Уважение, Бухов Аркадий Сергеевич, Год: 1917
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Аркадий Бухов. Уважение
I
В то время было очень много сильных натур: люди питались сочным мясом,
пили ковшами вино, звали друг друга на ‘ты’ и скептически относились к
женщинам — все эти причины помогали сильным натурам таковыми и оставаться.
Но Родамус Кверк, оружейный мастер из Роттердама, даже среди
современников отличался крепостью своих убеждений, силой воли и железным
спокойствием. В 1647 году, когда в Голландии многие начали увлекаться
инквизицией, Родамус Кверк первый пришел в городскую ратушу и, вызвав в
коридор четырех старейших граждан, сказал им уверенно и продуманно:
— На этих днях я думаю основательно и подольше поговорить с дьяволом. Я
знаю, что люди, которые зарабатывают хлеб инквизицией, попытаются надеть на
меня железные сапоги или еще чтонибудь острое, тяжелое и неудобное.
Предупредите их, старички, что, если ктонибудь из них попытается подойти к
моему дому, я буду бить, не считаясь с временем дня, каждого большим куском
железа, который я берегу уже одиннадцать лет.
Родамус никогда так долго и много не разговаривал. И он сам, и старики
были очень удивлены продолжительностью его речи, но она была очень проста и
убедительна.
— Поняли? — из предосторожности все же спросил Родамус.
— Поняли.
— Так и передайте!
— Так и передадим, — обещали старые голландцы. Что касается
инквизиторов, то, предупрежденные членами роттердамского муниципалитета, они
не пытались привязаться к Родамусу по поводу его намерений: эти люди
всячески оперировали с железом и изделиями из него в больших темных подвалах
и загородных постройках, но когда это же железо в виде массивного куса
находилось в руках такого сильного человека, каким был Родамус, — они
предпочитали заниматься другими очередными делами.
Хорошо сознавая это, Родамус, накануне праздника оставшись один в своей
полутемной мастерской, вымыл руки, пригладил жесткие бурые волосы и,
обернувшись на запад, произнес обычное приглашение того времени:
— Диавол, диавол, зову тебя в гости!
Быть может, теперь для этого понадобились бы особые пригласительные
карточки, отпечатанные на толстом картоне с золотыми обрезами, да и только,
чтобы получить от дьявола вежливое уведомление, что сегодня он занят и
заедет на минуточку в четверг после восьми. Тогда все способы общения были
значительно проще, и через шестьсемь секунд дьявол уже стоял около Родамуса,
слегка усталый, немного обрюзгший, но готовый к услугам и деловому
разговору.
— Ты звал меня, Родамус?
Естественно, что в первый момент Родамус немного смутился: это было
чувство батрака, который пришел наниматься к влиятельному герцогу. Прежде
всего, разница положений, потом ясно сознаваемая зависимость, да и самый
момент говорил о многом. Дьявол не уличный мальчишка, которого в любой
момент можно зазвать в дом за гнилое яблоко и тридцать раз выгнать за
назойливость.
— Да, это я — Родамус Кверк, — немного дрогнувшим голосом произнес
Родамус, — звал тебя к себе.
— Кверк… Кверк, — что-то вспоминая, пробормотал дьявол, — какая
знакомая фамилия… Кажется, я знал твоего дедушку. Это был очень упрямый
старик, посылавший ко мне решительно всех, кто приставал к нему с вопросом о
деньгах. Позже я встречался с ним в преисподней, но там его и не узнать — не
выходит из котла, постарел и как-то сдал…
— Его звали Игнациус.
— Совершенно верно. Подлый был старик… Ну, так в чем же дело?
Деловой разговор продолжался не особенно долго. Единственной ходовой
монетой в переговорах с дьяволом была человеческая душа, и Родамус охотно
предложил свою, как и предполагал заранее, но, когда дело дошло до записи на
бумаге, оружейник немного помолчал и коммерчески задумался.
— Конечно, тебе нужно богатство, — небрежно напомнил ему дьявол, —
пиши: получаю турецкими цехинами один миллион четыреста пятьде…
— Не надо, — хмуро отрезал Родамус, — ты мне отсыпешь сколько угодно
денег, как голландской, так и иностранной валютой, но к этому ты прибавишь
вне договора хорошенькую проказу, и я буду на этой самой иностранной валюте
гнить гденибудь на задворках собственного замка. Не надо.
— Ты знаешь, — прищурил глаз дьявол, — это остроумно. С кемнибудь я это
проделаю.
— Мне уже сорок два года, и я коечто понимаю, — самодовольно
ухмыльнулся Родамус, — не надо мне и красавицы жены.
— А есть у меня на примете одна датчанка…
— Спасибо. Не надо. Держу пари, что ты уже в душе ухмыляешься над тем,
как посланный тобой какой-нибудь бакалавр, молодой лоботряс в бархатных
штанах, будет еженощно циркулировать в окно моей спальни, туда и обратно…
— Родамус! Ты гораздо умнее, чем кажешься, — с едкой улыбкой произнес
дьявол. — Если откинуть уже упомянутого дедушку, вы все Кверки были неглупым
народом.
— Думаю, что мой внук не скажет иного и обо мне. Ну, так вот что…
В простых, незатейливых выражениях Родамус рассказал дьяволу о том, что
бы ему хотелось получить за полный переход его души в чужую собственность.
Он уже сказал, что богатства ему не надо. Конечно, тридцатьсорок тысяч
золотых в кладовой — это уже явится как бы простой любезностью со стороны
дьявола. В особенной красоте он тоже не нуждается: исчезновение двух
бородавок с шеи, отсутвие морщин на лбу, да немножко блеска в глазах — вот
все, что бы он хотел в этой области. Лета, конечно, остаются прежними. Ведь
он, Родамус, будет продолжать прежнюю жизнь в Роттердаме, в том же доме, и
смешно было бы, если бы завтра его соседи увидели вместо прежнего Родамуса
мальчишку семи лет, тянувшегося за леденцами, или беспутного двадцатилетнего
бездельника, пристающего на улицах к чужим невестам.
Ему нужно одного: общего уважения, признания его всеми самым достойным
человеком в Роттердаме, а уж он, Родамус, сумеет при этих условиях
обеспечить себе легкую и счастливую жизнь. Когда же придет смерть, дьявол
может взять его душу и распоряжаться ей, как всякой движимой собственностью.
— Ты хочешь так мало, — искренне удивился дьявол. — Мне даже как-то
неловко… Хочешь, все-таки я дам тебе ту датчанку, о которой уже говорил,
она завтра же…
Возьми ее себе и женись на ней хоть через полчаса. Шафером на этой
свадьбе меня ты не увидишь…
Сбавь себе хоть десять лет… — стоял на своем дьявол.
Сбавь их, если тебе так хочется, моей собаке. Ей это будет полезно: она
слишком стара, и ее обижают даже цыплята.
Рассказывать о составлении и подписании договора было бы лишним. В то
время такие сделки были частым явлением, и дьявол уже по шаблону потребовал
подписи кровью на пергаменте из кожи чумной змеи.
Ничего не поделаешь, брат Родамус…
Сыч тебе брат, — весело ответил уже повеселевший Родамус, — не
фамильярничай…
Подписав договор, дьявол немного попах серой, деревянно засмеялся и,
поздравив Родамуса Кверка с новой жизнью, исчез.
II
Эта новая жизнь началась со следующего же дня. Утром Родамус вышел из
своей мастерской и, еще смутно ощущая, что произошло вчера, позвал про
ходившего по улице торговца капустой:
— Эй… Торговец!..
Тот лениво обернулся, подошел и поставил на землю темное деревянное
корытце с рыхлыми, сочными вилками капусты, шелестевшими при каждом толчке.
— Дрянь капуста-то, — сокрушенно и полусочувственно пробормотал
Родамус, — мелкая и трухлявая.
— Эта? — пожал плечами торговец. — Эта — дрянь? Много ты понимаешь…
— Родамус Кверк знает, что он говорит…
Что-то странное произошло с торговцем, когда он услышал это имя. Он
робко снял шляпу с нечесаной головы, отступил на два шага и, молча преклонив
колено, робко сказал:
— Ах, если бы я знал, что предо мной достойнейший из достойных, сам
Родамус Кверк, разве я посмел бы совать ему под нос эту заваль, которую…
— Ну то-то, — самодовольно усмехнулся Родамус, — возьми свою капусту и
иди куда знаешь…
— Посмею ли взять товар, осужденный самим Родамусом? — пылко воскликнул
торговец. — О, нет, никогда! Я хочу умереть таким же честным, каким умер мой
отец…
Он выбросил капусту на землю и топтал ее ногами до тех пор, пока до
соседнего дома вся земля не была усеяна белыми хлопьями. Потом оторвался от
этой работы и долгодолго кланялся вслед уходящему Родамусу.
‘А дьявол, кажется, не соврал, — думал тот, радостно потирая руки, —
начало хорошее…’
Светило яркое, заигрывающее с душой солнце. В ногах чувствовалась
крепость, и юношеская бодрость разливалась по телу.
Королевский трубач, только что отнявший у какогото гражданина зеленый
праздничный пояс, увидев Родамуса, перебежал на другую сторону и, торопливо
спрятав добычу, сделал церемонный глубокий поклон:
— Привет достойнейшему…
Это был один из лучших заказчиков, и Родамус уже хотел подойти к нему и
справиться, не надо ли ему починить латы к весне, но потом сдержал себя и,
еле кивнув головой, милостиво заметил:
— Проходи, голубчик…
На следующем повороте, около большого каменного моста, случилось то, к
чему Родамус впоследствии уже привык, но что сейчас ему показалось
необычайным и даже сверхожиданным.
Поперек дороги лежал пьяный торговец смолой, оборванный, грязный, и
горланил какуюто непристойную пригородную песню. Старая женщина, наклонясь
над ним, уныло плакала и причитала что-то, называя пьяного сынком.
— Пьян? — спросил Родамус.
— Как свинья, — ответила женщина.
— Как же тебе не стыдно? — укоризненно покачал головой Родамус.
— А тебе какое дело? — задорно спросил пьяный, не подымаясь с земли. —
Много вас тут, укорялыциков, шляется… Ты еще кто такой?
— Я? Я Родамус Кверк, оружейник… И я говорю тебе, что лучше умереть,
чем вести такой образ жизни, пьяное животное…
Продавцу смолы было всего тридцать шесть лет, но уже с семнадцати он
пил, как лошадь. Иногда устраивались специальные съезды из родственников,
чтобы его отговорить от гибельной привычки, но ничего не помогало. Он
спаивал самых слабохарактерных из них, и уже не один валялся в уличной пыли,
а с кемнибудь из близких по крови…
Но, когда Родамус произнес свою суровую фразу, пьяный вдруг стал
отдирать свое худое тело от земли, мутно озираясь по сторонам, и с
внезапными слезами обнял мать.
— Матушка, — сурово борясь с хмелем, надрывно выкрикнул он, — сам
Родамус Кверк говорит, что лучше смерть, чем такая жизнь… Сам достойнейший
из до…
Подбежавшие прохожие видели только, как какой-то грязный человек,
пошатываясь, добрел до перил моста и с тяжелым вздохом отчаяния кинулся в
воду.
Вечная благодарность тебе, — в экзальтации произнесла старуха, припадая
к ногам Родамуса. — Мой сын умер по совету достойнейшего из достойных…
Что я наделал!.. — пробормотал Родамус.
Слава Родамусу Кверку, — зашептала собравшаяся к месту происшествия
толпа, — достойнейшему из достойных…
Родамус повернул домой, а старуха пошла среди толпы и радостно кричала:
— Мой сын удостоился смерти по совету самого достойнейшего из достойных
в Роттердаме…
Когда Родамус подходил к дому, из соседнего двора выбежала собака,
залаяла на него и вдруг, сразу спохватившись, завиляла хвостом. В глазах ее
Родамус прочел такое уважение к нему, что у него даже навернулись слезы
умиления.
— Да, дьявол — честный парнище, — вслух сказал он, отворяя двери, —
обещание он исполняет великолепно… И все за какуюто поношенную душу,
которой все равно никому не жалко.
III
В одну из пятниц Родамус захотел нанять мастеров в свою мастерскую.
В прежнее время он должен был бы обойти все роттердамские базары и до
хрипоты горла убеждать базарных гуляк бросить непутевую жизнь и пойти к
нему, Родамусу, в мастеровые, за что при жизни они будут получать столпищу и
хозяйские беседы о загробной жизни, а после смерти небольшое, но удобное
место в раю.
Теперь Родамус просто открыл окно и, подозвав какуюто няньку, спокойно
сказал ей:
— Женщина, пойди на перекресток и скажи, что Родамусу Кверку нужны
мастера.
Нянька бросила ребенка на суглинистую почву улицы, закричала что-то
невнятное и пошла к перекрестку.
Не прошло и двух часов, как перед домом Родамуса уже стояла громадная
толпа людей, жаждавших поступить к Родамусу в мастеровые.
Здесь были принцы королевской крови, лучшие портные в городе, дамы
полусвета, старый ростовщик с племянником, иностранные гимнасты и даже две
цирковые наездницыакробатки.
Не было только настоящих оружейных мастеров. Их не пустили, как людей
неблагородного происхождения, мозолить глаза Родамусу.
— При чем вы здесь, граждане? — удивленно спросил Кверк. — Мне нужны
специалисты…
— Из уважения к тебе, Родамус, — с поклоном ответил один из принцев, —
я готов… э… ткать оружие…
— Оружие не ткут. Куют его, — поправил Кверк.
— Из уважения к тебе, Родамус, — воскликнула толпа, — мы готовы делать
все, что угодно. Только прими нас.
Для мастерской наступили тяжелые времена. Никто не работал изза денег.
Всеми руководил исключительный, радостный даже для того времени, такой порыв
уважения к Родамусу, что все работали по девятнадцати часов в день, но
оружие выходило очень похожее на кухонные принадлежности. Одна дружина,
вооруженная таким оружием, не могла бы обратить в бегство четырех кошек.
Родамус ходил сетовать к начальнику оружейного цеха, но тот покачал
головой и ответил:
— Единственно, что я могу сделать из уважения к тебе, это распустить
весь цех оружейников. С завтрашнего дня он не существует.
Действительно, через день цех был распущен, и бывшие товарищи Родамуса
уже занимались перетаскиванием камней и щебня на городских постройках.
— Дьявол, — строго сказал в одну из ночей Родамус, — ты смотри не
переусердствуй насчет уважения…
Но дьявол усердствовал, как молодой негр, которого послали узнать о
погоде.