Макаренко А. С. Педагогические сочинения: В 8-ми т. Т. 8
М., ‘Педагогика’, 1986.
В библиотеке
Библиотека у Вали не очень бедная, но в ней тесно, темно, а снаружи у дверей нет ни одной витрины, ни одного рекомендательного списка. Валя работает в библиотеке всего вторую неделю, за это время даже самый опытный библиотекарь ничего бы не успел сделать.
Кое-какие книги Валя раскладывает на столах. Они лежат в хороших ярких переплетах с красивыми заглавными надписями, с золотым и серебряным тиснением. Иногда их берут в руки и перелистывают, но затихают со склоненной головой вовсе не над ними, а над тоненькими тетрадками журналов ‘Наука и техника’, ‘За рулем’, ‘Радио’. Валя знает, что это необходимые признаки первого читательского этапа. Когда она ближе познакомится с посетителями библиотеки, дело пойдет быстрее. Уже вчера к ней подошел юноша с черными глазами, хорошенький, как девушка, и несмело попросил:
— Товарищ Осипова, честное слово… я не запачкаю и верну, в полной исправности верну, знаешь, когда? Я верну пятнадцатого числа. Хорошо?
В руках у него серый томик ‘Петра I’.
— Так нельзя, — сказала Валя, — не разрешается на дом.
Юноша в смущении раскрыл ‘Петра I’ и сказал так же нерешительно:
— Вот увидите, товарищ Осипова! Я никому не скажу, никто не узнает.
— Узнают. Вот вы понесете книжку домой, и все увидят, обязательно ко мне прибегут, скажут: Нестерову дали, и мне дайте.
Юноша обрадовался: опасность была не такой большой, как казалось Вале:
— Я, знаете? Я под поясом спрячу. Никто не узнает.
— Вот видите! Книгу под пояс! Разве можно?
— Ну, не под пояс… а знаете… я за пазуху положу, там чисто, честное слово, чисто. И юноша через бортик гимнастерки показывает действительно чистый край сорочки.
А сегодня пришел из инструментального цеха Давид Резник, пересмотрел все книги на столах, потом стал против столика Вали:
— Скажите, есть такие книги, которые о любви?
Он не покраснел, а только посерьезнел и объяснил, чтобы не было недоразумений:
— Это я знаю: есть романы, так в них просто все описывается про людей, как будто были такие люди. Так это я знаю. А может, у вас есть такие книги, чтобы не романы, а чтобы так… чтоб серьезно?
У Давида Резника длинное худое лицо, а нос полный, мясистый. Он не торчит вперед, как у других людей, а как будто привешен на лице. Скулы у Давида насилу помещаются под кожей, такие они острые и выпирающие. Вообще Давид только с большой натяжкой может быть назван красивым юношей. Но он стоит серьезный перед Валей и требует серьезную книгу о любви. По Давиду видно, что такая книга ему действительно нужна до зарезу, и Валя чувствует, что она обязана дать [ее] ему.
— Давид, что же вам предложить? Вы читали ‘Анну Каренину’ Льва Толстого? Вы, кажется, брали у меня.
— Нет, ‘Анна Каренина’ — что! Там ничего нет определенного. Это роман, я не хочу роман.
Валя морщит лоб. Нет, в ее библиотеке нет такой книги. С неприятным чувством вины она вспоминает, что такой книги она вообще не знает.
— Стойте, Давид! Как же это я забыла ‘Викторию’ Гамсуна? Вы не читали?
— ‘Викторию’? Не читал. Гамсуна? А это кто такой — Гамсун? Это не наш? Так это не роман?
— Нет, роман. Но это ничего, Давид. Это ничего. Вы прочитайте.
— Нет, я не хочу роман. Роман меня не устраивает. И там, наверное, все плохо кончается. Печально кончается.
Он с грустным вопросом смотрит в глаза Вали. Валя разочарованно кивает. В самом деле у Гамсуна все грустно кончается.
— Нет. Вы посудите, товарищ Осипова! Для чего мне такая книга? Если нужно, чтоб печально кончилось, так это каждый сумеет. А если нужно, чтобы хорошо кончилось, так надо научиться. Странно, почему никто не напишет такую книгу? Такую книгу в первую очередь нужно написать.
Валя согласилась с Давидом, и Валя частично отвечает за отсутствие такой книги, но расстроенное лицо Давида начинает интересовать ее и с другой стороны:
— А для чего вам такая книга?
— Мало ли для чего? Надо же прочитать! Я не понимаю: о технике написали, о звездах написали, о разных животных, которых давно нет, тоже написали! А о любви почему-то не написали.
Давид улыбается и моментально хорошеет.
— Надо же сказать по этому вопросу что-нибудь определенное!
Он все-таки смотрит на Валю с надеждой, и Валя склоняет на бок голову.
— Давид, я поищу в городе такую книгу. Но, насколько я помню, нет такой книги, Давид.
— Спасибо, — говорит Давид Резник, — очень буду благодарен.
Он ушел последним, и Валя занялась приведением библиотеки в порядок. Она распределяла книги по полкам, складывала на столе газеты и журналы, и все ей казалось, что она сейчас вспомнит книгу о любви.
Потом вдруг она вспомнила другое: как странно, и она любила, и другие люди кругом любили и любят, почему ни разу никому в голову не пришло издать серьезную книгу о любви, чтобы было все написано ‘определенно’, как говорил Давид Резник. Валя прыгала с лестнички на лестничку, и быстрыми молниями проносились у нее все какие-то интересные и в общем приятные мысли: хорошо было, что Давид Резник ищет такую книгу, хорошо было, с другой стороны, что другие люди не искали такой книги и в душевной простоте считали себя специалистами в этой области. И может быть, замечательнее всего было то, что книга о любви еще не написана, но скоро ее кто-нибудь напишет. Она выйдет в советском издании, и Валя получит ее, свежую, чистую, свою, и никто не скажет о книге, что она отображает буржуазную мораль. В самом деле, что общего между Давидом Резником и Анной Карениной и зачем ему учиться страдать у Гамсуна? Вале даже показалось на одну только секундочку, что в мире все хорошо устроено, потому что, допустим, такую книгу о любви кто-нибудь написал…
Валя остановилась с пачкой книг в руках и мечтательно улыбнулась: воображаю, какая получилась бы гадость. Разве можно написать книгу о любви, вообще о любви? Чудак этот Давид! Ему все хочется знать, чтобы все было определенно, тогда и жить не нужно. Зачем жить, если все написано. Прочитал и… и все как по нотам!
Валя даже вздрогнула от отвращения. Она нахмурила бровки и, подымая книги к полке, закусила губу. Пускай. В ее жизни любовь тоже получилась… очень, очень неудачно. Ну и пускай. Все-таки это лучше, чем по книге. И кроме того, а кто знает, как будет завтра? Никто не знает. Какая завтра придет любовь? Может быть, такая придет, что Гамсуну не снилась.
Комментарии
Настоящий отрывок из незаконченного романа ‘Пути поколения’ представляет собой фрагмент рукописи, подготовленной автором к печати. Впервые было опубликовано в ‘Литературной газете’ (1941, 6 апр.). Печатается по изданию: Макаренко А. С. Соч.: В 7-ми т. Т. VII, с. 124—127.