УЮТ ПРОПАЛ…
УЮТ ПРОПАЛ…
(Стихотворение в прозе)
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Уют пропал…, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1917
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 13 т.
Т. 10. В дни Содома и Гоморры
М.: Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2017.
Семен Григорьевич пришел к нам и сказал:
— Диккенса нет.
— Как нет Диккенса?
— Вообще нет. Книгопродавцы говорят, что прежние издания распроданы, а нового выпускать нет расчета.
— Почему нет расчета?
— Покупать не будут. Теперь, говорит приказчик, не до Диккенса. Не ко времени.
— Все равно уж, — вяло пролепетал Лишин.
Я в то время сидел у Лишиных.
Сидели мы, кутаясь в пальто, в платки (у Лишиных вышло что-то с дровами) и пили желтую горьковатую горячую воду (у Лишиных вышло что-то с сахаром). Ждали мы еще подругу хозяйки дома Нату, но она не приехала (у нее вышло что-то с извозчиком).
Молча мы сидели (жена Лишина в зубоврачебном кресле), кутались в пледы, в пальто и тянули из стаканов желтую безвкусную жидкость, слегка пахнущую чаем.
Из разбитого, заткнутого муфтой окна тянуло холодом. Хозяин вяло рассказывал, как вчера звал стекольщика, но тот попросил за вставку стекла десять рублей, а когда Лишин согласился, стекольщик ушел и больше не приходил.
— Послали бы вы за стекольщиком еще раз вашего слугу, — посоветовал я.
— Я его посылал. А он не хочет. Я, говорит, не за тем нанимался, чтобы по два раза ходить за стекольщиками.
— Как неуютно, — вздохнула жена Лишина.
Лишин продолжал монотонно рассказывать:
— Подарил мне приятель полбутылки спирту: развели мы его, а он керосином пахнет. Бутылка что ли попалась плохая или уж так, — одно к одному… Противно, а пью. Что ж делать.
Жена вздохнула и поддержала:
— В очереди на хлеб никто из прислуги стоять не хочет — обед едим с вафлями. Хорошо, что вафли без очереди. Скажите, вы не знаете, где мягкое кресло достать?
— Нет, где же теперь достать. А что?
— Я любила иногда понежиться в мягком кресле, но теперь нигде нет мягких удобных кресел. Соседка, уезжая, поставила свое, зубоврачебное, вот я на нем и сижу. Оно страшное.
В это время и пришел Семен Григорьевич с сообщением, что в продаже нет Диккенса.
— Нет и нет, — вяло отозвался Лишин. — Уж одно к одному. Почему-то стало в ноги дуть. Надену калоши.
— Что это у вас электричество так плохо горит? — участливо осведомился Семен Григорьевич.
— Лампочки скверные. Хороших нет. Кроме того, монтер не пришел сделать новые провода. Черт с ним. Одно уж к одному. Не желаете ли выпить разведенного спирту с оттенком керосина?
— Не надо, — капризно сказала жена Лишина. — Лучше почитайте что-нибудь…
— Первое попавшееся, — сказал я.
— Все равно уж, — вздохнул Лишин.
Семен Григорьевич покорно взял с этажерки какую-то книгу, развернул ее и начал читать без всякого смысла, с середины сотой страницы:
— ‘И вдруг Мезенцева потянуло домой. Ему надоел ресторанный шум, толкотня… Он вышел из ресторана, сел на одного из нескольких ванек, бросившихся к нему, точно вороны на добычу, и через десять минут уже был дома. Сбросив в передней старому слуге пальто, Мезенцев сказал: ‘Нынче, Петр, я никуда не пойду. Буду дома’. Прошел в кабинет и остановился перед ярко пылающим камином, распространявшим приятное ласковое тепло. Петр принес ему халат, заботливо, кряхтя, переодел барина и почтительно усадил его в мягкое вольтеровское кресло, уютно раскинувшееся перед камином. Мезенцев сладко потянулся, взял с этажерки ‘Домби и сына’ Диккенса и, вкусно потирая руки, сказал Петру: ‘Принеси мне несколько сандвичей с холодным мясом и бутылочку портвейна — знаешь, из тех, что у нас в холодном чулане. Да дай мне хлеба и масла. Я буду поджаривать на огне гренки. Потом ты мне будешь не нужен — ступай спать. ‘Слушаю-с…’ — почтительно отвечал Петр.
Развернул книгу и под веселое гуденье камина погрузился в Диккенса’.
Мы сидели молча, без единого звука…
Одна из лампочек вдруг зашипела и погасла.
Стало еще темнее…
Яншина, еще глубже уйдя в зубоврачебное кресло, тихо плакала.
Тускло горело красноватое, будто больное, электричество.
Муфта вывалилась из окна, и ветер острой холодной волной дунул нам в лица, донеся до наших ушей обрывок чьего-то нечеловеческого, жуткого по своей безысходности крика на улице:
— Изво-о-о-зчик! Изво-о-о-о…
Впервые: Новый Сатирикон. 1917. No 6.
— В очереди на хлеб никто из прислуги стоять не хочет… — Трудности с поставками хлеба в крупные города начали ощущаться еще со второй половины 1916 г., и несмотря на то, что в декабре 1916 г. во многих городах (в Москве, Воронеже, Харькове и др.) были введены карточки на хлеб, положение со снабжением городского населения продовольствием продолжало ухудшаться.