Утренняя заря. Альманах на 1839 год, изданный В. Владиславлевым, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1839 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.

Том третий. Статьи и рецензии (1839-1840). Пятидесятилетний дядюшка

М., Издательство Академии Наук СССР, 1953

18. Утренняя заря. Альманах на 1839 год, изданный В. Владиславлевым. Санкт-Петербург. 1839. В типографии Е. Фишера. 384 (12).¹

Это уже второй альманах, изданный г. Владиславлевым.² Оба они приняты публикою благосклонно, и оба находятся в одинаковых отношениях друг к другу насчет своего внутреннего достоинства: первый был богаче и лучше прозаическим отделом — второй богаче и лучше отделом стихотворений. Касательно же внешнего достоинства, второй несравненно выше первого, хотя и первый был примечательным явлением в этом отношении.

Из стихотворений прежде всего укажем на ‘Идиллию’, переведенную г. Козловым из Андрея Шенье. Вот она:

Стремятся не ко мне с любовью и хвалами,

И много от сестры отстала я годами.

Душистый ли цветок мне юноша дарит —

Он мне его дает, а на сестру глядит,

Любуется ль моей младенческой красою,

Всегда примолвит он: как я сходна с сестрою.

Увы, двенадцать раз лишь мне весна цвела!

Мне в песнях не поют, что я сердцам мила,

Что я плененных мной изменой убиваю.

Но что же — подождем, мою красу я знаю —

Я знаю: у меня во блеске молодом

Есть алые уста с их ровным жемчугом

И розы на щеках, и кудри золотые,

Ресницы черные и очи голубые…

Андрей Шенье был истинный поэт, хотя и француз,— одного этого стихотворения достаточно, чтоб убедиться в этом. Перевод г. Козлова истинно художественный,— и мы вдвойне обрадовались, услышавши бывалые звуки поэтического слепца…

После этого стихотворения можно с большим или меньшим удовольствием прочесть следующие: ‘Нищий’ г. Ш.,³ ‘Дева’ г. Туманского, ‘Распутье’ г. Кукольника, ‘Соловей’ г. Алексеева, ‘Горный луч’ г. Кони, ‘Цветы’ г. Подолинского, ‘Поэту’ г. Туманского, ‘К музе’ г. Ершова, ‘Воздушная дева’ г. Чижова, Exordium {Вступление (латин.). — Ред.} из большой романтической поэмы ‘Мария Стюарт’ г. Кукольника, но самые богатые, самые роскошные перлы альманаха суть — ‘Две песни Лихача Кудрявича’ г. Кольцова и ‘Прометей’ и ‘Песнь и молитва Маргариты’, переведенные г. Струговщиковым из Гёте. В альманахе есть в еще песенка г. Кольцова ‘Кольцо’, но она не выдержана: как хороши три первые куплета, так дурны четыре последние, но ‘Две песни Лихача Кудрявича’ — выше всяких похвал, и мы в самом деле не будем их хвалить, а лучше выпишем:

В золотое время

Хмелем кудри вьются,

Ни с какой заботы

Они не секутся.

Их не гребень чешет —

Золотая доля,

Завивает в кольцы

Молодецка удаль.

Не родись богатым

А родись кудрявым:

По щучью веленью

Всё тебе готово.

Чего душа хочет —

Из земли родится,

Со всех сторон прибыль

Ползет и валится.

Что шутя задумал —

Пошла шутка в дело,

А тряхнул кудрями —

В один миг поспело!

Не возьмут где лоском,

Возьмут кудри силой,

А что худо — смотришь:

По воде поплыло.

Любо жить на свете

Молодцу с кудрями,

Весело на белом

С черными бровями!

Во-время да в пору

Медом речи льются,

И с утра до ночи

Песенки поются,

Про те речи, песни

Девушки все знают,

А о кудрях зиму

Ночь не спят, гадают.

Честь и слава кудрям!

Пусть их волос вьется,

С ними все на свете

Ловко удается.

Не под шапку горе

Голове кудрявой!

Разливайтесь, песни,

Ходи, парень, браво!

II.

В золотое время

Хмелем кудри вьются,

С горести, печали

Русые секутся.

Ах, секутся кудри!

Любит их забота,

Полюбит забота —

Не чешет и гребень.

Не родись в сорочке,

Не родись таланлив,—

Родись терпеливым

И на всё готовым.

Век прожить — не поле

Пройти за сохою,

Кручину, что тучу,

Не уносит ветром.

Зла беда не буря:

Горами качает,

Ходит невидимкой,

Губит без разбору.

От ее напасти

Не уйти на лыжах:

В чистом поле найдет,

В темном лесе сыщет.

Чуешь только сердцем,—

Придет, сядет рядом,

Об руку с тобою

Пойдет и поедет…

И щемит, и ноет,

Болит ретивое:

Всё из рук вон — плохо,

Нет ни в чем удачи!

То — скосило градом,

То — сняло пожаром…

Чист кругом и легок,

Никому не нужен.

К старикам на сходку

Выйти приневолят, —

Старые лаптишки

Без онуч обуешь,

Кафтанишко рваный

На плечи натянешь,

Бороду вскосматишь,

Шапку нахлобучишь,

Тихомолком станешь

За чужие плечи…

Пусть не видят люди

Прожитого счастья!

‘Прометей’ есть одно из самых глубоких, самых великих созданий Гёте, — и перевод г. Струговщикова достоин его.⁴ Объем этого сочинения не позволяет нам выписать его всего, а выписывать местами — значило бы искажать великое творение. Поэтому мы удовольствуемся выписать ‘Песнь и молитву Маргариты’ (из ‘Фауста’ Гёте).

Маргарита (в своей комнате за самопрялкой).

Ты прости, мой покой!

Ты прости навсегда!

Уж не знать мне тебя

Никогда, никогда.

Где друга нет,

Там целый свет

Постыл, уныл,

Как ряд могил!

В уме моем

Так пусто всё,

А на сердце

Так тягостно.

Ты прости, мой покой!

Ты прости навсегда!

Уж не знать мне тебя

Никогда, никогда!..

На что ни смотрю я —

Всё чудится он,

О чем ни задумаю —

Он же и он!

Как он благороден

И ловок в движеньях!

Какое в улыбке,

В устах выраженье!

Ты прости, мой покой!

Ты прости навсегда!

Уж не знать мне тебя

Никогда, никогда!..

Волшебная сила

Любезных речей

И рук пожиманье,

И прелесть очей…

В нём всё так чудесно,

Всё так хорошо!

К нему бы, за ним бы,

Обнять бы его!

О, если б могла я

По воле ласкать,

Могла бы по воле

Его целовать,

Его обняла бы,

Держала, ласкала…

Ласкала б — и вечно

Лобзала, лобзала!

Часовня.

(В углублении образа Марии многострадальной, Маргарита украшает цветами сосуд, стоящий перед образом).

Маргарита.

О, склони,

Склони, многострадалица,

Взор светлый на меня!

Истерзана печалями,

С мечом в груди, ты зрела

Смерть сына твоего.

К отцу ты свой подъемлешь взор

И шлешь к нему с молитвами

И вздохи, и рыдания.

Кто ж может знать,

Кто чувствовать,

Как у меня душа болит!

Как страх ее, тоска берет,

Как на сердце ужасно мне?

Одной тебе, тебе одной

Понятно всё, известно всё…

Спаси меня!

Куда б я ни пошла — везде

Так грустно, тяжко, горько мне,

Одна ль сижу — всё плачу я.

А сердце словно высохло…

Распалося…

Слезами смочила я

Окно мое,

Когда я поутру рвала

Цветы, что приношу к тебе.

И рано, рано встала:

Лишь только показался свет,

Уж сидя на постеле, я,

Рыдаючи, терзалася.

Спаси меня, спаси меня!

От смерти, от стыда спаси!

О, склони,

Склони, многострадальная,

Взор светлый на меня!

Вот это переводы! Конечно, они далеко не заменяют подлинника (что, впрочем, и невозможно), но дают о нем не кривое, а прямое понятие,— а это очень много и очень важно! Теперь о прозаических статьях.

‘Русское ученое общество в XVII столетии’, статья г. Сахарова, в высшей степени интересна. Она содержит в себе важный факт для истории русской письменности времен до-Петровых. Кто бы подумал, что в царствование Алексея Михайловича в Москве было литературное общество? — Боярину Феодору Михайловичу Ртищеву пришла в голову мысль — основать на берегу Москвы-реки Преображенскую пустынь, а в ней водворить ученое братство для перевода духовных книг. В 1649 году он получил царскую грамоту, разрешавшую ему вызвать из Киева ученых мужей. В конце этого же года прибыли из Киева: Епифаний Славинецкий, воспитанник Киевской академии, бывший иеромонах Киево-Печерского монастыря, знаток греческой и латинской литературы, ‘муж многоученый, аще кто ин таков во времени сем, не только грамматики л риторики, но и философии и самые феологии известный бысть испытатель и искуснейший рассудитель, и опасный протолковиик эллинского, славянского и польского языков’, Арсений Сатановский и пр.

В то же самое время учреждено было училище при Андреевском монастыре также на иждивении Ртищева. В три года ученое братство изготовило для своего покровителя огромные томы. В числе трудов Епифания были:

1. ‘Рассуждение о изучении греческого языка’.

2. ‘Полный лексикон греко-славяно-латинский’, в 2 томах.

3. ‘Филологический лексикон, или Свод греческих св. отцов для объяснения смысла слов и выражений св. писания’.

4. ‘Грамматические примечания на символ веры’. Переводы Арсения Сатановского:

1. ‘О граде царском, или Описание Константинополя’.

2. ‘Георгия Кодина о чинах царства Греческого и великие церкви Константинопольские’.

Перевод общий: ‘Космография’. Епифаний перевел 1-ю часть, Исайя⁵ 2-ю, Арсений Сатановский 3-ю.

Из этого видно, что ученое братство Ртищева приняло, в своих трудах, направление прямо-литературное. Это факт не только литературный, но и исторический: он доказывает, что Петр Великий только угадал современную потребность реформы, а не выдумал ее по своей прихоти. Еще в царствование Алексея Михайловича дух преобразования, как новой потребности Руси, беспрестанно обнаруживался то там, то тут, то тем, то другим. Но эта новая потребность, это новое движение не принесли никаких положительных результатов, потому что были бессознательны: нужен был гений, который бы сознал их и нашел в самом себе средства к их удовлетворению. Явился Петр — и сотворил волю пославшего его…

Наше дело только указать на интересную статью: мы сделали это, и потому наши читатели сами могут прочесть вполне прекрасную и любопытную статью г. Сахарова и воспользоваться всем богатством ее содержания.

‘Народная поэзия у зырян’, статья г. Надеждина, в своем роде, не менее интересна. Жаль только, что почтенный автор больше говорит о средствах, чрез которые он познакомился с поэзиею зырян, нежели о самой поэзии их. Он перевел две песни, вот одна из них:

Зырянской девушки-невесты слезное слово.

Спас и Пречистая,

Благословите, благословите!

Боже, благослови

Полною житницей!

Отец, благослови

Полной корзиной хлеба!

Небеса, благословите

Утреннею звездою!

Земля, благослови

Зеленою травою!

Вода, благослови

Водяною рыбой!

Леса, благословите

Лесною птицей! —

По-божью, я сидела

На чистом месте,

По-людскому, я сидела

На веселом месте,

Под ногами, сидела,

Помост был,

Над головою, сидела,

Покров был,

Большим камнем сидела

Не двигаясь,

Смоляным пнем сидела

Не отрываясь.

Ох, не хотела бы я век отрываться:

Железный лом меня бы не выворотил!

Человек, отцовский сын пришел:

Его мягкий язык меня выворотил!

На горе сяду:

Подмывается! На песке сяду —

Осыпается! Крепкий берег

Уж не сдерживает,

Песчаный берег

Удержит ли?

Середь Сысолы сесть —

В Вычегду несет!

Середь Вычегды сесть —

В Двину несет!

Середь Двины сесть —

В море несет!

Середь моря попасть —

Всю жизнь плавать,

Щепкой мыкаться по волнам,

Краев не видать!

Над омутом сижу,

Держусь крепко,

Как ель, сижу,

Почерневши,

Как береза, сижу,

Побелевши,

Как осина, сижу,

Пожелтевши,

Как сосна, сижу,

Растрепав ветви.

Ой! сегодняшний день

Сырое дерево согнули,

Сырое дерево

Затрещало, сломилось!

Ой! сегодняшний день

Воля девичья пропала:

Красное солнышко —

Девичья воля!

Да — где жизнь, там и поэзия!..

‘Синьор Мавритацио’, рассказ самого издателя альманаха,— легкая, мило рассказанная альманачная безделка. ‘Письмо 8-ое’⁶ — занимательный отрывок из ‘Нового подарка товарищам’ знаменитого нашего воина-писателя, который владеет пером, как штыком. ‘Рассказ вышедшего из Хивинского плена астраханского мещанина Тихона Иванова Рязанова’ — статья В. Луганского — отличается занимательностию содержания. ‘Очерки современных нравов и характеров. Маленькие-великие люди’ — статья А. Никитенки — отличается верностию многих замечаний и юмористическим остроумием. ‘Два мгновения из жизни женщины’ — рассказ г. Панаева, как все его рассказы, дышит теплотою чувства и очаровывает прелестью изложения. ‘Рассказ грека’, г. Каменского, был бы довольно интересен по своему содержанию, если бы поскладнее был рассказан и менее отличался гениальными претензиями на байронизм. ‘Домик в подгорной слободке’, быль г. Мундта, может служить вывескою и образчиком повестей без мысли, без слога, словом, без всего, чем нравятся и почему имеют какое-либо значение повести. ‘Так иногда женятся люди’, — рассказ г. Гребенки, из которого мы узнаем, что у героя рассказа нос был не на лице, а на голове, а губы под носом. Право! иначе как прикажете понять такую фразу: ‘На плотно выстриженной голове его торчал нос, пара ушей, щетинистые брови, под которыми светились зеленоватые глаза средней величины, и под носом находились уста’? Г-н Каменский хочет быть вторым Марлинским, а г. Гребенка — вторым Гоголем. Господа, двойников не бывает, и всякий должен быть самим собою!..

К альманаху приложены четыре гравюры: первая есть виньетка и изображает, при мерцании утренней зари, монумент, воздвигнутый Петру I-му Екатериною II-ою, вторая — ‘Спаситель, молящийся перед чашею в вертограде’, с картины известного художника Ф. А. Бруни, третья — ‘Крещатик в Киеве’, оригинальная картина, писанная с натуры известным нашим художником Штернбергом. (Крещатиком называется в Киеве источник, в котором, по словам ‘Синопсиса’, митрополит Михаил крестил всех двенадцать сыновей Владимира. В ознаменование этого великого события, на этом месте сооружен киевскими гражданами памятник, в 1805 году). Четвертая — ‘Венера и Амур’, гравюра с статуи, изготовляемой воспитанником Академии художеств Рамазановым. Судя по гравюре, статуя должна быть прекрасная: положения фигур непринужденны, грациозны, лицо Венеры напоминает красоту древности.

Все гравюры деланы и оттиснуты в Лондоне. Желаем от всей души, чтобы г. Владиславлев к тому году приготовил еще такой альманах.⁷

¹. ‘Моск. наблюдатель’ 1839, ч. I, No 2 (ценз. разр. 1/III), отд. V, стр. 53—67. Без подписи.

Второй номер ‘Моск. наблюдателя’ за 1839 г. подготовлялся Белин-ским в феврале. В это время Белинский получил от В. А. Владиславлева из Петербурга письмо и ‘подарок’, т. е. альманах ‘Утренняя заря’ (см. ИАН, т. XI, письмо к Панаеву от 22/II 1839 г.). Оче-видно, после этого между ними установилась переписка, так что Белинский еще в Москве хотел для ‘Утренней зари’ на 1840 г. под-готовить статью о ‘Каменном госте’ Пушкина (см. ИАН, т. XI, письмо к Краевскому от 19/III 1839г.), статья не была напечатана, и неизвестно, была ли написана.

². Первый альманах, изданный В. А. Владиславлевым,— ‘Альманах на 1838 г.’, рецензию Белинского на него см. в ИАН, т. II.

³. X. И. Шевцова.

⁴. Белинский очень высоко ценил переводы А. Н. Струговщикова — ‘Римских элегий’, ‘Прометея’ и ‘Фауста’ Гёте. Он писал Панаеву 25/II 1839 г.: ‘Перевод ‘Прометея’ чудо!’ Высокую оценку переводов Струговщикова из ‘Фауста’ см. в письмах к Панаеву от 10/VIII 1838 г. и 22/II 1839 г. (ИАН, т. XI) и в рецензии на т. X ‘Современ-ника’ (ИАН, т. II, No 103). Получив от Струговщикова его переводы ‘Римских элегий’ Гёте, Белинский напечатал их в ‘Моск. наблюдателе’ 1838 г., ч. XVIII, август, кн. I (вышла уже в 1839 г.) и 1839 г., ч. I, No 1. Позже, в 1841 г., ‘Римским элегиям’ Гёте, переведенным Струговщиковым, Белинский посвятил большую статью (см. ИАН, т. V).

⁵. Исайя — Исайя Копинский, сотрудник Енифания.

⁶. ‘Письмо 8-ое’ напечатано за подписью ‘Русский инвалид’ и при-надлежало И. Н. Скобелеву. На то, что Скобелев ‘владеет пером, как штыком’, Белинский указывал неоднократно (см. н. т., стр. 193, 243).

⁷. Владиславлев издал еще четыре выпуска ‘Утренней зари’ (на 1840, 1841, 1842, 1843 гг.), рецензии на них Белинского см. в ИАН, тт. IV—VI.

Читайте также: