Герберт Уэллс.
Герберт Уэллс.
В бездне.
В бездне.
In the Abyss (1896).
Перевод В. Азова.
В бездне, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1896
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Первая публикация перевода: Уэллс Г. Над жерлом домны. — М.-Л.: Земля и Фабрика, 1927. — с. 35 — 55 (Под названием ‘На дне океана’).
Источник текста: Герберт Уэллс. Избранные научно-фантастические произведения в трех томах. Том 1. — М.: Изд-во ЦК ВЛКСМ ‘Молодая гвардия’, 1956. — 496 с. С. 355 — 372
Оптическое распознавание символов и вычитка: http://sobakabaskervilej.ru (Официальный сайт повести Артура Конан Дойла ‘Собака Баскервилей’).
Лейтенант стоял перед стальным шаром и грыз сосновую щепку.
— Что вы об этом думаете, Стивенс? — спросил он.
— Это идея, — заметил Стивенс тоном человека, который хочет быть беспристрастным.
— По-моему, он будет раздавлен, расплющен, — сказал лейтенант.
— Повидимому, он вычислил все довольно точно, — возразил Стивенс с прежней невозмутимостью.
— Но вспомните о давлении, — сказал лейтенант. — У поверхности воды давление четырнадцать фунтов на дюйм, на глубине шестидесяти — в три раза, на девяноста футах глубины — в четыре раза, на девятистах — в сорок раз, на пяти тысячах трехстах, что составляет милю, оно равняется двумстам четырнадцати фунтам, помноженным на сорок. Это выходит… постойте-ка… тридцать центнеров. Значит, полторы тонны на квадратный дюйм, Стивенс. А глубина пять миль. Значит, семь с половиной тонн.
— Многовато, — сказал Стивенс. — Но сталь толстая.
Лейтенант ничего не ответил и опять принялся за свою щепку.
Предметом их беседы был огромный стальной шар, наружный диаметр которого равнялся приблизительно девяти футам. Он выглядел как снаряд, приготовленный для какого-то титанического артиллерийского орудия. Ой был тщательно укреплен на чудовищного размера лесах, пристроенных к корпусу с судна, и гигантские балки, по которым он скоро должен был скользнуть вниз, в воду, придавали корме судна странный вид, возбуждающий любопытство всякого порядочного моряка от лондонского порта до тропика Козерога. В двух местах — сверху и снизу — в сталь шара были вделаны два круглых окна из необыкновенно толстого стекла. Одно из них, оправленное в стальную, очень прочную раму, было наполовину отвинчено.
Этим утром собеседники в первый раз увидели внутренность шара. Она была выложена наполненными воздухом подушками, между подушками виднелись кнопки, посредством которых осуществлялось управление несложным механизмом снаряда. Все внутри было тщательно обито этими подушками, даже аппарат Мейера, предназначенный для поглощения углекислоты и выработки кислорода для обитателя шара, когда он войдет внутрь через круглое отверстие и окно будет завинчено. Внутренность шара была выложена подушками так основательно, что, если бы даже им выстрелили из орудия, и тогда человек внутри него нисколько бы не пострадал. Это было совершенно необходимо, потому что скоро в отверстие действительно предстояло вползти человеку, за которым крепко завинтят окно, и шар, брошенный в море, опустится вглубь на пять миль, как сказал лейтенант.
Все это так занимало лейтенанта, что за столом в кают-компании он всем надоел. Стивене, который только что прибыл на борт, был для него настоящей находкой, и с ним можно было без конца говорить об этом.
— По-моему, — говорил лейтенант, — при подобном давлении стекло подастся, вогнется внутрь и лопнет, Дабрэ достиг того, что у него под высоким давлением скалы растекались, как вода. И заметьте… .
— А если стекло лопнет, — спросил Стивенс, — что тогда будет?
— Вода ударит внутрь стальной струей. Испытывали ли вы когда-нибудь действие прямой струи воды, бьющей под высоким давлением? Она бьет как пуля. Она попросту раздавит его в лепешку. Она ворвется ему в горло, в легкие, проникнет в уши…
— Какое у вас живое воображение, — заметил Стивенс, ясно представив себе все это.
— Я просто констатирую неизбежное, — сказал лейтенант.
— А шар?
— Шар выпустит несколько пузырей и спокойно уляжется на вязком, илистом дне океана, а внутри будет лежать бедный Эльстэд, размазанный на своих расплющенных подушках, как масло на хлебе, — повторил он, как будто эта фраза доставляла ему удовольствие.
— Что? Любуетесь на мяч? — произнес чей-то голос.
За их спиной стоял Эльстэд, одетый с иголочки во все белое, с папиросой в зубах, глаза его улыбались из-под широкополой шляпы.
— Что вы тут толкуете про хлеб с маслом, Уэйбридж? Все ворчите, что морские офицеры получают мало жалованья?.. Ну, теперь до моего старта остается не больше суток. Сегодня будут готовы тали. Ясное небо и легкое волнение… Погода как раз подходящая для того, чтобы спустить в море двенадцать тонн свинца и стали. Не правда ли?
— Ну, на вас погода мало отразится, — сказал Уэйбридж.
— Вовсе не отразится: на глубине семидесяти или восьмидесяти футов, — а я достигну ее через десять секунд, — ни одна частица воды не шелохнется, хотя бы наверху ветер охрип от рева, а волны вздымались до самых облаков. Нет, там, внизу…
Эльстэд подошел к борту, и двое других последовали за ним. Все трое наклонились, опираясь на локти, и стали глядеть на желто-зеленую воду.
— Покой, — сказал Эльстэд, доканчивая вслух свою мысль.
— А вы вполне уверены, что часовой механизм будет действовать исправно? — спросил немного погодя Уэйбридж.
— Он действовал исправно тридцать пять раз, — ответил Эльстэд. — Он должен работать.
— А если испортится?
— А почему бы ему испортиться?
— Я не согласился бы спуститься в этой проклятой штуке даже за двадцать тысяч фунтов.
— Вы — приятный собеседник, ничего не скажешь, — заметил Эльстэд и непринужденно сплюнул в воду.
— Все-таки я до сих пор не понимаю, как вы будете управлять этой штукой, — сказал Стивене.
— Прежде всего я буду заключен в герметически закрытый шар, — ответил Эльстэд. — После того как я три раза зажгу и потушу электричество в знак того, что чувствую себя хорошо, меня спустят с кормы при помощи вот этого крана, причем к нижней части шара будут прикреплены большие свинцовые грузила. Верхнее грузило имеет вал, на который накручен прочный канат длиной в шестьсот футов, — вот все, что прикрепляет грузила к шару, если не считать талей, которые будут перерезаны, когда прибор спустят. Мы предпочитаем канат проволочному кабелю, так как его легче перерезать ион легче всплывает, а это совершенно необходимо, как вы сейчас увидите. Как вы можете заметить, в каждом из этих свинцовых грузил есть отверстия, сквозь которые будет продет железный брус, он будет выдаваться на шесть футов с нижней стороны. Если этот брус получит толчок снизу, он приподнимет рычаг и пустит в ход часовой механизм, находящийся сбоку вала, на который накручен канат. Теперь дальше. Весь снаряд постепенно спускают в воду и перерезают тали. Шар всплывает, — когда он наполнен воздухом, он легче воды, — но свинцовые грузила сразу идут ко дну, и канат разматывается. Когда он размотается весь, шар пойдет ко дну, потому что его потянет канат.
— Но зачем нужен канат? — спросил Стивенс. — Почему не прикрепить грузила прямо к шару?
— Чтобы избежать сильного толчка там, на дне. Ведь вся эта штука помчится ко дну миля за милей, со страшной быстротой. Если бы не этот канат, все разлетелось бы вдребезги. Но грузила ударятся о дно. И как только это случится, начнет действовать пловучесть шара. Он будет спускаться все медленней и медленней, наконец он остановится и перестанет погружаться.
Тут-то и начнет работать механизм. Как только грузила ударятся о дно, брус будет вытолкнут и пустит в ход часовой механизм. Тогда канат опять начнет накручиваться на вал. Я буду притянут на дно. Там я останусь полчаса. Я зажгу электричество и осмотрю дно. Затем часовой механизм освободит пружину с ножом, канат будет перерезан, и я опять помчусь вверх, как пузырь в стакане содовой воды. Канат поможет мне всплыть.
— А если вы случайно ударитесь о какое-нибудь судно? — спросил Уэйбридж.
— Я будут подниматься с такой быстротой, что пролечу сквозь него, как пушечное ядро, — ответил Эльстэд. — Об этом нечего беспокоиться.
— А представьте себе, что какое-нибудь ловкое ракообразное влезет в ваш механизм.
— Тогда мне лучше было бы не спускаться, — сказал Эльстэд, повернувшись спиной к морю и глядя на шар.
К одиннадцати часам Эльстэд был уже спущен за борт.
День был тихий и ясный, горизонт окутан дымкой. Электрический свет в верхней части шара весело блеснул три раза. Потом шар медленно спустился на водную поверхность, на корме стоял матрос, готовый перерезать тали, соединявшие шар и грузила. Такой большой на палубе, шар теперь на воде, под кормой, казался крошечным. Он слегка покачивался на волнах, и два его темных окна, оказавшиеся наверху, как два круглых глаза, с удивлением глядели на людей у поручней на борту. Кто-то задал вопрос, что будет с Эльстэдом, если шар начнет перекатываться.
— Готово? — крикнул капитан.
— Есть!
— Отдай тали!
Канат натянулся над лезвием и перервался. Над шаром, смешным и беспомощным, прокатилась волна. Кто-то замахал платком, кто-то попробовал крикнуть ‘ура’, которое не было подхвачено. Мичман медленно считал: ‘Восемь, девять, десять’. Шар еще раз покачнулся, потом, разбрасывая брызги, сразу стал прямо.
Мгновение он казался неподвижным, только быстро уменьшался в объеме, потом волны сомкнулись над ним, и он стал видим под водой, увеличенный преломлением и потускневший. Никто не успел сосчитать до трех, как он исчез. Далеко в глубине блеснул белый шар, вскоре он превратился в светлую точку, и все погасло. Глубину охватила тьма, видно было, как во мраке проплыла акула.
Потом винт крейсера завертелся, поверхность воды заколебалась, акула скрылась в забурлившей воде, и по хрустальной глади, поглотившей Эльстэда, пробежал поток пены.
— Что такое? — спросил один старый матрос.
— Отходим мили на две, чтобы он как-нибудь не ударил нас, когда всплывет, — ответил ему товарищ.
Судно медленно отходило. Почти все незанятые на борту остались на палубе, наблюдая вздымающиеся волны, в которые погрузился шар. В течение получаса не было произнесено ни одного слова, которое не относилось бы прямо или косвенно к Эльстэду. Декабрьское солнце стояло высоко над горизонтом. Стало жарко.
— Там, внизу, ему будет прохладно, — заметил Уэйбридж. — Говорят, на известной глубине вода в море всегда почти на точке замерзания.
— Где он всплывет? — спросил Стивенс. — Я плохо ориентируюсь.
— Вон там, — сказал капитан, гордившийся своей осведомленностью. Он показал пальцем на юго-восток. — Да, кажется, уж пора, — прибавил он. — Он пробыл там тридцать пять минут.
— Сколько нужно времени, чтобы достигнуть дна? — спросил Стивенс.
— На глубину в пять миль, считая, что скорость увеличивается на два фута в секунду, понадобится ровно три четверти минуты.
— Тогда он опаздывает, — заметил Уэйбридж.
— Как будто, — ответил капитан. — Вероятно, несколько минут заняло накручивание каната на барабан.
— Я упустил это из виду, — сказал Уэйбридж с заметным облегчением.
Началось томительное ожидание. Медленно протекала минута за минутой, а шар не показывался, ничто не колебало маслянистой поверхности. Все снасти были усеяны людьми.
— Ну, выныривай же, Эльстэд! — нетерпеливо промолвил старый матрос с волосатой грудью. Все подхватили его слова и стали кричать, словно перед поднятием занавеса в театре.
Капитан сердито поглядел на них.
— Конечно, если скорость нарастает меньше чем на два фута в секунду, это продлится дольше, — сказал он. — Мы не вполне уверены в точности этой цифры. Я не верю в вычисления слепо.
Стивене поспешил согласиться. Несколько минут на шканцах все молчали, потом Стивене щелкнул крышкой часов.
Когда через двадцать минут солнце достигло зенита, они еще ждали появления шара, и никто на судне не решился даже шепнуть, что надежды больше нет. Первым высказал эту мысль Уэйбридж. Он заговорил, когда в воздухе еще не замер звон колокола, пробившего восемь склянок.
— Недаром я не доверял прочности стекла, — вдруг сказал он Стивенсу.
— Неужели вы думаете?.. — перебил Стивенс.
— Да, — ответил Уэйбридж, предоставляя ему самому досказать остальное.
— Лично я не особенно верю в вычисления, — с колебанием в голосе сказал капитан, — и поэтому еще не совсем теряю надежду.
В полночь судно медленно описывало спираль вокруг того места, где погрузился шар. Белый луч электрического прожектора пробегал, останавливался и опять разочарованно скользил по пустынной поверхности фосфоресцирующей воды под лучами крохотных звезд.
— Если стекло не лопнуло и его не раздавило, — сказал Уэйбридж, — тогда, чорт возьми, дело обстоит в сто раз хуже: значит, испортился его часовой механизм, и он еще жив и сидит там, на глубине пяти миль под нами, заключенный в своем пузырьке, в холодной тьме, куда еще никогда не проникал луч света и где не бывало ни одно человеческое существо с того самого дня, как образовались моря. Он сидит там без пищи, страдая от голода, жажды и страха и не зная, умрет ли от недостатка пищи или воздуха. Аппарат Мейера, наверно, скоро откажется работать. Сколько времени может он действовать? Какие мы все-таки ничтожества, — продолжал он. — Там, внизу, на много миль — вода, одна вода. Водяная пустыня да небо. Две пропасти.
Он всплеснул руками, и в это мгновение маленькая белая полоска бесшумно пробежала по небу, потом замедлила движение и остановилась, превратившись в неподвижную точку. Казалось, на небе засияла новая звезда. Потом она опять скользнула вниз и затерялась среди отражений звезд в светлой дымке фосфоресцирующего моря.
При виде этого Уэйбридж замер с протянутой рукой и открытым ртом. Он закрыл рот, опять открыл его, крикнул вахтенному: ‘Эльстэд в виду!’ — и кинулся сперва к Линдлею, потом к прожектору.
— Я видел его, — сказал он, — там, за старбортом. Свет зажжен, и он только что вынырнул из воды. Наведите туда прожектор. Мы, наверное, увидим его качающимся на поверхности, когда его приподнимет волна.
Но им удалось подобрать Эльстэда только на рассвете, когда они чуть не наткнулись на его шар. Несколько матросов, спустившись в шлюпке, прикрепили шар к цепи крана.
Подняв шар на судно, тотчас же отвинтили люк и заглянули в темную внутренность: электрический свет предназначался лишь для освещения воды вокруг шара и был совершенно изолирован от внутренней камеры.
Воздух внутри был горячий, резина у отверстия размякла. Ответа на крики не последовало, движений изнутри тоже не слышалось. Видимо, Эльстэд лежал без сознания на дне шара. Корабельный врач вполз внутрь и передал его на руки людям, стоявшим снаружи. Несколько мгновений нельзя было понять, жив он или мертв. При желтом свете судовых фонарей видно было, что лицо его блестит от пота. Его снесли вниз, в каюту. Оказалось, что он не умер, но в полном истощении и страдает от ушибов. Несколько дней ему пришлось пролежать в полном покое. Только через неделю смог он рассказать обо всем, что ему пришлось испытать.
Первые его слова были о том, что он собирается опять спуститься на дно.
— Придется только, — говорил он, — немного изменить конструкцию шара, чтобы он в случае необходимости мог сам сбросить канат, только и всего.
Он пережил чудесное приключение.
— Вы думали, что я не найду ничего, кроме ила, — сказал он. — Вы смеялись над моей затеей. А я открыл новый мир.
Он рассказывал отрывочно, с конца, поэтому подлинных слов его передать невозможно. Но мы даем точный пересказ того, что он видел и испытал.
Сначала было очень плохо. Пока канат разворачивался, шар все время перекатывался. Он чувствовал себя, как лягушка в футбольном мяче. Он мог видеть только кран и небо наверху да по временам толпу у поручней. Никак нельзя было предугадать, в какую сторону покачнется шар. Вдруг он почувствовал, что ноги его поднимаются вверх. Он попробовал шагнуть и покатился через голову на подушки. Шарообразная форма снаряда оказалась очень неудобной, но при огромном давлении на дне океана это была единственно надежная форма.
Потом качка прекратилась, шар уравновесился, и Эльстэд, встав на ноги, увидел, что вода вокруг него зеленовато-голубая и освещена каким-то мягким светом, просачивающимся сверху. Мимо него, — как ему казалось, по направлению к свету, — промчалась стая маленьких плавающих существ. Пока он смотрел на них, стало понемногу темнеть. Вода наверху сделалась темной, как полуночное небо, но с зеленоватым оттенком, а внизу казалась совершенно черной, и в ней мелькали какие-то маленькие светящиеся существа — еле видные зеленые полоски.
А ощущение падения! Совсем как при спуске в лифте, говорил Эльстэд, только оно продолжалось непрерывно. Эльстэд начал раскаиваться, что пустился в рискованное предприятие. Неблагоприятные шансы представились ему в совершенно новом свете. Он вспомнил о крупных каракатицах, которые — он знал — населяют средние слои воды: их иногда находят полупереваренными в желудке у китов, а иногда они всплывают, сгнившие и наполовину съеденные рыбами. Вдруг одна из них вцепится в канат и не отпустит его! А часовой механизм… Действительно ли он проверен как следует? Но теперь уже не имело никакого значения, хочет ли он вернуться, или намерен довести дело до конца.
Через пятьдесят секунд вокруг была темная ночь, если не считать освещенного шаром пространства, где показывались то рыба, то какой-нибудь пловучий предмет. Один раз Эльстэду показалось, что он промчался мимо акулы. Потом шар вследствие трения о воду начал разогреваться. Оказалось, что это обстоятельство тоже не было как следует учтено.
Сначала он заметил, что потеет, потом под ногами у него стало все громче и громче раздаваться шипение, и он разглядел в окно множество мелких пузырьков, быстро поднимающихся вверх и веерообразно расходящихся от шара. Пар. Он дотронулся до окна. Стекло было горячее. Он зажег маленькую лампу, освещающую его камеру, взглянул на подбитые резиной часы, висевшие у кнопок, и увидел, что спуск длился две минуты. Ему пришло в голову, что стекло может лопнуть от разницы температур: температура на дне — около нуля.
Вдруг он почувствовал, что пол шара начал давить снизу ему на ноги, пузыри стали проплывать мимо окна медленнее, шипение уменьшилось. Шар опять слегка закачался. Стекло не лопнуло. Эльстэд понял, что на этот раз опасность миновала.
Через минуту или две он будет на дне. По его словам, он вспомнил Стивенса, Уэйбриджа и всех остальных там, наверху, в пяти милях от себя. Они находились по отношению к нему выше, чем самые высокие облака, когда-либо проносившиеся над землей, были по отношению к ним. Он представил себе, как медленно плывет судно, как все смотрят на воду и думают о том, что с ним.
Он поглядел в окно. Пузыри больше не появлялись, и шипение прекратилось. Снаружи везде была густая тьма, подобная черному бархату, кроме тех мест, где луч электрического света пронизывал пустынную воду и давал возможность разглядеть ее цвет: он был желто-зеленый. Потом три существа, казавшиеся огненными, проплыли мимо, одно за другим. Были ли они большие или маленькие, находились ли близко или далеко, этого Эльстэд определить не мог.
Вокруг каждого из них было голубоватое сияние, по силе приблизительно равное огням рыбачьей лодки. По бокам животные были усеяны светящимися точками, которые делали их похожими на корабли с освещенными иллюминаторами. Фосфорический свет их, казалось, исчезал, по мере того как они входили в круг света от шара, и тогда Эльстэд видел, что это — маленькие рыбки странного вида, с огромной головой, большими глазами и суживающимися к концу телом и хвостом. Глаза их были обращены к нему. Он понял, что они следят за спускающимся шаром. Вероятно, их привлекал свет.
Вскоре к ним присоединились другие рыбы такого же вида. Он заметил, что по мере спуска вода становится бледной и бесцветной и что в свете его лампы сверкают маленькие точки, как пылинки в солнечном луче. По всей вероятности, это происходило оттого, что падение его свинцовых грузил всколыхнуло ил и грязь со дна.
Когда грузила притянули шар на дно, Эльстэд очутился в густом белом тумане, сквозь который свет его электрической лампы мог проникнуть лишь на несколько ярдов. Прошло несколько минут, пока завеса из ила не осела. Наконец при свете лампы и мелькающем фосфорическом блеске далекой стаи рыб ему удалось разглядеть сквозь безграничную тьму воды волнистое дно, покрытое серовато-белым илом и местами усеянное спутанными зарослями морских лилий, размахивающих в воде жадными щупальцами.
Немного дальше виднелись группы грациозных, прозрачных силуэтов гигантских морских губок. Тут и там по дну было рассеяно множество усеянных иглами плоских пучков, яркопурпурных и черных. ‘Вероятно, разновидность морского ежа’, — решил Эльстэд. Какие-то маленькие существа, некоторые с большими глазами, другие слепые, удивительно похожие одни — на лесных вшей, другие — на омаров, лениво пересекали полосу света и опять исчезали во тьме, оставив после себя светящуюся борозду.
Потом вдруг повернула в его сторону и кинулась к нему, точно стая скворцов, порхающая бродячая стая мелких рыбок. Они промелькнули ‘ад ним, как мерцающие снежинки, и позади них Эльстэд увидел какое-то более крупное существо. Оно приближалось к шару.
Сначала он видел его лишь смутно, как подвижной неясный силуэт, отдаленно напоминающий человека, потом оно вступило в луч света, отбрасываемый лампой, и остановилось, ослепленное. Эльстэд глядел на него, окаменев от изумления.
Это было какое-то странное позвоночное. Его темнопурпурная голова немного напоминала голову хамелеона. Но высокий лоб и череп, каких нет ни у одного пресмыкающегося, и вертикальное положение морды придавали ему поразительное сходство с человеком.
Два больших выпуклых глаза выдавались из своих впадин, как у хамелеона, а вокруг широкого рта, под маленькими ноздрями, виднелись покрытые твердой кожей губы, как у пресмыкающихся- На месте ушей были две огромные жаберные щели, из которых выходили разветвляющиеся коричневые нити, похожие на древовидные жабры молодых скатов и акул. Но не лицо, похожее на человеческое, было в нем самым удивительным — это существо было двуногое.
Почти шарообразное тело его покоилось, точно на треножнике, на двух ногах, похожих на лапки лягушки, и на длинном толстом хвосте. А в передних конечностях, представлявших, как и лягушечья лапа, грубую карикатуру на человеческую руку, оно держало длинное костяное копье с медным наконечником. Кожа этого существа была разноцветной: голова, руки и ноги у него были пурпурные, а кожа ‘а теле, висящая свободно, как одежда, имела фосфорно-серый оттенок. Существо стояло, точно ослепленное светом.
Потом этот неведомый обитатель глубин заморгал, широко открыл глаза и, заслонившись свободной рукой от света, открыл рот и испустил крик, почти такой же членораздельный, как речь. Крик проник даже сквозь стальную оболочку и резиновую обивку шара. Как можно кричать, не имея легких, Эльстэд не берется объяснить. Потом существо боком удалилось из полосы света в окружающую таинственную тьму, и Эльстэд скорее почувствовал, чем увидел, что оно приближается к нему. Решив, что его привлекает свет, Эльстэд выключил ток. В следующее мгновение что-то зашлепало по стали, и шар покачнулся.
Потом крик повторился, и Эльстэду показалось, что ему ответило отдаленное эхо. Опять началось шлепанье по наружной оболочке, и шар закачался и скрипнул, ударившись о вал, на который был накручен канат. Стоя в темноте, Эльстэд вглядывался в вечный мрак морской глубины и вскоре разглядел в отдалении очень смутно рисующиеся другие получеловеческие силуэты. Они, фосфоресцируя, спешили к шару.
Плохо сознавая, что делает, он стал искать рукой на стенах своей качающейся тюрьмы выключатель наружной лампы, но нечаянно нащупал углубление в подушках, где была кнопка его собственной маленькой лампы. В это мгновение шар покачнулся, и Эльстэд упал. Он услышал звуки, похожие на возгласы удивления, и, когда встал на ноги, увидел, что две пары выпуклых, точно насаженных на стержни, глаз глядят внутрь через окно, в них отражался свет лампы.
Через мгновение чьи-то руки энергично задвигались по стальной оболочке шара, и Эльстэд услышал ужасный для него — в его положении — звук ударов по стальной крышке, защищающей часовой механизм. Мороз пробежал у него по коже: ведь если этим необычайным существам удастся испортить механизм, ему уже никогда не вернуться назад. Не успел он это подумать, как шар сильно качнулся, и его ударило по ногам. Эльстэд потушил лампочку, освещавшую внутренность шара, и зажег большой фонарь, находившийся в отдельной камере, который тотчас отбросил луч в воду. Дно океана и человекоподобные существа исчезли, и только две рыбки, преследуя одна другую, промелькнули мимо окна.
Эльстэд подумал, что странные обитатели морских глубин разорвали канат и он спасен. Он мчался вверх все быстрее и быстрее. Вдруг шар остановился. Резкий толчок подбросил Эльстэда к мягкому потолку его тюрьмы. В течение, может быть, полминуты он от удивления не мог собраться с мыслями.
Потом он почувствовал, что шар медленно вращается и раскачивается, кроме того, ему показалось, что кто-то тащит его по воде. Ему удалось, прижавшись к самому окну, с трудом увидеть только бледный луч своей лампы, слабо освещающей мрак. Он подумал, что будет видеть лучше, если выключит свет и даст глазам привыкнуть к полному мраку. Это оказалось правильным.
Через несколько минут бархатистый мрак превратился в прозрачную полутьму, и он увидел далеко внизу передвигающиеся фигуры, смутные, как при зодиакальном свете в летнюю ночь в Англии. Эльстэд решил, что эти существа отвязали его канат и волокут шар по дну океана.
Потом он заметил что-то неясно виднеющееся там, вдали, на волнообразной подводной равнине, — широкий кругозор, озаренный бледным светом, распространяющимся во все стороны, куда он только мог кинуть взгляд из своего окошка. Его тащили туда, как потащили бы люди воздушный шар из полей в город. Эльстэд приближался к этому месту очень медленно. Неясное сияние начало постепенно сгущаться и принимать более определенные формы.
Было уже около пяти часов, когда Эльстэд очутился в этом освещенном пространстве. Ему удалось различить нечто похожее на улицы и дома, сгруппированные вокруг обширного строения без крыши, напоминающего нечто вроде причудливого изображения полуразрушенного аббатства. Все это расстилалось под ним, точно на географической карте. Дома имели стены, но были без крыш. Так как они были сделаны, как он потом заметил, из фосфоресцирующих костей, весь город казался выстроенным из отраженного в воде лунного света.
Местами внутри города виднелись водоросли и морские лилии, раскачивающиеся, словно деревья, и размахивающие своими щупальцами, а высокие, стройные, прозрачные, как стекло, губки вздымались вверх, выделяясь из общего сияния, излучаемого городом, точно блестящие минареты или сотканные из бледного света цветы. На открытых площадях Эльстэд заметил какие-то массы, словно толпу народа, но он находился слишком высоко, чтобы различить в ней отдельные лица.
Потом шар медленно потянули вниз, и отдельные подробности начали вырисовываться отчетливей.
Эльстэд увидел, что контуры туманных зданий окаймлены, точно бусами, рядами каких-то круглых предметов. Он заметил также, что внизу, на широких открытых площадях, в нескольких местах были какие-то сооружения, напоминающие очертаниями обросшие раковинами суда.
Шар медленно, но непрерывно тянули вниз, и силуэты под ним становились все более ясными и различимыми. Эльстэд заметил, что шар притягивают к большому строению посреди города, и он иногда мельком видел толпу существ, тянувших канат. К его удивлению, снасти одного из судов, которые вообще составляли характерную особенность города, были усеяны жестикулирующей и разглядывающей шар толпой. Вдруг перед его глазами бесшумно поднялись стены большого здания и скрыли город.
Что за странные стены, сложенные из пропитанных водой бревен, скрученной проволоки, осколков железа и меди и человеческих костей и черепов! Черепа были расположены по всему зданию — зигзагами, спиралями, фантастическими узорами. Множество мелких серебристых рыбок, играя, прятались в них и выплывали из глазных впадин.
Вдруг Эльстэд услышал сдержанные крики и шум, похожий на громкий звук рога, вскоре сменившийся каким-то фантастическим пением. Шар все погружался, проходя мимо огромных, заостренных кверху окон. Наконец он остановился, повидимому, на чем-то вроде алтаря посреди здания.
Теперь, находясь на одном уровне с ними, Эльстэд мог ясно разглядеть этих странных обитателей бездны. К своему удивлению, он заметил, что все они склонились перед шаром, — все, кроме одного в одежде из рыбьей чешуи, с блестящей диадемой на голове, который все время открывал и закрывал свой огромный, как у пресмыкающегося, рот, точно управляя хором молящихся.
Повинуясь какому-то странному побуждению, Эльстэд зажег лампочку и, таким образом, опять стал видим подводным существам, но сами они благодаря яркому свету внутри шара сразу погрузились во мрак. При этом внезапном появлении Эльстэда пение сменилось шумными криками восторга. Чтобы продолжать свои наблюдения, Эльстэд опять выключил свет и исчез из их глаз. Но некоторое время он был еще слишком ослеплен, чтобы разобрать, что они делают. Когда ему, наконец, удалось разглядеть их, они опять стояли на коленях. Так они продолжали поклоняться ему без отдыха и перерыва целых три часа.
Рассказ Эльстэда об этом удивительном городе и его жителях, детях вечной ночи, никогда не видевших солнца, луны, звезд, зеленой растительности и живых, дышащих воздухом существ, об этих созданиях, которые не знают огня и другого света, кроме фосфорического сияния живых тварей, был очень обстоятелен.
Однако как ни удивителен этот рассказ, еще удивительней, что ученые, пользующиеся большой известностью, как, например, Адаме или Дженкинс, не находят в нем ничего невероятного. Они говорили мне, что не видят никаких причин, почему бы на дне глубоких морей не могли жить — совершенно неведомо для нас — разумные, дышащие жабрами, обладающие позвоночником существа, приспособившиеся к низкой температуре и огромному давлению и настолько тяжелые, чтобы не всплывать на поверхность ни живыми, ни в виде трупов, — такие же, как и мы, потомки великой эволюции нового века красного песчаника.
Нас они должны знать: мы представляемся им в виде странных существ-метеоров, иногда катастрофически падающих мертвыми из таинственного мрака их водяного неба. И не только мы сами, но и наши суда, металлические изделия, всякие предметы падают на них время от времени из тьмы, подобно дождю. Иногда эти тонущие предметы обрушиваются на них точно карающая десница невидимой власти там, наверху, а иногда к ним попадают очень редкие и нужные вещи или что-нибудь способное быть источником вдохновения. Их поведение при появлении живого человека можно понять, если представить себе, как поступили бы дикари, если бы к ним вдруг слетело с неба окруженное сиянием существо.
Эльстэд не раз передавал офицерам ‘Птармигана’ подробности своего двенадцатичасового пребывания на дне океана. Он собирался записать свой рассказ, но не сделал этого, и поэтому нам, к сожалению, приходится восстанавливать его несвязный, отрывочный отчет по воспоминаниям капитана Симмонса, Уэйбриджа, Стивенса, Линдлея и других.
Представьте себе громадное призрачное здание, склонившихся поющих людей с темными головами хамелеонов, в слабо светящейся одежде, и Эльстэда, снова и снова зажигающего свет и старающегося дать им понять, что нужно перерезать канат, который удерживает шар. Протекала минута за минутой, и наступил момент, когда Эльстэд, взглянув на часы, к своему ужасу, увидел, что кислорода у него хватит всего на четыре часа. Гимны в его честь, не (прекращающиеся ни на минуту, зазвучали в его ушах как похоронный марш, отмечающий его близкую кончину.
Каким образом он освободился, он сам не вполне понимает, но, судя по обрывку каната, который висел на шаре, канат, повидимому, перетерся о край алтаря. Вдруг шар резко покачнулся, и Эльстэд, взлетев вверх, ушел из мира странных подводных существ, как улетело бы от нас обратно в родной эфир какое-нибудь нездешнее создание. Эльстэд исчез из поля их зрения, как пузырь водорода, который стремится вверх в нашей атмосфере. Каким странным должно было им казаться это вознесение!
Шар мчался вверх еще быстрее, чем погружался, когда его тянули вниз свинцовые грузила. Стало очень жарко. Он летел окнами вверх, и Эльстэд потом вспоминал о потоке пузырей, который пенился у стекол. Каждую минуту он ждал, что стекла лопнут. Вдруг ему показалось, что в мозгу у него закружилось что-то вроде огромного колеса. Обитая подушками камера завертелась, и он потерял сознание. Больше он не чувствовал ничего, пока не увидел себя в собственной каюте и не услышал голоса доктора.
Вот вкратце необыкновенная повесть, отрывочно рассказанная Эльстэдом офицерам ‘Птармигана’. Он обещал со временем все записать, но не успел сделать это, так как занялся усовершенствованием своего аппарата.
Остается прибавить, что второго февраля 1896 года Эльстэд, усовершенствовав свой шар согласно указаниям первого опыта, опустился на дно океана во второй раз. Что с ним произошло, этого мы, по всей вероятности, никогда не узнаем: он не вернулся. ‘Птармиган’ тринадцать дней крейсировал около того места, где он погрузился, и напрасно искал его. Потом судно вернулось в Рио, откуда печальное известие было сообщено по телеграфу его друзьям. Тем дело пока и кончилось. Надо полагать, дальнейшие попытки дадут когда-нибудь возможность проверить его странный рассказ о неведомых обитателях океанских глубин.