УСПЕХИ НАШЕЙ СКУЛЬПТУРЫ
УСПЕХИ НАШЕЙ СКУЛЬПТУРЫ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Успехи нашей скульптуры, Розанов Василий Васильевич, Год: 1901
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Еще недавно один г. Антокольский и отчасти г. Гинцбург красовались на фоне нашего искусства ваяния, которое, сравнительно с живописью, влачилось в пыли. Казалось, русские не призваны к этому роду искусства: до того русские имена, и особенно кровно-русские, так сказать, говорили о себе одним молчанием. Не могу поэтому не поделиться своим маленьким и чисто национальным восхищением, какое я испытал именно от скульптурных работ, на выставке журнала ‘Мир Искусства’. Все скульптуры Антокольского, ныне собранные в Музее императора Александра III, представляют идейные темы: вот ‘венчанный гнев’ — Грозный, вот ‘умирающая мудрость’ — Сократ, вот ‘преисподнее’ зло — Мефистофель. Все это — аллегории, ‘скульптурные понятия’, очень напоминающие ‘памятник славы’ или что-нибудь в этом роде. Здесь отсутствует мир частного, особенного, индивидуально-очерченного, что непосредственно поразило бы глаз художника. Конечно, ни Сократа, ни Грозного, не говоря уже о Мефистофеле, скульптор не видал и, следовательно, он лепил не природу, а свою выдумку и выразил степень своего понимания истории или поэзии. Между тем природа и подражание природе навсегда останутся главными темами скульптуры. Князь Трубецкой, кажется, живший почти безвыездно в Италии, ввел нас в мир восхитительных частностей и подробностей именно русской жизни. В прошлом году все имели возможность восхищаться, тоже на выставке ‘Мира Искусства’, его бронзовым изваянием кн. Голицына. Не знаем, оценена ли достаточно его идея памятника Александра III: но идея царствования и характер государя, и вся та историческая ‘заминка’, которая произошла и не могла не произойти после 1-го марта, чудно выражена в массивной и спокойной фигуре монарха, подавляюще сидящей на сравнительно сухопарой лошади, с крепко подведенною уздою, в силу чего лошадь, почти уткнув морду в грудь, выпятилась вперед недоумевающим и упрямым лбом. ‘Все побеждено, кроме мысли’. Памятник восхитителен полнотою и, так сказать, напряженностью внутреннего содержания. Взглянув на статую, вы потом неотвязчиво припоминаете ее, едва начинаете думать об исторических тринадцати годах, и что бы вы ни придумывали, как эмблему этих лет и всего, что в них совершилось, вы не вырветесь из круга этой, данной художником концепции. ‘Твердо, грузно, упрямо’. Читателям может показаться смелою наша мысль, но мы не боимся ее высказать: Александр III в изваянии кн. Трубецкого станет рядом со знаменитым монументом Фальконе. Ибо в нем столько же истины и внутреннего правдоподобия, как и в последнем.
На нынешней выставке в Академии художеств кн. П. Трубецкой выставил десять вещей. Между ними первоклассного достоинства — проект памятника Данте, ‘Молодые девушки’ (No 202), ‘Девушка’ (No 203) и портрет кн. Мещерского. Из них наибольшее эстетическое впечатление оставляет No 203. Здесь нет психологического момента, который всего могущественнее схватывает скульптор, девушка, ушедшая вся в покрывало, совершенно неясная в очерке лица и даже фигуры — производит необыкновенное зрительное очарование. Как? Чем?
Невозможно на это ответить. Но группы посетителей так же безотчетно и столь же неудержимо, как мы, любовались просто изяществом бронзового очерка, без пояснений, без рассуждений, покоряемые красотой. В скульптуре Трубецкого — это новое. Везде он берет истиною и глубиной созерцания, здесь — только соловьиный голос в бронзе. Удивительно и прекрасно. No 202 — две молодые девушки: особенно удачна меньшая, подросток лет 11, прижавшаяся к взрослой: простота, доброта, невинность лица чудно передана. Переходя к бюсту кн. Мещерского — вы чувствуете гоголевскую силу выразительности. Смотря на портрет, вы так и цитируете:
Служил отлично благородно,
. . . . . . . . . . . .
Давал три бала ежегодно.
Вот русский дворянин! Красноречивый, доблестный, бессильный, любимый всеми. Мы вовсе не знаем, которого Мещерского это портрет, и чем замечателен его оригинал, но его вытянутая шея, галстух, бакенбарды, одушевленное и как бы говорящее лицо, говорящее в дворянском собрании, или у себя в кабинете — но непременно большой толпе слушателей, носит на себе черты всего русского быта 60-70-80-90-х годов. Тут — наша история, тут ‘Русью пахнет’. Самая идейная его работа — проект памятника Данте (в бронзе). Постамент памятника — озеро, гладь разлившейся бронзы, по которой там и сям торчат черепа, головы людей. Это — тонущие грешники. Идея ‘Ада’, главная концепция Данте — брошена под ноги зрителю, от нее некуда деваться, она — тут, давит вас. Высоким и относительно узким четырехугольником подымается над ним пьедестал поэта. Узкие линии — это сюда идет. Весь Данте узок и могущественен. Не ищите в нем роскоши Шекспира, но силу ветхозаветного пророка вы в нем найдете. Пьедестал, эта высокая призма, гол и сух, гладок. Но бронза чуть-чуть взволнована, и всматриваясь внимательнее в линии волнений вы узнаете любимые видения поэта, вот — Беатриче, но какой неясный очерк! вот — Франческа да-Римини, пролетающая почти тенью, со своим возлюбленным, сзади, в углублении, Люцифер. Верхний бордюр пьедестала уже более ясно очерчен крыла— ми реющих ангелов. И, наконец, сам памятник — угрюмая, одинокая, высохшая фигура флорентийского мечтателя. Все — выразительно, поразительно, глубоко. И опять приходится то же сказать, что о проекте памятника Александру III: сколько вы ни думайте, вы не вырветесь из этой концепции в бронзе единственного исторического лица! Но мы торопимся окончить наше маленькое восхищение. Из работ г-жи А. Голубкиной, говорят, простой женщины из не интеллигентной среды, которая, чувствуя в себе необыкновенное призвание, отправилась в Париж и поступила, не зная никакого, кроме русского, языка, к одному знаменитому тамошнему скульптору в мастерскую, хороши: ‘Старость’ и ‘Бюсты’. Более оригинален ее ‘Камин’ (2 греющиеся около огня голые фигуры, очевидно — первобытных людей, первых изобретателей огня), но мы, передавая только личные впечатления, без претензий на художественную компетентность, говорим о том, что непосредственно нас более поразило: одинокая, бедная, печальная, озябшая старость прекрасно выражена в сидящей на корточках голой женщине. ‘Сколько красоты в некрасивом, если оно в то же время истинно’, — думаешь, глядя на эмблему. Бюсты, особенно один, наклонившийся вперед и с лицом, повернутым в сторону, дышат индивидуальностью. ‘Такую я где-то видел’, — восклицаете вы. Ничего общего, ничего готовящегося выдержать экзамен из ‘скульптуры, живописи и ваяния!’. Это — la nature vive, в секунде жизни, не повторяющейся, и у неповторимого, хотя в то же самое время совершенно частного лица…
Мир Искусства. 1901. No 2/3 (март). С. 111-113.
Памятник великолепен… — см. статьи Розанова ‘К открытию памятника государю Александру III’ (НВ. 1909. 23 мая) и ‘Paolo Trubezkoi и его памятник Александру III’ (Русское Слово. 1909. 6 июня), вошедшие в книгу Розанова ‘Среди художников’.
Проект памятника Данте — Для Италии П. Трубецкой создал модель памятника Данте, а позднее осуществил свой замысел памятника Данте в Сан-Франциско.
Служил отлично, благородно — А. С. Пушкин. Евгений Онегин. I, 3.
…к одному знаменитому тамошнему скульптору — речь идет о французском скульпторе О. Родене, ученицей и близким другом которого в Париже в 1895-1896 гг. стала А. С. Голубкина. Статью ‘Работы Голубкиной’ Розанов напечатал в ‘Новом Времени’ 2 марта 1910 г. и включил в свою книгу ‘Среди художников’.