъ руку Сергій къ Попову, подвинулся немного, потащилъ съ него край шинели на себя.
Пришелъ въ себя и Георгій, повернулъ голову, посмотрлъ пристально на Сергя, ничего не скачалъ. Раскачался спять, всталъ, взялъ другую шинель.
Согрлся Сергй подъ шинелью и забылся: уснулъ, либо сознаніе потерялъ.
Пришелъ въ себя Сергй днемъ уже. Солнце надъ самымъ буеракомъ стоитъ, ярко свтитъ, слпитъ глаза. Жарко, пить мучительно хочется, пересохло въ горл, запеклась кровь во лгу… Мухи налетли откуда-то на кровь,— много мухъ, ползаютъ но лицу, щекочутъ и отогнать нельзя: руки не подымаются отъ груди,— совсмъ ослаблъ.
Приподнялъ голову Сергй, оглядлся. И буераку внизъ видно,— куга зеленой стной стоитъ, вода сквозь нее поблескиваетъ. Недалеко, а не доползти.
Попробовалъ Сергй встать, собралъ вс силы, шевельнулся,— голова закружилась, сознаніе потерялъ…
Очнулся, видитъ: Поповъ пришелъ въ себя, на него смотритъ:
— Пить хочется, — говоритъ.
Сталь его Сергій просить:
— Встань,— можетъ дойдешь вонъ до воды, напьешься… мн хоть рубахи подолъ намочи.
Не можетъ и Поповъ: ослаблъ, да и боится тоже послднія силы потерять.
Полежали немного,— голоса надъ буеракомъ послышались. Жители изъ Левина мимо буерака по дорог идутъ, разговариваютъ… Телга застучала. детъ кто-то и псенку потанакиваетъ… А въ буеракъ имъ съ дороги не видно:
Стали Сергй съ Поповымъ кричать,— хрипніе одно выгрызается изъ груди. Не слышно на дорогу…
Высоко уже солнце поднялось, къ полднямъ подошло,— не вытерплъ Поповъ жажды, съ большимъ усиліемъ всталъ Качаетъ его отъ слабости, однако, пошелъ.
Сталъ ему Сергй говорить:
— Либо до хутора добирайся, либо у дороги ложись! Можетъ найдетъ кто,— помогутъ… А то смерть намъ!
Послушался Поповъ, пошелъ по склону буерака, до обрза дошелъ, да выбился, видно, изъ силъ, качнуло его свалился на самомъ обрз…
Совсмъ ослаблъ Серій, все чаще и чаще забытье стало нападать.
Очнулся разъ, слышитъ — разговариваетъ кто-то около… Открылъ глаза, видитъ — трое пожилыхъ казаковъ изъ Левина стоятъ, въ буеракъ смотрятъ. У одного ведро въ рук.
Застоналъ Сергй, подошли къ нему казаки.
— Пить, болзный, хочешь?
— Хочу… ой, какъ хочу! Напойте Бога ради.
Напоили его казаки, лицо его освжили водой. Сталъ просить Сергй взять его отсюда. Общали казаки запречь лошадь, ушли въ хуторъ…
Остался одинъ Сергй, дрема одолвать стала… Пришелъ въ себя отъ прохлады.
Тучка набжала, втерокъ подулъ, пошелъ сильный крупный дождь, освжилъ, мухи пропали куда-то… Легче стало немного, а слабость все сильнй и сильнй, ноги и руки нмть стали — какъ чужія будто…
Дремлетъ Сергй, крикъ какой-то слышитъ. Разъ и другой кричитъ кто-то издалека словно, чуть слышно его.
Открылъ глаза Сергй, пришелъ въ себя окончательно, слышитъ, въ самомъ дл окликаетъ кто-то:
— Кто тутъ еще живой есть?! Отзовитесь!
Повернулъ голову Сергй на крикъ, увидалъ: на краю буерака, надъ самымъ обрзомъ, недалеко отъ того мста, гд Поповъ упалъ, стоятъ трое конныхъ, а Попова не видно. Разглядлъ Сергй,— въ накидкахъ всадники и фуражки у нихъ безъ кокардъ…
— Не наши, соображаетъ — красные!
И тотчасъ равнодушно подумалъ:
— Все равно ужъ…
Слышитъ,— разговариваютъ всадники. Говорить одинъ:
— Ну, я поду, а вы стойте, караульте, чтобы никто не подходилъ…
— Ну, все тутъ,— только и подумалъ Сергй и опять потерялъ сознаніе…
Очнулся — громкій говоръ рядомъ съ собой слышитъ. Поглядлъ, въ буерак много народу изъ Левина, братскую могилу роютъ.
— Конецъ пришелъ, — подумалъ Сергй: живымъ закопаютъ…
И такъ жить захотлось, такъ жить захотлось! Бабы около стояли, сталъ просить ихъ Сергй:
— Унесите ради Христа! Спасите!.. Не давайте живымъ хоронить!
— Что ты? Христосъ съ тобой! Подвода заразъ прідетъ, въ хуторъ привезетъ Богъ дастъ, поправишься…
Не поврилъ было Сергй, да застучала на дорог телга, подъхала къ буераку.
Подняли Сергя, перенесли на подводу, положили рядомъ съ Георгіемъ Поповымъ и повезли въ хуторъ Левинъ…
Сбжался народъ со всего хутора, напоили бабы раненыхъ молокомь, съ лица и рукъ кровь отмыли. Старики сумрачные стоять, слова не проронятъ.
Сталъ просить Сергй сдлать перевязку имъ, боятся бабы приступиться. Залило рубахи кровью, запеклась кровь на груди, присохли рубахи къ тлу,— страшно взяться не умючи, какъ бы хуже не сдлать. Ршилась одна Георгію Попову на ше рану перевязать, стала кровь отмывать, а въ ней черви уже видны…
Судили-рядили, что длать съ ранеными, ршили, отвезти въ Армаду, восемь верстъ всего,— а тамъ земская больница есть, женщина врачъ живетъ…
Положили опять раненыхъ на телгу, повезли. Трясетъ телгу, качаетъ, на выбоинахъ дороги подбрасываетъ,— раны, какъ желзомъ каленымъ, печетъ. Уложили жители раненыхъ не умючи, головами врозь. Пришлись ноги Георгія Попова прямо противъ груди Сергя, толкаютъ, бьютъ, бьютъ его по груди при прыжкахъ телги — боль нестерпимая: не чаетъ дохать.
Довезли все-таки раненыхъ до больницы, сняли съ подводы, внесли въ пріемный покой. Положили Сергя на операціонный столъ, подошла женщина врачъ, взглянула, поблднла, такъ и ахнула.
Стали. блье на Серг отмачивать и разрзать, потерялъ Сергй отъ боли сознаніе…
Очнулся уже перевязанный въ постели. Узналъ тутъ: двадцать восемь рань штыковыхъ у него въ области груди, одна сквозная надъ самымъ сердцемъ… У Попова Георгія шестнадцать…
Къ красноармейцамъ попали опять партизаны. Пришли въ больницу красноармейскіе главковерхи — Гугняевъ и Блиновъ, помощники Миронова. Опять допрашивать стали:
— Гд взятъ? какого отряда? гд раненъ? кмъ раненъ?..
Ршили было отправить раненыхъ въ Михайловку въ какой-то еще штабъ для допроса, да женщина врачъ — спасибо ей — вступилась, отстояла.
— Тяжелые очень!….
Отбили Арчаду казаки, перевезли раненыхъ въ Скуриженскій лазаретъ, а оттуда въ Усть-Медвдицу…
Четыре половиною мсяцевъ боролся смертью Сергй, операцію вынесъ. Побдилъ молодой организмъ, затянулись раны.
11 ноября только выписался Сергй изъ госпиталя и черезъ недлю пошелъ заниматься въ учительскую семинарію. Но…
Вотъ тутъ-то и начинается главное.
— Проучился я до Рождества, скучно мн что-то стало… на фронтъ потянуло…— застнчиво признавался мн на этихъ дняхъ Сергй Зерщиковъ.
Потянуло, и снова онъ очутился на фронт въ своемъ Алексевскомъ партизанскомъ отряд…
То, что я передалъ здсь, не сказка, не выдумка, а быль. Все это пережилъ въ конц іюня мсяца истекшаго 1918 года ученикъ 1-го класса Усть-Медвдицкой учительской семинаріи, нын старшій урядникъ Алексевскаго партизанскаго отряда,— казакъ Распопинской станицы Сергй Яковлевичъ Зерщиковъ, не полныхъ 17 лтъ отъ роду.
Не мудрствуя лукаво, я записалъ лишь то, что съ нимъ произошло.