Уважение нашей интеллигенции ко всякой доблести нерусской
В нашей интеллигенции образовалась удивительная складка: она понимает, допускает и уважает всякую инициативу, энергию, предприимчивость в смысле не русском и, напротив, невольно и безотчетно относится пренебрежительно ко всему, что происходит на русской почве, в русском смысле и клонится в пользу России. Говорим: невольно и безотчетно, потому что никто из наших умников, конечно, не сознает за собой такого греха, и все примутся и негодовать и чураться, коль скоро кто дерзновенно поставит на вид вышеупомянутое свойство нашей интеллигенции. Свойство это есть последствие издавна ведущейся антинациональной политики, в которой и заключается источник всех наших глупостей и всех наших зол. Поразительные несообразности, которые так не редко оказываются и во мнениях и в делах наших, происходят не от того, чтобы люди у нас были от природы неспособны распознавать добро и зло, а вследствие фальшивой складки образовавшейся в умах. Мы, где нужно, либеральны и, где нужно, консервативны в чуждом и противном нашей народности направлении в силу навыка, который сложился исторически и действует инстинктивно. Наша интеллигенция почтительно снимает шапку предо всяким нерусским движением, даже в том случае, когда ей приходится по официальному положению бороться с ним. Тут она старается показать себя цивилизованной и вежливой, мягкой и уступчивой, либерально-консервативной и консервативно-либеральной, тут она расшаркивается, конфузится и улыбается своими наилучшими улыбками. Совсем иной принимает она вид, когда ей приходится ведаться с русской инициативой, с делом русского происхождения, тут она ставит себе долгом, — долгом либерализма и консерватизма, долгом цивилизации и прогресса, — быть грубой, суровой, придирчивой, неуступчивой, тут она не только не поощряет, но систематически подавляет всякую живую силу, всякий дух инициативы, тут явятся на каждом шагу заставы и шлагбаумы. Она попробует, в каком смысле направлено дело, из каких интересов и побуждений оно исходит и к чему клонится, и если почувствует, что интерес его есть русский интерес, что дух его есть русский дух, то она немедленно станет ему поперек дороги, и во всех ее словах и действиях так и послышится ‘куда ты, рыло, лезешь?’ Недавно видели мы яркий тому пример по поводу вопроса о транзите. Те самые органы, которые требуют конституции и кричат об общественном мнении, бесстыднейшим образом опрокинулись на русскую промышленность, когда она заговорила о своем интересе. Заговори те же люди в каком-либо нерусском интересе, им была бы воздана честь и хвала, а в тех сферах, которые судят и рядят, она нашла бы себе поборников и ревнителей. Помните, сколько шуму было по поводу того, что губернатор высек татар! А высекли русских буянов в Одессе, все нашли это естественным и отнеслись к делу благоразумно. Мы то и дело слышим о пассивности нашего православного духовенства, о недостатке в нем духа инициативы и энергии. Однако попробуй какой-нибудь выскочка из русского православного духовенства действовать с убеждением, в том смысле в каком и может и должно действовать русское православное духовенство, как странно все переглянутся между собой, и как мало серьезной поддержки встретит такая деятельность, увы, в правительственных сферах! Мы печатаем сегодня печальную историю об усилиях неутомимых и энергических, поднятых духовным лицом в деле народного просвещения, где так желательно и так необходимо живое действие пастырей Церкви. Все придумано, все приискано, все употреблено, чтобы затруднить дело. Отец Анатолий — русской народности, уроженец западной Руси, где православию приходится вести постоянную борьбу, но где не мог бы держаться польский вопрос, если бы правительство поддерживало, не выдавало русские элементы. От кого достопочтенному архимандриту Успенского монастыря приходится отбиваться? От тех властей, в которых надобно было бы ему находить себе всякое поощрение и поддержку. Корреспондент, доставивший нам помещаемые в этом номере сведения о деятельности отца Анатолия, прислал нам и копии официальных документов, которые подтверждают все высказанное в этой корреспонденции. Читая эти документы, видишь, как опутана и затруднена деятельность русского человека в русском смысле. Сколько к нему придирок и каким несчастным и бесправным является он в своих усилиях! Будь он поляк и действуй он, конечно, умно и ловко, в смысле противном России, с каким, по крайней мере, уважением относились бы к нему даже в тех случаях, когда приходилось бы из приличия несколько регулировать его деятельность. Благодаря новому соглашению с Ватиканом в Привислинских губерниях и в Западном Крае водворяются в значительном числе польско-католические (у нас не римский католицизм, а польский) епископы, правительственный контроль, установленный над распоряжениями этих епископов, отменяется и каждый из них становится в своей епархии полным хозяином, вооруженным сильной властью при той военно-духовной дисциплине, которой отличается воинствующая Римская (у нас польская) Церковь. Посмотрите же, какое жалкое положение будут иметь сравнительно с ними православные архипастыри, к которым власти подходят под благословение, но у которых не просят содействия целям правительства в народном Просвещении и в упрочении освящаемого Церковью порядка. Епископ рад был бы и сам что-нибудь сделать и поддержать всякое доброе начинание в пределах своей епархии, но его сейчас осадят и поставят на место то губернатор, то попечитель, то какой-нибудь непременный член от земства, даже консистория, которая у нас не всегда слушается своего епископа…
Заговорит ли русский интерес, примется ли за дело русский человек, например, пастырь православный, тысяча окажется формальностей, возражений, замечаний: и то неправильно, и это неловко, всякое лыко ставится в строку. Отец Анатолий с глубоким убеждением, не жалея сил, исполнял в сфере своего действия то, что правительство должно ставить и, по-видимому, ставит своей задачей: распространение среди народа просвещения под сенью Церкви. В самом деле, может ли быть сомнение, что наша первоначальная школа должна главным образом находиться в руках духовенства? Но вот в то время, когда правительство учреждает комиссию для разработки вопроса о приходских училищах (хотя и разрабатывать-то, в сущности, нечего в деле столь простом и очевидном), настоятель монастыря в Могилевской губернии, давно и успешно трудившийся для этого дела и в том смысле, какой необходимо и желательно придать ему, положивший свою душу на это дело, выработавший не в пустых дебатах, но на многолетней практике свой план, — лишается возможности действовать, подвергается строгой цензуре от местных властей и чуть не изгоняется из края как мятежник, подобно тому, как при генерале Потапове из того же края изгонялись призванные Муравьевым из глубины России чиновники, — изгонялись в качестве демагогов и социалистов, потому что от них солоно приходилось врагам России…
Неужели высшее правительство не избавит людей, подобных отцу Анатолию, от необходимости бороться не то что с врагами России, а с властями своего правительства, в которых они должны были бы находить себе поддержку? Времена трудные, пора направить служебные власти должным образом и неукоснительно заменять тех, кого направлять было бы трудом напрасным…
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1883. No 105. 15 апреля. С. 3.