Ужасный день, Станюкович Константин Михайлович, Год: 1893
Время на прочтение: 26 минут(ы)
Константин Михайлович СТАНЮКОВИЧ
УЖАСНЫЙ ДЕНЬ
Рассказ
Иллюстрации художника П. Пинкисевича
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
I II III IV V VI
________________________________________________________________
I
Весь черный, с блестящей золотой полоской вокруг, необыкновенно
стройный, изящный и красивый со своими чуть-чуть наклоненными назад тремя
высокими мачтами военный четырехпушечный клипер* ‘Ястреб’ в это хмурое,
тоскливое и холодное утро пятнадцатого ноября 186_ года одиноко стоял на
двух якорях в пустынной Дуйской бухте неприветного острова Сахалина.
Благодаря зыби клипер тихо и равномерно покачивался, то поклевывая острым
носом и купая штаги** в воде, то опускаясь подзором своей круглой кормы.
_______________
* К л и п е р — трехмачтовый быстроходный военный корабль.
** Ш т а г — снасть, удерживающая мачту.
‘Ястреб’, находившийся уже второй год в кругосветном плавании, после
посещения наших, почти безлюдных в то время портов Приморской области
зашел на Сахалин, чтобы запастись даровым углем, добытым
ссыльно-каторжными, недавно переведенными в Дуйский пост из острогов
Сибири, и идти затем в Нагасаки, а оттуда — в Сан-Франциско, на соединение
с эскадрой Тихого океана.
В этот памятный день погода стояла сырая, с каким-то пронизывающим
холодом, заставлявшим вахтенных матросов ежиться в своих коротких
буршлатах и дождевиках, а подвахтенных* — чаще подбегать к камбузу**
погреться. Шел мелкий, частый дождик, и серая мгла заволакивала берег.
Оттуда доносился только однообразный характерный гул бурунов,
перекатывающихся через отмели и гряды подводных камней в глубине бухты.
Ветер, не особенно свежий, дул прямо с моря, и на совершенно открытом
рейде*** ходила порядочная зыбь, мешавшая, к общему неудовольствию,
быстрой выгрузке угля из двух больших, неуклюжих допотопных лодок, которые
трепались и подпрыгивали, привязанные у борта клипера, пугая ‘крупу’, как
называли матросы линейных солдатиков, приехавших с берега на лодках.
_______________
* П о д в а х т е н н ы й — помощник вахтенного.
** К а м б у з — кухня на корабле.
*** Р е й д — место недалеко от входа в гавань, удобное для
стоянки кораблей.
С обычной на военных судах торжественностью, на ‘Ястребе’ только что
подняли флаг и гюйс*, и с восьми часов на клипере начался судовой день.
Все офицеры, выходившие к подъему флага наверх, спустились в
кают-компанию** пить чай. На мостике только оставались, закутанные в
дождевики, капитан, старший офицер и вахтенный начальник, вступивший на
вахту.
_______________
* Г ю й с — флаг, поднимаемый во время стоянки корабля на якоре.
** К а ю т- к о м п а н и я — салон на судне для офицеров.
— Позвольте отпустить вторую вахту* в баню? — спросил старший офицер,
подходя к капитану. — Первая вахта вчера ездила… Второй будет обидно…
Я уж обещал… Матросам баня — праздник.
_______________
* В а х т а — часть личного состава, несущая службу на корабле.
— Что ж, отпустите. Только пусть скорее возвращаются назад. После
нагрузки мы снимемся с якоря. Надеюсь, сегодня кончим?
— К четырем часам надо кончить.
— В четыре часа я, во всяком случае, ухожу, — спокойно и в то же
время уверенно и властно проговорил капитан. — И то мы промешкались в этой
дыре! — прибавил он недовольным тоном, указывая своей белой, выхоленной
маленькой рукой по направлению к берегу.
Он откинул капишон дождевика с головы, открыв молодое и красивое
лицо, полное анергии и выражения спокойной уверенности стойкого и
отважного человека, и, слегка прищурив свои серые, лучистые и мягкие
глаза, с напряженным вниманием всматривался вперед, в туманную даль
открытого моря, где белели седые гребни волн. Ветер трепал его
светло-русые бакенбарды, и дождь хлестал прямо в лицо. Несколько секунд не
спускал он глаз с моря, точно стараясь угадать: не собирается ли оно
разбушеваться, и, казалось, успокоенный, поднял глаза на нависшие тучи и
потом прислушался к гулу бурунов, шумевших за кормой.
— За якорным канатом хорошенько следите. Здесь подлый грунт,
каменистый, — сказал он вахтенному начальнику.
— Есть! — коротко и весело отрезал молодой лейтенант Чирков,
прикладывая руку к полям зюйдвестки* и, видимо, щеголяя и служебной
аффектацией хорошего подчиненного, и своим красивым баритоном, и своим
внешним видом заправского моряка.
_______________
* З ю й д в е с т к а — непромокаемый головной убор с широкими
полями.
— Сколько вытравлено цепи?
— Десять сажен каждого якоря.
Капитан двинулся было с мостика, но остановился и еще раз повторил,
обращаясь к плотной и приземистой фигуре старшего офицера:
— Так уж пожалуйста, Николай Николаич, чтобы баркас вернулся как
можно скорей… Барометр пока хорошо стоит, но, того и гляди, может
засвежеть. Ветер прямо в лоб, баркасу* и не выгрести.
_______________
* Б а р к а с — самая большая весельная лодка на корабле.
— К одиннадцати часам баркас вернется, Алексей Петрович.
— Кто поедет с командой?
— Мичман* Нырков.
_______________
* М и ч м а н — первый морской офицерский чин.
— Скажите ему, чтоб немедленно возвращался на клипер, если начнет
свежеть.
С этими словами капитан сошел с мостика и спустился в свою большую,
комфортабельную капитанскую каюту. Проворный вестовой* принял у входа
дождевик, и капитан присел у круглого стола, на котором уж был подан кофе
и стояли свежие булки и масло.
_______________
* В е с т о в о й — матрос, прислуживающий офицеру.
Старший офицер, ближайший помощник капитана, так сказать ‘хозяйский
глаз’ судна и верховный жрец культа порядка и чистоты, по обыкновению
поднявшись вместе с матросами, с пяти часов утра носился по клиперу во
время обычной его утренней уборки и торопился теперь выпить поскорее
стакан-другой горячего чаю, чтобы затем снова выбежать наверх и
поторапливать выгрузкой угля. Отдавши вахтенному офицеру приказание
собрать вторую вахту на берег, приготовить баркас и дать ему знать, когда
люди будут готовы, он торопливо сбежал с мостика и спустился в
кают-компанию.
Тем временем к мостику подбежал вызванный боцман Никитин, или Егор
Митрич, как почтительно звали его матросы. Приложив растопыренные
засмоленные пальцы своей здоровенной мозолистой и шершавой руки к сбитой
на затылок намокшей шапке, он внимательно выслушивал приказание вахтенного
офицера.
Это был коренастый и крепкий, небольшого роста, сутуловатый пожилой
человек самого свирепого вида: с заросшим волосами некрасивым рябым лицом,
с коротко подстриженными щетинистыми, колючими усами и с выкаченными, как
у рака, глазами, над которыми торчали черные взъерошенные клочья.
Перешибленный еще давно марса-фалом нос напоминал темно-красную сливу. В
правом ухе у боцмана блестела медная сережка.
_______________
* М а р с а- ф а л — снасть, поднимающая марсель. М а р с е л ь
— большой прямой парус, второй снизу.
Несмотря, однако, на такую свирепую наружность и на самое отчаянное
сквернословие, которым боцман приправлял и свои обращения к матросам, и
свои монологи под пьяную руку на берегу, Егор Митрич был простодушнейшим и
кротким существом с золотым сердцем и притом лихим, знающим свое дело до
тонкости боцманом*. Он никогда не обижал матросов — ни он, ни матросы не
считали, конечно, обидой его ругательных импровизаций. Сам прежде
выученный битьем, он, однако, не дрался и всегда был предстателем и
защитником матросов. Нечего и прибавлять, что простой и незаносчивый Егор
Митрич пользовался среди команды уважением и любовью.
_______________
* Б о ц м а н — старший унтер-офицер, отвечающий за судовые
работы и чистоту на корабле.
‘Правильный человек Егор Митрич’, — говорили про него матросы.
Выслушав приказание вахтенного лейтенанта, боцман вприпрыжку понесся
на бак и, вынув из кармана штанов висевшую на длинной медной цепочке такую
же дудку, засвистал в нее соловьем. Свист был энергичный и веселый и
словно бы предупреждал о радостном известии. Отсвистав и проделав трели с
мастерством заправского боцмана, свиставшего в дудку половину своей долгой
морской службы, он нагнулся над люком в жилую палубу и, расставив фертом
свои цепкие, слегка кривые, короткие ноги, весело зыкнул во всю силу
своего могучего голоса, несколько осипшего и от береговых попоек, и от
ругани:
— Вторая вахта в баню! Баркасные на баркас!
Вслед за громовым окриком боцман сбежал по трапу* вниз и обходил
жилую палубу и кубрик**, повторяя команду и рассыпая направо и налево
подбодряющие энергические словечки самым веселым и добродушным тоном:
— Живо, сучьи дети!.. Поворачивайтесь по-матросски, черти!.. Не
копайся, идолы! Небось долго париться не дадут… К одиннадцати чтобы
беспременно на клипер… В один секунд собирайся, ребята!
_______________
* Т р а п — лестница на корабле.
** К у б р и к — общее жилое помещение на корабле для судовой
команды.
Заметив молодого матросика, который и после свистка не трогался с
места, Егор Митрич крикнул, стараясь придать своему голосу сердитый тон:
— А ты, Конопаткин, что расселся, ровно собачья мамзель, а? Ай в баню
не хочешь, песья твоя душа?
— Иду, Егор Митрич, — проговорил, улыбаясь, матросик.
— То-то иду. Собирай свои потроха… Да не ползи, как вошь по мокрому
месту! — рассыпал Егор Митрич перлы своего остроумия при общем
одобрительном смехе.
— А скоро уходим отсюдова, Егор Митрич? — остановил боцмана писарь.
— Надо быть, сегодня…
— Скорей бы уйти. Как есть подлое место. Никаких развлечениев…
— Собачье место… Недаром здесь бессчастные люди живут!.. Вали,
вали, братцы! — продолжал покрикивать боцман, сдабривая свои окрики самыми
неожиданными импровизациями.
Веселые и довольные, что придется попариться в бане, в которой не
были уже полтора года, матросы и без понуканий своего любимца, Егора
Митрича, торопливо доставали из своих парусинных мешков по смене чистого
белья, запасались мылом и кусками нащипанной пеньки, обмениваясь
замечаниями насчет предстоящего удовольствия.
— По крайности матушку-Расею вспомним, братцы. С самого Кронштадта не
парились.
— То-то в загранице нет нигде бань, одни ванныи. Кажется, и
башковатые люди в загранице живут, а поди ж ты! — не без чувства сожаления
к иностранцам заметил пожилой баковый матрос.
— Так-таки и нигде? — спросил молодой чернявый матросик.
— Нигде. Без бань живут, чудные. Везде у них ванныи.
— Эти ванныи, чтоб им пусто было! — вставил один из матросов. — Я
ходил в Бресте в эту самую ванную. Одна слава что мытье, а форменного
мытья нету.
— А хороша здесь, братцы, баня?
— Хорошая, — отвечал матрос, бывший вчера на берегу. — Настоящая
жаркая баня. Линейные солдатики строили, тоже, значит, российские люди. Им
да вот этим самым несчастным, что роют уголь, только и утеха одна что
баня…
— Да, вовсе здесь тяжкое житье…
— И командер ихней, сказывали, зверь.
— Одно слово — каторжное место… И ни тебе кабака, ни тебе бабы!
— Одна завалящая варначка какая-то есть старая… Наши видели…
— Увидишь и ты, не бойсь! — проговорил, смеясь, подошедший Егор
Митрич. — Не с лица воду пить! Живо, живо… Выползай, кто готов…
Нечего-то лясы точить, чтоб вас!
Матросы выходили один за другим наверх с узелками под буршлатами и
выстраивались на шканцах. Вышел старший офицер и, снова повторив мичману
Ныркову приказание быть к одиннадцати часам на клипере, велел сажать людей
на баркас, который уже покачивался у левого борта с поставленными мачтами.
Матросы весело спускались по веревочному трапу, прыгали в шлюпку и
рассаживались по банкам. Старший офицер наблюдал за посадкой.
Минут через пять баркас, полный людьми, с поставленными парусами,
отвалил от борта с мичманом Нырковым на руле, понесся стрелой с попутным
ветром и скоро скрылся в туманной мгле, все еще окутывавшей берег.
II
В кают-компании все были в сборе за большим столом, покрытым
белоснежной скатертью. Две горки свежих булок, изделия офицерского кока
(повара), масло, лимоны, графинчик с коньяком и даже сливки красовались на
столе, свидетельствуя о хозяйственных талантах и запасливости содержателя
кают-компании молодого доктора Платона Васильевича, выбранного на эту
хлопотливую должность во второй раз. Только что истопленная железная печка
позволяла всем сидеть без пальто. Пили чай и болтали, поругивая главным
образом проклятый Сахалин, куда судьба занесла клипер. Ругали и открытый
рейд с его зыбью, и собачью погоду, и местность, и холод, и медленную
грузку угля. Всем, начиная со старшего офицера и кончая самым юным членом
кают-компании, только что произведенным в мичмана, румяным и свежим, как