Не будь ‘Нов. Времени’ — не было бы студенческой забастовки… Так мы прочли и поняли в разъяренной статейке ‘Речи’ под заглавием ‘С больной головы’. Статья до того облита тою слюной ‘бешеной собаки’, о которой вспоминает в известном стихотворении Пушкин, что через нее не пробивается ни один луч здравого смысла. Мешая в одну кучу Куропаткина и студенческих старост, кадетская газета уверяет, что мы виновны в поражении первого и в возбуждении вторых. Этому невозможно было бы поверить, если бы это не было напечатано черной типографской краской на отвратительной серой бумаге. ‘Новое Время’, — пишут евреи в своем органе, провоцировало японскую войну и дразнило Японию. Буквально такая же история теперь повторяется в университетском вопросе’.
‘Новое Время’, оказывается, виновато в том, что профессора не оказали действия на студентов. Но так как из числа последних, как известно, есть много только отдаленно знакомых с русскою грамотою, то не правдоподобнее ли предположить, что они ‘недвусмысленное высказывание против забастовки’ таких газеток, как ‘Речь’, и некоторой части профессоров приняли за ‘сердечное попечение о забастовке’, и, без сомнения, не ошиблись в этом. В древних республиках Греции был закон, наказывавший изгнанием тех граждан, которые в острые моменты политической жизни не становились ни на одну, ни на другую сторону. Прошедшие большой опыт политической и общественной жизни, греки времен Перикла и Алкивиада понимали опасность, как и безнравственность, этих подлинных провокаторов своего отечества и его будущей судьбы, которые виляли туда и сюда, финтили и стушевывались, когда надо было сказать ясное ‘да’ или ‘нет’. Вот некоторая доля наших трусливых прогрессистов и сыграла около бедной, заблудившейся молодежи роль таких древних провокаторов, которые своим мямленьем и ‘недвусмысленным’, а в сущности вполне двусмысленным поведением и речами дали ей уверенность, что они будут сочувствовать учащимся, что бы те ни делали и как бы ни поступили. В такие острые моменты надо говорить полным голосом, а не вполголоса, надо говорить без условных предложений и вводных вставок, которые приводят волю к естественному колебанию. Но ‘прогрессивная печать’ и ‘прогрессивные’ химики и физики всегда говорили нашему студенчеству языком гораздо более дипломатическим, чем как говорило наше иностранное ведомство с иностранными державами. Она совершенно запутала мысль ‘горячей молодежи’, как всегда ее называла, и ловила рыбу в мутной водице, ничем не рискуя. Отсутствием ясной, твердой, громко сказанной воли со стороны профессорской корпорации in pleno [целиком (лат.)] и порознь, на площади и интимно, и объясняется вся теперешняя студенческая история. Ведь совершенно ясно, что ‘горячая молодежь’ вынимает каштаны голыми руками из горящей печки не для себя, а для кого-то другого… Профессора были обижены, соглашаемся, бестактно и без нужды, им понадобилась отместка, их мелочному самолюбию нужно удовлетворение. В этом, собственно, пошлом чувстве и ‘зарыта собака’ той истории, в которой молодежь кипит не для себя, рискует не для себя, а все для той же казанской сироты, какую изображают собою ‘прогрессивные элементы’ нашего общества, ученые и не очень ученые. Не находим ничего эстетичного в этой роли, какую приняли на себя юристы, филологи, физики и химики, у которых попросили, чтобы они не почерпали своих политических воззрений исключительно со столбцов маленькой ‘Речи’, а жили хоть сколько-нибудь своим умом.
Мы не отвечаем ничего на ту часть статейки, где зайцы ‘Речи’ испуганно говорят, что им кто-то чем-то грозит.
Ах, сироты, сироты! Так потерпели? И кровь, и обмороки, и слезы. В этой бешеной попытке приписать ‘Новому Времени’ непослушание студентов профессорам ‘Речь’ выражает полную растерянность труса перед последствием своих поступков. ‘Речь’ ожидала, что или студенты не так уж горячо примут к сердцу ее ни ‘да’ ни ‘нет’, или что правительство отступит перед ‘могучими’ забастовщиками. И когда не вышло ни одного, ни другого, храбрецы, по обыкновению, побежали под стол. Все это было бы гадко, если бы не было до такой степени смешно.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1908. 26 сент. No 11689.